— Когда вы пріѣхали? спросилъ князь Ларіонъ когда Ашанинъ передалъ ему въ общихъ чертахъ все что могло быть ему лично извѣстно изъ того что мы, по нашему праву повѣствователя, имѣли возможность представить читателю въ подробномъ изложеніи.
— Вчера вечеромъ.
— У Овера были?
— Былъ. Онъ уже легъ спать, но я настоялъ чтобы ему было передано о моемъ порученіи. Онъ велѣлъ мнѣ отвѣтить что сегодня у него какая-то серіозная операція, и что онъ рѣшительно ѣхать не можетъ.
Князь поднялся съ мѣста.
— Я его уговорю. Застану ли я его теперь дома, какъ вы думаете?
— Нѣтъ, вспомнилъ Ашанинъ: — мнѣ сказали у него что операцію онъ дѣлаетъ въ десятомъ часу въ Екатерининской больницѣ. Онъ долженъ быть тамъ теперь.
— Хотите вы поѣхать со мною?
— Я весь къ вашимъ услугамъ, князь!
Операція была благополучна окончена, и Александръ Ивановичъ Оверъ, московская знаменитость тѣхъ временъ, въ вицмундирѣ застегнутомъ на двѣ пуговицы, въ темномъ паричкѣ съ хохолкомъ на правомъ боку, и съ высоко и тѣсно повязаннымъ чернымъ галстукомъ, на который твердо опиралось его еще замѣчательно красивое, оголенное, съ живыми, проницательными черными глазами лицо, стоялъ въ сѣняхъ Екатерининской больницы, торопливо передавая своему ассистенту послѣднія инструкціи относительно оперированнаго субъекта, въ ожиданіи своей выѣжавшей со двора кареты, когда въ эти сѣни вошли князь Ларіонъ Шастуновъ и его молодой спутникъ.
— Какъ я радъ что застаю еще васъ здѣсь, Александръ Ивановичъ! молвилъ князь, поспѣшно подходя къ нему и подавая ему руку (они были лично знакомы, и знаменитый практикантъ пользовалъ князя зимой отъ какого-то подагрическаго припадка).
— И я радъ видѣть васъ, князь, отвѣтилъ тотъ, — хотя заранѣе могу сказать, примолвилъ онъ съ улыбкой глядя на Ашанина, — что вы намѣрены потребовать отъ меня того что я въ настоящую минуту не нахожу никакой возможности исполнить.
— И все-таки исполните, быстро возразилъ князь Ларіонъ, — когда я вамъ скажу что я твердо рѣшился не отставать отъ васъ, обратиться въ вашу тѣнь, ждать васъ у всѣхъ дверей, мѣшать вамъ ѣсть, пить, спать, пока вы не поѣдете со мною!
Несмотря на полу-шуточную форму этихъ словъ, Оверъ былъ пораженъ глубокою страстностью настоянія сквозившаго сквозь нихъ. Онъ понялъ что дѣйствительно этотъ человѣкъ отъ него не отстанетъ. Онъ провелъ машинально рукой по хохолку своего парика и пристально взглянулъ на князя.
— Развѣ ваша невѣстка такъ больна? спросилъ онъ.
— Кто вамъ говоритъ про мою невѣстку! вскрикнулъ весь даже покраснѣвъ князь Ларіонъ, — дѣло идетъ о моей племянницѣ, которую вы видѣли, о которой я говорилъ вамъ зимой…
— Oh, pardon, cher prince, pardon! — Я не понялъ! Я ужь совсѣмъ засыпалъ вчера когда мнѣ пришли сказать что они (онъ указалъ на Ашанина, котораго зналъ, какъ знала его вся Москва) пріѣхали приглашать меня. Не разслышалъ я, или мнѣ перевралъ человѣкъ, но понялъ я такъ что зоветъ княгиня Шастунова, то-есть, для себя. Что съ ней можетъ случиться — грибковъ развѣ обкушалась… Изъ-за этого скакать, оставляя серіозно больныхъ паціентовъ… А вы говорите княжна, племянница ваша?… Une adorable créature! вырвалось при этомъ изъ устъ Овера, принадлежавшаго къ числу горячихъ поклонниковъ женской красоты. — Да, я помню, вы мнѣ говорили: она страдаетъ сердцемъ? Что же было съ нею теперь?
— Я вамъ все это разскажу подробно дорогой, а до тѣхъ поръ примите мое честное слово что случай серіозный… вопросъ о жизни и смерти быть-можетъ… Голосъ князя Ларіона болѣзненно задрожалъ.
Оверъ сочувственно повелъ на него своими живыми темными глазами.
— Далеко это ѣхать къ вамъ? молвилъ онъ помолчавъ.
— Къ ночи вы будете дома въ Москвѣ.
— Я живу на дачѣ въ Кунцовѣ; думалъ, признаюсь вамъ, поотдохнуть сегодня in's Grüne… Но дѣлать нечего: для такого прелестнаго созданія какъ ваша племянница готовъ пожертвовать этимъ днемъ… Когда жь ѣхать?
— Сейчасъ же, если можете!
