Пролог. 18 августа 1992 года. Военный госпиталь под Санкт Петербургом

Закрытый военный госпиталь для командного состава Министерства обороны представлял собой старинную виллу-дворец, выкупленную государственной казной и превращенную в нечто среднее между госпиталем и санаторием. Здесь не столько лечили, сколько долечивались на природе, набирались сил, чтобы снова встать в строй. К сожалению, к старому, причудливой итальянской архитектуры зданию пристроили новое — обычную, пусть и закрытую со всех сторон стеклянными панелями примитивную семиэтажку — здоровенный и уродливый корпус, ставший архитектурной доминантой на местности и портящий весь ландшафт. Хорошо, что остался огромный смешанный, в основном сосновый бор, с посыпанными песком дорожками и удобными скамейками на каждом шагу. Сидеть в таком вот бору, вдыхать свежий лесной воздух было даже не столько удовольствием, сколько одним из лечебных мероприятий, довольно эффективным, кстати…

Сейчас, по одной из дорожек, вглубь леса довольно быстро шагал среднего роста, крепкий на вид человек, на вид лет пятидесяти, с проседью в волосах и бороде, в форме казачьей конвойной стражи без знаков различия. В руках у человека был большой серый пакет. Видимой охраны у него не было — возможно, она скрывалась где-то неподалеку, а возможно и вовсе — осталась у ворот, ибо в государстве, которым правил этот человек, после недавних бурь вновь воцарилось спокойствие, и бояться ему было нечего. Тем более, нечего ему было бояться среди офицеров его собственной армии, в которой когда то служил и он сам. Встречные врачи и долечивающиеся офицеры уже привыкли к его визитам сюда и при встрече отдавали честь, как это было предписано придворным этикетом и армейскими уставами. Человек кивал в ответ и шел дальше.

Тот, к кому он пришел, сидел в беседке, на самом краю соснового бора, в одиночестве. Его желание побыть в одиночестве уважали — и вовсе не за то, кем он был, а исключительно за то, что он сделал. Цесаревич на удивление быстро поправлялся с тех пор как пришел в себя и светила медицины, совсем недавно боявшиеся давать прогнозы, теперь стыдливо опускали глаза…

— Как ты? — коротко спросил государь, неуклюже присаживаясь рядом на невысокую деревянную скамейку — тебе, кстати, Ксения пакет собрала. Просила передать. Ну и я кое-что добавил от себя, не знаю, можно ли…

— Пока нет — ответил цесаревич — но скоро будет можно… Как Ксения?

— Как всегда. Источник проблем. Занимается тем, чем не пристало бы заниматься благовоспитанной девице из хорошей семьи. Она думает, что может скупить всю Россию… Не сразу, конечно, годам к сорока…

— Возможно, она и сможет это сделать… — задумчиво сказал цесаревич Николай — и тогда мне придется царствовать, но не править. Как это сейчас модно говорить: «бабло побеждает зло», правильно?

— Нет, неправильно — сухо сказал государь — государство, живущее по такому принципу, обречено на гибель. Там, где «бабло», как изволит выражаться твое поколение, «побеждает зло» — оно побеждает не только зло, оно побеждает и честь, и достоинство и верное служение. Не все измеримо «баблом». Впрочем, довольно об этом. Я хочу спросить, какие у тебя планы на будущее?

— Планы? — цесаревич пожал плечами — думаю, они несовместимы с твоими. Вернуться в часть, верней в то, что от нее осталось. Служить дальше. Наше знамя осталось с нами — значит, и дивизию мы возродим. Пусть даже из пепла.

— Ошибаешься — сказал государь — это как раз в моих планах. Сегодня я подписал высочайшее повеление на этот счет. Шестьдесят шестая десантно-штурмовая дивизия приобретает статус придворной и перебазируется под Санкт-Петербург, где включается в состав частей лейб-гвардии. Тебе, после выздоровления, конечно, надлежит подобрать место для ее дислокации — не дальше пятидесяти километров от Царского села.

— Для чего? — цесаревич скривился как будто от боли — я же просил… Я обычный офицер армии и не стоит…

— Стоит! — возвысил голос государь — как раз таки стоит! Ты не просто офицер, ты будущий государственный деятель и Император Всея Руси! Это — твой крест, твое служение и ты не смеешь забывать о нем!

Цесаревич угрюмо молчал.

— Как ты считаешь — спокойнее спросил император — все закончилось?

Цесаревич поднял голову, посмотрел на отца, с удивлением отметив, как тот постарел за последнее время. От средних лет, подтянутого мужчины, умевшего нравится женщинам, не осталось и следа — теперь перед ним был пожилой, отягощенный проблемами, требующими немедленного решения, человек.

— Что им еще надо…

— Что надо? Им надо уничтожить нас — ответил Государь — и не за то, что мы что-то совершили, или что-то умышляем против них, нет. Просто у нас есть богатая земля, трудолюбивый народ, мы слишком большие и сильные. Мы существуем, мы сильнее их — и это достаточный повод для того, чтобы желать нам гибели.

— Почему бы тогда не уничтожить их?

— Потому что тогда мы станем такими как они. Если ты победил — но стал при этом негодяем — в чем же смысл такой победы? В том, чтобы стать негодяем? В том, чтобы одним негодяем на Земле стало больше? Я не хочу становиться негодяем, таким как они. А ты должен готовиться принять власть — потому что в любой момент это может потребоваться.

Цесаревич невольно вздрогнул, взглянул на отца — он был спокоен и тверд, как всегда.

— Они попробовали нас на прочность. Всех нас. Они напали на нас — и получили такой урок, который запомнят надолго. Возможно, до того, как они осмелятся напасть снова, пройдет лет семьдесят, а, скорее всего, меньше. Но кое-что они попытаются сделать и раньше. Ты читал «Конец эпохи ядерного сдерживания» фельдмаршала Лотиана?

— Нет.

— А должен был. Куда интереснее, чем устав и эти ты и займешься, когда выйдешь отсюда. Фельдмаршал Лотиан умный и прозорливый полководец, он нашел слабые места в концепции гарантированного ядерного взаимоуничтожения, которая уже несколько десятилетий не дает свершиться новой большой войне. Он написал, что если в стране вооруженный мятеж и гражданская война, если ее руководство убито — то никто не сможет нажать на ядерную кнопку и это страну можно брать голыми руками. Индивидуальный террор в сочетании с молниеносными ударами по жизненно важным точкам обреченной страны — вот новая концепция ведения войны Британии. САСШ пока ничего не хочет слышать, идут даже разговоры о коалиции между нами и САСШ, о совместной разработке астероидного пояса — но это пока только слова. [Разработка астероидного пояса — в этом мире космические технологии развивались быстрее. В 90-е годы уже стоял вопрос о том, чтобы исследовать астероиды на предмет наличия в них цветного металла и если исследование показывало, что металла там много и разработка рентабельна буксировать его, переводить на околоземную орбиту и там добывать этот металл. Проект это был вполне реален и окупаем в отличие от бессмысленных полетов на Луну]

Коалиция была бы чрезвычайно выгодна, прежде всего, для самих САСШ — но ей не дадут свершиться. Помимо публичной власти в САСШ, которую они считают демократической, есть и тайная власть — власть старых европейских денег. Прежде всего, это деньги британцев и бежавших из страны французов — и они разрушат все коалиционные планы, с Россией им нужна война, а не мир.

Цесаревич что-то хотел сказать, но государь предостерегающе поднял руку.

— Дослушай до конца. В мире неспокойно и с каждым днем становится все неспокойнее. Африку так и не удалось окончательно замирить, а у Германии не хватит сил, если она взорвется. Британцы этому взрыву, конечно же, помогут. Персия, хотя и является нашим протекторатом и партнером по нефте-газовому картелю — одновременно она закрывает глаза на радикальный исламизм, направленный против нас. Шахиншах готов за деньги приютить кого угодно, лишь бы это не было направлено против него самого. Италия и Австро-Венгрия слабнут, за их колониальное наследство развернется нешуточная борьба. Япония посматривает на нашу Сибирь, им мало половины Сахалина и островов, они хотят захватить как можно больше, хотят выбить нас из Порт Артура. Наступает эпоха войн — и мы должны быть к этому готовы. Поэтому, шестьдесят шестая передислоцируется в Санкт Петербург, в течение года-двух нужно ее подтянуть до уровня дивизии особого назначения. Случись что со мной — ты должен будешь принять власть. И как ни странно — ты окажешься менее уязвим, чем я. Армия заслуженно считает тебя героем, в шестьдесят шестой дивизии ты легенда. Какой бы мятеж или переворот не был инспирирован из-за рубежа — армия не пойдет против тебя, потому что ты ее часть, один из тех офицеров, на которых нужно равняться. Поэтому, в случае с тобой концепция фельдмаршала Лотиана не сработает.

Цесаревич молчал.

— Подумай над тем, что я тебе сказал. Как вы говорите — с нами Бог, за нами Россия? Так вот, за тобой и в самом деле — вся Россия и ты в ответе за нее, теперь уже не меньше, чем я. А фрукты съешь все. Тебе надо быстрее поправляться…

 

Картинки из прошлого. 06 сентября 1992 года. Палермо, Сицилия

Маленький турбореактивный самолет «Лир», высвистывая моторами нудную тягучую мелодию, заходил на посадку в аэропорту Палермо «Фалькони и Борселино» — и два его пассажира прильнули к иллюминаторам, во все глаза рассматривая окрестности. Аэропорт был расположен у подножия огромной горы, самолет на фоне горы казался карликовым — этакая белая точка на фоне коричнево-серого базальта. Точка быстро снижалась, стремилась коснуться колесами пыльной бетонной полосы, пассажиры восторженно наблюдали проносящиеся совсем недалеко от иллюминаторов горные склоны, понимая что видят саму вечность…

Самолет зарулил к единственному современному и ухоженному зданию в этом аэропорту — поблескивающему стеклом бизнес-терминалу. Но, вопреки обычаям, когда прилетевших сюда на своем личном самолете бизнесменов, встречает кавалькада машин, пропущенная прямо на летное поле — патриотичные и состоятельные итальянцы из машин предпочитали представительские «Ланчия» и «Альфа-Ромео». Цвет предпочитали обычно не черный, как русские и американцы, не серый как германцы — а темно-синий…

Но этот самолет никто не встречал, его даже в полетный план внесли за день — хотя обычно вечно спешащие бизнесмены и купцы так и делают. Как только самолет замер на положенном ему месте — дверь, ведущая в пассажирский салон самолета, откинулась, превращаясь в удобный трап. Из самолета вышел один из пассажиров, осмотрелся по сторонам и неспешно отправился в здание бизнес — терминала. Пешком…

Человеку этому был на вид лет сорок. Крепкий, коренастый, среднего роста, с тонкими седыми усами, короткой стрижкой и постоянно шныряющими по сторонами глазам, тепла в которых было не больше, чем в выброшенных прибоем на пляж окатанных волнами голышах. Черные, поблескивающие, никогда не остающиеся без движения глаза, по которым прочесть мысли этого человека было совершенно невозможно. Одет он был в неприметный, недорогой серого цвета костюм, в руках держал кейс.

Таможенный контроль в бизнес-терминале совсем простой и примитивный, для итальянцев понятие «уважаемый человек» — не пустой звук, а для сицилийцев — тем более. На контроле человек предъявил новенький, в темно-синей обложке с золотистым гербом британский дипломатический паспорт на имя Найджела Мартина и его, как это и полагается по Венской конвенции, пропустили без досмотра. На плохом, с сильным акцентом итальянском человек попросил его подвезти до основного здания аэропорта, что и было незамедлительно выполнено — ради таких случав в бизнес-терминале всегда держат несколько легких тележек на электротяге, похожих на те, которые используют в гольф-клубах, только с полностью закрытой кабиной.

В аэропорту Палермо человек никогда не был — но войдя в него, сориентировался мгновенно и подошел к стойке «Hertz rent a car», оформленной в фирменные серый и черно-желтые тона. Расплатившись корпоративной карточкой Visa (здесь лучше было платить так, наличными всегда платила мафия) взял напрокат пожилую серую Альфа-Ромео — пожилую это относительно, в прокатных фирмах совсем старых машин не держат. Шесть лет — довольно большой срок для прокатной машины с ее громадным пробегом и сменяющимися за рулем водителями — поэтому и обошлась она ему совсем недорого. Но для понимающего человека прихотливый герб «Альфа-Ромео» на капоте значил многое — эти машины отличались отменной управляемостью и мощными, полугоночными двигателями, при этом стоили дешевле германских. Такая машина, если не раскрашена в яркие, столь любимые итальянцами цвета, весьма незаметна, и при этом позволяет как догнать любую машину, так и самому уйти от погони…

Расплатившись за три дня аренды (Если решите продлить, сэр, не извольте беспокоиться — мы принимаем оплату через любой банк, кредитными картами и через Интернет…), британец лихо проскочил паркинг — заодно опробовав ходовые качества машины и оставшись ими доволен, подкатил к ведущим на летное поле воротам. Несколько минут переговоров с важным, толстым, усатым карабинером, закончились тем, что из рук в руки перекочевала бумажка в пять британских фунтов, а ворота для прокатной серой Альфы открылись. «Уважаемых людей» здесь уважали, особенно тех, кто готов был платить за то, чтобы его уважали…

Выехав на летное поле, британец дал полный газ и уже через минуту лихо, с заносом подрулил к Лиру с откинутым трапом. Только после этого из самолета выбрался второй человек — похожий на старого боцмана. В руках он держал глиняную курительную трубку…

— Э… Найджел, ты уверен, что этот Боливар выдержит нас двоих? — спросил второй британец, подозрительно осматривая поданное к трапу транспортное средство.

— Она и четверых выдержит, сэр, это вторая фирма в мире, выпускающая полугоночные машины в больших количествах, после MG, естественно, сэр… Она не подведет.

— Ну, раз так…

Вообще, машина была четырехместной и четырехдверной, но перенести длительную поезду на заднем сидении взрослому, средней комплекции мужчине, не получив при этом острого приступа радикулита вряд ли было под силу. Поэтому, сэр Колин, покряхтывая влез на переднее пассажирское сидение — как и в любой полугоночной машине в его роли выступало спортивное сидение с минимумом удобств и максимумом боковой поддержки, пристегнулся четырехточечным ремнем безопасности, бросил на колени старый потертый дипломат. И в следующую секунду едва не проглотил язык — так лихо водитель взял с места…

— Найджел… ты вроде должен охранять меня, а не убить… Не забывай об этом…

— Нужно поспешать, сэр… — отозвался водитель.

Почти не снижая скорости, машина вылетела на шоссе — таможенник, схававший до этого пять фунтов, с радостью поднял перед приближающимся на скорости серым болидом шлагбаум…

Сам аэропорт «Фальконе-Борселино» располагается десятком километров западнее Палермо, на самом берегу моря, а до Палермо и дальше, туда куда нужно было добраться двум прилетевшим на Лире британцам, нужно было ехать по одной из красивейших автострад мира — Е90, идущей по всему сицилийскому побережью и пресекающейся только в самом Палермо — часть скоростной автострады, проходящая в городской черте Палермо, считалась городской улицей и носила название «Норд-Квест»…

Первое что бросалось в глаза в Сицилии — это дороги. Дороги здесь были идеальные — широкие, скоростные, бетонные, постоянно ремонтируемые — лучше, чем в любой столице мира. Бьющим в глаза контрастом с ними была беспросветная нищета поселков и маленьких городков — грязь на улицах, вольготно лежащие в лужах свиньи, чумазая, играющая тут же ребятня. Даже в городах особого богатства не было — любому, кто приезжает на Сицилию — в любом небольшом городке в старых кварталах бросаются в глаза обвивающие дома трубы, с которых капает вонючая вода — таким образом отводятся нечистоты. Хорошо, что не по открытым канавам, как было раньше…

Из этой нищеты не было выхода. Сицилия вообще не так уж богата — бедная, каменистая, сложно обрабатываемая почва не дает щедрого урожая, хорошо растут только виноградники, с которых делают особое, красное, терпкое и насыщенное вино. Еще хороший улов можно взять в прибрежных водах — поэтому все прибрежные городки и деревеньки — сплошь рыбацкие (заодно и контрабандистские). Но на Сицилии людей было намного больше, чем могла прокормить земля этого острова, итальянки вообще рожали много — и путь у многих был один. В мафию. Мафия здесь не просто пустила корни — здесь было ее родовое гнездо, власти в Риме давно уже отчаялись с нею бороться, ибо во многих населенных пунктах в мафии состояли все взрослые мужчины, с первого и до последнего человека. Мафия занималась контрабандой, рэкетом, наркоторговлей, убийствами. Благодаря мафии на острове были такие великолепные дороги — все дело было в том, что на строительство коррумпированные римские чиновники выделяли деньги, и все они шли в руки мафии. Нет, они не разворовывались — считалось грехом обкрадывать родной остров. Просто мафия держала эти деньги в обороте год, другой, покупала и продавала наркотики, увеличивала эти деньги пятикратно, а то и десятикратно — а потом пускала их на предназначенные цели, на строительство и прочее. Все это знали — но копаться в этом никто не хотел. Те, кто хотел знать, те кто не соблюдал закон молчания — давно лежали в земле изрешеченные пулями — и здесь, в Палермо и в Риме.

— Сэр, пригнитесь, пожалуйста… — в голосе Найджела зазвучал металл, держа руль одной рукой, второй он вытащил из-за пояса американский автоматический Кольт и положил его рядом с рычагом переключения передач — и не поднимайтесь, пока я не скажу…

— Что? — сэр Колин поспешил выполнить указание, он знал, что на острове опасно, но не думал, что проблемы начнутся вот так, сразу…

— Мне не нравятся вон те мотоциклисты, сэр, они прямо за нами идут. И они нарушают местный закон, ездя таким образом. Сейчас мы свернем, и посмотрим, что к чему.

И впрямь — в соседнем ряду, двумя корпусами дальше держался восьмисоткубовый БМВ, переделанный для езды по городу — самая мощная европейская машина в данном классе, если не считать нового, тысяча сто кубового стритфайтера этой же фирмы. И на нем восседали два, затянутых в кожу седока, причем на голове у каждого были черные шлемы с наглухо закрытым забралом. Все в черном, на черном мотоцикле, эти люди казались посланцами смерти, а вполне возможно — так оно и было на самом деле. Несколько лет назад власти острова издали местный закон, запрещающий двум мужчинам одновременно ехать на одном мотоцикле — острословы прозвали его «законом о мотоциклистах-гомосексуалистах», хотя на деле… смех смехом, а песец кверху мехом… Дело было в том, что самым популярным способом демонстративной расправы с неугодным был расстрел его из автомата пассажиром мотоцикла. Мощный, приспособленный для городской езды мотоцикл, водитель и киллер, оба в шлемах, так чтобы потом не опознали, заполненные транспортом улицы Палермо, которые такой вот мотоцикл прошивает как раскаленный нож — масло, дешевый пистолет-пулемет, который выбрасывается в мусорный контейнер или в море после террористической акции… Так погибли судья Стампанато, капитан карабинеров Крези и многие другие — это только последние жертвы, так их — сотни. Были и другие случаи — когда полицейские либо охрана мафиозных донов, подозревая в каждой паре мотоциклистов киллеров, просто открывала по ним огонь без предупреждения — так погибли несколько европейцев, путешествующих на мотоцикле. Поэтому, принять закон приняли, ну а кто его нарушал — тот мог потом пенять исключительно на самого себя. На Сицилии много народа, у которого «легкая гашетка».

Найджел ждал до последнего — и только после того, как проскочили Виллаграция де Канини — резко, через полосу, слетел с главной Е90, на второстепенную дорогу СС113, ведущую в Капачи, под визг тормозов и разъяренные гудки других водителей. Непонятно — то ли эти мотоциклисты охотились за ними, то ли за кем-то другим — но как бы то ни было, свернуть на эту же дорогу они не смогли и дорожный поток унес их дальше, к Палермо…

В Капачи — дальше этого населенного пункта можно было снова выскочить на Е90, Найджел Мартин и сэр Колин остановились перекусить в придорожной траттории. Траттория эта представляла собой покосившуюся одноэтажную лачугу и несколько деревянных, не пластиковых столиков с такими же стульями под обвисшими, выцветшими, спасающими от беспощадного солнца зонтами — но Боже, как же здесь кормили. Ничего подобного местной pasti не ел ни один из британцев. Pasti, antipasti в виде выловленных только утром даров моря, местный лимонад со льдом из только что выжатого лимона, который еще утром висел на ветке в нескольких десятках метров отсюда. И вся обильная трапеза на двоих обошлась британцам ненамного дороже, чем ланч в каком-нибудь лондонском недорогом ресторане, после которого глотаешь Маалокс и другие подобные лекарства. В качестве бонуса — пока хозяин траттории готовил, прислуживала дочь хозяина — на вид ей было лет шестнадцать. Ни один модный журнал мира не отказался бы поместить ее фото на обложке. И таких девушек в этом бедном, но гордом краю было много, эта была не самой красивой среди подруг. Сэр Колин начал понимать, почему тот человек, навестить которого он приехал сюда, выбрал в качестве своего убежища именно этот край…

Перекусив и оставив на столе вдвое больше, чем стол обед, британцы снова сели в машину и уже через километр вновь выскочили на Е90. Мотоциклистов не было видно, а автомобильный поток уплотнялся — впереди был «Норд Квест», а дорога эта была платной…

— Сэр, может, проедем побережьем? Виа Сапмоло, Сент-Эразмо? — осведомился Найджел, пока машина, двигаясь в час по чайной ложке, подъезжала к пункту сбора оплаты.

— Ты тут бывал?

— Нелегально, сэр… Сами знаете, здесь бывают и русские и германцы — а вот нас не жалуют…

Сэр Колин подумал…

— Нет, не стоит… Еще не хватало вляпаться во что-нибудь… Говорят, перестрелки прямо в городе происходят?

— Бывает и такое, сэр, но редко. У донов заключено соглашение, в городе не воевать, все разборки — за городом. Многие там живут, у многих — семьи, дети, для итальянцев это священно. Они не такие уж злодеи, сэр, просто они не такие как мы. У них есть понятие l'onore, честь — и это священно для каждого сицилийца. Любой сицилиец скорее умрет, чем потеряет свою честь…

— Тем не менее, убивают они друг друга изрядно, мой мальчик… — философски, как старый, пожилой и умудренный опытом человек заметил сэр Колин.

Найджел промолчал.

Расплатившись на пропускном пункте, британцы поехали по «Норд Квест» — здесь были городские ограничения скорости, но их никто не соблюдал, а дорога была ничуть не хуже федеральной Е90, позволяла держать скорость далеко за сотню. По левую руку мелькали жилые кварталы Палермо, вперемешку с промышленными — это был единственный город на Сицилии, где была хоть какая то промышленность. Здесь даже автомобильный завод был, от компании ФИАТ…

Машины попадались самые разные, в основном двух крайностей — либо небольшие, итальянцы вообще обожают небольшие автомобили с их-то городской теснотой — либо наоборот шикарные. Прямо перед ними катила чисто мафиозная машина — серая «Ланчия Тема» с шестицилиндровым мотором от Феррари. Часто такие машины бронировались, но бронирована ли была эта — понять было невозможно. Эскорта у машины не было — здесь это было не принято, только самые авторитетные доны, члены Копполо [Копполо — купол, высший совещательный орган мафиозных группировок] позволяли себе эскорт из машин. А если какой выскочка из менее авторитетных себе позволит — это был повод для убийства. Каждый — должен был знать свое место.

Быстро проскочив по «Норд Квесту», у Чиавелли вновь вышли на Е90, тут уже плату не собирали. Теперь дорога вновь пошла по самому берегу, через Кастельдаччия, туристическую Термини Имереса и дальше, на Катанию — второй по величине город Сицилии, край рыбаков и контрабандистов. Но до Катании им ехать было не нужно…

 

Картинки из прошлого. 20 мая 1993 года. Зона племен, провинция Нангархар. Афгано-индийская граница

И хотя здесь не было суровой зимы, с морозами и ледяными ветрами — горы все равно чувствовали весну. Горы просыпались. Пели птицы, на склонах гор весело зеленели поля конопли — конопля была едва ли не единственным источником дохода местных крестьян, все сильнее пригревало солнышко. Неизменным оставалось только одно — дорога. Великий путь, по значению не уступавший Шелковому, проходил через эти места, кормя всех, кто желал от него кормиться. Движение на дороге не замирало ни днем, ни ночью — и даже прошлогодние ракетные налеты не озлобили людей. Русские били только по военным объектам и по лагерям подготовки боевиков — а он здесь пользовались такой славой, что если где-то организовывался лагерь боевиков — то в соседних кишлаках начинали готовиться к уходу на другую землю. Те, кто обучался в лагерях, были дикими и жестокими людьми, Коран они признавали только на словах, а единственным правосудием для них был автомат. Автомат, да местный эмир — не менее жестокий, чем они. Торговать с лагерями было выгодно — всем требовалась еда и одежда, заодно и наркотики — а вот жить рядом с лагерями было невыносимо. Когда русские одним махом избавили местных от большинства из них — при том на мирные кишлаки не упала ни одна ракета — местные племенные вожди поняли это и оценили. Лагеря восстанавливались, снова и снова в эти края приходили люди со злобой в сердце и фанатичным желанием убивать — но до того, что здесь творилось в предыдущие годы, было очень далеко…

Небольшой темно-зеленый джип с закрытым кузовом остановился в самом центре небольшого селения, расположенного в двадцати километрах западнее Джелалабада, остановился у мадафы, пристроенной к местной мечети. Водитель какое-то время медлил, осматривался — но потом открыл хлипкую, сделанную из дерева (в Индии часто весь кузов машины делали из дерева) дверь и одним ловким прыжком выскочил наружу.

Выглядел этот человек как типичный местный житель, зажиточный — во всяком случае, не так как русский, на русского он был не похож совершенно. Среднего роста, довольно молодой, чернявый, загорелый с длинной бородой. Одет он был скорее не как пуштун, а как хазареец: в холщовые, из хорошей ткани брюки — тамбон, широкую хлопчатобумажную рубаху — пиран и теплую безрукавку поверх нее — воскат. Все-таки здесь было довольно холодно, особенно по ночам. Чалму он накручивал так, как и подобает истинному мусульманину. В руках человек держал кожаный портфель, такие обычно носят британские доктора, которые в этой глубинке совсем и не бывали…

Оставаясь у машины, человек огляделся. От его внимательных глаз не укрылось ничего — ни старый, потрепанный грузовик, почему то незагруженный и стоящий так, чтобы при необходимости перекрыть выезд с площади. И трое в тяжелой, плотной одежде, какую носят местные горцы с винтовками Ли-Энфильд, которые здесь были еще в ходу. Но самого главного не было — знака опасности, знака отмены операции, который бы местные обязательно оставили бы, если бы здесь были британцы, если бы встреча была провалена. А это значит — можно идти.

Войдя в мадафу, человек резко остановился — два ствола были направлены на него, пистолет Маузер и пистолет-пулемет BSA. Люди, которые их держали, без сомнения пустили бы их в ход…

— Мир вам, именем Аллаха — спокойно сказал гость.

— И тебе мир, путник — сказал автоматчик, не опуская, однако своего оружия — что привело тебя в наши края?

— Дороги, ведущие к Аллаху трудны и опасны — ответил «доктор» — но я не из тех, кто сидит с сидящими.

— Проверь его — кивнул автоматчик.

Второй, с Маузером засунул его за пояс, наскоро и довольно непрофессионально обыскал пришельца, заглянул в портфель. Али отметил про себя, что хотя оружия у него не было — выхватить торчащий за поясом у того, кто его обыскивал Маузер, и отправить их обоих к Аллаху — дело пары секунд, не больше. Но он приехал сюда не за этим.

— У него ничего нет — закончив обыск, провозгласил второй.

Автоматчик отступил в сторону, давая гостю дорогу…

Помимо зала — а он в этот час в мадафе был полон, и у всех было оружие, за залом было небольшое помещение, имеющее два выхода — в мечеть и в мадафу. Именно там гостя ждал полновластный хозяин сих мест, один из наиболее авторитетных пуштунских племенных вождей, шейх Дархан — высокий, наголо бритый человек лет шестидесяти. Несмотря на свой возраст, человек этот способен был еще согнуть руками стальной лом и удовлетворить за одну ночь не одну женщину из своих наложниц. Помимо этого, шейх любил и умел воевать — его опасались даже британцы. Такие люди как шейх были основной причиной того, что британцы так и не осмеливались снова сунуться в Афганистан и захватить его силой, выйдя на границы с Российской империей. И это несмотря на то, что Афганистан находился в британской зоне влияния…

По правилам пуштунского гостеприимства гостю предложили чай и лепешку — гость здесь священен.

— Мир тебе, путник! — прогудел шейх, голос его был гулкими и громким, как рев быка — что заставило тебя искать встречи со мной?

— И вам мир, именем Аллаха уважаемый шейх — пришелец поклонился, прижав руку к груди, как это было здесь принято — я пришел сюда, чтобы предложить помощь вам и вашему многострадальному, разделенному границей народу. Любой пуштун, беден он или богат — прежде всего, свободен, так гласит Пуштун-Валлай. [Пуштун-Валлай — Кодекс чести пуштунов] Но как вы можете говорить о свободе, когда несвободны ваши братья по крови и по родству, что находятся по ту строну границы?

— Кто ты, путник? — спросил шейх — ты осмеливаешься говорить дерзкие речи!

— Я из тех, кто приходит с севера, шейх — просто ответил Али.

Такого ответа шейх не ожидал — он задумался, поглаживая длинную, смоляную бороду.

— Ты не похож на тех, кто приходит с севера. Больше ты похож на одного из нас. Да и те, кто приходит сюда с севера, обычно приходят с оружием в руках.

— Я турок по рождению — гордо ответил человек — но я подданный белого царя и воин его великой армии. У меня нет оружия, мое оружие — слово.

— Мой отец был на севере… — задумчиво проговорил шейх — он говорил, что на севере от нас расположена огромная страна, что она столь велика, что ее не проехать ни за день, ни за два, ни даже за неделю. И во главе ее стоит белый царь, справедливый и мудрый, пекущийся о благе своего народа…

— Сейчас, когда есть самолеты, путешествовать по моей стране можно намного быстрее — с усмешкой ответил Али — но она и впрямь велика и могуча, хвала Аллаху. И про белого царя ваш отец сказал совершенно верно.

— Ты правоверный? — сразу отреагировал на славицу Аллаху шейх.

— Да, я правоверный, и скоро настает время намаза. Вы позволите совершить намаз вместе с Вами, шейх?

— Отказать правоверному в его желании обратиться с молитвой к Аллаху страшный грех, тот кто это сделает, вымостит себе дорогу в ад камнями величиной с гору. Но разве белый царь позволяет правоверным совершать открыто намаз?

— Белый царь, хоть и не является правоверным, но уважает истинную веру. Ни один правоверный подданный белого царя не испытывает неудобств потому что он правоверный.

— Англизы говорят другое…

— Англизы лгут — безапелляционно заявил Али Халеми, конечно у него здесь и сейчас было другое имя, но это был именно Али Халеми, капитан военно-морского спецназа направленный сюда для выполнения специального задания — англизы лгали вам всегда, они стравливали и стравливают наши народы годами и десятилетиями. В той стране, откуда я родом никто не преследует за веру. Господь един и каждый вправе обратиться к Богу по вере его.

— Ты красиво говоришь, незнакомец — было видно, что шейх не уверен в своей правоте — но как же быть с тем, что подданные белого царя убивали наших братьев по крови и вере? Это было совсем недавно, незнакомец…

— Я был там, эфенди! — спокойно и твердо сказал Али — я сражался за свою землю с оружием в руках, я защитил ее и горжусь этим! Возможно, при этом я убивал и правоверных, и даже пуштунов, если они там были! Но разве кодекс Пуштун-Валлай не говорит о том, что каждый взрослый мужчина должен с оружием в руках встать на защиту родной земли, если на нее пришли захватчики?

— Ты убивал наших! — тот, кто его обыскивал лапнул рукоять Маузера и замер, остановленный взглядом шейха Дархана…

— Твои дела опережают твои мысли Абдалла — веско проговорил шейх — и это плохо. Смири коня гнева своего уздечкой благоразумия. Изволь уважать своего врага, ведь настоящий воин уважает даже своего врага, если тот достоин уважения. Пуштун-Валлай — это кодекс чести и любой мужчина имеет право жить по нему, даже если он и не брат по крови нам. Ты прав, незнакомец, ты правильно поступил, взяв в руки оружие, когда на твою землю пришли враги. Но и мы правы, когда хотим получить кровь за кровь, пролитую нашими братьями на твоей земле.

— Но разве ваши братья сражались за свою землю, эфенди? Разве ваша земля свободна и за нее не нужно сражаться? Разве ваш народ не разделен границей? Если вы боитесь сразиться с англизами, чтобы освободить всю свою землю — почему же вы обвиняете меня в том, что я не боюсь воевать за свою землю, эфенди…

Тяжелое молчание повисло в душной, темной комнатке…

— Что ты хочешь, незнакомец? — спросил, наконец, шейх Дархан.

— Я пришел, чтобы сказать вам: хотя ваши мужчины взяли в руки оружие, и пришли с ним на нашу землю — белый царь не держит на вас за это зла, он знает тех, кто злоумышлял против него. Даже когда он приказал отомстить за свой народ и свою землю — то приказал бомбить только военные базы и лагеря душманов, ни одна бомба, ни одна ракета не упала на мирные кишлаки. Белый царь готов помочь вам освободиться от власти англизов и воссоединиться всему пуштунскому народу в единых границах, он готов дать вам деньги и оружие. Хорошее оружие, и его будет очень много.

— А что будет нужно белому царю взамен? — недоверчиво спросил шейх Дархан.

— Белому царю ничего не нужно от пуштунского народа, у него и так достаточно подданных. Он хочет наказать лживых и подлых англизов, клявшихся ему в мирных намерениях, а потом вероломно посягнувших на его землю и его подданных.

Шейх задумался. Здесь и сейчас решалось очень многое. Англизы действительно лживы и подлы, в то же время его отец рассказывал, что те, кто живет на севере не такие, что они — честные люди и достойные уважения воины. Кодекс «Пуштун-Валлай» позволял брать деньги за кровь в качестве выкупа, а тут предлагают даже не деньги — оружие, которое пойдет на правое дело. Возможно, что и рассказы англизов про то, как угнетают правоверных в империи белого царя — тоже ложь, ведь лжец не может не лгать. И шейх принял решение…

— Ты говорил, что ты правоверный, незнакомец…

— Хвала Аллаху…

— Тогда, мы вместе с тобой совершим намаз. И после этого, я скажу тебе свое решение. Скажи, как обращаться к тебе?

— Меня зовут Карим

 

Картинки из прошлого. 06 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия

В пункт их назначения дорога вела уже похуже — но тоже приличная. Монтемаджоре Белсито — одна из тех захолустных деревень, в которых проживает несколько сотен жителей и которые и составляют саму суть этого сурового края. Старинные, сложенные из камня дома. Небольшая деревенская площадь с обязательным католическим приходом и тратторией, перед которой целыми днями сидят старики и режутся в трик-трак. Жители, у которых omerta, закон молчания, впитывается с молоком матери. Женщина здесь не покажет полицейскому, кто убил ее мужа, отец не покажет на убийцу сына. С ними разберутся потом. Сами. Если смогут. А если не смогут — значит, так тому и быть…

Старенькая Альфа пробиралась по узкой, ведущей к площади улице — и по мере ее приближения к центру жизнь в поселке замирала — захлопывались ставни, с улиц исчезали играющие дети, замолкали даже собаки. Все дышало какой-то неосознанной опасностью…

— Стоп! Давай немного назад!

Альфа сдавала назад, чтобы не светиться на площади, где разыгрывалось сейчас представление…

На площадь вели две дороги — одна от Алиминоса, по которой в селение и въехала Альфа, вторая — от Понте Агостинелло, как раз с противоположной стороны, двумя километрами дальше. И вот как раз с той стороны и приехал величественно въезжающий сейчас на площадь массивный черный Даймлер, выпуска годов пятидесятых. На аукционе автомобильных раритетов такая машина была бы без сомнения по достоинству оценена знатоками — как же, лимузин заводского изготовления, такие вообще штучно делали. Здесь, в бедной и заброшенной сицилийской деревушке такая машина смотрелась дико — не менее дико, чем, допустим, летающая тарелка.

— Еще назад сдай…

Величественно, со скоростью километров десять в час, Даймлер обогнул всю площадь, почти не покачиваясь на неровностях, подкатил к выбеленному зданию прихода — обычного для такой глубинки церковного прихода. Найджел взял в руки пистолет — хотя понимал, что случись чего — и пистолет не поможет. Местные жители в разборке местных с неместными всегда помогут местным — просто потому, что они сицилийцы. Возможно, когда-нибудь их обгоревшую, изрешеченную пулями Альфу найдут недалеко отсюда в ущелье — с двумя выгоревшими до костей трупами на переднем сидении. А может — и никогда не найдут. Такова была суровая правда жизни — они были посланцами величайшей в мире империи, над которой не заходит солнце — но здесь и сейчас это ровным счетом ничего не значило. Здесь они были просто людьми, убить которых так же просто, как и любых других людей.

Первым из Даймлера выскочил водитель — он был одет, как ни странно, в комбинезон на голое тело — так здесь одеваются бедные крестьяне. При взгляде на него почему то приходила ассоциация с бычком — такой же крепкий, упрямого вида. В руках у него было оружие — страшное на ближней дистанции, двуствольный обрез lupara, обычное оружие сельской мафии, которая не признает автоматы. Заряжены такие обрезы бывают крупной дробью, пересыпанной солью — чтобы доставить жертве как можно больше мучений перед смертью. Стреляли здесь обычно в живот и оставляли умирать…

Вторым, с переднего пассажирского кресла выбрался такой же молодец, только без лупары — он открыл заднюю дверь справа и помог выбраться из машины полному, даже толстому, тяжело дышащему старцу с седыми волосами, при ходьбе хромающему и опирающемуся на палку. При появлении старца затихли даже старики у траттории. Одет был это старец в совершенно неуместный на жаре черный шерстяной костюм. Поддерживаемый молодым спутником, он проковылял к двери церковного прихода и зашел внутрь, водитель с обрезом остался у машины, бросая недобрые взгляды на перекресток с замершей в нем Альфой. Найджел мог снять его меньше чем за секунду из пистолета — но что тогда делать дальше?

— Наши действия?

— Ждем… — сказал сэр Колин.

Старик пробыл в приходе около часа, за это время никто туда не входил и не выходил — видимо то ли уважали старика, то ли боялись нарушить его уединение. Наконец, поддерживаемый тем же молодым, старик появился на пороге прихода, огляделся по сторонам, махнул кому то рукой, сел в машину. Снова, на малой скорости описав круг по деревенской площади, машина исчезла в том же направлении, откуда она и приехала.

— Вот теперь наша очередь — довольно заключил сэр Колин — только помни, чтобы не происходило, не делай глупостей и не торопись со стрельбой. Здесь это не пройдет…

В здании прихода было на удивление прохладно для такого жаркого дня, яркое солнце лилось через стеклянные витражи, разбиваясь цветными пятнами на деревянном полу. Здесь все было деревянным — грубо сколоченные скамьи для прихожан, деревянный крест с распятым на нем Иисусом, дева Мария с младенцем — итальянцы почитают ее больше всего — в окружении завядших цветов. Было тихо, воздух был какой-то прозрачный, можно было даже видеть, как в лучах света лениво кружатся пылинки…

Сэр Колин кряхтя, прошел к исповедальне — судя по метке, там был священник, а больше в приходе никого и не было. Откинул тяжелую тканую портьеру, забрался в узкую и тесную деревянную кабинку, присел на небольшую низко расположенную скамейку, неловко подогнул под себя сразу начавшие болеть ноги. Пригнувшись, приник губами к деревянной решетке….

— Падре, исповедайте меня, ибо грешен я и грешен тяжко…

— Ты действительно грешен, Колин — раздалось в ответ — и вряд ли даже я смогу отпустить грехи такому вероотступнику и грешнику как ты. Для этого тебе нужно ехать в Ватикан и исповедоваться перед самим Папой. Но вряд ли папа примет исповедь у протестанта. Так зачем же ты ищешь отпущения грехов у меня, а не у протестантского пастора?

— Помимо моей воли есть воля тех, кто выше меня — и вам падре, это должно быть известно, как никому другому.

— Так ты, значит, пришел в храм Божий не по своей воле, а по воле тех, что выше тебя? Как же ты тогда может надеяться на отпущение грехов, если сам не веруешь?

— Неисповедимы пути господни и у каждого — своя дорога в храм…

— И дорога из храма тоже у каждого своя. Какую предпочитаешь ты?

— Вы не остановитесь перед тем, чтобы осквернить дом Божий пролитой здесь кровью, падре?

— Ну, тебя потребность проливать кровь никогда не останавливала, Колин. Да и меня, признаюсь, тоже. Раз ты не веруешь, не принадлежишь к Римской католической церкви — значит, и в исповеди моей не нуждаешься. Так что давай, не будем оскорблять притворством Господа нашего и поговорим как разведчик с разведчиком, пусть и бывшим….

Первым выбрался из исповедальни сэр Колин, вторым — святой отец, служащий здесь. Невысокий, одетый в скромную сутану — но живой, подвижный, со смеющимися, обманчивыми серыми глазами и загорелым лицом. Священнику было не меньше шестидесяти лет…

А тем временем, Найджел привел в боевую готовность свое основное оружие. Обе половинки чемодана лежали на полу — а Найджел, укрывшись за одной из скамеек, целился из германского автомата НК МР5К в стоящих у самого входа в церковь троих итальянцев — из оружия у них были две лупары и американский шестизарядный револьвер. У автомата, там, где обычно на ствольной коробке крепится прицел, было какое-то странное приспособление, заканчивающееся ручкой от дипломата. Такие дипломаты использовали спецслужбы и телохранители — с виду обычный атташе-кейс, но стоит только нажать на неприметную кнопку на ручке — обе половинки дипломата отлетают в стороны и у тебя в руках оказывается готовый к бою пистолет-пулемет…

— Томаззино! — повысил голос святой отец — все нормально! Не глупи!

Один из итальянцев, здоровяк под два метра опустил лупару. То, что на него был нацелен автомат, его никак не пугало…

— Найджел. Все нормально. Отбой — сказал и сэр Колин.

Спецназовец опустил автомат, но по-прежнему остался за укрытием…

— Все нормально, падре? — спросил по-итальянски Томаззино, его голос был глухим, как будто он говорил в бочку.

— Нормально. Пусть Винченцо и Оноффрио уйдут, у них есть дела и без этого. Ты можешь оставаться.

Двое других итальянцев, статью не слишком уступающие великану Томаззино, пятясь, выбрались из прихода.

— Окормляете мафию, падре… — с убийственным британским сарказмом в голосе поинтересовался сэр Колин.

— Это не мафия — спокойно пояснил священник — лучше их звать onorato societe, Общество Чести. Как бы то ни было, Колин — у каждой паствы должен быть свой пастор и у каждого верующего свой путь к Богу. А они верят. Искренне. И знаешь что, Колин… У них действительно есть честь. В отличие от нас — чести у нас давно уже нет, хоть мы и считаемся аристократами по крови. Что тебе на сей раз нужно?

— Меня прислали… передать привет. От сэра Энтони. Совет мудрецов хочет, чтобы вы вернулись и возглавили службу… — опустив голову, произнес сэр Колин.

Священник внезапно… расхохотался. Искренне и заразительно, он даже присел на скамью.

— Очаровательно… — проговорил он, давясь смехом — просто очаровательно. Наши мудрецы, на которых как и всегда довольно простоты, как всегда в своем репертуаре. Послать тебя, нынешнего директора предложить мне, бывшему директору вновь возглавить службу. Интересно, они понимают, что униженный человек, имеющий доступ к широкому кругу секретной информации, с легкостью найдет себе моральное оправдание своих поступков, когда будет продавать ее русским или немцам? В чем же ты так провинился, Колин?

— Ты читаешь газеты, Джеффри?

— Очевидно, речь идет про недавние события в Бейруте — прищурился Монах — читаем, как же…

— Операция признана полностью проваленной. Последствия тяжелейшие. Разгромлена вся разведсеть, русские за время военного положения повесили и расстреляли больше пяти тысяч человек за участие в террористических действиях и вооруженном мятеже. Это не считая тех, кто погиб в боях с русскими десантниками и моряками. Потеряно то, что было достигнуто годами подготовки, Аль-Каиду придется создавать заново — с нуля. Погибли военнослужащие армии САСШ, уничтожена их подводная лодка, американцы теперь ведут сепаратные переговоры с русскими. Тяжело поврежден наш авианосец, перед тем, как вступить в строй ему предстоит как минимум шесть месяцев дорогостоящего ремонта. Потерян бейрутский сеттльмент, русские нас туда больше не пустят. И последнее — вся военная инфраструктура в Индии разгромлена недавними ракетными ударами, боеспособность группировки в Индии снижена на семьдесят процентов. В тоже время в России вместо разброда и шатания — невиданный подъем патриотизма, люди записываются в армию, проходят патриотические демонстрации. Либеральный митинг разогнала не полиция как раньше, а разъяренная молодежь с палками и камнями. Объявить себя другом Британии или САСШ сейчас в России чревато — могут тут же проломить голову. Кое-кто из ультранационалистов призывает объявить Британии войну и воевать до победы, до русского флага над Биг Бэном. За это кто-то должен отвечать…

— И решили, что отвечать будешь ты… Великолепно. Сами же они остаются как всегда чистенькими и непогрешимыми, парящими в этаком эфире высших сфер. Великолепно, превосходно просто…

— Твой ответ, Джеффри?

— Мой ответ? Конечно же нет. Я не собираюсь возвращаться в метрополию, чтобы сменить тебя на посту мальчика для битья. Нет уж…

— А ты не опасаешься? Ведь старики не привыкли, что им отказывают…

— Опасаюсь? Что за ерунда. Если уж на то пошло — то смертны и наши старики… Впрочем…

Священник задумался.

— Как я понимаю, вам не терпится отомстить русским?

Сэр Колин молча кивнул.

— Достойная задача… Слишком достойная, чтобы я отказался ее решать. Но — на государство я больше работать не буду, с меня было достаточно и прошлого раза. Единственная возможность ля вас привлечь меня к работе — частный подряд. И стоить он будет дорого, Колин…

Сэр Колин едва сдержал улыбку — именно о таком повороте событий его предупреждал сэр Кристиан Монтгомери — старый, опытный и мудрый постоянный заместитель премьера, полный контраст тому же возмутительно молодому и неопытному сэру Энтони, с его нездоровыми пристрастиями. Сэр Колин вспомнил, что именно сэр Кристиан при разработке плана операции против России высказывал сомнения в ней — но решили действовать, прежде всего, под давлением нефтегазовиков, у которых истощались месторождения и реваншистского лобби, одержимого идеями о мировом господстве Британии и расплатой за перенесенное унижение двадцатого года. Расплатились, называется…

— Думаю, заинтересованные лица найдут средства, Джеффри, чтобы оплатить твои услуги…

— Вот и хорошо… — старый священник достал откуда-то из сутаны простой карандаш и небольшой листок бумаги, написал на нем несколько слов и цифр — именно во столько я оцениваю свое участие в разработке и реализации плана новой операции — операции возмездия. Там же — реквизиты счета, куда нужно перечислить деньги. Половина — вперед, после этого я начну работать. Возможно, мне потребуется несколько чистых паспортов разных стран мира и некоторое количество денег на накладные расходы. Ни с кем кроме тебя я общаться не стану. И проверьте запасы терпения господа, такие операции длятся годами. Быстро можно лишь облажать все, что вы и сделали…

— Половину вперед… Ты не много берешь вперед, Джеффри? — с сомнением в голосе спросил сэр Колин — ты ведь уже старый человек. И живешь ты в таком месте, где умереть своей смертью — роскошь, недоступная многим…

— Нормально. Меня здесь никто не тронет, я — служитель Господа. Тому, кто осмелится хотя бы ударить меня, местные разрежут живот, насыплют туда соли и бросят умирать под солнцем. Кроме того — это дополнительный стимул для вас позаботиться о моей долгой и счастливой жизни, не так ли, Колин.

— Хорошо…

— Ты привез материалы? — прищурился священник.

— Привез — сэр Колин протянул портфель — о секретности…

— Можно и не напоминать — закончил сэр Джеффри.

— Сколько времени тебе потребуется?

— Несколько дней… — священник с сомнением потер подбородок — для анализа вашего провала и выработки хотя бы минимальных контуров нового плана мне потребуется несколько дней…

— Хорошо! — сэр Колин сделал знак Найджелу, вместе с Найджелом опасно подобрался и Томаззино у двери — ты не порекомендуешь хорошую гостиницу в Палермо?

— Зачем же Палермо? — сэр Джеффри улыбнулся, хотя глаза его при этом стали неподвижными и пустыми как у куклы — в Палермо вас, скорее всего, убьют и я потеряю работу. Томаззино, насколько я помню, твоя матушка сдает комнату приезжим?

— Да, падре… — Томаззино опустил голову.

— В таком случае, вот этим людям нужен приют на несколько дней. Они хорошо заплатят. И пусть с ними обращаются, как с моими гостями, скажи всем, Томаззино!

— Понял, падре…

— Идите с ним — сэр Джеффри сощурился — там вы найдете кров и пищу, думаю она вам понравится. Томаззино разговаривает на английском, хотя и плохо. И не делайте глупостей, о которых потом придется пожалеть. Всем…

Покинув прохладную тень прихода трое — итальянец с лупарой в руках и двое британцев вышли на исхлестанную солнечными лучами улицу, на палящий зной. Старики, игравшие в трик-трак молча смотрели на них…

— Пойдемте, синьоры… — проговорил Томаззино по-английски, причем довольно чисто — здесь недалеко, а на улице слишком жарко.

— Ты знаешь английский? — удивленно спросил сэр Колин.

— Да, синьор. Падре научил меня и сейчас я разговариваю на нем немного хуже, чем на родном.

— А еще чему научил тебя падре?

— Еще он научил меня разговаривать на русском, синьор, но его я знаю хуже. Падре говорит, что русский язык знать еще полезнее, чем английский…

Жилище Томаззино было таким же как и остальные — может, чуть побольше. Одна стена у него представляла собой каменную скалу, дом лепился прямо к ней. Внизу столовая, кухня, еще одна комната — и комнаты наверху, видимо для гостей. Навстречу им вышла пожилая, полноватая женщина, типичная итальянка, с перемазанными мукой руками. Увидев сына, она затараторила на итальянском со скоростью станкового пулемета, но Томаззино веско бросил несколько слов — и она затихла, ушла обратно в дом…

— На сколько вам нужна комната?

— Дней пять, может семь… — пожал плечами сэр Колин — не знаю.

— Тогда с вас тысяча лир [прим автора — в нашем мире итальянская лира девальвирована намного сильнее, на порядок если не больше. Просто в этом мире не было второй мировой войны — девальвация итальянской лиры произошла именно тогда, а потом итальянцы, в отличие от других государств, не стали «убирать нули» с купюр] за комнату с пансионом в день. Еда, извините, местная…

— Это ничего, Томаззино… — улыбнулся сэр Колин — если она такая же вкусная, как и то что я ел в придорожной траттории — я с радостью ее отведаю…

 

12 июня 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия. Touts will be shot…

Touts will be shot… [Предатели будут убиты]

Широкие размашистые, неровные буквы на иссеченной осколками кирпичной стене, на уровне человеческого роста. Противоположная стена, несколько десятков метров от меня. Писали явно баллончиком, сейчас такие продаются — краска и аэрозоль. Очень удобно, небольшой баллончик помещается в карман, его легко носить, а при полицейском обыске — быстро сбросить…

Touts will be shot…

Это написано поверх одного из бесчисленных плакатов, развешанных британской оккупационной администрацией. Смех и грех — но такие плакаты обычно вешают там, где произошел взрыв — чтобы плакатом прикрыть от людских взоров изрешеченную стену. Вот и здесь — мелкие выбоины — это кверху мелкие, внизу они крупнее — на кирпиче, большой, бросающийся в глаза плакат, на котором черным по белому написано: «If you have information about murders, explosions or any other serious crimes, please call……… In complete confidence.» [Если вы знаете, что либо о террористах, убийцах и прочем серьезном криминале, просим позвонить……… Все звонки конфиденциальны. ] А поверх этого плаката, как символ сопротивления, продолжающегося годами и десятилетиями на этой оккупированной земле — touts will be shot…

Этот город давно уже мертв, это видно любому, кто приезжает сюда. Да, по улицам ездят машины и ходят люди, да торгуют магазины, если на улице нет очередных беспорядков — но этот город мертв. Мертв — потому что его убили и сейчас это — просто разлагающийся труп. Только вместо мертвечины здесь остро пахнет взрывчаткой…

В этом городе идет война. Самая настоящая война, улицы — как линия фронта, пули не щадят никого. Этот город — Белфаст — словно провалился в какое-то чудовищное вневременное существование, где жизнь сверяют не по праздникам, а по взрывам и беспорядкам, где наизусть помнят всех павших в кровавой братоубийственной бойне, и где каждый пятилетний пацан, неважно из католического или протестантского квартала, знает, чем он будет заниматься, когда вырастет.

Он будет убивать…

В этом городе я живу уже не первый год, и все равно не могу привыкнуть к нему. Этот город живет совсем не так как другие, тот кто здесь побывал, может опознать его с завязанными глазами. Здесь тумбы с цветами сделаны массивными и стоят аж на сваях, чтобы остановить заминированную машину, направляющуюся к зданию, здесь на главной улице выбито больше половины стекол в домах, а несколько зданий разрушены взрывами. Здесь процветают стекольщики и гробовщики, здесь на каждой лавке решетки как в тюрьме, здесь у каждого оружие законное или незаконное. Здесь не редкость автоматная очередь на оживленной улице — и тогда прохожие все как один профессионально падают на землю и отползают в укрытия — поэтому здесь специально сделан такой высокий бордюр — как укрытие от пуль и для того, чтобы водитель не смог разогнаться и направить машину на полной скорости на идущих по тротуару прохожих. Здесь полицейских участков нет — есть крепости, из которых на патрулирование выезжают бронированные уродливые Лэндроверы, всегда не меньше, чем по две штуки. Армия здесь настолько боится засад на дорогах — что основные перевозки личного состава происходят по воздуху, на военной базе Бессбрук в Южном Армаге находится самый большой вертодром в мире. Здесь нет ни лета, ни зимы — какое-то безвременье, осень плавно переходящая в весну. Здесь поразительное количество совсем молодых, хромых людей — старая забава религиозных экстремистов, как протестантов, так и католиков — «починка колена». Сделать можно только две ошибки — на первый раз прострелят левое колено, на второй правое. На третий раз выстрелят в голову.

Touts will be shot…

Я лежу, замаскировавшись на чердаке старого четырехэтажного дома, и жду свою цель. В руках моих — бесшумная снайперская винтовка двадцать второго калибра, ее я брошу после акции. Три варианта отхода, два — по люкам, ведущим из подъезда на чердак, еще один — по пожарной лестнице. Еще у меня в кармане веревка, длины и крепости достаточной, чтобы привязать ее и спуститься по ней во двор — получается четвертый вариант отхода и есть навыки городского альпинизма — можно спуститься вниз и по балконам. Это пятый вариант. Пять вариантов отхода — более чем достаточно в такой ситуации — тем более, что преследования стоит ожидать, только если все пойдет не так, как надо…

Меня зовут Александр Воронцов, и это мое настоящее имя, данное при рождении. Сейчас я действую под другим именем — но это издержки профессии, так сказать. Здесь я уже больше двух лет, и с каждым днем я задаю себе все больше и больше вопросов. Вопросов, ответы на которые найти невозможно — по крайней мере, не здесь, в этом проклятом городе…

Touts will be shot…

Я жду патруль. Британцы настолько глупы — а может просто броневиков не хватает, здесь их в последнее время взрывают то и дело — что отправляют на патрулирование пешие патрули. Патрулируют так только в кварталах лоялистов, [лоялисты — протестанты, лояльные властям] потому что сами британцы тоже протестанты и вроде как свои. В католическом квартале патрулировать без броневика смерти подобно, там даже пятилетний пацан может кинуть под ноги бутылку с зажигательной смесью или выстрелить в спину из пистолета. Последнее, что учудили люди из белфастской бригады ИРА [ИРА — Ирландская республиканская армия, опасная террористическая организация] — выстрелили по одному из полицейских участков из реактивного огнемета «Шмель». В этом участке потом побывал и я — до сих пор помню шибающий в нос запах бензина, опаленные адским пламенем стены и черный жирный пепел, покрывающий пол и то, что когда то было мебелью. При взрыве снаряда Шмеля в закрытом помещении температура там повышается до двух тысяч градусов, горит даже воздух — что уж говорит о человеческом теле. Жирный пепел — все что осталось от полицейских, погибших в этом аду. Еще остался вопрос — откуда боевики ИРА взяли русский реактивный огнемет, и есть ли у них возможность достать еще несколько. Смешно — но точно также могу погибнуть и я — запросто. Будет — идиотская гримаса судьбы, потому что именно я за несколько дней до теракта выложил на одном из американских форумов, посвященных кладам взятые по GPS и зашифрованные координаты ямы, где закопан реактивный огнемет. Так русская разведка снабжает боевиков ИРА самым современным оружием — некая агентура доставляет снаряжение, прячет его, координаты тайников передаются мне, а я уже — распределяю снаряжение по разным группировкам. Ни один из них не только не видел меня — но и не слышал моего голоса, все общение происходит посредством интернета. Кое-какие акции провожу и я сам, лично — с террористами плотно связываться не хочется, среди них есть немало осведомителей британской службы безопасности. Кому как не мне это знать…

Touts will be shot…

Наконец, в конце улицы появляется патруль — стандартный пеший патруль для белфастских улиц, десять человек. Они медленно идут по улице, по середине проезжей части, ощетинившись винтовками. Двое замыкающих и вовсе всю дорогу пятятся, прикрывают тыл — здесь любят стрелять в спину. Движение мелкими шагами, ствол винтовки отслеживает безмолвные окна, дети скрываются едва завидев патруль, взрослые останавливаются. Каждый готов в любой момент открыть огонь — на движение на крыше, по подозрительному человеку, да просто так — чтобы заглушить рвущийся наружу ужас. Хотя здесь их единоверцы — они не чувствуют себя в безопасности, здесь вообще нигде нельзя чувствовать себя в безопасности…

Сейчас посмотрим. Краем уха я слышал, что на вооружении патрулей появились компактные устройства, подавляющие радиосигналы. Если это так, и у этого патруля есть одно — я его просто пропущу. Ну а если нет…

Палец нажимает на кнопку дозвона сотового телефона — СИМ карта куплена уже давно, больше года назад на подставное лицо и по ней меня никак нельзя опознать. Еще один телефон стоит в устройстве, установленном под днищем старого Ровера, припаркованного внизу на улице, тоже купленный на подставное лицо. Три мины МОН-50 мне передали одновременно с огнеметом «Шмель»…

Есть!

Выворачивающий душу визг стальных осколков повисает над улицей, Ровер, кажется, аж подпрыгивает, когда под днищем взрываются все три мины, поставленные так, чтобы зацепить осколками как можно большую площадь. Они и цепляют — почти нет дыма, не видно вспышки — зато миг — и семь членов британского пешего патруля из десяти истекают кровью на проезжей части, мгновенно лишившись ног.

Touts will be shot…

Оставшиеся трое, конечно должны поступать так, как предписано инструкцией — найти укрытия, занять круговую оборону и дождаться подкрепления. Но во-первых — один из корчащихся в луже крови на асфальте — радист группы и рация у него. А во-вторых — бросить тех, с кем ты завтракал утром в столовке истекать кровью на дороге — выше сил любого. Я бы не бросил. Трое оставшихся в живых уже не отслеживают то, что происходит вокруг — они бросаются к распростертым на асфальте фигурам в зеленом камуфляже. Я спокойно поднимаю винтовку.

Выстрел. Выстрел. Выстрел.

На винтовке глушитель, поэтому звук выстрела в этом калибре не слышен вообще — его не слышу даже я. На каждом из солдат патруля бронежилет — но винтовка настолько точна, что позволяет укладывать пули ровно в тут точку на человеческом теле, какую ты хочешь. Винтовка полуавтоматическая — американская, развлекательная, производства Ruger, самая распространенная модель десять-двадцать два. Пуля этого калибра, несмотря на малый вес и малую энергию на близкой дистанции очень опасна — она свинцовая, безоболочечная и причиняет тяжелейшие ранения. Двое биты чисто, в голову, третий дергается и пуля попадает в шею — тоже не жилец. Мгновение — и трое оставшихся в живых падают на асфальт, окропляя его кровью, которой тут и так более чем достаточно.

Еще семь выстрелов, один за другим — негоже оставлять раненых мучаться на дороге. Все равно не выживет никто — так зачем добавлять страданий, тут их и так много. Семь выстрелов — и семь трупов. Еще десять жертв на алтаре бессмысленной и беспощадной гражданской войны…

Touts will be shot…

Винтовку я кладу в кучу хлама, осторожно выдергиваю чеку гранаты. Если сюда поднимется неопытный человек, его ждет сюрприз. А если и опытный — без разницы, на винтовке отпечатков пальцев нет, даже заряжал я ее в перчатках.

Спускаюсь — очень хорошо, что в старых домах есть черный ход — для прислуги. Потому то я и выбрал это место и этот дом. Его я заблокировал внизу — потому, что если мне по пути попадется гражданский, его придется убить, а я не убийца и не террорист. Все мои цели являются либо полицейскими, либо военнослужащими, которые взяли в руки оружие, встали под британский флаг — и поэтому по правилам войны являются моей законной добычей. Я с полным правом могу назвать себя диверсантом, солдатом на войне. Войне тайной, необъявленной — но тем не менее. Нам тоже ничего не объявляли — просто начали убивать.

Двор — темный, сырой, из окон почти ничего не видно, особенно если знаешь, как идти. Если и увидит кто — потом не сможет дать описание, обычный человек, роста выше среднего, усы и густая борода, очки, ничем не примечательная одежда. Да и не любят здесь откровенничать перед полицейскими — как с той и с другой стороны…

Двор, за ним еще двор — дальше скрытая стоянка с автоматической системой пропуска — скормил автомату купюру и все. Телекамеры я вывел из строя — подцепил маломощную хлопушку.

Вот и моя машина — темно-серый Форд-седан, неприметная, но с очень мощным двигателем, куплена подержанной. Двигатель отзывается мурлыканьем, но при необходимости это мурлыканье перейдет в грозный рев. Отцепляю грим, привожу себя в порядок — все элементы грима я выброшу в мусорный бачок по дороге. Костюм и так сойдет, а плащ придется сжечь. Уличных камер видеонаблюдения опасаться не стоит — их разбивают и протестанты и католики, в городе нет ни одной. Даже дешевые камеры наблюдения на магазинах, которые устанавливают по требованию страховых компаний — разбивают тоже.

Выруливаю на улицу, скармливаю автомату пару фунтовых купюр, чтобы меня пропустили. Сопровождаемый недобрыми взглядами — такие как у меня машины обычно и использует полиция — качусь на небольшой скорости по протестантскому кварталу. Заполошно надрывается рация — общий сбор, ЧП. Мимо пролетают одна за другой три кареты скорой помощи — хотя там им делать уже нечего — только смерть констатировать…

Touts will be shot…

Покатавшись по улицам — надо выждать для правдоподобности минут десять — достаю из бардачка сирену, ставлю на крышу. Истерический вой давит на мозги, резкий шлепок об металл — кто-то бросил в полицейскую машину камень. Машин на улицах мало, перед завывающим сиреной Фордом уступают дорогу все — без исключения…

А вот и оно — место происшествия. Залитый кровью асфальт, распростертые на нем тела… Глаза слепнут от синих всполохов десятка мигалок, раздраженный бобби [бобби — полицейский] натягивает яркую, сине-желтую ленту, ограждая место происшествия, еще двое прогоняют зевак — нечего тут делать. Репортеры тоже тут — затворы фотоаппаратов работают непрерывно, пленки никто не жалеет — хотя их и оттеснили метров на тридцать. Сегодня в новостях будет аншлаг…

Оглядываюсь в поисках своих — ага, вон и носатый белый фургон ВМС без каких-либо опознавательных знаков полиции, около него — группа людей в штатском, суперинтендант Риджвей расстелил какие-то бумаги на коротком капоте, дает указания. Спокойно пробираюсь через толпу, сую в нос полицейскому, стоящему у ленты свое служебное удостоверение…

— Проходите, сэр…

Корочка — маленькая, а какое преимущество дает. Констебль услужливо приподнимает передо мной ленту — и я ныряю под нее, а констебль останавливает вознамерившегося прошмыгнуть следом за мной борзописца из желтой прессы. Начинается ругань — но мне до нее нет никакого дела, я иду к фургону. К своим…

— Сэр…

Суперинтендант Малькольм Риджвей отрывается от бумаг, раздраженно смотрит на меня — аж кончики усов поднялись, как у кота. Сейчас получу нагоняй — за себя и за того парня…

— Кросс? Ты какого черта опаздываешь? Ты вообще где был, почему тебя в отделе не было?

— Встреча с осведомителем, сэр. Я вчера зарегистрировал, как положено, сэр!

Суперинтендант Малькольм Риджвей к нам из армии, причем недавно — поэтому четкие уставные ответы льют бальзам на сердце старого вояки. Вот и сейчас сердце его немного смягчается, грозовые облака, повисшие над моей головой и вот-вот готовые разразиться молнией потихоньку рассеиваются…

— Осведомители. Осведомители… Ни хрена от них толка нет, только деньги переводим. Да вы шляетесь в рабочее время по пабам. Признавайся — в пабе был?

— Заехал с утра, сэр…

Лучше признаться в малом…

— Вот видишь…

— Что здесь, сэр…

— Целый патруль положили, десять человек.

— Как так?

— Вот и я бы хотел знать — как так! — снова повышает голос Риджвей — как так, что наши доблестные томми [томми — солдат] позволяют себя расстреливать как в тире! В мои времена в армии всякого дерьма хватало — но такого не было!

— Полное дерьмо…

— Вот именно. Снайпер, похоже сработал. Сейчас ищут снайперскую позицию…

Как раз под эти слова — сильный, раскатистый хлопок наверху, что-то падает, колотится об асфальт. Миг — и я уже на земле, заодно сбиваю с ног Риджвея и стоявшего ближе ко мне Питерса. Со всех сторон раздаются крики, топот, взрывает сирена. Поднимаю голову — на крыше того дома, с которого я стрелял зияет выбитая взрывом дыра, граната взорвалась и снесла в этом месте всю черепицу. Она и падала сейчас на асфальт, подобно граду…

— Быстро реагируешь, Кросс — усмехается поднимающийся Риджвей — почти как в армии. Молодец…

— Спасибо, сэр…

И тут рвет планку у Питерса. Тимоти Питерс, совсем молодой пацан, меньше года назад пришедший к нам, в особый отдел из армии — служил он тоже здесь, в Белфасте. Тридцати еще нет — здоровенный, с простым деревенским лицом, со светлыми волосами — внезапно он с каким-то, то ли всхлипом то и с воем, бросается на капот фургона, бьет по нему обеими кулаками так, что бумаги летят во все стороны, а на металле остаются едва заметные вмятины…

— Суки!!! Су-у-у-ки!!! А-а-а-ы-ы-ы-ы!!! За что же они так!!! Зубами рвать буду!!! Зубами!!!!

Ты даже не представляешь, Тим — за что… Но поверь — есть за что, если бы ты тогда побывал в Бейруте — вопросов бы не задавал. Правильно говорил Цакая — если не хочешь мстить за себя — отомсти за тех, кто не сможет отомстить за себя, отомсти за тех, кто лег. Вот я и мщу — как умею. Не знаю, сколько Господь отвел мне еще жизни — но отомстил я уже за многое. Воистину — touts will be shot…

 

Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, проспект генерала Корнилова

— Занимайте позицию. В глубине комнаты, не вылазьте к окнам. И тихо, затихаритесь, так чтобы наступили — не заметили. Позицию подберите — чтобы через проломы стрелять. Куклой посветите, только осторожно, башку не подставьте. Я целеуказание дам, трассерами — и валите с ходу, не стесняйтесь.

— Есть.

— Двигаемся. Пошли!

Город, которого нет…

Бои в городе идут уже третьи сутки, и только сейчас я понял — переламываем. Переламываем хребет всем скопившимся в городе уродам, потому что нас с каждой минутой все больше, а их — все меньше. Переламываем….

Третьи сутки воюем — но никто не уходит, даже раненые стараются остаться в строю, в тыл приходится отправлять силой. У стадиона, у разгромленного здания МВД основной опорный пункт, там все зачищено наглухо и стоит бронетехника — даже самоходные гаубицы. Остальная часть города, особенно мусульманские кварталы представляют собой слоеный пирог — где наши, где не наши непонятно. Террористы лучше знают город, у них проводники из местных, они знают все подземные и тайные ходы — выходы, они готовы убивать, не задумываясь, их не волнуют потери мирняка — но их все меньше, а нас — все больше. Да и подготовка у нас — армейская.

Город уже погиб, его бессмысленно спасать, он сейчас — просто груда опаленных руин. Выбитые окна, проломленные, опаленные пламенем стены, чадный дым, кое-где еще дотлевают угли. Вонь — к сегодняшнему дню запах такой, что выворачивает наизнанку. Трупов столько, что не счесть, они везде — на улицах, в домах, в машинах, просто куски гниющего мяса, во многих местах заваленного кусками бетона и обломками кирпича. Открыто, не обращая внимания на людей, шныряют обнаглевшие, отожравшиеся крысы….

Безопасные коридоры от порта и аэропорта к центру пробиты, по ним несколько раз в день под солидным прикрытием брони гоняют колонны. Сам порт и оба аэропорта давно захвачены, их уже и не обстреливают. Потери при проводке колонн по городу есть — но приемлемые, вся техника, в том числе транспортная, бронированная подошла, только из гранатомета и пробьешь. На стадионе я был последний раз вчера — пополнили боезапас, перекусили немного, подлечились — видел, в каком виде эти машины. Пулями — исхлестаны просто, живого места нет. Но это в первый день такие обстрелы колонн были, сейчас уже не суются. Сейчас многие пытаются выйти, прорваться из кольца, в котором они обложены как стая озверевших от человеческой крови волков. Но уходить некуда, морем и по воздуху прибывают все новые и новые части, сжимают кольцо…

Командует штурмом и зачисткой города генерал Волгарь, бывший десантник, прибывший на место позавчера, штаб — в старом аэропорту. Установка дана — боевиков живыми из города не выпускать, спасать мирняк где еще можно его спасти, направлять его к центру — оттуда, когда в обратный путь идут колонны — вывозят беженцев в порт или аэропорт. Боевиков не так уж много — живыми они не сдаются да и не берет их никто, живыми то. В центре, на бывшем стадионе — фильтр, он же — госпиталь первой помощи. Врачи работают рука об руку с контрразведчиками. Так и действует эта дорога — дорога жизни, самая настоящая…

Авиация по городу мало работает, артиллерия тоже очень ограниченно. В городе до сих пор остались ПЗРК — вчера вертолеты еще подбивали, два или три кажется, даже сбили. Еще проблема — не зацепить своих. Брони тоже немного, в основном она держит какие-то районы. Поскольку город наш, наносить ковровые ракетно-бомбовые удары никто и не думает. В городе действует спецназ, у них артиллерийские разведчики-корректировщики огня в составе групп — наводят на цели тяжелые минометы и артиллерийские системы с управляемыми боеприпасами, работающие из центра города и из аэропорта. Остальные — такие, как мы действуем мелкими группами по восемь-десять человек, бьемся днем и ночью, просачиваемся внутрь занятых боевиками районов. Командования практически никакого нет, взаимодействие тоже хреновое, только по рации опознаться и все. Группы в основном смешанные — из тех, кто остался в живых, без бронетехники. Волгарь, полевик, а не генштабист, хорошо понимает, что командовать тут все равно невозможно, поэтому отдал приказ — не мешать, снабжать боеприпасами из центра, опрашивать на предмет развединформации. Даже самооборонщики, опять-таки из тех, кто в живых остался, воюют — мстят. Вчера Козлова видел — выжил-таки, семью с колонной в порт отправил, сам остался на стадионе, помогает, чем может. Много мусульман воюет — что творили боевики с теми из мирняка, кого захватывали в плен и потом выясняли, что это мусульманин, лояльный властям — страшно даже представить. Для этих, лояльный мусульманский мирняк, отказавшийся взять в руки оружие и убить русского соседа, с которым прожил бок о бок десять лет — муртады и мунафики, подлежащие смерти после пыток. Для тех, кто остался после этого в живых боевики — кровники навеки. Пощады ждать не стоит — ни от тех ни от других.

В городе действует уже полная десантная дивизия, части военно-морского спецназа, не меньше полка из командования специальных операций, еще какие-то части перекрывают пути отхода, есть и жандармерия — тоже не меньше дивизии. Террористов планомерно оттесняют к горам, где все склоны простреливаются, где все перевалы уже оседлали десантники, и где им не будет выхода кроме как сдохнуть. Но террористы сопротивляются — и, черт возьми, сопротивляются хорошо….

Нас осталось пятеро — всего пятеро, экипаж и плюс еще один человек. Подранены все, но никто и не думает уходить. Потери кстати низкие на удивление для городских боев, кто был, тот подтвердит. Но дело в том, что у нас нет как таковых штурмовых задач, типа: к восемнадцати ноль-ноль занять такое-то здание. Мы просто воюем как можем — одного за другим выбиваем снайперов, гранатометчиков, пулеметчиков, расчеты ПЗРК — убиваем пока не убили нас, обескровливаем противника. Нас все равно больше, это наша земля, за нами — огромная Россия — и значит, мы победим.

Тела Чижика и еще одного десантника отправили сразу же, остальных за эти дни потеряли трехсотыми — тоже уже отправили. Из разбитого бронетранспортера достали «оружие выживания» — здоровенную однозарядную винтовку, калибра 14,5, стреляющую патронами, подходящими к пулемету от БТР. Так вот сейчас и работаем — я как командир и разведчик, два человека расчет и два человека — прикрытие. Схема простая — я иду вперед, глушу, где могу из бесшумной снайперской винтовки, если не справляюсь — тут начинает работать уже ПТР. Пуля калибра 14,5 пробивает все укрытия, за какими могут скрываться боевики — стена дома, остов сгоревшей машины. По оба фланга от нас работают десантники, впереди — кажется свои, моряки — но не уверен. По флангам мы опознались, договорились друг по другу не стрелять, по фронту — на связь выйти не удалось, почему то молчат. Может, радиомолчание соблюдают…

Сейчас мы занимаемся снайпером — уже полчаса. Хитрый, гаденыш, один раз уже вывернулся. Самое плохое — что теперь он знает о нашем присутствии и нам предстоит снайперская дуэль. Но делать нечего…

Интересно, где он падла такая засел? Последний раз работал десять минут назад — но так толком и не засекли откуда. Проспект, б… Верней, не сам проспект, а небольшой проулок от него, ведущий к группе высотных домов. На самом проспекте десантники, а здесь пока — только мы. Передовая группа, разведка, эта территория еще незащищенной считается. Позицию он, конечно же, уже сменил. Может и вообще ушел. Тихо то здесь как. Стреляют и справа и слева, а здесь, в этом проклятом закоулке, куда мы и завернули то в общем случайно — тишина, мертвая тишина. Может, потому что здесь и вправду притаилась смерть…

Жуткие бои в городе выявили, помимо сильных сторон и много слабостей нашей армии. Например: куча разведывательных беспилотников — и ни одного ударного. В итоге — завалили два «Громовержца» — оба удалось посадить с большими или меньшими потерями, два транспортника, несколько вертолетов. Даже сегодня пуск Стингера видел, хоть и единичный. В общем — ПВО района мятежникам удалось организовать — без вопросов. До сих пор без поддержки воюем.

То, что с бомбой произошло — вообще ни в какие рамки не укладывается. Всем раздали дозиметры — но, убедившись что радиации нет все их сразу выбрасывали — не дай Бог выдаст писком или чем-нибудь еще, треском каким-нибудь. Но все равно — когда взрыв одного устройства вывел из строя военную машину целого региона — это самое настоящее ЧП, за это не погоны — за это головы снимать надо…

Думаю думы — а дело тоже делать надо. Поднимаюсь по лестнице — тут основным — лифт, поэтому лестничная клетка узкая и неудобная. Естественно не пешком поднимаюсь — а ползком, на брюхе, избегая оконных проемов. Последние дни только так и передвигаемся — больше на брюхе, чем ногами. Пистолет в руках, винтовка за спиной…

Кстати, винтовку я себе раздобыл знатную, Эрму сдал на стадионе как трофей. А взамен теперь у меня — финская винтовка «Лев», та же самая СВД, только с тяжелым спортивным стволом, регулируемым прикладом и германской оптической системой, прицелом, совмещающим в себе дневной и ночной каналы. Ну и тактический глушитель, куда же без него. Финны вообще то лучшие в России патроны делают, а то и в мире как многие считают — но и винтовки тоже собирают ограниченными сериями…

Третий этаж. Четвертый…

В отличие от соседних этот дом — тот, в котором я сейчас нахожусь — пострадал от обстрелом и пожаров на порядок сильнее. Может, потому что стоит так, что с него можно бить напрямую с проспекта, может — еще почему. Не знаю…

На пятом этаже дверь выбита взрывом — не выломана — а именно выбита взрывом. Значит, мне сюда…

— Мы на позиции!

— Затихаритесь до команды!

— Принял!

В квартире темно, пожара тут не было, но было видно, что сначала отсюда в спешке уходили хозяева, а потом ее еще и пограбили всласть. Не знаю, почему именно эту, может по наводке. Несмотря на то, что со всех сторон меня прикрывают стены, передвигаюсь все равно ползком — так уже привычнее. А квартира то большая…

Кухня? Балкон? Просто окно?

Открытые шкафы, перевернутая мебель, разбросанные в беспорядке на полу вещи. Жирный черный след ботинка, раздавленный пластмассовый детский пупс в цветастом, скорее всего сшитом своими руками сарафанчике. Мертво щерящийся острыми зубами осколков кинескопа большой телевизор в углу…

Просто окно. И не просто окно — а окно в большой комнате, где целых два окна, такая она большая. Пристроился, достал небольшое зеркальце на ручке осмотрелся. Потом по полу прополз на другую сторону — чтобы не стрелять оттуда, откуда смотрел…

— Готов. Давайте!

Раскатисто бухает ПТР — как щелчок кнута пастуха, только на два порядка громче — и тут, здание напротив разражается настоящим свинцовым градом — прямо по засеченной позиции свинцовой плетью хлещет пулемет…

На то, чтобы прицелиться уходит меньше секунды — три выстрела через окно, один за другим, прямо в плюющийся смертью пулемет, в тех, кто рядом с ним — и я падаю на пол, уходя от ответного огня…

Теперь ноги…

Едва успеваю выползти в коридор — как там, где я только что был хлопает разрыв — подствольник! Осколки врезаются в стены, злобно визжат, негодуя что все напрасно и я уже ушел оттуда. Кто-то остался в живых — пулеметчиков я снял, это я точно знаю, но остался жив снайпер и кто-то еще с подствольником. Это получается, как минимум четыре человека — снайпер, автоматчик и пулеметный расчет — ценный, видать снайпер, что его так прикрывают.

Хлопает внизу, два раза точно также…

— Доклад! — всполошился я.

— Имеем тяжелого трехсотого!

Твою мать… Этого то я и опасался — недооценили. Думали, снайпер, максимум один человек на прикрытии — а про пулемет и не подумали…

— Отступайте! Выносите раненого, на проспекте уже наши! Главный калибр оставьте здесь, я за ним приду!

— А…

— Выполнять!

На проспекте действительно уже наши — даже отсюда слышно, как размеренно ухают автоматические минометы и заходятся в ярости скорострельные пушки зенитных установок. По уму следовало бы просто засесть и подождать, пока сюда подойдут — и раздолбают в хлам всю эту шестнадцатиэтажку, вместе со снайпером и кто там у него остался на прикрытии. Но теперь это уже личное. Пока сюда подойдут — я уже успею разобраться…

Кстати… Неужели, они пропустят такой момент как эвакуация раненого…

Одного из автоматчиков — их оказалось как минимум двое — я снял с лестничной клетки, засек по выстрелам, даже успел его разглядеть. Обычно все происходит так быстро, что видишь не человека, а движение — выстрелил — и убрался от ответного выстрела. А тут заметил. Не похож на араба — судя по росту европеец. Сволочи…

А снайпера все не было. Он не выстрелил ни в первом, ни во втором случае — хотя потерял от моих выстрелов трех человек из прикрытия. Неужели убрался, оставив прикрытие на смерть…

Спасаясь от карающей гранаты, не сполз — а буквально ссыпался на этаж ниже. Хлопнуло — когда меня уже там не было, пробежал — уже бегом — еще этаж, хлопнуло и на третьем, в конце концов — ввалился как раз в тот самый коридор, откуда я и начинал этот маленький заход, где и подстрелили кого-то из моих. Черт, даже не знаю — кого… Тут я — в безопасности. Хлопает еще один разрыв, чуть дальше — это уже от бессилия, меня защищают две стены. Могут, конечно снизу попытаться подобраться, пользуясь, что я один, без прикрытия — но там внизу и так то пройти сложно — так мы еще две растяжки оставили. Как бы то ни было — наши наверное минут через двадцать появятся, с бронетехникой. И тогда конец игры…

Конец ли…

Что я могу сейчас сделать? Предположим, что снайпер наблюдает. Какой он может сделать вывод, поняв что я вернулся туда, где только что подстрелили мою группу? Интересно он видит позицию, видит винтовку? Кто сделал тот выстрел, он или пулеметчик? Скорее всего — он, ведь мы не первый день воюем и кое-чему научились. Пулемет отвлек внимание, а он выстрелил. И удачно выстрелил.

Придет бронетехника — и он просто свалит. Бросит оружие, выйдет из города с мирняком. Скорее всего, это европеец, русские документы у него наверняка есть. С ними он и выйдет, прикинувшись русским. Все, что держит его здесь — это я, он такой как и я, он хочет завершить начавшуюся между нами дуэль. Только поэтому — он все еще здесь. Любой снайпер ведет счет, любой снайпер чуточку тщеславен. Он такой же, как и я…

Что ж, поиграем…

Дверь я на всякий случай прикрыл, прополз по коридору к той, разваленной снарядом и обожженной комнате, где подстрелили моих. Винтовка должна быть все еще там — и он за ней следит…

Достал из кармана веревку со стальным сердечником, завязал на конце узелок, продел — получилось своего рода лассо с петлей на конце. Винтовку поставил у стены, ползком пополз вперед, в одной руке это самое лассо, в другой — пистолет. На всякий случай…

Вот и место — то самое. Винтовка так и стоит, полузаваленная мусором. Рядом — сумка с патронами к ней, большими, с разноцветными полосками на пулях, в основном — бронебойно-зажигательные. Зарядить бы — она однозарядная, там сейчас в патроннике только стрелянная гильза — но никакого желания подползти ближе у меня нет — снайпер или автоматчик — один из них обязательно держит это место на прицеле.

Со второго раза удалось накинуть петлю, затянуть. Пока больше ничего не сделаешь…

Стравливая с рук веревку, я вернулся назад, забрал винтовку — теперь она мне понадобится. Ощупал снаряжение — две гранаты осталось, пока хватит. Было больше — да все на растяжки израсходовали. Растяжек сейчас в этом городе — полно…

Пополз дальше, в самую. Крайнюю комнату — на удивление, она не пострадала от обстрела, даже стекла целы. Это плюс — через них меня сложнее засечь — но это и минус — через стекла сложнее целиться…

Проверил винтовку — готов. Сейчас моя задача — вынудить их действовать, обмануть, сделать нечто такое, что им будет непонятно, надавить на нервы — и заставить действовать. Неважно, снайпер выстрелить или автоматик прикрытия — мне важно поймать хотя бы одного из них. Старое правило войны делай то, чего враг от тебя не ожидает, делай то что заставит его занервничать и допустить ошибку…

Выдернул чеку — и изо всей силы забросил гранату в коридор. Единственное — только бы осколок шальной не перерезал трос, тогда сложнее будет. Хотя далеко забросил — а всякое бывает…

Глухо грохнуло, пахнуло из коридора — я отсчитал до пяти и потянул на себя тросик, с ужасом ожидая, что на том конце не будет натяжения и он просто вытянется. Но нет — тросик натянулся — винтовка была тяжелой, тащилась очень тяжело, там еще сверху на нее набросано. И — стрелок купился — заметив движение на третьем этаже противоположного дома, почти напротив меня я выстрел дважды через окно, выстрелил одновременно с ним. Только его пули в худшем случае повредили винтовку, мои — сильно повредили его самого. Не жилец, короче…

Опять таки — простая миниатюра. Взрыв гранаты — привлекает внимание. Дальше начинает шевелиться, уходить из поля зрения винтовка — как же, сработала растяжка которой стрелок обезопасил свой тыл — и он решил сваливать пока не поздно. Сам Бог велел положить очередь, заодно и пару гранат подкинуть. Вот и подкинул…

Все. Теперь — сваливать. Хватит этих шуток — снайпера так не выманишь. Да и уйти он должен — потеряв все прикрытие. Я бы ушел — только самоубийца останется. Найду а той стороне дома выход — и уйду, нахрен тут…

Из любопытства вытащил до конца в коридор ПТР, осмотрел. Удивительно — но не пострадала ни винтовка, ни ее прицел — простейший четырехкратник в прочном стальном корпусе. Во, делали! В армии эти прицелы в семидесятых окончательно со снайперских винтовок сняли, поставили более современные, есть и как на моей — «день-ночь», есть термовизоры, много чего еще есть — но вот близкого взрыва ни один не выдержит. А этот выдержал…

Сваливать…

С этой мыслью я пошел к двери, ведущей на лестничную клетку — там залягу, ползком до низа и искать выход — как вдруг недалеко впереди, на улице раздалось нечто среднее между громом и ревом разъяренного льва — я от неожиданности аж бросился на землю. Глянул в окно — как раз, чтобы увидеть, как рассеивается облако цементной пыли, открывая поразительную картину — огромную дыру, как будто великан прогрыз насквозь здание на уровне третьего этажа…

А вот и наши…

Машина огневой поддержки — на базе БТР смонтирована башня с КОРДом, АГС и — в качестве главного калибра — спаренной тридцатимиллиметровой вертолетной пушкой. Это оружие не стреляло, не поддерживало огнем — оно жрало, прогрызало дыры в домах, превращала в ничто все, на что будет направлен поток снарядов из двух стволов. За несколько секунд пробить насквозь здание — при такой скорострельности как нечего делать.

Получается, что десантники с трехсотым добрались-таки до наших и сообщили о неуловимом снайпере. Теперь его не поймать — эту машину боевики боялись как огня. Есть только проблемка в связи с этим. Маленькая такая. Как бы не приняли меня за этого самого неуловимого снайпера. Нервы сейчас у всех на взводе, палец на спуске и делов то — повернуть башню, да на кнопку нажать.

В общем — лучше по первоначальному плану…

Ползком спустился на этаж, залег у выхода во двор. Там, похоже, начиналась зачистка — громкие команды на русском, шорох ног по мусору — такой бывает, когда стараешься двигаться как можно осторожнее.

Уходить? Или объявиться? Ну?

Если не знаешь, что делать — делай шаг вперед!

— Десантура! — заорал со всей дури я. Такого нельзя делать ни при каких обстоятельствах — и именно поэтому я это сделал. Должны же они были сообщить, что здесь остался один из них — сейчас они меня и должны искать. Да и «десантура» — слово специфичное, не каждый гражданский знает.

Команда, топот во дворе — и тишина. Все заняли позиции.

— Выбрасывай оружие и выходи! Руки на затылок, выходишь — становишься на колени! Дернешься — открываем огонь!

— А шнурки у тебя не развяжутся, сапог, мышара летучая, чтобы флотский офицер — да перед тобой на колени?! — проорал в ответ я, вспоминая давно забытые обороты речи, полагающиеся к такому случаю. Везде, где в одном городе стояли флотские и армейские части, особенно учебные — везде было выяснение отношений. Но просто так — с ходу и в рожу, так было совсем не комильфо. Сначала полагалось перекинуться парой слов — таких как эти.

— А вот я сейчас пару гранат закину — тогда и посмотрим, у кого мотня крепче! — проорали в ответ.

Пароль-отзыв получен…

— Я выхожу! Винтовка за спиной, оружие в кобуре! Выхожу медленно. Там еще снайпер может быть в соседнем здании.

Надеюсь, глупость они не сделают…

Выхожу — как и обещал. Несколько стволов смотрят на меня, солдаты укрываются за полуразрушенными стенами, за остовами машин. Весь проулок затянут густым, белым, щиплющим глаза дымом — набросали дымовых шашек, чтобы не подставляться снайперу. В самом начале переулка, на поставленной чуть ли не на попа остовом машины, черно-ржавым от огня и изрешеченным пулями скрывается БМПП — боевая машина поддержки пехоты. Уродливая башня хмуро уставилась в проулок длинными, ребристыми стволами, линзы прицела смотрят прямо на меня…

— Представьтесь!

— Старший лейтенант флота Александр Воронцов!

Секунда сменяет секунду, долгое, тянущееся как карамель на жаре время. Наконец, кто-то поднимается из-за укрытия…

— Мои до вас дошли?

— Дошли…

— Что с раненым?

— Когда отправляли, был жив…

Развалины молчали — окутанные белым дымом дымовых шашек и вонью дизельного выхлопа, исхлестанные пулями, они больше не стреляли, не забирали жизни. Время развалин уходило. Мертво щерилась на окружающий мир дыра, прогрызенная ливнем снарядов на уровне третьего этажа, бессильно курились серым дымком мертвые провалы окон — там уже все отгорело, отстреляло, отумирало…

Человек в сером, с темными и кирпичного цвета пятнами комбинезоне, закрытый накидкой, представляющей собой самое настоящее произведение искусства — металлизированный слой для того, чтобы невозможно было обнаружить через термовизор, объемная «бахрома» в виде осколков кирпичей, бетона и арматуры внимательно наблюдал за происходящим во дворе, пытаясь уловить суть событий через космы белого дыма от шашек. Он располагался на первом этаже здания, которое обстреляли — в нарушение всех норм и канонов, предписывающих снайперу забираться как можно выше, занимать господствующую над местностью высоту. У него были и бинокль с ночным каналом зрения, и винтовка с оптическим прицелом — но сейчас он наблюдал за ситуацией не прибегая к помощи ни того, ни другого, просто глазами — потому что у русских могла быть лазерная система, сканирующая окрестности и обнаруживающая любой оптический прибор с линзами. Он был хитер и осторожен, он нарушал все каноны снайперской войны, он не доверял никому — и только поэтому он до сих пор оставался в живых. И намеревался оставаться в живых и дальше, он не был фанатиком, мечтающим умереть от пули кяфира и попасть в рай с семьюдесятью гуриями. Он считал, что далеко не все сделал в этой жизни…

Совсем недалеко у него были припрятаны подлинные русские документы и комплект одежды. Было там даже полицейское удостоверение — рядового полицейского исправника. С этими документами, да в царящем бардаке он твердо рассчитывал выскочить из кольца. Его охота на сегодняшний день завершилась…

Да, хреново вышло, хреново… Хорошо, что деньги вперед заплачены.

До сих пор не ушел он только потому, что хотел рассмотреть и запомнить того, по которому у него так и не представился шанс выстрелить, и который ликвидировал сразу трех человек из его прикрытия. Насчет двоих он не беспокоился — обычные исламские фанатики, расходный материал. А вот третьего — своего постоянного наводчика — ему было жаль, довольно долго вместе работали. Хотя после смерти Джеффри… И поэтому, он хотел увидеть того, кто… нет, не переиграл его. Доставил ему проблемы.

