Бейрут, госпиталь Святого Петра. Вечер 30 июня 1992 года

— Земцова Юлия Сергеевна. Должна была проступить вчера ночью.

Дама на регистратуре, которой не мешало бы сбросить килограммов восемьдесят — медицинский халат чуть не лопался — раздраженно смотрела на меня.

— Уважаемый! Я уже несколько раз говорила — таких здесь нет. Нет и все.

— Должна была быть. Попытка самоубийства, потеря крови, проверьте еще раз!

— Я же сказала русским языком, не понимаете…

Раздражаться начал и я

— Ее здесь и в самом деле нет, князь!

Кузнецов сидел на диване для посетителей, отложив в сторону "Санкт-Петербургские Ведомости". Скорее всего, они сидел здесь и тогда, когда я вошел в холл больницы, просто мне было ни до чего, и я его не заметил. Это минус мне, причем серьезный. После того, что я сделал, мне вообще стоило бы завести глаза на затылке, а еще лучше — валить из города, вылететь первым же рейсом транспортного вертолета на «Колчак» и больше в городе не появляться. То, что я сделал не прощается.

Я подошел, присел рядом, чтобы не кричать через весь холл. Внимания на нас пока никто не обращал.

— И где же она, советник? [поскольку обращаться в соответствии с "Табелем о рангах" было не всегда удобно, "ваше превосходительство", к примеру иногда допускалось и обращение «советник» или "асессор"]

— На «Колчаке», вывезена утром, специальным рейсом. В любом госпитале в городе, даже в военном ей будет грозить опасность.

По идее, оно так. Странно, как я сам не подумал об этом.

— Она жива?

— В тяжелом состоянии, потеряла много крови. Кровь уже перелили. До сих пор без сознания — врачи пытаются определить, насколько сильно поврежден мозг. Может быть всякое.

— Что именно? — я должен был знать до конца

— Я разговаривал с врачами… — Иван Иванович тщательно подбирал выражения — состояние ее стабилизировали, она не умрет. Но может всю оставшуюся жизнь прожить как растение — это если кислородное голодание серьезно повредило мозг. Вот так вот.

Вот и расплата. За все. Не ей — мне.

— А вы что здесь делаете — после долгого, тяжелого молчания спросил я — полиция хочет допросить меня еще раз? Я по-моему сказал все, что только мог сказать.

— Не в этом дело. Нам нужно срочно покинуть город. В городе неспокойно — вы не заметили?

Если бы… Я даже вас, милейший господин Кузнецов не заметил

— Пора сматываться? — горько усмехнулся я

— Нечто в этом роде. Час назад стало ясно, что Атте удалось уйти. Получается, мы убили их идеологического лидера, руководитель же боевой организации находится на свободе. Похороны переросли в беспорядки. На несколько дней нужно перебазироваться на «Колчак» и понять, что делать дальше.

— Почему нельзя этого сделать в городе?

— Потому что в городе опасно, вы что, не понимаете? — на сей раз Иван Иванович всерьез разозлился — придите в себя! Вертолет уже ждет, нужно немедленно ехать в аэропорт!

— Поехали — поднялся я

Они ждали нас в дверях — четыре человека. Про таких можно сказать "четверо из ларца, одинаковых с лица" — самое точное определение. Дешевые, явно с одной вешалки серые костюмы, невыразительные лица, внимательные глаза. «Скорохваты» — так их называют.

— Господин Берген, господин Воронцов? — осведомился один из них, видимо старший, делая шаг веред и демонстрируя запаянную в пластик карточку удостоверения, прикрепленную к карману стальной цепочкой.

— В чем дело, господа? — надменно осведомился Иван Иванович (похоже, Берген, хотя нам как Кузнецов представлялся, у таких людей фамилий и документов — как у зайца теремов)

— Вы задержаны.

— По какому праву? Вы не ошиблись? Я чиновник по особым поручениям, мое задержание возможно лишь с санкции Генерального прокурора.

— Извольте ознакомиться

Иван Иванович шагнул вперед — и теперь против меня мог действовать лишь один из этих скорохватов. Явно какая то служба собственной безопасности. Вырубить его — да в момент. Они привыкли брать правоохранителей — полицейских, жандармов. Но не диверсанта-разведчика. Ну сделаю я его — а потом что?

— Давайте, проедем в управление, там разберемся с этим безобразием — тон Ивана Ивановича был по-прежнему надменный, а вот уверенность в голосе уже не звучала.

— Именно это мы и хотим предложить, господа.

Наручники на нас не надели, все-таки на чиновника пятого класса наручники просто так не наденешь, да и на князя, потомственного дворянина тоже. Вместо этого нас взяли в «коробочку» — двое спереди, двое — сзади. Будто арестованных конвоируют, пусть и без наручников. И в таком виде мы вышли на больничную стоянку. Фургон — настоящий большой полицейский фургон стоял чуть в отдалении от входа, потому что подъезд к зданию должен быть постоянно свободен для машин скорой помощи. Основной вход в больницу располагался на уровне второго этажа, туда вела длинная бетонная эстакада с перилами и бортиками, так что кареты скорой помощи могли не снижая скорость подъезжать ко входу. Был вечер — на удивление свежий и прохладный, после месяца удушливой жары и жуткого ливня погода наконец то смилостивилась над людьми. На горизонте, над горами клубились иссиня-черные тучи, сквозь них просвечивало садящееся за горы солнце. И к затянутому тучами небу, будто питая их, то тут то там поднимались столбы черного, жирного дыма. Я словно видел их в первый раз — до этого я просто не помнил, что со мной происходило, и мало что видел перед собой…

— Вот они!!!

Те скорохваты, двое, что шли перед нами — они и спасли нас. Весь обрушившийся на нас автоматный огонь из нескольких стволов они приняли на себя, каждый получив по десяту пуль в первую же секунду боя. Из всех первым среагировал я — упал на землю, перекатился к поребрику, дававшему хоть какую-то защиту от пуль. Чуть в стороне тяжело осел на землю Иван Иванович, грохнул одиночный пистолетный выстрел — и на него снова, свинцовой скороговоркой, ответили три автомата…

Несколько секунд. Все время какое есть — несколько секунд. Сейчас они добьют магазины, перезарядятся и пойдут вперед — один идет другой прикрывает. И расстреляют с близкого расстояния тех из нас, кто еще останется жив к тому моменту. Если кто-то еще останется жив.

Оружие! Первым делом нужно оружие — хоть какое-то. Хорошо, что руки не скованы.

Обернулся — я лежал прижавшись к самому поребрику и пули били в бетон с противным звуком, казалось что с той стороны в серую каменную массу забивают гвозди. Одного взгляда хватило понять, что дело дрянь. Двое, что шли первыми — уже не жильцы, кровь медленно текла вниз, багряня грязный бетон. Чуть в стороне от меня лежал Иван Иванович, он лежал на боку спиной ко мне в какой-то странной позе и невозможно было понять, что с ним. Один из скорохватов был жив, лежал прижавшись к бетону и держа в руках пистолет но ничего не предпринимал. И еще один — лежал буквально в двух шагах от меня. Он то мне и нужен…

Скорохват был мертв — пули прошли навылет, разворотив живот. Пачкаясь в горячей липкой массе я шарил по поясу и, наконец наткнулся на знакомую стальную рукоятку. Браунинг, пятнадцатизарядный, стандартный выбор полицейских. Один Браунинг против четырех автоматов — мало, но хоть что-то.

Заглох сначала один автомат, потом второй — меняют магазины. Сейчас сменят — и начнется. Два других редко стреляли одиночными, берегли патроны — такой момент упускать было нельзя…

Перекатился, на мгновение показался из-за поребрика. Вот где надо благодарить Санкт-Петербургское Нахимовское и офицеров, преподававших там "стрелковую подготовку" и "ближний бой", которые вместо того, чтобы вывозить нас на стрельбище до одури заставляли стрелять друг в друга из пневматики и пейнтбола. Скорее всего, ни один обычный пехотный офицер, привыкший стрелять из стрелковой стойки, на двадцать пять метров не сделал, не смог бы сделать того, что сделал сейчас я. Оттолкнувшись левой рукой, я на мгновение показался над защищавшим меня бетонным гребнем, оценил ситуацию и выстрелил. Всего один раз выстрелил — но этого хватило с лихвой. Одного из автоматчиков, целившегося из-за милицейского фургона отбросило назад, на переносице появился третий, кроваво-красный глаз. Уходя от ответного огня, я снова упал на бетон — и в следующую секунду застучали все три автомата, противно завизжали пули. Со звоном лопнуло больничное окно, затем еще одно…

Минус один. Уже неплохо — но теперь они знают, что среди нас есть кто-то, кто способен защищаться. И больше такой фокус не пройдет…

Повернувшись, я встретился взглядом с единственным, оставшимся в живых скорохватом. В глазах его мутной волной плескался страх. Черт, как же их готовят слабо…

— Давай сюда!

Он показал головой. Вот сука, как людей арестовывать — так нормально, а как… Начерта тогда пистолет с собой таскать? Но он был мне нужен.

Еще раз перекатившись, я оказался рядом с ним, частично завалившись за один из лежащих на бетоне трупов. Чем дальше от поребрика — тем больше шансов что зацепит, даже рикошетом.

— Я иду вниз. Как махну рукой — стреляй. Хоть в воздух, понял?

Тот кивнул головой!

— Не подведи! Вон там укройся, там не достанет.

Сейчас ситуация была отчасти патовая — три оставшихся стрелка укрылись на стоянке, за машинами. Мы укрывались на пандусе, выше их, защищенные толстыми, полуметровой высоты бетонными поребриками. Продвигаться вперед они явно не хотели — труп товарища обычно дает понять, что на рожон лезть не следует. Но им тоже надо действовать — и если хоть один из них пройдет к примеру с той стороны пандуса и окажется у самого подъезда — то сверху, от подъезда он расстреляет нас как в тире. Такая мысль должна был прийти кому-то из нападавших в голову в самое ближайшее время.

Перекатываясь — так быстрее чем по-пластунски — я спустился по пандусу вниз, метров на десять. Залег — так, чтобы иметь возможность быстро вскочить. Махнул рукой и…

Грохот пистолетных выстрелов толкнули меня вверх, словно выстрел стартового пистолета на стадионе. На этом и строился мой план — отвлечь хотя бы на секунду стрельбой из другого места — и отстреляться самому. План сработал — два автомата ударили выше, по тому месту, откуда велся огонь, я буквально взлетел над пандусом и — встретился взглядом с одним из стрелков. Он подобрался к пандусу метров на десять, не больше и сейчас прятался за машиной, открывая мне весь бок. Его винтовка была направлена в то место, откуда велся огонь — и перевести огонь на меня он не успевал. Тем не менее, попытался — что-то выкрикнул, начал падать на спину — но не успел. Первой пулей я попал ему в бок, почти в подмышечную впадину, второй — чуть ниже. После такого — не живут. Больше я уже не успевал — прикрыл голову руками, со всей силы прыгнул, перевалился через поребрик, прыгая как пловец в бассейн с вышки. Только вместо воды на выбор был — либо капот стоящей первой в ряду машины — либо еще хуже — загаженный асфальт стоянки. Ударился об капот руками, едва не сломав шею скатился вниз опережая летящие в мою сторону пули…

Пистолет я, конечно же, выронил — при таком прыжке иначе быть и не могло. Но оружие было у того боевика, которого я убил двумя последними выстрелами. Он был жив, едва дышал, хрипло и натужно — но оставалась ему немного, пуля в живот здоровья не прибавляет. Еще кое на что сгодится — например, послужит мне живым щитом от пуль. Завалившись за тяжелое, обмякшее тело, я нащупал выпавший из рук боевика автомат, за рукоять подтащил к себе, глянул…

Вот это номера…

Оружие было совсем не то, какое обычно встречается в руках боевиков-исламистов. Те пользуются купленным или украденным оружием, чаще всего русского производства, чуть реже — британского. Обычный старенький Калашников или какой-нибудь штурмкарабин — Драгунова или Токарева. Может быть — британский или германский пистолет пулемет. Но никак не то, что я держал в руках.

Полупластиковая MASADA, только что принятая на вооружение армии САСШ, причем не в обычном варианте под патрон североамериканского стандарта — а под наш, казачий патрон 7,62х45 и наш же стальной магазин к АК. Из нее я пока даже не стрелял — настолько новым было оружие. Читал в журналах — перевооружение на эту винтовку началось только в конце прошлого года, а про то, что существуют эти винтовки, сделанные под патрон русского стандарта я вообще не слышал. Средней длины четырнадцатидюймовый ствол, короткий пламегаситель, коллиматорный прицел, тоже необычный — сверху защищенный ребристой стальной защитой в виде коробочки. Перезаряжается по германскому стандарту, не по стандарту САСШ — рукоятка затвора спереди справа, на цевье. Кстати, про перезарядку. Времени было мало, надо было двигаться — но не забрать снаряженные магазины у поверженного противника было бы глупо.

Снаряженных магазинов оказалось ровно четыре — одним из них я сразу заменил тот, что был в автомате. Сколько в том оставалось магазине патронов, я не знал, и знать не хотел. Лучше заменить на полный, да еще три в запасе — вот теперь можно воевать. Целый боекомплект…

Снова застучал автомат — один — тело, которым я прикрывался, дернулось раз, потом еще раз. Оттолкнув его в сторону, я вскочил, укрылся за машиной, за последней из стоящих в ряду. Подождал секунду — и перебежал к следующей, сменил позицию. Вдогонку полетели две пули, одна молотком ударила по кузову, вторая — пробила стекло.

Черт, что за хреновина вообще происходит? В центре города идет бой, где нахрен вся полиция? Рядом с больницей стреляют ведь.

И тут до меня дошло. Странно, как я этого не понял раньше. Те звуки, что я принимал за далекие раскаты грома — на самом деле это ведь взрывы! В городе начался бой — и подмоги ждать неоткуда!

Значит, надо справляться самому.

Где еще один стрелок?

Стрелял только один, где второй стрелок!? Это ведь классика — один отвлекает внимание на себя огнем, второй — не стреляя, прячась за укрытия выходит на выгодную огневую позицию, скорее всего — с противоположной стороны от отвлекающего стрелка или с угла. И прижимают огнем.

Отвлекающий стрелок слева и спереди. Значит, второй, скорее всего, зайдет либо сзади, либо слева, чтобы стрелять вдоль рядов машин. И ноги, кстати, поберечь надо — могут достать, стреляя под днищами машин.

Прежде чем я это все осознал, начал смещаться влево, готовясь сменить укрытие — ситуация пошла вразнос. Вверху справа, почти за спиной и выше, на пандусе грохнула короткая автоматная очередь, затем одиночный выстрел из автомата и почти сразу — из пистолета. Я упал на асфальт — если стрелок будет сверху, то он меня достанет в считанные секунды. Все-таки какая то умная мразь успела переместиться и зайти с другой стороны на пандус. Один стрелок сверху сзади, другой спереди и слева — это кранты, смерть без вариантов.

Но сверху больше не стреляли.

Черт, что же делается…

Рискнул, бросился вперед, пробежал аж семь машин, чтобы уйти подальше от пандуса. Стрелок спереди открыл огонь, тот что был на пандусе не стрелял. Сопровождаемый ударами пуль об кузова машин и бьющимися стеклами я завалился за более серьезное укрытие — гражданский, роскошно отделанный «Егерь». За таким девятиместным мастодонтом можно было стоять, не сильно пригибаясь. На всякий случай вскочил на подножку — у этого джипа был полный обвес, кенгурятник, багажник на крыше, подножки, все хромированное, все блестит…

Заглох и тот автоматчик, что был впереди — видимо тоже меняет позицию.

Двое точно к Аллаху отправились, один точно жив, еще один — непонятно что, но не стреляет. Черт, если бы точно было ясно, что тот, на пандусе мертв — было бы проще…

И тут…

И тут произошел случай — тот самый случай, который кардинально меняет правила игры — либо в одну сторону, либо в другую. Со стороны дороги, на стоянку, завывая сиреной, въехала карета скорой. Путь для нее был свободен, прокатившись на скорости метров пятьдесят до пандуса, она въехала в этот бетонный желоб и — затормозила, резко, до визга колес, даже ткнулась в поребрик. Автоматчик на парковке, увидел скорую, запаниковал и совершил ошибку. Когда открылись двери — передняя пассажирская, где сидел врач и боковая сдвижная, ведущая в салон машины — он запаниковал и открыл огонь по карете скорой помощи. И тем самым выдал себя — он был в трех рядах машин от меня, левее метров на двадцать. При первом же выстреле я засек вспышки, облокотился на широкий капот «Егеря» — и выстрелил в ответ тремя одиночными выстрелами по размытому силуэту, скрытому стеклами автомобиля. Этого хватило — последний стрелок заткнулся…

И только тогда, когда закончилась стрельба, я прислушался, пытаясь на слух определить не грозит ли мне чего-нибудь еще — и понял, что в городе уже стреляют. Стреляют везде…

На пандус уже высыпали врачи — и из скорой, и из больницы. И пока люди в белых халатах мельтешили на пандусе, пытаясь оказать помощь тем, кому она была еще нужна — я пошел вперед. Пошел осторожно, держа наизготовку оружие — последний стрелок мог и притвориться мертвым, чтобы ударить очередью в спину. Никого не считай мертвым, пока сам лично не убедился в этом.

Последний из стрелков лежал, привалившись к машине, за которой скрывался, лежал неподвижно. На нем, как и на всех остальных была черная, скрывающая лицо маска. Держа наизготовку оружие, я с силой пихнул его ногой — и тот беззвучно, как мешок с картошкой повалился на асфальт, оставляя мутно-красные разводы на кузове автомобиля. Уже особо не опасаясь наклонился, приложил два пальца к шее, пытаясь нащупать пульс — пульса не было. Мертв.

Оружие лежало рядом — абсолютно то же самое, что и у первого. И тоже — полувоенная одежда, разгрузочный жилет с торчащими из него рожками, какая то рация в держателе на плече. Разгрузка выполняла роль бронежилета — но легкого. Только сейчас я оценил, как мне повезло. Первого я застрелил выстрелом в голову, второго — пуля попала в подмышечную впадину. Ну а третьего — бронежилет просто не смог остановить автоматную пулю, для этого нужно более тяжелое штурмовое снаряжение с титановыми пластинами.

Прости — но мне твое снаряжение еще пригодится…

Пуля проделала аккуратную, сочащуюся кровью дырку, пробила тело насквозь. Я расстегнул разгрузочный жилет — он был сделан по армейским стандартам, где в числе прочего было такое требование, как возможность быстро снять жилет с раненого — снял свою куртку, примерил разгрузку — на вид в самый раз. Покойный был со мной примерно одного роста и сложения, даже подгонять не надо. Как смог вытер жилет от крови курткой, надел на себя — скверная примета надевать вещи с убитого, но тут ничего не поделаешь. Сбоку к жилету была прикреплена пластиковая кобура, в ней — американский "Кольт Нью Милитари". Новая модель, девятимиллиметровая, с восемнадцатиместным магазином, пришедшая на смену старому доброму «Кольт-1911». По виду — стянут с богемского CZ, только рукоятка сильно похожа на старый Кольт, чтобы не переучиваться, да и органы управления тоже. Ухватистая, стальная, надежная машинка с пятидюймовым стволом и тем же наклоном рукояти, что и на старом добром девятьсот одиннадцатом. Лучшего и желать нельзя. Кстати — а неплохо кто-то этих парней снабдил, очень неплохо. На рынке ни MASADA нет, ни этого Кольта, только в армию САСШ поступать начали.

Стащил маску — араб, молодой, загорелый, без особых примет. Может, я с ним позавчера на улице столкнулся — лицо из тех, которые не запоминаются. Из любопытства пошарил по карманам — серебро, тонкая пачка десятирублевых ассигнаций, приличный складной нож. Документов, естественно, нет.

— Вы господин Воронцов?

Я повернулся, вскидывая автомат. Передо мной стоял пожилой, в белом халате врач, возможно, с обстрелянной скорой.

— Собственной персоной.

— Один из раненых зовет вас. Пойдемте.

— Как он?

— И получаса не протянет. Медицина тут бессильна.

Раненым оказался Берген. Ему досталось неслабо. В первую же секунду он поймал две пули. Одна в бедро, едва не зацепив артерию и вызвав обильное кровотечение, вторая — мазнула по голове, отчего он потерял сознание. И две пули добавил тот боевик, третий, который зашел нам в спину, с пандуса. Одна пуля в грудь, другая в живот. Около Бергена суетились врачи, стоял передвижной штатив с капельницами, пытались что-то сделать, но с первого взгляда было понятно — бесполезно. Но несмотря на такие ранения, другого уже убившие бы Берген был в сознании и когда я опустился перед ним на колени, он перевел мутный от боли взгляд на меня…

— Все нормально — я взял его руку, сжал ее

— Скажи… — в горле Бергена что-то клокотало, он говорил с трудом — скажи, чтобы они ушли.

— Бросьте… Вам помогут, это же больница, черт возьми.

— Нет… Уже не помогут…. ты должен… разгадать загадку…

— Что? Какую загадку?

— Не перебивай — было видно, насколько Бергену тяжело даются слова, но он держался — ты должен… британцы что-то затевают, я это знаю. Что-то…

— Что? Откуда вы знаете? — я наклонился ближе, чтобы не упустить ни слова…

— Я… я работал на них… давно уже… сейчас все равно… для меня… все равно.

— На них? — я не мог поверить сказанному — вы работали на них?!

— Давно уже… Помнишь… Маанию? Тебя ждали… потому что я предупредил…

— Зачем?!

— Неважно… Слушай сюда. Я твою женщину… спрятал, куда сказал… спрятал от них. Все… подстроено… Сноу… Они специально подставили тебе Сноу… он должен был сдать тебе… Бен Ладена… должен был, они все знали… И там, у дома… все тоже подстроено было…

— У дома?

— У твоего дома… тогда. Слушай! — на какое-то мгновение взгляд Ивана Ивановича подернутый пеленой боли прояснился — я не разгадал загадку… ты должен… что-то произойдет. Сегодня или завтра. Что-то, что не позволит нам… действовать как обычно.

— Что? — Берген нащупал мою руку и сжал, я замер, боясь даже дышать — что произойдет?

— Не знаю… что-то страшное… разгадай загадку… мне уже все равно… найди Цакаю… Каха Несторович… скажи что от меня… от Бергена… Расскажи ему все. Разгадай загадку ты можешь… я уже нет…

Пальцы, цепко державшие меня за запястье обессилено разжались.

Вот так вот…

Я провел ладонью по лицу Бергена, закрывая глаза. Жил человек — и умер. Ради чего он предал? Ради всего этого? Что же, черт возьми, вообще происходит…

Но надо что-то делать. Причем сейчас, немедленно.

Тяжело опираясь на автомат, как на посох я поднялся с колен, огляделся. Пока боевиков здесь не было — но в городе уже стреляли, стреляли много. Пока мы тут возились на пандусе — с другой стороны пандуса подъехало уже несколько карет скорой. До заката оставалось десяток-два минут, а что будет после ночи — страшно даже подумать.

Последний из оставшихся в живых скорохватов сидел прямо на капоте одной из стоящих на стоянке машин и курил, жадно втягивая дым. По виду он был целехонек, что было очень странно и требовало разбора. Не ставя автомат на предохранитель, я подошел к нему.

— Представься.

— Ротмистр Голощеков — выдохнул он вместе с очередным клубом дыма — удостоверение показать? Кстати — сдайте оружие, вы, между прочим, задержаны.

И в самом деле не понимает ничего, придурок

Неуловимым движением — одна из училищных подлянок — я выбил у него из рук сигарету

— Встать!!!

Неожиданность, помноженная на вбитое в подкорку требование подчиняться командам, сыграло свою роль — Голощеков еще и не успел осознать, что делает, а уже вскочил, вытянулся во фрунт. Хорошо. Это еще одна проверка кстати — если он ряженый, то на стандартную уставную команду он бы так не отреагировал.

— Вольно, ротмистр, садитесь — опередил я его

— Неплохо… — скривился он — что дальше?

— Дальше — я протянул руку — старший лейтенант флота Воронцов. Будем знакомы.

Еще один психологический прием. А как думаете — нас на разведфаке не по плацу чеканить учили, мы на плацу вообще два раза маршировали — при поступлении и на выпускном.

Ротмистр руку мою пожал — его рука была твердой, но влажной от пота. Нервничает

— Теперь по делу. Вы знаете, кого вы должны были брать? Кто вас послал?

Ротмистр взглянул на меня и усмехнулся — не скажет. Секретно. Ладно, с другой стороны зайдем…

— Ты знаешь о том, что и я и тот человек, которого вы задержали и которого сейчас убили — действительный статский советник Кузнецов — выполняли задание особой важности? За то, что вы при задержании сорвали наше задание — за это вплоть до высшей меры светит. Соображаешь?

Ротмистр снова ничего не сказал, но по глазам вижу — проняло. Теперь главное.

— Куда вы должны были нас отвезти?

— В основное здание министерства. В Санайех, знаешь где это?

— Бывал. Совсем недавно побывал. Кто там?

— Не знаю. Начальство приехало, видел.

Начальство — это хорошо.

— Ну, вот и поехали туда. Вместе. Поднимайся.

Ротмистр поднялся на ноги — и тут всю стоянку осветило мертвенно-белым, пронзительным светом. Я ошеломленно обернулся, поднял голову — и увидел, как в вечернем небе медленно, поразительно медленно разбухала ослепительно яркая сверхновая звезда, высвечивая беспощадными лучами нависшие над городом черные тучи.

Такое я видел только один раз — в засекреченном учебном фильме, который показывали нам на втором курсе нахимовского. Это был фильм о проводимых нашей армией испытаниях — такого рода испытания в воздушной среде не проводились уже лет тридцать, но учебный фильм остался.

Ядерный взрыв…

 

Западная Сибирь. "Дворец гномов". Вечер 30 июня 1992 года

День сменялся ночью, а ночь — новым днем, но здесь, на глубине сто тридцать метров под землей, под многотонными пластами камня и бетона не было ни ночи, ни дня. День и ночь обозначались интенсивностью свечения ламп — «днем» они светили ярче, «ночью» — тусклее. Просто для того, чтобы обитатели этого подземного города не потеряли связь с реальностью, с временем и пространством, не сошли с ума. Многим здесь действительно было очень тяжело находиться психологически, особенно новичкам. Казалось — не стальные колонны, не многометровые стены из преднапряженного армированного бетона — а человеческие плечи находившихся здесь людей держали на себе находившуюся над ними многометровую каменно-бетонную твердь.

А те, кто уже привыкли к многосуточным дежурствам здесь, находили это место очень даже неплохим. Небольшие, но уютные комнаты на одного, где можно отдохнуть от смены и немного поспать, пятиразовое бесплатное питание — кормили "от пуза", чистейший кондиционированный, обогащенный ионами воздух, биллиардная, небольшой тир с лазерными имитаторами стрельбы, кинотеатр на пятьдесят человек. Просто комнаты психологической разгрузки, где можно полежать, послушать музыку, выпить кислородный коктейль. Единственное, что напрягало здесь бывалых, опытных людей — это ответственность. Напряжение было разлито в кондиционированном и отфильтрованном воздухе, а ответственность за принимаемые здесь решения буквально давила, давила почище той самой пресловутой толщи над головой. Это было одно из двух мест на Земле — вторым был "Хрустальный дворец" — центр НОРАД [НОРАД — североамериканская система предупреждения о ракетном нападении. ] в Скалистых горах — где в любой момент могло быть принято решение о жизни и смерти всего человечества.

В официальных отчетах этот объект проходил под кодовым названием «Москва-1000», а те, кто здесь служил, звали его "Дворец гномов". Здесь, в Сибири, где на пятьдесят километров вокруг сплошная тайга, куда любым ракетам с любой стартовой позиции лететь дольше, чем до любой другой точки Российской Империи находился основной штаб Системы стратегической обороны — так называлось это подразделение российской армии. Задачей этого штаба было — не прозевать начало ядерной войны, вовремя засечь удар противника и сообщить в Санкт Петербург. А при необходимости — спланировать и осуществить ответный ядерный удар. Удар возмездия.

Сейчас, работа в "Дворце гномов" шла как обычно. До полной замены персонала — работали: месяц на дежурстве, месяц наверху, либо дома либо в доме отдыха на выбор — оставалось пятнадцать дней, замена традиционно проводилась в середине месяца. Четвертая смена — одновременно на объекте находилось четыре дежурные смены специалистов, и дежурили они по шесть часов в сутки — только недавно заступила на дежурство. Операторы систем уже освоились за своими местами — а старший предыдущей смены все еще "передавал смену" — то есть знакомил с обстановкой старшего заступившей на боевое дежурство смены.

Ситуация пошла вразнос в двадцать три часа сорок одну минуту по местному времени. Или в восемнадцать часов сорок одну минуту по петербургскому…

— Старт ракет! Наблюдаю массированный старт ракет!

Побледнев, оба дежурных смены — и тот кто сдал смену и тот кто ее принял — бросились к оператору, подавшему сигнал тревоги. Оператор этот наблюдал за Средиземным морем, посредством висевшего над ним разведывательного спутника.

Зал, где сидели операторы, чем-то напоминал кинотеатр — многофункциональный дисплей, на котором высвечивалась испещренная разными значками карта мира. Длинные ряды кресел полукругом перед дисплеем — кресла были похожи на дорогие анатомические кресла в спортивных автомобилях, и перед каждым из них был компьютерный терминал. Старший смены же находился в отдельной каморке на самом верху, примерно там же где в кинотеатре находится киномеханик со своей аппаратурой. Быстро спуститься вниз невозможно — в каморку старшего смены ведет узкая и неудобная лестница, если с нее спускаться бегом, немудрено и шею сломать. Пока оба старших смены — подполковник и полковник спустились вниз, от операторских мест раздался новый вскрик, от которого всех находившихся в зале прошиб холодный пот…

— Двойная термальная вспышка! Наблюдаю двойную термальную вспышку!!!

Двойная термальная вспышка — первый признак произошедшего ядерного взрыва…

— Боевая тревога! — полковник Слипчук, старший смены на ходу хлопнул по большой красной кнопке — она находилась у каждого ряда кресел операторов систем.

В фильмах обычно в этот самый момент начинает мигать освещение, начинает выть ревун. Бред полный. Операторам всех систем надо максимально сконцентрироваться, сосредоточить внимание — а тут свет мигает, и сирена завывает над ухом. Нормально? Поэтому на всех экранах на мгновение появились слова "боевая тревога", ревун взревнул и замолк, а на основном экране в углу возникло табло с бегущими секундами — включился таймер оперативного времени. Одновременно включилась система записи аудио и видеозаписи действий каждого оператора систем. В обычном режиме фиксировались только отдаваемые через терминал команды.

— Что? — три человека: полковник, подполковник и старший лейтенант вперились в экран монитора — докладывай, старлей, что у тебя тут делается?

Старший лейтенант, не отрывая взгляд от экрана, на котором расплывалось светящееся облако и то тут, то там мелькали новые вспышки — к счастью не двойные термальные — начал докладывать…

— Господин полковник, в восемнадцать часов сорок одну минуту я зафиксировал массированный старт ракет. Видно было плохо, но судя по всему — пуск с лодки, находящейся в подводном положении. Ракет около сорока. Из них одна отличалась по параметрам от остальных, пошла по баллистической траектории. В соответствии с инструкцией я сообщил об этом вам. В восемнадцать часов сорок три минуты система засекла двойную термальную вспышку и классифицировала ее как атмосферный ядерный взрыв средней мощности.

— Что это?

— Бейрут, господин полковник. Ядерный взрыв в воздухе чуть севернее Бейрута.

— Смотри! — подполковник Овечкин, который смену уже сдал, но все еще оставался в центре управления ткнул в угол экрана — тебе не кажется это странным? Датчики радиоактивности не срабатывают — радиации нет! Радиационный фон в пределах нормы!

— Интересно… — скептически сказал Слипчук — а это что такое? Что за облако? Топливно-воздушная смесь, что ли взорвалась в таком количестве. А электромагнитный импульс? А ракеты — они что, метеорологические? Короче — оставайтесь здесь, я пошел наверх, объявлять «Набат» и докладываться. Установите координаты старта ракет, подключайте всех. Коля, выведи мне данные со своего терминала на мой, в кабинете.

— Есть!

Преодолевая крутые ступеньки, спотыкаясь и ругая себя за проявление нервов, полковник Слипчук добрался до своего кабинета, плюхнулся в кресло, включил монитор. Несколько секунд смотрел на картинку, пытаясь ее осознать, запечатлеть в мозгу. И правда — или датчики на спутнике полетели, или и в самом деле нет радиоактивности. Но как такое может быть?

