А въ Сицкомъ… Какое безмолвіе, какая тоска свили себѣ въ немъ теперь гнѣздо послѣ недавняго гама, смѣха, праздничнаго сіянія! Какъ пустынно и угрюмо глядѣли эти пышныя хоромы, по лощенымъ паркетамъ которыхъ кое-когда лишь развѣ безшумно проходилъ теперь полусонный дежурный офиціантъ, посланный бдительнымъ Витторіо спустить занавѣсы отъ солнца или смести насѣвшую на мебель пылъ… Изъ гостей оставался одинъ лишь Зяблинъ, каждый день впрочемъ заявлявшій о своемъ ближайшемъ отъѣздѣ, но изо дня въ день продолжавшій все также пить чай съ очарованною имъ хозяйкой. Сама она выходила изъ своихъ внутреннихъ аппартаментовъ лишь въ часы завтрака и обѣда; въ одни лишь эти часы видѣлась она съ деверемъ и дочерью. Невеселы и тяжелы для всѣхъ были эти трапезы, за которыми каждый сидѣлъ глядя въ свою тарелку, часто ни единымъ словомъ во все продолженіе ихъ не обмѣнявшись со своими сосѣдями, и прислушивался отъ нечего дѣлать къ пустой болтовнѣ князька «Базиля» съ его невозмутимымъ Англичаниномъ. Аглая Константиновна не то дулась; не то конфузилась, не смѣя поднять главъ на князя Ларіона; и отворачивая ихъ отъ Лины. Изъ-за стола вставали всѣ поспѣшно, какъ бы отбывъ обременительный долгъ, и тотчасъ же расходились каждый въ свою сторону. Князь Ларіонъ усиленно ходилъ, читалъ, ѣздилъ верхомъ. Лина гуляла до устали и заигрывалась по вечерамъ Бахомъ и Марчелло; строгія вдохновенія которыхъ ладились съ невеселымъ настроеніемъ ея духа…. Между дядей и племянницей отношенія какъ бы вдругъ совершенно порвались: они не сходились, не видались, кромѣ какъ въ часы общихъ трапезъ, тяжелыхъ и безмолвныхъ. Какое-то взаимное недоразумѣніе лежало между ними. Онъ, послѣ того разговора съ ея матерью, наружно какъ бы столько же боялся возобновленія прежней интимности своей съ Линой, сколько внутренно жаждалъ и томился по ней. Онъ ждалъ что она «подойдетъ» сама, сама почувствуетъ потребность тѣхъ прежнихъ, близкихъ, дружескихъ отношеній, «заставитъ его» возобновить ихъ. «Не пожертвовалъ ли онъ себя весь», не подарилъ ли себя, не обѣщалъ ли «избранному ею» полное содѣйствіе и покровительство?… Княжна, въ свою очередь, чувствовала себя исполненною къ нему искреннѣйшей благодарности, и томилась желаніемъ выразить ее ему. Но какъ? Онъ казался ей мраченъ до суровости, онъ удалялся, не искалъ случая разговора съ нею. Она боялась сказать ему слишкомъ мало, или слишкомъ много, — все то же внутреннее чутье подсказывало ей что горячее выраженіе этой благодарности ея способно было бы только растравить ту рану которую, она знала, носилъ онъ въ себѣ съ первой почти минуты появленія Гундурова въ Сицкомъ… Она не старалась углубиться въ разгадку двигавшихъ его побужденій, она останавливалась на тѣхъ объясненіяхъ которыя самъ онъ далъ ей по этому поводу: онъ одинокъ, привыкъ, привязанъ къ ней, онъ видѣлъ въ ней свой «bâton de vieillesse,» ему тяжела мысль потерять ее, разстаться съ существомъ близкимъ ему по крови, по чувствамъ, по симпатіямъ…. «Онъ добръ, дядя, благороденъ, онъ это доказалъ намъ теперь, разсуждала Лина, — но въ немъ, какъ во всѣхъ старыхъ людяхъ, есть своя доля эгоизма: онъ рѣшился теперь стать прямо на нашу сторону, но все же простить мнѣ это онъ сразу не можетъ»…

И такъ шли дни, и какъ бы все далѣе и далѣе расходились они, «и какъ враги избѣгали свиданія и встрѣчи»…

