Пистолет своей тяжестью сильно пригибал к земле. Казалось, что все прохожие видят его под отворотом лёгкой ветровки и укоризненно смотрят, имея своё мнение на этот счёт, машут недовольно головами. Он хорошо осознавал, что такое оружие при себе хранить нельзя. От него надо срочно избавиться. Лучше всего утопить в море. Кот всем телом почувствовал приближение к нему группы тренированных мужчин в одинаковых черных костюмах. «Неужели им не жарко? Летом, у моря? – мелькнула глупая мысль, и тут же пропала. – Это же униформа»!
Надо двигаться к воде и утопить этот проклятый ствол. Иначе – быть беде. Он, пригибаясь всем телом к земле, стал уходить с вокзальной площади, спускаясь по крутой лестнице в сторону парка. Ему пришлось повернуть на ближнюю улочку, чтобы попасть к пляжу. Для этого нужно было ускорить шаги, резко рвануться за угол к фонтану.
Выбросить пистолет всё же не получалось. На него со всех сторон смотрели окружающие. Люди в чёрной форме приближались с каждым шагом.
Наконец-то он смог близко подойти к берегу. В голове была одна мысль: «Только в воде можно избавиться от своей страшной ноши». Десятки глаз продолжали выжигать его своими устремлёнными взглядами. И все видели то самое место, где лежало оружие.
«Как же незаметно избавиться от него»? – он не знал.
Пройдя по самой кромке воды, Костя несколько раз, озираясь по сторонам, нагибался, даже смог опустить руки в воду, как будто ему нужно было их помыть. Но он так и не смог расстаться с пистолетом. Безнадежно медленно мужчина побрел вверх, к городу, думая о том, что сможет бросить оружие в урну, присматривал мусорные баки, заглядывал в кусты, растущие по обе стороны аллеи. Чёрные люди шли за ним, сохраняя свою дистанцию. Тогда он ещё раз потрогал горячими руками холодную рукоять тяжёлого металла, снял с предохранителя, и… тут….
Его крепко взяли за плечо и окликнули:
– Котяра, подъём! Пора просыпаться… – над ним стоял Эдвард с чашкой кофе и сигаретой. Похоже, он давно будил племянника, которого мучил приснившийся под утро кошмар. – Ты просил разбудить тебя с утра. Помнишь?
– Просыпаюсь… – Костя повернулся на другой бок. Ужасные сновидения изводили его по ночам уже не один месяц. Приоткрыв глаза, он успокоился: всё осталось во сне.
– Утро, – заговорил громко Эд, – это такая пора, когда никакой покров не может скрыть приподнятую фертильность половозрелого самца!
Костя лежал под тонким скомканным покрывалом. Он всегда спал только голым.
– Я вернусь вечером. Почитай мой последний сонет и начинай творить сам. В суете последних дней я тебя совсем не вижу на побережье. Ты перестал работать? Обещал новый шедевр. Где он?!
– Что я вчера не обещал? – вопросом на вопрос ответил племянник, который давно знал, что Эд не отстанет, пока его не разбудит. – Чтобы ничего не делать – надо много учиться, а я учиться перестал сто лет назад! Я с утра ничего не делаю, а вот к вечеру…
– Где твоё обещание не цитировать наших синоптиков, которые к вечеру обещают потемнение, а к зиме – похолодание.
– Что это за галстук у тебя? – Костя уже проснулся и сел на край кровать. Взял протянутую ему кружку с горячим бодрящим напитком, в которую нечаянно угодил ярко-красный кончик обязательного предмета мужского туалета. – Смешон молодящийся старец!
– Как и степенный юнец. Мой галстук – это просто указатель, куда тебе надо идти! – огрызнулся Эд, видя свою оплошность. Он принялся снимать с шеи галстук. – После её отъезда ты злишься на всё, начиная с утра. Грех предаваться унынию, когда есть другие грехи!
