В течение семи дней, почти не смыкая глаз, мы бороздили море, выслеживая врага. Нам приходилось лавировать в минных полях, подкрадываться к самому берегу, волоча «живот» по грунту. Часами лежали мы на дне, прислушиваясь, как охотники, к малейшему звуку.

Был у нас на подлодке рулевой по фамилии Вовк. Тихий, застенчивый паренек родом с Полтавщины. Натура деятельная: вечно пилит, строгает, ремонтирует, и не по обязанности, а просто потому, что не мог сидеть без дела.

Однажды во время похода вижу — орудует он перочинным ножом, мастерит что-то.

— Чем заняты, Вовк? — спрашиваю.

— Да я, товарищ командир, тоскую без работы, — смущенно так отвечает, вроде бы оправдывается. — Руки чешутся. Я, видно, в деда удался, он у меня резчиком по дереву был…

Подивился я искусству рулевого, подумал, что, видно, золотые руки были у деда.

Так и старался краснофлотец Вовк где только мог свои руки приложить, «автограф» свой, так сказать, оставить. Вырезал на деревянной ручке отпорного шеста свою фамилию. Красиво так вышло, просто художественная резьба! Я, правда, сделал ему замечание: дескать, нельзя портить военное имущество. Однако ругать парня не стал. Симпатичен был мне этот тихоня, а главное — деятельный, смекалистый, в технике разбирался великолепно, приборы ремонтировал, часы отлаживал.

Когда пожурил его, Вовк собрался состругать буквы, но я запретил: «Раз уж вы потрудились, пусть остается на память. Только закрепите шест в том месте, где ему положено находиться». На том и закончили разговор.

Почему об этом отпорном шесте так много говорю… Случилась у нас такая история, что шест этот и подлодку спас, и экипаж. Доложу вам — фортуна. Хотите верьте, хотите нет.

Было это в августе сорок второго года. Подлодка наша ведет разведку, ищет цель. Вдруг тревога! Обнаружены два транспорта, которые в сопровождении трех катеров следуют из Одессы на юг. А мы ведь уже неделю на ходу, ресурсы наши боевые порядком истощились. Да ведь не отступать же! Надо торпедировать. Одно беспокоило: глубина под нами всего каких-то четырнадцать метров. Торпеды при выходе из аппаратов могут зацепиться за неровности грунта, не дойти до цели. Нужна исключительная точность.

Конечно, мы рисковали. Враг мог нас обнаружить, и уже не фашистский транспорт, а наша подлодка могла оказаться мишенью. Но слишком велико было наше стремление победить. Отплатить за Севастополь, за Одессу, за всю нашу поруганную землю.

Быстро выполнили расчеты, подготовились. Дистанция четыре кабельтовых, позиция занята. Командую:

— Залп!

Единственные наши две торпеды помчались на цель. «Малютка» вздрогнула, подалась наверх, но ее заставили опуститься на дно, притаиться. И тут слышим, раздаются два взрыва… А ведь угодили точно в транспорт. Ребята кричали «ура!», удержаться в такую минуту невозможно.

Теперь надо выждать, прежде чем уходить. Таковы правила. Гадаем — будет противник искать лодку или же все обойдется? Нет, не обошлось. Враг ринулся на поиск. Бомбы сначала рвались далеко, потом все ближе, ближе. «Малютку» бросало с борта на борт. И начали мы, что называется, «считать раны»; вышли из строя электромотор, компрессор, трюмная помпа. Через крышку люка началась течь, шестой отсек залило водой. Крышку обжали, вода перестала поступать, но отказал главный электромотор. А подводная лодка без электроэнергии — это уже не лодка, а глыба металла.

Ну что ж, будем ремонтироваться, выкарабкиваться из беды. Парторг Карпов первый изъявил готовность:

— Позвольте мне, товарищ командир, и краснофлотцу Федору Головину…

Карпов был удивительно цельным человеком, не терялся в любой ситуации. Любил повторять: на то мы и большевики, чтобы всегда быть впереди.

