Изучать банковское дело в современной России — занятие бессмысленное по определению. То, что называется у нас банковским делом, финансами, инвестициями и прочим менеджментом, таковым, по сути, не является, а чем это является на самом деле, карается в уголовном порядке во всех уважающих себя странах.

Большую часть своей истории человечество легко обходилось без банков. Сначала развились ремесла, промышленность и торговля, и лишь вслед за ними укреплялась финансовая система. Но все равно очень долго суть финансовых отношений сводилась к формуле «все куплю — сказало злато, все могу — сказал булат». В прозе это выглядело грубее: любой барон или граф мог бросить надоевшего кредитора в подвал замка, разом решив проблему задолженности. Находились даже короли вроде Филиппа Испанского, отказавшегося оплачивать векселя целому еврейскому народу, а чтобы не поднимали хай, выслал всех за пределы королевства.

Правда, очень быстро люди сообразили, что на обмане нормальную жизнь не построишь, и решили платить по долгам, а злостных неплатильщиков сажать в долговые ямы. И кредит стал нормой жизни. Оказалось, что надежнее не воровать и грабить, а работать, откладывая лишнюю копейку на черный день. А если золота не хватает, то иди грабь папуасов или индусов с инками, они в плавающем курсе валют ни бельмеса не соображают, дикий народ, с такими только так и поступать надо. Пиратство и прочую экономическую самодеятельность быстро прекратили, по-, весив всех несогласных, а грабеж недоразвитых народов провозгласили колониальной политикой. Так на трудолюбии, верности слову и страхе перед законом и взошла мировая финансовая система.

Но торные пути прогресса не для нас. Россия, если не удается идти впереди планеты всей, забирается в такие буераки, что ни карт, ни теорий рациональный европейский ум разработать для них не может. Приходится импровизировать, и, если лень, но надо, в России делают с точностью до наоборот. Во всем мире сначала создали систему производства материальных средств и как ее обеспечение — финансовую систему, и лишь в двадцатом веке она стала самостоятельной производительной силой. У нас в ходе перестройки сначала угробили производство, затем создали товарные биржи, а когда не осталось ничего, открыли банки. Когда выяснилось, что в стране шаром покати, а банки есть, им на забаву выпустили ГКО и прочие финансовые фантики.

Российские банки бывают двух видов: «бухгалтерии» и пирамиды. Про пирамиды после Мавроди знает каждый: это когда берут у всех сразу, а отдают немногим и не все. Банк типа «бухгалтерия» — это Госбанк СССР в миниатюре: начисляй зарплату, обсчитывай производство, проводи сквозные платежи со смежниками и ни о чем не думай: будет жив завод или акционер-кормилец, будет и зарплата банковским клеркам. И те и другие банки перекачивают деньги в нормальные швейцарские банки, но это уже высокая политика, поэтому мелкоту к столь серьезному делу не допускают. Лишь избранные и назначенные гении финансов прокручивают кредиты, уводят валюту в оффшор, потом кредитуют сами себя по новой, и так до бесконечности и полного самоудовлетворения.

Дубанов был банкиром. И, как у всякого приличного молодого банкира, речь его состояла из смеси экономических терминов, блатной фени и жаргона сексуальных меньшинств. «Балтийский народный банк», который он возглавлял, по всем признакам был нормальным среднестатистическим российским банком — пирамидой для вкладчиков и «бухгалтерией» для своих. Начинал банк с двух арендуемых комнаток, а через год уже имел собственное здание, штат в четыре сотни клерков и кредитные линии с западными банками. Для непосвященных и пропагандистов реформ Дубанов представлял собой пример человека, «раскрутившего дело с нуля благодаря инициативе, настойчивости и знаниям». Так, во всяком случае, писалось в проплаченных Дубановым статьях. Лишь он да немногие посвященные знали, чего стоила и чем оплачена карьера банкира.

