Нежелание сходить домой к Диме Ильину во второй раз, обернулось для Татьяны большими неприятностями. Мать Димы появилась в школе еще раз, и, обнаружив, что сын получил за полугодовую контрольную двойку, пошла к завучу. Татьяна узнала об этом лишь тогда, когда завуч вызвала ее к себе. Таня рассказала все, как было, завуч была недовольна тем, что Татьяна взяла эти деньги.

— Да, поймите, я не видела, как она положила их под тетрадь.

— Нельзя было отдавать их ребенку.

Таня была уверена, что Черных забыла, как сын отдавал ей деньги, потому что в очередной раз была пьяна. И когда Дима подтвердит слова Тани, все выяснится. Но на следующий день в кабинете директора мальчик отказался признать, что Татьяна Викторовна вручала ему деньги. Он вообще не понимает, о чем речь. Ребенка пришлось отпустить. Таня была в растерянности. Она еще раз попыталась поговорить с Димой, уже наедине. Она не собиралась заставить его признаться, а хотела выяснить причину лжи. Скорей всего он истратил деньги, и теперь боялся в этом сознаться. Мальчик не стал избегать ее, сразу остался после урока, отвечал на вопросы, но категорически настаивал на том, что она не передавала ему денег. Он не был патологическим лгуном, Тане уже приходилось сталкиваться с такими детьми, и она научилась распознавать их. И это не был страх перед наказанием. Может, это был вызов или месть, не лично ей, Татьяне Викторовне, а всем, кто его окружает? Дима был постарше остальных детей в классе. Когда он пошел в первый класс, в сентябре ему исполнилось восемь. Но лидером он не стал, а остался одиночкой, не пускавшим на свою территорию никого, но охотно дразнившим и даже преследующим тех, кто ему не нравился. И учительница тоже попала в их число?

На следующий педсовет назначили решение этого вопроса.

Максим стряхнул пепел с сигареты в чайную чашку:

— Тебе пора уже завести пепельницу.

— Я не курю, — возразила Таня.

— Зато я курю.

— Я вижу.

— Какая поразительная наблюдательность!

— Еще бы, у меня даже волосы пропахли табаком от твоего курева.

— Может, ты еще возьмешься за мое воспитание и отучишь курить?

— А это мысль. В любом случае будет положительный результат: либо ты бросишь курить, либо бросишь меня.

— Либо будем курить вместе.

Какой дурацкий бессмысленный диалог, как она устала.

— Максим, когда же ты меня оставишь в покое?

— Я думаю, тебе осталось ждать совсем недолго. Однажды, лет так через пятьдесят, на этот привычный вопрос я отвечу: «Пожалуй ты права, дорогуша, что-то сегодня мне не хочется секса, я лучше посмотрю с тобой телевизор».

Он захохотал.

— Тебе не радует такая перспектива? Что-то ты сегодня совсем грустная. В школе неприятности? Опять чья-нибудь мамаша приходила права качать? Давай выкладывай.

— Приходила, та же самая.

— Любительница животных? На этот раз она купила сыну змею?

Тане было не до смеха.

— Мальчик не вернул деньги матери, — сказала Таня.

— Напомни, я забыл, в чем там было дело.

— Мать оставила мне деньги на тетради для сына.

— Это я помню. Ты пришла к ней домой, она тебя не узнала, и ты разговаривала с каким-то уродом. А потом?

— Я отдала деньги ребенку, чтобы он вернул их матери. Это было глупо с моей стороны. Она заявляет, что больше денег не видела.

— А может пацан отдал деньги матери, а она по пьяной лавочке не помнит?

— Он вообще отрицает, что я давала ему деньги. Он их, вероятно, сразу истратил.

— Ты тоже хороша, додумалась, передавать деньги через ребенка.

— Да, я виновата, что не пошла к ним еще раз. Я — полная дура, — голос ее прерывался от душивших слез.

— Не ной, — оборвал ее Максим. — Расскажи, как это выплыло в школе. Ей не хватило на бутылку, она решила, что дала тебе слишком много и пришла к тебе в школу? — сделал предположение Максим.

— Все гораздо сложнее. Дима написал контрольную за полугодие на двойку.

— Ну и что?

— Его мать пришла к завучу и сказала, что я взяла деньги и обещала уделять Диме больше внимания, ставить ему хорошие оценки. А раз он получил два, я должна ей вернуть деньги.

— И ей поверили, этой пьянице?