Впрочем, от обязанностей начальника смены его никто на освобождал — теперь он должен доложить в Санкт Петербург, в штаб. И пусть решают.

Включив терминал, машинально пригладив волосы — только недавно здесь вместо обычного терминала поставили видеоконференцсвязь — полковник Слипчук стал громко и отчетливо говорить, докладывая о сложившейся ситуации.

— Внимание! Произошел ядерный взрыв. Время взрыва — восемнадцать часов сорок три минуты по петербургскому времени. Координаты эпицентра: тридцать три — пятьдесят три — четырнадцать северной широты — тридцать пять — тридцать — сорок семь восточной долготы по сетке координат. Тип взрыва — атмосферный, высотный. Высота взрыва — около тридцати двух километров над уровнем моря. Мощность взрыва — около пятидесяти килотонн. Ширина облака — пять точка пять километров, увеличивается. Направление движения облака — тридцать один градус. Дополнительная информация — радиоактивность в зоне поражения не фиксирую, повторяю — радиоактивность в зоне поражения не фиксирую. Внимание! Зафиксирован массированный старт ракет. Тип ракет — крылатые, тактические. Носитель — предположительно подводный. Количество стартовавших ракет…

 

Каффрия, долина Бекаа. 30 июня 1992 года

Болело не тело, болело что-то внутри. Это даже была не совесть — просто он чувствовал, что с ним поступили неправильно и несправедливо — и он не понимал, почему.

Казак станицы Каффрия, расположенной в долине Бекаа Тимофеев Александр Саввич, шестнадцати лет от роду сегодня не работал. Отец и двое старших братьев работали, даже девятилетняя Нинка работала в полях — а он не работал, его оставили дома отлеживаться. Потому что три дня назад его выпороли.

Выпороли не просто так — выпороли по решению схода. Следователь, что вел дело по массовым бесчинствам в Бейруте, оказался честным — убрал из дела сопротивление полиции, убрал массовые бесчинства, оставил только хулиганство. По хулиганству, равно как и по другим мелким делам казака вместо мирового судьи имел право судить сход. Вот и передали казака — хоть и не реестрового, [Реестровый казак — казак, отслуживший положенный срок и включенный в реестр казачьих войск. Остальные, те, кому по возрасту служить было рано, но которые тоже могли держать в руках оружие и готовились к службе, тоже по умолчанию считались казаками. Не реестровыми казаками были и те, кто не подлежал призыву по мобилизации по старости. ] а все равно казака Тимофеева А.С., вместе с другими такими же, как он хулиганами приехавшему в полицию представителю местного казачьего войска. Представители войска доставили их всех по станицам, и оставили ждать наказания — до очередного казачьего круга. А на казачьем кругу, состоявшемся три дня назад, пришла и расплата. Почесали казаки бороды и решили: хулигану — тридцать горячих [то есть тридцать ударов розгами] по заднице, чтобы значит, больше не хулиганил и род казачий не позорил. Порешили, вызвали Александра Саввича к позорной колоде, посреди круга стоящей. Ну, тут делать нечего — снял Александр Савич штаны, лег на колоду, а атаман взял розог из стоящей тут же корзины да ему и всыпал. Хорошо так всыпал, с оттяжкой. Но дело было не в боли, у любого казака кожа дубленая и тридцатью горячими ее не продрать — а дело было в обиде и унижении. Голой задницей на сходе сверкать — и за что? За то, что черным укорот дали? Неправильно все это. Неправильно…

А теперь казак Тимофеев Александр Саввич лежал в прохладном сарае на спине — чтобы больнее было, чтоб запомнить навсегда — и размышлял над случившейся в его жизни коллизией. Если раньше в кругу сверстников он пользовался непререкаемым авторитетом — как же, и отец и двое братьев, все реестровые казаки, отец старший урядник, один из братьев урядник, да и кулак у Александра Саввича был крепкий — то теперь, после того, как выпороли, авторитет придется завоевывать заново.

Внезапно со двора донеслось рычание, недоброе такое горловое рычание. Сидевший на цепи кобель Мишка, помесь кавказской овчарки с кем-то еще, здоровенная и недобрая зверюга, одним своим видом отпугивающая воров и прочих лихих людей что-то почувствовал.

Отец что ли пришел? Рано вроде еще, пару часов еще работать. Не будет Мишка так отца встречать, рыком. Самое время сейчас, пока гроза не грянула новая, надо оросительную систему подготовить, [придя на Ближний Восток, русские большое внимание уделяли орошению и окультуриванию земель. Вся долина [Бекаа — это благодатный край, где можно по два-три урожая снимать. В нашем мире там никто не сеет, не пашет ничего кроме мака и конопли. ] чтобы вода собиралась в резервуар, а не смывала плодородный слой своими потоками. Да и вообще — мало ли работ в поле летом.

Мишка глухо залаял, в голос — значит, кто-то и впрямь чужой на дворе. Надо пойти, посмотреть…

— Мишка… Кто там у тебя? — почесываясь, Александр Саввич вышел из темной прохлады сарая и…

На дворе стояли двое. Один — невысокий, бородатый араб, второй — помоложе и повыше. На обоих — не обычные арабские галабии, не "тропическая униформа" — светлые брюки и рубашка с коротким рукавом, какие обычно носят русские — а странная, пятнистая, желто-коричневая форма. И у обоих в руках было оружие.

— О… Кто тут у нас… — с насмешкой протянул молодой

— Как подыхать будешь, казак? На коленях или стоя? — с сильным акцентом спросил второй, пожилой. Акцент был незнакомый — все местные арабы почти ассимилировались и говорили по-русски чисто. Значит эти — пришлые, чужие. Откуда они здесь?

Он не мог понять, что происходит. Все изменилось, фатально изменилось в считанные минуты. Только что он был в своем доме, на своей земле, в том месте где война закончилась много лет назад — а теперь… Теперь все было то же самое — обшитый светлой рейкой дом, пробивающаяся во дворе зеленая трава, ворота с нарисованным на них красным рогатым быком — но все было по-другому. Чужие люди, враги пришли в дом, они пришли, чтобы убить его — и он не мог ничего с этим поделать.

Будто отвечая на заданный вопрос, тишину прорезал крик на улице, горохом сыпанула автоматная очередь, потом еще одна. Гулко хлопнула винтовка.

— Собаку кончай, все равно нашумели — бросил пожилой

Со звонким металлическим щелчком лопнула цепь — бычья, кованная — и огромный мохнатый комок, сгусток клыков и злобы, распрямившись в чудовищном прыжке, с размаху ударил в грудь молодого. Освободившийся Мишка с утробным рыком сбил с ног молодого боевика, жутко лязгнули клыки…

Пожилой среагировал — он среагировал быстро, очень быстро, сразу было видно, что он воевал и воевал немало. Судьба молодого его не волновала ни в коей мере — он просто полоснул по катящемуся по земле исходящему рыком, брызжущему кровью комку длинной автоматной очередью. И — в следующую секунду полетел на землю сам…

Если не знаешь что делать — делай шаг вперед. Как только пожилой повернулся, казак бросился вперед. Но захват у него не получился — он просто с разбега налетел на пожилого — и они оба полетели на иссушенную солнцем, мощенную камнем землю двора, полетели в разные стороны. В падении пожилой выронил винтовку, она оказалась между ними.

Пожилой пришел в себя первым, он пошевелился — и неуловимым, кошачьим движением вскочил на ноги. Почти сразу поднялся на ноги и Александр — но он проигрывал своему противнику — противник был старше, опытней, он умел убивать. Еще одно быстрое, почти неуловимое движение — и в правой руке заиграло, заметалось вороненое лезвие ножа.

Пожилой не спешил. На улице стреляли, стреляли уже в несколько стволов — а он, находясь в защищенном со всех сторон дворе, чувствовал себя в безопасности. Время у него было, и он решил продлить удовольствие.

— Знаешь, казак… Я долго ждал этого дня, ждал многие годы, чтобы поквитаться…

Сашка вспоминал — его старший брат учил его разным приемам рукопашного боя, учили его и в школе. Но нож. Хотя и против ножа есть средства… для начала надо защититься.

Молодой казак одним движением выдернул из брюк ремень, быстро обмотал его вокруг кулака. Вокруг правого кулака — он был левшой и умел наносить неожиданные удары, а вот многие как раз были не готовы к ударам слева, меньше отрабатывали защиту от них и на этом проигрывали.

Увидев это, пожилой улыбнулся

— Хочешь умереть быстро — вставай на колени, казак и умрешь сразу, клянусь Аллахом!

Вилы… В сарае, из которого он только что вышел, прямо у входа лежат вилы, обычные четырехзубцовые русские вилы, на длинном, деревянном отполированном пальцами держаке.

В следующее мгновение, Александр просто повернулся и бросился в сарай. Проскочил на бегу темный прогал двери, рука метнулась вправо, пальцы привычно зажали гладкое дерево держака. Взревев от негодования, араб бросился следом, ненависть затмила ему глаза. Сейчас, в данную минуту у него была только одна цель — добраться до позорно бежавшего от схватки неверного, почувствовать своими пальцами теплую кровь, струей льющуюся из перерезанного горла, услышать последний хрип. Неверный был рядом — первый неверный на личном счету на длинном и кровавом пути сегодняшнего похода. Он был рядом, он был безоружен, его надо было просто догнать и зарезать как барана. Араб так и не понял, что с ним случилось — просто свет вдруг сменился тьмой, а в груди яркой вспышкой расцвел цветок боли…

Эту схватку Тимофеев Александр Саввич, молодой казак из Каффрии обречен был проиграть. Двое с автоматами, подготовленные в лагере под Пешаваром боевики против одного безоружного шестнадцатилетнего пацана. Один из этих боевиков воевал больше тридцати лет, был инструктором и амиром джамаата, на его счету был ни один десяток неверных. Но он выиграл. Сначала его, ценой свое жизни спас пёс, насмерть загрызя одного из чужаков. А второй — тот самый пожилой — ослепленный яростью он забыл про осторожность, ворвался в помещение — и напоролся грудью на острые стальные зубцы вил…

Александр выпустил из рук отяжелевшие вилы — на другом их конце исходил предсмертным хрипом пожилой боевик — один из зубцов вошел в грудь как раз напротив сердца. Террорист умирал, скреб в агонии землю — а он смотрел на него и не мог поверить в то, что сделал это, сделал сам, своими руками. Гулкий грохот дробовика в соседнем дворе — сдвоенный, почти без промежутка между выстрелами дуплет привел его в чувство…

На нас напали…

Прижимаясь к стене, сопровождаемый полным ненависти взглядом умирающего боевика он выбрался во двор. Бросился к лежащему у самых ворот, рядом с атакованным им боевиком Мишке.

— Мишка…

Пальцы перебирали свалявшуюся, окрасившуюся в красный цвет липкую шерсть Мишки — кровь собаки смешалась с кровью загрызенного ей только что человека. Незваного гостя, который пришел в чужой дом с оружием, чтобы убить всех, кого найдет…

Несмотря не несколько попавших в него пуль Мишка еще был жив, он смотрел на молодого хозяина умными, все понимающими глазами и тихонько подскуливал.

— Мишка… — пробормотал Александр — как же так то, Мишка

Мишка качнул тяжелой, косматой головой — мол, вот так вот, хозяин, так все и получается — в последний раз тяжело, с хрипом вздохнул и умер. Сашка остался один в залитом кровью дворе, один с тремя мертвецами…

— Чу!

Сашка дернулся — старый окрик казаков, которым они предупреждали друг друга об опасности. Посмотрел — с соседнего, отделенного глухим забором куреня, к нему перепрыгнул старший из соседских детей — Михаил. Фамилия у него была смешная — Попейвода, его так и дразнили — «Водохлебом». Сейчас у него в руках была курковая двустволка с короткими стволами, на поясе — патронташ черной кожи, заполненный до отказа толстыми, тупыми ружейными патронами. Оглядевшись — сторожко, цепко, не зря Михаил из рода пластунов [пластуны — казаки разведчики, прообраз современной военной разведки. Отличались особыми навыками к скрытому передвижению и меткостью в стрельбе. ] происходил — в три прыжка подскочил к сидевшему около собаки Александру

— Цел? Ты что расселся, напали на нас! Пошли!

— Кто напал? — в голове у Сашки был полный сумбур, хотелось заснуть и не проснуться

— Какая х… разница кто? Пошли, пока нас тут на ремни не порезали!

Отвесив Александру полновесного леща, дабы тот быстрее возвращался к реальности, Мишка подскочил к лежащей посреди двора винтовке, подхватил ее.

— Черт, хорошее дело. Бери у того ствол! Патроны есть?

У порванного собакой боевика была та же самая штурмовая винтовка — дрянная британская BSA, точная и хорошо отделанная — но несбалансированная, тяжелая и ненадежная. Зато четырехкратный оптический прицел на каждой — самое лучшее, что есть в этом детище британского военпрома. Кроме того, боевик был опоясан широким поясом, на котором располагались запасные магазины, пистолетная, закрытая кобура и гранаты. Сашка перевернул боевика, пачкаясь в его крови, нащупал застежку, начал расстегивать ее. Пальцы скользили в липкой крови…

— Что ты там копаешься?!

— Снять не могу.

— Быстрее давай! Валить надо, валить!

 

Казань. Утро 01 июля 1992 года

Время пришло — время ужаса и смерти. День, когда они должны будут рассчитаться за многолетнее угнетение и рассеяние мусульман. Религия ислам по сути своей была религией войны и захвата — а русские, всемерно поддерживая предателей, мунафиков превратили ее в бессмысленное чтение Корана. Тех же, кто открыто восставал против угнетения, русские убивали — как вчера. Но теперь каждый из них — и кяфир и предавший истинную веру мунафик познают ярость Аллаха…

День гнева настал.

Самым сложным было вывезти юных шахидов за город. Дело в том, что начиненные взрывчаткой автомобили стояли за городом, а логово шахидов, воспитанников «школы» находилось в самом городе. Сегодня вечером британцы, которые как раз мастерили бомбы и отвечали за вторую стадию операции — должны были перегнать заминированные машины на одну из стоянок "большого кольца", [Большое Кольцо — у Казани было две кольцевые дороги — внутригородское кольцо, его еще звали "малое кольцо" и "большое кольцо" — дорога, охватывающая Большую Казань с двух сторон и упирающаяся в терминал стратегической дороги. Вокруг этого большого кольца было огромное количество складов, магазинов, закусочных, стоянок для дальнобойщиков и там не то что заминированные машины — слона можно было поставить и никто бы не обратил внимания. ] откуда можно было выехать в любую часть города. Но нужно было достать туда шахидов — а вот с этим могли быть проблемы.

Решение пришло — арендовав автобус, они переделали его в нечто подобное автобусам, используемым детскими и юношескими скаутскими лагерями. В скаутах состояли до восемнадцати лет и не было ничего удивительного в том, что скаутов везут за город. Пришлось также купить скаутскую одежду — ее продавали во многих магазинах одежды города. Скаутов было много, и товар был ходовым.

Уже три дня шахиды постились, как это было предписано исламом, желая чистыми попасть на небо и предстать перед Аллахом. Сегодня же рано утром они встали на намаз. Не вовремя, но тем, кто готовится отдать свою жизнь на пути Аллаха последняя молитва разрешается в любое время. После чего, одев непривычную скаутскую серо-синюю одежду, забрались в автобус. Александр сел за руль, Мария, игравшая роль вожатой скаутов, умостилась рядом с выходом.

Только выехав из темных, узких переулков на более-менее широкую дорогу, они поняли что что-то не так. На первом же перекрестке стояла машина дорожной полиции, сирена была выключена, мигалка освещала улицу тревожными синими сполохами. Это еще можно было списать на случайность — но на перекрестке с основной, ведущей из города дорогой стояла такая же машина. И если обычно один офицер дорожной полиции стоял с жезлом или скоростемером, а второй отдыхал в машине — то сейчас возле машины стояли оба офицера. Первый внимательно отслеживал поток машин, второй возился у какого-то, установленного на крыше патрульной машины прибора, очень похожего на видеокамеру. У обоих вместо штатного оружия были армейские автоматы. Документы пока не проверяли — скорее всего, такой приказ будет отдан в самое ближайшее время.

— Особый режим — сквозь зубы сказал сидевший за рулем набитого скаутами небольшого микроавтобуса Александр, стараясь выглядеть как можно естественнее, ничем не выдавая дикое внутреннее напряжение, владевшее им.

Мария дождалась, пока полицейская машина осталась позади, пересела на сидение, стоявшее сразу за водительским.

— Возьми себя в руки! — ее голос звенел от напряжения — они пока ничего не знают! Если бы знали — не выпустили бы нас даже из дома. У нас в машине ничего нет — ни оружия, ни взрывчатки, ничего. Только восемь пацанов — старших скаутов. Понял? Говорить буду я, если что — а ты молчи!

Машины вперед ощутимо замедлялись, редкий в раннее время транспортный поток ощутимо густел, перемигивался рубиновыми стоп-сигналами…

— Впереди проверка документов. Похоже, дрянь дело!

— Молчи. Ни слова!

Впереди и в самом деле была проверка документов. Опорный пункт ДПС на выезде из города представлял собой небольшое, двухэтажное здание, около которого стояли несколько машин. Но самое главное — у поста дорога расширялась, и каждая машина почти сто метров проезжала по одному из шести — по количеству полос на дороге — коридоров, выложенных массивными бетонными блоками. Впереди, на каждой полосе был отдельный шлагбаум, там же было место для проверяющего документы сотрудника ДПС и самое главное — стоило только нажать на кнопку прямо там, на выносном пульте — и из-под асфальта мгновенно выскакивали массивные шипы, дырявящие колеса и ломающие подвеску даже большегрузного автомобиля, не говоря уж о легковушке. Разрешенная скорость там была двадцать километров в час, и пока машина ползла эти сто метров — с установленного в шести метрах над трассой пешеходного перехода на машину смотрели холодные электронные глаза камер слежения. Пока машина преодолевала этот коридор — ее номер фиксировался камерой и проверялся по базе угонов. В общем, прорваться силой через пост было невозможно, да и скрыться на находящейся "в базе" машине — тоже.

Вместе с остальным потоком фургончик вполз в один из коридоров, медленно, часто останавливаясь, пополз вперед. Если в обычном режиме документы проверяли, даст Аллах у каждого пятидесятого — то сейчас шерстили всех.

Мария быстрым движением поднесла к глазам зеркальце, осмотрела себя, опытным, внимательным взглядом ища малейшие признаки страха, растерянности, неуверенности. Одна ошибка здесь — и операция закончится не начавшись. Но их не было — ни одного.

— Попрошу документы! — высокий, чернявый полицейский не представляясь, как положено, протянул руку.

Александр достал из-под солнцезащитного козырька и протянул документы, Мария бросила на руку мимолетный, хищный взгляд — не дрожит ли? Не дрожала…

— Что в машине?

— Офицер, а в чем дело? — Мария улыбнулась своей самой милой и доброй улыбкой, отработанной как раз для таких случаев.

— Проверка документов — офицер ответил холодным, дежурным тоном но, увидев красивую рыжеволосую даму, сменил тон — приказано проверять документы у всех сударыня. Усиление, с утра объявили. Кто у вас?

— Дети. Скауты, старшая группа. В лагерь везем, в Черноморец…

— Не вовремя, везете, не вовремя. Сейчас особый режим ввели, документы у вас на каждом шагу проверять будут…

При массовых проверках, какие имеют место быть при объявлении особого режима, глаз замыливается а люди элементарно устают. Террористы допустили один промах — у них была детская скаутская форма, были чистые документы на себя и на машину — но не было путевок на детей. Жесткая проверка просто не предполагалась. И если бы сейчас проверявший машину офицер зацепился за эти слова и потребовал бы предъявить путевки — на этом бы и закончилось. Все закончилось — оружия в микроавтобусе не было, силовой прорыв закончился бы через несколько метров. Но до офицера не довели точно задачу, да и неизвестна она была — точная задача. Искать террористов — то есть подозрительных, с ручной кладью, на подозрительной машине у которой надо проверить багажник. Никто даже предположить не мог, что шахидами-смертниками могут быть едва достигшие совершеннолетия пацаны. И поэтому офицер бдительность не проявил и показать путевки на детей не потребовал…

— Да уж видим. Решили выехать пораньше, чтобы не попасть в пробки. На выезде утром пробки бывают.

— Оно так. Сейчас, пока стойте здесь. Я пойду к начальнику смены, попрошу, может, даст машину, вас сопроводить. Я быстро…

В салоне повисло напряжение, словно грозовая, готовая разразиться ослепительными разрядами молнии и громовыми ударами грома туча. Это вполне могла быть уловка. Если офицер заподозрил неладное — он должен был понимать, что если поднимет тревогу — умрет первым. А вот если он отойдет от машины под благовидным предлогом — например попросить, чтобы микроавтобусу с детьми полицейское сопровождение дали — и поднимет тревогу? Вот тогда — труба дело, из помещения поста выскочат уже несколько готовых к бою бойцов, в бронежилетах, с автоматами. Возможно, там и снайпер найдется. Труба дело будет, труба, все положат моментально, ахнуть не успеешь…

Едва слышно щелкнул замок — Александр чуть-чуть, почти незаметно приоткрыл водительскую дверь.

— Сиди! — злобно прошипела Мария, хотя у самой скулы от напряжения сводило — сиди, кому сказала!

Проклятые дети. Проклятые дети!!! Вместо того, чтобы вести себя как подобает обычным пацанам — вертеться на месте, пихать друг друга, шуметь, возмущаться почему стоим — сидят как истуканы, смотрят перед собой. Тут и дурак догадается — что неладно дело. Мерзкие, ублюдочные, проклятые щенки!!!

В поле зрения появился идущий к микроавтобусу полицейский. Он был один и автомат его по-прежнему висел на ремне за спиной…

— Извините… — в голосе капитана угадывалась искренняя досада — не получилось. Усиление, сами понимаете, старший на меня всех собак спустил. Но вы езжайте. Я передам дальше по связи, чтобы вас особо не задерживали. Извините, ради Аллаха!

— Ну что вы… Вам спасибо огромное — почти искренне, с огромным облегчением вымолвила Мария.

 

Окрестности Петербурга. Ночь на 01 июля 1992 года

Вообще, само пребывание города Санкт Петербург в столичном статусе, тем более — в статусе столицы ядерной державы на самом деле порождало массу проблем. Когда государь Петр Первый в лесах и болотах закладывал новую столицу — имперский Санкт Петербург — он и представить себе не мог, например, что время подлета тактической крылатой ракеты с прокравшейся в Финский залив подлодки до Адмиралтейства, к примеру — две минуты, а до Царского села — на несколько секунд дольше. Да и создать заглубленный командный центр в Уральских горах, к примеру, не в пример проще, чем в зыбкой, болотистой петербургской почве. И не в пример дешевле — не приходится бороться с плывунами на каждом шагу. Ну не думали тогда люди государевы такими категориями! А теперь думали — и приходили в уныние.

Александр Четвертый Великий, когда ему принесли сметы на все эти объекты стратегического оборонного значения — сильно задумался о переносе столицы. Сметы были такими — что видит Бог, перенести столицу в Екатеринбург, к примеру, или в ту же Казань выходило немногим дороже. Но подумав, государь все же оставил столицу на месте. Санкт Петербург, стоящий на самом краю нашей земли был и символом открытости государства, готовности к общению с внешним миром… Возможно, кстати, зря. Решили тогда сделать ход конем. В уральских горах создали мощнейший и относительно самостоятельный центр управления войсками на случай нападения. В Сибири — построили центр стратегической обороны. Эти два объекта, неуязвимые настолько насколько это было возможно, и должны были принять на себя управление войсками в "час Ч" и координацию действий ядерных сил. В граде же стольном сделали более дешевые и менее защищенные объекты, подобрав подходящую площадке за пределами города. Вопрос о переносе столицы иногда муссировался в прессе — но по серьезному к нему никто не возвращался с тех самых времен.

Когда по системе прошел сигнал «Набат» — сигнал о нападении с использованием ядерного оружия — соответствующие службы отреагировали практически мгновенно. Этот механизм, хоть и не использовался до настоящего времени всерьез — но заботливо смазывался и содержался в надлежащем состоянии. И когда случилась беда — он сработал.

Первым вывезли его Величество — он находился в Царском селе, и искать его по городу не пришлось. Особая группа уже через пять минут после поступления сигнала «Набат» полувывела, полувытащила уже готовящегося ко сну государя из Александровского дворца и запихнула в раскручивающий лопасти тяжелый «Сикорский-89». Вместе с государем летел и сопровождавший его всюду капитан первого ранга, чьей единственной задачей было оберегать и всюду носить за государем тяжелый черный чемоданчик.

Еще через полчаса в постели, и надо приметить не в домашней, нашли военного министра. Найти его было проще — везде и всюду с ним был адъютант и специальный, похожий на пейджер маяк. Услышав, что произошло министр побледнел — но из колеи это его не выбило. Поцеловав на прощание даму с которой он был, министр выбежал вместе со своими офицерами к ожидавшим его внизу автомобилям. Уже через час с неприметной базы под Санкт Петербургом взлетел громадный четырехдвигательный "Илья Муромец" — тяжелый бомбардировщик, переделанный под "самолет судного дня" — самолет управления и связи на случай чрезвычайной ситуации. В воздухе к нему пристроился эскорт из восьми истребителей-перехватчиков, самолет полетел вглубь территории России. Почти в это же время точно такой же, резервный самолет поднялся с базы ВВС под Екатеринбургом.

Пока шли приготовления к судному дню, офицеры дежурной смены из Генерального штаба лихорадочно пытались наладить связь с частями и соединениями, находящимися в зоне удара. Связи не было никакой — ни военной, ни гражданской. В это же время диспетчер Единой энергосистемы сообщил о серьезной аварии и об отключении от энергоснабжения всего региона. Косвенно это подтверждало, что там произошел ядерный взрыв.

Несмотря на то, что никаких принципиальных решений не было принято, шла интенсивная подготовка к операции «Возмездие». Именно так, без каких-либо иносказаний называлось нанесение ответного ядерного удара по стране — агрессору. Из подземных укрытий выходили мобильные стратегические ракетные комплексы «Тополь», матеря про себя всех и вся, занимали места экипажи. Один за другим комплексы уходили в лес, рассредоточивались, чтобы избежать уничтожения первым ударом противника и суметь нанести ответный. Если «Тополю» на колесном шасси приходилось передвигаться по проложенным в чаще дорогам из бетонных плит, хорошо известным противнику — то «Тополя» на гусеничном шасси двухзвенных боевых транспортеров уходили в самую чащу, они могли блуждать по тайге, по пустыне, по бескрайней степи совершенно без дорог в ожидании команды на запуск. Сигнал тревоги прозвучал и в нескольких грузовых составах, влекомых тремя тяжелыми тепловозами каждый и внешне ничем не отличавшихся от обычных составов. Обычно в них было пятнадцать — двадцать вагонов — то есть три четыре стандартные рефрижераторные сцепки. Только посвященные знали, что в одном из вагонов каждой такой сцепки чутко дремлет готовая к пуску ракета СС-24 «Скальпель». Эти поезда также могли не опасаться внезапного уничтожения первым ударом — попробуй-ка, идентифицируй, выдели их среди тысяч других, внешне таких же поездов, курсирующих по стальным магистралям бескрайней России. Сигнал тревоги прозвучал и на авиабазах, где экипажи тяжелых стратегических бомбардировщиков спешно проходили предполетное обследование, получали инструктаж, а приземистые тяжелые тягачи уже выкатывали из ангаров на рулежки стремительных серебристых птиц с десятком ядерных жал внутри. В непроглядной тьме, в глубине океана, получившие сигнал готовности подлодки легли на боевой курс, стремясь оторваться от лодок-охотников противника. В сибирской тайге расчеты в последний раз проверяли готовность к старту тяжелых ракет СС-18 «Сатана», каждая из которых несла десять боеголовок индивидуального наведения. Командиры, получившие ближе к ночи приказ выводить свои части на рубежи развертывания торопливо ставили боевые задачи подчиненным — выдвинуться на обозначенные рубежи, рассредоточиться на местности, укрыть личный состав и технику, быть готовым к отражению воздушного нападения. Подсвечивая себе инфракрасными фарами, колонны бронетехники покидали пункты постоянной дислокации, провожаемые недоуменными и тревожными взглядами жителей военных городков. Всем было объявлено, что предстоят крупные учения — но люди как-то чувствовали, что это не учения, что надвигается — война…

Тем временем, три вертолета «Сикорский-89» приземлились на одном из неприметных объектов, расположенных в Тверской области. Именно там был расположен ближайший к столице защищенный бункер, откуда можно было командовать войсками. Вход в лифт, ведущий вниз, глубоко под землю располагался в подвале трехэтажного, на удивление капитально выстроенного офисного здания, а вообще над бункером — был работающий цементный заводик.

Планом «Возмездие» — верней, одним из вариантов плана «Возмездие» предусматривался сбор так называемого "Комитета 1". "Комитет 0" — так назывался комитет по планированию «Возмездия» по главе с Государем. А "Комитетом 1" был комитет из ученых, работавших по военной и гражданской тематике в области ядерной энергетики и оружия массового поражения, который тоже мог пригодиться при планировании ответного удара. Сейчас, ознакомившись с обстановкой, поняв, что происходит нечто странное — одиночный высотный ядерный взрыв, почему-то упорно ни один датчик не фиксирует нарастание уровня радиации, отсутствие признаков подготовки массированного ядерного нападения со стороны вероятного противника — Государь приказал параллельно с подготовкой «Возмездия» собрать "Комитет 1" для прояснения ситуации. Сложившаяся обстановка, хотя и относилась к категории ЧП высшего уровня, но на ядерное нападение на страну никак не походила.

Через полтора часа на той же базе приземлился небольшой, пятиместный полицейский вертолет, так называемый «Воробей». Пилот остался на месте, а двое офицеров в камуфляжной форме сноровисто извлекли из его чрева невысокого, полненького седого человека в дурацких, с синими стеклами очках и вежливо но непреклонно повели к входу в здание, то самое где в подвале был ведущий вниз лифт. Человечек этот хоть и бурчал, но бурчал для вида — он состоял в "Комитете 1" больше десяти лет, получал за это солидную прибавку к своему профессорскому жалованию и, кроме того, его душу грел тот факт, что его включили в состав сверхсекретного правительственного консультативного органа, признав тем самым одним из лучших ученых страны по профильной тематике. Единственная проблема была в том, что сам факт участия в "Комитете 1" являлся государственной тайной, за его разглашение было предусмотрено суровое наказание — а так было бы приятно рассказать заносчивым коллегам. Но все равно, профессор Дольников с тех пор, как вступил в "Комитет 1" посматривал на своих университетских коллег свысока, мол вы тут копошитесь, а мои заслуги даже государство признало, пусть и тайно.

Сейчас профессор был испуган. Обычно "Комитет 1" тайно собирался раз в месяц для оценки обстановки и выработки рекомендаций для правительства и армии. Неприметная машина заезжала за профессором, доставляла его в неприметный особняк на окраине города, туда же куда и семь его коллег. Там они проводили несколько часов — знакомились с самыми последними данными, отвечали на вопросы военных, спорили и, наконец, вырабатывали рекомендации по поступившей информации, оформлявшиеся в виде секретного меморандума, рассылаемого по закрытому списку. Работа была, признаться не слишком тяжелая, и в любом случае доплачиваемые за нее деньги, более чем окупали все связанные с "Комитетом 1" неудобства.

Но сейчас все было по-другому. Был поздний вечер и профессор задержался на своем факультете после работы вместе с одной из отстающих студенток третьего курса, чтобы обсудить без посторонних глаз… некоторые связанные с физикой вопросы. Обсудить вопросы не дали — запертая изнутри дверь вдруг открылась, вошли двое армейских офицеров — не те которые обычно забирали его, а другие. Не говоря ни слова, просто представившись и назвав пароль, они бесцеремонно оторвали профессора от милой беседы и вывели во двор, где ждал не обычный неприметный седан, а громоздкий черный внедорожник.