Сергей Дубанов родился вовремя. Пионерское детство пришлось на расцвет развитого социализма, старшеклассником оплакал всех по очереди генсеков и первый кооператив открыл на последнем курсе экономического факультета ЛГУ. Страна в тот год шила куртки из вареной джинсы, катала майки с надписью «Perestroika», осваивала оптовую торговлю компьютерами, без страха зачитывалась «Архипелагом» и искала дорогу к Храму. А Сергей Дубанов искал свое место в новой жизни. Его родина, судя по всему, решила покончить жизнь самоубийством, но Сергей хотел жить. И жить хорошо.

Сергей, обремененный дипломом ЛГУ, провел экономический и исторический анализы и вычислил точку приложения сил. Русский народ вечно впадает в крайности: либо бьет баклуши, либо вкалывает до седьмого пота. Между этими полярными состояниями и находится зона стабильности. Для того чтобы бить баклуши (вариант — пить запойно), требуются деньги. Они же требуются для неуемной и, как правило, неумной активности. Финансовая сфера требует тишины и активности одновременно, она подобна бурлящему потоку подо льдом. Это Сергея, по натуре скрытного и в то же время азартного, и устраивало. В конце концов, лучше ссужать деньгами водочных цеховиков и энтузиастов челночной торговли, чем вкалывать самому. Сергей, заделавшись финансистом, принялся отмывать, прокручивать и обналичивать все, что только попадалось под руку.

Родной СССР наконец отмучился, изведя всех перестройкой, денежными реформами и внеочередными съездами. Апофеозом стал путч, который Сергей приветствовал всей душой, так как на бутербродах для толпы у Белого дома отмыл безумное количество черного нала. Зарю капитализма Сергей встретил при полном параде, или шоколаде, кому как нравится. Команда питерских рванулась во власть, работала локтями и кулаками так, словно решила отыграться на Москве за все унижения разом — начиная с революции и заканчивая «ленинградским делом». Диплом Ленинградского университета стал для Дубанова пропуском в круг питерских, а личный капитал позволял не чувствовать себя бедным родственником.

Но молодые волчата добычей делиться не спешили, урча, набивали брюхо и карманы, отпихивая слабых сородичей. Кто успел занять правительственные кабинеты, резко ограничили круг знакомств, эти немногие доверенные сформировали под инсайдерскую информацию свои структуры и проворачивали операции, опустошавшие бюджет и увеличивавшие личные счета. Ноу-хау приватизации оказался по-большевистски прост: хватай общественное, распределяй среди своих, процент клади в карман. Поэтому желающих поучаствовать в историческом процессе нашлось немало. В коридорах власти схлестнулись питерские, московские, свердловские, вазовские, газпромовские, «красные» директора, «голубые» политологи, нищие вэпэкашники и бывшие кавээнщики. Кагэбэшники мордовались с ментами за вакансии в новых силовых структурах, а на улицах мерялись силушкой братки из провинциальных «бригад».

В этой свистопляске Сережа Дубанов начал терять темп, как марафонец, затертый в толпе бегущих. И вперед не выпускают, и сойти с дистанции глупо, сил работать ногами и локтями уже нет, а остановишься — затопчут. Он уже давно избавился от студенческой худобы, приосанился и округлился, давно притупилась детская радость от возможности купить все что заблагорассудится, а поездки от Канар до Таиланда убедили, что хорошо везде, были бы деньги.

Сергей стал мечтать о стабильности, в душе понимая, что таковой в его среде нет и быть не может. Политика и бизнес в Москве напоминали гонки на горных велосипедах, пьяные от адреналина участники крутили, что есть силы крутили педали, и хруст чужих шейных позвонков только добавлял остроты ощущениям. Дубанов оказался заложником околокремлевских баталий, и никаких шансов выйти из этой адовой гонки у него не было.

Случай удалиться на безопасное расстояние представился неожиданно. В клубе, где время от времени собирались питерские, зашел разговор о структурной реформе, что на обычном языке означало новый раунд передела собственности. Западные банкиры устали давать деньги под идею демократии и потребовали реальных бизнес-планов. Требовалось срочно принимать меры, чтобы деньги не достались чужакам. Тех, кто приобрел заводы и прочую недвижимость за ваучерные бумажки, решили приговорить к раскулачиванию. Новое племя реформаторов, внуки комиссаров, мыслило категориями рынка и монетаризма. Заводы решили попросту банкротить и скупать за копейки, работяг выгонять на улицу, детские сады и прочие нерентабельные пережитки социализма спихивать на баланс мэрий. Для проведения второго раунда приватизации в провинцию решили бросить десант управляющих, как когда-то Ленин продотряды.

