Странник
Калининград, август 1998 года
Вечернее небо все больше наливалось ультрафиолетом, чем выше, тем темнее. Самолет скользил в узкой полосе серебристо-голубого свечения над плотным, цвета старого войлока, слоем облачности. Если бы не мерное дрожание корпуса, ощущение движения пропало бы окончательно, как исчезло время. Сначала оно тянулось, потом замерло и никак не хотело стронуться с мертвой точки.
Максимов отвернулся от иллюминатора и посмотрел на экран на переборке салона. Монитор был подвешен так, что любой пассажир, не вставая с места, мог разглядеть карту полета. Дуга, начинающаяся от Москвы, утыкалась в Калининград, самолетик на карте уже вплотную приблизился к конечной точке маршрута, а они все летели и, по всем признакам, даже не собирались снижаться.
Авиакомпания неизвестно с каких доходов разжилась «Боингом», салон поражал уровнем комфорта, а сервис так и остался родным, ненавязчивым до хамства. Спустя час полета самолет неожиданно посадили в Питере, где, не вдаваясь в объяснения, продержали четыре часа в душном накопителе, а потом погнали, как десантников по тревоге, через все поле к дальней стоянке, где в тревожных всполохах маячков дежурной машины суетились под их самолетом техники. Стоило самолету оторваться от земли, в салоне повисла вязкая, нервная тишина.
«Проняло, ребята?» — усмехнулся Максимов, скользнув взглядом по напряженным лицам соседей. Он никак не мог понять, что заставляет нормальных людей, не связанных присягой и долгом, добровольно рисковать собой, болтаясь между небом и землей. Или кататься на лыжах, вместо того чтобы сидеть дома у телевизора. Туристов он приравнивал к тайным мазохистам. Психически здоровый человек не станет блукать по лесу с неподъемным рюкзаком, кормить комаров и питаться консервами. На это есть одна причина — рейд разведгруппы. Все остальное от лукавого.
Но смутная тревога самого червячком точила изнутри. Максимов, как всякий много переживший человек, в приметы верил истово. Прерванный полет — это как споткнуться на пороге, сама судьба дает знак, что дороги не будет и впереди ничего хорошего не жди. Будь его воля, сдал бы билет и улетел бы следующим рейсом. Но в Калининграде его ждало новое задание. Первое после долгого перерыва.
«Ты хотел задание, ты его получил. Что тебе еще надо? Расслабься и спи, пока дают», — приказал он себе.
Протянул руку, подрегулировал вентилятор, направив струю воздуха себе в лицо, и закрыл глаза. Не успел прохладный ветерок высушить испарину на лбу, как Максимов погрузился в чуткое забытье.
Время сорвалось с мертвой точки и отбросило его назад, в другую жизнь, которую уже стал забывать…
Обратный ход времен
Вентспилс, 1990 год
Максимов всякий раз поражался, как неожиданно расположены кладбища в Прибалтике. В России, особенно в деревнях, погосты стоят на отшибе, на высоком холме. Вокруг крупных городов это не кладбища, а, прости, Господи, помойки помойками. А здесь шел сосновым бором — и ни ворот тебе, ни бетонного забора, никаких примет заповедности или проклятия места. Все та же песчаная дорожка вьется между соснами, так же темнеют редкие кусты. Не сразу обращаешь внимание, что и без того чистый сосновый бор стал еще более ухоженным, всюду чувствуется человеческая рука. И лишь присмотревшись, увидишь плоские камни в тени кустов. Ни оград с облупившейся краской, ни столиков, за которыми раз в год полагается не чокаясь хлебнуть горькую и оставить хлеб и пригоршню дешевых конфет. Редкий невысокий крест, зеркально отливающий черным мрамором, подтвердит догадку, от которой невольно дрогнет сердце. Кладбище. Территория смерти.
Смеркалось. С серого неба сыпал мелкий дождь, а с Балтики тянуло сырым ветром.
Максимов поднял воротник куртки. Прислушался.
Мертвая тишина. Только тихо поскрипывали стволы сосен да мягко шлепались капли на плотную подстилку из пожелтевших иголок. Пахло свежестью близкого моря и смолой. Ничего подозрительного.
И все же Максимов обостренным чутьем почувствовал присутствие человека. На долю секунды волна враждебности щекотнула правую щеку, любой другой подумал бы, что это порыв ветра, заблудившегося между деревьями. Но Максимов уже подобрался, готовясь к нападению. В самом конце учений вполне могли, не предупреждая, приготовить и такой трюк.