— Что случилось? — решил, наконец, осведомиться профессор

— Ничего хорошего — лаконично ответил один из офицеров, представившихся как "капитан Беляков". А когда профессор полетал на идущем на бреющем вертолете, когда его высадили на какой-то площадке за городом и наконец, когда после нескольких массивных дверей его посадили в пошедший вниз лифт он и впрямь понял — ничего хорошего…

Внизу обстановка была хоть и приличная, но казенная — отделанные не деревом, а каким-то странным похожим на пластик материалом стены, безликая, тоже из прочного пластика мебель, выкрашенные в зеленый цвет массивные стальные двери с кремальерами. Профессор с провожатыми пошли по длинному, извилистому коридору, там по пути их дважды остановили, проверили документы и обыскали — один раз сканером, другой раз руками. На втором посту офицеры оставили вое оружие — сложили в предложенные им номерные шкафчики и заперли на ключ. Третий и последний раз их обыскали в большом, просторном, наполненном людьми в форме кабинете. Наконец, после третьего обыска профессору указали на дверь, где его ждали. Нерешительно оглянувшись, профессор открыл дверь, ступил в помещение и… замер. Во главе длинного, сделанного из полированного дуба стола сидел сам государь. Еще несколько человек сидели по обе стороны стола, если бы профессор пригляделся — то узнал бы их. Но сейчас все его внимание было сосредоточено на крепком, коренастом человеке в форме казачьей конвойной стражи без погон и знаков различия, сидевшем во главе стола.

— Проходите, Владимир Витольдович! — государь указал остолбеневшему профессору на свободное место за столом, недалеко от себя — мы нуждаемся в вашем совете.

Он что, знает меня по имени?!

— Ваше…

— Присаживайтесь, Владимир Витольдович — спокойно и дружелюбно повторил государь — сейчас не время для придворных расшаркиваний. Совсем не время.

— Профессор огляделся — никого больше из Комитета не было — ни Баранкевича, ни Штольца, ни Казакова, никого…

— А где остальные.

— Остальных сейчас найдут и привезут. Времени нет, придется пока разбираться в ситуации вам в одиночку. Справитесь?

— М… постараюсь.

— Надо сделать. — твердо сказал государь — время не стараться, время делать. Генрих Григорьевич, доложите.

Генрих Григорьевич Вольке, совсем обрусевший поволжский немец, генерал-лейтенант, начальник штаба РВСН и одновременно — мастер спорта международного класса по шахматам не вставая начал докладывать.

— Итак, сегодня, система стратегической обороны зафиксировала произошедший над городом Бейрут атмосферный ядерный взрыв. Время взрыва — восемнадцать часов сорок три минуты по петербургскому времени, координаты эпицентра взрыва: тридцать три — пятьдесят три — четырнадцать северной широты — тридцать пять — тридцать — сорок семь восточной долготы по сетке координат. Тип взрыва — атмосферный, высотный. Высота взрыва — около тридцати двух километров над уровнем моря. Мощность взрыва — около пятидесяти килотонн. В то же время, ни один из датчиков не зафиксировал в момент взрыва, и не фиксирует сейчас всплеска радиоактивности, который непременно должен быть в зоне поражения. Должен быть — но его там нет. Можно было бы предположить, что спутники, висящие на геостационаре в этом районе, вышли из строя — но почему тогда вышли из строя именно эти датчики, а все остальные, равно как и сами спутники исправно передают информацию? В любом случае, через два часа мы запускаем в этот район "Воздушным стартом" [Воздушный старт — система старта несущей спутник ракеты с борта стратегического бомбардировщика, идущего на сверхзвуке на огромной высоте. ] новый спутник, он покажет что там и как…

— Можно посмотреть спутниковые снимки и данные с датчиков систем слежения? — попросил профессор

Вольке взялся за папку, собрался ее толкнуть по столу в сторону профессора, но в последний момент скосил глаза на государя. Государь утвердительно кивнул и через минуту профессор уже увлеченно рылся в снимках, рассматривая некоторые из них в лупу.

— М… похоже понял… — пробормотал он минут через пять. Как я и опасался… В этом районе что-то происходит помимо этого?

— Массовый старт крылатых ракет с подводного носителя. В эту же сторону движется усиленная авианосная эскадра британского флота. Нет ни связи, ни электричества — вообще ничего. Мы подняли самолеты-разведчики, менее чем через полчаса у нас будет картинка.

Ответил профессору еще один человек в военной форме, сидевший прямо напротив него. Старший офицер Генерального штаба, Игорь Борисович Павлюк, генерал-полковник. Представляет ВВС страны.

— То, что и следовало ожидать, господа! — почему-то ликующе проговорил профессор — я об этом предупреждал еще несколько лет назад, но меня никто и слушать не захотел. Это самая настоящая вспышка, господа!

Сидевшие за столом генералы переглянулись. Потом заговорил государь.

— Владимир Витольдович. Представьте, что перед вами сидят несколько пятикурсников — оболтусов, у которых академическая задолженность еще с первого курса висит. Исходя из этого и объясняйте нам ситуацию — как оболтусам, не выучившим урок…

— Хорошо. — профессор снял очки и положил на стол — прежде всего, господа, я думаю всем здесь известно, что одним из основных поражающих факторов ядерного взрыва является электромагнитное излучение. При взрыве оно представляет собой неоднородное электро-магнитное излучение в виде мощного короткого импульса, с длиной волны от 1 до 1000 м, которое сопровождает сам взрыв и поражает электрические, электронные системы и аппаратуру на значительных расстояниях. Источник ЭМИ — это процесс взаимодействия? — квантов с атомами среды. Поражающим параметром ЭМИ является мгновенное нарастание (и спад) напряженности электрического и магнитного полей под действием мгновенного? — импульса (несколько миллисекунд). При этом, такой вот удар повреждает даже выключенную аппаратуру — военную, гражданскую, любую. За исключением надежно экранированной. Здесь, судя по всему, мы имеем дело с высотным ядерным взрывом, единственной целью которого является вывести из строя всю технику противника — то есть нас — на значительном удалении от места взрыва. Скорее даже взорвалось не ядерное взрывное устройство, а специальный электромагнитный заряд так называемая «Flash», "вспышка" по-нашему, имеющий в своем составе в качестве инициирующего заряда ядерное взрывное устройство килотонного класса мощности.

— Как вы тогда объясните, господин профессор, полное отсутствие радиационного заражения местности? — задал вопрос Вольке. По его внешнему виду было заметно, что он не принимал слова профессора всерьез.

— Я уже давно предупреждал — с некоей напыщенностью ответил профессор — что в САСШ ведутся серьезные работы по созданию «чистых» ядерных зарядов, выбрасывающих при взрыве только короткоживущие изотопы с периодом полураспада не более нескольких десятков секунд. САСШ всерьез рассматривает ядерное оружие как наступательное, как инструмент установления и поддержания мирового господства. Для нас же ядерное оружие — это всего лишь средство сдерживания и поэтому наши работы по созданию «чистых» ядерных зарядов находятся в зачаточном состоянии. Судя по всему, было применено именно такое взрывное устройство — при взрыве на высоте больше тридцати километров, все выброшенные при подрыве изотопы распались, не успев долететь до земли.

— Датчики радиоактивности были установлены на спутнике слежения, профессор…

— Тогда… — профессор не стесняясь почесал растрепанную шевелюру — тогда может быть еще один вариант. Ядерный взрыв без радиации. Я думал, что они ее еще не сделали…

— Что не сделали, профессор? — спросил государь.

— Два года назад я был в Бостоне, на научно-практической конференции по новым источникам энергии. Состав был там… более-менее в общем, но в этом городе живет доктор Гринберг. Мне удалось с ним пообщаться… насчет процессов, происходящих при образовании новых звезд. [процессы, происходящие при образовании новых звезд — в ядерной физике большую часть материалов, научны трудов публиковать было нельзя по соображениям цензуры. Но поскольку цензоры не были докторами наук, ученые, занимающиеся этой проблематикой, быстро нашли обходной путь. Просто процессы, происходящие при ядерном взрыве схожи с процессами, происходящими при горении звезд. Вот и публиковали в открытой печати научные статьи — о процессах, происходящих в ядре звезд. ] И он намекнул мне, что они решили проблемы, которые не позволяли им создать совершенно новое оружие. Оружие на основе дейтерия и гелия -3 — тоже тема, которой нам не дали нормально заниматься. Вы думаете, американцы просто так, ради удовольствия летали на Луну? Луна — это великолепный склад гелия-3, химического элемента двадцать первого века, который может быть использовать как в сверхчистой энергетике, так и в создании нового оружия, не дающего при взрыве никакой радиации, но по мощности не уступающего ядерному.

— Опять термояд в стакане… [эпопея с холодным термоядерным синтезом длится не одно десятилетие. Кто-то называет это шарлатанством чистой воды, кто-то считает, что за этой технологией будущее и можно создать термоядерный реактор, умещающийся в обычном стакане. ] — насмешливо проговорил кто-то и тут же замолк — государь предупреждающе поднял руку

— Не говорите о том, о чем не имеете не малейшего представления, сударь! Чтобы об это рассуждать, для начала вам не мешало бы закончить хоть один ВУЗ помимо военного! — вызверился на шутника профессор

— Продолжайте, Владимир Витольдович — попросил государь

— А больше и продолжать нечего. Судя по всему — здесь мы имели дело с первым работоспособным образцом нового оружия. Боеголовка малой мощности была взорвана для создания сильнейшей электромагнитной вспышки. Никакой радиации, никакого заражения — войска могут идти по территории противника сразу после нанесения удара и без каких-либо средств защиты от оружия массового поражения.

— Значит ли это, профессор, что мы можем начать заброску десанта в район, не опасаясь поражающих факторов ядерного взрыва? — спросил профессора еще один офицер, самый крупный из всех присутствующих и единственный, у кого на форме не было знаков различия

— Ну я бы подождал моих коллег… И заодно подождал пока вернутся самолеты-разведчики с информацией. Но я лично считаю — да, можете…

 

Туркестанский военный округ. Место дислокации шестьдесят шестой ДШД. Ночь на 01 июля 1992 года

Сигнал тревоги «Набат» прозвучал и в штабе шестьдесят шестой, воздушно-штурмовой дивизии, расположенной в Туркестанском военном округе. И почти сразу же на связь вышел дежурный офицер Главного оперативного управления Генерального штаба. Приказ — получить боеприпасы, выйти к аэродромам взлета, быть готовым к выполнению боевой задачи в любое время. Шестьдесят шестая десантно-штурмовая оказалась одной из ближайших к зоне предполагаемого десантирования и наиболее подготовленных частей оперативного реагирования — поэтому она должны была идти в первой волне десанта…

Воздушно-десантные части Империи были коренным образом реорганизованы в семидесятые годы. Две трети дивизий были преобразованы из воздушно-десантных в десантно-штурмовые, став «наконечником» копья Российской армии, наиболее подготовленными в ее составе частями, за исключением частей, относящихся к Командованию специальных операций.

Десантно-штурмовая дивизия состояла из трех полков: разведывательного и двух штурмовых. Каждый из этих полков при этом мог действовать отдельно, но наибольший эффект достигался именно при совместном использовании этих трех полков.

Разведывательный полк имел своей основной задачей разведку и захват плацдармов в тылу врага и удержание их до подхода основных сил, а также разведку в оперативном тылу противника с целью идентификации наиболее важных целей — складов, аэродромов, скоплений бронетехники и личного состава — и наведения на них высокоточных средств поражения. Этому полку на постоянной основе были приданы стартовые комплексы БПЛА, также в каждом отделении был собственный маленький БПЛА, запускающийся с руки и ведущий разведку в интересах данного отделения. Брони в разведывательном полку не было, полк был легким — но в его составе была артиллерия — стапятидесятидвухмиллиметровые гаубицы и комплексы РСЗО «Прима» и «Смерч» — те, кто и должен будет поражать разведанные разведгруппами цели. Как показала практика — включение в состав разведполка на постоянной основе тяжелой высокоточной артиллерии себя оправдывало — разведчики и артиллеристы срабатывались вместе настолько что понимали друг друга с полуслова. Разведчики имели вертолеты — те самые «Ястребы», причем не приданные, а постоянные. Этому же полку на постоянной основе было придано звено (три машины) самолетов типа «Громовержец» — тяжелых штурмовиков с несколькими пушками на борту.

Штурмовые полки были вооружены уже броней — легкие САУ «Нона», БМД-4 со стомиллиметровыми пушками, десантные танки «Вена» способные бороться с любыми бронированными целями, скоростные машины с пулеметами, автоматическими гранатометами, комплексами ПТУРС. В шестьдесят шестой ДШД специализацией было ведение боя в горной местности, поэтому многие военнослужащие имели разряды по альпинизму. Дополнительно, один батальон в каждом полку усиленно постигал специфику городских боев.

Когда прозвучал сигнал «Набат» — получилось так, что и командир дивизии и командиры полков в это позднее время находились на рабочем месте — обсуждали результаты месяца, в котором прошли крупные, недельные учения всей дивизии. Обошлось, конечно же без недостатков, и если бы в другой части может и закрыли бы на них глаза — то в части постоянной готовности, да еще той где служит наследник Престола, которую в любой момент может посетить сам Государь малейшие недостатки должны безжалостным образом искореняться. Именно этим сейчас и занимались старшие офицеры — составляли план устранения выявленных недостатков.

Шестьдесят шестая десантно-штурмовая дивизия была одной из дивизий, находящихся на самом острие копья. В ее зону ответственности входил участок сухопутной границы с Афганистаном — считай, с Великобританией. Горный, неспокойный участок границы постоянно приносил разные сюрпризы. В основном сюрпризы были связаны с тем, что через пограничную реку Пяндж так и норовили переправиться курьеры с мешками героина или фальшивыми деньгами. Но были дела и посерьезнее — налеты вооруженных банд, убийства и похищения людей, угон скота. В Афганистане британцы держали "зону контролируемой нестабильности", поддерживая различные экстремистские силы и ослабляя центральную власть в Кабуле. А за Афганистаном были британская северная Индия с ее лагерями подготовки исламских экстремистов. Пограничная служба, не имеющая своей тяжелой техники, не справлялась и поэтому бойцы шестьдесят шестой очень часто проводили совместные операции, получая реальный, ценнейший и незаменимый опыт боя в горах.

Вообще, этой дивизии повезло. Как только в списках личного состава появился человек по фамилии Романов — все стало намного проще. Тыловое управление боялось даже обсуждать заявки на снабжение шестьдесят шестой. Поэтому вооружена она была всем самым лучшим, что только можно было себе представить. Техника — как на подбор новая, только десять процентов — старше пяти лет. Снаряжение, обмундирование — самое лучшее, даже экспериментальные образцы, например камуфляж из специальных тканей, размывающих инфракрасную сигнатуру тела. Полигон новый — пожалуйста, хотите натаскивать один из батальонов на борьбу с терроризмом и освобождение заложников в тылу противника — да ради бога. Спрос, конечно, тоже был немалый — но дивизия оправдывала возлагающиеся на нее надежды, будучи на данный подготовленной не хуже, чем "летучие мыши" из командования специальных операций.

Прошедшая неделя учений — только позавчера части возвратились в пункт постоянной дислокации — выдалась тяжелой. Но одновременно, она показала, что может дивизия. Разведчикам удалось, оставшись незамеченными, обнаружить и навести огонь на девяносто с лишним процентов условных целей. Нормативы по развертыванию в горной местности перекрыли с запасом. Отлично отработали все. Ну, или почти все…

Сейчас, когда сначала пришел сигнал «Набат», а потом командир дивизии, генерал-лейтенант Проскуров получил новые, во многом отменяющие типовые по плану «Набат» указания от дежурного офицера генштаба, офицеры собрались вновь. Время уже катилось к полуночи, все устали и мечтали попасть наконец домой — но все одновременно понимали, что теперь домой они не попадут еще долго. Очень долго…

— Итак, господа… — генерал-лейтенант Проскуров, невысокий, сухощавый, моложавый сделанный как будто из туго перевитых стальных тросов осмотрел подчиненных ему офицеров. Прежде всего, доведу последнюю обстановку. Потом — полученный приказ. А потом — будет думать, как его выполнять. Для начала — сегодня, примерно в девятнадцать ноль-ноль по Петербургу над Бейрутом произошел ядерный взрыв.

Генерал-лейтенант прервался, давая возможность своим офицерам, понять и осознать, что на самом деле произошло. Ведь произошло доселе невиданное…

Ведь опыта реального применения ядерного оружия против своего противника не было ни у одной страны. Да, разрабатывались новые виды боеголовок, совершенствовались средства доставки. Действовал негласный закон, согласно которому у одной из страны не может быть больше пяти тысяч ядерных зарядов любого класса — впрочем, и этого было достаточно, чтобы десятки раз уничтожить все живое на земле. Единственное реальное применение — ядерные испытания на полигонах. Тридцать лет назад договоренностью всех ведущих мировых держав были запрещены ядерные испытания в воздухе, в космосе и вообще на любом открытом месте, остались только подземные и подводные, да и те старались лишний раз не проводить, не загрязнять окружающую среду.

И вот теперь — самый настоящий ядерный взрыв в миллионном городе. Многие видели это на учебных фильмах, много раз отрабатывали действия в зоне радиоактивного заражения — но никто не представлял, не мог себе представить это в действительности. Никто не мог представить, что нашелся человек, который приказал сбросить атомную бомбу на миллионный город.

— Значит, Бейрута больше нет? — прервал тишину вопрос полковника Манукяна, командира первого, разведывательного полка.

— Бейрут есть. Взрыв высотный, произошел на очень большой высоте. Генеральный штаб дал вводную, что из-за большой высоты взрыва местность даже не заражена. Сложность в другом. На Восточные территории совершено нападение, ведется огонь крылатыми ракетами, кроме того, там вспыхнул мятеж. Связи нет, энергоснабжения тоже нет. В общем, там — дикая территория, как пятьдесят лет назад. Придется вести бои, в том числе уличные, высаживаться — скорее всего, тоже придется с боем.

— Разведданные есть?

— Пока нет. С базы под Константинополем поднялись самолеты — разведчики, данные будут — но пока их нет. И теперь боевая задача — выдвигаться к аэродромам взлета. По команде — взлетаем, десантируемся на Бейрутский аэропорт, захватываем его и готовим его к приему уже посадочного десанта. Дальше — организовываем зачистку территории, докладываем обстановку в штаб и действуем согласно указаниям. Информации у них немного, но судя по всему там — ад кромешный. Теперь слушаю вас — как дела с техникой и личным составом?

— Личный состав после этих учений как выжатый лимон — мрачно проговорил полковник Курчевский, командир штурмового полка — все вымотались, без шуток. Но с другой стороны — выполнение боевых задач отработали только что, взаимодействие, все — прогнали, причем не на тренажерах, не в теории, а в поле. Это большой плюс.

— Техника?

— Тридцать процентов на плановом или внеплановом ремонте. Учения, сами понимаете. Но все остальное — в лучшем виде готово, опять-таки на учениях проверено.

— Что разрешено использовать? — поинтересовался Манукян

— Ограничений не установлено. По жилым кварталам из гаубиц, конечно нельзя, наша все-таки земля — но действовать можно им нужно жестко. Предельно жестко. И по плану — стандартному. Батальоны первого полка под прикрытием «Громовержца» десантируются и захватывают аэропорт, потом по мере того, как он будет готов, приземляются машины с тяжелой техникой. Дальше — по обстановке. Главная задача — войти в город, обеспечить спокойствие и порядок. Любой ценой.

— а… — Манукян не стал задавать вопрос, но все поняли, о чем речь…

С одной стороны, старший лейтенант Николай Александрович Романов — обычный офицер, кстати, один из лучших в полку. С другой стороны — это цесаревич, наследник престола и если с ним что-то случится… С третьей — сам цесаревич в первый же день пребывания в полку предупредил, что он такой же офицер, как и все инее дай Бог будет как-то иначе. С четвертой — там, куда им приказано выдвигаться, идет настоящий бой, причем без правил. Еще непонятно — вернется ли кто-нибудь из них домой. Тот, кто отдал приказ на применение ядерного оружия, уже не остановится ни перед чем. Вот и решай — эту гребаную головоломку. И так плохо и так — не лучше…

— Он, прежде всего офицер — наконец произнес генерал с металлом в голосе — и сам об этом дал нам понять. Недвусмысленно! Не думаю, что он бросит полк в такую минуту. И скажу открыто — я буду рад служить государству и престолу, на котором будет этот молодой человек. Но Вазген Манучарович… я на вас надеюсь. И сами никуда не суйтесь, очертя голову и людей своих берегите. Всех людей. Всё! По коням!

 

Искендерун. Ночь на 01 июля 1992 года

Выход с носителя прошел штатно, благо эта процедура была отработана на сотнях учебных выходов из находящегося в подводном положении носителя около своей военно-морской базы. Вообще, сам по себе выход боевых пловцов с подводной лодки был возможен только в надводном положении. Если кто-нибудь рассказывал как он протискивался с оружием и в водолазном снаряжении через торпедный аппарат лодки — не верьте. Если во время выхода боевых пловцов таким образом лодка будет в движении — значит, обтекающая лодку вода просто засосет горе — аквалангистов под винты. А если лодка остановится — значит, она будет тонуть, причем не просто тонуть, а еще и с дифферентом. Лодка не может висеть в толще воды в подводном положении — она может либо лежать на дне, либо стоять на месте в надводном положении, либор идти — в подводном. Поэтому все аквалангисты до появления специально оборудованных для поддержки сил специальных операций лодок покидали лодку, когда та на короткое время всплывала.

На «Джорджии» — же проблема выхода боевых пловцов в подводном положении была решена. Если предстояло выйти нескольким подводникам — использовался групповой подводный носитель ASDS, своего рода миниатюрная подводная лодка, экипаж которой мог занимать свои места и в подводном положении. Но если предстояло массовое десантирование — тогда из одной из бывших ракетных шахт выдвигалось специальное приспособление, своего рода раздвижной тоннель, защищающий боевого пловца от потоков воды, обтекающих подводную лодку и дающий ему возможность выйти в воду в десяти метрах от лодки. На таком расстоянии под винты уж точно не засосет.

Выходили быстро, не соблюдая нормы безопасности. Аквалангисты в тоннеле чередовались с упакованным в водонепроницаемые мешки с поплавками положительной плавучести грузы. Отряду специального назначения, которому предстояло действовать несколько дней на берегу, без снабжения и в отрыве от основных сил противника, необходимо было много самого разного снаряжения. Поскольку выходили на глубине всего пятнадцать метров, остановки для декомпрессии не требовались, пловцы сразу всплывали на поверхность. Черные, похожие на человеческие, но с чем-то похожим на рыбьи хвосты вместо ступней, с уродливыми масками вместо лица, загубниками на месте рта и с небольшими черными баллонами за спиной. И, конечно, с оружием — диверсанты держали его всегда при себе, тем более что это было оружие со специальным, выдерживающим пребывание даже в кислоте покрытием. Стрелять сразу после выхода из воды оно не может, это не АК и в воде тоже не может, это не русский "Морской лев" — но все равно это было лучшее из того, что мог предложить флот САСШ. Наряду с новейшими автоматами MASADA под русский патрон, боевые пловцы были вооружены подводными пистолетами HK P11, пятизарядными, стреляющими под водой специальными стрелами.

Всплыв, боевые пловцы собирались в группы, собирали лежащие на спокойной черной воде прорезиненные тюки со снаряжением. Какие-то из них они сразу открывали — и прорезиненная, усиленная кевларом ткань с легким шипением расправлялась на воде, превращаясь в небольшие, на десять пассажиров со снаряжением каждая, лодки. Подвесных моторов не брали из-за их веса и требований предельной скрытности — грести намечалось короткими, черными, широкими веслами. Пассажиры занимали места в лодках — черная вода под черным, расцвеченным крупными золотистыми точками звезд небом, черные, резиновые низко сидящие в воде лодки, да еще сверху укрытые бесформенной маскировочной сетью. И люди в черных аквалангистских костюмах в этих лодках, люди без лиц, люди которых здесь никогда не было и не могло быть…

Их цель находилась от них всего в десяти морских милях, отделенная темной гладью воды, витками ключей проволоки, широкой контрольно-следовой полосой с датчиками движения, вышками с прожекторами и пулеметчиками на них. Но ничего это защитить намеченную для удара цель уже не могло.

Когда до берега оставалось чуть меньше полумили, находившийся в головной лодке первый лейтенант Лири отсигналил специальным фонариком с узконаправленным лучом в сторону берега. Три точки, три тире, точка. Через секунду с берега ответили условным ответным сигналом — два тире точка тире точка. Затем фонарик засигналил в непрерывном режиме, обозначая цель для высадки группы спецназа на берегу. Точка-точка-точка-точка… Все нормально.

— Курс на вспышки! По-английски больше ни слова!

В спецотряде по-русски свободно разговаривал каждый третий, остальные знали в объеме офицерского разговорника и могли изъясниться на простейшие темы.

Высадка на берег — это всегда опасно. При высадке группа уязвима как никогда, если местный агент сдал место высадки — то вон в тех прибрежных кустах, например, могут скрываться пулеметчики. И тогда — конец — на прибрежном песке, в волнах прибоя не скрыться от пуль, там нет укрытий, нет свободы маневра. Все и полягут.

— Сэр, в зоне высадки чисто. Кроме агента никого не наблюдаю! — доложил один из «тюленей» на головной лодке, обшаривавший местность с помощью тепловизора. Уже легче — тепловизор добивал на пятьсот метров, позволял проверить на предмет наличия засады, по крайней мере, прибрежные кусты и пляжные постройки. От Лири немного отлегло от души.

— Соблюдать осторожность! На берегу — развертывание по схеме «Редскинз-три».

— Вас понял!

Головная лодка мягко толкнулась своим тупым резиновым носом в прибрежный песок, зашаталась на волне. Первым с «Зодиака» выскочил пулеметчик, пробежал метров десять и залег почти в полосе прибоя, направив свое грозное оружие на левый фланг. Через минуту точно также дуло пулемета уставилось на пустые пляжные домики по правому флангу.

— Чисто!

— Чисто!

Третьим на прибрежный песок соскочил сам первый лейтенант Лири. Остальные тюлени остались в головной лодке, остальные лодки и вовсе — держались на расстоянии ста метров от берега. В случае чего — акваланги есть у каждого, надеть и перевалиться через борт, ныряя в спасительную тьму можно за несколько секунд. И тогда — ищи свищи…

Первый лейтенант молча шел по направлению к агенту, в одной руке у него был пистолет, в другой — фонарик. Автомат висел на ремне на груди, схватить — секунда. Как и договаривались, агент на пляже был один.

— Наш путь труден и долог — начал лейтенант

— Но ведет он нас к граду на холме — закончил агент. Пароль — отзыв, как и полагается

— Все нормально? Грузовики на месте?

— На месте. Давайте быстрее.

Лейтенант развернулся и отсигналил фонариком еще раз: точка-точка-точка-тире. Приказ начать развертывание.

Ядерный центр в Искендеруне был одним из первых на Ближнем Востоке, первый камень в основание закладывал лично государь Александр Четвертый без малого сорок лет назад. Если изначально станция представляла собой всего один пятисотмегаваттный реактор, и Искендерун был всего лишь небольшим рыбацко-контрабандистским городком то сейчас здесь, на узкой полоске между горным хребтом и гладью Средиземного моря красовалось шесть атомных энергоблоков мощностью полторы тысячи мегаватт каждый. Один из этих блоков работал исключительно на нужды громадной опреснительной станции, что забирала соленую воду Средиземного моря и выдавала целую реку пресной воды. Остальные блоки питали весь регион, в немалой степени от них зависели энергоснабжение самого Константинополя и даже казачьего юга России. АЭС в Искендеруне и сам полностью перестроенный Искендерун — теперь город атомщиков и опреснителей воды служили одной из визитных карточек новых Восточных территорий России, стремительно выбирающихся из средневекового мракобесного захолустья в сверкающий сталью и стеклом двадцать первый век.

Несмотря на прогресс, правительство никогда не забывало, что этот объект стоит на территории неспокойной. Поэтому и охранялся он на славу. Два высоких забора из колючей проволоки (второй — под током), контрольно-следовая полоса, вышки охраны с пулеметами на них. Отдельный армейский батальон охраны, на вооружении которого были даже бронетранспортеры. Серьезная пропускная система — этот объект считался неприступным, по крайне мере для террористического нападения. Задачей охраны, в случае даже массированной атаки было продержаться час, максимум два до подхода подкреплений. Но те, кто проектировал систему безопасности этого объекта, рассчитывали на борьбу с террористами, с мятежниками, с кем угодно — но не с враждебной армией. Казармы, где располагалась охрана, и ангары с техникой располагались в стороне от зданий собственно самой станции и были уязвимы для высокоточных средств поражения.

Дорога к станции шла по узкой, не больше семи километров шириной долине, с одной стороны тяжко дышало море, с другой — высились горные хребты. До станции было около трех километров.

— Стоп!

Водитель остановил машину

— Что случилось? — агент повернулся к сидевшему у самой двери (быстрее выпрыгнуть, если что) спецназовцу. Дальнейшего плана операции он не знал, он просто знал, что они проникнут на станцию, а потом он должен будет предъявлять требования русистам, пока спецгруппа удерживает станцию.

Первый лейтенант Тимоти Лири взглянул на часы. Две минуты до расчетного времени. Ракеты должно быть вот — вот стартуют и больше всего первый лейтенант боялся того, что одна из них наведется на грузовики. Этого не должно было быть — но на войне случается всякое. Было бы глупо и обидно погибнуть от своей же ракеты…

— Вот они!

Крылатая тактическая ракета "Си Томагавк" летит на высоте десять метров над землей, в полете увидеть ее вряд ли возможно. На этот раз к цели летели сразу несколько ракет, прокладывая путь по командам системы наведения. Систему наведения в этот раз программировали вручную — вымеряли до десятых и сотых координаты целей в системе GPS, вводили полученные со спутников данные. Очень плохо было, что налет намечался ночью, нельзя было использовать телевизионную систему наведения — когда боеголовка опознает цель по спутниковой фотографии. Но дневной налет сулил проблемы сам по себе — ночью вся охрана за исключением дежурной смены однозначно будет в казарме, а днем мало ли кто куда разбредется. Даже один человек может такие проблемы создать, что…

Первая ракета, снаряженная боеголовкой объемного взрыва навелась точно на казарму. Те, кто спал в ней даже не успели ничего понять: боевой блок с грохотом пробил крышу и через несколько секунд лопнул адским огненным шаром, пламя с температурой больше двух тысяч градусов слизнуло всех, мгновенно превратив в жирный черный пепел. Объятое пламенем здание, разорванное объемным взрывом изнутри, словно в замедленной съемке стало оседать, рушиться.

Еще две ракеты забрались повыше и лопнули над своими целями на высоте сто метров, выбросив из своего чрева с десяток автономных самонаводящихся элементов весом несколько десятков килограммов каждый. Выбросив небольшие парашютики, эти самонаводящиеся элементы бесшумно, неотвратимо заскользили к земле — и через несколько секунд волна взрывов накрыла ангары с техникой. Можно было, конечно использовать эту технику, все равно к этому времени никого из экипажей не должно было быть в живых, но, поразмыслив, планировщики операции решили не рисковать. Русские были известны своей непредсказуемостью, это не немцы. А если кто-нибудь решит заснуть в ангаре с техникой, а не в казарме. А потом, когда казармы будут уничтожены, выкатит на улицу БМП, да и вдарит прямой наводкой по прорывающимся на территорию грузовикам? Лучше не рисковать и уничтожить технику, все равно русские должны сдаться, а не штурмовать станцию.

Оставшиеся четыре тактические ракеты повели себя странно. Каждая из них взяла свой курс — и вел он к периметру станции, к сторожевым вышкам, к датчикам, к ощетинившемуся стальными колючками забору. Каждая ракета пролетела на высоте примерно пятьдесят метров над своей стороной периметра, выбрасывая один за другим небольшие стальные цилиндрики, каждый из которых весил полтора килограмма. У этих цилиндриков не было стабилизирующих падение парашютиков, по сути это были увеличенные в размерах гранаты. Падая, они мгновенно взрывались, уничтожая все на своем пути. В несколько секунд неприступный периметр объекта исчез в огненной строчке разрывов.

Не прошло и минуты — а охрана станции была уничтожена. Полностью.

Первый лейтенант Лири щелкнул по закрепленному на горле микрофону, привлекая внимание остальных.

— Всем вперед! Огонь на поражение без команды!

— Аллаху Акбар! — восторженно сказал агент, он же шейх, он же руководитель боевой организации аль-Каиды в регионе Мохаммед Атта. В этой жизни он сделал еще не все, что должен был — именно поэтому британцы его предупредили, дав возможность уйти от налета русских морских десантников. Уходя, он оставил на смерть всю свою охрану, безмерно преданных ему людей — но это было неважно. Тот, кто отдаст жизни на пути джихада, сражаясь за торжество религии ислам, все равно становится шахидом и попадает в рай, не правда ли? А ему еще предстояло стать голосом, голосом миллионов угнетенных, находящихся в рассеянии мусульман. Голосом, требующим то, что они заслужили по праву — жить в своей и только своей стране, управляемой по законам шариата. И пусть только русские попробуют не дать им это!