Нырнули они в трюм, открыли заклиненный клапан.

Возились с электромотором долго, но каким-то чудом заставили его работать.

Почти сутки лежали мы на дне, фашисты не оставляли нас, не давали возможности вздохнуть, продолжить ремонтные работы. Едва только застучат ребята инструментом, в ответ рвется бомба. Измотали нас фрицы до последней степени. Одна глубинка шарахнула в двадцати метрах. И мы уже решили, что настал конец, не выбраться нам на поверхность. Люди задыхались, не хватало кислорода. Но оставалось только одно: ждать, когда противник уйдет.

Прошло еще немного времени. Посоветовался со своими помощниками. Решили всплывать. Я по своему опыту знал, что тишина, наступившая внезапно, — ложная. Враг притаился, выжидает. Но замысел наш был такой: появиться на поверхности неожиданно, враг растеряется, поскольку он не ждал такой дерзости. Инициатива будет на нашей стороне, и мы, воспользовавшись смятением, ударим по катерам. Силенок у нас, правда, маловато; одна пушечка и крупнокалиберный пулемет. Но ведь мы первыми откроем огонь, ошеломим фрицев, вызовем у них замешательство. А уж если и предположить, что исход будет неблагополучным, то все равно лучше сложить голову в неравном бою, чем задохнуться на дне моря.

Мы все предусмотрели на крайний случай. Снесли в артиллерийский погреб секретные документы, коды. Боцману было приказано на случай безвыходного положения взрывать корабль.

И вот ожила «Малютка», тихо пошла наверх. Отдраиваю верхнюю крышку, за мной спешит сигнальщик. Ночь. Штиль. Тишина. Далеко у самой поверхности воды мигают огоньки. Там Одесса. А где же катера? Удивительно, но их нет. Просто поверить невозможно.

— Товарищ капитан-лейтенант, смотрите, да ведь они похоронили нас…

Действительно, фашисты выставили четыре красных буйка: по носу, корме и с бортов. Буйки обозначали место гибели подводной лодки.

Вот так сюрприз! Ломал я голову и не мог понять, по каким же все-таки признакам противник установил гибель советской подлодки.

Уже в надводном положении закончили мы ремонт, погрузились и взяли курс на восток. За кормой остались огоньки Одессы и верхушки мачт потопленного нами транспорта — лучшая награда за все наши волнения и тревоги! Мы подвергались риску, были на краю гибели, но победили благодаря выдержке, бесстрашию краснофлотцев Ефимова, Давыдова, Смирнова, Карпова… А рулевой Вовк! Где-то он сейчас? Наверное, демобилизовался, работает в колхозе и, конечно же, занимается резьбой по дереву, мастерит. Славный хлопчина! Да мне трудно выделить кого-то из экипажа, все прекрасные ребята!

Да, но вы спросите, какое отношение к этой истории имел отпорный шест? Самое непосредственное. Только я об этом узнал много позже. Версия о потоплении нашей подлодки в изложении самих оккупантов выглядела примерно так: в ночь на двадцать четвертое августа под Одессой была потоплена подводная лодка… «Вовк». Анекдот? Нет, факт. Черным по белому написали в своей газетенке. Потоплена подводная лодка «Вовк».

Оказывается, во время передряги был утерян отпорный шест, видимо, в спешке плохо прикрепленный. Он-то и явился «вещественным доказательством». Дальше — легче. Гитлеровцы даже предположили, что «Вовк» — это и есть название подлодки.

Действительно, по прибытии на базу мы шеста не обнаружили на месте и, естественно, предположили, что его сорвало во время бомбежки. Нас так трясло, что не только палку — голову могло сорвать.

…Эту быль рассказал мне командир подлодки М-36 Комаров, и я постарался передать ее, ничего не прибавляя и не выбрасывая.