– Знаю-знаю. Еще вспомни закон твоей жизни: «Не привыкнешь – подохнешь, не подохнешь – привыкнешь!» – сон улетучился после первого глотка ароматного напитка, а с ним пришло осознание действительности. – Как там, отец? Что-то вчера он был непривычно весел…
– Все в его норме, согласно диагнозу. Повышенная метеочувствительная зависимость. Ему бы барометром на берегу стоять: смеётся к ветру, грустит – к дождю. А ты говоришь купаться! – он быстро поменял галстук, на нейтральный темно-серый цвет, который шёл к его глазам и ловким движением завязал его.
– Ты до сих пор не можешь, чтобы его не приколоть по любому пустяку. В детстве – понятно, а сейчас?
– Привычка. Я с юности усвоил одну простую вещь, что улыбка – единственная кривая, которая выпрямляет все жизненные неурядицы. Я пошел!
– Удачи, Эд.
Кот допил кофе и взял со стола написанный дядей сонет.
Имя звучало загадкой лукавой.
Все имена остальные забылись.
Стерлись годами, дождями залились,
Но Мила – имя меня взволновало…
Поза естественна, непринужденна.
Фразы неспешны. Слова современны.
Только бежали куда-то мгновенья…
Кажется, я был немного влюбленный?
Лето в разгаре. Тепло не уходит.
Листья зеленые лип – в сладкой дрожи.
Что-то пропел поутру летний дождик,
Пообещав, что вернется чуть позже.
Но почему из неясных мелодий
Выплыло имя, знакомое вроде —
Мила …?!
«Надо же, и его она тоже зацепила. Похоже, что чувство влюблённости возраста не имеет…», – с теплотой улыбнулся Костя за способность родного человека так радоваться жизни. Совсем уже немолодого.
Давно спала летняя жара. Только к полудню в солнечные дни побережье напоминало южный курорт. Количество отдыхающих заметно поредело. В море купались единицы, больше напоминающие фанатов или моржей, для которых температура воды была не важна. А возможности искупаться они не могли упустить.
Константин сутками пропадал в своей мастерской. Образ Милы продолжал оставаться лишь в мыслях, как много лет назад. А теперь, когда случай неожиданно свёл их на этом побережье, ещё в сновидениях. Только работа спасала его от душевного тупика и ловкого капкана обстоятельств. Первый раз в жизни он почувствовал свою инфантильность к поступку. Его мысли купировались прежде прошлыми потерями отца, его самого, и он не имел никакого права принимать какое-либо действие в отстаивании своего мужского интереса к этой женщине. От понимания этих банальных истин, легче ему не становилось.
С последней встречи Костя написал Милане лишь смс-ку и несколько строк по интернету. Как развивались события, ему было известно от Балу и некоторых других своих давних знакомых. Работа удовлетворяла его, дарила удовольствие от владевшего им чувства и необъяснимо настраивала на предвкушение встречи. Приятные минуты рядом с женщиной, которая ему была дорога всю жизнь, не переставали волновать душу приятными воспоминаниями. Он часто возвращался в мыслях к тем дням, когда она была рядом. Как говорили, танцевали.
В тоже время он понимал невозможность быть с ней вместе из-за случившихся непоправимых в её жизни обстоятельств. Не имея своей семьи, он не мог разрушить чужую.
Было ещё одно непреклонное обстоятельство – время.
Его отроческое влечение в сравнении с чувствами взрослого мужчины – не одно и то же. И это он хорошо понимал. Наивный, одиннадцатилетний мальчик и нынешний, побитый жизнью мужчина – два разных человека, которых когда-то и сейчас объединила иллюзия одного женского образа. Немного смущало ещё и настойчивость, как ему показалась, не изжитая с её годами. Детские воспоминания тревожно наталкивали на мысль школьного соперничества.
Этого ему больше всего не хотелось повторять.