Не весело, но и не мятежно было на душѣ Лины. Она вѣрила, — она умѣла вѣрить. Тяжко было для нея отсутствіе любимаго человѣка, и слезы невольно текли о немъ изъ ея глазъ, но она знала что онъ думалъ ежечасно о ней, какъ и она ежечасно думала и молилась о немъ, знала что она его увидитъ чрезъ извѣстный промежутокъ времени, и терпѣливо считала дни отдѣлявшіе ее отъ этой минуты. О болѣе дальнемъ будущемъ она загадывать не смѣла, но и не отчаивалась въ немъ, — она была увѣрена и въ себѣ, и въ Сергѣѣ,- «да и не грѣхъ ли отчаяніе?…» Забвеніе въ которомъ она была какъ бы оставлена окружавшими ее не тяготило ея; въ настоящую минуту оно было дорого ей, напротивъ: ей были дороги это царствовавшее кругомъ ея людское безмолвіе, и ничѣмъ не стѣсняемая свобода долгихъ, размышленій, и одинокія прогулки по межамъ засѣянныхъ полей, куда обыкновенно направляла она шаги, исчезая какъ птичка среди высокихъ хлѣбовъ, и эта тишь, и ширь, и простота волнующихся линій русской, еще новой для нея, природы, о которой съ дѣтства мечтала она на чужбинѣ и которая такъ близка, такъ родна была ея тихой душѣ. Ей слаще всего было среди этой природы, думать о Гундуровѣ, вспоминать его восторженныя рѣчи, его страстную любовь къ этой дорогой имъ обоимъ родинѣ, «безбрежной» какъ и то чувство которое соединяло ихъ «на вѣки» другъ съ другомъ…

Она возвращалась какъ-то домой съ одной изъ такихъ своихъ прогулокъ (былъ третій часъ пополудни), какъ вдругъ увидѣла на дворѣ предъ крыльцомъ знакомую ей четверку караковыхъ. Сердце забилось у нея. «Неужели онъ»?…

— Кто это пріѣхалъ? спросила она насколько ей было возможно спокойнѣе, входя въ сѣни.

— Господинъ Ашанинъ, Владиміръ Петровичъ, отвѣчалъ слуга.

— Къ кому?

— Къ ея сіятельству княгинѣ.

Лина поднялась въ первый этажъ….

А Донъ-Жуанъ нашъ сидѣлъ тѣмъ временемъ въ ситцевомъ кабинетѣ княгини, и потѣшалъ ее, какъ обѣщался Гундурову, всякими разказами легкаго содержанія. «Il est vraiment charmant, ce monsieur Ашанинъ!» повторяла она, покатываясь и одобрительно относясь съ этими словами къ неизбѣжному Зяблину, сидѣвшему тутъ же, и на необычно оживленномъ лицѣ котораго изображалось не менѣе одобренія, а удовольствія вдвое, за то неожиданное развлеченіе которое пріѣздъ Ашанина вносилъ въ его безконечный tête-à-tête съ этою умною женщиной.

Ашанинъ сообразилъ совершенно вѣрно. Аглая Константиновна даже не «полюбопытствовала» узнать — кто тѣ «друзья въ ея сосѣдствѣ» у которыхъ, на ея вопросъ при его появленіи «откуда вы?», онъ отвѣчалъ что «поселился на время». Какое было ей до этого дѣло? Ее интересовало въ жизни единственно то что касалось ея лично, да и въ этомъ лично касающемся ея она никакими дальнозоркими вопросами не задавалась. Ей и въ голову не пришло что визитъ молодаго человѣка могъ имѣть какое-либо отношеніе къ тому что она на своемъ живописномъ французскомъ діалектѣ называла «се bète d'amour de ma fille pour un monsieur de rien du tout».

— А княжны я не увижу? самымъ невиннымъ тономъ спросилъ Ашанинъ, исчерпавъ до дна свой запасъ анекдотовъ.

— Она гуляетъ, должно-быть; это ея обыкновенный часъ, отвѣчалъ Зяблинъ.

— Вы увидите ее за обѣдомъ, промолвила хозяйка;- вѣдь вы съ нами обѣдаете?

— Извините, княгиня, не могу!..

— Pourquoi donc? Вы можетъ-быть боитесь que le dоner sera mauvais, потому что мы одни, безъ гостей, полуигриво, полуобидчиво отпустила Аглая.

— Помилуйте! засмѣялся Ашанцнъ, — я знаю что вы съ гостями и безъ гостей обѣдаете какъ обѣдалъ одинъ только покойный Лукуллъ.

Она недоумѣло вперила въ него свои круглыя очи;

— Ah oui, Lucullus, de général de Rome qui avait un si bon cuisinier, вдругъ вспомнила она былые уроки madame Crébillon, и расхохоталась, несказанно обрадованная.- Il а toujours le mot pour rire! примолвила она, подмигивая все тому же Зяблину. — Такъ отчего же вы не хотите manger un bon dоner? допытывалась она опять у своего молодаго гостя.

