Только во сне чувствуешь такую свободу. Во сне все настоящее и все только в настоящем, нет ни прошлого, ни будущего, есть только здесь и сейчас. Главное, ничему не удивляться, ничего не пугаться, не пытаться ничего избежать. И пусть все идет своим сумасшедшим чередом. Все равно ничего не изменить. Не ты выбираешь кошмар, кошмар выбрал тебя. Смотри и умирай.

Ронин смотрит на часы. Двадцать два тридцать две. И сорок одна секунда.

Он ждет одиннадцать секунд и толкает стальную дверь.

В глаза бьет психоделический фейерверк красок. Коридор слеплен из размывов и разводов цветных, живых, сочных, растекающихся пятен. Змеящиеся полосы, усмехающиеся кубы, беременные пирамиды, танцующие цветы и плачущие черепа. Заклинания и проклятия на всех мертвых и еще не придуманных языках. Виселицы хищного готического шрифта слагаются в девиз войны эпохи милленимума: «Digital'em all!»

Дрожащий свет люминисцентных ламп, закрытых изрешеченными пулями трубами.

— Digital'em all. Оцифруй всех! — шепчет Ронин.

Он улыбается резиновой улыбкой. Он в нужном месте и в самое подходящее время.

По ковру из акрилово-оранжевых змей идти не опасно, но очень неудобно. Кажется, что змеи расползаются и ботинок неглубоко проваливается в изумрудную ряску.

Тупик из бронзовых корней, заляпанных розовыми лепестками и костным мозгом.

Он протягивает руку. Она повисает в пустоте. То, что издалека казалось стеной тупика, вблизи обернулось лестницей, круто уходящей вверх.

Ронин нащупывает ногой первую ступеньку. Левая рука нашаривает поручень. Правая оглаживает ребристую рукоять пистолета, торчащую из-за ремня.

Сверху сыпятся осколки нервной, техно-эпилептичной музыки.

Девять ступеней наверх — и он тонет в темноте.

Глаза медленно привыкают к сумраку. Проступают мигающие прямоугольники мониторов. Бледно-сиреневые овалы лиц. Стальные фермы под потолком. Пунктир из фосфорных стрелок на полу.

Ронин идет по ним. Несколько лиц поворачиваются ему вслед.

Арка, забранная ржавой решеткой. За ней сиреневое пульсирующее облако. Тугие волны нервной, обморочной музыки. Пахнет потом и духами. Слышны возбужденные голоса.

Толчок. Скрипят петли.

Выстрел света справа. Стробоскоп печатает очередь вспышек в сетчатку глаз. Силуэты тел, бьющихся в трансе, тонут в облаке пылающего тумана.

Ронин отворачивается. Правая кисть, сведенная судорогой, расслабляется. Пистолет остается на своем месте.

Он шагает дальше, прочь от зала с пляшущими тенями.

Темные ниши. Вспышки улыбок. Тихий шепот. Овалы лиц, освещенные свечными огарками. Орхидеи ладоней греются над ними. Стаканы с разноцветными полосками жидкости в кольцах бледных пальцев.

Цок-цок-кракс — трутся друг об друга льдинки.

Ронин чувствует на себе взгляды, вылетающие из ниш. Недоуменные, равнодушные, насмешливые, прощупывающие.

Пунктир стрелок ведет к обломкам космического челнока, косо застрявшего в большой нише.

Стойка бара — груда искореженного алюминия. Слюда расплющенных иллюминаторов, пульсирующие блошки лампочек. На высоких табуретах в застывших позах сидят пятеро. Локти на стойке, унылые спины. Блики стробоскопа поджигают волосы.

На всю стену за стойкой плоский экран. По застывшему лицу Такеши Китано скачками ползут титры чата.

Balda >Ничего страшного не происходит, просто живем дальше.

RedderiK > Модератор этого чата — отстой и огрызок.:-((

Stenka > Ау, Gluk! Если ты здесь, беги в приват. Kiss-s-s-s-s-ses!

Bbking > Есть домик в Барселоне. Десять койкомест. На круг — по пятьдесят с носа. Мы с Lada, Popik + Ulitka заселяемся в сентябре. Желающие классно затусить шлите мыло на [email protected]

GALa > Угадай, что сейчас на мне? Ни-ча— во!:-)

Такеши Китано поднимает пистолет. Следующий кадр: двое в креслах на фоне синей стены. Взрываются головы. По синему текут красные хризантемы.

Титры чатового бреда равнодушно прыгают по пятнам крови.

Луч прожектора высвечивает фигуру девушки у бара. Оранжевый всполох волос над узкими плечами. Белый шелк горит ослепительно-фосфорным огнем. Свободный штырь табурета рядом.

Ронин выбирает цель, беззвучно приближается. Забирается на табурет. Оглядывается.

В сиреневом облаке тонут дергающиеся силуэты. Азбука пляшущих человечков. Сэмплированные стоны из динамиков; музыка, осязаемая и гипнотизирующая, через поры проникает в тело.

Столешница стойки бара — черное зеркало. Под правым локтем отражение женского лица: азиатские скулы, капризный рот, черные провалы глаз, ореол оранжевого огня над головой. На свое отражение Ронин не смотрит.

Над стойкой всплывает лицо. Скалит зубы в улыбке. Приближается.

Мулат или латинос. Смоль волос и глаз, кожа цвета кофе с молоком.

— Привет, — читает Ронин по темным влажным губам.

— Водки, — отвечает Ронин. — Сто.

Тайфун музыки выдыхается, затухающие удары прибоя катятся от стены к стене.

Ронин отчетливо слышит вопрос:

— Ты хорошо подумал?

Беззвучно работает проектор цветомузыки. По лицу бармена ползет зеленое пятно света, стирая радостное выражение. Теперь на округлом лице написана смертная тоска.

