Читатель, если не даромъ прошла ваша молодость, и на разсвѣтѣ ея выпало вамъ на долю счастіе любви, — первой, чистой, благословенной любви, съ ея волшебною дѣйствительностью и золотыми снами, если вы подъ сѣдинами сохранили намять о свѣтломъ существѣ въ которомъ въ тѣ дни соединялись для васъ вся прелесть, все добро, весь свѣтъ и красота человѣческой жизни, — для васъ понятно будетъ все что происходило въ душѣ Гундурова въ минуту разставанія съ княжной… Онъ походилъ на человѣка ошеломленнаго ударомъ грозы, хотѣлъ говорить, — и не могъ, искалъ собрать мысли, — и пуще терялся….. Тутъ были Софья Ивановна, князь Ларіонъ, Ашанинъ, — но онъ не видѣлъ никого, ни отвѣчалъ ни на чьи рѣчи, не слыхалъ ихъ. Онъ только растерянно глядѣлъ на Лину, и чувствовалъ въ груди, въ сердцѣ словно тысячу иголокъ разомъ коловшихъ его и не дозволявшихъ ему сознавать никакого иного ощущенія, кромѣ этой острой, нестерпимой боли. Онъ пробормоталъ что-то въ послѣднюю минуту, и ушелъ вслѣдъ за теткой, спотыкаясь на каждой ступенькѣ лѣстницы… Уже въ коляскѣ, у крыльца, вспомнилъ онъ что не сказалъ и сотой доли того что готовился сказать ей, внезапно, къ ужасу тетки, выскочилъ стремглавъ изъ экипажа, кинулся обратно въ домъ, догналъ княжну въ гостиной, куда она, проводивъ отъѣзжавшихъ да лѣстницы (Софья Ивановна упросила ее не идти далѣе), побѣжала взглянуть на нихъ въ послѣдній разъ изъ окна, схватилъ ея руку, попытался что-то выговорить… и не могъ, а судорожно приникъ губами къ этой рукѣ,- и такъ и замеръ… Ашанинъ прибѣжалъ за нимъ весь въ тревогѣ.

— Сережа, что ты дѣлаешь! Увидятъ люди, узнаетъ весь домъ, княгиня….

— Что жъ такое, пусть знаютъ! неожиданно для него выговорила Лина, блѣдная какъ мраморное изваяніе, и сіяя такимъ блескомъ широко раскрытыхъ глазъ какого въ нихъ еще никогда не видывалъ никто.

— Ради Бога, уходите, княжна! вскликнулъ испуганно пріятель Гундурова, — иначе его не уведешь, не избѣжишь скандала… И сами вы, глядите, едва на ногахъ стоите!..

— Сейчасъ уйду, погодите минуту! сказала она… И тихо отнявъ рѣку отъ прильнувшихъ къ ней устъ Сергѣя, она скинула съ шеи возвращенную имъ послѣ вчерашняго представленія старинную крупнокольчатую золотую цѣпочку съ портретомъ отца ея, отомкнула, сняла съ нея медальонъ и протянула ему ее.

— Возьмите, и носите на рукѣ, пусть всѣ знаютъ что это отъ меня, и что вы мой навсегда…

Ашанинъ чуть не силой увелъ нашего героя.

— Ну, слава Богу! перекрестилась даже Софья Ивановна подъ своимъ бурнусомъ когда выѣхали они изъ Сицкаго.

Ѣхали они втроемъ съ Ашанинымъ, на котораго тетка Гундурова глядѣла теперь глубоко признательными глазами; она безконечно рада была предложенію его ѣхать съ ними въ Сашино и «остаться тамъ пока его не прогонятъ». Его присутствіе крайне облегчало тяжесть предстоявшей ей задачи «возиться съ этимъ сумашедшимъ», говорила она себѣ, поглядывая искоса на сидѣвшаго противъ нея съ опущенною головой племянника: «изныла бы я совсѣмъ одна-то съ нимъ»…. И тутъ же съ просящимися на глаза слезами вспоминалось Софьѣ Ивановнѣ какъ, въ минуту прощанія, нѣжно охвативъ ей шею рукой и крѣпко прижавшись золотистою головкой своею къ ея плечу, прошептала ей на ухо Лина: «тетя, берегите его!»