Русский оказался совсем не таким, каким он его представлял. Намного моложе. Идеальный снайпер — это не только физические и психологические характеристики, это еще и опыт, который нарабатывается только практикой, с годами и годами боевой работы. А русский оказался совсем молодым — возможно и тридцати лет нету…

Старший лейтенант флота Александр Воронцов… Своим вряд ли будут представляться вымышленным именем, это настоящее. Снайпер запомнил это. Нет, он не собирался потом искать его, мстить — во первых это глупо, во вторых за это никто не заплатит. Но… жизнь долгая, в общем…

С этой жизнеутверждающей мыслью снайпер начал медленно отползать назад — ход, помогающий незаметно выйти из здания он присмотрел для себя заранее.

Отходили уже вместе — пятясь, прикрывая друг друга, перебежками от укрытия до укрытия. Наконец и она — спасительная, ощетинившаяся противокумулятивными решетками броня. Сверху еще накидали какой-то рваной, грядной дерюги — не знаю, зачем, машина на мусоровоз становится похожа. В двух местах противокумулятивные решетки были разорваны, броня опалена — кумулятивная струя, стреляли из гранатомета. Но броню не пробили, машина осталась цела…

— Двигаемся! — командовавший зачисткой капитан привычно несколько раз стукнул прикладом по броне. Взревел двигатель, машина зачихала сизым, солярным дымом, поползла назад, пятясь к выходу из переулка.

Совершенно секретно.

Действительный тайный советник гражданской службы К. Н. Цакая

Министерство обороны.

Главное управление тыла.

Начальнику ГТУ

Генерал-майору от инфантерии

Веремееву М. В.

Лично в руки.

В соответствии с директивой от 28 ноября 1992 г. ходатайствую о выделении в срок до 01.06.1993 г. следующих материальных ресурсов:

— автоматы АКМ -1000 штук

— гранатометы подствольные ГП-34 с переходником — 500 штук

— пулеметы ручные РПК — 200 штук

— пулеметы ротные ПКМ — 200 штук

— штурмкарабины Драгунова или Токарева — 200 штук.

— снайперские винтовки СК «Взломщик» — 30 штук

— пулеметы крупнокалиберные ДШК — 30 штук

— гранатометы РПГ — 200 штук

— ПЗРК «Игла 2 м» — 50 штук

— гранаты Ф-1 — 5000 штук

— гранаты РГД — 5000 штук

— боекомплекты к вышеуказанному оружию — не менее 20 на единицу оружия

С целью экономии материальных ресурсов полагал бы необходимым выделить оружие, находящееся на консервации, на складах мобилизационного резерва.

 

14 июня 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия

— Давай, Мэрион! Расскажи нам про поросят! [поросята — презрительное прозвище британских солдат]

Привлекательная девушка, на вид лет двадцати пяти, рыжеволосая, даже не замечала настойчивой руки на своем колене. Революция была важнее. И интереснее…

— Вот выхожу я из булочной, сумка у меня большая. И вдруг слышу — «стойте»! Оборачиваюсь — а там трое поросят! Патруль! А у меня в сумке, если покопаться — Инграм [Инграм — пистолет-пулемет производства САСШ, очень компактный и с высокой скорострельностью] с двумя обоймами. И вот я думаю, что все, кранты мне, не смыться. А один из поросят подходит ко мне, опирается так об стену и говорит: «Девушка, а можно ваш номер телефона»…

— А-ха-ха…

— Гы-ы-ы-ы…

— И что…

— Ну что мне делать оставалось… Дала.

— Прямо там? Ах, Мэрион, осчастливила бедного поросеночка!

— Да пошел ты!

— Нет, Мэрион, ты скажи… Если этот поросенок придет к тебе, ты нас предупреди! Может, он не против групповухи!

— Черт, хорошая идея! У меня как раз в гараже завалялся паяльник…

— Ха-ха-ха…

— Вот и вставь себе его в задницу, придурок! — обиделась девушка, оскорбленная в лучших чувствах.

— Нет, Мэрион ты нам скажи — ты и в самом деле ему телефон дала? А если он позвонит — то на кого попадет?

— На Особый отдел!

— Ха-ха-ха… Вот это шутка…

Высокий, темноволосый мужчина в гражданской, сильно похожей на охотничью, одежде отхлебнул пива…

— Теперь ты нам расскажи, Томми.

— Про что?

— Да про десять мертвых поросят!

— А-ха-ха…

— Гы-ы-ы-ы…

Томми, репортер криминальной хроники в местной газете, давно связанный с ИРА, отхлебнул из кружки темного, забористого эля — в напитках он патриотом не был…

— Так вот сижу я в редакции, чо-то печатаю на компе, какую-то муть — звонок! Патруль на улице постреляли! Ну, я как дежурный репортер подорвался и туда. А там — машин полицейских наверное штук десять только с одной стороны, да еще армейские, всю улицу перегородили, короче. Ну, поросенок который стоял в оцеплении меня и спрашивает — а вы куда? А я ему — карточку прессы под нос.

— А он?

— А он мне и говорит — вали отсюда, козел!

— А ты?

— Ну, я все улицы-закоулки знаю. Завалился я, короче в квартиру, даме которая там живет пять фунтов дал…

— Лучше бы трахнул. Денег бы тратить не пришлось.

— Ага, сам ее и трахай. Ей лет пятьдесят.

— Ну и что дальше…

— И вот подхожу я к окну… занавесочку так осторожно отодвигаю… А там…

— Что там?

— Десять мертвых поросят!

— Гы-ы-ы-ы…

— Развалились так на всю улицу, не пройти не проехать… И машина догорает. Ну, я только приладился, пару раз щелкнул, вдруг сверху — бабах! Я аж на пол упал…

— И что?

— Одиннадцатый мертвый поросенок, вот что!

— А-ха-ха…

— Вот это дали!

— Давненько такого славного денька не было!

— Да, давно так поросят не резали…

— Интересно, кто это их так?

Этот бар среди своих так и назывался — «бар без имени», «безымянный». Все дело было в том, что несколько лет назад неподалеку от него грохнул взрыв, и ударной волной снесло часть вывески, осталось только слово «бар» а название снесло. Сначала у хозяина не было денег, чтобы поправить вывеску, а потом он и вовсе махнул на это рукой. Безымянный бар знали и так, и редко когда он не был полон.

Безымянный бар на окраине Белфаста был одним из тех мест, где собирались боевики ИРА, чтобы отдохнуть от «праведных» трудов. Здесь вербовали молодежь в боевые бригады, здесь передавали информацию о том, где можно раздобыть оружие — его обычно закапывали на кладбищах — здесь же договаривались о совершении новых террористических актов. На хозяина — у него было странное имя Джок, как у собаки, внимания никто не обращал, он был всего лишь частью интерьера, добрым гномом, снабжающим страждущих пивом, элем и виски. А напрасно…

Вот и сейчас, хозяин заведения — сегодня он работал сам — как нельзя вовремя нарисовался с новой порцией выпивки, как раз в тот самый момент, когда на столе она закончилась.

— А классно приголубили поросят, ребята… — как бы вскользь, впроброс заметил он, ловко меняя пустые кружки на полные.

— Да, классно…

— Передайте тому парню, который так метко стреляет, что здесь он в любой день вправе рассчитывать на стаканчик за счет заведения.

— Если узнаем кто, передадим… — ляпнул Томми, как самый пьяный, и тот же замолк от жесткого толчка локтем в бок.

— Ладно… — самый старший порылся в кармане, достал оттуда купюру, протянул ее хозяину, осторожно встал со своего места, проверяя, может ли он стоять на ногах — с меня, пожалуй, достаточно. На сегодня. Нормально, Джок?

— Вполне — кивнул хозяин, принимая купюру.

— Я пошел. Не скучайте здесь. А ты, Мэрион, не теряй связи со своим поросеночком. Может пригодится.

— Вас проводить, полковник?

— Не надо. Дойду. За машиной моей приглядите.

— Хорошо, полковник…

Проводив взглядом выходящего из бара «полковника» Джок вышел в подсобное помещение, достал сотовый телефон, по памяти набрал номер.

— Он пошел…

Улица была темной и страшной — фонари давно все разбили. Но полковнику было не привыкать — на ногах он вполне даже держался и уверенно шел по вымершей улице, даже не спотыкаясь. Единственной опасностью для него было нарваться на оранжистов [оранжисты — католики, эта группировка названа в честь святого герцога Вильгельма Оранжского. Как минимум хулиганы, но среди них есть и террористы] — но католические кварталы были не близко, и так далеко в набеги они не забирались — понимали, что окружат и перебьют всех до единого.

Полковник жил в угрюмом, четырехэтажном здании старой постройки, на втором этаже — большим достоинством квартиры было то, что рядом была пожарная лестница. Лампочку в подъезде тоже кто-то разбил, лестница, ведущая в квартиру, была узкой, едва два человека разойдутся — но это и хорошо. Если поднимаешься пьяным — не упадешь.

На первом же этаже, Кевин О'Коннел, «полковник» на кого то натолкнулся — как то неуклюже. Будь он трезвым — этого бы конечно не произошло…

— Простите… — автоматически сказал он.

— Да благословит тебя Господь, Кевин… — раздалось в ответ.

Услышав этот голос, Кевин вздрогнул — сердце на какой-то момент замерло — а потом пустилось отплясывать сумасшедшую джигу. Тело мгновенно покрылось холодным потом. Этот голос часто приходил к нему по ночам — в кошмарных снах…

— Что встал, Кевин? Пошли…

— Что вы здесь делаете? Вы же…

— В отставке, в отставке… И заметь, Кевин, тебя я никому не передал, законсервировал. Выполнил свое обещание. Если бы тебя начал вести кто-то другой — скорее всего, тебя бы уже закопали с простреленной башкой и коленями. Так что свои обязательства по отношению к тебе я честно выполнил.

— Что вам нужно?

— Нужно… — священник, чье лицо почти полностью скрывал капюшон сутаны, кивнул на кровать, на которой лежал толстый, большой конверт из манильской бумаги — открой и прочитай…

Трясущимися руками «полковник», ставший сейчас одним из батальонных командиров белфастской бригады ИРА вскрыл конверт. В нем было два листа убористого машинописного текста, остальное пространство занимали деньги — пачки крупных купюр в банковской упаковке, долларов. Их было много. Полковник отложил пакет с долларами, вчитался в убористый, напечатанный мелким шрифтом текст — и почувствовал себя плохо…

— На кого вы работаете?

— Я… На себя самого, какая разница! То, что я предлагаю тебе сделать, сделает тебя героем среди своих.

— Это провокация… — полковник не мог поверить в написанное — это…

— Это шанс для тебя. Если ты это сделаешь — никто потом не поверит, что ты наш агент. Вернее, мой агент. Ни одна разведслужба не позволит своему агенту сделать подобное.

— Меня потом убьют. Найдет и убьет САС безо всякого суда.

— Там помимо налички, две банковские карточки. На них — полмиллиона фунтов — как видишь, с деньгами я тебя не обижаю. На операцию ты потратишь максимум двести — остальные все твои. Оружие за мой счет, я его уже оплатил и перевозку до Британии — тоже. Если почувствуешь, что пахнет жареным — смывайся. Денег тебе хватит — учитывая и твои старые накопления.

— Я…

— Решайся! Разве у тебя есть выбор?!

Полковник смотрел на расплывающиеся перед глазами строчки.

— Хорошо…

— Не слышу!

— Хорошо. Сделаю.

— Ну, вот и договорились… — священник встал с кровати, пошел к двери — да, кстати, Кевин… Тебе ничего не известно о том парне, что расстрелял патруль на улице?

— Нет. Он не из наших.

— Русский? Я давно не был в этих краях.

— Возможно. Мы ничего про него не знаем.

— Как же тогда общаетесь?

— Через интернет. Он оставляет нам сообщения. Каждый раз из разных мест.

Священник кивнул — так он и думал. Схема действий русского выдавала в нем серьезного противника.

— Если что-то узнаешь реальное про этого русского — сто тысяч фунтов.

— Понял…

— Как будешь готов — сообщишь мне. Код старый.

— Хорошо…

— Ну, тогда спи. Приятных снов.

Священник ушел — испарился, словно злой дух. А Кевин О'Коннел, «полковник», командир батальона белфастской бригады ИРА остался сидеть в своей тесной комнатушке, бессмысленно уставившись в стену, словно ища какую-то непостижимую человеческим умом истину на грязных разводах обоев…

 

Картинки из прошлого. 16 июня 1993 года. Пограничная зона, переход через Амударью. Афгано-русская граница

Если брать границу Российской империи, на всей ее немыслимой протяженности, то ее отрезок с Афганистаном был наиболее опасным. Более того — пограничная зона Туркестанского особого военного округа была одним из наиболее опасных мест на земле. Но одновременно — здесь можно было заработать целое состояние за год.

Возьмем автомобили. Обычный русский внедорожник типа «Егерь» в простой, армейской комплектации. В России такая машина новой стоит ровно пять тысяч золотых. Но если перегнать ее через границу и доехать на ней хотя бы до Джелалабада — и с ней при этом в дороге ничего не случится — то там ее можно продать и за восемь тысяч золотых, а в Пешаваре, по другую сторону афгано-индийской границы она будет стоить не меньше десятки. При ввозе русского автомобиля на территорию Индии полагается заплатить пошлину, эквивалентную примерно двум тысячам золотых — но если ты не новичок и знаешь ходы-выходы в таможне — то тебе это обойдется всего в пятьсот золотых. На российской границе коррумпирован примерно каждый второй таможенник, а на индийской — все поголовно. А если еще и груз взять — машина большая, просторная, можно до тонны самого разного груза взять и в дороге продавать — то за один рейс ты свои деньги удвоишь. А если еще и в обратный путь взять «золотой сон» или «семь слонов», или «три девятки»…

Рисковых людей было много, причем и с той стороны границы и с другой. Русские, узбеки, таджики, пуштуны, индийцы, даже британцы. Те, кто готов был, как и в старые времена переносить лишения, идя с караванами, защищать груз с оружием в руках, рисковать своей жизнью. На всем протяжении пути было опасно — после четвертой и пятой афгано-британских войн власти в Афганистане практически не было. Англичане из захваченной страны ушли — чтобы не было потерь, чтобы не разжигать еще больше партизанскую войну. Короля Гази-Шаха справедливо считали британским ставленником — он и в самом деле им был, потому что кроме как на британцев опереться было не на кого. Все дело в том, что король не был не только пуштуном племени Дуррани, до этого двести лет державшим афганский престол — он был пуштуном только наполовину, а на другую половину, по матери — хазарейцем. В итоге его ни пуштуны, ни хазарейцы, никто либо еще, кроме королевской армии не считал его своим, а сил у него хватало ровно настолько, чтобы полностью контролировать Кабул и его окрестности, а также создавать видимость власти в стране — именно видимость. На самом деле в стране правили племенные вожди и губернаторы провинций, назначаемые слабым королем за «подношения». Как ни странно, пуштунов такая ситуация тоже устраивала. Король был объектом всеобщей ненависти, ставленником захватчиков-англизов — но если его убить — сразу после этого все пуштунские племена перегрызутся между собой. Ненависть к королю объединяла пуштунов — но если только случится, что король умрет — борьба за трон ввергнет Афганистан в пучину гражданской войны. Умные старейшины племен это понимали — и оставляли все как есть. Оставляли — до поры, до времени…

И пока все было так, как есть — афганский народ нищенствовал, основным сельскохозяйственным товаром были конопля и опийный мак, а между населенными пунктами шли и шли по плохим, давно не ремонтировавшимся дорогам, ощетинившиеся стволами караваны. Стреляли редко — потому что машина с пулевыми пробоинами в кузове, например, потеряет в цене — предпочитали платить дань. Как въехал на территорию какого-либо племени — плати дань. Но и стволы были — во-первых, чтобы племена не забывали, что проехать можно и без дани и не наглели, во-вторых — находились и отморозки — их называли «душманы». Эти душманы не хотели довольствоваться малым, снимая дань — они нападали на караваны, чтобы забрать весь груз целиком, чаше всего нападали на ночных стоянках или на горных дорогах. Вот против них и нужны были стволы. Но стволы не всегда помогали — и оставались у разбитых афганских дорог обгоревшие, иссеченные пулями остовы машин и страшно белеющие кости лихих караванщиков…

Поскольку, афгано-русская граница была местом опасным — то и прикрыта она была соответствующим образом. Несколько погранотрядов находились в ключевых ее точках сама граница представляла собой — где было это возможно — сплошную многометровую полосу колючей проволоки, мин, датчиков движения. Кроме того, над границей постоянно курсировали небольшие дирижабли со средствами наблюдения, как в обычном, так и в термодиапазоне. Каждая застава выставляла скрытые, кочующие посты и секреты, облетала зону ответственности на вертолетах, пограничники вели агентурную работу в прилегающих к границе районах.

Помимо прочего, напряженный участок границы использовался и для боевой учебы. В Чирчике стоял полк, относящийся к командованию специальных операций, в Фергане была оборудована огромная военная база. Она служила учебным центром для обучению ведению боевых действий как в горной, так и в пустынной местности. Завершающий этап обучения проводился в реальных условиях — курсанты выставляли посты на границе, учились бесшумно ходить по горам, обнаруживать противника и уничтожать его. Условный противник в любой момент мог превратиться в настоящего — поэтому наряду с учебными боеприпасами курсанты носили и боевые. Также границу прикрывала десантно-штурмовая дивизия, пока это была шестьдесят шестая, но ее уже переводили под Санкт Петербург, а на ее месте формировали новую — сто восьмую.

Но даже с таким, экстраординарными мерами, границу нельзя было считать полностью перекрытой. Все дело было в товаре — если купить партию героина в том же Кандагаре — там был крупнейший в мире оптовый рынок дури и торговали в открытую — а потом продать в розницу в Санкт Петербурге — получалось как минимум пятьдесят концов — то есть один золотой на выходе превращался в пятьдесят. Ради такого куша находились желающие рискнуть и переправиться через границу или попробовать подкупить таможенных офицеров. Переправкой занимались опытные профессионалы, сплоченные в банды — они имели агентуру даже в погранотрядах, знали графики дежурств, местоположение скрытых секретов, схемы минирования, графики облетов и пролетов дирижаблей. На вооружении у них было бесшумное оружие, акваланги, специальные накидки, делающие бессильными тепловые датчики. На границе работали даже бывшие САСовцы, в основном как инструкторы — соблазняясь после отставки жалованием, на порядок превосходящим армейское. В общем — покоя на этом клочке земли не было никогда.

Сегодняшний день особо не отличался от других таких же. С лазурно-синего неба истекал жаром сияющий диск солнца, рвано-острые пики гор закрывали горизонт, длинная колонна машин, скопившаяся по обе стороны капитального бетонного моста через Амударью, довольно споро продвигалась — а с обратной, афганской стороны пропускали в час по чайной ложке и то после тщательного обыска. Оно и было понятно — ну что, скажите такого можно незаконного вывезти в Афганистан? Разве только оружие — но это уже не наша головная боль. А так — на больших, трехосных и четырехосных полноприводных АМО и КУНах — тяжелых, грозно выглядящих, с массивными кенгурятниками, дополнительными фарами, навесной броней везли все, что только нужно для жизни — еду, одежду, стройматериалы, технику. Афганистан был вообще страной совершенно без промышленности, британцы не считали нужным ее развивать, просто продавали свои товары в Афганистан, как и в другие колонии и зависимые страны втридорога и на этом делали деньги — а от товаров других стран отгораживались протекционистским таможенными пошлинами. Но здесь это не проходило — как только офицер русской таможни отпускал очередной АМО, он, плюясь черным дизельным выхлопом проходил мост, а на афганской стороне даже не останавливался — опускалось окно, из кабины свешивалась рука водителя с зажатой в ней купюрой, прямо на ходу эта купюра перекочевывала в руку таможенного офицера, а потом в его карман. Таксу знали все и всех это устраивало.

Но завтра, именно здесь и сейчас должен был начаться второй этап строго засекреченной геостратегической операции «Чингисхан». Название операции выбрал компьютер, совершенно случайно из более миллиона терминов и понятий — но удивительно, что оно подошло в самый раз.

Контролировать прохождение границы можно было с обычной погранзаставы, с дирижабля — серо-стального цвета гигант висел всего в двух километрах от таможенного поста, возможностей оптики вполне хватало, чтобы вести наблюдение. Но в этом случае создавалась возможность утечки информации, которая, даже самая малейшая, была недопустима. Поэтому, в Чирчик несколько дней назад прибыла особая разведывательная группа из центра — двое техников-операторов и несколько спецназовцев для охраны. Пройдя наскоро, за несколько дней «курс молодого бойца» для горных условий они влились в состав особой разведгруппы — командование чирчикского полка выделило шестнадцать человек — задачу которой знали только «варяги», пришлые. Да и то — выдвинуться в квадрат такой то, проконтролировать прохождение через границу колонны машин, госномера…, проконтролировать переход их до точки, где они попадают в афганскую зону ответственности. А кто находится в машинах, что за груз они везут — то было неведомо…

Вертолет высадил их за много часов до «часа Ч», вечером предыдущего дня, почти за двадцать километров до точки, которую они вчера выбрали по карте, как основной наблюдательный пункт — скальная терраса, заросшая кустарником — на ней можно было уместить человек пятьдесят, то есть с запасом. По этой террасе проходила тропа, это было опасно — по ней могут идти контрабандисты, если они нарвутся на группу, будет бой, это демаскирует их и сорвет выполнение задания. Но другого такого места для наблюдения в окрестностях не было — пришлось располагаться здесь, отправив по обе стороны тропы сторожевые посты и прикрывшись минами направленного действия.

На удивление местных, чирчикских спецназовцев, излазивших в ходе подготовки и боевых операций местные горы на пузе вдоль и поперек, «варяги» — а они так и отказались сказать, кто они и где служат — проявили себя в ночном переходе на удивление хорошо. Ночной переход — это вообще опасно, а ночной переход в горах, да еще в том районе, где в любой момент можно нарваться на вооруженных до зубов контрабандистов с дурью — чрезвычайно опасен. Тем не менее, варяги — они держались отдельной группой и несли какое-то оборудование в мешках, на вид килограммов тридцать — шли бесшумно и споро, ничуть не отставая от обстрелянных, опытных чирчикцев. Ни один из них — для новичков вообще нонсенс — не произнес ни звука при переходе, никого не пришлось подстраховывать. Обычно новички переговариваются между собой, не знают как страховаться на склонах и осыпях, выдают себя — даже звяканье карабина ремня, которым он крепится к автомату может выдать. Но эти — показали себя выше всяких похвал.

Позицию заняли утром, в шесть ноль-ноль по местному времени. Переход открывался ровно в семь ноль-ноль, поэтому за ночь к нему скопилась едва ли не десятикилометровая очередь. Оставив своих стальных коней — на русском берегу по серьезному не грабили, могли только сломать замок и унести вещи и магнитолу — поэтому в каждую машину, ходящую по этому маршруту, ставили небольшой сейф. А так, водители, договорившись с охранниками из местных — на границе так часто подрабатывали, охраняли машины ночью с громадными собаками, туркменскими алабаями — направлялись в один из трех караван-сараев, работавших по русскую сторону границы. Здесь, как и пятьсот лет назад можно было найти все, что душе угодно — вкусно покушать, покурить кальян, подобрав наргиле по вкусу, найти интересного собеседника для неторопливой беседы, поспать, не на узкой полке в машине, а в нормальных условиях, договориться с одной из местных дам и хорошо провести с ней время, договориться об обмене или продаже товара и заключить сделку. Все было в этих караван-сараях — даже огромные белые тарелки спутниковых антенн стояли над древними каменными стенами, как символ победы в этих краях двадцать первого века над веком девятнадцатым…

Была еще у самой границы и заправка — большая, настоящее нефтехранилище. Ее хозяин был одним из самых богатых людей в Туркестане — потому что каждый дальнобойщик, переправляясь через границу заезжал на заправку и заливал топливо, стоящее здесь с хорошей наценкой, во все, что у него было, и основные баки и дополнительные доливал под завязку. В Афганистане топливо было намного дороже, и черт его знает, когда удастся заправиться по тут сторону границы и удастся ли вообще.

Спецназовцы быстро заняли позиции, замаскировавшись, укрывшись накидками. Варяги развернули свое имущество — оказалось, что несли они в своих рюкзаках станцию спутниковой связи, большую, похожую на астрономическую трубу со стократным увеличением и какой-то аппарат с небольшой антенной, больше похожий на пульт управления чем-то. Еще один мешок остался нераспакованным.

Командовавший группой «чирчикских» майор Волобуев посмотрел на часы, по-быстрому отдал команды…

— Кот — с группой вниз. Удаление сто пятьдесят метров, развернись, перекройся минами, замаскируйся. Бык — то же самое — сто пятьдесят метров вверх. Остальным — рассредоточиться, замаскироваться, обеспечить периметр!

Словно дери — так называли местные горных духов, кое кто даже утверждал, что видел их хотя скорее всего это были банальные контрабандисты с дурью — один за другим спецназовцы исчезали во мраке. Каждый из них уже присмотрел во время перехода — опытный боец делает это всегда, «на автомате» — подходящее укрытие — и теперь спешил к нему. Опять-таки опытный боец никогда не займет укрытие, не проверив его на наличие мин или змей — так что отряду нужно было немного времени…

— Господин майор, технику установили. Собирать?

Командовавший «варягами» майор — бритый наголо, с короткой бородой, выделявшийся шикарным горским кинжалом вместо обычного штык-ножа, посмотрел на часы.

— Когда сегодня рассвет?

— Шесть пятьдесят две, господин майор. В семь начинается пропуск машин через границу, потемну не пропускают.

— Пока не собирайте, сломаете еще. Занять позиции для наблюдения!

— Есть!

Сам майор — фамилия его была Мадаев, по национальности он был чеченцем, как и многие его бойцы и входил в состав одного из чеченских спецбатальонов — легко и бесшумно, что выдавало в нем горца, выросшего в горах и знающего их как свои пять пальцев подполз к развернутому и накрытому маскировочной сетью телескопу, развернутому на краю обрыва. Коснулся плеча лежащего за телескопом солдата, тот бесшумно отодвинулся, уступая место. Майор прильнул к объективу…

Ночной оптики не было, но не было и необходимости в этом, на дороге было достаточно светло. Длинная стальная змея — машины стояли вплотную друг другу, в несколько рядов змеилась по дороге, растекалась на обочины, исчезала за поворотом в ущелье — через него была пробита дорога. Через равные промежутки об обе стороны змеи горели костры, иногда с гиканьем, с топотом копыт по иссохшейся, каменистой земле проскакивали верховые — охрана. Остальные охранники сидели у костров — это были бывшие пастухи, нашедшие себе занятие более простое и денежное — они бросили свои стада и охраняли теперь стальное стадо, точно так же, как они до этого охраняли овечьи. Скорее охраняли не они — охраняли здоровенные — по пояс человеку — мохнатые молчаливые собаки — туркменские алабаи. Пока они мирно лежали у костров рядом с хозяевами — но то один, то другой настороженно поднимали голову и всматривались в темноту. Эти собаки почти никогда не лаяли — не считали нужным. Они убивали…

Сетка прицела замирала то на одном месте, то на другом. Один алабай — белая, длинношерстая зверюга, как будто почувствовал — когда перекрестье зрительной трубы замерло на нем, он, до этого мирно лежащий и смотревший на пламя — вдруг настороженно поднял голову и посмотрел прямо на майора. Хотя разделяла их пара километров, собака все равно что-то почуяла. Майор вдруг почувствовал родство с этим восьмидесятикилограммовым собачьим исполином — в его доме, далеко отсюда тоже жил такой же вот зверь — только кавказская овчарка.

— Господин майор, в зоне видимости противника не наблюдаю! — лежащий неподалеку снайпер успел обшарить возможные точки, где мог быть бы противник через прицел, установленный на крупнокалиберной снайперской винтовке.

— Продолжать наблюдение. Время?

— Шесть тридцать одна, господин майор.

Майор снова прильнул к телескопу, обшаривая взглядом длинную стальную змею — хотя и понимал, что нужные ему несколько машин ночью, да среди такого количества точно таких же, он не различит…

Все посерело — так в горах начинался рассвет. Черный, непроглядный мрак ночи сменился серой хмарью, внизу водители уже выходили из караван-сараев, сытые и довольные весело переговариваясь — на разных языках, но при этом отлично понимая друг друга — шли заводить стальных коней. Это была последняя спокойная ночь перед долгими переходами по местам, где стрелять могут даже горы, не дай Бог для кого и последняя…

— Майор оторвался от объектива…

— Приступайте…

Из последнего мешка двое извлекли что-то наподобие крыльев, а потом и корпус, фюзеляж небольшого, странной формы летательного аппарата. На вид, весил он килограмм шесть-семь, а размах крыльев у него был метра полтора…

Техники сноровисто собирали аппарат — вставили в пазы несущие плоскости, потом управляющие, проверили небольшой двигатель, прикрутили к приводному валу винт. Один из техников поднял летательный аппарат — напоминавший примитивную, собранную авиамоделистами только большую по размерам, модель самолета — на вытянутой руке, второй склонился над пультом управления, экран которого осветился мягким зеленым светом…

— Контроль. Двигатель!

С едва слышным подвыванием закрутился винт.

— Норма.

— Плоскости.

Самолетик покачал сначала рулями высоты, потом направления.

— Норма.

— Аппаратура.

Матово-зеленое свечение сменилось другим, экран почернел, на нем отчетливо проявились светящиеся желтые точки фар, отблески костров на дороге…

— Норма. Все системы в норме.

Один из техников повернулся к майору в ожидании команды.

— Запускайте — решился майор — хотя солнечный диск еще не показался над долиной, он только высвечивал черные пики гор за спиной…

Техник изо всех сил метнул самолет вперед, как дети в гимназии метают воронку. Самолет пролетел пару метров, прянул вниз — но тут второй техник у пульта управления, включил двигатель, отклонил управляющие поверхности — и падение перешло в уверенный горизонтальный полет…

— Пуск произведен штатно! Есть управление!

— В режим ожидания! — приказал майор — пусть просто барражирует над дорогой…

Ровно в семь часов и ноль минут дорога ожила. Сонный усатый таможенник в нештатном камуфляже без знаков различия вместо положенной формы проверил поданную ему из кабины стоящего у самого шлагбаума четырехосного АМО декларацию, дружелюбно перекинулся парой слов с водителем — здесь все ездили не первый год и служили не первый год и друг друга знали по именам. Черканув на декларации свою закорючку, таможенник махнул рукой — и шлагбаум влетел перед таранным бампером грузовика, открывая тому въезд на мост. Рявкнув дизелем, перегруженная, похожая из-за нештатного навесного бронирования на доисторического ящера машина, бодро въехала на мост, покатив в афганскую сторону…

— Внимание! Наблюдаю объекты с первого по шестой. Все штатно!

Выделить нужные машины в море таких же оказалось довольно просто — на каждой из них был поставлен инфракрасный маяк для опознания, такой какие используют в армии. Поэтому беспилотный разведчик их моментально засек, как только они появились из-за поворота, ведущего в ущелье.

— Машины двигаются, все штатно!

— Продолжать наблюдение!

Колонная продвигалась достаточно быстро, на стоянку для досмотра препроводили только одну машину, остальные — несколько слов, декларация и — welcome to Afghanistan. Если у тебя ума нет — то государство тебя останавливать не будет.

Подошли к посту и эти шесть машин — все шесть марки АМО, трехосные, бронированные, с длинными рамами, с кабинами от машин, списанных из армии. Здесь на таких почти все — на армейских машинах кабины делаются изначально со съемным бронированием, такая кабина снимается со списанного армейского грузовика, ставится на длинное, вездеходное гражданское шасси, благо кабины по местам крепления унифицированы — и готова идеальная машина для афганских караванных путей. Перекрестье — не прицела, а пока только трубы — замерло на усатом, недовольном лице таможенника. Он принял бумаги, посмотрел на них, потом на водителя, потом опять на бумаги. Майор напрягся — обыск машины было последним, что нужно в такой ситуации. Но тут, из окна таможеннику протянули еще лист бумаги, наскоро свернутый в виде конверта — и таможенник моментально подобрел, расплылся в улыбке. Следующие пять машин он и проверять не стал — как ехали в колонне, так и въехали на мост. На лениво описывающий круг в небе беспилотник никто не обращал ни малейшего внимания…

— Интересно, сколько там… — поинтересовался лежащий неподалеку снайпер.

— Достаточно… — процедил майор — завсегдатаи раз в месяц сразу за весь месяц платят, а тут незнакомые едут.

— Вот и познакомились…

— Продолжай наблюдение…

О том, что майор берет взятки, в принципе знали — поэтому и назначили переход именно на его смену.

— Внимание, колонна на чужом берегу! Внимание всем!

Колонна приближалась к афганскому посту. Если при задержании русской таможней предписывалось просто сдаваться — там дальше разберутся — то при задержании на афганском таможенном посту предписывалось открывать огонь. Совсем неподалеку, в нескольких километрах за спинами спецназовцев, выполняло учебное задание звено штурмовых вертолетов М40 — у Мадаева была связь и с ними.

Но на афганском посту все прошло даже проще. Открытое окно, рука с зажатыми в руках купюрами — сразу за шесть грузовиков — и проезжайте. Знакомые, незнакомые какая разница, в сущности — деньги то у всех одинаковые. Кстати, русские золотые рубли ценились здесь больше, чем британские фунты — требуются в приграничных торговых расчетах.

— Господин майор, колонна прошла! Наблюдаю колонну на трассе!

Майор вытер пот со лба.

— Аллах с нами. Связь!

Связь установили быстро — спутник как-никак, не то что раньше… мучались.

— Гнездо, я Орел! Колонна прошла нитку, повторяю, колонна прошла нитку! Как поняли?

— Орел, я Гнездо. Вас понял, продолжайте наблюдение до точки три, прием!

— Вас понял, продолжать наблюдение до точки три!

— Верно, конец связи…

Оказавшись на афганской земле, колонна грудилась на придорожной площадке, сбивалась в караван, водители вешали на окна бронежилеты, караванщики — на легких джипах с АГС и ДШК распределяли места в конвое и взимали плату. Вот только шесть грузовиков, не останавливаясь, пошли вперед, поднимая столбы пыли и не дожидаясь места в колоне. Такие тоже бывали — не хотели платить караванщикам за охрану от душманов, экономили деньги, считали что сами справятся. Никто их останавливать не стал — каждый сам решает, когда и как ему умереть — если за него это не решат другие. И опять никто не обратил внимание на нечто, похожее на небольшую птицу, неотрывно сопровождающее странную колонну…

— Когда?

— Имей терпение Абдалла. Достойный и разумный муж не торопит события. Все в руках Аллаха!

Абдалла, шестнадцатый из восемнадцати сын шейха Дархана перевернулся на живот, начал от скуки, чтобы занять руки и унять раздражение, играть со своим Маузером.

— Давно у тебя это? — Карим кивнул на пистолет.

— Давно. Отец подарил на совершеннолетие.

— Хороший пистолет — задумчиво проговорил Карим — у меня бы друг, который очень любил именно Маузер. И стрелял из него — мастерски.

— А где он?

— Не знаю — ответил бесхитростно Карим и он не лгал — кое-кто даже говорил, что он погиб, хотя я в это не верю. Не мог он погибнуть.

— Там, да?

— Там…

Где «там» не уточняли, оба собеседника знали, о чем идет речь. И хотя оба они были из разных стран, из разных культур, можно даже сказать из разных миров, а к тому же их соплеменники воевали по разные стороны в той кровавой бойне — они уже не испытывали друг на друга зла. Потому что оба они знали истинных виновников пролитой крови.

А теперь, они возьмут кровь за кровь, если так будет угодно Аллаху…

На боку у Карима завибрировал переговорник…

— Эдельвейс на связи!

— Эдельвейс, это Гнездо. Родственники едут, встречайте.

— Вас понял, конец связи.

— Карим — Карим при этих словах Абдаллы улыбнулся, он все-таки отучил его обращаться к нему «эфенди», как к старшему и гостю и заслужил доверие этого по возрасту подростка, а по сути мужчины — расскажи мне что нибудь про то, что было там…

— Там было страшно — просто ответил Карим — и не потому что градом летели пули и рекой лилась кровь. Там было страшно потому, что люди, которые считали себя правоверными, воинами Аллаха убивали других правоверных, и делали это именем Аллаха. А делали они это потому, что англизы лгали им — и они пошли воевать за чужие им интересы, пошли проливать кровь людей, которые им не сделали ничего плохого. Они просто хотели мирно жить, Абдалла, они каждую пятницу ходили в мечеть, они жили так, как предписывал им Коран — но пришли их единоверцы и начали их убивать. Вот что было самое страшное, Абдалла…

— Отец говорит, англизы подлы и лживы… — солидно проговорил Абдалла — и твои слова это подтверждают. Я буду храбро сражаться твоим оружием с англизами, Карим, пока последний не побежит, поджав хвост.

— Хорошие слова, Абдалла — Карим взглянул на часы — скоро надо будет встречать гостей.

— Понял… — Карим сноровисто перевернулся, достал из кармана жестяную коробочку, в которой обычно носят насвай, перевернул ее отполированной до блеска стороной вверх и начал сигналить, посылая солнечные зайчики другим бойцам группы.

Когда выезжаешь с русского берега на афганский это чувствуется — практически во всем…

Русский Туркестан, пусть он был и не так развит, как остальные части империи, пусть в нем сохранились какие то феодальные пережитки — все равно по сравнению с Афганистаном и тем, что творилось там — это было небо и земля. На русской земле — нормальные дороги, придорожные гостиницы, кафе, заправки. То тут, то там рядом с дорогой — промышленные корпуса — то цементный завод, то плавка алюминия, то еще что. Гидроэлектростанции — энергия горных рек не пропадала зря. Техника на полях, аккуратные крестьянские домики, стада скота с пастухами.

Афганистан — в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника — если на русской земле ездили обычные машины — легковые, грузовые, то здесь — большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами, джипы и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное — дикая земля, там только джип, а еще лучше бронированный джип. Базары — торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками — в открытую, никого не стесняясь взвешивают на весах пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются, ругаются. Даже днем на улицах нередки выстрелы — а уж на «дикой земле», на дорогах — черт знает, что творится. Каждое племя, каждая народность содержит вооруженные дружины, для видимости они правительству в Кабуле подчиняются, но это только — для видимости. Кроме торговли и выращивания наркотиков основной заработок племен — проводка караванов, за это берут деньги и передают караван на границах племенных территорий из одних рук в другие. Неудобно — но что делать. И это ни от чего не гарантирует — на дорогах полно душманов. Все как в восемнадцатом — девятнадцатом веках, только у душманов вместо сабель — РПГ и крупнокалиберные пулеметы…

Выехав на афганскую землю люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи — кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то и жандармерии. Все они уволились и на следующий же день их приняли в некое «общество на паях», недавно организованное и имеющее основной целью «оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях». Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уводившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий себе занятие по душе — откуда-то дипломат хорошо знал специфику грузоперевозок. Происхождение капитала этой фирмы было темным и сомнительным, персонал фирмы был как на подбор — крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти, до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс — за ним пойдут другие.

В кабине каждой машины сидело двое — водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника — полноразмерный Калашников с подствольным гранатометом. И кабины и кузов были защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы — потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров — всё, что им нужно было пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего то, да стоят.

— Налево! — сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор — спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь — потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…

Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь как лодки в шторм. Было лето, была сушь — и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны с головой — но с этим ничего нельзя было поделать…

 

Картинки из прошлого. 12 сентября 1992 года. Монтемаджоре Белсито, Сицилия

День сменялся ночь, а ночь днем, «падре» все не приходил — а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых для себя вещей. Жизнь в Лондоне — в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Рыбы, которые живут на глубине, слепы, глухи, уродливы — такими становились и люди, пожившие «жизнью под давлением». Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику — к сорока годам у работников его службы в «послужном списке» числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание — чаще всего язва — а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе сэр Колин — потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего — кроме работы…

А теперь… А теперь, сэр Колин уже седьмой день жил просто деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки — телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно — но он не боялся местных и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице — дети не прятались как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно — но он понимал их, а они — его. Он даже перестал курить — чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…

Сэр Колин перестал бояться отставки. Он боялся отставки, боялся быть ненужным — это чувство съедало его изнутри как кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли — его примет премьер, скажет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят — часы золотые или ружье «Холланд-Холланд»…

И что? Жизнь кончилась? Да вот вам, выкусите! Он уедет куда-нибудь, купит домик — денег более чем хватало. Он не будет дышать мерзким лондонским смогом и глотать отравленную консервантами пищу. Он не будет больше отдавать приказы лгать, воровать, убивать, подрывать. Возможно, даже он заведет несколько куриц и большого красивого петуха, чтобы были яйца. И проведет остаток жизни как человек — а не под постоянным прессом.

Найджел тоже расслабился — он уже не хватался при каждом случае за оружие, а его бычья сила была очень даже впору. Томаззино был плотником, он брал подряды на ремонт и восстановление домов — и Найджел теперь ходил с ним и помогал в его нехитрой работе.

Сейчас сэр Колин сидел на большом, неизвестно как тут оказавшемся камне и смотрел на закат. В руках у него была лепешка, иногда он откусывал от нее кусок и тщательно жевал, иногда отрывал и бросал суетившимся неподалеку курам…

— Теперь ты понял, почему я послал все к чертовой матери? — раздался тихий голос за спиной.

Сэр Колин вздрогнул — он не слышал, не почувствовал, как падре подошел к нему со спины. Впрочем, сэр Джеффри был полевым агентом, работал даже в петербургской резидентуре — удивительного в том, что он сохранил навык бесшумной ходьбы не было…

— Понял… Вот только не всем это дано.

— Не всем. Но каждый сам выбирает себе судьбу — падре внезапно перешел на русский, язык вероятного противника, которым он владел в совершенстве — у русских есть такое понятие «судьба» — очень емкое и точное, в английском языке прямого аналога нет. Это одновременно и сумма всех поступков, совершенных человеком, и путь, по которому он идет в будущее, и то, что он должен сделать для этого мира, для чего он пришел в него. Как думаешь, какая у нас судьба, Колин, для чего мы родились?

— Наша судьба — нести в этот мир беду… — внезапно сказал сэр Колин, тоже по-русски.

— Вот именно. Так что пойдем, и займемся именно тем, о чем ты сказал. У меня возникла пара свежих идей.

Жилище сэра Джеффри — неважно как он здесь назывался немного отличалось от жилья местных жителей — хотя бы тем, что было одноэтажным и не пристроенным к скале, а стоящим отдельно. В остальном же она отличалась несильно. Сложенная из камня лачуга, с земляным полом, с простым деревенским очагом для приготовления пищи. Узкие, подслеповатые, похожие на бойницы окна — удивительно, но в поселке было электричество, поэтому и лампочки горели. Загон для скота, пустующий — сэр Джеффри скота не держал. Примитивная, похоже, работы местных столяров мебель.

И — контрастом среди всей этой убогости, вещью из двадцать первого века в веке девятнадцатом — современный ноутбук с титановым корпусом и модемом для спутниковой связи. Сэр Колин непроизвольно вздрогнул, когда увидел это в комнате. Такой ноутбук уместно смотрелся бы в каком-нибудь кабинете директора крупной фирмы в Вестчестере, но не здесь, в хижине с земляным полом в сицилийском захолустье…

Ноутбук работал — хотя на экране было только звездное небо и звезды неумолимо неслись навстречу, сменяя одна другую.

— Присаживайся, Колин — падре подтолкнул гостю грубо сколоченный деревянный табурет, себе пододвинул другой такой же — извини, тут у меня не прибрано. Живу один, сам понимаешь…

Прикрыв клавиатуру спиной, падре быстро отстучал пароль, отключающий заставку. И хотя сэр Колин не видел пароля, он понял, что хватки падре не потерял — хотя бы по длине пароля — четырнадцать знаков. Причем это явно не кличка собаки или перевернутые наоборот цифры года и дня рождения. Это длинная и внешне бессмысленная комбинация букв и цифр, пароль явно не дилетанта, знающего, что такое добывание и перехват информации. Раньше сэр Джеффри был разведчиком, сейчас стал слугой Господа — хо хватки своей он не утратил…

— Подсаживайся ближе! — сэр Джеффри повернул ноутбук так, чтобы было видно и гостю — узнаешь, что это?

На экране красовалась большая — не умещающаяся на экране схема — с подписанными квадратиками, разноцветными стрелками между ними, условными значками…

— Конечно… — фыркнул сэр Колин — такое дерьмо я вижу каждый божий день на службе. Это древо событий, стандартная схема разведывательной операции.

— Я был бы тебе очень благодарен Колин, если бы ты не употреблял более имя Его и слово «дерьмо» в одном предложении. Не богохульствуй. Да, это именно древо событий. Его я нарисовал в первый же день, когда разбирал бумаги, привезенные тобой мне. И знаешь что?

Сэр Колин молча смотрел на своего предшественника и учителя.

— Вся эта схема полное дерьмо!

— Почему же? — не понял сэр Колин — это серьезно и долго готовилось.

— Я тебе скажу, почему. Я ради интереса, посчитал, сколько здесь ветвлений, когда события могут пойти по тому или другому варианту. И знаешь, сколько я их насчитал?

— ???

— Шестьдесят пять! В шестидесяти пяти точках бифуркации эта история может пойти так или иначе. Это допустимо для тактической операции — перевербовка агента, подключение к кабелю, через который идет информация. Знаешь, сколько точек бифуркации должно быть в нормально разработанной операции стратегического уровня?

— ???

— Ни одной! Это желательно, но главное — точки выхода. Их я насчитал у тебя на схеме двенадцать — а должна быть только одна. Иначе операцию следует отменять как плохо проработанную. Как и река всегда, на сколько русел бы она не ветвилась по дороге, всегда впадает в море или в океан, так и операция стратегического уровня должна быть проработана так, что как бы ни шло развитие событий — оно должно в любом случае приводить к одному концу — тому, который придумал автор замысла. Вы же ринулись в пекло, имея двенадцать самых разных вариантов вывода. Двенадцать вариантов — это значит, что вероятность успеха операции менее десяти процентов! И тем не менее, вы приступили к ее осуществлению!

— Не мне тебе рассказывать, как принимаются решения, Джеффри — философски пожал плечами сэр Колин — мы подчиняемся политикам, пусть не самым умным, и вынуждены делать то, что они говорят.

— Я ушел со службы — сказал как припечатал пожилой священник — ты же остался. И все это произошло именно в твою вахту! Так что не ищи себе оправданий, Колин ибо их нет!

— Сдаюсь, сдаюсь… — сэр Колин шутлив поднял руки — признаю, полностью разгромил. У тебя есть что-то еще, помимо этого разгромного монолога?

Сэр Джеффри внимательно посмотрел на него — долгим, пронзительным взглядом — и сэр Колин внезапно ощутил страх. Впервые за долгое время он почувствовал, как страх возвращается. Такой взгляд не мог принадлежать священнику, он не мог принадлежать даже человеку. Страх, уже забытый и похороненный в потаенных уголках души возвращался…

— В общих чертах расскажу. План операции есть, но его вы получите только после того, как деньги поступят на мой счет. Но кое что я все равно расскажу тебе, Колин. Прежде всего — ответь на один просто вопрос — вы в одиночку сможете справиться с Российской империей?

— Нет — сэр Колин особо не задумывался — нет, не сможем — они слишком сильны и слишком велики. Даже если Священная Римская Империя займет позицию нейтралитета — мы все равно с ними не справимся, это вопрос материально-технических и людских ресурсов. Расклад показала мировая война а ведь сейчас они на порядок сильнее. Российская Империя — прежде всего сухопутная империя, они совершенно не зависят от морской торговли, и это обесценивает все наше господство на море. Даже если предположить, что они каким-то чудом потеряют весь свой океанский флот — то и без него они смогут воевать годами. В то же время мы — держава морская, мы как раз от морской торговли, от связи с колониями зависим критически. Если во время мировой войны у русских не было сопоставимого с нами океанского флота — то теперь он есть. Они могут обезопасить авианосными группами огромные районы мирового океана и сделать там пункты сбора «волчьих стай» — подводных лодок-охотников. Идущие в метрополию караваны подвергнутся комбинированным атакам из под воды и с воздуха и будут потоплены. А без снабжения мы долго не протянем — мы же остров, у нас нет на нем многих критически важных для войны вещей. Они выстоят и в открытом бою с Гранд-флитом. Я уже не говорю про их военно-воздушные силы. Их нынешний император служил в дальней авиации, поэтому развитию авиации у них уделяется первостепенное значение, особенно — тяжелой авиации. Использовав европейские аэродромы они смогут первым же массированным налетом проломить противовоздушную оборону и нанести удар даже по столице. Нет, с ними мы не справимся…

— А если на вашей стороне будут американцы? — прищурился сэр Джеффри.

— Американцы… Американцы слишком непостоянны в своей политике, у них выборная власть и они слишком сильно зависят от выборов. Признаюсь, мы допустили грубейшую ошибку в планировании, назначив начало операции на самый канун выборов в САСШ. В итоге, когда погибла атомная подводная лодка САСШ, все пошло наперекосяк. Сначала американцы не могли решиться сообщить об этом, у них не было уже президента, фактически их страной правил кандидат на президентских выборах от республиканской партии. Когда началось все это, сначала его предвыборный штаб попытался все это замять, потратив впустую несколько дней, когда счет шел на часы. В итоге, когда стало понятно, что шила в мешке не утаишь — они признали, что подводная лодка была там, и погибла от удара русских. Признаюсь, мы немного… поспособствовали утечке информации, потому что надо было принимать окончательное решение, а американцы уже открыто нарушали свои договоренности перед нами. Так или иначе, возмущение американцев, вполне оправданное надо сказать, нашло совсем не ту цель, которая ожидалась. Вместо того, чтобы возненавидеть русских и потребовать их уничтожения, они обрушили свой гнев на лживую и непостоянную республиканскую президентскую администрацию, а рейтинг демократического кандидата, который до этого не имел никаких шансов, стремительно пошел в гору. В итоге, президент Буш был вынужден уйти после единственного срока, а президентом САСШ стал некий господин Клинтон, убежденный сторонник мира и международной торговли. Первым же делом он предал нас и начал переговоры с русскими.

— И правильно сделал, надо сказать… — равнодушно заметил сэр Джеффри — у победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота. Русские показали себя сильнее вас, вот он и принял сторону сильного. Я бы на его месте поступил точно также. И попытался бы выторговать для своей страны максимум привилегий.

— Но это же предательство!

— Это жизнь — разозлился сэр Джеффри — это жизнь такая, какая она есть. Это реальная политика, а не идеализм чистой воды! Если вы не понимаете разницу, между этими двумя вещами — значит, я разговариваю сейчас с вами зря, можете не тратить свои деньги и продолжать дальше творить мелкие пакости, рискуя получить затрещину от отца, такую что искры из глаз посыплются! Так как?!

Сэр Колин ничего не ответил. Он понимал, что старый священник прав…

— Для чего я это тебе сейчас говорю? — спросил сэр Джеффри и сам же ответил на свой вопрос — для того, чтобы сейчас мы правильно поставили задачу для твоей службы на несколько лет. Именно — не несколько лет — это задача не дня, ни месяца и даже не года. Скажи, сколько граждан Великобритании поддержали действия правительства во время Бейрутского кризиса?

— Общество раскололось примерно пятьдесят на пятьдесят. Часть подданные ее Величества проявили себя как патриоты, требуя раз и навсегда покончить с зарвавшимися русскими, но часть — потребовала привлечь правительство к ответственности за разжигание агрессивной войны. Были даже слушанья в палате Общин, на которых премьер-министру пришлось несладко. Министру обороны и министру военно-морского флота пришлось подать в отставку.

— Вот в этом наша проблема номер два. Мы не можем воевать и побеждать, пока в обществе нет единодушия по этому вопросу. До тех пор, пока в обществе не будет единодушного решения уничтожить русских, до тех пор, пока даже младенец в коляске не будет требовать раз и навсегда с ними покончить — ничего начинать нельзя. Победно воевать может только все общество, вся страна — и оно не будет воевать за интересы нефтегазовых магнатов из Роял-Датч-Шелл или Бритиш Ойл. Обе эти проблемы нужно решить. Первая проблема — раз и навсегда привязать к себе Северо-американские соединенные штаты, сделать так, чтобы они присоединились к нам не по трезвому расчету, не за обещания допустить к добыче нефти в регионе — а по велению сердца. Сделать так, чтобы каждый американец, услышавший даже робкое предложение замириться с русскими воспылал ненавистью к такому миротворцу, сделать так, чтобы требование уничтожить Россию стало первым и единственным на американской внешнеполитической повестке дня! Второе — нужно консолидировать свое общество, сделать так, чтобы каждый британец просыпался и мечтал о Юнион-Джеке над разрушенной русской столицей, о кораблях Гранд-Флита в устье Невы. И третье. Помимо этого, необходимо вести подрывную работу в среде самих русских. Потому что если даже Америка и Великобритания объединятся в неудержимом стремлении уничтожить русских — это мало что даст. Если даже весь остальной мир ополчится против России — это все равно мало что даст. Время упущено, Колин, то что можно было сделать в тридцатых и сороковых — не сделаешь сейчас. Русские не просто сильны — русские чудовищно сильны. У них больше миллиарда человек, огромные запасы всех мыслимых природных ресурсов. Они в основном успели ассимилировать население Восточных территорий. Даже во время частичной мобилизации, если брать только казаков и Императорское стрелковое общество — они сразу выставят сухопутную армию численностью в сорок, а то и пятьдесят миллионов человек. Им не привыкать отступать, они могут отступать очень долго, чтобы потом все равно перейти в контрнаступление. В их лесах и болотах может исчезнуть любая по численности армия, их суровый климат убивает верней, чем пуля. Наполеон это узнал, не дай Господь узнать это и нам. Наконец, в худшем случае, погибая, они могут нажать кнопку и забрать с собой в ад все цивилизованное человечество. Даже десятой части их ядерного арсенала хватит, чтобы уничтожить все живое на планете. Поэтому, существует единственная возможность победить русских в войне — заставить одних русских воевать с другими русскими. Только так. Россию никто не сможет победить кроме самих русских!

— И как мы это сделаем? — скептически спросил сэр Колин — по-моему уже был один человек, который попытался. Его звали Ульянов-Ленин и его убили. Российская империя — это не Британия и тем более не САСШ. Там азиатская деспотия, и деспот ни секунды не колеблясь, отдаст войскам приказ стрелять в свой народ. Там даже парламента нет!

— Если что-то говорят по телевизору, это не значит что это правда — брезгливо проговорил сэр Джеффри — что-то я не заметил, чтобы деспот отдал приказ открыть огонь по взбунтовавшейся Казани. Насколько мне известно, бунт подавлен относительно бескровно, а байки про тысячи погибших и обстрел артиллерией города скармливают плебсу наши кудесники из Тэвистока. Даже не понимая при этом, что среднему британцу или американцу все равно — стреляли по Казани или нет — он посмотрит это, повозмущается и пойдет спать. А русским парламент просто не нужен, у них такая традиция. Не забывай, что до сих пор существует вторая ветвь императорской фамилии Романовых, которую несколько десятилетий назад несправедливо отстранили от власти. В отличие от этих староверских фанатиков, те Романовы — вполне приемлемые партнеры по политическому торгу, они отдадут нам Восток сами, своими руками. А может даже и не стоит его брать — пусть русская казна продолжает вкладывать деньги в этот край, пусть русская армия его охраняет — а мы будем качать нефть, добывать газ, другие полезные ископаемые — и не только там, по всей России через коммерческие концессии. Мы будем эксплуатировать русских, воровать их научные достижения, переманивать к себе лучших из них. Для того, чтобы захватить страну — не обязательно ее захватывать.

— Нереально. И царствующий монарх и его наследник служили в армии. Наследник престола — у них он называется «цесаревич» награжден Георгиевским крестом за бои на Восточных территориях. Это не офицерский орден, а солдатский, офицер может его получить только в том случае, если за это проголосуют те солдаты, которых он вел на смерть. Если даже мы подкупим одного или нескольких русских военачальников, и они попробуют вывести войска на Дворцовую площадь, как это было полтора столетия назад — их же собственные подчиненные при первой такой попытке схватят их и повесят на ближайшем дереве за измену.

— Реально все, что не противоречит законам физики — философски ответил сэр Джеффри — это просто вопрос времени, денег и профессионализма привлеченного персонала. Знаешь, что я понял, пока жил здесь — у меня ведь было много времени подумать…

— Что же?

— Есть местная пословица. Она звучит так: «Если история чему-то и учит, так это тому, что убить можно кого угодно». Но есть и вторая пословица — ее придумал я, живя здесь и размышляя долгими вечерами. И гласит она: «Если история чему-то и учит, так это тому, что обмануть можно кого угодно». Вот на этих двух философских максимах мы и построим нашу новую стратегию действий…

— Э… боюсь под философские максимы, старики не выделят деньги, Джеффри, ты же их знаешь. Дай мне что-нибудь конкретное, помимо твоих философских максим.

— Хорошо. Я дам тебе часть картины. Русские планируют мстить?

— Вообще то…

— Они планируют мстить — с убеждением сказал сэр Джеффри — не может быть, чтобы они не начали мстить. Можешь мне не говорить про свои источники развединформации, я и так это понимаю. Если этого не произойдет — они потеряют уважение сами к себе. Так вот: как только они начнут мстить — мы станем выполнять нашу первую задачу: сплотить британских подданных и американских граждан в едином порыве уничтожить русских. Но для этого мне нужен русский мститель, настоящий, а не придуманный твоей службой русский мститель, за которым будут реальные дела. А потом… потом мы обернем оружие русских против них самих же. Ты знаешь конкретно — где, что и когда?

— Пока нет…

 

Картинки из прошлого. 16 июня 1993 года. Афганистан

— Колонна стоп! Предел внимания!

Машины остановились — они удалились от накатанной колеи больше чем на три километра и теперь от дороги их отделяла невысокая гряда холмов. Через бронестекло видно было не очень хорошо, но по виду здесь не было ни души.

Старший колонны, сидевший в первой машине — пожилой, хмурый здоровяк с проседью в окладистой бороде перехватил автомат, дернул за ручку звери, с усилием толкнул. Центнер с лишним стали — а именно столько весила бронированная дверь АМО — поддался усилию — и здоровяк соскочил на землю, приземляясь легко и бесшумно. Судя по тому, как он это сделал, наблюдательный человек мог бы предположить, что здоровяк — выходец из десанта, потому что именно такое приземление отрабатывают на парашютной вышке.

Здоровяк огляделся — на вид никого — достал из кармана небольшое стальное зеркальце, входящее в армейский набор выживания, поймал солнечный свет, отсигналил: три-два-три. Еще раз — три-два-три. Стоп.

Из-за валуна, метрах в ста от головной машины поднялись двое. Одетый по местной моде среднего роста бородач лет тридцати и второй — на вид и двадцати нет, на полторы головы выше своего старшего спутника. У молодого в руках был пистолет Маузер, у бородача на вид оружия не было. Неспешно, они направились к колонне…

— О, император Нерон… — начал здоровяк-десантник.

— Идущие на смерть приветствуют тебя — подхватил и закончил бородач.

Пароль-отзыв. Принято. Оба, и молодой и постарше, протянули десантнику руки, поздоровались…

— Что привезли? — на чистейшем русском спросил бородач.

— Много чего. Полторы сотни АКМ. Тридцать РПК и столько же ПКМ. По двадцать штурмкарабинов Токарева и Драгунова, гражданской модификации. Пять ДШК. Тридцать РПГ с гранатами, осколочными, противотанковыми и термобарическими. Половина автоматов — с подствольниками. Десять ПББС и спецпатроны к ним. Гранаты. Еще несколько «Взломщиков», не знаю пригодятся ли тут, найдется ли кто на них будет работать. В общем, несколько групп скомплектовать — в самый раз.

— Боекомплекты?

— Не поскупились. На каждый автомат по восемь рожков и по двадцать БК. Ну и на остальное примерно столько же.

— Откуда дровишки?

— С консервации… — пожал плечами здоровяк — откуда же еще. Карабины и «Взломщики» новые, с завода, как говорится, муха… ничего делала. Да нормально выбирали, не колотись. Даже калибром перемеряли.

— Глянем?

Снова пожав плечами, здоровяк, а за ним и двое встречающих направились к кузову. Здоровяк снял один замок, потом второй, общими усилиями откинули борт. Зеленые деревянные ящики занимали весь кузов, от верха и до низа.

— Патроны где?

— Да тут же. Равномерно распределили, чтобы если что…

— Понятно…

Бородач, цепко ухватившись за борт, легко взобрался наверх, открыл один ящик, второй, третий. Закрыл. Наконец, нашел то, что нужно — и спрыгнул вниз, держа в руках отливающий благородным воронением, с прикладом из дагестанского ореха, штурмкарабин Драгунова с кирзовым подсумком, в котором были принадлежность, прицел и четыре магазина.

— Абдалла…

Молодой, поняв что происходит, как то даже оробел.

— Это тебе. Подарок от белого царя. Держи, будь всегда мужчиной, храни свою честь, живи по законам предков…

Молодой аккуратно принял винтовку, ощутил ее стальную тяжесть, погладил вороненый металл, робко прикоснулся к теплому, ореховому прикладу, благоговейно провел рукой по длинному стволу. У него уже была винтовка дома, старый, помнящий еще деда БУР — Ли-Энфильд 303. Но он не шел, ни в какое сравнение с тем, что он держал сейчас в руках.

— Я никогда не забуду этого, эфенди — сдерживаясь, как подобает взрослому мужчине, сказал Абдалла.

Двое мужчин внимательно наблюдали за молодым. Каждый в этот момент его хорошо понимал — помнили то, как и они сами когда то получили свое первое настоящее боевое оружие. Помнили, что чувствовали при этом…

— Не забывай, Абдалла. Надо торопиться. Не дай Аллах, набегут душманы и тогда твой отец не получит оружие.

— Не родился еще душман, который сможет лишить моего отца оружия — недобро сверкнул глазами Абдалла.

Отвернувшись, Абдалла сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. И тут, одновременно взревели три мотора. Совсем рядом. Один за другим, нещадно пыля, из-за холмов выкатились три старых, разномастных джипа, на каждом из них был установлен пулемет — все разные. Один — британский, танковый крупнокалиберный Виккерс, на втором — спарка старинных Виккерс еще с водяным охлаждением. На третьем — относительно современный Браунинг М2 производства САСШ. В машинах — в кабинах и в кузовах сидели люди с самым разным оружием — при виде этих отмороженных анархистов, здоровяку захотелось взяться за автомат. [прим автора — одной из проблем первой половины двадцатого века были анархисты, их считали даже более опасными, чем коммунистов. Идеологическим лидером анархистов был Бакунин, покойный, а лидером коммунистов — Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий), который жил долго и наделал немало бед]

— Это что за парад?

— Это племенное ополчение шейха Дархана, оно будет сопровождать нас до места. Я еду в голове колонны, вы — за мной. Рации на второй канал держите, всегда на прием. Как поняли?

— Вас понял — автоматически ответил здоровяк, и тут спохватился, сомнения у его все-таки были — а эти гаврики нас самих не перестреляют тут?

— Это оружие для них, для их племенного вождя. Но перестрелять тут могут, поэтому — предел внимания. Двигаемся, теряем время!

— Господин, майор, колонна прошла точку три, встреча произошла по плану. Колонна продолжает движение, мы на пределе дальности, в любой момент беспилотник может потерять управляемость.

Майор, уже сидящий не около трубы — ее свернули, смотреть там было больше нечего — поднял голову…

— Возвращайте. Связь.

Отвечавший за связь офицер протянул трубку.

— Гнездо, я Орел! Колонна прошла точку три, повторяю — колонна прошла точку три! Встреча состоялась, колонна продолжает движение. Как поняли?

— Орел, я Гнездо. Вас понял, наблюдение прекратить. Выдвигайтесь на точку вывода, прием!

— Вас понял, наблюдение снимаю, выдвигаюсь на точку вывода!

— Верно, конец связи…

Майор повернулся, жестом подозвал засевшего неподалеку командира «чирчикских».

— Сворачиваемся, уходим. Зачистить все.

— А что это было? — командир «чирчикских» не должен был интересоваться, но он все-таки поинтересовался.

— Это? Учения. Обычные учения в обстановке, максимально приближенной к боевой. Забудь.

 

22 июля 1996 года. Портсмут, Великобритания

— Проезжай! Да проезжай же, мать твою!

И длинный, раздраженный гудок клаксона…

Портсмут был одним из крупнейших британских портов, наряду с Ливерпулем, Кардиффом, Бристолем. Через него шел основной поток грузов с враждебного европейского континента, там же был один из крупнейших в мире нефтеналивных терминалов, обрабатывающий поступающие с русских Восточных территорий нефтепродукты — нефтью Российская империя не торговала совсем, только нефтепродуктами — там же был паромный терминал, каждые тридцать минут большие паромы отправлялись в Германию — верней, в Священную римскую империю германской нации — так правильно называлась эта страна. Грузопоток в последние годы все рос — и поэтому, подъехать к контейнерному терминалу было все сложнее…

Дэвид Монаган, здоровенный рыжий детина высунулся из кабины своего магистрального Бедфорда, посмотрел вдаль, в сторону терминала. Не меньше часа еще стоять, мать их. Затейливо выругавшись, Монаган взял рацию, ткнул в кнопку…

— Что стоим?

— Два парома одновременно подошло. Немцев выпускают…

— Мать их…

Правила были такими — сперва терминал обслуживал входящие грузы, только потом исходящие — иначе на терминале будет сущее столпотворение. В здесь — аж два парома подошли. Грузы тут перевозили двумя путями: медленным и подешевле — это значит, морской контейнер, контейнеровоз, перевалочная площадка на терминале. И быстрым, подороже — в Германии этот же контейнер грузится на магистральный тягач, тягач и контейнер переплывают Английский канал [Английский канал, так британцы называют Ла-Манш] на пароме, и дальше без всяких перевалок на том же тягаче идет до адресата. Дороже это выходило, потому что через море надо было переправлять не только контейнер, но и сам тягач — но иногда время было дороже денег. Жратву, цветы и прочий скоропорт возили только так.

Бедфорд Монагана с пустым прицепом-контейнеровозом, стоял в крайнем ряду дороги, ведущей в порт и он, пока колонна стояла, смотрел на проскакивающие мимо германские МАНы и Мерседесы. Больше всего было МАНов — умеют же немцы делать машины. Да, дизайн примитивный, кабина не сказать, что верх удобства, зато движок — полмиллиона без капремонта только так отходит, это даже не достижение. А кое-кто — он слышал — и до миллиона доходит. Мощный, надежный, неубиваемый, даже русские на него лицензию покупают. А этот его Бедфорд — ну и что, что кабина шикарная, зато движок дохлый, аж на сто сил меньше мощность. То и дело — ремонта требует, масло жрет — в общем, хорошего мало. Купить бы МАН — да нельзя, на него заградительные пошлины. Промышленность свою поддерживаем — вот и мучаемся со своими колымагами…

Колонна двинулась — немцев пропустили быстро, почти не досматривая, немцы — народ законопослушный и все это знают. Длинная стальная змея, дергаясь и исходя сизым солярным дымом, двинулась в порт, на загрузку.

— А, Дейв… — сидящий в высокой — так чтобы можно было общаться с водителями грузовиков на равных — будке менеджер высунул руку из окошка, пожал руку Дэвиду — что там у тебя?

— Третий терминал… Слушай, Пит, побыстрее нельзя, а… И так простоял — а время деньги, мне еще за эту машину год почти платить…

Дэвида Монагана знали здесь все — в порт он ездил часто.

— Сейчас… — менеджер просканировал ручным сканером договор, на котором была специальная широкая полоса, с указанием терминала и характера груза, постучал по компьютерным клавишам — значит, груз твой дожидается уже. Заедешь через четвертый терминал, там тебя без очереди загрузят.

— Спасибо.

— Да брось…

Водителем Монаган был опытным — поэтому до третьего терминала добрался быстро. На терминале как и всегда царила суета — одни краны работали на разгрузке стоявшего у пирса контейнеровоза, другие — выдергивали из огромного штабеля один контейнер за другим и грузили на сменявшиеся на погрузочной площадке контейнеровозы. Все работало как часы.

Монаган встал в очередь, подождал. Когда пришла его очередь — протянул тот же самый договор работяге в желтой спецовке, тот просканировал его тем же самым сканером, кивнул. Через десять минут, на грузовую площадку прицепа-контейнеровоза огромный кран тяжело плюхнул красную тушу сорокафутового морского контейнера. Работяги сноровисто прикрепили контейнер к прицепу, старший бригады махнул рукой — и Бедфорд, попыхивая сизым дизельным дымком направился к выезду из порта. Таможни опасаться не стоило — слишком велик был грузопоток этого порта и работала таможня только по конкретным сигналом — иначе бы порт сразу встал. Первый этап операции. был успешно завершен.

Пассажира он подхватил на самом выезде из города, как и договаривались. Красный фургончик BMC впереди — вроде как сломанный — и голосующий на обочине человек. Дэвид Монаган аккуратно нажал на тормоз, человек побежал следом за теряющим скорость тягачом. Перегнувшись, Дэвид отпер дверь со стороны пассажирского сидения.

— В Лондон?

— Ну, не в Лондондерри же…

Пароль — отзыв… Человек, голосовавший на дороге, ловко, как обезьяна забрался в кабину, плюхнулся на сидение…

Впереди, пятьдесят примерно километров, около Гилфорда, будет стоянка для дальнобойщиков. Там свернешь. Надо проверить груз.

Человек не говорил — он приказывал. Вздохнув, Дэвид Монаган начал разгонять свою тяжелую машину. Черт бы побрал тот день, когда его угораздило связаться с ИРА…

 

Картинки из прошлого. 22 ноября 1992 года. Санкт Петербург, Зимний дворец

Молодой человек в зимней армейской униформе — грязной, испачканной каким то мазутом или чем-то в этом роде, по хозяйски миновал роскошные двери Зимнего дворца, у двери сбросил с сапог налипший снег. Вчера зима наконец то расщедрилась — снега не было очень долго, все — мерзкая, серая, осенняя хмарь — а вчера снег даже не пошел — буквально повалил, навалило сантиметров тридцать. Приветливо кивнул кому то из придворных, оказавшихся на лестнице, те как и полагается ответили ему поклоном — но молодому человеку до этого поклона не было никакого дела. Сначала он собрался идти в свою комнату — валандались всю ночь, как всегда материалы пришли совсем не те, какие нужно, а подрядчики юлили и намекали на повышение цены, в связи с проведением работ в зимний период. Но — вспомнил — достал из переброшенного на бок армейского ранца большую, толстую книгу в переплете из черной свиной кожи, посмотрел на часы и резко сменил направление движения — книгу надо было отдать.

Государь в этот день, как и в каждый день в это время, находился в библиотеке — большом, недавно перестроенном помещении с высокими потолками и длинными стеллажами из дорогих пород дерева, на которых длинными безмолвными рядами стояли книги. В помещении было тепло, сухо — работала специальная климатическая система, выдерживающая оптимальную температуру для длительного хранения книг. Свет был выключен — того света, что лился с улицы в высокие витражные окна было вполне достаточно.

Государь, в своем обычной форме казачьей конвойной стражи, сидя у окна на обычном канцелярском стуле, что-то читал. Роскошных кресел государь не любил, говорил, что они мешают сосредоточиться. Заслышав сына, император поднял голову.

— Как? — оба они понимали друг друга с полуслова.

— Не спрашивай… — цесаревич протянул прочитанную книгу отцу. Это была книга, написанная бывшим государственным секретарем САСШ Подгурским, и раскрывала она планы по изоляции и дестабилизации Российской Империи, короче говоря — была антироссийской, даже зверино антироссийской. Государь всегда требовал покупать такие книги и внимательно их читал.

— Воруют?

— Да есть…

— А еще кто-то говорит, что у нас нет свободы… — протянул государь — как же нет, если любой подданный чувствует себя настолько свободным, что готов обобрать свою армию, и более того — обжулить наследника престола. Воистину в России только такая свобода и бывает. В сроки уложитесь?

— Отстаем на неделю. Люди работают как могут.

— Значит, плохо могут. Объекты должны быть сданы к сроку, это — прежде всего твоя обязанность.

— Есть… — по-уставному ответил цесаревич.

— Вот так… — государь встал, подержал книгу на весу на вытянутой руке, будто взвешивая ее, пошел к стеллажам выбирать очередную.

Речь шла про расквартирование шестьдесят шестой десантно-штурмовой дивизии, именным указом ставшей лейб-гвардейской. Перетащить на несколько тысяч километров целую дивизию — это всегда сложно, тем более, что большая часть офицерского состава пришла недавно, спаянного коллектива не было. Технику новую получили вовремя, что есть, то есть — а вот со стройкой затянулось дело. На стройке подрядчики всегда наваривались.

— Как тебе книга? — Государь в раздумии остановился перед стеллажом.

— Ерунда — коротко ответил цесаревич.

— Напрасно так думаешь. Нельзя недооценивать врага.

— Ерунда то что мы делаем. Ерунда то что я сейчас делаю.

Рука императора застыла над книжным стеллажом.

— Поясни.

— Мы ошибаемся, готовясь к войне, нанося удар за ударом и получая удары в ответ. Будущее — за миром.

— Интересно…

— Как бы то ни было, есть несколько держав. Британцы и американцы — наши главные противники. Но британцам есть что нам предъявить — а отношение к нам американцев не обусловлено ничем. Ими манипулируют. В северо-американских соединенных штатах большое значение имеет общественное мнение. Если мы перетянем его на свою сторону — ни один президент не осмелится идти против России. Ни один! А британцы в одиночку, в отрыве от САСШ — ничто, это всего лишь маленький остров.

— Это наивно. Американцы сделают то, о чем им скажут по телевизору. В чем американцы безусловно превосходят всех, и нас в том числе — так это в умении манипулировать людьми. Американцы покупают через телевизор — от нового кошачьего корма, до нового президента и международной политики.

— Значит, мы должны сделать то, что будет сильнее этого…

Государь раздраженно сунул книгу Подгурски на стеллаж — не на свое место.

— Ты опять за свое…

— Ты знаешь, что это может сработать.

— Это приведет к тому, что ты опозоришься! И опозоришь не только себя — но и всю Россию! Когда ты взойдешь на престол — люди будут вспоминать только это — как ты покрыл себя позором! Вот и все!

— Я не опозорюсь.

— Господи… С чего ты вбил себе это в голову! Что ты в ней нашел! Ты ведь даже ее не видел вживую!

— Видел. Вспомни, как ты познакомился с мамой.

— По крайней мере, она танцевала в Императорском балете. Подошел и познакомился. И все было пристойно. Неужели нельзя найти кого-то здесь?

— Нельзя.

— Господи… Ксения с этим проклятым «купипродайством». Теперь еще ты. За что мне все это…

— Это может сработать. Учти политические последствия.

— Последствия станут такими, что над нами просто посмеются.

— Не посмеются. Мама и Ксения полностью за, они находят идею гениальной.

— Нашел, у кого спрашивать… — государь потер лоб — впрочем, воля твоя. Закончи свои дела, и делай, что сочтешь нужным.

 

22 июля 1996 года. Гилфорд, Великобритания

Площадка для дальнобойщиков и в самом деле было большой — тут раньше был большой складской терминал, но владелец обанкротился во время депрессии, и имущество буквально за копейки перешло к кредиторам. Заниматься логистикой они не имели ни малейшего желания, поэтому действующий логистический терминал просто превратили в отстойник. Складское оборудование продали отдельно, из складов сделали крытые стоянки а из площадок перед ними, где шла погрузка — открытые стоянки. Посадил на въезде человека, продавать билеты — вот и деньги. Особо не парясь.

Уплатив за двенадцать часов — меньше было нельзя, Монаган загнал свой Бедфорд на крытую стоянку, в самый дальний угол. Особо народа там не было — все или обедали, или просто отдыхали.

— Тебя как звать то? — обратился он к своему пассажиру.

— Питером зови, не ошибешься…

— И что дальше, Питер…

— А вот что. Помоги-ка.

По накладным, в коробках был упакованный текстиль — некоторые его виды Британия давно импортировала из Италии. Этот груз правда шел из самой Калабрии, где особо хорошего текстиля не было — да кто там будет разбираться.

Коробки с тканью оказались тяжелыми, Питер их подавал, а Дэвид аккуратно складывал. До другого, истинного груза этого контейнера, коробки были наложены в шесть рядов — справиться с этими рядами удалось минут за двадцать. Наконец, тот самый, сплошной ряд картона. Прорезав его складным ножом, Питер вошел в «боевой отсек». Любовно погладил странный агрегат — чем то он напоминал печку с толстой трубой…

— Черт, а это что за хреновина… — изумленно вымолвил Дэвид, залезший в кузов. Он сразу понял — что это боевое оружие.

— Ромашка-М. Новейший русский автоматический миномет калибра сто шестьдесят миллиметров. У него карусельная загрузка боеприпаса, если обойма полная, он выстреливает десять мин за тридцать секунд. Классная вещь!

— И какого хрена она нам нужна?

Питер обернулся, полоснул взглядом любопытного напарника…

— А тебе какое дело.

— Да ладно… Я так спросил…

Питер улыбнулся.

— Хорошо… Мы с тобой уже не первый год работаем. Тебе — скажу. Знаешь, что такое Армаг?

— Тюрьма строгого режима.

— Не только. Это еще и крупнейший вертодром в мире. Там поросят — до черта. И там эти вертолеты заправляют — поэтому там огромное хранилище горючки. А теперь прикинь, что будет, если несколько здоровенных мин попадут в такое хранилище…

— Пуф-ф-ф…

— Вот именно! — Питер по-свойски похлопал водителя по плечу — я скажу так. После этого в Ирландии самым популярным блюдом надолго станет жареная поросятина! Вот так вот!

— И мы…

— Да нет… Ты оставишь машину вот здесь вот, в Лондоне — это не закрытая территория, промзона, туда можно въехать. Я тебе дам по башке. Потом скажешь, что машину угнали — и получишь страховку. Вот и все.

— Сильно?

— Что?

— Ну… по башке…

— Придется сильно. Сам понимаешь, брат, тебя потом допрашивать будут.

— Делать нечего…

— Вот именно! Потом, когда Ирландия станет свободной, твое имя будут знать все школьники!

Дэвиду Монагану это уже было не нужно. Ему совсем ничего было не нужно, он проклял тот день и час, когда связался с ИРА — и теперь оказался втравленным в серьезнейшую террористическую операцию. Машина судьбы уже летела под откос — и ни руля, ни тормоза в ней предусмотрено не было…

 

22 июля 1996 года. Учебный полигон. Герефорд, Великобритания

— До цели одна минута! Всем приготовиться!

Большой, черного цвета, с выпирающей вперед складной штангой топливоприемника, вертолет для специальных операций фирмы «Белл» несся на высоте всего двадцать метров над землей, неотвратимо приближаясь к захваченному террористами объекту — трехэтажному, кирпичному зданию, щерящемуся на мир голыми провалами окон, на самом краю леса. В самом вертолете восьмерка спецназовцев — два стандартных разведывательных патруля САС в последний раз проверяла свое снаряжение. Черный костюм из кевлара и негорючего номекса, маска совмещенная с легким респиратором и очками из прочного пластика для защиты глаз от осколков. Основное оружие — пистолет-пулемет Кольт калибра 0,45 в комплектации для войск специального назначения — с глушителем, тактическим фонарем, прицелом «Рефлекс» на цевье, дополнительной передней рукояткой и увеличенным магазином на тридцать шесть патронов. Второе оружие — помповый дробовик «Ремингтон», пятизарядный, с обрезанным стволом и пистолетной рукояткой — он носится в специальном колчане за плечом или за спиной, на продетом через рукоятку толстом шнуре, кому как нравится. Пистолет — старый добрый Кольт-1911, сделанный фрезерованием из стальной заготовки, а не из легких материалов, как это сейчас модно. Два ножа — обоюдоострый кинжал «Коммандо» и мультиинструмент из зачерненной стали. Три светошумовые гранаты — при взрыве они дают вспышку и звук, сопоставимые со звуком разрыва гаубичного снаряда, еще три — газовые, с газом CN. Раскладная пружинная дубинка, небольшие клинышки для подкладывания под дверь и еще много разных мелочей, которые могут понадобиться бойцу специального подразделения при проведении операции по освобождению заложников, захваченных в здании группой террористов….

Лейтенант Дориан Грей, всего два с небольшим года назад пришедший в САС из полка королевских саперов сегодня волновался больше всех — ему в первый раз сегодня вести в бой патруль — его патруль, в котором он неделю назад стал командиром, опередив более старших и опытных бойцов. Назначение командиром патруля было для него большой неожиданностью — но это назначение он принял и теперь старался во всем показать, что решение командования полка было не ошибочным. На занятиях он гонял своих людей сильнее всех, но никто не него не обижался, потому что он всегда был с ними, и если патруль выполнял какое-то учебное задание — он был вместе с ним, самое тяжелое по праву командира беря на себя.

Лейтенанту Грею было всего двадцать девять лет — по меркам полка САС пацан совсем еще. Выше среднего роста — метр восемьдесят один — со светлыми вьющимися волосами и пронзительно голубыми глазами лейтенант был из тех молодых офицеров, чье появление на дискотеке в соседних с Герефордом городках производит фурор. Вдобавок он был из хорошей семьи — многие Греи входили в разное время в состав британского правительства, а сам лейтенант был аж баронетом, хотя предпочитал об этом не вспоминать. Ему и так неплохо жилось, без бессмысленного времяпрепровождения в лондонском высшем свете. Лейтенант увлекался бегом и пробегал милю, затрачивая всего на двадцать секунд больше текущего мирового рекорда в беге на такую дистанцию. В общем — лейтенант Дориан Грей был во всех смыслах достойным офицером и джентльменом.

Сейчас лейтенант Дориан Грей сидел на самом краю десантного отсека, свесив ноги в люк — как это было принято у американских десантников и с тревогой размышлял, глядя на вырастающее на горизонте здание из красного кирпича. Внутри — восемь террористов, да каких террористов — люди из первой, десантной роты. Занятие это, скорее не на освобождение заложников, а на отработку боя в помещении, просто не во всех можно стрелять. В нем важна была не скорость, важна была чистота и эффективность действий, скоростью можно было пренебречь, хотя секундомер тоже работал. Возглавлять террористов должен капитан Марк Салливан — с этим человеком у лейтенанта всегда были напряженные отношения. И нет сомнения — ребята Салливана не упустят возможность подгадить. Тем более такую шикарную…

— Десять секунд до цели! Готовность!

Лейтенант показал выпускающему большой палец, показывая, что готов к десантированию. Выпускающий сбросил вниз бухту толстого, черного цвета каната…

— Мы над целью! Вперед!

Не дожидаясь хлопка выпускающего по плечу лейтенант сиганул вниз, обхватив трос руками и ногами. Привычно обожгло кожу, даже через перчатки — но лейтенант не думал об этом, все его мысли занимал предстоящий штурм. Вытоптанная, с редкими зелеными волосинками травы земля летела навстречу…

Очередь!

Неприятности начались сразу, как только первый десантник из антитеррористической команды коснулся земли. Кэп был старым, опытным волком, он просек про то, что Грей выберет десантирование — и отправил одного или двоих своих ребят с автоматами на первый этаж — чтобы попытаться снять десантников, когда они только будут десантироваться с вертолета. В полку проводили эксперименты, снять таким образом удавалось максимум троих, потом в помещение на первом этаже летела граната. Соответственно, Салливан отправил на первый этаж смертника или смертников — но ему, по видимому было на это наплевать. Старая сволочь…

Очередь прошла совсем рядом — но лейтенант успел отпустить трос и в кувырке уйти от пуль, подкатиться под самое окно. Рука привычно нащупала толстый цилиндр световой гранаты и кистевым броском, как в бейсболе, отправила вдохнувшее смертью окно. Чека выдернулась автоматически — САСовцы подвешивали гранаты на специальные петельки, как срываешь гранату со снаряжения, так выдергивается чека и можно бросать. В бою все решают секунды, сэкономленная на выдергивании чеки секунда может спасти кому-нибудь жизнь. С другой стороны — если ты выхватил гранату — то обратного хода нет, надо бросать — чеку обратно уже не вставишь…

Дождавшись, пока громыхнет — эти гранаты были самыми настоящими и действовали в полной мере — лейтенант вскочил на ноги, приводя в боевое положение свой автомат. Глаз привычно нашарил в глубине комнаты скорчившегося на полу оглушенного взрывом человека, в такой же, как у него черной униформе САС. Руки привычно вскинули автомат, палец дожал спусковой крючок — и человек на полу задергался от попаданий. Лейтенант не отказал в себе в удовольствии — целых пять пуль вместо двух, как обычно в САС.

Вот так вот, кэп Салливан… Хотел проредить наши ряды до штурма, пожертвовать одним чтобы выбить троих — а теперь у тебя семеро против восьми. Посмотрим, что ты будешь делать дальше…

Его группа уже десантировалась — трое, не считая его. Еще четверо высадятся на крышу, чтобы штурмовать здание одновременно и сверху и снизу.

Командовать смысла не было — каждый знал свой маневр. Капрал Бродерик — огромный, похожий на медведя — у него у единственного в группе из оружия вместо пистолета-пулемета калибра 0,45 была короткая штурмовая винтовка BAR-10 калибра 7,62х51 — подскочил к окну, в которое только что ушла граната лейтенанта, бухнулся на четвереньки, образовав своего рода подставку для ног. Самый здоровый среди всех, рыжий уроженец Йорка, он всегда выполнял эту роль по необходимости и никогда не обижался, если его называли «подставка для ног». Он вообще не умел обижаться и во всем, даже в этом находил нечто смешное — таков был его характер. Первым в зачищенное помещение вскочил сам лейтенант, за ним последовали старший сержант Хьюго Миддс и старший капрал Дик О'Мара. Старший капрал, перескочив через подоконник остановился, подал руку капралу Бродерику, помог их «хэвиганнеру» быстро забраться в комнату.

Смысла проверять труп не было — после попадания пяти пуль калибра 0,45 не живут. Тем не менее, капрал Бродерик поднял лежащий у трупа автомат, достал из кобуры пистолет и размахнувшись, выбросил все это в оконный проем, тот самый, через который они проникли в помещение. Тем самым он заработал для команды пять очков — врага всегда по возможности следует лишать оружия, забирая его как трофей, выбрасывая или приводя в негодность. Даже если враг мертв — мало ли кто тут потом пройдет. Световые гранаты они забрали и распределили между собой как трофеи — их много никогда не бывает. Еще лейтенант забрал один полный магазин, а початый старый отсоединил и тоже выкинул в окно.

— Минус один! — сообщил лейтенант в тактический переговорник.

Теперь можно двигаться…

Все этажи этого довольно большого дома были выстроены по единому проекту — никаких капитальных перегородок. Были легкие деревянные быстросъемные перегородки, которые можно было комбинировать немыслимым количеством способов — причем «накрывала обстановку», то есть создавала коридоры, комнаты, устанавливала двери — всегда команда, игравшая за террористов, и делала она это по своему усмотрению. Как будет удобно для обороны — так и делалось, а для усложнения задания, команде антитеррористов никакие карты помещений не предоставлялись и обстановка не сообщалась. И даже наблюдать за объектом перед штурмом, чтобы хоть что-то выяснить — тоже было нельзя. Внутри следовало быть готовым ко всему — и даже больше.

Это и был знаменитый «дом убийств» — изобретение британской САС для подготовки по ближнему бою, триумфально разошедшееся ныне по всему миру. Впервые он появился здесь, в Герефорде…

Комната оказалось довольно большой, за ней был коридор. А через коридор, едва заметная, висела тонкая рыболовная леска…

Вот сволочи…

Лейтенант остановил двинувшегося вперед Миддса. Что-то было не так в этой леске, не мог Салливан оставить ее так, на высоте едва ли не полметра. Вот если бы она висела в паре сантиметров на землей, да еще сразу на поворотом — вот тогда бы Грей точно поверил. А сейчас…

А сейчас Грей устроил маленькую хитрость. Где бы он спрятался сам — слева или справа? Если человек правша — то ему проще стрелять из автомата в левую сторону. Значит, справа. И еще одно — перегородки, обозначающие комнаты и коридоры не доходили до потолка сантиметров на двадцать. Поэтому, лейтенант достал гранату, опять световую — и перекатил через верх деревянного шита, в комнату, в которой и прятался противник. На всякий случай!

И опять не ошибся! Ему удалось вывести из строя самого опасного игрока террористов — единственного среди них пулеметчика. Он засел с пулеметом Мк43 в комнате, леска была подключена к устройству, сигнализирующему об ее перерезании. Как только бы оно сработало — пулеметчик просто собирался выпустить всю пулеметную ленту через стену, перерезав атакующих пополам — пулемет был единственным оружием, пробивающим стены, у террористов он был один, у антитеррористов — ни одного. Поглощенный ожиданием, он промедлил, когда на пол плюхнулся черный цилиндр светошоковой гранаты. Промедлил немного, всего секунду — но этого оказалось достаточно. Атакующим же достаточно было и секунды — ворвавшись в помещение, они двумя очередями из автоматов прикончили скорчившегося на полу, лихорадочно протирающего глаза горе — пулеметчика…

— Минус два!

Сверху застучали автомат, потом еще один.

— Засада на третьем! Нас прижали!

Значит, у группы, которая шла сверху дела пока не очень. Пока — счет два-ноль…

Пулемет — добыча более чем достойная, его не стоит выбрасывать, его нужно забрать с собой и использовать. К пулемету было три короба на сто патронов каждый — они крепились на специальном креплении по левому боку пулемета. Закинув на спину пистолет-пулемет, старший лейтенант Грей вооружился пулеметом, по одной коробке с лентами разобрали бойцы его группы. Вот теперь из простых карт они превратились в самые настоящие козыри — с пулеметом то.

Первого бойца они потеряли на лестнице — ублюдок из команды Салливана засел наверху, в одной из стен оказалось вырезан кусок, почти не заметный — до того момента, как он вылетел прямо на лестницу, и из открывшегося в деревянной стене пролома ударила автоматная очередь, моментально перерезав пополам старшего сержанта Миддса. Через секунду в открывшийся пролом полетела граната, Грей двумя прыжками взлетел выше по лестнице и добавил короткую, злую очередь из пулемета — но было уже поздно. Скорее всего, ублюдок ушел, успел уйти — он не дурак, знает, с кем имеет дело. Очередь — и ноги…

Лейтенант Грей отметил для себя, что с лестницей они справились плохо, надо было проходить ее быстрее. Лестница, дверь, коридор — вообще самые опасные места здания и оптимальный темп их прохождения нащупать очень сложно, все зависит от ситуации, от подготовки сторон, от имеющегося у них оружия, наконец от типа препятствия. Одних дверей, например, бывает аж тридцать типов и к каждой нужен свой подход.

Вторая растяжка ждала их прямо у входа на второй этаж — ее не стали обезвреживать, опасаясь, что она с хитростями. Просто обозначили, перешагнули и отправились дальше.

Наверху продолжалась перестрелка — «команда два» засела крепко. Либо они смогут выйти и ударить обороняющимся в спину — либо их побьют по дороге.

Стоп! — лейтенант поднял руку, сжатую в кулак — и все остановились, заняли позиции для стрельбы. Что-то ему не понравилось слева — только потом, уже в спокойной обстановке он понял, что не понравилась тончайшая полоска света между дверью и косяком. Один из обороняющихся прикрыл дверь — чтобы обмануть наступающих, рассчитывающих только на запертые двери и открыть огонь. До двери было еще несколько метров — возможно, у стрелка была какая-то система сигнализации, позволяющая определить момент, когда открыть огонь.