Губы пляшут, выплевывая глухие булькающие звуки:

— Мэн, подумай лучше над этим: одного китайского чувака, когда он медитировал над образом бабочки, торкнуло так, что он уже не понимал, кто он: то ли чувак, заморочившийся на бабочке, то ли бабочка, медитирующая над образом китайского чувака. Мэн, клянусь, я сам это видел: седого китаезу и бабочку у него на ладони. Это было очень давно, когда я умел быть и бабочкой, и даосом одновременно. А потом полковник Квантунской армии, умирая от жажды, попросил меня помочь ему совершить обряд сэппуку; кругом была горящая степь, а в ней только русские танки и гниющие трупы людей и сусликов, и мне пришлось согласиться. Он доверил мне свой родовой меч-катана, которому в тот самый день исполнилось пять веков, мэн, пять веков безупречного служения, это что-то да значит, полковник сказал, что смерть легче пушинки, а долг тяжелее горы, и я не стал спорить, он готовился уйти к своим предкам, добавив к их пяти столетиям воинского стажа свои тридцать семь, а я был лишь стариком, умеющим играть в бабочек. Я отмахнул ему голову в тот самый момент, когда лезвие малого меча закончило свой мучительный путь от левого ребра к правому и кишки полезли наружу, но полковник еще мог осознавать боль, именно в этот священный момент я и нанес свой удар милосердия. Ни взмаха крыла бабочки раньше, ни бесконечностью позже! Мэн, именно тогда, оказав последнюю услугу моему случайному другу, я четко увидел твое лицо. Не кем ты был, а кем ты еще не родился. Потребовалось три жизни, мэн, три жизни: жизнь гейши в публичном доме Гонконга, жизнь норвежского подводника и жизнь собирателя красных муравьев в амазонских лесах, чтобы колесо сансары бросило меня сюда и сделало тем, кем ты меня видишь, чтобы я смог опять увидеть тебя и сказать: «Аригато, сэнсей!» Мэн, я рад, что тебе удалось продраться через горящий гоалинь, убежать от русских танков и не замерзнуть в сибирских лагерях. Прими это в дар, мой случайный друг. Пусть она напомнит тебе ту бабочку, что ты согрел в своих ладонях.

Закончив бредить, бармен ставит на стойку высокий стакан, наполовину заполненный золотистой жидкостью. Разжимает ладонь и всыпает в стакан пригоршню алмазов. Внутри жидкости преломляется свет и распускаются крылья тропической бабочки. Зеленая соломинка, погрузившись в стакан, протыкает ее насквозь.

Ронин пальцем подбирает со стойки не попавший в стакан бриллиантик. Острый кристаллик обжигает кожу. На глазах превращается в выпуклую каплю. Ронин слизывает ее. На языке вкус горного льда.

— «Золотая бабочка Замбези». Фирменный коктейль. За счет заведения, — произносит бармен булькающим голосом. — Добро пожаловать в независимую республику старателей и охотников за черепами.

— Амстердам, — хрипло выкрикивает обладательница оранжевых волос.

Руки бармена ныряют под стойку, выставляют подставку с лабораторными колбами. Внутри них колышется изумрудная жидкость.

— Коктейль «Амстердам». Одна ошибка — и тебя нет, — с милой улыбкой шутит бармен.

— Пошел ты, — роняет оранжевоволосая.

Указательный палец с черным, хищно заостренным ноготком плывет над пробирками. Клюет крайнюю.

Динь-динь-динь.

— Ты хорошо подумала, Эш? — с притворным страхом спрашивает бармен.

Кивок оранжевой головы.

— Скажи волшебное слово, детка.

— Фак, — четко артикулирует Эш.

Бармен скалит зубы. Насыпает в колбу пригоршню ледяных алмазов. Вытаскивает из подставки, толчком придвигает к девушке.

— Счастливого пути в Амстердам, милая. Передай привет Ван-Гогу и всем нашим! — напутствует бармен.

Девушка хмыкает и тянется губами к краю наклоненной колбы. Изумрудная змейка вползает в приоткрытые губы.

Тонкую шею намертво обхватил кожаный ошейник. Дрожит и пускает искорки стальное колечко.

Ронин отворачивается. Взглядом притягивает к себе бармена.

Молча выкладывает на черное зеркало золотую карточку.

Взрыв музыки; вой, визги и ухающие звуки пробуют стены на крепость.

Бармен беззвучно шевелит губами.

Ставит на стойку перед Ронином крохотный ноутбук. Сует карточку в щель.

«Введите ваш код», — вспыхивают буквы на черном экранчике.

«RONIN», — печатает одним пальцем Ронин на бубочках клавиатуры. На экране вспыхивают пять звездочек.

«Авторизация прошла успешно», — сообщает экран.

Бармен разворачивает ноутбук экраном к себе. Кивает. Достает карточку, кладет перед Ронином.

Оранжевоволосая косится на карточку. Поднимает взгляд на Ронина. Залп двух лазеров глаз способен прожечь тоннель в айсберге.

Ронин растягивает губы в улыбке и смахивает карточку со стойки. Прячет карточку в нагрудный карман рубашки. Пальцы, нырнув под куртку, натыкаются на ремень «стечкина». Твердая кожа, гладкая сверху, бархатистые катышки на изнанке.

Рука ложится на стойку, скользит к бокалу. Ронин прячет золотую бабочку в ладони. Тонкое стекло приятно холодит кожу.

Бармен наклоняется к оранжевоволосой. Что-то шепчет, тщательно артикулируя звуки.

Ронин сосет золото из стакана, во рту распускаются бутоны тропических цветов и заживо сгорают в напалме. Сладкий спирт лавой течет в горло.

На экране в офисе Такеши Китано шесть трупов. Человек — его показывают сверху и со спины — не торопясь выкладывает из трупов иероглиф «смерть».

Оранжевоволосая придвигается к Ронину. Острый ноготок царапает мякоть его правой ладони.

«Пойдем», — читает он по ее развратным губам.

Она сползает с табурета и тонет в пульсирующем водовороте неона.

Ронин ныряет следом. Он видит только оранжевое свечение волос и яркий силуэт белой майки. Его руку находят холодные пальцы, сжимают, тянут за собой.

Под ногами — россыпь фосфорных звездочек. Лучше не смотреть: кружится голова и кажется, что в любой миг провалишься в ледяную прорубь космоса.

Они подходят к плотной стене тумана. Дальше пути нет.

Оранжевоволосая откидывает полог тумана. Шуршит полиэтиленовая пленка, отрывая вход в темноту.

Дверь с ликом Билла Гейтса. Наискосок по постеру толстым фломастером в стиле граффити выведено три перекошенные буквы: KAV. Клеймо смерти. Черная метка городской герильи.

Несмотря ни на что, Билл Гейтс улыбается сальной улыбочкой успешного мажора. И продолжает улыбаться, получив шлепок ладонью по носу. Дверь открывается.