Сутулый очкарик, успевший побыть министром финансов, в результате чего открыл собственный банк, разложил на столе листки с диаграммами и схемами. Все стали бурно обсуждать структуру потока реальных денег, уровень рентабельности и прочую экономическую заумь. Дубанова по привычке оттерли в сторону и в дискуссию не вовлекали.

— Слушай, ты же у нас калининградский? — неожиданно спросил одутловатый карапуз.

«Сука! Я, выходит, уже не питерский», — подумал Дубанов и обреченно кивнул.

— Надежный парень, я гарантирую, — подал голос тот, кому Дубанов в девяностом году помог заработать первые сто тысяч, отмыв черный нал за два вагона кашемировых пальто, ввезенных под видом секонд-хэндовского тряпья.

Бывший министр финансов сморщил лицо отличника-дегенерата, посмотрел на Дубанова сквозь толстенные стекла очков и кивнул. Он ткнул пальцем в квадратик на схеме, в котором бисерным почерком было написано: «Калининградская свободная экономическая зона». И вопрос больше не обсуждали.

В «Балтийском народном банке» Дубанову по уставу принадлежало двадцать процентов капитала. И все эти деньги он вложил до копеечки. Заказные статьи не врали, все пришлось делать самому и за свой счет. Помещения, разрешения, согласования и «крышевание», закупка оргтехники и банкеты для местных князьков, сауны с девочками и пьянки с мужиками из администрации — все проплатил из собственного кармана. А московские друзья выжидали, ни лично, ни финансово не поддерживая своего полпреда.

Год назад неожиданно для всех (но не для Дубанова) в банк пошли первые деньги из немецких банков. Покрутились, ушли в Москву, там прокрутились в ГКО, вернулись обратно и ушли за кордон в счет оплаты каких-то контрактов. У местных потекли слюни и резко прорезались когти. Это из московских высей казалось, что Дубанов был местным, а калининградская знать считала его блудным сыном, который вернулся в родной дом, а что на хвосте принес, еще неизвестно.

Пришлось срочно брать на должность начальника кредитного управление племянника шефа налоговой инспекции. Как всякий родственник великого человека, племянник оказался личностью никчемной и до безобразия глупой. Дубанов выделил ему фонд на кредиты, заранее списав в убыток как представительские расходы. Племянник швырял кредиты направо и налево, понятия возврата и эффективности инвестиций ему были неведомы, но местные, решив, что все сделано по понятиям, Дубанова признали и оставили в покое.

А русско-немецкие деньги летали через банк, как пули над нейтральной полосой. Дубанов кое-что понимал в отечественных финансах и быстро сообразил, что его банк очкарик-дегенерат превратил в один из каналов отвода денег за кордон. Судя по давлению в трубах системы, долго работать банк не сможет. Либо деньги кончатся, либо трубы разорвет.

В связи с этим Дубанова особенно беспокоил неожиданный визит Корзуна, личности достаточно темной: одной ногой стоял в бизнесе, другую никак не убирал с Лубянки. Своего конторского прошлого не стеснялся, наоборот, любил при случае козырнуть. В финансовой системе очкарика он выполнял функции старшего инквизитора и папского нунция одновременно. Целями визита, кроме дармового загула, могли быть либо сбор компромата перед отставкой, либо контроль на месте за особо опасной операцией. Последнее еще хуже, потому что, по традиции, завещанной дедами, концы внучата-реформаторы рубили так, что во все стороны летели кровавые брызги.

