Странник
Рынок всегда вызывал у Максимова смешанное чувство брезгливости и удивления. Стоило внимательнее присмотреться, как тягуче, тысячу раз приценяясь, расставались с деньгами покупатели, как презрительно-небрежно и в то же время профессионально-цепко продавцы выхватывали засаленные бумажки красными от холода пальцами, и уже не радовали глаз краски осеннего базара. Из самого древнего и полезного из человеческих установлений рынок превратился в подмостки, где изо дня в день давали траги-фарс "Борьба двуногих за существование".
Все кричаще-яркое, праздничное, под серым небом, в вечной грязи, среди зловонных куч мусора в этом обреченном городе казалось неестественным и отталкивающим, как старуха, нарумяненная и раскрашенная в последнем приступе старческого безумия.
От ворот тянулся строй бабок, безнадежно мокнувших под дождем вместе с ворохом ношенного тряпья, пачек старых журналов и прочей дребедени.
Старик, закутавшийся в плащ-палатку, как капуцин, наруж торчал лишь нос, в крупных черных угревых точках, торговал разномастными значками: гербы городов СССР, знаки Советской армии, мишки Московской олимпиады, самоделки с "Борис, борись!" и "Партия, дай порулить", юбилейные бляхи краткого века российской державности. Шрапнельные осколками старых времен.
Старики еще хорошо помнили те времена. Считали ли они их добрыми? Жалкие отбросы времени, выброшенные на обочину жизни вместе со своим тряпьем, что они познали о ней, что оставили детям, что унесут с собой в могилу. открыли в себе, что унесут в могилу, кроме изношенных тел?
Может, была яркая вспышка любви, может, познали опьяняющий миг подвига, может, снизошло на них хоть раз божественное озарение. Или, судьбой на всю жизнь обреченные быть подопытными животными многолетнего сатанинского эксперимента, когда режут и жгут по живому, безропотно тянули лямку, до последней капли – чтобы детям, дай бог, не досталось! – пили из чаши страданий, не ведая, что бездонна она, и пить еще до смерти и внукам, и правнукам их?
В первом же ряду Максимов не удержался, очень уж раздразнил запах, и купил пакет квашеной капусты. Зачерпнул горсть из пакета, сунул в рот и блаженно прищурился. Бабка смотрела, как он уписывает хрустящую, источающую непередаваемый аромат пряностей, капусту, ласковыми выцветшими глазками.
– А у меня к капусте кое-что есть. Не желаешь?
– Смотря, что ?
– Беленькая. Заводского разлива.
– И почем? – Максимов прикинул в уме, что водкой, действительно, не мешало запастись.
– А как у всех. Нам чужого не надо. Будешь брать? Товар хороший, чистый. Тебе в самый раз, вон замаянный какой!
Максимов огляделся, стряхнул с пальцев прилипшие ниточки капусты и полез в карман. Он заранее рассовал деньги по разным карманам, светить пачкой при нынешних нравах было небезопасно. Бабка могла быть передовым дозором кормящейся с рынка "братвы"; сверкни он сейчас на радостях толстой пачкой, наведет за процент – "нам чужого не надо" – и проломленный череп ему гарантирован.
– Давай, мать! Угадала, душа с вечера болит.
– Я и смотрю, глаза болючие.
Он быстро сунул деньги, бабка так же быстро их пересчитала и сунула под передник.
Пробка сидела плотно, жидкость в бутылке отливала, как керосин, не вода – и слава богу, а выдержит ли утром башка, тут уж дело привычки или здоровья. И то, и другое у Максимова было. Он сунул бутылку в карман и пошел дальше.
Стараясь держаться небольших очередей, покупая понемногу, чересчур заметный покупатель, на местном жаргоне "купец", мог привлечь к себе нездоровое внимание, он медленно приближался приближался к самой опасной точке своего маршрута.
Напряжение внутри стало неуклонно нарастать.
Предстояло совершить ново-русский бартер: патроны – консервы. Махнуться смертью на жизнь. С риском для жизни.
У туалета, за версту отшибающего у всего живого аппетит запахом разлагающихся нечистот, с независимым видом, кучками и врозь, стояли молодые парни и мужики постарше.
