ВОЛЫНЬ
1
Разлеглись поля в просторах, —
Чтоб не сглазить, нет конца им, —
Разлеглись по-человечьи,
Лица кверху обратя.
Шелковистый слышен шорох —
Это, ветром пробуждаем,
Колос на своем наречье
Что-то шепчет, как дитя.
А кругом шумят дубравы,
Войском зеленоголовым
Выстроились — хоть стволины
До единой сосчитай!
Ждут, по-юношески бравы,
Чтоб приказом или зовом
Некий богатырь былинный
Прогремел из края в край...
Вдаль, за счастьем для округи,
Реки тянутся беззвучно,
Что ни встретят по дороге —
Норовят увлечь вперед,
И вослед любой речуге
Вереницей неотлучной
Берега ползут, отлоги,
Направляя водный ход.
2
Понавалены хатенки,
Что котомки, в отдаленье,
И кумятся с грудой груда,
Лежа в травах и пыли,
От больших дорог в сторонке,
В мире и благоволенье,
Будто бы невесть откуда
Их на ярмарку снесли.
Будто помелом чудесным
Кто-то, ревностью пылая,
Из просторов отдаленных
Всех сюда посмёл их вдруг, —
И пошли в соседстве тесном
Коротать года в том крае
Сонмы сёл одноименных,
Городков и весей круг.
Уточек на речку шибко
Гонят девочки-резвушки;
Мчаться полем что есть духу —
Их любимая игра.
Небеса глядят с улыбкой
На мальцов из деревушки, —
Одному влепили плюху
У крестьянского двора.
3
У местечка у любого
Встретишь древнюю ограду
С валом, с вышками для стражи,
С пустырями в их кольце,
И придут на память снова
Битвы, что столетья сряду
Здесь кипели: приступ вражий,
Дым и пламя в крепостце...
Человек колодец роет,
А соседи трутся сзади
И на труд его часами
Смотрят, потеряв покой,
Если ж вдруг он кость отроет,
Затрубят во всем посаде,
Что скелет, мол, найден в яме,
Найден клад бог весть какой...
Он, усилия удвоя,
На монету вдруг наткнется,
И, блюдя обычай старый,
Спрячет он ее, — и вот
Вольной птицей полевою
По просторам весть несется,—
Из села в село мажары
Весть развозят круглый год...
Путь наезжен — без надсада
В нем звучат колес напевы,
И коням не ошибиться,
Без вожжей идя в пути.
Встретятся возы — и надо
Одному свернуть в посевы.
Знают кони — там пшеница,
Не решаются идти...
Кони вдаль плетутся вяло,
Клонит возчика дремота,
Пассажир щекочет щеки
Стебельком ему слегка.
«Спишь?» — «Избави бог! Нимало!
Просто так — припомнил что-то...»
Небеса добры, глубоки,
Дружелюбны облака...
4
Тянет петь в дорогах края
Вольно и звонкоголосо,
Петь о том, что нет желаний,
Был бы только окоем,
Только шла б, не отдыхая,
Вдаль телега и колеса
Пели в хлебном океане
О бездумном, о своем.
И поют, поют дороги,
Братски льнущие друг к дружке
И оплетшие поселки,
Как веревочная сеть.
День и ночь их топчут ноги,
День и ночь на деревушки
Прут возы, и щебень колкий
Не перестает хрустеть...
Едешь волею-неволей,
У дорог в плену везде ты...
Рожь стоит там, тень отбросив,
Ребятишки ль гонят скот?
Нет, подводы средь раздолий
Без числа растут с рассвета,
И пасутся средь колосьев
Их колеса — чуть восход.
И тоскуешь по подводе
В утро светло-голубое,
Тянет ехать до заката
Под колесный стук и гром...
Вслед за солнцем в синем своде,
Вслед за облачной гурьбою
Ехать — и, прибыв куда-то,
Расплатиться серебром.
5
У корчмы, в тени укрытой,
С лошадей снимают шорки,
И к сараю, где криница,
Их ведут на водопой.
У криницы ждет корыто.
Вот уходят вниз ведерки,
Вытащив их, пьет возница,
Загорелый и рябой.
Жадно пьет, жарой измаян…
И к студеным ведрам кони
Тянут губы в легкой дрожи.
Посвистит им молодец,
Крикнет: «Овсеца, хозяин!..
Рыжий, не спеши, не гонят,
Для тебя достану тоже!» —
Да и сплюнет под конец.