За дверью пустой коридор. Светильник из изрешеченной трубы. Потеки света на голых кирпичных стенах.

Цокающий звук шагов оранжевоволосой. Скрип тяжелых армейских бутсов Ронина.

Еще одна дверь. Кодовый замок.

Оранжеволосая вставляет в прорезь свою карточку. Поворачивается к Ронину. Протягивает ладонь.

Ронин кладет в нее свою карточку.

— У тебя помада на шее, — отвернувшись к замку, произносит Эш.

Ронин рук из кармана не достает. Ладони греют запасной магазин для «стечкина» и ребристую рукоятку «макара».

Под одеждой у Эш оружия нет. В верхнем зале мешал стробоскоп, теперь Ронин четко видит прозрачное фосфорное облачко, поднимающееся над ее острыми плечами и коконом окутывающее голову.

«Дигитал пятого уровня, — шепчет Ронину внутренний голос. — Смертельно опасен даже в рукопашной схватке».

Клацает собачка электронного замка.

Эш оборачивается. Одаривает улыбкой.

— Не поверил про помаду?

— Нет.

— Еще есть время испачкаться. Меня зовут Эш.

Язычок скользит по темным губам. Помада цвета пьяной вишни.

Он ждет не шелохнувшись.

— Добро пожаловать в «Стеллаланд», — произносит она.

Уступает Ронину место. Он первым переступает через порог.

Винтовая лестница, ведущая вниз. Запах подвала.

Гулкий водопад шагов, мерная вибрация перил, кружение ступеней.

Стоп. Последняя чугунная ступенька. Через два шага выкрашенная черной краской дверь. Мутное слюдяное оконце.

Легкий толчок в плечо.

Ронин подходит к двери. Вставляет в щель замка свою карточку.

Окошко вспыхивает сиреневым светом.

«Введите ваше имя».

— Напиши пальцем на экране, — подсказывает Эш.

«RONIN»

В двери клацает электронный замок.

Ронин, не оглядываясь, берется за ручку двери.

— Удачи, Ронин, — произносит ему в спину Эш.

* * *

Шаг через порог. И сразу — холод ствола утыкается в висок.

— Закрой глаза! — требует глухой голос.

Ронин подчиняется.

За спиной клацает дверной замок.

Руки обшаривают одежду. Достают оружие. С щелчком выплевываются магазины, звонко цокают о бетонный пол.

— Еще есть? — спрашивает другой голос справа.

Ронин отрицательно поводит головой, заставляя прилипший к виску ствол двигаться вслед.

Толчок в спину. Три шага по инерции, и Ронин оказывается в середине комнаты.

— Открой глаза! — раздается за спиной.

Подвальное помещение затоплено густым малиновым светом, льющимся из светильника под потолком. Такая же, тягучая и томная, как малиновый ликер, музыка плавает в прокуренном воздухе. Вяло крутятся лопасти огромного вентилятора за решеткой в стене, скручивая сигаретный дым в толстые дряблые канаты.

Мигает большой плоский монитор в углу. В его лучах застыл остроносый профиль.

Восемь низких, густо-красных кресел полукругом. Заняты все. Люди в черной коже, свободные, раскрепощенные позы. В центральном кресле двое: мужчина и девушка у него на коленях.

На штанге, идущей от стены к стене, закреплен большой ЖКЛ-монитор. На лицах людей играют бледно-серые отсветы.

Девушка встает, перешагивает через низкий стеклянный столик, заставленный стаканами и бутылками с разноцветной жидкостью. Кожаный долгополый плащ на ней распахивается, обнажая длинные точеные ноги в черной крупной сетке чулок.

Она подходит ближе. На голове — черная фуражка с высокой тульей. Козырек прячет глаза в тень. Бледный кокаиновый макияж, черно-сливовые сочные губы. Под распахнутым плащом — кожаная жилетка, туго стиснувшая большие груди, в глубокой ложбинке лежит амулет — серебряная ладошка с алмазным глазком в центре.

Улыбка обнажает два ряда идеально ровных, сахарно-белых зубов. В прорезь между ними просовывается малиновый кончик языка. Подергиваясь, скользит из уголка в угол.

На плечо Ронина ложится тяжелая ладонь. Тугая боль утыкается в поясницу. Жесткий пинок под колени.

Пол больно бьет по коленным чашечкам. Ронин упирается ладонями в пол. Бетон холодный, пористый и грязный, как московский лед.

В волосах копошатся чужие пальцы, острые ноготки скребут кожу. Рывком задирают лицо вверх. В ноздри бьет запах разогретой телом кожи и дурман духов.

Девушка высоко вскидывает ногу и медленно опускает острый каблучок сапога на плечо Ронина. Стальная шпилька мнет впадину под ключицей.

С хищной грацией профессиональной стриптизерши она изгибается, приближает свои глаза к лицу Ронина. Пьяный взгляд шарит по замершему лицу в поисках признаков боли.

Сталь шпильки вращается в болевой точке. Ронин в ответ растягивает губы в улыбке.

Из-под эсэсовской фуражки девушки пробивается бледно-хлорное свечение.

«Третий уровень. Полное ничто», — шепчет внутренний голос.

Прищурившись, чтобы из глаз не выплеснулась боль, Ронин обводит взглядом людей в креслах. Все из породы дигитал. Великолепные убийцы.

Он отчетливо видит дрожащие контуры фосфорного света над их фигурами. Уровня от пятого до седьмого. Только вожак залит странно пульсирующим облаком энергии восьмого уровня.

«Фикция, пустышка, голые понты, — глумливо шепчет внутренний голос. — Он крапленая «шестерка». Только и держится на шестом уровне за счет кокаина. Хватило ума создать свою сеть. За каждым из этой команды закреплены по пятерке недоделок нижестоящих уровней. Бригадиры сосут энергию у своих рабов, а он — у бригадиров. Просто паук, нанюхавшийся кокса. Опасны только стаей, один на один — полное ничто. Как эта трехнутая на садо-мазо девка».

— Добро пожаловать на независимую территорию Стеллаланд, — резким голосом произносит вожак. — Зови меня Тэйлор. Сучку, что показывает тебе свою мокрую штучку, зовут Зингер. Догадайся, почему?

Девушка заливисто хохочет.