На столе мелодично запел зуммер. Дубанов очнулся и протер глаза. Бросил взгляд на часы. Оказалось, почти сорок минут просидел, загипнотизированный танцем рыбок в гигантском аквариуме. Поставил в кабинете, повинуясь моде и совету врача: якобы рыбки снижают давление. Для Дубанова, резко набравшего в весе, этот вопрос был актуальным. Но лупоглазые существа, равнодушно косящиеся на все, происходящее по другую сторону стекла, действительно снижали давление настолько, что постоянно клонило в сон.

Дубанов нажал кнопку селектора.

— Сергей Альбертович?

— А кто здесь еще может быть? — раздраженно произнес Дубанов, узнав голос шефа охраны. — Чего тебе?

— В зале Алла Бесконечная. Вас спрашивала. Вы ее приглашали?

— Минуту.

Дубанов откинулся в кресле, развернул его так, чтобы не видеть аквариум. Требовалось срочно проанализировать ситуацию. Появление Аллы ни в одну схему не вписывалось.

И часа не прошло, как из ячейки в хранилище изъяли четыреста шестьдесят тысяч долларов. Прежде всего Дубанова покоробило то, что из его банка кто-то вынес деньги. Как всякий нормальный банкир, он легко брал, с трудом отдавал и все, что доверяли ему вкладчики, считал своим. Дубанову было искренне жаль уплывшие под охраной СОБРа тугие пачки новеньких долларов.

Анализируя ситуацию, он достаточно здраво рассудил, что хотя деньги и имеют конкретного владельца, на них могут претендовать и другие, пока еще неизвестные люди. Значит, самое интересное еще впереди. Собственно, попытке просчитать дальнейшее развитие событий и посвящались те сорок минут, что он просидел в кресле.

Дубанов почувствовал прилив азарта. В карты играл еще со студенческих лет, тогда — по копейке за вист, в московских клубах пуля доходила до сотни тысяч. И всегда неожиданный ход противника подстегивал интерес к игре. — Пропусти, — распорядился Дубанов. Он закинул руки за голову, вытянул под столом ноги. Под белой рубашкой отчетливо проступило брюшко и свесилось через ремень.

* * *

Алла с порога осмотрела кабинет. Ничего особенного, стандартный уют бизнесмена. Скользнула взглядом по развалившемуся в кресле хозяину. «Боров от Кардена, — мелькнуло в голове. — Что же они столько жрут-то!» Дубанов был далеко не Аполлоном, правда выше и крупнее Гарика Яновского. И явно моложе, что не могло не радовать. Главное, что у него еще имелись деньги, а у Гарика — уже нет.

Алла улыбнулась. Постаралась, чтобы улыбка не вышла чересчур заискивающей, но и особой радости от встречи демонстрировать не стоило. Алла выбрала имидж, соответствующий печальным обстоятельствам: минимум косметики, легкая небрежность в прическе, платье скромное, но вызывающе открывающее ноги. Имидж — юная леди на распутье судьбы.

Дубанов, не скрываясь, в подробностях рассмотрел ее фигуру под летним платьем, медленно провел взглядом по ногам вниз, потом вверх. Бесконечность ног, открытых почти на всю длину, явно произвела впечатление.

— Надеюсь, хоть ты не пришла забирать бабки, — вместо приветствия произнес Дубанов, указав ей на кресло перед столом.

— О чем ты, Сережа? — Алла опустилась в кресло, закинула ногу на ногу

— О твоем козле Яновском. — Дубанов презрительно скривил толстые губы. — Менты только что помыли четыреста шестьдесят штук баксов из его ячейки.

«Мамочка родная! — ужаснулась Алла, на секунду зажмурившись, как от пощечины. — Ну, жлобяра, дождешься ты от меня передачи!»

— А ты разве не знала? — удивился Дубанов.

— Нет. — Алла дернула плечиком. — Знала, что копит в кубышку, но чтобы столько — нет.

— Жалко, да? Такая ложка меда мимо хлебала прошла, — хохотнул Дубанов.

Алла посмотрела на его расплывшееся в глумливой улыбке лицо и заставила себя улыбнуться.

— Все в жизни бывает, Сережа. Где-то потеряешь, где-то найдешь. — Она не без удовольствия отметила, что улыбка на лице Дубанова сменилась явной заинтересованностью. — У меня сейчас голова о другом болит.

