Если бы меня заставили выбирать, я не знал бы, к кому из друзей ринуться прежде всего. Однако, увидев Рамона Эрреру, зачинщика драки в Мобиле, весельчака из Архоны, который лишь несколько минут тому назад лежал рядом со мной на корме, я изо всех сил погреб к нему. Но мой почти двухметровый плот оказался ужасно неповоротливым в разбушевавшемся море. Вдобавок мне пришлось грести против ветра. По-моему, я не смог продвинуться ни на йоту. В отчаянии поглядев по сторонам, я увидел, что Рамона Эрреры на воде уже нет. Только Луис Ренхифо уверенно плыл к плоту. Я не сомневался, что он доберется, ибо помнил его оглушительный храп, похожий на звуки тромбона, и был убежден, что Луисова сила воли сильнее моря.

Хулио Амадор все возился с Эдуардо Кастильо, не давая ему соскользнуть с шеи. До плота им оставалось меньше трех метров. Я подумал, что, если они подберутся чуть поближе, я смогу протянуть им весло. Но гигантская волна подбросила плот в воздух, и, взлетев на высоченном гребне, я увидел мачту уплывавшего эсминца. Когда же вновь опустился вниз, Хулио Амадор и цеплявшийся за его шею Эдуардо Кастильо исчезли. А Луис Ренхифо по-прежнему спокойно плыл к плоту, до которого ему оставалось всего два метра.

Не знаю, почему я совершил такую глупость: уверившись в бесплодности попыток продвинуться вперед, воткнул весло в воду, словно стараясь удержать плот на месте, пригвоздить его к воде. Уставший Луис Ренхифо приостановился, поднял руку — как тогда, когда держал наушники, — и опять крикнул: — Греби сюда, толстяк!

Ветер не переменился. Я прокричал в ответ, что не могу грести против ветра, и попросил поднатужиться, сделать последний рывок, но, по-моему, он меня не услышал. Ящики с товарами исчезли, плот плясал из стороны в сторону на волнах. В мгновение ока я очутился в пяти с лишним метрах от Луиса Ренхифо. Но он подныривал под волны, чтобы они не относили его далеко от плота. Я стоял, держа наготове весло, и ждал, когда Луис Ренхифо подберется так близко, что сможет до него дотянуться. Но он уже утомился и начал отчаиваться. Потом, уже идя ко дну, Луис снова крикнул:

— Толстяк!… Толстяк!…

Я заработал веслами, но опять безрезультатно. Сделал последнюю попытку дотянуться до Луиса, но его поднятая рука, которая совсем недавно спасала от воды наушники, теперь сама навечно погрузилась в воду, в каких-нибудь двух метрах от весла.

Бог весть сколько времени я стоял с поднятым веслом, балансируя на плоту. Стоял и пристально вглядывался в море. Ждал, что вот-вот кто-нибудь из друзей выплывет на поверхность. Но в море было пусто, а крепчавший ветер рвал на мне рубашку, воя, точно собака. Ящики с товарами исчезли. Судя по неуклонно удалявшейся мачте, эсминец не затонул, как мне показалось вначале. На душе полегчало: за мной вот-вот приплывут, подумал я. И решил, что кто-нибудь из моих товарищей, наверное, добрался до второго плота. По идее, им ничто не могло помешать. Эти плоты, как и прочие на нашем эсминце, не были оснащены. Их в общей сложности имелось шесть штук, не считая шлюпок и вельботов. Я не видел ничего удивительного в том, что мои товарищи добрались, подобно мне, до плотов, и думал, что эсминец нас уже разыскивает.

И тут я вдруг осознал, что в небе светит солнце. Знойное, раскаленное, словно металл, полуденное солнце… Я тупо, еще не до конца придя в себя, взглянул на часы. На них было ровно двенадцать.