— Нет, не угадал, — продолжает Тэйлор. — Ничего сексуального, хотя она и трахается, как заведенная. Наша Зингер любит вкалывать иголки. Сначала под ногти. Потом в висок. Через восьмикубовый шприц откачивает мозговую жидкость. Совершенно не больно. Ни до, ни после. Только потом мозг начинает стучать по стенкам черепа, контактики замыкаются сами по себе, и человек превращается в сбрендившего робота. То в обморок упадет, а то часа три отплясывает джигу и ржет конем. Котенок, на котором экспериментировала Зингер, умер в судорогах через день. Последний человек, которого Зингер трахнула в мозги склеил ласты через… Зингер, сколько он протянул?

— Хи-хи-хи. Он жив до сих пор. — Скалит зубы Зингер. — Мочится в простыни пятнадцатой психбольницы.

— Повезло чуваку.

Тэйлор поворачивает голову из строны в сторону, над плечами взлетают длинные локоны. Он ждет поддержки от соседей. Но они молчат с застывшими лицами. Кто-то пыхтит маленькой трубкой, окутываясь густым пахучим дымом.

Крайний слева встает. До этого, держась в тени, он казался Ронину темнокожим. Оказалось, действительно негр. Огромный и крутой, как Майк Тайсон. Гладко выбритая голова, белые шарики глаз, жемчужная многозубая улыбка.

Негр заводит руки за спину, выгибает грудную клетку пловца, хрустят суставы. Буграм мышц становится тесно в узкой майке. Негр шумно выдыхает. Расслабляясь, встряхивает руками.

— Тебе скучно, Блэк Джек? — спрашивает Тэйлор.

— А-ах! — Негр разевает пасть и смачно зевает. — Еще как. Пойду наверх. Сниму пару обдолбанных мочалок. Все интереснее. Лично меня его худая задница не вдохновляет.

Мимо Ронина скрипят огромные бутсы.

— Расслабься и поймай кайф! — гудит голос негра.

Шлепок тяжелой пятерней по заду. Ронин еще больше суживает глаза.

Скрип двери. Хлопок. Клацанье замка.

— Наш друг к нам еще присоединиться, — обещает Тэйлор. — Если мы не сумеем найти точки соприкосновения.

Ронин не слышит в его голосе уверенности. И облачко энергии Тэйлора опадает до презренного третьего уровня.

Тэйлор наклоняется над столом, сует в нос трубочку и со свистом втягивает в нее воздух.

Крякнув, откидывается в кресле. Зажимает нос пальцами и закидывает голову.

Ронин видит, как, пульсируя, нарастает свечение ауры Тэйлора.

— Ха! — резко выдыхает Тэйлор. Теперь его голос вновь звучит резко, как раздираемая жесть. — Я знаю про тебя все. Ты тот самый левый чувак, которого инфицировал Вуду. В нашей колоде ты — подкидной джокер. Сам по себе — круглый дурак и пости труп. Выхода у тебя нет. На тебе пять трупов живородящих и один «цифровой». Проблема в том, что ты замочил моего солдата. Паук был плохим солдатом, если дал себя убить. Но он был моим, улавливаешь? А я не люблю терять своих. Это дело принципа. Но ты мне нравишься больше, чем Паук. Ты его заменишь. Зингер, тебе он нравится?

Зингер смазывает ладонью Ронина по лицу, больно царапнув по ссадине на виске.

— Красавчик!

Тэйлор шумно сморкается в бумажную салфетку. Скомканную бумажку бросает за спину.

— Присоединяйся к моей команде, парень. Мы теперь рулим в Стеллаланде, разве ты еще не понял? «Сантеросы» сгинули, остались мы. Остальную мелюзгу мы раздавим, как тараканов.

Острый шип каблука требовательно колет Ронина под ключицу.

— Еп-с! — вскрикивает бледнолицый у монитора. — Опять внешняя атака!

Все дружно оборачиваются.

В сиропную муть музыки вклинивается цокот клавиш.

— Мэй Дэй, помоги! — через силу выдавливает бледнолицый.

Из кресла резко встает бесполая, худая и негнущаяся, как спица, фигура. Быстрое стаккато каблучков по бетону. В свете монитора появляется голова с ершиком обесцвеченных волос. В зубах — крохотная трубочка. Мэй Дэй пыхтит и окутывается густым дымом.

На клавиатуре в четыре руки выбивают нервный ритм.

— Алес капут, Тейлор! — хмыкает Мэй Дэй. — Они все-таки пробили файервол и оставили яйцо кукушки у тебя на голове.

— Кто? — петухом вскрикивает Тэйлор.

Мэй Дэй стучит по клавишам. Отворачивается от монитора.

— Я запустила программу считывания следа. Так, на всякий случай. Но по почерку ясно, что работали «Сантеросы».

— Совсем укурилась? «Сантеросов» больше нет! — бросает Тэйлор.

— Спроси об этом нашего гостя. Пых-пых. — Лицо Мэй Дэй закрывает облако дыма.

И снова только горячая патока музыки. Больше ни звука. Все взгляды скрестились на Ронине.

А он улыбается застывшей улыбкой.

— Диск с компа Ванессы. Или шуточки Сисадмина, — подсказывает Мэй Дэй. — В первом случае нас выпасает спецура. Во втором…

— Заткнись! — рявкает Тэйлор.

В динамиках раздается шелест. Заглушив музыку, гремит голос негра:

— Тэйлор, у нас проблемы! Здесь «Ассасины». И только что подвалили эти ссаные «Коты».

Тэйлор закидывает голову, обращается к дисплею:

— Сколько их?

— На всех хватит.

— Как себя ведут?

— Хуже некуда. Через минуту я завалю кого-нибудь из них прямо в зале.

— Покажи мне зал, Жужу, — бросает Тэйлор через плечо.

Бледнолицый щелкает клавишей.

Все поднимают лица к большому экрану.

Тэйлор тянет паузу. Он вожак, и в последние секунды, когда всем все уже ясно, он дает стае понять, что окончательное решение все равно за ним.

— Мы идем, Блэк Джек!

Тэйлор резким толчком выбрасывает себя из кресла. Из-за пояса достает навороченный пистолет. Рисуясь, передергивает затвор.

— Если ты привел этих пожирателей конопли, дружок… — Он наводит ствол в голову Ронина. — Ты будешь умолять, чтобы я вышиб тебе мозги, клянусь!

Он прячет пистолет на место.