— О чем же?

Алла решила потянуть с ответом. Раскрыла сумочку, достала сигареты и зажигалку. Вопросительно посмотрела на Дубанова, тот нехотя вытянул руки из-за головы, подкатил в кресле к столу, толкнул к ней пепельницу.

— Наследство меня беспокоит, — выдохнула она вместе с дымом.

— Кто-то умер? — удивился Дубанов.

— Гарик, — ответила она, приглашая Дубанова самому додумать подробности.

Дубанов отвернулся к аквариуму. Через минуту его глаза сделались такими же неподвижными и стеклянными, как у рыбок.

«Только ртом не хлопает! — подумала Алла, подавив саркастическую улыбку. В профиль толстощекий Дубанов напоминал морского окуня, анфас — нажравшегося желудей борова. — Но не дурак же, если столько бабок имеет? А с лица воду не пить».

— Не советую. — Дубанов закончил размышления и вновь откинулся в кресле, забросив руки за голову. — В лучшем случае все, что после Гарика осталось, свои поделят полюбовно. Может, у кого-то от жадности крыша поедет, решит хапнуть бесхозное, тогда чуть-чуть постреляют. Но тебе в драку лезть не советую. Только сунься в суд с заявой на признание тебя законной сожительницей — грохнут на следующий же день.

— А что мне делать прикажешь? — надула губки Алла.

— А что ты до этого делала? — похабно усмехнулся Дубанов. — А ты не знаешь? — Алла с вызовом посмотрела на Дубанова. Кончик языка при этом скользнул по верхней губке, словно слизывая табачинку.

Подействовало. Дубанов расплылся в улыбке и дрогнул животом. Алла сыграла смущение и отвела взгляд.

Рыбки равнодушно виляли хвостами в зеленой глубине.

«Каждая по сотне баксов стоит, не меньше, — с ненавистью подумала она. — И аквариум штук на пять тянет. А у меня восемь сотен на все про все. Хоть сама голяком в аквариум ныряй».

— К сожалению, вакансий нет. Имею, так сказать, полный комплект: жена околачивается в Швейцарии, в Калининграде содержу любовницу, еще одна заряжена в Москве. А если уж приспичило, так вон она — секретарша. Только кнопку нажми. — Дубанов, выпятив подбородок, указал на селектор.

«И всех удовлетворяешь, конь с яйцами?» — чуть не вырвалось у Аллы. Она заставила себя улыбнуться.

— Жизнь удалась, поздравляю. — Алла медленно выпустила дым. — А москвич твой не скучает? Или ему горничных хватает?

Дубанов хрюкнул, глазки на секунду блеснули, как у кабана, почувствовавшего опасность.

— Поясни.

— Я же не забыла, как он на меня вчера пялился. — Алла сменила ногу. Как у Шарон Стоун в «Основном инстинкте» не получилось, но Дубанову хватило. — Мужик крутой, а прилетел без эскорта. Значит, либо на тебя рассчитывал, либо что-то у него по этой части не в порядке. Но на голубого не похож. Или я ошибаюсь?

Дубанов подъехал на кресле к столу, выложил руки, забарабанил толстыми пальцами какой-то бравурный марш. Глаза его при этом азартно поблескивали, но мясистое лицо хранило непроницаемое выражение.

«Картежник», — сделала вывод Алла. И таких рыхлых, заторможенных, но с бесом внутри она насмотрелась. Большинство уже догнивает в полированных гробах. А этот еще не наигрался. Вот черт, никогда не знаешь, на чем мужика зацепишь. А еще говорят, что бабы — дуры. При желании и умении из любого можно веревки вить.

— Посуди сам, Сережа. Проспится он после вчерашнего, зачешется у мужика в одном месте, а кого ты под него подложишь? Лахудру свою из приемной? Так ей, козе, премию дать придется. — Алла в лучших традициях рынка принялась нахваливать товар.

— Слава богу, не одна ты у нас такая, — начал сбивать цену Дубанов. — Были б бабки, бабы налетят.