Сделал вид, что возится с застежкой на куртке, а сам, не поворачивая головы вправо, краем глаза выхватил из темноты под сосной контур фигуры человека. Он стоял неподвижно, но Максимов отчетливо ощутил на себе его взгляд, холодный, прицеливающийся.
«Ладно, играем худший вариант», — решил Максимов. Не торопясь пошел туда, где сквозь сосны белела светлая полоса над морем. Вдоль дальнего конца кладбища, как знал Максимов, шла живая изгородь из плотных зарослей ежевики. Сквозь нее тропинки свободно выходили к дюнам. Максимов у самого пролома плавно свернул и пошел вдоль изгороди к следующему, метров на двадцать дальше. Если у первого пролома его ждала засада, то у ребят сейчас началось состояние легкой паники. План сломан, надо импровизировать на ходу, и пока кто-то возьмет инициативу на себя, надеясь, что остальные подхватят… Короче, все пройдет, как и положено на Руси: с матом-перематом, неразберихой и последующим наказанием невиновных и награждением непричастных. Максимов уже давно уяснил, что секретные армейские операции — это хорошо организованный бардак, чудом увенчивающийся успехом.
Оружия у него с собой не было. Знал: брать будут профессионалы и так накостыляют сгоряча, а за нож могут серьезно покалечить. Да и по сценарию операции лучше быть чистым, легче будет валять дурака.
За спиной тихо скрипнули влажные сосновые иголки, шел один человек. Странно, но даже не таился. Максимов чуть сбавил шаг, вытащил руки из карманов, встряхнул кистями, сбрасывая напряжение.
— Кунашир, — раздалось за спиной. Максимов остановился, медленно развернулся.
— Кортик.
— Клайпеда, — сказал человек, подходя вплотную. Максимов вскользь осмотрел его с ног до головы. Пятьдесят с небольшим, поджарый, с острыми чертами лица и высоким лбом. Короткий ежик седых волос.
Пароль и отзывы говорили, что это наблюдатель от штаба. Человек ждал, цепко вглядываясь в лицо Максимова.
— Капитан Максимов. Третий отдел Второго управления штаба Прибалтийского округа. Командир разведывательно-диверсионной группы «Д-13», — представился Максимов.
— Полковник Гусев, — ответил человек. «Пусть будет так», — подумал Максимов. Он знал полковника под другой фамилией. Уже встречались. Но при таких обстоятельствах, что никогда и никому не расскажешь. И если офицер Пятого управления ГРУ Генштаба представился тебе безликим Гусевым, так тому и быть. Святое правило конспирации — не спеши обниматься с давним знакомым, пока он ясно не дал понять, что можно. Кто знает, а вдруг, пока вы не виделись, Васька Иванов уже успел стать Соломоном Гершелем и возглавляет сионистскую организацию в штате Айова.
— Не страшно ночью по кладбищу гулять? — с усмешкой спросил Гусев.
— Терпимо, товарищ полковник. — Особой радости от экскурсии в специфическое место со специфическими целями Максимов не испытывал. Но не признаваться же начальству, что от нервного напряжения иногда до болезненных судорог сводило живот.
— Молодец, что признался. Это только мертвые страху не имут. А живым природой ведено бояться. Докладывайте, капитан Максимов. С самого начала и до сего дня.
Началось все две недели назад. Два соседних округа отрабатывали действия спецназа в начальный период войны. Разведгруппа из состава 27-й бригады спецназа Белорусского военного округа пересекла условную границу и вторглась на территорию «сопредельного государства» — Прибалтийского округа. Деревенским парням ухоженная Прибалтика, наверняка, показалась настоящей заграницей, ничем не отличающейся от маломерной страны — участницы НАТО. Поэтому и задача им была поставлена немудрящая — скрытно совершить рейд в заданный район и войти в контакт с боевой группой агентуры глубокого залегания.
Последнюю изображали офицеры 2-го управления штаба Прибалтийского округа. Милиции и территориальным органам КГБ спустили ориентировку на банду беглых зеков, мечтающих уйти за кордон, — это про разведгруппу белорусов. О Максимове и его людях выдали индивидуальные легенды: от находящихся в розыске за особо тяжкие преступления до сотрудников разведорганов противника.
По идее всё и все должны были встать на уши и скрести когтями землю, но никакого серьезного противодействия диверсанты не встретили. Перестройка вошла в стадию крайнего бардака, всем на все уже было наплевать, и местная власть больше боялась распоясавшихся национал-демократов, чем мифическую разведгруппу врага. Белорусы совершили марш по заданному маршруту, по их следам шли проверяющие, опрашивая местное население, но никто группу не засек.
Без особых проблем обе группы, слившись в единую — кодовое обозначение «Д-13», — подкомандой Максимова просочились в Вентспилс и затаились, ожидая команды на атаку.