 

Восточные территории. Воздушное пространство. Ночь на 01 июля 1992 года

— Я «Барс-главный»! Внимание всем! Входим в опасную зону! Перестроиться в боевой порядок, снизиться до эшелона два, включить системы подавления! "Гром один" и "Гром два" — по выявленным целям огонь без команды!

— "Гром один" принял!

— "Гром два" принял!

Одним из преимуществ постоянно закрепленной, а не придаваемой по необходимости техники является то, что она всегда при тебе, ты знаешь ее состояние и в любой момент, минуя бюрократические согласования, подразделение может вылететь в зону боевых действий. Так получилось и сейчас — от момента принятия решения, до момента взлета первого, разведывательного полка шестьдесят шестой ДШД времени прошло меньше часа.

Через час прошли над Константинополем — верней, не над самим городом, а севернее его. Город сверкал огнями, город не спал — но уже было видно, что система ПВО приведена в повышенную боевую готовность. Ответчик «свой-чужой» едва не взбесился, отрабатывая запросы от прикрывающих регион систем ПВО.

А вот дальше, за Константинополем, света уже не было — если не считать неверные отблески пожаров на земле. Они шли словно над вражеской территорией, или как будто на ночных учениях, в Сибири. Электромагнитный импульс ядерного взрыва вывел из строя всю энергосистему региона — что не сгорело мгновенно от чудовищного скачка напряжения — вышло из строя от дисбаланса нагрузок в системе. Так называемое "веерное отключение".

Шли клином — неровным, расходящимся в стороны треугольником, образуя сплошное поле помех. По краям шли боевые, пятьдесят девятые «Ястребы», внутри клина расположились массивные, транспортно-боевые «Ястреб-89». Чуть выше, словно овчарки вокруг овечьего стада описывали большие круги два тяжелых штурмовых самолета «Громовержец» — большие, с четырьмя турбовинтовыми моторами, вооруженные ракетами и скорострельными пушками.

После Константинополя заправились — и пошли на снижение. До цели оставалось еще немного — сначала захват, с ходу аэропорта, потом сразу — начало активных действий в городе. Единственная проблема — с собой не взяли самоходные гаубицы, но зачем они нужны, в городе то? Самым мощным вооружением разведполка из числа того, что несли на подвесках под брюхом транспортные вертолеты, были автоматические минометы «Василёк».

Полковник Манукян, позывной «Барс-главный» находился в головном вертолете. Как это и было принято в специальном десанте, внешне он ничем не отличался от подчиненных — каска, бронежилет, форма, разгрузка, автомат с подствольником, монокуляр ночного видения, закрепленный в кронштейне на каске. В бою, снайпер убитого командира за троих убитых солдат считает — глупо умереть из-за того, что решил выделиться и показать свое командирство.

Сейчас полковник, надев гарнитуру рации — ее держал сидящий рядом радист, внимательно прослушивал эфир, пытаясь понять, что происходит и не пропустить сообщений, предназначенных ему.

— "Оса-один" «Барсу-главному», прием!

— На связи!

Все истребительные эскадры старались брать себе позывные в честь хищных птиц или опасных насекомых

— "Барс-главный" я «Оса-один». Взлетели с "Николая Первого" четыре минуты назад. Приказано прикрыть вас с воздуха, прием!

— Вы же на ремонте, прием!

— Если нет хода — летать то все равно можно, прием!

— Спасибо, «Оса-один», что по обстановке?

— Судя по данным разведки, там идет бой, «Барс-главный».

— Тебя понял, прием!

— Тишина в эфире! «Рубин» вызывает «Барса-главного», прием!

Что-то произошло…

— "Барс-главный" на приеме

— "Барс-главный", по непроверенным данным произошло нападение на объект в Искендеруне! Приказываю направить один батальон в район Искендеруна, проверить информацию, при неподтверждении — выйти на связь и доложить! Как поняли, прием!

Атомная станция!!!

— Вас понял, «Рубин»! Внимание, я «Барс-главный»! "Барсу-первому" изменить курс, следовать по направлении к объекту особой важности в Искендеруне, квадрат двадцать-двадцать семь по карте шестнадцать! Разведать обстановку, доложить! Соблюдать осторожность, возможно, там идет бой. Как поняли, прием!

— "Барс-главный", вас понял, меняю курс!

— Удачи. Конец связи!

О том, кто находится в первом, наиболее подготовленном, натасканным на действия в городе и борьбу с терроризмом батальоне полковник Манукян вспомнил через три минуты, когда менять решение было уже поздно. Да и — положа руку на сердце — кто справится с задачей лучше, чем первый батальон…

 

Бейрут, воздушное пространство. «Громовержец-два». Ночь на 01 июля 1992 года

В большом, вооруженном до зубов самолете было темно, шумно, едва заметно пахло машинным маслом. Четыре мощных турбовентиляторных двигателя с восемью саблевидными лопастями винтов каждый несли сквозь ночь многотонную тушу тяжелого штурмовика со скоростью около шестисот километров в час на высоте примерно сто метров над землей. Система автопилотирования с автоматическим огибанием рельефа местности, почти полностью приняв на себя функции пилотирования, то бросала самолет вверх, то резко кидала вниз. И экипаж и операторы наведения, и группа управления огнем сидели пристегнутые к своим креслам — во время такого полета можно было с равной степенью вероятности грохнуться со всего размаха об пол или приложиться головой об потолок.

Самолеты «Громовержец» появились на вооружении русской армии еще в конце тридцатых. Во время замирения Ближнего Востока возникла потребность в достаточно тяжелом самолете, способном долго находиться в воздухе и поддерживать наземные силы пулеметным огнем. Ни авиации ни системы ПВО у повстанцев не было, поэтому на воздушный бой эти самолеты не рассчитывались.

Решение нашли быстро — несколько офицеров — энтузиастов, взяли транспортный самолет и установили на нем в иллюминаторах с одного из бортов три пулемета «Максим». Самолет заходил на вирах и стрелки, пристегнутые к креслам в салоне, начинали поливать все огнем. Лупили, по сути наобум, систем прицеливания тогда никаких не было — но психологический эффект от града пуль с неба был велик. Часто повстанцы и бандиты, едва завидев в небе неторопливо заходящий на вираж транспортник, бросали позиции и бежали, куда глаза глядят…

Времени прошло с тех пор много и теперь, на вооружении шестьдесят шестой ДШД были «Громовержцы» новейшей, седьмой серии сделанные на основе тридцатипятитонного среднего турбовинтового транспортного самолета. И вооружены они были не в пример лучше, чем тот самолет с тремя «Максимами» и даже лучше конкурирующих с «Громовержцами» американских АС130 Spooky.

Прежде всего, в отличие от АС130, у которого все оружие было сосредоточено по борту, «Громовержец-7» мог вести огонь и вперед. Для этого, справа от кабины была смонтирована двуствольная, тридцатимиллиметровая охлаждаемая специальной жидкостью скорострельная вертолетная пушка. Такое же оружие монтировалось на пехотных машинах огневой поддержки, за счет сумасшедшей скорострельности оно могло распилить дом пополам.

Основное оружие самолета было сконцентрировано по левому борту. Для небольших и слабо защищенных целей у самолета были два скорострельных, четырехствольных пулемета калибра 12,7. Запас патронов был увеличен по сравнению с вертолетом на порядок, вес и размеры самолета это позволяли — поэтому только этими пулеметами можно было, как метлой вымести заданный квадрат, уничтожив там все живое. Для более серьезных целей была установлена такая же, как в носу двуствольная скорострельная вертолетная пушка калибра тридцать миллиметров. На американском варианте для этих целей был предназначен более мощный, сорокамиллиметровый «Бофорс» — но «Бофорс» стрелял одиночными, пусть и в высоком темпе, а русская пушка буквально изрыгала сталь, заливая противника морем огня.

И, наконец, на «Громовержце» было установлено самое мощное оружие из всех, какое только устанавливалось когда-либо на самолетах. Стодвадцатимиллиметровая гладкоствольная пушка, сильно переделанное орудие «НОНА». Таким снарядом можно было запросто уничтожить танк или укрепленный бункер, тем более что снаряд летел сверху. На американском самолете была установлена ста пятимиллиметровая гаубица, которую надо было перезаряжать после каждого выстрела вручную — русское же орудие перезаряжалось автоматически.

Помимо орудий, находящихся в брюхе машины, «Громовержец» нес смерть и на крыльях. На двух подкрыльевых узлах подвески были установлены пакеты с шестнадцатью сверхзвуковыми ракетами типа «Вихрь», позволявшими тяжелой машине бороться с танками. Проблемы были с крылом и с двигателями — все-таки пуск ПТУР давал сильные нагрузки на конструкцию — но их решили, усилив конструкцию крыла. Помимо этого еще на двух узлах подвески самолет нес управляемые кассетные бомбы.

Одной из самых больших опасностей для этого грузного, похожего на раскормленного гуся самолета были ПЗРК, которые вполне теперь могли быть и у партизан и у террористов. Как смогли, самолет от них защитили — поставил автоматическую систему отстрела ловушек — над целью она постоянно отстреливала ярко горящие шары ловушек, уводящих на себя ракеты. Двигатели и еще некоторые критически важные части самолета прикрыли титановыми кожухами.

Системы наведения этого самолета тоже сильно изменились по сравнению с первыми версиями, где прицеливание шло на глазок. «Громовержец-7» был снабжен автопилотом с возможностью полета в режиме автоматического отгибания местности, системой глобального позиционирования самолета, системой наведения на цели по подсветке лазерами с земли, терморадары и приборы ночного видения, системой автоматического опознания и сопровождения целей, детектором радиолокации (для своевременного обнаружения позиций ПВО противника) с возможностью уничтожения систем ПВО как целей первого приоритета в автоматическом режиме без команды экипажа. Сенсоры, реагирующие на тепловое излучение, были размещены по всему самолету, картинка передавалась на дисплеи операторов наведения уже в обработанном виде. Их было трое, на одного больше чем в американском аналоге, а вот группа управления огнем состояла всего из двух человек против шести у американцев. Все установленное на самолете оружие имело либо автоматическое, либо полуавтоматическое питание.

Сейчас этот самолет, выдерживая минимальную высоту, шел к своей цели — аэропорту Бейрута, который надо было зачистить для высадки десанта. Задание было опасным — дело в том, что сам по себе Бейрут располагался на горном склоне и ни один сенсор не мог установить, что происходило в городе, были ли там системы ПВО. Это можно будет понять, только когда самолет вырвется из-за последнего, плавно обрывающегося к морю горного хребта и пойдет над самим городом. А тогда может быть уже поздно.

— Внимание, прямо по курсу активная радиолокация! — один из операторов управления огнем засек цель и вывел картинку на дисплей перед вторым пилотом. От того, что на ней было изображено — а система давала на удивление четкие изображения — показалось, что в кабину ворвался ледяной, арктический порыв ветра.

На дороге, на самом гребне холма стоял большой, тяжелый явно гражданский пикап со сдвоенной кабиной. А в нем, в кузове изготовились к стрельбе два оператора ПЗРК.

Второй пилот опередил в реакции группу управления огнем, он дважды ударил пальцем по изображению цели на сенсорном дисплее, выделяя ее как приоритетную, и ударил по кнопке управления огнем. Он уже понимал, что не успевает. Ракета ПЗРК самонаводящаяся и даже если пушка сметет операторов, ракеты все равно наведутся на цель — но хотя бы отомстить. Но операторы ПЗРК почему то не стреляли, один даже задергался, опустил длинную трубу ПЗРК — а в следующую секунду глухо и грозно прорычала тридатимиллиметровая носовая пушка самолета, дульное пламя высветило нос самолета — несколько десятков тридцатимиллиметровых снарядов превратили позицию зенитного расчета в филиал ада на земле. Самолет с ревом пронесся над разорванной снарядами машиной — и почти сразу после этого рванул бензобак.

— Отстрел ловушек!

Заработала система отстрела, в воздухе повисла, отмечая путь самолета, длинная цепочка ярко-огненных шаров — ловушек.

— Наблюдаю множественные пожары, в городе идет бой! Идентифицировать противника не могу!

— ПЗРК на десять часов!

— Огонь по зенитным средствам без команды! — крикнул старший оператор группы наведения

Самолет заметили. Из горящего ада ночного города навстречу самолету из разных мест одна за другой взлетели еще три ракеты ПЗРК — но вели они себя как-то странно. Ни одна из них не пошла за самолетом, ориентируясь на тепловое излучение двигателей, не навелась на соблазнительно пылающие в воздухе огненные шары — ловушки. Де ракеты тупо полетели вверх, ни на что не реагируя и лопнули яркими и бесполезными вспышками в звездном небе по команде самоликидаторов. Третья и вовсе — начала выделывать в воздухе странные фигуры высшего пилотажа, не обращая никакого внимания на летящий самолет.

Странно… Но думать о том, почему так происходит, экипажу «Громовержца» было некогда.

На свою беду два зенитных расчета оказались по левому борту самолета, как раз с той стороны располагалось оружие. Самолет не стал закладывать положенный для применения оружия левый вираж, просто оператор управления огнем нажал на кнопку, дважды зашлись в рыке многоствольные крупнокалиберные пулеметы. Позиции горе-ПВОшников накрыл свинцовый град…

Здесь сыграл свою роль очень существенный просчет, допущенный планировщиками операции. Боевиков, в чью задачу входило начать уличные бои, уничтожать все органы власти, да и вообще — убивать как можно больше русских, снабдили самыми современными боевыми системами, в том числе ПЗРК «Стингер». Как уверял изготовитель ракет, фирма, получившая контракт на их изготовление, в рамках государственного оборонного заказа за солидную взятку, головка самонаведения ракет надежно экранирована и выдержит электромагнитный импульс ядерного взрыва. Это же подтверждалось результатами испытаний, по которым ПЗРК «Стингер» был принят на вооружение армии САСШ. На самом деле протокол испытаний был подписан за еще одну взятку, а головки самонаведения ракет электромагнитного импульса не выдержали. Часть их — просто вышла из строя, часть — "сошла с ума" и стала выдавать ложные команды на рули управления ракет. В результате террористы в зоне боев остались без ПЗРК.

Гражданский аэропорт Бейрута, старый, что был расположен в черте самого города, почти у самого берега захватили в первый же час боя. Армейских подразделений и подразделений жандармерии, реально способных сопротивляться хорошо, очень хорошо вооруженным боевикам там не было, а полицейских и охранников смяли сосредоточенным огнем за несколько минут. После этого, боевики заняли позиции для отражения возможной атаки. Этот аэропорт был приоритетной целью — в идущей к Бейруту британской эскадре было много самолетов вертикального взлета "Харриер Мк7", для которых такой вот аэропорт подходил идеально. Британцы вообще часто шли своим путем и пока все совершенствовали палубные версии обычных самолетов — британцы модернизировали «Харриер». Хотя свои преимущества у него были — тягаться даже с легким однодвигательным русским С-54, не говоря уж о тяжелом, способном летать на крейсерском сверхзвуке С-35, Харриер не мог.

О приближающемся самолете им сообщили вовремя — на гребне горного хребта, на склоне и у подножия был расположен Бейрут сидел наблюдатели, самолет они сбить не сумели, но сообщить — сообщили всем. Однако, тип самолета они не опознали, приняли его за обычный десантный — и это было огромной их ошибкой.

— Внимание всем! Отсчет от диспетчерской вышки, ориентир «вышка», прием!

— Оператор управления огнем, подтвердите, что видите диспетчерскую вышку, прием!

— Внимание всем! По диспетчерской вышке вести огонь запрещено! Как поняли, прием?

— Подтверждаю, по диспетчерской вышке вести огонь запрещено, прием!

— Наблюдаю множественные цели! — самолет задрожал, прорычала скорострельная пушка смешивая с бетоном ВПП позицию, которую система опознала как позицию ПЗРК — до двухсот единиц живой силы, до тридцати единиц техники! С земли ведется огонь, цели ведут себя враждебно! Запрашиваю разрешения открыть огонь! Прием!

— Оператор управления огнем, даю зеленый свет! Цели уничтожить! Прием!

— Вас понял! Оператор наведения, доложите о готовности, прием!

— Все системы вооружения к бою готовы, прием!

— Вижу две машины, движутся по направлению от вышки на шесть часов, боевой канал, огонь средним, прием!

— Принял!

Для понимания друг друга в боевой обстановке на этих самолетах выработали свой жаргон, точный и емкий. Носовая пушка называлась «головной», пулеметы — «малым», тридцатимиллиметровая пушка «средней», крупнокалиберное оружие «большим». ПТУРы висящие на крыльях так и называли «Вихрем»…

Внизу ситуацию сразу не поняли, решили, что русские собираются сбросить с самолета десант. Два автомобиля с пулеметами на каждом направились в конец полосы, чтобы вести огонь по спускающимся парашютистам с разных точек. Один из амиров молодецки вскочил в кузов, изо всей силы стукнул прикладом по кабине, разрешая отправляться. Два пикапа, с торчащими из окон кабины стволами автоматов и пулеметов, с набившимися в кузов людьми лихо выехали из-за ангаров и рванули по рулежной дорожке. Они ехали быстро, эти люди уже одержали одну пусть малую победу над неверными и сейчас ждали новой, жестокой и кровавой. Пострелять по опускающимся на парашютах неверным — не смешно ли? Они уже почти добрались до ВПП, когда разящий стальной град с неба ударил по первой машине, моментально превращая ее в месиво. Те, кто ехал во второй машине, увидели, как головная машина исчезла в сплошной стене разрывов — но они не успели ни понять, что происходит, ни испугаться. Меньше чем через секунду стальной град обрушился и на них самих…

— Есть попадание, машины уничтожены! Наблюдаю группу целей у ангара, на три часа от вышки. Огонь большим, осколочно-фугасным! Прием!

— Есть!

Группа боевиков, человек тридцать собралась за ангаром. Остальные уже были на позициях, но это был личный резерв эмира, захватившего аэродром. Поскольку просто так стоять и ждать непонятно чего, было скучно, боевики придумали себе развлечение. Им удалось взять живьем нескольких русистов. Сейчас они играли в игру — несколько из них вставали в круг, запускали в него русиста со связанными руками и тыкали его ножами — несильно, просто для того, чтобы порезать. Остальные стояли рядом, ждали своей очереди, ржали, шутили, улюлюкали, выкрикивали советы. Еще несколько русистов лежали на бетоне, ожидая своей участи. Чтобы они не убежали, боевики связали им руки и поставили около каждого из русистов охранника. Охранники, чтобы быть уверенным в том, что русист рядом и никуда не сбежал, поставили ноги на спину или на голову русистам. Один из русистов совсем обессилел от кровопотери от множественных колотых ранений, и эмир разрешил Акмалю, проявившему большую храбрость в бою, отрезать русисту голову. Тоже развлечение — хотя русист попался на редкость упорный и не захотел молить о пощаде, смерть принял молча. Голова дохлого русиста лежала тут же, неподалеку — боевики планировали, когда наскучит это — сыграть еще и в футбол.

Когда за ангарами, там, где была ВПП, раздался какой-то грохот, взрыв, а потом, через секунду еще один взрыв, несколько боевиков тревожно переглянулись. Эмир встал со своего сидения, начал шарить в кармане в поисках рации, чтобы выяснить, что за чертовщина происходит. Но узнать ему это было не суждено, свой лимит зла он уже исчерпал, и все остальные — тоже. Стадвадцатимиллиметровый осколочно-фугасный снаряд с «Громовержца» ударил прямо в середину скопления боевиков, лопнул огненным вихрем, разрывая в клочья всех — и правых и виноватых, и террористов и тех, кому не повезло оказаться у них в заложниках. На том месте, где только что толпились террористы, расцвел большой огненный цветок.

— Есть попадание, группа боевиков полностью уничтожена. Наблюдаю цель на причальной дирижабельной вышке, на пять часов от вышки, расчет РПГ или ПЗРК, огонь малым, прием!

— Вас понял!

Кемаль был горд собой. Сам эмир поручил ему, а также двум его братьям Юсефу и Харубу быть передовым дозором. Взяв снайперскую винтовку, пулемет, гранатомет с запасом снарядов и ПЗРК они расположились на той самой башке, от которой совсем недавно отчалил взорванный братьями, иншалла! дирижабль, на котором нашли смерть несколько десятков русистов и мунафиков — предателей. Да вознесется в рай душа шахида, нашедшего свою смерть на пути джихада, пожертвовавшего собой ради того, чтобы уничтожить несколько десятков русистов. Иншалла, так и должно делать, пусть у русистов земля горит под ногами, пусть они всегда помнят о том, что находятся на чужой земле, пусть Аллах их покарает! Ведь как сказал Пророк — муджахеду, идущему по пути джихада, дозволено убивать любого русиста где бы он ни был, дозволено убивать стариков, женщин и детей, дозволено убивать больных и раненых, дозволено брать любое их имущество и в том не будет кражи, дозволено разрушать их церкви и осквернять святыни, дозволено все, что позволит изгнать их со священной земли, по которой ступала нога Пророка Мохаммеда.

Перетаскав в несколько рейсов снаряжение, расположились они на самом верху продуваемой ветром причальной дирижабельной башни, с которой все было прекрасно видно. Юсеф, сачок сразу завалился спать, Харуб, который таки закончил школу у русистов как всегда принялся читать, а Кемаль подошел к самому краю пассажирской площадки. Сел, болтая ногами в воздухе, рядом положил снайперскую винтовку. Кемаль жадно смотрел на город, город в мусульманском квартале которого он вырос, город где он в подпольной молельне постиг истину и стал муджахедом, постиг истинный ислам, а не ту трусливую его версию, что проповедуют в мечетях и медресе продавшиеся русистам мунафики. Город, из которого ему пришлось уехать — шестнадцатилетним мальчишкой, он вместе с братьями попал в Индию, в лагерь подготовки моджахедов под Кветтой. Пророк сказал — мунафики хуже крыс! И Кемаль был полностью согласен с ним. Не так давно, несколько часов назад он в кровь избил Харуба, который удержал его от того, чтобы зарезать русскую женщину. Сказал, что это нехорошо, видите ли — это его русисты в своей проклятой школе научили! Если бы Харуб не был родным братом — Кемаль убил бы его за это.

И сейчас Кемаль, сидя на краю сорокаметровой бездны, жадно смотрел на распростершуюся перед ним панораму горящего города, вдыхал теплый воздух, наполненный ароматами боя — запахом горящей резины, пороховых газов, поджаривающегося мяса, крови. Он с жадностью впитывал все это, запоминал — пожары, то тут то там распарывающие небо строчки трассирующих пуль, редкие вспышки гранатометов.

Внизу промчались две машины, набитые братьями — Кемаль недоуменно посмотрел на них — в город, что ли собрались? Они же специальная группа, им определена цель — аэропорт и они никуда не имеют права уезжать отсюда!

И тут — машины притормозили перед поворотом на ВПП — будто карающий меч Аллаха обрушился на них. Потрясенный до глубины души Кемаль увидел, как пульсирующий желтым силовой луч ударил с черного ночного неба — передняя машина моментально исчезла в огненном аду. Через секунду то же самое произошло со второй машиной.

— Харуб, Юсеф! — завопил Кемаль, дернулся, и бездна едва не поглотила его, он едва успел ухватиться за холодный металл пассажирской площадки — вставайте!

— Что? Что там?

Снова громыхнуло — на сейчас раз в отдалении, за ангарами. Харуб и Кемаль, забыв так и не пробудившегося Юсефа, прильнули к стеклам, потрясенно смотря на разбухающий за амбарами огненный куст артиллерийского разрыва

— Давай ракету! Русские здесь!

— Где?

Оттолкнув своего брата, Кемаль ринулся к противоположной стене, пальцы безошибочно сомкнулись на толстом зеленом тубусе ПЗРК. Лихорадочно вспоминая то, чему их учили инструкторы в лагере, он выскочил на пассажирскую площадку причальной дирижабельной башни, вскидывая на плечо оружие — и тут мир вокруг него исчез, разорванный летящим потоком раскаленной стали…

— Есть попадание, причальная башня уничтожена — оператор наведения вглядывался в экран, на котором было видно, как медленно падает на бетон верхушка причальной башни, срезанная потоком крупнокалиберных пуль подобно тому, как казачья шашка срезает лозу — наблюдаю цель у главного здания, направление от вышки на шесть часов группа машин и боевики. Очередью из большого, прием!

— Есть!

Через пару секунд самолет содрогнулся от глухого удара. Потом, почти сразу — еще и еще. Стодвадцатимиллиметровое орудие заряжалось своего рода обоймой и могло выпустить пять снарядов за тридцать секунд, правда, потом нужен был небольшой перерыв. Сейчас один снаряд был израсходован, в обойме оставалось четыре.

— Аллаху Акбар!!!

— Русские здесь!

— Занимайте оборону, братья!

— Эмира убили!

— Они с воздуха бьют!

— Какого воздуха, корабли из бухты бьют!

— Шайтан!!!

Группа боевиков, оправившись от первого шока, бросилась к скучившимся около главного здания аэровокзала машинам. Кто-то решил рассредоточиться по полю, чтобы русским было сложнее попасть, ну а кто-то если говорить честно — решил делать ноги. Решение делать ноги было правильным. Но запоздалым…

Есть попадание, группа машин и боевики уничтожены. Наблюдаю группу боевиков, семь часов от вышки, огонь малым, прием!

— Есть!

Командир самолета переключил рацию на внешний канал связи.

— Внимание, для «Барса-главного», я «Гром-два», нахожусь в зоне посадки. Заканчиваю зачистку зоны и ухожу на дозаправку. В городе идет огневой бой, ожидайте сильного противодействия. После дозаправки буду готов работать по вашим заявкам, как поняли, прием!

 

Бейрут. Вечер 30 июня 1992 года

— Что это?

Мы стояли посреди стоянки в полной темноте — электричество отключилось сразу после взрыва — и рассматривали расплывающееся в небе светлое, словно подсвечиваемое изнутри облако…

— Это жопа — коротко и непечатно подытожил я — причем самая настоящая. Понял, ротмистр?

— Понял! — ответил он. Проблема старшинства в нашей группе, пусть и всего из двух человек, разрешилась сама собой. Оно и к лучшему.

— Собери оружие трофейное. Вон там лежит и там. Бери все, лишним не будет.

— Понял!

— В армии отвечают «есть»!

— Есть!

Ротмистр пошел собирать оружие, я огляделся по сторонам, пытаясь осознать ситуацию и понять, что делать дальше. Только сейчас, когда везде отключилось электричество, я понял, что город горит и горит во многих местах. То тут, то там из-за темной стены домов виднелось зарево…

Машина. Надо раздобыть машину и ехать в министерство.

И только я успел подумать насчет машины — как громыхнуло. Громыхнуло в воздухе, прямо над нами — да так, что упругая волна воздуха, словно могучий кулак великана, сшибла меня с ног. Ударная волна метлой прошлась по стоянке.

Поднял голову — огненно рыжая клякса расплывалась в черном, совсем уже ночном небе…

Это что, еще один ядерный взрыв?

Почти сразу же глухо громыхнуло южнее — три раза, один за другим, каждый взрыв отдавался неприятным ощущением где-то под ложечкой и еще раз — восточнее. Хотелось прижаться к всем телом к ноздреватому бетону площадки, укрыться спасительной тьмой — и не вставать.

Снова взглянул вверх — тьма взяла верх, поглотив кляксу взрыва и облака, какое всегда бывает при ядерном взрыве — его не было. Похоже, не ядерный — но кто-то обстреливает нас ракетами или чем-то в этом роде. Тряханул головой, приходя в себя — со всех сторон стреляли, строчки трассеров вспарывали темное ночное небо. Поднялся — руки, ноги, голова целы — значит можно и должно выполнять боевую задачу. Ту самую, которую поставил себе сам.

— Ротмистр! Ко мне!

— Я здесь…

А в голосе то страх — чувствуется, чувствуется… Это не людей арестовывать, тут — покруче на порядок.

Ротмистр лежал между двумя припаркованными машинами, вжавшись в бетон от страха.

— Цел?

— Да… так точно.

— Уже лучше.

А ведь удачно это он место нашел. Как раз одна из машин нам и подойдет. Даймлер-седан, сто двадцать четвертой серии, надежная и неубиваемая, в то же время престижная машина. И угнать ее достаточно просто.

— Что… происходит?

— Происходит то, что на нас напали. Вы же должны были доставить меня в основное здание МВД, ведь так?

— Так…точно.

— Ну, вот и выполняйте приказ, ротмистр, слышите?

Голощеков поднялся с бетона, вид у него был совсем не ухарский, меньше чем за час от того уверенного в себе и в своей власти здоровяка, что встречал нас на пороге госпиталя не осталось и следа.

— Оружие раздобыл?

— Так точно

— И пистолет и автомат взял?

— Так точно.

— Магазины запасные?

— Три штуки.

— Молодец — тут мне в голову пришла еще одна идея, опять гениальная. Что за день такой — как идея, так гениальная. Может, радиация так действует? Ничего юморок, а?

— Задача номер два. Вернись туда, где ты взял автомат, сними с этого урода маску и возвращайся сюда к этой машине. С маской. Как понял?

— А…

— А затем! — перебил я его — что это приказ. Выполнять!

— Есть.

Мне за маской пришлось забираться на пандус, ближайший ко мне террорист был убит выстрелом в голову и маска с него никак не годилась. На пандусе суетились врачи, один из них попытался со мной о чем-то заговорить, но я отмахнулся — не до него сейчас.

На то чтобы вскрыть машину потребовалось две секунды — не мудрствуя лукаво я просто разбил боковое стекло сильным ударом приклада и открыл дверь изнутри. И сигнализация не завыла — оно хорошо. Осторожно, чтобы не порезаться, смахнул осколки с кожаного сидения, нырнул под рулевую колонку, нащупал нужные провода, дернул, соединил. Секунда — и двигатель чуть слышно заработал, матово-желтым светом засветилась приборная панель.

— Тебе что, отдельно приглашение требуется? Садись. Маску одень.

Я натянул свою маску — непривычно, колется, раздражает кожу.

— Зачем маска?

— Затем! Ты по-арабски знаешь?

— Немного…

— Немного? Ты же местный!

— Ну и что? Здесь все по-русски разговаривают.

Дал мне Бог попутчика… Дал бы еще и терпения.

Значит, так. Мы — боевики. Террористы. Едем к зданию МВД. Без меня не стреляй, о если я начну стрелять — стреляй без промедления. Лучше они чем мы сегодня подохнем. Попадем к ним в руки — даже не представляю, что с нами будет. С оружием таким знаком?

— Не знаю… Пистолет привычнее.

— Из автомата стрелял?

— Да, в тире. Учили нас все-таки.

— Учили все-таки. Уже радует. Патрон здесь наш, единственная разница — рукоятка перезарядки спереди на цевье, переключатель режимов огня — на рукоятке, под большой палец. Защелка магазина там же, приклад по длине регулируется. Магазин проверил?

…

— Смени на полный, этот оставь, мало ли…

Машину водил явно местный уроженец, причем правоверный мусульманин. По местной моде, полка приборной панели под лобовым стеклом была укрыта шкурой барашка, на зеркале заднего вида висел амулет с изречениями из Корана. Но машина, хоть и немолодая ухожена была идеально — двигатель как новый работает, в салоне ни царапины, даже дымом сигаретным не пахнет.

Включил фары — иначе ехать было невозможно. Автомат положил на руки, стволом к окну. Пусть вести машину неудобно — зато схватить оружие можно мгновенно.

На Сайанех можно было попасть двумя путями. Двумя — это известными мне. Первый путь — выехать на бульвар императора Михаила, потом свернуть перед германским консульством и через одну улицу выехать на проспект генерала Корнилова. И так и ехать — прямо до самого спортивного стадиона, рядом с которым в центре и располагалось здание Министерства внутренних дел. Второй путь — в обратную сторону либо по Корниш либо улицами до бульвара Кайзера Вильгельма и потом через Жанблат. Но там — часть пути по мусульманскому кварталу, а сейчас по мусульманскому кварталу поедет лишь тот, кто совсем не дорожит своей жизнью. Был еще путь узкими улицами центра — но его я отверг — скорее всего там сейчас баррикады, пожары — а я и так город не знаю. Заблудиться можно — запросто. Лучше проверенными дорогами — пусть там и стреляют…

Только выехав на прибрежный бульвар императора Михаила, в просторечии Михайловский я понял, что произошло. Над базой ВМФ стояло, переливалось оттенками красного и желтого самое настоящее зарево, настолько яркое, что ночь там мало отличалась от дня. Видимо, туда попало сразу несколько бомб и ракет и самое главное — повредили нефтяные терминалы, расположенные рядом. Ничего другого с такой силой там гореть не могло. А нефти там столько, что несколько дней гореть может. Конечно, трубопровод уже перекрыт, там противопожарная автоматика — но тому, что там есть долго еще гореть.