Лейтенант условным жестом показал О'Маре и Бродерику на дверь, и условный сигнал «штурм». И только когда они заняли позиции по обе стороны от двери, когда Бродерик, сжимая в руке толстый черный цилиндр световой гранаты, саданул по двери — он понял, в чем здесь заключается ловушка. Понял — и упал на колени, закрыв глаза руками…

Первыми — рванули две светошумовые гранаты, установленные в комнате с приоткрытой дверью на растяжках — ребята Салливана не поскупились, установили сразу две. Эти две — плюс та, которую забросил Бродерик, в это же помещение рванули почти одновременно — Грею показалось, что полоток падает ему на голову, а от боли в ушах он едва не потерял сознание. Но он — единственный из всей штурмовой группы остался на ногах и в здравом рассудке — О'Мара и Бродерик валялись на полу, обхватив головы руками — хорошо, если просто контузия, а то не дай бог и что похуже, например разрыв барабанной перепонки. Взрыв был такой силы, что — Салливан в это не рассчитал — им оглушило, хотя и не так сильно, двоих его стрелков в комнате по другую сторону коридора. Он рассчитывал на две гранаты — и не подумал о том, что атакующая группа забросит в комнату третью. Поэтому, стрелки Салливана на секунду промедлили, выходя из комнаты, всего на секунду — но этого времени лейтенанту Грею хватило, чтобы открыть огонь из пулемета. Стоя на коленях, он нажал на спуск — и длинная пулеметная очередь срезала обоих, уже целящихся из автоматов в распластанные черные фигуры…

Не дожидаясь, пока все придут в себя, лейтенант Грей рванул вперед, перескакивая через лежащих на полу своих и чужих. Салливан — а он явно прячется на третьем — скорее всего, подумал, что всех людей Грея сняли в этой иезуитски хитрой ловушке — и он ослабил внимание. И он не знает, что у Грея пулемет — за то и поплатится…

Проскочив по коридору, Грей в мгновение ока — будто в руках и не было тяжеленного пулемета, а на плечи не давила тяжесть тяжелого бронежилета пролетел по лестнице, поднялся на третий этаж. Дверь была закрыта и заперта — лейтенант прикрепил к ней, на мгновение остановившись и забросив туда сразу две гранаты — светошумовую и «слезогонку». Не ожидавший этого стрелок Салливана, укрывающийся за небольшой баррикадой и державший под прицелом вход на этаж, не успел выстрелить — Грей срезал его из пулемета, прямо на ходу, пробежал еще несколько шагов — и оказался как раз за спинами оборонявшихися. Они находились за хорошо построенной тактической баррикадой — а около люка, через который обороняющиеся должны были проникнуть в помещение, не было вообще никаких укрытий — и около окон, через которые могли проникнуть нападающие — тоже укрытий не было. Салливан предусмотрел все — кроме того, что кому-то таки удастся прорваться снизу и расстрелять их в спину из пулемета…

— Финал! Учения закончены!

Летенант Грей опустил оттягивающий руки пулемет, с облегчением снял каску. От остатков слезогонки слезились глаза, все еще болели уши. Как то разом навалилась усталость…

— Молодец. Чуть ребра мне не переломал…

Капитан Салливан тоже снял шлем, по привычке перезарядил автомат. Снизу подтягивались люди — первым появился Миддс, тоже со снятым шлемом. Постепенно подтягивались и остальные.

— Черт, чистки на целый вечер — выругался кто-то…

Это и были учения, максимально приближенные к боевым. Все оружие — автоматы, пулеметы, пистолеты — было настоящим, но стреляло оно специальными учебными патронами. В одной из небольших оружейных фирм создали пули из специального состава — твердые, но при резком повышении температуры плавящиеся и оставляющие при попадании яркие, хорошо видимые красные кляксы. Что-то типа модифицированного воска, но с намного большей температурой плавления. Если такая вот пуля попадала на незащищенный участок тела — она вызывала ожог, само попадание тоже было болезненным, даже если место попадания было защищено одеждой. Результативность таких учений трудно было переоценить — люди стреляли не по мишеням в тире, которые не могут не уклониться от пуль, ни ответить — а по таким же как они спецназовцам, своим сослуживцам, у которых точно такие же навыки. Это был ближний бой в самом чистом, предельно жестоком виде. И правило в нем было одно — делай все, чтобы победить…

Снизу поднялся наблюдавший за учениями офицер-посредник, неторопливо огляделся. Командиры противостоящих групп подошли к нему.

— Победили сегодня — посредник как в боксе вздернул вверх руку Грея — антитеррористы. Команда Грея!

Команда Грея окружила своего командира, вместе они проделали старый ритуал — восемь кулаков столкнулись подтверждая победу. Это была их победа. И тех, кто «погиб», и тех, кто «остался в живых».

— «Разбор полетов» через полчаса — строго сказал посредник — пока собирайте реквизит и приводите себя в порядок. Через полчаса всем явиться в полевой штаб.

Антитеррористы в полевой штаб должны были поехать на машинах, а проигравшим террористам предстоял марш-бросок, почти пять километров. Это было еще одно наказание, чтобы каждый понял — хоть это и игра — проигрывать в ней нельзя. Рано или поздно игра станет реальностью и ставка в этой игре будет не незапланированный марш-бросок, и незапланированные расходы — проигравшая команда еще ставит победившей выпивку в течение всего ближайшего субботнего вечера в пабе — ставкой в игре будет жизнь, которая у каждого одна. Нет, нельзя проигрывать.

— За мной должок — недобро сощурил глаза кэп Салливан — перед тем, как исчезнуть в дверном проеме — имей в виду, еще встретимся здесь.

— Да хоть каждый день, босс — уверенно заявил Грей.

Слово «босс» прозвучало насмешливо — но Салливан больше ничего говорить не стал, потому что сказать было нечего. Да и силы надо было поберечь — для марш-броска.

— Нормально мы их… — начал Миддс — но осекся под взглядом командира.

— Ненормально — заключил Грей — вот если бы ни одного из нас не завалили здесь, вот тогда бы я сказал — нормально. А сейчас — плохо. Лестницу прошли плохо, надо что-то с этим делать. Я повелся на ловушку, как последний баран, хотя должен был догадаться, в чем там дело. О'Мара, Бродерик — как вы?

— До вечера доживу, босс, только в голове до сих пор как молотком стучат — ответил Бродерик за обоих.

— Покажешься врачу. Бери своего приятеля, как раз успеете до разбора. Я потом проверю, куда вы поехали — к доку или за пивом.

— Так точно, босс — вытянулись оба.

Разогнав своих, лейтенант вышел к машинам — подышать воздухом, прочистить легкие от смеси слезогонки и сгоревшего пороха. И — нос к носу столкнулся с озабоченным посредником…

— Лейтенант Грей?

— Сэр! — вытянулся он.

— Вас ждут в штабе. Вам предписано явиться в кабинет бригадира Долнана, немедленно.

— Есть. Но…

— «Разбор полетов» переносится на два часа…

 

Картинки из прошлого. 15 июня 1993 года. Пенсильвания-авеню 1600. Белый дом

— Они что, это серьезно?

— Судя по всему — да, сэр…

— Чертова русская душа… Загадочная, как и всегда, не правда ли, Дэниэл.

— Совершенно верно, сэр.

Нужно было подумать. Президент САСШ — моложаво выглядящий, с проседью в волосах, с отлично пошитом на заказ костюме, встал с не слишком удобного, обшитого кевларом кресла в овальном кабинете, обернулся к окну. Овальный кабинет вовсе не выглядел, как пристанище одного из самых могущественных людей мира, он был мал размером и неудобен, вмещал только нескольких самых доверенных людей президента, нормально провести совещание здесь уже было нельзя. Совсем не похоже на имперскую монументальность берлинских апартаментов кайзера, пышную роскошь Царского села или надменность Букингемского дворца. Иногда он думал, что лучше бы выстроить резиденцию президента где-нибудь за городом, в Мэриленде, где из окна президентского кабинета будет открываться вид на зеленые холмы, а не на забитую машинами Пенсильвания Авеню. Но он знал, что это невозможно — для народа его страны это — такой же символ, как для британцев — Букингемский дворец, а для русских — Кремль и Царское село…

Пенсильвания-авеню, как и всегда в это время суток была запружена машинами, на зеленой лужайке напротив, стояли палатки протестующих. Здесь они были всегда — постоянно находились придурки, которым ни жить, ни быть — а надо реализовать свое конституционное право протестовать, причем не где нибудь — а здесь, на лужайке напротив Белого дома. В основном, это были люди совершенно безобидные, городские сумасшедшие, охрана их проверяла пару раз — и оставляла в покое. Некоторые из протестующих ходили сюда, как на работу.

С утра светило солнце — но сейчас с востока на город надвигались тучи, серо-свинцовые эскадроны шли в атаку, отвоевывая у солнца все больше и больше пространства. Почему то президенту показалось это дурным знаком.

— Против чего сегодня? — не оборачиваясь, спросил президент.

— Те, что слева — против разрешения абортов. Справа — против реформ системы образования. Или здравоохранения, не помню точно, сэр… — ответил Габриэль Колон, финансовый кудесник из «Морган-Чейз», назначенный президентом министром финансов САСШ и, помимо прочего, отвечающий за Секретную службу. [Секретная служба САСШ, занимающаяся борьбой с фальшивомонетчиками и охраной высших государственных деятелей, действительно является подразделением Министерства финансов САСШ] Вторым из находящихся в этом кабинете был адмирал Дэниэл Торн, один из немногих сторонников президента среди военных, назначенный директором ЦРУ, третьим — Джастин Луис, министр юстиции САСШ, четвертым — Александр Мортимер, директор Федерального бюро расследований. Большего количества людей кабинет просто не вмещал.

Президент пытался понять, что задумали русские. Какая то провокация? Тогда зачем в ней участвует наследник престола, единственный, кстати, по мужской линии наследник престола? Если с ним что-то произойдет… останется только дочь, принцесса… Ксения, кажется. Хотя… президент был большим знатоком женщин, находился под каблуком у волевой и властной жены, и совершенно не разделял взгляды некоторых аналитиков, которые считали, что если к власти в Российской империи придет женщина, будет лучше. Президент знал, что такое матриархат в семье, и опасался, как бы не стало еще хуже. Да и в истории России было немало примеров, когда к власти приходили женщины… и что в итоге?

Так ничего и не придумав, президент вернулся в свое кресло.

— Хорошо. Давайте с самого начала. Какая служба на вас вышла?

— Министерство внутренних дел. По неофициальным каналам, через заграничный отдел. С настоятельной просьбой сохранять все в тайне.

— То есть это неофициальный визит.

— Русские настаивают на том, что это даже не визит.

— Он что, собирается прибыть в страну нелегально?

— По-видимому, сэр…

— Господи, наследник престола крупнейшей страны мира собирается воспользоваться поддельным паспортом… — вздохнул министр юстиции, с выражением лица «до чего же мы докатились…»

— Перестаньте, Джастин — с легкой тенью прозрения в голосе ответил Торн — у русских все проще чем у нас. Ему могут дать десяток паспортов — и каждый из них будет подлинный, поскольку его выдаст государственный орган с соответствующей процедурой.

— Хорошо! — поднял руку президент, прерывая ненужный разговор, грозящий перерасти в перепалку — известно, куда он собирается направиться, где жить, чем заниматься.

— Он собирается жить в Лос Анджелесе, сколько времени, и чем он там будет заниматься — русские не сообщили.

— Может, он собирается как и Петр Первый заняться промышленным шпионажем? — предположил Мортимер.

— Только если ваши люди будут считать ворон — снова раздраженно заметил Торн, сегодня он почему то был не в духе.

Президент махнул рукой.

— И что нам теперь с этим делать? Вы понимаете, что может произойти, если он, к примеру натолкнется на улице на ниггера, которому не хватило на дозу?

Здесь были только свои — поэтому и в выражениях не стеснялись, отринув дурацкую политкорректность, называли вещи своими именами.

— Он офицер-десантник, сэр, служил в разведке воздушного десанта. Участник боевых действий. У него подготовка — как у нашего разведчика морской пехоты, а может быть — и лучше. Если бы мне довелось ставить деньги — я бы поставил на него, а не на ниггера.

— А если это будет репортер в поисках жареного?

— Тогда средства массовой информации получат тему для обсуждений как минимум на неделю и на это время отстанут от нас. В каждом негативном событии есть и позитивные стороны, сэр…

— Тем не менее — за безопасность отвечаем мы. Русские пришлют свою охрану?

— Неофициально.

— Дэниэл? — президент повернулся к директору ЦРУ.

— Отказать — сразу ответил тот — еще русских в Лос Анджелесе нам не хватало.

— Согласен — отрубил президент — мистер Мортимер, какова у нас криминальная обстановка в Лос Анджелесе?

Директора ФБР президент всегда называл официально, словно подчеркивая этим, что он — не из его команды. Директор ФБР Александр Мортимер, которого многие называли достойным наследником великого Джона Эдгара Гувера находился на своем посту уже одиннадцать лет, и президент — демократ, придя к власти не решался его менять. И это несмотря на то, что Мортимер был назначен республиканцами и сам был республиканцем и этого не скрывал. Просто на работе он не был ни республиканцем, ни демократом — он был опытным полицейским профессионалом, бывшим начальником полиции Нью-Йорка — и лучшего кандидата, чем Мортимер на эту должность сыскать было нельзя. Поэтому, президент, назначая свою команду, оставил ФБР в покое и дал указание своему министру юстиции ФБР не тревожить. Пусть работают.

— Обстановка тяжелая, сэр… — Мортимер всегда говорил правду в лицо, ничего не приукрашивая и не умалчивая — совсем рядом мексиканская граница. В Мексике за последние десять лет было два государственных переворота, неспокойно там и сейчас, несмотря на наличие контингента стабилизации. [контингент стабилизации — крупная группировка армии САСШ, численностью до 200000 человек, введенная в страну для обеспечения общественного порядка и поддержки проамериканского режима. В Мексике было очень и очень неспокойно] Через границу едва ли не еженедельно пытаются прорваться вооруженные банды, не помогает даже стена. [стена — возведенная на границе с Мексикой пятиметровая стена с системами контроля периметра] Пока в Монтеррее пакет с героином стоит в десять раз дешевле, чем доза в Лос Анджелесе с поправкой на вес, с проблемами мы не справимся. А армия не справляется с выявлением и ликвидацией наркомафиозных групп, я уже об этом докладывал.

— Об этом позже. Получается, он лезет в самое пекло.

— Да, господин президент. Лос-Анджелес — центр наркоторговли, там относительно низкая уличная преступность, но это потому что в городе живут главари наркогангстеров, орудующих по ту сторону границы. Мы не можем привлечь их к ответственности, потому что все преступления они совершают чужими руками и с той стороны границы, а здесь стараются жить благопристойно, даже платят налоги. В основном, деньги отмывают через строительную индустрию, кино, и прочие легальные бизнесы. Так что… я бы не выбирал этот город для проживания.

— Русским эти рекомендации уже переданы?

— Они ответили, что решают не они… — ответил Торн.

— Хорошо. В таком случае я хочу услышать — кто отвечает за охрану наследника российского престола во время пребывания его в Лос-Анджелесе — решительно задал вопрос президент.

Министры переглянулись. Сейчас им предстояло нарушить самое важное правило политической жизни в Вашингтоне — правило ПСЗ, что в переводе означало «прикрой свою задницу». Ответственность никто не себя брать не хотел — а президент ждал ответа.

— Наверное, придется мне, сэр… — проговорил Колон, когда молчание стало уже неприличным — и все вздохнули с облегчением — придется задействовать Лос Анджелесский офис Секретной службы.

Президент кивнул.

— Перебросьте туда самых лучших людей. Возьмите отсюда, из Вашингтона, еще — откуда хотите. Но охрана должна быть не хуже, чем у меня. Подключите Лос Анджелесский полевой офис ФБР, они лучше знают криминальную обстановку и окажут вам помощь. Но — если с ним что-то случится… Тогда — помоги нам всем Бог.

 

Картинки из прошлого.16 июня 1993 года. Афганистан

Дорога…

Дорога вилась прихотливой змеей, то ныряя за скалу непросматриваемым поворотом, то опасно сужаясь, то наоборот, выскакивая на долину. Разбитая, опасная, ухабистая афганская дорога.

Относительно быстро проскочили Саланг — тоннель построили британцы, явно с далеко идущими планами — как раз, чтобы протащить через него технику к самой границе с Российской империей из Индии. Возможно, у них и были планы в ходе пятой кампании — но все они разбились об упорство, коварство и жестокость пуштунских племенных ополчений. Британцы победили армию, но не смогли победить народ, поэтому вынуждены были уйти. Уйти, чтобы не плодить дальше жертвы, чтобы не окроплять британской кровью эти негостеприимные ущелья.

На племенных пропускных пунктах разногласия урегулировали быстро, деньгами. Просто объясняли, что везут груз, наняли клан Дархан для охраны — но деньги за проезд по племенным землям они заплатят, а охранять их не надо, справятся сами. Караванщики из других кланов и племен пожимали плечами — какой в этом смысл, платить и им и клану Дархан. Но, в конце концов, каждый как может, так и торгует, а деньги — они по любому деньги. Не надо сопровождать — ну и не надо, плати — и поезжай. Никто против не будет…

Караван шел ходко, несмотря на поганую дорогу, где можно поддерживали шестьдесят — семьдесят километров в час. Подвеска у машин была дубовая, армейская, сами машины только что с консервации — выдерживали и не такое. Только на горных серпантинах скорость падала до десяти-пятнадцати километров в час, а в некоторых местах — и до скорости пешехода. Вести было тяжело — бронестекла и навесная броня загораживали обзор водителю, где то даже впереди шел проводник с рацией и подсказывал как ехать. Одна ошибка, даже небольшая — и жаждущие крови камни на дне ущелья ждут тебя с распростертыми объятьями.

Опасений за этот отрезок пути особых не было. На Саланге и на горных серпантинах душманы, вопреки распространенному заблуждению не нападали. Да, там можно было расстрелять и сжечь колонну за несколько минут — но какой в этом смысл, груз то им не достанется. Нападали обычно все-таки в равнинах или холмах, особенно опасными считались зеленки и места, где на поверхность выходили кяризы. [кяризы — подземные ходы, по которым идет вода для орошения земледельческих угодий. Местность, где есть кяризы — смертельно опасна] В кяризах можно было спрятаться не то, что душманам — можно было спрятать целую армию, там же можно было временно спрятать награбленное. Но до зеленки и кяризов было еще далеко, они расслабились и напрасно…

Гранатометы ударили, как только они преодолев серпантин только выехали на широкий отрезок дороги. Два гранатомета — по головной и замыкающей машине конвоя, по внедорожникам охраны. Одновременно два или три снайпера заколотили частыми, одиночными выстрелами, пытаясь подбить колеса у грузовиков. По машинам, перевозящим груз, из РПГ не стреляли никогда — потому что душманов интересовал груз, при удачно раскладе и сама машина — а не горящие обломки.

Две черные точки сорвались со склонов гор — и оставляя за собой дымные следы с воем рванулись к колонне. Душманы были опытны, били наверняка, учитывая упреждение — явно разграбили не один караван. Но и охрана конвоя — малиши [малиши — так называются бойцы пуштунских племенных формирований] — тоже жили в этих местах уже давно и знали, что к чему.

Пуск гранат заметили сразу — у каждого малиша в движении был свой сектор наблюдения и обстрела, поняли и куда они направлены. Ракетами РПГ выбивается охрана, потом голыми руками берутся машины с товаром. Головная машина резко ускорилась — водитель что есть дури дал по газам, а замыкающая наоборот — замедлилась. Прямо на ходу афганцы начали выпрыгивать из машин, занимая оборону.

Головная машина свернула на обочину, остановилась — и спаренный Виккерс плюнул огнем, поливая свинцом стреляющие камни…

— Колонна, ходу!

Небольшой зеленый джип ускорился — и огромные, увешанные решетками машины, поднимая облака пыли последовали за ним. Благо — дорога в этом месте позволяла сделать такой маневр, а в изорванных огнем покрышках машин были специальные вставки, позволяющие ехать и на спущенных колесах…

Две запущенные гранаты прошли мимо целей — два пыльных облака разрыва поднялись справа от колонны, завизжали осколки. Виккерс говорил непрерывно, пытаясь заткнуть огнем стрелков на горных склонах. Чуть дальше размеренно басил крупнокалиберный.

И тут выстрелил третий гранатометчик. Он располагался там, где ни один душман в здравом уме не стал бы располагаться — ниже колонны и слева — если весь огонь шел с горного склона справа, то тут были слева. Он поднялся из какого-то окопчика, целясь по находящейся примерно в ста метрах от его машине из странного оружия с барабаном. Два выстрела один за другим — и Виккерс умолк, осколки изрешетили пулеметчика, а машина осела на бок, медленно разгораясь. Гранатометчик, у которого в барабане его сорокамиллиметрового гранатомета остались еще четыре гранаты развернулся в сторону еще одной машины охраны, прицеливаясь из своего многозарядного сорокамиллиметрового гранатомета — но выстрелить не успел. Потому что умер.

— Колонна, стоп!

Одна за другой груженые под верх машины затормозили, захлопали бронированные дверцы. До места боя было метров шестьсот, в их сторону почти не стреляли. Карим опасался того, что впереди ждет еще одна засада и душманы действуют по хорошо отработанному плану. Такое тоже бывало — в случае нападения охрана оставалась на месте, а «купцы», колонна по возможности уходили из под огня. Но если впереди еще одна засада — то купцов брали голыми руками, в последнее время бывало и такое. Да и не хотелось Кариму бросать своих новых друзей…

— «Взломщики» где?

— Вторая машина, по-моему… — выпрыгнувший из первой машины здоровяк матерясь, ставил на боковое крепление своего автомата оптический прицел. От грузовиков кто-то уже стрелял одиночными…

— По твоему или точно??? — Карим не стесняясь, добавил несколько крепких выражений из русского языка.

— Да точно, точно…

— Прикрой!

Обескураженные поведением «купцов» душманы стреляли уже и в их сторону, пули противно вскрикивали, отражаясь от брони. Никогда купцы не останавливались, чтобы помочь охране отразить нападение. Никогда огонь от машин «купцов» не был опасен — «купцы» имели оружие только для самозащиты…

Добежав до второй машины, Карим в одиночку откинул тяжеленный задний борт…

— Где?!!!

— Наверху! Наверху посмотри!

Десантник уже добежал до третьей машины, увалился за колесо, начал стрелять одиночными из положения «лежа» — как гвозди заколачивая — «тук», «тук», «тук»…

Обдирая ногти, Карим открыл ящик — не то. В соломе лежали обычные автоматы. Потом вспомнил — на ящиках наносится маркировка, позволяющая определить, что там не вскрывая ящики. Зашарил пальцем, читая написанные белым по трафарету, аббревиатуры. Не то, не то… ага, вот они!

«Взломщики» были упакованы по три в ящике и каждый кроме этого — в индивидуальную упаковку, большой пластиковый кофр с поролоном внутри. Точный инструмент как-никак. Аналог Барретт-107, крупнокалиберная снайперская полуавтоматическая винтовка. Можно было конечно взять штурмкарабин с оптикой, он вполне дотягивался до душманов на таких вот дистанциях — но сбить валун и убить лежащего за ним душмана могла только пуля калибра 12,7.

Карим сознавал, что творит безумие. Винтовка с завода, не пристреляна под себя, прицел отдельно лежит — на охоту с такой выходить нельзя. Но доставать и разворачивать крупнокалиберный пулемет было еще дольше и опаснее…

Патроны лежали рядом, упакованы они были в упаковках по двадцать — золотистого цвета, тяжелые, напоминающие маленькие стальные ракеты. Схватив одну упаковку и сунув ее в карман, Карим с винтовкой соскочил с борта…

— Винтовка пристреляна?

— На заводе, как полагается…

Все русское нарезное оружие, и военное и гражданское для обеспечения качества, отстреливалось десятью выстрелами на государственной испытательной станции, мишень прикладывалась. Без отстрела нельзя было получить государственное приемочное клеймо, а без клейма нельзя было продавать.

Десять выстрелов. Хоть что-то…

Прицел был в отдельной упаковке, Карим вскрыл ее — и только тогда вспомнил, что все оружие идет в консервационной смазке. Перед тем, как стрелять — ее не мешало бы удалить, иначе стрелять не будет. Все не к делу…

Автомат Калашникова он разбирал за восемнадцать секунд, мог разобрать и с завязанными глазами. На винтовку у него ушло чуть больше минуты — хорошо что все русское оружие, поставляемое в армию делается так, чтобы его можно было разобрать и собрать быстро и без инструментов, даже снайперское. Консервационную смазку — на заводе не поскупились — он убрал руками где и как смог, перемазавшись весь и искренне надеясь, что этого будет достаточно. Собирая винтовку, Карим обратился с короткой молитвой к Аллаху, призывая помощь — вспомнил заодно, что время намаза. Но сейчас было не до намаза…

Прицел установился тоже легко — все русское оружие шло с боковым креплением, установить или поменять прицел можно было легко и быстро, не то что на американских планках. Затолкав один за другим пять патронов в стальной, с ребрами жесткости магазин, Карим присоединил его к винтовке, передернул затвор, досылая первый патрон в патронник. Затвор дошел вперед до конца — уже хорошо…

— Есть! — десантник лежащий рядом злобно выматерился — вот вам, с. и!!!

— Что?

— Да один гаврик умный самый — с другой стороны из граника врезал. В засаде сидел, падаль. Ну и — мозги наружу…

Метрах в тридцати от колонны громыхнул разрыв — душманы выстрелили из РПГ, расстояние было запредельным — выстрелили только чтобы запугать. Черти…

— Корректировать умеешь? — Карим уже устраивался на «лежку» между исполинских ребристых колес грузовика.

— Чего хитрого… — десантник как раз добил магазин до конца, пошарив по разгрузке, достал еще один — давай, трассерами укажу…

— Давай!

Автомат плюнул трижды — раз за разом — указывая на линию валунов — это было хорошо замаскированное укрытие на склоне, за которым злобно бились язычки пламени сразу двух пулеметов. Трассеры врезались в серые камни, отрикошетили фейерверком в небо — но достать пулеметчиков не смогли…

— Понял, работаю.

Карим выжал спуск — и винтовка дернулась в руках, посылая в цель тяжелую пулю. Грохот выстрела больно ударил по ушам — стрелок поморщился. С непривычки то…

— Левее попал…

Карим всмотрелся в прицел — здесь он был двенадцатикратным, большим, с широким углом зрения и встроенным лазерным дальномером, показывавшим сейчас цифры «682». Пуля ударила действительно на метр почти левее — за счет энергии пули она не расколола валун — но выбила его из ряда, опрокинула назад. Кстати — получается, что вертикальная поправка получилась верной с первого раза — а вот с горизонтальной надо было еще думать. Хорошо, что винтовка работает как надо, даже не обслуженная толком — консервационную смазку снял, а обычную не нанес, да и ствол новый совсем. Не запороть бы…

Учтя отклонение по горизонтали, Карим выстрелил вновь — и на сей раз удачно. Пуля угодила прямо в бойницу — неизвестно, убила она пулеметчика или нет — но пулемет заткнулся, было видно, что пуля попала в сам пулемет. Значит, с одним разобрались…

Еще выстрел — на сей раз пуля ушла даже правее, выбив из укрепления валун справа от пулеметчика. Тут — точно не попал, но и пулеметчик судьбу испытывать не стал — заткнулся и убрался.

— Выше двадцать и правее…

Еще одна пуля нашла гранатометчика — попала тому в живот, швырнув на землю. В агонии тот нажал спуск уже заряженного гранатомета — и реактивная граната, чиркнув по земле и мазнув реактивным выхлопом по своим же, унеслась вдаль…

Душманы, поняв что дело плохо, начали отходить. Карим выстрелил еще дважды — один раз промахнулся- но почувствовав, что по нему работает снайпер, душман вскочил, побежал в панике — и упал, срезанный автоматной очередью кого то из малишей снизу. Во второго пуля попала — его чуть не перевернуло через голову от его попадания…

Последствия нападения были плачевными — хотя удалось отбиться и сохранить груз, потери были. Малиши потеряли убитыми восемь человек и десять ранеными, все три машины были изрешечены пулями и осколками, одна загорелась. Ее удалось потушить — но идти своим ходом она уже не сможет. Вторая машина была на ходу — но основная их огневая мощь, крупнокалиберный пулемет Браунинг был выведен из строя. Третья машина была тоже на ходу — относительном, двигатель работал, но шины прострелены.

Грузовики остались на месте, автоматчики залегли на крышах — это были шесть опытных стрелков, с хорошим оружием, а к грузовикам незаметно можно было подобраться метров на триста, не более. Груз можно было считать в безопасности — развернув на дороге свой юркий джип, Карим погнал назад.

Сын шейха Дархана, Абдалла был ранен осколком — оторвало чуть ли не половину уха, немного бы левее и… Но как и подобает воину и сыну шейха, главы племени, он мало обращал на это внимания…

— Э, э, э… — Карим поймал Абдаллу, наскоро осмотрел, не обращая особого внимания на брыкания — кроме сочащегося кровью уха ничего опасного больше не было.

— Перевяжись. Сейчас же.

— Да…

— Я доктор и знаю, что я говорю…

Абдалла хотел ответить что-то дерзкое — хотя бы из-за извечной страсти подростков противоречить взрослым — но потом уважение к старшему и другу отца взяло верх. Достав из кармана перевязочный пакет — Карим уже снабдил всех такими и как доктор научил пользоваться — он неумело попытался замотать свое ухо.

— Дай-ка… — Карим взял пакет из рук подростка и за пару десятков секунд сделал все правильно — вот теперь нормально…

Осмотрел он и других раненых — двое были совсем тяжелыми. Один лежал на собственных кишках, надрывно воя, второму осколок гранаты почти оторвал ногу выше колена.

— Отойди-ка, эфенди… — Абдалла поднял пистолет — Аллаху Акбар!

Карим едва успел отскочить — грохнул выстрел, кровь и мозги брызнули в сторону. Прицелившись во второй раз, Абдалла, не сходя с места добил и второго раненого. Пуштуны, стоявшие рядом забормотали похоронную молитву…

— Так нужно, эфенди… — сказал Абдалла, и в голосе его было несвойственная подросткам взрослость — когда англизы воевали с нами, мы разбились на небольшие отряды, у нас было мало оружия и нашим единственным преимуществом была мобильность и знание местности. У нас не было ни медикаментов ни возможности лечить своих раненых. Поскольку Аллах запрещает самоубийства — это было единственным выходом. Возможно когда-нибудь будет и по другому, но пока — только так.

— Я тебя понимаю, Абдалла — тяжело сказал Карим — давай уходить. Машины подцепим буксиром.

— Куда уходить? — удивился подросток — мы воевали и у нас есть добыча. Она лежит там, в камнях. Неужели мы пролили кровь и не возьмем добычу?

Оно, конечно, так…

— Там заминировано! — крикнул Карим.

Абдалла, уже направившийся вверх по склону, обернулся.

— Конечно, заминировано, эфенди. Ступай за мной след в след…

Нашли пятерых…

Конечно, душманы могли унести часть своих раненых — но все равно, дело было плохо. Кровь, грязные тряпки, используемые в качестве бинтов, следы волочения — все это не то. Все дело было в том, что стрелять снизу вверх всегда тяжелее — даже поправки рассчитать сложнее, чем стрелять снизу вверх. К тому же у душманов были укрепленные позиции, заранее пристрелянные ориентиры. В общем — душманы отступили только потому, что у них и не было желания вести бой до победы. Получилось быстро взять груз — хорошо, нет — будет и другой груз, в другой день. Так что пять человек — если хорошо подумать, не такой уж и плохой результат…

Первый, кого они нашли был пулеметчик. Карим таки не промахнулся — пуля из «Взломщика» не только повредила его пулемет, она почти оторвала ему плечо. К тому времени, как Карим и Абдалла подошли к душману, тот был уже мертв…

— Собака! — Абдалла не стесняясь, плюнул на убитого.

— Твой отец говорил, что следует уважать своего врага — напомнил Карим.

— Следует уважать достойного врага! Вот ты, эфенди и твои люди — достойные люди, даже если и враги. Даже сейчас вы не уклонились от боя, не убежали. А это… собака, у него нет ни земли, ни скота, ничего. Британцы дали ему оружие, чтобы воевать против своего народа, ты посмотри…

Абдалла поднял поврежденный пулемет — марки BSA, переделка из танкового. Не самый лучший, конечно, но… пулемет есть пулемет.

— Британцы их снабжают?

— Конечно! — Абдалла удивился глупому вопросу — это ясно даже детям, эфенди. Хочешь, расскажу про душманов?

— Хочу…

— Когда англизы напали на нас в четвертый раз, эфенди, начало происходить кое-что, чего не было, когда они нападали на нас предыдущие три раза. Собаки англизы захватывали в плен детей, всегда мальчиков, хотя иногда и девочек и увозили. Мы не знали куда, нам было не до того. Мой отец воевал, убивал англизов, воевали и другие племена. Удивительно, но они пропускали себе в тыл беженцев, говорили что это гуманно. Мы говорили не ехать в Индию, подозревали что там дело нечисто — но многие уехали. Там действительно были лагеря беженцев, но в этих лагерях учили еще кое-чему…

— Чему же?

— Учили ненависти. К своей земле, к своему народу. Учили убивать. А потом они ушли. Мы сами не знали, почему они ушли — но с тех пор стали появляться душманы…

— Душманы же были всегда. Здесь всегда проходил караванный путь и здесь всегда грабили караваны — не согласился Али.

— Да, это так, русский. Но столько душманов не было никогда. И душманы всегда нападали на купцов — а теперь они грабят и убивают всех, кто попадется им на дороге, не щадят женщин, стариков. А бывают и похуже…

— Что же…

— Когда англизы вернулись на нашу землю в пятый раз, это началось. В кишлак приходил человек, чаще всего под видом нищего или дервиша. У нас гость — первый после Аллаха, эфенди. Но стоило только пустить такого человека в дом, дать переночевать — и утром в доме никого не будет в живых. К нам тоже приходили такие — но отец их распознал. Одного удалось схватить живьем — но он свернул себе шею…

— То есть, как? — не понял Карим — как понять, свернул себе шею?

— Я не знаю, эфенди… Спроси моего отца, я был совсем маленький, когда это случилось. Но это видел отец, и видели старики, он сам сломал себе шею…

Карим задумался. В спецвойсках Российской империи готовили на славу и изучали самые разнообразные дисциплины. В том числе — основы гипноза и НЛП, это нужно было при действиях за линией фронта. Конечно, давали только самые простейшие вещи, как стирать личность и записывать новую — этого всего Карим не знал и не умел. Но сейчас он вспомнил пожилого, одышливого психиатра, доктора Губермана, который вел у них эти занятия, его рассказы. Старый еврей давал больше, чем требовалось — поэтому, например, у его учеников никогда не было проблемы в том, как познакомиться с дамой и завязать с ней отношения. То, что описал Абдалла, очень было похоже на срабатывание самоликвидатора — особой программы в психике человека, программирующей его на самоубийство любой ценой при угрозе захвата противником….

— Зачем это тебе, Абдалла… — спросил Карим, увидев, как молодой пуштун закидывает за спину неисправный пулемет и рачительно осматривается в поисках коробок с патронами.

— Возьму с собой. Трофей — коротко ответил Абдалла.

— Там у тебя шесть машин с таким же добром. Это же неисправный, брось.

— Оружие никогда не бывает лишним. Ну и что, что неисправный, нужные детали привезут из Пешавара с караваном. Помоги мне, эфенди, тут много всего — тащить тяжело. Сейчас я позову еще людей…

Абдалла пронзительно свистнул — и несколько человек стали подниматься к ним с дороги…

Нарвались они на третьем — но Карим был к этому готов. Бейрут научил его — что даже выглядящий мертвым человек может быть не совсем мертвым…

Этот душман так и выглядел мертвым — одежда его представляла собой настоящее решето и вся пропиталась кровью, сменив свой цвет с грязно-серого на бурый. Абдалла перешагнул через труп, подобрал лежащий рядом Стерлинг-Армалайт, передал его одному из малишей. Огляделся, нельзя ли разжиться еще чем-то. Труп лежал на животе — и уже это насторожило Карима. Абдалла наклонился, перевернул труп в поисках магазинов и прочего добра, которое может быть в разгрузке. И нарвался — в руке у «трупа» был зажат крупнокалиберный Уэбли, дуло смотрело прямо на Абдаллу. Из последних сил умирающий душман пошевелил пальцем, дожимая спуск. Грохнул выстрел…

Абдалла отскочил от трупа, машинально вытер рукавом забрызганное кровью лицо. Карим стоял в нескольких метрах, держа в руках небольшой пистолет, которого раньше Абдалла никогда не видел. С дула вился едва заметный дымок…

— Осторожнее… — спокойно сказал Карим — лучше привязать к трупу веревку и перевернуть, чем наклоняться вот так.

— Я обязан тебе жизнью, эфенди… Настанет время и я отдам этот долг.

— Хорошо. Бери все и давай уходить.

Из трофеев они нашли один пулемет, три автоматические винтовки Стерлинг-Армалайт, восемьдесят пятого, восемьдесят шестого и девяностого годов выпуска и один пистолет-пулемет BSA. Все это Абдалла хозяйственно сложил в свои внедорожники. Сами внедорожники подцепили на тросах к грузовикам, раненых разместили как смогли. И колонна продолжила путь — до ближайшего караван-сарая было чуть больше тридцати километров пути…

 

Лик катастрофы. 22 июля 1996 года. Лондон, Великобритания

В последний раз тяжело фыркнув мотором, Бедфорд остановился за складами. Здесь собирались строить новые склады — и поэтому до забора было метров тридцать свободного пространства. Левее шумело метро, в ослепительно синем, нетипичном для британской столицы небе тянул белую, пушистую строчку самолет…

— Посмотри.

Дэвид высунулся из кабины, огляделся.

— Никого…

— Хорошо… — Питер достал из кармана какой то предмет, напоминающий короткую, толстую, черную колбасу.

— Это что? — подозрительно покосился Дэвид.

— Это мешок с песком. Да ты не переживай, все нормально будет. Могу монтировкой огреть…

— Нет уж, давай этим… А потом что?

— Потом? Очухаешься минут через двадцать, пойдешь туда, откуда заехали. Выйдешь на улицу, там тебе скорую вызовут. Денька два молчи, имитируй амнезию. Потом скажешь — подобрал попутчика, тот огрел по голове и угнал машину. Вот и все. Такое часто случается.

Это уж точно.

— Ладно, давай… — Дэвид закрыл глаза — все равно…

Договорить он не успел, несмотря на тесноту удар получился мощным — мешок с песком обрушился на затылок, мгновенно погасив сознание. Монаган был не пристегнут — и поэтому тяжело навалился на руль.

Попутчик, которого он называл Питером, выглянул из машины, убедился, что вокруг — никого. Посмотрел на Дэвида Монагана — что за придурок? На таких земля держится. Достал из кармана нож, тот самый, которым он резал картон, примерился — и аккуратно полоснул по сонной артерии. Получилось хорошо — даже не забрызгался хлынувшей кровью…

Убив водителя, Питер, опустил штоки в кабине, щелкнул центральным замком, ставя двери на запор — и выскочил из кабины. Неаккуратно вышвырнул мешающие ему коробки с текстилем — они их положили обратно на случай маловероятного полицейского досмотра. Протиснулся к миномету, открыл лежащую рядом коробку. В коробке был Браунинг с глушителем и мощная рация. Пистолет он засунул за пояс, рацию взял в руки. Там же была и эксплуатационная документация по миномету на английском языке — но в ней он смысла не видел — миномет был простым в эксплуатации, как и все русское оружие. Еще был ноутбук — его он вытащил и включил, поставил загружаться операционную систему.

Сам по себе автоматический миномет «Ромашка-М» был настоящим произведением искусства. Его предшественником был восьмидесятидвухмиллиметровый Василек, но армии потребовался скорострельный миномет большой мощности для уничтожения сильно укрепленных районов противника — она его и получила. Миномет с карусельным заряжанием, с системой наведения по GPS или ГЛОНАСС, с автоматическим расчетом поправок на стрельбу — ввел точку попадания и все. Монтировался этот миномет на колесном шасси АМО или гусеничном — десантного транспортера.

Для целей этого террористического акта миномет модернизировали. Прежде всего — его переделали для ввода поправок на стрельбу с ноутбука — для этого предусмотрели соответствующий разъем. Поскольку миномет должен был транспортироваться и стрелять из морского контейнера — его прочно приварили к полу. Самоходный колесный миномет перед стрельбой опирается на лапы-упоры, как на кране — но тут этого сделать было невозможно. Отдача прицеп с контейнером не перевернула бы — но и ювелирной точности, достигаемой с таким оружием, ждать было глупо. Она и не была нужна — как раз некоторое рассеивание по условиям задачи было бы нелишним.

Взяв лежащий там же ломик — монтировку, Питер с силой ударил ею в часть крыши контейнера, прямо там, где стоял миномет. Крыша загудела, но выдержала, в глаза террориста посыпалась ржавчина. Выругавшись, он ударил еще раз сильнее — и кусок крыши провалился внутрь, ударил по миномету. Террорист стащил его в сторону, аккуратно поставил около борта контейнера, взглянул в голубое небо. Хвала GPS и компьютерам — установки для стрельбы миномета, возвышение и все прочее — просчитали заранее. Но корректировщик все-таки был — на случай, если какой-то сбой. Правильно навести миномет на цель террорист умел, в случае если сбой — справится. Для него сейчас наступала пора тяжелой работы — помимо десяти мин в карусельной системе перезарядки, в кузов положили еще двадцать — рассчитали, что будет вполне нормально, поросята не успеют очухаться и понять, откуда ведется огонь. Да и вообще — нигде никто и никогда не применял мощную, боевую артиллерийскую систему в условиях города. Ни у полиции, ни у службы безопасности просто нет вариантов реагирования в такой чрезвычайной ситуации, среди них нет армейских профессионалов, знающих, что нужно делать при артиллерийском обстреле, у них нет средств контрбатарейной борьбы, способной по звуку выстрела примерно определить квадрат откуда ведется огонь и накрыть его ответным артиллерийским ударом. Да и потом — какой к черту артиллерийский удар в городе…

Единственная проблема — ему придется сейчас поработать, как он еще никогда не работал в жизни. Сначала снабдить все мины взрывателями. Потом поставить в одиночку тяжеленную мину в карусельный механизм перезарядки, да при этом правильно чтобы не заклинило… непростая задача. Впрочем, если и заклинит — десяти мин с лихвой хватит…

Террорист настроил нужную частоту на рации…

— Беглец вызывает Стрекозу, Беглец вызывает Стрекозу, прием!

— Беглец, это Стрекоза… — голос координатора был едва слышен из-за шума вертолетных винтов — я в указанной точке.

— Принял, Стрекоза, готов к работе!

— Беглец, даю зеленый свет, повторяю — зеленый свет.

— Принял, зеленый свет! Начинаю работать!

Ноутбук уже загрузился, поработав трекболом, террорист вывел на экран карту большого Лондона. Щелкнув несколько раз на знак «+» увеличил ее, каждый раз курсором корректируя движение карты. Затем выбрал точку попадания, застучал по клавишам, вводя параметры обстрела и координаты точек попадения. Миномет ожил, повинуясь командам с компьютера, толстый, похожий на трубу ствол шевельнулся, отрабатывая поправку. На пульте управления артиллерийской системой весело перемигивались зеленые огоньки.

Террорист огляделся, выругался про себя — как всегда, что-нибудь да забудут. Забыли положить наушники — обычные наушники, которые стоят то пару фунтов — а без них нахождение рядом и изрыгающим огонь драконом становится сущей пыткой. В голову Питеру внезапно пришла мысль — странные люди эти русские, как называют свою артиллерию — «Василек», «Ромашка»… Странные.

Террорист аккуратно поставил ноутбук на пол, отодвинулся как можно дальше от миномета, открыл рот, чтобы уменьшить действие взрывной волны на уши. Как минимум, сегодня он заработает контузию, точно…

— Открываю огонь… — сказал он прежде всего для себя, под нос. И нажал на клавишу «Enter»…

Миномет ожил — система перезарядки подала в ствол первый заряд — и контейнер вместе с прицепом содрогнулся от удара. Дракон изрыгнул пламя…

Мэри Баннистер была счастлива. Причем счастлива — это еще мягко сказано, она витала на седьмом небе от счастья. Ее, выпускницу Кембриджа, студентку, имеющую самый высокий балл на всем потоке, пригласили на стажировку в правительство! Нет, не так. В правительство!!! Такой чести удостаивался далеко не каждый! Причем проходить эту стажировку она будет рядом со средоточием власти Великобритании — на Даунинг Стрит. И будет каждый день наблюдать, как на работу приезжает премьер-министр, как съезжаются члены кабинета. Может, она даже увидит ее Величество — не может не увидеть, потому что ее Величество до сих пор, несмотря на возраст принимает активное участие в политической жизни. Более того мистер Маршалл, с кем она проходила интервью, угрюмый сухой старик, побежал ей, что если она хорошо себя зарекомендует, то работа в аппарате правительства ей обеспечена.

Своей радостью она, конечно же решала поделиться с Ником — и обломалась. В который раз! Ника, который был на десять лет старше ее, интересовало только пиво и футбол. И еще его придурочные приятели, раскрашивающие лица и хулиганящие на трибуне. Когда она ворвалась в любимый паб Ника, подобно ветру, чтобы сообщить эту радостную новость — он просто сказал «Молодец, детка» — и снова вернулся к пиву, приятелям и обсуждению достоинств какого то… Арнальдо, что ли… Чтоб его…

Но ничего. Она знает правила. Там, где она собирается работать, есть много разведенных мужчин, уже занимающих весьма солидные посты. И если сыграть свою игру правильно и не допускать сплетен… А этот придурок пусть спит со своим… Ранальдо…

С этой жизнеутверждающей мыслью Мэри Баннистер, умудрившаяся сделать сексуальным строгий деловой наряд, хлопнула дверцей своего новенького Мини, нажала на кнопку сигнализации — ее маленький друг приветливо мигнул фарами. Повернулась, чтобы идти на работу… и в этот момент земля будто расступилась у нее под ногами. Когда она пришла в себя — она не знала, сколько прошло времени — то с удивлением осознала, что ее голова раскалывается от боли, а самая она лежит на дороге, рядом со своим автомобилем. Сверху что-то падало… подобно граду, падало на дорогу, на машину… почему то она не слышала как все это падало, не слышала никаких звуков. В ужасе повернув голову, она увидела, что там, где только что была резиденция премьер-министра Великобритании, на Даунинг Стрит 10… в общем, там были только руины… едва видные за плотной стеной пыли и дыма… и еще там было пламя… много пламени, горели автомобили… Все горело. Люди лежали на дороге, на тротуаре, подобно изломанным куклам… ее тошнило, закрывались глаза.

Она попыталась встать… надо встать… и не смогла, тело не слушалось. Она не понимала, что происходит, хотелось кричать, но из горла вырывалось какое-то сипение. А потом… очередная минометная мина ударила чуть дальше… адский столб разрыва… прямо на дороге — и острый как бритва осколок попал ей прямо в голову. Вспышка, острая, до боли выжигающая глаза — и все, блаженная чернота…

— Извините, мэм… Может быть, эта модель будем вам впору… Давайте примерим…

Мэм — здоровенная бабища лет сорока, вышедшая на шопинг, весьма довольная этим обстоятельством и твердо вознамерившаяся «задать всем жару» недовольно фыркнула, взяла платье двумя пальцами, как будто эта тонюсенькая переливчатая ткань заражена чумой и скрылась за дверью примерочной…

Кристина Мойнахен подавила в себе приступ раздражения. В конце концов — она старший продавец самого модного в Лондоне бутика, расположенного в престижнейшей Бельгравии, совсем неподалеку от знаменитого Гайд-парка — и она должна вести себя профессионально в любой ситуации. Даже в такой…

Но унять раздражение до конца и проникнуться искренней любовью к покупательнице — как ее учили — не удавалось. Интересно, откуда берутся такие вот бабы — другого слова и не подберешь, именно бабы — подобно старшей леди Астор. Жирная, сварливая, прущая напролом, поучающая всех и вся, считающая что ей обязан весь мир, гордо несущая как знамя свой дворянский титул, не замечая жирных пятен на нем…

Кристина довольно хихикнула… Для Лондонского высшего света, куда и она была… ну, почти вхожа, ни для кого не были секретом похождения лорда Астора. Лорд Астор — пожилой, рано облысевший развратник не пропускал мимо себя ни одной юбки, словно вознамерившись перетрахать весь Лондон. У Кристины была подруга — известная сейчас фотомодель — она рассказывала, что лорд Астор постоянно носит в нагрудном кармане своего роскошного блейзера с вышитым на нем золотыми нитями фамильным гербом целую большую упаковку презервативов. Двенадцать штук!

Впрочем, осуждать его за это как то… не хотелось. Как можно жить с такой выедающей мозг мегерой, как леди Астор и не ходить налево? Ведь наверное когда то и леди Астор была молодой, привлекательной девушкой — Кристина знала, что благородством происхождения она похвастаться не может. Удачно выскочила замуж — интересно, и как у таких вот… все это удается. Естественно, сразу залетела, чтобы покрепче привязать мужа к семье — а потом бедный лорд Астор не успел оглянуться — здравствуйте! Вместо нимфетки-конфетки лежит рядом с тобой в постели ожиревшая, подурневшая свиноматка, вечно раздраженная на всех и вся и срывающая свои неудачи в семейной жизни на прислуге и на всех, кто попадется ей под руку — включая например, Кристину.

Мда-а-а…

Где-то вдалеке громыхнуло — глухо, раскатисто, словно перед грозой. Кристина прислушалась — насколько она помнила, дождя сегодня не обещали…

— Что там, милочка… — раздалось из-за занавеси из роскошного китайского шелка — собирается дождь?

Дождь?

— На сегодня обещали хорошую погоду, мэм… — отозвалась Кристина.

— Если пойдет дождь, вам, милочка придется одолжить мне зонтик. Я забыла свой дома…

Громыхнуло — ближе. Кристина начала беспокоиться — это уже было не похоже на гром.

— Милочка, это платье стоило бы перешить… — леди Астор появилась из-за занавеси в прозрачном пеньюаре, похожая на слона и нисколько не смущающаяся этим обстоятельством…

И тут громыхнуло в третий раз — Кристина даже не поняла, что происходит. Просто на улице ослепительно сверкнуло что-то — и ударная волна — стена раскаленного воздуха, движущаяся быстрее скорости звука и несущая с собой град выбитых из мостовой камней, стальных, рваных, раскаленных осколков и пламени. И эта стена, не знающая преград смела стоящий рядом со входом Роллс-Ройс, на котором приехала на шопинг леди Астор, кузнечным молотом ударила в шикарную витрину их бутика — витрина лопнула одновременно по всей своей площади, превратилась в мельчайшие, стеклянные, режущие до кости осколки — и весь этот девятый вал смел и Кристину, и леди Астор, отбросив их к дальней стене…

Удивительно — но Кристина сознание не потеряла до самого конца. Возможно, ее частично спасло то, что она стояла за неким модерновым подобием прилавка — и его металл принял на себя большую часть осколков. Лежа на полу, она успела увидеть леди Астор — нашпигованная осколками, она медленно сползала по стене на пол, оставляя ярко-алую полосу и смотря на Кристину невидящими мертвым глазами. А потом — Кристина подняла глаза к потолку — и увидела змеящиеся, черные трещины, расширяющиеся с каждой секундой…

— И все таки Дами… так дешево на этот раз ты не отделаешься… Ведь это — материальчик просто убойный, стоит ему выйти в печать — и можно сказать выборы проиграны… Соображаешь, что это стоит?

Дамиан Грейс, старший инспектор Скотланд-Ярда в отставке, среднего роста, пожилой, но хватки своей не потерявший, отпил из бокала сидра, чтобы немного помолчать и не высказать этому гниде — шантажисту все, что он о нем думает. В который раз его посетила мысль, что данайцев, приносящих дары, все-таки стоит опасаться…

Еще несколько лет назад он был старшим инспектором Скотланд-Ярда, причем работал он в Особом отделе — занимался разработкой террористических группировок, борьбой со шпионажем. Фактически, он координировал работу по противодействию русской разведке, активно действующей в Лондоне. Он даже знал русский язык — говорил конечно с акцентом, но… И многие, кто честно смотрел на ситуацию, признавали — что у его людей бороться с русскими получалось намного лучше, чем у Службы безопасности, которая контрразведкой должна была заниматься по должности.

Ведь в чем тут было дело? Люди, работающие на Службу безопасности — Ми-5, как она раньше называлась, в основном были «голубой крови» — выпускники Оксфорда и Кембриджа, носящие клубные пиджаки и предпочитающие тонкие черные сигареты с гвоздикой. Они сидели в кабинетах, участвовали в совещаниях, перекладывали бумаги с места на место, если появлялась возможность, играли с русскими разведчиками в интеллектуальные игры — а выйти на улицу и покопаться в дерьме… нет, что вы, сэр, как можно, сэр… Улица вызывала у них отвращение пополам со страхом. А вот люди Грейса никогда не носили белые перчатки — все они были «бобби», причем не обычными, а отобранными, одними из лучших. Они знали, что такое полицейская работа — и просто делали ее, не ожидая ни фанфар, ни одобрительного похлопывания по плечу на каждом шагу. Интеллектуалам из Ми-5 такая конкуренция, естественно в радость не была.

Убрали его «под шумок». После проигранной России войны, когда по всем министерствам и ведомствам прокатились кадровые чистки, какая-то хитрая мразь включила в списки на увольнение и его — в те дни особо не разбирались кто и в чем виноват. Но не успел он собрать вещи и закатить прощальную вечеринку для сослуживцев, как к нему пришли…

Теперь Дамиан Грейс, старший инспектор Скотланд-Ярда в отставке, был частным детективом Дамианом Грейсом, и даже имел офис на Бейкер-стрит, не 221Б, конечно — но всё же Бейкер-стрит. За последний год — он специально подсчитал — его доход в пять раз превысил жалование старшего инспектора Скотланд-Ярда. Но удовольствия от работы он не испытывал — какое к чертям может быть удовольствие, когда копаешься в дерьме, подобном этому…

Началась эта история — от которой дерьмом несло за километр — почти год назад. Сэр Питер Вулсон, депутат Палаты Общин от консерваторов, возвращаясь домой после тяжелой трудовой недели, заметил на улице тринадцатилетнего мальчишку. Каким-то образом, ему удалость войти к ребенку в доверие и тот сел к доброму дяде в машину — покататься. Катались они недолго — остановились в Риджент Парке, в каком-то укромном местечке. Но сэр Питер видимо думал в этот момент… не большой головой, а маленькой головкой, а может он просто не знал, что лондонская полиция держит этот парк под особым контролем — потому, что там часто останавливаются машины, в которых находятся джентльмены и… дамы легкого поведения. Ну и в этот раз… полисмен заметил стоящий в тени черный Роллс-Ройс Камарг [Купе марки Роллс-Ройс, выпускалось и в нашем мире, хотя о нем мало кто помнит] с затемненными стеклами, решил, что имеет место очередной акт непристойного поведения, подошел к машине, постучал в стекло, потребовал открыть дверь… и сэр Питер попал в весьма неприятное положение…

Вообще-то… личная жизнь сэра Питера особой тайной не была — хоть он и состоял в браке, все знали, что среди его помощников всегда был один-два молодых мальчика, что он охотно брал студентов на стажировку — не студенток, а именно студентов — что в его поместье некоторые служащие, жившие с семьями, получали в пять раз больше остальных — и в их семьях тоже росли мальчики. Все это знали. Но… до сего момента сэр Питер не попадался.

С родителями мальчика договориться удалось — триста тысяч фунтов стерлингов, положенные в специальный трастовый фонд на образование мальчика стали хорошей гарантией молчания. Еще пятьдесят тысяч пришлось заплатить за полицейский протокол. Но какая-то мразь успела снять с полицейского протокола копию — и надо же было такому случиться, что эта копия оказалась в руках у проныры Виктора Крисевича, одного из самых грязных журналистов Лондона, пройдохи и шантажиста. За оригинал протокола выложили триста тысяч, за копию сразу предложили пятьсот — сначала Крисевич согласился — но потом позвонил и сказал, что нужно срочно встретиться. На языке шантажистов — а Крисевич был именно шантажистом, несмотря на то что всем представлялся независимым журналистом — это могло означать только одно: цена повышается. Только после этого сэр Питер запаниковал и обратился в детективное агентство Грейса. В этом и состояла основная работа Грейса сейчас — за огромные деньги быть доверенным лицом консерваторов, улаживать грязные дела. Подобные вот таким вот.

Ознакомившись с делом, Грейс грязно выругался. Отказаться невозможно — сэр Питер был одним из виднейших членов партии. Обратиться к нему нужно было сразу же — но сэр Питер допустил ошибку — поручил разбираться с этим делом своим людям, которые не имели никакого опыта общения с шантажистами. Шантажист назвал цену, они сразу согласились — и тот решил, что цена была названа изначально слишком низкая. Теперь с этим приходилось разбираться старшему инспектору в отставке Грейсу. Вот он и разбирался — пил сидр и смотрел на мерзкое лицо Крисевича — остренький нос, напомаженные усики, бегающий взгляд. Гнида, она и есть гнида.

— Сколько вы хотите, Виктор?

— Два миллиона фунтов! — выдохнул тот.

Аппетиты…

— Вы это серьезно, Виктор? — добавив в голос максимум иронии спросил Грейс, откинувшись на спинку стула.

— Вполне — Крисевич заказал отбивную из телятины с гарниром и сейчас ел, ел торопливо и жадно, чавкая и разбрызгивая соус на белоснежную скатерть. Грейсу хотелось схватить его на голову и со всех сил ударить об стол — чтобы кровью захлебнулся, паскуда…

— Откуда такие аппетиты? Вы же понимаете что это нереальная сумма…

— Почему? — Виктор оторвался от жратвы и нагло глянул в глаза бывшего старшего инспектора Скотланд-Ярда — я прекрасно знаю как делаются дела в этом городе, Грейс… На носу выборы, сейчас собираются предвыборные фонды — и не только явные, но и тайные, смею заметить. Пусть сэр Питер потрясет своих старых дружков из «Виккерс», «Роял Армстронг», «Бритиш Аэроспейс» — для них два миллиона фунтов это пустяки. Если он, конечно, не хочет в канун выборов оказаться со спущенными штанами — я то понимаю, что для него это привычно и даже приятно — но вот поймут ли его избиратели…

Громыхнуло — совсем рядом, раскатисто, на улице истошно взвыла одна сигнализация, другая. Противно тренькнули окна…

В отличие от остальных посетителей ресторана, которые недоуменно переглянулись, опытный контрразведчик из особого отдела Дамиан Грейс сразу все понял. Верней — почти понял — он подумал, что на улице, совсем недалеко взорвалась заминированная машина.

Бросив на стол салфетку, Грейс вскочил и побежал к выходу. Виктор последовал за ним — он сразу чувствовал, где пахнет жареным — а теперь он сразу вспомнил, что он журналист. Если оказаться на месте происшествия первым и сделать пару десятков сочных снимков… конечно не пара миллионов унтов, но тоже какой-никакой, а заработок.

Только выскочив на улицу, Дамиан Грейс увидел, насколько плохо дело. Машина (на самом деле это была минометная мина) взорвалась дальше по улице, причем взорвалась так, что там до сих пор что-то горело. Выли сигнализации, сталкивались машины — те, кому повезло, кто не попал под ударную волну пытались любой ценой уехать отсюда, торопились, сталкивались — и лишали себя и других возможности смыться.

— Черт, черт, черт… — Виктор сунулся в свою машину, новенький Мини-Купер и вытащил фотоаппарат с большим профессиональным объективом, нацелился на клубы дыма и мечущихся людей — это же просто круто…

Грейс бросился вперед — туда, где вся улица была скрыта клубами дыма и поднятой взрывом кирпичной пылью, туда, где из черного, прорезаемого изредка ярко-желтыми языками пламени, ползли прочь от эпицентра взрыва люди — им еще можно было помочь. Вторая мина разорвалась за спиной — как раз напротив ресторана. Словно великан поднял Дамиана Грейса и с размаху швырнул об стену. Теряя сознание, старший инспектор сумел оглянуться назад — там, где только что шла мирная жизнь, там где стоял репортер-шантажист Крисевич со своим фотоаппаратом сейчас было только серое облако. На тротуар падали осколки, стуча подобно граду. Потом на Дамиана Грейса рухнул балкон…

Миномет отработал как надо — без запинок. За это и ценили русское оружие — за безотказность в любых условиях, даже самых экстремальных. Перед тем как уходить, террорист подключил провода к мине — ловушке. Аж пятьдесят килограмм пластида и инициация по лазерному лучу, плюс датчики на объем и на движение, выпаянные из самой обычной автомобильной сигнализации. Того, кто попробует залезть в кузов или стронуть машину с места ожидает очень большой сюрприз…

 

Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, стадион

Стадион кипел своей новой, непривычной, непредставимой еще несколько дней назад жизнью. Даже сохранилась здоровенная витрина, на которой вывешивались анонсы спортивных мероприятий, которые должны были происходить на стадионе в ближайшие несколько дней. Я мельком глянул — футбольный матч. Вот только витрина эта сейчас ломано кренилась к земле, пробитая во многих местах пулями. Футбольного мачта сегодня не будет…

Занявшие здание местного МВД и весь стадион войска уже обжились. В нужных точках уже были собраны баррикады, устанавливались капониры для техники. Саперы при помощи техники собрали со всех окрестностей обгоревшие остовы автомобилей и создали из них довольно неплохую линию укреплений — никаким оружием из числа имевшихся у террористов ее не прошибешь. Прямо у въезда на стадион, уставившись стволами на окрестные развалины, стояли две БМПП, наполовину заваленные все тем же автомобильным хламом, чтоб из гранатометов не подбили. На бывших автомобильных стоянках вперемешку стояла самая разная бронетехника и бронированные автомобили — чтобы вывозить в порт эвакуируемых.

В развалинах, рядом со стадионом мерно ухала артиллерия, каждый выстрел отдавался таким неприятным толчком под ложечку и звоном в ушах. Там находилась артиллерия — самоходки-шестидюймовки с управляемыми снарядами и этим утром доставили крупнокалиберные самоходные минометы. Одна мина калибра 240 миллиметров обрушала целый подъезд, с первого этажа до последнего. Там же, на верхнем этаже остова двадцатипятиэтажной высотки развернули свою аппаратуру связисты — «заказы» они получали от групп спецназа в городе, с каждой группой была нужна нормальная связь, кроме того, оттуда наблюдали и давали оценку эффективности огня. Стреляли только управляемыми минами и снарядами.

Сам стадион был переоборудован под вертодром, поэтому было сложно дышать — поднимаемая вертолетными винтами пыль и гарь висела в воздухе мутной пеленой, лезла в нос, заставляла кашлять и отхаркиваться. Вертолетный мост был уже налажен изрядно — каждые пятнадцать минут садилась «корова», Сикорский-89, так этот тяжелый неуклюжий с виду вертолет прозвали в армии. Доставляли боеприпасы, снаряжение, медикаменты, пополнения. Вывозили раненых и мирняк — эвакуацией почему-то занимался в основном флот, как то получилось, что эту обязанность возложили на него. В самом министерстве и на стадионе не протолкнуться от народа — офицеры, казаки, жандармы, штабных почти нет — все усталые, в пыли, в грязи, с оружием. Едко пахнет смесью пота, гуталина, пороховых газов, сгоревшей взрывчатки, оружейной смазки, разлагающихся трупов, горящего мяса — от этого запаха некуда деваться, да и привыкли все уже к нему. В здании министерства — ни одного целого кабинета, ни одного не выбитого окна — запустили несколько «дырчиков», [дырчик — дизель-генератор на соляре] заложили оконные проемы мешками с песком, завесили противогранатной сеткой и работают.

Со стороны обширного двора министерства с периодичностью раз в полчаса гремели залпы, оттуда же поднимался к небу чадный столб дыма — там расстреливали и вешали. Поскольку, на территории было введено военное положение, с выявленными боевиками не церемонились — военный трибунал, десять-пятнадцать минут на слушанье дела и немедленное приведение приговора в исполнение. Тела расстрелянных жгли там же, обливая бензином. Если просто участвовал в мятеже с оружием в руках, входя в состав террористической группировки — расстрел, если выявляли палачей, в отношении которых доказывались зверства в отношении мирняка — тех вешали и не сжигали — отвозили за город, чтобы закопать тела на скотомогильнике, вместе со свиньями. Прощать такое было нельзя, если простишь — повторится.

Наша маленькая колонна, состоявшая из одного БМПП и трех БТП [БТП — боевой транспортер пехоты, аналог нашего БМП, хотя и отдаленный. Отличается повышенной стойкостью к подрывам на минах и фугасах] пыхая сизым дымом, пробравшись через развалины, подкатила вплотную к охраняемой территории. Ехать было весело — тесный, освещенный лишь тусклым плафоном десантный отсек, лежим чуть ли не вповалку на ребристом полу, ствол чьего-то автомата чувствительно толкает тебя под ребра, сама машина идет на скорости и раскачивает ее — как лодку в шторм, того и гляди приложишься обо что-то. И вдруг механик водитель тормознул — да так, что мы чуть лицами по броне не проехались.

— Что за… — уставший капитан в выражениях не стеснялся…

Машины не двигались с местах, судя по всему мы там с кем то столкнулись.

— Пойду гляну… — капитан дернул за ручку, толкнул от себя тяжелый люк, ведущий в десантный отсек. Следом за ним, сам не знаю почему, полез и я…

Первое что я услышал — это мат. Причем необычный мат — всякие такие «клюзы» и «ворвань» с «медузами е. ными» — там может материться не каждый. Так может материться только свой, родной в доску, моряк. А еще я начал припоминать голос…

У самого КП наша головная машина «поцеловала» выезжающий МДТ [МДТ — морской десантный транспортер, амфибийного типа] — первый в колонне из четырех машин. Решили разъехаться — ну и зацепились. А теперь выясняли отношения…

— Господин штабс-капитан! — крикнул я, расплываясь в улыбке, наконец-то я встретил в этой мясорубке, причем совершенно случайно встретил, своих, причем таких своих, какие и в огонь и в воду.

Только что упражнявшийся в красноречии офицер в черном обмундировании морской пехоты без погон и знаков различия, с небрежно закинутым за плечо автоматом с глушителем и странного вида прицелом, поднял голову, всмотрелся в меня — и тоже узнал…

— Никак лейтенант Воронцов, собственной персоной. Что изволите делать среди сапогов, господин лейтенант по адмиралтейству?

Слова «лейтенант по адмиралтейству» штабс-капитан Изварин выделил особой, ехидной и язвительной интонацией…

 

Картинки из прошлого. 16 июня 1993 года. Афганистан

Колонна втягивалась в караван-сарай…

Что такое караван-сарай? Для Афганистана — это все, если вы видите караван-сарай, то это наверняка единственный оазис, единственная точка людского притяжения километров на пятьдесят, на то и на сто вокруг. Укрепленный форт циклопических размеров. Место где все продается и все покупается, где можно расслабиться хоть ненадолго и не опасаться, что горы плюнут тебе пулей в лицо. Если у тебя есть деньги — в караван-сарае тебе всегда рады. Ну, а если денег нет…

Этот караван-сарай был не самым большим в стране — но все равно его размеры поражали воображение. Сделан он был на основе оазиса — тут был один из немногих известных родников в Афганистане. Почти три квадратных километра, базу эту вынуждены были построить британцы, укрепить, чтобы отсиживаться за ней в безопасности от пуль кочевников — а когда британцы ушли, афганской королевской армии эта база оказалась не нужна. Вот и переоборудовали ее предприимчивые люди под караван-сарай.

Первое, что видел приближающийся к караван-сараю путник — это стены. Стены были солидные, массивные, высотой примерно три с половиной метра, через каждые сто метров сплошная стена бетонных плит прерывалась сложенным из бетонных блоков закрытым двухэтажным фортом с бойницами. При британцах в бойницах стояли автоматические гранатометы и пулеметы, уходя они их забрали с собой. Часть пулеметов купили и установили владельцы караван-сарая, часть бойниц просто переделали для стрельбы из легкого стрелкового оружия. Перед стенами было несколько рядов колючей проволоки, еще один двухметровый забор из сетки-рабицы и минное поле. Мины, британцы уходя не сняли, карт минных полей не было, и на «мертвую полосу» как тут ее называли, просто никто и никогда не ходил. Вообще, со времен британцев изменилось здесь мало, единственное изменение, которое нельзя было не заметить — это мечеть с минаретом. Содержавшие караван-сарай люди были правоверными и первым делом заложили здесь мечеть — а теперь минарет был видел за несколько километров и протяжные крики муэдзина каждое утро разносились по пустынным окрестностям.

Удивительно, но весь караван-сарай был накрыт крышей — несколько квадратных километров. Одной из самых больших проблем таких вот гарнизонов была их уязвимость от мин и неуправляемых ракет. Минометы делали из подходящего диаметра стальной трубы, неуправляемые ракеты и вовсе запускали огневым или электрическим способом, положив на приподнятый в сторону противника лист шифера. В РИ и САСШ разрабатывали специальные зенитные системы быстрого действия, совмещенные с мощными РЛС, чтобы обнаруживать и уничтожать в автоматическом режиме летящие боеприпасы, британцы же поступили проще. Они просто накрыли всю территорию своего гарнизона прочной стальной сеткой с крупными ячейками и на стальных же столбах. Мина или ракета, попадая на такую сетку, или просто не взрывалась, либо взрывалась, но далеко не с теми последствиями, с какими могла бы — большая часть осколков разлеталась поверху, а починить такую сетку было легко — сварочный аппарат, заплатка и немного времени.

У ворот — стальных, закрывающихся на стальную балку толщиной с две человеческих ноги, путников поджидал… танк! Да, да, самый настоящий британский Чифтен, тяжелый, квадратный, выкрашенный в пятнистый пустынный камуфляж танк. Видимо, где то его подбили и британцы бросили его — а потом караванщики его привели в относительный порядок, привезли и продали сюда. Был ли он исправен — неизвестно, но проверять это желающих не находилось уже давно. Да и вообще, наверное только старики смогут припомнить, когда последний раз душманы нападали на караван-сарай. Здесь была вооруженная стража, здесь были укрепления, здесь были вооруженные водители и купцы и интерес был у всех один — сохранить груз. Нападения были когда караван-сараи представляли собой просто группу строений — без ограждений, без укреплений, без всего. Сейчас, благодаря британцам, здесь появились действительно неприступные места.

Под дулами нескольких крупнокалиберных пулеметов колонна приблизилась к воротам…

— Сигналь — с переводом Карима приказал Абдалла.

Водитель послушно нажал на клаксон — и нечто напоминающее рев гудка буксира разорвало тишину…

В кабине головной машины было четверо — водитель, Карим, Абдалла и здоровяк-десантник, его звали просто и без затей — Иваном. Было тесно — но в тесноте, как говорится — не в обиде.

Шлагбаум пока остался на месте — но из бетонного строения, напоминающего ДОТ вышел человек. Среднего роста, заросший бородой, в чалме и обычной пуштунской одежде, с автоматом в руках. Перемахнув шлагбаум, пуштун направился к правой стороне машины, словно разглядев, кто находится в кабине за бронированным стеклом.

Абдалла переговорил с охранником — на повышенных тонах, повернулся к своим попутчикам.

— Двадцать золотых за грузовую машину, десять за легковую…

— Э, уважаемый — Карим быстро перешел на пушту — побойся Аллаха, зачем такие цены. Разве ты не видишь, несколько наших машин не на ходу, их расстреляли душманы. Зачем ты берешь за них полную цену?

— Если они вам не нужны, эфенди, можете оставить их за воротами… — пожал плечами пуштун.

Выругавшись по-русски, Карим обернулся к Ивану, объяснил ситуацию. Тот полез за деньгами в сейф…

На территории караван-сарая застроено было немного, меньше трети территории. Бывшие вертолетные площадки, плац — все было отдано под стоянки грузовиков, которых тут и сейчас было — как минимум сотня. Из них выделялись две большие группы. Индийские грузовики — старые, семидесятых, шестидесятых, а то и пятидесятых годов выпуска, разукрашенные в самые разные цвета, отделанные так, что некоторые превращались в самые настоящие передвижные храмы. Водителей этих тарантасов можно было отличить по яркой одежде с эмблемами кланов.

Вторая группа машин — русские машины, современные. Чаще всего — АМО или КУН. [Кун — по-татарски лошадь, скакун] Три или четыре оси, редко две, обязательно все оси ведущие. Серая, темно-зеленая или камуфляжная окраска, простые строгие линии кабины, чаще всего — тусклые бронированные стекла, съемные бронеплиты, иногда — бокового стекла нету а вместо него висит бронежилет. Одна машина и вовсе была — списанным армейским танковым тягачом, тащила она какой-то громадный прицеп, на больших колесах и с развитыми грунтозацепами. Водителей этих машин — а среди них были люди самых разных национальностей, можно было отличить по одежде — обычно они носили старый камуфляж. Про этих людей, про то, что они делали на опасных афганских дорогах ходили легенды. Они больше полагались не на силу кланов — а на автомат, иногда осмеливаясь ходить в рейсы даже без охраны. Были в этой группе и британские и даже североамериканские армейские автомобили — но больше всего было русских. Объяснялось это просто — русские автомобили сами себе были простыми в эксплуатации, прочными, неприхотливыми к качеству солярки — а тут большая часть перевозок шла с территории Российской империи, и там русскую армейскую машину можно было задешево отремонтировать.

На территории караван-сарая было многолюдно и шумно. Веселая компания стояла у машин с бутылками пива в руках и о чем то ожесточенно спорила, перемежая убийственные аргументы глотками из бутылок: по виду тут дело шло к мордобою. Несколько человек желая сэкономить и не заезжая на ремонт — а здесь была целая станция технического обслуживания, правда очень дорогая — подняв капоты и капоты торчали кверху задницами, устраняя возникшие в дороге неисправности. Еще чуть подальше, у самого забора трое стояли с калькуляторами и о чем то торговались.

Но центром притяжения была конечно «гостиница» — бетонное. Приземистое, трехэтажное здание, на первом этаже которого был бар с выпивкой и готовыми на все дамами, а на двух других — нумера для проезжающих.

Повинуясь указания бачи, группа поставила машины на свободные места — стояли они здесь так плотно, что даже открыть на полную дверь, чтобы вылезти из кабины было невозможно. Бача же — лет двенадцати, но уже с калькулятором, подвешенным на шею на тонкой металлической цепочке и с пистолетом за поясом сноровисто пересчитал деньги, сделал несколько пометок в засаленном блокноте, который он вытащил из кармана и выдал на каждую машину своего рода пропуск. Пропуск этот выглядел совершенно необычно — на тонкой стальной цепочке, точно такой же, на какую вешают армейские жетоны с именем и группой крови, небольшой кружок из меди со странными знаками, примерно в два раза больше по размерам золотого рубля. Поврежденные внедорожники начали оттаскивать куда то к ангарам, прицепляя к небольшому вильчатому погрузчику. Ремонт тут стоил дорого — но не бросать же, а больше на несколько десятков километров отремонтироваться было негде…

Иван, ни слова не говоря, сунул полученный жетон в карман, полез в кабину, открыл замок капота.

— Это не нужно… — через Карима сказал Абдалла — не нужно снимать аккумулятор и бояться, что машину угонят. Здесь этого не делают, здесь не дорога. Можешь даже не запирать машину. Повесь то, что тебе дали на шею, без этого знака машину отсюда не выпустят. Ну а если потеряешь…

Бар на первом этаже был чем-то похож на те бары Дикого запада, какие снимают в синематографе, в вестернах. Только вместо опилок на полу — мелкая, дробленая почти до состояния песка крошка, коновязь сочетается со стоянкой для машин, вместо играющего незатейливую музыку на пианино тапера — современнейшая германская стереосистема, дорогая и высококлассная даже по меркам нормального мира. Уступкой исламу выглядело то, что за спиной бармена не было ни одной бутылки — все они были в закрытом ящике и публике не показывались. Если человек хотел выпить спиртного — он подходил к бармену, говорил что ему нужно — тот ему и наливал, не особо это афишируя. Больше всего пили пиво, крепкое спиртное успехом не пользовалось — дорога, как-никак, тут и трезвому то опасно, что уж говорить про пьяного. Пиво наливали открыто из нескольких хромированных кранов в большие, пол-литровые кружки из толстого стекла. Оружия ни у кого не было — как пистолеты, так и автоматическое сдавали при входе в заведение. На входе стоял здоровенный, похожий на турецкого янычара детина — килограммов двести, кожаная безрукавка, выбритая до блеска голова, длинные черные усы, на одном боку кобура с большим пистолетом, на другом — короткое помповое ружье с пистолетной рукоятью. Детина принимал оружие, складывал его в ящики, выдавал номерки с ключами. Если у кого не было знака, что они оставили машину на стоянке — брал плату за вход, у кого он был — проходили бесплатно…

— Ну и как нам раздобыть здесь по кружечке пива? — Иван по-хозяйски огляделся по сторонам, свободные столики были. Поправив пустую кобуру — с пустой кобурой было непривычно, будто голым идешь — десантник неспешно направился к ближайшему…

Сидевший в распивочной люд, самый разный окинул взглядом новоприбывших — но ничего не сказал. Драться здесь было нельзя, да и не было пока повода для драки то. Все, кто здесь был определили их как русских караванщиков — таких в трактире было едва ли не треть и никакого интереса они не вызывали.

Половой [половой — официант, так их раньше называли на Руси] появился как из под земли, вот только что его тут не было, раз — и появился. Половым в этом трактире был молодой афганец — чернявый, в национальной одежде, с хитрыми и наглыми как и у всех половых в мире глазами…

— Что угодно господам… — русский его был хорош, почти без акцента…

— Тю… Как в лучших домах Лондона и Парижа — удивился Иван — ты где так, братец, на нашем лопотать научился?

— Так тут половина ваших, хочешь не хочешь, а научишься. Чего изволят уважаемые господа?

— Пожрать на нас всех, солидно так. С мясом. Только никаких изысков. И если собачатину предложишь…

— Как можно-с… — половой весьма натурально изобразил возмущение, даже это «-с» было как у самого настоящего русского трактирного полового — у нас все свежее только. Барашек еще утром своими ногами бегал.

— Ну, вот и тащи. И пива — на всех.

— А чего покрепче.

— Воздержимся! Что сказал, то и принеси… — Иван отказался за всех, окончательно убедив окружающих в том, что он русский караванщик. Если был бы купец — от «покрепче» не отказался бы, а тут ему машину вести, пьяным никак нельзя быть.

— Сей секунд-с… — половой исчез.

Абдалла сделал знак Кериму, тот наклонился, чтобы не разговаривать громко…

— Я отойду на время… Надо проверить…

— Помочь?

— Нет…

Абдалла тоже исчез — пуштуны вообще обладали удивительным свойством — вот так вот незаметно и быстро исчезать и появляться. Как будто из воздуха…

Жратву притащили быстро — на двух громадных блюдах, которым по виду было несколько сотен лет, сделанных… кажется аж из меди. Все как и заказывали — большие стеклянные кружки с пивом, конечно консервированным, пиво в этих местах не варили. Здоровенная гора риса (он в этих краях был вместо картошки), аппетитно дымящиеся ломти мяса с корочкой, зелень…

— Э, а ложки-вилки там…

— Это едят руками, господин…

Русские переглянулись…

— Эх, и учить вас всему надо… — проворчал Иван, доставая из нагрудного кармана пластиковую армейскую ложку, какие шли в сухих пайках, ни один уважающий себя солдат Империи не ходил без такой вот ложки в кармане. Как говорится — если есть возможность пожрать — не упускай ее, неизвестно, когда такая возможность представится еще. А мясо руками придется, вилок в наборе нет.

Половой не отставал…

— Может, уважаемым господам нужно что-то еще?

Иван оторвался от еды.

— Что именно?

— Патронов можно продать, оружия…

— Этого хватает…

— Может, тогда господам нужны женщины? Или кому — бача. [бача — мальчик, паренек. Я уже говорил, что в Афганистане гомосексуальная связь мужчины с несовершеннолетним мальчиком является вполне обычным делом и не осуждается]

Десантник положил ложку.

— Иди-ка ты милый друг отсюда… Руссо туристо — облико морале [из одной известной кинокомедии] — слыхал? Вот и давай. Двигай!

Карим в разговор не вмешивался — но про себя отметил, что инструктаж мужикам давал кто-то, кто неслабо разбирается в местных перипетиях. Снять местную даму означает, во-первых, чем-нибудь заразиться, во-вторых — с большой долей вероятности лишиться груза, а то и машины впридачу. Что такое клофелин — здесь тоже знали. Конечно — это было «вроде как нормальное» заведение — но рисковать все равно не стоило.

— Интересно здесь…

— Еще бы… — Карим в отличие от всех остальных брал рис не ложкой, а руками, как местный житель — здесь если головой думать, состояние заработать можно. Это у нас в принципе все есть — а здесь все — дефицит, за что не возьмись. Видишь, народа в камуфляже сколько? Наши, русские караванщики, если бы не они — здесь бы уже с голоду повымирали. А британцы гадят как могут…

— Зачем? — один из водителей поднял глаза от блюда с едой — это же их земля. Зачем так поступать на своей земле?

— Зачем… Каждый живет по-своему. Если русские, приходя на какую-то землю относятся к ней как хозяева, считают ее такой же родиной, как и всю остальную землю — то британцы приходят на чужие земли как грабители. Для британца есть только одна родина — их маленький остров, ради которого они готовы умирать, а это для них — всего лишь данная им Господом земля, на которой живут дикие, жестокие племена. Здесь они добывают полезные ископаемые, здесь они размещают военные базы, чтобы угрожать нам оружием, сюда они продают втридорога товары своей промышленности, кстати хреновые. Но людей, которые здесь живут, они грабят и убивают…

Разборка началась на выходе, и началась внезапно. Инициаторами ее были «бенгальские тигры» — один из сильнейших кланов индийских водителей. Повода для разборки по сути не было — хотя глобальный повод был. Дело в том, что испокон века по этой трассе, по этому караванному пути водили свои караваны индийцы, и конкурентов у них не было. А теперь пришли русские. Ну и как, скажите, с ними конкурировать? У индийцев — купленные втридорога машины производства «Бритиш Моторс Корпорейшн» — чаще всего марок «Лейланд» или «Бедфорд» — новую машину мало кто мог себе позволить — покупали подержанную, лет по двадцать отходившую минимум. У русского караванщика — списанный из армии, пяти — семилетний АМО или КУН, который он купил на распродаже списанного армейского имущества за копейки — мощная, прочная, тяжелая полноприводная машина с кабиной, подготовленной под бронирование. Заправляется русский у себя дома, чаще всего на армейской заправке задешево, ремонтируется — там же в армейском рембате, по знакомству. Забронировать кабину — армейские рембатовские умельцы тебе за два часа бронеплиты навесят. Оружие — да сколько угодно, чаще всего и вовсе бесплатное, выданное при увольнении из армии, потому что русскими караванщиками чаще всего были отставные военные, служившие в Туркестане. Ну и разборок — никаких, в одной же армии служили, это тебе не Индия, где несколько десятков водительских кланов. И как прикажете конкурировать?

Вот и началось…

Толкнули Ивана как раз, когда он и остальные караванщики, откушав риса с мясом и подзаправившись пивом, решили выйти подышать свежим воздухом и покурить. Карим остался в трактире, ждать Абдаллу. Решили получить оружие — на всякий случай, хотя планировали вернуться в трактир — просто стремно без оружия. Просекли момент и индийцы — когда русские стали выходить, поднялось человек двадцать. Все — крепкие, молодые, черноглазые с витыми кожаными поясами — мало кто знал, что в поясах скрывался свинец, и это тоже было оружие…

Десантник повернулся — индийцы стояли за спиной, стояли плотной кучей.

— Вийдем, да-а-а… — протянул один из них на плохом русском.

— Выйдем так выйдем… — недобро ухмыльнулся десантник, русский солдатский ремень с латунной пряжкой мало чем уступал индийскому оружию. Да и офицеры русского десанта в отставке, занимавшиеся в армии кто САМБО, кто боксом, кто саватом, даже внешним обликом превосходили более худощавых индийцев.

Индийцев было больше — но результат поединка обещал быть явно не в их пользу — что водители, что охранники настраивались на победу и только на победу. Большая часть «поединщиков» уже вышла на посыпанную каменной крошкой стоянку — как вдруг шедший первым индиец, который и был зачинщиком всей этой бузы, остановился как вкопанный.

У машин стоял Абдалла — и подростком в тот момент он никому не показался, это был взрослый мужчина без всяких скидок.

Индиец приблизился к Абдалле, о чем-то спросил его на гортанном, незнакомом языке, Абдалла ответил — раздраженно, на повышенных тонах. Тот снова что-то сказал, но Абдалла его перебил, снова сказал несколько слов, показывая на себя и на русских. Индиец, опустив голову, повернулся к толпе — русским и индийцам…

— Пра. прасти… — для выражения искренности своих эмоций он даже приложил руку к груди…

Индийцы пятились от русских — не уходили, а именно пятились, хотя их было намного больше. Русские мрачно смотрели им вслед…

— Зачем мы остаемся на ночь?

— Завтра утром мне скажут, свободна ли дорога впереди, эфенди — ответил Абдалла — на то, чтобы это узнать требуется время.

— А если несвободна?

— Будем искать обходной маршрут. Либо придется примыкать к какому то большому каравану. На этих путях опасность подстерегает на каждом шагу, эфенди.

— Никому из нас не привыкать к опасностям.

— Но глупо сложить голову просто так, из-за своей неосторожности…

Карим поднял голову, посмотрел на небо. Как и везде в горах звезды — большие, яркие, кажется стоит только руку протянуть и вот она — кусочек солнца у тебя на ладони. Карим был в горах у себя на родине, даже там звезды не такие. Но у них в горах — лечебницы, горные курорты, а здесь…

— Почему ты не общаешься с женщинами, эфенди? — Абдалла смотрел с любопытством на Карима.

— Пока не хочу.

— Может, тебе нужен бача? Только скажи…

— Бача мне тем более не нужен. У нас это не принято.

— Ты странный человек, эфенди… — протянул Абдалла — я первый раз вижу человека с севера и удивляюсь, какой ты странный.

— Понимаешь, Абдалла… У меня есть женщина, она меня любит и ждет. И я ее тоже люблю…

— Но разве у тебя нет денег на еще одну женщину? Ведь в Коране сказано…

— Вспомни, Абдалла — ведь у пророка Мохаммеда, да будут благословенны дела его, была только одна жена. Хоть я и правоверный — но у нас в стране правоверные имеют только одну жену, подражая тем самым Пророку. А бача мне не нужен, у нас в стране это считается страшным грехом.

— Да? А англизы, хотя у них и белая кожа, они не прочь провести время с бачой, я слышал разговоры об этом. И мулла говорил, что в походе, когда нет женщин, правоверный может совокупиться с другим правоверным и в этом не будет греха…

— У нас в стране за эти слова правоверные побили бы такого муллу камнями. Англизы творят грех сами и хотят, чтобы грех творили вы. Нигде в Коране не сказано, про то, что правоверный может совокупиться с правоверным и в том не будет греха. Это харам, [харам — нельзя, запрещено, соответствует понятию «грех» в христианстве] тот кто это сделает, перестает быть угодным Аллаху.

— Понятно… — Абдалла переваривал услышанное, он был воспитан на уважении к словам муллы но и слова своего спасителя, показавшего что он достойный воин, тоже нельзя было игнорировать — а расскажи мне про то, как ты попал в армию? Ты больше похож на одного из нас, чем на человека с севера, отец говорил…

— Как я попал в армию… Мы уже давно служим белому царю. Это было давно, Абдалла, больше семидесяти лет назад. Тогда моя родина называлась Османской империей и ее правители примкнули к англизам, когда те пошли войной на Россию. Они сделали это потому, что англизы обещали в случае победы отдать во владение Османской империи Крым и Кавказ. Но русские разбили армию англизов, а потом пришли и на нашу землю. Огромная армия, которой командовал генерал Корнилов осадила нашу столицу Стамбул — а корабли под командованием адмирала Колчака подошли вплотную к берегу и начали стрелять из орудий, а потом высадили десант на берег. Бой продолжался пять дней и пять ночей, город был залит кровью а из-за дыма не было видно солнца. Мой прадед сражался с русскими и погиб в уличных боях — а моего деда и его брата, тогда они были еще детьми, нашли русские солдаты. Но они не убили их, а взяли с собой, а потом отдали в военное училище, потому что у них никого не было из родных в живых. Хотя они были детьми врагов — русские все равно хорошо относились к ним и учили военным наукам. Потом и дед и его брат, закончив военное училище, поступили на службу белому царю, в его армию. Тогда как раз шла война, бандиты и душманы нападали на русских…

— Но разве русские не захватили вашу землю? Почему же твой дед стал им служить?

— Да, русские захватили нашу землю. Но белый царь запретил разрушать наши мечети, запретил мстить нашему народу за своих погибших — хотя русских на нашей земле погибло много. Скажи, Абдалла, если англиз убьет пуштуна, что ему за это будет?

— Да ничего… — уверенно ответил Абдалла — ничего не будет. Будет кровная месть.

— А вот если русский убьет турка — его за это жестоко накажут такие же русские, как и он сам. Понимаешь, в чем разница?

— Разве русские дураки?

— Нет, они не дураки. Просто для них мы — такие же как они. Они не считают нас рабами, они обращаются с нами как с равными. Русские солдаты должны были убить моего деда и его брата, для того, чтобы они не выросли и не стали мстить. Но они не убили, а спасли их, накормили и отдали учиться. А потом дед приехал в город, где он вырос — тогда он уже назывался Константинополь — и увидел, что люди живут лучше, чем жили при султане. Поэтому, он и стал служить белому царю, видя что его правление несет туркам добро. Он воевал долго, очень долго и вышел в отставку уже старым и уважаемым человеком, перед отставкой он командовал полком.

— А сколько там человек?

— Много. Очень много человек в полку. Мой отец был гражданским человеком, он даже женился на русской женщине — но я внешностью почему то пошел в отца. А вот я решил продолжить путь деда. Только служить я решил не в армии, а на флоте.

— А англизы, когда приходят — они убивают. Я слышал, что в одном месте они решили отомстить за то, что недалеко сожгли их колонну. Они пришли в кишлак, но там были только женщины и дети, мужчин не было, потому что те ушли в горы с оружием в руках. И тогда англизы, струсив лезть в горы и сражаться с мужчинами стали бросать детей в ущелье и наблюдать, как матери прыгают за ними. А оставшихся они сожгли заживо.

— Русские бы так никогда не сделали. Русские воины не воюют с женщинами и детьми, они воюют только с мужчинами.

— Мой дед, отец моего отца бывал в вашей стране. Он говорил, что в вашей стране живут достойные воины…

— Это так…

— А ваша армия велика?

— Да, воинству белого царя нет счета.

— Почему же тогда они не идут на нашу землю войной?

Карим задумался…

— Ну, согласись, эфенди… — додавливал Абдалла — ведь воин не может не воевать. Если у вас столько мужественных воинов — почему вы не захватите земли соседей?

— Почему… Видишь ли… Наша земля велика и обширна, нам вполне хватает того, что у нас есть. Белый царь хочет мира, он не хочет ни чужих земель, ни чужих подданных. Ему достаточно своих. Поэтому, Абдалла, белый царь не хочет завоевать пуштунские земли, он просто помогает вам. Если же пуштуны соберут Лойя Джирга, [Лойя Джирга — сход старейшин племен, высший орган власти Афганистана. Корни этого уходят в глубокую древность] придут к белому царю и попросят принять их в свое подданство — тогда он скажет свое слово.