Цели для диверсий Максимов получил в самом начале операции. И пока спецназы ползли на брюхе и бежали рваным маршем в район встречи, люди Максимова разведывали подходы к объектам и искали лазейки для агентурного проникновения. Рэксов из спецназа планировали использовать в качестве грубой ударной силы, сами решили действовать обаянием и хитростью.
С библейских времен все разведки работают по формуле «вино, женщины, деньги». Возможны суррогатные варианты — «наркотики, мальчики, слава», но это для особо утонченных извращенцев из высших эшелонов. Для вербовки здорового большинства смертных вполне достаточно халявной выпивки, стандартного секса и небольшой суммы на мелкие расходы. И как показывает многовековой опыт спецопераций, именно рядовые законопослушные граждане, не отказывающие себе в скромных земных утехах, и представляют главную угрозу для собственного же государства.
О Пеньковском, Филби, Гордиевском и Эймсе знает весь мир. А сколько неизвестных, «малых мира сего»: секретарш, садовников, водителей, интендантов, профессоров и полицейских, сболтнувших по пьянке, проболтавшихся в любовном угаре или банально за тридцать сребреников в местной валюте выдавших то малое, что было им известно? Не счесть. Но великое — в малом. Крупицы информации оседают в аналитических отделах, где тонны информационной пыли рано или поздно превращаются во взрывоопасную смесь. Стоит отдать приказ — и спецназ рванется к намеченным целям с точностью и неумолимостью баллистических ракет. И эффект, будьте уверены, произведут, соответствующий сотням килотонн.
Водка открыла разведчикам двери на первый объект. По чьей-то злой иронии им оказался штаб местного погранотряда. Особый шарм состоял в том, что по случаю угрозы прорыва границы беглыми зеками отряд перешел на усиленный вариант несения службы. После трехдневного возлияния прапор-кинолог уговорил своего нового приятеля пойти служить в погранвойска. В приятели набился старлей Коля из группы Максимова, по липовым документам только что дембельнувшийся из танковой части под Читой. Коля по протекции прапора посетил отдел кадров отряда, где с успехом выдержал собеседование. Попросил два дня на размышление и ушел, предварительно отметившись в штабном туалете, где за вентиляционной решеткой оставил коробку. По сценарию учений, подарок считался бактериологическим фугасом с радиоуправляемым подрывом. Будь это не учения, а реальная война, после беззвучного хлопка в самом посещаемом помещении штаба на несколько секунд в воздухе повисло бы мутное облачко аэрозоля — и эпидемия холеры или бубонной чумы в несколько часов лишила бы боеспособности всю воинскую часть.
Для закрепления успеха планировалось вывести из строя узел связи отряда. Сил спецназа у Максимова хватило бы для классического налета, но рэксов решил задействовать на основном объекте. Старлей Коля влил в прапора двойную дозу, после чего стало известно, где находится колодец с кабелем связи. Мину пристроили туда средь бела дня, прямо на глазах у бдительно спящего наряда КПП.
Основным объектом учений считался Вентспилсский нефтяной терминал. В брежневские времена его построил большой друг всех коммунистических вождей миллионер Арманд Хаммер. Советская нефть американскими насосами закачивалась в танкеры под панамскими флагами и развозилась по странам НАТО. Мирное сосуществование и взаимовыгодное сотрудничество в классическом виде.
Против нефтяного терминала «в стране условного противника» армейская разведка применила любовь. И объект был взят без единого выстрела. Собой пожертвовал капитан Свиридов, за иссиня-черные блудливые глаза прозванный в отделе Яшкой Цыганом. Чем он брал баб, никто понять не мог. Но брал, сволочь, намертво. Причем действовал как оружие массового поражения. Пока охмурял намеченную жертву, умудрялся разбить сердца всем женщинам в радиусе прямой видимости. В Вентспилсе его целью была операторша насосной подстанции. Но Яшка, как божился, только ради подстраховки, охмурил еще и ее подругу-сменщицу
Максимов посмотрел на часы. Яшка уже час как находился в пультовой терминала. Как истинный джентльмен, он не стал отлеживаться в теплой постели, когда любимая женщина вкалывает в ночную смену. За силовыми шкафами в пультовой располагался жесткий топчан, на котором Яша, повинуясь приказу командира и зову молодой плоти, заблокировал операторшу. В реальной жизни нарушение режима порта могло незначительно сказаться лишь на демографической ситуации в городе, а по сценарию учений означало полный выход из строя насосного оборудования терминала. Что и должен был сымитировать Яшка, закрепив где только можно коробочки с надписью «мина».