Чуть ближе к нам, у яхтенной стоянки стоял корабль. Не яхта, а именно корабль — контейнеровоз и крупный. Как он туда подошел — черт его знает, осадка же у него дай боже. Но он там был и около него суетились освещаемые отсветами пожара люди — их нескончаемое движение было похоже на суету муравьев. Они что-то разгружали, там же стояли машины. Зрелище, на фоне пылающей дальше по берегу базы было инфернальное.

Несмотря на ночное время — на улице было полно народа. У всех оружие, многие в масках стреляют в воздух или в стороны. Кто в масках, у многих лицо закутано арабским платком — куфьей, кто-то ничего не опасается — лицо открыто. Гудят машины, внося свою лепту в безумную какофонию звуков на улицах. Это вообще сложно описать словами… но попробую. У нас в училище очень подробно преподавали русскую историю. При этом особый упор делался на события, произошедшие в недавнем прошлом и особенно — на красный мятеж большевиков-коммунистов в шестнадцатом и на события мировой войны. Историю изучали живо — не просто зубрили учебники — а проводили семинары, спорили, пытались встать на место того или иного исторического персонажа, пытались понять. И мне из всего, что было написано и сказано про кровавый мятеж шестнадцатого, пролегший в сознании людей водоразделом, и едва не уничтоживший страну с тысячелетней историей запомнилось описание событий одного писателя и историка. Я не помню его фамилию — но написал он сочно и ярко. Про петербургские мятежные улицы он писал "словно тысячи бесов носивших маски добропорядочных мещан, вдруг сбросили их, разом явив всем свой безумный лик. Кровь, смерть — и больше ничего".

Кровь, смерть — и больше ничего

Именно это повторялось сейчас. Бесы, которые совсем недавно были добропорядочными подданными, ходили на работу, в мечеть, платили налоги — они вдруг поняли, что в их масках больше нет смысла, что время сбрасывать маски. Кто-то дал им в руки оружие. Здесь были не только свои бесы — явно много пришлых. Не верите — а что вон там корабль делает, что с него разгружают? А? Бесы сбросили маски, устроив на улицах веселый и кровавый шабаш.

Шабаш…

На нас пока внимания не обращали. Двое в масках, с оружием, на угнанной скорее всего машине — мы ничем не отличались от толпы. По широкому бульвару то в одну сторону, то в другую на большой скорости проносились машины, с включенным дальним светом, из окон торчали стволы. Чадно горели контейнеры с мусором, припаркованные у тротуаров машины, кое-где рыжие языки пламени вырывались и из окон домов. Какой-либо упорядоченности в этом не было, все походило просто на бессмысленный бунт, но я знал твердо — они, эти кукловоды есть. Об этом говорил хотя бы тот же самый, выбросившийся на мель корабль.

Медленно тронулся вперед, через несколько метров заехал в карман, развернулся. Вперед ехать нельзя, там, скорее всего, разгружают оружие, и там может быть блокпост мятежников. Если у них есть какой то пароль или иной способ опознания — хана.

Стоп! А что это я за рулем сижу?

— Меняемся местами! Садись за руль! Тебе до местного околотка дорогу лучше знать.

Когда менялись местами — на меня обратили внимание какие-то отморозки — из тех самых, с оружием, с замотанными лицами. Что-то крикнули мне на арабском, я посмотрел на них — и ничего не ответил. Просто сел в машину.

— Давай вперед, осторожно. Если начнется стрельба — не останавливайся, по неподвижной мишени стрелять проще. Двигаем.

В этой ситуации лучше мне быть не водителем, а стрелком. Хотя стрелять из машины из автомата неудобно — но все равно хоть что-то.

У германского консульства стреляли. Здание горело — но судя по всему там еще держались. Немцы вообще прирожденные воины, а долгие годы замирения Африки (она и сейчас не замирена) приучили их к тому, что любое административное учреждение при необходимости должно легко и просто превращаться в крепость и в нем должен быть достаточный запас продовольствия, оружия, патронов и самое главное — людей, которым это все понадобится. В Африке того и гляди кто-нибудь бунтует — поэтому надобилось часто. Сейчас перед консульством из подручных материалов — пригнали и перевернули несколько грузовиков, своротили чугунную ограду на набережной и притащили — была навалена баррикады, за ней толпились люди, стреляли бестолково и много. Из консульства отвечали одиночными.

Свернули — в переулок, едва две машины разминутся — но делать нечего, не лезть же в гущу перестрелки.

На выезде из переулка — две перевернутых и подожженных полицейских машины, горят лавки — здесь армяне торговали — и здорово горят. Явно бензином плеснули, клубы дыма, языки огня и на втором этаже. Россыпь патронов на мостовой, тела. Чуть в стороне — несколько бесов, с оружием кого-то слушают. Хорошо на нас внимания не обращают. А если обратят — скошу одной очередью, очень уж кучно стоят.

Дальше по улице — баррикады, перестрелка. Судя по звуку — штурмкарабины бьют, отвечают им уже автоматы. Видимо, не зря все-таки Императорское стрелковое общество существует. Там квартал дальше по дороге такой небольшой и странно расположенный — дорога ветвится на две и вот на развилке этих дорог — несколько домов высотных. Оттуда и стреляют — завалили машинами проходы между домами, завалили всеми подручными средствами оконные проемы, оборудовали позиции. И боевикам здесь несладко приходится — снайперы с шестнадцатого этажа бьют, вся улица под обстрелом, не пройдешь. Спасает от снайперов только то, что подожгли машины, стоявшие у тротуаров, откуда-то притащили покрышки и тоже подожгли. Вся улица дымом как театральным занавесом завешена, сквозь дым то тут то там пламя прорывается, искры мелькают. Подошли бесы почти вплотную — а в периметр прорваться не могут, снизу с баррикад тоже стреляют.

— Куда дальше?

— Вон там переулок есть, по-моему, можно выехать.

— Езжай!

На скорости пересекаем улицу, ныряем в застланный клубами дыма проход между домами. Проезжаем через заставленный машинами двор одного из домов — район престижный, почти на берегу. Тут бесы уже побывали — а некоторые вон еще здесь стоят, что-то с машиной делают. На машинах стекла разбиты, некоторые квартиры уже горят. А в тех, где еще не горит — либо нет никого, либо просто хозяева дверь стальную заперли, на полу лежат и молятся, чтобы на их квартиру внимания не обратили.

Проезжаем, и когда до выезда со двора остается пара метров — очередь! Сзади глухо тарахтит автомат, пули бьют по автомобилю — словно молотком по жести.

— Вперед! Жми, давай!

Влетаем в проулок, проскакиваем его на скорости. Машину заносит, в одном месте она с противным скрежетом задевает стену какого-то дома, но тут же — выправляется. Выезжаем на улицу. Все то ж самое — горящие и брошенные машины, дым, пламя. Где-то трещат выстрелы и — бесы. То тут то там — вырвавшиеся на свободу бесы.

— По ней — почти до места доедем.

— Езжай!

 

Искендерун. Ночь на 01 июля 1992 года

Головная машина сходу протаранила остатки ворот, въехала на территорию станции, подпрыгивая на ухабах. Ухабов здесь не было еще несколько минут назад — просто суббоеприпасы Томагавков сильно повредили в том числе и ведущее к зданию станции дорожное полотно.

Первый лейтенант Лири с тревогой вгляделся по тьму, поднес к глазам бинокль и ночным каналом, подрегулировал четкость изображения. Он знал, что именно он идет захватывать, до специальной операции с ним занимались физики — ядерщики, его водили на экскурсии на атомные станции, показывали что там и как — чтобы он мог ориентироваться на захваченном объекте. Сейчас больше всего на свете он боялся, что одна из ракет отклонилась от цели и поразила либо один из энергоблоков либо здание управления. Если это так — то отсюда надо сматываться и как можно быстрее — тепловой взрыв в реакторе ничуть не безопаснее ядерного. С облегчением, Лири понял, что ракеты легли как надо и гражданские объекты на станции не повреждены.

Из тьмы на дорогу вышло, шатаясь, что-то. Когда-то это что-то было человеком, сейчас его человеком было назвать сложно. Видимо, один из тех, кому посчастливилось выжить в аду, устроенном Томагавками. Водитель машины прибавил скорость, чтобы сбить выжившего, но лейтенант Лири высунул в окно руку с пистолетом и дважды выстрелил. Обе пули попали точно в цель, человека отбросило в кювет.

— Первый всем! Действуем по основному плану!

Атомная станция была выстроена так, что в случае прорыва противника во внутренний периметр станции захватить ее проблем не составляло. Более того — серьезной внутренней охраны тоже не было, вся охрана была сосредоточена на внешнем периметре. Это было ошибкой русских — они слишком полагались на армейскую охрану и не предусмотрели возможность прорыва внешнего периметра охраны.

Первый грузовик затормозил у основного корпуса, где находились все системы управления, второй и третий встали чуть дальше, четвертый и пятый проехали к энергоблокам — там все предстояло заминировать. Хотя первый лейтенант Лири был еще в своем уме, собирался вернуться домой и вообще — совершенно не собирался устраивать атомный апокалипсис где бы то ни было — все равно ключевые точки станции следовало заминировать. Если предъявляешь кому-то ультиматум — он должен быть подкреплен чем-то весомым. Блефовать в такой игре нельзя.

Глядя на то, как быстро и грамотно его люди занимают позиции, перекрывая все возможные сектора огня, лейтенант порадовался. Длительные тренировки по захвату макета объекта — правда до личного состава не доводили, что это за объект — давали о себе знать, все действия отличались четкостью, своевременностью и профессионализмом.

Лейтенант подошел к двери, закрывавшей вход на объект, достал из одного из карманов разгрузки карточку доступа, прокатал ее на терминале. Терминал не отреагировал — вообще никак, ни положительно, ни отрицательно и дверь тоже не открылась. Оно и понятно — система среагировала на нападение и отменила все коды доступа. Что ж, это тоже было предусмотрело…

— Гас, выполняй!

Гас, штатный сапер группы быстро прикрепил по периметру двери — она запиралась в четырех точках и простым вырезанием замка проблему было не решить — толстую колбаску взрывного устройства «Блэйд», воткнул миниатюрный, похожий на батарейку для часов взрыватель.

— Всем отойти!

Ухнуло — совсем не так, как ожидаешь при взрыве. «Блэйд» представляет собой… наиболее понятное сравнение — это что-то типа шланга из очень прочной резины, разрезанного пополам и в углублении набитого взрывчаткой. Вся сила взрыва идет внутрь, прорезая даже броню. Вот и сейчас — хлопок был совсем небольшой, просто контур двери на миллисекунду вспыхнул ярким светом и погас, оставляя вишневую, темнеющую окалину и острый запах взрывчатки. Вырезанная по периметру дверь сама провалилась внутрь — и один из штурмовиков бросил в темный проем небольшой черный цилиндр.

— Fire in the hole! [fire in the hole — так в американской армии принято предупреждать о применении гранат. У нас обычно говорят "Бойся!"]

Полыхнуло, на мгновение проем затопило мертвенно-белым светом. Мало ли кто ждет там, с другой стороны проема. Сейчас если и ждет — то минут на десять, он недееспособен.

— Вперед!

Холл, облицованный не обычной плиткой, а шикарным мрамором, довольно большой и просторный. Три хромированные «вертушки» с кардридерами системы допуска, будки охранников по обе стороны. Дежурная смена на станции составляла всего тридцать человек, большую часть работы по управлению реактором брала на себя автоматика и люди тут нужны были только для того, чтобы контролировать исправность автоматических систем и ремонтировать оборудование. Так же в смене состояло десять сотрудников гражданской службы безопасности — считалось, что больше не надо, основные задачи по охране возлагались на армию

В холе был только один человек, сейчас он, отброшенный разрывом и оглушенный гранатой-вспышкой, пытался подняться с пола. Сразу две очереди ворвавшихся первыми в помещение морских диверсантов скрестились на нем, отбрасывая назад на мраморный пол, выбивая кровавую капель.

Второго и третьего нашли и застрелили почти сразу — они прятались чуть дальше, взрывом их оглушило меньше. Один даже успел выстрелить по темным фигурам, пистолетная пуля ударила в капитана Стивенса но бронежилет не пробила. Ответная очередь пробила и дверь за которой скрывался стрелок и самого стрелка.

Командовать смысла не было — каждый и так знал свой маневр. Часть бойцов пошла вниз, зачищать помещения первого этажа и прежде всего — блокировать дежурную комнату охраны. Двое остались в холле вместе с «шейхом» — шейх был одной из ключевых фигур в игре, он должен был сделать заявление для российского правительства. Шесть бойцов во главе с командиром бросились вверх. Их целью был главный операционный зал на втором этаже — мозг станции.

 

Искендерун, воздушное пространство

Сам по себе Искендерун расположен необычно. Сама природа в этих местах необычна. Отступая от берега моря на пять-десять километров здесь проходит горный хребет. Горные гряды резко обрываются к морю — и вот в промежутке между горами и морем и была построена и АЭС и новый Искендерун — небольшой, но современный город атомщиков. В сказах прорубили взрывами два прохода — по одному пустили четырехполосную дорогу, по другой — несколько громадных трубопроводов с опреснительной станции, по которым вода днем и ночью под огромным давлением подавалась вглубь материка, в систему водоснабжения и в опреснительную систему. Сначала воды этой боялись — мол, радиоактивная — но потом привыкли. Да и радиоактивности там никакой не было, просто электроэнергия, вырабатываемая АЭС, подается на огромные испарительные установки, где из морской воды выпаривается соль. Никакой радиоактивности тут нет и быть не может…

Больше трех десятков вертолетов — и больших транспортно-боевых, и десантно-штурмовых «Ястребов» и штурмовых типа «Оборотень» после получения приказа отделились от основной «стаи» и ушли ниже и правее — до Искендеруна было всего километров шестьдесят. Первый батальон первого разведывательного полка шестьдесят шестой ДШД — скорее всего самый подготовленный батальон десантников — горных стрелков. В армии РИ отдельных подразделений "горных егерей" как к примеру в германской армии не было, существовали десантные подразделения, обученные действиям в горах. Ну, а от обычного альпинизма до альпинизма городского — один шаг. В итоге, первый батальон прошел, помимо прочего полный курс антитеррористической борьбы в особом учебном центре в ближнем Подмосковье, в Балашихе. Таким образом, в отсутствии бойцов КСО лучшего подразделения для ликвидации захвативших атомную станцию террористов найти было сложно. Вот только точной информации о захвате пока не было.

Стая вертолетов подходила со стороны горного хребта, а он хорошо экранирует звуки. У самой верхней точки хребта вертолеты зависли.

— Оборотням один и два — разведать обстановку и доложить!

— "Оборотень один" выполняю!

— "Оборотень два" понял!

Две уродливые, двухместные тяжело бронированные стрекозы отделились от общего строя и ринулись вперед. Остальные вертолеты продолжали висеть на высоте метров двадцать над каменистым склоном, в ожидании результатов разведки…

Первым за острый гребень горы нырнул "Оборотень один", он шел по показаниям приборов на небольшой высоте, соблюдая скрытность. Следом, правее и чуть выше за склон перевалился его ведомый «Оборотень-два». Вообще тут больше бы помог маленький разведывательный «Воробей» — он вообще переделан из гражданского, а у гражданских машин более жесткие ограничения по шумности. Но «Воробья» не было — он не мог дозаправляться в воздухе, не мог лететь с той же скоростью, что и армейские вертолеты — поэтому в стае такого вертолета не было. И выполнять работу разведчиков пришлось штурмовым «Оборотням».

Только одного взгляда на то, что творилось внизу — разрушенные укрепления по периметру, догорающие развалины казарм, развороченные ангары с техникой — хватило, чтобы понять — произошла чрезвычайная ситуация.

— "Барс-один" я «Оборотень-один». Наблюдаю значительные разрушения на объекте, несколько зданий разрушены и горят, периметр прорван. Персонал станции, спасателей не наблюдаю, как поняли, прием?

— "Оборотень-один", вас понял, повторите — есть ли признаки активности на объекте?

Ответить пилот головного вертолета не успел — с крыши одного из зданий, выглядевшего неповрежденным сорвалось что-то напоминающее шаровую молнию и, описав дугу, ринулось к вертолетам. Одновременно тревожно заверещала система предупреждения об облучении вертолета системой наведения ракеты…

— Выпущена ракета!

Первым делом предупредить остальных об опасности, вторым — уходить за гребень. За горой ракета вполне может потерять цель.

Головной вертолет рванулся вперед и вправо, закладывая вираж и разворачиваясь, синхронно с ним ведомый стал уходить влево. Зенитная ракета дернулась, словно выбирая, на какой из вертолетов наводиться. Перед ней были две одинаковые по рисунку теплового излучения и одинаковые по приоритету цели — два боевых вертолета. Но компьютер решил задачу за миллисекунду, рули коррекции довернулись, наводя ракету на тот вертолет, который ближе — на головной. Он уже почти успел нырнуть за спасительный гребень, когда "шаровая молния" догнала его, лопнула облаком осколков и раскаленных газов в области одного из двигателей…

И вот тут дала о себе знать конструкторская школа. Вертолет прозванный «Оборотнем» — на самом деле его название было М-40 — разрабатывался русскими конструкторами, а русская оружейная конструкторская школа во многом отличалась от других. На нее большое влияние оказала длительная, шедшая более сорока лет вялотекущая война по замирению Восточных территорий. Вертолеты появились к самому ее концу, возможно, они, еще тогда несовершенные, сыграли одну из ключевых ролей в окончательном замирении Востока. С тех самых времен русская техника отличалась мощным бронированием и повышенной стойкостью к огневому поражению противником. Если в тех же САСШ больше внимания уделяли электронике и информационным технологиям — то русская техника была более простой, дешевой, неприхотливой и вместе с тем обладала мощным вооружением и более серьезным бронированием.

Вот и на этом вертолете спаренную пилотскую кабину защищало вдвое большее количество брони, чем на американском аналоге, титаном были прикрыты и уязвимые места вертолета — двигатели и хвостовой винт. Но этого оказалось недостаточным.

Приборная панель пораженного вертолета вспыхнула красным разноцветьем контрольных ламп, вертолет повело в сторону и вниз. Это было опасно — до земли было метров тридцать. Но вертолет создавался, в том числе и в расчете на такие ситуации. Сейчас аварийные системы сработали как надо.

Осколки ракеты изрешетили левый двигатель, несколько осколков перебили лопатки турбины. Несущему винту тоже досталось — но композитные лопасти выдерживали даже попадание снарядов мелкокалиберной пушки, осколки боеголовки ракеты сколь либо существенного вреда им причинить не смогли. Пораженный двигатель пошел вразнос, калеча разлетающимися лопатками турбины сам себя и другие агрегаты вертолета. Второй, рабочий двигатель располагался на другом боку вертолета, система управления вертолетом автоматически распознала чрезвычайную ситуацию и начала, не дожидаясь команд летчика бороться за живучесть вертолета. Поврежденный двигатель был остановлен в аварийном режиме, сразу же сработала система пожаротушения, выбросив во внутренности искалеченного двигателя белый порошок, погасивший разгорающийся пожар. Одновременно, правый двигатель вышел на чрезвычайную мощность и удержал таки тяжелую машину от смертельного контакта с землей.

— Первый, я второй. На связь!

— На связи! — пилот «Оборотня-один» боролся с рычагами, выравнивая машину

— "Оборотень-два" всем! «Оборотень-один» подбит ракетой! Наблюдаю дым в области левого двигателя!

— "Барс-один", «Оборотням» садиться на любой удобной площадке!

Еще бы найти эту самую, удобную площадку в горах.

— "Барс-один" «Оборотням»! По карте в километре отсюда на юг есть автострада, ширины должно хватить. Если сможете дотянуть — садитесь там!

— Дотянем…

— "Барсу-четыре" разведать и обозначить посадочную площадку!

— Принял!

Древние валуны, многие из которых лежали тут на протяжении сотен лет, безмолвно наблюдали за разворачивающейся драмой. Люди, армии, страны и империи приходили и уходили в небытие — а они были вечны, как вечна эта земля, они были безмолвными стражами самой истории. Они видели и людей — разных людей. Глупых и мудрецов, трусов и храбрецов, правдивых и лжецов, они видели всяких. За время, пока тут жил человек эти валуны не раз окропляла горячая кровь — и сейчас они не прочь были вновь ее попробовать…

Сели на удивление нормально, если учитывать обстоятельства. Ночью по этой трассе почти не ездили машины, а экипаж первого вертолета, убедившись в том, что посадочная площадка безопасна и пригодна для посадки, пролетел над выбранным участком трассы и обозначил его зелеными химическими источниками света. Так и садились — один вертолет за другим, благо уклон трассы тут не был крутым. Последним сел вертолет с «Барсом-один», командиром первого батальона майором Мадаевым.

— Капитан Куришвили, боевое охранение! Первая рота остается у вертолетов, остальные — занимают господствующие высоты, обеспечивают периметр! Связь с «Рубином». Быстрее!

Для связи на батальонном уровне использовались спутниковые телефоны, для их работы на орбите были развернуты спутники системы «Гонец».

Петербург, оперативный дежурный генерального штаба, работавший под позывным «Рубин» ответил почти сразу, потому что все станции, работающие под позывным «Барс» стояли в приоритете.

— "Рубин", я «Барс-один». Нахожусь в заданном квадрате, разведку объекта произвел. Объект частично разрушен, периметр прорван. На объекте находятся агрессоры, обстрелян из ПЗРК, поврежден один вертолет. Потерь в личном составе не имею. Прошу разрешения на проведение операции по освобождению объекта! Прием!

— "Барс-один" отрицательно, операцию по освобождению проводить запрещено. Приказано скрытно занять наблюдательные позиции, приступить к наблюдению, выяснить численность и вооружение захватившей объект группы. Докладывать каждый час! К объекту ближе, чем на пятьсот метров не приближаться! Как поняли, подтвердите! Прием!

Майор Мадаев не мог поверить услышанному. Российская Империя никогда не торговалась с террористами, и никогда не шла ни на какие уступки. Сейчас, наверняка группа террористов еще не успела как следует укрепиться на объекте и все заминировать. Поэтому штурмовать надо было сейчас, потом будет намного сложнее. Но приказ — есть приказ.

— Вас понял, «Рубин», к объекту не приближаюсь более чем на пятьсот метров, веду наблюдение, докладываю каждый час. Прием!

— Верно, конец связи.

Совсем наверху охренели…

 

Казань. Утро 01 июля 1992 года

Слава Аллаху, стоянка грузовиков на Большом кольце еще не проснулась и полицейские ищейки на нее не совались. Да если бы сунулись — нужно было бы обладать железобетоннызм чувством долга чтобы тщательно проверить все стоящие на этой стоянке машины — без малого две сотни. Или иметь точную информацию — какие именно искать. Но точной информации у русских не было — и быть не могло. У них была только та информация, которую им дали британцы…

Микроавтобус подрулил, затормозил, прикрывшись здоровенным бортом фуры, везшей, судя по надписям мясо. Первой из машины вышла Мария, вскинула руки в условном знаке, показывая что все нормально и она не находится под контролем русских. Вдалеке, метрах в двадцати минули фаоы одного из небольших грузовиков — один-два-один. Все в норме…

Командир британской спецгруппы — этот этап операции он решил проконтролировать лично, ибо он был одним из немногих, на котором возможен был непредсказуемый срыв — вышел из своей машины, подошел к Александру. Мария была занята — она рассаживала шахидов по машинам, успокаивала, говорила напутственные слова. Из всех здесь присутствующих наиболее сильным гипнотизером и специалистом по суггестии [суггестия — ускоренное обучение с использованием элементов гипноза] была именно она, поэтому и работу эту должна была сделать именно она. Александру оставалось только смотреть — он был гипнотизером среднего уровня и отвечал здесь скорее за организационные аспекты.

— Все в норме?

— Она говорит что да… — нахмурился Александр — сбоев не будет

— Хорошо — неожиданно легко согласился британец — тогда вы знаете что делать. Окно на границе дня вас продержат еще три дня, уезжайте сегодня же и поторопитесь. Возможно, скоро отсюда вообще будет не выехать.

— Я знаю! — раздраженно подтвердил Александр

— Микроавтобус просто бросьте где нибудь. Не привлекайте к себе внимания.

— Ты слышишь меня Аль-Важдид?

— Да, светлейшая — глаза молодого шахида были пусты как глаза дешевой пластмассовой куклы, он смотрел перед собой, на какую-то точку, затерянную в далеких далях

— Ты знаешь, что ты должен делать, Аль-Важдид?

— Да, светлейшая…

— И ты сделаешь это, Аль-Ваджид?

— Да светлейшая — в голосе шахида не было ни страха ни сомнений он словно пересказывал прочитанное ранее, нечто скучное и неинтересное.

— У Аллаха есть власть над небесами и над землей, и нет у нас помимо Аллаха ни близкого, ни помощника. Ты должен покарать муртадов и мунафиков Аль-Ваджид, должен покарать их своей рукой, ведь Аллах быстр в расчете. Путь и неверные узнают гнев Аллаха!

— Да, светлейшая.

— Иншалла. Аллах с тобой, Аль-Ваджид!

Мария осторожно, словно боясь что-то спугнуть, порвать ту невидимую связь, которая установилась между ней и шахидом, захлопнула дверь небольшого грузовика. Почти неслышно заработал мотор…

Британцы долго смотрели вслед отъезжающим машинам…

— Как думаешь, сколько из них достигнет цели?

Пожилой, координатор иронически посмотрел на подчиненного

— Ты шутишь? В город вошли армейские части, на улицах жандармерия, всё, что можно перекрыть перекрыто, документы на каждом шагу проверяют. Я вчера был у исламского центра — там не припарковаться в радиусе полукилометра, даже урны вывезли. Я удивлюсь, если достигнет хоть один. Вопрос в другом. Ты уверен, что сработает?

— Уверен. Три независимые системы, каждая со своим инициирующим механизмом и своими детонаторами. Плюс датчик на свет — откроешь кузов и бабах. Сразу. Последняя система — замаскированный в одном из брусков взрывчатки таймер, даже если они каким то чудом обезвредят остальные, через полтора часа все равно рванет. И если одна из машин рванет — она подает сигнал остальным и через десять минут рванут все остальные, где бы они не находились. Нет, рванет — гарантирую.

— Тогда давай поторапливаться. Впереди куча дел.

 

Казань. Мост «Романовский». Утро 01 июля 1992 года

Этот мост назвали «Романовским», потому что приказ о его строительстве дал сам Николай II Романов еще в 1904 году, вместе со строительством железной дороги Москва-Казань. Этот мост доработал до конца восьмидесятых, а в восемьдесят девятом начали строить новый, намного больших размеров и закончили в девяносто первом. Мост как раз вписывался в "Большое кольцо" и был одними из ворот Казани. Мост и впрямь входил в десятку крупнейших в Империи — на первом месте списка, конечно, был чудовищных размеров мост, соединяющий Крым и побережье в районе севернее Керчи. Двенадцатикилометровый мост был столь велик и красив, что на него как на достопримечательность привозили полюбоваться туристов.

Романовский же мост занимал в этом списке скромное девятое место — однако сильно помогал в решении транспортных проблем многомиллионного города — как-никак по пять полос в каждую сторону и железнодорожная линия на четыре пути. По любым меркам мост через Волгу, тем более такой считался стратегическим объектом.

Сейчас же этот стратегический мост был перекрыт, перекрыт со стороны въезда на мост, перед ним скопилась более чем пятикилометровая пробка. Шел сплошной досмотр машин, проверка документов. Это само по себе было явлением для Казани необычным — но еще более необычным было то, что мост перекрыли не полицейские машины, а самый настоящий бронетранспортер. В конце моста помимо обычных и привычных полицейских автомобилей стояли два армейских грузовика. Полицейские в светло-серой повседневной форме и военные в «городском» серо-синем камуфляже проверяли документы, сверяли данные в находившихся тут же ноутбуках со сканерами, просили некоторые водителей выйти и открыть багажник. Пока никого не задерживали, но движение здесь замерло, словно загустевшая смола и облако недовольства и раздражения буквально видело над разноцветными рядами машин.

Обычный человек, который везет в машине что-то незаконное, и видит впереди полицейских, испугался бы и запаниковал, но Аль-Ваджид не испугался. Он вообще никак не проявлял ни гнева, ни раздражения, ни нетерпения, он просто подавал машину метр за метром, продвигаясь вперед вместе с остальными машинами. В его искалеченном сознании не было места ни страху, ни раздражению, ни ярости ни каким-либо еще обычным человеческим чувствам. Их заменили избранные строки из Корана и задание, отступить от которого хоть на миллиметр означало смерть. А еще — программа на самоликвидацию — попасть живым в руки кяфиров он не имел права ни при каких обстоятельствах. Поэтому он просто нажимал на газ и подавал машину вперед, с каждым метром приближаясь и приближая других людей к смерти.

Он не помнил ничего. Ни бедной хижины в штате Кашмир где он появился на свет двенадцатым ребенком в семье — хижина была настолько мала, что спали в три смены, готовили там же где и спали, а пола в этой хижине не было совсем. Если бы аль-Ваджид просто вышел бы на улицу — на Казанскую, на Московскую, на Бейрутскую — он сильно бы удивился, как хорошо живут правоверные, да и вообще подданные белого царя в своей стране. Зимы на Руси были суровыми, перезимовать в такой хижине, как была у семьи Аль-Ваджида, было бы просто невозможно — и поэтому даже самый бедный крестьянин имел крепкий, бревенчатый утепленный дом, какое-то количество земли (безземельных крестьян не было уже очень давно) и какую-то живность. Прилично жили и в городах — даже небольшая квартира в любом русском городе для кашмирца показалась бы дворцом.

Он не помнил базар, где его продавали. Продала его мать, равно как и пятерых его братьев и сестер, чтобы на полученные деньги остальные дети могли выжить. Произошло это после того, как полицейские насмерть забили палками отца Аль-Ваджида — тот осмелился ударить белого сахиба. Семья осталась без кормильца и делать было просто нечего. Только продавать детей — одного за другим. Аль-Ваджиду было тогда семь лет.

Он не помнил человека, который купил его как раба — в британской Индии на это закрывали глаза, в Российской империи за работорговлю полагалась каторга — это если полицейские успеют до того, как разъяренные подданные не повесят пойманного работорговца на ближайшем суку как собаку. Хоть ему и было всего пять лет — но он понимал, что произошло и поэтому, неожиданно даже для себя самого изо всех сил вцепился в руку осматривавшего его белого сахиба — как волчонок. Он знал, что за это его будут бить, возможно, даже убьют, как убили отца — и был готов к этому. Но сахиб только рассмеялся, промокнул выступившую на руке кровь белоснежным платком и заплатил вдвое больше, чем просила его мать.

Он не помнил школу, одну из первых, созданных более десяти лет назад. Тогда технологии суггестивной манипуляции, перезаписи сознания были еще очень несовершенными, на эксперименты уходило много времени, на создание шахидов требовались не месяцы как сейчас, а годы. Для экспериментов требовалось много материала, лучше всего подходили дети — их и покупали, на местных базарах. Эксперименты были самыми разными — "стирание сознания" с помощью электрошока, лошадиных доз ЛСД, погружения в наркокому. "Интенсивная забивка" — это когда человеку со "стертым сознанием" вводят наркотики а потом сотни раз прогоняют в ускоренном режиме один и тот же видеоряд. Потом другой. Так, месяцами и годами создают из ничего новую личность — которая ненавидит тех, кого нужно, готова убивать тех кого нужно, готова умирать за то, за что нужно. Тогда еще о пределах манипуляции сознанием знали мало, отсев во время экспериментов был большим. Отсеявшихся, тех кто уже не был ни на что годен усыпляли и сбрасывали тела в большой резервуар с серной кислотой. Это сейчас уже отсева практически нет — да и появились «мягкие» технологии, которым прекрасно владеют люди типа «светлейшей», Марии. А тогда… но все равно, сахиб тогда оказался прав, разглядев в укусившем его на базаре мальчишке стальной стержень. Аль-Ваджид прошел через все, его не смогли сломать, не смогли убить и вот сейчас он сидел в грузовике, медленно продвигавшемся по мосту через огромную реку.