Повалявшись по бурьяну,
Лошаденки в путь готовы.
Скручивает он цигарку:
«Затянусь-ка напослед.
Упряжь ли в порядке, гляну,
И пошли стучать подковы,
Лишь на рыжего я гаркну,
И — версты в помине нет...»
6
Искони живется славно
Края баловню — Горыни.
То в полях средь разнотравья,
То в лесах, где глушь черна,
Берега обходит плавно,
Вся как кубок, полный синей,
Свежей влаги, — хоть за здравье
Осуши ее до дна.
Гонит волны в хлипкой пене
Из дубравы и в дубраву,
В зной и стужу цвет меняя
Расторопных струй своих.
Шепчут боры: «Из владений
Наших что тебе по нраву?
Выбирай, Горынь родная,
Лучшее бери из них!
Травы здесь дерев ярчее,
И как шелк песок прибрежный,
Тень прохладою богата...
Босиком к тебе в жарынь
Изо всей округи жнеи
С шутками и с песней нежной
От рассвета до заката
Всё идут, идут, Горынь!»
Виснут над Горынью боры,
Всюду их разноголосье,
Солнце сучьями тугими
Заслоняют что есть сил.
И в волынские просторы
Всё летят, летят колосья
В посвисте ветров, какими
Бог Волынь благословил...
Морщится Горынь — чего-то
Ей желается; к ней вести
Мчатся с юга... Взоры жмуря,
В даль безвестную плывет...
Всю Горынь берет дремота,
Ей тепло и знобко вместе.
Прошумит в вершинах буря,
И яснеет небосвод...
7
День проездив, перед зорькой
Станут на дворе трактирном,
Лошаденок тихомолком
Распрягут, осмотрят кладь,
Вытянут по рюмке горькой,
Пирогом закусят жирным
И уже не знают толком,
Что еще им предпринять.
Что в трактире за духмяны!
Там в ломтях на стойке студень.
Мягкий, земляной, щербатый
Глиною посыпан пол.
С четвертью корчмарь румяный
Вертится среди посудин, —
Там и чувствуешь себя ты,
Будто бы в свой дом пришел.
Убраны коржи со стойки, —
Сбыту нет им, зачерствелым,
Пряник заперт в шкаф старинный.
«Ну, честной проезжий люд,
Хватим-ка еще настойки!
Что слыхать на свете белом?»
Отвечают с важной миной:
«Что? Живут да хлеб жуют...»
8
Люди в каждом городишке
Взад-вперед снуют жучками
Или же толкутся, стоя
В переулочках кривых.
Кто-нибудь, поймав вестишки
В суетне, в немолчном гаме,
Мчится, как дитя большое,
Высыпать соседям их.
Там, о времени не зная,
Закусить чем свет садятся,
Смерклось — спать идут, ведь надо
Встать с коровою как раз.
Знают лишь от века в крае,
Как молитвенник и святцы:
Если с поля гонят стадо,
Стало быть, уж поздний час...
Вот по уличкам поселка
Поспешает, вам неведом,
Человек, — в нем столько прыти! —
Заработком увлечен,
Мчится он, жужжит, как пчелка...
Если же пуститься следом
И спросить: «Куда бежите?» —
Толком не ответит он...
Да и знать ему нет нужды!
Что имеет он, безвестный,
И чего бы несомненно
Он хотел в своем дому?
Он, вопросов этих чуждый,
Скажет: есть, мол, царь небесный,
Значит, о судьбе вселенной
Печься только лишь ему!..
9
Вот и сумерки настали.
От возов и от скотины
Пыль над шляхом: всё стремится
В нетерпенье ко дворам.
На дверях — замков медали,
Все завалинки — из глины,
Хорошо на них сидится
В тихий час, по вечерам.
Едут люди с сенокоса
Посреди ржаного моря.
Едут — и на всю округу
Песню грусти тянут в лад.
Девушка, откинув косы,
Начинает; парень, вторя,
За руки берет подругу,—
Оба опускают взгляд.
Запевающей деревне
Отзывается вторая;
Две другие поневоле
Пристают; звучна, проста
Песнь — и что ни миг душевней,
И, в раздумие впадая,
Всё внимает ей, доколе
Не сгустится темнота.
Вот зажглись среди равнины
Огоньки — их взор не зорок!
Будто бы во тьме чего-то
Ищут ревностно, без слов.
Вот погасли — до едина —
Керосин, как видно, дорог!
Знать, домишкам спать охота, —
Спите, спите, добрых снов!