— Нѣтъ! Мнѣ еще надо отсюда къ одному тяжелому больному… Черезъ часъ если хотите, сказалъ онъ, взглянувъ на часы:- надо же и домой заѣхать… Я пріѣду къ вамъ. Все тамъ же, на Покровкѣ?
— Нѣтъ, я только что изъ Петербурга, и остановился въ Дрезденѣ, разчитывая сейчасъ же ѣхать въ деревню.
— Тѣмъ лучше, мнѣ туда ближе.
— Такъ я буду ждать васъ навѣрное?
— Навѣрно!
Они подали руки другъ другу, и разъѣхались.
— А теперь вотъ что, сказалъ князь Ашанину, садясь въ коляску:- я сейчасъ напишу Софьѣ Ивановнѣ Переверзиной въ Петербургъ, а вы потрудитесь свезти это письмо на почту и немедленно отправить его туда эстафетой. Она ждетъ его и несомнѣнно тотчасъ же вернется когда получитъ… За вашимъ пріятелемъ Гундуровымъ графъ уже распорядился послать этого толстяка, исправника нашего бывшаго. Онъ въ настоящую минуту ускакалъ даже, вѣроятно. Но весьма было бы важно знать гдѣ онъ его можетъ нагнать, и когда, слѣдовательно, можно разчитывать что Сергѣй Михайловичъ будетъ въ своемъ Сашинѣ… Разъ уже вы принимаете такое живое участіе… во всемъ этомъ дѣлѣ, вамъ необходимо было бы слѣдить за минутой его возвращенія и…
— Я лучше сдѣлаю, князь, перервалъ его Ашанинъ, — я самъ поскачу къ нему. Онъ во Владимірѣ, и ждетъ письма отъ меня именно объ этомъ… о княжнѣ… Я передамъ ему все, и привезу… Черезъ два дня мы будемъ съ нимъ въ Сашинѣ. Мнѣ теперь фельдъегерская служба ни по чемъ! добавилъ онъ съ невольною вспышкой обычной своей-веселости.
Князь кивнулъ одобрительно головой.
— Это хорошо, но вы должны дать мнѣ честное слово что вы не допустите пріятеля вашего пріѣхать въ Сицкое ранѣе чѣмъ вы, или онъ, извѣстите меня о возвращеніи его въ Сашино, и не получите отъ меня разрѣшенія пріѣзжать… Вы понимаете что… для Hélène каждое волненіе, каждая неожиданность могутъ имѣть…
Голосъ его оборвался.
— Даю вамъ въ этомъ за него честное слово, князь! молвилъ глубоко тронутый молодой человѣкъ; — моего вамъ не нужно.
Они вернулись въ гостинницу.
Князь Ларіонъ потребовалъ свой портфель, и усѣлся за письмо къ Софьѣ Ивановнѣ. Онъ запечаталъ его и передалъ Ашанину вмѣстѣ съ деньгами на эстафету.
— До свиданія, сказалъ онъ, и какъ бы черезъ силу примолвилъ:- дай Богъ при лучшихъ обстоятельствахъ!..
Ашанинъ поспѣшилъ уйти.
— Извощикъ! крикнулъ онъ, выбѣгая на крыльцо, и вытаскивая на ходу изъ кармана бумажникъ, чтобъ уложить въ него письмо и деньги князя. — А у самого-то сколько у меня осталось! пришло ему въ эту минуту въ голову.
Онъ развернулъ бумажникъ: въ немъ оказывались одна трехрублевая и двѣ рублевыя бумажки.
«Съ этимъ до Владиміра не доскачешь!» сказалъ онъ себѣ вытягивая губы кружечкомъ.
Онъ на мигъ задумался, и тутъ же разсмѣялся этому думанью:
— На Кузнецкій Мостъ! закомандовалъ онъ, садясь на извощика.
На Кузнецкомъ Мосту онъ велѣлъ остановиться у входа въ знакомый ему магазинъ золотыхъ издѣлій. Онъ дошелъ въ него и направился къ конторкѣ, за которою хозяинъ записывалъ что-то въ свою книгу.
— Можете ли вы дать мнѣ двадцать пять рублей на два дня подъ залогъ вотъ этого? сказалъ онъ ему, отстегивая отъ жилетной пуговицы часовую цѣпочку и передавая ее съ часами черезъ рѣшетку.
Ювелиръ, у котораго нашъ Донъ-Жуанъ пріобрѣталъ не разъ всякіе колечки и браслетцы для своихъ Эльвиръ и Церлинъ, повелъ на него глазами, улыбнулся, и приподнявъ доску своей конторки вынулъ оттуда сѣренькую, и протянулъ ему.
— Извольте-съ, а часики ужь при себѣ оставьте, пригодятся.
— Ну и спасибо вамъ! расхохотался красавецъ, пожалъ ему руку, и выбѣжавъ изъ магазина вскочилъ на своего извощика.
— Въ почтамтъ, и полтинникъ на водку, если хорошо поѣдешь!
Черезъ часъ онъ скакалъ въ перекладной по дорогѣ къ Троицѣ. Фельдъегерская служба дѣйствительно была для него теперь обычнымъ дѣломъ…