Максимов выбрал подходящего, лет пятидесяти, в таком деле важна солидность, и, согласно ритуалу, попросил прикурить. Мужик сунул левую руку, правая что-то грела в кармане, внутрь офицерского десантного бушлата и вытащил коробок спичек.
– Интересуешься или торгуешь? – спросил мужик.
"Пятачок" демонстративно не обращал на них никакого внимания, нездоровая конкуренция в их деле до добра не доводила.
– Торгую, – выдохнул вместе с дымом Максимов.
– Уже легче. И чем вы, гости, торг ведете? "Маслята" или что?
– "Гвозди". – Расшифровывалось просто: "Патроны к ПМ? Нет, к АК".
Оружия на руках было много, а патроны в великом дефиците. Любая уважающая себя банда должна была время от времени устраивать налеты на склады или разоружать патрули, иначе не выдерживала конкуренции. В лучшем положении были прикормившие складское начальство, или, так или иначе, работавшие на власти. Им отказа не было ни в чем.
Особенно ценились патроны к старому АК. Сам автомат был в цене из-за огромной пробивной силы: дверь – не дверь, кирпич – не кирпич – все вдребезги и навылет.
– Сколько? – Мужик явно заинтересовался.
– Четыре рожка.
– Ого!- Он сразу проникся симпатией к человеку, умудрившемуся добыть полный боекомплект с одного захода. Тут надо было либо иметь мужество в тихом месте насадить патрульного на нож, либо схимичить нечто незаурядное. – Почем?
– Три за рожок.
Только законченный лох мог заикнуться сейчас о деньгах. На этой "бирже оружия", как и на всех в городе, платежным средством была самая надежная валюта – консервы. Местные бизнесмены считали ниже своего достоинства мараться о "рвань" – рубли и прочую правительственную печатную продукцию. Баксы или другая иностранная валюта – промысел чужой, рисковать не хотели. Кого не устраивали правила, мог отваливать с "биржи", пока не пристрелили.
– Шалишь! Дам десять за все. – Мужик затянулся и через плечо Максимова быстро осмотрел рынок.
«Если что не так, нож или пуля мне гарантированы», – подумал Максимов. Он хорошо знал нравы и негласные законы "биржи". Что в Москве, что в провинции закон был един: второй ошибки не бывает.
Видимо, мужика ничего не встревожило и он вернулся к делу:
– Так что, командир, сговорились?
– Не катит! "Гвозди" у меня "старые".
Максимов не собирался из-за колебания курса неделю пухнуть с голоду в лесу, пока еще доберешься до базы.
– Без ножа режешь. – Мужик покачал головой. Но по глазам было видно, крючок уже заглотил. – Ну-ка, сверкни!
Максимов расстегнул молнию на куртке и приоткрыл подсумок.
– С подсумком, значит, – уважительно выдохнул мужик. – Так я и думал.
– Ну?
Максимов запахнул куртку. Неуловимым движением растегнул манжету на левом рукаве. После показа подсумка, нож мог потребоваться в любую секунду. Зрачки у мужика скосились в левый угол. Он просчитывал в уме варианты. Черт их знает, какие. Возможно, просто комбинировал сделку, возможно, прикидывал, как получить товар бесплатно, а может, просчитывал, как без шума сцапать лоха, это если был переодетым опером. Такой вариант, худший из всех, тоже не исключался.
– Даю десять, больше не могу. Курс сегодня такой, пойми, не я устанавливаю. Зато дам нормальные, армейские, со "звездочкой".
Консервы с армейской маркировкой, лучшие по качеству в стране, шли только на довольствие армии и на дополнительное питание многодетным матерям.
– И все? А подарок от фирмы за оптовую партию?
Мужик принял окончательно решение:
– В качестве бонуса дам четыре брикета гречки. Лады?
– Договорились.
– Сейчас оформим. Эй, Клякса!
От соседней кучки отделился молодой, еле шестнадцать, помощник в линялой джинсовке. Вразвалочку подошел к мужику.
Поллица парня покрывала синяя корка экземы. Волосы над правым ухом выела парша. Сквозь редкие волоски просвечивала все таже мертво-синяя ступяная корка.
«Химический ожог». – Максимов отвел взгляд, чтобы не смущать парня. Поражения кожи различной природы стали нормой. Катастрофа безжалостно и без разбора ставила свое клеймо на всех, кто ее пережил.