— Не совсем. Но в понедельник состоится педсовет, будут разбираться, брала я взятку или нет.

— Они что, все идиоты в вашей школе?

— Ей, конечно, не верят, она и к завучу пришла с похмелья. Но сигнал есть, необходимо разбираться, тем более мальчик все отрицает.

— Его надо заставить признаться. И, вообще, почему его должны слушать? Ты же собираешь деньги на обеды, так все начнут тратить деньги на себя, а родителям говорить, что сдали тебе, но их не кормят. Так на тебя всех собак свесят. Я завтра приду в школу и поговорю с этим пацаном.

— Не вздумай! — испугалась Таня. — Мне еще этого не хватало.

— Как хочешь. Но помни, если понадобится, я помогу — только свистни. Мое мнение — детей надо лупить. Только тогда из них вырастают нормальные люди.

— Тебя, похоже, лупили мало, — вздохнула Таня.

— А вообще, чем тебе это грозит, разборки эти? — Максим пропустил ее слова мимо ушей. — Выговор какой-нибудь?

— Не знаю, — пожала плечами Таня.

— Может мне отца подключить, чтобы тебя не трогали? — он говорил вполне серьезно.

— Что ты! Не надо, — испугалась Таня. — Все не так страшно.

— Что было вчера на педсовете? — спросил Максим во вторник.

«Надо же, помнит» — удивилась Таня и ответила:

— Поставили на вид.

— За что? Что за дураки у вас там работают?

— Никакие не дураки, — обиделась за коллег Таня. — За безответственность, отдала деньги ученику, и не проверила, передал он их родителям. А если бы мать не зашла в школу, и обман бы не открылся? Если бы он написал контрольную хорошо, даже на три, что для него не мало, она бы подумала, что я отрабатываю эту злосчастную десятку.

Таня сама не ожидала от себя, что будет так подробно рассказывать Максиму о своих делах. За его вопросами скрывалось искреннее участие, и звучал гнев на тех, кто посмел обидеть его недотрогу.

— А мамаша присутствовала?

— Конечно. Но ее так запугали, что она взяткодательница и совсем забросила ребенка, и что может лишиться родительских прав. Она только оправдывалась и обещала исправиться. Плохо, что, испугавшись комиссии по делам несовершеннолетних, она изменила свои слова, и сказала, что Дима отдал ей деньги, но она забыла об этом, и только сейчас вспомнила. Получается, что ему все сойдет с рук. Это может спровоцировать его на новый обман. Вдруг и во второй раз повезет? Мне с ним и до этого было трудно, а что будет дальше, я не представляю. Он почувствует безнаказанность. Мне поставили на вид, чуть не объявили выговор, мать теперь боится лишиться родительских прав, а он оказался чист. К нему нужно найти подход, как-то заставить понять, что он натворил, а не то он совсем отобьется от рук.

— Самое лучшее средство — это порка.

— Ну, это мы уже слышали. Плохо, конечно, что он пришел из другой школы, я не знаю его первую учительницу. В начальных классах он учился в первой школе, они жили где-то в центре.

— Это моя школа, я проучился там с первого по десятый класс. Он у тебя учится первый год?

— Весь класс у меня первый год. Они учились по программе один-три, и после третьего класса пошли в пятый. Димка в классе новенький, ни с кем не дружит, и еще, видимо, сказывается влияние старшего брата, который осужден условно.

— На этом педсовет закончился?

— Нет, но, я думаю, тебе не интересны сугубо педагогические вопросы.

— Отчего же. Я бы на вашем месте сделал из этого следующий вывод, — Максим поднял вверх указательный палец.

— Какой?

— Детей надо лупить.

— Ты опять за свое.

— Я вполне серьезно. Вспомни, каких учителей в детстве ты считала лучшими? Тех, кто строго спрашивал, если наказывал, то за дело. «Строгий, но справедливый», так мы характеризовали любимого учителя. А сплошное благодушие — это, прежде всего, равнодушие. Если родитель или воспитатель наказывает, значит, он неравнодушен к ребенку, хочет его научить жизни. И ты правильно сказала, что пацан отобьется от рук. Он захочет проверить, насколько вам всем на него наплевать, и где та граница, за которую переходить нельзя.

— Но наказание — это же не значит порка.

— А эффективных методов воспитания вообще нет. Знаешь, что сказал Фазиль Искандер? «Парадокс воспитания заключается в том, что хорошо поддаются воспитанию как раз те, кто в воспитании не нуждается».