— Мнѣ надобно еще въ городъ отъ васъ, объяснилъ онъ:- мнѣ поручено привести оттуда ящикъ книгъ, присланный… моимъ друзьямъ…

— И ужь вѣрно не книги, съ новою игривостью закачала головою Аглая, — а quelque affaire de femme?.. Ахъ, я знаю, вскрикнула она, — вамъ хочется, je suis sûre, увидѣть Olga Akouline; вы, кажется, были немножко amoureux d'elle?.. Только опоздали, она выходитъ замужъ за monsieur Ранцева.

— Это не новость, княгиня. Она это намъ всѣмъ громогласно объявила, уѣзжая съ нимъ отсюда въ одинъ день что и всѣ мы, когда разстроился Левъ Гурычъ Синичкинъ.

— Нѣтъ, я это узнала недавно вотъ чрезъ него! — И Аглая опять кивнула на «бриганта».- C'est une jolie fille, et de l'esprit, mais très impertinente, n'est-ce pas? спросила она его.

Зяблинъ, нѣжно покосился на нее, и испустилъ глубокій вздохъ.

— И какое ей счастіе! Il же trouve что этотъ monsieur Ранцевъ очень богатъ, говорятъ…

Ашанинъ поспѣшно всталъ со своего кресла. Произнесенное имя Ольги внезапно пробудило въ немъ съ новою силой помыслъ о ней, желаніе увидѣться съ нею. Онъ, дѣйствительно, по просьбѣ Гундурова, взялся заѣхать въ городъ за ящикомъ книгъ высланныхъ по почтѣ изъ Москвы его пріятелю, и говорилъ себѣ теперь что вѣдь «Ольга тамъ, и что кто чего сильно хочетъ, того непремѣнно достигаетъ…

— Позвольте поцѣловать вамъ ручку, княгиня, проговорилъ онъ, — мнѣ пора!

— Vous avez voulu voir Lina? молвила она, не безъ извѣстнаго внутренняго удовольствія касаясь жирными губами своими наклонившагося къ ней горячаго лба красавца.

— Я постараюсь найти ее на прогулкѣ…

— Надѣюсь, до свиданія, если вы останетесь въ нашихъ странахъ?

— Надоѣмъ еще вамъ моими посѣщеніями, княгиня, будьте покойны! смѣялся онъ прощаясь.

Онъ вышелъ. Зяблинъ пошелъ проводить его.

Внезапная мысль блеснула по пути въ сообразительной головѣ Ашанина.

— Евгеній Владиміровичъ, спросилъ онъ когда, очутились они вдвоемъ въ пустой и полутемной отъ спущенныхъ занавѣсъ гостиной, глядя во всѣ глаза на своего спутника:- окажите пожалуста, долго ли будетъ упорствовать княгиня въ намѣреніи выдать дочь противъ ея воли за этого петербургскаго флигель адъютанта?

„Бригантъ“ никакъ не ожидалъ этого, и пришелъ въ первую минуту въ конфузъ.

— Я, право, не знаю… и почему вы это меня спрашиваете? пробормоталъ онъ своимъ глухимъ, сдобнымъ голосомъ.

— Ахъ, полноте, засмѣялся красавецъ, — будто я не знаю какъ вы дружны со здѣшнею хозяйкой!

— Что же… друженъ… пролепеталъ еще болѣе смущаясь и хмуря брови Зяблинъ.

— Ну да, невиннѣйшимъ тономъ пояснилъ тотъ, — у всѣхъ бываютъ друзья, и несомнѣнно что вы болѣе близки съ княгиней чѣмъ всѣ мы вотъ, жившіе здѣсь такъ долго… И я совершенно понимаю Васъ: она премилѣйшая женщина… Упряма немножко, — что дѣлать, у всѣхъ свои недостатки….. Но вотъ я именно, и думаю что обязанность настоящихъ друзей употреблять свое вліяніе на тѣхъ кого они любятъ и кто вѣритъ имъ чтобы предотвращать ихъ отъ ложныхъ поступковъ, особенно же когда съ этимъ соединяется и ихъ собственная невыгода, подчеркнулъ Ашанинъ.

Зяблинъ насторожилъ уши.

— Это, то-есть, чья же невыгода?….

— Невыгода друзей, поспѣшилъ объяснить Ашанинъ.

— Какъ же это вы понимаете?