Максимов научился разбираться в гнойной сыпи, синющных омертвелостях, сочащихся пахучей слизью рубцах и прочей гадости, что корежила тела и лица. Та экзема, что обезорбразила лицо парня, к заразным не относилась. Скорее всего, окунулся где-то в ядовитый туман, выстреливший из канализационного люка.
– Рывком неси десять «звездочек», человек ждет. Четыре гречки сверху. И пакетик фирменный!
Парень шустро метнулся к сгоревшему до остова ларьку. Из тайника вытащил армейский рюкзак.
Максимов принял у него поклажу, взвесил на руке "фирменный пакетик". Тяжелый.
– Я посмотрю.
Мужик перекатил в губах сигарету. Процедил:
– Не бойся, "шрапнелью" не торгую.
Находились особо предприимчивые, рисующие втюхивать клиентам банки с горохом или кашей. Долго они не жили, их либо тихо кончали свои, либо со скандалом – разъяренные клиенты.
– Одного шибко умного два дня назад туда спровадили, – сказал мужик, кивнув в сторону туалета. – Остались просто умные. Ты рюкзак себе бери, командир, не в пакетике же твоем дохлом банки нести. Считай, подарок фирмы.
– Спасибо. – Максимов развязал рюкзак, проверил содержимое, пристроил поверх банок пакет с покупками и бутылкой водки, привычным движением захлестнул петлю и забросил рюкзак на плечо. – Процент "братве" кто дает, ты или я?
– Ты торговал, я интересовался, мне и платить. Сам разберусь. Давай товар и ступай с богом. – Подсумок быстро перешел из рук в руки и скрылся у мужика под бушлатом.- Если что будет, заходи, не стесняйся. Меня не будет, с Кляксой переговори, он знает, где меня искать, – сказал мужик и покосолапил к сгоревшему ларьку, там, видно, у него был склад.
Максимов, незаметно стрельнув по сторонам глазами, пошел назад к рядам торгующих. По пути он встретил двух новых клиентов. Что-то почуял, глядя на совсем еще пацанов, зажатых изнутри, будто не по своей воле идущих на "биржу", явно "интересоваться", в руках у одного болталась тяжелая сумка.
Под сердцем остро дрогнуло, словно кто-то щипнул невидимую струну.
* * *
Преторианцы
Дмитрий нехотя вылез из машины под легкий моросящий дождь.
– И куда он тебя послал? – с издевкой спросил он у переминавшегося с ноги на ногу Седого.
– Как, куда?
– Ну, если он тебя куда-то послал, какого хрена ты ко мне прибежал? Седой, ты хоть на старости лет работать научишься, или мне всю дорогу за тебя пыхтеть?
– Ты старший, тебе решать. Мое дело прокукарекать, а рассветет или нет – не моя забота.
Дмитрий покосился на Седого, хотел промолчать, но решил себя не сдерживать:
– С такой философией будешь шестым подползающим до старости лет. Хотя, не так долго осталось, вон – вся башка седая!
Петровский, действительно, был совсем седым. Откуда было Дмитрию знать, что в роду у Петровских с незапамятных времен гуляет в крови какой-то злой ген, выбеливая к двадцати годам головы у всей мужской половины. Свои привычно называли его Седым, Петровский не обращал внимания; без амбиций и не склонный к аппаратным интригам, он надежно застрял в звании, не выручила даже Особый период, когда карьеры порой делались за одну успешную операцию, Седой знал, что обречен умереть "капитаниссимусом союзного значения", как презрительно величал его Дмитрий.
– Где твои "малыши"? – спросил Дмитрий.
– Уже на рынке. Как велено, торгуют патроны.
– Ясненько! Давай к ним. Армию я беру на себя. Где их машина?
– Старший на УАЗИке, номер ИР 44-03. Стоит во дворе, третий дом от поворота к рынку.
– Ясненько. – Дмитрий хищно потянул носом. – Молодец, хоть вовремя заметил. Освободишься с "малышами", свистни по рации. Проследи, чтобы не торчали там без дела. Как отоварятся, пусть чешут оттуда. Ты подстрахуешь – и галопом сюда. На все у вас будет минут пятнадцать. Попадешь в облаву, не рыпайся, потом вытащим.