— Какая эрудиция! — притворно восхитилась Таня.

— Вся эрудиция почерпнута из настенного календаря. Это моя настольная книга.

— И черпаешь ты из нее большой ложкой.

После этого разговора, Максим иногда спрашивал о Диме. А Дима, как и предсказывала Таня, стал все больше наглеть, начал пропускать ее уроки и уже прямо дерзил ей. Шла последняя неделя четверти, повсюду царило предпраздничное настроение, на уроках Таня сбавила темп и строго не спрашивала. И потому особенно обидно было, когда на ее уроке Ильин, не скрываясь, стал слушать плеер, надев на голову наушники. Таня изъяла плеер у мальчика, а после уроков хотела серьезно поговорить с ним, прежде чем отдать магнитофон.

После пятого урока в класс пришли дежурные мыть пол. Ильин не появился. Дежурившая девочка старательно мыла доску, а ее напарник медленно ставил стулья на столы. Поставив один стул, он долго стоял, тупо глядя на него, потом шел к другой парте, еле волоча ноги. Выполнив эту работу, мальчик взял ведро и пошел в туалет за водой. Таня спросила ученицу, не остался ли Дима на дополнительные занятия по русскому языку. Девочка ответила отрицательно и продолжила:

— Татьяна Викторовна, Димка сказал, что не придет к вам. Что он вас не боится, и вы ему ничего сделать не можете. Что вы не имеете права отбирать его вещи, что плеер дорогой и вы сами прибежите к ним домой с плеером, — глаза у девочки округлились от ужаса, что она повторяет эти кощунственные слова.

Дежурные ушли, а Таня осталась поджидать Диму, хотя и знала, что он сегодня уже не придет. Она потеряла верный тон с детьми, утратила контакт с ними. Но что тут удивительного, когда она потеряла себя, лишилась независимости.

Таня просидела в кабинете до трех часов, проверяя тетради, мальчик так и не появился. Она заперла тетради в шкафу, положила плеер в сумку и пошла домой.

Они встретились с Максимом возле подъезда, он шел из института.

— Чем это ты занимаешься на уроках? — удивился он, когда она дома вытащила из сумки плеер и положила на стол.

— Конфисковала на уроке у ученика.

Максим взял плеер и надел наушники.

— Максим не трогай, вдруг сломаешь, — попросила Таня.

— Тут и ломать нечего, — включил он магнитофон. — Надо же послушать, чем увлекается современная молодежь.

— Так, это Наутилус Помпилиус. Последний альбом. Правильно сделала, что конфисковала, тут — или Бутусова слушать, или задачки решать. Это кто там у тебя такой борзый? Уж не этот ли самый, как его? — Максим щелкнул пальцами, вспоминая имя.

— Тот самый, моя головная боль. Я не знаю, что мне с ним делать. Оставила его после уроков — он не пришел. Мать после педсовета видит во мне врага, решит, что я придираюсь к ребенку, ищу повода поставить его на учет в комиссию по делам несовершеннолетних.

— А, по-моему, у тебя появилась возможность найти с ним общий язык.

— Какая? — безучастно спросила Таня.

Максим вытащил из плеера кассету и покрутил ей перед собой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Можешь отдать ему плеер, но кассету не отдавай, — заинтриговал Максим.

— И?

— Скажи, что обожаешь Нау и Бутусова, давно хотела иметь этот альбом «Князь тишины», и попроси кассету переписать. Заодно можешь поинтересоваться, нет ли у него «Шестого лесничего» Алисы или «Ордена Сатаны» Коррозии Металла.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Вот увидишь, как он тебя зауважает. А когда ты спросишь о Коррозии металла, Крематории, ДДТ, Зоопарке он поймет, что и ты его уважаешь.

Таня с недоверием отнеслась к предложению Макса, она практически ничего не знала об упомянутых группах.

— Я знаю только Нау и ДДТ, а о других группах я не слышала.

— Темная ты женщина, Татьяна Викторовна. Можешь упомянуть Кино, Аквариум, Воскресенье. Этих ты, надеюсь, знаешь? Но, мне кажется, Коррозия металла и Крематорий будет круче. Да еще назовешь альбомы.

— Я даже не запомнила названия альбомов.

— Я тебе напишу.

Таня засомневалась:

— А ты не хочешь меня подставить? Вдруг таких альбомов нет, или они поют что-нибудь матершинное. Вот смешно я буду выглядеть.