Река…

Аль-Ваджид впервые отвлекся и посмотрел на серо-стальную гладь воды, тянущуюся куда-то вдаль, к самому горизонту. Ему вдруг пришло в голову, что он никогда не видел столько воды сразу. Там, где он водился, через его родное село тек узкий грязный ручеек — там набирали воду для питья, туда же сливали нечистоты, там же пил скот. А здесь — мерно текущая вода, недвижимая с виду — и все равно неудержимо стремящаяся вперед. Совсем не так, как там, где он родился. И вообще — здесь все не так как там, где он родился.

Родился…

Сзади негодующе взвыл клаксон, аль-Ваджид подал машину на несколько метров вперед и снова остановился.

Родился? Что значит родился? Разве он где-то родился? Почему он ничего этого не помнит?

Сзади снова засигналили — противно, надрывно, резко. Каждый звук клаксона словно отзывался электрическим разрядом в голове. Аль-Ваджид снова переставил машину.

Неверные… Вокруг него — неверные. Он должен покарать неверных. Он должен покарать мунафиков. Он должен защитить религию ислам от тех, кто хочет ее уничтожить. В этом — его предназначение. Он — карающая десница Аллаха. Расплата грядет.

Расплата? За что — расплата?

В стекло застучали. Аль-Ваджид повернулся — полицейский, молодой, высокий, с пшеничными, почти белыми волосами внимательно смотрел на него. Аль-Ваджид нажал на кнопку — стекло поползло вниз.

Неверные? При чем тут неверные.

— Позвольте ваши документики.

Аль-Ваджид протянул документы — права, документы на машину, накладные на продукцию. Он не нервничал — такие как он не имели нервов.

— Из Шемордана едете?

— Да — подтвердил аль-Ваджид. Его грузовик был рефрижераторным — чтобы не вскрыли — и по документам перевозил мясо с Шемордана, там была достаточно известная в этих краях фирма, производившая мясо и мясопродукты. У нее были магазины, "Шеморданский бычок" где торговали свежим мясом, в том числе в самом центре города

— Понятно… Давно там работаете?

— Два года.

— Все понятно. Можете следовать… — полицейский отдал документы.

Аль-Ваджид плавно прибавил газу…

Полицейский пропустил мимо себя фургон, отвернулся, чтобы водитель не мог видеть его действий через зеркало заднего вида, наклонился к плечу…

— Белый фургон, госномер А21398 — опасность!

— Принял, код красный! — отозвался эфир — группе захвата готовность! Работаем по первому варианту.

— Группа захвата на исходной!

Произошла та самая случайность, которая не могла быть учтена ни в одном плане. Место для таких случайностей было всегда, кому-то они спасали жизнь, у кого-то — они ее отбирали. Молодой полицейский пришел в полицию три месяца назад, родом он был из Шемордана и работал там охранником как раз в мясной компании. Если бы там был такой водитель — он бы его знал.

Когда фургон выехал с моста и поравнялся с армейскими грузовиками, один из грузовиков вдруг резко сдал назад, перекрывая две полосы движения из пяти и отрезая автомобильный поток. От второго по серому бетону дороги метнулась черная стальная змея, разворачиваясь в шипастую ленту. С гулким хлопком лопнули покрышки передних колес, фургон неудержимо потащило влево, затем вправо. Лежавший на обочине слева от дороги большой неуклюжий камень вдруг лопнул, жуткий грохот ударил по ушам подобно артиллерийскому залпу. Взорвалось отвлекающее устройство на базе светошоковой гранаты, специально заложенное здесь для подобных случаев. И тут же выпрыгнув из кузова второго грузовика, держа наготове оружие, к теряющему ход фургону стремительно рванулись восемь бойцов группы захвата в сером, городском камуфляже.

Но успеть они не могли. Не смогли бы ни при каком раскладе. Когда хлопнули покрышки, и враз потяжелевший руль едва не вырвался из рук, аль-Ваджид все понял. И он знал, что делать. То, что и должен был, то, что от него требовалось. Слева от машины полыхнуло пламя, а по ушам больно ударил громовой раскат разрыва, а аль-Ваджид просто бросил руль и последним движением в жизни протянул руку к переключателю на приборной панели, повернул его. Через миллисекунду его не стало — как не стало и окружающих машину жандармов из спецгруппы и проявившего бдительность полицейского, и водителей, которым не повезло в то проклятое утро оказаться на этом самом мосту. Без малого четыре тонны взрывчатки превратили всех их в ничто…

 

Искендерун, горный хребет. Ночь на 01 июля 1992 года

Шаг за шагом. Ступать след в след, нога вступает точно на то место, на которое только что ступал предыдущий боец. Не издавать ни звука, даже если сорвался — падать молча. Хотя риск упасть почти минимальный, в группе альпинистов уровнем ниже кандидата в мастера нет, все прошли не одну тысячу километров по таким вот горным тропам. Тем более что и тропа не такая уж опасная, единственная проблема — снаряжение. Каждый несет в общей сложности больше шестидесяти килограммов — оружие, снаряжение, боеприпасы. Каменистая почва плывет в зеленом тумане ночного монокуляра, веревка трет кожу даже через перчатку. Веревка — это жизнь, веревка — это хоть какая-то гарантия, что тяжеленный рюкзак за плечами не перевесит, и ты не полетишь вниз. Хорошо, что тут еще горы не высокие, не то, что Кавказ, там вдобавок еще и воздуха не хватает на высоте. Здесь — даже на этой стороне пахнет морем, какой-то едва уловимый йодистый запах и свежесть. Свежесть, какая бывает только у большой массы воды. Так что — идти можно. Забыть о боли в ногах, забыть о том, сколько еще осталось и просто идти, след в след, шаг за шагом, раз за разом переставлять ноги. Раз — два, раз — два…

На разведку пошла самая подготовленная, первая рота. Разбились на две группы, наметили точки наблюдения, маршруты движения по каменистым склонам. Две колонны постепенно втягивались в ночную тьму, растворялись в ней. На каждом бойце — специальная, маскирующая лохматая накидка из ткани, не пропускающей тепловое излучение. Присел — и ночью метров с десяти можно за куст сойти.

Первыми шли саперы, тщательно просматривая и прощупывая почву перед собой — не исключено, что по дороге могут быть растяжки или мины. Скажете — ерунда, откуда здесь растяжки, не война же? А то, что захвачена атомная электростанция, прекрасно охраняемый объект, об который и целый полк споткнется — это как? Это — хреново. Очень хреново. Готовиться надо ко всему, даже к самому худшему.

Помимо штатного вооружения и снаряжения с вертолетов сняли две тяжелые снайперские винтовка калибра 14,5 с ночной оптикой Единственное оружие, гарантированно позволяющее больше чем с трех километров добить до станции и точно поразить одиночную цель. Тут даже КОРД не годится, а «Кобра» с баллистическим вычислителем и специальными снайперскими патронами из меди — в самый раз. Правда, тяжелая зараза — двадцать килограммов без патронов и патроны сами тоже весят. Кто-то, раскидав часть своего снаряжения по рюкзакам товарищей, тащит здоровую, едва не в человеческий рост винтовку. Кто-то — снаряженные магазины к ней. А ведь еще — тепловизор, тоже нелегкая штука. И, тем не менее — идти надо. Да поторапливаться. Сейчас они — глаза и уши штаба, глаза и уши самой империи.

У самого гребня залегли, дальше передвигаться иначе как по-пластунски нельзя. Самое опасное — высунуться за гребень, если с той стороны наблюдают, используя термовизор — голова наблюдателя хорошо будет видна, это все равно, что растяжку задеть или сигнальную ракету выпустить. Огляделись — метрах в десяти был полузаваленный валунами распадок, вот там — сам дьявол не разглядит человека в каменном месиве. Первыми пошли два человека — головной дозор. Остальные молча ждали, распластавшись на каменной россыпи, придавленные тяжестью своих рюкзаков, пытаясь дать хоть какое-то отдохновение своим ногам.

— Противника в непосредственной близости не наблюдаю!

Уже лучше. Если бы у противника были достаточные силы — он выставил бы за периметром станции передовые дозоры. Да еще заставил бы их докладывать обстановку каждые полчаса — отсутствие доклада в установленное время — сигнал тревоги. То, что передовых дозоров нет 0- это уже хорошо, значит либо у противника не так уж много сил, либо он ведет себя самоуверенно. Самоуверенность — самый короткий путь к гибели…

— Замаскироваться, приступить к наблюдению!

Командовать почти не приходилось — в роте старшего лейтенанта Романова случайных людей не было, все понимали друг друга с полуслова, с полужеста. Первая рота была разведывательной, специализировалась на скрытном проникновении, а скрытность подразумевала бесшумность. Сейчас нужно было прежде всего, не привлекая внимания, не демаскируя себя, занять оборону на гребне, проверить все вокруг на предмет мин и различных ловушек и самое главное — выставить на позиции обе винтовки. Только с помощью их прицелов можно было оценить ситуацию с расстояния более трех километров. Ни тепловизоры ни ночные прицелы не добивали на такую дальность — оставалось надеяться что обычная просветленная оптика в сочетании с продолжающимися на территории станции пожарами помогут оценить ситуацию.

— Господин лейтенант, штаб запрашивает данные

— Передай, вышли на исходную, приступаем к наблюдению.

Старший лейтенант Николай Романов сбросил с ноющих плеч рюкзак, ловко как ящерица пополз к винтовке — когда человек долго несет груз, а потом резко освобождается от него — появляется такое чувство, что вот-вот взлетишь — какая-то легкость. Снайпер отодвинулся, уступая место у винтовки, старший лейтенант поудобнее устроился на камнях, приложился к установленной на три точки — сошки и опора в прикладе — винтовке, подвигал стволом вправо-влево. Картина разрушений и пожаров проплывала перед глазами, увеличенная в шестьдесят раз. Вот развалины казарм личного состава — черные, еще сочащиеся огнем провалы, безумное месиво камней, объеденные пламенем закопченные стены. Вот парк для техники — испещренные опаленными дырами крыши, выгоревшие стальные остовы некогда грозной боевой техники. Все двери выбиты взрывами изнутри — понятно, использовались специальные боеприпасы, проникающие через крышу помещения и взрывающиеся внутри. Вот изъеденная кратерами земля периметра, хаотическое нагромождение стали и бетона, того что когда то был заборами и вышками охраны. И никого в живых…

Пожары давали подсветку местности — небольшую, но достаточную, чтобы видеть происходящее через обычный, дневной оптический прицел. В левом нижнем углу менялись ярко-алые цифры — лазер автоматически замерял дистанцию до объекта, на который ложилось перекрестье прицела.

— Передавай! Наблюдаю объект, расстояние три двести шестьдесят! Объект частично разрушен, оба забора сильно повреждены, КПП уничтожен. Да, периметр полностью уничтожен. Казармы для личного состава и парк для техники уничтожены, по виду — бомбами или тактическими ракетами, попадание явно сверху, в крышу. В районе объектов охраны продолжается пожар, выживших не наблюдаю.

Цесаревич слегка передвинул ствол винтовки

— Остальные объекты станции на вид выглядят неповрежденными… минуту… дверь, ведущая в самое большое здание, выбита, по виду — направленным взрывом. У дверей наблюдаю грузовики, количество четыре. Армейские грузовики типа «Мустанг», номера не вижу. Людей рядом с ними не наблюдаю.

Ствол винтовки снова шевельнулся…

— Внимание! На крыше самого большого здания — четыре агрессора. У них… одна снайперская винтовка, похоже… крупнокалиберная точнее определить не могу… один единый пулемет стоит на станке… и еще что-то есть… похоже на ракетную систему. Противотанковую или противовоздушную… ракета, запускаемая с плеча. Две ракетные системы. Еще один у какого-то прибора, по виду — какой-то прибор наблюдения. Дальше…

Напряженное молчание…

— Дальше идут… на остальных зданиях на крыше никого не наблюдаю…еще техника… два грузовика, тоже «Мустанги», стоят дальше. Возле них никого…

 

Окрестности Петербурга. Утро 01 июля 1992 года

Бессонная ночь подходила к концу и на смену ей в свои права вступал не менее тяжелый день — день, который надо пережить на самолюбии, день без покоя и отдыха, день когда держишься на бесчисленном множестве выпитых чашек противного горьковатого кофе. Может быть, удастся выделить время и забыться где-нибудь коротким тревожным сном на узкой, солдатской койке. А может и нет. Годами пустовавший бункер, за час превратившийся в один из центров обороны страны, вступал в новый день и ни у кого — ни у его обитателей, ни у других жителей огромной державы, впервые за долгие годы, даже за десятилетия не было уверенности в том, как они его закончат. Уверенность исчезла, испарилась как утренний туман, уступив место тщательно контролируемому страху у одних, жесткости и решимости у других. Кто-то был готов сражаться до конца, невзирая на последствия. Кто-то уже продумывал, как вернуть отнятое, даже если придется что-то отдать. Кто-то и вовсе был готов отдать, только чтобы сохранить мир — были и такие. Но как бы то ни было — новый день наступал и его надо было прожить…

— Приступайте, Вацлав Вальтерович!

Вацлав Вальтерович Шмидт, генерал-полковник Российской армии, тоже из сильно обрусевших поволжских немцев, начальник главного оперативного управления генерального штаба одернул китель, прошел к небольшой трибуне…

— Ваше величество, может, сначала эту мерзость посмотрим? — осведомился Вольке

— Мерзость потом — отрезал государь — сначала послушаем Генеральный штаб.

Чтобы немного успокоиться — даже этому, словно сделанному из кремня невозмутимому немцу было не по себе от того, что происходило — Шмидт аккуратно разложил перед собой материалы, достал и нацепил на нос пенсне.

— Господа, сводка оперативной обстановки по состоянию на ноль семь часов петербургского времени следующая. Прежде всего — окончательно подтверждена информация о подрыве в воздушном пространстве над Бейрутом ядерного взрывного устройства. Однако, две пробы, взятые самолетами-разведчиками, показали отсутствие радиационного заражения местности. Уровень радиации хотя и выше нормы, но находится в безопасных для человека пределах. Объяснений этому пока нет…

Как раз есть… — мелькнуло в голове у государя — экономили на научных разработках, а вот теперь хлебаем полной ложкой.

Подтверждено также нанесение ракетных ударов по основным военным базам — Хама, база ВВС в Дамаске, Халаб, крепость Бофор. В сочетании с электромагнитной вспышкой это ослабило наши постоянные силы в регионе не менее чем на девяносто процентов.

На всей территории губернии, а также в самом городе Бейрут идут ожесточенные бои. Атакам подвергаются военные объекты, полицейские участки, казачьи поселения. По данным разведки большинство атакуемых объектов оказывают активное сопротивление. Численность террористов подсчитать сложно но, по мнению наших аналитиков их около ста тысяч человек.

— Откуда же их взялось то столько, супостатов… — в сердцах проговорил кто-то.

— Слайд двенадцать, пожалуйста… — проговорил генерал, ни к кому конкретно не обращаясь и, когда на экране появился требуемый слайд, продолжил — перед вами Бейрут, район порта. Как вы видите, база ВМФ в порту подверглась ожесточенному обстрелу и на данный момент не функционирует, это один из тех немногих объектов, которых террористам удалось захватить. Как вы видите — порт работает, в нем активно идет разгрузка контейнеров с подошедших контейнеровозов. В контейнерах, думаю не гуманитарная помощь.

— Почему по этому объекту не нанесен бомбовый удар? — поинтересовался Вольке

— Об этом чуть позже — проговорил император — дальше.

— Мы предполагаем, что среди террористов до семидесяти процентов — пришлые, небольшая часть была заброшена заранее, но в основном террористы прибыли уже после начала беспорядков. В основном — через тот же порт, иначе они не смогли бы прибыть быстро и с требуемым уровнем скрытности. Основная их часть прибыла с территории Индии, особенно севера, где располагаются лагеря подготовки радиальных исламистов.

На сегодняшний день в районе уже находится шестьдесят шестая ДШД, также нам удалось перебросить один из полков сто восьмой ВДД. Остальные части, а именно семьдесят третья и пятьдесят восьмая ВДД, восемнадцатая ДШД, части жандармерии ДОН-2 и ДОН-3 находятся в полной готовности на аэродромах взлета. В Севастополе и Константинополе к сбор-походу готовится Черноморский флот. Флагман эскадры — ударный авианосец "Николай Первый", там экстренно свернут ремонт, пока работает только один реактор, но он дойдет и на одном. Сводная эскадра во главе с ударным авианосцем "Цесаревич Николай", с участием германских кораблей, в том числе ударного авианосца "Маркграф Гессенский" сместилась так, чтобы перекрыть доступ британской эскадре в Средиземное море со стороны Индийского океана. В Атлантике находится эскадра Балтфлота во главе с ударным авианосцем "Александр Второй", сейчас она полным ходом идет к Средиземному морю. Еще одна эскадра Балтфлота, во главе с ударным авианосцем "Павел Первый" готовится к сбор — походу, в ней больше двадцати вымпелов. Направление — северное побережье Европы и Великобритания. Германская империя тоже начинает приводить в боевую готовность колониальные войска. В общем и целом — развертывание войск по плану «Набат» идет даже с опережением графика и если бы не одно обстоятельство, я бы мог с уверенностью говорить о том, что мятеж будет подавлен максимум за семь суток. Но это обстоятельство меняет картину в корне. Разрешите Ваше Величество?

Государь молча кивнул, по его лицу было видно, что то, что сейчас предстоит, не вызывает у него никаких чувств кроме раздражения. Из присутствовавших запись видели пятеро — сам Государь, Вольке, Шмидт, и еще двое.

Генерал-полковник поднял лежащую рядом трубку телефона — обычную черную пластмассовую, без изысков, передал распоряжение. Через полминуты карта на белом полотнище экрана сменилась неожиданно четким видеоизображением.

Комната — большая, странная, отделанная белым кафелем с каким-то геометрическим рисунком, с пультами управления, с мониторами. Нервно бегущие цифры таймера оперативного времени в левом нижнем углу экрана. Люди с оружием и в масках на заднем плане — городской цифровой камуфляж, расцветкой похожий на русский, "Серый волк", но в деталях отличающийся. И еще один человек — без маски, в арабской галабии, средних лет — худой, угловатый с темным лицом, черной, с проседью бородой. Те, кто занимался борьбой с терроризмом, это лицо знали очень хорошо…

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, да воссияет свет истинного учения над всей землей, к вам обращаюсь я, моджахед по имени Мохаммед Атта. В великой книге Коран сказано — а если же они нарушат договор с вами до срока — то избивайте их везде, где найдете, убивайте, осаждайте, устраивайте засады во всяком скрытом месте. Вы, русские нарушили договор с нами, вы убивали и убиваете нас как собак, вы не даете нам жить, как мы того хотим. Священная земля Мекки и Медины, долгие годы находившаяся под пятой неверных вопиет об освобождении. Вы крадете у нас детей, воспитывая их в безверии, вы крадете у нас веру, заменяя ее своей, вы долгими годами убивали нас как единый народ. Вы убили человека, чьи слова были сильнее ваших пуль, человека, что поднял наш народ с колен — Осаму Бен Ладена, да пребудет он о правую руку от Аллаха вечно. Те, кому покорился Константинополь, и пол Европы десятилетиями живут рабами Русни. Настало время положить этому конец. Милостью Аллаха я, Мохаммед Атта и несколько десятков других моджахедов захватили атомную станцию в Искендеруне, на нашей земле. Теперь она наша и мы не уйдем отсюда. Наши требования таковы: в течение сорока восьми часов русские войска должны покинуть все земли, принадлежащие нам. Здесь и сейчас я, Мохаммед Атта провозглашаю новое государство — Исламскую Арабскую Республику. Если вы, русские не покоритесь неизбежному, то все шесть реакторов станции будут взорваны, и джаханнам придет на землю. Мы готовы умереть, чтобы не допустить нового торжества русизма на принадлежащей нам святой земле. Аллах наш вождь! Коран наша конституция! Джихад наш путь! Иншалла! [прим автора — даже здесь, из этой речи виден достаточно невысокий уровень экстремистского лидера-проповедника. Оно и понятно — он закончил только медресе, причем медресе расположенное в лагере террористов, он не учился в богословском университете и не умеет складно выражать свои мысли. Уровень тех, кто закончил любой легальный исламский университет Империи конечно же выше]

— Цугцванг… — задумчиво проговорил Вольке

— Что?

— Цугцванг — старый шахматист повторил непонятное слово уже громче

— О чем вы?

— Цугцванг — специфический шахматный термин. Означает позицию на доске, из которой какой бы ты ход не сделал — он так или иначе ухудшит твою позицию. Мы сейчас именно в такой позиции — у нас цугцванг.

— Поясните? — потребовал император. Хоть он и не любил шахматы, но понимал, что в любом случае Вольке — самый сильный специалист комбинационной игры из всех, находящихся в бункере, его ум отточен долгим сидением над черно-белой доской и наличие такого специалиста среди них — серьезнейший козырь в геополитической игре.

— Охотно… — Вольке не стал вставать, он говорил тихо и спокойно, словно размышляя вслух — сейчас нас загнали в ситуацию, из которой на первый взгляд нет приемлемого выхода. Ведь смотрите, что получается. Если мы не начнем переброску войск — туда подойдет британская эскадра и против нас будут уже мне террористы, а кадровые военные. Весь Ближний Восток мы в этом случае теряем, оставшиеся очаги сопротивления будут быстро подавлены. Тех, кто не захочет жить в "свободном исламском государстве" — просто выгонят, и мы получим еще и проблему беженцев ко всему прочему. Если мы не выполним требования террористов — мы рискуем тем, что Восточные территории не достанутся никому — потому что они превратятся в радиоактивную пустыню. Более того — радиация уничтожит вторую столицу Империи и затронет весь юг России. Это для нас неприемлемо. Если мы назовем вещи своими именами и объявим войну Великобритании — мы будем агрессорами для всех, ведь бесспорного повода для войны нет, а что там в действительности произошло — так это можно трактовать по-разному. При этом наши противники в любом случае остаются в выигрыше. Если мы сумеем подавить мятеж — вся наша политика по ассимиляции жителей Восточных территорий будет отброшена назад на несколько десятилетий, снова появятся кровники, фанатики, мстители. Все, что вложено, все усилия поколений пропадут впустую, у нас снова в стране появятся два народа вместо одного. Если же мятеж увенчается успехом — у британцев появляется новый, огромный и богатый ресурсами протекторат, причем вложения в инфраструктуру там уже сделаны, останется только отремонтировать то, что разрушено во время мятежа, но это просто и не в пример дешевле, чем делать с нуля. Поэтому я и говорю — цугцванг.

— А как они интересно собираются решать проблему с атомными террористами? — спросил кто-то из генералитета — ведь если мы уйдем, это станет уже их проблемой, а не нашей.

— Очень просто — отмахнулся Вольке — я вообще не верю, что станцию захватили исламские террористы. Даже тот факт, что во главе их известный террорист ничего не говорит — вы заметили, что все они в масках, кроме их лидера? Скорее всего, это армейское спецподразделение, британское или американское, поддержанное ударом тактических ракет на первой стадии операции. Слишком все четко сделано. Да и вряд ли планировщики это операции рискнули бы, допустив террористов к реакторам, ведь это козырь в их руках. Кто даст гарантию, что после того, как мы уйдем, они не потребуют убираться вон уже от британцев и американцев, угрожая им тем же самым, чем сейчас угрожают нам. Какие гарантии, что они не выйдут из под контроля на любом этапе операции? Нет, на такой риск идти нельзя — по крайней мере, я бы не пошел. А насчет решения проблемы… После того, как войдут британцы — они просто сымитируют операцию по освобождению станции и освободят ее под рукоплескания всего цивилизованного мира. И даже трупы найдут — благо сейчас их там великое множество на выбор — обрядят в такой же камуфляж, сунут в руки оружие и продемонстрируют перед телекамерами.

— Но в таком случае — вряд ли среди тех, кто захватил станцию, есть желающие погибнуть первыми во имя Аллаха — задумчиво сказал Шмидт

— Согласен. Но тут другая опасность — станция уже заминирована. И, скорее всего, в детонаторах заложенных зарядов существует вторая, независимая схема инициации, причем дистанционная. У кого пульт от этой схемы — неизвестно. И не забывайте — мы до сих пор не смогли установить точное местонахождение носителя, с которого запущены крылатые ракеты. Не исключено, что при попытке штурма он вступит в дело. Ни один антитеррористический сценарий не рассчитан на то, что на голову штурмующих и обеспечивающих штурм подразделений упадут несколько крылатых ракет.

— И что же нужно делать в ситуации цугцванга на шахматной доске? — поинтересовался государь

— У нас есть одно преимущество по сравнению с шахматной доской — сказал Вольке — в отличие от шахмат здесь нет лимита времени на ход и нет лимита времени на партию, наша партия не прекращается никогда. Если у нас на доске ситуация, при которой любой наш ход будет ошибкой — значит, хода не надо делать вообще. Мы можем даже пойти на то, чтобы пропустить британскую эскадру в Средиземное море, все равно они от нас не уйдут. Ключ к этой ситуации — Искендерун — мы должны перебросить туда самое лучшее антитеррористическое подразделение и освободить станцию. Только после этого мы сможем действовать дальше. Пусть пока провозглашается "Исламская арабская республика", пусть в Бейруте высаживаются британцы — мы будем решать проблему Искендеруна и приводить в боевую готовность войска. А как только проблема Искендеруна будет решена — вот тогда мы и заявим права на свою землю, кто бы на ней в данный момент не находился. Права, подкрепленные всей нашей мощью. Британцы будут более сговорчивы, если на расстоянии нескольких десятков миль от метрополии будет крейсировать усиленная эскадра Балтийского флота.

— А как же быть с теми, кто сейчас оказывает сопротивление захватчикам, кто рассчитывает на нашу помощь? — спросил государь — как быть с десантниками, которые уже там высадились?

— С ними ничего не сделаешь, мы им ничем не поможем. Единственный приказ, который мы им можем дать — выжить любой ценой. Сейчас мы не можем их поддержать, Ваше величество. В любой игре гроссмейстер вынужден жертвовать фигуры, чтобы выиграть партию.

Император уже собирался что-то ответить, скорее всего — нелицеприятное, когда распахнулась дверь. Охрана и адъютанты, находившиеся в приемной знали о идущем в бункере совещании, знали кто там собрался и какие вопросы обсуждаются. И если все же решились побеспокоить — значит вопрос был решительно срочным.

Государь принял из рук порученца — в форме капитана первого ранга — обычный лист бумаги с распечаткой, бегло прочитал. Все замерли, с тревогой смотря на Государя.

— Господа… — каким-то надтреснутым голосом произнес государь — только что пришло сообщение о том, что в Казани полчаса назад произошло несколько мощных взрывов…

"Лекарство, которое хуже болезни"

С британского интернет-сайта

Происходящее в Романовской империи в очередной раз заставляет задуматься о судьбе этой огромной страны, находящейся в руках тирана и пытающейся диктовать свою волю цивилизованному миру. Страна, управляемая исключительно по воле одного человека, несменяемого и передающего свою неограниченную власть по наследству. Страна где систематически попираются самые элементарные права и свободы человека, где при общении с любым представителем власти самое распространенное чувство, которое охватывает людей — это страх. Страна, чья площадь составляет без малого четверть территории земли, страна, занимающая по запасам углеводородов и многих минералов, безусловно, первое место в мире снова ставит перед нами вопросы, на которые мы не можем не дать ответ.

Первый вопрос, на который мы должны дать честный ответ — можем ли мы, может ли весь цивилизованный мир мириться с угнетением и беззаконием, что имеет место в Российской Империи. Можем ли мы по-прежнему покупать у русских нефть, добытую на территории, залитой кровью невинных людей? Кровью людей, вся вина которых заключалась в том, что они хотели жить в свободной стране и чтить нормы ислама. Можем ли мы оставаться безучастными к страданиям мусульман на оккупированных Россией еще в начале века территориях?

Сейчас, пока вы читаете это, в России вновь творится зло, вновь льется кровь. Мы уже рассказывали о том, что на Восточных территориях вспыхнуло восстание. Это восстание местных жителей, не желающих жить под пятой русских, эти люди просто хотят жить в свободной стране. Сейчас мы уже знаем, что восстание жестоко подавляется — русский царь отдал команду применить против восставших армию, в район конфликта перебрасываются отборные части, по позициям восставших наносятся артиллерийские и авиационные удары, привычно зверствуют казаки. Прямой связи с районом восстания, но уже сейчас можно сказать — количество жертв исчисляется тысячами, если не десятками тысяч.

Заслуживает нашего внимания и то, что русское правительство лицемерно называет "борьбой с терроризмом". В наши руки попали свидетельства, свидетельства людей, которые своими глазами видели, что произошло в Казани, этого "города двух религий" буквально несколько часов назад. Как нам стало известно, в городе проводится соревнование чтецов Корана. По этому поводу русские ввели в город армейские и жандармские части, начались обыски, незаконные аресты. Сегодня же, во время проверки документов на Романовском мосту русские солдаты внезапно открыли огонь из автоматов и пулеметов по одному из ожидающих проверки грузовиков, после чего тот загорелся и взорвался. У нас нет точных данных о том, что же все-таки произошло на самом деле — но есть свидетельства, что в городе произошло еще несколько мощных взрывов.

Сейчас у нас нет связи ни с Казанью ни с Бейрутом. Русские власти перекрыли доступ к информации, отключили все виды связи. Обычно так происходит, когда готовятся новые зверства и расправы с мирным населением. Потом, когда смоют кровь и уберут трупы — власти, конечно пригласят прессу и независимых наблюдателей для того, чтобы попытаться опровергнуть давно предъявляемые обвинения в геноциде. Но довольно лжи! Мы должны, здесь и сейчас дать ответ — готовы ли мы и дальше покрывать злодеяния этой последней и ничем не ограниченной в своих злодеяниях абсолютной монархии на земле.

…

Лидер парламентского большинства и премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер сегодня на парламентских слушаньях заявила, что правительство и народ Великобритании не могут спокойно смотреть на творимые Россией злодеяния. Сегодня по официальным каналам Российской империи направлено предложение о проведении совместной операции по поддержанию мира в конфликтном регионе Ближнего Востока. Ответа России пока не последовало, но по неофициальным данным сегодня Россия привела свои вооруженные силы, в том числе и ядерную составляющую в состояние повышенной боеготовности…

…

Стало известно, что усиленная эскадра британского флота выдвинулась в Средиземное море. Официальный комментарий Министерства обороны гласит, что данная передислокация войск не носит враждебный характер по отношению к кому бы то ни было и обусловлена всего лишь возвратом войск и кораблей флота к местам постоянной дислокации после проведенных на днях крупных учений в Индии.

…

Стало известно, что сегодня в Санкт Петербурге, столице Российской империи произошли демонстрации с требованием отставки некоторых должностных лиц и расширении прав и свобод граждан. Эти демонстрации были жестоко разогнаны полицией и казаками. Местонахождение Александра Романова, абсолютного монарха Российской Империи остается неизвестным, по некоторым данным он покинул столицу, отбыв ночью в неизвестном направлении. Его сын же, Николай Романов, наследник российского престола по нашим данным находится на Ближнем Востоке, где лично руководит действиями карателей.

 

Каффрия, долина Бекаа. 30 июня 1992 года

На улице уже стреляли — не скрываясь, одиночными и очередями, стреляли и за околицей. Сжимая винтовку — сжимая до боли в ладонях, до побелевших пальцев — Сашка беззвучно ругался про себя. Как же так получилось, как же так вообще могло произойти? Ведь любое казачье поселение на Востоке располагалось на господствующей над местностью высоте, на расстояние пятьсот-шестьсот метров от него оставляли голую местность, чтобы в случае необходимости отражать нападение боевиков-арабов. Сашка помнил рассказы своего деда — старого, два года назад умершего казака из первопоселенцев. Умер он в девяносто пять лет — вечером гулял на какой-то лихой пирушке, пришел домой, лег спать — а утром нашли уже холодного. Внука он воспитывал, наверное, даже больше чем отец — и словом и ремнем. Сашка помнил его рассказы о тех первых, самых первых годах его станицы — когда половина казаков ночевали не дома, а на постах, на периметре вокруг станицы, сжимая в руках деревянные ручки станковых пулеметов «Максим» и чутко вслушиваясь, всматриваясь в ночную тьму. Половина казаков ночевала не дома — а половина — по домам, причем не всегда по своим, из-за чего потом поролись плетьми, рубились шашками и даже стрелялись. Он рассказывал про арабов-лазутчиков, вооруженных пистолетами и кинжалами и умеющих бесшумно подкрасться к человеку на расстояние удара кинжалом. Заснул на позиции — и можешь уже не проснуться, а твою голову обнаружат утром на бруствере. Для того, чтобы спастись от таких лазутчиков, поселения окружали рядами колючей проволоки, вешали на нее пустые консервные банки, чтоб не заснуть клали камень в сапог. И все равно — спасало не всегда. Иногда на поселения налетали конные и моторизованные банды — их звали на местный манер, муртазаками — и тогда за оружие брались и стар и млад, понимая что если не сдержат бандитов, прорвутся они в станицу — вырежут всех поголовно. Вырежут и стариков и женщин и детей. На Востоке нет понятия «ребенок», каждый ребенок у врага — это угроза, детей врага надо убивать пока они не выросли и не могут дать отпор. Поэтому оружие у пацанов с семи лет было, за периметр без оружия, без взрослых — ни шагу.