Седой с невыразимой мукой уставился на Дмитрия.
– Что, обосрался?! – усмехнулся Дмитрий. – Не бойся, до смерти не забьют. А и забъют, тоже не плохо, одним дураком меньше. Вот если "малышей" загребут, будет плохо. Вся операция псу под хвост. С "сапогами" шутки плохи, шлепнут, а потом только документы посмотрят. Подведешь ты нас когда-нибудь под монастырь, Седой.
– Так говоришь, будто я во всем виноват!
– Только дурак совмещает приятное с полезным, – процедил Дмитрий. – Все нормальные люди сегодня облавы обеспечивают, один ты, дундук сосновый, агентурной работой заняться решил! Не мог отменить встречу, или, на худой конец, место изменить?
– Так я…
– Иди, не стой над душой, сил моих нет!
Он проводил взглядом нелепую фигуру Седого, закурил и пошел искать старшего "сапогов".
* * *
Дмитрий ждал, когда удостоверение произведет необходимое впечатление.
Грубое, плебейское лицо майора медленно вытягивалось, привычное самодовольно выражение постепенно исчезало. Времена, слава богу, изменились, и один вид "ксивы" прочищал мозги и не таким тупицам.
– Слушай, майор, повторяю для бестолковых. Мне нужно ровно пятнадцать минут, – уже без нажима повторил Дмитрий.
– А у меня приказ! – Он зачем-то показал на часы.
– Ладно, кровь не пей! – Дискуссия по проблеме воинских уставов, как норме жизни, сегодня в планы Дмитрия не входила. – «Надавить или нет? Если сказать этому Спинозе в сапогах, что я лично разрабатывал план облав на рынках, и что за этим стоит, у него отрубится даже спинной мозг. Можно прямо из машины связаться с "Центром специальных операций", они подтвердят мои полномочия и за одно накрутят ему хвост. Нет, лучше попроще, так надежней». – Слушай меня, майор. Если ты сорвешь м о ю операцию, я тебе не завидую. Отдерут, как кошку в марте и, в лучшем случае, сошлют на южную границу, в худшем – будешь иметь дело со мной. Лично! Тебе ясно, майор?
– Только на горло не бери. Пуганый уже. И на южной бывал не раз.
– Считаешь, мне нечем тебя удивить?
Майор поерзал задом по протертой коже сиденья и покосился на водителя. Молоденький ефрейтор сделал вид, что самое интересное на свете – стена соседнего дома.
– Положим, машины могли задержаться с выходом на рубежи. Водилы молодые, города не знают. Это уже бывало. – Он оказался не так уж глуп, этот майор. – Но дам ровно пятнадцать минут, не больше!
– Мне хватит. На какой частоте свистнуть, когда освободимся?
– Ни на какой! Ровно пятнадцать минут жду, а там – твое дело.
– Ясненько. Только смотри, по окнам не зацепи, а то потом вони будет на месяц!
Майор вздрогнул, развернул грузное тело к Дмитрию и натолкнулся на жесткий взгляд.
Дмитрий улыбнулся, но на душе у майора от этого легче не стало.
* * *
Странник
Максимов с трудом пережевывал кусок сыроватого мяса, остро пахнущего уксусом и дымом. Было ли при жизни животное свиньей, судить уже было невозможно, но, судя по резиновой упругости волокон, побегать при жизни ему пришлось изрядно.
«Дай бог, что скотинка умерла не своей смертью», – подумал Максимов, привередливо осматривая насаженный на палочку кусок, пропеченный до черноты.
Нервное напряжение уже дошло до того уровня, когда кусок не лезет в рот. Максимов насильно заталкивал в себя кусок за куском, обильно смачивая их жгучим кетчупом.
Из "обжорки" – пять одноногих столов вокруг чадящего мангала – хорошо просматривалась вся "биржа. Краем глаза Максимов следил за седым мужичком, стояшим за соседним столиком. Одет он был с потасканным шармом коренного москвича: в серое пальтишко, поношенные ботинки на толстой подошве, отутюженные брючки и черный берет, на вид обыкновенная околонаучная вошь, он, покрякивая от удовольствия, уписывал подгоревшее мясо.