Остальные поднимаются нехотя, потягиваясь и хрустя суставами.

— Дамы остаются. Это мужская работа. Робби, ты с нами. — Тэйлор тычет в одного из охранников за спиной Ронина.

Мэй Дэй зло пыхтит трубкой, плюхается в кресло.

— Крошка, я мигом, — машет рукой Тэйлор.

Зингер посылает ему воздушный поцелуй.

С Тейлором выходят четверо мужчин. Уходят через потайную дверь в стене. За каменной кладкой низко гудит лифт. Звук удаляется, и в комнату возвращается тягучая музыка.

— Что будем делать, девочки? — спрашивает Мэй Дэй.

Она закидывает ногу и выбивает трубочку о каблук высокого ботинка на шнуровке. Две ее соседки безучастно смотрят на экран.

— А не поиграть ли нам мальчиком? — предлагает Мэй Дэй.

Зингер начинает трястись от нервного смеха. Острый каблук плющит болевую точку, Ронин стискивает зубы.

В следующий миг он взрывается. Кажется, что фосфорное пламя выстреливает из глаз.

Выброс ноги назад, туда, откуда слышалось сопящее дыхание последнего охранника. Ронин точно знает, где он стоит в момент удара, и пятка без промаха вонзается под коленную чашечку охранника.

«Толчок руками от пола. Подхват Зингер за голень. Рывком вскочить на ноги. Толкающее движение руками, будто отпускаешь птицу в полет», — мелькают в голове очереди команд.

Полы плаща Зингер распахиваются крыльями черной бабочки. Мелькают ноги в черной сети чулок. Зингер крутит сальто, все выше поднимаясь в воздух. Срывает траекторию и согнутой спиной рушится на стеклянный стол.

Взрыв осколков. Тело Зингер подскакивает, инерция вращения продолжает крутить его, ноги тряпично забрасываются за голову, и тело перекатывается на приготовившуюся вскочить Мэй Дэй. Распахнув руки и разбросав ноги, Зингер вминает Мэй Дэй в кресло.

Ронин, вращаясь, резко приседает на правой ноге, левая, прямая, летит над полом, едва касаясь бетона мыском ботинка. На ее пути оказываются ноги охранника. Сокрушительный удар сбивает охранника на пол. Ронин уходит в кувырок через плечо. Катится мимо распростертого охранника. Гасит скорость, воткнув кулак в незащищенное горло. Фонтан крови из распахнутого рта. Левая рука Ронина вырывает у охранника пистолет.

«Еще кувырок. Прыжком встать на колено. На всякий случай передернуть затвор».

Пистолет выплевывает неотстрелянный патрон и, клацнув затвором, встает на боевой взвод.

Ронин ведет стволом. На мушке — Зингер. Два выстрела. Пули рвут кожу жилетки, выпуская наружу фонтанчики крови.

Белесая голова Мэй Дэй вздрагивает при втором выстреле. Ронин поднимает ствол чуть выше. Мягкий нажим на спуск. Отдача задирает ствол вверх. Из головы Мэй Дэй вырывается алый султанчик.

Из второго справа кресла кувырком выкатывается бесполое существо — двойник Мэй Дэй. Полы плаща хлещут воздух. Ронин жмет на спуск. Бесполое существо продолжает кувырок, но уже с пулей между лопаток. Распластывается на полу, гулко ударив тяжелыми ботинками по бетону.

Последняя из банды сидит в кресле манекеном. Нога закинута на ногу. Свет бликует на пряжках ботфортов.

Ронин сваливается в кувырок на мгновенье раньше, чем у правого бедра манекена вспыхивает яркий цветок выстрела.

Дважды жмет на курок. Манекен выгибается, закинув голову, и опадает в кресло сломанной куклой.

Остается бледнолицый у компьютера. Он уже распахнул в крике рот. Вскидывает тупорылый автомат.

Косая, трусливая очередь поперек комнаты. Вой рикошета и град кирпичного крошева.

Ронин жмет на курок. Выстрела нет.

Коротко вскрикнув, Ронин кистевым броском швыряет пистолет в цель. Бледнолицый пытается удержать автомат, вырвавшийся из рук, и теряет драгоценные мгновенья. Пистолет врезается в яркий прямоугольник монитора. Хлещет сноп электрического огня и осколков. Бледнолицего вместе с креслом на колесиках отбрасывает к стене. Гулко падает на пол автомат.

В медовой музыке тонут слабые стоны. Пороховой дым тянется к лопастям вентилятора.

Ронин медленно подходит к скрюченному в кресле бледнолицему. Теперь лица его не видно, парень спрятал его в окровавленных ладонях.

Выгнутый хребет под синей майкой. Между выпирающими лопатками, натянувшими ткань, подрагивает логотип фирмы «Майкрософт». Ронин поднимает с пола автомат, переводит на огонь одиночными выстрелами. Втыкает ствол в логотип.

Выстрел — и пуля рвет «Майкрософт» в кровавые клочья. Парень дергается и безжизненно плюхается лицом в колени. Руки свешиваются плетьми.

Ронин обходит комнату. На каждый басовый аккорд из динамика нажимает на спуск.

Н-дах. Н-дах. Н-дах. Н-дах. Н-дах.

Последним контрольный выстрел получает охранник.

На большом плоском экране изображение с камер видеонаблюдения: бар, коридор с нишами, зал дискотеки, компьютерный салон и входная дверь клуба. В сером свечении мелькают человеческие фигуры и вспыхивают яркие звездочки выстрелов. В компьютерном салоне полный разгром, дискотека превратилась в место уличного побоища; что творится в коридоре и баре — не ясно, слишком часта рябь ярких вспышек.

Ронин собирает с пола свое оружие. Пистолеты сует за пояс, «стечкина» вешает на грудь.

Подходит к двери. Отжимает собачку электронного замка.

Пинает дверь и вскидывает автомат.

За порогом никого.

* * *

Ронин распахивает дверь в зал и вступает в ад. В нос лезет запах горелого пороха. Истеричный многоголосый вой залепляет уши.

Рэйв-парти в клубе в полном разгаре. Музыка хлещет, как горящая нефть из скважины. Стреляют из-за барной стойки в зал дискотеки, в ответ шквалом летят пули. Всполохи выстрелов и цветомузыки плещутся по стенам.