10
Подъезжая под местечки,
Видишь кладбище с оградой,
Двор корчемный чуть подале
И аптеку заодно.
Через рвы лежат дощечки,
Коз найдете, если надо,
Молотилку пожелали —
Поезжайте на гумно.
С каждою корчмою здешней
Дружит вывеска из жести,
Зелень крыши, и собаки,
Словно львы, и двор, и сад.
Зреют раньше в нем черешни,
Чем в других садах предместий,
На заборах (помни всякий!)
Гвозди понабиты в ряд.
Но до них какое дело!
Ветви, спелый плод склоняя,
Тычутся в глаза листвою, —
Лезть да рвать — излишний труд!
Нагрузил карманы смело
И подался... Мать честная,
Ведь плодов родится вдвое
В лето будущее тут.
На ступенях и в сторонке,
Ложку ткнув за голенище,
Ожиданием измаян,
Разный кучится народ.
Этот мнет письмо в шапчонке,
Тот со скуки в рюмку свищет, —
Дверь корчмы когда ж хозяин,
Смилостивясь, отопрет?
В день субботнего гулянья
Куст сирени молит жарко:
«Парни, девушки, с собою
Прихватите и меня!»
И, почтя его желанье,
Гроздь за гроздью рвут гурьбою.
Тщетно злобствует корчмарка,
«Жуликов» в окне браня.
А в саду: черешни, дули,
Слива рядом с крутоскулым
Яблоком окраски алой, —
Что захочется, бери!
На поляне виден улей,
Схожий с деревушкой малой;
Пальцем ткни — и грозным гулом
Рой ответит изнутри.
Вишни, тонкие, как трости,
Сплошняком стоят обычно;
Словно индюки, красиво
Надуваются плоды.
Явятся в субботу гости —
И, радушной став на диво,
Их корчмарка самолично
Потчует на все лады.
11
День горит от зноя злого.
Небеса, как губка, сухи.
Щекоча их, в мутной сини
Тучка вялая ползет.
«Боже, как кусают мухи,
Сладу с ними никакого!
Сколько развелось их ныне!» —
Слышны стоны что ни год.
Отобедав, нужно малость
Подремать, — ведь нет спасенья
От свирепых мух, от жара, —
О, как в полдень он тяжел!
Трупом площадь распласталась,
Рты раскрыты, храп, сопенье...
И — на страже у товара —
Дружно вьется пара пчел.
Городишко впал в истому.
Пусты лавки — нет почина...
Мимо них снуют часами
Вихри пыльные одни.
Крамарь [15]Крамарь – торговец в мелочной лавке.
поболтать к другому
Ходит; на ступеньки чинно
Сядут — и клюют носами
В жидкой и сухой тени.
Снится им умалишенный:
В полушубке нараспашку
Одиноко по майдану [16]Майдан (укр.) – площадь.
Он проходит вдалеке.
Знойным солнцем обожженный,
Он, как лист, жует рубашку,
Он шатается, как спьяну,
Стиснув камень в кулаке.
От мясной — он к бакалее:
Нюхает сухие кадки;
Задержавшись на пороге,
Из бутылки масло в рот
Льет, дрожа, как в лихорадке.
Крамарь — палкою в злодея,
Угодил он прямо в ноги —
Прочь спешит, хромая, тот.
Как велит обычай старый,
Торг в четверг идет горячий,
В понедельник в лавках бойко
Что ни есть распродают.
Так сменяются базары,
И, друг другу вновь удачи
Пожелав, густой настойкой
Чокаются там и тут.
Нагружают воз за возом
Всякой всячиной занятной
И пускаются из дому.
Вот уж на пути большом
Городок один к другому
Медленным ползет обозом,
Чтобы, заваль сбыв, обратно
Воротиться с барышом.
Но в особенном почете
В том краю благословенном
Конский рынок — за чертою
Сельской или городской.
Маклер с тростью на отлете,
В лапсердаке [17]Лапсердак – долгополый кафтан.
неизменном,
Вея блеклой бородою,
Там толчется день-деньской.
Набежит на рынок свора
Забияк — вокруг сначала
Рыщет, разводя руками,
А потом, среди людей
Матерого сцапав вора
И осыпав тумаками,
Вопиет, что опознала
Выкраденных лошадей.
Кони ржут и брызжут пеной,
Свищет кнут — в галоп короткий
Их пускают — ветер-кони!
Вот уж торг заводят там
Немцы — каждый в балахоне
И с подстриженной бородкой.