— Очень просто! Согласись княжна выйти замужъ за того кого желаетъ мать, она уѣдетъ съ мужемъ въ Петербургъ, а за нею и сама княгиня, и мы такимъ образомъ лишимся дома въ которомъ, и въ Москвѣ, и здѣсь, всѣ мы, а вы первый, находили столько удовольствія бывать… Объ этомъ стоитъ подумать!

— Княгиня не обязана ѣхать за дочерью, промямлилъ Зяблинъ, искоса поглядывая на своего собесѣдника, — она можетъ и въ Москвѣ остаться.

— Съ кѣмъ это, и для кого? вскликнулъ недовѣрчиво Ашанинъ;- что ее здѣсь можетъ удержать?

„Я“, могъ бы себѣ, пожалуй, сказать „бригантъ“… Но онъ не сказалъ этого себѣ,- много уже воды успѣло примѣшаться въ послѣднее время къ вину его первоначальныхъ иллюзій. Онъ въ глубинѣ души своей долженъ былъ сознаться что эта „тупая тетёха“, которую онъ въ первую пору ихъ отношеній думалъ, въ силу своихъ прежнихъ Печоринскихъ успѣховъ, держать „подъ ногами“, держала его въ дѣйствительности „при себѣ“, и нисколько не расположена была пока отдать ему верховенство надъ собою. Онъ мирился скрѣпя сердце съ этимъ положеніемъ, надѣясь добиться все-таки своего со временемъ, но понималъ насколько положеніе это было до сей минуты шатко, и какъ невозможно было бы ему и вовсе сохранить его въ случаѣ переселенія княгини въ Петербургъ. Въ качествѣ чего послѣдовалъ бы онъ за нею туда? (Евгеній Владиміровичъ Зяблинъ дорожилъ наружнымъ своимъ гоноромъ.) Слова Ашанина заставили его призадуматься:

— Вы, конечно, таинственно пропустилъ онъ, — все это на пользу пріятеля вашего, Сергѣя Михайловича Гундурова говорите?

— Непремѣнно, засмѣялся еще разъ Ашанинъ;- прежде всего въ виду его, а потомъ „на пользу“ и насъ съ вами.

Зяблинъ помолчалъ.

— У этого Анисьева, все такъ же таинственно прошепталъ онъ затѣмъ, — большое количество долговъ, говорятъ… Но княгиня до сихъ поръ не хочетъ этому вѣрить.

— А на то, вотъ я и говорю, друзья, живо молвилъ на это красавецъ, — чтобъ умѣть убѣдить ее въ этомъ… а при томъ и намъ не мѣшать, примолвилъ онъ, многозначительно устремляя взглядъ на „бриганта“.

— Это само собою, будьте увѣрены! отвѣтилъ, осторожно озираясь кругомъ, тотъ, и протянулъ ему руку. — Ахъ да вотъ и княжна; я ретируюсь! поспѣшно выговорилъ онъ, исчезая тутъ же за портьерой двери отдѣлявшей парадные покои отъ интимныхъ аппартаментовъ княгини.

Ашанинъ устремился на встрѣчу дѣйствительно показавшейся въ дверяхъ слѣдующей комнаты княжны.

— Здравствуйте, Владиміръ Петровичъ, какъ я рада васъ видѣть! молвила она;- откуда вы, изъ Сашина?…

— Изъ Сашина, княжна… Я имѣю къ вамъ письмо, сказалъ онъ, засовывая руку въ боковой карманъ.

— Письмо? повторила она, невольно вся заалѣвъ.

— Отъ Софьи Ивановны Переверзиной…

— Ахъ, давайте, давайте!..

Оно заключалось лишь въ нѣсколькихъ задушевныхъ строкахъ. Софья Ивановна поручала Ашанину передать княжнѣ все что могло бы интересовать ее въ „Сашинскомъ ихъ житьѣ-бытьѣ“, а ее просила „писать о себѣ, о своемъ здоровьѣ какъ можно подробнѣе…“ „Вы съ нами мысленно и душевно, и днемъ и ночью. Услышитъ ли Богъ наши молитвы, чтобы въ явѣ совершилось то что такъ пламенно призываемъ въ мечтаньяхъ?“ говорилось въ концѣ записки.