Самодостаточность протестовала в нём боязнью, что нужно что-то кому-то доказывать. Он давно привык делать только то, что хотел. И тогда, когда хотел. Ради чего ему суетиться с Ланиным предложением? Ради денег? Их достаточно. Ради тщеславия? Он не ищет славы. Долг? Обязанность? Это не для него и не для такого случая.
В последнюю встречу он не сказал ей этого. И не дал окончательного ответа. Сейчас, спустя время, всё больше и больше убеждался в своей правоте… Не надо никакого конкурса. Пусть всё останется так, как есть…
Дверь в мастерскую приоткрылась, зазвенели колокольчики над входом, и на пороге появилась Любаша.
– Здравствуйте, Константин Михайлович! – вкрадчивым мягким голосом, который в былые времена заводил Кота, произнесла она.
– Привет! – Костя повернул голову в её сторону, но работу не прекратил.
– Ваша девочка вернулась! Я готова ко всему, и я хочу!!!
– Кто бы сомневался! Детское «хочу» у тебя на первом месте, ребенок! Кому-кому, а тебе отбить сексуальное желание в принципе невозможно.
– Почему же? Побрейтесь налысо и наголо, увидите моё полное равнодушие к вашему телу.
– Да. Про твою антипатию к колобку я помню.
Любаша сняла жакет, повесила его на вешалку и кошачьим, медленным шагом подкралась к Косте. Она нежно обняла его, прижалась полной грудью к спине так, что её упругие вишенки невозможно было не почувствовать, уткнулась носом в кучерявый хвостик. Её сердце билось, отчаянно вырываясь из молодого волнующего организма. Анатомическое строение и физиологическая начинка этого молодого ненасытного женского тела могли с избытком удовлетворить любую естественную потребность взрослой мужской особи.
– Как я ждала этого, – втягивая в себя аромат пота, произнесла она, скользнув руками вниз, под рабочий фартук Константина.
– Девочка, поосторожнее… Испачкаю!
– О! Волнующий мой бугорок, который зовётся Эрекцией, – на месте? Как всегда! Пачкайте меня, Константин Михайлович, пачкайте!
– Любаша, не хочу я.
– Кому вы это говорите? Я чувствую руками, что вы меня хотите! Не было случая, что бы вы меня не хотели…
– Люба! Всё! Хватит! Успокойся. Дай хоть руки помыть и глоток воды сделать! – он стал вытирать руки ветошью, снимать фартук.
– Я вас напою нектаром! А вы – меня!!! – Любаша легла на диван и смотрела на скульптора снизу вверх. Короткая юбка обнажила её белые бедра, которые не брал никакой загар. Костя вымыл руки и взял в руки полотенце. – Позвольте коснуться мне нежно губами вашего хвостика и сладким поцелуем соблазнить… Вы знаете, Константин Михайлович, кто я сегодня?
– Как всегда. Сексуально озабоченное великовозрастное дитя с фетишистскими наклонностями.
– Вам всё равно не удастся меня обидеть.
Он внимательно посмотрел на неё.
Выглядела она замечательно. Юный возраст, в котором красивая женщина с идеальным розовым маникюром, стройными ножками, игривым взглядом зелёных глаз, мелькавшим из-под огромных ресниц, был фантастически привлекательным. Костя ухмыльнулся своей кошачьей улыбкой, как в былые времена их романа.
– Вы – мой фетиш. А я?… Я сегодня – голубь!
– Что за дикая эротическая фантазия?!
– Почему дикая? А Леда-лебедь, а Зевс-бык? Вот и я – голубь. Правда, почтовый. И конечно, с розовыми пёрышками. Это мой любимый цвет. А это Ваш любимый размер. Она задержала ладонь на своей груди.
– Тогда не томи, птица-голубь. Что за известия ты принесла в своем розовом клювике.
– И в клювике, и на крыльях. И очень хорошие, и не очень. С каких начать?
Константин открыл холодильник, достал бутылку тёмного пива, и сел рядом с девушкой.
– Там в холодильнике есть сок. Хочешь, возьми.