— Ты мне не доверяешь? Или тебе не нравится сама идея?

— Я даже не знаю. Я ведь не слышала, о чем многие из них поют. Тут же важно содержание текстов, это же не танцевальная музыка, не попса. Рок-музыка может нести установку на добро, высшие ценности, заставить фанатов искать свой путь в жизни, а может, напротив, воспитывать такие качества, как цинизм, нигилизм, потребительство.

— Ты говоришь какими-то штампами, как настоящая училка, заметь — не учительница, а училка. А по мне так: есть музыка хорошая и фуфло.

— В его возрасте еще трудно отличить хорошее от плохого. А Дима и так сложный мальчик, расположенный к конфронтации с окружающими, во всем усматривающий посягательства на свою независимость.

— А разве это плохо? Конечно, вам учителям удобнее работать с бесконфликтными детьми. А может у этого ребенка внутренняя потребность к свободе?

— Я ничего не имею против свободы. Но не бывает неограниченной свободы. Любая свобода заканчивается там, где она нарушает свободу другого человека.

— Вот это ему и объяснишь, он должен понять, — сам Максим как будто не понимал, что она говорила и о нем в том числе.

— Если ты этого не понимаешь, как это может понять ребенок?

Максим добродушно улыбнулся:

— Я особенный, если ты этого не видишь, мне все можно, — он, казалось, шутил. — Но речь не обо мне, а о мальчишке.

— Мне не хотелось бы восхищаться музыкой, которую не слышала и хвалить то, чего не знаю.

— Не нужно ничего хвалить, скажи, что тебе нравится, а с чем хочешь поспорить. Вызвать его на дружеский разговор — вот в чем идея.

— Идея вроде неплохая, но если он поймет, что я полный профан, решит, что я к нему подлизываюсь.

— Значит так — сейчас едем ко мне, и слушаем музыку, названия альбомов я тебе напишу.

На следующий день после последнего урока, Таня зашла к 5-му «Б» в кабинет истории и, при свидетеле — учительнице истории, вернула Диме плеер. Потом она увела его в свой класс, и там сказала, что взяла его кассету переписать. План Максима оказался удачным, накануне они не только слушали музыку из его коллекции — многое она уже слышала во время томительных ожиданий в машине, сопровождая Максима по делам, — кроме того, Максим немало рассказал ей интересного о российском роке. Разговор с Димой получился непринужденным, ей не понадобились никакие записи, она говорила о том, что ей понравилось, и что она запомнила. Для Димы это было откровение, и под конец он смотрел на нее не только с уважением, но и восхищением. Но эта была лишь тоненькая ниточка, связавшая учителя и ученика.

Шла последняя неделя уходящего года. Она тянулась настолько медленно, что, казалось, никогда не закончится. Но вот оценки за четверть были выведены (Ильин таки переписал контрольную на три), прошли родительские собрания, новогодние утренники и вечера.

Впервые в жизни, несмотря на внешние атрибуты праздника, того особенного, радостного настроения не было. Таня не была суеверной, но перспектива встречать Новый год с Максимом не радовала.

После того, как она пожаловалась Максиму, что ей нечего надеть, он свозил ее на барахолку. Там она купила себе модные брючки, но затруднилась с выбором кофты — ей понравились сразу две. После раздумий она купила ту, что практичней, которую можно надеть и в школу, и в ресторан, к тому же она была дешевле. «Ты как серая мышка», — проворчал Максим и вознамерился купить ей другую, более яркую и нарядную вещь. Но Таня не могла позволить ему этого, и заплатила за кофту сама, выложив последние деньги. У нее осталась мелочь, рублей пять, но до зарплаты нужно было дожить всего три дня. Там же на барахолке она загляделась на гарнитур нижнего белья, но при Максиме не стала прицениваться, тем более что и денег не оставалось.

Встречали Новый год у Максима. Данилов-старший с женой праздновал в городском Дворце Культуры, поэтому до утра квартира была в их распоряжении. Она пришла в новых брюках и блузке, которую почти вынудил купить Максим. Минут за пятнадцать до Нового года девчонки принялись судорожно теребить Максима, требуя, чтобы он дал каждой по ручке и листку бумаги. Кто-то накануне слышал по телевизору, что для того, чтобы в Новом году исполнилось желание, нужно его написать на бумаге, а когда начнут бить куранты сжечь этот листок, пепел бросить в фужер с шампанским и выпить его до дна. И все это нужно успеть под бой курантов, за двенадцать ударов, иначе — жди следующего Нового года.