А для любителей глобальных катастроф из Генштаба Максимов задействовал спецназ. В эту самую минуту ребята уже пробрались дюнами к забору порта и изготовились к броску. На минирование всего, что подвернется под руку, им потребуется не более десяти минут.
— Почему ты их назвал спортсменами? — неожиданно спросил Гусев.
— Белорусов? Так уж прозвали… — Максимов улыбнулся. — Они все время сидели в коллекторе под городским стадионом. Тепло, сухо, темно. Отоспались, наверно, на месяц вперед.
Полковник Гусев хмыкнул, но, по тому как зло блеснули его глаза, Максимов понял, что для кого-то этот смешок отзовется матерным ором. Ладно уж, можно проворонить подготовленных оперов, но не найти в маленьком городе десятерых коротко стриженых боевиков с оружием и взрывчаткой в рюкзаках — это надо умудриться.
— Ты один или с подстраховкой? — спросил Гусев.
— Конечно, с подстраховкой. Мой человек ждет у тайника. — Максимов взглянул на часы. — Если я не вернусь через две минуты, он уйдет.
— А сам не полезет?
— Исключено. — В своих людях Максимов был уверен на все сто.
— Пошли.
Полковник Гусев круто развернулся и первым пошел по дорожке назад, к могилам. Передвигался он так же легко и бесшумно, как и Максимов.
«Уважаю!» — подумал Максимов, вспомнив вырезку из «Шпигеля», украшавшую рабочий стол. Немецкие журналисты провели исследование, сколько пузатых военных служат в различных армиях мира. Таблицу, естественно, возглавляла родная «непобедимая и легендарная», намного опередив всяких латиносов и гвардейцев из эмиратов. Прирост живого веса начинался с прапорщиков, резко спадал на младших офицерах и круто шел вверх, соответствуя выслуге лет и званию. Старшие офицеры, как не раз видел Максимов, в люки бронетехники целиком не помещались и, командуя худосочным личным составом, гордо восседали на броне, как персидские цари на боевом слоне. Полковник Гусев явно не относился к здоровому мордатому большинству: остался сух и поджар, словно год назад окончил училище.
— Здесь. — Максимов остановился там, где десять минут назад поправлял куртку.
Черный могильный камень с бронзовым подсвечником в изголовье. Еще одна странность местного кладбища. Под одной фамилией, выбитой крупными буквами — Божедомские, стояло лишь одно имя с датами рождения и смерти — Мария. Рядом было выбито только имя — Петр. Неизвестный пан Божедомский уже знал, что ляжет рядом. Правда, не знал когда.
В секретных документах разведотдела округа эта могила проходила как объект «Черный апельсин». Кто-то из умников, научно обеспечивающих разведку, обнаружил, что большой объем информации легче усвоить и воспроизвести, если использовать «маркеры памяти». Надо придумать предмет, практически не встречающийся в реальной жизни, и очень четко постараться себе его представить, а потом уж запоминать все, что тебе требуется. В результате стоит вновь вызвать в памяти «картинку», как потоком хлынет вся накопленная информация.
«Черный апельсин» для Максимова означал закладку с оружием и рацией. Вслед за экспрессионистским образом черного апельсина в памяти всплывали подступы к объекту, детали местности, ближайшие транспортные пути и прочее, что необходимо знать, чтобы незаметно вскрыть тайник. Он хранил в памяти десяток маркеров, кодирующих тайники, разбросанные от Скандинавии до острова Рюген. Не приведи господь, поступит команда — и тысячи законсервированных агентов вскроют тайники с минами и ядами, группы спецназа выйдут к своим «черным апельсинам», «каменным стрелам» и «оранжевым дождям». И мир вздрогнет, ужаснувшись сбывшемуся пророчеству Иоанна Богослова.
Максимов тихо трижды свистнул.
— Я здесь, командир, — раздалось за спиной.
— Подойди, Жила. — Максимов перехватил взгляд полковника, тот явно остался доволен, что Жила уже успел перебраться на то место, где раньше прятался сам Гусев.
— Старший лейтенант Любавский, — представился Жила, прозванный так за сухую жилистую фигуру. — Прикрываю действия старшего группы при вскрытии тайника. Присутствия посторонних не обнаружено. Кроме вас, конечно.
Гусев цепким взглядом осмотрел Жилу с головы до ног и удовлетворенно кивнул.
— Полковник Гусев, проверяющий от штаба округа. — Он протянул руку Жиле, невольно поморщился от рукопожатия. Оно у Жилы, как знал Максимов, было цепким и жестким, как у циркового гимнаста.
— Здравия желаю, товарищ полковник. — Жила успел бросить Максимову недоуменный взгляд, но тот лишь пожал плечами.