— Знаешь, эфенди… — нарушил наконец воцарившееся молчание Абдалла — я не столь мудр как мой отец, шейх Дархан. И я не столь мудр как ты. Но я скажу тебе — это не моя мудрость, это мудрость моего народа. Если не нападаешь ты — нападут на тебя. Запомни, никогда не происходило по-иному…

Карим вздрогнул. Слова пуштунского подростка прозвучали как страшное пророчество…

 

Картинки из прошлого. 14 мая 1993 года. Южный учебный центр подготовки войск специального назначения. Где то в Туркестане

— Равняйсь!

Строй пацанов — всем нет и двадцати — длинношеих, голенастых, с совсем еще детскими лицами, невпопад выполняет команду. Тяжелые рюкзаки — их теперь придется носить с собой даже в сортир, давят на плечи невыносимой тяжестью, выгибая вперед грудь, автомат неудобно, несподручно висит на груди. Пот, выступающий на форме, сразу высыхает, превращаясь в белые, соленые разводы на странной желто-серой форме, ботинки такие тяжелые, что сложно представить, что в них придется бегать потом марафон — а ведь придется. Солнце печет неимоверно, оно словно хочет сплавить воедино эту желтую, истрескавшуюся от жары землю и стоящих на ней в одношереножном строю группку пацанов, отобранных неизвестно как и неизвестно за что. Только что им пришлось преодолеть пятикилометровый марш от железнодорожного полустанка до центра — бегом по сорокаградусной жаре. Инструкторы забыли прислать машины для молодого пополнения. И вот теперь, после пяти километров бегом под палящим азиатским солнцем, они едва стоят на ногах, купаясь в этом призрачном мареве. Фигура инструктора — среднего роста, бородатого, крепкого, в пустынной униформе, кажется сделанной из колеблющегося воздуха, она плывет в раскаленном тумане. В горле так сухо, что кажется, будто при каждом вздохе глотаешь песок…

— Смирно!

И снова строй как может выполняет команду и застывает в изнеможении. Мечта только одна — спастись от этого палящего, истекающего огнем солнца, забиться в любой прохладный уголок, в жилой модуль, в тень палатки, глотнуть вкуснейшей прохладной воды, да можно и не прохладной, можно и из лужи, но воды…

— Вольно!

Инструктор прохаживается перед строем, кажется, что он совсем не чувствует жару. На плече у него стволом вниз — новейший автомат Коробова с подствольным гранатометом, под обе руки — кобуры с пистолетами. Инструктор внимательно всматривается в мясо — так зовут здесь тех, кто через два года превратится в волков.

— Прежде всего… Я приношу вам искренние извинения… Я забыл, что вы сегодня приезжаете и не распорядился насчет транспорта. Но вы ведь на меня не обижаетесь, за эту маленькую оплошность, не правда ли, сынки…

В голосе инструктора слышится какая то сухая ирония.

— Да пошел ты, папаша… — из последних сил выдыхает кто-то.

— Значит, не обиделись… — заключает инструктор — прежде всего, позвольте представиться. Зовут меня майор Тихонов Иван Степанович и на ближайшие два года — я для вас царь и бог. Нет больше у вас ни семьи, ни родины, ничего — только это!

Майор обводит руками длинные ряды палаток, огороженные колючей проволокой.

— Как вы уже знаете, служить вам предстоит в командовании специальных операций. В спецназе! — майор вдруг переходит на крик — если кто этого еще не понял, подохнуть здесь легче, чем где бы то ни было! Если кто-то считает, что ему еще есть ради чего жить на свете — шаг вперед!!!

Строй остается на месте…

— Отлично! В таком случае — у вас час свободного времени! В палатках размещаетесь по четверо, к вечеру каждый должен мне назвать имя командира вашей четверки! И еще! Если кто-то решит, что под маминой юбкой ему будет лучше, вон там — палец майора указывает на вышку с обычной корабельной рындой у самого въезда — есть колокол. Стоит только позвонить — и я лично угощу вас мороженым или холодным пивом перед объездом, кто чем пожелает. Советую сделать это прямо сейчас, потому что вы мне не нравитесь. Вы самые настоящие мамины сынки! Давненько не видал таких засранцев как вы! Пощады не ждите! Ну?

И снова строй стоит — из последних сил, но стоит.

— Напрасно…Построение через час, на этом же месте. Разошлись!!!

Сашка Тимофеев к колючке успел одним из первых — поэтому ему досталась вторая палатка с краю. Прохладная тень была уже совсем рядом — но вдруг его толкнули — да так, что он едва не полетел с ног.

— Э, ты чо?!

Обидчиком оказался среднего роста крепкий пацан, с почти сросшимися бровями. Вид у него бы весьма нахальный.

— Глохни… — пацан попытался протиснуться в палатку — но упал от ловко подставленной подножки.

— Ах ты… — похожий на татарчонка пацан вскочил — но тут же был остановлен чьей то крепкой рукой…

— Погодь, паря драться…. - этот, третий был больше обоих других, явно деревенский — бесхитростные глаза, мозолистые руки, за ним стоял еще один такой же, едва ли не больше первого — подерешься потом. Давай, заваливаемся…

Первыми вошли эти двое здоровяков, потом протиснулись одновременно Сашка и тот наглец. Вот и все. Четверо.

Палатка как палатка. Брезентовая, четыре койки, какие то металлические тумбочки. И в углу — накрытое крышкой ведро с кружкой. Сашка оказался рядом с ним — потому что ведро стояло у входа, а все ломанулись в палатку.

— На, держи… — Сашка зачерпнул полную кружку воды, протянул своему обидчику — бери, чего же ты…

Пацан поколебался, ища подвох — но кружку взял — пить реально очень хотелось.

Сашка напился последним — и хотя в ведре оставалась еще половина, закрыл крышку…

— Подлянка будет с водой, чувствую. Да и на вечер оставим — все равно, сколько сейчас не выпей — солнце вытопит и все.

— Ты откуда, с юга? — спросил второй из братьев, самый здоровый из всех.

— Оттуда. Из Каффрии, долина Бекаа…

— А мы с Рязани с братом — прогудел первый из братьев — одногодки мы. Я в январе родился, а Петро вон — в декабре. Меня Иваном зовут…

— А я с Казани…

— Зовут как? — спросил Сашка.

— Рамилем. Рамиль меня зовут, это имя такое татарское.

— А я Александр. Тимофеев Александр Саввич, из казаков.

Четверо пацанов расселись по койкам. Никто из них еще тогда не знал, что в русском спецназе существует своя система подготовки и отсева. Отсев был намного меньше, чем в той же британской САС, потому что изначально готовили такие вот четверки. Если кто-то решил уходить, решил что здесь невыносимо — остальные из четверки старались его поддержать, убедить, что нет ничего непреодолимого. После курса подготовки людей из тех четверок, что распались, направляли в десант, во вновь создаваемые особые группы — то есть на ступень ниже, несмотря на курс спецназовской подготовки. [особые группы — результат осмысления итогов Бейрута. Тогда оказалось, что старая структура армии плохо приспособлена к современной войне. Тогда Генеральный штаб начал разрабатывать новую оргштатную структуру для частей постоянной готовности — так называемые особые группы. Минимальной боевой единицей было не отделение, а экипаж — всего четыре человека. Это либо стрелковый экипаж — пулемет, снайперская винтовка или гранатомет, два автомата, каждому экипажу обычно придается легкий внедорожник с тяжелым вооружением на турели, либо двум экипажам — БТР. Либо расчет тяжелого оружия — крупнокалиберного пулемета, автоматического гранатомета. Либо снайперский — одна тяжелая снайперская винтовка, две обычных, пулемет. Либо это расчет гаубицы, экипаж боевой машины, экипаж вертолета с бортстрелками. В общем, минимальная боевая единица. Дальше идет отряд — десять экипажей, сорок человек, плюс командир. Отряд является уже самостоятельной боевой единицей и готовится действовать самостоятельно. Десять отрядов — особая войсковая группа, четыреста человек плюс небольшой штаб] А вот те четверки, которые образовались сразу и не распались — вот тем была прямая дорога в призрачный мир командования специальных операций. Армия готовила именно так — флот немного по-другому, там все-таки было намного больше индивидуализма, в воде каждый сам выгребает — а армия только так. Не только пройди испытания сам — но и помоги своим товарищам.

— Кого выбирать будем? — первым спросил татарчонок, удобно усевшись на своей кровати, первой от полога палатки.

Все молчали. Каждый и хотел быть командиром — но и понимал, что это за ответственность. От того, как выбрали командира, во многом зависело — останется четверка здесь через год в полном составе — или распадется.

— Я вот что думаю, паря… — нарушил молчание Иван, он был вообще по-крестьянски рассудительным, а слово «паря» у него было одним из любимых, он даже почти не матерился, заменяя матерные ругательства такими вот словечками — все равно, кто чем живет мы не знаем, и за полчаса не узнаем. А выбирать надо, а то накажут еще. Вот ты, откуда? — обратился он к татарину.

— С Казани, говорю же…

— Вот-вот. А я с Рязани. И брательник мой тоже. Видишь. Ни ты ни я как жить на такой жаре не знаем, у меня скоро мозги расплавятся от всего этого. А Саня вон — он с Восточных территорий, там ведь у вас такая же жара, скажи?

— Нет, не такая. У нас море поближе, да и горы. А тут пустыня, сушь, мать ее в дыхало….

— Ну все равно же жара… Вот ты и будешь командиром нашим. А если чего — так мы соберемся, да и порешаем чего. Правильно я говорю, Петро?

— Правильно…

Второе построение прошло уже лучше — по крайней мере им удалось немного попить. И хотя палящее солнце моментально превратило выпитую воду в соляные разводы на форме, царапающие кожу — все равно, с этим было легче…

Да и командир выглядел не таким злым.

— Ну, что, сынки… Никто не надумал отсюда тикать, пока не поздно? Нет? Напрасно…

Майор словно в раздумьи прошелся перед строем…

— По командам — построиться!

Секундное замешательство, шорох перебегающих ног — и снова монолитный строй.

— Командиры — два шага вперед! Представиться! Громко, чтобы все слышали!

— Курсант Вановский!

— Курсант Хабибуллин!

— Курсант Бадаев!

— Курсант Иванов!

Дошла очередь и до Сашки — когда инструктор остановился напротив него, тот громко, едва ли не срывая голос выкрикнул — Курсант Тимофеев!

Кто-то кричал дальше — но инструктор дальше не пошел. Он остался напротив Сашки рассматривая его так… до дрожи в коленках, в общем. Александр лихорадочно пытался понять — что же он успел натворить за такое то короткое время.

— Тимофеев значит… — словно в раздумьи пробормотал инструктор.

— Так точно!

Инструктор провел ладонью по лбу…

— После отбоя — ко мне. Модуль номер два.

— Так точно!

— Теперь — у каждого из вас должна быть аптечка. Там солевые таблетки. Противно — но привыкнете. Принять по две таблетки!

Солевые таблетки и впрямь были у каждого — вкус такой, что едва не выворачивало наизнанку от них. Потом привыкли, конечно.

— Полоса препятствий номер один находится на расстоянии три километра от лагеря! Там — помимо прочего есть родник — совсем рядом! Налево! За мной, бегом марш!

— Господин майор! — Сашка трусил, все-таки офицер вызывает, да в первый же день.

— Не заперто! — раздалось из-за двери — заходи, курсант!

Инструкторы, в отличие от курсантов жили не в палатках — в находящихся на огороженной территории жилых модулях, каждый из которых по размерам был равен стандартному сорокафутовому морскому контейнеру. По старой привычке, модули были не просто выставлены на землю — они были окопаны, окружены рядом колючей проволоки и еще сверху — завешены маскировочной сетью.

Майор переоделся «в домашнее» — просто сбросил куртку, оставшись в хлопчатобумажной футболке, цвета «пустыня». Кондиционер — а он здесь был — был выключен, в вагончике было так же жарко, как на улице — но следов пота на футболке не было. Вообще…

— Руку дай свою…

— Какую?

— Любую…

Сашка протянул руку, майор неожиданно сильно схватил ее, провел огрубевшими пальцами по следам от гвоздей. Они все еще оставались — такие кружки…

— Как говоришь звать?

— Тимофеев. Курсант Тимофеев Александр Саввич. А вы…

Майор отвернулся, тяжело задышал — как уставшая, загнанная лошадь. Потом взял себя в руки.

— А я майор Тихонов Иван Степанович, старший инструктор южного центра подготовки войск специального назначения. Тогда — капитаном был. Из Каффрии?

— Да… — Сашка уже все понял.

Майор тяжко протопал вглубь вагончика, взял две большие, едва ли не литровые кружки из пластика, щедро налил туда воды из двадцатилитрового пластикового баллона — нормальной воды тут было мало, привозили в этих самых баллонах.

— Держи. Давай — за встречу, крестник. Ведь это я тогда…

Вода колыхалась в прозрачных стенках стакана — живительная прохлада, ее пьешь — и как бальзам по иссушенному пустыней горлу. Протянуть руку — и вот она, целый литр. Аж в глазах мутит. Чудовищным усилием воли Сашка спрятал руку за спину.

— Чего?

— Там пацаны у меня. Я — их командир.

Майор потер лоб, поставил полный стакан на подвернувшуюся тумбочку.

— Серьезно решил — в спецназ?

— Да.

— Зачем?

— Отомстить.

— За что?

— За все.

Майор отпил глоток из своего стакана, поставил его рядом с первым. Снова прошел вглубь вагончика, и вытащил целое богатство — двадцатилитровый баллон с водой, целый, с еще не сорванной пробкой.

— Держи! Дотащишь? Устрой у себя там праздник. Учти, поблажек больше не будет — никаких. Если решишь уйти — уходи, в этом нет ничего стыдного. Мало кто выдерживает, это даже не десант. Если останешься — спецназовца из тебя сделаю, обещаю. Держи!

— Господин майор…

— Не благодари. Иди.

 

22 июля 1996 года. Казармы 22 полка САС. Герефорд, Великобритания

Двадцать второй полк САС, первый среди равных (были и двадцать третий и двадцать первый, территориальные) располагался в старых казармах в Герефорде — когда то тут был аэродром, а теперь квартировали спецназовцы, за долгое время переделавшие все как им надо. Старые казармы привели в божеский вид и построили несколько новых, возвели несколько эллингов для техники. Техники у двадцать второго с каждым годом становилось все больше, причем если раньше они пользовались стандартной армейской техникой, то теперь на вооружении было все больше специальных образцов. Взять хотя бы недавно пригнанные тяжелые МН47, «летающие вагоны», вертолеты фирмы «Боинг» для специальных операций. Их пригнали две штуки, и для каждого потребовался отдельный эллинг, так они были велики. Или знаменитые ЛэндРоверы в вариантах для дальнего патрулирования, ощетинившиеся пулеметами, трапами для преодоления топей, лебедками, дугами — их тоже надо было хранить на своей базе, чтобы в случае чего они были под рукой.

Командиром двадцать второго полка САС на данный момент был бригадир Стенли Долнан. Командовал полком он менее трех лет, но проявил себя за это время как грамотный и достойный офицер, в полку уже почти и забыли, что он пришел к ним из «Красных дьяволов», воздушно-десантных войск. Почти — потому что в САС не забывали ничего и никогда.

Командир двадцать второго полка располагался не в новом четырехэтажном здании штаба, как можно было предполагать — а в старом, одноэтажном, переделанном из казармы. В новом здании сидели аналитики, обслуживающий персонал базы и прочие штабные крысы — а бригадир Долнан демонстративно не выезжал из своего старого, тесного и обшарпанного кабинета, равно как и другие боевые офицеры базы. Старый штаб полка был частью истории, был — частью легенды…

Лейтенанта Грея подвезли на штабном джипе прямо к зданию старого штаба, к самым ступенькам. Лейтенант выскочил из машины, прислушался к доносящейся с севера интенсивной стрельбе, приглушенной лесополосой — бойцы занимались на открытом стрельбище, а лесополосу высадили для того, чтобы не дай Бог какая случайная пуля не полетела туда, куда не надо. По идее, для похода к начальству, тем более к самому бригадиру надо было переодеться, являться туда в испачканной штурмовой униформе было как то… не комильфо. Но в приказе четко было сказано срочно… а униформа — ну, в конце концов, в такой части служим, не в игры тут играют.

Мельком оглядев себя и приведя в порядок то, что можно было привести в порядок в одежде прямо сейчас, лейтенант решительно взялся за ручку двери…

К кабинету бригадира вел длинный, темный коридор — с обшарпанными стенами и чуть ли не валящейся с потолка отделкой. В двадцать втором полку на эти мелочи жизни внимания не обращали и чинили штабные и жилые здания только тогда, когда не чинить было уже нельзя, когда был риск, что не починенное упадет рано или поздно тебе на голову. По обе стороны коридора был ряд простых, выкрашенных зеленой краской дверей без указания имен и званий хозяев кабинетов, куда вели эти двери. Но лейтенанту здесь находиться было не впервой — начальство любило давать разносы по поводу и без и никогда не упускало возможности сделать это…

Удивительно — но адъютант Долнана куда то смылся, клетушка где он сидел и откуда можно было попасть в кабинет самого бригадира была пустой. Лейтенант огляделся, постучал в дверь начальства, услышав «войдите» повернул ручку и вошел…

Самого бригадира в кабинете тоже не было. Вместо него в его кресле, за его столом расположился пожилой, среднего роста человек с испещренным морщинами лицом, с проседью в бороде и с трубкой в руке, которая курилась дымком. А справа от него за приставным столиком сидел еще один человек — постарше первого, чисто выбритый, загорелый, седой, с живыми добрыми глазами. В руках, выложенных перед собой на столик, он держал нечто, напоминающее монашеские четки и неспешно перебирал их — да и вообще, если бы лейтенант Грей встретил его на улице и попытался бы отгадать его профессию, подобно Шерлоку Холмсу, то первым, что пришло бы ему в голову, было бы «священник». Непонятно почему — но это было так.

— Присаживайтесь, лейтенант — первый, тот который сидел в кресле бригадира показал на стул напротив «священника», голос его был гулким и прокуренным, «боцманским».

Лейтенант осторожно присел, огляделся — его взгляд стазу выделил папку, лежащую на столе под рукой «боцмана». Его личное дело!

— Сэр, я явился по приказу своего командира, бригадира Долнана… — начал лейтенант.

— Бригадир Долнан вышел, чтобы проверить как ведется боевая учеба во вверенном ему подразделении — сказал «священник», голос его был спокойным и располагающим к себе, каким то «добрым» — но вы можете связаться с ним и он подтвердит, что мы не взяли его кабинет штурмом, хе-хе…

— Да и сделать это было бы весьма непросто — подхватил «боцман».

Все пока выглядело нормально, но лейтенанту уже это не нравилось. Особенно «священник»… что он делает здесь?

— Итак, вы лейтенант Дориан Грей, младший баронет Грей, первая рота, командир тактической команды три. Я ничего не путаю? — спросил «боцман».

— Верно сэр, но…

— Меня зовут Джеффри Ровен, лейтенант, а тот человек, что сидит сейчас в кресле и рассматривает тебя как ученый в микроскоп неизученную бактерию, его можно звать сэр Колин — заговорил «священник» — брось, Колин, давай прямо к делу. Не стоит испытывать нервы лейтенанта на прочность.

Сэр Колин недовольно посмотрел на перебирающего четки «священника» — но схему разговора перестроил в голове мгновенно, как это и подобает настоящему разведчику.

— Действительно, перейдем прямо к делу, тем более что и времени у нас немного. Вам известно, что такое подразделение «Пагода», лейтенант?

Вопрос был не таким простым, как могло показаться. Да, лейтенант Дориан Грей, знал о том, что такое подразделение «Пагода», но знал он это неофициально. Каждые выходные в расположенном поблизости пабе собирался весь офицерский и сержантский состав части, чтобы влить в себя несколько пинт пива и эля, потрепаться, и выслушать последние новости. За пределы полка не уходило ничего — бар закрывался, это была частная вечеринка — но вот внутри полка никакие секреты удержаться не могли, в том числе и такой как существование подразделения «Пагода».

Вот и вопрос — незнакомцы действительно хотят знать, о том что знает лейтенант — или хотя проверить, не в курсе ли он того, что ему знать совсем не полагается…

— Можете говорить, лейтенант — подсказал ему «священник» — режим секретности в вашей части и его возможное нарушение не волнуют нас ни в малейшей степени.

— Подразделение «Пагода» — специальная группа внутри САС, неофициальная. Эти люди привлекаются как МИ-5, так и МИ-6 тогда, когда нужна действительно эффективная помощь. Основная задача — борьба с русским и германским проникновением, если нужно — то ликвидация и захват людей, интересующих разведку или контрразведку. И все это секретно.

— Не так уж и секретно, судя по всему… — недовольно проговорил «боцман», но «священник» его перебил.

— Вы все правильно сказали, молодой человек. Действительно, подразделение «Пагода» оказывает контрразведке кое-какие услуги. И сейчас нам нужна помощь кого-то из САС. Потому что у нас — проблемы. И весьма серьезные. По ту сторону залива. [по ту сторону залива — весьма распространенное в британских спецслужбах выражение, означающее «в Северной Ирландии»]

— Я не вхожу в «Пагоду», сэр — вежливо ответил лейтенант — возможно, вы ошиблись…

— Нет, мы не ошиблись. И сейчас вы поймете почему. Что вы думаете о конфликте с русскими, произошедшем несколько лет назад?

— То, что мы взяли русских за шкирку, но постеснялись как следует пнуть им под задницу. И тогда пнули они — и чувствительно. Так всегда в бою — если не пинаешь под задницу ты — значит, пинают тебе.

— Весьма краткая и точная характеристика того, что произошло, лейтенант — прищурился «священник» и по выражению его лица нельзя было понять, одобряет он сказанное лейтенантом или осуждает — а теперь скажите, что, по вашему будут делать русские после того, как мы «взяли их за шкирку». Что бы вы стали делать сами на месте русских, лейтенант?

— Ну… попытался бы не допустить повторения этого… Наверное так.

Священник кивнул, соглашаясь, наклонился вперед…

— А теперь послушайте сюда, лейтенант, потому что я расскажу вами нечто весьма интересное. И секретное, не подлежащее разглашению даже среди своих, за субботней кружкой пива. Мы не будем требовать от вас подписать какие-то документы, давать расписку о неразглашении секретной информации. Просто вы должны понимать, что эта информация секретна и за ее разглашение будут применяться санкции. Неофициальные, не те, которые предписаны законом, понимаете?

— Да — кивнул лейтенант.

— И вы готовы нам помочь?

— Вам нужен доброволец? — удивился Грей.

— Да, именно доброволец. Вы должны сами, осознанно принять решение — готовы вы нам помочь или нет. Если вы согласитесь — вам придется работать под прикрытием на другой стороне залива, возможно в течение длительного времени. Не думаю, что есть смысл объяснять вам то, что работа по ту сторону залива всегда связана с риском для жизни. С другой стороны — и мы вам поможем. После завершения операции вас ждет пособие в размере пяти годовых окладов и внеочередное звание. На время проведения операции вы считаетесь участником боевых действий и получаете боевые. Это не говоря уж о том, что вам представляется редкая возможность хотя бы частично расплатиться с русскими за то, что они сделали. Итак, лейтенант? Решение нужно принять сейчас.

Лейтенант Грей задумался. С одной стороны, все дела, которые ведет разведка — они мутные, в них непонятно кто друг, а кто враг и от них лучше держаться подальше. А с другой стороны — а для чего он собственно служит? Не для того, ли чтобы защищать свою страну? Если ее нельзя защитить в открытом бою, но ему предлагают бороться с ее врагами тайно — вправе ли он отказаться?

— Я согласен, сэр — коротко сказал он.

— Вот и хорошо — «священник» уже полностью вел разговор, «боцман» сидел и молчал — тогда с вашего позволения я кое-что расскажу вам. Об «адептах стужи».

— О ком, сэр? — не понял лейтенант.

— Сейчас поймете. Вы заметили, что примерно года три назад, сопротивление в Северной Ирландии, с которым до этого нам удавалось успешно бороться, вышло на качественно новый уровень?

— Приходилось замечать, сэр — процедил Грей. Тема была болезненная — САСовцы принимали удар одними из первых.

— На вооружении католиков-террористов из ИРА появилось оружие, которого у них никогда до этого не было. В этом году уже дважды применялся реактивный огнемет Шмель — в последний раз две недели назад, против полицейского участка, где сгорели заживо больше двадцати полисменов. Уже трижды в этом году вертолеты обстреливались из ПЗРК — раньше такого вообще не было. Про остальное я не говорю. Раньше ИРА была вооружена тем, что могла добыть в штатах, через ирландскую общину — это помповые гладкоствольные ружья, гражданские пистолеты и револьверы, немного пистолетов-пулеметов, промышленная взрывчатка, такая как динамит в шашках. Сейчас у них все больше и больше русского оружия, причем оружия не гражданского, а армейского. Автоматы Калашникова и даже новейшие Коробова, которые и в России то только начали поступать на вооружение. Снайперские винтовки всех видов, в том числе бесшумные. Гранатометы, реактивные огнеметы, ПЗРК. Это армейское оружие, обладающее чудовищной разрушительной силой — и оно применяется в густонаселенных городских районах, против наших частей, которые, по сути, являются хорошо вооруженными полицейскими. В результате — огромное количество жертв — наши солдаты просто не готовы к отражению нападения с использованием такого оружия.

— Русские начали поставлять оружие в Ирландию? — догадался Грей.

— Судя по всему да, но это один аспект проблемы. Второй аспект проблемы — это те самые «адепты стужи».

— Адепты, сэр?

— Мы их так называем — священник внезапно улыбнулся, так улыбаются люди, когда вспоминают что-то для себя приятное, что-то из прошлого — адепты стужи. Попробую объяснить почему…

Священник порылся во внутреннем кармане пиджака, достал старенькую потрепанную фотографию, выложил на стол перед лейтенантом. Фотография была хоть и цветной — но старой, снятой на старой пленке. Группа мужчин, тепло одетых на фоне какого то здания, большого, серого, величественного. И… снег.

— Это вы, сэр? — лейтенант ткнул пальцем в одного из мужчин.

— Угадали… — священник снова улыбнулся — это действительно я, только много лет назад. Как думаете, где это снято?

— ???

— Это Москва, Николаевский вокзал — на него приходят поезда из Санкт Петербурга, их столицы. Снято едва ли не тридцать лет назад. Когда то давно, мне пришлось прожить в России несколько лет. Я не любил самолеты и приплыл в Санкт Петербург на корабле, а потом поехал на поезде в Москву, где сосредоточен их основной капитал и где я прожил пять лет. Дело было зимой — у русских очень суровые зимы, идет снег, а мороз такой, что можно замерзнуть насмерть. Как и многие туристы, я не был готов к такому морозу и, сойдя с поезда, основательно задубел, уже когда шел по перрону. Меня встречали несколько человек из консульства, они потащили меня в ближайший магазин — он очень удобно расположен рядом с вокзалом — и я купил там себе русскую шубу — тяжелое, но очень теплое одеяние из выделанного меха, его носят зимой в морозы все русские, такая у них традиция. И такую же, из меха, большую теплую шапку. Я надел эти шубу и шапку прямо в магазине, выпил две чашки горячего черного чая, которым меня угостил владелец магазина — и мне сразу стало лучше. Потом мы пошли и на память сфотографировались около вокзала. Но тут кое-что не попало в кадр. Около вокзала есть такие уличные торговцы, они продают разную еду — в том числе и мороженное. И когда мы вновь подошли к вокзалу, я заметил несколько местных мальчишек. Они были одеты намного легче чем я, у них не было не то, что меховой шапки — у них вообще не было шапки, они так и ходили по морозу с непокрытыми головами. Они подошли к этому уличному торговцу, купили у него несколько порций мороженого и побежали дальше. И они ели это мороженое, прямо в двадцатиградусный мороз, и смеялись при этом. Они смеялись, лейтенант, они ели мороженое в то время, как я отчаянно пытался согреться в своей новой одежде. Как вы думаете — что я тогда понял?

— Что русские не такие как мы? — осторожно спросил Грей.

— В точку! Они похожи на нас, русские — но они совсем не такие как мы! Пока мы умираем от холода — они едят мороженое. Они живут при абсолютной монархии, у них нет даже парламента, в котором были бы представлены интересы общества — но почти никто не испытывает неудобства при этом. Их монарх воспринимается ими не как тиран и диктатор — скорее как отец, и такое положение вещей, когда он передаст трон по наследству сыну и никто не может повлиять на принимаемые им решения, воспринимается ими как нормальный порядок вещей. Они захватили нашу землю, наши колонии на Востоке много десятилетий назад — но они искренне считают ее своей. Но самое опасное — у них очень высокий уровень национализма и патриотизма. Они готовы умереть за свою страну — и не только умереть, но и убить. И убив, они будут воспринимать это как должное, их не будут мучить кошмары по ночам. Судя по всему лейтенант, они сейчас этим и занимаются. Убивают.

— О чем вы, сэр?

— Как вы думаете, почему мы не привлекли «Пагоду», людей которых мы знаем и которые знают нас? — вопросом на вопрос ответил «священник».

И в самом деле — а почему?

Лейтенант думал, перебирал варианты — а двое стариков, сидевшие в чужом кабинете, за чужим столом пристально смотрели на него. И он нашел ответ…

— Вы хотите сказать… что русские могут знать кого то из «Пагоды» в лицо?

— Хуже — бесстрастно ответил священник — они могут знать в лицо всех. Именно поэтому нам нужен человек, который только недавно пришел в САС и который не успел «засветиться» на зарубежных операциях и даже не успел побывать в колониях. Мы считаем, лейтенант, что примерно три года назад в Британию и в САСШ проникла группа людей. Мстителей. Мы не знаем, сколько их, мы не знаем, кто они — но мы знаем, что они существуют, вычислили по косвенным признакам. Поскольку их как-то надо называть, мы их назвали «адепты стужи». Очень подходящее для этого случая слово — адепты. Фанатики. Ревностные последователи какого то учения. Они не знают и не хотят знать, что в тепле жить проще, они убивают за свою стужу, за право жить в стуже. Им ничего не нужно, кроме этой стужи. И надо сказать, что этим мстителям удалось немало…

Священник достал — он держал ее до этого на коленях, и ее не было видно — старомодную картонную папку с веревочными завязками и перебросил ее лейтенанту…

— Можете ознакомиться. Здесь собраны материалы по событиям, которые при пристальном рассмотрении кажутся нам звеньями одной цепи. Начнем с самого начала. Пятого сентября девяносто третьего года по непонятным причинам в Северной Ирландии разбился вертолет, в котором находился генерал Лоуни с его штабом. Причина катастрофы не установлена до сих пор. Примерно год назад, двадцать пятого июля девяносто пятого на охоте от случайного выстрела, в Шотландии погиб адмирал Роулинг, имевший самое прямое отношение к Бейрутскому кризису. Оба они — из высшего эшелона, все эти люди имели самое непосредственное отношение к тем событиям, и они погибли. Это одна сторона медали. Вторая сторона — то, что происходит в Северной Ирландии. Из последнего — два дня назад неизвестный снайпер обстрелял патруль на улице, десять выстрелов — и десять трупов. Зимой прошлого года — выстрелом из ПЗРК сбит вертолет во время патрулирования, зенитчик скрылся, восемь погибших. Девяносто четвертый, апрель — в проливе, недалеко от берега подорван фрегат «Тасмания», подорван магнитной миной и поврежден настолько тяжело, что его пришлось списать. Девятнадцать погибших. Человек, который это сделал, должен был пройти подготовку диверсанта-подводника, подобную той, которую у нас получают в СБС. [Special Boat Service — специальная лодочная служба, подводные диверсанты Британии]

— Вы хотите сказать, что это все сделал один и тот же человек?

— Нет. Я этого сказать не хочу. Но мы считаем, что в Северной Ирландии уже не первый год действует один из адептов. Именно он наладил контракты между русской разведкой и североирландскими террористами, именно он совершил одно или несколько злодеяний из числа тех, о которых я вам рассказал. Вопросы?

— Для чего нужен я? — непонимающе сказал Грей — вам нужен сыщик, а не оперативник сил спецназначения. Или вы знаете, кто он? Но если так, то почему такие сложности с его задержанием?

— Не все так просто… — священник старчески пожевал губами — как вы думаете, чем обуславливается его неуязвимость? Ведь он один — а в Северной Ирландии очень плотное контрразведывательное прикрытие, мы тоже работаем по этой территории не покладая рук. И тем не менее — за три года ни одного, даже малейшего намека на провал. Как думаете, как такое может быть — если исключить предположение, что он читает наши мысли?

— ???

— Такое может быть только в одном случае. В случае, если он проник в наши ряды. В случае, если у него наше прикрытие — полицейского или армейского офицера, возможно даже сотрудника Особого отдела полиции. В этом случае — мы гонимся за собственным хвостом, а он — прекрасно знает все наши ходы, направленные на его поимку, заранее и может без труда вырабатывать меры противодействия. Поэтому-то нам и нужны вы. Нам нужен человек, который смог бы поработать в Северной Ирландии под прикрытием сотрудника Особого отдела и который смог бы присмотреться к тому, что там происходит и кто чем дышит. Вот что нам нужно от вас, лейтенант.

— А если предположим, что я его обнаружил, я должен…

— Сообщить нам. И все. Возможно, мы попросим вас проследить за ним. Нам не нужна его смерть, лейтенант, нам нужен честный и открытый суд над ним, нам нужен живой русский агент, который мог бы поведать всему миру про злодеяния романовского режима. Вот что нам нужно — и вот что мы просим сделать вас.

Во всем этом было что-то неправильное… Почему нельзя направить в Особый отдел под прикрытием своего человека, чтобы провести проверку. Разведка просто так ничего не делает, для чего им нужен человек именно из САС? Но времени раздумывать не было — да и вопросы задавать тоже было неуместно. Лейтенант понял, что больше того, чего ему сказали сейчас, ему уже не скажут — разведка…

— Я согласен, сэр…

— Вот и хорошо — добро улыбнулся священник — тогда через несколько дней на вашего бригадира придет бумага из Лондона с вызовом вас в Генштаб. А пока — можете заниматься, чем занимались до этого. Только приведите дела в порядок и отдайте распоряжения на время вашего отсутствия…

Когда за лейтенантом Греем закрылась дверь, сэр Джеффри с силой провел ладонями по лицу, будто снимая маску, остро глянул на сидящего в кресле мрачного как туча сэра Колина…

— Ну?

— Мы работаем на основании твоих догадок, и больше у нас ничего нет — недовольно сказал сэр Колин — это ненормально…

— Мы закидываем сеть и смотрим, кто в нее попадется — улыбнулся сэр Джеффри — брось, тебя ведь не это беспокоит. Скажи, что ты на самом деле хотел мне сказать?

В кабинете повисло молчание — подобно затишью перед бурей. Тяжелое молчание, недоброе — будто каждый собеседник прикидывает, как половчее ударить другого словом.

— Его обязательно потом убивать? — наконец спросил сэр Колин — в конце концов, он не гражданский, военный. Даст расписку, в конце концов…

Сэр Джеффри недобро улыбнулся. Вот теперь он совсем не был похож на священника — ни капли не похож…

— Я смотрю, Сицилия дурно на тебя повлияла. А может, годы сказываются. Ты раскис. Я бы тоже рад был его не убивать — но без этого не обойтись. Синхронизировать полностью мы не сможем, тебе это известно не хуже меня. И тогда у нас получится, что лейтенант Грей владеет крайне взрывоопасной информацией, более того, эта информация такова, что он может, обладая ей, усомниться в праведности того, что мы делаем. А отсюда — один шаг до предательства. Предательство распиской не профилактируется, ты это знаешь не хуже меня. И лучше пусть мы посмертно вручим лейтенанту Грею крест Виктории — или что-то в этом роде, пусть лучше ты скажешь прочувствованную речь на его могиле — чем мы получим еще одного предателя. Пошли, у нас много дел…

Их машина — черный Ровер 800, неприметный, хотя и довольно приличный, стояла у самого штаба. Сэр Колин вышел из здания первым — и остановился, глядя в мертвенно-бледное лицо водителя.

— Что? — только и смог спросить он.

— Сэр… — на водителя было страшно смотреть — только что передали по связи. Бомбили Лондон.

 

Лик катастрофы. 22 июля 1996 года. Лондон, Великобритания

Капрал Джордж Стеннис был недоволен. Более того — он был просто взбешен! Неудивительно, что в этом бардаке они потерялись — при таком то взаимодействии. Верней сказать — при никаком взаимодействии. Карт, обычных карт для ориентирования на местности — и то им не выдали.

Капрал Джордж Стеннис служил в полку Валлийских королевских стрелков. Да, Уэльс находился довольно далеко от Лондона — но тут им просто повезло. Как утопленникам.

Начиналось все довольно таки нормально. Вчера их батальон в полном составе был переброшен на стрельбище, находящееся всего в сорока километрах от Лондона — для прохождения усиленного курса стрелковой подготовки вместе с модернизированными винтовками фирмы BSA. Переподготовка обещала занять не меньше недели — он то еще, дурак, подумал — что в выходные можно будет запросто получить увольнительную и смотаться в Лондон, дабы узнать каковы там женщины легкого поведения — да и просто поразвлечься — выпить пива, поиграть на боулинге, на игровых автоматах — короче, простые, доступные солдату развлечения. Смотался, называется…

Весь первый день у них ушел на изучение материальной части винтовки. Преподавали ее двое — инструктор, старший лейтенант по чину, и представитель фирмы производителя — невысокий живчик с длинным носом, поющий соловьем про достоинства уникального оружия. В чем то он конечно был и прав — после первой модели любая модернизация уже будет казаться огромным прыжком вперед.

Давайте, посчитаем проблемы в первой модели. Тяжелая — чуть ли не в полтора раза тяжелее русского АК — раз. Несмотря на тяжесть, крышка ствольной коробки сделана из алюминия — два. Механизм — мало того что сложный, трудный для обслуживания, требующий постоянной чистки и смазки — так еще и крайне чувствительный к любому загрязнению — три. Это тебе не русский автомат, в который можно насыпать полную коробку песка — и стрелять. Иногда винтовка и вовсе чудила — просто в любом положении переводчика-предохранителя (в том числе и «безопасно») стреляла одиночными и все. Винтовка стреляет, поставленная на предохранитель — как вам такое нравится? Магазин сложно вставить, а защелка расположена так, что при неосторожном обращении с оружием может произойти случайное нажатие и он вывалится — четыре. Цевье — толстое, неудобное, из скользящей в руках пластмассы — пять. Вообще, любой сержант-строевик мог говорить про недостатки этой винтовки часами. К достоинствам относили только высокую точность огня и прочный четырехкратный оптический прицел на этой винтовке.

Сейчас же — если верить заявлениям фирмы — изготовителя, они привлекли помощь конструкторской группы из САСШ, той же самой, что разработала винтовку MASADA, принятую на вооружение как Ar-20 — и решили большую часть проблем. Надежность в сложных условиях выросла на порядок за счет того, что увеличили массу затвора и вообще оптимизировали взаимодействие подвижных частей винтовки. На цевье каждой винтовки посадили толстую круглую рукоятку производства САСШ с компактными мини-сошками внутри. Кнопку защелки магазина переносить в другое, более защищенное от случайных воздействий место не стали — но сделали вокруг нее ограждение, чтобы вероятность случайно ее нажать снизилась. Для исключения случайной стрельбы полностью переконструировали ударно-спусковой механизм. С «лишним весом» сделать уже было ничего нельзя — и так ствольную коробку где могли облегчили, иногда даже в ущерб прочности.

Что касается капрала — то он вообще бы выбросил все эти винтовки к чертовой матери и принял на вооружение ту же Ar-20, по слухам показывающую себя совсем неплохо. Про АК даже мечтать не стоило — его не скопируют просто из принципиальных соображений, гордость не даст перевооружиться на русское оружие. Но хотя бы Ar-20 то можно дать солдату, ведь САСШ — союзники!? Нет — национальная штурмовая винтовка — это национальная гордость. Крайним же как всегда оказывается солдат, которому приходится ежедневно иметь дело с такой вот… национальной гордостью.

Проделав пару раз неполную сборку-разборку — она оказалась той же самой, как и в первой модели — уэльсцы получили новое оружие, обслужили его — сняли консервационную смазку и смазали — и отправились на стрельбище. Получая оружие, капрал с ужасом увидел в оружейке знакомых уродцев — так называемые «ручные пулеметы отделения» — те же самые штурмовые винтовки, только с более длинными стволами, сошками и рукояткой внизу, за магазином, которую надо удерживать при стрельбе. И тот же самый стандартный патрон 5,56 считавшийся откровенно слабым и даже тот же самый стандартный магазин на тридцать патронов. Считалось, что с этим оружием можно, например, победить русских, у которых в качестве пулемета отделения — один, а в штурмовых отрядах и два пулемета ПКМ калибра 7,62 на отделение. У британцев же количество ротных пулеметов наоборот после принятия на вооружение этих уродцев сократилось.

Немного отлегло на стрельбище. Американская рукоятка с сошками оказалась как нельзя кстати, количество задержек и впрямь значительно уменьшилось, а магазин случайно выпал только у одного солдата за весь день. Точность же, не сократилась ни на йоту, чего опасался капрал. Значит — воевать еще можно. Но при этом — основные проблемы сохранились. Ужасающая развесовка — из-за немного утяжеленного ствола и передней рукоятки с сошками она стала еще хуже — как палка, с двумя грузами на концах, причем грузы неравного веса. Навскидку стрелять сложно, от бедра — почти невозможно. Вес винтовки сосредоточен сзади, а это — очень плохо. И чтобы избавиться от этого — нужно было взять прицел и приделать к нему новую винтовку.

Пропустив вечерком в ближайшем клубе сержантского состава пару кружек терпкого черного эля — здесь он оказался просто чудо как хорош капрал завалился спать. А утром — не успели только они проделать комплекс физических упражнений и принять пищу — как прозвучал сигнал тревоги. Через час — они уже были в вертолетах…

Ужас всего произошедшего капрал понял только тогда, когда на горизонте показался Лондон — огромный город — миллионник, которому не видно ни конца ни края. Над центром города поднимался дым — этих, подпирающих на удивление голубое, до прозрачности голубое небо толстых дымных столбов было не один, не два — их было несколько десятков. Это не мог быть пожар — капрал уже достаточно прослужил в армии, чтобы сообразить — это могло быть только результатом либо чудовищного теракта, либо и того хуже — бомбового, артиллерийского или ракетного удара по городу.

— Кэп… Это что за дрянь то такая… Не иначе кто-то побаловался спичками — рядовой Гарри Оуэнс как всегда проявил остроумие, протиснувшись ближе к десантному люку Вестланда, где обзор был получше. Остальные не отрываясь, смотрели в иллюминаторы.

— Гарри… Сядь на место и заткнись — капралу было совершенно не до шуток, он понимал, что вляпались они здесь надолго и сейчас пытался сообразить где же они будут садиться, куда их ведут…

Сажать их собирались не где-нибудь, а в Хитроу, основном аэропорте Лондона. Беда уже пришла и туда — не садился и не взлетал ни один самолет, некоторые стояли прямо на рулежке, а один даже — в самом начале взлетно-посадочной полосы. К некоторым подогнали передвижные трапы — и унылые цепочки пассажиров тянулись к модерновым, сверкающим хромом и зеркалами здания международного терминала. В воздухе витало ощущение начинающейся катастрофы.

Вертолет начал тормозить, задирая нос — а потом пошел на посадку. Капрал с удивлением увидел, что сажают их не на бетонку — места на ней было совсем мало, самолеты стояли очень плотно, потому что аэропорт работал с нагрузкой едва ли не в полтора раза больше плановой — а на зеленку — разделительные зеленые газоны между полосами. Как и все газоны в Великобритании они были идеальны…

— На выход! Строиться!

— Командиры отделений, ко мне!

Старший по званию офицер, бригадир Роберт Дюваль был как всегда жесток и немногословен. Дождавшись, пока у вертолетов образуется некое подобие строя, а командиры отделений — в том числе и капрал Джордж Стеннис соберутся кругом около него, он начал говорить.

— Итак, джентльмены, довожу обстановку. Вопросов не задавайте, больше того что скажу — не знаю. По городу нанесен артиллерийский удар. Откуда, какими средствами — ничего это неизвестно. Я даже не знаю — есть ли у нас до сих пор правительство — потому что удар был нанесен по правительственным зданиям. Наша задача — выдвинуться в город и…

— Сэр, там…

Все повернулись — и замерли. По полю шла толпа — человек пятьсот, не меньше, она бушевала у самолетов, сметая летный персонал и немногочисленных полицейских. Да какое пятьсот — там тысяча человек, больше…

— Слушай мою команду! Отделениям построиться в цепь! Примкнуть штыки, но не обнажать! Выполнять!

Командиры отделений бросились к своим — выполнять команду. Ситуация все больше и больше начинала выходить из под контроля.

— Надеть каски и противогазы!

Есть подразделения, где в сумки для противогаза кладут паек, патроны, что угодно в общем — но не противогаз. Но у них с этим строго — если сумка для противогаза — то и лежать в ней должен противогаз. Бойцы выполняют редко подаваемую команду, противогаз пахнет сырой резиной, давит на лицо. Сквозь стекла почти ничего не видно.

— Батальон!!! — бригадир Дюваль махнул рукой, словно полководец из прошлого, призывая в атаку — за мной, шагом марш!

Строй держать было трудно — они шли через уставленное огромными, пузатыми пассажирскими лайнерами поле, четко печатая шаг по бетонке аэродрома. Толпа приближалась — армия против гражданских, хаос против порядка, власть против беспредела. Было видно, что это обычные люди — верней, они были обычными еще несколько часов назад. Вот бизнесмен в дорогом, светло-сером в темную полоску костюме, размахивающий дорогим, обшитым кожей, с посверкивающими на солнце металлическими уголками атташе-кейсе — рубашка порвала, галстук сбит, рот распялен в крике. Размахивай кейсом как секирой он пытается взять штурмом какой то трап. Высокопоставленный служащий какой нибудь компании по производству изделий из резины, возможно даже вице-президент. Очаровательная жена, двое или даже трое детей, которых он обожает, две дорогие машины, шикарный особняк с почти выплаченной закладной, небольшая яхта, возможно — дом или пентхаус на побережье. Еще утром он вел переговоры в каком нибудь дорогом отеле, может Бофорт Хаус или Дорсет, скорее всего — добился успеха. Еще пару часов назад он сидел в VIP зале аэропорта Хитроу и просматривал на ноутбуке электронную почту, выбирая среди бесчисленных commercials, посланий от подчиненных, приглашений на деловые встречи, посланий от любовницы действительно нужную для него информацию. А сейчас он прорывается к трапу Боинг 747, расталкивая людей локтями и щедро отвешивая удары своим кейсом в бессмысленной надежде прорваться в салон и улететь. Улететь куда угодно, прочь от этого вставшего в один миг смертельно опасным города, по которому залпами стреляет артиллерия, улететь в милый сердцу дом, прижать к себе детей — и все забыть, очнуться от дурного сна. Он еще не понял, не осознал — что безопасного места нет уже нигде…

Вот девушка — высокая, светленькая, в джинсовой куртке и брюках — измазанное в крови лицо, ужас в глазах — ее сбили с ног, она отползает от пихающейся, исходящей воем толпы, стараясь оказаться как можно дальше от этого страшного места. От восемнадцати до двадцати лет, скорее всего приехала по программе студенческого обмена, Англия представлялась ей совершенно очаровательным милым островом, с лошадьми, изумрудно-зелеными газонами и потрясающе приятными в общении джентльменами, с которым можно без страха позволить себе легкий, ни к чему не обязывающий флирт. За то время, пока она провела в Англии, она успела завести себе множество друзей и даже парня из местных, с которым и провела эту ночь — прощальную. Сегодня она приехала в аэропорт, чтобы лететь к себе на родину — она даже представить себе не могла, что здесь и сейчас начнется самая настоящая война. И когда объявили, что рейсы отменяются — все и на неопределенное время, а разъяренная толпа ринулась на штурм самолетов, ее просто увлекла за собой мутная, яростная волна безумия. И только когда кто-то ударил ее по голове — да так сильно, что она получила сотрясение мозга — только тогда она вдруг прозрела и поняла, что творится. И сейчас она, закрываясь руками о т бушующего в нескольких метрах кошмара, ползет по грязному бетону, искренне желая оказаться как можно дальше отсюда и не замечая надвигающейся на нее цепи британских солдат. Она еще жила в том, разумном и безопасном мире — и сейчас искренне не понимала, почему он разрушился подобно хрупкой фарфоровой вазе под ударом кузнечного молота.

Вот парень — довольно молодой, в белой рубашке — скорее всего сотрудник авиакомпании, героически пытающийся сдержать обезумевшую толпу и искренне понимающий, что это ему не под силу — это никому не под силу. Из бедной семьи — но родители положили все силы на то, чтобы дать сыну хорошее образование. Летная школа с отличием — и вот одна из крупнейших авиакомпаний мира, знаменитая PanAmerican берет его на работу — пока вторым пилотом, на испытательный срок — но руководство ясно дает понять — работай, старайся и лет через восемь-десять золотые крылышки капитана и командира воздушного судна тебе гарантированы. А может и раньше — в зависимости от того, как ты себя покажешь. Этот полет в Лондон всего лишь второй в его карьере — но он полон решимости отличиться. Пока капитан пил кофе, он читал какой-нибудь учебник по летному делу. Именно он услышал по связи срочное сообщение с диспетчерской вышки о том, что все полеты отменяются на неопределенное время. Он удивленно попросил повторить — но ему это подтвердили. Потом пришла и другая информация — слухи разносятся со скоростью молнии — что город Лондон находится под артиллерийским огнем. Возможно они с капитаном и другими членами экипажа посмеялись и решили, что это очередная газетная утка — и смеялись до тех пор, пока кто-то не выглянул в иллюминатор и не увидел, как обезумевшая толпа, прорвавшись на летное поле несется к самолету — к их самолету, потому что он стоял ближе всего к аэровокзалу. Рабочий трап — обычно пассажиры попадали в самолет через «гармошки», прямо из терминала — убрать конечно же не успели. Капитана, пытавшегося сдержать обезумевшую от страха толпу, просто смяли, ударили по голове — и сейчас он, последнее препятствие на пути толпы отбивался от летящих в него тычков и подручных предметов и пытался тащить окровавленного капитана вверх по трапу, в салон самолета — отчетливо понимая, что захлопнуть люк не успеет.

— Раз — два! Раз — два!

Стандартный шаг — как на плацу. Ты просто переставляешь ноги в такт бесхитростному ритму — и ни о чем не думаешь. Раз-два, раз-два. Словно толпа роботов — с зелеными лицами, со странными утолщениями там, где у нормального человека должен быть нос — мерно шагает, идет вперед, надвигается, держа строй. В руках у роботов — то ли оружие, то ли нет…

Когда два строй — верней даже не так, строй и человеческая толпа столкнулись — словно разряд прошел по ним. Капралу Стеннису сквозь мутные стеклышки противогаза мало что было видно, все что было впереди воспринималось им как месиво. Этакая огромная масса из протоплазмы, единая, не имеющая ни рук, ни ног ни головы. Бушующее человеческое море — и толкая зеленая плотина, сдерживающая его. Толпа нахлынула, капралу что-то увесисто прилетело по голове, но каска самортизировала удар. Мелькнуло искаженное в крике мужское лицо. И когда стало уже казаться что плотина вот — вот прорвется — толпа дрогнула. Побежала, оставляя на поле бесславно проигранного сражении раненых, брошенные и раздавленные десятками ног вещи, обувь…

— Батальон — стой!

Бригадир был где-то впереди, капрал его не видел, но команды слышал отчетливо.

— Снять противогазы! Медикам оказать помощь раненым! Молодцы!

Капрал снял противогаз — и почувствовал, как его не держат ноги…

 

Картинки из прошлого. 20 августа 1993 года. Голливуд

Его звали Хорхе Альварадо, и весь город был у его ног. По крайней мере, он искренне так считал. Мало кто мог сравниться в этом городе по могуществу с молодым Альварадо, да никто и не хотел сравниваться. Все понимали — что хотя он и вынужден рядиться в овечью шкуру — волчью натуру никуда не денешь. Да и смысла сравниваться не было — от денег Альварадо в этом городе кормились очень многие.

Его отец, Мануэль Альварадо, был главой самого могущественного в мире наркомафиозного объединения — Северного синдиката. Он не скрывался, наоборот — был депутатом мексиканского парламента, уважаемым гражданином и никто ничего не мог с ним сделать. Мануэль Альварадо умел находить язык со всеми — и с боливийцами, и с колумбийцами, и с местными отморозками. Кого то он покупал, кого то приказывал убить — в последнее время все реже и реже. Он, будучи закадычным другом американского посла, одновременно принимал у себя в роскошном поместье «Монтесито» командование корпуса стабилизации — и выделял огромные деньги «Освободительной армии» команданте Марокоса, с которой воевал этот корпус. Гибли мексиканцы и американцы, на улицах мексиканских городов происходили настоящие уличные бои, а на севере Мексики — сражения, с применением бронетехники, артиллерии и авиации — но Альварадо было все равно. Он ставил на всех лошадей стразу — и не мог проиграть. Его последним детищем, которое он пестовал в тайне, было «Движение 23-го мая» [23 мая 1846 года Мексика объявила войну САСШ, закончившуюся поражением и потерей огромных территорий] — опаснейшая террористическая организация, ставящая целью отторжение южных штатов САСШ от САСШ, северных штатов — от Мексики и создание на основе этих земель нового государства. Если этот план увенчается успехом — то у Альварадо должно было появиться новое государство. А дальше — чем черт не шутит — речь могла пойти и о создании ЦАСШ — центрально-американских соединенных штатов — единого государства, новой империи, не уступающей по влиянию никакой другой. Альварадо был уже не специалистом по отмыванию денег и транспортировке наркотиков через границу. Он уже был государственным и политическим деятелем.

Глупо было бы предполагать, что САСШ, в лице ее разведслужб не знали об этом — знали, конечно. Но — ничего не предпринимали. Во-первых потому, что все понимали — в безумной политической жизни Мексики Альварадо — единственный ее стержень, единственный человек, с которым можно хоть о чем то договориться — и эта договоренность не погибнет от пуль киллеров, и не сгорит в пламени очередного государственного переворота. Люди приходили и уходили — а Мигель Альварадо был вечен. Он был и правым, и левым и центристом — он был всем.

Во-вторых — потому что Альварадо обеспечивал относительно разумное развитие наркорынка — хотя это само по себе казалось безумием. Северный синдикат и DEA, [drugs enforcement agency — агентство по борьбе с наркотиками, существует и в нашем мире] основная американская спецслужба, существовали в некоем трогательном симбиозе, где каждый получал то, что хотел. Альварадо хотел, чтобы когда он занимается незаконными махинациями, правительственные органы смотрели в другую сторону — они смотрели. Альварадо хотел отмывать деньги в САСШ, вкладывая их в легальный бизнес — вкладывай ради бога. Альварадо хотел доставлять наркотики в САСШ большими транспортными самолетами, чтобы получалось дешевле- доставляй. Альварадо иногда хотел вытащить из тюрьмы оступившегося человека — вытаскивали. Но и сам Альварадо оказывал ценные услуги. Он регулировал спрос и предложение на рынке наркотиков, так чтобы они никогда не стоили дешево. Цена на них была в несколько раз выше, чем была бы при свободном рынке — и это само ограничивало потребление, не все могли позволить себе дозу. Он обеспечивал DEA работой — сам сообщал, где и когда пойдет очередная партия — чаще всего он так подставлял своих конкурентов или работающих в одиночку «дикарей» — чтобы можно было ее перехватить и красиво отчитаться перед журналистами. Он до разумных пределов сокращал потери «контингента стабилизации» — хотя бы тем, что не давал начаться гражданской войне. Его люди уничтожали анархистов и коммунистов, освобождая тем самым от грязной работы спецслужбы САСШ.

В третьих, Мануэль Альварадо был нескончаемым источником денег. Он сам очень многим платил в Вашингтоне, подконтрольные ему — через десятые руки, конечно — фирмы вносили щедрые пожертвования на предвыборные нужды. Если кто-то из детей сильных мира сего приобщался к наркотикам — достаточно было сказать Мануэлю Альварадо — и все! Больше ни один уличный пушер [толкач, розничный наркодилер] не осмеливался продавать такому человеку дозу. Альварадо был нужен Вашингтону — поэтому его и не трогали.

Вот так и работал семейный тандем отца и сына. Отец действовал в Мексике, руководя страной (по факту это было именно так) из своего поместья — а сын жил в Лос Анджелесе. Он, несмотря на относительную молодость, фактически возглавлял местную мексиканскую общину, он руководил конгломератом фирм, чьи связи простирались по всей САСШ. Он вкладывал деньги в кино и телевидение — и настолько этим увлекался, что на его визитной карточке было написано: независимый продюсер. Он старался жить по закону — в САСШ мексиканскую вольницу не понимали, ФБР работало очень эффективно. А сейчас он просто стоял с бокалом любимого мохито и смотрел на расстилающийся у его ног город. Который принадлежал ему.

— Мистер Альварадо…

Хорхе раздраженно повернулся на голос, посмевший отвлечь его от своих мыслей. Так и есть — Берт Васко, отвратительный карлик, обычная голливудская прилипала. Работал он сценаристом на одной из студий…

— Мистер Альварадо… На вашем месте я бы присмотрел за мисс Моникой…

Младший Альварадо так зыркнул, что Васко понял, что ему ничего не светит и счел за лучшее для себя свалить. А Хорхе раздраженно швырнул недопитый бокал в город, в зарево огней, и пошел вниз…

Вечеринка была в самом разгаре. Это значит — что многие уже успели нажраться на шару, двое актрис плавали в бассейне, в чем мать родила, сопровождая это занятие истошными визгами, а в углу тощий, одетый во все черное знаменитый режиссер трясущимися руками сворачивал в трубочку стодолларовую банкноту, жадно смотря на лежащее перед ним зеркальце. На этом зеркальце дожидались своего часа две дорожки белого порошка…

Но Альварадо не было дела ни до двух голых дур в бассейне, ни до наркомана-режиссера, ни до прочей пьющей, жрущей и орущей братии. Он неспешно, по хозяйски оглядел зал — и его взгляд остановился на потрясающе красивой брюнетке в нарочито скромном платье. В отличие от всех, она не веселилась — а разговаривала у бара с каким-то парнем, одетым во все черное. Хорхе напряг память, вспоминая, не видел ли он где этого парня до этого. Кажется лично не знакомы — но слухи про него ходили. Тоже, кажется продюсер из начинающих. Вот сука, на что нацелился…

Пройдя сквозь толпу как ледокол, Альварадо подошел к беседующей парочке, бесцеремонно схватил девушку за руку.

— Пойдем-ка… потолковать надо. А ты сиди, козел, я еще с тобой потолкую…

Расталкивая народ, он потащил свою протеже в туалет — и не заметил, что незнакомец в черном, поставив на стойку свой бокал — он так и не допил его за весь вечер — отправился следом…

— Это что же такое… Ты что делаешь, сучка… — Хорхе Альварадо швырнул девушку, которую тащил на пол, да так, что она пролетела чуть ли не до противоположной стены — ты что же думаешь о себе такое? Я тебя нашел, я в тебя вкладывал деньги… Ты что думаешь, что если ты найдешь кого другого — тебе светит Оскар? Да тебя даже в порно снимать не будут, если я прикажу! В этом городе один хозяин — я!

— Брось, Хорхе… Что ты так завелся. Господи, это обычный парень, я с ним просто поболтала. Ничего такого… — кривясь от боли, девушка пыталась как то урегулировать скандал.

— С этим козлом я еще отдельно разберусь!

— Так разберись! — прозвучало от двери….

Младший Альварадо резко повернулся — и не поверил своим глазам. Этот наглый поддонок посмел пойти за ними!

Он внимательно вгляделся в своего противника. Ростом с него, темные волосы, дорогой костюм, странная золотая заколка на галстуке с каким-то вензелем. Запоминались глаза — спокойные и холодные, цвета кобальта.

— Может и разберусь… — Хорхе Альварадо зловеще прищурился, подходя ближе — между прочим, я убил своими руками одиннадцать человек. А ты?

На самом деле, это было ложью. Хорхе Альварадо своими руками убил только одного человека — когда его посвящали в мужчины так, как это делали в мексиканской мафии. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, его отец привел его на конюшню. Там были боевики, самые приближенные к отцу, командиры отрядов и там был стоящий на коленях человек. Отец сказал, что этот человек предал его, а потом дал Хорхе нож и приказал перерезать стоящему на коленях человеку горло. Хорхе не осмелился ослушаться приказа отца, но при этом весь забрызгался кровью, и еще его вырвало — прямо там, под дружный гогот боевиков. Видя это, отец только покачал головой. После этого Хорхе Альварадо больше своими руками не убивал.

— Не знаю… — показал головой незнакомец, он говорил по-прежнему ровно и спокойно — думаю, человек двадцать. Может, и тридцать.

Несмотря на всю свою выдержку, Альварадо сделал шаг назад. Он почувствовал, что неизвестный не шутит.

— И знаешь, что… — продолжал незнакомец — у каждого из тех, кого я убил, было оружие. Автоматы, пулеметы, гранатометы — и все они стреляли в меня, потому что хотели меня убить. А ты если кого то и убил — так ты убивал бедолаг из засады, которые не могли тебе ответить. Не правда ли, чичо…

Этого Хорхе Альварадо уже перенести не мог. Опыт кричал ему: «Не связывайся!» — но он ударил. Ударил размашистым боксерским хуком, целя незнакомцу в лицо — но незнакомец плавным движением ушел в сторону, сделал короткое движение — и звезды вспыхнули перед глазами у младшего Альварадо…

Монике Джелли исполнилось всего двадцать четыре года — но она считалась кинокритиками самой вероятной претенденткой на Оскар в следующем году. Она была на восьмую часть француженкой — ее прадед и прабабушка были вынуждены бежать в Штаты после мировой войны, а в остальном чистой американкой, в чьем роду можно было найти людей, кто вел отсчет на этой земле еще от первых переселенцев, прибывших на Мейфлауэре. Если же судить по внешности — то французская кровь явно брала верх, тем более, что прадед Моники был французским аристократом и она имела право на аристократическую приставку «де» к своей фамилии. Правда, в Голливуде козырять этим было бы глупо — вот если бы у нее в родословной был знаменитый маньяк — это бы здесь точно оценили по достоинству.

В модельный бизнес она пришла в пятнадцать лет, выделяясь уже тогда гордым и независимым нравом. Модельный бизнес поначалу ей не нравился — просто надо было чем-то платить за учебу — а мечтала она быть, как ни странно хирургом. Потом — втянулась и хирургия отошла на задний план. Тем не менее — четыре курса престижного медицинского университета Хопкинса за плечами у нее было.

А в двадцать два года ее приметили продюсеры, предложив ей небольшую роль в молодежном сериале. Сериал прошел по телевизионным экранам с блеском — дорога в столицу мечты, в Голливуд была открыта.

С Альварадо она связалась, потому что в этом городе и вправду без него ничего не происходило. Верней, связалась не она сама — а ушлый и наглый еврей, ее агент, которого она имела глупость нанять. И подписала контракт — на совершенно невыгодных на себя условиях и на целых пять лет — попала в кабалу, можно сказать. Когда это поняла — попыталась освободиться — но было уже поздно. Ее просто предупредили, что бывает с теми, кто не выполняет договорных обязательств — темнокожий подросток с ножом в поисках десяти баксов на дозу и все кончено. Моника была умной девочкой и все хорошо поняла.

На незнакомца она обратила внимание сразу — запомнила его еще с предыдущей вечеринки. Ходили слухи, что у него много денег, по виду это действительно было так — но для Голливуда он был чрезмерно скромен. Он не нажирался дармовым шампанским, не нюхал наркотики, никого не лапал, не распускал сплетни, не показывал своей крутости. Он просто сидел, общался с людьми и иногда смотрел на нее. И тогда Моника решила — если гора не идет к Магомету… Что-то было в этом незнакомце — она не могла сама пока понять — что.

Говорил он тоже странно. В Голливуде давно был свой язык — дико исковерканный AmEnglish с вкраплениями из испанского, с нигерским и тюремным слэнгом плюс еще режиссерский жаргон. Нормальный человек мог это понять, только хорошо вдумавшись в смысл сказанного. Незнакомец же говорил на академически правильном английском с акцентом, который она определила как немецкий. Представился он как Ник — тоже странно для Голливуда, где считали, что чем необычнее имя — тем круче.

За то недолгое время, пока они общались, Моника успела понять, что незнакомец много путешествовал — точно был в России, в Германии и на востоке. России она боялась и не понимала, как и многие американцы, про Германию мало что знала. Возможно, служил — была какая-то… жесткость, свойственная военным. Но больше она ничего выведать не успела — какая то сволочь донесла Хорхе.

Того же, что произошло в туалете, она до сих пор не смогла осознать и понять. Она была готова к тому, что Хорхе ударит и унизит его — все равно он ей понравился, и потом бы она его нашла. Но вместо этого кулак Хорхе улетел в пустоту — а потом и сам Хорхе осел на пол с болезненным стоном. Все это произошло быстро — убийственно быстро.

Незнакомец, не обращая внимания на скорчившегося на полу мексиканца, переступил через него, подал руку лежащей на полу Монике. Та, уцепившись за нее, как утопающий за спасательный круг поднялась, подумав, что выглядит сейчас наверняка ужасно. С опаской взглянула на своего, лежащего навзничь на полу продюсера.

— Ты его убил?

— Вряд ли… Думаю, еще поживет…

Внезапно, Моника почувствовала, что он не боится. Просто не боится — и все. Альварадо боялись все, он был акулой среди пираний — а этот человек, в котором ее так привлекли его глаза — совершенно не боится.

— Знаешь… По моему нам надо сматываться… У тебя есть машина?

— Да, конечно… — держа ее за руку, незнакомец повел ее на выход из туалета — осторожнее, не наступи на это дерьмо…

Все, кто был в этот момент на вечеринке — когда они вышли из туалета, смотрели на них как на инопланетян.

— Синьор… Синьор Альварадо…

Синьор Хорхе Альварадо открыл глаза, попытался сфокусировать зрение. Что-то черное нависало над ним подобно глыбе…

— Что…

— Синьор… Синьор, что с вами…

Придя в себя младший Альварадо обнаружил рядом с собой Джоша — своего водителя-телохранителя. Здоровенная негритянская туша, килограммов под полтораста. Хорхе выбрал его потому, что Джош был не просто глуп — он был клинически глуп, и поэтому просто не мог предать. Он был настолько глуп — что служил мексиканцу, злейшему врагу негров. Достаточно сказать, что звать своего работодателя синьором он учился полгода. Ну и… выглядел он внушительно — полтораста килограммов мышц, покрытых толстым слоем плотного, непробиваемого жира. С собой он носил позолоченную раскладную дубинку и два пистолета Кольт, тоже позолоченных — когда это требовалось. Сейчас пистолетов у него не было — а дубинка была всегда при нем.

— Помоги мне встать, придурок… — просипел Хорхе.

Радостно улыбнувшись, Джош исполнил приказание — сам поставить хозяина на ноги он не догадался. На «придурка» он тоже давно не обижался — сам понимал, что это так и есть.

Хорхе встал на ноги, прислушался к своим ощущениям — и тут его вывернуло наизнанку, прямо себе под ноги. С утробным ревом он изрыгнул все съеденное раньше, заблевав при этом дорогие, эксклюзивной работы джинсы. Совсем как тогда, когда липкая кровь стекала с ножа, падала увесистыми багровыми каплями на ботинки, у ног извивался и страшно хрипел зарезанный им как свинья человек — а он извергал наружу весь свой завтрак под дружное ржание стоящих кругом около места казни людей. Как ни странно, после такого вот облегчения желудка полегчало и в голове…

— Что с вами сеньор?

— Где Моника?

— Мисс Моника недавно ушла…

— Куда?

— К стоянке, наверное.

— За ними! Бегом!!!

— Прошу…

Моника присмотрелась к машине незнакомца — сама она приехала на вечеринку с Хорхе, в его дорогом и выпендрежном лимузине, переделанном из Роллс-Ройса. В машинах она немного разбиралась — и понимала, что машина необычная. Германский, гоночный «Хорьх-Купе», двенадцать цилиндров под капотом, матово-черный цвет кузова. Нестандартная — с поджатой, гоночной подвеской. Тоже — совершенно не голливудская машина. Здесь предпочитали либо крикливые, ярких цветов Мазерати или Феррари, либо — огромные, в полквартала длиной лимузины. Немецкие машины здесь не жаловали — кроме разве что марки Порш — было не принято. А это…

— Откуда у тебя такая игрушка…

Ответить незнакомец не успел — сверху окликнули…

— Стоять! Стоять, я сказал…

Моника обернулась, посмотрела вверх. Попали…

От виллы, расположенной на сваях над самым обрывом, спуск к стоянке представлял собой извилистую тропинку, красиво выложенную камнем. И сейчас по ней, спотыкаясь и чуть не падая, бежал младший Альварадо — а за ним поспешал здоровенный, одетый в кожаную безрукавку на голое тело и драные джинсы двухметровый бычара-негр.

— Вот что… Я их задержу, а ты сматывайся… Я тебя потом найду…

— Зачем?

Моника вздрогнула — она ожидала любых слов — только не этих…

— Джош тебя покалечит. У него нет мозгов.

Незнакомец ничего не ответил — он осторожно отстранил Монику, сбросил пиджак и аккуратно положил его на капоте машины. Потом спокойно пошел навстречу колоритной парочке — запыхавшемуся молодому мексиканцу и громиле-негру…

— Ты что же… Самым крутым себя считаешь, пидор?

— Мало? — спокойно осведомился незнакомец.

Альварадо задохнулся от злости, но ничего сказать не успел — Джош решил в кой то веки раз проявить самостоятельность…

— Этот, синьор? — он отстранил Альварадо с дороги и вышел вперед — ну, иди сюда дорогой…

В стоящем на самом въезде на стоянку черном, длиннобазном фургоне с высокой крышей и эмблемами службы доставки UPS заметно оживились. Один из сидевших в нем мужчин отложил ночной бинокль, рука легла на цевье бесшумной снайперской винтовки.

— Мистер Малруни…. Кажется у «принца» серьезные проблемы.

Малруни, старший смены — высокий, сухопарый, с проседью в волосах, агент с огромным опытом работы, командированный сюда из Вашингтона — сейчас он отдыхал на кушетке, моментально пришел в себя, поднял бинокль…

— Внимание, вижу угрозу «принцу». Всем готовность один. Машина два, Джек, возьми этих двоих на прицел. Появится огнестрельное оружие — вали вглухую.

Вообще то, по правилам «валить» следовало уже сейчас. Или — по крайней мере вмешаться и задержать. Но охраняемый был русским, по слухам — бывшим офицером Русской армии — и агентам хотелось посмотреть на него в деле.

Особыми талантами к рукопашному бою Джош никогда не обладал — просто пер вперед как бульдозер и все. В драке он исповедовал принцип, сильно похожий на бразильскую футбольную стратегию — вы мне наваляете, сколько сможете, а я — сколько захочу. Навалять Джошу было непросто — выросший в нищем квартале, почти нечувствительный к боли, он дрался с детства, получил не менее восьми сотрясений мозга — от этого и был таким глупым. Тому, кто хотел бы попасть по его болевым точкам, сначала бы пришлось пробить броню из мышц и плотного жира, который по своим амортизирующим свойствам мало уступал мышцам. Да и вообще — свалить ста пятидесяти килограммового супертяжа мог свалить такой же супертяж — но не этот задохлик.

С хрустом разложилась в руке позолоченная пружинная дубинка — и Джош размахнулся от души, дубинка полетела по круговой траектории, целясь наглецу в голову. От первого удара незнакомец ушел — поразительно легко надо сказать, ушел, Джош даже не понял, почему он промахнулся. Не медля, он ударил обратным ходом, целясь на сей раз ниже, по корпусу — и тут незнакомец принял странную, дикую позу, чуть ли не перекрутился пополам, упираясь руками в асфальт, и выставив вверх ногу. Что произошло, Джош даже не понял — просто рука как то враз потеряла чувствительность, а дубинка вылетела из ослабевших пальцев, и влетела в салон ближайшего лимузина «Линкольн», с треском пробив стекло.

Негр остановился, с изумлением поднял руку к лицу — и убедился, что она по-прежнему у нее есть, но от локтя он ее совершенно не чувствует…

— Второй позицию занял! Есть цели! Первая ведет себя враждебно, «принц» держится. Вторая не проявляет себя. Запрашиваю разрешение уничтожить цель один.

— Красный свет! Продолжать наблюдение. При появлении огнестрельного оружия — огонь на поражение!

— Вас понял…

Сплюнув, снайпер Секретной службы, который уже успел откинуть широкий люк в крыше черного Шевроле Субурбана, второй машины охраны и занять позицию для ведения огня, пошевелил цевьем винтовки, красная точка в прицеле легла точно по центру затылка чернокожего громилы. В руках у него была сделанная по индивидуальному заказу, неавтоматическая снайперская винтовка с глушителем и с такого расстояния он мог попасть в любую клетку человеческого тела на выбор. Это так просто — палец ложится на спусковой крючок, легкое движение — и мозги черномазого придурка на асфальте. Несмотря на повсюду насаждаемую политкорректность, в правоохранительных органах САСШ она приживалась плохо — вот и сейчас снайпер совершенно не хотел поинтересоваться у бандита, достаточно ли ему мама уделяла внимания в детстве, и не рано ли его высадили на горшок. Вместо этого, он держал его под прицелом и искренне, до колик в животе хотел, чтобы он достал какую-нибудь игрушку из кармана, типа столь популярного среди бандитов «Сэтеди найт спешиал» [Сэтеди найт спешиал — специальный, для субботнего вечера, дешевый револьвер двадцать второго калибра, чаще всего марки Смит-Вессон очень популярный среди бандитов] — тогда он дожмет спуск и мозги этого урода разлетятся по всей стоянке. Во всем плохом есть что-то хорошее — по крайней мере, он узнает — есть ли у этого бычары мозги.

— Ты… Сукин сын…

Вообще, Джош говорил мало, процесс говорения ему большого удовольствия не доставлял — но сейчас он высказал все, что думает о противнике. И ринулся в атаку.

Атака кончилась худо. Наглец снова ушел от удара куда то вниз — он был подвижным как вода — и в следующую секунду Джошу показалось, что его в причинное место боднул бык. Он согнулся, зашипев от боли — а потом словно небо обрушилось ему на голову.

Хорхе Альварадо стоял в стороне, лишившись дара речи и наблюдая за поединком. И только когда тело чернокожего гиганта бессильно распласталось на грязном бетоне, ярость охватила его, захлестнула подобно приливу.

— Ты… Я… Я Хорхе Альварадо! Тебе не жить! С. а, тебе не жить!!!

Незнакомец просто смотрел на Хорхе Альварадо, стоящего в нескольких метрах от него и изрыгающего ругань вперемешку с угрозами. А потом он сплюнул себе под ноги, повернулся и ничего не говоря, направился к своей машине…

Ярость… Ярость заставляет людей совершать самые безумные поступки. Даже слабый духом человек может броситься на изрыгающий свинец пулемет — если в его душе горит пламя ярости…

Точно такая же ярость поднялась в душе молодого Альварадо — он впервые в жизни встретил противника, который его не просто публично унизил — он его ни во что ни ставил. Его, хозяина города…

Альварадо огляделся, увидел лежащий на земле камень… И подхватив его, ринулся вдогонку за уходящим к своей машине чужаком.

— Внимание, у Объекта два камень! Объект два пытается ударить «принца» камнем…

Не договорив, снайпер положил палец на спусковой крючок винтовки, прицелился. Для себя он наметил — как только объект будет на расстоянии удара камнем от «принца» — он выстрелит. И плевать, что потом придется отписываться…

Но когда снайпер уже потянул спусковой крючок винтовки, когда до выстрела осталось еще микронное усилие — обстановка резко изменилась. «Принц», человек, которого все охраняющие его агенты уже успели зауважать, вдруг сместился в сторону, пропуская мимо себя удар, развернулся, хлестким пинком придал второму бандиту дополнительное ускорение — и тот с истошным криком врезался в борт лимузина. Гулкий удар кости об металл был слышен даже здесь, в машине охраны…

— Жестко… — агент Малруни не удержался, чтобы прокомментировать свои впечатления в эфире, хотя это было непрофессионально — машина два — отправляетесь за «принцем», как только он отсюда уберется. А мы тут задержимся — и кое с кем потолкуем…

Черный «Хорьх-Купе» шел по серпантину жестко, гоночная подвеска передавала пассажирам все нюансы не совсем ровной дороги — зато скорость, с какой немаленькая машина преодолевала крутые виражи дороги была просто поразительной…

— О'кей… Давай, остановимся и поговорим — Моника пыталась прийти в себя от увиденного — вон там будет смотровая стоянка. Давай остановимся и поговорим.

Пожав плечами, незнакомец плавно сбросил скорость. Большое, с резкими, но обтекаемыми формами кузова купе послушно зарулило на небольшую площадку со смотровыми подзорными трубами — с него был прекрасно виден город. Приглушенный рокот мотора сменился едва слышным шепотом…

— О`кей… — Моника давно уже не сталкивалась с ситуацией, в которой она не знала, что говорить — это было круто. Как ты их так?

Она и в самом деле ничего подобного не видела. В Голливуде снимали много боевиков, в двух из них снималась и она. Один из них был про мастеров ниндзя — там герои прыгали выше дома, бегали по стенам и с истошными криками колотили друг друга почем зря. Только она то была актрисой и знала как ставятся подобные трюки — для этого фильма, к примеру, выстроили комнату, в виде куба двадцать на двадцать на десять, все грани которого изнутри были покрыты однотонной, зеленой краской с разметкой для компьютерной программы обработки изображений. Каскадеры летали на тросах такого же цвета, каждый удар репетировали чуть ли не по полдня, а потом кудесники из фирмы по компьютерной обработке киносцен накладывали нужный антураж в виде отдельно снятых пейзажей, совмещали обе эти картинки.

А тут никаких криков «банзай» и эффектных жестов — одно, максимум два движения — и человек, причем вдвое больший по размерам, лежит без сознания.

— Это сават.

— Что?

— Сават. Французское искусство рукопашного боя, его у вас здесь еще называют французский бокс, но это неправильно. Оно рождалось на парижских улицах, в реальных схватках и поэтому очень эффективно.

— Я никогда не видела, чтобы кто-то так врезал Джошу… А где ты научился этому?

— В армии.

— Где ты служил? Ты из… этих, ну, как снимают про них… морская пехота.

— Нет… — незнакомец улыбнулся — я служил в разведке воздушного десанта. Очень далеко отсюда, в Туркестане…

— Так ты…

— Да. Я русский. Ник — это сокращенное, здесь так принято. А так меня зовут Николай. Тебя это смущает?

— Да нет… А как ты здесь оказался?

— Просто приехал…

— А ты знаешь… ну, Хорхе…

— Слышал про него. Но чести быть представленным не имел.

Господи… Что за выражения…

— Послушай… Я снимаю пентхаус в центре. Ты можешь отвезти меня домой — а по дороге что-нибудь рассказать про Россию. Идет?

— Идет…

Хорхе Альварадо, младший из Альварадо уже второй раз за этот час пришел в себя — и не понял, что происходит. Он находился в… то ли очень тесном помещении, то ли фургоне, лежал на полу — и руки его были закованы в наручники. В машине было тепло, тихо, приглушенно бормотала рация. Пахло кофе и булочками…

— Поднимайся, поднимайся, мачо… Разлегся на полу как свинья.

Кто-то вцепился в воротник и поднял Хорхе, посадил его у стенки. Три человека, у каждого из которых на лице было написано «коп» смотрели на него с таким выражением лица, с каким уборщик смотрит на дерьмо посреди комнаты. Тошнило…

Как ни странно, поняв что это копы, Хорхе обрадовался. Он уже успел подумать, что это похищение — в Мексике людей похищали на каждом шагу, выкуп иногда составлял всего тысячу долларов — а похищенных часто убивали, чтобы те не могли опознать похитителей. Копы — значит, убивать не будут…

— Какого черта? Я Хорхе Альварадо, если вы меня сейчас не выпустите — завтра будете патрулировать улицы в самом дерьмовом районе. Я с мэром…

— Хамит… — равнодушно констатировал кто-то.

Плюха, прилетевшая из темноты, и влетевшая точно по уху, была не слишком сильной — но для Хорхе, который дважды терял сознание за последний час, достаточно было и этого — вспышка перед глазами и тьма…

Пришел он в себя довольно скоро — кто-то, стоя на корточках перед ним весьма невежливо хлопал его по щекам — а еще кто-то бубнил, оправдываясь: «Да не слишком сильно я его ударил, кто же знать то мог».

— Очнулся. Вот, молодец… Он очнулся, сэр…

— Свет.

Под потолком вспыхнула светодиодная люстра, осветила кузов — наличие аппаратуры, несколько мониторов делали его похожим на передвижную лабораторию. Хорхе зажмурился — от света было больно глазам.

— Значит, ты Хорхе Альварадо… — пожилой, седой мужчина в хорошем костюме присел рядом с ним — а я агент Гас Малруни. Глянь-ка…

Мужчина достал из кармана нечто, похожее на кожаный бумажник, отработанный сотнями повторений движением руки раскрыл его, показывая бляху.

— Секретная служба САСШ. Ты понимаешь, о чем идет речь — или твои мозги нуждаются в еще одной встряске?

— Какого хрена… Это не ваша юрисдикция…

Пожилой засмеялся…

— Какие мы слова знаем. Юрисдикция… Так вот, парень. Вопрос «какого хрена» надо было задавать до того, как ты в это дерьмо вляпался. А теперь сиди тихо и вникай в ситуацию…

— Я Хорхе Альварадо….

— И что с того, мистер Мокрая спина? [Мокрая спина — презрительное прозвище мексиканцев. Связано во первых с тяжелой работой, а во вторых — с тем, что нелегально они переправляются в САСШ по реке, соответственно замачивая при этом одежду] Марк, что мы записали на видео?

— Покушение на убийство первой степени, сэр, плюс сговор с целью убийства, хотя это могут и не доказать. От десяти до пожизненного по законам штата Калифорния.

— Так вот, парень. Это все останется между нами. Но если мы увидим тебя на расстоянии меньше ста метров от того парня, который только что ответил тебе такую добрую плюху — считай, что попал. Это дело имеет отношение к национальной безопасности. На следующий день ты уже будешь стоять перед федеральным судьей, а я позабочусь о том, чтобы тебе попался такой судья, который не выпустит твою задницу под залог — а засунет ее в одну камеру с ниггерами. Знаешь, что с тобой сделают ниггеры, когда узнают, что ты — сын Мануэля Альварадо?

Хорхе Альварадо это хорошо знал. Между мексиканскими и негритянскими бандами всегда шло жестокое соперничество, то и дело переходившее в кровавые бои. Негритянские банды в САСШ были более сплоченными и многочисленными — только в бандформировании «Семнадцатый район», охватившем всю территорию САСШ и имеющем отделения во всех пятидесяти штатах, состояло сто двадцать тысяч человек. Негры держали весь север и центральные районы САСШ, жестко контролировали всю преступность и пресекали любые попытки мексиканских эмиссаров выйти на розничный рынок наркотиков самостоятельно. В южных же штатах, где были сильные латиноамериканские общины, и где негров и мексиканцев было почти поровну, города делились по районам, за исключением Лос Анджелеса и некоторых других городов приграничья, которые контролировали мексиканские бандформирования полностью. Ненависть негры к мексиканцам испытывали звериную, могли убить просто так, за то что идешь по улице. А о том, что Альварадо является некоронованным королем Мексики, главари негритянских банд знали хорошо. Трудно даже вообразить, что могут сделать с сыном Альварадо, если он попадет в одну камеру с неграми.

— Кто этот парень?

— Этот вопрос тебе тоже стоило задать до того, как ты кинулся на него с камнем. Твоей глупой ослиной заднице не должно быть никакого дела до этого парня. Просто забудь про него и все, о'кей? Мы никому не скажем про то, что он с тобой сделал — и ты забудь. И про девушку — тоже забудь. Раз и навсегда, ты понял?

— Да сэр… — выдавил из себя некоронованный король города.

— Не слышу!

— Да, сэр.

— Вот и хорошо. Марк, проводи его. И сними наручники.

Проводы состояли в том, что некий Марк просто открыл дверь и придал Хорхе Альварадо ускорение солидным пинком под зад. Пробежав несколько метров по инерции, младший Альварадо приземлился на землю, сильно ободрав себе лицо. Сзади взревел мотор фургона, он даже не обернулся, чтоб посмотреть…

Когда шум мотора затих вдали, он с трудов встал, огляделся по сторонам. Внизу было шоссе, по которому ползла бесконечная огненная змея — а вверху светились огни и раздавались сумасшедшие визги. Вечеринка продолжалась своим чередом — увезли его совсем недалеко. Альварадо осторожно прикоснулся к своей пульсирующей болью голове — и чуть не взвыл. Это было уже слишком…

Пошатываясь, некоронованный король Лос Анджелеса пошел вверх, к стоянке, к свету и огням, искренне надеясь, что по дороге не встретится никто, кто бы смог увидеть его в таком состоянии.

 

22 июля 1996 года. Лондон, Великобритания. Несколько часов спустя…

— Ну и какого хрена?! — рядовой Гарри Оуэнс огляделся по сторонам.

— Что — какого хрена?

— Какого хрена мы сюда идем. Нам ведь даже карт ни хрена не выдали…

Командир отделения, капрал Стеннис в упор посмотрел на разговорчивого рядового. Если начиналась какая то буза — можно было ставить деньги на то, что здесь не обошлось без рядового Оуэнса.

— Мы не идем. Мы патрулируем. Потому что это приказ. Понял рядовой?!

— Так точно, сэр! — рядовой Оуэн понял, что для шуток сейчас — совсем не время.

Капрал Стеннис огляделся по сторонам. В чем-то рядовой Оуэнс прав. В процессе патрулирования они зашли на самую границу района, который им обозначили как зона патрулирования. С одной стороны и вовсе тянется забор — когда-то здесь были склады, к ним подходила железная дорога, и тут был портовый причал. В сотнях трех метров по левую руку лениво несла свои воды Темза, над головами пролетали вертолеты. Время было уже к вечеру — и капрал с ужасом ждал наступления ночи, когда бандиты и мародеры выберутся на улицу. Может получиться так, что даже стрелкового отделения будет мало.

За то время, пока он пробыл в городе — а его отделение вместе с остальными перебросили на улицы Лондона сразу после того, как удалось навести относительный порядок в аэропорту — капрал повидал всякое. Он видел, как люди лихорадочно запихивали в машины самое ценное, как суматошно паковали вещи и влезали в машины сами, чтобы сбежать из города. Он видел, как на улицах буквально на ровном месте, ни с того ни с сего начинались драки. Он видел запруженные автомобилями улицы. Один раз его отделению удалось предотвратить попытку вооруженного ограбления — хулиганистого вида негр наставил на пожилую леди нож. Негра задержали, довольно сильно помяли и капрал вызвал полицию, чтобы забрать этого недоноска. В ответ ему сообщили, что у полиции хватает проблем и без этого, раз они его поймали — то и разбираться надо тоже им. Делать было нечего — отобрав нож, негра отпустили, напоследок еще раз намяв ему бока — для профилактики.

Их не меняли, им не присылали полевую кухню — он связывался по рации с бригадиром, но в ответ получал только один приказ — продолжать патрулирование. Вот и все. Такое складывалось ощущение — что о них забыли.

Капрал огляделся по сторонам — и заметил на углу улицы круглый, желтого цвета киоск — разноцветье обложек бросалось отсюда в глаза.

— Рингер — за старшего! — бросил капрал — я сейчас.

На улице почти уже никого не было — только в одном месте он наткнулся на средних лет мужчину в пальто. Посмотрев на солдата с опаской, мужчина ускорил шаг…

Капрал в нерешительности обошел киоск. Журналы ему не были нужны, не были нужны и сегодняшние газеты. Ему нужна была карта — любая карта. Хоть для туристов, к которой можно было бы хоть как то привязаться и понять, где находится он и его отделение. Карты в армии были и очень хорошие — а вот карты Лондона не было. Ну не предусмотрели армейские картографы, что солдатам ее величества придется патрулировать Лондон. Наверное, карты были у полицейских. Вообще по идее было бы правильном если бы их разбили на мелкие группы и к каждой придали бы по полицейскому, знающему город и имеющему право производить аресты. Но все сегодня было через… одно место. Пятую точку.

Карта лежала под стеклом…

Боже… Что я делаю…

Для воспитанного, как и все британцы с детства, на уважении частной собственности, капралу была невыносима даже мысль о том, что он делает. Но и не сделать этого — тоже было нельзя…

Отцепив нож в ножнах, капрал со всей силы ударил по стеклу — и оно с противным треском провалилось внутрь — удар у капрала был сильным, поставленным. Убрав нож и воровато оглядевшись по сторонам, капрал осторожно сунул руку в зловеще поблескивающее острыми осколками отверстие, вытащил карту, стряхнул с нее осколки стекла. Вот теперь можно жить…

В конце концов, есть такое понятие как реквизиция…

С развернутой картой, он вернулся к своему отделению.

— Ну и где мы, ко всем чертям сейчас находимся? Кеннисфилд, посмотри на ближайшую табличку где написано, что это на улица.

Рядовой Стен Кеннисфилд, толковый, кстати, малый — передал свою винтовку кому-то, чтобы не таскать лишнюю тяжесть, побежал по улице, смотря на стены домов, потом вернулся.

— Оуэн-стрит, сэр. Дома с двадцать четвертого по тридцать восьмой.

— Ну и где мы, черт побери… — карта была довольно крупного масштаба, и капралу пришлось попотеть, прежде чем он сумел таки определить, где они находятся. От маршрута патрулирования они если и отклонились — то не слишком сильно…

— Капрал, сэр!

— Да? — повернулся Стеннис.

— Там дальше по улице, есть небольшой китайский ресторан на первом этаже. Все открыто, похоже его просто бросили. Все равно, мародеры его…

Капрал беспомощно огляделся по сторонам, посмотрел на рядового Кеннисфилда. Черт бы побрал этот бардак… Все равно — карту то он получается украл, да еще со взломом ларька.

— Черт бы все побрал… Отделение, за мной!

Ресторанчик и в самом деле оказался китайским — китайскую пищу почему то любили и в Британии и в САСШ. Может быть потому, что везде действовали общины китайских мигрантов, а самым простым и неприхотливым бизнесом был бизнес готовой еды. Эти эмигранты, бежавшие от японцев, судя по всему уже приподнялись, выделились из массы — собственный ресторанчик в арендованном, а может уже и выкупленном помещении на первом этаже. Пусть не самая престижная улица, пусть всего десять столиков в помещении и еще примерно столько же можно выставить на улицу — но уже что-то.

— Кенни, раз ты нас сюда привел — ты и командуй…

Рядовой Кеннисфилд оставил винтовку на столе, ловко перепрыгнул через низкую перегородку, отделяющую зал от кухни.

— Эй, Кенни, мне двойной гамбургер с сыром! — сострил кто-то.

— А с дерьмом не надо? — не остался в долгу рядовой — так, что тут нас на обед… Жареная утка с рисовым гарниром по рецепту генерала Цо. Кто желает?

— А разогреть?

— Никакие приборы не включать — скомандовал капрал, он уже опасался всего, в данном случае — утечки газа с кухни или чего-то в этом роде — мясо оно и есть мясо. Поедим и так.

Солдаты выстроились перед раздаточным столиком, в общий ряд ставил и капрал. Получив порцию утки, народ становился намного веселее. Отведал утки и капрал — обычная утка, вкус несколько непривычный — из-за специй, излишне острый, как и большинство китайской еды — но есть было можно. Только сейчас, пережевывая буквально горящие из-за перца на языке куски холодного мяса, капрал понял, насколько он голоден.

— Черт бы все побрал… Они что ее, кислотой поливали?

— Надо ее соевым соусом, лучше будет.

— По-моему эта утка сюда своим ходом из Китая пришла.