Лина усадила подателя ея около себя на диванъ, жадно и умиленно глядя ему въ глаза, засыпая его вопросами. Онъ отвѣчалъ горячо и пространно, съ нѣжнымъ, братскимъ какимъ-то чувствомъ любуясь на нее, любуясь сердечною прелестью сквозившею сквозь каждое слово, каждый взглядъ ея, вызывая не разъ смѣхъ на ея уста намѣреннымъ комизмомъ передачи иныхъ разговоровъ своихъ о ней съ Гундуровымъ и тѣхъ якобы пытокъ которыя заставляетъ его переносить пріятель, рѣшившій-де окончательно уморить его посредствомъ лишенія сна…

— А теперь все, княжна, хоть выжмите, ни капельки не осталось! закончилъ онъ. — Мнѣ остается только дождаться теперь отвѣта вашего на это письмо, и затѣмъ ѣхать…

— Я дойду, напишу сейчасъ, сказала подымаясь Лина.

— Отлично, а когда кончите, пошлите за мною къ Факирскому. Я у него ждать буду.

— Его нѣтъ здѣсь, вскликнула княжна:- у него въ Москвѣ заболѣла опасно мать, и онъ третьяго дня уѣхалъ къ ней.

— Жаль! сказалъ раздумчиво Ашанинъ. — Я, признаюсь вамъ, княжна, думалъ было устроить чрезъ него постоянныя сношенія съ Сицкимъ. Намъ въ Сашинѣ всего мало, промолвилъ онъ смѣясь:- мы бы желали имѣть тамъ о васъ ежедневныя, ежечасныя свѣдѣнія, и Факирскій съ этой стороны могъ служить для насъ живымъ дневникомъ… Нечего дѣлать, какъ-нибудь иначе устроимъ! договорилъ онъ какъ бы про себя. — Пойду прогуляться въ садъ въ ожиданіи вашего отвѣта… Вы скоро пишете, княжна?

— Да! А что?

— Часа вамъ будетъ довольно на письмо? спросилъ онъ со смѣхомъ.

— Постараюсь, отвѣчала она тѣмъ же.

— Такъ я черезъ часъ приду сюда за нимъ.

Онъ довелъ ее до лѣстницы. Она поднялась къ себѣ. Онъ собирался спуститься, когда услыхалъ шумъ шаговъ бѣжавшихъ за нимъ но параднымъ комнатамъ, и чей-то звавшій его голосъ:

— Господинъ… Мусью… Мусью Ашанинъ!..

Онъ повернулъ назадъ.

Къ нему неслась, вся запыхавшись, первая камеристка княгини, обильногрудая и неимовѣрно перетянутая въ таліи „Lucrèce“, держа въ рукахъ плетеную корзиночку, укрытую широкими кленовыми листьями.

— Это вамъ-съ ихъ сіятельство, княгиня, изволили вишни прислать на дорогу, чтобы ѣхать вамъ было не скучно-съ, доложила она сюсюкая, и устремляя на него свои живые мышиные глазки.

Ашанинъ воззрился на нее.

„Какія монументальныя красы!“ подумалъ онъ: — „ничего подобнаго, кажется, и не было до сихъ поръ въ моей коллекціи.“ И новое соображеніе мелькнуло тутъ же въ головѣ его.

— Искреннѣйше поблагодарите отъ меня княгиню за вниманіе, сказалъ онъ громко, помаргивая владѣлицѣ этихъ „монументальныхъ красотъ“ своимъ искусительнымъ донъ-жуанскимъ взглядомъ, — только у меня такая привычка что я фруктовъ никакъ въ одиночествѣ ѣсть не могу, а чтобъ была у меня при этомъ пріятная компанія.

— Это, то-есть, какже-съ понимать надо-съ? принялась тотчасъ же поджиматься и скалить крупные бѣлые зубы опытная „Lucrèce“.

— А я вотъ сейчасъ въ садъ иду, такъ мы можемъ съ вами тамъ въ укромномъ уголку опорожнить эту корзинку вдвоемъ.

„Lucrèce“ сочла нужнымъ на первый разъ выразить извѣстнаго рода оппозицію.

— Извините, мусью, я такой променажъ не слишкомъ предпочитаю. Потому далеко идтить. Можно и совсѣмъ свое спокойствіе духа потерять?

— Напрасно! сказалъ невозмутимо Ашанинъ, приподымая двумя пальцами покрывавшіе корзину листья:- вишни преспѣлыя и превкусныя, надо быть.

Онъ обернулся и пошелъ.

— Что же мнѣ съ ними дѣлать-то? молвила она ему вслѣдъ:- взять ихъ не желаете?

— Въ саду, не иначе! отвѣтилъ онъ не оборачиваясь.

— Такъ гдѣ же васъ тамъ найтить? уже шепоткомъ промолвила на это дебелая красавица.

— Въ гротѣ, надъ рѣкой. Знаете мѣсто?

— Бывала-съ…