Полиэтиленовая занавесь иссечена мелкими пробоинами, как капустный лист, измочаленный градом. За ней пульсирует неоновый дым.

По барабанным перепонкам бьет удар помпового ружья. После него очереди автоматов кажутся стаккато, выбитым по дну кружки. Глухие взрывы пистолетных выстрелов.

Ронин поводит плечами, выжимая из шейных мышц напряжение. Отбрасывает полиэтиленовый полог и скользящим шагом вступает на паркетный пол бара.

Сразу же обнаруживает первый труп. Негр из банды Тэйлора. Только вместо лысой головы у него теперь кровавый оковалок. Сахарно-белый скол черепа. Огромная черная лапа продолжает сжимать рукоять пистолета.

Ронин улыбается.

Присев на корточки у трупа негра, обводит стволом пространство перед собой. В секторе обстрела оказывается только искореженный пулями обломок космического модуля. Остальное пространство скрыто за углом.

На барной стойке все еще помигивают цепочки крохотных лампочек.

С экрана в зал смотрит непроницаемое лицо Такеши Китано. Он даже не обращает внимания на то, что весь заплеван черными пятнами выстрелов. Лик Китано пропадает с экрана, его сменяет безмятежный вид тропической лагуны. С экрана вниз на стойку струится голубой свет.

С позиции Ронина отлично видны несколько сгорбленных фигур с тыльной стороны стойки.

Один из обороняющихся вскакивает и не целясь посылает очередь в зал.

Ронин ловит его на мушку. Срезает короткой очередью. Второй, длинной, до последнего патрона окатывает стойку и всех, кто прячется за ней. Отбрасывает автомат. Срывает с груди «стечкина», туго захлестывает ремень вокруг правой кисти, уже на бегу взводит затвор.

Двенадцать шагов до стойки. Восемь, семь, шесть, пять.

Короткая очередь — проверка «стечкина» в работе. На последнем шаге Ронин взмывает в прыжке. Плашмя падает на стойку. Инерция волочет его по черному стеклу. Он скользит, как по льду, быстро и без усилий.

В правой руке, поднятой над стойкой, бьется «стечкин». Пули по косой входят в темноту, забитую человеческими телами. Взрывам выстрелов вторят чавкающие звуки, будто ногой давят помидоры.

Ронин рыбкой соскальзывает со стойки, катится по полу. Тормозит. Вытягивает руку и посылает оставшиеся пули в месиво тел за стойкой. Перекатывается к стене. Отсюда отлично просматривается часть прохода с нишами. В их густой темноте отчетливо видны фосфорные тени.

Ронин меняет магазин. Тремя короткими очередями гасит фосфорные облачка.

Катится к стойке. Там, где он лежал секунду назад, пули вгрызаются в стену. Стена хрустит, и отваливается гипсовый блин. В дыру врывается свежий ветер.

Ронин вползает в нишу за стойкой. Узкий проход на мойку завален трупами. Из под груды разорванного пулями мяса по пояс высунулся бармен. Рубашка у него мокрая от крови, но на спокойном лице застыла улыбка, глаза закрыты. Только между бровями бордовая пульсирующая бусинка.

«Потребовалось три жизни, мэн, три жизни: жизнь гейши в публичном доме Гонконга, жизнь норвежского подводника и жизнь собирателя красных муравьев в амазонских лесах, чтобы колесо сансары бросило меня сюда и сделало тем, кем ты меня видишь…»

Ронин отворачивается.

Под стойкой распластались тела в кожаной одежде. Некоторые еще судорожно дергаются.

Ронин приподнимается на локте. И нос к носом сталкивается с бледным лицом Тэйлора. Всклокоченные лохмы блестят от крови. Глаза испуганно вытаращены.

— Ты-ы-ы-ы? — тянет Тэйлор.

С дрожащих губ свешивается струнка слюны.

Ронин выбрасывает руку, втыкает ствол в этот слюнявый рот и нажимает на спуск.

Глухой удар выстрела. Голова Тэйлора разрывается спелым арбузом.

— Й-а-алла! Й-а-алла! И-а-алла! — врывается в какофонию музыки стройный хор голосов.

И следом шквал пуль обрушивается на стойку.

Ронин вжимается в пол, усыпанный гильзами и кристаллами стекла. Из-под одного кристаллика натекла прозрачная лужица. Ронин слизывает ледяной кристалл, рот наполняется студеной водой с запахом горного ветра.

Пальба вдруг стихает. Пол вибрирует под ударами бегущих ног.

Ронин вскакивает, выхватывает из-за пояса пистолеты. Поднимает их на уровень глаз и жмет на спуск, выводя дугу перед собой. Стволы одновременно плюются пламенем. Вспышки слепят глаза.

Ба-у, бах, ба-у, бах, ба-у, бах, ба-у, бах, ба-у, бах. Ба-у. Ба-у. Бах Бах.

Несколько раз он слышит характерный «чпо-о-унк», когда пули входят в человеческое тело. Минимум пять раз.

Атака захлебывается. По полу катятся раненые и уцелевшие. Палят в слепую.

Ронин ныряет за стойку. Взгляд падает на приклад ружья, торчащего из-под судорожно подрагивающего тела. Ронин выхватывает помповик, вскидывает ствол вверх, передергивает затвор. Поднимается над стойкой.

Тугой, оглушительный взрыв, длинный язык огня из ствола. Шрапнель стальным градом бьет по всем, кто уцелел после атаки. Перезарядка. Залп в крики и стоны. Перезарядка. Третий залп — в зал. Вой шрапнели гасит набирающие силу хлопки выстрелов. Перезарядка — залп. Перезарядка — залп. Ронин парой выстрелов окончательно растерзывает тела, копошащиеся и неподвижно лежащие перед стойкой.

Отбрасывает помповик, припадает на колени. В три движения меняет магазины в пистолетах.

Несколько пуль клюют сталь стойки. Цокают по стене. Ронин не отвечает.

Он крадется к краю стойки. Скорее чувствует, чем успевает увидеть, что там, у пробоя в стене, густеет облачко фосфорного света. Рука сама собой вскидывает пистолет. Двойной выстрел. Дважды пули издают «чо-унк», ныряя в мягкое, вскрика не последовало.

«Насмерть».

Ронин бросается вперед. Перекатывается, падает рядом с вдавленным в стену телом.