— Они специально столько перца кладут. У китайцев национальная кухня формировалась с учетом того, что им приходилось голодать — поэтому в пищу шло и испортившееся мясо. Для того, чтобы заглушить вкус гнилья, они и клали кучу перца.

— Да пошел ты со своими умствованиями, философ чертов!

— Интересно, это утка или кошка?

— А у китайцев и кошек едят. Есть такое блюдо — битва тигра с драконом. Оно делается из кошачьего и змеиного мяса.

— Слушай, заткнись, а… Знаток китайской кухни.

— Сэр? — рядовой первого класса Муни пробился к столу, за которым трапезничал капрал — нас вызывают…

Дожевав утиное мясо, капрал направился выходу — там на первом столике стояла рация. Про себя он подметил, что Муни заслуживает замечания — рацию всегда и везде следует располагать в наиболее безопасном месте, а не рядом со входом.

— Зулус три-шесть, это Отель-Дельта, как принимаете?

Отель-Дельта — таковы были позывные вертолета, на котором находился бригадир Дюваль. Сейчас он находился где-то над Лондоном.

— Отель Дельта это Зулус три-шесть, принимаю громко и отчетливо.

— Зулус три-шесть сообщите свое местонахождение.

Капрал оторвался от рации.

— Карту мне! Карту…

Карту сразу же подали, ругаясь про себя последними словами он развернул ее.

— Э… сэр. Это гражданская карта, здесь нет кодировки квадратов.

— Черт бы тебя побрал, Зулус. Докладывай как есть!

— Понял, Отель-Дельта. Мы на Оуэн-стрит, дом… тридцать два.

Пауза теперь возникла с той стороны — теперь бригадир Дюваль пытался соотнести информацию с той картой, которая была у него.

— Тебя понял Зулус три-шесть. Оставайтесь на месте. К вам направляется автомобиль с инспектором из четырнадцатого разведуправления. [Четырнадцатое разведуправление — управление по борьбе с терроризмом, занимается Северной Ирландией. Его привлекли только потому, что больше специалистов по борьбе с терроризмом в городе не было] Задачу поставит он. С момента его прибытия — переходите под его подчинение. Как поняли, Зулус три-шесть?

— Вас понял, Отель-дельта.

— Конец связи.

Капрал стащил с головы наушники, пытаясь понять, что бы это все значило…

— Внимание, отделение! Пять минут на то, чтобы проглотить то, что у вас во рту и на тарелках, привести себя в порядок и построиться на противоположной стороне улицы! Если кто-то что-то здесь забудет — будет драить потом толчки целый месяц! Время пошло!

Автомобиль — черный Ровер-600 появился на улице минут через десять. Как ему удалось пробиться через пробки — неизвестно. Хотя, возможно пробок к этому моменту было уже меньше — те, кто хотел немедленно уехать из города, это сделали. Через час после обстрела проехать по городу было невозможно даже с сиреной, сейчас немного схлынуло.

— Строиться!

Команда была подана излишне — никто из армейских офицеров не прибыл, видимо все были заняты делами. Ровер уехал, высадив одного человека — молодого на вид, среднего роста, в черном костюме и белой рубашке — стандартном чиновничьем наряде.

— Колин Уиддоуз… — он безошибочно определил старшего, протянул руку — МИ-5.

— Капрал Джордж Стеннис, полк Валлийских королевских стрелков. Переходим в ваше распоряжение, сэр…

— Как в сериале… [Уиддоуз, вдовы — довольно известный криминальный сериал для телевидения] — прошептал кто-то, причем довольно громко. Услышал это Уиддоуз или нет — неизвестно, но никак не отреагировал.

— Какие будут распоряжения, сэр? — повторил Стеннис.

— Немного меньше официальности. По расчетам, именно из вашего района велся огонь. Откуда-то отсюда.

— Что мы ищем, сэр?

— Не знаю. Вы военный, вам лучше знать. Пушку, миномет, ракетную установку. Паписты уже давно смылись, но она где то здесь, они ее бросили потому что она им больше не нужна. В последнее время вообще паписты часто бросают свое оружие, не то что раньше.

— Паписты, сэр?

— Католики. Боевики ИРА. Не бывали по ту сторону залива?

— Не приходилось, сэр.

— Все еще впереди. Сейчас там такая буча начнется… Хорошо. Как я понимаю, по левую руку от нас промзона, а по правую — жилые дома. Кто-нибудь видел что-нибудь подозрительное в этом районе во время патрулирования?

— Нет, сэр…

— Допустим. Вряд ли они стали бы прятаться в жилых районах — там много лишних глаз. А вот промзона — идеальный вариант. Ваши солдаты смогут перебраться через забор?

Капрал покровительственно усмехнулся.

— Думаю, что смогут, сэр. Отделение! Слушай мою команду…

Темнело — уже реально темнело, остаток светового дня пошел на минуты — а потом истерзанный разрывами город должна была накрыть ночь, скрыв его раны до следующего дня. Промзона оказалась большой, длинной и безмолвной — работать здесь уже не работали, а к сносу и постройке жилья еще не приступали. Экономическая ситуация в стране была не слишком хорошей и много строений коммерческого назначения пустовало. Капрал уже беспокоился, как сохранить управляемость отделения в ночное время. Контрразведчик держался рядом, брюки к своему костюму он уже безнадежно испортил, но держался бодро.

— Сэр… Сэр, кажется что-то есть.

Капрал узнал в рации голос Оуэна.

— Где ты.

— Левее от вас. У самой реки, рядом с ангарами. Тут грузовик, сэр…

— Оставайся на месте, мы идем к тебе.

— Скажите ему, чтобы не приближался к грузовику!

— Оуэн! Оуэн, слышишь меня! Оуэн, не приближайся к грузовику, не трогай его!

Конечно же Оуэн поступил по своему. Треклятый Оуэн, он так и не смог понять, что армия — это прежде всего дисциплина. Капрал уже выбегал из-за ангаров, света почти не было, здания и забор отбрасывали на вытоптанную землю черные тени — и он увидел, как рядовой лезет в грузовик. Конечно, ему захотелось узнать, что внутри.

— Назад!

— Ложись! — контрразведчик подножкой сбил капрала на землю и упал сам. Сделал он это правильно, но напрасно — на таком расстоянии ударная волна не щадит никого…

 

Лондон, Даунинг-стрит

Возвращались под вечер…

По какому-то недосмотру, в багажнике машины, относившейся к службе безопасности, не оказалось обычной полицейской мигалки — может, эта машина использовалась для слежки, может еще чего — как бы то ни было — пришлось поначалу тащиться в общем потоке. Только через тридцать километров они увидели полицейский ЛэндРовер, сэр Колин предъявил свое служебное удостоверение, коротко переговорил по рации с начальством констеблей — и оставшийся путь они проделали следом за завывающим сиреной джипом в яркой раскраске. Но и то — в дороге пришлось трудно.

Уже на подъезде к городу стали ясны масштабы катастрофы. Из города началось повальное бегство. Был всего лишь понедельник, начало трудовой недели — но никто не думал оставаться в разгромленном городе. Все выезды из города были забиты транспортом, машины шли в час по чайной ложке, многие были нагружены чем попало — вещи торчали с багажников, из открытых окон. Усталые, измотанные констебли уже и не пытались навести порядок, они просто пытались как можно быстрее пропустить эту массу машин, пропустить людей, бегущих из объятого ужасом города. На горизонте, над центральной частью города в небо, на удивление чистое и ясное сегодня, поднимались столбы черного дыма — горело сразу в нескольких местах.

Сэр Колин не выпускал из рук телефон — звонили то и дело. Должна была собираться КОБРА, [КОБРА — комитет безотлагательных решений, специальный консультативный орган при Правительстве ее Величества, собирающийся в чрезвычайных ситуациях. Такой орган существует и в нашем мире] но где ее собирать никто не знал — укрепленный бункер под зданием правительства на Даунинг Стрит десять был завален обломками здания, потому что первый удар пришелся как раз по резиденции премьер-министра. Все были в панике, в город перебрасывались вертолетами войска. Все, что было на данный момент ясно — обстрелян правительственный квартал, там серьезнейшие разрушения. Непонятно было даже — из чего стреляли и откуда. Премьер-министра, кажется, эвакуировали, про судьбу королевской семьи было известно точнее — в городе ее не было, они отдыхали в одном из шотландских замков.

Сэр Колин пытался руководить своим ведомством по телефону, отдавая глупые и бессмысленные указания, только вносящие сумятицу — а сэр Джеффри — ему никто не звонил, он был в отставке — просто сидел и наслаждался зрелищем. Делом рук своих…

На Даунинг Стрит десять они пробились, когда солнце совсем уже склонилось к закату. Сделать это было непросто, водители как будто взбесились, а армейские патрули и блокпосты, наспех расставляемые по городу, ситуацию не исправляли, а только усугубляли. Особенно худо было на окраинах — центр уже весь опустел, небоскребы Сити стояли мертвыми, патрули на перекрестках улиц — пешие, технику перебросить не успели, с автоматическими винтовками наизготовку — смотрелись по-настоящему жутко. Казалось, наэлектризован был сам воздух, он был заражен тем страхом, что излучали все — и те, кто уходил, и те, кто вынужден был оставаться. Город замер в ужасе…

Они видели все — руины, пожарные машины и машины скорой помощи, спасательную технику. В одном месте пришлось объезжать — дорогу перегородила воронка. Еще в одном они увидели раненый дом — рухнули этажи с первый по четвертый, целый подъезд. Сэра Колина уже трясло.

Припарковаться удалось в самом начале Даунинг Стрит — дальше проезда не было, пропускали только пожарные машины и машины скорой помощи. У самого края полицейского ограждения стояли два солдата с автоматами и один с пулеметом, левее, на самом тротуаре было припарковано несколько черных, правительственных машин — сверкающие черным лаком Даймлеры, явно прибывшие сюда недавно. Те машины, которые здесь были когда это случилось были покрыты тонким слоем пепла и кирпичной пыли…

— Колин…

Сэр Колин обернулся — и увидел сэра Кристиана Монтгомери. Он вышел из какого-то проулка — иначе подумать было нельзя, сэр Колин его до этого не видел. И сейчас, в сопровождении двух телохранителей — оба они в руках открыто держали автоматы на изготовку — спешил к ним.

— Вы-то откуда?

— Мы в Герефорде были. А вы?

— А мы… — сэр Кристиан остановился, перевел дух — а мы чудом там не легли. В канцелярии перепутали время, вот мы и…

Сэр Кристиан что-то говорил, но сэр Колин его уже не слышал — как будто у телевизора враз вырубило звук. Просто перед ним стоял человек и странно раскрывал рот, энергично размахивал руками. А сэр Колин просто смотрел на него. Потом он повернулся, посмотрел на стоящего рядом сэра Джеффри, поймал его взгляд — и сразу все понял.

И оцепенел от ужаса. Который сменила безумная, выжигающая все ярость…

— Ах ты…

Сэр Колин шагнул вперед, но больше ничего сделать не успел. Где-то вдалеке громыхнуло — глухо и отчетливо, как будто громыхнул далекий летний гром…

— Ложи-и-и-сь…

Один из охранников, выпустив из рук винтовку, прыгнул на сэра Кристиана, подминая его под собой, сбивая с ног и закрывая всем телом. Второй бросился вперед — все было как в замедленной съемке, как в кино — сбивая с ног сэра Колина и сэра Джеффи.

— Всем залечь за машины!!! Ложись!!!

Совсем над ухом разрывалась от крика рация, винтовка больно давила на спину — а сэр Колин лежал у самого тротуара и не мог понять, что это находится прямо у него перед глазами. Что-то странное, похожее на тряпку или что-то в этом роде. И только спустя несколько секунд понял, что это такое…

Это был окровавленный, присыпанный пылью человеческий палец…

— Пошли! Быстрее, надо уходить отсюда!!!

Охранники сориентировались в ситуации — взревел мотором Даймлер, водитель ухитрился развернуться почти на месте и подрулил к лежащим на проезжей части госминистрам. Первым в машину запихнули — по старшинству — сэра Кристиана, следом втолкнули сэра Джеффри. Сэр Колин почувствовал, как кто-то схватил его за шиворот и буквально зашвырнул в машину. Перед глазами крутился какой-то безумный калейдоскоп, сердце частило как сумасшедшее. Он лежал на чем-то или на ком то — и уже не мог адекватно воспринимать происходящее…

Кто-то тяжко ввалился на переднее пассажирское сидение. Хлопнула дверь.

— Пошли, пошли, пошли! Уходим! Давай, в аэропорт!!! Свяжись со штабом, у нас срочная эвакуация! Путь готовят вертолет!

Глухо взревел двенадцатицилиндровый двигатель…

 

Картинки из прошлого. 03 августа 1992 года. Бейрут, госпиталь Святого Петра

Начало конца… Или конец начала. Место, откуда начинался мой пусть по разоренному войной Бейруту — и куда волею судьбы я теперь вернулся…

Здание — страшное, слепое, обгоревшее. Баррикады, заваленный мебелью вход. Обгоревшая карета скорой помощи на пандусе у самого входа. Из каждого окна свисают, полощутся на ветру какие-то длинные белые тряпки — не простыни, не то полотенца. И заложники — выставленные к каждому окну, как живой жит. И страх — буквально волнами расползающийся от здания…

— Внимание, контроль по секторам! Докладывать по порядку номеров!

Докладываем — одна группа за другой. В этом месте собрали всех снайперов высокого класса, какие только есть, каких только можно здесь найти — нас около шестидесяти человек. Каждый держит свой сектор — это пять или шесть окон. Это нормально для снайперской поддержки атакующих в случае штурма — но совершенно недостаточно, если поставят задачу попытаться решить проблему одним снайперским залпом. Тут на каждое окно, в котором есть заложники нужно по три снайпера и корректировщику огня. Один из приемов ведения снайперского огня в ситуации с захватом заложников, когда террорист, выставив заложников живым щитом, ведет из-за них огонь: по команде корректировщика два снайпера стреляют над головами заложников, заложники от страха приседают или даже падают — третий снайпер снимает открывшегося террориста. Но для исполнения этого приема нужна именно команда — группа снайперов, привыкшая работать вместе и с надежным корректировщиком — синхронизация огня должна быть до долей секунды, а самая сложная задача — у третьего снайпера, он должен вообще быть виртуозом. Поразить открывшуюся на мгновение цель, не отвлекаясь на синхронный выстрел двух других снайперов и на движения заложников — задача предельно сложная. А у нас тут — сборная команда, люди и с флота и с армии, и с жандармерии, до этого многие друг друга и в лицо не видели, не то чтобы вместе стрелять. И захват заложников — массовый, там от семисот до полутора тысяч заложников в здании, плюс не меньше двухсот террористов — озверевших от крови, понимающих, что они проиграли и готовых на все. Никаких западников здесь нет — только экстремисты, ваххабиты, хизбаллаховцы, прочая мразь. С такой ситуацией вообще еще не сталкивался никто, нигде и никогда…

— Три-пять, у меня пулеметчик и два автоматчика, прикрытые заложниками. Держу пулеметчика, ситуация под контролем — когда настала моя очередь, доложился и я.

Держу — громко, конечно сказано. Пулеметчик поставил заложников — верней заложниц на стулья перед подоконником, так что линия огня полностью перекрыта. Верней, почти полностью — ствол то пулеметный торчит и можно предполагать, где сейчас находится башка самого пулеметчика. Но именно предполагать — а это для снайпера хуже рыбьего жира в большой дозе наутро. Нехорошо, в общем.

Остальные два гаврика поступили проще — подогнали заложниц к окнам и держат. Один высокий, голова так и мелькает, цель сложная, но уверен что сниму — процентов на девяносто пять. Со вторым сложнее — не лучше, чем с пулеметчиком…

Интересно, что думает штаб про все это дерьмо? Впрочем, наше дело маленькое, наше дело — стрелять. Если прикажут…

Тесная кабина большого десантного транспортера — здоровенная машина, высотой больше двух метров, амфибийная, может выходить прямо с десантного корабля и плыть до берега. Тусклый свет плафонов освещения, бубнящие наперебой рации, разложенные на коленях офицерские планшеты. Несколько офицеров — да какие офицеры, насмерть уставшие мужики в грязном камуфляже, с серыми лицами и воспаленными красными глазами. Четвертый день замирения…

— Количество террористов установили? — генерал Волгарь поднял голову, уставился на одного из офицеров, сидящих далеко от него, у самого десантного люка. Этот офицер, по званию майор, довольно молодой, моложе всех остальных, единственный у кого на носу были очки в золотой оправе, командовал технической разведкой.

— Здание просветили как могли, господин генерал. На этажах находятся двести шестьдесят террористов, плюс-минус пять человек. Заложников… к сожалению, тысяча двести человек, полная больница. Есть и лежачие больные и кого только нет. Что в подвале — одному Богу известно, технических средств просветить подвал у нас нет.

— Понятно… — генерал странно передернул плечами, будто пытаясь их размять — как и где они сконцентрированы?

— Равномерно по этажам, прикрывшись заложниками. Только одна лестница между этажами используется, остальные, скорее всего, заминированы.

— Профессионалы…

— Так точно. Мы предполагаем, что там сконцентрированы наиболее опасные экстремисты — это их экстренный путь отхода.

— Требования?

— Коридор для выхода в порт. Судно с командой из добровольцев. Часть заложников они возьмут собой. Запас хода судна — не менее восьми тысяч морских миль.

— Северная Индия?

— Она самая. Оттуда их уже не выдадут, даже без объяснения причин. По сути, идет необъявленная война, это скорее диверсанты, а не террористы.

— Диверсанты не воюют с мирняком.

— Оно так…

— Блокирование?

— Уже можно считать надежным, господин генерал. Вот здесь и здесь — десантники, по численности — две роты. С этой стороны — морская пехота и спецподразделения. До шестидесяти снайперов держат здание под прицелом. Выделили двенадцать единиц брони, больше нету. В городе оперативная обстановка очень сложная, даже то что есть — с мясом отрывали.

— Если они ночью пойдут всей толпой на прорыв — прорвутся.

— А смысл? — недоуменно пожал плечами офицер.

— Смысл! — генерал внезапно взорвался, все-таки усталость дала о себе знать — а какой вообще смысл во всем том дерьме, что здесь и сейчас происходит?! Они просто пришли и перебили полгорода, они просто входили в дома и убивали людей! Какой вообще к свиньям собачьим во всем этом смысл?!!!

Офицеры сидели молча…

— Извините. Продолжаем, господа… — справился с собой Волгарь — слушаю предложения. Любые, даже самые дикие…

— Дождемся ночи, используя приборы ночного видения, штурмуем…

— Отпадает… — твердо сказал штабной офицер, полковник Хмелько, единственный, кто держал на коленях не офицерский планшет, а раскрытый армейский ноутбук, неказистый, но прочный — слишком велики потери. Мы проанализировали этот вариант штурма. Все здание, по нашим предположениям заминировано минами и растяжками — снять их бесшумно все и ночью мы не сможем. Заложники и террористы рассредоточены по зданию, накрыть их разом, одновременно не удастся. При ночном штурме, по нашим предположения погибнут до пятидесяти процентов штурмующих и до семидесяти процентов заложников. Такие потери для нас неприемлемы.

— Газом? Может, их газом заглушить?

— И снова не получится. Как мы доставим газовые баллоны к зданию? Сколько газа потребуется, как его распространить одновременно по всему зданию. В здании разбиты все окна, газ будет постоянно улетучиваться. Нет, неприемлемо.

— Выпускаем… — сказал кто-то.

— Что? Громче!

— Выпускаем. На судно они с собой возьмут триста, ну, максимум четыреста человек. Дальше по обстановке — либо штурм колонны на подходе к порту, либо штурм судна военно-морским спецназом уже в море.

— Бред… — сказал кто-то — их нельзя выпускать из здания.

— Кто может предложить что-то лучше — насупился Волгарь — ну? Слушаю?

Молчание. Гробовое. Другие варианты не работают…

— Они разбегутся…

— А оцепление на что?

— Оцепление они могут пробить. Это их город, они все здесь знают.

— Почему до сих пор не пробили?

— Хорошо! — подвел итог Волгарь — вопрос: может или нет кто-то предложить что-то лучшее? Может?

— …

— Значит, работаем по предложенному плану. Хмельков, Шадрин, Балуев — через четыре, нет через три часа доложить план действий.

— Есть!

— На этом все.

Когда находишься в здании, осажденном спецназом, время течет по особенному. Медленно, как кисель. Как будто воздух приобретает особенную плотность, идешь по нему — как будто в прозрачной воде. Физически чувствуешь — как десятки глаз смотрят на тебя через прицелы. В этих взглядах нет ни злобы, ни жалости — люди, что по ту сторону прицела просто ждут команду. И думают, как лучше выполнить поставленную задачу.

— Муса…

— Ну?

— Ты уверен, что кяфиры не решатся на штурм? Ты точно уверен?

— Уверен. В конце концов, я сам служил у кяфиров и знаю порядок действий в такой ситуации. Для них жизнь из соплеменников важнее всего, они не могут согласиться на большие жертвы. Мы заминировали все что можно, заложники рассредоточены по зданию. Нет, они не решатся. Они попробуют нас выманить из здания и перехватить контроль над ситуацией. Возможно, они даже позволят нам сесть на судно и только потом начнут штурм. Мы все равно не сможем взять с собой много заложников — на этом они и сыграют.

— А те, кто пойдет с заложниками…

— Ты сам понимаешь. Мы должны сберечь себя. Погибнуть по-глупому, подставиться под пулю русских — это не доблесть, это глупость. Сделаем так, как я сказал…

— А нас не завалит тут?

— Не завалит. Стены крепкие. Ты помнишь, когда взрывать?

— Помню.

— Вот и все. Успокойся Джабраил, Аллах с нами…

— Аллах с нами брат. Ты мне за отца был. Я сделаю, как ты прикажешь.

— Вот и хорошо…

Тот, кого звали Муса — он был одним из немногих террористов, которые не снимали маску даже в самом начале, поправил ремень автомата, вышел из закутка на первом этаже — тут хранили уборщицы свой инвентарь. В последний раз надо было пройтись, поддержать своих бойцов — одно его присутствие вселит в их сердца доблесть, а в сердца кяфиров — страх. Многим уже через несколько часов придется беседовать с Аллахом, ой, многим… Муса предполагал, что русские согласятся на его условия часа через три — а через четыре часа все кончится. Для всех, но не для него…

Мусса неспешно шел по коридору, разглядывая все так, будто впервые все это видел. Застрявшие в рамах осколки стекла, изможденные, испуганные заложники жмущиеся к стенам, его боевики с автоматами и пулеметами. Разгромленные палаты, выщербленные пулями стены. И кровь… Крови было столько, что в некоторых местах ботинки противно липли к полу. Кровь была везде — на полу, на стенах, на том, что осталось из мебели. Пол был неровным, его не меняли уже давно — и на полу в каждой выемке была кровь.

— Аллах Акбар! — один из его бойцов, совсем молодой пацан, из местных, но руки у него были по локоть в крови, собственноручно вырезал семьи соседей — решился поприветствовать своего командира — мы победим!

— Мы уже победили… — сказал Муса — видишь кяфиров. Они там, но они боятся принять бой с воинами Аллаха! Мы уже победили…

— Аллах Акбар! — громыхнуло на этаже.

Муса вдруг почувствовал, что снайпер взял его на прицел. Именно почувствовал, он всегда чувствовал такие вещи, обладал какой то дьявольской интуицией. Он мог вычислить вооруженного человека в толпе, чувствовал заминированную машину, понимал, как человек относится к нему — враждебно, безразлично, дружелюбно. Он никогда не ошибался в таких вещах.

Муса оттолкнул одну из заложниц, нагло встал у окна, подставляя себя снайперам, окружившим здание. Пусть понервничают — приказа стрелять-то нет…

Насколько мне помнится, правила проведения такого рода операций предусматривают, что снайперы должны находиться у винтовки по двое и каждый час должна происходить смена — стрелок становится корректировщиком, корректировщик — стрелком. Ха! Даже чувство времени потерял, сколько уже сидим. Хорошо, что сижу в относительно комфорте — в том помещении, где я засел нашлась старомодная «двухэтажная» кровать, хромированная, правда без матраца, безо всего — сгорело все. Вот я на ней и устроился, на «первом этаже». Подстелить было нечего — так прямо на панцирной сетке и устроился — чем плохо? Немного хитрим — разбились по тройкам, пока один из снайперов наблюдает за всеми тремя секторами — двое отдыхают. Меняемся каждый час, мое дежурство — следующее, до него еще двадцать две минуты. А то и в самом деле — крыша поедет, в прицел пялиться…

Хорошо, хоть жратва пока есть. Из жратвы — только специальные армейские плитки, сильно похожие на лакомства, которыми торгуют на улицах на востоке. Белая масса, вкусом похожая на шоколад с перетертой начинкой — изюм, курага, орехи. По-хорошему, одной большой плитки, если нет особых нагрузок, хватает на целый день, а весит она — всего ничего. Да и в сортир, простите после нее не бегаешь. С водой тоже проблем нет — когда выдвигался на позицию, прихватил с собой баллон — чтобы надолго хватило.

Интересно, что они будут делать? На что они рассчитывают? На прощение им рассчитывать никак нельзя, слишком много крови на них. Может быть, на кого-то будет и амнистия — но точно не для этих. Прорываться из кольца? Ночью, все силы в кулак — и внезапным ударом — а зачем тогда они здесь скопились, в этой самой больнице? Должны тоже понимать — даже если они прорвут оцепление — далеко все равно не уйдут, путь отхода по городу идет, а в городе — и жандармы и десант и спецназ и морпехи и ополченцы, и техника боевая. Даже если разобьются на мелкие группы по три — пять человек — хорошо если пара групп сумеет выскочить.

Тогда на что же они рассчитывают? Сколько раз в училище твердили — если ты не понимаешь замыслов противника — это очень плохо. Остановись и подумай. Как следует подумай, иначе впереди тебя будет поджидать беда.

Есть какой-то козырь. Точно! Есть что-то такое, о чем знают они, на что они рассчитывают — и о чем не знаем мы. Этот козырь они готовятся использовать.

Но что это? Что???

— Мне командир нужен! Ни с кем кроме старшего разговаривать не буду!!! Назад, убью!!!

Офицер остановился — затем медленно попятился назад, не сводя взгляда с зияющего чернотой дверного проема.

— Я командир!

— Какой ты нах… командир! Если не приведешь командира — я тебя голову под ноги выкину! Хочешь?!

— Будет командир. Будет, не нервничай!

— А я и не нервничаю, начальник! Но все что сказал — сделаю, иншалла!!!

— Внимание всем «Стрелам». Первый направляется к зданию для переговоров! Первый направляется к зданию для переговоров! Огонь только по команде!

— Господин генерал, наденьте бронежилет.

Генерал Волгарь устало махнул рукой, машинально поправил берет.

— Захотят если грохнуть — все равно грохнут, хоть ты что делай. Рацию брать?

— Возьмите лучше это — один из офицеров протянул нечто, напоминающее обычный портсигар, серебряный — положите в карман. Через этот передатчик мы сможем слышать все переговоры.

— Добро. Объявите всем повышенную готовность, возможно переговоры — отвлекающий момент для прорыва.

— Господин генерал, мы не рекомендуем входить в здание, оставайтесь на улице.

Генерал обернулся, поискал глазами того, кто рекомендует. Так и есть — жандармерия.

— Рекомендовать ты дома будешь. Жене.

— Всем «Стрелам» — началось движение! Особое внимание!

Они сходились на маленьком пятачке бетонной площадки — как дуэлянты. Среднего роста, в засаленном камуфляже без знаков различия, с залихватски посаженным на голову беретом генерал русской армии и более высокий, крепкий, одетый в нечто, напоминающее униформу групп специального назначения полиции, террорист. Лицо его скрывала маска, сделанная из черной вязаной шапочки. Это была дуэль — но это была дуэль двадцать первого века, автоматы и у того и у другого дуэлянта были закинуты на спину, число секундантов каждого исчислялось сотнями, а вокруг был не хвойный лес — вокруг был выгоревший город и сожженные дотла остовы машин на стоянке. И ставкой в этой страшной дуэли была не только честь — на весах находились и жизни, десятки и даже сотни жизней заложников.

Не сговариваясь, они остановились в двенадцати шагах друг от друга — вполне подходящая дистанция, позволяет не кричать при разговоре — и в то же время не позволяет достать противника одним прыжком.

— Генерал Волгарь — коротко представился первый.

— Можете называть меня Муса.

— Вы русский? — генерал уловил отсутствие акцента.

— Нет. Вообще — неважно кто я, совершенно. Важны лишь мои требования.

— Каковы же они?

— Нам нужен свободный выход из города.

— Куда?

— В сторону порта. Там вы должны приготовить судно — достаточное для того, чтобы поместилось пятьсот человек, запас хода не менее семи тысяч морских миль. И никакого преследования — ни по воздуху, ни по воде, ни под водой. Предупреждаю сразу — у нас большое количество взрывчатки. Мы возьмем с собой заложников — примерно в соотношении один к одному. Если будет предпринята попытка штурма — мы взорвем заряды, которые установим на корабле и все отправимся к Аллаху. Таковы наши требования и они не предмет для торга.

Генерал уловил маленькую, едва заметную заминку, когда человек говорил об Аллахе. Да, так говорить он не привык, скорее всего — русский или воспитанный среди русских. Кто же он?

— У вас есть три часа для выполнения наших требований. Подходящее судно на акватории порта есть, его осталось лишь снарядить для похода и заправить. Если они не будут выполнены в срок — мы начнем расстрел заложников. Иншалла!

— Постойте. Может, вы выпустите часть заложников? Хотя бы тех, кому из-за отсутствия медицинского ухода грозит смерть?

— Нам всем грозит смерть. Вам, нам, всем. Умрет человек раньше — или позже — значит, такова воля Аллаха!

— Не вам решать, в чем она состоит!

— И не вам генерал! Все что здесь происходит — происходит только по воле Аллаха! Пусть мы уходим — но мы все равно вернемся, когда настанет срок. Эта земля никогда не станет частью Русни!

— Вы понимаете, что мы все равно найдем вас?

— Пусть так! — уже собирающийся уходить террорист повернулся — но тогда мы встретимся с вами на равных условиях, генерал!

— На равных? — усмехнулся генерал — ты этого не заслуживаешь. Ты не воин, ты бандит. Ты победитель женщин и лежащих в кроватях больных! Такой негодяй заслуживает веревки — а не смерти в бою.

Генерал рисковал — прежде всего собой. Но ему надо было проверить свои предположения.

— Лает тот, кто не может укусить — вяло отреагировал на оскорбления террорист, потом повернулся — и ушел.

Где то я его видел. Разрази гром — где то я его видел! Без маски — точно! Где?!

Размеченное рисками, обозначающими угловые минуты, перекрестье прицела легло точно на затылок террориста. Одно усилие пальца — чуть заметное — и мозги брызнут по всей стоянке, а сам он повалится на землю как марионетка, которой перерезали разом все нитки. Интересно он понимает то, что он всего лишь марионетка в этой игре?

Мы все — марионетки. Куклы в театре, где играют этот дьявольский спектакль, густо замешанный на боли и крови. Когда же конец?

— Нужно обеспечить коридор! Штурмовые группы вывести сюда и сюда! Вот здесь — дорога делает резкий поворот — можно действовать, колонна окажется разрезанной надвое. Они не смогут постоянно держать палец на кнопе инициирования взрывного устройства. Подать обычные тентованные грузовики. Штурм по команде — взрыву отвлекающих зарядов здесь и здесь. Штурмовые группы — в развалинах не то что они — в развалинах полк спрячется. Дальше — массированное использование светошумовых гранат и немедленный штурм по всей нитке колонны. Безусловно мы потеряем одну из машин, скорее всего даже две, а возможно три. Но потери будут приемлемыми. Самое главное — нам удастся разбить террористов на группы и решать каждую задачу с заложниками индивидуально.

— Если подать машины без тентов?

— Догадаются. Потребуют повесить.

— Какие будут использоваться светошумовые гранаты.

— Лучше всего — отстреливаемые из подствольных гранатометов. У нас и так немного бойцов, выводить кого-то из строя и давать ему отдельную задачу считаю нецелесообразным. В штурме должны принимать участие все.

— Эвакуация заложников?

— Сюда. Лежачих они явно оставят в больнице. Здесь рукой подать до армейского полевого госпиталя. Там нас уже ждут, они предупреждены.

— Снайперы?

— Слишком мала дистанция. Тут камнем докинешь. Лучше оставить на своих местах.

— Ты готов, Джабраил?

— Да, брат…

— Исправность цепи проверил?

— Исправность механизма инициации. Цепь сделана так, что если какой-то провод и порвется — на все остальные участки цепи это не повлияет. К тому же три провода ведут к каждой закладке из трех — соответственно достигается тройное резервирование. Сработает.

— Аллах с нами, брат.

— Да, Аллах с нами.

— Всем «Стрелам» — приготовиться! Началась эвакуация заложников! Огонь только по команде! Не стрелять без команды!

Свернув пластиковую обертку от шоколадной плитки, я швырнул ее в угол. В очередной раз проделал упражнения статической гимнастики — поочередно напрягая и расслабляя мышцы. Если ее не делать, эту гимнастику — тогда от лежания на позиции пролежни появятся…

Совсем недавно подогнали грузовики — целую колонну. До этого, несколько групп безоружных солдат как смогли, очистили стоянку перед больницей от остовов сожженных и расстрелянных машин — просто цепляли за тросы и оттаскивали на свои позиции десантными транспортерами. Потом пригнали эти АМО — машин тридцать, не меньше, самые разные, трех и четырехосные. Все выкрашены в пятнисто-зеленый камуфляж и, как я успел заметить — кузова не бронированные. У нас иногда ставят бронелисты под тент, почти незаметно — но тут этого не было. Машины становились рядами перед больницей, из них выскакивали водители и бежали на наши позиции.

Потом вышли несколько террористов — и почти полчаса осматривали машины — одну заведут, в другой в кузове что-то шарятся, ищут. Стрелять по ним никто и не думал. Безликие они — черная маска отнимает лицо, все становятся одинаковыми, уравненными кровью.

А потом пошли они…

Террористы выходили по одному — террорист-заложник, снова террорист и снова заложник. Они не торопились, не пытались закончить это все как можно быстрее. Некоторые террористы садились в кузова с заложниками, некоторые — занимали позиции для отражения нападения около машин, некоторые садились за руль.

Путь на Голгофу…

Вот женщина — лет пятидесяти в длинном, грязном больничном халате, спотыкаясь идет к машине. В спину ее подталкивает террорист — невысокий, в маске. Кажется, что он улыбается — хотя через маску это и не увидишь — а все равно так кажется.

Вот еще одна женщина — совсем молодая, лет двадцати, держит на руках крошечный сверок, оберегая его от всего мира — господи, даже из родильного не постеснялись брать. И снова за спиной — черная тень, человек в маске и с оружием…

— Всем внимание…

Я так и не понял — когда, с чего это началось. Посадка террористов в машины уже была почти закончена, координатор операции вышел на связь — не знаю, что он хотел сказать. Может, просто предупредить о начале движения. Может — все-таки кто-то что-то понял — и спешил предупредить. Но как бы то ни было — все. Было уже поздно. Я на мгновение отвлекся от происходящего на стоянке, прислушался к рации — и тут словно кулак великана со всех сил шибанул по зданию. Громыхнуло — так что аж потемнело в глазах, раздался странный, нечеловеческий стон, потом снова грохот. Здание рушилось, как карточный домик, все падало. Я схватился за спинку кровати, отпустив винтовку — и тут что-то рухнуло сверху, придавив всепоглощающим весом.

Потом была тьма…

Террористам удалось нас провести. Судя по всему сам план захвата госпиталя — именно этого госпиталя — был заранее хорошо продуман и отработан — это не было скороспелой импровизацией. Они заранее просчитали, где будут находиться штурмовые группы и силы оцепления и, используя подземные коммуникации, заложили туда взрывчатку — несколько зарядов. Проверять как следует развалины саперами было некогда. А потом, когда большая часть террористов вперемешку с заложниками, уже сидела в машинах, кто-то нажал на кнопку детонатора…

Спасла меня та самая кровать, двухъярусная, старинная, металлическая — еще то, что я находился на верхнем этаже. Когда подорвался заряд — дом как и все окружающие начал рушиться — и основной удар потолочной плиты приняла на себя эта самая кровать. Говорил же я — Полярная звезда надо мной горит.

При взрыве кто-то из террористов погиб, оставшиеся — они явно не знали о том, что произойдет — расстреляв заложников пошли на прорыв. Шли они, по сути, в никуда — чтобы вырваться из кольца им нужно было пройти весь город. Надеюсь что никто не прошел. Хотя быть уверенным в этом — нельзя.

Генерала Волгаря, стоявшего в момент взрыва на открытом месте похоронили с почестями. Как и многих других.

Так что не спрашивай, Тим — за что… Вам никогда не искупить то, что вы сделали. Каждый выгребает — по делам своим и все в этом мире — справедливо. В том числе — и это.

Безумие… Только так можно назвать то, что произошло в Лондоне. По мирному городу был открыт огонь, центр города лежит в руинах, количество жертв исчисляется тысячами. Это не просто террористический акт. Это варварское покушение на нашу страну, на наш образ жизни, на каждого из нас. Такое не должно оставаться безнаказанным.

«Гардиан»

Не вызывает сомнения, что произошедшее — дело рук ИРА, Ирландской Республиканской Армии. Должны ли мы задать вопрос правительству, как такое могло произойти, почему террористы, способные на такой варварский акт разгуливают на свободе? Да, должны! Но мы должны задать еще один вопрос — а кто помогает этим террористам? По мнению наших экспертов, в нападении на Лондон была использована мощная артиллерийская система. Кто дал ее в руки убийц? И что в их руках окажется в следующий раз? Атомная бомба?

«Дейли Телеграф»

Осознавая произошедшее, мы должны задать себе два вопроса и дать на них ясные и правдивые ответы. Первый вопрос — можем ли мы и дальше бороться с терроризмом поодиночке. Является ли проблема терроризма в одной стране проблемой только этой страны — или это проблема всего мирового сообщества. И второй вопрос — как наказывать те страны, которые тайно поддерживают террористические группы, дают им оружие, спонсируют их, вдохновляют на варварские акции, подобные той, что имела место в Лондоне.

«Форин Эффеарс», статья премьер-министра Великобритании

 

23 июля 1996 года. Балйское море. Яхта ЕИВ «Ливадия»

Небольшой катерок — это по местным меркам небольшой, восемнадцать метров — ходко шел по волнам, разрезая своим острым форштевнем густую пелену тумана. Слева тускло, с промежутком пару секунд мигали огни — ракетный фрегат «Нева» охранял покой императорской яхты. Сигналами они уже обменялись — иначе бы досюда катер просто не допустили бы. Условный сигал подтвердил — что к императорской яхте приближается не что-нибудь, а спущенный ночью на воду катер с той же яхты — его послали в Санкт Петербург за одним единственным пассажиром.

Государь ждал в кают-компании, одетый на сей раз в форму ВМФ, точнее — гвардейского экипажа. Лицо у него было серым от усталости. К вошедшему в кают-компанию человеку он даже не обернулся.

— Я весьма недоволен вами, господин Цакая — раздраженно сказал государь, комкая в руке какую-то бумагу — как изволите объяснить то, что произошло в Лондоне.

— Никак, Ваше величество…

— То есть? — повысил голос Государь — извольте объясниться.

— То есть, у меня нет никаких объяснений произошедшего. Потому что ни я ни мои люди, к произошедшему непричастны, а источников развединформации, которые могли бы сообщить о том, почему это произошло, у меня нет.

Государь еще какое то время смотрел на сплошную пелену тумана, окутывающую огромную яхту. Многие считали, что он в чем-то наивен, не стеснялись говорить об этом — но это было не так. Государь был прост, честен и прям, этим он отличался и от своего хитрого, надо сказать отца, который воспитывался еще в той, другой России, в которой надо было хитрить. Этим он отличался и от своего сына, наследника престола, достойного представителя нового поколения, где ценится «крутость». Он задал простой и прямой вопрос и получил на него ответ. Человек, с которого он спросил, был человеком одного с ним народа и одной веры, он работал с ним долгие годы, Цакая занимал ответственные должности еще тогда, когда был жив отец. И поэтому он не стал ничего переспрашивать, уточнять или подвергать сомнению. Нет — значит, нет. И все.

А потому император тяжко ступая по роскошному бухарскому ковру, которым была застелена каюта, прошел к бару, достал два пузатых стакана и темную бутылку без этикетки. Выдернул пробку, понюхал, щедро плеснул в бокалы маслянистую, тягучую, изысканно пахнущую жидкость. С двумя бокалами ни говоря, ни слова вернулся к столу, протянул один из них выдернутому из постели посреди ночи придворному…

— Не чокаясь — не сказал, а приказал он.

Выпили — коньяк был и вправду хорошим, не бил по голове дурманом, а мягко обволакивал… Выпили во помин невинно убиенных…

— Что произошло? Это могла быть самодеятельность?

— Нет — твердо сказал Цакая — такая операция не могла быть самодеятельностью. Это результат скоординированных усилий многих людей. Даже если предположить, что кто-то из наших обезумел — все равно он не смог бы это сделать так, чтобы я об этом не знал.

— Тогда что? Кто это мог сделать? У вас есть предположения?

Цакая отставил допитый бокал.

— Вы задаете вопрос, на который я не смогу ответить, Ваше величество… Тем более сейчас, когда я не занимаю никаких официальных должностей и не имею доступа к разведаппарату…

Государь молча слушал.

— Но кое-какие предположения у меня есть. Прежде всего, они основаны на открытых источниках информации — сейчас по горячим следам много чего наружу вывалилось… Да и с интернетом сейчас жить намного проще, никаких почти секретов не стало, открыл и ищи что тебе нужно. В общем, представления мои такие. Прежде всего — что могло произойти. В Интернете появились спутниковые снимки Лондона, того самого места, по которому пришелся удар. Сделаны они при помощи коммерческих спутниковых картографических систем. Сейчас этот район уже закрыт для коммерческих спутников — но сделано это поздно и информация успела разойтись. Удару подверглась прежде всего резиденция премьер-министра на Даунинг-стрит десять, дальше обстрел велся по всему центру, на первый взгляд без особой цели. Я не военный специалист, не офицер от артиллерии… но уже спросил у сведущих людей. Такого рода разрушения можно причинить пятью способами. Первый — закладка взрывных устройств или парковка заминированных автомобилей. Этот способ в данном случае отпадает почти со стопроцентной вероятностью. Картина разрушений такова, что воздействие производилось непосредственно на здания, а заложить тридцать взрывных устройств, так чтобы это не привлекло к себе внимание, чтобы сработали они одновременно — и это в центре столицы, в государстве где уже были взрывы заминированных автомобилей и где спецслужбы умеют с этим бороться… Исключено. В сети есть снимок уничтоженной резиденции премьер-министра, по словам того человека, с которым я проконсультировался, там взорвалось несколько десятков килограммов мощнейшей взрывчатки. Причем рвануло непосредственно в самом здании, если бы взорвался припаркованный рядом автомобиль — была бы воронка на проезжей части, и здание разрушено было бы по-другому — ударной волной с одной стороны — а тут оно будто изнутри взорвалось. Пронести на особо охраняемый объект несколько десятков килограммов взрывчатки, минуя все посты контроля — невозможно…

Вторая версия — это сброс бомб с самолета. Тоже маловероятно. Прежде всего потому, что для сброса такой бомбовой нагрузки нужен довольно большой самолет — армейский бомбардировщик или гражданский транспортник, способный нести нагрузку не менее трех тонн. Этот самолет — а он должен был бы сбрасывать бомбы с малой высоты — его бы увидели, были бы свидетели — а их нет. Ни одного. И потом, сами примененные боеприпасы крайне необычны. С самолета сбросили бы на порядок меньше бомб — но на порядок более мощных. И в то же время, примененные боеприпасы мощнее кассетных, да и кассетные ложатся сплошной полосой, а тут этого не видно.

Третья версия — использование ракет. Неуправляемых — или управляемых. Но тут возникает опять вопрос — для запуска тридцати ракет нужна армейская установка залпового огня. Это автомобиль с пакетом направляющих, незаметно он оказаться в городе не мог.

Четвертая версия — использование ствольной артиллерии. Опять — нужна пушка. Довольно громоздкое сооружение, его сложно спрятать, кроме того к пушке нужен целый расчет.

Пятая — самая вероятная — использование мощного миномета. Если так вдуматься миномет — идеальное партизанское оружие. Это всего лишь — труба, плита и тренога. И мины. Все это можно перевести раздельно, причем тайно, смонтировать и применить. Миномет может обслуживаться даже одним человеком, миномет бьет навесом, а не прямой наводкой, миномет просто навести на цель — всего лишь наклоном трубы. Такой прецедент уже был — помните, в середине семидесятых был прецедент. Раскрыли группу боевиков ИРА — они достали легкий, шестидесятимиллиметровый миномет, запас мин и собирались стрелять из кузова грузовика со снятым верхом. Боюсь, тут произошло то же самое — но с увеличенными на порядок масштабами.

Государь сел в кресло-качалку, покачал головой…

— Присаживайтесь… Знаете… Можно было бы конечно сказать — их наказал Господь за все творимое ими. Но такое не должно происходить ни с кем. И нигде. Более пятисот погибших…

— Устаревшие данные, Ваше величество. По последним — приближается к тысяче…

— Тысяча… — государь допил свой бокал — да простит им Господь…

— Мне это не нравится, Ваше величество…

— Что именно?

Цакая долго молчал перед тем, как начать говорить.

— Я пытался понять — кому и зачем это нужно. Да, это может быть нужно ИРА. Но Вы прекрасно знаете те рамки, которые мы им поставили. Если они хотят получать помощь оружием, они должны соблюдать определенные рамки поведения. Законные цели — это военнослужащие британской армии и британские правительственные служащие, никак не мирные жители. Да, помимо ИРА существует еще несколько группировок, сами боевики ИРА тоже допускают эксцессы — но это никак не эксцесс. Это — тщательно спланированная и подготовленная группой людей террористическая акция, ее проведение было бы невозможно без санкции Высшего совета ИРА. А Высший совет ИРА вряд ли бы одобрил такое, рискуя потерять нашу поддержку.

— А если все-таки одобрили…

— Если одобрили — тогда я сильно удивлюсь. Вторые, кому это нужно — это мы. Но мы этого не делали. И третья версия, самая страшная. Вы не обратили внимания на то, что тяжесть последствий мала для столь продуманной и технически подготовленной акции?

— Уж куда больше…

— Есть куда! Понедельник, одиннадцать часов дня! Первая же бомба попадает в особняк, где в это время должен быть премьер и члены кабинета. И? Премьер сейчас выступает по национальному телевидению с гневной речью. Королевская семья за сотни километров от Лондона. Все погибшие — либо гражданские, либо государственные служащие среднего или низшего ранга. Слишком легко отделалось правительство — при том, что удар был направлен именно на него.

Государь недоверчиво посмотрел на своего подданного.

— Вы хотите сказать, что это варварство совершили сами британцы? Зачем им это надо? Кто мог такое совершить?

— Зачем… Знаете, чего я больше всего боюсь. Думаю то, из чего стреляли тем или иным образом найдут. Или найдут тех, кто стрелял. И боюсь — либо то из чего стреляли, будет русским, либо те кто стрелял, будут как то связаны с нами. Сейчас идет первый этап спектакля, его цель — возбудить в людях ненависть. А скоро начнется второй — и его целью будет дать людям направление для этой ненависти. Я опасаюсь, что роль злодеев в этом спектакле отведена нам, Ваше величество.

Император встал, снова прошел к бару. Еще несколько лет назад, до Бейрута он не поверил бы в это. Просто не поверил бы и все. Сейчас — поверил. После Бейрута, после захвата атомной станции, после гибели целого города, который отстраивался до сих пор, все знали — нет такого кошмара, который не мог бы произойти.

— Что вы предлагаете?

— Свернуть операцию «Тайфун». Немедленно. Если кто-то попадется британцам — последствия будут страшные…

Государь вернулся от бара с бокалами. Обычно, он не позволял себе такое количество спиртного, тем более утром. Но сейчас был особый случай.

— Странно, но я думал о том же самом. Думаю, это вообще было ошибкой, что мы послали людей туда. Месть не приносит облегчения, не искореняет зло — она его приумножает. Да, отзывайте всех. И немедленно.

— Немедленно не получится. Если они просто скроются — это будет то же самое, что и разоблачение. На грамотный вывод каждого потребуется как минимум месяц — нужно все хорошо подготовить.

— Тогда готовьте. Но не тяните. Сегодня вечером я намерен вернуться в столицу, завтра будет расширенное заседание Чрезвычайного антитеррористического комитета. Я распоряжусь, чтобы стенограмму и материалы доставили вам.

— Не стоит, Ваше величество… — улыбнулся Цакая.

— Почему? — недоуменно поднял брови Государь.

— Я сам найду способ с ними ознакомиться. Пусть не так быстро — но найду. А если так распорядитесь вы… это так скажем… нарушит мое инкогнито. Пусть все так и продолжают думать, что Каха Несторович Цакая ловит рыбу и собирает грибы. Так будет лучше. Для всех.

 

Картинки из прошлого. Каффрия, долина Бекаа. Ночь на 02 июля 1992 года

— Внимание, минута до сброса!

— Всем приготовиться! Минута до сброса!

Два «Ястреба» шли, покачиваясь в воздушных потоках, с потушенными огнями, ориентируясь только по системам спутниковой навигации, прижимаясь к земле. В одном месте их обстреляли — но для ПЗРК высота была слишком маленькой, а от пулеметного огня они ушли, свернули в сторону, огненные трассы почти все прошли мимо. Только несколько шальных пуль визгнули по броне — и ушли в сторону. Ответного огня они открывать не стали. Так и шли — как при прорыве линии фронта, как над вражеской территорией. Только вот территория была своя.

Вертолет приподнял нос, гася скорость…

— Точка сброса!

— Точка сброса! — продублировал командир разведывательно-диверсионной группы специального назначения капитан Тихонов — пошли!

До земли метров семь, не больше — вертолетчики, конечно, подобрали более-менее подходящую площадку для штурмового десантирования, используя приборы ночного видения — но все равно опасно. Вертолеты замерли над землей….

Прыжок — словно в темную пропасть, внутри что-то обрывается, секунда свободного полета — и ноги привычно ударяются о землю, тело, пружиня, гасит энергию удара.

— Башкир — позицию занял! В секторе чисто!

— Толстяк…

Спецназовцы сыплются из машин как горох, каждая секунда висения вертолета вот так вот, неподвижно в нескольких метрах над землей — подарок гранатометчику — плюс демаскирует место высадки и сообщает противнику о самом факте высадки. Посадить себе на хвост преследователей сразу после десантирования группы — последнее дело…

— Десантирование завершено!

— Мы уходим. Удачи!

— И вам не кашлять. С нами Бог!

— За нами Россия!

Вертолеты уходят, надрывный вой турбин растворяется в ночи, гуляет по горным склонам. Два часа до рассвета. Шестнадцать человек остаются на земле — разбились на пары, залегли, стволы смотрят на все стороны света. Если кто-то был рядом, видел высадку — ему же хуже. Минута сменяется минутой, тишина постепенно возвращает утраченные ею владения.

Чисто…

— Построились!

Командир говорит приглушенно — на всякий случай. У каждого тактический переговорник, голос не услышишь и с нескольких шагов…

— Идем стандартным порядком, с головным и замыкающим дозором. Дистанция пять метров. Предел внимания, работаем только бесшумным оружием. При обнаружении противника — действовать по второму плану. Начать движение!

Действия группы отработаны до мелочей, каждый знает свое место, как в походном, так и в боевом порядке. Второй план — сначала доложить, только потом уничтожать. За исключением, конечно, случаев, когда встреча произошла внезапно и докладывать возможности нет. Это лучше, чем первый план — огонь на поражение без команды. Все-таки своя земля, хоть и временно захваченная врагом…

— Ну что? Надумал, сучонок…

И хлесткий удар сапогом по почкам. Сука, развязал бы — тогда б и посмотрели, что к чему.

Его не убили сразу — потому что простой смерти от пули за то, что он сделал, было мало. От тех, кто вошел в станицу в тот страшный день, в живых остался один из троих. Такое жестокое и эффективное сопротивление настолько обескуражило исламистов — что в станицу, посмотреть на захваченных казаков прибыл сам эмир Дадаи, региональный командир боевиков. С ним прибыло человек тридцать — его личная гвардия. Все — вооружены до зубов, даже два автомобиля с крупнокалиберными пулеметами. Сейчас в станице осталось человек десять — остальные прочесывали территорию на предмет поимки скрывающихся казаков. И, конечно сам эмир Дадаи.

Эмир Дадаи был человеком уже пожилым — и мудрым. Он был одним из немногих, кто помнил еще предыдущую войну — тогда его взяли живым и много лет он провел на русской каторге. Освободили его «царской милостью» — по восшествии на трон императора Александра Пятого, во время амнистии. Уже через несколько дней он был в британской Индии — каторга не сломила и не согнула его. Теперь он был эмиром — на первые роли он никогда не лез — в отличие от того же, страдающего нарциссизмом Бен Ладена, все стремившегося покрасоваться в телеэкране с очередным грозным заявлением — но и на последних никогда не был. Если можешь что-то сделать — делай, а не гавкай, подобно шакалу. Твои дела сами все скажут за тебя. Такого принципа в жизни придерживался эмир Дадаи — и жизнь он прожил, по меркам моджахеда долгую и славную…

За то время, пока эмир воевал с русскими, он успел их хорошо узнать. Русские словно представляли собой две разные нации. Кто-то — они жили в городах — представлял собой людей слабых, растленных комфортом, изнеженных — они могли и сдаться в плен и перейти на другую сторону. Таких он не раз похищал ради выкупа. Но были и другие — в основном в армии, среди казаков, выходцы из деревни. Они были жесткими и непреклонными, они готовы были остаться на верную смерть прикрывать отход своих товарищей, они не сдавались даже раненые, предпочитая смерть позору плена, и даже подрываясь, они старались забрать с собой на тот свет как можно больше воинов Аллаха. Эмир был образованным человеком, знал три языка, много читал — таких людей он мог сравнить только с японскими самураями.

Когда ему показали пацана — того самого, который изрешетил из пулемета британского инструктора и несколько воинов Аллаха — сначала он не понял, с кем имеет дело. Даже не поверил, что это — тот самый, что убил его людей. Судя по виду — это был городской пацан, он сразу не понял, что тот из казаков. Эмир любил ломать своих пленников — психологически, он считал, что просто убить врага недостаточно — если есть время и возможности — надо его унизить, растоптать, психологически сломать — и только потом убить. Сейчас — пока — у нег были и время и возможности — но пацан не ломался.

Эмир попробовал все что знал. Сам он играл роль «доброго», его люди — «злых». Они и били его, и имитировали повешение, и изнасиловали женщину из станицы у него на глазах — а он не ломался.

Последнее средство они испробовали под вечер. Вместе с пацаном удалось взять — еще живым — тяжелораненого казака. Вчера люди эмира сказали, пацану — что если тот не снимет крестик и не скажет слова, которые символизировали принятие ислама — они убьют того казака, который был захвачен с ним. Пацан отказался…

А сегодня — пора было уходить. Ничего еще понятно не было — но эмир своим звериным, отточенным каторгой и долгими годами подполья чутьем понял — дело проиграно. Что-то пошло не так — и пора уходить. Иначе русские замкнут кольцо — и им уже не вырваться. Уходить он собрался только с несколькими, особо приближенными к нему людьми, обрекая остальных на смерть…

Но прежде чем уйти — надо было что-то сделать с пацаном…

— Хватит! Хватит! Пошел вон, сын шакала!

Зайдя в сарай, в котором содержался юный пленник, эмир бранными словами прогнал своего подручного. Поднял стул, опрокинутый у дверцы, отряхнул его от пыли, неспешно сел. По сараю стреляли, несколько пуль проломили его стены — и утреннее солнце пронизывало его своими лучами. В воздухе неспешно плавали пылинки…

Эмир какое то время смотрел на прикованного бычьей цепью к стене пленника — потом встал со стула, подошел, посадил его у стены. Вытер белоснежным платком испачканные руки. Подвинул поближе стул.

— Для чего ты упираешься… — эмир прекрасно говорил по-русски — если ты хотел доказать мне, что являешься воином — ты мне это доказал. Мне нужны такие как ты воины — но на своей стороне. Прими ислам, стань моджахедом — и ты станешь хозяином этой земли. Ваше время прошло, это наша земля и мы не уйдем с нее — но нам нужны воины. Если честно, я даже не обижаюсь на тебя за тех шакалов, которых ты перестрелял. Ты можешь заменить их всех, эти тупые бараны сами полезли под пулемет. Но если ты не примешь ислам — я не смогу оставить тебя в живых, ведь тот, кто отвергает дават [Дават — предложение принять ислам] — тот оскорбляет Аллаха…

Пацан с трудом поднял голову…

— Ты можешь убить меня — но ты сам мертв. Просто не знаешь еще об этом…

И он расхохотался, выхаркивая кровь из переломанного рта. И что-то подсказало эмиру — что пацан прав. Словно кто-то — не иблис ли — подкравшись сзади, зашептал на ухо: ты уже мертв, ты уже мертв…

Ты уже мертв…

Отшвырнув стул, эмир в гневе вышел…

— Сколотите крест. Если он хочет остаться христианином — пусть и подохнет, как христианин!

Командир головного дозора внезапно остановился — по фронту явно работал крупнокалиберный пулемет. И работал на нем профессионал — не порол длинным очередями, расходуя боеприпасы и уродуя ствол — а стрелял короткими, экономными «тройками»: три-стоп, три-стоп. Точно также стрелял бы и он, доведись ему добраться до крупнокалиберного пулемета.

Поганое дело… Группа поднималась на террасный, заросший виноградниками холм. Уже рассвело. Пока они не были обнаружены — но если все-таки их обнаружат и начнут стрелять — сверху вниз — перестреляют как в тире, несмотря на всю подготовку. Скверное дело, однозначно…

Лейтенант показал знак «на землю» — и спецназовцы исчезли, растворились в пышной зелени виноградников…

— Шакал-Немому!

— На приеме!

— Опасность по фронту. Крупняк, визуально пока не наблюдаю!

— Принял!

— Скрытно выдвигаюсь вперед для доразведки!

— Добро!

Лейтенант огляделся — своих он различил — с нескольких метров! — только потому, что примерно знал где лежат. Молодцы…

— Вперед! И тихо!

— Внимание, наблюдаю цель! Внедорожник, на нем крупнокалиберный пулемет. До пяти объектов. В поле зрения двенадцать объектов! Ведут бой!

— Оставаться на месте, ждать основную группу!

— Принял!

В головном дозоре — два автоматчика и пулеметчик — на случай, если дело пойдет совсем уж хреново. В отличие от обычных мотострелковых частей и даже от десанта спецназ не пользуется стандартными автоматами. У обоих автоматчиков — бесшумные автоматы «Волк» калибра 9,6х45 — тяжелая пуля от снайперского патрона садится в стандартную автоматную гильзу с развальцованным дульцем. Каждый такой автомат по сути представляет собой гибрид автомата и снайперской винтовки ближнего боя — до трехсот метров баллистика прекрасная, шум от выстрела не громче хлопка в ладоши, а результат попадания тяжелой пули просто ужасающий — смерть или инвалидность, даже если и не задеты жизненно важные органы. Сейчас оба этих автоматчика ползли по террасам, скрытые пышной зеленой растительностью — чтобы накрыть противника одновременно с двух точек. Пулеметчик залег там, где они и вышли на гребень холма, чуть сдвинулся влево, осторожно, чтобы не нашуметь и не демаскироваться, начал выставлять перед собой валик из камней. Камни на террасах были разложены во множестве — ими укрывали землю, чтобы меньше испарялась драгоценная влага — да и просто виноградная лоза любила расти на каменистых почвах. А сзади уже подходила основная группа — предупрежденные головным дозором об опасности, они разбились на двойки и расходились широким клином — чтобы занять как можно более широко позиции по фронту и накрыть противника сосредоточенным огнем.

Террористы расположились ниже по холму, от спецназовцев их отделяло метров двести. И в самом деле — внедорожник «Егерь», явно угнанный. На нем наскоро приварен станок для ДШК — пулеметчик ведет огонь, высунувшись в люк на крыше. Еще чуть дальше — трещат выстрелы в винограднике, на противоположном склоне — там тоже суетятся террористы — по кому или по чему стреляют непонятно. И еще один внедорожник — тот куда дальше, до него — целый километр. И из него тоже ведется огонь в том же направлении…

Капитан Тихонов, позывной «Немой» занял позицию у самой дороги, прикрывшись небольшим холмиком — сюда сгребали лишнюю землю с террас. Примерился — в принципе, всех, кто у первого внедорожника может снять любой, до террористов если постараться — тоже любой дотянется — а вот до второго внедорожника…

Немой щелкнул пальцем по микрофону тактического переговорника, привлекая внимание…

— Немой — всем! Доложить о готовности!

Привычно зазвучали доклады — один за другим спецназовцы занимали позиции для ведения огня, располагаясь широким фронтом по самому верхнему этажу скальной террасы.

— Ближний к нам автомобиль обозначаю как «Большой-один», дальний — «Большой-два». Пешие стрелки — «Агрессоры». Кот, твой «Большой-два».

— Вас понял.

— Сделаешь?

— Без проблем. Они у меня на прицеле.

Кот, лейтенант Котенков происходил из семьи охотников-сибиряков. Возможно, в его роду были китайцы — при вполне русском телосложении он отличался монголоидным разрезом глаз и странными зрачками — как будто кошачьими, вертикальными. За то и Кот. Кот был уникумом — в учебном центре, где готовили снайперов, не столько инструкторы учили его — сколько он инструкторов…

— Принял. Немой-всем! Делаем по выстрелу Кота! Крот, Дух, Аист, Зверь, Башкир — выстрел плюс один, [Схема ведения огня. «Выстрел плюс один» — означает, что ты открываешь огонь через одну секунду после первого прозвучавшего выстрела по цели, указанной командиром. ] огонь по «Большому-один». Стерх — страхуешь их! Остальные — выстрел плюс пять. Кот, работай!

Снайпер открывает огонь не по команде — снайпер открывает огонь как только будет готов и как только сложатся благоприятные условия для выстрела. У снайпера нет и не может быть командира, снайпер всегда сам себе командир. Любая попытка покомандовать снайпером до добра не доводит.

Кот выстрелил на третьей секунде — эти три секунды ему понадобились для того, чтобы учесть все поправки — на расстояние, на ветер, на разницу высот, на атмосферное давление — Кот их учитывал по какому-то наитию. Вот и сейчас, прицелившись в воображаемую точку над головой пулеметчика второй машины, он плавно дожал спуск. Винтовка гулко грохнула — для стрельбы на такие расстояния глушитель неприменим — изображение в прицеле на какой-то момент размылось под воздействием отдачи. А когда картинка снова стала четкой — Кот увидел, как пулеметчик недвижно лежит на крыше машины, обнимая свое грозное оружие.

В отличие от тех террористов, что находились вдали — те, что были около первой машины, сразу поняли, что это был выстрел, и даже поняли, откуда примерно он был произведен. Пулеметчик начал разворачивать свое оружие — для того, чтобы вести огонь по снайперу ему нужно было развернуть свой пулемет не меньше, чем на сто восемьдесят градусов. Развернуть он успел только на тридцать — пуля Башкира попала точно в цель, голова взорвалась кровавым облаком. Часто захлопали еще четыре автомата, трое упали сразу, как подкошенные, заливая кровью придорожную пыль. Еще три секунды пожил четвертый — успел спрятаться от бесшумной смерти за машиной — но сглупил — на мгновение высунулся из-за борта машины, чтобы оценить обстановку. Две пули нашли и его…

Кот передернул затвор, прицелился. Вновь. Помощь Стерха с его мощным единым пулеметом не потребовалась…

— Кот — Немому. Большой-два умер.

— Большой один нейтрализован!

— Немой — всем! Свободная охота!

Винтовки и автоматы нацелились на человеческие фигурки вдалеке, на нижних террасах. Бухнула винтовка Кота…

В отличие от всех, Зверь не стал стрелять из своего штатного Волка — он придумал кое-кто получше. Закинув неудобный, длинный автомат за спину, он, вооружившись пистолетом, бросился к вооруженному пулеметом внедорожнику. Те пятеро, что были рядом с ним, были уже мертвы — но один Зверю не понравился, поэтому он его «проконтролировал» — выстрелил в голову. Уцепился за релинги на крыше, подскочил на багажник — и через две секунды был уже у пулемета…

Пулемет был замазан какой-то серой с красным жижей, воняло просто отвратительно — но он был исправен, и патронов в ленте оставалось больше половины. Спихнув в салон внедорожника труп пулеметчика, Зверь вытер липкие от крови рукоятки руками, руки наспех обтер об форму. Прицел был уже выставлен правильно, ему оставалось только развернуть пулемет. Там, вдалеке уже поняли, откуда примерно ведется огонь, больше половины уже лежали ничком на земле, окропляя ее кровью, кто-то стрелял, пытался сопротивляться, кто-то — пытался убежать. Зверь прицелился по пляшущему в зелени огоньку — ему показалось, что это пулемет — нажал на гашетку, отсек короткую очередь. Пулемет гулко рокотнул, заглушая все звуки боя, пули угодили точно в цель, огонек погас. Зверь перевел прицел своего «аппарата» на другую цель…

Оставалось террористам недолго. Последний не выдержал, вскочил, побежал — и сразу на нем скрестился огонь нескольких стволов. Непонятно, даже кто его убил — то ли Кот, желающий попрактиковаться по стрельбе по бегущей цели, то ли Зверь, пули которого едва не разорвали террориста пополам, то ли еще кто. Как бы то ни было — последний террорист упал на террасе — без руки, головы и нашпигованный свинцом. Разом стало тихо…

— Немой — всем. Доложить!

— Кот, норма, целей не вижу.

— Стерх, норма, никого не вижу…

Вот так. Минута боя — и все, с одной стороны ни одного даже легко раненого, с другой — полное уничтожение. Это и есть — работа спецназа.

— Немой-всем! Зверь, оставайся у пулемета, страхуй! Стерх и Кот — тоже. Остальные — рассредоточиться, начать прочесывание!

Больше всего при таком прочесывании спецназовца опасались змей — в прохладе виноградников их много, сползаются на прохладу, на воду. Обнаружить ее в зарослях сложно, некоторые твари даже взбираются на виноградную лозу, хватают прилетевших полакомиться виноградом птиц. И среди них попадаются такие поганые породы — типа гюрзы — которая при приближении человека не предупреждает шипением о своем присутствии и дает возможность разойтись — а нападает, чаще всего бесшумно. Пропустил змею, не умрешь — противозмеиная сыворотка у каждого в аптечке есть, и что делать при укусе каждый знает — но подставишь себя и группу. Глупо выйти из строя из-за какого то озверевшего шланга. Поэтому длинную хворостину в руки и предел внимания.

Один из террористов решил, что он очень хитрый — прикинулся мертвым и решил врезать из автомата, подпустив спецназовцев поближе. Но реакцию противника он недооценил. Дух и Толстяк выстрелили одновременно, почти не целясь — и все их пули попали в цель. Толстяку пуля угодила в бронежилет…

— Выходи, кто там есть! — заорал Немой — выходи, гранатами забросаю!

Молчание. Спецназовцы уже заняли позиции, готовые к открытию огня. И хотя цель находилась выше их и на первый взгляд была довольно «крепкой», пригодной для обороны — все равно, долго она не продержится…

— А ты кто есть то? — крикнули оттуда. Вроде, русский кричит…

— А тебе не один ли х…?! — разозлился Немой.

— Не один!

— Я русский офицер! Сдавайся, сейчас же!

Ситуация была довольно глупой, Тихонов это понимал. По сути, его группа сейчас находилась на захваченной террористами территории, имела четкую задачу на разведку мест сосредоточения боевиков, определение подходящих мест высадки десанта, уничтожение мелких групп террористов, координацию огня ВВС. Одним из условий выполнения данной задачи было скрытное передвижение, они даже военную форму сняли, чтобы не демаскироваться. А тут он стоит и орет на все окрестности, что он русский офицер…

— Я выхожу!

— Один выходи! Оружие брось!

Из-за укрепления — старого, но грамотно сделанного, на господствующей высоте, только минами и подавишь, вышел голый по пояс казак. Было видно, что он ранен и не раз — но двигался он довольно твердо и на раны внимания не обращал. В опущенной руке у него была штурмовая винтовка, то ли британская, то ли американская. Не наша.

— Какой же ты русский офицер? — недоверчиво сказал он, смотря на «прикид» Немого — единственного, который стоял открыто. Агрессивности впрочем, он не проявлял.

— Тебе что, офицерскую книжку предъявить?!

— Не надо… — казак скривился, как от боли — что же вы с. и так поздно пришли то….

— Как смогли, так и пришли! — огрызнулся Немой — давай, сюда подваливай. Бандиты еще есть поблизости?

Из-за зарослей лозы, всего метрах в тридцати поднялся еще один казак, держа в руках такую же винтовку. Все это время он держал Немого на прицеле…

— Видишь? — тот террорист, который особенно зверствовал, с запекшейся кровью раной через весь лоб, звали его Мустафа, с садистским удовольствием показал Сашке крепкий, хотя и криво сколоченный крест — то для тебя. Подохнешь, как ваш Бог подох, на кресте…

Ни Мустафа, ни любой другой террорист не знали и не хотели знать, что Иисус Христос — пророк Иса — четвертый пророк в Исламе, предшествующий пятому — Мохаммеду. Не знал он и того, что пророка Ису и мать его Мариам (святую деву Марию) обязан почитать каждый правоверный. Он просто пришел на чужую землю, пришел — чтобы грабить и убивать. А ислам… а что там ислам… Удобное оправдание.

За те дни, что он провел на этой земле, он пролил немало крови и принес немало горя. И Господь, видя все это, уже нахмурился. Зря говорят, что гнева Божьего приходится ждать очень долго. Иногда он быстр, как молния…

— Толстяк, Дух, Крест, Змей, Ворон, Док, Рысь — головная машина. Крест — за пулемет! Крот, Башкир, Кот, Зверь, Стерх, Турок, Шакал, Старый — замыкающая машина. Дистанция между машинами тридцать метров, скорость — по головной машине. Точка начала десантирования — первый дом станицы. Огонь по команде!

Машины прибрали как только могли, отчистили — благо только одна пуля попала в кузов машины, остальные все ушли в цель. Обе машины были просторными, большими, девятиместными — такими как предпочитают в армии, да и вообще на Руси, с ее то просторами. Для пулеметчиков собрали с трупов неиспачканную одежду — переодеться. Они будут за пулеметами, открыто — нельзя допустить, чтобы их опознали и открыли огонь на подходе. Для остальных это не было столь актуально — поди, рассмотри с дальнего расстояния кто в салоне едет.

Казаков осталось трое — всего трое из тех двенадцати, что были вначале. За ними охотились, гнали как зверей — но они сумели таки занять старое полевое укрепление и держали там оборону почти сутки.

От помощи они отказались наотрез, сказали что останутся здесь и похоронят своих. К властям они имели претензии — и Тихонов их понимал. Власть оставила их одних на несколько дней, без поддержки против озверевшей толпы исламских фанатиков. Их просто бросили здесь, на линии огня, по сути — за линией фронта.

Зачем Тихонов решил брать Каффрию? Он и сам не знал… Да, там были террористы, этот пункт был довольно удачно расположен — но стратегическим он не был. Может, Немой почувствовал, что он, лично он сам виноват перед этими мужиками — и самое малое, что он мог сделать — это отбить их родной дом и уничтожить засевших там боевиков. Строго говоря, это и нарушением приказа не было — в приказе предусматривалось уничтожение своими силами мелких групп террористов. В станице террористов должно было быть много — но ведь у них теперь два трофейных крупнокалиберных пулемета…

Машины шли довольно ходко, пофыркивая дизелями — почти новые, явно угнанные. Дорога была узкой, пыльной, большая часть этой пыли доставалась пулеметчикам, замотанным длинными полотнами материи так, что открытыми оставались только глаза — да и те были прикрыты похожими на мотоциклетные очками. Сидевший за рулем Толстяк гнал так, как позволяла дорога, замыкающая машина не отставала…

— Это наша земля! И те, кто поганит ее, те кто самим своим дыханием оскорбляют Аллаха — те подохнут как собаки! Аллаху Акбар!

— Аллаху Акбар!!! — в слитном порыве выдыхает пара десятков глоток.

— Аллаху Акбар!

— Аллаху Акбар!!!

— Аллаху Акбар!

— Аллаху Акбар!!!

Развлечения еще не были закончены — эмир Дадаи, найдя для себя импровизированную трибуну, выступал перед своим воинством. Чуть в стороне двое устанавливали крест с прибитым к нему русским щенком, туда же были согнаны уцелевшие русские — бабы и детишки, кто еще уцелел в этой кровавой резне. Были там и арабы — но немного, их кончали почти всегда сразу, обвиняя том, что они муртады и мунафики. По мнению террористов, если ты жил рядом с русским соседом и не зарезал его — ты мунафик, ты не идешь по пути Аллаха. Путь Аллаха они себе представляли именно так. Перед тем, как уходить, эмир Дадаи выберет самых достойных и разрешит им зарезать русских.

А пока эмир Дадаи обильно пересыпанными цитатами из Корана внушал мужество своему воинству, зажигательная речь прерывалась в нужных местах воплями «Аллаху Акбар!». Пыльные столбы приближались к деревне — но на них особо не обращали внимания. То возвращались те, кто охотился на оставшихся в живых казаков…

— Ас-салам… — слова террориста, находившегося на посту, на въезде в станицу застряли в горле, он вышел встречать своих, возвращающихся с охоты на казаков братьев, а вместо этого… А вместо этого на него смотрели незнакомые, но явно русские люди, одетые в странную, не похожую ни на военную ни на казачью форму одежду. Боевик попятился, срывая с плеча автомат — но успеть он не мог в любом случае. Сидевший за рулем Толстяк поднял пистолет с глушителем и дважды выстрелил, пули бросили террориста на землю. Хлопнули еще несколько приглушенных выстрелов — путь в станицу был открыт…

— И хотя мы сейчас уходим — все равно мы сюда еще вернемся. Эта земля, земля по которой ступала нога Пророка, никогда не будет принадлежать русским свиньям! Аллах…

Эмир прервался на полуслове. За спинами его моджахедов, собравшихся на площади, чтобы казнить русских был проулок, ведущий к выезду. Вот из него и вывалились на скорости, один за другим, два внедорожника. Тех самых, на которых часть братьев уехала охотиться за скрывающимися где-то в виноградниках казаками, точно тех же самых. И пулеметчики, что были за пулеметами — они тоже были похожи на его моджахедов — но именно похожи. Звериное чутье подсказало эмиру Дадаи, что это не моджахеды, что это — русские. Ствол пулемета на головной машине смотрел прямо на него, второй пулеметчик целился в еще ничего не понявших моджахедов, и сделать было уже ничего нельзя…

— Аллах Акбар!!! — истошно заорал эмир…

Прошло двадцать секунд — всего двадцать секунд. Много это или мало — двадцать секунд? Наверное — мало, это всего лишь досчитать до двадцати в быстром темпе. Но для скопившихся на площади террористов, внимающим словам своего эмира это было много. Для них в эти секунды закончилась их жизнь — быстро и страшно.

Эмира сбросило с трибуны первым — несколько пуль из крупнокалиберного пулемета прошли сквозь него, оставив в теле дыры величиной с кулак. Тот, кто только что говорил про русских свиней, лежал сейчас на иссушенной солнцем земле, и земля жадно впитывала его кровь…

Остальные умерли почти сразу же — спецназовцы ударили из нескольких стволов, террористы стояли кучно и удара в спину не ожидали. Несколько секунд пулеметного грохота, заглушающего частые хлопки крупнокалиберных автоматов — и на том месте, где стояли террористы, осталось лишь кровавое месиво. Выстрелить в ответ не успел ни один, они просто легли, где и стояли…

Командовать было не нужно — отстрелявшись, спецназовцы выскочили из машин, разбежались по углам площади, занимая примеченные укрытия. Еще пара десятков секунд — и у машин остался лишь командир, его телохранитель — в спецгруппе эта обязанность была сменной, сейчас ее исполнял Ворон — и двое пулеметчиков за пулеметами. Над раскаленными стволами пулеметов поднимался едва видимый дымок…

Сбившийся около трибуны мирняк — они еще толком не поняли, что произошло. Едкий запах сгоревшего пороха в сочетании с медным ароматом крови — запах бойни. И крест с распятым на нем человеком — простым человеком, не сыном Божьим. Крест под этим раскаленным, безжалостным небом, как и почти две тысячи лет тому назад…

Ни говоря ни слова, командир спецгруппы пошел к кресту, Ворон последовал за ним держа наготове автомат, оглядываясь по сторонам. От террористов подлянки ожидать не приходилось — два обычных пулемета и крупнокалиберный славно пропололи всю эту заразу с поля. Но вокруг них была целая станица — мало ли кто прячется в домах. Поэтому, Ворон прикрывал своего командира от наиболее вероятного направления огня — своим телом.

У креста Немой остановился на мгновение, посмотрел снизу вверх, на распятого на кресте пацана — словно желая запечатлеть в памяти это страшное зрелище…

— Помоги… — бросил он.

Немой взялся за крест руками, Ворон ударом ноги сломал перекладину внизу. Вместе, они осторожно опустили крест на землю.

— Суки…

По привычке, Немой осторожно прикоснулся к шее, там где у человека проходит артерия — и с изумлением почувствовал едва уловимую пульсацию.

— Ворон! Дока сюда — мухой! Кажется, жив еще!

 

Картинки из прошлого. 11 августа 1995 года. Стрельбище Императорского стрелкового общества. Колпино, близ Санкт Петербурга

Небольшой — по меркам представительского класса машин — темно-серый Даймлер, довольно лихо заехал на огражденную подстриженным кустарником стоянку, затормозил, выбросив из под колес порцию щебня. Какое то время он так и стоял — будто водитель приехал сюда — и не знает, что делать дальше. Потом — со стороны водителя открылась дверь и на стоянку выбрался человек — высокий, лет сорока на вид, идеальная прическа, аккуратно подстриженные небольшие усики, дорогой костюм. От этого человека буквально веяло довольством и уверенностью высшего среднего класса. Если бы кто встретил его на улице — то предположил бы, что это директор молодого, но подающего надежды и быстро идущего в гору общества на паях, выпускающего какие-нибудь совершенно очаровательные зубные щетки или дорогую мебель. Но это была всего лишь маска — одна из многих. Раньше, когда этот человек занимался оперативной работой, его вовсе звали «Хамелеон».

Несмотря на моложавый вид, в прошлом году этот человек отметил свое пятидесятилетие. Работал он под прикрытием в англоязычных странах — Британия, САСШ, восемь лет прожил в Лондоне, где приобрел светский лоск и отточил до блеска свое знание английского. Английский он не просто знал — он умел имитировать с десяток акцентов, мог прикинуться и «кокни» и уроженцем Уэльса, и шотландцем и выходцем из Индии, родившимся там, но остающимся англичанином до мозга костей. Настоящее имя этого было Владимир Ковач, и по национальности он был на три четверти русским, а на оставшуюся — сербом — его дед бежал из Сербии от резни и так и остался в России. Сейчас он возглавлял подвизавшийся под крышей ГРУ ГШ «Комитет Ковача», занимающийся разведкой против Великобритании, используя агентуру, которую удалось завербовать во время Бейрутского кризиса, а также и новую. Комитет был небольшой — но весьма эффективной структурой, во многом его успехи в разведработе базировались на отсутствии бюрократии и том, что сам Ковач долго жил в Великобритании и знал ее как свои пять пальцев.

Сейчас Ковач достал с заднего сидения зонт — не складной, автоматический, как ныне модно — а солидный, едва ли не метровый зонт ручного раскрывания, с ручкой из дорогих пород дерева — настоящий зонт для настоящего джентльмена. Озабоченно посмотрел на небо — погода была совсем британская — все небо затянуто тучами, с утра поморосил дождь и перестал — но вот-вот снова пойдет, зонт нужен. А если не пойдет дождь — так как трость сойдет. С этой мыслью Ковач запер машину и направился к выходу со стоянки — гаревая дорожка вела к зданию администрации, к трибунам и к стрелковым полям, откуда не прекращался раскатистый треск выстрелов…

Слушая все это, Ковач поморщился. Как истый англоман он обожал охоту на птицу с классическим двуствольным ружьем — горизонталкой и показывал неплохие результаты в спортинге. Он даже пристрастился к такой, истинно британской забаве, как охота на кабана с револьвером крупного калибра. Ковач несколько раз устраивал такие охоты в России, приводя в ужас егерей в угодьях — русский то кабан покрепче британского будет, его не всякая винтовочная пуля возьмет, а клыки у доброго кабана — хуже ножа, пропорет до смерти. Нынешнее же повальное увлечение русских пулевой стрельбой, всецело поддерживаемое армией и Императорским стрелковым обществом, приводило его в уныние…

Ну что, скажите в этом такого? Ведь охота — это прежде всего общение, круг друзей — неспешно идешь с ними по полю и в промежутках между выстрелами ведешь светскую беседу. А потом егеря красиво выкладывают твою добычу на поле, и ты подсчитываешь ее, а самых красивых птиц отдаешь таксидермисту. Потом через неделю приходишь к нему в контору — и твой трофей ждет тебя на подставке из дорогих пород дерева с медной табличкой, указывающей кто и как добыл эту птицу. Не стыдно и в гостиной повестить. А тут? Лежишь на земле, целишься, ждешь подходящего ветра, тыкаешь клавишами в баллистический калькулятор или высчитываешь поправки в уме. И все — один, наедине сам с собой, в полной сосредоточенности. Разве это отдых — это тяжелая работа…

Так, поглощенный собственными мыслями, Ковач и не заметил, как дошел до сторожки смотрителя. Пожилой, с шикарными усами смотритель пересчитал высыпанные на прилавок серебряные монеты, звякнул кассовым аппаратом…

— Господин Котовский уже здесь?

— Приехали-с… Двадцать минут назад. Трубу изволите?

— Давайте.

Смотритель порылся под прилавком и выложил довольно длинную раскладную трубу, подобную тем, какими пользуются астрономы — любители.

— Господин Котовский на тысячеметровом стрельбище, это налево и до конца, ваше благородие. Если желаете — ценные вещи можно положить в сейф, всего двадцать копеек.

— Нет, благодарю…

Стрельбище было одним из элитных — хорошо оборудованных, с трибунами для зрителей, с VIP ложами, с рестораном. На стрельбище было сто стрелковых мест, в том числе восемь — на самой сложной, тысячеметровой отметке. Тысяча метров — для этого и выдавали подзорные трубы, другим способом результаты стрельбы не разглядеть.

Вообще, стрелковый спорт в России активно развивался, и покровительствовал ему сам ЕИВ, хотя большим любителем пострелять он не был. Земли для строительства стрельбищ предоставлялись государством бесплатно, стрелять учили с гимназии. Бытовала поговорка — «стыдно быть русским и плохо стрелять». Помогало и министерство обороны — его стрельбища в опр6еделенные дни были открыты для всех желающих. Особое внимание уделялось «неолимпийским» видами — стрельбе из нарезного оружия на триста, семьсот и тысячу метров, а также «практической стрельбе».

Удивительного в этом ничего не было. Российская империя имела очень небольшую для такой численности населения армию — два миллиона человек при общей численности населения, перевалившей за миллиард. Обязательной воинской повинности для большей части граждан не было, поэтому большое значение приобретала подготовка мобилизационного ресурса на случай большой войны. Каждый год Императорское стрелковое общество готовило тысячи и десятки тысяч снайперов, и пусть они не служили в армии — но защитить свой дом в случае чего вполне были способны.

Тот, кто пригласил Ковача на это стрельбище сидел в VIP ложе совсем рядом с тысячеметровой директрисой. Несмотря на мерзкую погоду плаща на нем не было, не было у него и зонта — светлый летний костюм, в котором он ходил целый год, и зимой и летом, аккуратная бородка клинышком, с проседью, очки-пенсне. Типичный чеховский герой — интеллигент, учитель или земский врач.

Сейчас этот самый врач сидел в удобном кресле — несколько необычном, потому что справа к нему была приделана специальная подставка для подзорной трубы. Не отрываясь, этот человек смотрел куда то на стрельбище — это зрелище поглощало его полностью, Ковача он даже и не заметил.

Статский советник Владимир Дмитриевич Ковач подошел ближе, подтащил такое же кресло, сел, установил в держатель подзорную трубу. Выстрелы здесь гремели не так часто — на тысячеметровом стрельбище каждый выстрел тщательно обдумывался, иногда стрелок лежал несколько минут, выжидая момент для выстрела…

— Который?

— Номер шесть — ответил постоянный товарищ министра внутренних дел Мечислав Генрихович Котовский — здравствуйте, Владимир Дмитриевич и ради Христа не мешайте. Сейчас очень важный момент…

Не желая отвлекать Котовского — видимо, он и в самом деле смотрел на что-то важное, Ковач разложил трубу и, держа ее в руках, принялся рассматривать лежащее перед ним поле.

Под флагом с номером шесть на стрелковом мате с сосредоточенным видом лежал подросток — совершенно не похожий ни на Котовского ни вообще на поляка — белобрысый, крепкий, небрежно одетый. Перед ним лежал большой мешок с песком — и на него он примостил свое оружие — тяжелую, с ложем из карбона винтовку ручного перезаряжания с длинным, толстым стволом и большим оптическим прицелом. Подросток лежал совершенно неподвижно, как статуя и целился куда то — но собирается он стрелять или нет — было непонятно. Ковач разглядывал подростка примерно минуту, он так и не выстрелил — и Ковач перевел свою трубу дальше.

Стрелковая директриса была длинной, мишени невооруженным глазом почти не видны. Поле, похожее на поле для гольфа, только подстрижено очень неаккуратно. То тут, то там через равные промежутки стояли белые флаги на шестах, колыхающиеся на ветру, их назначение было совершенно непонятно…

— Мечислав Генрихович, а зачем эти флаги?

— Это для того, чтобы видеть какой дует ветер — немного отвлекся старый разведчик — видите, флаги колышутся под ветром. Опытный стрелок по ним поймет, какой ветер дует и с какой силой, и из этого внесет поправку. Если стрелять на триста метров — это навык, на семьсот — опыт, то на тысячу метров — чистая математика, если ты не умеешь считать, не поможет никакой опыт. Видите, по всей длине поля флаги колышутся неодинаково.

Ковач посмотрел — действительно, неодинаково.

— Вижу.

— Это потому, что здесь очень сложный ветер. Деревья на краю поля специально высажены неравномерно, чтобы стрелять было сложнее, чтобы ветер играл в них. Это очень сложно — рассчитать поправку так, чтобы учесть несколько разных векторов на разных дистанциях.

— Сколько ему? — сменил тему Ковач.

— Шестнадцать без трех месяцев. Ждем — не дождемся…

— Почему?

Старый разведчик оторвался от трубы, недоуменно посмотрел на своего коллегу.

— С шестнадцати лет можно участвовать во взрослых соревнованиях. С подростками ему уже скучно.

— Достижения есть?

— Чемпионат среди юниоров, второе место. Немного уступил, он — единственный в десятке, кто из Питера.

— А остальные?

— Остальные — с Кавказа, с Восточных территорий, они там с детства с оружием. Много из Сибири — там промысловики детей с трех-четырех лет белку в глаз бить учат. Но и наш — не подкачал. Математик он, для него важен не столько сам выстрел, сколько — расчет. Вот и…

Разговор прервал выстрел — почему то оба собеседника поняли, что это — тот самый выстрел. Оба они не сговариваясь посмотрели на мишень, настроив свои трубы на самое большое увеличение из возможных.

— Есть! Есть!!! — старый разведчик радовался похоже не меньше внука — нет, вы можете себе это представить, Владимир. Шестерка с единственного выстрела на тысячу метров! Молодец! Ай да Вольдемар, ай да…

В избытке чувств Котовский хлопнул рукой по своему колену…

— Молодец!

На стрельбище пацан, почти не меняя позы, передернул затвор винтовки, подобрал покатившуюся с мата гильзу, аккуратно положил ее рядом со своими принадлежностями. Оставил пока затвор открытым — чтобы ствол охладить после выстрела и начал что писать в лежащем рядом блокноте…

— Поразительно… — Ковач действительно был поражен.

— А я что говорил… Впрочем ладно… Для чего я вас сюда позвал, догадываетесь? — Котовский оторвался от трубы, в упор взглянул на собеседника.

Ковач пожал плечами.

— Не знаю — честно ответил он.

— Есть вопрос, который нужно обсудить. Незамедлительно. А позвал я вас сюда потому, что здесь невозможно прослушивание. Ни один высокочувствительный микрофон не выдержит звуков стрельбы, причем интенсивной. А если выдержит микрофон — не выдержат уши оператора. Есть информация, которую вы должны знать. Ко мне попала информация… например об операциях «Чингисхан» и «Тайфун». Вам что нибудь говорят эти названия?

Ковач только чудом не выдал своего изумления.

— Прежде всего, мне интересно, откуда эти названия известны вам? Министерство внутренних дел не подключено к этим операциям никоим образом.

Котовский улыбнулся — совсем как старый добрый дедушка успехам своих внуков. Поправил пенсне.

— На вашем месте я бы задал вопрос не о том, как эти названия стали известны мне, а о том, как они стали известны МИ-6. Вот чем я бы озаботился…

— МИ-6? — недоуменно спросил Котовский, пытаясь выиграть хоть немного времени, чтобы понять, что все это значит и продумать план разговора.

— Вот именно. Британская внешняя разведка. Сенчури-Хаус. У них тоже есть эта информация — и это не может не тревожить.

По сути, постоянный товарищ министра внутренних дел сейчас признался в должностном преступлении — такая информация могла поступить лишь от агента, агента внедренного в Ми-6, а это уже грубое вторжение в прерогативы служб, занимающихся внешней разведкой.

— Не нервничайте так, Владимир — снова опередил его товарищ министра — мы взяли кое-кого из британского посольства… «на горяченьком». И на этом горяченьком успешно его раскололи. Он в курсе, какие задания получает резидентура из Лондона. Хотя знает он мало — но кое-что по этим операциям он назвал — в частности круг лиц, который очень интересует британскую разведку на предмет компрометации. Это, в частности, вы и находящийся а данный момент в отставке господин Цакая. С которым вы видитесь с завидной регулярностью.

— Это провокация. Они просто подставили его вам — чтобы понять, как вы среагируете…

— На что, Владимир? Среагируете на что? На термины «Чингисхан» и «Тайфун»? Вам не кажется, чтобы для того, чтобы играть в эту игру нужно по крайней мере знать эти два слова «Чингисхан» и «Тайфун» и хотя бы в общем знать — что именно они означают?

Старик был прав — для того, чтобы затевать такую игру, чтобы выяснить правду, нужно знать, по крайней мере, ее часть. Такая игра ведется, когда нужно раздобыть недостающие куски мозаики — но ведь, чтобы найти эти куски ты должен хотя бы примерно представлять, какие куски ты разыскиваешь, не так ли?

— Где этот британец?

— Отпустили. Вы же понимаете, что чем дольше он находился бы у нас — тем больше к нему было бы вопросов по его возвращении.

— Вы его завербовали?

— Не совсем. Работать дальше на нас он категорически отказался — но компрометирующие материалы в любом случае остались у нас.

— Что он еще сказал.

— Ничего. Это рядовой исполнитель, он знает только то, что ему сказали.

Ковачу хотелось завыть. Все было не просто плохо — безумно плохо. Так плохо, как бывает только в разведке, когда ты годами качаешь информацию, собираешь агентурную сеть — и вдруг из-за какого-то подонка оказывается, что все эти годы тебе скармливали не информацию, а дезинформацию. В разведке годы труда целого управления может пустить под откос один болтливый подонок.