Вот, сойдясь в цене, степенно
Ударяют по рукам.
В зубы поглядят пытливо
Лошадям — и прочь с базара:
Спрыснуть сделку, рассчитаться
Завернут в шинок тотчас.
«Зверь — вот этот, с красной гривой!
Пегому как раз он пара...»
Вот народ — в шинке, в прохладце,
Глянь, идут и скамьи в пляс.
Обтирая лоб и скулы,
Содовую пьет без счета,
Пьет — и жаждою томится
Продавец. Прищуря взор,
Фыркает: «Тепла водица!»
Пьет сосед, весь мокр от пота,
Прочь отходят балагулы [18]Балагула – извозчик.
,
Кончив дельный разговор.
12
В путь тряпичники с мешками
Выступают на рассвете.
Тощи, полуголы, босы,
Палки выставя вперед,
Осторожными шажками
Ходят женщины и дети, —
Ворошат они отбросы,
Каждый что-нибудь найдет.
И мешкам пихают в зевы
Всякий хлам рукой проворной,
И мешки, раздувшись важно,
Множатся года и дни;
Без распашки и посева
Так вот и растя упорно,
Ближней фабрикой бумажной
Бредят, грузные, они.
Станет вдруг молва глухая
Всем тряпичникам известна, —
Смотришь, скопом сухопарым
Устремляются сюда:
Пыль клубя, возы с товаром
Тянутся в степи окрестной, —
Словно тучи, распухая,
Их чернеет череда.
В гости из большого мира
Приезжает днем счастливым
Коробейник: он с набором
Колец, брошек без числа.
Блещет на колечке дивом
Синий уголек сапфира,
И люба девичьим взорам
Брошка — медная пчела.
И обступят понемножку
Коробейника в местечке
Девушки из всей округи;
К пальцам толстым наугад
Примерять начнут колечки.
С хламом побегут прислуги:
Тряпку дашь — получишь брошку,
Обменяться каждый рад.
13
Доверху полны подвалы.
Громоздятся на подводах
Горы овощей и хмеля —
С урожаем повезло!
День приходит запоздалый
И — торопится на отдых;
Пробежит еще неделя,
И — развеется тепло.
Ищут в поределых травах
Место теплое утрами
Ребятишки на пригорке, —
Грустно солнце светит им.
В кучи сметены ветрами
Листья... Бедняки, собрав их,
Растирают, курят — горький
И душистый вьется дым.
Освежил рассвет крылечки
И на крыши сбросил иней.
Камышом, листвою прелой
Пахнет в воздухе сыром.
Нет купальщиков на речке,
Лишь кассира встретишь ныне:
Он купаться ходит смело
До морозов — день за днем.
Впрочем, утверждает каждый,
Что детина тот могучий
Тронулся, избави боже...
Прачки — слух идет в селе —
Видели его однажды:
На заре, в мороз трескучий
Лез он в прорубь без одежи —
Было это в феврале.
К вечеру, глядишь, по стеклам
Дождь стучит, косой и колкий;
Свесясь, как мотки шпагата,
Тучи низятся к земле.
И под небосводом блеклым
Ловят, ловят их проселки
И проезжих торовато
Оделяют в мокрой мгле.
Дождь три дня над деревенькой
В ней сухой не сыщешь кочки.
В узких улочках вдоль прясел
Бурный катится поток.
Выставляет кадки, бочки,
Чтоб намокли хорошенько,
Всякий, кто еще не квасил,
Не солил на зимний срок.
В липкой жижице на мили
Потонул простор и хмуро
Возвещает: за ворота
Носу показать не смей!
Так вот лето проводили,
В осень въехав, как в болото,
Этот — неизменной фурой,
Тот — подводою своей.
14
Осень — с грязью непроезжей!
За морозцем — слякоть снова.
Но — бессильные потуги:
Одолеть зима должна!
Вот приходит первоснежье,
Кроя голизну округи,
Словно платом из льняного,
Стираного полотна.
Санный путь пролег в просторе
Так теперь езда другая;
Лошадей лишь тронь — и сани
Заскользят средь белизны.
Бодрствуют пути в тумане,
Будто снег оберегая;
Сани мчатся в снежном море,
Как под парусом челны.
Что с того, что стужей небо,
Долгой и крутой, богато.
За певучим самоваром
Нет ни скуки, ни тоски:
Учатся считать ребята,
И выигрывают с жаром
Козок, слепленных из хлеба,
Друг у Друга старики.