— Слушайте вводную, Любавский. — Гусев крякнул в кулак, прочищая горло. — Командир группы захвачен в момент выхода к тайнику. Ваши действия?
— Согласно приказу в драку не вмешиваюсь. Скрытно ухожу и докладываю Яшке Цыгану… Простите, заместителю командира группы капитану Свиридову
— Правильно. — Гусев не обратил внимания на оговорку Жилы, в группах все друг друга величали по прозвищам. Иногда это сознательно поощрялось, особенно на учебных сборах, когда встречались специалисты из разных ведомств. — Учтите, с этой минуты-все ранее разработанные маршруты отхода для группы под угрозой. Придется импровизировать.
Максимов давно привык, что любимым развлечением начальства является рождение вводных. Тут фантазия высоких чинов просто не знала границ. Классическое «поди туда, не знаю куда, принеси то, сам знаешь что» обрастало такими деталями, что легче было сразу застрелиться, чем пытаться отработать вводную. «Все шло нормально, пока не вмешался Генштаб», — с грустной улыбкой вспомнил он армейскую мудрость.
— Постараемся, товарищ полковник. — Особого энтузиазма в голосе Жилы Максимов не услышал.
Не надо быть Кассандрой, чтобы догадаться, что в ближайшие часы разведывательно-диверсионная группа «Д-13» будет затравлена и почти полностью уничтожена. В Калининградскую область, к поселку Причалы, где по сценарию их ждал катер «своих», прорвутся единицы. Все по законам спецназа: на эвакуацию не рассчитывай, подмоги не жди, первая всегда срывается, а вторая вечно прибывает с опозданием.
— Выполняйте! — коротко бросил Гусев. Жила кивнул и бесшумно растворился в темноте. Легкий бриз прошелестел по верхушкам сосен. Сверху упали крупные капли, тихо шлепнули по ковру из опавших иголок. Из-за дороги донесся протяжный детский плач, словно проснулись сразу несколько грудных младенцев. В тишине кладбища звук этот прозвучал особенно жутко.
— Что это? — спросил Гусев, повернувшись к источнику звука. Сквозь редкий сосновый бор можно было разглядеть три яруса огоньков.
— Там казарма пограничников. А рядом одноэтажные коттеджи. В одном дядька держит два десятка нутрий.
— И это они так орут? — удивился Гусев. — Делать ему не фиг.
— Наоборот. Выкопал во дворе бассейн, кормит рыбьими головами, за копейки покупает в рыбном порту. Животные чистые, плодятся, как кролики, а шкурка стоит в три раза дороже. Выгодное дело. Мужик недавно вторые «Жигули» купил.
— Откуда знаешь?
— А мы уже неделю на его чердаке штаб оборудовали. Жила туда сейчас направился. — Максимов не удержался и улыбнулся. Местная контрразведка и милиция так и не смогли вычислить место, где скрывалось управление группой. — Окраина, мужик днем на работе, у милиции он на хорошем счету. Через забор — пограничники. Кто же подумает, что мы прячемся у них под самым боком?
— Все ясно. — Гусев поднял воротник куртки. — За управление группой ставлю тебе «отлично». Знаешь, зачем я дал такую вводную? — безо всякого перехода спросил он.
Максимов пожал плечами. Что тут ответишь: захотела левая задняя — и отдал приказ.
Гусев закурил, выпустил вверх облачко дыма.
— Ты действовал правильно, но не учел худший вариант — кто-то вас предал, сдав тайник. — Гусев посмотрел в глаза Максимову. — Тебе эта ситуация ничего не напомнила?
Максимов промолчал. В восемьдесят девятом в Эфиопии кто-то так же сдал группу, в которую входил старший лейтенант Максимов. Чудом выжил он один.
— Готовься, капитан. Грядет время предателей. Были славные времена, когда не судили победителей, а теперь неподсуден предатель.
Максимов поразился, сколько холодной ярости прозвучало в голосе внешне бесстрастного полковника.
Странник
Максимов открыл глаза и первым делом посмотрел на монитор: самолетик все также прилип к Калининграду, но все не мог долететь. Потом Максимов искоса взглянул на соседа, храпящего в кресле через проход, и спрятал улыбку.
Незаметно наблюдать за оплывшим прибалтом с лицом любителя пива было единственным развлечением в нудном полете.