Молодой парень, длинные волосы по плечам, жидкая бородка на щеках. Арабский платок жгутом повязан на шее. Камуфляжная куртка. Два липких темных пятна на груди. На тонкой кисти болтаются шарики четок.

«Точно — ассасин».

Грохот, визги, скрежет, писк и стоны — музыка, место которой только в забитых серой ушах обкуренного хакера, вдруг обрывается. В расстрелянный неоновый туман, пахнущий порохом и развороченной плотью, вползает тишина.

Ронин настораживается. Чутким слухом ловит каждый звук, проклевывающийся в вязкой тишине. Хруст стекла, копошение, тихий стон, лязг затвора, катящаяся гильза, булькающая жидкость, сиплый вздох.

— Йя-алла! — тянет срывающийся голос.

— Йя-алла! — отвечает ему другой из глубины дискотечного зала.

— Йя-алла! — откликается третий из-за пробитой пулями полиэтиленовой занавеси.

— Йя-алла!

— Йя-алла!

Ронин прикрывает себя телом ассасина и тоже тянет:

— Йя-алла!

На восьмом перекличка кончается.

Снова давящая, душная тишина. Только хруст стальных частей стойки и журчащий звук вытекающей влаги из опрокинутых бутылок.

Ронин наводит ствол на тень за полиэтиленовой мутью. Первая пуля полетит туда. Остальные на бегу — в зал.

«Дальше… Дальше найти запасной выход из бункера Тэйлора. С меня хватит, наигрался».

Беззвучные всполохи цветомузыки неожиданно гаснут.

Ронин прикрывает веки, давая глазам привыкнуть к темноте.

Вновь поднимает пистолет. Тень за пленкой сдвинулась.

И в этот миг взрывается слепящими импульсами стробоскоп. Из динамиков вырывается визг, будто кто-то водит пенопластом по стеклу. Визг вкручивается в мозг, достигает ультразвуковой частоты и взрывается под черепной коробкой миллиардом крошечных искр…

…Ронин медленно приходит в себя. Уши залеплены вязкой тишиной, к зрачкам прилипла непроглядная темнота.

Тук-тук. Тук. Тук. Тук.

Глухие редкие удары подбираются ближе.

Ронин уверен, что это контрольные выстрелы. Но ничего поделать не может. Тело разбито параличом. В голове гулкая пустота. Машинально пытается считать выстрелы.

«Семь, восемь, девять… десять… одиннадцать…»

Сознание соскальзывает в обморочный сон.

* * *

…Он, вздрогнув, просыпается все в том же сне.

Из пробоины в стене в лицо бьет струя ветра. Пахнет ночным дождем и мокрым асфальтом.

Алексей обводит взглядом разгромленный бар. Черные кули трупов. Под ними — блестящие черные лужи, залившие фосфорные звездочки на полу. Тускло светится металл стойки.

На ее краю на корточках сидит кто-то в черной обтягивающей одежде. Белые кисти рук, морщинистая кожа маски на лице.

— Ку-ка-ре-ку! — Сисадмин тихо смеется. — Пора просыпаться.

— Уже, — ворчит Алексей. Пытается сдвинуть с себя тело ассасина.

Правая рука Сисадмина взлетает вверх. Длинный ствол с цилиндром глушителя направлен точно в голову Алексею.

— Правило первое: в Сисадмина не стрелять. — Сисадмин сияет улыбкой. — Даже не думай об этом. Лучше посмотри в дырку.

Алексей поворачивает голову. В амбразуру с рваными краями хорошо видна улица. Всполохи огней милицейских машин. Блуждающие прожектора телекамер выхватывают лица из плотной толпы. Ветер доносит возбужденные голоса и повизгивания раций.

— Они предложили всем выйти, подняв руки. Я не стал говорить, что сдаваться некому. Пообещал, как водится, расстрелять заложников. Теперь они совещаются, — комментирует Сисадмин. — Сейчас сформируют штаб и будут скрипеть мозгами и врать журналистам. Дня три минимум. Потом пойдут на штурм. Героически зальют здесь все свинцом. Мертвых спишут на чеченских террористов. Благо соответствующе одетые персонажи у нас тут есть.

— Ты с ума сошел?

Сисадмин пожимает плечами.

— А как иначе объяснить пальбу в центре Москвы? Чеченцы — это просто и понятно. Главное, привычно. Думаешь, российские граждане и их чекистские паханы поверят, что одна банда хакеров разбиралась с другой? Ага, навалив при этом три десятка неповинных трупов! И причина всему — вирус в мозгах некоторых несознательных граждан.

— Меня имеешь в виду?

— Ага. Ты — последний дигитал, остальных я зачистил. Полное переформатирование путем выбивания мозгов вот этой колотушкой. — Сисадмин покачивает стволом и снова наводит его на Алексея. — Не напрягайся. Учти, я читаю твои мысли. Еще раз подумаешь о выстреле, я выстрелю первым.

Алексей усилием воли расслабляется. Получается. Только мешает дышать тяжесть мертвого тела ассасина.

— Как я понял, это ты все организовал?

Сисадмин кивает.

— Одна из моих обязанностей — блюсти баланс сил в сети. После гибели последней из «Сантеросов» банда Тэйлора возвысилась до статуса полубогов. Пришлось натравить на них «Ассасинов» и «Диких котов». Союз временный, чисто ради разгрома Тэйлора. Потом ребята неминуемо схватились бы за власть над «Стеллаландом». Я бы держался в стороне. Кто бы не победил, сил подчинить себе сеть у них бы не хватило. Минимум года два спокойной жизни мне бы гарантировались. Я же ленивый до жути.

— А при чем тут я?

— Неучтенный фактор, нарушивший баланс сил. По сети прошел слушок, что из ниоткуда появился дигитал восьмого уровня. И каждая армия лилипутов захотела перетянуть нового Гулливера на свою сторону. Тэйлор обрадовался, когда тебя увидел?

— Я бы не сказал.

— Ну, он психанул из-за того, что я позволил атаковать его систему.

— Я слышал, что в ход пошли данные с диска «Сантеросов».

Сисадмин издает короткий смешок.

— Забавно слышать умные слова от профана. Жаль, что у тебя уже не будет возможности подучиться. Ладно, пора прощаться. Вдруг у ФСБ хватит ума посмотреть проектную документацию на дом. Выяснят, что на втором этаже раньше были витринные окна. Долбанут «Мухой», и весь гипсолит рухнет нам на головы. А потом в дыры бросят гранаты с «черемухой». Ненавижу запах хлорпикрина. А если честно…

Левый глаз Сисадмина вспыхивает рубиновым огоньком.