15
Есть в краях свои повсюду
Поджигатели и воры.
Гицель [19]Гицель – живодер.
, кем-то подстрекаем,
Наезжает что ни год,
Вот уж бабьи разговоры:
Мол, опять шалят под гаем:
Что ни год честному люду
Досаждает пришлый сброд.
Гицель с будкой обветшалой
Заявляется, кочуя.
Средь базара, спину сгорбя,
Остановится одёр.
Наутек куда попало
Мчатся псы, беду почуя;
Будто в человечьей скорби,
Молят: спрячь, пусти во двор!
Торжествуют мальчуганы, —
До ученья ли ватаге?
Пламенем горят глазенки,
Молотками бьют сердца.
Мастерит ловец арканы,
Детвора наперегонки
Псам вослед летит в отваге,
И веселью нет конца!
Судный день для псов бездомных, —
Не уйти им от расчета:
«Этот смерть обрящет в муке,
Выживет на время тот».
Настигает жертв охота
Даже в уголках укромных.
Лишь аптекарь «на поруки»
Своего щенка берет.
Любопытствуя, в окошки
Утром ранним кинут взгляды:
Никого не приневолишь —
Гицеля простыл и след!
Что ж? Пускай журятся кошки!
Вот так парень — хвастовство лишь!
Псы же сами, думать надо,
Сдохнут через пару лет.
Лишь вдали, где тын понурый,
Шесть худых собак недобро
Оскаляются в канаве,
Обретя судьбу свою.
Лапы вместе, сняты шкуры;
Спят они, нагие ребра
Солнцу знойному подставя, —
Спят и снятся воронью.
16
Лекаря имеет всякий
Городок, и адвоката,
И доносчика... Чуть ветер
Вздует пламя где-то вдруг,
Побежит со звяком ведер
Рой соседей, кинув хаты,
И стекутся вмиг зеваки,
И сомкнут гудящий круг.
Погибают до единой
Лавки... И от дома к дому
Ходит, за грехи наказан,
Погорелец в злой тоске.
На ухо один другому
Шепчет — дескать, видел раз он,
Как поблизости детина
Рыскал с банкою в руке.
«Лишь к зиме набили клети,
Как послал господь невзгоду —
Будь всеведущ, как пророки,
Отвратить беду сумей!»
Этот — как опущен в воду,
Стиснут рот, в морщинах щеки,
Вон из кожи лезут дети,
Утешая матерей.
Полон город женским воем,
Грудь царапает иная,
Черная пришла суббота —
Не смолкают плач и стон.
«Цыц! Мы лавки вновь построим!» —
Причитанья прерывая,
Вдруг выкрикивает кто-то,
Выкрикнул — и сам смущен.
Вот неделя, вот другая,
И Бердичев, франт чванливый,
Заявляется с кредитом:
«Слово честное — залог!»
Он, товар хваля, твердит им:
«Нужно брать, не рассуждая,
Соглашайтесь — и счастливой
Ярмарки пусть даст вам бог!»
Только минул день субботний,
Смотришь, ввозят доски, бревна;
Начинают строить рьяно;
Спор заводят меж собой,
Лая друг на друга, словно
Шавки из-за подворотни:
Место посреди майдана
Хочет захватить любой.
У проселка посвободней.
По примеру городскому,
Скоро весь завален тесом
Он, как грудой мертвых тел.
«Дал бы место хоть колесам, —
Говорит сосед другому. —
Дом возводишь, а сегодня
Погреб строить захотел!»
Ссорятся, приходят к миру:
Вновь продажа, купля снова;
Крышу хочется повыше, —
Ставь на долгие года!
Выстроены по ранжиру,
Свежей краской блещут крыши:
Глянь, к пожару вновь готова
Стройных лавок череда.
17
Не пришла однажды с луга
Лошадь с доброю уздечкой;
Как-то две коровы к сроку
Не вернулись в хлев. И вот
Высыпало всё местечко,
Взволновалась вся округа,—
Поутру идут к «пророку»:
Он лишь, дескать, их найдет.
Годы средь поселков местных
Он кружил, как бесноватый, —
То ль возница, то ль в погоне
За наживою делец.
С юности он завсегдатай
Пестрых ярмарок окрестных;
Все ему знакомы кони
В крае из конца в конец.
Он в хибарке одноногой
Проживает на погосте...
Дни проводит за Гемарой [20]Гемара – часть Талмуда.
И дела вершит старик.