Любаша не терпела спиртного и не переносила табачного дыма. Её категоричная демонстрация по этому поводу, иногда раздражала его.
Ритуал совместного общения был прост. Разговоры – потом секс.
Сегодня, с не планированным появлением Любаши, пропало желание работать, а появилась потребность выпить. И не появилось желания к привычному совокуплению. Потрясающая способность девушки всё сводить к сексу давно перестала его напрягать. Он знал, что она – не нимфоманка. Просто зациклилась на нём и вела одной себе понятную игру, из которой Кот решил выйти еще до летнего отъезда Любаши. Он давно для себя принял это решение и ждал только случая, чтобы сообщить ей. Теперь девочка вернулась, и ей можно сказать в лицо то, о чем не принято говорить за глаза или по телефону. Но, зная её характер, понимал, что девушке надо выговориться прежде, чем узнать правду. Давно её в городе не было. Казалось, что большой город с массой знакомств и дел разлучит их естественным путем.
Но все было не так.
– Начинай с любого! – он сделал глоток пива.
– Во-первых, Константин Михайлович, можете меня торжественно поздравить!
– Поздравляю! С чем?
– Экзамены я сдала. Предзащита пройдена. И назначено время «Ч» для диссовета по моей теме.
– Лихо! Люди на эту суету тратят годы, а ты так быстро крутанулась… Искренне поздравляю, девочка, поздравляю. Как удалось так быстро?
– Отличный научный руководитель! Умелая организация работы, мой ум и наличие персонального компьютера. Вот и результат!
– Дело за малым – защититься. Уверен, что всё получится на пять!
– Баллы там не ставятся. Черные и белые шары, как в былые времена, уже не мечутся. А голосование будет тайным.
– Ты всех обаяешь…, – он поцеловал её в лоб, по-отцовски. – А ещё учись и читай. Только не «Веселые картинки». Читай книги серьёзные. Жизнь сделает остальное. Это не я сказал. Это Достоевский.
– Без сомнения, – Любаша просто излучала счастье и хорошее настроение. – Эту новость я назвала не очень хорошей.
– Почему же? – Костя закурил.
– Предстоит с вами опять расставаться. А вторую новость не хотите узнать?
– Валяй!
– Я встану. Это очень ответственный момент в вашей жизни, Константин Михайлович!
– Любаша! Не пугай меня. Не хочешь ли ты сказать, что беременна?
– Что вы, что вы!!! Мою позицию вы знаете – до 30-ти лет никаких детей! Карьера и путешествия. Соски и памперсы оставляем на потом!
– Что же стоишь? Глаголь!
– А вы сидите, сидите. Но сильно не расслабляйтесь, – она одернула свою юбочку, набрала полную грудь воздуха. Вытащила откуда-то из-за спины официальный бланк. Сделала умное лицо и стала читать. – Решением комитета по культуре (ла-ла-ла, пропускаем) к финальному этапу конкурса эротической скульптуры, организованным мэрией города допущен Ветхов Константин Михайлович! Ура! Ура! Ура!
Люба наклонилась и поцеловала Кота. Протянула ему стандартный листок в штампах и печатях, вскрытый конверт с сопроводительным письмом и торжествующим взглядом уставилась на своего героя.
Он молчал. На лице не дрогнул не один мускул. Казалось, что его абсолютно не взволновало это сообщение. Он внимательно посмотрел на бланк, пробежал глазами по сопроводиловке. Повертел в руках конверт. Играющие желваки придавали ему несколько демонический вид. Потом посмотрел на девушку. Этот взгляд она знала. Не добрый, а хмурый, пронизывающий взгляд недовольного Кота. Сейчас будет бить, – подумал бы любой, кто не знал Костю. Но на женщину руку поднять он был не способен.
– Вы считаете до десяти? Успокаиваетесь?
– Говори теперь ясно. Твоих рук дело?
– Вы о чем, Константин Михайлович?
– Ты отсылала заявку на этот злополучный конкурс?!