— Вы думаете о том, же о чем и я?

— Вот именно… — Котовский снова приник к трубе, посмотрел на готовящегося к стрельбе внука, но долго смотреть не стал, опять положил трубу — у нас крот. Причем — этот крот окопался где то на самом верху…

— Вы начали проверку?

— Вы с ума сошли? Какая проверка? Вы хотите его спугнуть? Пока он считает, что находится в безопасности, но как только почувствует, что начались какие-то проверки, что запрашивают дела — неважно кто это будет — он уйдет под землю и затаится. Возможно, на годы…

— Но что-то же надо делать…

Старый разведчик отвернулся, снова посмотрел в трубу. Разница то — десять с небольшим лет возрастом — и на тебе. Что-то надо делать. Конечно, всегда и во все времена старики ворчали, что молодежь нынче не та пошла — но ведь она и в самом деле не та пошла. Что-то надо делать — это видано ли. Сначала надо подумать, и только когда ты просчитал все возможные последствия своих действий — вот тогда то и надо делать. А тот, кто вот так вот «что-то надо делать» и делает, в разведке может только дров наломать.

А хотя… А имеют ли они право сами кого-то осуждать, если они — старое поколение, пока еще находящее на командных высотах, такое допустили? А? Есть такое право — или все-таки нету?

— Прежде всего не стоит спешить. У меня такое понимание, что мы имеем дело с очень опытным и изощренным противником. И он находится среди нас уже давно.

— О чем вы? — не понял Ковач.

— Вы помните последние дни бейрутского кризиса? Помните, что произошло с Гирманом?

— Да.

— Вы верите в официальную версию его смерти? Только честно…

— Вообще то нет, но я полагал…

— Что его убрали мы сами. Казнили за измену, так?

— Ну…

— Пся крев! [Собачья кровь, излюбленное польское нецензурное выражение] Большей глупости и придумать сложно! — отрезал Котовский — не мне вас учить, любой выявленный источник утечки информации превращается в источник утечки дезинформации, а не уничтожается. Это азбука работы любой уважающей себя разведслужбы, где есть хотя бы немного профессионалов. Если Гирман является британским агентом, и за счет переданной информации зарекомендовал себя как источник высшей степени надежности — сам Иисус [Поляки обычно так и говорят — не Бог, а Иисус] велел превратить его в канал дезинформации и за счет этого хотя бы частично попытаться загладить причиненный вред. А казнить никогда не поздно, это молодежь увлекается радикальными решениями. В том же Бейруте — сколько ценного материала военные под пулю пустили, можно было бы использовать. Мы Гирмана не убивали — но это не значит, что его не мог убить кто-то другой. Вы помните, каким образом, он ушел из жизни?

— Принял яд, если я не ошибаюсь…

— Вот именно! Принял яд! Если задуматься — очень удобный способ убийства. Не самоубийства, убийства. Если ты, к примеру выстрелил в человека — то есть пуля, есть гильза, есть само оружие, на оружии могут остаться отпечатки пальцев, оружие имеет номер, оружие кому-то принадлежит. А яд… Яды есть самые разные — от мгновенного действия до очень медленного, движение яда никак не отследишь, яд можно замаскировать подо что угодно, на яде не остается отпечатков пальцев. Кроме того — яд можно принять вместе с жертвой, чтобы усыпить ее бдительность и при этом остаться в живых, да, да, именно так, не удивляйтесь. Я кстати, поднял материалы по смерти Гирмана, там есть очень интересное заключение токсикологической экспертизы. Как думаете, каким ядом он был отравлен?

— ???

— Это очень интересный яд. Очень! Похож на яд гюрзы, но эксперты дали заключение, что он синтетический, не животного происхождения. При принятии вызывает резкое свертывание крови. Тромбоз и… Смерть от инфаркта. Более того, эксперты дали заключение, что еще час-два — и в организме Гирмана вообще не осталось бы следов яда. Медицинское заключение было бы — смерть от обширного инфаркта и все было бы шито-крыто. Старый, опасался разоблачения — вот сердце и не выдержало. Но самое главное не это, я вчера специально проконсультировался с несколькими профессорами. Этот яд может принять и сам убийца — если перед этим принять большую дозу препаратов, вызывающих несвертываемость крови. Обычные медицинские препараты, их продают конечно по рецепту, но достать можно, ничего сложного в этом нет. Гирман был человеком старым и очень осторожным, он не стал бы пить что-то, что налил ему даже очень хорошо знакомый человек. Возможно, убийца, чтобы обмануть бдительность, выпил вместе с Гирманом, принял яд вместе с ними — но за счет того, что до этого он принял противоядие — остался жив, отделался недомоганием. И вы теперь понимаете, что в таком случае сейчас мы все под подозрением — вы, я — все в общем. А самый главный подозреваемый в этом случае — ваш нынешний начальник.

— Какой начальник?

— О, Иезус-Мария… Действительный тайный советник гражданской службы Каха Несторович Цакая! Вам не кажется, что слишком много нитей сходится к нему. Начальником покойного Бергена был он, первым прибыл на место смерти Гирмана тоже он. Слишком много самых разных совпадений.

— Тогда почему он не подождал пару часов и потом не приехал? — скептически ответил Ковач — ведь тогда это было бы признано смертью от инфаркта, что для него было бы намного удобнее. Ведь если бы убил он — он должен был бы знать, когда это произошло и за какое время яд нейтрализуется в организме. Нет, не сходится.

— Может, нет, а может да. Возможно, он опасался, что кто-то приедет на место раньше него и возьмет дело в свои руки. Возможно, он так и приехал — чтобы все сделали в случае дальнейшего расследования, такой же вывод, какой сделали вы. Не знаю. В любом случае, на Цакае зацикливаться нельзя, могут быть самые разные варианты.

— Может быть. Но он мне не начальник.

— Да, бросьте… Не надо быть сем пядей во лбу, чтобы сделать заключение о том, что наш милейший Каха Несторович никогда мне уходил со службы, просто он сменил официальную должность, на должность тайную. Государь наказал его для вида за провал — потому что никого не наказывать за такое было тоже нельзя — но на самом деле он продолжает работать. Я же работал с ним не один год. Цакая не может не работать, это все равно что глубоководную рыбу вытащить с глубины несколько километров, где она живет на свет божий — сразу не разорвет от разницы давления вверху и на глубине. Более того, зная его грузинское происхождение и черты характера, можно сделать вывод и о том, чем он занимается — он мстит. Лучшую кандидатуру на роль координатора операции возмездия сложно и придумать.

— Хорошо, что вы не работаете на британцев, Мечислав Генрихович… — криво усмехнулся Ковач.

— Это уж точно…

— Еще вопрос. Почему с этим вы обратились ко мне?

— По одной простой причине — вздохнул старый разведчик — в одиночку это дело не сделаешь, мне нужны источники в Великобритании, внедренные в их разведку, чтобы проверить прохождение информации. Они у вас есть. А второе — я не могу никому доверять из числа тех, кто остался на своих постах после Бейрутского кризиса. И Цакае, своему старому начальнику, тоже доверять не могу по известным причинам. Если мои предположения верны и тот, кто предавал во время Бейрута предает и сейчас — значит, он сидит где то в самом руководстве спецслужб. Обратившись за помощью к кому-либо, помимо вас, я могу обратиться за помощью к тому, кого и ищу. А вы были назначены на свою должность, и, более того — ваша группа была организована после Бейрутского кризиса. Поэтому, быть этим самым кротом вы никак не можете.

— Хорошо. И что вы предлагаете?

— Впрямую этого крота никак не вытащить, если бы начнем стандартную контрразведывательную проверку, все кончится только тем, что он уйдет еще глубже под землю. Допустима только ловля на живца [Ловля на живца — один из приемов контрразведывательной работы, заключающийся вот в чем. Выделается круг подозреваемых, кроме того, для исполнения этого приема нужно точно знать, на какую разведку работает подозреваемый, и иметь там своего человека, чтобы проследить поступление информации на ту сторону. Далее каждому подозреваемому дают «живца» — какую то информацию, добиваясь при этом, чтобы знал он ее один и больше никто — и отслеживают — какая именно информация дойдет до той стороны. Иногда также дают каждому подозреваемому документы — в целом одинаковые — но каждый должен иметь мельчайшее отличие — например не там поставленную запятую. И на той стороне прослеживают — какая именно копия ушла налево. Можно также банально попытаться выследить, кто из подозреваемых после получения информации пойдет на контакт с куратором, чтобы ее передать — это если у вас нет своего человека в разведке противника. Но это сложнее, потому что сейчас передача информации — раньше на этом этапе было до 50 % провалов — не требует непосредственного контакта резидента и агента. Зашел в Интернет-кафе, да и скинул внешне безобидное письмо на какой-нибудь сервер — а то и по частям на разные. И — ищи — свищи] и то — очень осторожная. Мое дело — живец, может быть с вашей небольшой помощью и — наблюдение. Ваша задача — через свою агентуру в Лондоне проследить поступление информации. Рано или поздно — мы его накроем.

— Это…

— Бросьте. Я же не требую от вас сдать мне какую то информацию. Просто проверите прохождение…

— Дед! Я закончил!

Оба разведчика повернулись, посмотрели на пацана — винтовку он принес с собой, и длиной она была — две трети от его роста. Совершенно русское лицо, нагловатые серые глаза, белозубая улыбка.

— Молодец… — Котовский потрепал внука по шевелюре — иди к машине, я сейчас закончу…

— Связь? — Ковач уже согласился, и Котовскому стоило больших трудов сдержать улыбку.

— Я сам вас найду. Только личные встречи, никаких телефонных звонков, никаких записей.

— Договорились.

— Ну вот и хорошо… — старый разведчик кряхтя поднялся, сложил трубу — я уж извините пойду… Внук…

Выждав несколько минут, со стрельбища уехал и Ковач. На въезде в город он остановился у придорожного трактира, прошел к телефонной будке, по памяти набрал номер…

— Это я. Кое-кто проявил интерес. Нам нужно встретиться…

— Когда?

— Как можно быстрее. Немедленно.

— Через час. Императорский яхт-клуб.

 

Картинки из прошлого. 12 июня 1994 года. Пограничная зона. Афгано-русская граница

Поднятая вверх рука со сжатым кулаком — сигнал опасности. Смертельной, здесь других видов опасности не бывает. Увидел — замри, займи ближайшее укрытие, приготовься к бою. Тогда выживешь — может быть.

Первым шел Рамиль — Бес, как его кликали. Рамиль — беспредел, или коротко — Бес. Все было по взрослому — специальная маскировочная накидка, запас воды и еды на пару дней. Автомат Калашникова — новейшие Коробова им пока не давали — с подствольным гранатометом, смотанные изолентой магазины с красной полосой — боевые патроны. Пистолет, несколько гранат. Бес в их группе всегда шел первым — чутье у него какое-то было. Выросший в пацанской группировке, неоднократно выпоротый во дворе мечети после пятничного намаза — так в Казани наказывали за хулиганство — Бес обладал каким то сверхъестественным чутьем на разного рода неприятности. Поэтому — и шел всегда первым.

Бесу нравилось в армии — без шуток нравилось. Он уже был благодарен и погибшему во время беспорядков офицеру жандармерии, который впервые поселил в его голове мысль о том, чтобы идти в армию. Он был благодарен и невысокому, крепкому, поразительно бесшумно двигающемуся майору-покупателю в выцветшем серо-желтом камуфляже и шевроном на рукаве — серебристый кинжал разрезает черную грозовую тучу. Майор сам был родом из Казани, ему было уже за сорок, и он ездил по городам и весям, отбирал пополнение. В родном городе майор обратил внимание на задиристого паренька, умудрившегося подраться даже на вербовочном пункте и при этом — как следовало из его личного дела — бывшего пятиборцем-разрядником. Он был благодарен и старшему инструктору их курса майору Тихонову, который впервые в жизни научил его делать что-то, чем можно по-настоящему гордиться. Ведь засада на караванной тропе в ожидании «мулов» — афганцев и местных, тащащих на себе рюкзаки с наркотиками — отличалась от засады в темном дворе в ожидании лидера противоборствующей группировки только тем, что там в руках был арматурный прут, а здесь — автомат с подствольным гранатометом. Рамиль отчетливо понимал, что не будь армии — сейчас бы он сидел в тюрьме.

Вторым шел Иван, рязанский деревенский здоровяк, умудрявшийся при его габаритах ходить совершенно бесшумно. Кличка у него была на двоих с братом — их так и звали — Иван с братом. У брата клички своей не было — просто «брат». Все было потому, что за них двоих говорил всегда Иван, потом спрашивал у брата «правильно я говорю, Петро»? И брат отвечал — «правильно». Сам же брат иногда за целый день и слова не вымолвит. Но службу тоже тащил изрядно, по-деревенски.

И Иван и брат его — в армию попали не случайно. Просто Иван с детства был непоседливым, ему было мало родного села на Рязанщине, он мечтал о чем то большем. Он до дыр зачитывал в библиотеке при гимназии подшивки журнала «Вокруг света», он не вылезал из спортзала, он с четырнадцати лет поставил себе цель попасть в десант или спецназ — и добился своего. Ну а брат… младший брат всегда делал то же что и старший.

Оружие у Ивана было «под руку», мало кто выбирал такое же — но с учетом того, что им предстояло идти в зеленку, выбор был оправданным. Иван тащил штурмовой дробовик «Сайгак» десятого калибра, с большим барабанным магазином на двадцать патронов и специальной насадкой на стволе, которая рассеивает дробь по горизонтали. В каждом патроне десятого калибра было пятьдесят четыре грамма свинцовой дроби, а стрелял этот дробовик со скоростью два выстрела в секунду. Теперь представляете, что это такое? Что-то типа мины направленного действия МОН — 50, только носимая в руках и перезаряжаемая. Такой аппарат буквально выкашивал зеленку — а отдача была такая, что тяжко бы пришлось даже слону. Но Иван с отдачей научился справляться, она ему даже нравилась. Если же предстояло задание, в котором зеленки на пути не намечалось — то Иван обычно вооружался пулеметом «Барсук», как и его брат. В спецназе вообще не было такого, что за каждым бойцом закреплен только один ствол, оружие подбирали в зависимости от сути предстоящей задачи.

Третьим крался Александр, командир учебной группы — при движении четверки командир всегда шел третьим, поскольку это самое безопасное место в колонне. Командир должен выжить при любом раскладе, только он полностью знает задачу группы — это даже не обсуждалось. Курсант Александр Тимофеев получил кличку не «казак», как можно было бы ожидать, а «араб» — потому что в совершенстве знал арабский. «Араб» был любимцем старшего инструктора Тихонова, «Немого» правда выражалось это всего лишь в том, что пока у остальных курсантов было личное время, у «Араба» были дополнительные занятия. «Араб» был снайпером, умел хорошо работать на «Взломщике», на «Стреле», пользоваться снайперской винтовкой Мосина, штурмкарабинами Драгунова и Токарева, бесшумными винтовками калибра 5,6 — в общем «Немой» делал из него универсального снайпера, способного выполнять любые задачи — как тихо подобраться и глушить из «бесшумки», так и бороться со снайперами на предельных дистанциях, используя «Взломщик». Сейчас, учитывая характер предстоящей задачи, «Араб» вооружился бесшумным автоматом «Волк» с оптическим прицелом — снайперам в зеленке делать нечего.

Четвертым шел «брат» — как самый здоровый и сильный он нес основное огневое средство группы — единый пулемет «Барсук», усовершенствованный ПКМ со специальной дульной насадкой — пламегасителем. Пулемет и восемьсот патронов к нему в большом рюкзаке десантника была ему совершенно не в тягость. Помимо огневой поддержки группы — если ее голова паче чаяния нарвется на засаду — в задачу брата входило «убрать за собой». Брат шел последним — и должен был по возможности убирать те следы, которые оставляла группа. Хотя сейчас их почти не было — они уже отучились год, и сейчас могли ходить, не оставляя за собой никаких видимых человеческому глазу следов. Это новобранцы: прошли — как стадо носорогов пробежало.

Увидев сигнал опасности — а это было прямо перед входом в зеленку, до нее оставалось меньше пятидесяти метров, Иван моментально продублировал команду — и нырнул за дувал — тут был маленький, сейчас заброшенный поселок — несколько полуразрушенных домов. Александр, увидев сигнал тоже повторил — и упал на землю, смещаясь влево, чтобы занять лучшую снайперскую позицию. Брат, увидев сигнал так и остался на горном склоне, прикрывшись небольшим валуном и выставив ствол пулемета, увенчанный толстой короткой сосиской пламегасителя. Секунда, две — и спецназовцы уже был готовы к бою.

Тишина. Только чуть слышно шелестит ветер, играясь в руинах заброшенного кишлака.

Араб пополз вперед — так как учил его Немой — не торопясь, убирая со своего пути все, что может «подшуметь», осматриваясь по сторонам. Торопиться не следовало — зеленка ошибок не прощала. Радиосвязью тоже пользоваться было нельзя — с той стороны слушали, можно было спугнуть.

— Что? — прошептал он в самое ухо Беса, когда подполз к нему.

— Не знаю… — Бес едва шевелил губами — погано как то. В зеленке кто-то есть.

— Видел?

— Не…

Араб медленно отполз в сторону, приложился к автомату, осматривая в оптический прицел кривые, колченогие кусты, стену зарослей совсем рядом с собой, ища малейшие следы человеческого присутствия.

Зеленка…

Зеленка была самым страшным местом пограничной зоны — ее невозможно было нормально заминировать и невозможно было поставить датчики. А может, и можно было — но не хотели. Если не будет зеленки — где тогда учить пацанов воевать в обстановке максимально приближенной к боевой?

Зеленка — сплошная стена зарослей, какой-то кустарник, вязкая, исполненная воды почва у самого берега, неизвестно кем и для чего проложенные тропы. Переправился ночью на наш берег на черной надувной лодке — вот тебе и зеленка. Здесь можно или отсидеться до темноты, или уйти в горы. Через зеленку ходили практически все наркокурьеры, все банды похитителей, шедшие на нашу территорию с Афганистана. Часто это были опытные душманы, решившие подзаработать наркокурьерами. В зеленке часто ставили растяжки, мины Клеймор и МОН, устраивали засады — и та и другая сторона. Это была жесткая, мужская игра, ставками в которой были жизни.

За все время, пока они были здесь, в лагере — зеленка забрала троих. Это было даже больше чем горы — в горах погиб, сорвавшись, только один курсант. Гибель курсантов в центре подготовки была хоть и неприятностью — но за нее никого не наказывали, считалось, что это нормально. Каждый сам выбирал где ему служить — а подготовить настоящего спецназовца в тепличных условиях было невозможно. Вот и готовили — на износ, ломались, падали в обморок от обезвоживания, лежали в госпитале — но многие все равно возвращались. Возвращались, чтобы познать свой предел и стать настоящим мужчиной.

Первого, кто погиб в зеленке, Араб помнил плохо. Тогда они шли цепью, большой группой — и тот проявил неосторожность. Секунда — и его ноги оттяпало стальной стеной осколков разорвавшегося Клеймора, не заметил тонкую леску в камыше. Когда вытаскивали к вертолету — еще был жив, умер по дороге.

Лучше он запомнил двух других, их звали Илья и Ахмед и погибли они относительно недавно. Они не нарвались на мину или на пулеметную очередь — их зарезали ножом. Всего один колющий удар на каждого — при том, что у них было оружие, и оба они были хорошо подготовленными, не раз ходили в зеленку. Офицеры — инструкторы после этого происшествия были мрачнее тучи, и сами неоднократно выходили в зеленку на поисковые операции. Но — безрезультатно.

Зеленые заросли плыли в оптическом прицеле, зияли прогалами тропинок. Тишина…

Араб поднял руку, очертил ею круг в воздухе — сигнал общего сбора. С удовольствием понаблюдал, как ловко, бесшумно спускается со склона Брат. Его команда — другой такой нет.

— Бесяра. Что?

— Сам не знаю… — ответил Бес, когда все собрались, укрывшись за дувалом — хреновое ощущение какое-то. Будто смотрит кто из зарослей. Взгляд недобрый…

— Ты видел кого? — спросил Иван.

— Да нет же! Говорю — чувствую!

— Черт… — Араб лихорадочно думал. Это только дураки смеются над предчувствиями, предчувствие — это продолжение твоего опыта. Какие-то мельчайшие сигналы опасности, ты их можешь не осознать — но они есть, и поэтому-то ты и мучаешься, чувствуешь, что что-то не так…

— Командир… — Иван подполз поближе — давай я с Бесом рядом пойду? Вдвоем справимся, с аппаратом-то…

С аппаратом то и в самом деле…

— Идем двумя парами! Первая пара — Иван, Бес! Удаление в паре — визуальный контакт. Вторая пара — я и Брат. Удаление между парами — двадцать метров.

То, что произошло — ему не понравилось. Очень…

Первое, что ему не понравилось — это то, как повели себя курсанты. Они шли — осторожно, но шли, в зеленку, в самую ловушку — и вдруг один из них подал сигнал опасности — и все они залегли, готовые к бою. Подал сигнал тот, который шел первым — среднего роста, крепкий на вид парень с автоматом. Он не мог его увидеть — это смогли бы сделать всего пять-семь человек на земле, такие же профессионалы как и он сам — но тем не менее подал сигнал опасности. Это плохо. Он не понаслышке знал о том, что существуют люди, которые не столько видят, сколько чувствуют происходящее вокруг, четко улавливая сигнал опасности. Таких людей немного, это уникумы и многие даже не подозревают о своем даре — но они есть. И лучше с ними не связываться — тем более, когда он один, а их четверо.

Он приходил сюда уже не раз — у него не было какой-то определенной цели, просто не хотелось терять квалификацию. Иногда он практиковался в постановке минных полей, иногда — просто в скрытном передвижении прямо под носом у русских. Как-то раз ему удалось убить двоих русских курсантов, проявивших неосторожность — потом он чуть ли не целый месяц выходил «играть в прятки» уже не с курсантами — с самыми настоящими волками, сидящими в засадах и прочесывающих заросли. Тут уже не стоило надеяться, что кто-то проявит неосторожность — более того. Первый раз за много лет он испытал настоящий ужас, когда крадущийся по зарослям офицер-инструктор вдруг остановился и пару десятков секунд просто стоял, недвижимый как статуя, оценивая обстановку. Так не боялся он даже в Бейруте. Офицера бы он снял, без вопросов — но остальные отрезали бы его от реки и уничтожили. Из-за этих прочесываний целый месяц не ходили караваны на тот берег — русские были настороже и контрабандисты опасались потерь. Потом все пошло, как и раньше…

Второе что ему не понравилось — оружие, который нес второй стрелок в колонне — высокий здоровяк. «Сайгак-10», страшное оружие, в зарослях оно эффективнее пулемета, оно буквально выкашивает дробью все, что впереди. А у четвертого вдобавок — пулемет. Пулемет и Сайгак-10 — не лучшая для него комбинация. А еще — у третьего была бесшумная снайперская винтовка, и сейчас он внимательно осматривал заросли. Вполне может быть, что он поднимется повыше по склону и прикроет своих, которые пойдут втроем в зеленку. А может — пойдет вместе со всеми.

Ему почему то вспомнился его старый напарник еще по САС, капрал Джеффри Роуч. Старше его на целых девять лет он всегда носил с собой русский АКМ, ухитряясь раздобывать к нему патроны и навлекая на себя гнев начальства. Если бы Роуч был рядом — он бы встретил русских курсантов спецназа безо всякого страха, лицом к лицу, вместе с Джеффри они сумели бы раздолбать и большую по размеру группу. Но Джеффри не было рядом, он больше не прикрывал его спину — Джеффри погиб. Погиб он нелепо и глупо — какой-то грабитель с дешевым револьвером психанул, испугался и выстрелил ему в живот прямо на лондонской улице. Грабителя поджарили по приговору суда на электрическом стуле — но легче от этого не стало. Джеффри больше не было — и он сам ушел из САС. Больше ему там делать было нечего. И с тех пор постоянного напарника у него не было, он работал один.

Как бы то ни было — расклад опасный. Надо уходить. Он уже выставил минное поле, вообще то чтобы обезопасить себе тыл — но сейчас оно послужит ловушкой для русских курсантов. Если смогут обезвредить — будут жить, нет — умрут. Его учили также — зеленого юнца, только что получившего берет и «крылышки» бросили в Индию на усмирение восставших индусов. Тоже учили — кровью. В этом нет ничего такого — так и закаляется сталь. Только — так.

Да, надо уходить. Надо сваливать…

Придурки есть везде. Они есть в России — в России вообще две известные беды и одна постоянно борется с другой — до бесконечности. Они есть и в Русской армии. Например, тот, кто придумал временной норматив по скрытому передвижению на местности, безусловно, является придурком. Этого бы деятеля — да в центр подготовки. Там было такое упражнение — нужно было пройти заросший кустарником и покрытый самыми разными камнями и даже валунами участок местности. Ширина — метров сто, длина — метров пятьсот. Но помимо кустарника и валунов там были по обе стороны трибуны — два метра от земли. На трибунах — солдаты с винтовками, такие же курсанты, как и ты сам. Если тебя заметят во время передвижения — обстреляют. Конечно, не боевыми пулями — а специальными, сделанными из какого-то упрочненного воска, от которого потом ствол автомата надо до посинения драить. Если попадет — синяк пару недель точно сходить не будет, бьет больно, до кровоподтеков. Не попадайся! Если нужно метр проходить час — иди час. Но — не попадайся!

Учили и передвижению в «зеленке» — на местности…

Длинную хворостину в руки, оружие — так чтобы было под рукой, в готовности к немедленному открытию огня. Автомат вешаешь на плечо и зажимаешь разложенный приклад рукой.

Хворостина — для того, чтобы разбираться со змеями. Змей в зеленке полно, они за редким исключением не любят Солнце и днем собираются в тени, в прохладе зеленки, если близко источник воды — еще лучше. Иногда змея — опаснее мины.

Перед тем, как куда то встать — посмотри, куда ты вступаешь и как выглядит место, по которому ты идешь. Сломанная ветка, перевернутый камень — уже сигнал опасности. Тонкую леску растяжки в переплетении ветвей почти не видно — но ты должен, просто обязан ее увидеть, если хочешь остаться в живых. Иногда гранаты цепляют к пригнутой ветке, к стронутому камню. Единственный плюс — классическую мину тут не поставишь никогда — просто не сможешь закопать.

Сделал шаг — остановись, прислушайся! Осмотрись! Смерть может поджидать тебя на каждом метре…

— Замри!!!

Бес, который шел первым сразу замер — как вкопанный, даже не поставив ногу на землю. Тоже — вырабатываемый долгими тренировками условный рефлекс на команду. Если тебе говорят «замри» — не думай, просто замри и все. Не исключено, что ты стоишь на мине, только сделаешь движение — и взлетишь на воздух.

— Что? — одними губами прошептал тот…

Иван двинулся вперед — осторожно, перед каждым шагом осматривая место, куда он собирался вступить — и тут замер сам.

— Бес…

— Ну?

— Не шевелись. Ты в паутине…

Паутина…

Паутиной называли сложную взрывную сеть из растяжек, МОНок, ОЗМок и прочего взрывающегося добра. Были такие асы… добивались того, что на минное поле вступало целое отделение — а потом подрывался первый и за ним — все остальные. Иван остановился вовремя — заметил едва заметную леску на уровне сантиметров сорок над землей. Он бы ее и не заметил — просто обратил внимание на то, как неестественно лежит одна из веток.

— Араб!

— На приеме.

— Бес в паутине. Я на краю.

— Не двигайся, охраняй. Иду.

— Принял.

Одним из основных предметов курса спецназа было обращение с МВС — минно-взрывными средствами. Их учили наощупь опознавать, ставить, обезвреживать любые типы мин, изготавливать самодельные мины — потому что за линией фронта снабжения может и не быть. Учили разным саперным хитростям — например тому, что под закопанной миной может быть граната с выдернутой чекой — привет от одного сапера — другому. Что мины можно метать подрывом гранаты — и при соблюдении определенных условий они не взорвутся. И много чего другого…

Слева зашуршало — Иван как и Бес не мог сойти с места. Он не был уверен в том, что сам не вступил в паутину, нужен был кто-то, кто бы проверил — первая ли это леска из тех, которые он заметил — или за спиной есть еще одна.

Повесив автомат за спину, Араб двигался очень медленно и осторожно — нож в одной руке и длинная палка в другой. Ему приходилось быть осторожным втройне — в паутине было уже двое…

— Давай назад шаг. Осторожно, вот так…

Иван сделал шаг назад, снова замер.

— Еще давай…

Еще шаг. Все летучие, кусачие твари уже собираются сюда — но лучше не шевелить даже рукой. Пусть едят.

— Все. Осторожно назад, там ничего нет.

Глубоко вздохнув, Иван сдвинулся назад, Араб на коленях прополз мимо него.

— Ага, вот одна…

Араб даже не решился прикоснуться к леске, чтобы определить, насколько сильно она натянута — может, детонатор держится на честном слове.

— С. а… Иван, Брат — где стояли там и стойте.

Разумная предосторожность. Леска может быть зацеплена за ветки, которые ты обязательно сдвинешь с места, когда будешь идти. Черт только знает, что может опытный сапер натворить с этой леской, если у него будет время.

— Ага…

Не новичок минировал. Две гранаты — одна прицеплена так, что является ловушкой для неопытного сапера. Что сделает неопытный сапер, увидев в траве леску. Возьмет и перережет, не посмотрев что на ее конце. А там — две гранаты, причем одна зацеплена так, что при ослаблении лески у нее ослабляется рычаг, щелчок и…

Ошибка. Та самая, которая у сапера всегда последняя. И не только у него — но и у тех, кто в этом момент будет рядом — разлет осколков у эфки — двести метров.

На такой случай Араб — как и каждый из спецназовцев закалывали в воротник формы по несколько булавок, кто сколько — до десятка. С этим был связан ритуал — булавки накалывались после первого выхода в «зеленку», до этого носишь в кармане.

Араб достал булавку, зажал в зубах. Затем осторожно, по миллиметру освободил вторую гранату от объятий лески, второй рукой изо всех сил прижимая к ее прохладному ребристому телу спусковой рычаг. Проскользнет рука — кранты. Затем осторожно поднял руку с зажатой в ней гранатой на уровень глаз и осторожно — с первого раза попал! — вставил вместо чеки булавку. Одна есть…

Со второй не так просто, как кажется — если перерезать леску все равно можно подорваться — а ну как на той стороне еще одна, «контрольная» граната? Не вставая с колен, Араб двинулся влево, прослеживая пальцами путь лески…

Ш-ш-шу-х!

Он даже не понял, что произошло — будто что-то скользнуло в воздухе, почти бесшумно и неотвратимо. Чтобы это не было — хвататься за оружие было уже поздно…

Сашка поднял голову — и оцепенел. Прямо перед ним, метрах в полутора впереди, на одном из кустов — не под кустом, а именно на кусте извивалась в агонии змея. Да какая змея! Здоровенный, без малого в метр длиной старый гюрзак! Смертельно опасная змея! Одна из немногих, кто не шипит перед нападением, не принимает никаких стоек перед нападением — она просто нападает. И не просто нападает — недаром у опытных змееловов большинство укусов — от гюрзы. Гюрза не нападает в открытую — она всегда старается зайти сбоку. Ее коронный прием — сделать вид, будто она испугалась и уползает — а потом внезапно, с разворота броситься в атаку. Только очень опытный человек может просчитать такой бросок.

А еще гюрза охотится на птиц. Да, да, именно на птиц. Она вползает на деревья — например на виноградную лозу, которая привлекает птиц — и молниеносным броском атакует неосторожно севших на ветку. Миг — и птица уже в пасти змеи. Она даже не сползает на землю — так прямо на ветке и глотает. Ну и человека ужалит неосторожного, как без этого. Гюрза — да не ужалит…

Сейчас же голова гюрзы была почти отсечена толстой, из закаленной стали, острой метательной пластиной ромбовидного типа. В их группе такие пластины таскал — где то про ниндзя начитался и крыша съехала — только один человек.

— Один — один… — выталкивая слова из враз пересохшего рта проговорил Араб.

— Да брось…

— Слушайте, может, потом любезностями обменяетесь… Я уже заколебался тут статуей стоять…

— Стой. И молчи.

Леска конечно же не заканчивалась простым колышком — она заканчивалась настороженной на тропу миной направленного взрыва — не нашей, на вид вообще японской — а оттуда шел еще одна леска. Тут действительно была целая паутина.

Не зная, что на том конце новой лески, араб не стал обезвреживать мину — просто оценил, в какую сторону она направлена и понял, что в случае подрыва осколки уйдут в никуда, просто срежут кусты — и все. Обернулся — брат стоял рядом…

— Был приказ охранять.

— В одиночку разминировать нельзя, командир. Тем более — это. Брат прикроет.

Арабу не нравилось, когда кто-то стоял над душой, просто не нравилось — и все. Но и правоту Ивана он тоже понимал — в подстраховке на такой случай кто-то должен быть.

— Может связаться с лагерем, доложить?

— Отставить. Сами вляпались — сами разберемся.

Попался Араб на третьей точке. Уж больно хитро этот сапер закрутил здесь паутину — здесь в качестве ловушки была пригнутая к земле, довольно толстая ветка. Одно неосторожное движение — ветка распрямляется и рывком дергает леску, подрывая всю цепь — вернее то, что от нее осталось.

Он и сам не понял, как это произошло. Просто он как обычно прослеживал тонкую, змеящуюся меж веток нить — и тут она дернулась в руках, он едва успел схватить, распрямившуюся ветку метнувшись вперед.

— С-с-с…

Он не закричал — он зашипел от боли, вызванной резанувшей по пальцам тонкой леской. Но продолжал держать, не смея даже пошевелиться…

— Держись…

— Назад!!!

Иван остановился как вкопанный…

— Назад. Давай осторожненько пройдись и посмотри, что на том конце. Я держу…

— Щас… Щас, араб. Держись только. Щас…

Иван ушел вперед, ушел неаккуратно — но его можно было понять. Горячая жидкость капала с изрезанных пальцев, перед глазами прыгали какие-то разноцветные мушки — но Араб продолжал держать рвущуюся из рук ветку, представляющую собой этакий природный детонатор взрывного устройства.

— Араб… Араб, там МОНка. На неизвлекаемости…

С. а…

— Направлена… На меня?

— Нет! На тропу!

— Бес! Сваливай аккуратно через коридор, который я пробил. Аккуратно! И всем — двадцать метров отсюда!

— Спятил, командир!?

— Выполнять! Выполнять, с. и, мать вашу так! Выполнять!

Перед глазами уже все плыло, ветка вырывалась, скользила в руках. И она вырвалась. Араб прижался к земле, закрыв голову руками…

Взрыв прогремел, когда он уже вышел к берегу. Там его ждала лодка — необычная, такими пользуются британские SBS — специальные лодочные силы — ее не отличишь от плывущей по реке коряги.

Лодка, конечно же была на месте. Услышав взрыв он улыбнулся — сходил не зря… Все-таки Афганистан — интересная страна, одна из немногих оставшихся в мире, где можно не сдерживать себя ни в чем. Словно кусочек начала девятнадцатого века, каким то волшебным образом перенесшийся в мир конца двадцатого века. Ему нравилось здесь — здесь все прост и понятно. Есть ты, есть твоя винтовка — и твоя жизнь зависит только от тебя самого. Он еще не знал, что в большой мир ему придется вернуться…

— Араб! Араб, ты что, сучара наделал! Араб!

Сашка открыл глаза — резь была невыносимая, словно песком насыпали. В голове словно бил колокол, в ушах шумело. Он попытался пошевелить руками, ногами — целы вроде…

— Ваня… Ваня, живой он! Живой!

С удивлением Араб отметил, что его так трясет и кричит брат. Это брат-то — он сегодня недельную норму слов выговорил…

— Живой… Араб, сука ты, живой…

— Щас подохну, если трясти не перестанешь… — прокаркал Араб.

— Да поставь ты его…

Закружилась голова…

— Командир. Целый… Рвануло — думали порвет тебя…

— Целый… Заряд то тропу вымел — а гранаты ближние я снял. На это и рассчитывал.

— Дурак ты… Псих отмороженный… Таких отморозков я и по Казани не припомню…

— Да брось, Бесяра…

Иван отошел к рации, вернулся…

— Командир, погранцы вызывают нас. Запрашивают, нужна ли помощь. Что передавать?

— Передавай… Все в норме… Группа продолжает движение…

 

Картинки из прошлого. 17 июля 1976 года. Окрестности Хайдарабада, Северная Индия

База…

Временная, не постоянная — просто собрали все что могли и устроили что-то типа баррикад, прикрыв стоящую неправильным квадратом технику — большие трехосные Бедфорды и легкие броневики Феррет с пулеметной спаркой. Тут же стоят минометы — средство немедленной огневой поддержки. У артиллеристов, танкистов — на кой черт они здесь — стащили всю маскировочную сеть, какую только можно, завесились ею как могли. Среди восставших есть очень неплохие снайперы, даже с тем оружием, что у них есть глушат — только так. Прошедшие недели научили все опасаться двух вещей — разъяренной толпы, которую не остановишь и пулеметом, и одиночек-снайперов. И то и другое — смертельно опасно.

Бригадир устал. Он не спал двое суток — а кто, впрочем может похвастаться тем, что за последние недели нормально спал? От него разит ядреной смесью пороха, крови, грязи и пота — горячий душ представляется таким… благом небесным, чем-то далеким и недостижимым здесь, в этой помойной яме. Он зол — и немудрено — только вчера в пригороде в боях потеряли троих. И еще — лейтенант Гленни видел, что бригадир боится. Реально, по настоящему, без шуток боится…

— Внимание, джентльмены… — бригадир додумал какую-то думку, встал, подошел к карте, освещаемой висящей над брезентовым потолком палатки фонарем «Летучая мышь» — для нас есть работенка. Прямо в духе САС — один против всех. Замысел операции такой. Шотландские королевские стрелки в пять ноль-ноль начинают операцию по зачистке Хайдарабада. Операция будет основана на комбинированном применении как наземных частей и прикрытием тяжелой бронетехникой — так и вертолетным десантом. Мятежники, судя по тому что мы видели в предыдущих случаях, не будут принимать бой с превосходящими силами противника. Вместо этого, они разобьются на мелкие группы и будут прорываться через кольцо. Учитывая сложность местности — прорвется их немало. В общем — классическая операция «Молот и наковальня» Уходить они будут в горы, до них двадцать километров и там мы не сможем применять бронетехнику — она просто не пройдет. Перед тем, как идти они вышлют головные дозоры. Именно поэтому, командование приняло решение не и использовать в качестве молота кавалерийские части. Честь принять на себя удар выпала нам. Мы должны десантироваться у самых предгорий и прикрыть длинной цепью вот этот вот район…

Карандаш бригадира прочертил на карте довольно длинную, почти прямую карандашную линию, параллельно линии невысокого горного хребта.

— Перекрывать будем стандартно, разведывательными патрулями. В каждом патруле один единый пулемет, один ручной, один снайпер и один командир — ему же на этот раз придется брать на себя рацию. Патронов берем столько, сколько сможем унести. Мобильный резерв будет — но учитывая сложный характер местности, подойти он сможет далеко не сразу. Так же в операции будут задействованы птички — но они тоже не будут маячить до поры до времени. В общем и целом — каждый патруль должен рассчитывать только на себя.

Птички — это хорошо… Птички — единственно, чего по настоящему боятся эти мятежники. Птичками называли средний транспортный вертолет Уэстланд Вессекс, на котором в десантном люке устанавливали спарку тяжелых, снятых с танка пулеметов BESA, а в десантный отсек, кроме того клали и несколько ящиков осколочных гранат. Несмотря на то, что вертолет был совершенно не защищен броней, уязвим даже для обычного пулемета — солдаты на него просто молились. Часто, как только пара таких вот «пташек» показывалась над полем боя — мятежники попросту бежали, зарывались в норы как крысы, а те кто не успел… Короче от фанатичных приверженцев ислама, готовых сложить жизнь на пути джихада, мало что оставалось…

— Сэр, как насчет артиллерийской поддержки? — задал вопрос капрал Горович, большой сторонник артиллерийского огня — неудивительно, кстати, папаша артиллерией в одном из полков командует. Что же касается его, Гленни — то лучше бы эти артиллеристы с их громыхалками держались подальше от его позиций. Всегда так бывает — один снаряд по позициям противника, один по своим. Уж лучше от пули погибнуть, чем от своего же снаряда.

— Артиллерийская поддержка будет. Батарея сто пятьдесят пятых будет работать отсюда, позывной «Дробовик-три». Гостинцы они смогут добросить до любого поста в линии.

И на любой пост в линии тоже…

— Эвакуация?

— Тоже вертолетами. После окончания боя…

Из командирской палатки лейтенант Гленни вышел одним из последних. Как всегда их бросали в самую топку. Это надо же придумать — выставить всего лишь цепь из нескольких постов САС для того, чтобы остановить отходящих в горы мятежников. Мясорубка…

— Роуч…

Лейтенант обернулся.

— Да, сэр?

Бригадир вышел последним, чиркнул спичкой, закурил свою толстую, вонючую сигару.

— У тебя кажется снайпер новый в патруле…

— Да, младший капрал Стэтэм. Прислан на замену лейтенанта МакДональда.

— Может, заменить? Дело то серьезное намечается. Если надо — такого как МакДональд, конечно не найдем — но кого то можно будет тебе прислать.

— Не нужно, сэр. Сами знаете, если такое допускать в патруле…

— Знаю. Но сейчас речь идет о жизни и смерти, подведет хоть один — там и останетесь, без вопросов. Подумай, лейтенант.

— Уже подумал…

САСовцы разместились в самом углу укрепленного района. В отличие от других родов войск, в которых есть квартирьеры и которые приходят на место и ждут, когда их обустроят, в САС никогда этого не ждали и обустраивали свой быт сами. В быту САСовцы были неприхотливыми — они привыкали целыми днями лежать в продуваемых ветром перелесках Северной Ирландии, в ожидании пока кто-нибудь из ИРА не придет к тайнику с оружием, они бегали зимой, в снег и метель по холмам Брекон-Хиллс с бревнами на плече — от переохлаждения и истощения на марш-бросках там умирали люди. Поэтому землянка для них была отелем, а такая вот палатка, стены которой были сложены из пустых снарядных ящиков, наполненных землей, а крыша представляла собой сложенный вдвое брезент — это уже отель пятизвездочный, со спутниковым телевидением и джакузи. Ни больше, ни меньше…

Лейтенант остановился у палатки, разглядывая своих подчиненных — они сидели у костра на перевернутых ящиках. Роуч доедал что-то из консервной банки, с набитым ртом говорил что-то Каллагену. У ног Роуча лежал его АКМ, из-за которого он прославился на весь отряд, Каллаген тоже держал пулемет рядом. Эта земля учила осторожности — налет мог начаться в любой момент.

— Джеффри! — позвал лейтенант — на пару слов.

Капрал неспешно встал, закинул на плечо ремень автомата, подошел к лейтенанту.

— Начинается?

— Точно. Завтра нас высаживают на холмы. «Молот и наковальня». Молот — шотландцы. Чуть ли не весь полк. Наковальня — мы.

Капрал покачал головой.

— С каждым днем жить все интереснее…

— Так. Ты младшего как оцениваешь?

— Предложили замену?

— Да.

— Вы?

— Послал подальше. Сам понимаешь.

— Понимаю, сэр…

— Так что?

Капрал задумался…

— Знаете, сэр… Он хоть из Лондона — а мне нравится. Есть что-то в нем такое. Он не задира, спокойный. Но в нем есть стержень, когда начнется — он не побежит, будет стоять до конца. Его просто так не сломать.

— Наверное, снайперы и должны быть такими.

— Наверное… Завтра я встану с ним в пару, сэр. Прикрою.

— Хорошо. Бери все что у тебя есть, получай в оружейке дополнительный пулемет. Завтра жратву не берем — только воду. И патроны — столько, сколько сможем утащить, верней даже сколько сможет утащить вертолет. Денек предстоит жаркий.

— Кто рискует — побеждает, [девиз 22 полка САС] сэр!

— Да, кто рискует — без победы не останется. Готовься.

— Есть, сэр!

Постояв на улице, посмотрев на догорающий закат, лейтенант вошел в палатку. Стэтэм был там — и конечно не спал, не ел и не смотрел порнографический журнал, которые солдаты ухитрялись добывать даже в такой дыре как Хайдарабад. Он, расстелив покрывало и разложив на нем инструмент, чистил свою винтовку Паркер-Хейл, на которую недавно перевооружились британские снайперы, делал это вдумчиво и правильно. Он вообще всю службу нес вдумчиво и правильно, чем напоминал лейтенанту большого, серьезного ребенка, невесть как попавшего в армию и чудом прошедшего отборочные курсы САС. От остальных САСовцев он отличался кардинально — но лейтенант уже успел связаться с главным сержантом Бигли, который сейчас гонял молодежь на вступительных курсах. Отзывы Бигли о новичке были самые благоприятные.

— Сэр! — увидев командира, Стэтэм вскочил, чуть не врезаясь головой в брезент.

— Сиди, сиди… Как винтовка?

— Сегодня я наконец получил то, что от нее хотел, сэр. Хорошая девочка.

— Не подведет?

— Никак нет, сэр!

— Завтра мы выступаем. Будет большая драка на холмах.

— Я готов, сэр! — в голосе новичка не было ни тени сомнений.

— Да подожди ты… — с досадой сказал лейтенант — готов он… Готов то готов, это понятно. Только… ты хоть понимаешь, что там будет, на холмах?

— А что? Будет всего лишь несколько больше чем обычно целей для моей винтовки, вот и все, сэр…

Он дурак или как?

— Дурашка, там же нас мочить будут — совершенно не по-уставному, просто и устало сказал лейтенант — там пойдут те, кто будет прорываться из Хайдарабада. Чтобы не завязнуть в уличных боях — их погонят в нашу сторону — а на земле там будем только мы. Потому что если там будет бронетехника — они туда не пойдут. Они будут прорываться в горы — и там этих мусликов будет тысяча, две тысячи — черт его знает сколько. Да, нас там поддержит артиллерия и авиация — но на земле кроме нас никого не будет. Ты к этому готов?

— А для чего я ехал сюда, сэр, как не для этого?

С изумлением лейтенант понял, что новичок не шутит.

Британцы не умеют делать вертолеты. Не дано это им…

Нет, конечно у них, как и у любой уважающей себя державы была собственная вертолетная фирма — Вестлэнд, выпускающая вертолеты всех типоразмеров — и разведывательные и транспортные и боевые — но… Вообще, опытный человек мог только посмотреть на вертолет и сказать — какой державой он выпущен. В русских машинах концерна Сикорского каждый их элемент был обусловлен функциональностью, при разработке вертолетов русские в первую очередь смотрели на живучесть под обстрелом, во вторую — на простоту конструкции и простоту обслуживания, не забывая и про остальные технические характеристики. Дизайном занимались мало, дизайн был почти полностью обусловлен функциональным назначением. Если нужно тут поставить радар — его и ставили, и неважно как при этом будет выглядеть, лишь бы работало. Русские тяготели к средним и тяжелым вертолетам, но лучше всего у них получались вертолеты-штурмовики. Брони не жалели, равно как и вооружения — получались этакие летающие монстры, дорогие но прекрасно вооруженные и защищенные.

Американцы — Боинг и МакДонелл-Дуглас наоборот тщательно прорабатывали дизайн, большая часть армейских вертолетов у них шла не только для армии — но и на гражданку, в гражданских модификациях. А на гражданке чтобы товар покупался — товар должен «выглядеть». Разрабатывать же два вертолета для военного и гражданского рынка — расточительство. Американцы были королями в создании легких вертолетов, хорошо получались у них средние, с тяжелыми же и штурмовыми были проблемы. В отличие от русских у них не было огромного опыта наземных боев, с обстрелами летательных аппаратов, с борьбой с мятежниками — и поэтому они не знали, как правильно бронировать вертолет. Американцы увлекались легкой, композитной броней, оставляли при бронировании уязвимые места.

Германцы — у них как и у русских был опыт наземных боев, опыт замирения огромного африканского континента — но их фирмы тоже делали вертолеты и на гражданку, и для военных целей. Держались германцы на среднем уровне — но у них было то, чего не было ни у кого другого — легкие штурмовые вертолеты, несущие пулемет калибра 12,7 и пару блоков НУРС. Для Африки вертолетов, подобных русскому М40 не нужно было, он не должен был выдерживать обстрел из мелкокалиберной пушки и уклоняться от зенитных ракет. Там были простые партизаны, бандиты — и на них надо было охотиться самым простым и дешевым способом.

У японцев с вертолетами были проблемы — мощное, едва ли не мощнее русского вооружение и слабое бронирование. Штурмовой вертолет не выдерживал обстрела даже из пулемета калибра 12,7 — что говорить о русских тридцатимиллиметровых пушках, которыми был вооружен М40 — первый же снаряд пробивал «японца» чуть ли не насквозь. Что же касается транспортников — Япония делала их вполне на уровне.

А Британия…

Нет, технические характеристики были вполне на уровне. Но вот дизайн…

Легкий Вестланд Уосп — уродливая, скошенная кабина, сзади двигатель — ничем не прикрытый, решетчатая балка с винтом позади. Перевозимая пехота летела по сути открытая всем ветрам и пулям — пристегиваясь к внешним сидениям по обе стороны вертолета. Средний Вестланд Уэссекс — «двухэтажный», кабина пилота над десантным отсеком, двигатель — за десантным отсеком. Сам двигатель — не лучший по надежности — и из этого же делают вертолет огневой поддержки, просто ставя в десантный отсек крупнокалиберный пулемет или даже автоматическую пушку. Только тяжелый не подкачал — Вестланд Пингвин — хотя и некрасив, и грузоподъемностью не отличается — зато единственный в мире вертолет, который даже в пехотном варианте идет с герметичным днищем и может держаться на воде при посадке. Островное государство, что же вы хотите.

САСовцы предпочитали Уосп — он как раз вмещал один патруль, четыре человека. Ну и что, что в полете ты открыт всем ветрам и пулям — зато и ты можешь стрелять по проносящимся внизу фигуркам солдат противника, такая стрельба даже входила в стандартную программу подготовки. Кстати, стрельба получалась достаточно результативная — четыре стрелка, как минимум у одного — пулемет. Если напрактиковаться…

Вертолеты посадили рядом с базовым лагерем — уродливые черные стрекозы. Сейчас солдаты САС весело бегали от базового лагеря к вертолетам и обратно, выясняли отношения с летчиками. Командиры погнали своих людей в туалет — чтобы солдаты весили меньше, и за счет этого можно было взять больше патронов. И все — за шумом, за смехом, за дружеской подколкой скрывали одну простую, непреложную и жестокую истину войны — многие из тех, кто сейчас грузятся в вертолеты не увидят следующий восход солнца. Многие — если не все. Смерть уже была здесь, она была невидимым и самым главным участником суеты, эта дама в черном плаще неспешно переходила от одной группки солдат к другой, прислушиваясь к разговорам, вдыхала табачный дым, стоящий сизой пеленой. Смерть решала — чье время уже пришло, а кого еще можно оставить пожить. Вот так.

— Кто не готов?

Три фигуры в сером, пятнистом камуфляже стояли молча перед лейтенантом. Каллаген, Роуч, Стэтэм. Его патруль, его команда, с которой он сидит в этой дыре уже… Черт знает сколько времени. Четверо — которые в бою должны быть единым целым. С ними ему предстоит победить — или умереть.

— Пристегнуться! Вперед!

Штурм уже начался.

Вертолеты взлетали с площадки, расположенной восточнее Хайдарабада, а их цель — цепь холмов, располагалась десятью километрами западнее. Поэтому, им предстояло пройти почти над самым городом — вертолетчики обычно брали южнее, потому что с той стороны меньше стреляли — и увидеть всю картину сражения.

Сражения как такового еще не было — стороны только готовились к нему. Шотландские королевские стрелки выдвигались к городу — пятнистые коробки танков с длинными хоботками танковых пушек, уродливые, в основном кустарно забронированные автомобили для перевозки личного состава, броневики с пулеметными спарками и малокалиберными автоматическими пушками — все это медленно надвигалось колоннами на город с востока. Часть колонн шла прямо на город, часть — явно шла на обхват, чтобы поддержать оцепление. «Дамочки» — а шотландских королевских стрелков звали почему то именно так — сидели в основном не в машинах а на броне. Увидев идущие строем низко над землей вертолеты с десантом, они кричали, размахивали руками, салютовали своим оружием. Солдат всегда поймет солдата — а они видели в небе парней, которым сегодня придется тяжелее, гораздо тяжелее, чем им самим.

И они салютовали им, отдавая честь.

Вертолеты свернули южнее, огибая город по дуге — из города уже стреляли, но расстояние для стрелкового оружия было слишком большим. Да и для того, чтобы попасть по несущемуся в воздухе вертолету, нужна была изрядная доля удачи. Тем не менее, бунтовщики стреляли, моля Аллаха, чтобы он направил их пули прямо в грудь ненавистным англизам. Город горел — на улицах спешно латали баррикады, строили новые, поджигали промасленную ветошь, машины, покрышки. В городских боях, в незнакомом городе нет ничего хуже стелящегося по улице дыма. В этом дыму командиры теряют управление своими подразделениями, наводчики с вертолетов тоже не могут отдавать команды, не видно кто и откуда стреляет — часто в суматохе начинают стрелять по своим же. А мятежники… здесь их земля, их город, как они говорят. Здесь они выросли, знают каждый дом, каждую канаву, каждый закоулок. Дым им совсем не помеха…

САСовцы в ответ не стреляли. Слишком большое расстояние, если в кого-то и попадешь — так случайно. А скорее всего — просто истратишь драгоценные патроны.

— Десять минут до точки сброса! — проорал лейтенант, хотя его особо никто и не слушал. Все были уже там, в точке сброса, мысленно принимали бой, прокручивали в голове все его возможные перипетии…

Сопротивление на точке сброса было ожидаемо слабым. Хотя холмы и представляли для мятежников интерес, хотя они и держали на них посты — посты эти были откровенно слабыми. Тридцать человек по всей линии. Свалили их с воздуха довольно быстро, огнем пулеметов и двадцатимиллиметровых пушек с боевых вертолетов поддержки…

— Высаживаемся! — лейтенант расстегнул подвесную систему, сбросил вниз тяжеленный вещмешок, и первый спрыгнул вниз, попав ногами прямо на искромсанный пулями труп мятежника. Чем были хороши эти легкие птички «Уосп» — они могли зависнуть над чем угодно и высадиться можно без проблем. Британские спецназовцы освоили транспортировку десантных групп на внешних сидениях легкого вертолета и их высадку первыми, что бы там ни думали немцы и американцы. Иногда такие птички пролетали даже по городским улицам, держась ниже крыш домов — за счет коротких лопастей несущего винта…

— Быстрее… Быстрее сукины дети! Вы что, вечно жить захотели?! — лейтенант слышал это в каком то фильме и фраза ему понравилась — давайте! Копаем дополнительные укрытия — пока нам не подпалили задницу! Быстрее!

— Сэр! — капрал Роуч поднял пулемет — этот целый, кажется…

Уже что-то. Получается у них на группу теперь три пулемета. Третий — старый, известный как БРЭН, Брно-Энфильд, старый ручной пулемет с питание не лентой, а магазином, причем вставляемым не снизу, а сверху. Лицензия на этот пулемет была и впрямь куплена в Богемии — но мастера Энфильда его переконструировали под старый британский патрон.303 от винтовок Ли-Энфильд. Кто бы там что не говорил — но пулемет был хорошим и в умелых руках мог наделать немало бед.

— Умеешь работать?

— Справимся, сэр… Такой был у нас в учебном полку.

— Патроны?

— Есть сколько то…

— Тогда опробуй стрельбой. Копаем, копаем…

Взгляд лейтенанта упал на Стэтэма — тот не копал, отложив в сторону саперную складную лопатку он смотрел по сторонами, пристально, задерживая взгляд на чем-то и быстро писал карандашом в блокноте…

— Стэтэм… Что черт возьми ты делаешь? Ты хочешь, чтобы твоя задница была видна каждому муслику, когда дойдет до дела, да?

— Сэр, я должен составить карточку огня, пока не началось.

— Когда начнется — ты будешь копать вместо того, чтобы стрелять. И они подойдут прямо вплотную и трахнут твою белую задницу до смерти — я слышал, муслики любят это дело.

Стэтэм оторвался от записей, посмотрел на лейтенанта.

— Сэр, если вы мне не будете мешать — никто не сможет подойти нашему укреплению ближе, чем на пятьсот метров.

— Дробовик-три, я Паук-восемь? Как принимаешь?

Артиллеристов было едва слышно из-за грохота орудий. В поле перед холмами то тут то там вставали разрывы — но неровная местность, изрезанная небольшими оврагами — с холмов стекала вода, пробивая себе путь — делали артиллерийскую поддержку малоэффективной, у мятежников просто было где укрыться от осколков.

— Принимаю отчетливо!

— Двести левее…

— Пятнадцать минут продержись! Мы соседей отрабатываем!

— Да меня через пятнадцать минут тут с землей смешают.

— Держись! Как возможность будет — я одно орудие на тебя перенаправлю. Подкорректируешь как начнем…

— Давай, сукин сын! Давай!

Лейтенант знал, что будет тяжело. Но что будет так тяжело — он даже не представлял.

Прежде всего, облажалась разведка. Сознательно или случайно — никто не понял. Да и понимать было некогда. Все говорили про холмы, но никто не говорил, что перед холмами — зеленка, да еще и оврагами изрезанная. Можно по этим долбанным оврагам напрямую к позиции подобраться. Ни минометная ни артиллерийская поддержка в таких ситуациях особого эффекта не дает. При артиллерийском огне осколки идут выше, немного лучше миномет, но для него тоже нужно исключительно точное попадание, которое может получиться только случайно. Поэтому, муслики, хоть и неся потери, подобрались к их позициям почти вплотную. Две атаки уже сорвалось, вторая перерастала уже в рукопашную — но отбились. Сейчас все ждали третьей и последней атаки — шотландцы заканчивали зачистку Хайдарабада, оставленный в городе арьергард был уже почти перебит и мусульманам деваться было просто некуда. Только идти вперед — иначе их просто намотают на гусеницы, перебьют с вертолетов — и все.

А сейчас — шотландцы бились в городе, арьергард задерживал их и в планах командования было — сначала занять огород и закрепиться в нем — чтобы вся эта толпа не ломанулась обратно, где их придется выковыривать из городских кварталов, с чудовищными потерями — уже поняли на предыдущих примерах, что такое штурм города. Сейчас сражались и умирали на холмах только САСовцы, прикомандированные — и это пехотное командование вполне даже устраивало. За потери прикомандированных не так спрашивают, как за потери своих.

Их просто бросили в мясорубку, бросили умирать здесь, на каменистых холмах. Они это понимали — и все равно стояли насмерть.

Левее от их позиции, в полукилометре догорал остов вертолета, чуть дальше — еще два. Тот, что ближний сбили сосредоточенным огнем нескольких пулеметов у них на глазах, перебили хвостовую балку. Стэтэм ряды этих пулеметчиков проредил несколько — да толку то. Вертолет в этом смысле вообще уязвимая штука — длинная хвостовая балка, внутри нее идет привод хвостового винта, дальше — требующий смазки редуктор. Попади в этот привод или разбей пулями редуктор — все. Вертолет начинает бешено вертеться, выбрасывая всех кто не пристегнут из десантного отсека и неконтролируемо снижаться при этом. Так и на этот раз получилось — вертолет закрутился в воздухе, выделывая такие фигуры, что… А потом упал — и почти сразу вспыхнул чадным костром. Выбираться к нему для спасательной операции было бессмысленно — положили бы всех. Остается надеяться, что при падении все погибли — что муслики сделали с пилотами или оператором пушечной установки, если хоть один живым попал в их руки — страшно даже было думать…

Второй и третий вертолет сбили почти одновременно — один залпом РПГ, а вот другой — чем то более серьезным. Возможно даже ПЗРК — хотя разведка не сообщала о наличии в этом районе ПЗРК и умеющих работать с ними операторов. ПЗРК. Да и взрыв самоликвидатора гранаты РПГ сильно похож на взрыв боеголовки ракеты зенитного комплекса. К счастью британцев у мятежников было мало ПЗРК, буквально единицы — иначе бы эта маленькая, грязная война уносила бы еще больше жизней «алых мундиров». [алые мундиры — раньше у британской пехоты были именно такие] Впрочем, война и так уносила более чем достаточно…

Тело Каллагена лежало на краю оборудованной стрелковой позиции, накрытое брезентом — его убили во время второго, самого жестокого штурма, когда их разделяло с мятежниками всего двадцать метров, иногда и меньше. На позицию влетела граната, он сумел схватить ее, отправить обратно — но при этом высунулся на мгновение — и получил пулю в сердце. Остальные трое — и сам лейтенант и капрал Роуч, и новичок в их патруле Стэтэм были ранены — но пока держались…

— Роуч…

Капрал, лежал около двух пулеметов — своего BSA и старого БРЭН — патроны к Виккерсу, легкому пулемету, сделанному в Британии по валлонской лицензии кончились во время второго штурма. Тогда этот пулемет просто не умолкал — близкое расстояние, двести патронов в ленте и сам пулемет удобный, с коротким стволом и складным прикладом, разворотистый, с рук можно стрелять. Без Роуча и без этого пулемета их бы просто смяли — пройдя по собственным трупам ворвались бы на позицию и разорвали бы их на части. Сейчас капрал, раненый в руку и ногу уже перевязался и, пока была передышка, набивал ленты к пулемету. Вид у него был такой, как будто он побывал в аду — большую часть лица покрывала настоящая корка из грязи, запекшейся крови, осевших пороховых газом. Обмундирование во многих местах порвано и испачкано тем же — грязью вперемешку с кровью.

— Да, сэр…

— Сколько у нас еще осталось?

— Пять лент к BSA, сэр считая ту что в нем сейчас и примерно столько же обойм к БРЭНу. И — все.

Хреново… На полчаса скоротечного боя, не больше…

— Сэр…

Лейтенант оторвался от мрачных мыслей.

— Да?

— Я вот тут слазать решил… Вниз. Младший прикроет.

— Сдурел?

— Никак нет, сэр. Сами подумайте, какой у нас выход? А там — у каждого по стволу и патроны. Если удастся притащить пять-шесть автоматов с боекомплектом — это уже дело.

— Там снайперы.

— Младший говорит — там только один. Он наблюдает за ним. Как только тот допустит ошибку — младший его снимет. И тогда — можно будет идти.

Младший… Лейтенант никак не предполагал, что кто-то после МакДональда сумеет его удивить. Но этот сумел — без вопросов.

Теперь лейтенант уже сомневался в том, что младший капрал Стэтэм вообще человек. Раньше он представлялся этаким тюфяком, который тяжел на подъем. Но только в бою, лейтенант Глени понял, что представляет собой младший капрал Джейсон Стэтэм. У него не было нервов — вообще. Он все делал так, как делал бы это робот — менял позиции, засовывал в винтовку все новые и новые патроны, прицеливался, стрелял. Он не спешил, не тратил зря патронов. Но когда он стрелял — с той стороны обязательно умирал человек. Выстрел — труп, выстрел — труп. И даже когда мятежники подобрались к нему вплотную, буквально на расстояние броска он продолжал стрелять так же — непоколебимо и точно. Когда к нему на позицию влетела граната — он ее выбросил — взорвалась в воздухе, осыпав осколками тех кто ее кинул — и продолжил стрелять. Он просто стрелял и стрелял — бездушное механическое приложение к своей винтовке. И даже получив ранение, он продолжал стрелять…

— Добро… — лейтенант решился, патронов для такого дела действительно было мало — но пока не высовывайся. Сходим вместе: одного подстрелят, второй вытащит. Только жди команды.

— Понял, сэр…

Выстрел винтовки и разрыв снаряда на поле идеально совпали по времени — но и в далеком гуле артиллерийского разрыва лейтенант уловил четкий щелчок выстрела снайперской винтовки. Прижимаясь к земле, загребая подобно пловцу лейтенант пополз вправо — там сейчас выбрал свою позицию младший. Снайпер их патруля.

— Стэтэм… — тихо позвал лейтенант.

Младший капрал не отозвался — он лежал подобно камню, целясь куда то вдаль из своей винтовки. Он не сдвинулся ни на миллиметр, только прошипел.

— Слышу…

— Что там?

— Снайпера снял. Больше не наблюдаю. Можно идти.

Лейтенант задумался.

— Патроны то остались?

— Восемь полных обойм. Хватит…

Отморозок. В обойме по пять — сорок в итоге. Хватит…

— На обратном пути мы тебе автомат с БК подкинем. На случай…

Стэтэм не ответил, он уже выцеливал кого-то и ему было не до того. Лейтенант пополз обратно, к капралу, уже по хозяйски рассматривающему заваленный телами склон.

— Как идем?

Капрал поморщился…

— Эти — вон там засели… Левее тех камней, там человек десять не меньше. Остальные — равномерно рассредоточились вон по той линии, там что-то типа канавы. По верхам — восемь стволом я подсчитал. Возьмите нож, сэр — у них дешевые разгрузочные жилеты, сэр, самодельные, шьют из рюкзачной ткани. В каждом — по шесть обойм если повезет. Подрезать в двух местах надо, на поясе и на плечах.

Лейтенант посмотрел на капрала, между разговора подрезающего траншейным ножом уголок ногтя…

— Ты… это… короче слово дай… если плен то… лучше сам меня добей. Ты знаешь, что муслики с пленным делают. Лучше так…

— Обещаю, сэр… — капрал очень серьезно посмотрел в глаза своего командира, командир был младше его, но это реально был командир, безо всяких скидок — надеюсь, и вы мне окажете такую же честь.

— Без вопросов, Джефф… без вопросов. Капрал отложил нож, протянул лейтенанту руку, тот крепко пожал ее и протянул вторую, не выпуская первой. Рукопожатие на самом краю. На краю могилы…

— А Младший наш?

— Он не сдастся… — твердо проговорил Роуч.

— Почему так думаешь?

— Я видел… Он себе к пузу чуть ли не полкило тротила примотал со взрывателем натяжного действия. Утром, перед вылетом, я видел. Не хотел бы я быть тем, кто его брать будет…

Лейтенант вздрогнул. Некоторые, из ветеранов так делали — шутками, с прибаутками, с понтами. Он совсем был не уверен, что дойди до дела — и те, кто так лихо треплет языком, подорвутся. А этот… Не сказал ведь никому. Но лейтенант был почему то уверен, твердо уверен, мог все жалование поставить на то, что дойдет до дела — подорвется. Этот — подорвется. Откажется от своей жизни как от проигранной карты…

Низко громыхнуло, поднялся черный султан разрыва — артиллерия начала работать…

— Черт… — Роуч досадливо глянул на куст разрыва — не вовремя начали. Давай, лейт, за мной. Сейчас ведь ломанутся…

Прежде чем лейтенант сумел сообразить — капрал, пригнувшись, уже сиганул за каменный вал укрытия, бросился к лежащим в беспорядке телам. Делать было нечего — лейтенант бросился следом. Первый мятежник, который попался ему на пути, на вид казалось, спал, даже не видно было ранений — только открытые глаза и мертвенная бледность лица. Рядом с ним лежала SLR, стандартная винтовка британских пехотных полков, почти метровой длины. Лейтенант ударил лежащего ножом — для верности — скривился, подхватил винтовку — такой у них в патруле не было, САС давно перешел на малокалиберные, неуклюжим движением, торопливо срезал разгрузку. Сколько в ней осталось магазинов, непонятно — да и проверять было некогда. Мятежники уже заметили двух британских солдат, исполняющих безумные трюки прямо перед своим укреплением, и открыли огонь. Конечно, полноценно стрелять и атаковать не давало то самое артиллерийское орудие, да и минометчики постреливали, вылезать из своих нор было опасно, и команды на это не было — но вот выпустить пару-другую очередей — это запросто. И неважно — попадут они во что-то или нет — в отличие от британцев на среднюю и дальнюю дистанцию мятежники стрелять не умели — просто расходовали патроны. Пули щелкали по камням с противным стуком, но лейтенант радовался тому, что это слышал, ведь известно — свою пулю никогда не слышишь…

Второй, в отличие от первого был изорван так, что живого места не было. В него попала целая пулеметная очередь, с близкого расстояния, перечеркнув грудь строчкой опаленных дыр. С ним было проще — рядом лежала винтовка, такая же как у первого, только с разбитым вдребезги пулей ложем. Лейтенант срезал испачканный кровью жилет, отметив про себя, что он тяжелее первого. И — отдернул руку, пуля врезалась в тело убитого мятежника совсем рядом с его рукой…

Зараза…

— Лейт, хватит!!!

Но лейтенант вошел в азарт — рядом был еще один труп, а приятная тяжесть двух разгрузок в руке внушала надежду, что повоевать еще удастся. Поэтому лейтенант упал на колени, обдираясь о камни переполз к третьему и…

Рука третьего, лежащего ничком, в окровавленной одежде взметнулась и схватила лейтенанта за форму. Ужас от этого — окровавленный, нашпигованный осколками гранаты труп внезапно ожил, что лейтенант забыл все, чему их учили на уроках рукопашного боя, забыл что у него в руках нож. «Мертвец» рванул лейтенанта на себя — и они покатились по склону. Остановил их падение камень, маленький чтобы за ним скрыться, но достаточно большой, чтобы задержать падение. Камень ударил лейтенанта в бок, он напряг все силы — но смог только на двух вытянутых руках поднять над собой разъяренного мятежника, упираясь ему обеими руками в грудь — мятежник же уже заносил для удара лезвие — странное, двузубое — типичное индийское оружие. Впервые лейтенант так близко видел мятежника — до этого он стрелял в них, иногда из засады, иногда в бою. Сегодня они едва не схватились в рукопашной — но всегда между ним и мятежником была его винтовка. Сейчас винтовка была в тридцати метрах от него — в сложившихся обстоятельствах это то же самое что и на другой планете. Мятежник хрипел, его лицо было измазано кровью, а взгляд был такой, что становилось по настоящему жутко. В нем не было ничего — кроме дикой, неизбывной ненависти…

Четко стукнул выстрел — и то, что было головой бандита внезапно превратилось в летящее во все стороны кровавое месиво, большая часть которого попала лейтенанту прямо в лицо — мерзкая, склизкая, горячая жижа. Рука с занесенным для удара кинжалом опала, и кинжал бессильно ткнулся в плечо офицера…

Лейтенанту показалось, что он тонет — враз отяжелевшее тело мятежника давило на него сверху, все лицо было заляпано — не вздохнуть, не открыть глаз, не закричать. Ему показалось, что он сходит с ума, что это — и есть ад…

— Давай лейт… Давай, разлегся… Черт, вставай же…

Капрал, уже забросивший свои трофеи на позицию, бросился назад за своим командиром — не обращая внимания на пули, которые летели все гуще. Особо расшаркиваться было некогда — подскочив, он пинком отправил тело террориста с разбитой головой дальше по склону, с одного взгляда оценил — шок. Тогда он просто схватил лейтенанта за униформу одной рукой и словно тяжелораненого потащил наверх — второй рукой он подхватил лежащие рядом трофеи. Двадцать метров до укрытия — здесь они были равны двадцати километрам. Метр за метром. Младший не пришел на помощь — как и подобает снайперу, он пользовался моментом, отстреливая неосторожно высунувшись из-за укрытий бандитов. Словно гвозди вбивают один за другим, с одного удара, размеренно и неторопливо — тук, тук, тук…

Ему удалось перевалить лейтенанта за каменный навал и тяжело перевалиться самому как раз в тот момент, когда рядом, в каменистую осыпь врезалась граната, стриганула осколками по камням. Гранат к реактивным гранатометам у мятежников было немного, равно как и самих гранатометов, они их берегли — но видя что наглецы уходят, «ради такого случая» — не пожалели. Поминая всех чертей Роуч тяжело приземлился, прикрытый каменной стенкой рядом с лейтенантом, хрипло дыша как загнанная, идущая из последних сил лошадь. В голове ничего не было — странная пустота…

— Эй, капрал…

Роуч устало повернул голову — лейтенант сидел рядом с ним и лицо его было раскрашено кровью как во время какого-то жутковатого людоедского обряда. В протянутой руке у него блестело что-то серебристое…

— Выпить хочешь?

И тут они засмеялись. Оба засмеялись, в унисон, одновременно каким-то истерическим, каркающим, не останавливающимся смехом, таким смехом, который не придает силы, а отнимает их. Они оба были едины в этой дикой, безумной истерике, они заглянули в бездну — и бездна не захотела их принять.

— Выпить… хочешь… — давясь смехом повторил Роуч — лейт, ты бы лицо вытер, к чертям… даже мне страшно… хотя я навидался…

— Да брось… меня так… в аду… за своего примут…

— Нас с тобой, лейт… ха-ха… не примут ни в одном аду…

— Значит… Значит останемся здесь.

Третий, решающий вал накатился на них почти сразу — мятежники понимали, что времени у них нет, и если они в самое ближайшее время не уйдут в холмы — их просто раздавят здесь, на этом пространстве. Раскатают в кровавую лепешку гусеницами бронемашин, расстреляют с вертолетов как на охоте. Их было много — несмотря на потери их еще оставалось очень и очень много. Арьергард, оставленный ими в городе, с честью выполнил поставленную задачу — погиб, но задержал шотландцев. Впереди были холмы, непроходимые для техники, если они прорвутся — то дальше будет проще. Впереди был САС, патрули держали линию обороны — но бойцов в бордовых беретах было мало, на три если не на четыре порядка меньше, чем их. Их просто нужно было смять, прорвать линию — и уйти в холмы. И они, накачавшись наркотой по самые брови, ринулись на штурм…

Аллах акбар!!!

Ствол пулемета раскалился уже до того, что с него шел дым, пулемет плевался — но стрелял, выкашивая лезущую вперед саранчу. Капрал не отходил от пулемета, он ворочал его так, будто весил он как пушинка. Высунул ствол в бойницу, отстрелял длинную очередь — тут же в сторону, пока не засекли, к новой бойнице. Пусть они думают, что их намного больше…

Аллах акбар!!!

Лейтенант стрелял сразу из двух винтовок попеременно — иначе бы винтовка отказала. Отстрелял, бросил, взял следующую. Из SLR можно было нормально стрелять только одиночными, при стрельбе очередями ее немилосердно задирало вверх. Пули выбивали то одного то другого мятежника в черной чалме — но остальные упорно лезли вперед…

Аллах акбар!!!

Пулемет лязгнул затвором — кончились патроны. Впереди, перед укреплениями артиллерия била уже не на шутку — черные столбы разрывов вставали то тут, то там. Чуя близкую свободу, мятежники рвались вперед…

Аллах акбар!!!

Лейтенант сменил магазин винтовки, высунулся — и упал, окропляя своей кровью нищую серую каменистую землю холмов. Капрал схватил БРЭН и высадил в наседающих мятежников сразу чуть ли не полмагазина. Почувствовал кого-то рядом — но повернуться не успел. Последнее, что он слышал — сильный взрыв прямо перед укреплениями…

Очнувшись, капрал сначала не понял, что с ним, почудилось — плен. Он лежал где-то, где даже днем было сумрачно, ветви кустарника разламывали лучи солнца на несколько частей, их причудливая игра завораживала. Никто не снимал с него кожу, не резал на куски… Но где же он. Буквально в нескольких метрах от капрала по кустарнику колонной шли люди, их гортанная речь была хорошо слышна. Капрал оцепенел от ужаса, рука шевельнулась — и тут же чья то рука зажала ему рот.

— Это я, Стэтэм… — голос говорившего был плохо слышен, несмотря на то, что говорил он на ухо, едва шевеля губами — скоро они пройдут и можно будет уходить. Лежи, капрал, лежи…

Далеко мятежникам уйти не удалось — никто из них не знал, что помимо первой линии обороны — патрулей САС, есть еще и вторая. Всю ночь вертолеты летали в паре километров за спинами передней линии обороны холмов, высевая из систем автоматической постановки тысячи и тысячи мин. Тех, кто уцелел при прорыве британской линии обороны, все равно ждала смерть — просто двумя километрами дальше…

 

28 июля 1996 года. Лондон, Великобритания. Клуб офицеров армии и флота

Люди возвращались в покинутый город…

Да, люди возвращались — и уже ходило метро и вагоны его не были полупустыми, и в Сити царила суматоха, и в Кенсингтоне к роскошным виллам все так же причаливали черные, чем-то смахивающие на роскошные яхты Роллс-Ройсы — но ничего уже не могло быть как прежде. Это сложно было описать словами… наверное эти изменения мог уловить только коренной лондонец, знающий и любящий этот город. Доброжелательные прежде люди становились раздражительными, агрессивными, в знаменитом лондонском красном даблдеккере [даблдеккер — так называются знаменитые двухэтажные лондонские автобусы] кондуктор не говорила больше «yes, please…» когда продавала билеты, а просто молча таращилась на тебя и быстро отрывала билет. В центральной части Лондона движение во многих местах было перекрыто — разбирали завалы, ремонтировали поврежденные дороги — и теперь не проходило и дня, когда в пробке не случалось потасовки между водителями. Власти залечивали раны, затягивали зияющие провалы плотной зеленой сеткой, тяжелые самосвалы, которым дана была зеленая улица, сновали туда-сюда, вывозя строительный мусор…

Но страх не уходил, страху понравилось жить в этом прежде веселом, космополитичном городе, страху понравилось питаться душами людей. Страх маскировался, прятался в темные норы подсознания — но он не уходил. Что-то сломалось — причем навсегда…

Одним из первых вновь открылся «старый ковер», клуб офицеров армии и флота. Как то нехорошо армейским офицерам бояться артиллерийского обстрела — тем более, что офицеров в городе сейчас сильно прибавилось. С улиц так и не снимали патрули, коммутатор Скотланд-Ярда разрывался от звонков разных психов. Кто-то спешил сообщить, что заминировано здание парламента, кто-то — что на станции метро кто-то оставил подозрительный пакет. Из Белфаста спецрейсом перебросили несколько бригад опытных взрывотехников — местные не справлялись с обрушившейся на них за последние дни сумасшедшей нагрузкой.

Пожилой, похожий на боцмана, седовласый человек вышел из черного, неприметного Ровера на углу улицы, кивнув водителю, направился в клуб. По дороге сунул руку во внутренний кармашек — и выругался про себя. Старая вересковая трубка, с которой он не расставался больше тридцати лет, сломалась, когда все подумали что начался новый обстрел — и телохранитель, сбив его с ног пригвоздил к земле, закрывая собой. Новую трубку сэр Колин пока не купил — было не до того.

Сэра Джеффри Ровена он обнаружил в отдельном кабинете — тот был в штатском, но нацепил на костюм аж знак креста Королевского Викторианского ордена — маленькую прямоугольную синюю подушечку с бело-красными полосками по бокам. И хотя сэр Колин знал, что его предшественник на посту британской разведки действительно был награжден крестом Королевского Викторианского ордена — от вида этого знака на черной ткани костюма его чуть не вывернуло наизнанку.

Все последние дни сэр Колин был безумно занят. Все шло кувырком, власти в день обстрела фактически не было, многие государственные служащие думали только о том, как смотаться из города. Связи не было никакой, военные подняли в воздух два Нимрода [Нимрод — патрульный самолет дальнего действия, есть и в нашем мире] чтобы хоть обеспечить хоть какую то координацию действий. Либеральный премьер-министр — о чем думала ее Величество, когда назначала его — вместо того, чтобы руководить страной пытался найти для своей задницы как можно более укромное место, перелетал с базы на базу, срывая голос до хрипоты, требовал себе эскорт из шестнадцати истребителей. Лихорадочно строились лагеря для беженцев — все отели и мотели и сдаваемые внаем комнаты были переполнены. Пытаясь вместе с несколькими другими людьми, в основном военными, собрать расползающуюся под пальцами государственность сэр Колин с ужасом думал — что будет, если русские всерьез займутся ими. Слишком долго остров жил без войны, ужас прорыва русской эскадры, обстрела город артиллерией был уже позабыт.

Чтобы разобраться с сэром Джеффри — времени совсем не было. Но как только оно появилась — сэр Колин не преминул воспользоваться им и назначил сэру Джеффри встречу. Сэр Джеффри согласился — на удивление легко.

И теперь, сэр Колин сидел напротив своего старого друга, наставника и учителя, великого Монаха и просто смотрел на него. А тот смотрел в меню, придирчиво выбирая блюда на обед, и не обращал на сэра Колина ни малейшего внимания. Рядом с правой рукой сэра Джеффри лежала свернутая газета…

— Интересно, для тебя есть что-то святое?

Монах оторвался от изучения меню, поднял голову…

— Это вместо пожелания доброго здоровья?

— Скорее ты заслуживаешь пожелания гореть в аду…

Сэр Джеффри внезапно отбросил меню, протянул руку через весь стол и буквально притянул сэра Колина к себе, схватив его за галстук. Сэра Колина поразило пламя, горящее в глазах старого разведчика — таким он его никогда не видел.

— А ты думал — как?!! Хочешь остаться чистеньким!? Не получится! Мы все барахтаемся в этой яме с дерьмом и это наша работа! Кто-то должен пахнуть говном — иначе пахнуть им будут все! И не думай, сукин ты сын, что можно срубить лес — и не будет щепок.

Сэр Джеффри не говорил — он шипел подобно змее — и сэру Колину стало страшно. Он внезапно понял, что за человек сидит перед ним. Его сложно даже было назвать человеком. Нет, он не был сумасшедшим в общепринятом понимании этого слова, нет. В этом смысле он был очень даже нормальным. Но шкала его ценностей была искажена настолько, что абсолютно не соотносилась с человеческой. Проработавший в британской секретной службе наверное дольше, чем любой другой человек из живущих, сэр Джеффри не просто стал моральным уродом — он переродился, его шкала ценностей перевернулась с ног на голову. Ради того, чтобы начать операцию, он недрогнувшей рукой организовал кровавую бойню прямо в центре столицы собственной страны, он сделал это для того, чтобы вселить в сердца людей страх — который поразительно быстро перерастает в лютую ненависть, если указать на врага. И если это потребуется, для того, чтобы создать нужный настрой — он это повторит, и рука его не дрогнет. А самое страшное — что он не одинок, что люди, которые фактически определяют политику страны, поддерживают его. И остановить этих людей — некому.

— Ладо, забудь — более примирительным тоном спросил сэр Колин — Почему ты не сказал мне? Я ведь из-за того ив основном и психанул, что ты меня в известность не поставил.

— Почему? — сэр Джеффри отпустил его галстук, сел в кресло и сам — а что бы ты стал делать, если бы узнал? Не выдержал бы — спорим?

— Не знаю…

— Не выдержал бы — клянусь Господом! Вот в том то и дело! В том числе и поэтому вы проиграли Бейрут. Надо было взорвать еще один ядерный заряд — и заявить о том, что у вас есть еще несколько. А так — вы просто подняли руки и сдались. Вы не умеете принимать жесткие решения, стали какими-то…смазанными. Читаете тысячестраничные меморандумы, а когда страницы подходят к концу — заказываете еще один, стараясь всеми силами оттянуть время, когда нужно будет просто принять решение. Вы боитесь решений, боитесь ответственности как боится ладана черт!

— Нельзя было по-другому?

— Предложи!

Он маньяк… Он бы действительно взорвал еще один атомный заряд — только бы не быть проигравшим…

— Вот, то-то! Пойми, мы живем в новом мире, мире спектакля — причем зрительный зал и сцена поменялись местами. Один акт спектакля сменяется другим — а спектакль должен быть интересным, берущим за душу, затрагивающим самое сокровенное, что есть у каждого — иначе зрители не досмотрят его до конца, и не будут платить за билет. Этим спектаклем бы добились того, что ни один человек больше не чувствует себя в безопасности. Даже у себя дома ему грозит опасность — в виде падающей минометной мины, пробивающей целый дом насквозь. Если человек не чувствует себя в безопасности — у него развиваются фобии. А на втором этапе мы это все разовьем, люди будут просто сходить с ума от страха. И когда мы дадим им врага — у них в голове не останется ничего кроме ненависти! И вот тогда то они и будут требовать Гранд-Флита в устье Невы и британского флага над русской землей — просто для того, чтобы вернуть то ощущение безопасности, которое у них было когда то.

Он маньяк…

— Кстати, про спектакли — сэр Джеффри внезапно сменил тон с проповеднического на скучный- ты читал свежие газеты?

— Как то не было времени… Я же не в отставке.

— Вот-вот. А должен был бы. Возьми, прочитай.

Это была какая-то желтая газетенка, помойная яма со сплетнями и скандалами — сэр Колин не взял бы ее, даже если бы ему предложили ее бесплатно. Надев очки, он брезгливо взял газету, развернул, пытаясь понять, что же заинтересовало в этой помойке старого разведчика. Наконец нашел — сэр Джеффри ненавидел новомодные маркеры и помечал заинтересовавший его текст тонко очиненным карандашом.

Как нам стало известно, буквально в ближайшее время сумасшедший роман одной из самых популярных актрис Голливуда, Моники Джелли и наследника престола Российской империи Николая Александровича Романова может получить новое развитие. Из достоверных источников нам стало известно, что агент мисс Джелли твердо отказался от крайне выгодного предложения компании Парамаунт Пикчерс на следующий год — Монике Джелли предлагалась роль Клеопатры в новом высокобюджетном историческом фильме. По нашим предположениям это может означать только одно — что Моника Джелли завершает свою карьеру в кино и уезжает в Россию.

— И что? — недоуменно просил сэр Колин — нам то какое до этого дело?

— Какое дело? А ты не понимаешь?

— Долгие десятилетия наша политика строилась на неразрывности связки Британия — САСШ. Эта связка уравнивает германо-российское влияние. Теперь эта связка — под угрозой.

— Из-за какой-то голливудской шлюхи? У тебя паранойя…

— Да ничуть не паранойя. Я давно наблюдаю за этой ситуацией — и она мне нравится все меньше и меньше. Это политический брак, тот, кто это придумал — гений. Американцы боятся и не понимают русских. А тут… Парень, который приезжает к ним в страну и завоевывает одну из самых красивых женщин в мире. Парень, который воевал и был ранен, который знает их язык, который очень неплохо смотрится на экране, который мало чем отличается от их молодежи — по крайней мере, внешне. Он вежлив, учтив, с прекрасным образованием и аристократическим воспитанием. И он — наследник престола огромного государства. Вполне возможно, мисс Джелли уже дала согласие на переход в православие и на брак с наследником престола. Вполне возможно, скоро появится ребенок, возможно даже мальчик. Это будет наследник престола Российской Империи, который примет престол в двадцать первом веке — и в то же время он будет наполовину американцем. Он будет своим и для русских и для американцев. Если у русских хватит ума — а его, скорее всего у них хватит — то ребенок будет какое-то время проводить в Америке, воспитываться не только в русской, но и в американской культуре. Возможно, даже получится так, что он встанет на престол сразу после деда, отца же сделают регентом — наследник не даром сторонится политики. Такое может быть. И тогда вся наша работа, которую мы вели на протяжении поколений, работа нацеленная на то, чтобы не допустить сближения двух в чем-то очень похожих стран, России и Америки, не допустить сближения двух этих народов — всю эту работу разрушит в одно мгновение один маленький ребенок. Тогда мы просто останемся в одиночестве — и даже я не могу предположить, что произойдет тогда с нами. Но как и всегда — во всем плохом есть что-то хорошее.

— И что же?

— Теперь я знаю — что делать. Я увидел всю суть операции — до конца.

Когда сэр Колин ушел — времени у него было немного — сэр Джеффри подождал десять минут — потом неспешно поднялся из за стола, вышел в соседний кабинет. В нем — он был намного меньше по размерам, за столом сидел сэр Кристофер Монтгомери, постоянный заместитель премьер-министра страны. Перед ним на столе лежали наушники. Когда вошел сэр Джеффри, сэр Кристиан поднял на него глаза.

— Ты прав. Он ненадежен. Сорвется с крючка в любой момент.

— Это так.

— Что делаем?

— Пока ничего. Он нам еще пригодится. По крайней мере, нужно подыскивать замену — не спеша. Если служба несильно изменилась с тех пор, как я оттуда ушел — честолюбивых людей там немало…

— Согласен…

Произнося это свое «согласен» сэр Кристиан тяжело вздохнул, будто этим своим вздохом говорил: «да, решение тяжелое, но необходимое». Как врач перед ампутацией. Но смысла в этом тяжком вздохе не было — в него не поверили ни сэр Джеффри, ни сам сэр Кристиан. Слишком долго они работали вместе, слишком хорошо знали друг друга. Просто сэр Кристиан так сжился со своей маской, что она стала его лицом — без лицедейства и лжи он жить уже не мог.

— И еще… Джеффри… — остановил сэр Кристиан уже повернувшегося, чтобы уходить сэра Джеффри — я насчет тех денег… Ты понимаешь, о чем нас просишь?

— Понимаю…

— Нет, ты не понимаешь… — сэр Кристиан снова вздохнул — ты просишь такую огромную сумму выделить тебе, и даже не говоришь, на что именно они тебе нужны. Ты понимаешь, как тяжело отстаивать такие вот траты перед бюджетной комиссией. Бюджет у нас не резиновый, ты должен понимать…

Сэр Джеффри Ровен, «Монах» вернулся к столу. В лицедейство сэра Кристиана он снова не поверил.

— Послушай, Кристиан… — сэр Джеффри говорил тихо, но предельно убедительно — ты можешь кормить этим дерьмом аудиторов, налоговую службу, палату Общин, но только не меня… «Трудно будет отставать такие траты перед бюджетной комиссией…». Так не отстаивай! Тебе назвать, в каких банках вы храните подношения от торговцев оружием? От бизнесменов за разные щепетильные услуги? Назвать или сам припомнишь?

— Но ты по крайней мере можешь хоть намекнуть, зачем тебе такая сумма?

— Я сказал: на запасной вариант! Если я расскажу про него тебе — это будет то же самое, что и написать о нем на передовице «Таймс». Запасной план должен знать только я один. Иначе это будет просто теще один план, вот и все…

— По крайней мере он сработает?

— Сработает. Хотя очень нескоро, на него могут потребоваться годы. В истории не было еще случая, что этот план не сработал…

 

22 июля 1996 года. Побережье у Ларна, Северная Ирландия

Сегодня у меня был выходной.

Нет, вы не поняли важности всего этого сообщения — того, что у меня выходной. Это вам так просто кажется — пять дней отработаешь, два отдыхаешь, снова пять отработаешь — два отдыхаешь. Просто и понятно — после того, как отработал пять дней, ты имеешь право два дня отдохнуть. Да только вот суперинтенданту срать на мои права с высокой башни! А заодно и террористам — они вообще любят теракты в выходные устраивать. Потому что в выходные на улицах много народа, магазины переполнены, а полиции как раз — меньше. Больше потенциальных жертв и меньше полиции — рай же для террориста! Как то раз я подсчитал, сколько дней за месяц я отдохнул. Получилось — два дня. Честное слово, когда я сюда приехал — ожидал любой подлянки — но не того, что меня ни говоря при этом ни слова загрузят как ишака и будут гонять в хвост и в гриву.

Но если наконец то мне выдался выходной — первый после череды тех безумных дней, когда мы пытались отыскать расстрелявшего патруль снайпера, плюс разбирались с другими делами, столь щедро наваливаемыми на Особый отдел — грех им не воспользоваться. И воспользоваться надо с умом — выехать как можно дальше от города, чтобы тебя снова не дернули на работу.

А посему мы взяли мою машину, я одолжил кое у кого палатку — и мы выехали аж за Ларн, прямо на берег Северного канала…

— Мэрион! — позвал я — мясо скоро будет готово!