Худ он — кожа лишь да кости,
Заикается немного,
Но любую — жулик старый —
Разрешит загадку вмиг.
Люд он встретит на пороге
С видом грустным, но достойным:
«Что-нибудь стряслось, сыночки?
Подозренье на меня?
Все обследую дороги!»
Можно быть вполне спокойным:
Словеса его до точки
Сбудутся — того же дня.
Но когда малы утраты —
Самовар, часы стенные, —
То к нему ходить бесплодно,
Крест на них поставь тотчас.
«Что тебе еще угодно?» —
Спросит он, к стене прижатый.
«Ты замашки брось дурные», —
Скажет он, прищуря глаз.
Если ж не велит он, нужно
Слушаться его... Из дома
Исчезая беспричинно,
Он к вечерне — тут как тут.
«Дока этот старичина
В лошадях», — толкуют дружно.
«Как букварь, ему знакомо
Это дело», — бает люд.
Пасха — в белом он наряде;
Молится усердно богу;
Бодрствуя, всю ночь Агаду [21]Агада – пасхальный обряд.
Он читает... Верой сыт,
Лишь мацу неделю сряду
Он вкушает понемногу...
Льнут к его окошку, глядя,
Как молитву он творит.
18
Вот средь улицы, на тачке,
Ящик: две на нем бутыли
Ярко-красного сиропа;
День-деньской сидит вдова
На припеке, в вихрях пыли.
Улица — в полдневной спячке,
Нет ни голоса, ни топа,
И хмелеет голова.
Напоказ — в коробке чайной
Жареный миндаль, ириски...
Там всегда найдешь их, глянув,
Цвель на них давно легла.
Грязная водица в миске
Для промытая стаканов,
Кружится клиент случайный —
Захудалая пчела.
Разложив, как на базаре,
Скудный свой товар, почина
Ждет старуха, ковыряя
Пальцами в ушах... Полна
Круглая ее корзина
Всяких семечек до края;
Продает, сама поджаря,
Их стаканами она.
Но с водонапорной будки,
Сверху куполообразной,
Издали доходит спорый,
Бодрый, неуемный гуд.
Днями и ночами (шутки!)
Не стоит ни мига праздно.
Слышно, золотые горы
Там без устали гребут!
Кто же в силах с ней сравниться.
«И в субботу — вот проклятье! —
Отпускает людям воду», —
Слышен вдовий шепот злой.
«Чтоб добра вовек не знать ей,
Боже, чтоб ей развалиться!
Но — несчастьям нет к ней ходу,
Хоть о стенку головой!»
19
Дни за днями, словно миги,
Пролетают бесполезно.
От поездки ошалелый,
Вновь еврей в своем дому.
Вот приходит «китель белый» [22]«Китель белый» – полицейский
,
Предлагает он любезно
Расписаться в толстой книге
И дает листок ему.
Он в карман листка не прячет,
Он — к соседу: «Вам понятно?»
Трепеща, супруга вскоре
В дом во всю вбегает прыть,
На щеках алеют пятна...
То — повестка! Должен, значит,
Быть свидетелем он. Горе!
Что он станет говорить?
Но — зовут — идет на зов он,
Ведь шутить нельзя с властями!
Руки за спину, рысцою
В суд спешит он, страх тая.
Возвращается, взволнован
Садом, разными цветами
И ограды высотою —
Здорово живет судья!
«Я б, признаться откровенно,
Продал этот двор обширный,
Поживился б золотыми, —
Только бы господь помог.
Любо торг вести с такими —
Глядь, урвешь кусочек жирный, -
Здесь же скачешь ежедневно,
А в итоге — лишь плевок!»
20
Ждет весна, когда сменить ей
Зиму, полную упорства.
Медленно отходит лето
У проулков на руках.
Осень, в желтое одета,
Лист дерет рукою черствой,
Но светло ее прибытье,
Рады гостье в городках.
Время так проходит тихо,
Как для пчел в степной долине.
Встав с зарей, ушел из дому —
И пропал средь пустырей.
Кровь согрелась — разве лиха
Не хватает молодому!
Что? Со скарбом воз? — С Волыни
Собирается еврей.
И, во все концы открыты,
Ежатся во мгле проселки,
Лежа с тропами в обнимку
Под сырым ее холстом...
И стучат, стучат копыта,
И леса склоняют челки,
Глядя, как бежит сквозь дымку
В мир бескрайний путь с путем.
1918
Перевод Д. Бродского