Быстро мчали ихъ добрыя караковыя лошадки. Сицкое скрылось за пригоркомъ; потянули поля съ желтоватою зеленью ржи, словно легкимъ туманомъ подернутою золотистою пылью цвѣтенія….. Вотъ и лѣсъ за границей Шастуновскихъ владѣній… О, такимъ ли видѣлъ его Гундуровъ въ тотъ незабвенный полдень, послѣ первой встрѣчи съ княжной? Онъ не узнавалъ его; гдѣ тѣ краски, гдѣ тѣ волшебные переливы свѣта и тѣней? Погода съ утра успѣла измѣниться, надъ вершинами березъ низко проносились темнолиловыя тучи. Непривѣтно смотрѣла лѣсная чаща, птицы замолкли, весенніе ландыши отцвѣли давно… Безцвѣтно и уныло, какъ изъ его душѣ, было теперь подъ густою сѣтью нависавшихъ надъ ними вѣтвей, и лишь шумъ плюскавшихъ по листьямъ капель засѣявшаго дождя, да индѣ гулкій стукъ дрозда о стволъ древесный доносились до его слуха, вмѣсто тѣхъ неисчислимыхъ голосовъ что привѣтствовали его здѣсь на зарѣ его счастія.

Счастія…. Да развѣ закрылось оно для него навсегда, развѣ не ждетъ оно его впереди, развѣ все это не временная мука, не «искусъ», о которомъ говорилъ ему князь Ларіонъ, и который самъ онъ такъ торжественно обѣщалъ «выдержать, вынести»… Гундуровъ внезапно поднялъ голову, оглянулъ своихъ спутниковъ, ощупалъ на лѣвой рукѣ обмотанную о кисть ея цѣпь Лины, и улыбнулся мгновенною безсознательною улыбкой.

— Дождь пошелъ, сказала ему Софья Ивановна, не покидавшая его взглядомъ, — садись съ нами подъ верхъ, усядемся всѣ трое.

— Спасибо, тетя, отвѣчалъ онъ, скидывая шляпу, — пусть капаетъ, головѣ свѣжѣе.

— Дождь — къ счастію! проговорилъ на это Ашанинъ съ такою комическою серіозностью что Софья Ивановна засмѣялась.

Но Сергѣй уже снова впалъ въ свою задумчивость…

И много дней должно было пройти прежде чѣмъ сталъ онъ въ состояніи перемочь себя и внести извѣстную ровность въ душевный свой обиходъ, много дней, въ теченіе которыхъ онъ то проводилъ по цѣлымъ часамъ запершись въ своей комнатѣ, уткнувъ голову въ руки, недвижный и безмолвный, то пропадалъ до поздней ночи въ поляхъ и оврагахъ, возвращался истомленный домой, будилъ Ашанина, и заставлялъ его до зори выслушивать страстныя, рѣчи о княжнѣ, объ обѣщаніяхъ князя Ларіона, о «случайностяхъ» которыя могли бы заставить Аглаю Константиновну измѣнить свое рѣшеніе…. Ашанинъ терпѣливо выслушивалъ его, утѣшалъ, напоминалъ о терпѣніи, и не разъ при этомъ посылалъ внутренно къ чорту пріятеля, прерывавшаго сонъ въ которомъ онъ держалъ въ объятіяхъ своихъ Ольгу Акулину, — Ольгу Акулину, надолго, если не навсегда, потерянную для него теперь, но о которой каждый день думалъ московскій Донъ-Жуанъ.

— Мнѣ просто не въ мочь ждать до конца этого мѣсяца, говорилъ ему съ отчаяніемъ Гундуровъ черезъ недѣлю послѣ отъѣзда ихъ изъ Сицкаго, — хотя бы на мигъ, издалека взглянуть на нее!

— Только раздразнишь себя больше, возражалъ Ашанинъ;- и гдѣ же это такъ взглянуть на нее чтобы не увидѣли другіе, не пошли толки, сплетни?

— Но какъ же жить такъ, безо всякихъ извѣстій! Она нездорова, можетъ-быть, заболѣла отъ непріятностей, отъ преслѣдованій матери….

— Объ этомъ узнать можно, сказалъ подумавъ красавецъ:- я поѣду въ Сицкое.

— Ты?…

— А что же? Я — сторона, никакой у меня размолвки съ княгиней не было, и благоволила она ко мнѣ всегда. Поѣду къ ней съ визитомъ, навезу ей скоромныхъ анекдотцевъ коробъ цѣлый. Она предовольная останется.

— Но она узнаетъ что ты отъ насъ, изъ Сашина…

— И не полюбопытствуетъ! А узнаетъ, такъ что же такое! Если она заговоритъ о тебѣ, я тебя ругать стану! засмѣялся Ашанинъ:- скажу что ты ужасно гордишься и важничаешь своею Рюриковскою кровью, и почитаешь поэтому что чортъ тебѣ не братъ. Это на ея Раскаталовщину произведетъ самое внушительное впечатлѣніе… А княжну я тѣмъ временемъ увижу, переговорю, узнаю все…

— Володя, я напишу, передай ей! вскрикнулъ, блеснувъ взглядомъ Гундуровъ.

— Хорошо…. Нѣтъ пусть лучше напишетъ Софья Ивановна: и мнѣ передавать, и княжнѣ получать будетъ этакъ ловчѣе…

Гундуровъ кинулся ему на шею.