Алла сквозь облачко дыма пристально посмотрела в глаза Дубанову.

— А ведь он у тебя про меня уже выспрашивал. Я же чувствую. — Алла стряхнула столбик пепла в пепельницу. И добавила: — И тебе он нужен. Думаю, договоримся.

— Короче, Бесконечная. Что ты хоть хочешь?

— Да господи, неужели не ясно? — Алла изобразила на лице возмущение. — В Москву хочу. Надоели вы мне хуже редьки.

— Размечталась, детка! Можно подумать, Москву специально для тебя строили. — Дубанов откатил от стола. — А если не выгорит? Не обидно будет, что зря давала? Хотя если уж Гарику…

— Только не надо о грустном! — надулась Алла. — Это уже в прошлом.

— А в настоящем у тебя полный коммунизм. В смысле — работа за удовольствие и ни копейки денег. — Дубанов захохотал, отчего брюшко затрепетало и задергалось,

Условно в нем закопошился какой-то зверек.

— Это мои проблемы, Сережа! — оборвала его Алла.

— Ох-ох, какие мы гордые. Твоя проблема, дурочка, одна — не попасть под следствие.

— А вот эту проблему я уже решила. А — Интересно, каким образом? — Дубанов снисходительно усмехнулся.

— Догадайся.

Алла еще раз повторила трюк имени Шарон Стоун, но уже медленнее. Лицо Дубанова сделалось пунцовым.

— И кого же ты осчастливила?

— Начальника следственного отдела прокуратуры, — проворковала Алла.

— Злобу?! — Дубанов не смог скрыть удивления. — Не свисти, Бесконечная.

Алла только хмыкнула в ответ и затянулась сигаретой.

Дубанов уставился взглядом в одну точку, на лице застыло сосредоточенное выражение, словно у тяжелоатлета перед рекордом. Он явно готовился рискнуть, но еще окончательно не решился. Алла затаилась, делая вид, что разглядывает мысок туфельки.

«Пусть тужится. Мужик должен быть уверен, что решения принимает он. Иначе взбрыкнет».

— Продать меня ты, конечно, можешь по счету раз. Но смысла я в этом не вижу, — пробормотал Дубанов вслух. Он выдержал паузу. Но Алла на уловку не поддалась. «Ага, нашел дуру! Только начну убеждать, ты сразу заподозришь неладное. Хренушки, уговаривать тебя не буду. Раз мужик, то и решай».

— Короче, Бесконечная, сделаем так. — Дубанов поджал толстые губы. — Корзун скоро очухается и потребует продолжения банкета. У нас запланирован визит к рыбакам в Пионерское. Ну, рыбка, сауна и все прочее. Перед поездкой заскочим поправлять здоровье в клуб. Через час ты уже должна сидеть там в засаде. Не сумеешь закадрить, пеняй на себя. Ошибок я не прощаю.

Алла с готовностью кивнула, подумав, что никогда не надо мешать мужику демонстрировать свою крутизну.

— А если он клюнет… Я должен знать все. Поняла? — с нажимом в голосе добавил Дубанов.

— Договорились, Сережа. Мужик мне, информация — тебе. Он, кстати, надолго к нам пожаловал?

— На неделю.

— О! Тогда нет проблем. За неделю я из него все высосу. — Алла раздавила окурок в пепельнице. Бросила пачку сигарет и зажигалку в сумочку, щелкнула замком. Встала, разгладила на бедрах платье. — Я побегу перышки чистить.

Она осеклась, увидев выражение лица Дубанова. Глаза его сделались маслянистыми, как два опенка, только что выловленных из бочки.

«Та-ак, пробило мужика. Придется задержаться», — поняла Алла.

Постояла, словно раздумывала. Уронила сумочку в кресло. Покачиваясь на каблучках, прошла к двери. Повернула ключ.

Оглянувшись, увидела, что Дубанов уже выехал из-за стола на кресле, вытянул ноги и закинул за голову руки. На полных губах играла плотоядная улыбка.

«Бог мой, и когда это кончится!» — с тоской подумала она. И заставила себя улыбнуться сладкой кошачьей улыбкой.