С седым мужичком было что-то не так. Явно «не при делах». Местного обязательно бы приметили и подослали человечка выяснить, что да как. А этого даже не признал армянин, разгонявший куском картона сизый дым над раскаленным мангалом. Уж он-то наверняка знал всех и вся на этом рынке.
Седой хотел сойти за обычного покупателя, потерявшего голову от шашлычных ароматов, и ухнувшего месячный заработок за десяток горелых кусков мяса. Но чуть заметно переигрывал. Он так усердно старался походить на простого обитателя улиц, что невольно выдавал себя. Он и г р а л, талантливо и самозабвенно, не мог не отметить Максимов, но все равно – играл.
«Серый – да. Затурканный – да. Помятый – да. Изъеденный изнутри страхом – да. Голодный – да. Но… – Максимов прислушался к своим ощущениям. – Несдешний, что ли? Да, наверное, так. И никакого желания стать своим. Более того, страх. Страх, что, не дай бог, станет».
Максимов несколько раз ловил на себе быстрые изучающиееще взгляды седовласого. За себя не беспокоился, сколько не смотри, ничего подозрительного не заметишь. Давно овладел искусством растворения в окружающей обстановке. Он умел не играть, а становиться своим. Ровно на столько, на сколько нужно. И держать себя новым так долго, как это необходимо.
«Меня даже в тифозном бараке не вычислишь», – Максимов подавил улыбку.
Седой слишком суетливо заелозил вилкой по картонной тарелке.
Максимов незаметно проследил его взгляд. Сомнений не было, седовласый наблюдал, как от кучки "оружейников" отделилась та самая закомплексованная парочка и стала наискосок пересекать рынок.
Дав им дойти до первого ряда прилавков, седой выплюнул недожеванный кусок, вытер губы тыльной стороной ладони и пошел к куче ящиков у дальнего забора. Парни, как по команде, развернулись и, толкаясь меж рядов, двинулись за ним.
По-волчьи острым чутьем Максимов ощутил опасность. Он пробежал глазами по окружающим рынок высотным домам: в любом окне мог сидеть наблюдатель. Если велась оперативная съемка "биржи", то сегодня же вечером, в лучшем случае – завтра утром, фото его физиономии украсит рабочий стол какого-нибудь опера – и пошло-поехало!
Максимов не сомневался, что по рынку работа велась; местный опер имел полную информацию на всех основных "биржевиков" и их клиентов. Но он не сомневался и в том, что "биржа" переживет не одного опера; пока начальство не спустило сверху заказ, опера и "биржа" без лишней надобности старались не нарушать "кодекса поведения". Под плановые задержания подставлялись чужаки и мелкота, дела крутили тихо, без шума, мешавших всем чрезмерной активностью стукачей незаметно, через несчастные случаи, выводили из игры.
Максимов зашел за шашлычную, перелез через забор и, мягко спрыгнув на землю, огляделся. Ничего подозрительного. Можно было уходить, но что-то шевельнулось внутри и, до конца не отдавая себе отчет, повинуясь только чутью, он бросился вокруг забора туда, где по его расчетам должна была стоять гора ящиков.
Успел. Они уже собирались расходиться. Максимов, сдерживая дыхание, припал к мокрым доскам, ухватив последние фразы.
Говорил седой:
– Двух магазинов хватит, не Кремль брать идете. Запомните номер машины, М 391 ОГ 77, белая "девятка". Будет ждать на прежнем месте. Не опаздывать, будет ждать ровно десять минут! Доставит вас до Зоологической, у водителя есть ночной пропуск. Если опоздаете, сами пройти не пытайтесь, свинтит первый же патруль. На Зоологической он передаст вам оружие. Ровно в 00.32 вам откроют "коридор". В Домене вести себя тихо. В засаде сидеть ровно до 5.00.
– А если никто не придет?
– Тогда, не играя в героев, срочно отходите. "Коридор" на выход откроют в 5.32 ровно. Не успеете, сбрасываете оружие, прячьтесь до конца комендантского часа. Утром позвоните по телефону, номер, надеюсь, запомнили, и за вами приедет та же "девятка". Бог даст, вытащим вас из Домена. Попадетесь, молчать до последнего. Предателей никто не любит и не ценит.