Любаша надула губки и отвернулась к окну. Это надо же! Она так хотела сделать ему приятное, а он ощетинился, как ёж. Неужели ему не нужна слава, почести, реклама, в конце концов!
– Я. И не я.
– Не понял?
– Я на флешку записала «Бухту любви».
– Так. Дальше.
– В фотошопе подвела чуток фон, чтобы эффектней всё выглядело. Картинки стали поярче, поцветастей.
– А потом?
– Потом… – У Любаши был вид котенка, попавшего под дождь. Даже на глазах навернулись слезы. – Записала поверх картинок музыку Колобка и несколько песен Эда. Получился хороший видеоряд с ауди сопровождением.
– Это ты мне показывала ещё летом. Ближе к делу.
– Ближе, так ближе. Лучше к телу, чем к делу.
– Любаша, не буди во мне зверя!
– А когда зверёк разбудится, он будет с девочкой любовью заниматься?
– Люба, говори толком!
– В Питере я заходила в комитет по культуре. Там сплошные бюрократы-формалисты. Жуть, чего я там наслушалась! Потом познакомилась с очаровательной женщиной, которой и показала запись.
– Фамилию запомнила?
– Нет она по фамилии не представлялась. Фамилию не знаю. А зовут её Леной. Или Лялей. Кому как удобнее, тот её так и называет.
– Почему меня не спросила?
– Хотела сюрприз сделать… Прославить…
– Кого?
– Вас…
– А мне нужна эта слава? Ты свою умную головку по этому случаю напрягала?
– Константин Михайлович…
– Значит так, Любаша. Эта весточка – самая неудачная из двух, голубка розовая. А третью новость я тебе сообщаю. Оценивать будешь сама, без меня.
– И какая же это новость? Жду с нетерпением Вашего оповещения, последующего глубокого проникновения, к плоти твёрдой прикосновения, лёгкой нежности испепеления… – Любаша опять взбодрилась, зная отходчивый Костин характер. Он не раз на неё и ворчал, и грубо негодовал. Ругал по пустякам, а потом всё заканчивалось замечательным сексом.
– Мы теперь с тобой будем только друзьями…
– Доктор и больной, милиционер и преступник, стюардесса и пассажир, учительница и школьник, – изящные пальчики с розовым маникюром загибались один за другим на её руке. – Я точно знала, что Ваша плоть стонет по моему телу. Не ожидала от Вас такого игрового сценария. Она стала спешно расстегивать замок на своей юбке.
– Ты не поняла, о какой игре я тебе говорю.
– Да потом, в процессе и расскажете.
– Теперь друг и подружка!
– Это как?!
– Считай, что у нас пройдена точка невозвращения. И я НЕ БУ-ДУ, – он собрался с духом и специально по слогам, внятно выделил это слово, – с тобой заниматься сексом. Ты меня поняла?
– Нет…– Любаша смотрела на него своими красиво подведенными глазками, которые медленно начинали округляться. Постепенно до неё стало доходить, что Кот не шутит в этот раз, не разыгрывает её. Тоненькая морщинка вспыхнула на её лбу, щёки порозовели в тон её блузке и она заплакала. – Почему? Что я сделала не так? Это из-за конкурса? Зачем вы меня обижаете? Зачем так со мной говорите?
– Извини, девочка. Я давно должен был тебе это сказать.
Она уткнулась в свои коленки, тушь потекла тонкими каплями по колготкам. Красивая кукла рыдала перед Костей, но никаких чувств сострадания они не вызывали.
– Почему?! Почему?!
– Я не люблю тебя. И никогда не любил, – Кот сказал это спокойно, даже буднично. Как будто с этими слезами вытекла его злость и негодование. Мелькнула мысль: сон в руку – с пистолетом он все-таки расстался. – Пройдёт время, ты всё обязательно поймёшь… И небольшой тебе совет на прощание, девочка: не старайся руководить жизнью – старайся жить в ней. А физиологию своих намерений разумно своди к здоровой репродукции тела и души.