Прибалт после вылета из Питера опорожнил три банки «Туборга» и уснул сном праведника. Ему и в голову прийти не могло, что смерть находится не за бортом, а удобно устроилась в соседнем, через проход, кресле. Бедняга не знал, да и не мог знать, что где-то на всех лежит конверт с приказом и дожидается своего часа. Когда-нибудь сломают печати на конверте, и вырвется наружу, как из ящика Пандоры, неумолимая судьба. Тихий хлопок глушителя в темном подъезде, странная горечь в бокале вина, черная холодная вода канала, отказавшие тормоза или комариный укол тонкой иглы — кто его знает, как смерть обозначит свой приход. Исполнители приговоров люди творческие и к заданию подходят с фантазией.
В памятную зимнюю ночь девяностого года командир отдельной группы специального назначения 3-го отдела 2-го управления штаба Прибалтийского округа Максимов вскрыл конверт, где лежала фотография прибалта и его Возможные адреса. Приказ был прост: арестовать и доставить на спецобъект, при вооруженном сопротивлении действовать по обстановке. Тогда судьба развела их, а жизнь активиста «Саюдиса» действительно висела на волоске. И Максимов был тем, кто получил приказ этот волосок перерезать.
Сейчас он не испытывал к спящему ничего, кроме беззлобного любопытства, сдобренного изрядной долей юмора. Судя по внешним атрибутам успеха, развал Союза пошел прибалту на пользу. Весь его вид говорил, что бизнесмен, успешно торгующий контрабандными цветными металлами из России, заплатил в оффшоре все налоги и теперь имеет право спать спокойно.
Максимов еще немного позволил себе побыть бывшим офицером ГРУ, понежился в воспоминаниях, как блаженствуют по утрам, вспоминая только что увиденный сон. Потом встряхнулся и приказал себе вернуться в настоящее время. И стать тем, кем он являлся по документам: командированным в Калининград научным сотрудником.
По проходу из конца салона, покачиваясь на каблуках, прошла миниатюрная блондинка из тех, про кого сказано: маленькая собачка до старости щенок. Как раз рядом с Максимовым она сбилась с шага — самолет неожиданно накренился влево, Максимов рванулся вперед, перегнулся через подлокотник пустующего кресла и успел подхватить ее под локоть.
— Садитесь. — Он потянул ее за руку, заставив опуститься в кресло.
— Черт знает что… — простонала блондинка. — Это воздушная яма, да?
Максимов оглянулся. По иллюминатору косо вверх бежали капли.
— Нет. Думаю, мы снижаемся.
— Слава богу! — вздохнула блондинка.
— Согласен. — Максимов приветливо улыбнулся. — Застегните ремень, сейчас начнем маневрировать по эшелонам, а потом резко пойдем на снижение.
— Вы не летчик? — поинтересовалась блондинка, нервно теребя замок на ремне.
— Просто много летал. — Максимов на секунду представил, что пришлось бы прыгать на заболоченный лес внизу, если бы они летели так, как большую часть жизни пролетал он — в десантном отсеке «ИЛ-76». Ничего приятного в этом нет, только нервы себе портить. А соседке такие аттракционы вообще противопоказаны. — Позвольте, я помогу. — Он щелкнул замком, блондинка при этом втянула плоский живот, старательно избегая прикосновения рук Максимова.
Ухоженная и со вкусом одетая, она вполне заслужила бы определение симпатичная, если бы не болезненная гримаса, что исказила ее лицо, когда она чуть не растянулась в проходе. Страх тому виной или неожиданность, но что-то недоброе, что она искусно скрывала, против воли вырвалось наружу. Поэтому Максимов и не собирался верить сладкой улыбке, играющей теперь на холеном лице.
Судя по признакам, которые невозможно скрыть от человека, знакомого с криминалистикой, она уже вступила в тот возраст, когда правила хорошего тона требуют давать даме столько лет, на сколько она выглядит. Блондинка делала все, чтобы смотреться на «всего за тридцать». Методы, позволяющие внешности отставать от паспортных данных, сейчас стоят дорого, а судя по кольцам на пальцах, мужа у незнакомки не было, но явно имелся богатый знакомый. «Очередной поклонник», — как наверняка выразилась бы незнакомка, лексику такого типа женщин Максимов знал хорошо. «Спонсор», — коротко залепила бы одна острая на язык московская знакомая Максимова, по молодости лет беспощадная и циничная.
Незнакомка тоже изучала Максимова. Этот прилипчивый, словно сосущий взгляд Максимов почувствовал на себе еще во время промежуточной остановки в Питере. За время полета она дважды проходила в хвост самолета, но Максимов сделал вид, что сосредоточенно читает книгу, и повода завязать знакомство не дал. Он был далек от мысли, что дама намеренно чуть не шлепнулась в проходе, но то, что она попытается использовать происшествие в свою пользу, не сомневался. Есть такие люди, которые даже Страшный суд могут использовать в своих интересах.