— А можно писать только одно желание? — спросила Света. — У меня столько желаний, я не знаю, что выбрать.

— Пиши все, — распорядился Женя, — и не забудь записать туфли на шпильке. Давай, я буду диктовать тебе по пунктам.

— Не мешай, я уже придумала.

Эта пара уже имела много общего.

Таня тоже написала желание на листке, оторвала лишнюю бумагу, оставив только заполненный словами клочок, свернула его. Максим предложил зажигалку, но она попросила спички. Ровно в двенадцать поднялась страшная суета. Девчонки торопили Максима, чтобы он быстрее открывал и разливал шампанское, визжали, обжигая пальцы, ребята кричали «с Новым Годом!». Последний глоток Таня выпила с последним ударом курантов.

В два часа ходили на городскую елку, ночь была не холодной, минус десять и без ветра. Гуляющих у елки было много: ряженые, с гармошками, с выпивкой — народ веселился, кто как мог. Максима, действительно, «знала каждая собака»: каждый второй поздравлял его с Новым годом, каждый третий предлагал выпить тут же, под елкой. К четырем часам вернулись — встречать Новый год по московскому времени. Закусив, потанцевали и шумной толпой снова пошли на елку, устроили катанье с горок. Тане тоже было весело. Она вспомнила прошлый Новый год, тихо проведенный с Ольгой у телевизора. Катались стоя, сидя, по одному, парами, паровозиком. Но с самой высокой деревянной горки Таня не могла решиться проехать стоя. Неожиданно с двух сторон ее под локотки подхватили Саша и Костя. Поднявшись наверх, вместе скатились с горки, стоя на ногах. Съехали удачно, но уже в конце ледовой дорожки Саша споткнулся о лежавшую картонку, и они все втроем упали.

— Хватит валяться, — подошел Максим и помог ей подняться.

Старательно стряхивая снег с ее пальто, он отвел Таню к елке. Лесная красавица была установлена на высокой площадке, сколоченной из досок, и торжественно возносилась в небо. Она была украшена бумажными фонариками и электрическими гирляндами, на нижних ветках елочных игрушек практически не было, но Максим на ближней к ним ветке заметил нечто бесформенное, больше похожее на мешок, а не елочное украшение. Это его заинтересовало. К ним подошел Женя, Светкин жених.

— Помоги мне, — попросил его Максим, — хочу посмотреть, что это там странное висит на ветке.

Они вдвоем подошли поближе к деревянному основанию высотой в человеческий рост. Женька присел, и Максим, наступив на его плечо, подтянулся и забрался на самый верх. Он залез по стволу к ветке и сорвал сверток.

— Это тебе, лови, — бросил он его Тане.

От неожиданности Таня растерялась, но бросок был настолько точен, что ей оставалось поднять руки и прижать пакет к себе, чтобы не уронить. Это был прозрачный полиэтиленовый мешок, с вложенным свертком и листком бумаги, на котором фломастером было крупно написано «Таньке К. от Деда Мороза». Когда и как он успел подвесить этот пакет на елку, если снял его только с помощью Жени?

— Везуха тебе, Танюша, — Максим ловко спрыгнул с площадки, и уже стоял рядом с ней. — Ты, очевидно, была послушной девочкой в прошлом году. Давай вскрывай. Мне тоже интересно, что тебе подкинул старый дед. Меня он с третьего класса перестал баловать, после того как я дернул его за ватную бороду.

Таня сняла варежки и развернула сверток. Это был гарнитур нижнего белья, такой, какой она видела на барахолке. Она стала быстро засовывать его обратно — рядом стоял Женя. Максим был доволен, он походил на мальчишку, озорного мальчишку. К ним подошли остальные ребята.

— Я замерз. Может по домам? — предложил Саша.

— Пойдемте, а то еще подарок надо примерить, — Максим обнял Таню за плечи.

Автобусы еще не ходили, и все пошли пешком. Таня с Авророй жили в одном районе, провожали их Саша с Максимом. Когда Таня с Максимом свернули к ее дому, Саша пошел с Авророй дальше.

Они были дома в семь утра. Возвращаться назад у Максима уже не было никаких сил.

Первое, что увидела Таня, проснувшись в час дня — спящего Максима, близко-близко, лицо к лицу. Его дыхание холодило кожу на плече, она прикрыла плечо одеялом. Он открыл глаза.

Начался новый 1990 год.