– Не бойтесь, живыми не дадимся. Поймают, лучше язык откусить, чем своих продать!
– Верю, соратники. Молодые еще, а думаете правильно. Вопросы есть?
– Нет.
– У тебя, соратник?
– Тоже, нет.
– Тогда, все. Быстро уходите. Да хранит вас Господь!
Максимов еще не переварил услышанное, как за забором пропел тональный вызов и раздался характерный шелест работающей рации.
* * *
Оперативная обстановка
Контроль радиоэфира
Закрытая частота ГСБ РФ
– " Ястреб", ответьте "четверке"!
– На приеме.
– Я свободен.
– Где "малыши"?
– Уже у ворот рынка.
– "Четвертый", быстро уноси ноги!
– Сколько у меня времени?
– Долго вошкался. Осталась минута. Дальше, как учил. Конец связи!
* * *
– Твою бога-душу-мать, щенок поганый! – выругался седой мужичонка.
«Вот так о н и работают: сначала создают террор, потом с ним мужественно борятся. Старо, как мир, зато эффективно», – подумал Максимов.
Первым желанием было лупануть сквозь доски в спину седому, Максимов хорошо чувствовал, где он стоит. Подождал, надеясь, что тот сиганет через забор, тогда с превеликим удовольствием завалил бы его голыми руками. Но седой, как назло, пошел к воротам.
Максимов бросился вокруг забора, к воротам уже не успевал, побежал в ту сторону, где местные пробили лаз.
Заглянул в дыру между досками. Так и есть, о н и уже были на рынке. Передовой отряд, все, как инкубаторские, одетые в однотипные цивильные шмотки, под которыми легко угадывались армейские повадки, согласованными ходами брали в полукольцо "биржу".
Максимов свистнул. Мальчишка, копавшийся в мусорном баке поднял чумазую мордашку.
– Чего? – голос хриплый, то ли от простуды, то ли успел прокурить.
– Дело есть, вали сюда.
– А денег пришлешь? – Юный бомж оценивающе посмотрел на Максимова. Как бродячая собачка, прикидывая в уме, дадут ли очередного пинка или свершится чудо и бросят кусок мяса.
– Будут тебе деньги, давай сюда, говорю! – как можно убедительно выкрикнул Максимов.
Мальчишка спрыгнул с бака, подошел к лазу. Держался на расстоянии, видно жизнь уже научила никому не доверять.
– Сперва деньги покажь, потом ля-ля, понял? – с независимым видом произнес он.
Максимов выгреб из кармана карточки на продукты, скатал разноцветные листки в комок и бросил мальчишке под ноги. Тот моментально, как голодная собака кость, подхватил их в воздухе.
– Ого! Ты, дядь, наверно, с дочкой генерал-губернатора трахаешься? – Карточки тут же исчезли в кармане его куцей курточки.
– Рви на "биржу", скажи мужикам, сейчас облава будет!
– Врешь! – выдохнул мальчишка.
– Беги, говорю! Назад не возвращайся, уходи через забор. Пошел!
Мальчишка, слава богу, поверил и припустил, прыгая через лужи, к "бирже".
Сзади заревели моторы, на улицу с двух сторон вползали армейские "ЗИЛ"ы.
Максимов во весь опор бросился через дорогу, нырнул в подоротню. В гулком колодце двора перепуганными птицами металось эхо криков, рявкающих команд и рева перегретых движков.
Бежать дальше было бессмысленно. Бегущий еще более подозрителен, чем затаившийся. Наверняка, рынок был оцеплен несколькими кольцами. Все вырвавшиеся из облавы будут просеяны сквозь их сито, избиты и брошены в кузова для последующего детального разбирательства.
Он рванул дверь подъезда и прыжками понесся вверх по лестнице.
На верхнем этаже остановился. Перевел дух и наскоро осмотрелся. Дверь квартиры слева можно было снести с петель одним ударом ноги. Дальше – или превратить ее во временный ДОТ, или балконом уходить в соседний подъезд. В зависимости от обстановки. Лесенка, упирающаяся в чердачный люк, – еще один выход из западни. Замок на люке – ерунда. Один выстрел – и путь свободен.
Сквозь мутное стекло было плохо видно; он плюнул на стекло и растер пыль пальцем, посмотрел через узкую полоску вниз. Рынок был как на ладони.