Самолет круто завалился на крыло, блондинка испуганно выпучила глаза и вцепилась в подлокотники кресла. Самолет выровнял курс, и Максимов ободряюще улыбнулся:
— Потерпите, осталось минут пять.
— Скорее бы… А давайте познакомимся? — без всякого перехода предложила она.
— Максим Владимирович Максимов. — Это был тот редкий случай, когда Максимов использовал подлинные документы.
— Элеонора Караганова. Можно Эля, — добавила она, растянув в улыбке губы. Чуть прищурилась, словно что-то вспоминала. — У вас запоминающееся лицо. А вот вспомнить не могу, где я вас видела.
— Сначала в Москве, а потом в Питере, — подсказал Максимов. Он был уверен, что с Элей Карагановой нигде, кроме зала ожидания аэропортов, не встречался.
— Не поняла? — Эля недоуменно вскинула брови, и на секунду на ее лице мелькнуло то недоброе выражение, что уже отметил Максимов.
— Мы же полдня в одном самолете. Вот и кажется, что все давно знакомы.
— Ах вы об этом… Нет, положительно я вас где-то уже видела.
— Я скромный научный сотрудник, в свет выхожу редко. Чаще сижу в архивах и хранилищах. Или в командировках.
Эля скользнула по нему недоверчивым взглядом. Неброский, но элегантный костюм Максимова явно был не из гардероба нищего бюджетника.
— Работаю в геолого-археологической экспедиции при Минкульте. Волею судьбы стал советником депутата, — Максимов назвал фамилию известного режиссера. — Свободного времени много, поэтому иногда консультирую частных коллекционеров. Знаете, сейчас уже считается хорошим тоном собирать не «мерседесы», а антиквариат и произведения искусства, — добавил он, чтобы Эля не мучилась в поисках ответа на терзавший ее вопрос об источниках доходов Максимова.
Как это странно ни звучало для самого Максимова, но он не солгал. Любой при желании и настойчивости мог установить, что среди сотрудников экспедиции, затерявшейся в темных закоулках отраслевого НИИ, числится некий Максимов, который благодаря семейным связям с руководством на работе появляется редко, чаще пропадает в командировках. Но никто ничего против не имеет, потому что парень в интригах не участвует, славу и кусок хлеба ни у кого не отнимает, а что вечно отсутствует на рабочем месте, так не сидеть же за такую зарплату в четырех стенах.
— О, так мы с вами коллеги, — оживилась Эля. — Я искусствовед. Окончила Институт культуры.
«Еще когда я в школе учился, — мысленно продолжил Максимов. — Из такого вуза два пути — в кружок с баяном или замуж. Мадам явно выбрала среднее, пополнив ряды женского батальона различного рода „ведов“. А что им еще оставалось делать с таким-то образованием? Дамских романов в Союзе не печатали, Маринина еще корпела в НИИ МВД, обобщая статистику убийств за пятилетку, а из женщин-писательниц издавали только Мариэтту Шагинян. Но и та то ли Ленина живым видела, то ли с Есениным целовалась… В общем, в возрасте была далеко забальзаковском».
— А вы в Калининград по делам? — продолжила атаку Эля.
— Конечно. — Максимов повел рукой. — Видите, кто летит? Только чиновный люд да бизнесмены. Остальным поездки по стране не по карману.
Эля посмотрела на книгу, лежащую у него на коленях, и сразу же спросила:
— О, вы читаете по-немецки?
— К сожалению, только читаю. Это «Янтарь — немецкое золото» Альфреда Роде. Считается крупнейшим в мире специалистом по янтарю. Кстати, до войны был хранителем Музея янтаря в Кенигсберге.
— Как интересно. — Эля вскинула тонкие брови. — Янтарь — ваша специальность?
— На ближайший год — да. Пишу работу о путях миграции янтаря в различных культурах. Вы знаете, что греки использовали янтарь не только как украшение, но и лечили им многие болезни? А славяне называли янтарь морским ладаном.
— Очень, очень интересно. Мне вас сам Бог послал. Я сотрудничаю со многими серьезными журналами. Женскими, в основном, — уточнила она. — Не хотите написать статью о янтаре?
— Не уверен, моя ли это аудитория, — задумчиво протянул Максимов. — Но, в принципе, почему бы и нет?
Эля раскрыла сумочку, как у всех женщин забитую всякой всячиной, после недолгих поисков достала визитку и протянула Максимову.
— «Элеонора Караганова, шеф-редактор отдела культуры. Международный журнал „Первые лица“», — прочитал Максимов.