Но ведь это было тогда, очень давно. Уж успели смениться поколения, и в гимназии русские пацаны в компании с арабами мутузят других русских и арабов, совершенно не обращая внимания на национальности. Периметр хотя и остался — но пулеметов там давно нет, все сняли. И не дежурит давно никто — днем работать надо, а умаешься — какое тут еще ночное дежурство может быть, до койки бы дойти. Да и откуда взялись эти — тех, кто лежал сейчас во дворе в луже крови, Сашка никогда раньше не видел.

— Иди за мной! Тихо!

Михаил, прижимая к себе винтовку, ловко перепрыгнул забор, бросился на зады, к сараям. Сашка старался не отставать, непривычная винтовка больно била затвором по боку на бегу. На дворе у Михаила лежал еще один бандит, вокруг него медленно расплывалась красная, подернутая поверху пыльной пленкой лужа. Сашка заставил себя не смотреть.

— Чисто, пошли!

Оглядываясь, задами, перепрыгивая через заборы, проскочили еще два дома, добежали до Михеевского лабаза. Михеевский лабаз — был тут такой купец Михей, не казак, но казаки его уважали — честный был человек, не обмерял и не обвешивал. Потом Михея не стало, сыны его в городе уже торговали, большими людьми стали, а михеевский лабаз с тех пор покосился и использовался ребятней для игр. Дальше идти было нельзя — дальше была улица, и даже отсюда была слышна незнакомая, отрывистая, гортанная речь. И выстрелы — опять выстрелы, отрывистый сухой треск автоматов, гулкие, похожие на щелканье пастушеского кнута хлопки винтовок. Стрельба не прекращалась.

Мишка остановился, по-звериному втянул воздух. И вдруг пулей метнулся в лабаз, послышался глухой, еда слышный удар, какая-то возня, снова удары. Сашка заскочил следом…

— Черт… — Мишка сидел на ком-то, пытаясь завернуть руку за спину, а этот кто-то сопротивлялся. И успешно сопротивлялся! Вот он начал поворачиваться, выходя из захвата…

— Помогай!

— Тихо! Тихо! — Сашка что-то услышал, возня на полу прекратилась.

Поднятые возней пылинки медленно оседали в ярком, остром луче света, бьющем из зияющей прорехами крыши. Шаги приближались, гортанная, чужая речь была все ближе — чужие не понижали голос, не старались скрыться, они вели себя здесь как хозяева.

Мишка отпустил того, кому еще несколько секунд назад крутил руку — этот кто-то оказался пацаном их же возраста, только чернявым и немного пониже ростом. На нем, как на двух казачатах была обычная для этих мест одежда — свободные, песочного цвета брюки и сетчатая, пропускающая воздух к телу футболка. Пацан возмущенно сверкал черными глазами, но не произносил ни слова.

Шаги приближались…

Мишка поднял трофейную винтовку, встал напротив дверного проема, целясь в исходящий солнечным светом прямоугольник на фоне серой стены. Он не пытался спрятаться — он просто стоял во весь рост, нацелив винтовку на дверь, и от всей его уверенной позы веяло каким-то спокойствием и непоколебимостью. Это было круто — но это было и глупо. Сашка положил ему руку на плечо, покачал головой, кивнул головой назад.

Все правильно… Вся местная пацанва, выросшая на войнушках вот в таких вот строениях, знала их наверное лучше, чем их владельцы, знала тут каждый закуток. В задней части лабаза, где во времена его работы купец Михей держал товар, был почти незаметный ход на крышу. Самое главное — там не было лестницы, подниматься надо было, цепляясь за выступы в стене. Сделаны эти выступы были специально — и Миша и Сашка не раз сидели там, в засаде с рогатками, поджидая войско противника. И хотя сейчас вместо рогаток в руках было боевое оружие — суть игры осталась прежней. И здесь они могли и должны были выиграть у чужих…

Когда-нибудь лежали неподвижно на крыше, если до этого ее как следует прокалило солнце, а из одежды у вас — всего лишь тонкие штаны. И подложить под себя нечего. Если нет — попробуйте, получите незабываемое удовольствие, даю гарантию…

Подняться-таки успели. Сашка, Мишка и третий пацан — Рашид с соседней улицы. Дружбы с Рашидом и вообще с соседней улицей у пацанов не было. Но обстоятельства заставляли отложить разборки на потом. Стиснув зубы, пацаны лежали бок о бок на раскаленной солнцем крыше…

— Где они? — сказано было по-русски, с отчетливыми командными нотками

В ответ два человека зачастили наперебой на незнакомом, чем то похожем на арабский языке.

— Ищите! Ищите, сыны шакалов! Пошли отсюда! Ищите, быстро!

Через пробитую временем и ржавчиной крышу Сашка имел возможность украдкой видеть того, кто говорил по-русски. Среднего роста, чисто выбритый, худощавый, в каком то странном, светло-песочного цвета комбинезоне. На носу черные, солнцезащитные очки — из местных такие не носил никто. Под рукой, на переброшенном через плечо ремне — небольшой автомат со странным, изогнутым как у «Калашникова», но меньшим по размерам магазином. На араба этот человек ну никак не походил.

На плече у человека мелодично запиликала рация, тот нажал на кнопку, молча выслушал передачу на громкой связи, коротко бросил «Rodger». Оглянулся по сторонам — Сашка сжался в ожидании того, что человек глянет наверх — и вышел. В отличие от остальных, которые топали и шумели при передвижениях, этот двигался бесшумно, его шагов не было слышно, даже когда он находился в лабазе…

— Это пашту… — прошептал Рашид

— Что?

— Пашту. Те двое разговаривали с этим на пашту. У меня мать этот язык знает, на нем в Индии говорят.

— Слушай, друг… — Мишка повернулся на бок, недобро сощурился — что-то ты слишком много знаешь. Может, ты с ними, а?

— Тихо! — шикнул Сашка — подеритесь еще!

Михаил пробурчал что-то вполголоса, но затих, он и сам понимал — для разборок не время

— Надо спускаться…

— Ага, а если там этот… Ждет пока мы спустимся

— Он бы уже нас услышал! Болтаешь как баба!

— Кто баба?

— Да заткнетесь вы или нет?!

Спуститься все-таки пришлось — лежать дальше на раскаленной крыше не было никаких сил. Первым спустился Мишка, затем Рашид и третьим — Сашка. Снаружи точно никого не было — спускаясь, Сашка сорвался со скобы и здорово приложился об земляной, вытоптанный до каменной твердости пол. Не услышать это было невозможно — однако, в лабаз никто не зашел проверить что это такое упало. Пока они были в безопасности…

— Черт, до пузырей обжег… — Мишка мрачно почесал локоть — и все-таки ты скажи нам, Рашид, что это такое, твоя пашта?

— Да не пашта, а пашту. Язык такой, на нем в Индии говорят на севере. Там народ есть такой, пуштуны. Или паштуны, так правильнее, так они сами себя называют. Мама этот язык знает, у нее в роду пуштуны были.

— Ага, а здесь эти самые пуштуны — что забыли? Может, их кто в гости пригласил?

— Хорош собачиться… — Александр Саввич мрачно посмотрел на уже готовых пуститься в драку одногодков — если бы Рашид с ними был, он бы уже нас сдал. Крикнул — и все. Чем собачиться, лучше подумай, что дальше делать.

— Темноты надо ждать — авторитетно высказался Мишка — сейчас на улицу не сунься, везде они. Темноты подождем — и за околицу идти надо. По темноте как мыши прошмыгнем, если не сдаст кто.

— Кто сдаст? — вскинулся Рашид

— Да хорош уже вам! — Сашка недобро, с вызовом смотрел на двух пацанов, волею судьбы ставших с ним в одном строю, в котором трое и больше никого — Вы что, не поняли, враги в нашем доме! Не время, с. а, лаяться! И за околицу я не пойду — здесь сдохну, а не уйду. Кто еще этого не понял?!

— Да тише ты… — буркнул Мишка просто для того, чтобы что-то сказать — лучше скажи… те пулеметы старые с периметра, их куда дели? Их ведь не выбрасывали, не уничтожали…

— А ведь точняк же… — вскинулся Сашка, даже забыв про осторожность — их по домам разобрали, да по чердакам. У нас дома на чердаке кое-что есть, забрать бы и…

— И! — передразнил Мишка — вот тебе и «и». У меня дома тоже есть, да забрать суметь надо. Как ты заберешь? Незаметно ведь надо, иначе кранты. Я как началось — почти телешом на двор выскочил, едва штаны успел напялить, и ружье схватил. По любому до ночи ждать надо.

— До ночи? А с нашими что, они же на поля поехали?

— А что мы сделаем? Нам самим надо думать, как до ночи заховаться чтобы не нашли, ты что охренел, пусти!!

— Хорош уже!

На сей раз, в роли миротворца выступил Рашид, он схватил Сашку за руку и дернул назад, не дав ударить Михаила. Несмотря на внешне субтильное сложение в драке Рашид не уступил бы ни одному из казаков.

— За что?!

— Да за то! Ты наш, а хуже врага говоришь! Ховаться, за околицу… Не буду я ховаться, пусть они ховаются!

— Ты дурак!? Их человек тридцать, не меньше! Нас трое! В лоб пойдем — все поляжем! Умно сделаем — их положим! Понял?!

— У нас два ствола!

— Да на первый же выстрел вся свора сбежится!

Шепот постепенно перерастал в крик, спасало пацанов пока только то, что михеевский лабаз находился на задах улицы, был заброшен и особо внимания налетчиков не привлекал. Кое-где еще сопротивлялись, стрельба то затихала, то вспыхивала вновь подобно плюющемуся искрами костру — и это для налетчиков было намного важнее, чем обыскивать пустые строения на задах деревни.

— Тогда предлагай! — более миролюбивым тоном сказал Сашка

— До вечера за околицу выйдем. Вечером вернемся, к домам проберемся задами. Они все равно на каждый дом человека в караул не поставят, а если и поставят — втроем справимся. На чердак проберемся, там много всего заховано, у бати даже ручной пулемет старый есть. А потом и думать будем. Наши тоже просто так не дадутся, даже в поле.

— Лучше здесь заховаться… — предложил Рашид — пойдем через периметр, нас видно будет. Там не спрячешься, подстрелят как шакалов. Здесь надо ховаться, а если кто придет — на крышу.

— Здесь заховаемся. Давайте, на крышу потихоньку пару досок вытащим, лежать на железе сил нет… — подытожил Сашка.

 

Казань. Вечер 01 июля 1992 года

Статус столицы ислама, пусть даже и русского ислама имеет много неоспоримых преимуществ. Когда бы ты не приехал в Казань — ты не найдешь на улице ни одного пьяного, ни одного бомжа, ни одного ругающегося матом человека. Алкоголиков и дебоширов в городе и окрестностях не было вообще — практика публичных порок во дворе мечети после пятничного намаза на глазах у всех правоверных делала свое дело. Удивительно, но в Российской империи исламизированная Казань стала центром финансирования самых передовых инноваций по всей империи. Все дело было в том, что банки, зарегистрированные в Казани, были единственными банками на всей европейской территории России, работавшими по нормам и принципам исламского финансового права. А исламское финансовое право полностью запрещает брать какой либо процент с кредита, даже самый минимальный. Но поскольку деньги все равно должны приносить деньги — исламские банки вкладывали деньги либо в обмен на товар (например, в строительство в обмен на готовые квартиры) либо в обмен на долю в прибылях бизнеса. А такая схема — идеальна для финансирования венчурных проектов и поддержки нового бизнеса вообще. Поэтому казанские банки работали не только с мусульманами и даже не столько с мусульманами, а по своим финансовым возможностям они уверенно соперничали с петербургскими и московскими финансовыми учреждениями.

Но есть в статусе крупного мусульманского города и свои минусы. Один из них — это то, что в нем довольно легко вывести людей на улицы. Любой, кто жил и видел, знает — люди выходят на улицы почти мгновенно, для того, чтобы собрать толпу порой нужен час, не больше. Был бы только повод. А повод сейчас был. И серьезный…

Ни один из начиненных взрывчаткой грузовиков не достиг своей цели. Первый, самый большой по грузоподъемности грузовик был перехвачен на Романовском мосту на западном въезде в Казань. Благодаря случайности полиция сумела вычислить адскую машину в потоке и попыталась провести специальную операцию по ее обезвреживанию. Но тут сыграло роль то, что полной уверенности в том, что перед ними машина-бомба у полицейских не было и при проведении специальной операции они допустили ошибку, попытались просто захватить машину и водителя. Здесь нужно было вывести на позицию снайпера, ликвидировать водителя-шахида а потом попытаться разминировать машину. Но сделано этого не было, и результат был ужасающий — почти четыре тонны взрывчатки оставили на дороге огромную, больше десяти метров глубиной воронку. Погибли два десятка полицейских и жандармов и больше ста гражданских, вся вина которых заключалась в том, что они оказались не в том месте и не в то время. К счастью, взрыв произошел, когда адская машина уже съехала с моста и сам мост, хотя и был поврежден, но устоял. Если бы рухнул Романовский мост — потери были бы намного больше и материальные и людские.

В течение следующего часа прогремели еще девять взрывов. Одна из инициирующих схем во всех взрывных устройствах автоматически отслеживала положение других взрывных устройств, и как только одно из них взрывалось — таймеры всех остальных это отслеживали и начинали работать в ускоренном режиме. Только в одном случае полиции удалось обезвредить смертника и понять, что именно находится в машине — но это все равно не спасло от взрыва. В остальных восьми случаях машины просто взорвались на улицах, без команды шахидов. Количество человеческих жертв не удавалось точно подсчитать до сих пор, но счет уже перевалил за полторы тысячи человек.

Особенно страшным взрыв был на Московском проспекте — одном из основных проспектов Казани. Взрыв прогремел как раз в тот момент, когда машина поравнялась со зданием медресе, а рядом с ним всегда много народа, и что самое страшное — много детей. Больницы города были переполнены.

На самом деле, по расчетам организаторов акции взрывы были только прологом к тому, что должно было произойти впоследствии. Неважно где бы взорвались эти машины смерти, главное — среди людей и как можно больше человеческих жертв. Почти сразу же после взрывов началась истерическая интернет-волна. Организованная неизвестно кем, свое страшное дело она сделала. На всех местных сайтах и форумах неизвестные люди начали обвинять власти в том, что они ничего не смогли сделать для предотвращения терактов и более того — сами являлись косвенными их виновниками. Появились свидетели, утверждавшие, что на Романовском мосту полиция открыла шквальный огонь по подозрительному грузовику и только после этого он взорвался. Публиковались и другие версии произошедшего, одна нелепее другой. В то же время власти, привычно ожидая результатов следствия и не делая никаких содержательных и внятных заявлений о причинах и обстоятельствах произошедшего, сбить эту волну не смогли.

Уже в тринадцать ноль-ноль по местному времени в город начали входить войска. Как раз в этот момент на перевалочной станции стратегической железной дороги оказалась жандармская ДОН-4, направлявшаяся в район Бейрута и ожидавшая отправления на одном из путей станции. Местный генерал-губернатор, дезориентированный и находящийся в шоке от произошедшего, связался с Москвой, и ДОН-4 получила приказ войти в город, для усиления местных сил охраны порядка и недопущения массовых бесчинств.

Почти сразу же в Интернете начала гулять новая версия произошедшего. Присутствие в городе одной из самых боеспособных частей жандармерии и очень кстати произошедшие взрывы дали возможность самозваным аналитикам рассуждать о том, что возможно взрывы спровоцированы самими властями, чтобы ввести в город войска и организовать бессудные расправы над теми, кто исповедует "не тот" ислам. Версия была неправдоподобной и дикой, во многом противоречащей уже известным фактам и даже предыдущим заявлениям нагнетателей истерии — но чем более дикой является ложь, тем больше находится желающих в эту ложь поверить. Появились призывы к массовым беспорядкам, к "актам гражданского неповиновения". В семнадцать ноль-ноль по местному времени генерал-губернатор отдал приказ отключить все виды связи и Интернет в городе и окрестностях. Но было уже поздно — лошадь понесла…

Согласно нормам ислама, погибшие должны быть похоронены до захода солнца. Это противоречило необходимости проведения тщательного расследования случившегося, но власти решили не накалять и без того до предела накаленную обстановку и выдали родственникам тела погибших. В знак солидарности и скорби, всемирный конкурс чтецов Корана был прерван, а приехавшее на него исламское духовенство присоединилось к траурным и похоронным мероприятиям. На похоронах в толпе сразу появились люди, призывавшие "идти в центр города и спросить с властей за произошедшее". Потом, по свидетельствам очевидцев удалось установить, что в некоторых местах города с машин бесплатно раздавали спиртное. И многие, особенно среди молодежи, уже «подогретые» распространявшимися через Интернет слухами и выпитым спиртным — решили пойти…

Дом генерал-губернатора и основные правительственные здания были расположены на взгорке, к ним вело длинное и довольно широкое шоссе через реку Казанку и дальше. Сначала проезжаешь мост через Казанку, потом — площадь с несколькими отелями и бизнес центрами и сразу на этой площадью — дорога резко уходит вверх, ведя к правительственным зданиям. Там, где дорога начинает подниматься вверх — своего рода бутылочное горло, дорога как бы идет между двух довольно высоких холмов. Это и есть основной путь в правительственный квартал — и сейчас он был перекрыт. Впереди тонкой человеческой цепочкой дорогу перекрывали две цепи местной полиции, экипированные для разгона массовых беспорядков и вооруженных только большими, тяжелыми стальными щитами, дубинками и крупнокалиберными травматическими пистолетами. Чуть дальше стояла спецмашина «Лавина» — перекрашенный в мрачно-серный цвет и защищенный со всех сторон толстыми решетками аэродромный пожарный автомобиль, готовый в любой момент обрушить из двух стволов на толпу водопады холодной воды. Помимо огромного бака с холодной водой был и бак поменьше — там находилась специальная жидкость для разгона массовых беспорядков, имевшая сильный запах мочи и оставлявшая на одежде практически не отстирывающиеся пятна. Еще дальше, на крышах домов засели бойцы ДОН-4, представлявшие собой последнюю линию обороны квартала. У них, помимо автоматического оружия были и помповые карабины, стреляющие пластмассовой дробью. Но все понимали, что если озверевшая толпа прорвет заграждение и не поможет «Лавина» — придется применять огнестрельное оружие. Еще дальше по улице, мрачными пятнисто-серыми глыбами угрюмо стояли внедорожники с пулеметами и гранатометами на турелях и бронетранспортеры. В воздухе, пятнисто-серыми осами висели несколько полицейских вертолетов «Воробей» со стрелками на пассажирских местах. Воздух был наэлектризован как перед грозой, занимавшие оборону люди с тревогой всматривались вдаль опустевшей улицы, ожидая худшего.

Толпа приближалась. Передний край ее еще только вступил на мост через Казанку — но гневные выкрики через мегафон уже доносились до передних рядов полицейских, разбивались об матовую сталь щитов, отражались от стен домов, уносились в прозрачное казанское небо. Толпа накатывала на цепочку полицейских подобно сели — этакий серый вал, накатывающий со стороны реки. В передних рядах была молодежь, у многих в руках — палки и камни.

 

Бейрут. Ночь на 01 июля 1992 года

Шабаш…

Исклеванные пулями, закопченные стены. Мертво щерящиеся выгоревшими, еще курящимися дымком, черными прогалами окон дома. Изрешеченные в дуршлаг пулями, брошенные где придется, авто. Чадный дым от горящих покрышек и мусорных контейнеров — в аромат удушливой вони горящей резины и нечистот частенько вплетается тошнотворный аромат подгорелого мяса. Завалы на улицах — наскоро выстроенные из конторской и торговой мебели, скамеек, брошенных автомобилей баррикады. Лавки — часть лавок отгораживалась от разом взбесившегося мира толстыми стальными прутьями решеток, часть — уже горела, пыхала чадным адом, часть — была разграблена, около таких стояли машины и крысами шныряли мародеры. Истерический разноголосый вой сигналок машин — там где они не сожжены, тарахтение автоматов, хлесткие, похожие на щелканье пастушьего кнута одиночные выстрелы снайперских винтовок. Кое-где — грозное, размеренное взрыкивание крупнокалиберных пулеметов…

Трупы… Больше всего почему то запомнились трупы собак — террористы в первую очередь отстреливали их, отстреливали нещадно. Боялись. Укушенный собакой гарантированно не попадает в рай, а так обидно, если заслужил право на место по правую руку от Аллаха жестоким джихадом против неверных — и потерял право на это место из-за какой-то беспородной шавки. Поэтому и отстреливали.

Трупы людей. Трупы везде — видно только тех, кого смерть застала на улице или на баррикаде, что творится в квартирах — страшно и думать. Наверное, про них лучше не говорить, не запоминать проплывающие за окном автомобиля инфернальные виды, но глаза помимо воли открываются, и адские картинки намертво отпечатываются в памяти. Там они будут всегда.

Больше всего запомнился тот большой белый микроавтобус — дорогой, с тонированными стеклами, рекламирующийся как "идеальная машина для большой, многодетной, счастливой семьи". Водителю этой машины оставалось проехать до спасительного поворота всего несколько метров — как слева, почти в упор вон с той баррикады в переулке по машине ударил пулемет. И сейчас этот микроавтобус, избитый пулями и на спущенных шинах стоял, перекрывая две полосы движения у поворота, а пробоины в бортах медленно сочились черной, похожей на деготь жидкостью…

Пламя — старый город погибал, медленно и мучительно погибал в отблесках бушующего то тут то там пламени. Бесы вырвались из ада, бесы принесли с собой огонь. Слишком долго бесам не давали жизни, слишком долго стояли стражи у адских врат — но теперь врата отомкнуты и бесы на свободе. Нет такого кошмара, который не может произойти здесь и сейчас, в этом страшно умирающем городе.

Чтобы не произошло, как бы ни закончился мятеж — такими, как прежде мы уже не станем никогда. Это, то что происходит здесь и сейчас — будет стоять перед нами до самой смерти…

Неприятности начались, когда мы уже почти доехали, до цели оставалось меньше километра. Мы вовремя их увидели и уже начали поворачивать в боковой переулок, когда это произошло. Несколько боевиков, одиннадцать человек — целый джамаат — стояли у перекрывшего улицу большегрузного трейлера и слушали двенадцатого — по виду эмира. Тот же, встав на подножку кабины грузовика что-то вещал, эмоционально размахивая свободной рукой. У всех боевиков — автоматы, у одного за спиной — гранатомет РПГ с уже вставленной в него длинной рубчатой городошной битой осколочной гранаты. С другой стороны трейлера стреляли — стреляли хладнокровно и расчетливо, одиночными выстрелами в несколько автоматов — но боевики на это не обращали ни малейшего внимания, их от пуль прикрывал огромный полуприцеп фуры.

До них было метров двадцать, мы уже поворачивали в переулок когда это случилось. Эмир, казалось сознанием паривший в неведомых высях, вдруг обратил свой взор на сворачивающий в двадцати метрах от него в переулок черный седан Даймлер и что-то гортанно крикнул, указывая рукой на нас. Боевики обернулись — синхронно, как на параде — в нашу сторону, наткнувшись взглядами на торчащий из окна ствол.

Тут нам повезло. Мы сворачивали налево, и все боевики как раз оказались на моей стороне. И более того — к стрельбе я уже был готов, а они — нет. Это и оказалось решающим…

Хорошая, все таки эта штука — МАСАДА, новая штурмовая винтовка армии САСШ, не то что многократно проклятый и самими американцами М4. Отдача почти как у М4 и слабее нашего Калашникова, и не поперхнулся — целый магазин одной очередью высадив. М4 скорее всего отказал бы.

Прежде чем разгоряченные проповедью эмира боевики сообразят, что делать, я упер откинутый приклад автомата в бицепс, второй рукой зажал цевье автомата в оконном проеме автомобиля и нажал на спуск. Целился я, как и учили нас целиться в этом случае в морском корпусе — по центру, примерно в живот. Автомат при стрельбе длинными очередями подбрасывает вверх, поэтому, если пули пойдут выше — там грудь, горло, голова — все убойные зоны. Если занизишь — попадешь по ногам. Не бог весть что, но преследовать тебя противник не сможет, а на это и рассчитано. Так стрелять — очередями на весь магазин — можно лишь в чрезвычайной ситуации, если отрываешься от преследования. Во всех других случаях стрелять надо одиночными или короткими очередями, «двойками», тщательно при этом целясь.

Длинная очередь свалила восемь, а то и девять боевиков сразу, они стояли плотной группой и так и попадали под градом пуль — один на другого, не успев ничего предпринять, не успев даже выстрелить. Пуля попала и в эмира — краем глаза увидел, как он оседает, цепляясь за кабину грузовика. Оставшиеся в живых боевики попадали на землю от открыли огонь по уже вошедшей в поворот машине.

Но учили этих тварей изрядно, не знаю кто — но научили. Те, кто остался в живых, упав открыли огонь не по салону машины, не попытались прострелить бензобак — они хлестанули очередями по самой доступной в их позиции цели — по колесам. Обездвижить машину — а потом разбираться с теми, кто в ней. И это у них получилось, я понял это потому что машину внезапно и резко бросило влево, машина шкрябнулась о стену дома, с трудом выправилась…

— Колесо пробили!

— Вижу! Жми!

Глянул вперед — не проехать, тем более на трех колесах. Весь переулок каким-то дерьмом завален.

— Двадцать метров вперед и стоп!

Пока ротмистр, судорожно компенсируя рулем рысканье машины, тащил ее вперед, я перезарядил автомат, магазин бросил на пол. Еще два полных — всего девяносто патронов. Негусто — но есть еще пистолет и при оказии можно разжиться трофеем. Чего-чего — а этого то добра сейчас в городе хватает.

— Стоп!

Не дожидаясь остановки машины, пинком распахнул дверь, выскочил на ходу, разворачиваясь и приходя на колено. И вовремя — в переулок выскочил боевик. Невысокий, худой, с мальчишеской фигурой. Скорее всего, это и был мальчишка — одурманенный проповедями экстремистов он сам просился на джихад и взрослые взяли его. Доверили автомат — наверное, первое в его жизни взрослое, настоящее оружие. А теперь те же самые взрослые — те, кто к этому моменту оставался в живых — отправили его первым в переулок. Под пули.

В другом случае, при других обстоятельствах убить этого пацана было бы грехом. Но не сейчас — сейчас четырнадцатилетний экстремист с автоматом не менее опасен, чем сорокалетний. Он выбежал в переулок, держа перед собой автомат и совершенно не прячась — его не учили, как поступать в этих случаях. Он был легкой целью — а мне нужно было несколько секунд, что оторваться от преследователей. И я выстрелил в него — увидев целящегося в него с колена человека, он затормозил, вскидывая автомат и прицеливаясь в меня — но выстрелить не успел. Красная точка в прицеле моего автомата точно показывала на его грудь — и я выстрелил одиночным. Пацан упал лицом вперед, где стоял, прямо на свой автомат, для которого он был слишком мал и с которым он жалко смотрелся…

Черт бы все побрал…

Вскочив, я бросился к двери — это был черный ход одного из домов, по питерской моде все дорогие дома делали с черными ходами. С размаху саданул ногой по деревянной двери, обернулся и выстрелил в ту сторону, где лежал убитый мной пацан еще раз, осадив оставшихся в живых боевиков и подарив себе еще несколько секунд. С ходу проскочил внутрь.

— За мной!

Спасительная теснота подъезда. Узкие лестничные пролета, прихотливые кованые перила. Выбитые стекла, через которые несет гарью. Мертвый дом в мертвом городе.

— Держи дверь!

— Есть!

Учится понемногу. Хотя тут научишься — тот, кто не учится уже на улице, изрешеченный пулями лежит. Война учит быстро. И жестоко.

Площадка между первым и вторым этажом. На такие вот площадки обычно из дома изгоняли курильщиков. Вот, точно — на перилах висит небольшая, заполненная окурками пепельница. На втором этаже три глухие двери выходят на небольшую площадку, одна из них выбита. В квартире никого нет — иначе бы уже выскочили на шум.

Выглянул во дворик с площадки между первым и вторым этажами, окинул его взглядом, пытаясь определить, нет ли опасности. Темень — хоть глаз выколи, освещения больше нет нигде, на улицах подсветка есть хотя бы от костров, пожаров и трассирующих пуль, а тут вообще ничего. Небольшой тихий уютный внутренний дворик, скамейки, несколько припаркованных машин. Припаркованные машины — это хорошо, да ведь времени возиться с тем чтобы завести нету. Дорога каждая секунда. Самое главное — почти невидимые в темноте выходы из дворика, целых два. Это еще несколько секунд форы для нас, пока преследователи будут думать, в какой из них мы проскочили, мы уже…

Первая оконная рама с застрявшими в ней острыми осколками стекла вылетела со второго пинка, вторая — с первого…

— Пошли! За мной!

Прыгаю в темный колодец двора, остро, каждой клеткой тела чувствуя свою уязвимость в этот момент. Если в одном из окон сидит автоматчик — он не мог обратить внимание на вылетающие во дворик остатки оконных рам. Сейчас любой оконный проем может заговорить огнем — охнуть не успеешь.

Тихо. Наверное, лимит неприятностей на этот час исчерпан.

— За мной! Тихо! Маску одень!

Мы — всего лишь боевики, у нас такое же оружие, такое же одеяние, такие же маски на лицах. Мы — одни из вас, мы свои.

Одним броском через двор добегаем до крайнего от стены выхода — просто черного проема в стене. Надеваем маски, сбавляем шаг. Господи, кто сделал эту дурацкую, из какого то дешевого синтетического материала маску? Кожу лица просто жжет, отвлекаешься от всего. Явно в Индии сделана, САСШ и Великобритания превратили Индию в дешевый сборочный цех для продукции, возводя фабрики и заводы с потогонной системой труда и платя работникам сущий мизер. Их дешевые и погано, даже хуже чем в Китае сделанные товары можно было встретить на любом прилавке в САСШ или Великобритании. В нашей стране их не закупали, предпочитали Китай, там хоть японские управляющие за качеством худо-бедно следят и себя не позорят. Так эти твари нам свое барахло теперь вот в таком виде завезли. Нет, это просто невозможно. Снять бы эту гадость — да нельзя…

Когда идешь по разгромленной улице мятежного города — это воспринимается намного острее. Это как будто ты вошел в бассейн, а там кроме тебя еще парочка акул. И вот ты плывешь и думаешь про себя — интересно, а вон та акула, она когда завтракала? А если тот, кто все это устроил, решит поразвлечься и выльет в воду ведро кровавых ошметков с бойни? Просто так, потому что скучно стало.

Улица — не знаю даже названия, одна из улиц, не большая и не маленькая, средняя. Вон там, у еще не сгоревших лавок орудуют мародеры. Вон там, на повороте стоит какой-то грузовик с выбитыми стеклами кабины и с него что-то раздают — понятно, что. Вон навстречу нам идет группа боевиков — небрежно заброшенные на плечо ремни автоматов, у одного в руках какой-то сверток, еще у одного — почему то в руках сабля. Глаза в прорези масок — как дульные срезы стволов, они беспощадны и бездонны, как будто сам сатана взирает на нас. Но мы — свои, мы — одни из них.

Стреляют слева — там стадион и здание министерства. Полномасштабную разведку вокруг него я не проводил, местность не изучал, но знаю. Дорога, стадион и прямо к нему примыкает здание министерства. Если наши заняли стадион — это хорошо. Там можно держать оборону, причем очень долго. Стадион от домов, которые могут послужить прибежищем для снайперов и гранатометчиков, отделает около четырехсот метров — потому что около стадиона расположены стоянки для автомобилей. Достаточно, для того, чтобы держать террористов на расстоянии. Если же стадион в руках боевиков, то все — с него можно даже гранату до окон министерства добросить. Судя по тому, что там стрельба идет, стадион все-таки наш.