* * *
Оперативная обстановка
Шифрограмма
№ СС – 85001
В целях пресечения незаконного оборота оружия и боеприпасов приказываю:
13 октября с.г. в г. Москве и Московской области силами военных комендатур совместно с приданными воинскими подразделениями и во взаимодействии с территориальными органами ГСБ согласно прилагаемому плану провести оперативно-войсковые операции по ликвидации выявленных мест незаконной торговли оружием и боеприпасами.
При подавлении вооруженного сопротивления законным действиям представителям власти разрешаю открывать огонь на поражение без предупреждения.
Всех задержанных в районе проведения операций доставлять для фильтрации на спец объекты комендатур для последующей передачи в установленном порядке представителям ГСБ.
Всему личному составу комендатур и приданных подразделений оказывать содействие представителям ГСБ в проводимых ими оперативно-розыскными мероприятиях.
Общее руководство проводимыми мероприятиями осуществляют региональные штабы Антитеррористического центра.
Устанавливаю персональную ответственность начальников районных комендатур за срыв плана оперативно-войсковой операции в части их касаемой.
Генерал-губернатор г. Москвы
Л. Трошев
* * *
Странник
На рынке у туалета жахнули одиночные выстрелы. И сразу утонули в треске автоматных очередей. Били остервенело, свинцовым шквалом пытаясь задавить малейшее сопротивление. Патроны казенные, можно не жалеть. Рынок завыл на разные голоса, люди, давя друг друга, бросились к воротам.
Просочившиеся заранее "близнецы" в штатском повыхватывали из-под одинаковых курток автоматы и, стреляя в воздух и лупя прикладами по мелькающим спинам и головам, валили всех лицом в грязь. Им на подмогу уже прыгали через забор одетые в пятнистую серую форму, сбивали с ног столпившихся у забора, вминали в грязь ногой или стволом, воткнутым между лопаток.
Прорвавшихся через ворота поджидали две шеренги, ощетинившихся дубинками и до ног закрытые пластиковыми щитами, лиц из-под низко надвинутых касок было не разглядеть, не люди, а роботы. У машин уже откинули задние борта, чтобы принять первых избитых.
Максимов увидел, как лежащий среди сваленных посередине "биржи", его недавний знакомый поднял залитое кровью лицо, вытянул из-под привалившегося к нему Васьки руку и навскидку выстрелил в подходившего солдата. Тот схватился за голову руками, выронив автомат.
Все, окружившие "биржу", разом вскинули автоматы. Очереди, как взрывом, разорвали два лежащих рядом тела, заляпав землю красно-сизыми лоскутьями внутренностей.
Максимов закрыл глаза.
Преторианцы
Седой сорвал пальцы бабки с дверной ручки. Локтем заехал в перекошенное от крика лицо. Оттолкнул от двери. Бабка кулем рухнула на землю. Из распахнувшегося мешка хлынули пачки вермишели, суповые пакетики и всякая бакалейная ерунда. Клацнула об асфальт бутылка водки. Вонючий спирт растекся прозрачной лужицей.
Бабка завыла белугой. Одной рукой размазывая кровь по морщинам, второй стала судорожно сгребать в мешок просыпавшийся товар.
– Сука! – выдохнул Седой.
В голову вдруг ударила багровая волна ярости. И он стал месить бабку ногами.
Бил от перебродившего до кислой отрыжки страха, от унизительной боли от удара дубинкой, от бессильной злобы на Дмитрия, бросившего его в мясорубку облавы, от животного ужаса перед той машиной, что привычно и бездушно месила фарш из грязи и человечины, смачно чавкая горячей плотью и разбрызгивая вокруг себя вишневые бусинки крови. От тоски осознания неумолимого факта, что он есть лишь безликий и потасканный техник, обслуживающий эту машину. Для машины он никто, ей все равно, кто заталкивает в ее жерло сырье для фарша. А он слишком близко стоит к ее костоломным шестерням, и при малейшей оплошности стальной молох насытится его плотью.
Бабка затихла, безобразно раскинувшись на земле.
Седой смазал с лица липкую испарину. Сиплое дыхание вырывалось из резиновых от судороги губ. Слюна шекотала подбородок.