«Должность что-то уж чересчур импортно звучит», — отметил он. — Странно, никогда не слышал о таком. Он давно издается?
— О, почти десять лет. Это элитарный журнал, малый тираж, по закрытой подписке распространяется в высших эшелонах власти. На страницах журнала выступали президенты и премьер-министры, ведущие политики и бизнесмены многих стран. Его читают те, кого принято называть лидерами, — зачастила Элеонора, словно по памяти воспроизводила текст рекламной листовки. — Сейчас мы обновляем состав штатных авторов. У вас есть шанс. Уверена, что янтарь, украшения из него заинтересуют наших читателей. Есть даже специальная рубрика «Частная коллекция». Ее курирую я. — Она замолчала, дожидаясь реакции Максимова.
Максимов наконец понял, кого ему напоминает Эля. Или она сознательно копировала, или следовала негласной моде элитарной тусовки, но как две капли воды походила на ведущую передачи «Женский взгляд», ту, что мелькает меж деревьев с очередным интервьюируемым и изводит его глупыми вопросами, получая не менее глупые ответы.
— Очень интересно. — Максимов отметил, что не-, вольно спародировал манерную интонацию Элеоноры. — Пожалуй, возьмусь.
Он достал из нагрудного кармана свою визитку, протянул Эле, а ее, как полагается по правилам хорошего тона, аккуратно вложил в портмоне. За телефоны на своей визитке он не беспокоился. Домашний телефон снабжен автоответчиком и определителем номера, а по двум служебным усталый женский голос всем отвечал, что Максим Максимов появляется только в присутственный день — по вторникам, но особо рассчитывать на это не стоит, и она готова передать сообщение, как только неуловимый сотрудник окажется в пределах досягаемости. Служебный телефон, если кто решит проверить на АТС, действительно принадлежал институту.
— Я планирую провести в Калининграде неделю, возможно, чуть больше. А вы, Элеонора? — Теперь настал черед Максимова качать информацию из собеседницы.
— Примерно столько же, — ответила она, пряча его визитку в сумочку.
— Интервью с первыми лицами области? — не отступил Максимов.
— Упаси Господь, кому интересны эти толстомордии? — ужаснулась Эля. — Нет, мы пишем о них, естественно. Но лично я специализируюсь на людях искусства.
— Ах вот почему мне знакома ваша фамилия! Кажется, я читал ваши статьи о выставке картин моего патрона. — Максимов назвал фамилию режиссера-депутата, от временного простоя ударившегося в живопись. Выставка была организована в холле Думы и широко освещалась в прессе.
— Ну, это было так давно. — Элеонора была явна польщена и не стала этого скрывать. — Вы не находите, что он забронзовел до невозможности в этой Думе? Такое самомнение! — Она закатила глаза. — Ужас! Вы бы видели, каким он был тихоней, когда приезжал в Москву со своей местечковой Одесской киностудии.
— Эля, не провоцируйте. Я же все-таки его помощник. О шефе либо хорошо, либо никак! — с улыбкой произнес Максимов.
— Вы действительно работает у этого монстра? — Эля изобразила на лице ужас.
— Во всяком случае, так написано в удостоверении, — Он похлопал по нагрудному карману.
Элеонора стрельнула глазками в книгу на его коленях, попыталась сдержаться, но все же проговорилась:
— Я лечу на встречу с друзьями из Германии. Вы знаете, что немцы собираются откопать Янтарную комнату где-то в Калининграде?
— О, ее ищут уже полвека, — как можно небрежнее произнес Максимов.
— А насколько вы компетентны в этой проблеме? — B ee голосе прозвучал неприкрытый интерес.
— Ну, всякий, занимающийся янтарем, рано или поздно сталкивается с феноменом Янтарной комнаты. А что вас конкретно интересует?
Она не успела ответить. Пол вдруг круто накренился, самолет нырнул вниз, и лишь после этого запоздавшая стюардесса скороговоркой попросила пристегнуть ремни и не курить. Уши заложило, тело стало наливаться тяжестью. Судя по покрасневшему лицу Элеоноры, ей сейчас было не до светской беседы.
«Если подводка, то очень грубая, — подумал Максимов. — Во-первых, дама не в моем вкусе. Во-вторых, зачем же сразу о Янтарной комнате? И самое плохое: если подводка, то пасли меня еще в Москве. А задание я получил только день назад. Есть над чем задуматься».
Он отвернулся к иллюминатору. По стеклу бежали дрожащие струйки. Потом стекло словно залепило мокрой ватой. Через несколько секунд самолет прорвал слой облачности, и неожиданно совсем близко поплыли огни. Самолет последний раз лег на крыло, описав дугу, и круто пошел на посадку.