Мэрион успела ускакать уже далеко — поднялась на утес, возвышающийся почти на пятьдесят метров над волнами. Шум от прибоя там был страшный, море сегодня было неспокойное. Услышав меня, она обернулась и помахала мне рукой — скорее всего ничего не поняла из того, что я сказал. Просто помахала мне рукой — и улыбнулась. Ее рыжие волосы нещадно трепал ветер и сама она была похожа на готовую улететь птицу…

Мэрион…

Мэрион Донахью, двадцать пять лет. Студентка последнего курса Королевского университета Белфаста, известного рассадника экстремизма и вредных теорий. Учится в школе социологии, социальной политики и социальных работ — это здесь так факультеты называются. Естественно, с самого первого курса связалась с коммунистами, начиталась Троцкого с его теориями перманентной революции, Бакунина, других авторов, призывающих к массовым беспорядкам. А отсюда — прямая дорога в ИРА, куда она успела завербоваться. Верней не в саму ИРА, в одну из ее молодежных организаций — «Движение в будущее». Вот я и… провожу воспитательную работу, пытаюсь всеми способами столкнуть эту чертовски привлекательную и безусловно умную девушку с ведущей в пропасть дороги. Пока в основном безуспешно. Педагог из меня, признаюсь — так себе…

Когда я приехал сюда и поближе познакомился с местной действительностью, с молодежью, меня поразило то, насколько они восприимчивы к тому бреду, который пишут Троцкий, Бакунин и иже с ним. Мы, в России едва не свалились в пропасть — но переболели. «Веселого» шестнадцатого года с расстрелами на месте и трупами, которые собирали в поленницы на тротуарах, чтобы потом забрать и вывезти, нам хватило. Теперь у нас Ленина, Троцкого и иже с ним не запрещают, нет. Их работы проходят в гимназиях, на уроках истории, разбирая их вредоносную и антигосударственную сущность.

Ладно, пока мясо жарится, ударюсь немного в теорию. К чему призывают анархисты? К анархии, которая вроде бы как — мать порядка. Какая-такая мать-перемать порядка? Ведь что такое государство. Государство — это когда большая группа людей — настолько большая, что управлять ею без государства уже не получится, объединяется для того, чтобы жить на какой-то земле, защищать ее и делать что-то, что под силу только им всем вместе, а не каждому в отдельности. Анархисты же предлагают все разрушить — а потом якобы само по себе все образуется. Ну, не глупость ли это — каждому более-менее умному человеку понятно, что само по себе ничего не образуется — кроме неприятностей, вот и они и впрямь образуются сами по себе.

Теперь либералы с их прекрасными теориями. Чего там они хотят? Власти выборной, чтобы не монарх, а президент? Прав и свобод граждан? Ну, давайте и про это поговорим…

В теории то оно конечно хорошо — ответственность перед народом, все такое. Но это в теории. А на практике получается — наша Академия наук провела исследование — подсчитала количество чиновников на душу населения и сравнила это с политическим режимами в разных странах. И получилось — что чем либеральнее режим — тем больше на душу населения чиновников. Например в САСШ, которые многие выставляют как образец для подражания, чиновников втрое больше чем в «кровавой романовской диктатуре» — это я уже местные штампы выучил наизусть.

Почему так? Все очень просто. Кто в САСШ главный? Президент, он находится у власти четыре или восемь лет, по сути над чиновниками властвует такой же чиновник. Если во главе страны чиновник — то он и будет себя вести как чиновник — дорвавшись до власти, будет думать только в пределах того срока, на который его избрали. И, конечно же, попытается набить карман, пока это возможно. А вот у нас в России есть абсолютная монархия — хотя не совсем абсолютная, монархом дарованы всем своим подданным определенные права и свободы — и поэтому государь содержит чиновников из собственного кармана. Значит, он заинтересован в том, чтобы их было как можно меньше, а работы при этом они выполняли как можно больше. А те функции государства, которые можно передать разным народным объединениям — например, купеческим гильдиям — они и передаются, потому что купеческие гильдии справляют их сами и за свой счет.

Поэтому то в России в три раза меньше чиновников. Кроме того — есть большое количество казенных предприятий, они тоже дают доход в казну государства. И, кроме того — все, что называется именем Его императорского величества, содержится за его же счет, за счет министерства уделов.

Именно поэтому — сам тому свидетель — те бизнесмены — так у них называются купцы — которые приезжают к нам из САСШ удивляются, насколько у нас низкие налоги. Более того — могу добавить, что и собрать их очень просто, потому что за правильным сбором податей следят купеческие гильдии, а проверять купцов почти не проверяют. Это не то что в САСШ — чтобы заплатить подати надо заполнить листов под сто, а потом еще проверять придут. В основном у нас облагаются податями разные товары — например, спиртное, сигареты, все импортные товары, автомобили — а налоги с оборота, с дела так малы, что проще их честно заплатить, чем рисковать тем, что вылетишь из купеческой гильдии за нечестность.

Точно также у нас намного меньше судов — мало кто с кем судится. Здесь это тоже подается как пример царящего беззакония. На самом деле, если ты занимаешься каким-то купеческим промыслом, торговлей, состоишь в гильдии и тебя поймали на нечестности — гильдия без всякого суда занесет тебя в черный список, и больше никто и никогда не будет иметь с тобой дело, потому что ты нечист на руку. Гильдия же в основном разбирает третейским судом споры между ее участниками, не доводя дело до государственных судов. Поэтому, государственных судов так мало — они не востребованы. Это не то что в САСШ где судятся по поводу и без — там, например, существуют юристы, которые придумывают дела на ровном месте, просто для того, чтобы не желающий судиться купец заплатил отступное. Если бы у нас такое было — Государь быстро это прекратил бы своим именным указом.

Теперь коммунисты. Кто там должен управлять государством — рабочие и крестьяне? А это как? Все вместе? По очереди? Выборные — а как выбирать будем? А какая гарантия, что тот, кого выбрали на какое-то время по истечении срока не захочет на своем месте остаться? А как быть с тем, что для управления государством нужны знания — а откуда им взяться у рабочих и крестьян?

Что я еще забыл? Свобода, равенство и братство, бессмертные лозунги Французской революции? Кстати, к чему привела Французская революция? А вот к чему — Франция на тот момент, когда все это началось, была одной из двух сильнейших держав мира, по богатству колониальных владений не уступала Великобритании. А Германия в тот момент… Какая там Священная римская империя германской нации?? Кучка раздробленных, враждующих между собой княжеств. Франция имела серьезные заделы на северо-американском континенте — и вполне могло случиться так, что сейчас в САСШ говорили бы на французском а не на английском.

И что дала стране революция? Страна утонула в крови. Сначала перебили аристократию, казнили направо — налево, людей вся вина которых была в их фамилии с приставкой «-де», а заодно и вообще казнили всех кто под руку попадет. Воевали гильотиной. Разве самодержавный монарх допустил бы такое?

Потом устали. Выбрали сначала Директорию, продажную и гнилую, потом и вовсе ударились в диктатуру — к власти пришел Наполеон Бонапарт. Этот самый Наполеон Бонапарт не придумал ничего лучше, как напасть на Россию. Кстати, государь как то упоминал, что дела те темны, и лучше было бы вместе с Наполеоном напасть на Британию — тогда бы сейчас не было этого гнилого, распространяющего политическую заразу острова. Потом — после проигранной войны — нормальную власть так восстановить не удалось — а как ее восстановишь, когда достойных людей под нож гильотины положили — снова проигранные войны, мятежи и революции. И как закономерный итог — страна в считанные недели пала под ударами русских и германских войск и на данный момент не существует — это всего лишь набор германских протекторатов и германских же земель. Даже тогда, в начале двадцатого века — как они могли сделать самоубийственный ход и примкнуть к Великобритании? Неужели не видели, что у русско-германского союза преимущество подавляющее?

Свобода равенство и братство… Свобода — а государь разве не дарует всем подданным свободы по рождении. А разве само по себе жить в огромной и сильной стране, где можно смело ходить по улицам не опасаясь, что тебя убьют — это не свобода ли? Равенство — а как можно приравнять, к примеру, токаря с завода и доктора наук. Или крестьянина и потомственного аристократа? Красная революция, которая у нас слава Господу не взяла верх одним из требований выставляла так называемую «четыреххвостку» — свободные, прямые, равные и тайные выборы. Тайные выборы — сейчас есть, в Думу, прямые — тоже есть, свободные — в каком то смысле тоже, за исключением имущественного ценза для голосующих и более высокого — для избирающихся. Равные — а как может быть равенство в голосах — если люди не равны ни по образованию, ни по имущественному положению, ни по чему.

Про равенство я уже сказал. Братство — не смешите. Много ли было братства во французской революции, когда победившие революционеры принялись истреблять друг друга после того, как они истребили аристократов и убили короля? Почти всех ведь, до единого казнили — какое тут братство. Под ножом гильотины все друг другу братья — это что ли равенство?

И наконец, самое главное — Господь жестоко наказывает всех революционеров, дерзнувших покуситься на помазанника божьего. Французы осмелились отправить монарха под нож гильотины — и теперь Франции больше не существует. Мы, русские, избежали дьявольского соблазна, вернулись к истинной, не искаженной никонианством вере — и Господь наш обратил свой благосклонный взор на нас, щедро вознаградил рабов своих, подарив нам Константинополь — второй Рим, колыбель православия, и Иерусалим — город, где умер на кресте сын его Исус. Вся святая земля теперь наша, русская. Да и Мекка с Мединой, земля где никогда не было ни мира ни порядка, ни достатка должного тоже теперь состоит в составе единой и неделимой Российской Империи. Разве не стоило отказаться от «свободы, равенства и братства», чтобы получить такое?

Вот и получается, что в лучшем случае все эти заявления и прозрения отдельных деятелей — это политическая трескотня пополам с бредом сумасшедшего. В худшем — государственная измена. Но у нас этому хоть в гимназии учат, чтобы повзрослев люди критически относились к разного рода теориям. А тут… Этого не может здесь быть потому что не может быть никогда, давайте, споем «Боже, храни королеву…» и все такое. Ну-ну…

Оп-па… А мясо то уже успело начать подгорать. Это нехорошо. Вообще — не привыкну я к местному мясу на решетке, никак не могу понять, в какой момент оно подгорать начинает. А шашлык здесь не сделаешь. Единственное, что роднит о, что я приготовил с кавказским шашлыком — так это то, что перед приготовлением я мясо отмачиваю в уксусе со специями, чтобы размягчить его. Секретом ни с кем не делюсь и вообще: это — для себя.

Пока я перекладывал мясо на пластиковые тарелки — здесь принято именно так, по простому — появилась Мэрион. Ни слова ни говоря шумно плюхнулась рядом, и пока я раскладывал новую порцию мясных кусков на решетке и ворошил угли — умудрилась половину слопать. Завидую белой завистью — столько ест, ни в чем себе не отказывает — и чтобы хоть один лишний килограмм…

— Вкусно… — среди дурных привычек Мэрион было говорить с набитым ртом — научишь как готовить?

— Это мужское дело. Мясо должен готовить мужчина, так еще с древности повелось. Мужчина добывает, женщина — хранит очаг.

Мэрион оторвалась от еды, посмотрела на меня каким то странным взглядом…

— Знаешь… Иногда я думаю, что ты не от этого мира. Что ты прилетел с какой-то далекой звезды…

Опасный момент…

— Пойду-ка я к машине… — я поворошил угли, чтобы скрыть замешательство — принесу еще соуса. Где он?

— В багажнике…

Рацию я с собой не взял, а вот сотовый — взял, но положил в собой в машину. Машинально взял, взглянул — лучше бы этого не делал. Прием неуверенный, всего одна палочка из трех — а вот звонков то неотвеченных…

И все от начальства…

В душе моей ворохнулась совесть. Странно — вспомнились слова императора Николая Первого, сказанные им офицерам, которых он отправлял… ну, сейчас это называется «военный советник». Он сказал им перед отправкой: «Азардовать не велю и не советую, а брать деньги и не служить — стыдно». Вот и у меня такая же ситуация — то ли служу, то ли…

Суперинтендант ответил не сразу — пришлось перезванивать трижды. Уже тогда начал понимать — неладно дело. Наконец, в трубке раздался знакомый хрипловатый голос…

— Сэр…

— Кросс? Какого хрена?! Где ты?

— На отдыхе, сэр… Я же подавал рапорт, вы его подписали…

— Черт бы тебя побрал. Возвращайся немедленно! Общий сбор!

— Что-то произошло, сэр?

— Лондон взорвали!

— В смысле? — не понял я.

— Я и сам ни хрена не знаю! Похоже, взорвана канцелярия премьера и еще несколько зданий в центре. Всем трубят общий сбор! Бросай там… с кем ты — и немедленно в отдел. Немедленно!

— Есть, сэр…

Кто-то, а это — точно не я…

— Мэрион! Собирайся, срочно! Собирай все, в машине доешь! Нужно возвращаться!

Именно тогда — когда я гнал машину по узкой извилистой тропе, пытаясь как можно быстрее выбраться на трассу и дать полный газ — меня посетило чувство — то самое. То самое, какое у меня было и в Бейруте — этакая сосущая боль под ложечкой и четкое видение пропасти впереди. Пропасти из которой нет возврата…

 

Картинки из прошлого. 02 октября 1992 года. Окрестности Москвы

— Имя?

— Александр Реджинальд Кросс.

— Возраст?

— Двадцать восемь лет.

— Дата рождения?

— Пятнадцатое января одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого.

— Место рождения?

— Белфаст, Северная Ирландия.

— Вероисповедание?

— Протестант.

— Имя родителей?

Молодой человек, сидящий на стуле, пошевелился.

— Отец Реджинальд Кросс, мать — Стела Денбридж.

— Они живы?

— Нет.

— Когда они умерли?

— В день святого Патрика, семнадцатого марта шестьдесят седьмого, во время массовых беспорядков. Их убили паписты.

— Кто простите?

— Паписты. Провос. Католики. Террористы из ИРА.

— Понятно, спасибо. Где вы воспитывались?

— Военная школа-интернат Рили близ Сассекса.

— Вы ее закончили?

— Да, с отличием.

— Дальнейшее образование?

— Королевский военно-морской колледж в Гринвиче.

— Звание?

— Старший лейтенант.

— Специализация?

Молодой человек помялся.

— Разведывательно-диверсионные операции.

— Направление?

— Российская империя.

— К уголовной ответственности привлекались?

— Нет.

— Знаете русский язык?

— В совершенстве.

— Место службы?

— В настоящее время — первая объединенная группа комбинированных операций, командующий — бригадный генерал Джон Т. Харродс.

— До этого?

— Специальная лодочная служба, четвертый отряд.

— Какие задачи ставились перед четвертым отрядом?

— В случае начала боевых действий — за счет активных разведывательно-диверсионных операций не допустить прорыва основных сил Черноморского флота Российской империи в Индийский и Атлантический океаны. В случае, если русским удастся сформировать авианосные ордера — не допускать их снабжения, наводить на них высокоточные боеприпасы.

Смех и грех — но нас учили тому же. Правда нас, диверсантов с Балтики ориентировали на действия против Британии — при наступлении особого периода запереть Флот Открытого моря в бухтах, не дать сформировать авианосные ордера и прорваться в Атлантику, обеспечивать выход собственных подводных лодок-охотников в Атлантику, уничтожать средства снабжения и управления британского флота. В общем — один в один почти.

— Что это у него на руке? — шепотом спросил я, показывая на нечто, напоминающее длинную перчатку с проводами.

— Нечто вроде детектора лжи, но не только. Он действует и как детектор лжи, и как прибор контроля физического состояния. Британцы черт знает какие блокировки могли поставить, профессор Евсевич считает что у него не сознание — а настоящее минное поле. Если мы на что-то нарвемся — то прибор зарегистрирует опасное изменение пульса и давления и вырубит его ударом электрического тока. Потом врачи будут разбираться.

Допрос тем временем продолжался.

— Участвовали в боевых операциях?

— Пока только две операции. Кайман и Копье в прошлом году на Гибралтаре.

— Когда, каким путем вы проникли в Бейрут и с какими целями?

…

— Неслабо поет… — мрачно усмехнулся средних лет джентльмен в отлично сшитом британском костюме и с едва уловимым английским акцентом в речи, я потом сильно удивился, узнав что он вообще обрусевший серб — как канарейка просто. Как вам это удалось, Каха Несторович? По виду не били даже…

— Сейчас медицина далеко вперед продвинулась. Время для героизма ушло. Любой герой после одного укола хочет — не хочет, а запоет. У этого правда блокировка стояла, сейчас британцы такой своих накачивают, только скополамин введешь — обширный инфаркт. Правда, мы об этом знали и ввели другой препарат.

Модой человек продолжал отвечать на вопросы. Говорил он по-русски достаточно чисто, почти даже без акцента. Держался прямо, на вид и впрямь выглядел неизбитым. Одет он был в свободную белую рубаху и белые брюки с эластичным поясом. В целом, это даже не слишком походило на допрос…

— Какая у вас группа крови, князь? — вернул меня в реальный мир вопрос незнакомого джентльмена.

— Третья, резус положительный.

— У этого — вторая, резус тоже положительный. В этом — расхождение номер один. Никаких особых примет у нашего гостя нет, даже родинок нет — в этом у них такие же требования как у нас. Рост, вес, во многом даже внешность — совпадают. Близких родственных связей нет. Значимые расхождения — группа крови и отпечатки пальцев. Но это мы сможем заменить в архивах, образцы ткани на ДНК британцы пока не собирают, в отличие от САСШ и в этом нам повезло — будет проще. Огромный плюс в том, что у вас — практически схожее образование — закончили военно-морские школы, те же военно-учетные специальности, только он готовился работать против них, а вы, старший лейтенант — против них. Все совпадает.

— Это авантюра — покачал головой Цакая — послать неподготовленного человека в Британию., работать на холоде. Увольте, милостивый государь — но на это я санкции не дам.

Вас уже уволили, насколько я помню… — хотел сказать я, но смолчал.

— В чем проблемы? — улыбнулся незнакомец — давайте пройдемся по пунктам. Что конкретно вас не устраивает, господин действительный тайный советник?

— Да многое… — Цакая раздраженно повел рукой — вы хоть представляете себе, что такое армия? Это десятки, сотни, даже тысячи разных мелочей, над которыми гражданский человек либо просто посмеется, либо тупо не поймет. Для того, чтобы их все знать — надо с детства расти в этой атмосфере. Сначала военная школа-интернат. Потом Королевский, военно-морской колледж. Потом служба в спецподразделении. И все это — оставляет какой-то след. А вы предлагаете запустить в эту среду одну из самых тяжелых и закрытых для внедрения новичка, у которого за плечами никакого опыта оперативной работы вообще, я уж не говорю об опыте работы на холоде. Вы что, считаете, что знания английского и подмененного личного дела достаточно для успешного внедрения? Я просто удивляюсь вашей наивности, Владимир Дмитриевич, сами не первый день работаете и на холоде опыт работы имеете. А рассуждаете как пацан, право слово. Да он там будет выделяться как петух ощипанный в курятнике! Детский сад!

— Ну, не горячитесь, Каха Несторович… не стоит. Вы опасаетесь того, что он будет выделяться среди других военно-морских офицеров? Не будет — он сразу уйдет в отставку. После плена он имеет на это право — да и возражать не будет никто — зачем британскому военно-морскому флоту разведчик, уже засвеченный перед противником?

— Хорошо. Допустим… Допустим. Ну, прибыл он в Британию — и что дальше? Я вот, например, работал в контрразведке. Знаете, чтобы я сделал в такой ситуации? Подключил бы вернувшегося из плена разведчика к детектору лжи, накачал бы его препаратами — и расколол бы как орех гнилой! Так что — не продержится ваша, на скорую руку сляпанная легенда больше одного допроса с пристрастием, ясно?

— Никак нет. Продержится. Во-первых — он ведь сразу подаст рапорт об отставке. Какой смысл его проверять?

— Вы на это всерьез рассчитываете?

— Не только на это. Второе — вопрос в том, как мы вбросим эту карту в игру. Передача пленных уже началась, много времени у нас нет. А что если его найдет в больнице журналист?

— В какой больнице?

— В обычной. Предположим, человека контузило, он потерял память и находится в больнице. Он даже не знает — кто он и откуда — вполне разумная ситуация, сейчас все военные госпитали переполнены. Может же он быть в русской военной форме? Может! А потом совершенно случайно в больницу приходит британский журналист — и обнаруживает ней британского офицера. Скандал, британцы обвиняют нас, что мы скрываем их раненых и пленных, статья в газетах, парламентские слушанья, нота МИД. После чего — мы нехотя соглашаемся выдать британца — хотя конечно же имели на него свои планы…

— А в этом что-то есть… — влез в разговор я.

— Это не книги, это жизнь! — повернулся ко мне Цакая — одну авантюру уже устроили, не хватило?! Сами же лезете в пекло…

Долго мне будут вспоминать написанные мной книги?!

— Согласитесь, Каха Несторович, план хорош уже сейчас — встал в оппозицию я.

— План рискованный. Настоящая авантюра.

— И тем не менее, проблему допроса первой степени мы уже решили — снова начал незнакомец — я прожил в Англии не один год и знаю, как там все устроено. Если поднялась шумиха в прессе — спецслужбы действуют крайне осторожно. Парламентского расследования не нужно никому. Если станет известно, что человек вернулся из русского плена, а к нему применили психотропные препараты — как минимум главе службы, который все это санкционировал, а то и всему кабинету придется подать в отставку. Мы же можем и пару статеек в желтой прессе организовать, на опережение — как обращаются с вернувшимися из плена героями. Пусть опровергают.

— Хорошо, дальше. Допустим, он ушел в отставку из флота. Допустим, его не вывернула наизнанку контрразведка. И?

— Есть хорошее место. И это опять подходит под нашу легенду. Северная Ирландия, особый отдел полиции. Контрразведывательный режим там ослаблен, вся деятельность контрразведчиков направлена на то, чтобы не допустить проникновения в полицию осведомителей ИРА. И в тоже время, Особый отдел полиции постоянно испытывает потребность в кадрах, там служат настоящие фанатики. Они реально рискуют жизнью — при этом никакой гостайны там и в помине нет, там грязь и кровь.

— Авантюра…

— Прогоняем еще раз. Есть лейтенант флота ее Величества Алекс Реджинальд Кросс, захваченный силами специального назначения ВМФ во время атаки на порт Бейрута. Сам он происходит из Белфаста, родителей убили католики из ИРА — поэтому он ненавидит их. Причем это не легенда — это правда, так оно и было. Захватили в плен его в бессознательном состоянии, кто он такой он не помнит. По нашим законам его ждет расстрел. Британский журналист находит его в больнице и поднимает вонь, что русские не соблюдают правила обмена и скрывают подданных ее Величества у себя, намереваясь их, конечно же, расстрелять. Британское правительство направляет ноту протеста, доказательства несомненны. Нам ничего не остается как признать, что потерявший память флотский лейтенант может и впрямь быть подданным ее Величества и передать его представителям британского правительства.

Лейтенант Кросс после произошедшего увольняется с флота — он стал национальным героем, его история засвечена на телевидении — а таких в спецназе держать нельзя. Контрразведка трясти его тоже не будет — как-никак уходит на гражданку, с государственной тайной соприкосновений у него больше не будет. Вместо этого он поступает на работу в полицию, в родных местах, в Белфасте. Вопросы к нему. Подготовка — так он служил в спецназе, забыли? Группа крови, отпечатки пальцев — беру на себя. Родственники — так их нету. Что-то не помнит — так был в плену, амнезия. Нужно имитировать следы пыток электротоком, это прибавит достоверности.

— Как будете менять лицо? — перебил Цакая — один врачебный осмотр и все. Как бы то ни было — лицо надо менять, по росту и комплекции они совпадают, но без пластики не обойтись. Следы от пластики найдет любой врач.

— Вы забываете про лазеры… — сказал незнакомец — такие операции уже делают. Лазеры не оставляют следов, совсем никаких.

Каха Несторович провел руками по лысеющей голове.

— Технический прогресс… Может быть, кто-нибудь придумает, как вернуть волосы на голову… Но допустим — он прошел проверки, легализовался. И?

— Нам нужен специалист именно по диверсионным операциям. Кроме того, нам нужен координатор наших отношений с ИРА — если у него будет доступ к полицейским файлам, это будет вообще прекрасно.

— Не мне вам говорить, что в ИРА есть стукачи. Ладно, полицейских стукачей он будет знать по долгу службы. А Служба безопасности? Четырнадцатое управление разведки?

— Вопрос в построении отношений с ИРА. У нас есть там агентура. Работать с ней можно используя компьютер в любом интернет баре. Каждый раз разный бар, иногда по ту сторону границы, иногда по эту. Внешне ничем не примечательные письма с кодовыми фразами. Связь, работающая только в одном направлении. Какая бы ни была агентура — тут она бессильна.

Цакая махнул рукой, повернулся ко мне.

— Ваше слово?

Я подумал. Был вопрос, который мне хотелось прояснить. Может, это будет смешно — но вопрос этот меня беспокоил.

— Что будет с настоящим Кроссом? Его придется…

Каха Несторович улыбнулся.

— Правила таковы — есть только одна гарантия того, что человек будет молчать. Но я предвидел такой вопрос с вашей стороны, поэтому скажу: в данном случае — нет. Может получиться так, что нам срочно будет нужно узнать и передать вам какую-то информацию по его реальной жизни. А у мертвого не спросишь, верно ведь? В Сибири есть места, до которых не дотянется и британская разведка. А потом смысла не будет уже никакого. Так что?

Я вдохнул. Глубоко, задержал дыхание до радужных кругов перед глазами. Выдохнул.

— С чего начинаем?

И только сейчас мне пришло в голову — что передо мной был разыгран спектакль. Мастерски! Цакая никогда не был против этого плана, они всегда были заодно с этим неизвестным. Он просто задурил меня, своими придирками заставил меня защищать этот план. Вот и все…

Передавали меня отдельно, вместе с еще тремя такими же бедолагами. Странно — но я не воспринимал их как врагов — именно как бедолаг, попавших в плен. Сначала нас доставили на одну из германских баз, на балтийское побережье. Там нам пришлось отсиживаться два дня — по условиям передачи нас должны были передать на британский легкий крейсер Артемида, который должен был подойти на двенадцать миль к берегу и встать на якорь. Потом нас должны были доставить на борт на германском адмиральском катере — Германия вызвалась быть посредником при передаче пленных.

Германская база поражала чистотой, ухоженностью, порядком. У нас в России ведь как — на стрельбище придешь — гильзы валяются, несмотря на то что их предписано собирать и сдавать на металл. В мехпарк придешь — тут масло разлито, там какая-то деталь валяется. В общем — в России это называлось рабочей обстановкой. На германской же базе… такое было ощущение, что даже деревья там не просто росли — а росли строем, были даже одинаковой высоты. Чисто подметенные дорожки, первозданно белый снег…

Относились к нам не как к пленникам — единственное, что нам запретили делать — так это выходить за пределы базы. Никакого караула к нам не приставили — смысл? Если нас и так передают на родину? Просто сказали не выходить за пределы части и никому не мешать — все. Жили мы в отдельной комнате в общежитии для младших офицеров, питались вместе со всеми — в столовой. С вопросами к нам никто не приставал.

За то время, пока мы вынужденно находились вместе, я успел не подружиться — но во всяком случае хорошо познакомиться с одним из «товарищей по несчастью». Джек Арно, из «Красных дьяволов», [Красные дьяволы — парашютисты, называются так по цвету беретов] двадцать шесть лет, веселый уроженец Шотландии, совершивший двести прыжков с парашютом, из них около сотни сложных. В плен попал раненым и оглушенным — в Бейруте. О русских отзывался нормально, удивлялся, что не убили сразу и не расстреляли потом.

Хотя и не стоило спрашивать, все таки спросил — на хрена? Ведь не только по приказу. Ответить он мне ничего не смог…

Заточение подошло к концу быстро — в восемь утра по местному нас разбудил германский морской офицер, приказал следовать за ним. У пирса нас ждал катер. Было обычное балтийское утро — хмарное, морозное, с едва заметной дымкой над водой. Катер терся о причал, пыхал мотором, обламывая наросший за холодную ночь ледок. Нас завели в каюту, дверь не закрыли. Свистнул гудок — и катер отчалил от причала, бодро побежал по волнам…

Через двадцать минут к нам спустился тот же самый офицер, знаками приказал следовать за ним, мы конечно же подчинились. Вышли на палубу — и увидели вдали серо-стальной силуэт Артемиды, замерший на безмолвной, неподвижной водной глади Балтики…

 

Картинки из прошлого. 17 июня 1993 года. Афганистан

Машины конечно же отремонтировали — быстро и аккуратно, всего за одну ночь. Здесь, в караван-сарае вообще все делали на удивление хорошо не только по афганским, но даже по российским меркам. Все дело было в том, что хозяева караван-сараев нанимали важный персонал — тех же ремонтников в России или Индии, платя за неудобства и риск огромные деньги. Вот и сейчас — в этом караван-сарае работала «интернациональная» бригада ремонтников из трех русских и четырех индусов, которые в месяц зарабатывали примерно втрое больше, чем если бы работали у себя на родине. Бригады работали вахтовым методом, по три месяца, приезжали и уезжали с караванами. Три месяца поработал — денег тебе как за год заплатили. Поэтому, хоть и услуги ремонтников здесь стоили очень дорого — они того стоили.

Абдалла нашел Карима, когда тот вместе с малишами принимал работу — осматривал отремонтированные машины, и если находил недочеты в ремонте, требовал их устранения, возмущенно матерясь при этом по-русски. В кой-то веки раз русский язык пригодился и здесь. Абдалла же постоянно исчезал из поля зрения — отбежал, поговорил с кем-то, снова подбежал — и опять кого-то увидел. Чувствовал он себя здесь как рыба в воде — не первый караван гнал и вполне даже уверенно, как и подобает сыну пуштунского племенного вождя, командовал своим ополчением.

Вот и сейчас он появился, кивнул Кариму — есть информация, надо поговорить. Карим в последний раз выругался — он просто хотел сбить цену на ремонт, так активно торговался — и отошел…

— Плохие новости, эфенди… Очень плохие…

— Говори.

— Сегодня утром прибыл человек от моего отца. Новости очень плохие. Король Гази-шах, да покарает Аллах эту собаку, лижущую пятки англизам, собрал свою армию и пошел войной на моего отца. Сейчас воины моего отца и воины дружественных нам племен отступают в горным укреплениям на границе…

Карим задумался — новость и в самом деле была чертовски плохая.

— Кто-то сообщил этому шайтану, что твой отец должен получить оружие — решительно сказал он.

— Как бы то ни было — в Джелалабад идти нельзя, нельзя даже приближаться к Кабулу. Человек сообщил, что на всех дорогах, ведущих в Кабул и из Кабула стоят сильные посты с танками, всех обыскивают. Но есть и хорошие новости.

— Скажи же их.

— Отец посылает двух моих старших братьев с небольшим отрядом к нам. Мы должны встретиться с ними и разгрузить машины. Все, что можно унести на себе, они унесут, а остальное мы должны спрятать в пещерах, чтобы вернуться за грузом тогда, когда королю Гази-Шаху надоест проливать кровь своих людей на нашей земле. Тогда мы по частям вывезем груз.

Карим лихорадочно соображал. Что-то ему не нравилось во всей этой головоломке…

— Скажи мне, Абдалла… Ты хорошо знаешь человека, который пришел с сообщением от твоего отца?

— Сауда? Он рос вместе с нашими братьями, потом учился… Он хороший человек.

— Где учился — подозрения Карима усилились…

— В Кабуле. Он учился в университете, стал ученым человеком.

В Кабуле, значит…

— Он еще здесь?

— Здесь, эфенди…

— Тогда вот что… — Карим почесал бороду, к ней он до сих пор не привык — эй, Иван! Сюда подгребай…

Иван, по хозяйски осматривавший отремонтированные машины оторвался от своего занятия, подошел…

— Что нового?

— Много чего. План меняется на ходу. Надо остаться здесь еще на день, максимум два. Тут есть два вопрос. Первый — есть чем заплатить?

Здоровяк прикинул в уме…

— В обрез. На пару-тройку дней хватит — дальше нет. Тут постой, чтобы его…

— Зато безопасно.

— Может оружием расплатиться? — вслух подумал Иван — здесь ведь его принимают в оплату?

— Сдурел? — изумился Карим — если здесь узнают, чем мы груженые, я не знаю, что будет. Хотя тут и мирная территория, соблазн слишком велик.

Оно было так… На территории Афганистана оружие ценилось дороже золота а патроны ходовых калибров принимались на базарах в оплату за что угодно. Если кто узнает, что на территории караван сарая стоят шесть большегрузных машин, доверху груженых оружием и боеприпасами — сложно представить, что может произойти. Даже авторитет шейха Дархана может не спасти.

— Я не про то оружие — сказал Иван — там же есть трофеи, что взяли в бою…

Теперь насупился Абдалла — он взял это оружие в бою и каким бы оно не было — отдавать его не хотел.

— Сделаем вот как — рассудил Карим — сколько дней пути до точки, где будут ждать тебя твои братья с людьми?

— Четыре дня пути.

— Это если с караваном. А налегке?

— Три дня. Может даже два с чем то…

— Сделаем значит, вот как. Сейчас возьмем одну машину. Самую большую. Поедем… Ты, я, этот человек, Сауд и… выбери еще двоих. Таких, кому ты бы мог доверить свою жизнь. Еще возьмем рацию. Поедем туда на разведку маршрута. Иван, тебе — организовать дежурство у машин. Круглосуточное! Потерять их мы не имеем право. После разведки маршрута мы вызовем тебя по рации — после чего ты с конвоем и оставшиеся с тобой малиши выдвигаются нам навстречу. Пройдете. Радиосвязь каждые три часа, если назову тебя не по имени — мы попали в беду. Если мы не выйдем на связь два раза подряд или подадим сигнал тревоги — оставайся здесь подавай сигнал экстренной ситуации. У вас ведь он отработан?

— Отработан — кивнул здоровяк — помощь точно никакая другая не нужна?

— Если мы пятеро не справимся — не справится никто…

На выезд собрались быстро. Взяли самую лучшую и меньше всего пострадавшую машину — с танковым крупнокалиберным Виккерсом на турели. Машина была японской, марки Тойота — под боком был Китай, выпускавший то же самое, что и в Японии, но по в полтора раза меньшим ценам и с вызывающим сожаление качеством. Машина эта — как и почти все здесь, за исключением машин правительственных чиновников, нарко и работорговцев была старой и потрепанной — прошла как минимум триста тысяч километров по нелегким афганским дорогам. Подвеска была раздолбана вдрызг и поменяна в местной придорожной мастерской на местное изобретение — легковые рессоры менялись на самодельные, вырезные из старых грузовых рессор, рассчитанных на куда больший вес и передающие все толчки пассажирам. Кузов был покрыт разными мелкими заплатками, приваренными в таких же вот ремонтных мастерских — так, не особо заботясь о красоте, здесь заделывали дырки от пуль. Самое интересное — кабина была двойная, с двумя рядами сидений — так вот, крышу над задними сидениями и заднюю стенку кабины срезали автогеном, чтобы те, кто сидит в кабине мог быстро перелезть в кузов, к пулемету. В кузов на пол положили несколько мешков с песком — так здесь защищались от подрывов — глупо, потому что если будет подрыв, он будет под передними колесами. И на задних и на передних дверцах оконные рамки были срезаны тем же автогеном — чтобы можно было стрелять на ходу. О том, что при движении в кабину забивается столько пыли, что нормально дышать можно лишь в противогазе тут не думали…

Грузились… Поскольку их было всего четверо — оружие брали с запасом. Карим позаимствовал у охраны колонны привычный Калашников с подствольным гранатометом, двое малишей — Рахим и Асадулла помимо привычного пистолета-пулемета BSA и снайперской винтовки взяли два трофейных автомата Стерлинг-Армалайт, наскоро опробовав их стрельбой тут же, на выезде из караван-сарая. Абдалла по совету Карима — он ничего не понял, но счел нужным подчиниться — отдал Сауду свой Маузер под предлогом того, что Сауд сядет за руль, как человек только что проехавший по этой дороге и хорошо ее помнящий, и взял себе еще один Стерлинг-Армалайт, последний из трофейных. С запасом взяли гранат и даже некоторое количество тротила — на всякий случай. Проверили Виккерс — их основное оружие.

Тронулись…

Афганские дороги бывают самым разными. Но кое-что объединяет их все — безопасных среди них нет…

Эта дорога уходила в сторону от наезженных караванами путей, в сторону от какого то подобия цивилизации и вела в горы, в сторону кишлаков. Если смотреть по карте — то эта дорога вела в безлюдную местность — там не было ни одного крупного города — к востоку от Кабула, если сразу брать на восток перед перевалом Саланг. Если верить полученной Абдаллой информации — на Саланг идти было нельзя, это была единственная торная дорога на Джелалабад и на ней их уже ждали.

Дорога представляла собой старый и крайне опасный путь — настолько опасный, что кому то приходилось выходить и идти перед машиной, отмечая опасные места и предупреждая о них водителя. Скорость движения упала до пешеходной — пять километров в час и Карим с тревогой прикидывал — как по этой дороге пройдут тяжело груженые грузовые машины. Как и большинство дорог в Афганистане эта — была рассчитана в основном на ишаков. И чем дальше от основной трассы, тем обещало быть хуже.

Своими опасениями, Абдалла поделился с Каримом, но тот только пожал плечами и ответил фаталистическим «Все в руках Аллаха». По виду его было видно, что он думает какую — то думку — но говорить об этом не хочет.

Провал на дороге появился внезапно — и что самое плохое — он был за поворотом. Дорога перед ним чуть расширялась — достаточно было проявить чуть неосторожности, немного, совсем немного придавить газ — и вот машина уже летит в двадцатиметровую пропасть, разбиваясь о жаждущие крови камни. Здесь же малиш, идущий перед машиной вовремя подал знак. Сауд остановил машину, заглушил двигатель…

— Ну и что мы здесь делаем? — раздраженно спросил Карим.

— Мы приехали, эфенди… — загадочно улыбнулся Абдалла.

— Куда? В тупик?

— Тупик да не совсем. Дальше пешком.

— Далеко?

— Совсем нет…

Карим огляделся по сторонам.

— В одиночку туда идти нельзя. Слишком опасное место, там нас вполне может ждет засада. Перестреляют в минуту.

— Хорошо, эфенди… — Абдалла знаком подозвал малишей — проверьте там все. Идите первыми. Сауд…

— А Сауд пусть будет у машины, на всякий случай. Если потеряем машину — случится беда, обратно мы выйдем нескоро, если выйдем вообще. Пусть Сауд останется у машины, а мы с тобой пойдем по другому пути. Если вверху кто-то есть — то он не сможет обстреливать одновременно две группы одновременно с одинаковой эффективностью. Иди впереди, показывай дорогу — и Карим почему то подмигнул Абдалле.

Абдалла ничего не понял — но послушно пошел в гору…

Выстрел раздался, когда они поднялись метров на пятьдесят от тропы. Был он настолько неожиданным, что Абдалла едва не сорвался с обрыва — он как раз проходил довольно сложный участок, там был камень, рядом с которым можно было пройти только ползя по каменной осыпи подобно змее.

— Шайтан…

Карим лежал на спине — только так на этой узкой, осыпающейся в пропасть тропе можно было занять позицию и точно выстелить. Он рисковал — незнакомая, гористая местность, даже выстрел может вызвать в такой местности камнепад. Перед собой он держал пистолет, дуло курилось дымком. Абдалла перевел взгляд ниже — там, в машине, в поворотном круге на котором был установлен Виккерс оплывал кровью Саид. Он обнимал стальное тело пулемета, стараясь не выпустить его из рук, цепляясь за него так, как будто от этого зависела его жизнь. Ребристый ствол пулемета смотрел куда то вверх, в голубое, без единого облачка небо…

— Пошли вниз — Карим был краток.

Спускаться вниз было ничуть не проще, одно неверное движение и в лучшем случае ты пролетишь несколько метров, разбившись о камни дороги. В худшем — ты промахивался мимо узкой каменной полосы — и стометровой глубины ущелья, на дне которого весело плескалась вода ручья ждало тебя…

Когда они спустились, Саид уже умер и спрашивать было не с кого.

— Зови своих.

Абдалла крикнул особым, гортанным криком — это был сигнал держащим кафира и все окрестности на прицеле малишам, что можно спускаться, внизу — безопасно.

— Что произошло, эфенди?

— Еще бы секунда — и он расстрелял бы нас из пулемета. Он понял, что мы его подозреваем. Если бы он приехал один и сказал бы, что на нас напали душманы или правительственные войска — караван бы встал и это позволило бы правительственным войскам успеть окружить караван-сарай и захватить оружие. Ты видишь, куда направлен ствол?

Абдалла посмотрел на своего соплеменника так, как будто он первый раз в жизни его видел.

— Как ты это понял?

— Очень просто. Он учился в Кабуле — скорее всего его там и завербовала охранка короля. Он единственный такой. Второе — я хорошо знаю местность. Эта дорога ведет в никуда, а со стороны Пакистана сюда нет надежного прохода — твой отец никогда не назначил бы встречу именно здесь. И третье — я ни в чем не был уверен — хотя и подозревал что дело тут не чисто, должен же был узнать король о грузе от кого то? Вот и я придумал для всех испытание — Сауд его не прошел.

— Собака…

— Нет времени на месть. Не мсти мертвым — мсти живым Выбросим его — и надо возвращаться. Скорее всего — где то здесь нас уже ждут и чем быстрее мы уйдем отсюда тем лучше. А королевские войска будут дать сигнала от Саида — они ведь не знают, что он мертв и до получения сигнала вряд ли тронутся с места. Так мы выиграем время. Садись за руль.

 

Ночь на 23 июля 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия

Несмотря на то, что на улицах уже была непроглядная темень — Особый отдел не спал. Почти во всех окнах горит свет, мест на стоянке нет, у солдат на чек-пойнте автоматы в руках и нацелены тебе в лицо. Скверное дело, значит и точно что-то дерьмовое случилось. Очень дерьмовое.

Мэрион я завез по пути домой — она снимала крохотную квартирку вместе с подружкой. После чего — сорвался сюда, ответим, что на улицах выставляются усиленные патрули, такие же как в день независимости Ирландии. Меня многие знали, особо и не проверяли. У одного знакомого сержанта остановился, высунул в окно руку.

— Пит, что за хрень творится? Меня с выходного дернули…

— Не знаю сэр… — сержант огладил пшеничные усы — я бы сам рад сейчас дрыхнуть в койке, вместо того, чтобы трясти своей задницей по улицам. Я думал, вы знаете…

Вот и вся информация…

На парковке мест не было, припарковался на выезде — а что было делать. Перед тем как идти в здание — проверил Браунинг — на месте. Предчувствие было совсем хреновое…

Основную толпу сотрудников отдела я встретил, когда они шли вниз. Получается, совещание уже закончилось.

— Эй, Алекс, ты какого хрена на совещании не был?

— Такого, что у меня сегодня законный выходной! — огрызнулся я.

— Тогда тебе повезло. Мы по крайней мере занимались сейчас групповым сексом — а тебя поимеют индивидуально. Готовься.

— Вазелин дать?

— Для своей задницы прибереги. Что случилось то?

— Лондон взорвали.

— Сильно?

— Уже сейчас более пятисот погибших. Завалы только начали разбирать.

Ё мое…

— Какие вводные?

— Как обычно — когда ничего не понятно. Трясем агентуру, шарим по всем местам, где собираются эти придурки из «Свободной молодежи», «Прямого действия против наркотиков». [все это — названия «крыш» ИРА, организаций, в которые ИРА вербует молодежь. Существуют в реальности]

— Ты думаешь, что у пацанов лет двадцати хватило ума взорвать Лондон?

— Нет, я думаю, что так моя задница подвергается меньшему риску словить пулю. Вот и все…

Помещение, где обычно проводили «брифинги» — большой зал с обшарпанными стенами, небольшой кафедрой, похожей на университетскую, диапроектором и экраном, было как и всегда пропитано смесью запахов курева и кофе. Курили здесь все несмотря на строжайший запрет купить в здании, а кофейный автомат, в который раз в пару дней загружали здоровенные брикеты «Ирландского ликера», и который вполне мог плюнуть тебе кипятком на руку, стоял прямо у двери. Стулья — как это всегда и бывает после большого совещания, стояли в полном беспорядке, недопитый кофе в стаканчиках стоял на полу.

— Суперинтендант, сэр… — я обозначил строевую стойку, чтобы не огрести сходу…

Суперинтендант Малькольм Риджвей поднял голову — до этого он сидел за столом, охватив голову руками. Перед ним стояли в ряд три полупрозрачных стаканчика с кофе, судя по отсутствию парка уже остывшим. Один полный, один почти пустой и один пустой.

— Кросс… Ну как выходной?

— Сами понимаете, сэр…

— Понимаю… — суперинтендант видимо пар уже выпустил, и сил на ругань у него не оставалось — теперь выходных долго не будет. Ни у кого.

— Что произошло?

— Что произошло… — суперинтендант взялся за трубку и начал набивать ее табаком, уминая золотистое крошево в черное, прокуренное жерло трубки большим пальцем — произошло то, что центр Лондона взорван или обстрелян. Скорее даже второе.

— Обстрелян, сэр?

— Вот именно, Кросс. Обстрелян. Или того хуже — разбомблен.

Я подхватил стул — недавно раздолбанные деревянные заменили на новые легкие офисные из металла и пластика — уселся в первом ряду. Не укладывалось в голове.

— Вы хотите сказать, что это дело рук ИРА?

— А чьих еще? Слушаю предложения, если они будут — я буду очень рад. Но пока — кроме как ИРА больше некому. Значит — отвечать за все будем мы.

— Говорят, что пятьсот погибших…

— Больше. Уже сейчас понятно — больше, причем не все завалы разобраны. Первый удар по Даунинг стрит десять, потом просто били по центру. Непонятно даже сколько взрывов произошло, говорят о нескольких десятках.

— И все валят на нас?

— А на кого? Четырнадцатое управление как всегда отмажется, у МИ-5 есть покровители на самом верху, да и функции у них особо не определены, они действуют в режиме секретности. Скотланд-ярд, центральное управление — а они-то тут при чем. Лондонская полиция тоже отмажется. И получается, что проследили подготовку террористического акты — мы. Особый отдел.

— Сэр, МИ-5 впрямую занимается борьбой с терроризмом, а четырнадцатое управление как раз и создано специально под Северную Ирландию. И с момента создания его штат увеличился на порядок. Если нужна чья-то голова — то их голова подходит в самый раз.

Суперинтендант ничего не ответил — просто махнул рукой, безмолвно говоря — «сохранить бы свою»…

Внезапно мне стало жаль этого человека, открытого, земного и сурового. Он тянул лямку и служил этой стране всю сознательную жизнь, сначала в полку Шотландских стрелков, потом в полиции. Он добровольно пошел на самый опасный участок работы, он знал, что Белфастская бригада приговорила к его к смерти, он уже пару лет не видел свою семью, потому что привозить их в Ирландию было смертельно опасно. Он жил в Армаге, в казарме, его семья жила в другой такой же казарме, где то по ту сторону залива. Он никогда не умышлял против России, ему наплевать на все политические интриги. Но свое место он не сохранит — потому что рано или поздно меня раскроют. Успею я уйти или нет — это другой вопрос — но ему головы точно не сносить. Начальник человека, несколько лет действовавшего против Британии, совершившего ряд особо опасных государственных преступлений. За такое нигде, никого и никогда не прощали.

Жизнь несправедлива. Смерть, кстати, тоже.

— Мой приказ, сэр?

— Приказ… У меня для тебя есть отдельное задание. К нам направляются какие-то ребята из Лондона, из четырнадцатого управления. Мне позвонил один давний приятель и сообщил по секрету, что один из них — из контрразведки, второй — как ни странно только что из САС. Вроде как их направляют на усиление — но мне это не нравится. Еще не хватало, чтобы лондонские выскочки совали свой длинный нос во все местные щели. Кончится это, чую тем, что они либо развалят нам работу, либо их просто пристрелят на улице, и отвечать за это будем мы. Поэтому, Блэдсо возьмет на себя первого — а тебе я поручаю опекать второго, который из САС. Ты ведь тоже из спецвойск — поладите.

Мне это тоже не понравилось. Совсем.

— Я с флота, он из армии. Скорее набьем друг другу морду.

— А вот это отставить. Никакого массажа морд чтобы и близко.

— Какой у них уровень допуска?

— Не знаю… — суперинтендант отпил глоток остывшего кофе из полного стакана — но судя по всему наивысший, в Лондоне только такой и дают. Там у уборщицы в Темз-хаус [Темз-Хаус — новая штаб квартира службы безопасности, на самом берегу Темзы, она же — «дом из песка», «песочный дом»] допуск выше, чем у меня. В любом случае — завтра разберемся. Они прилетают в Армаг ночью, с ними скорее всего будет целая группа. С самого утра они заявятся сюда — поэтому ты мне будешь нужен здесь.

— Я понял, сэр…

— Иди, вздремни. День предстоит тяжелый, и одному Господу известно, сколько впереди таких дней.

Спать я, конечно же, не стал — хотя в кабинете, как и полагается бывшему спецназовцу ВМФ, а теперь — копу из Особого отдела я держал армейский спальник, купленный на распродаже списанного армейского имущества за копейки. Перед тем как спать, надо было кое-что сделать.

Сеть после атаки не рухнула — хотя много британских серверов было физически установлено в Лондоне. Но начал я не с британских, а с американских сайтов — там «свобода слова» и поэтому их блоги можно считать самыми информативными. Если знать как искать, не верить всему что говорят, уметь отсеивать горы ненужной информации в поисках нужной — тогда найдешь все, что тебе надо…

Сервер Госдепартамента САСШ уже обновили — там на первой странице висело предупреждение для американских граждан — госдепартамент САСШ до прояснения обстановки просит американских граждан воздержаться от посещения Британии — как метрополии, так и колоний. Несмотря на деловой тон сообщения — само его наличие было диким ужасом. Даже Российская империя не была в списке «стран, не рекомендуемых к посещению» — американцы хоть неохотно, но признавали, что уровень преступности в России даже ниже чем у них, а правовая система как бы то ни было — работает. Не рекомендовались к посещениям страны Африки и Латинской Америки, в основном по двум причинам — боевые действия или эпидемии. Великобритания попала в «черный список» впервые за все время его существования.

Чуть подальше висело заявление Президента САСШ с соболезнованиями и стандартным набором проклятий в адрес террористов. Судя по тону заявления — в САСШ ничего не поняли и ограничились стандартным набором фраз.

Что же касается частных ресурсов — то они, несмотря на вроде как рабочее время, когда полагается работать — были перегружены. Число взрывов колебалось от двух до «более сотни» — по мне казалось, что наиболее вероятная цифра будет десять, максимум пятнадцать. Говорили про массовый исход беженцев — в это я поверил. Еще некоторые пользователи посылали панические сообщения из аэропортов, что там массовые беспорядки и на подавление бросили армию — в это я поверил тоже, могло такое быть. Когда все на нервах, когда люди, которые не привыкли опасаться за свою жизнь опасаются, да не просто опасаются — смертельно боятся — может быть и не такое…

Мнения о том, что же на самом деле произошло, расходились. В основанном предполагали взорванные машины, но я отметил одну вещь — те кто писал из самого Лондона часто говорили об «артиллерийском обстреле». Удалось выделить двоих — оба они были отставными офицерами армии ее Величества, проживавшими в Лондоне — так вот они оба категорично заявили, что это был артиллерийский обстрел.

Кратко пробежался по другим местам, где можно узнать новости — в Германии это было просто новостью, в России большой контингент пользователей заявил — так им и надо. Надо еще. Кое-кто говорил, что государство и лично Император поступили правильно, что отомстили. Ничего кроме силы британцы не понимают.

Глянул на часы — хватит. Поспать все же надо — иначе завтра как вареный буду, а день и впрямь предстоит тяжелый. Выключил компьютер, достал спальный мешок, привычно разложил его в промежутке между столами прямо на грязном полу. Задумался…

Что же все-таки произошло…

В то, что это организовала Россия — тот же Цакая — я не верил. Не верил — и все тут. Это можно было устроить намного раньше — да даже я мог устроить нечто подобное. Если это устроила Россия — то для чего, посылая меня сюда специально оговаривали — законные цели — это военные и представители госструктур, никак не мирняк. Для чего такие же условия жестко ставили ИРА как непременное условие получения помощи? Не проще ли было сказать: ребята, валите всех кто на прицел попадет? Намного проще. Но такого сказано не было.

ИРА? Знаете, если есть такая террористическая организация — очень просто все сваливать на нее — во всем виновата ИРА и точка, доказывать даже не надо ничего. Без объяснений — ИРА и все тут.

Но я в это не верил…

Объясню почему. ИРА по сути не является даже террористической организацией в той структуре, в какой все ее представляют. У нее есть много черт самой настоящей армии. Есть четкое деление на боевые единицы — бригады, ячейки, деление в основном территориальное. Есть воинские звания, даже порядок их присвоения какой-никакой а есть. Есть разведка и есть контрразведка. Есть четкое разделение обязанностей — кто-то воюет, кто-то укрывает, кто-то достает оружие и прячет его, кто-то помогает деньгами. Есть молодежная организация — «Тартан бойс», ходят с бейсбольными битами. Растет смена…

Более того. Есть, например, так называемые «карательные отряды» — они не воюют с британцами, а как настоящая полиция разъезжают по городу и борются с преступностью. Своими методами. Например, в каждой машине есть дрель на аккумуляторах — с помощью ее просверливают коленные чашечки пойманным на преступлениях. И попробуй что предъяви им при обыске — дрель, молоток — все это слесарные инструменты, их ношение не запрещено законом. Мать их…

И как и в любой большой и многочисленной организации, в ИРА есть проблема утечки информации. По ней работает и четырнадцатое управление, и мы и разведотделы армейских частей. Есть много осведомителей. А для того, чтобы подготовить акцию, подобную той, что имела место в Лондоне — нужны были материальные ресурсы и скоординированные усилия многих людей. Неужели среди них не было ни одного осведомителя, который сообщил бы курирующему офицеру, что готовится по-настоящему крупное дело?

Бросив на пол мешок, я сел на соседний, стоящий не первый месяц пустым стол и начал вспоминать. А мне самому ничего не подсказывало в последнее время — что намечается что-то крупное? Нет? Может, кто-то из моих осведомителей — а я работал честно и осведомители у меня были реальные, я не ходил подслушивать треп в барах, рискуя своей задницей, чтобы потом выдавать пьяные бредни за агентурные данные — может кто-то из моих осведомителей о чем-то заикнулся? А яне придал этому значения? Могло такое быть.

Кто же…

Кто…

И тут в голове моей всплыл один факт. О. Доннел…

Дейв О. Доннел, электрик, компьютерщик, программист и пьяница в одном лице, по мелочам помогавший ИРА. Его семья бежала из Северной Ирландии и мы ей незаметно помогли встать на ноги. В благодарность Дейв начал сливать нам информацию — немного и не слишком ценную, в основном то, что подслушал в барах за кружкой Гиннеса. Там каждый как примет на грудь — так бахвалится, что он целый полк британских солдат перебил, ирландцы известные хвастуны. Дейв это все примечал — если сам не слишком был пьян — и передавал нам. Платили мы ему по принципу — каков товар — такова и плата.

Так вот — этот самый Дейв сказал мне, что какое-то время назад ему принесли ноутбук и какой-то шнур. Обычный шнур для передачи информации, на концах разъемы типа «папа-мама», не знаю, в электротехнике я не силен. И принесли еще какой-то разъем, совершенно необычный и попросили — заменить на одном конце этого шнура штатный разъем на вот этот вот. Дейв сказал, что подобное иногда делают. Сейчас выпускают станки с числовым программным управлением, программируют их с таких вот ноутбуков, с помощью специального программного обеспечения — скидывают программу изготовления тех или иных деталей прямо в память станка. И вот к подобным станкам и делают разъемы наподобие этого. Причем каждая фирма производитель станков делает разъем своего формата — чтобы вынуждать потребителя постоянно покупать только станки этой фирмы.

Вот так. Но для чего это понадобилось ИРА? Они что, решили на какой-нибудь ферме по ту сторону границы производство открыть? Кстати — может быть — продается деактивированное оружие, без каких либо разрешений, а одного такого станка хватит чтобы изготовить детали, нужные для восстановления деактивированного оружия до боевого состояния. Поганое дело…

Что еще? Кто пропал с горизонта в последнее время. Кто искал что-то необычное, кто собирал деньги?

Перед глазами уже плыл туман, я понял, что больше сегодня я ни до чего не додумаюсь — надо просто поспать. С этой мыслью, я выключил свет, забрался в спальный мешок и разом заснул — как в черную яму провалился…

 

23 июля 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия. Полицейское управление, особый отдел

Гости, как и предполагал Риджвей появились с самого утра. Вот только с их числом суперинтендант промахнулся — их было всего двое. Невысокий, рано начавший лысеть толстячок, прямо излучающий довольство собой во все стороны, в полицейском мундире с отличительными погонами суперинтенданта — как только не обстреляли по дороге — и второй. Вот ко второму я присмотрелся подробнее. Молодой, на вид не старше тридцати, выше среднего роста, светлые, почти соломенные волосы, голубые глаза. Идет — как танцует — плавно и совершенно бесшумно. И еще я посмотрел, как тот обходит углы и проходит коридор. Это уже вошло у него в привычку — после десятков тренировок в «Доме убийств».

САС…

Интересное сочетание — один сильно похож на аналитика, второй — на ликвидатора. Такая пара может к нам прибыть в одном случае — когда в Лондоне точно знают кто это сделал и теперь посылают сюда людей, чтобы: аналитик определил местонахождение интересующего Лондон объекта и как к нему подступиться — а ликвидатор его ликвидировал.

Интересно, интересно…

Я вернулся в кабинет — только для того, чтобы поднять трубку и выслушать вызов административного помощника (суперинтендант упорно называл его адъютантом) Риджвея к нему в кабинет. Глянул на себя в зеркало — нормально — можно идти.

Гости уже расположились в кабинете суперинтенданта — надо сказать с весьма хозяйским видом. Верней, это «аналитик» расположился с хозяйским видом, «ликвидатор» же просто сидел на стуле с видом «да пошло оно все туда-то…» — типичным для спецназовца.

— Суперинтендант Такер, констебль Грей — представил мне новоприбывших босс…

Лейтенант просто посмотрел на меня — причем два раза, первый раз просто мазнул взглядом, второй раз — с интересом. Что-то просек…

Суперинтендант Такер на меня не посмотрел и руки не подал, вместо этого он раздраженно постукивал ногой по полу — есть такая отвратительная привычка, нервирует…

— И тем не менее, суперинтендант, я настаиваю на передаче всех материалов нам…

Не говоря ни слова, не спрашивая разрешения, я уселся напротив гостей. И тем самым обратил на себя внимание Такера.

— Для чего сюда приглашен этот констебль? У него есть допуск?

Усы Риджвея топорщились — значит, нервы на взводе. Не рисковал бы я нервировать суперинтенданта, не рисковал бы — слыхал я, что в армии он пару раз лицо начистил кое-кому…

— Да, у констебля Кросса есть допуск. Равно как и есть опыт работы в этом городе.

— С вашим опытом вы умудрились проморгать террористический акт!

Ах ты сука… Это же вы умудрились проморгать террористический акт, такие умные! Это вы, суки сидите в Лондоне в этом гребаном Скотланд-Ярде с умным видом и задницу от стула оторвать не можете до тех пор, пока вам на голову снаряды не посыплются! Нет, ну что за мразь такая… Приехал сюда, и уже руководить начал. Руководитель, б…

— Сэр, не вам судить о нашем опыте — Риджвей говорил тихо, даже очень тихо — но я могу сказать вам одно. Вы ни черта не знаете о том, что происходит в городе. Вы ни черта не знаете о том, что происходит на этом острове. Вы ни черта не знаете, что нужно делать в той или иной ситуации. Если вам не терпится устроить здесь «чрезвычайное следствие» — я не буду вас останавливать. Но я готов поставить десять фунтов против пенса, что вас убьют — и вас и Грея — не позднее, чем через неделю после того, как вы выйдете на улицу и начнете задавать вопросы. Вы можете делать все что угодно — но вы приехали и уедете, а мне еще здесь работать. Поэтому никакого доступа к агентуре вы не получите. Можете обратиться к Четырнадцатому управлению за агентурой — я сильно удивлюсь, если они вам не скажут то же самое, что говорю вам сейчас я. Можете жаловаться хоть королеве — мое решение остается неизменным. Если хотите — занимайте мой пост и работайте, принимайте на себя ответственность за все-то дерьмо, что здесь ежедневно творится.

Сволочь… Агентуру хочет. Или — просто идиот. Ни один опытный агентурист никогда не согласится добровольно передать своих агентов кому бы то ни было — не говоря уж о том, чтобы передать ее человеку, столь явно обнаруживающему признаки воинствующей некомпетентности. Для агентуриста агент — ближе чем члены семьи. А знаете, что ожидает стукачей в ИРА если их разоблачат? О ту сторону границы есть немало заброшенных ферм, некоторые используются для пыток и казней. «Последний писк моды» — пытки и казни с помощью строительного пистолета для забивания гвоздей. Сначала вбивают по дюймовому гвоздю в коленные чашечки, потом в локтевые. Могут вбить пару гроздей в позвоночник. Казнят обычно вбивая гвозди в глаза или просто в голову. Иногда человека с помощью строительного пистолета распинают на стене — этакое высокотехнологичное распятие. Иногда привязывают к доске и расстреливают гвоздями. Видали когда — нибудь такое? Нет? А я видел. Вот и попробуйте теперь заставить передать агентурные дела этому придурку. Даже если Риджвей прикажет — я все равно откажусь. Скорее сожгу агентурные дела, подожгу к чертям архив — и с концами.

— Сэр, мы ожидаем от вас сотрудничества… — сменил тон Такер.

— А я и не отказываю вам в сотрудничестве. Просто мы должны одинаково понимать смысл слова «сотрудничество». Сотрудничество — это не когда один человек снимает штаны и встает раком, а второй пристраивается сзади, это нечто другое. Итак, сэр, мы одинаково понимаем смысл слова «сотрудничество»?

— Что вы предлагаете? — не стал развивать тему Такер.

— Вот констебль Кросс. Человек опытный, отслуживший. Знает город, имеет агентуру. Знает все злачные места где собирается ИРА, многих знает в лицо и знает, что от них ждать. Констебль Грейс может стать его напарником, пусть временно. А вас, сэр мы можем включить в состав оперативного штаба.

— Грей, сэр… — впервые за все время подал голос блондин.

— Что?

— Констебль Грей, сэр.

С совещания я повел своего нового напарника в свой кабинет — так получилось, что я в нем сидел один, хотя он и был рассчитан на двоих. Кабинет как кабинет — обшарпанный, мебель чуть ли не со свалки, стены «памятными записками» как обоями обклеены. Хорошо, что не прокуренный — терпеть не могу курить, в морском училище с нашего факультета за курение сразу исключали.

— Присаживайся. Этот стол мой — а тот твой будет. Компьютер сегодня принесут, подключат…

Грей сел за стол, а я, подвинув бумаги — на край своего стола. Мы молча смотрели друг на друга…

— Знаешь, что… — Грей прервал молчание первым — я в полиции пришел работать, не у тебя лично. Поможешь — спасибо, нет — и не надо.

Гордый… Ничего — тут такие обламывались, не чета… Впервые я поймал себя на мысли, что думаю как типичный коп из Белфаста.

— Ты знаешь, что здесь вокруг?

— Город. Белфаст называется.

— Нет. То, что здесь вокруг называется ОБЗ — «одна большая задница». И если я тебе не помогу — проблемы будут у твоей задницы, не у моей — потому что здесь не живут, здесь выживают. Это первое. Второе — пистолет свой засвети.

Грей довольно ловко извлек из-под куртки, из поясной, зацепленной за ремень кобуры новенький полноразмерный германский Вальтер, полупластиковый. Оружие для тех, кто не желает знать с ним проблем. С оружием, я имею в виду. Беспроблемное, в общем.

— Значит, так. Первым делом смени кобуру. Купи подмышечную. Тренируйся с ней постоянно, не просто в стрельбе, а в выхватывании и стрельбе. Тренируйся в стрельбе из положения «сидя» — потому что чаще всего приходится стрелять из машины. А еще лучше — подумай насчет Браунинга. Но если так привык к Вальтеру — то и оставь его, не меняй. И купи еще один — два пистолета. Лучше два, на всякий случай. Калибр бери триста двадцатый или триста восьмидесятый, [Триста двадцатый на континенте называется 7,65, триста восьмидесятый — 9 миллиметров. В Британии калибр принято измерять в тысячных долях дюйма, в САСШ — в сотых долях дюйма, в Германии и России — в миллиметрах. Если этого не знать — в разговоре можно проколоться] пистолеты должны быть максимально легкие и компактные. Лучше, закажи из САСШ — Kel-Tec, Kahr или North American Arms как у меня.

— У нас обычно использовались Вальтеры ППК как скрытое оружие.

— Забудь. Это не скрытое оружие, купи то, что я тебе сказал. Потом покажу, как прятать и где. Ты ведь из САС?

— Было дело, босс…

Вот это — уже хорошо. Босс — так САСовцы обращаются к старшему по званию.

— Звание?

— Лейтенантом уходил…

— А ушел то почему?

— Не нашел понимания у командования…

Я улыбнулся. Сейчас, устрою…

— Ну, значит, ты верно поступил, назвав меня боссом. Старший лейтенант в отставке Алекс Реджинальд Кросс, Специальная лодочная служба. Смекаешь?

Видели бы вы как вытянулась рожа у этого САСовца… Сфотографировать бы. Обнаружить, что твой начальник выходец из флота и старше тебя по званию. Такое дано пережить не каждому.

— Из земноводных [земноводные — презрительное прозвище специальных сил флота] — с саркастической улыбкой протянул Грей.

— Сейчас я ничего не слышал. Еще раз услышу что-то подобное о моряках ее Величества — наваляю. Серьезно наваляю. В конце концов, суша занимает четверть территории земли, а три — четверти — океан, так что поуважительнее, сапог. Теперь. О ситуации местной знаешь — что здесь творится?

— Из газет.

— А нахрена сюда-то приехал? — изумился я.

— Да сам не знаю… — ухмыльнулся мой новый напарник — я с детства люблю неприятности.

Так я тебе и поверил, мистер «я из Лондона».

— Аналогично. Тогда пошли. Посмотрим все на улице…

— Не пристегивайся.

— Что?

— Не пристегивайся, сказал. Если начнется обстрел — ты должен быстро выскочить, здесь никто не пристегивается.

— Так вот почему у вас такая смертность на дорогах… — невесело ухмыльнулся Грей.

— Вот именно. Трудно не совершить ДТП, особенно когда какой-нибудь хрен хлещет по тебе очередями из автомата или в паре десятков метров от тебя поднялся на воздух автомобиль. В бардачке — автомат МР5К, так что если что… Умеешь пользоваться?

— Умею… Где взял — обычно Стерлинги… ах да, забыл, ты же с флота…

— Вот именно. У нас они есть, закуплены.

— У нас — тоже.

— Тем лучше, стрелять умеешь.

Грей не поленился — открыл бардачок, проверил…

— Куда мы едем?

— Повидать одного парня. Не поверишь — этой ночью мне пришла в голову гениальная идея. Ее надо проверить — переговорить с этим парнем и понять, что он знает. Ты меня прикроешь.

— Есть, босс…

— А по дороге — слушай. Кое-что расскажу тебе про ИРА.

— Весь внимание, босс…

Как оказалось, за констеблем Греем был закреплен ЛэндРовер, причем новой модели, не «глазастый» а с квадратными фарами, только что пошедший в серию. МИ-5 к гадалке не ходи. Машину эту мы оставили на стоянке — заметная слишком. Пока — пойдет и моя «Мондео»…

— Так вот слушай… ИРА — это целая армия. У нее есть отделения по ту сторону границы, у нее есть отделения в САСШ, где после определенных событий оказалось несколько миллионов ирландских эмигрантов. [прим автора. Определенные события — это голод 1847 года, когда люди ели траву, и попытка мятежа во время мировой войны, поддержанная немецкой агентурой — тогда по ирландским городам был открыт огонь из корабельных пушек] Что бы они не говорили — все они люто ненавидят британцев. В любом ирландском пабе в САСШ идет сбор пожертвований на нужды ИРА, остановить это просто невозможно. Невозможно и выиграть эту войну, можно просто установить и поддерживать определенный порядок. Операции сдерживания — тебе знакомо, что это такое?

— Знакомо…

— Вот именно этим мы и занимаемся. Строим плотину и искренне надеемся, что она окажется выше надвигающейся на нас волны. Теперь. По ту сторону границы, во всех приграничных графствах у них логова. Какую ферму ни возьми — там либо убивают, либо содержат разыскиваемых, либо хранят оружие либо еще что. Там работают твои бывшие сослуживцы — но неофициально и без какой-либо поддержки. Разведсети там практически никакой. Все дело в том, что у ирландского языка — чертова тьма диалектов, может быть так, что в деревнях, в каждой из которых по двадцать — тридцать домов и отстоящих друг от друга всего на пару километров говорят на разных диалектах, а некоторые диалекты имеют хождение всего в одной деревне. Если ты пойдешь туда под прикрытием — тебя разоблачит любой местный, просто поговорив с тобой пару минут. А местные неохотно идут на контакт — понимают, что с ними будет в случае провала, и что мы ничем не сможем им там помочь. ИРА с той стороны существует почти легально и пользуется безоговорочной поддержкой населения.

Теперь далее. По эту сторону границы ИРА разбита на бригады. Самая мощная бригада — это Белфастская, существуют также «Бригады Ольстера» «Бригады графства Армах», «Бригады Лондондерри» и еще немало. Существуют и отдельные группы, но их мало.

Основными органами управления ИРА являются Совет Армии — туда входят только командиры боевых групп, и Исполнительный совет — туда входят политические деятели и умеренные. Исполнительный совет скрывает свою деятельность под крышей политической партии Шин-Фейн, [Шин-фейн — в переводе с ирландского «мы сами». Политическое крыло ИРА] на словах выступающей за примирение. На самом деле — это не более чем удобная ширма.

В ИРА существует разведка и контрразведка. И то и другое работает. Случаи, когда раскрывали людей в полиции работающих на ИРА уже были. А сколько провалено и зверски убито агентов — не сосчитать. В последнее время, уровень и разведки и контрразведки и боевых бригад ИРА значительно вырос. Ты знаешь, что такое «Шмель»?

— Кажется, русский гранатомет?

— Огнемет. Противотанковый. Совсем недавно кто-то сильно рассерженный на полицию выстрелил из такого вот гранатомета по полицейскому участку. Остался — только пепел, хоронить было нечего…

Грей присвистнул.

— И это здесь есть?

— Есть. Здесь есть все — автоматы, гранатометы, огнеметы, снайперские винтовки. Все — русское, если раньше все оружие отбивалось у нас либо доставлялось из САСШ — то теперь оружие в основном русское. И если раньше любое оружие тщательно береглось, по проведении акции уносилось — ИРА рисковало даже тем, что ее люди попадутся при переноске оружия — то теперь оружие все чаще бросается на месте акции. У нас уже целый контейнер с трофейными русскими автоматами накопился. А это означает…

— Что оружия у них столько, что они могут позволить себе его бросить — заключил за меня Грей.

— Вот именно…

Впереди что-то произошло — автомобильный поток заметно уплотнился, машины продвигались рывками, то и дело вспыхивали рубиновые стоп-сигналы…

— Что это?

— Черт его знает…

В пробке пришлось ждать минут двадцать, сирену я не включал, не желая привлекать к себе внимания. Дождался, пока мы подъедем к наспех установленным переносным заграждениям, высунулся из окна. Увидев меня, ко мне подошел полицейский, поздоровался за руку. Меня он знал.

— Что тут?

— Bomb Scare, [бомбовая тревога] сэр…

— Лаборатория? — спросил я, глядя на фургончик взрывотехников и на то, как устанавливают переносные антивзрывные заграждения около одной из лавок.

— Она самая, сэр… — осклабился полицейский, принимая сигарету из протянутой мной пачки, хороший способ установить отношения, курильщик никогда не откажется от халявной сигаретки — засранцы в одной из булочных пекли кое-что еще помимо булочек.

— Скрылись?

— А то… Я уже не припоминаю, когда удавалось застать их на месте, «со спущенными штанами». Сейчас взрывотехники разбираются, там кажется этого дерьма столько, что всю улицу на воздух поднять можно. Что же вы не объявились, сэр, я бы вас пропустил.

— Не хотел поднимать шум.

— Понятно, сэр. Удачи…

— И вам.

Вернулся в машину…

— Что там?

— Булочная. С широким ассортиментом.

— Понятно…

Для того, чтобы найти пьяницу нужно идти куда? Правильно — в бар. Или в паб — если клиент любит отращивать свое брюхо пивом. В общем — в место, где наливают…

«Безымянный» был третьим баром, куда я направил свои стопы — просто ехал по маршруту, проверяя все поблизости. Он же был и самым опасным — настоящее гнездо ИРА где можно и пулю в брюхо получить. Или — по морде…

— Идем…

— Сиди… — проговорил я, наблюдая за выходом — это не просто бар. Это большая куча дерьма. Подождем, пока клиент выйдет и…

— А откуда ты знаешь, что он здесь?

— Кое-кто мне шепнул, что больше ему в кредит не наливают. Это место — единственное, где нальют. Готовься ждать — и ждать долго. До вечера он не выйдет — только когда нажрется выползет…

— Почему бы просто не взять его?

— Иди, возьми. А я посмотрю. В бардачке — есть несколько шоколадок, кофе к сожалению предложить не могу. Угощайся…

Грохнуло — совершенно неожиданно, глухой звук, удар по кузову, я выругался, а Грей вздрогнул и потянулся за пистолетом.

— Что за хрень…

— Это такой местный обычай. Если ты коп и тебя засекли и не хотят тебя видеть — посылают пацана, который кидает камень по машине. Это знак того, что тебе здесь не место. Здесь еще нормально поступили — могли по стеклу засандалить.

— И что?

— Что-что… Сматываемся. Иначе могут и не камнем засадить, если не уедем. Я знаю, где этот придурок снимает жилье — если его еще не выгнали. Там будет осторожнее…

Второй раз мы были уже намного осторожнее…

Второй раз мы перекрыли улицу с двух сторон. При этом Грей спрятался в самой машине — я накрыл его одеялом и заглушил двигатель, будто машина просто припаркована и в ней никого нет. На улицу ему выходить и дежурить было нельзя — того и гляди, сунут заточку в спину. А я занял позицию с другой стороны улицы — той самой, которая вела к безымянному бару. Достал небольшую бутылочку дешевого виски — у любого опытного бобби, тем более из Особого отдела всегда в машине все что нужно лежит — и облился из нее, чтобы воняло от меня дешевым односолодовым виски. Принюхался — то что надо. В руку на всякий случай положил NAA триста двадцатого калибра — великолепное надо сказать оружие, размером чуть ли не в полтора раза меньше Вальтера ППК с той же огневой мощью. И — залег у тротуара, в укромном местечке между домами якобы пьяный в доску. Патрули сюда в это время не суются, а найдут — пьяный он и есть пьяный.

Потекло ожидание — как проклятье, когда ждешь, время течет очень медленно, почти незаметно.

Дейв О. Доннел появился уже затемно — часы только что пробили одиннадцать — и как всегда навеселе. Горланя что-то типа «Красотка Мэри, до чего же ты хороша… Красивое тело и красива душа…» он шел по улице, спотыкаясь, запинаясь и мало что замечая перед собой. Тем лучше…

Запнувшись за меня — я успел переместиться, чтобы ногами перекрыть тротуар, он выставив вперед руки врезался в стену — но удержался на ногах. Держась за стену, он задиристо выругался по-ирландски — основные ругательства я знал, но что они точно означают — понятия не имел.

— Эй парень… Какого хрена ты разлегся на тротуаре рядом с моим домом!?

Одним из отрицательных качеств О. Доннела, за которое его и выгнали первый раз с работы была драчливость и задиристость. Набил морду кому то из начальства — выгнали — устроиться не смог — начал пить. Типичный путь в пропасть. Ума он так и не набрался — за что не раз серьезно получал по морде в барах…

Я замычал, показывая, что пьян в стельку — и получил пинок по спине. Пинок слабый — потому что Дейв и сам еще стоял на ногах.

— Убирайся отсюда, скотина…

Второй раз я ему пнуть не дал — развернулся, перехватил ногу, вывел из равновесия. О. Доннел с шумом грохнулся на тротуар…

— Какого…

— Здорово, Дейв… — я прижимал его к земле, тот слабо трепыхался — давненько не виделись, а…

— Кросс… Какого хрена…

— Ты еще громче ори. С палочкой хочешь ходить?

— Какого хрена…

— Скоро узнаешь. Сейчас мы встаем, и горланя известную песню про красотку Мэри, идем к тебе домой. Якобы мы помирились и решили распить ради такого случая бутылочку. Давай, давай, поднимайся, свинья. Пока по-хорошему…

Матерясь на всю улицу — весь набор местных проклятий я давно освоил — я поднялся сам, изо всех сил прикидываясь, что мне сложно устоять на ногах, поднял Дейва — заодно огрев его незаметно по почкам. Вот так вот, обнимаясь и шатаясь будто пара подгуляших забулдыг, горланя что-то нецензурное мы пошли к его дому…

— Сворачиваем, Дейв… — пробормотал я — причал рядом.

И тут — вот сукин сын — краем глаза я заметил, что в Мондео, стоящем с потушенными фарами на противоположной стороне улицы открывается дверь. Засранец! Черт!

Грею соваться было сюда никак нельзя. Все дело было в том, что за О. Доннелом могла следить контрразведка ИРА. Делалось это регулярно — за каждым членом организации иногда следили, просто для того, чтобы убедиться что все в порядке. Сделать это было проще, чем кажется — просто привлек к делу пару подростков из «Тартан Бойс» или постарше из «Прямого действия против наркотиков» — и все. За домом могли следить. Одно дело, когда идут двое забулдыг и совсем другое — когда в мирно стоящей до этого машине, в салоне которой на первый взгляд никого нет открывается дверь, и кто-то заходит в дом вместе с этими двумя забулдыгами. Очень хреново, когда у напарника нет опыта оперативной работы, очень хреново.

— Давай-ка Дейв, открывай. Только не говори что ты потерял ключ, засранец, иначе я вышибу эту дверь твоей тощей задницей…

Дейв О. Доннел обитал в доме, которому было лет двести, и который за это время нормально не ремонтировался. На первом этаже была какая-то лавка, сто лет назад закрытая, а на втором этаже были две жилые комнаты, которые и сдавались. Одна так и пустовала, во второй жил Дейв. Ключ от первой комнаты я раздобыл…

— Стоп, стоп, стоп… — я нашарил в кармане ключ, открыл дверь и легким толком отправил вперед Дейва. С остойчивостью на волне после вылаканного пива и эля у него было хреново, в голове штормило, поэтому остановил своей бег он только у противоположной стены.

— Ну, Дейв, рассказывай! — жизнерадостно начал я, как только ему удалось отлипнуть от пола и придать себе более-менее устойчивое положение — как живешь, чем на жизнь зарабатываешь…

— Черт бы тебя побрал, Кросс — электрика явно мутило, но никакой жалости к нему я не испытывал — ты знаешь, чем я живу…

— Да уж знаю…

В дверь тихо проскользнул Грей, но я на него внимания не обратил — потом с ним разберемся.

— Расскажи мне про свои последние заказы.

— Какие заказы?

— Те самые, которые ты выполняешь для ребят с другой стороны границы. Например, радиовзрыватели мастеришь. Позавчера два патруля подорвали — твоя работа?

— Не моя?

— Чего… — я заулыбался — брось врать! Кого угодно убедишь — только не меня…

— Я должен на что-то жить! — окрысился ирландец — в конце концов я не убиваю!

— Конечно же нет. Ты просто делаешь взрыватели к бомбам. А они уже и убивают. Так? Где сейчас О`Коннел?

— Не знаю!

Я без разбега, но чувствительно поддел его ботинками по ребрам, отчего тот застонал.

— Где сейчас О`Коннел?! Я не настроен шутить, Дэйв!

— Говорю же — не знаю! Он пропал с горизонта! Не ходит в бары.

— Может, его убили, а Дэйв? Может такое быть?

— Не знаю… Если бы убили — об этом бы много трепались по барам.

— Всякое бывает. Может, просто всадили пулю в башку и закопали на окраине. Ты знаешь, в чем он был замешан?

— Откуда мне знать. Сэр, я ничего не знаю…

— Врешь! Что он приносил тебе переделывать!?

— Не знаю… Не помню…

Новый пинок по ребрам.

— Слова «не знаю», меня расстраивают, слова «не помню» меня просто бесят. Ты ведь не хочешь, чтобы я по-настоящему разозлился, не правда ли…

— Я правда не знаю!

— Хорошо. Ты сделал для него работу?

— Да… Сделал…

— Неплохо. Сколько он тебе дал…

— Не…

Еще один пинок — чтобы напомнить как меня раздражают слова, начинающиеся с «не».

— Если ты еще раз начнет предложение с частицы «не» — я тебя просто запинаю тут. Понял?

— Да, сэр…

— Так что?

— Пятьдесят фунтов, мистер Кросс. Он дал мне пятьдесят фунтов.

— Не много за такую работу. И ты поинтересовался, для чего ему это все было нужно?

…

Молчит — значит не интересовался. Но правило про «не» он уже усвоил и это хорошо.

— Когда это было?

— Что?

— Когда он принес и унес этот провод, придурок?

— Принес… в июле.

— Какого числа?

— В начале, не помню…

— Идиот. Забрал когда?

— Через три дня… Работа простая была.

По времени совпадает…

— Что было в компьютере?

— Я не посмотрел…

Снова сунул ногой — но уже не слишком сильно.

— Где сейчас О`Коннел?! Когда он пропал?

— Недавно… С неделю назад.

— Где он? Не может быть, чтобы не трепались!

— Э… говорят он подался по ту сторону границы…

— Куда?

— Кое-кто говорил, что его видели в Дублине.

— В Дублине? Какого хрена ему там делать?

— Не знаю… Правда не знаю, сэр, не бейте…

Этого он и вправду мог не знать.

— Ты ему веришь? — решил я подключить к игре и Грея, коли уж тот решил подключиться сам, меня не спрашивая.

— Ни хрена не верю этому прохвосту, сэр! — бодро отрапортовал Грей.

Откровенно говоря, я думал что этот алкоголик развалился как гнилой орех. Но лишний раз надавить никогда не бывает лишним.

— Мда… Вот видишь — мой напарник тебе не верит. Он думает, что лжешь. Скажи, Дейв — ты и вправду меня не обманываешь? Я то тебе, понимаешь, верю — а вот мой напарник — он тут недавно и не знает — кому верить, кому нет. Он думает, что ты лжешь и очень хочет пару раз тебе как следует врезать, чтобы ты перестал лгать, правда?

— Так точно, сэр! — отрапортовал Грей, игру он понял и максимально старался мне подыграть. Игра старая как мир: добрый полицейский — злой полицейский.

— Сэр, я правду говорю… На самом деле правду, чем хотите поклянусь.

— Бутылкой виски поклянись, Дейв… — мрачно сказал я — богом не клянись. Ты хоть и католик — но запросто сменяешь мессу на бутылку чего-нибудь покрепче. Может ты мне и не соврал относительно того, что я тебя спрашивал — но ты от меня что-то скрываешь. Что скрываешь, начал рассказывать так продолжай…

Старый алкаш замялся — и я убедился, что догадка моя была верна — он и вправду знал то-то еще…

— Ну?

— Сэр, я не думаю, что это важно, но…

— Думать из нас двоих предоставь мне. У меня это лучше получится, тем более на трезвую голову. Так что ты не рассказал?

Дави, дави! Не снижай темп, не давай передыха. Все как на спецкурсе «потрошение языка в экстремальных условиях» только с кое-какими ограничениями.

— Ну… Я видел полковника с одним человеком…

— С каким человеком! Не заставляй меня нервничать!

— Его все «Пересмешником» называют… Я не знаю как его на самом деле зовут, он у нас «пересмешник», честно…

— Что за хрень? Какой-такой «пересмешник»? Как его зовут?

— Не знаю, сэр! Честно не знаю! Он в Мейсе [Мейс или Мэйз, возможно так будет правильнее — знаменитая тюрьма строгого режима, где содержались заключенные члены ИРА] сидел!

Уже что-то.

— В Мейсе? За что? Политический?

— Нет. Он псих! Псих конченый, я и не думал, что полковник будет с ним общаться!

— За что, Дейв? За что он сидел?

— Кажется… человека топором порубал… говорили так… его все боятся, даже свои… он пьет в одиночестве…

В одиночестве ни один ирландец пить не будет. Не привыкли они пить в одиночестве. Если человек пьет в одиночестве — значит люди не хотят пить рядом с ним. Потому что боятся его пьяного, боятся того, что он может натворить…

А не Дон ли это? Дональд Шеридан? Дело вообще было известное — двадцатилетний пацан, на счету которого уже были теракты порубал топором на спор свою сестру, застав ее с протестантом. И ухажера ее — протестанта он тоже порубал.

А все началось с невинной шутки в узком кругу. Закончилось — вот так. Неужели вышел?

Вполне ведь мог, сколько ему там дали. Он и в самом деле — не как политический проходил. В тюрьме стал исполнителем смертных приговоров, убивал людей — но ни разу на этом не попался. Конченный псих. Такой — дай ему атомную бомбу — он ее сбросит.

— И что полковнику было нужно от «пересмешника»?

— Не знаю! Честно — не знаю!

Вот теперь кажется — все!

— Хорошо, Дейв… — я внезапно сменил гнев на милость, бросил рядом с ним на пол десять десятифунтовых банкнот с профилем королевы Виктории — ты на меня не серчай. Из-за этих взрывов — я уже который день на ногах, даже не сплю нормально. Ты вот что, Дейв. Если узнаешь где полковник — скажи мне, ладно? Получишь в десять раз больше. Очень уж я хочу с полковником потолковать. Понял…

Вышли мы молча, сели в машину. Отъехав на пару кварталов, я припарковал машину в более-менее освещенным местом, повернулся к Грею.

— Какого хрена?

Не въехал еще… Сопляк, блин. Вот так вот и можно потерять своего агента — на глупости…

— Ты о чем босс?

— Какого хрена ты потащился за мной? — начал заводиться я.

— Работать же нужно в паре. Тебе могла понадобиться поддержка.

— Против кого? Ты думаешь я не справлюсь с алкашом?

— В САС так работают.

Чтоб тебя!!!

— Теперь слушай сюда. Здесь не САС, здесь оперативная работа. Это раньше ты прилетал со своей группой на вертолете, вышибал башкой двери и делал все что тебе взбредет в голову. Здесь же — оперативная работа! Чувствуешь разницу!? Если я пошел один — значит так надо! Я не первый день на улице и хорошо замаскировался, входя в дом. А ты? Ты просто вышел из машины, в которой только что никого не было и поперся за нами следом! А если за домом следила контрразведка ИРА? Тебе только на лбу «бобби» написать — а так вылитый бобби. И тогда агенту придется отвечать на вопросы — какого хрена к нему в дом ходят полицейские. Может еще на куртку «Полиция» напишешь светоотражающими буквами? И мишень чуть пониже! Чтобы стрелять удобнее было!

Когда то также учили и меня — за что я до сих пор благодарен…

— Понял, босс… — Грей выглядел смущенным — а если…

— Если — мы уже ничего не сделаем. Надеюсь, что нет. О'Доннел под подозрением не был, по крайней мере, я об этом знал бы. Надо ехать…

 

25 июля 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия

Все чаще я ловлю себя на мысли, что становлюсь философом. Смешно, но это так… как завзятый материалист, я всегда относился к философам с этаким пренебрежением. А вот сейчас…

Хоть здесь не время и не место для философствований… но я всегда ношу с собой маленький желтый блокнот и огрызок карандаша. Может, когда нибудь мои записи опубликуют. А может — и нет…

Одной из первых я записал такую мысль: радость всегда связана с ожиданием. Ты ждешь радостное событие, отсчитываешь часы и минуты до него, смакуешь, представляешь что ты будешь делать, говорить, чувствовать… Так было. Так есть. Так будет.

А вот беда всегда приходит неожиданно…

Паб, скорее даже не паб, а что-то типа дешевого ресторана, где из закуски можно отведать великолепное жаркое с рисовым или картофельным гарниром, назывался «Ворон». Этимология этого названия терялась в веках, знали только что этому пабу без малого двести лет. Удивительно — но сюда заходили и томми и бобби и католики и протестанты — и никто даже не думал о том, чтобы затеять здесь разборку. Или подорвать машину у входа, обкидать заведение камнями, бросить бутылку с бензином. Все дело было в том, что хозяин сего притона, старый Кайл Данкан и до си пор мог согнуть руками лом, а еще он отличался честностью и абсолютной аполитичностью. Ко всему этому, он и до сих пор был одним из лучших боксеров Белфаста несмотря на возраст. Вот сюда мы и свернули с моим новым напарником, чтобы дать отдохновение ногам, а заодно и наполнить свои желудки. К этому времени мы проголодались как волки и устали как черти — но за какую бы ниточку мы не тянули — все они оказывались пустышками. Еще мы по разу получили камнями в католических кварталах, я по спине, а Грей по голове. Еще Грея подстрелили из рогатки. Неприятно, надо сказать…

Хотя мы были на работе — от маленькой кружечки пива ни он ни я не отказались. Заодно заказали по хорошей, сочной отбивной — желудок уже танцевал джигу, не знаю как у Грея, а у меня точно…

— Дерьмово…

Я оторвался от хрустящего корочкой мяса.

— Что дерьмово?

— Куда не сунемся — везде ноль.

— А ты как думал. Есть такая поговорка невеселая: не ходи в копы — сотрешь ноги до жопы. Слыхал?

— Нет.

— Так учились. Пригодится…

Грей допил остававшееся на дне маленькой, всего на 0,33 кружки пиво…

— Слушай, Алекс.

— Ну?

— А ты что в копах забыл?

— В копах… — я выдержал паузу — а что?

— Почему в армии не остался?

— Я в плену был у русских. Сам понимаешь — оперативником после этого мне никак не быть. А инструктором… да нахрен надо. Не говоря уж о том, чтобы гимнастерки на складе считать. Да и затрахало все.

— Бейрут?

— Он самый. Был?

— Нет.

— Поверь — немного потерял. Нас просто тупо подставили. А эти говнюки… иногда я думал, почему я воюю против русских, а не с русскими против этих уродов.

— Ты имеешь в виду лиц, исповедующих ислам?

— Я имею в виду мусликов. Которых и у нас слишком много стало в последнее время. Рано или поздно и мы хлебнем… того чем русских угостили…

— А что в плену?

— А что… — я тоже допил свое пиво — как ни странно, нормально. Вылечили, не расстреляли, обменяли. Чего же еще надо…

— Оно так…

На поясе забился в истерике пейджер. Пейджеры у нас все еще использовались и вот поему. Переговоры по мобильникам по гражданским сетям перехватывались на раз. А с рацией, обеспечивающей кодирование информации по армейскому стандарту не везде и не всегда походишь, зато она есть в машине. Да и дешево пейджер стоит, а бюджет на полицию не безразмерный. Вот и сейчас — сигнал пейджера говорил всего лишь о том, что надо подойти к рации.

— Пошли. Труба зовет… — я бросил на стол мелкую купюру, Грей последовал моему примеру.

Вышли, огляделись — улица как улица, мирная… Машину никто не разукрасил. Открыл дверь, достал кирпич рации…

— Один-семь-один на связи…

— Алекс… — по голосу я сразу узнал, довольно миленькая девочка по имени Грейс, давно питающая ко мне нежные чувства и поэтому нарушающая стандартный порядок радиопереговоров — есть информация… я подумала, тебе будет интересно…

— Говори, солнце мое… — чувствами девушки я давно и беззастенчиво пользовался, но… в общем, если б вы ее видели, оценили ее немаленькие габариты, поняли бы…

— Недавно, на трассе А1 в районе Хиллсборо засекли машину. Черный Форд — хэтчбек. Там четыре парня были, при них ничего не было. У двоих — УБ. [УБ, угроза безопасности, штамп, который ставили в документы лицам, в отношении которых были уголовные дела по беспорядкам или терактам]

— И что?