— Хантер?! Отморозок проклятый! — Шипящий шепот Сисадмина разносится по мутной тишине зала. — Я же чувствую, что это ты.

Алексей даже с такого расстояния чувствует, как нервно дрожат напряженные мускулы Сисадмина.

В зале мертвая тишина.

Рубиновый огонек сползает на висок Сисадмина.

— Держи руки на виду и не шевелись, клоун, — доносится из темноты мужской голос.

— Ты забыл правило: в Сисадмина не стрелять! — шепчет Сисадмин.

Стреляет Алексей.

Пуля врезается в подбородок Сисадмина, подбрасывает гуттаперчевое тело в воздух. Сисадмин плашмя рушится на стойку. Второй выстрел из темноты насквозь прошивает ему грудь. Сисадмин переваливается на бок и мертво скатывается вниз.

Гулкий удар тела об пол.

Алексей пытается приподняться на локте и выпростать руку с пистолетом из-под тяжелого тела ассасина. Но не успевает. Красный лучик втыкается прямо в глаз.

В мозгу взрывается сноп алого огня, и Алексей чувствует, что за спиной разверзлась бездна, и обморочно проваливается…

* * *

Винтовая лестница еще гудит, сохраняя вибрацию от их шагов.

Он наскоро пишет свой ник на стекле окошка:

«RONIN».

«Авторизация прошла успешно», — отвечает экран.

— А я — Хантер, потому что — охотник, — замечает из-за его плеча Хантер.

Щелкает замок.

— Не удивляйся, я тут немножко постебался в духе Такеши Китано, — предупреждает Хантер.

Шаг через порог в липкий малиновый свет.

Трупы на полу сложены в иероглиф «смерть».

Из динамиков выползает медово-сладкий блюз. Бинты сизого дыма тянутся к решетке вентилятора. Медленно машут стальные крылья.

Хантер проходит вперед. Через его плечо перекинута девушка. Оранжевые волосы болтаются на уровне пояса Хантера. Ношу свою Хантер несет легко и небрежно.

— По-моему, стильно получилось. А что, им можно играть в «Бойцовский клуб» и «Нижний мир», а нам нельзя заморочиться на Китано-сане? Несправедливо.

Хантер разворачивается.

Лицо волевое, в резких морщинах. Слишком старое и умудренное, чтобы играть в «Ругнарек». Коренастый, широкоплечий, с жилистыми сильными руками. Седой бобрик жестких волос; похож на отставного моряка дальнего плавания или военного с мелкими звездами на погонах, уволенного за дискредитацию высокого звания российского офицера.

Только Алексею кажется, что Хантер свое лицо взял у кого-то в займы, слишком уж не вяжется облик трепача, анархиста и бабника с плотной аурой фосфорного света. Такой он еще ни у кого не видел. Уровень Хантера не угадать, но если даже Сисадмин испугался насмерть, то можно быть уверенным — уровень запредельный.

Хантер показывает в улыбке крепкие зубы.

— Что вылупился? Влюбляться в меня не надо. Это ее привилегия. — Он шлепает по попке, туго обтянутой джинсами. — По-японски шпрехаешь? — Он указывает на инсталляцию их трупов.

— В кино видел.

— Это головоломка для ФСБ. Если они, конечно, сюда доберутся. А вот и они, герои невидимого фронта. Посмотри на экран.

На экране картина полного разгрома в клубе: искореженная мебель, разбитые мониторы, всюду темные кули трупов. На сегменте, показывающем вход в клуб, — три фигуры в бронежилетах и касках-капсулах. Один копошится в замке, двое страхуют, обшаривая тыл толстыми стволами винтовок.

— Ясно дело, штурмовать решили. Сейчас дверь взрывом снесут — и ура! А мы им поможем. Нажми-ка на пульт два раза. А то у меня руки заняты.

Он протягивает Алексею плоскую коробочку с единственной кнопкой.

Алексей безропотно принимает пульт. Поднимает взгляд на экран. И дважды жмет на кнопку.

Экран гаснет. По потолку, кажется, прокатывается большегрузный грузовик. Мерзко дрожат стены. Вниз по лестнице катится грохот, в шели двери вползает облако пыли.

— А это ответы на все вопросы ФСБ, — с улыбкой произносит Хантер. — Чечен с пластитом, что обезьяна с гранатой. Что-то не так законтачили, ба-бах — и никого. Ни заложников, ни подсудимых. Все плачут, журналисты брызжут слюной, а самые умные сверлят дырочки под ордена.

— Ты о чем?

— Сисадмин правильно рассудил, лучше все списать на чеченцев. Он всех добил, а потом наляпал сырники их пластита по всему залу. Я хотел его завалить, когда он детонаторы втыкал, но решил потерпеть. И получил массу удовольствия. Особенно, когда ты ему башню снес. Ну да и хрен с ним! — Хантер показал в улыбке крепкие зубы. — Теперь над нами сто тонн битого кирпича. Неплохо, чтобы отрезать себя от прошлого. Как тебе, кстати, нравится быть бессмертным?

— Зачем я тебе?

Хантер пристально смотрит в глаза Алексею. Потом снова широко улыбается.

— Если не знаешь, зачем ты сам себе нужен, я расскажу, зачем мне нужен ты. Но не здесь и не сейчас. Прими на секундочку.

Он перекладывает свою ношу на плечо Алексею.

Подходит к стене. Обшаривает ладонью кладку. Вдавливает один кирпич.

За стеной с глухим скрежетом оживает поворотный механизм.

Хантер надавливает ладонью на кирпичную кладку.

Длинная щель медленно расширяется, постепенно приобретая контуры дверного проема.

В лицо ударяет влажный подвальный сквозняк. Хантер шагает через пороги растворяется в темноте.

Вынырнувшая из темноты рука манит Алексея за собой.

Алексей встряхивает головой, щиплет себя за руку. Чувствует боль, а проснуться никах не удается. Паучьи лапки сна намертво вцепились в мозг, впрыснув свой липкий яд.

И тогда он понимает, что кошмар теперь никогда не кончится. Отныне и до самой смерти блуждать ему в лабиринтах этого мучительно реального сна.