Таким его и увидел ворвавшийся во двор мужичок. Тоже рыночный, с сумкой-баулом на плече.
Мужичок охнул и замер, как припечатанный.
Седой выхватил из-под пальто пистолет.
– Стоять! Государственная безопасность. Документы, живо!
Мужик испуганно заморгал. Обе руки его были заняты ручками сумки. Ничего достать он не мог. А бросить сумку под ноги – гарантия получить пулю в живот.
Седой осознал всю нелопость своей команды. И снова волна ярости замутила взор, выдавив слезы бессилия из глаз.
Рукоятка пистолета сама собой вспыргнула и врезалась в переносицу мужичка. Потом с хрустом треснула ключица. Потом…
Седой отвалился от распростертого на земле тела. С ужасом осознал, что же натворил. Сплюнул вязкий комок. Попробовал выжать хоть каплю мутной злобы.
– Звездец суке!
Ничего не вышло. Внутри остался только страх. Тошнотворный, как протухший, наполовину растаявший студень.
Он воровато осмотрел два тела у своих ног. Они надежно перекрывали вход в подъезд.
В подворотне загудел топот бегущий ног.
– Стоять! – влетела следом команда.
И сразу же за ней хлестко ударила автоматная очередь.
Седой подпрыгнул на месте, рванулся к дверям.
В мутном полумраке подъезда гулко билось эхо выстрелов.
Хватило сообразительности пошарить взглядом по полу. Повезло. У батареи валялся обрезок трубы.
Седой запер дверь обрезком. И крадущимся шагом припустил вверх по лестнице.
«Дай бог, не найдут, – клокотало в голове. – А найдут, не страшно. Успею ксиву показать. На улице не сложилось… Ублюдок даже смотреть не стал, сразу полоснул дубинкой по горбу. А здесь не страшно. Здесь не страшно…»
Он сам не заметил, как поднялся на верхний этаж. Поперхнувшись от судороги, перехватившей горло, на секунду замер на верхней ступеньке.
Успел лишь увидеть силуэт человека у окна…
Странник
Максимов столкнул с плеча рюкзак, шлепком ладони направил назад, под ноги зашедшему сзади человеку, развернулся, скользя плечами по стене, выхватил пистолет и резко присел.
Он сразу же узнал седовласого с рынка. За какие-то пять минут седой успел потерять берет, угваздать пальтишко в грязи и сукровице, постареть и съежится, как гнилое яблоко. Цвет лица был именно таким: багрово гнилостный, блестящим от липкой пленки.
Рюкзак заблокировал ноги, мешал вступить на последнюю ступеньку. Правая рука утонула в кармане пальто, опереться на стену нечем, а левая повисла в воздухе, не дотянувшись до перил.
– Не шумим. Стоим спокойно. Не дергаемся, – очетливо, как для слабослышашего прошептал Максимов.
Он постарался максимально, до кисельных мышц, расслабиться. Представил, что лежит в горячей ванне. И сразу же щекотка царапнула переносицу. Отчаянно захотелось зевнуть.
Седой покачнулся. Краска схлынула с лица. Он отчаянно зевнул. И он стал медленно оседать на пол…
* * *
Оперативная обстановка
Совершенно секретно
только лично
Председателю ГСБ РФ
Первому заместителю Коллегии СНБ РФ
генералу армии Ларину С.К.
Докладываю, что в ходе оперативно-войсковой операции "Трал" на 14.00 в Северо-Западном, Северном и Юго-восточном округах Москвы выявлено и блокировано 8 мест нелегальной торговли оружием. Войсковые подразделения комендатур были вынуждены открыть огонь на поражение.
На месте ликвидировано 72 человека, оказавших активное вооруженное сопротивление представителям власти.
На настоящее время задержано по подозрению в причастности противоправной деятельности 259 человек. В отношении задержанных проводятся фильтрационные и неотложные следственные действия. Среди задержанных агентам-опознавателями установлены 34 человека, проходящим по учетам "АТ".
Силами войсковых подразделений комендатур, нарядами милиции и оперативных групп территориальных органов ГСБ ведется активные оперативно-розыскные мероприятия в районах, прилегающих к выявленным точкам незаконного оборота оружия.
Оперативный дежурный
Штаба "Центр" ГСБ РФ
полковник Варенков