— Сержант дорожной полиции опознал одного из них и сообщил на всякий случай нам. Дейв О. Доннел, член ИРА. По картотеке, в его деле твой номер телефона.

Словно ледяная игла пронзила мне позвоночник.

— Где они? Их задержали?

— Нет. Не за что было. А что?

Твою мать!

— Объявляй тревогу! Это похищение. Пусть перекрывают все дороги, идущие в сторону границы! Похитители вооружены и особо опасны, ты поняла?!

— Поняла, но что…

— Нет времени. Делай как я говорю…

Швырнул трубку в машину…

— Что творится, босс…

— О.Доннел разоблачен и похищен. Его похитила контрразведка ИРА. Машину заметили на пути в пограничную зону!

— Черт… — Дориан сразу побледнел, черт, черт, черт!!! Надо перекрывать границу.

— Нет времени. В этот момент они как раз ее проходят. Там тьма проселочных дорог, мы не знаем и половины, граница как дырявое решето. А с той стороны — официально ничего не сделать. ЛэндРовер за тобой?

— Да…

— Тогда можно попробовать…Садись, поехали!

Моих полицейских заработков даже с учетом всех доплат, ровно хватало, чтобы снимать второй этаж небольшого коттеджа, в районе Олд-Парк. На первом этаже жила владелица, миссис Малруни, добрая, хотя и любопытная старушка семидесяти пяти лет от роду. В это время она как раз пила чай на свежем воздухе, в старой беседке, которую я недавно подправил и заменил совсем сгнившие доски. Появление черного ЛэндРовера с включенной полицейской сиреной и мигающими фарами ее просто шокировало…

— Алекс… — поднялась она навстречу — вы что-то рано…

— Нет времени… — я потащил Грея в дом мимо миссис Малруни — кстати, познакомьтесь, это Грей, мой напарник по службе…

— Очень приятно, но… Обувь вытирайте, коврик же…

Бегом взбежали на второй этаж где были три мои комнаты. Было еще что-то типа мансарды — и лестница вела туда прямо из большой комнаты…

— Оставайся, здесь, будешь принимать… — заявил я, дергая за старый шнур — он одновременно открывал люк, ведущий на мансарду и опускал вниз старую, хлипкую на вид лестницу. И то и другое я регулярно проверял, а также втайне от миссис Малруни сделал еще один выход из дома — с крыши. На крыше же лежали мои запасы, упакованные в несколько длинных, объемистых, спортивных, защитного цвета сумок…

— Держи! — я подтащил одну сумку, другую к люку и подал их Грейсу. Он принял, едва не выронил. Сумки глухо позвякивали металлом.

— Черт… Тяжелые…

— Эту тоже…

Поразмыслив, подтащил еще одну сумку…

— Осторожнее с этой!

Подтянул вверх лестницу, спрыгнул вниз сам…

— Это что?

— Это — спасательная операция. Въезжаешь? Или у САС кишка тонка?

— От кого такое слышать — только не от земноводных.

— Вот и докажи, что ты круче — я вжикнул молнией одной из сумок, достал длинную М16А4 производства САСШ с установленным на ней коротким подствольным гранатометом М203PI и фонарем — имел дело с такой игрушкой?

— У нас Кольт как штатное…

— Вот и хорошо. Тогда бери эту сумку и двигай за мной…

На трассе уже было неспокойно. Меры по перекрытию участков, ведущих в границе были уже отработаны. То тут то там автомобильный потом замедлялся, а потом и вовсе превращался в длинный, перемигивающийся стоп-сигналами стальной хвост. Водители ругались последними словами, не понимая, что происходит и какого хрена полиция опять затеяла все эти игры с проверками. Кто-то опаздывал на работу, кто-то — наоборот домой. Но недовольны были все — в некоторых местах наш завывающий сиреной, обходящий пробки по встречке ЛэндРовер сопровождали длинными, раздраженными гудками клаксонов, а то и рукой с вытянутым средним пальцем, высунутой из окна. В одном месте, низко над трассой прошел «Пингвин», грохоча роторами и поднимая пыль. Опоздают…

— Сворачивай. Вон там съезд, сворачивай…

Грей послушно повернул и только после того, как наш ЛэндРовер зашумел покрышками по гравию задал вопрос.

— Зачем?

— Так проще.

— По трассе же быстрее дойдем.

— На границе нас тормознут. Те офицеры из Гарды, [Гарда — так называется полиция Ирландии] которые нас увидят, обязательно сообщат кому следует. С той стороны каждый второй — помощник ИРА либо явный, либо тайный, та же половина помогает ИРА и в Гарде. Светиться нельзя. Тормози.

ЛэндРовер затормозил, выбросив из под колес кучу камушков…

— Отсюда поведу я. Надо пройти границу так, чтобы никто ничего не увидел. С той стороны границы те фермы, которые ближе всего к границе, а заодно и окрестные холмы никогда не пустуют. Можно не только засветиться — но и вляпаться. Вляпаться крайне серьезно, тем более нас всего двое. Давай переодеваться… — с этими словами я шумно поставило последнюю сумку на капот, начал вытаскивать оттуда то, что нам должно было помочь в этом смертельно опасном рейде на ирландскую территорию, вотчину ИРА. С той стороны мы не полиция, не служба безопасности — мы чужаки. Всего двое — без поддержки и какой-либо защиты. Если ИРА устроит охоту за нами — нам скорее всего не выжить. Спасти нас может только специальная подготовка, хорошее оружие и наглость — и один террорист ИРА не подумает, что двое британских бобби из Особого отдела сунутся в самое пекло по ту сторону границы. Это — их земля…

— Ни хрена себе… — прокомментировал Грей в полном обалдении от увиденного — это что, полиции такое выдают?

Обалдеть и впрямь было от чего — в старой доброй матушке Британии за такой арсенал меня бы упекли лет на десять. Там даже полицейские в своих смешных касках вроде как ходят без оружия — по крайней пере раньше точно ходили. У них есть жезл и если они им дотронутся до человека — тот обязан безмолвно следовать за ним, поскольку этот жезл считается воплощением закона. Сейчас с благонравием стало совсем кисло и в Британии, поэтому часть бобби скрытно носила с собой небольшие револьверы «Бульдог», некоторые вооружались по полной, включая пистолеты-пулеметы BSA и даже винтовки Стерлинг-Армалайт. Прошли те времена, когда жезла и грозного слова было достаточно…

Но такого арсенала как у меня, наверное не было ни у кого по ту сторону залива — по эту был. По эту копы сами были вынуждены заботиться о себе и далеко не все оружие, изъятое в ходе рейдов у членов ИРА, регистрировалось и передавалось на уничтожение. Лучшее пробивали по базе. И если за ним ничего не числилось, разбирали по рукам. Я, например, умудрился скопить арсенал на чердаке и имел еще три заначки в разных местах — на всякий случай.

Итак, вооружение. Уже упоминавшаяся М16А4 с подствольником, которую в прошлом году выкопали на одном из кладбищ из могилы. [ИРА часто так делает — хранит и передает оружие, закапывая его на кладбищах. Естественно все это делается ночью — и закапывается и выкапывается] Обдирать [Ободрать — на жаргоне служб безопасности, занимающихся североирландской проблемой это означает незаметно привести оружие в такое состояние, что с виду оно будет нормальным, но либо совсем не сможет стрелять, либо откажет после первых же выстрелов. Обычно обдирают, меняя ударник на сделанный из мягкого сплава — когда будешь проверять оружие, пару выстрелов оно еще сделает — а потом откажет] такое оружие не стали, все равно засветились — поэтому я взял его себе вместе с патронами и гранатами. Какому-то бедолаге из патруля повезло. Еще я взял «на дело» изъятый недавно автомат Калашникова, русского производства, какие сейчас изымали в большом количестве. Тогда меня привлекло то, что к найденным нами шести автоматам — целый ящик — придавались глушители и стояли планки для оптических прицелов. Оптический прицел я прикупил легально — германский Leupold, дорогой, не поскупился. Зато теперь это был и автомат и снайперская винтовка для ближней и средней дистанции, причем бесшумная, как говорится «в одном флаконе»…

Ну, и снайперская винтовка в нашем походе совсем не помешала бы. Снайперская винтовка у меня была знатная, ее в числе прочего оружия изъяли на борту одной дорогой яхты, которая пришла в Белфаст из Бостона — таким образом, оружие в страну тоже попадало, и до открытия поставок русского оружия этот путь был основным. Помимо пистолетов и пистолетов-пулеметов тогда изъяли эту снайперскую винтовку — кто-то не поскупился, она очень дорогая. Robar-50 — фирма Robar выпускает дорогое оружие, а эта винтовка была еще и пятидесятого калибра. Так называемая «пятилинейка» — снайперы русской армии до сих пор предпочитали старое обозначение калибров. В отличие от того же Barrett, делавшего винтовки «высокотехнологично выглядящими», для армии, мастера из Robar сделали это чудо для стрельбы на дальние дистанции похожей на обычную винтовку. Только ствол непривычно длинный и толстый, да магазин большой. Ложе пластиковое, камуфлированное, без пистолетной рукоятки — оно еще и складывается для транспортировки как и большинство снайперских винтовок этой фирмы. Но эта винтовка — что в ней было ценного — сделана была полностью вручную, а ствол был просто ювелирным изделием. Робби Баркман, глава этой фирмы, сам профессиональный стрелок и владелец названной в честь себя фирмы знал что делает — из его винтовок не раз выигрывались открытые чемпионаты САСШ по стрельбе на одну тысячу ярдов. Ну и патроны к ней — тоже произведение искусства, этакие маленькие ракеты, собранные вручную, взвешенные на электронных весах и способные поразить одиночную цель с тысяч двести ярдов.

— Полиции такое не выдают… — сказал я, набивая магазины патронами — полиция такое добывает себе сама. Каждый, кто хочет немного еще пожить, имеет дома такой вот арсенал и к чертям закон. Если хочешь — можешь написать на меня рапорт. Когда вернемся…

— Ты шутишь, босс? — Грей присоединился ко мне в нелегком, муторном деле наполнения магазинов — да я тебя в задницу готов поцеловать. Если бы еще гранатомет был…

— Вот чего нет того нет. Но есть гранаты. Десять штук. По пять на каждого, думаю, хватит. А насчет задницы… ловлю тебя на слове…

Самое хреновое — то что между Северной Ирландией и обычной и впрямь нет границы. Более того — ее поставить проблематично. Вся пограничная зона — а по длине она огромна — это либо невысокие холмы, либо реки либо проселочные дороги. И с той стороны и в ту сторону — ходили постоянно…

Я затормозил, когда по моим прикидкам до границы было ярдов под тысячу пятьсот, не больше…

— Выходи, поассистируешь… — я вручил Грею бинокль, совмещенный с дальномером.

— Что?

Нам нужно подняться вон туда — я указал рукой направление — и скрытно. Не забыл, что такое скрытность, САС?

— На час от машины. На холме там, дальше по ходу. Что ты видишь? — я раскладывал приклад у винтовки, собираясь опереть ее сошками об землю.

— На час… вижу! У него автомат. И… кажется радиостанция.

— Это дозорный ИРА. Мы можем проехать мимо — возможно, он даже не станет в нас стрелять. Но — безусловно, сообщит по рации о нашем появлении. Или — мы его завалим и выиграем часов шесть — раньше его не сменят, а холмы здорово глушат и искажают звук выстрела. В любом случае, придя сюда, его сменщик обнаружит только его труп. Труп не сможет сказать, сколько нас, на какой мы машине и куда поехали. Итак?

— Мне это не нравится босс.

— Мне тоже. Но решение надо принимать. Я хочу, чтобы принял его ты. Итак?

— Валим — подумав, сказал Грей.

— Уверен?

— Уверен.

— Тогда наводи!

Грей устроился рядом с биноклем.

— До цели… девятьсот три ярда… Извини, ветер на глаз… северный, узла три.

Поганое дело. В стрельбе я, конечно, практиковался, по мере сил и возможностей — но с таким калибром… да в Британии стрельбищ, где можно снайперские винтовки такого калибра использовать один-два и обчелся и все они военные или полицейские. Мало таких винтовок, здесь вообще пулевую стрельбу не особо уважают, не то что в САСШ или России. А пятидесятый калибр и девятьсот ярдов — без единого пристрелочного выстрела и с холодного ствола, да еще с последней практикой четыре года назад…

Но и ударить в грязь лицом перед сапогом [сапоги — пехота. Наверное, это интернациональное…] нельзя…

Винтовка толкнула в плечо подобно боксеру — но в то же время плавно и несколько растянуто, пороховые газы рванулись из щелей дульного тормоза, сбив росу с травы. Отчетливо запахло сгоревшим порохом…

— Слушай… — Грей смотрел в бинокль — есть ведь… Есть!

С той стороны было несколько ферм, которые могли использовать для пыток и ликвидаций. Боевики ИРА чувствовали себя на той стороне в безопасности — поэтому внутри организации наличие таких вот ферм особо инее скрывалось, а в экзекуциях обычно участвовало большее количество членов ИРА, чем это было нужно. Все это делалось с умыслом — как бы то ни было, Четырнадцатое разведуправление сопли не жевало, да и мы, Особый отдел без дела не сидели. Кто стучал за деньги, кто скрывал свои прегрешения, кто стучал за то, что британцы вывозили семьи и селили их в относительно комфортных лагерях беженцев, помогали подыскать хорошую работу. Стучали, короче. Предателей в ИРА было много, еще больше — потенциальных. И вот для того, чтобы устрашить и реальных предателей и потенциальных, как раз и производились такие экзекуции. Людей не просто убивали — людей убивали максимально зверскими способами, с пытками. Иногда захватывали и пытали членов семьи на глазах у предателя. А те, кто при этом присутствовал, потом распускал слухи. Если ты смотришь, видишь своими глазами, как человека распинают, или распиливают пополам или забивают гвозди в голову, или перерезают горло проволочной пилой… в общем, хоррор обеспечен и неделя бурного обсуждения в пабах и распивочных — тоже.

В обычном случае на это и можно было рассчитывать — но сейчас, пробираясь на машине по узкой овечьей тропе — мы уже прошли границу, наскоро спрятав труп террориста — я размышлял — что они знают про О. Доннела? Как он провалился — с этим будем разбираться потом, самое главное, что они знают? Знают ли он что он просто предатель или знают и то, что конкретно он был на связи у меня. Если первый вариант — это проще. Тогда они будут собирать народ на «фильм ужасов», на это уйдет время. Потом они будут долго и изощренно пытать. Как раз мы к этому времени и нагрянем. В живых я никого оставлять не собирался — ни палачей, ни зрителей. Все они одним миром мазаны, да и свидетелей оставлять нельзя — одно преступление мы уже совершили. Что касается Грея — я был уверен, что он будет молчать. Во-первых потому что соучастник, во-вторых — САСовцы и сами людей теряли под пулями боевиков ИРА и никакой жалости к ним не испытывали.

А вот если знают… Знают что О. Доннел конкретно на связи у меня… Тогда дело плохо. Тогда они попытаются причинить ему максимум боли за минимум времени, а потом кончат. И свалят. Потому что в кругах ИРА я уже приобрел недобрую репутацию «гробовщика», человека, который стреляет не задумываясь — пользуясь русской военной терминологией одиннадцать двухсотых, за три с небольшим года службы. Все знали — шутки со мной плохи…

Ферма, которую я намеревался проверить в первую очередь, располагалась чуть севернее деревушки Скайхилл, которая в свою очередь была расположена западнее Дандалка. Маленькая, числившаяся заброшенной ферма — но кровью там воняло изрядно. Я рассудил, что они инее будут разборчивыми и займут ближайшее, пригодное для таких целей место. Если его не будет здесь — значит, поедем дальше на запад и будем проверять другие…

— Приехали…

Машину придется оставить — к ферме просто так не подберешься.

— Ты это собираешься здесь оставить? — кивнул Грей на винтовку?

А ведь точно… Какой нибудь прохожий провос увидит такую большую и красивую черную машину, вскроет ее — а там винтовка пятидесятого калибра. Тоже большая, красивая и заряженная. И получится, что спереди у нас будут как минимум три вооруженных ублюдка, а сзади — этот гаврик с винтовкой, которая машину насквозь пробивает. Вот так и погибают безвременно…

Винтовка, если винтовка то и патроны, хотя бы штук двадцать. Это пятнадцать килограммов. Плюс автомат, боеприпасы. Черт…

— Придется тебе два рюкзака тащить. Дотащишь?

— Выживу, босс…

Машину закрыли, на сигнализацию ставить не стали, еще взвоет. Просто я достал провод из под капота и в карман положил. Случись чего, быстро уехать уже не получится — но и с колесами останемся гарантированно.

Шли обычной цепочкой, дистанция десять метров. Местность — зеленые холмы, кустарник, речки. Раньше тут скот пасли, теперь не до скота было — где то частные пансионы для отдыхающих построили, где то просто все заброшено. На вид — ничего опасного. Впрочем, это только на вид. Вотчина ИРА самая настоящая…

— Слушать! — Грей замер на месте, присев — слышал?

— Слышал…

Ветер донес до нас отголосок крика — в горах вообще ветер делает удивительные вещи. Иногда за десять метров человека не слышишь — иногда за километр хорошо слышно. Ветер принес едва слышный крик. Нечеловеческий. Душераздирающий…

— Он?

— Возможно. Поторапливаемся…

Первого мы обнаружили примерно в километре от фермы — сидел на валуне и курил. Мы как раз снизу на него выходили, он нас не заметил. Хорошо, что тут они такие беспечные. Видимо, из местных.

— Вижу оружие. Автомат.

— Проконтролируй.

Стрелять из винтовки было нельзя, тут уже можно было пользоваться только бесшумным оружием. Встал на колено, прицелился — перекрестье прицела поставил выше, с поправкой. Аккуратно дожал спуск. Винтовка толкнула в плечо — оно еще помнило отдачу пятидесятого калибра, и это показалось почти незаметной. Лязг затвора, дославшего новый патрон в патронник был громче звука выстрела…

— Цель упала влево и лежит без движения. Цель не двигается. Цель поражена! — вынес, наконец вердикт мой напарник.

— Помалу вперед.

Боевик и впрямь оказался молодым — совсем пацан в грубой брезентовой зеленой ветровке, с каким то полудетским лицом. Но — рядом с его изогнувшейся в мгновенной агонии рукой лежал старый американский Томпсон с большим барабанным магазином, еще наверное времен «сухого закона» — в те времена Ирландия была одним из основных поставщиков виски в САСШ и оружия гангстеры в обмен на виски немало завезли. И — громоздкая старая рация у камня, работающая на прием. Маленький солдат безумной войны, идущей сквозь годы и десятилетия.

— Теперь тихо — глушитель я сворачивать не стал — идем максимально осторожно, ферма рядом. Если что — ты меня прикрываешь.

— Понял, босс.

Ферма — раньше это и в самом деле была овечья ферма, была заброшена уже лет двадцать — с тех пор, как местных фермеров-овцеводов окончательно подкосили поставки огромных партий тонкорунной шерсти из Австралии, где ее производство обходилось куда дешевле. Таких ферм было множество — и многие облюбовало ИРА. Сейчас в крыше уже зияли прорехи, а хозяйский домик и вовсе был без крыши. Форд и впрямь стоял у распахнутых ворот, и он был черным и надо было идти — но я почему то медлил. Смотрел в оптический прицел и медлил.

И не зря медлил! Из хозяйского домика, верней из развалин хозяйского домика, потягиваясь, вышел здоровенный рыжий детина, одетый в синий рабочий комбинезон. На плече у него висела дулом вниз короткая Стерлинг-Армалайт с дополнительной передней рукояткой и длинным, на сорок патронов магазином. Помимо этого на поясе в самодельных ножнах был большой нож, каким режут овец. Не смотря по сторонам, детина потянулся, как будто только что он спал — и полез в карман.

Щас покурим…Что там про третьего говорилось? Сейчас и первому прикуривать опасно.

Пока детина щелкал зажигалкой и раскуривал сигарету-самокрутку, я оценил, что из окошек-бойниц фермы его не видно. Да и мимо него нам все равно не пройти. Поднимут тревогу они только в том случае, если кто-то выползет из ворот фермы и пойдет к машине. Но тогда мы с Дорианом его снимем из двух стволов, и внутри останется один. Он наверняка подумает, что ферму окружили бойцы САС и попытается использовать заложника, чтобы прорваться. Там — по обстановке…

Когда детина сделал первую могучую затяжку, я выстрелил. Два раза, для верности. Детина сломался, упал на бок где стоял. Даже с расстояния заметил, как синий комбинезон стремительно буреет от крови.

— Цель упала назад и не двигается…

Я задержал прицел на рыжих волосах, снова нажал на спуск. Плеснуло красным…

— Цель поражена.

— Перебежками, вперед! Смотри за бойницами!

Короткими перебежками, прикрывая друг друга, добежали до фермы, прижались к сырой, ноздреватой стене. Я знаками показал Грею — обойди с той стороны и «три минуты». Согласно кивнув, держа перед собой винтовку, и согнувшись в три погибели, Грей пошел обходить ферму — мой же путь был гораздо ближе. К дверям. Пользуясь моментом, быстро открутил глушитель — с ним тяжелее стрелять с близкой дистанции, перевел переводчик-предохранитель вверх, на автоматический огонь.

Когда Грей появился с той стороны, я отсчитал на пальцах до трех — и мы рванулись внутрь…

— Пресвятая матерь божья… — Грей едва не выронил из рук винтовку.

Все оборудование, которое раньше было на ферме, загоны для скота, кормушки — все давно было выломано и разорено, а вот то что было сделано из камня или из бетона сохранилось. Сохранилось и сено — не так уж много, охапки то здесь то там разбросаны. Под ногами — перепревшая смесь сена и овечьего навоза, этакая подстилка, за годы слежавшаяся в однородную массу.

Запах — медный, бьющий в нос. Слишком знакомый для меня…

Крыша у этого заведения поддерживалась толстыми, деревянными, потемневшими от времени балками, установленными через равные промежутки. И вот к третьей от двери балке кто-то рукастый приделал поперечную перекладину, получив, таким образом, крест.

На кресте был распят человек — вернее, то что от него осталось.

— Лейтенант Грей! — рявкнул я со всей силой, с какой был способен.

— Да, сэр! — пришел в себя он, все таки Сандхерст [Сандхерст — там находится училище, выпускающее отличных младших пехотных командиров] давал о себе знать.

— Прикрывайте дверь! Стрелять на поражение по любым вооруженным людям, если это не спасатели из САС!

— … Есть, сэр!

Вот и пришел в себя… Уже хорошо. После такого зрелища кого угодно замутит.

Над О. Доннеллом крепко поработали. Насколько крепко, что даже я еще такого не видал.

Прежде всего — перекладину прибили слишком низко, примерно метр двадцать от пола — и О. Доннелл просто не помещался на кресте. Проблему решили просто — взяли валяющуюся рядом ржавую ножовку и отпилили ноги. Перехватили обе ноги жгутами, чтобы раньше времени от кровопотери не умер, прижгли раны паяльной лампой. И распяли — используя не пневматический молоток, а обычный молотой и дюймовые плотницкие гвозди.

На стене, еще сохранившей побелку бурым было написано…

Touts will be shot…

Вот так вот. Ни больше, ни меньше. Touts will be shot…

И в этот момент я забыл о том, что я русский, что я должен помогать — этим. Эти — из союзников стали террористами, ничуть не лучшими чем те, что в Бейруте. Здесь и сейчас я для себя решил — что пойду до конца.

Какое общение может быть у праведности с беззаконием? И что может быть общего у света с тьмой…

Внезапно я осознал, понял — что кое-что неправильно. Нету третьего! Один на стреме — мертв, второй во дворе — мертв, третий! Где третий?

Ответом на этот вопрос стал щелчок пули об стену — похоже это было на то, как об стену ударяется камешек — и ответная короткая, на два патрона, очередь из М16 от двери…

— Сэр, нас окружают!

— Укройся! — проорал я — дай мне минуту!

Мельком глянул — с той стороны ворота надежные, на громадном засове, только гранатой вышибать. Только одно место прорыва. И — только один выход для нас.

Встал на колени перед распятым, понял голову. С изумлением увидел, как открылись глаза. Слезы проделали мутные дорожки в скопившейся на щеках распятого пыли. Кровь под крестом уже запеклась коричневой коркой.

— Кросс…

— Дейв, слышишь меня? — помочь этому бедняге было уже ничем нельзя, но узнать кто было необходимо, я подозревал, что тогда, в нашу последнюю встречу он сказал не все и поэтому поплатился — кто тебя так?

— Я… тебя ждал… — каждое слово давалось с трудом — придешь…

— Кто тебя так? Кто к тебе пришел?

— О'Коннел…

— Сам? Он был здесь сам?

— Да… Он… ушел… уходи, убьют…

— Работа — тоже он? Дейв, скажи — он?

— Да… он… там были карты…

— Где? Где, мать твою? Какие карты…

— В компьютере… Карты… Города… программа… не знаю…

Голова бессильно упала на грудь. Вот и все. Очередное жертвоприношение — свершилось.

Сука… Мразь…

Дориан бил от ворот одиночными, ему отвечали — короткие, нащупывающие цель очереди, стволов пять, не меньше. Если у них есть снайпер — а он у них есть — еще сквернее…

Кевин О'Коннел… Командир Белфастской бригады ИРА, официально — один из региональных руководителей Шин-Фейн. Он знал о том, на кого стучит О. Доннелл, он просчитал наше появление и вовремя отсюда ушел — за подкреплением. Ему было все равно, расскажет что-либо мне Дейв или нет — он твердо рассчитывал не выпустить меня отсюда живым. В его расчетах и я и Грей — отыгранные фигуры.

А вот хрен тебе!

Ползком подполз к воротам…

— Что?

— Окружили. Они на холмах. Не высовываются, сжимают кольцо. Возможно, со стороны развалин подошли уже, я там простреливать не могу.

— Надо прорываться! Держи их пока!

— Как?! Ворота под прицелом!

— Держи их!

Отложил в сторону винтовку, снял со спины — как камень свалил — тяжеленный футляр с винтовкой. Расстегнул молнию футляра — он был полужестким — начал приводить в боевое положение — сошки, приклад… Вот сейчас и узнаем — у кого крепче очко…

Добавил патрон, чтобы был полный магазин, подполз ближе, там где уже шлепались пули, выбивая из пола куски навоза. Сдвинулся левее, чтобы хоть частично быть прикрытым стеной. Пришла в голову мысль, что сейчас эти твари подойдут спокойно к стенам и забросают гранатами. Но сейчас… всему свое время…

Прицел нашарил стрелка — тот лежал, особо даже и не скрываясь в зелени, и ствол его автомата, изредка вспыхивающий огнем был хорошо различим. На глаз оценил расстояние — ярдов четыреста, прицелился чуть выше, нажал на спуск. Винтовка дернула — и незадачливого стрелка за четыреста ярдов от меня пуля ударила с такой силой, что его аж приподняло над землей. Резко заткнулись и остальные…

— Босс, фланги!

Вскочив от винтовки, я подхватил автомат и бросился к правой стене, она была от меня ближе. Вовремя! Двое, одетые в камуфляж, даже особо не скрывались, трусцой приближались к стене, держа автоматы наперевес.

Мне стрелять было проще — они бегут, я стою, у них цель — узкая бойница, у меня ростовая фигура. Скрыться им было некуда. Первого я подстрелил на бегу — пуля попала в голову и он упал как мешок, вперед, не сделав больше ни шага. Второй рухнул на землю., выстрелил — но его пуля отрикошетила от стены, моя — ударила в переносицу…

От противоположной стены короткими очередями строчил и Грей…

Если у них есть хоть один гранатомет — хана не вырвемся. Только и надеяться — что здесь не может быть гранатомета, здесь захолустье.

— Минус три! У тебя?

— Минус один сейчас! — отозвался Грей — двое от двери, то ли да то ли нет.

— Нормально!

— Дальше?

— Дальше — сваливаем! Их человек десять осталось, они этого не ожидали. Сейчас кто-то из них побежал собирать всю местную шоблу по окрестностям. У нас час — не больше — иначе ляжем тут! Дверь держи, не давай им подойти на бросок гранаты! Хана иначе!

— Понял!

Добежал до винтовки, оставленной мною у самой двери, поднял ее, бросился обратно. Остановился там, где у стены, по моим прикидкам стоял Форд — от него до стены было метров пять. Чуть сдвинулся вперед — не хватало еще в бак попасть или в движок. На мгновение выглянул — встал точно!

Вот теперь повеселимся.

Прижал приклад винтовки к плечу и выстрелил — целясь по стене, в трех метрах от меня. Звук выстрела тяжелой снайперской винтовки в закрытом помещении больно дал по ушам, стена аж содрогнулась — по крайней мере, так мне показалось. Пуля не просто пробила стену — она выломала кусок стены, прошла стену насквозь и унеслась куда то в холмы…

Пока провос, осаждавшие нас не прочухали картину, я передернул затвор и выстрелил еще разок. И снова та же картина — тяжелый удар по ушам, пролом в стене…

Кто сказал, что из этого помещения только один выход, и еще один заваленный. Если у вас в руках винтовка, калибра 12,7 — выходов может быть сколько угодно.

Повести винтовку за спину — как есть с разложенным прикладом и сошками — она еще пригодится, достал две гранаты. Аккуратно пристроил их в образовавшихся проломах, зацепив за вырванные пулей остатки арматуры, молясь всем богам, которые есть, чтобы ни одна из них не вздумала скатиться в помещение фермы — тогда сами себя грохнем. Осторожно выдернул чеки — и услышал два синхронных щелчка…

— Ложи-и-и-сь!!!

Громыхнуло — страшно, гулко, сдвоенный взрыв долбанул по ушам так, что в голову словно нож воткнули, визгнули осколки, пахнуло раскаленным воздухом. Большую часть осколков и энергии взрыва приняла на себя стена — но и нам мало не показалось…

Я подскочил к полуразваленной стене, саданул изо всех сил ногой — и почувствовал, как иона проваливается. Двух пуль калибра 12,7 и двух гранат хватило…

— Уходим! Пошли!

Я обернулся — Грей лежал у самых дверей, лежал без движения…

Проклятье…

Подскочил — тот уже пытался подняться…

— Куда?

— В задницу… черт…

Да уж… кстати — смешного мало, смех смехом, а песец опять-таки кверху мехом. Когда стреляешь лежа, и по тебе стреляют — довольно распространенное ранение.

Винтовка лежала рядом, я буквально вырвал ее из рук, прицелился. Толчок в плечо — и разрыв гранаты подствольника на холмах. Напоследок высадил все оставшиеся в магазине патроны, особо не целясь и не высовываясь — штук двадцать их было — чтобы не совались…

— Надо сваливать…

Я рывком поднял напарника на ноги, потащил к пролому в стене. Мельком заметил, что оружие Грей тащит за собой, зацепившись рукой за ремень. Наш человек. Спецназовец только мертвый оружие из рук выпускает, оружие — это жизнь.

— Сильно?

— На излете… Там застряла, черт…

— С той стороны перевяжемся. Терпи пока…

Первым вылез, изогнувшись в три погибели, через пролом я. Тут же ушел за машину, как и рассчитывал. По машине редко били пули — как молотком по листу жести.

Где же этот стрелок…

Ага, есть! Вот он, родимый — на холме, за кустами спрятался. Думаешь, не видно тебя…

Подвел прицельную марку, выстрелил несколько раз подряд. Попал или нет — не знаю, но заткнуться стрелок заткнулся. Да и срезанные пулями ветки с листвой солидно так с куста полетели. Снова рванул к пролому — дорога была каждая секунда.

— Давай руку, помогу!

Вместо руки Грей высунул в пролом дуло винтовки. Молодец все-таки — в этом дерьме и забыть про нее недолго, а если у тех же боевиков ИРА останется такая винтовка — поганое дело будет…

— Принял! Давай!

Со стороны входа — на слух определил — боевики уже не стреляли — поняли, что мы смываемся и спешно меняли позиции. Не глядя достал из подсумка гранату, выдернул чеку — руками, не зубами, зубами только в фильмах показывают, а в жизни все зубы на этой чеке оставишь — швырнул в сторону дома, метясь через крышу и стараясь зашвырнуть как можно дальше, чтобы не попало осколками. Получилось — на дворе, где лежал уже рыжий детина, пристреленный мною низко громыхнуло, визгнули по стенам осколки…

— Руку давай!

Грея я буквально выдернул из пролома, не вытащил — вспомнил занятия по экстренному покиданию отсеков подлодки. Потащил за руку же к машине…

— Десять секунд! — я не говорил, я орал — если задержимся, ляжем…

Хорошо, что эта была старая модель Форд Эскорт, с довольно солидным мотором — на Британских островах вообще уважают небольшие хэтчбеки с форсированными моторами, сказывается то, что дороги в основном узкие и извилистые. Ее вскрыть проще, там заводская противоугонка не стоит вообще.

Машину я вскрыл самым простым и незатейливым образом — тупо саданул прикладом по стеклу и оно осыпалось в салон стеклянной крошкой. Засунул руку внутрь, открыл дверь. Скорее всего, эти гаврики машину в Британии угнали, сюда на пароме переправили. Тут, в холмах, на угнанных многие ездят. А я, получается, второй раз ее угоню.

Повернулся — и все как в мгновение. Боевик — мелкий, с длинными волосами, в камуфляже. Автомат, направленный на меня. Почувствовал — не успею, начал падать. Грохнулся об землю — и тут раздались выстрелы. Два сразу…

Грей успел первым — хоть и сидел с больной задницей, привалившись к борту машины — а все таки успел, достал свой Вальтер и выстрелил. Два раза — и точно, оба в голову…

— С меня причитается… Помогу давай…

Подхватил винтовку и выстрелил в сторону холмов — так выстрелил, что мне чуть плечо эта дура в обратную сторону не вывернула. Как бы то ни было — выстрел получился солидный и на несколько секунд все попрятались, соображая что я собираюсь делать дальше и из чего это такого я стреляю. Редкий град, бьющий по кузову машины и по стене утих — того мне было и нужно. Несколько секунд — но за это время я успел засунуть в салон машины все наше вооружение, запихнуть на заднее сидение Грея и устроить его задницей кверху — а кровило уже изрядно, полштанины пропиталось. Залез в салон и сам, пригнулся, рванул пучок проводов из под рулевой колонки, соединил нужные…

Град снова пошел — но машина уже рванулась вперед, словно подстегнутый кнутом бык, ревя и завывая форсированным мотором. Слева кузов был пробит во многих местах, шины спущены — но и на ободах рванули довольно ходко…

Уже на двигающейся машине я перебрался на водительское сидение — до этого был на пассажирском, оттуда дотягивался и до руля и до педали газа — так и тронулись. Придерживая руль локтями, достал пистолет — с автоматом одновременно стрелять и вести машину не получится. Двигатель надсадно ревел, перекрывая свист ветра, машину постоянно вело вправо — сказывались пробитые покрышки. Но пули больше не стучали по кузову, они со злобным посвистом пролетали мимо, но по машине не попадали — и от этого мне хотелось орать во всю глотку что-то веселое и злое…

Трактор я заметил поздно — но его и невозможно было заметить раньше. Эти твари поставили его очень хитро — на проселочной дороге, сразу после того как дорога, огибая холм делала резкий поворот. Даже мотор выключили, чтобы не выдать себя заранее. Увидев стальную, уродливую, выкрашенную в зеленый цвет тушу поперек дороги — мелькнуло «попали…» — и на чистом инстинкте отпустил руль, не отпуская газ. Просто мне нужны были обе руки…

Только потом я понял, что инстинкт — а это, между прочим, очень мощное оружие, без него не было бы эволюции и естественного отбора — подсказал мне самое верное решение, единственно верное в этой ситуации. Террористов было трое, и у каждого был пистолет-пулемет. Не мудрствуя лукаво, они все трое тупо залезли в длинный прицеп со стальными стенками — чтобы разом, всем троим открыть огонь по остановившейся машине, оставаясь в относительной безопасности за стальными стенками прицепа. У меня же были пробиты оба колеса слева, и переднее и заднее — а сам трактор тоже, перекрывая дорогу, стоял справа налево. И когда я отпустил руль, освобождая руки, машину сразу и резко повело в сторону пробитых колес — влево! В итоге, цель внезапно ушла из под прицела троих боевиков, стрелять смог только один из них, да и то, высунувшись из прицепа. Это нас и спасло.

Машина вошла в препятствие как нельзя более удачно — скорость была невысокой из-за поганой проселочной дороги и двух пробитых колес — а тут еще в препятствие она ткнулась боком — энергия удара в таком случае снижается на две трети — да еще и между колес. У трактора Джон Дир две пары колес, передние поменьше и задние — побольше — вот между ними и пришелся удар, причем часть удара взяло на себя широкое переднее колесо — резиновое. В итоге меня, непристегнутого, не расплющило грудью о рулевую колонку и даже не поломало — а просто швырнуло вперед, навстречу мнущемуся с противным звуком металлу и осыпающемуся в салон лобовому стеклу. Сзади, точно также слетел на пол, в промежуток между сидениями, Дориан…

Если попал в автокатастрофу, если тебя столкнули с дороги, первым делом — выбраться из машины. С этой мыслью я изо всех сил толкнулся плечом в дверь машины и почувствовал, как та поддается. Уперевшись ногами в искореженный метал, понимая, что судьба подарила нам лишние пять секунд, не больше я толкнулся сильнее. Получилось! Дверца поддалась окончательно, и я наполовину вывалился из салона…

Еще успел вывернуться, повернуться лицом к опасности. Террорист в кузове тракторного прицепа отчетливо выделялся на фоне неба — как поясная мишень. Он держал пистолет-пулемет с пристегнутым сбоку магазином, целился в меня — а я целился в него из пистолета, который так и не выпустил из рук, когда машина врезалась в трактор. Выстрелили мы одновременно…

И оба попали — и он и я. Мне словно лошадь в грудь лягнула, аж искры перед глазами заплясали — но попал и я. Попал точно — на фоне неба это выглядело так, будто от сосуда откололся черепок, и плеснуло чем-то. Террорист вывалился из прицепа, я остался лежать…

Как говорится — кто был, тот поймет. В бою происходят самые невероятные вещи. И все по одной простой причине — во время боя в крови бушует адреналин. «На адреналине» можно вести бой, катаясь в собственных кишках, можно стрелять, когда в сердце застряла пуля. Много можно чего делать. И поэтому, когда пуля попала мне в грудь, я не только не потерял сознание, не только смог выстрелить в ответ — но смог сделать еще кое-что. Я сумел рукой дотянуться до подсумка, достать из него гранату, выдернуть чеку — и закинуть красивым таким, почти баскетбольным броском в прицеп, где пытались понять, что происходит двое оставшихся в живых террористов. Когда громыхнул взрыв подумалось — дикие мысли в голову приходят — ну вот, теперь и сознание терять можно…

Но сознание не терялось…

Вместо этого сильно болела грудь, в ней что-то хрипело, першило. Не вставая, я закашлялся, заперхал — боль усилилась, но дышать можно было. Что за дьявол…

Бросив пистолет, помогая себе руками, я выполз из машины, встал на колени. Начал ощупывать себя и только сейчас понял, что произошло. В меня попали две пули — только две. Одна из них в щепки разнесла спаренный магазин в подсумке. А вторая — если бы у меня было снаряжение старого образца — она бы сидела у меня в груди. Если бы у боевика ИРА был не старый пистолет — пулемет, а автоматическая винтовка — я был бы уже мертв. Но у боевика был старый BSA, а у меня разгрузка с подкладкой из кевлара, тяжелая, но одновременно служащая легким бронежилетом — девятимиллиметровая пуля ударила меня в грудь и застряла в кевларовой ткани. При этом, динамическим ударом сломав одно или даже два ребра…

Приплыли…

Сменил магазин, огляделся. Времени все равно нет — сейчас все местные провос, разъяренные нашим бегством с фермы шпарят сюда. От фермы мы на километр отъехали — не больше….

Трактор!

Обернулся — как раз чтобы увидеть, как кто-то чертыхаясь, открывает заднюю дверь машины…

— Цел?

Грей посмотрел на меня — и я ужаснулся, пол-лица кровью залито. Сначала мысль мелькнула, что его либо осколком достало, либо тот прово успел все-таки выстрелить. Только через пару секунд до меня дошло, что если бы это в самом деле было бы серьезное ранение в голову — Дориан сейчас бы со мной не разговаривал и из автомобиля вылезти не пытался бы.

— Как это так… Черт, осторожнее… Давай!

— Нехрен мне лежать, босс, задница болит, сил нету… Когда мы в это въехали — я упал и рожей прямо об прицел. А он в стальном корпусе…

Везет сегодня нам. Как утопленникам.

— Чем сначала займемся? Рожей или жопой?

— На твой выбор, босс. Льда нету?

— Чего нет — того нет. Прими-ка для анестезии…

С задницей вопрос решили просто — пуля была на самом излете, она так и застряла под кожей, в мышечных тканях, вынимать ее не было ни времени ни возможностей, нужно было просто сделать так, чтобы рана не кровила и в нее не попадала зараза. Поэтому я — медик из меня хреновый, признаю — достал флажку с коньяком, плеснул на рану для обеззараживания, и налепил сверху большой кусок пластыря из аптечки. Остаток коньяка Грей тут же принял внутрь — тоже для обеззараживания, мне ничего не оставил. Лечение хреновое, признаю, но больше ничего в таких условиях и при дефиците времени не сделаешь.

С лицом было еще проще — просто неудачно упал и прочертил через весь лоб сильно кровоточащую борозду. Чем обеззараживать уже не было — поэтому, просто наклеили пластырь. Индивидуальный пакет использовать не стали — мало ли что дальше будет…

— Слышишь? — Грей показал дальше по дороге.

Слышать то слышу. Машина. Сейчас подойдут с двух сторон и возьмут в клещи.

— Трактор. Как?

— Нормально…

— Давай, помогу. Заведешь?

— Не вопрос.

Трактор — это и в самом деле выход. Здоровенные, больше метра колеса и подвеска как раз для таких холмов — с ним мы можем не привязываться к дорогам а переть напрямик. Вдвоем в кабине поместимся…

На тракторах никогда не ставили ни противоугонок, ни даже нормальных ключей — их никто никогда не угонял и в этом тоже был плюс. С мой помощью Грей забрался в кабину, туда же я передал ему автомат и винтовку — удивительно, но лицо моего напарника близкого знакомства с корпусом прицела не выдержало, а прицел знакомство с лицом — вполне даже. Впрочем — удивительного нет, тут же прицел рассчитанный на отдачу пятидесятого калибра, их очень прочными делают…

Машина…

Машина — старенький пятидверный Остин — показалась на дороге как раз в тот момент, когда утробно взревел тракторный двигатель. Я ждал ее — притаившись за прицепом и держа винтовку на изготовку. Могло быть, конечно и так, что это просто фермер ищет свой угнанный трактор. Но когда машина развернулась поперек дороги и из нее выскочил человек в камуфляже и со Стерлинг-Армалайтом в руках — стало понятно — никакие это не фермеры.

Его я снял сразу, когда тот еще не успел занять позицию для стрельбы — выстрелил дважды и он споткнулся на бегу, ткнулся лицом в дорогу, выронив автомат. Со стороны машины не последовало ни выстрелов ни телодвижений — там явно кто-то был, но связываться он не захотел. Видимо, решил дождаться остальных…

Трактор пошевелился — тяжело, солидно, как шевелится медведь в берлоге. Двигатель взревел громче, сдвоенные трубы синхронно выпустили в воздух клубы сизого дыма — но почему то трактор с места не двигался. Заскрипел металл…

Черт… Машина, верней то, что от нее осталось, мешает выехать. И ведь не сдвинешь с места эту машину проклятую…

Делать было нечего — я перебежал от прицепа к самому трактору, перелез через машину, поднялся по лесенке в кабину…

— Что?

— Хреново… — Грей пожевал губами — щас назад сдам. Руль до упора влево и на пониженной — прорвемся, нахрен…!

Где была пониженная я не знал, Грею же, который судя пор виду в тракторах разбирался, было хреново — он и на сидении то сидеть нормально не мог. Но движение назад, а не вперед результат дало — трактор своими колесами отпихнул искалеченную машину и остановился. Я заметил движение на ближайшем холме, выстрелил, попал или нет — не знаю…

— Все, теперь сваливаем.

— К машине?

— К ней самой. Давай напрямую, через холмы — только не опрокинь…

 

25 июля 1996 года. Северная Ирландия, графство Южный Армаг. Бессбрук, база ВВС Великобритании

Самая загруженная база ВВС Соединенного королевства располагалась рядом с небольшой деревушкой Бессбрук, что находится пятью километрами западнее городка Ньюри в графстве Южный армаг и совсем рядом с одной из наиболее оживленных автомобильных трасс Ирландии, А1, на границе с Ирландией переходящая в М1 — дороги из Дублина в Белфаст. Граница от этого населенного пункта находится всего примерно в двадцати километрах — и это тоже удобно, потому что на базе в Бессбруке можно держать специальные силы, занятые контролем границы. В Бессбруке жило примерно три тысячи человек — и все они так или иначе были связаны с базой ВВС. Кто-то работал там, кто-то занимался обслуживанием британских солдат и своих соотечественником — в общем, деревушка эта жила за счет базы. Место это считалось опасным — кто знает, что придет голову ИРА — попытки обстрела базы из минометов уже были, обстрел садящихся вертолетов из автоматов и пулеметов — тоже, а в последнее время были и попытки сбить вертолет из ПЗРК. Да и грохот вертолетных двигателей, не смолкающих ни днем ни ночью тоже мало способствовал повышении цен на жилую недвижимость в этом месте.

База ВВС представляла собой огромное поле, окруженное холмами. Поблескивающие краской-серебрянкой ангары, серый ноздреватый бетон дорожек и стоянок в промежутках между аккуратно скошенной зеленой травой, высокие, метра в три шиты из сайдинга, окружающие места посадки вертолетов и защищающие их от обстрелов. Это трех и четырехэтажные серые и коричневые здания с острыми скатами крыш. Это окружающие базу плоские холмы, ровные квадраты полей с зеленой травой в окружении живых изгородей и деревьев, посаженных аккуратно в ряд. Места были неспокойными — с холмов часто обстреливали и САСовцы, которые постоянно квартировали на этой базе в количестве нескольких патрулей часто выходили на холмы — чтобы не терять форму. В общем — кто был, тот не забудет…

Сейчас, в одной из казарм, стоящих на краю летного поля — неприметном трехэтажном сером здании, все окна которого отличались тем, что были зеркальными, пропускали свет только в одну сторону два патруля САС — один под командованием лейтенанта Дивера, второй — под командованием старшего лейтенанта Леонарда. Собственно говоря, идея выйти в холмы и поискать там приключений на свою задницу принадлежала Диверу. Все дело было в том, что четыре месяца назад Дивер с его патрулем попал в засаду — несколько боевиков ИРА каким то образом узнали о том, где и как будет проводиться операция САС — и врезали по машине из русского противотанкового гранатомета когда они только выдвигались на позиции. Тогда от патруля боеспособными остались двое — капрал Хэммонд сгорел в бронированном Лэндровере, не успели вытащить, а рядовой Уилфорд был ранен настолько тяжело, что вынужден был оставить службу. И после этого — как отрезало. В патруль Дивера влились двое новичков, он сам обучил их тому, чему не обучат в Герефорде, вместе с ними бывал и на патрулированиях и на прочесываниях и — как отрезало. За четыре месяца — не только ни одной потери, их даже ни разу не обстреляли. Словно смерть решила — хватит, с этих будет достаточно. Сначала Диверу это нравилось — в конце концов только придурку в радость, когда кто-то хлещет по нему из кустов из автомата — но потом стало надоедать. Да и ребята молодые — рядовой Дон Кронхайд и капрал-сверхсрочник Лютер Гардинг — уже вполне освоились здесь, знали что к чему — и проверить их в деле было просто необходимо.

Поскольку его группе предстояла работать не в городской застройке, а в лесу — Дивер приказал одеть обычный армейский камуфляж. В таком камуфляже бойцы САС ничем не отличались от обычных парашютистов, патрулирующих окрестности. Отличалось только оружие — британский САС как и многие другие спецподразделения мира был свободен в выборе оружия. Потому на их вооружении в качестве основного оружия стоял пистолет-пулемет Кольт калибра 11,43, миллиметра — мощное и точное оружие, идеально подходящее для операций по освобождению заложников, для борьбы с терроризмом. Винтовки на сей раз Дивер решил не брать — какого черта, дальше чем на пять километров от базы он не пойдут, Руни захватит пулемет, а у старшего сержанта Фендвика из патруля Леонарда будет снайперская винтовка. Если даже они и попадут в заварушку, и их прижмут огнем с дальней или средней дистанции — как это сделать на покрытых живыми изгородями холмах, лейтенант просто не представлял — пулемета и снайперской винтовки будет вполне достаточно, чтобы удерживать боевиков на расстоянии до тех пор, пока не подойдет помощь.

И поэтому лейтенант в последний раз осмотрел свой пистолет-пулемет, оттянул назад затвор — здесь он был как и у старой американской винтовки М16 в задней части ствольной коробки и отпустил его, досылая первый патрон в ствол Дальше он отсоединил длинный, тридцатиместный магазин, достал из распотрошенной на столе коробки еще один серебристый бочкообразный патрон и засунул его в магазин — теперь у него будет не тридцать патронов, а тридцать один. Дивер не уставал повторять новичкам — что в их деле мелочей не бывает и даже такая мелочь, как один лишний патрон в перестрелке может спасти жизнь. Затем он снова вставил магазин в приемник до щелчка, перехватил оружие другой рукой и навьючил его на себя так, чтобы оно висело на груди и всегда было под рукой — но не мешало при этом стрелять из пистолета, если такая надобность случится.

Покончив с пистолетом — пулеметом, лейтенант точно такую же процедуру проделал и с пистолетом. Пистолет у лейтенанта Дивера как и у многих других офицеров САС был не штатный, а подарочный, собственный. Сейчас лейтенант носил с собой сделанный вручную в какой то частной мастерской в Североамериканских соединенных штатах Кольт-1911. Это был увесистый, солидно сделанный пистолет, полностью из нержавеющей стали и с резиновыми щечками рукоятки. Отделан пистолет был каким то черным, безбликовым покрытием — так что его можно было держать в воде несколько дней и с ним бы ничего не случилось. Короче — это был пистолет для настоящего мужчины, с которым не страшно и в ад идти. Уж во всяком случае — получше идиотского, с ужасной развесовкой Веблея.398, штатного личного оружия британских офицеров. Подарили Кольт лейтенанту в специальном десантно-диверсионном отряде армии Североамериканских соединенных штатов, где лейтенант был в прошлом году с визитом — шесть месяцев отработал в качестве инструктора в Форт Брэгге — учил американцев приемам борьбы с терроризмом. У американцев был богатый опыт борьбы с партизанским движением — Латинская Америка под боком, там никогда спокойно не было — а вот опыта борьбы с настоящим, городским терроризмом, с ударами из-за угла, с заминированными машинами, с бутылками с бензином — такого опыта у американцев не было совсем. Поэтому и армия и спецподразделения Британии и САСШ часто обменивались инструкторами на несколько месяцев, чтобы перенять друг от друга самое лучшее.

Засунув пистолет в кобуру на бедре, лейтенант встал, машинально похлопал себя по груди и бокам, проверяя не забыл ли чего из снаряжения. Выдвигаться они собирались наземным транспортом — мусоровоз тихонько подберет их и выбросит на пустынной дороге. Не забыло ничего — все на месте. Лейтенант подошел к двери своей крошечной комнаты на третьем этаже базы, открыл ее — и нос к носу столкнулся с Бирном — посыльным их командира, майора Спарроухоука, старого, двадцать лет отдавшего службе в САС лиса.

— Тревога? — сразу просек лейтенант.

— Скажем так… — произнес Бирн — вы снарядились как нельзя кстати…

— Честно говоря — я сам не понимаю, в какое дерьмо мы собираемся вляпаться… — Спарроухоук ходил вокруг стола с разложенной картой как лев в клетке — чертовы шпионы опять облажались по полной программе, а там придется это разгребать вот так вот. Причем — по ту сторону границы без нормальной подготовки операции и без нормальной развединформации, так их мать!

Майор Спарроухоук стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула карандашница, сделанная, как и подобает на столе у боевого офицера — из гильзы от 105 миллиметрового снаряда. Выразив свой гнев, майор неожиданно успокоился.

— Короче. Раз вы готовы — вы и выдвигаетесь в район. Вводные такие — пять часов назад бобби объявили тревогу — у них украли осведомителя. Причем важного — судя по тому какой переполох поднялся. Перекрыли границу — но вы сами понимаете, провос не дураки чтобы ехать по нормальным дорогам, они проехали по какой-нибудь тропинке, каких там тысячи и какие нам не разрешают минировать. А примерно три часа назад пришла новая вводная — туда отправили беспилотный летательный аппарат и он засек странную активность севернее Дандалка. Когда просмотрели пленку — четырнадцатый спецотдел опознал в одной из машин, стоящих неподалеку свою служебную машину, которая черт знает как там оказалась. Но самое главное — за кем была закреплена эта машина…

Майор выдержал эффектную паузу — как на сцене.

— Кто нибудь из вас работал с лейтенантом Греем?

— Греем? — недоуменно переспросил Леонард — вы имеете в виду Дориана Грея? Он же сменился насколько помнится.

— Его самого, Дюк. Его самого. Какого то хрена лейтенанта Грея понесло на машине по ту сторону границы. И более того — там еще раз пролетал беспилотник и судя по последним данным оттуда — в этом районе идет бой. Беспилотник тоже обстреляли и он вынужден был убираться оттуда.

— Грей не из тех людей, что позволит себя трахать в задницу… — непечатно высказался Дивер — если он там, то не хотел бы я быть на месте бедных ублюдков из ИРА.

— Как бы то ни было — подвел итог Спарроухоук, приглаживая пальцем длинные седые усы — возможно, что одному из наших сослуживцев сейчас не помешала бы помощь. В принципе, знай я это — я бы отправил туда пару групп и без санкции сверху — но санкция на ограниченную операцию есть и тем лучше для нас. Поскольку вы уже экипировались — вы и пойдете. Двумя патрулями, больше думаю не стоит — справитесь.

— Кто нас повезет?

— Два «Пингвина», с этим все нормально. Позывные «Новембер-Альфа» и «Новембер-Браво». [ «Новембер-Браво» — кто в теме тот поймет. Легендарный экипаж вертолета Чинук, обслуживающего САС. Попадал практически во все переделки, в какие попадали и бойцы САС в последнее время. Летом этого года прошла информация, что «Новембер Браво» был сбит в Афганистане, надеюсь что это не так] С ними пойдут две группы прикрытия, [Группа прикрытия — специальная, очень хорошо обученная группа, задачей которой является прикрытие вертолета после его посадки. Данные группы есть у каждого экипажа вертолета, летающего за линию фронта. ] так что вам не придется оставлять людей дл охраны вертолетов.

— Задача?

— Найти Грея если он там есть и вытащить его задницу оттуда. Особо долго там не задерживаться, и вообще — задницами своими не светить, проблемы никому не нужны. Пришли, сделали дело — свалили. Так вот.

— Лимит времени?

— Пара часов. Лучше даже за час.

— Ведение огня?

— Только в ответ, сами понимаете.

— Грей там один?

— Согласно данным бобби там еще может быть человек. Констебль Алекс Кросс из спецотдела. Фотографии пока нет.

Леонард выругался — ситуацию это осложняло сильно. Наличие еще одного «своего» — и его надо опознать мгновенно. Немудрено пристрелить в суматохе.

— А как быть с тем агентом, которого похитили? — вспомнил Дивер.

— С этим — по обстановке…

Рок вокруг часов. Прилипчивая, незатейливая мелодия Билла Хейли и его Комет бьется в наушниках, заставляя думать только о ней, выстукивать ногой ритм по дрожащего полу вертолета, не думать ни о чем кроме этого счета. Один-два-три-четыре — рок! Пять-шесть-семь-восемь-рок! Девять-десять-одиннадцать-двенадцать-рок! Мы будем танцевать рок вокруг часов этой ночью!

Рок-н-ролл!!!

Два Пингвина-Командо, тяжелых транспортных вертолета фирмы Уэссекс неслись над землей, ныряя в лощины, стараясь идти, где это только возможно ниже линии холмов — чтобы звук винтов оставался в этих самых лощинах, гасился ими и не сообщал всем в округе, что идет смерть. Петлять вот так вот между холмами — в то время, как иногда расстояние между горными склонами всего на пару метров меньше чем диаметр несущих лопастей вертолета — занятие смертельно опасное. Но эта тропа протоптана — и Новембер-Альфа и Новембер-Браво не раз по не ней летали, забрасывая группы на ту сторону и эвакуируя их оттуда, часто что и под огнем. Поэтому, летчики пилотируют вертолеты как медитируют — в основном на ощущениях и внутреннем таймере, который подсказывает — в какой конкретно момент и куда отклонить ручку управления.

У откинутого в сторону люка в боку вертолета на пластиковом сидении примостился пулеметчик. У него под руками — мощнейшее оружие, тоже закупленное в САСШ — бортовой пулемет М134 Миниган, шестиствольное чудовище, которое не стреляет — которое плюется пулями со скоростью три тысячи выстрелов в минуту. Когда стреляет Миниган — словно перст Бога протягивается с небес до грешной земли, ливнем свинца все, что попадет на пути. Когда тебя прикрывают с неба с Миниганом — можно считать, что у тебя вдвое больше людей, чем есть на самом деле. Миниган разорвет в клочья самого черта.

Под ногами пулеметчика, наполовину высунувшегося в люк стремительно несется до неправдоподобия зеленая, каменистая зелень холмов, вросшие в склоны столетние валуны, уродливое сплетенные заросли кустарника, быстрые и чистые нитки ручьев. В некоторых местах явно видна натоптанная колея — что она значит, никому из сидящих в вертолете объяснять не надо.

— Проходим границу!

Граница — не обозначена никак. Она — просто линия на карте, линия которую одна из частей страны не признает, а вторая — защищает. На самом деле граница ничего не значит, она ненастоящая, нарисованная — потому что в этой стране много настоящих границ. В каждом, даже самом маленьком населенном пункте, которого может быть и на карте то нету — есть граница. Там где люди по разному молятся одному и тому же богу — есть эта граница. Эта граница самая настоящая, если ты ее нарушишь — можно умереть страшной смертью.

Вертолеты один за другим ныряют на ту сторону. Там — только внешне все то же самое. Формально независимая Ирландия, даже не британский протекторат, не хочет ссориться с могущественной державой по ту сторону пролива. Но это правительство не хочет. А люди — здесь ненавидят британцев. Полицейские Гады не задумываясь стреляют в бойцов САС, проводящих операции на этой стороне а потом говорят, что не знали в кого стреляли. Если передать арестованного боевика ИРА ирландским властям — уже завтра он будет сидеть в лучшем пабе Дублина, пить пиво и посмеиваться над придурками отпустившими его. Эта земля стреляет.

— Три минуты!

Три минуты до точки, где в последний раз беспилотник засек активность. Там может быть все что угодно — в том числе и ПЗРК, которые по эту сторону границы хранятся на тайных складах. Собьют — никто не усеет. Может и заваруху всю эту устроили в расчете на то что прпилетит британская спасательная команда.

— Левее на два часа! С оружием!

Ирландец совершает ошибку — если бы он просто пропустил вертолеты, британцы не имели бы права в него стрелять — пусть у него в руках автомат Калашникова и это хорошо видно. Но он совершает ошибку — падает, перекатывается и начинает садить в вертолет длинной очередью. Едва заметный язычок пламени пульсирует на косом срезе ствола.

— Открываю огонь!

Зарычал Миниган с правого борта — сплошная струя огня хлестанула по холму, по букашкам, что дерзнули стрелять в небесных птиц. Остаток очереди пришелся в стену фермы, срезал несколько кирпичей, фейерверком отрикошетил от стен — зрелище было фантастическим.

— Браво, высаживай группу! Мы прикроем!

— Понял, захожу на посадку!

— Приготовились!

Горохом сыпанули по бортам пули, снова зарычал Миниган.

— Провос здесь бегают!

— Левее! Левее заходи!

— Они в здании! В здании!

Вертолет внезапно бросило вверх и вправо, истошно взвыла турбина. Лейтенанту Диверу показалось, что их подбили — и сейчас вертолет тяжко рухнет вниз. Нечто маленькое, темное, оставляющее за собой дымный след, наподобие толстой веревки разминулось с вертолетом, пройдя на расстоянии вытянутой руки по левому борту.

— Гранатомет! Из развалин гранатомет работает!

— Уходи оттуда! Набирай высоту!

Вертолет выровнялся, пошел широким кругом, заходя на цель левым бортом — чтобы ждать возможность работать пулеметчику с левого борта, у которого еще не был израсходован ни один патрон…

— Вышка Альфа, по нам работают! Высадить десант не можем!

— Зачистить район! У вас еще не больше часа!

— Принял!

На самом деле ирландцы просчитались. У них был шанс — дождаться пока Новембер-Браво начнет высаживать десант — тогда он буде вынужден замереть на нескольких метрах над землей и сбросить тросы. Ну а гранатомет — против него не устоит никакой вертолет, как бы он ни был бронирован. Раз — и квас. Да и пулемет — саданул длинной очередью пор хвостовому редуктору — все. Если сразу не упадет — в воздухе не больше десяти минут продержится, достаточно даже не сам редуктор повредить, а его систему смазки. А упавший вертолет — это уже другое дело, тогда британцы не денутся никуда. Но сейчас — у кого-то сдали нервы и он открыл огонь по приближающемуся, но еще не зависшему над землей вертолету, имеющему запас мощности и высоты для маневра. Теперь ирландцы были обречены — четыре Минигана это смерть без вариантов…

— Захожу на атаку!

— Понял, прикрываю!

Снова рычит пулемет, снося потоком огня остатки некогда жилого дома, поливая землю стальным ливнем. Три тысячи пуль в минуту — и каждая хочет добраться до тех, кто сейчас вжимается в кирпич, молясь всем богам, чтобы стать бесплотным и невидимым…

— Здесь садиться нельзя! Площадка опасна!

— Зайду на холм, это господствующая высота!

— Понял, прикрываю!

Вертолет снова замедляется…

— Трактор! На северо-восток, пятьсот метров провос!

— Понял, я этим займусь! Высаживай группу!

— Принял! Иду в зону посадки!

— На земле не оставаться! Прикроешь с воздуха!

Со своего места поднимается командир группы прикрытия — здоровенный седовласый шотландец, в звании аж главного сержанта. Наверное, если брать всю британскую армию — людей с таким боевым опытом как у него наберется десяток, максимум два. Он как и любой член экипажа подключен к внутренней радиостанции, поэтому в отличие от десантной группы вполне понимает, что происходит. Это десантники — от внешнего мира их прикрывают бронированные борта, их война начинается только тогда, когда выпускающий откинет люк — и они шагнут в него. Навстречу неизвестности, навстречу пулям, возможно и смерти.

— Тридцать секунд ребята… — прокуренные до желтизны зубы жуют толстую незажженную сигару, главный сержант умудряется каким то чудесным образом говорить четко и внятно, не выпуская изо рта эту вонючую сигару. Долгая практика, не иначе…

— Обстановка? — Дивер встает первым, руки машинально касаются висящего поперек груди американского пистолета-пулемета — словно десантник хочет лишний раз убедиться что он здесь на месте.

— Хреновая обстановка! — главный сержант неизвестно чему лыбится на все тридцать два зуба и от этой улыбки почему то становится легче — там гранатометчик и несколько стрелков. Может бортстрелки их достали — а может и нет, там ферма каменная, на вид крепка. Но таких жеребцов как вы это ведь не смутит, не правда ли?

— Прикрытие?

— Да будет вам прикрытие. До цели спускаться придется, примерно километр. Наши чертовы коробочки будут точно над вами, если соскучитесь — гляньте наверх…

Люк отходит вниз — почему-то не вбок как на всех вертолетах, а вниз. Ревущий ветер бьет в лицо…

— Пошли! Быстрее!

Выскочил — экипаж удерживает ревущую машину всего в метре от зеленой травы, по траве будто пробегают волны — пригнувшись, сразу в сторону, схема прикрытия места посадки отработана на тренировках до автоматизма. Каждый знает свое место, свой сектор обстрела. Разрываемый вертолетными лопастями воздух — а сами лопасти всего метрах в трех над твоей головой — едва не сшибает с ног.

Четверкой не ограничивается — за спецназовцами Дивера прыгают еще двое стрелков, у одного Стерлинг-Армалайт с подствольным гранатометом, еще у одного — ручной пулемет. Последним десантируется сам главный сержант — у него в руках игрушкой кажется единый пулемет, длинная лента уходит куда-то вниз…

Это уже можно считать любезностью со стороны вертолетчиков и главного сержанта лично. Если вертушка уходит в режим ожидания, не остается на земле — то и он не обязан высаживаться и оставаться на земле. Однако же — решил высадиться. Пока Дивер с его группой будет обыскивать ферму — главный сержант со своими людьми займет господствующую высоту и не допустит захвата ее противником. Если будет потеряна удобная посадочная площадка — скверное дело будет, хотя поднять в зависший вертолет можно и по тросу…

В общем — оказали вертолетчики услугу, такую которая в ближайшую субботу обойдется не в одну пинту эля в ближайшем баре…

— Группу высадил! Ухожу в зону ожидания!

— Я понял, готов прикрывать!

Ферма. Километр до нее — длинное серое строение, кажется полуразрушенное — а может, это только так кажется. Еще какие-то развалины — там до сих пор стоит облако пыли, выбитое из старых разваленных стен градом пуль. Вертолет медленно уходит вертикально вверх, ветер с каждой секундой треплет все слабее и слабее.

Не стреляют.

Общий сбор — левая рука вверх, указательный палец описывает круг. Секунда, вторая — и вот четверо спецназовцев и трое десантников из группы прикрытия уже на расстоянии вытянутой руки друг от друга, спиной к спине, столы направлены на все стороны света.

— Двигаемся «гусеиицей». [Гусеница — используемый спецназом способ передвижения. Выглядит так: первый номер пробегает пятьдесят метров, занимает позицию. Второй пробегает сто метров — пятьдесят и еще пятьдесят. И так — пока не достигнут цели. Суть здесь в том, что всегда один бежит — а один его прикрывает. ] Дистанция сто метров, не больше. У объекта разбиваемся на пары. Как выглядит Дориан Грей все помнят?

— Да, сэр.

— Да, сэр.

— Так точно, сэр.

— Руни идешь последним! Прикрывай нас!

— Понял, сэр…

— Сэр, удержите для нас эту площадку, пока мы прогуляемся вниз?

— Не вопрос! Сломай ногу, [Сломай ногу — примерно то же самое что и у нас «Ни пуха ни пера»] сынок…

— Спасибо, сэр. Пошли!

Холм покрыт травой, словно зеленым ковром, в некоторых местах ковер этот разрывается кривыми ветвями кустарника и на вид спуститься вниз — плевое дело. Но это впечатление — как и многое на этой земле обманчиво — можно неосторожно наступить на камень — и запросто сломать ногу. Укрыться на склон негде — поэтому просто встаешь на колено и прикрываешь того, кто бежит за тобой. Длинное серое строение все ближе — становятся видны детали. Иссеченные градом пуль стены, пролом в стене — как будто засадили из гранатомета. Колея у самой стены — кто-то проехал по направлению к дороге и совсем недавно. На холме начинает бухтеть пулемет, к нему присоединяется — звук его стрельбы больше похож на истерический собачий лай — ручник. Это заставляет прибавить ходу. Напоминает — что это не твоя земля…

— Сэр, здесь была неслабая заваруха…

— Вижу…

— Новембер-Браво — десантной группе. Доложите обстановку!

— Я Десант, достиг фермы, сопротивления не встречаю. На ферме — признаки серьезного боя!

— Вас понял. Долго еще там?

— Постараемся не задерживаться, сэр… Руни — прикрывай нас здесь. Кронхайд, оставайся с ним!

— Есть, сэр!

Двое спецназовцев выстраиваются короткой колонной у входа. Дивер на всякий случай — осторожность еще никому никогда не мешала, срывает со снаряжения толстый черный цилиндр светошоковой гранаты, выдергивает чеку.

— Fire in the hole!

Мертвящим светом вспыхивает магний, грохот такой, что закладывает уши. Вспышка в закрытом помещении на несколько секунд дезориентирует любого противника — а больше времени и не нужно.

— Чисто!

— Пресвятой боже, сэр…

Лейтенант останавливается. Красная точка прицела замирает на подвешенном к балке распятом и истерзанном человеческом теле. Накатывает тошнота.

— Какого…

— Сэр, они его…

Надо держаться. Это не учения, одна ошибка — и сам будешь висеть рядом, на таком же столбе. Держи себя в руках.

— Прикрывай дверь! Прикрывай, тебе говорю!

— Есть, сэр…

Похоже похищенный осведомитель — больше некому. Не Грей точно — не его лицо не его фигура. Какого хрена они с ним такое сделали?

Гильза под ногами — большая, отсвечивающая матово-желтым… Чуть подальше еще одна…

— Сэр, что за хрень здесь происходила?

— Не хочу даже думать… — Дивер задумчиво рассматривал только что подобранную гильзу — заметил под ногами. Гильза была просто огромной, пятидесятого калибра — но если ты хочешь знать мое мнение, самое время делать отсюда ноги. Снимай этого, я прикрою…

Лейтенант сунул найденную гильзу в карман, занял позицию у двери, пока его подчиненный, стараясь сдержать тошноту, пытался отделить тело от балки. Это — тоже урок, теперь он раз и навсегда поймет, что представляет собой ИРА и сделает все, чтобы не попасть к ним в руки. Такое зрелище раз и навсегда освобождает от иллюзий. У двери полно гильз — автоматных, значит здесь шел серьезный бой и кто-то отстреливался у двери…

— Новембер-Альфа — всем! В километре южнее — выведенный из строя автомобиль со следами пуль! Тел внутри нет!

— Вышка — Новембер Альфа! Не задерживайтесь там!

— Есть, сэр!

Возвращаться к вертолету пришлось уже под свист пуль. Нет, ирландцы не были такими дураками, чтобы где-то высунуться и обстрелять группу — они стреляли откуда то из-за холмов, навесом. Нервирует — когда пуля свистит на излете, а потом со щелчком ударяется обо что-то рядом с собой…

Главный сержант тоже стрелял навесом, ухитряясь отсекать по одному выстрелу из пулемета стоя на колене. Лейтенанта Грея они не нашли — оставалось надеяться только на то, что из кольца он смог-таки выскользнуть…

 

27 июля 1996 года. Белфаст, Северная Ирландия. Госпиталь святой Марии

— Значит, у нас один боец раненый в грудь. И еще один — раненый в задницу. И еще мы лишились машины. И напоследок — вляпались в дерьмо по ту сторону границы. Устроили маленькую, никем не разрешенную войнушку.

Один из двух суперинтендантов ходил по палате, доводя себя до белого каления, второй молча сидел и смотрел на меня, как будто я ему был должен крупную сумму денег. Я молчал — когда говорит начальство — лучше помолчать.

— Итак, констебль Кросс. Объясните нам, где и при каких обстоятельствах вы сумели получить ранение?

Я вдохнул. Задержал дыхание. Выдохнул.

— Сэр, рапорт о происшествии я положу вам на стол не позднее завтрашнего утра. Кратко могу сказать — нам удалось перехватить автомобиль с предполагаемыми похитителями моего осведомителя на самой границе. Мы открыли по нему огонь — но похитителям удалось уйти и перейти границу. Готов нести ответственность за свои действия.

— Где это было? — подал голос второй суперинтендант, впервые за все время, пока он сидел и смотрел на меня.

— Сэр, это было в районе рядом с Кидди.

— По нашу сторону границы.

— Да, сэр, по нашу.

— Кросс, какого хрена! — не выдержал, наконец Риджвей — вы меня за кого вообще здесь держите! Вы и констебль Грей, которого вы потащили за собой с оружием перешли границу и устроили там бойню. Как у вас вообще хватило ума на такое?!

— Сэр, я не понимаю о чем вы. Перестрелка с боевиками ИРА имела место по нашу сторону границы, это я могу подтвердить совершенно точно.

— Констебль Грей утверждает обратное… — спокойно сказал Такер, вытирая лицо белым носовым платком. В палате не работал кондиционер и было и вправду жарковато.

— Сэр, я не знаю, что там утверждает констебль Грей — но прошу заметить, что он здесь работает первые дни и может не знать местности. Может он и впрямь предположил, что мы перешли границу — но я знаю, что это не так.

— Хорошо — Такер спрятал платок — сколько выстрелов вы сделали?

— Около пятнадцати сэр.

— А констебль Грей стрелял?

— Да, сэр.

— Сколько выстрелов сделал он?

— Не меньше десяти.

— Из чего вы стреляли?

— Из штатного оружия.

— То есть из пистолетов.

— Именно, сэр.

— И никакого штурмового оружия у вас не было?

— Никак нет, сэр.

— И границы вы не переходили?

— Никак нет, сэр…

— А в вас стреляли?

— Из автоматического оружия. Две или три винтовки, сэр…

— Вы на удивление легко отделались…

— И я и констебль Грей прошли специальную подготовку и умеем действовать в таких ситуациях.

— А да, САС… Как же, как же…

Суперинтендант Риджвей раздраженно шарахнул кулаком по стене — ах стойка с аппаратурой покачнулась.

— Ты меня за идиота принимаешь, Кросс? Не отвоевался еще? Здесь полиция, а не морская пехота, черт бы вас всех побрал!

Суперинтендант Такер поднял руку.

— Констебль Кросс, с этой минуты вы считаетесь отстраненным от исполнения своих обязанностей до окончания служебного расследования произошедшего инцидента. Оружие ваше и так у нас, поэтому сдать не предлагаю. Вы находитесь в оплачиваемом отпуске, но покидать территорию шести северных графств не вправе до окончания служебного расследования. После окончания расследования вашу судьбу решит дисциплинарная комиссия в установленном порядке. Вам все понятно, сэр?

— Так точно, сэр — по-уставному отозвался я.

— Из Ирландии ни ногой, Кросс — понизил голос суперинтендант Такер.

— Я понял, сэр.

— Тогда все.

Первым вышел Такер, вторым — Риджвей, на пороге он чуть остановился и подмигнул мне, сделав на лице мину «Сам понимаешь». Понимаю…

Понимаю, что мы здесь все — заложники этой ситуации. Понимаю, что нам часто приходится лгать. Понимаю, что каждый полисмен мечтает сделать то, что сделал сегодня я. Просто они мечтают, а я — сделал. Понимаю, что и Риджвею придется сейчас играть в свою игру — чтобы вывести из под удара себя и отдел, возможно, придется, кого то сдать. Проверяющие из Лондона — это не шутки, сыграть «под дурака» не получится. Кандидат единственный — я.

И все — таки — мерзко. Мерзко…

Через границу мы все-таки перебрались, с той стороны на эту существует тысяча тропок. Оружие спрятали — точно так же, как это делают боевики ИРА, закопали, запомнили место. После чего — доехали до ближайшего полицейского участка, сообщили о произошедшем. По моему совету остановились на дороге и выпустили по близлежащим кустам несколько пуль из своего штатного оружия. Это на случай, если потребуют показать, где именно была перестрелка.

У меня оказалось сотрясение мозга, легкое — это помимо ранения в грудь и двух сломанных ребер. Грей лечил свою пятую точку и ему зашили лицо. Повоевали, в общем. Если сейчас не выкинут из полиции — сильно удивлюсь…

Интересно… Если так вот вспомнить — я, это затевая, на что рассчитывал? На то, что меня медалью наградят? Крест Виктории дадут? В пример поставят? Премию в размере годового жалования выпишут? Да ни хрена — правила игры хорошо всем известны. В полиции одиноких волков не ценят. Неудобные они, эти волки одинокие — все куда-то не туда лезут. Риджвей сам из армии — поэтому терпел, понимал, что я если даю результат — то он реальный, а не словоблудие и не донесения агентов, в пабе за кружкой пива выдуманные. Но сейчас Риджвею самому задницу надо спасать — в отделе этот деятель сидит из Лондона, проверяет… Не покидайте Ирландию, мать его… А вот возьму и покину, так покину что искать — ноги до колен сотрете…

Интересно, что сейчас дома…

Дома…

Давно, несколько лет назад, тот человек, который отправлял меня сюда, долго говорил со мной перед отправлением. Долго, больше часа. Он сам долго работал на холоде, прием не где-нибудь, а в Великобритании, в стране куда отправлялся и я. Он многое мне тогда рассказал — но не о самой стране, не о том как правильно держать столовые приборы в руках, чтобы в тебе не заподозрили американца или хуже того — человека с континента. Он рассказывал о том, что чувствует разведчик в чужой стране, вынужденный там жить годами, день за днем. Ведь мой случай — это не самый сложный, бывают так называемые «спящие агенты» — их готовят на случай наступления «часа Ч» — особого периода. До этого времени они должны акклиматизироваться, стать своими среди своих и — затаиться, осесть в тихих уютных пригородах, найти себе нудную и неприметную работу и раствориться в людской, замереть, лечь на дно. Так и жить — день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Некоторые заводят семью, детей — дети даже не догадываются, кем является их отец.

На самом деле это страшно. Страшно даже задумываться об этом. Что касается до меня — то за все время, пока я здесь был — времени задумываться не было. Работа полицейского — это работа на износ, про рабочее время надо забыть, пашешь и днем и ночью. А в таких местах как Белфаст ты не только пашешь как вол каждую минуту тебя могут убить — расстрелять, зарезать, взорвать — и времени думать просто нет, ты просто стараешься сделать свою работу и не подставиться. Ковач говорил: если разведчик начинает думать о смысле жизни — дело дрянь. У каждого человека есть предел, каждый рано или поздно почувствует что он надломился. Нельзя двадцать четыре часа в сутки жить под напряжением и не надломиться, человек просто не рассчитан на то чтобы так жить. И если — сказал Ковач — ты почувствуешь что не справляешься сам с собой — честно дай знать в Центр. Вывезут. Помогут. Если можешь справиться — справляйся. Но самое главное в этом случае — не врать самому себе…

Проще простого — дал сигнал, что подозреваешь то, что ты раскрыт — и максимум через семь дней будешь дома. Это проще чем кажется, в конце концов Ирландия всего лишь небольшой остров, вышел на берег в условленном месте и в условленное время — и тебя подобрала яхта. А там — возможно, под свинцовой толщей воды в открытом океане, в десятках миль от берега скрывается, ждет тебя подводная лодка. И уже дома, в Санкт Петербурге ты сполна вкусишь положенных тебе почестей, получишь жалование за все годы работы — оно переводится на номерной счет в Офицерском обществе взаимного кредита. Дадут орден — конечно, просто покажут и заберут обратно — как же, «без права ношения до дня отставки», за славные дела на ниве шпионажа по-иному и не награждают, профессиональный разведчик даже удивится, случись по иному. И дальше — обычная жизнь флотского офицера — скорее всего на первое время засунут куда-нибудь на Тихоокеанский флот, на хорошую должность в контрразведку, пока все не уляжется…

Свобода… От всего… От постоянного напряжения — когда ты как сжатая до упора пружина. От ожидания ночного стука в дверь, шороха крадущейся к окнам группы захвата. От постоянных проверок — не упал ли тебе на хвост кто-нибудь. От смертельной опасности белфастских улиц, от запаха взрывчатки и паленого мяса, от происшествий. От зверств и безумия межконфессиональной резни, от глаз двенадцатилетнего пацана, который подстерег своего сверстника, вся вина которого была в том, что он по другому молится Богу — и перерезал горло, а теперь смотри на тебя и говорит, что его нельзя судить, потому что ему всего двенадцать лет. От того, что никогда не забыть и не понять, от того что тебе будет являться по ночам в кошмарных снах и когда дом твой наполнится веселой возней внуков — и они будут спрашивать, почему дед так неспокойно спит по ночам.

Свобода…

Честно спросил себя — хочу ли я туда, назад. Подумал. И честно ответил.

Не хочу.

Не все еще сделано. Далеко не все…

Вспоминая первые месяцы моей жизни в этом городе, я могу вспомнить только одно — как мне было тогда тяжело. Нет, надо мной не довлел страх разоблачения, было просто не до этого. Сам город — с запредельной концентрацией ненависти, с бьющим в нос запахом беды — крови, взрывчатки, пороховых газов — сам город буквально убивал меня. Наверное, попадись в полиции кто-нибудь повнимательнее — меня бы на этом и раскрыли, сразу — поняли бы, что я не местный, не тот за кого себя выдаю. Но здесь мало кто смотрел друг другу в глаза — это было не принято…

А теперь…

А теперь этот истерзанный вековой ненавистью город постепенно становился мне близким и родным, он был как толстая заноза в пальце — которую невозможно терпеть, но если попытаться выдернуть — и становится еще больнее, намного больнее. Постепенно я начал понимать этот город — что, где и почему в нем происходит. Я научился оценивать прохожих — не топорщится ли одежда, скрывая оружие, не является ли эта шапочка скатанной до поры маской. Я научился жить в этом городе — и город принял меня. Теперь я уже чувствовал свою общность с ним и даже боялся покинуть его…

И прежде чем я его покину — я должен найти ответ на вопрос — что же все так и произошло. Что происходит и что произойдет в будущем. Что все это значит?

Как раскрыли О. Доннелла? На чем он провалился? Зная его я мог сказать — несмотря на пьяный, растрепанный и забулдыжный вид он был себе на уме — даже пьяный он четко понимал, что происходит и четко чувствовал, когда пахнет жареным. Он не проболтался бы по пьянке в пабе, он бы не проявил неосторожность, добывая информацию — особенно если учесть то, что конкретной задачи по добыванию информации я перед ним не ставил. А если бы и поставил — он ни за что бы не начал ее выполнять, если бы почувствовал, что дело пахнет жареным. Он держался в ИРА достаточно долго, видел, что происходит с теми, кто стучит в Особый отдел — и не имело ни малейшего желания — чтобы это же самое произошло и с ним тоже. При малейшей опасности он бы ушел на дно, нашел бы меня — в конце концов и полиция и Четырнадцатое управление всегда честно, без обмана выполняло взятые на себя обязательства перед осведомителями. Им меняли внешность, выписывали новые подлинные документы, давали деньги, отправляли в Индию, в Австралию, в любую глушь — даже на континент. За этим особо следили — стоит только пройти слуху, что бобби или контрразведчики подставили своего осведомителя — и на следующий день мы разом лишимся всех своих источников информации. Разом! А разведслужбу без источников информации можно закрывать за ненадобностью.

Так на чем же все-таки прокололся О. Доннелл? Начал задавать вопросы и на это обратили внимание? Навряд ли. Во первых — вопросы и задавать не стоит — нужно просто быть своим человеком во вех барах, где пьют интересующие нас люди, внимательно слушать и ничего не пропускать мимо ушей. Даже вопросов задавать не надо — ирландец по градусом хранить секреты не умеет. Во-вторых — в ИРА существовала контрразведка, и поэтому вопросы поимки британских стукачей ложились на нее, остальные этим не сильно морочили свои хмельные головы. Нужно было отчудить что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы на тебя обратили пристальное внимание.

Кто-то сдал? Кто?

Грей…

Не было Грея — не было проблем. Появился напарник — появились и проблемы.

И снова не сходится. Зачем ему это? Неужели, перекупили даже человека из САС? Будь я британским сержантом — я бы знал кому и как задать вопрос — британский сержант может узнать любую информацию относительно того, что происходит в частях ее Величества, даже секретную. У британского сержанта от другого британского сержанта секретов нет. Но этот канал информации для меня закрыт наглухо. Во-первых о британской армии я знаю намного меньше чем должен, во-вторых — я даже хуже гражданского. Я моряк, земноводное, морда для того, чтобы почесать кулаки в баре при встрече — здесь сухопутные так же ненавидели морских, как и в России.

Сболтнул? Может быть. Но кому — он же только что приехал, в городе никого не знает. Где, как, кому он мог проболтаться об агенте? Не пацан ведь — знает в какие игры здесь играют и что стоит на кону.

Потом — если он сознательно работает на них — зачем он не пристрелил меня тогда, не взял в плен? Зачем убивал своих? Зачем сунулся со мной через границу — мог бы отказаться? Мог! Под любым предлогом. И не просто отказаться — но сообщить куда я поехал чтобы меня задержали — стал бы стукачом, но начальство бы слова не сказало, похвалило бы даже. Но ведь поехал, сунулся в самое пекло.

Остается только одно. Та самая промашка Грея, когда он вышел из машины и тронулся в дом, следом за мной. Вот тут он просто промахнулся, сделал то, что делать было ни в коем случае нельзя. Если за домом О. Доннелла следили — у контрразведки ИРА сразу бы появились к рему неприятные вопросы. Неужели все-таки это? Как глупо… Одна промашка и…

Но ведь тогда получается, что за домом О. Доннелла уже следили — значит, уже подозревали, уже он сделал что-то такое, что привлекло внимание. И опять приходим к тому же — что он где-то засветился, непонятно где.

Какую роль во всем этом играет Кевин О'Коннел? Серьезный человек — командир батальона, один из основных командиров террористического католического подполья в Белфасте. В последнее время говорит всем, что надо завязывать, вступил в Шин-Фейн, стал их региональным координатором, но… свежо предание. Те, кто со слезами на глазах и крестным знамением клянутся тебе, что завязали — на самом деле такие еще опаснее. Если террорист из ИРА говорит что завязал — скорее всего, он просто ждет, когда ты повернешься к нему спиной.

Неужели то, что произошло в Лондоне — дело рук людей из Белфастской бригады? Сильно сомневаюсь, скажем так — не их размах. Их максимальный размах — несколько заминированных автомашин одновременно или подстеречь патруль и из автоматов или по полицейскому участку из того же Шмеля. Чисто террористические акции. То же что произошло в Лондоне, сильно смахивает на серьезную боевую операцию.

Что он дал О. Доннеллу на переделку? Что за провод, что за разъем? К чему? К системе управления боевой минометной системой? Получается, что если стандартного провода не было, пришлось переделывать — значит, система эта изначально, в своем заводском варианте с компьютером совместима не была? Обычно все боевые системы последнего поколения и САСШ и Великобритании совместимы с компьютерами — для диагностики состояния и программирования. Если же эта была несовместима — значит, она была произведена не в Британии и не в САСШ. В другом месте.

Германия? Богемия? Или…

Отлеживаться здесь просто преступно. Надо выходить. И попытаться понять, что же черт возьми, происходит…

Выйти оказалось не так то сложно — врачи уже привыкли к тому, что полицейские долго в больнице отлеживаться не желают. Врачебный осмотр, тугая повязка на грудь, напоминание ор том, что я выхожу из больницы по собственной воле и если со мной что-то случится то страховой полис уже не действует и… здравствуй свобода…

Без пистолета я чувствовал себя голым. Ощущение предельно паршивое. Как и у любого активно действующего полисмена у меня были свои крестники, к5аждый из которых не упустит возможности поквитаться. То, что вокруг меня — протестантский квартал, а не католический успокаивало мало — у протестантов тоже претензии к копам есть. В основном такие, что не даем прогуляться с битами по католическому кварталу. Убить не убьют — но дубинками и битами отходить — запросто могут.

Пистолет у меня был и не один и автоматы тоже — но до них надо было еще добраться… А пока я, осматриваясь по сторонам в поисках признаков опасности шел по тротуару одной из оживленных улиц.

Ага, кстати…

Слева было кафе. Интернет-кафе, по последней моде, современные средства связи тоже проникали сюда. Напряг память — вспомнил, что последний раз я в этом кафе был полгода назад — значит, можно зайти. Работа вынуждала знать все публичные места, где можно выйти в Интернет в этом городе и помнить когда последний раз я посещал каждое из них. С тех пор, когда я был здесь последний раз, почти ничего не изменилось — только на стеклах теперь были грубоватого вида решетки, а перед входом — три в ряд, массивные бетонные клумбы с цветами. Значит и тут жареный петух в одно место клюнул.

Администратором зала тут работал невысокий, наголо бритый паренек в кожаной одежде — Тартан Бойс, к гадалке не ходи. В зале — всего восемь мест — играла напряженная новомодная музыка, из числа тех, что превращает мозги в месиво, пахло дешевым освежителем воздуха, даже излишне настойчиво пахло. Перед входом висело большое зеркало, как и во многих таких заведениях…

— Полфунта за час… — безапелляционно заявил паренек — час минимум.

Нормально…

Выложил на стол требуемую сумму, пацан стряхнул все это в черный бронированный ящик с прорезью — такие места часто грабят а тут замок с таймером, открыть его можно только в строго определенные часы, даже если знаешь комбинацию. Повел меня к компьютеру — я успел заметить, что рядом со стулом на котором этот молодой человек качался, к стене прислонена увесистая, обтянутая проволокой бита…

— Без пароля. Удачных странствий…

— Спасибо… — пробурчал я.

Посмотрел свой обычный ящик — первый, затем второй. Ничего — море спама и ничего полезного. Служебный ящик открывать с компьютера, находящегося за пределами полицейского управления было категорически запрещено — но я то был отстранен, не так ли? Поэтому набрал пароль, защел — ничего, текущая, надоевшая рутина.

Напоследок я решил зайти на один сайт. Малоизвестный — фирма торговала обувью, цены были дорогими а качество не сказать что хорошим и дела у фирмы шли не особо хорошо. Для того, чтобы скрыть свой интерес именно к этому сайту, перед этим я посетил шесть аналогичных — будто подыскиваю себе обувь через Интернет.

Зашел — и замер…

Распродажа. Все модели.

Система связи с агентами была построена на том же самом Интернете — просто и безопасно. Несколько безобидных сайтов, ничего не значащие объявления, заказ товаров через Интернет, им связанная с этим переписка. Расшифровывать было нечего- использовались не шифры а условные слова. Чтобы понимать их истинное значение нужно быть одним из двух-трех посвященных. К тому же у каждого агента — свой сайт.

А этот сайт был общий и его знали все. Знали и должны были заглядывать — раз в месяц. Каждому из нас было присвоено кодовое обозначение соответствующее одной из моделей обуви, которой торговали на сайте. Все модели — сообщение адресовано всем. Слово же «распродажа» имело свой, особый смысл.

Код возвращения…

Код возвращения — условный сигнал, означающий что здесь мне больше делать нечего. Россия ждет меня обратно. Все что я должен был здесь сделать — я сделал.

Или не все?!

А как же быть с тем, что тут произошло? Как быть с О'Доннелом, моим агентом, которого выпотрошили как свинью, из-за того, что он работал на меня? Как быть с полковником, который все это устроил — он что, останется безнаказанным? Выйдет чистеньким из всего этого дерьма? Как быть с Риджвеем — сначала его обвинили в том, что он прохлопал подготовку теракта — а теперь окажется, что один из его подчиненных, за которого он не раз вступался — русский агент? Это как — нормально? Могу ли я говорить о том, что я человек чести — если так поступлю? Да — я немало сделал, чтобы наказать тех кто был причастен — но как же быть с непричастными?

Азардовать не велю и не советую — но брать деньги и не служить — стыдно…

И я принял решение. Моим кодовым номером было Н81 — так назывались кожаные туфли типа «монк» коричневого цвета. И я — открыл ящик для заявок прямо на этом сайте и оставил запись о том, что нуждаюсь в дополнительной информации по модели Н81. Указал и номер ящика — его я открыл больше года назад и с тех пор им не пользовался. На условном языке это значило — вернуться не могу, нуждаюсь в личной встрече с куратором…

Пацану дал немного «на чай» — как это было принято. Теперь надо появиться дома — и обзавестись наконец то пистолетом — а то и в самом деле — как голый хожу.