Надо пробираться туда. Скверно то, что нет ножа, он бы сейчас пригодился как бесшумное оружие. О глушителе и не говорю.

Ни слова не говоря сворачиваю в проулок. До позиций боевиков лучше вообще добираться дворами и проулками, осторожно и будучи постоянно наготове. Пуля — она, знаете ли, дура…

Сворачиваю в подъезд ближайшего дома — в первый. Обычно в первом или последнем подъезде делают люк на крышу. Осмотреться надо, может даже удастся по крышам пройти.

Дверь в подъезд — стальная, надежная — конечно же выбита. Первый этаж. Второй…

Видимо, все-таки какие-то опознавательные знаки у боевиков есть, а может американский автомат привлек их внимание. На площадке между третьим и четвертым этажом стояли трое, один из них курил, а двое просто стояли. Та же одежда что и у нас, лица замотаны клетчатыми арабскими платками. И один из них, увидев меня, видимо сильно удивился — не испугался — а именно удивился. И задал вопрос…

— What's happened?

— Nothing special, I'm…

Дистанция для удара была уже достаточной, и я, не договорив, ударил — коленом в пах, со всей силы, всем телом подаваясь вперед. Запрещенный в спорте прием, за него сразу дисквалификация, но на войне запрещенных приемов и неспортивного поведения не бывает, так нас наставлял инструктор по РБ. Делайте все, чтобы победить.

Под моим коленом что-то лопнуло, британец даже не завизжал, заскулил на высокой, пронзительной ноте. Продолжая движение и пользуясь элементом внезапности, я выбросил левую руку с растопыренными пальцами в глаза повернувшемуся ко мне второму. Мизинец ткнулся во что-то горячее, мокрое, поддающееся под пальцами — и дикий вой ударил по ушам.

Двое…

Третий успел — понимая, что не успеет ни с автоматом, ни с пистолетом, он выбросил вперед руку с мгновенно выхваченным клинком, ударил широким, маховым движением. Но расстояние между нами уже было слишком маленьким, первым же шагом я сократил его до критического и подставил под удар предплечье — ставить блок было некогда. Третьего же я ударил со всей силы в горло, сжатым до боли в пальцах кулаком, целясь в адамово яблоко. Снова попал — захрипев, британец начал оседать по стене, выпучив глаза. Сломана гортань, скорее всего и трахея повреждена — с этим не живут, умрет от удушья через минуту.

Развернулся — один из британцев согнулся в болевом шоке, схватившись руками за лицо, между пальцев сочилось что-то черное. Ножа чтобы добить у меня не было, поэтому я просто подбил под колени, свалив на землю. Примерился, наклонился, взял голову в захват — и со всей силы крутанул ее как большой, тяжелый штурвал парусного корабля. Что-то хрустнуло, британец обмяк. Спустился на пару ступенек вниз, так же добил и третьего…

Б-р-р-р-у-у-а-а-а-а-а-а-а-а…

Ротмистра вывернуло там же, где он стоял — на площадке третьего этажа, он согнулся, выхаркивая из желудка свой непереваренный до конца обед. Он даже не смог прикрыть меня, он не добил третьего — хотя тот свалился почти что к его ногам. Он просто в ужасе смотрел на то, что происходило — и не выдержал.

А все-таки удачно сделал. Шесть секунд — и трое мертвы, голыми руками, без ножа, без удавки…

Не обращая внимания на избавляющегося от съеденного ранее Голощекова, я принялся обыскивать тех, кого убил. Конечно, еще надо было ножевым заняться, но там — пустяк, царапина. Трофеи — просто прекрасные трофеи. У двоих — те же самые «MASADA», только у одного еще и с цевьем под наш стандарт и подствольным гранатометом ГП-30 нашего образца. И гранаты тоже имеются — шесть штук, еще четыре пустых подсумка на разгрузке. Да и сама разгрузка — тоже трофей ценный. В ней — восемь обойм к автомату, еще один пистолет, тоже Кольт, нож, рация. Бронежилет опять-таки имеется. Великолепно.

У второго — германская полуавтоматическая винтовка Эрма калибра 7,92 с двадцатидюймовым стволом, с ПБС и приличной германской же оптикой. И ночник имеется к этой винтовке, вон в отдельном кармашке разгрузки лежит. Тоже гранаты, нож, пистолет, бронежилет легкий и удобный. Пистолет мне уже лишний и так два, а вот обоймы заберем, они лишние никак не будут.

Ну? Что я говорил? Разживемся трофеями — вот и разжились! Теперь бы еще напарником нормальным где разжиться — да видать не судьба.

Закончив обшаривать трупы, повесил автомат с подствольником на спину, застегнул застежки моей новой разгрузки. Спустился на пролет вниз, к избавившемуся от своего обеда ротмистру Голощекову. Его лицо мертвенно-бедным пятном выделялось в темноте парадного…

— Все просек?

— Да… Так точно…

— Не слышу!

— Так точно — более уверенно и твердо ответил он

— Или мы или они, третьего не дано! Не поймешь это — до утра не доживешь.

Я протянул ему набитую магазинами разгрузку, снятую с одного из трупов, еще один автомат, бронежилет…

— Одевай это! Второй автомат себе за спину повесишь, на всякий случай. И помоги — надо тут убраться.

То, что произошло дальше, рассказывать даже не хочется. Но надо. А то есть люди, которые считают, что мы, русские — дикари. А британцы — вот те настоящие джентльмены и в жизни не совершат дурного поступка. Так слушайте же…

Эти трое вышли из квартиры на четвертом этаже — дверь в квартиру была выбита. Туда я и решил перетаскать трупы — просто, чтобы не валялись на лестнице, чтобы на них не сразу наткнулись. Подхватив первого — я за руки, ротмистр за ноги — мы потащили его наверх. На площадке четвертого этажа я опустил его на бетон площадки, достал пистолет — все-таки в незачищенную квартиру спиной вперед и с обеими занятыми руками лучше не заходить. Прислушался — ничего. Держа пистолет наготове, я шагнул в темную, просторную прихожую. Прихожая как прихожая — какие-то шкафчики для одежды, картина на стене, пахнет то ли духами, то ли очень хорошим и дорогим освежителем воздуха. Кухня, уборная — никого. Гостиная…

На сей раз чуть не стошнило меня. Они и лежали рядом — на ковре. Две девчонки, лет пятнадцати-шестнадцати, близняшки, освещенные лишь слабыми отблесками близкого пожара, пробивающимися в гостиную из окон. Видно было плохо, но и того, что было видно, мне было достаточно. Более чем достаточно…

Я вышел из квартиры, глубоко вздохнул. Если раньше и были какие сомнения — то теперь их не было. Этих — надо давить как тараканов, а потом и к ним на родину наведаться. С ответным, так сказать, визитом… Видимо стресс решили так снять твари, подвернулась возможность — и…

— Что?

— Давай, на пятый перетаскаем и бросим там. Не ходи туда.

Ночь уже вступила в свои права, широко и властно захватив весь небосвод. Через несколько часов новый день ринется в бой и, конечно же, победит. Так было испокон века, так сменялись день за днем, и день всегда выходил победителем над ночью. Наверное, и начало нового дня надо отсчитывать не от двенадцати часов, а от восхода Солнца. Ну а пока — над городом безраздельно царствовала ночь…

Любой крупный город светится в ночи, сверкает причудливыми переливами света подобно дорогому бриллианту в руках опытного ювелира. Не был исключением и сегодняшний Бейрут. Но светился он не разноцветьем реклам и автомобильных фар, не молочно-матовыми шарами фонарей над бульварами. Сегодня Бейрут светился в ночи болезненным заревом пожаров, распарывающими ночь строчками трассеров, огненными вспышками разрывов…

На крышу вела узкая, сваренная из арматуры лестница, вход на чердак преграждал закрытый на замок люк. Замок я снес легко — одним выстрелом из винтовки с глушителем почти в упор — только брызги стальные брызнули. Похлопав, на всякий случай по кобуре с пистолетом — здесь ли — я осторожно вылез на темный, просторный чердак, огляделся. Нет никого — даже голубей, которых разводили в Бейруте на таких вот чердачных голубятнях в немалых количествах. Островок спокойствия в море безумия…

Еще один люк — на сей раз, ведущий на пожарную лестницу, закрепленную на торце дома. Осторожно высунулся, огляделся по сторонам. Надо идти — спуститься во двор, вон там обойти дом и дальше, к стадиону, там немного еще метров пятьсот пройти и все. Если в доме и есть боевики — все их внимание обращено на стадион, в другую от нас сторону. Но все равно, подстраховаться надо…

Достал ночной прицел, закрепил на цевье — он был быстросъемным и крепился на цевье винтовки впереди обычной оптики. Прицелился — работает, но интересно, насколько батарейка у него посажена? Запасных батареек я не нашел, а в любой момент «ослепнуть» — не есть хорошо. Будем считать, что ара часов у меня есть — если не жечь прицел постоянно, то на три часа батарейки хватит. А большего мне и не надо.

— Ко мне!

Шумно двигается ротмистр Голощекин, шумно…

— Боевая задача следующая. Сейчас ты спускаешься по этой вот лестнице вниз, потом занимаешь позицию вон там, у угла стены и не высовываешься. Прикрываешь меня, когда я буду спускаться. Если начнется стрельба — падай ничком и жди, пока не закончится. Понял?

Помочь он мне все равно не сможет — а снайперская винтовка, с ночной оптикой и глушителем в ночном бою громадное, стратегическое преимущество. Если конечно у противника нет такой же. Я надеялся, что нет, по крайней мере, нет у рядовых террористов. Видимо, существовало обычное пушечное мясо, существовали люди с более — менее серьезной подготовкой и существовали спецгруппы, скорее всего состоящие из британцев — у них то и есть и оптика ночная и много чего еще. Вот такую группу я и грохнул недавно.

— Понял.

— Вперед. И не шуми, спускайся тихо, не привлекай внимания. Готов? — я отодвинулся от люка, давая проход

— Да.

— Тогда вперед.

Тихо передвигаться, конечно, ротмистр не мог — автомат зацеплялся за ступеньки, ударялся об них с отчетливым звуком. Я же, отступив чуть вглубь чердака, чтобы не отсвечивать в проеме чердачного окна караулил с бесшумной винтовкой, готовый ответить пулей на любое перемещение в здании напротив.

Но опасность пришла не оттуда. Откуда то слева во двор, светя фарами, въехал небольшой грузовик с открытой платформой — такие, обычно, в фермерских хозяйствах используются. Я его вообще увидел — только когда от яркого света фар прицел на мгновение залило молочно-белой взвесью. Грузовичок свернул к зданию напротив, прокатился пару десятков метров, пофыркивая от натуги дизелем и замер.

Ротмистр соскочил внизу с пожарной лестницы — по звуку понял. Но укрыться нормально он уже не успевал. Впрочем, и боевики не должны сразу начать стрелять — они считают, что город уже полностью, за исключением нескольких анклавов принадлежит им и снайперского обстрела не ждали…

Я немного подвинулся вперед, опустил винтовку цевьем на приступок, целясь в высаживающихся из машины боевиков — и тут вдруг в обычную какофонию боя вплелся далекий рев турбовинтовых авиационных моторов и какой-то, негромкий, но отчетливый рокот с неба.

Я не знал, тогда что это был «Громовержец», прошедший над городом и направляющийся к аэропорту для подавления сопротивления врага. Тогда этот самолет, возможно, спас от беды и нас…

Боевики засуетились — сразу — видимо звук авиационных моторов в небе был им хорошо знаком и от него они не ожидали ничего хорошего. Сначала они задрали головы к небу — я в это время прицелился — потом засуетились, начали вытаскивать что-то из кузова машины, к ним присоединился выскочивший из кабины водитель. Все внимание их отныне было уделено тому, что происходить в небе, ни меня, ни Голощекина они не замечали.

Вытащив из кузова машины что-то напоминающее гранатомет, но длиннее, один из боевиков начал возиться с этой трубой, второй стоял рядом. А вот двое отбежали от машины — один влево, второй вправо. Отлично — вот с этих и начнем…

Первый прятался за припаркованной машиной, его голова выделялась светлым свечением на насыщенном, изумрудно-зеленом фоне ночного прицела. Подведя перекрестье прицела к переносице, я задержал дыхание и плавно дожал спуск. Светлый силуэт головы дернулся, начал темнеть, и окончательно исчез за машиной. Звук выстрела нельзя было различить и с пяти шагов — какофония близкого уличного боя перекрывала его начисто. Остальные ничего не заметили.

Медленным, плавным движением — чтобы не выдать себя, человеческий глаз замечает, прежде всего, движение, перевел прицел на второго — тот отбежал в другую сторону от машины, зачем то прикрылся подъездом. Та же выделенная светлым голова в перекрестье прицела, тот же легкий толчок в плечо — боевик, не издав ни звука, ткнулся носом в асфальт. Даже не понял, что с ним произошло, жил — и мгновенно умер.

Теперь сложнее…

Остальные стояли плотной группой — один из боевиков держал на плече какую-то трубу с откинутой у ее окончания решеткой и водил ею, пытаясь навестись на что-то в небе. Понятно, ПЗРК, хотят сбить самолет. Интересно, смогу сделать всех четверых без шума или нет — хотелось бы…

Первым упал назад, заливаясь кровью тот, что стоял на отшибе, водитель. Второй, от которого водителя отделяло шага два, что-то понял, начал поворачиваться — и тоже умер, голова аж раскололась, брызнула каким-то облаком в перекрестье прицела. Третьим умер тот, что стоял по другую сторону от ракетчика — на этого потребовалось две пули. После первой, попавшей в левую часть груди, он остался стоять, зачем-то склонил голову вниз, будто пытаясь рассмотреть появившуюся в груди дыру — и я добавил еще одну. После второй — террорист упал там, где стоял.

Оставался последний. Ракетчик. Времени на остальных я потратил много, он уже просек, что их обстреливает снайпер, и опустил ракетную установку с плеча. Он не пытался убежать или схватиться за оружие, он просто стоял и ждал свою пулю. Молча и спокойно.

И дождался…

На чердаке я высидел еще пять минут — выжидая, не вылезет ли кто из дома напротив — под пулю. Никого не было — видимо, дом пустой, боевики дальше.

Перед тем как спускаться прислушался — справа, в стороне моря едва слышно ухало и громыхало — возможно, началась высадка десанта. Или готовится высадка десанта, зачищается плацдарм. Как бы то ни было на до быть осторожнее — не хватало еще от своих пулю получить.

Спускаться мне было еще тяжелее, чем ротмистру. Винтовка длинная, тяжелая, прицел ночной громоздкий и в целом, если снайперскую винтовку ударить — может сбиться прицел. Да еще и лестница — узкая, неудобная, мало того — еще и с небольшими перилами, которые непонятно зачем на ней нужны. И снизу — на прикрытие серьезное рассчитывать не стоит. Спустился — нервничая и матерясь про себя, спустился — и как только ноги коснулись земли, сразу почувствовал себя лучше. Перекинул винтовку за спину, взял в руки автомат…

— За мной! Тихо!

Перебежал вперед, прикрылся машиной. Выключил прицел — батарейки жечь зря не стоит, расстояния если тут и будут, то не более ста метров, а на таком расстоянии я и навскидку попаду даже с таким перетяжеленным из-за подствольника, неразворотистого автомата. Прислушался — относительно тихо.

Новая перебежка. Грузовичок и трупы у него уже ближе. Спиной прижимаюсь к стоящему о дворе дорогому внедорожнику — и тут барабанные перепонки разрывает истерический вой сирены. Отскакиваю, разворачиваюсь в сторону звука, вскидываю оружие…

Твою мать…

Черт бы побрал эту гребаную машину, и так нервы на взводе, да еще и эта зараза завыла. Хочу достать пистолет и несколько раз выстрелить по моторному отсеку — может и заглохнет — но, подумав, решаю, что не надо. Если кто-то это слушает — то пусть лучше слушает вой сигнализации, а не хлопки пистолетных выстрелов. Сигналки сейчас кругом воют…

Двигаюсь дальше — и замечаю какое-то движение в окне. Реакция срабатывает мгновенно, миг — и я уже у ближайшей машины. Перекатываюсь через капот, занимаю позицию для стрельбы. Черное жерло подствольника, беременное сейчас серебристым цилиндром гранаты смотрит точно в окно…

— Вы кто?

Чего???

Голос меня поразил — а вопрос поразил еще больше. Более глупого вопроса сейчас задать невозможно. Но поскольку спросили на чистейшем, без акцента руссом языке, решаю ответить…

— Выбросить оружие из окна, выйти из здания! При неподчинении стреляю!

— Сначала сами покажитесь!

Там что, совсем идиот засел?

— При неподчинении стреляю на поражение! Выходите!

— Хорошо! Но оружие я не брошу!

Совсем идиот и впрямь…

— Круглов, давай со своими справа заходи! Коваль слева! Голощекин, прикрой!

Если честно первых двоих я выдумал — вон как темно, пойди, пойми — сколько нас на самом деле? Двое? Пятеро? Десять человек? Рота целая? Пусть враг задумается, пусть понервничает — это полезно, когда враг нервничает.

Лязгает замок на двери подъезда напротив — солидный там замок, звук работы его механизма досюда доносится. Обычно такие замки здесь на двери не ставят, арабы вообще, почему-то сохранностью своего имущества меньше заботятся, чем русские. Аллах дал — Аллах взял, вот как это называется. Хотя есть тут и купчины местные — любому русскому, первой гильдии фору дадут. Но это — исключение из правил.

Человек. Обычный человек, его плохо видно в темноте двора — но одет во что-то светлое — как мишень для стрельбы. Двигается медленно, в поднятой вверх руке что-то длинное, похожее на охотничье ружье.

— Кто вы?

Человек не делал попытки укрыться, вообще не делал никаких резких или подозрительных движений. Да и весь вид его говорил о том, что на боевика он ну никак не тянет. Скорее на потенциальную жертву — вот на нее он похож, что есть, то есть.

— Голощеков проверь его! Остальным держать окна под контролем!

Ротмистр выходит из-за машины, осторожно приближается к неизвестному. Автомат в руках, но держит он его неправильно — из такого положения, если вскидывать приклад к плечу — потеряешь лишнюю секунду. Секунда в условиях боя — вопрос жизни и смерти, без шуток.

— Вы из полиции?

Вопрос уже не мне, Голощекову.

— Да, из полиции. Ружье опустите.

Похоже, застигла кого-то беда — вот и решил переждать ее дома. А сейчас зачем то вышел — рискнуть решил.

— Подъезд проверь! Осторожнее.

Голощеков исчезает в подъезде. По-прежнему с автоматом, хотя я бы пистолет достал. С пистолетом в тесноте подъезда намного удобнее.

— Нормально, нет никого!

Решаюсь — все равно, вечно за машиной вечно сидеть не будешь. Выскакиваю, перебегаю тротуар, секунда, вторая — и я уже у стены дома.

— Вы кто?

— Козлов я.

— А где Габазов? [прим автора: Козлов и Габазов — пара комиков на телевидении, ведут собственное шоу. Довольно популярные и известные персонажи…]

— Хватит шутить! — мужик резко опускает руку с ружьем, добавляя мне в кровь адреналина.

— Э, э! Ротмистр, ружье у гражданина заберите!

Гражданин пытается сопротивляться — но через пять секунд ружье в руках у ротмистра. Подхожу ближе…

— Вышли то зачем?

— Я из окна увидел этих… Тут были они, но ушли. А потом падать начали — один, второй, третий. Я так только в кино видел. Вот и решил выйти, узнать что делается. Мне бы оружие какое…

Господи… Вот только оружия этому чувырле и не хватало. Лет тридцать, дорогой светлый летний костюм, загорелое лицо героя из рекламы. Знаете, такие в роли молодых отцов семейств хорошо идут.

— Оружие то зачем…

— Нам… мы тут уже не один час сидим. Нам бы из города выбраться.

— Много вас?

— Две семьи.

Понятно…

— Ротмистр, оружие и в самом деле соберите, зачем оно там валяется… А вы, Козлов, в подъезд отступите, на вас куртка ваша — как фонарь в ночи светится.

 

Казань. Вечер 01 июля 1992 года

— Демонстрация не разрешена. Расходитесь по домам! Демонстрация не разрешена!

Унылый, гнусавый голос местного урядника, многократно усиленный мегафоном метался между стен, бился во все сокращающемся пространстве между тонкой стальной полоской щитов местной жандармерии и серым, бурлящим валом накатывающей на нее толпы. Голос этот был бессилен остановить разъяренную толпу, она подходила все ближе, неотвратимо и грозно как бурлящий селевой вал. Это было как два разноименных заряда в электрической лаборатории Казанского университета — неважно, где положительный и где отрицательный — результат их соприкосновения все равно один.

Вспышка…

Вспышка нового зла, которого и так на сегодня хватало этому древнему, почти с тысячелетней историей городу.

Майор от жандармерии Ковалев, в чьем командовании сейчас оказались части ДОН-4, выдвинувшиеся в город, сидел на самом взгорке, в штабном Егере. Голова кипела как передержанный на плите чайник, на язык просились ругательства. Только что майор Ковалев вышел на «Рубин», ["Рубин" — позывной оперативного дежурного Генерального штаба ВС. В том числе и в нашем мире. «Звезда» — позывной оперативного дежурного МВД.] запрашивая указания. Там ничего ответить внятного не смогли, да и не относилась жандармерия к министерству обороны. «Звезда» до этого выразилась "более внятно" — не допустить массовых беспорядков в городе, оказывать содействие местным полицейским силам, изымать зачинщиков, изымать оружие, не поддаваться на провокации. В общем, сказали то, что и должны были сказать. А кой черт "не допускать массовых беспорядков в городе", если они уже допущены, вон своими ногами сюда идут, беспорядки! И что с этим делать? Там — пацаны одни, что — стрелять по ним?!

— Господин майор! Господин майор!

Ковалев очнулся от какого-то странного оцепенения, открыл дверь внедорожника. Рядом с ним стояли несколько солдат под руки держали гражданского. Гражданский был высоким, худым, даже можно сказать тощим. Молодым — сорока точно нет. Короткая бородка, спадающие с носа очи со стеклами без оправы…

— Что?

— Вот этот… Через ограждение рвался. Потом говорит — к командиру надо, к командиру… Ну мы и привели. Оружия у него нет, господин майор, мы проверили.

— Вы кто? — спросил майор у гражданского

— Пусть меня отпустят! Это неслыханно, сейчас не война!

— Кто вы? — спокойно и непоколебимо повторил майор

— Я Айрат Таджутдинов, имам-хатыб… — имам назвал название какой-то мечети, про которую майор ничего не знал. [имам-хатыб — имам, читающий намаз. ]

Майор сделал подчиненным знак отпустить священнослужителя.

— Какое у вас ко мне дело?

— Вы зря вошли в город. Зря… Мы должны это остановить. Сами.

— Сами? — майор скептически усмехнулся — ну так пойдите и остановите. Сами. А я посмотрю на это.

Имам гневно выдохнул, но ничего не сказал. Помолчали несколько секунд.

— Для этого я и здесь. Это… наши дети. Муфтият послал меня как раз для того, чтобы вразумить их. Не стреляйте в них, я должен с ними поговорить.

— Господь с вами, батюшка… — майор не знал, как правильно обращаться к имаму, поэтому обратился как к православному священнику — мы и не хотим в них стрелять. Но посмотрите, что делается! Их не вразумишь словами!

— Пойдемте! — имам вдруг схватил майора за рукав формы и с неожиданной для его телосложения силой потащил за собой, к линии заграждений — нельзя терять время! Пойдемте!

— Клинов! — крикнул майор!

Капитан от жандармерии Клинов моментально оказался рядом

— Всем повышенное внимание! Возможны провокации.

— Есть!

Через линию стальных щитов они прошли, когда толпа подошла уже метров на двадцать — имам и майор. За линией щитов имам отпустил майора, и направился навстречу толпе. Странное и страшное зрелище — людской вал, сцепленные руки, распяленные в гневном крике рты, длинные палки с насаженными на них заточками. И он — человек, которого эта толпа может смять, растоптать, разорвать в мгновение ока. Но он не боялся — совершенно, он спокойно шел вперед, навстречу разгневанным молодым людям. И майор шел за ним.

И толпа вдруг… — остановилась! Не сразу — те, кто шел впереди, узнали имама и остановились, но остальные его не видели и напирали. Передние сделали шаг. Потом еще шаг. Имам спокойно и бесстрашно ждал.

Имама-хатыба Таджутдинова знали. Хорошо знали. Кто-то боялся, кто-то боготворил. Вся Казань знала его по гневным проповедям — он обличал власть и носителей ее. За жадность. За коррупцию. За глупость. За многое. Доставалось даже генерал-губернатору. Имам был, несмотря на молодость, блестящим полемистом и проповедником, выпускником исламского университета в Медине, он постоянно выступал по местному телевидению, правоверные часто шли к нему за советом. Сейчас он спокойно стоял и ждал — единственная преграда между двумя разноименными полюсами, единственная преграда не дающая свершиться смертельному разряду.

Из толпы вышел один человек. Потом еще один. Майор напрягся, положил руку на рукоять пистолета — но тут с удивлением понял, что посланцы толпы… боятся! Да, они именно боятся, это было видно и в лицах, и в походке. Они не боятся щитов и резиновых пуль жандармерии, они не боятся стальных глыб БТР на взгорке, они боятся его. Единственного человека, посмевшего преградить им путь, человека, вставшего между ними и ненавистной им властью. Да, они его боятся.

— Это вы… — с удивлением проговорил один из вышедших, невысокий, но крепкий молодой человек лет двадцати, чьи густые брови срослись на переносице. Он был одним из толпы, одет так же как и все — но в одежде была вызывающая, бросающаяся в глаза деталь — не зеленая, а черная майка с начертанными белым изречениями из Корана. Исламские экстремисты предпочитали не зеленый — традиционный цвет ислама — а черный цвет, символизирующий смерть.

— Да это я — просто ответил имам — а кто ты и что ты здесь делаешь?

— Меня зовут Мурад, Айрат-хазрат. Я хочу справедливости и мы все ее хотим — гордо и даже напыщенно заканчивая эту речь, молодой человек внезапно смутился. Это было хорошо видно по его лицу, он вдруг понял, что говорить известному всем правоверным Казани имаму то же самое, что и писать на Интернет-форуме глупо. Но слово не воробей — и за сказанное надо было отвечать.

— Справедливость? — переспросил имам — и в чем же, по-твоему, справедливость?

— Мы хотим знать правду! Правду о том, что произошло! И мы идем, чтобы спросить с тех, кто это допустил.

— Правду? — имам скептически усмехнулся — по-моему ты уже ее знаешь — для себя. И твои друзья тоже. Тебе не нужна правда. Ты идешь не за правдой — ты идешь за расправой.

— Мы знаем, что произошло, Айрат-хазрат… — упрямо сказал пацан, но имам тут же его перебил

— Знаешь? Ты был там, где это произошло?

Пацан молчал — но молчание его было красноречивее слов.

— Или может, кто-то из вас был там и видел, что произошло? — имам внезапно возвысил голос — кто из вас видел, что произошло? Кто из вас может рассказать, что произошло?

Толпа глухо волновалась

— Никто из вас не может рассказать, что произошло! Никто из вас не был свидетелем! А ведь в Коране сказано про свидетелей! И про лжесвидетелей тоже! Кто из вас знает, что полагается лжесвидетелям по законам шариата!?

Все молчали…

— Вы ведете себя как женщины — выкрикнул имам — недаром пророк Мохаммед сказал, что свидетельство одного мужчины приравнивается к свидетельствам двух женщин! Вы не знаете, что произошло, но вы идете и говорите, что вы свидетели. Вы…

Майор бросился вперед, прыгнул, пытаясь сбить с ног и имама, и стоящего рядом пацана. Он увидел вспышку света — совсем недалеко, на одном из этажей гостиницы «Казань». Это конечно мог быть и репортер, желающий заснять "горячий кадр" — но шестым чувством майор понял, что это не репортер, что это снайпер. Понял — и прыгнул, прикрывая оказавшихся на линии огня. И успел. Почти успел…

Толпа глухо охнула, на мгновение подалась назад…

— Клинов — «Казань», средний этаж, снайпер! Вперед! — скороговоркой выкрикнул майор в закрепленную у плеча рацию — живьем! Живьем нужен!

В каждом батальоне Российской армии и жандармерии была сформирована так называемая ООГ — отдельная офицерская группа. Это подразделение, в которое входило от четырех, до двадцати человек, формировалось для решения таких вот, «ювелирных» задач, когда требовался не топор и не нож, но скальпель. Эти группы состоял из младших офицеров, и тренировались отдельно — это помимо обычных тренировок — добиваясь слаженности действий в группе. Задействование ООГ в критических ситуациях, подобных этой тщательно отрабатывалось.

— Барсов, Тищук, Парубов, за мной! — капитан Клинов не оглядываясь, бросился к самому краю линии щитов. Следом за ним рванулись еще три офицера…

Лицо имама было белым как мел, майор машинально приложил два пальца к сонной артерии, почувствовал едва заметный пульс. Все-таки жив…

— Док, ко мне! Здесь тяжелораненый!

Рядом поднимался на ноги Мурад…

— Бей! — истерично крикнул кто-то

— Стоять!!! Стоя-я-я-ть!!!! — майор выхватил из кобуры пистолет и, повернувшись лицом к толпе, выстрелил в воздух раз, потом еще раз и еще — охренели! Стоять!!!

Через линию щитов прорвался один из санитаров батальона, следом бежали еще двое солдат, раскладывая на ходу пластиковые носилки…

Клинов проскочил щитовую линию жандармерии, едва не сбив с ног одного из жандармов, бросился вперед. Толпа в основном занимала проезжую часть, тротуары тут были выше проезжей части, и народа на них было относительно немного. Увернулся от одного удара, резким тычком свалил на руки своих дружков второго. Получил и сам, но снаряжение смягчало удар — удержался на ногах. Все взаправду, все — как на полигоне, где одному нужно на время пробиться сквозь целую роту, уворачиваясь от ударов палками, с закрепленными на концах мешочками с песком. Все взаправду…

Выскочил, не сбавляя ходу, огляделся — улица тут делилась на две части и была небольшая площадь. Если смотреть на реку Казанку и принимать это за двенадцать часов, то гостиница «Казань» была на десять часов, позиции его роты — на шесть часов, а на семь и восемь часов — резко вверх уходили две улицы, разделенные большим, метров двенадцать высотой холмом — эти улицы как будто были выкопаны в теле холма. Прорываться надо было к гостинице — но толпа бурлила везде, и самым простым было — подняться на этот самый холм, там почти никого не было. Вот только снайпер — на холме как раз и станешь целью.

Что-то прошло совсем рядом, что-то очень быстрое — и капитан вдруг понял — пуля. Стоять на месте нельзя, надо двигаться. За спиной послышался болезненный выдох — в кого — то попали…

— Барсов, Тищук, Парубов — доклад! — проговорил капитан уже на бегу.

— За тобой, десять метров!

— За тобой, пять метров!

— За тобой, пять метров!

— Работает снайпер! Не останавливайтесь!

— Я «Воздух-два» — доклад одного из пилотов вертолета вклинился в радиообмен — наблюдаю позицию снайпера, жду приказаний

— Спугните его! — прохрипел капитан — только спугните, живьем его надо.

— Вас понял.

Над площадью, почти неслышный в гуле винтов рокотнул пулемет, потом еще раз.

— Я «Воздух-два», снайпер сворачивается.

— Наведите нас на него. Займите позицию над гостиницей!

— Вас понял!

— Стоять, сказал! — майор стоял один против толпы, потрясая пистолетом — имам ранен, а вы!!! Его в госпиталь надо!

Зрелище русского жандарма, так яростно защищающего человека, чужой ему веры и неудобного власти, кое-кого в толпе отрезвило. Но не всех

— Его русские убили! — крикнул кто-то

— Какие на… русские, ему в грудь выстрелили, не в спину, я сам видел! — крикнул Мурад

Отвлекшись, майор наклонился к санинструктору

— Что?

— Задето легкое. Я что мог, сделал господин майор… — санинструктор прилаживал капельницу — надо в больницу его. У нас минут тридцать, не больше.

Майор склонился к плечу

— Первый на связи! Машину сюда, срочно я перед первой линией заграждений! Мою машину, живо!

— Вас понял!

Цепляясь за землю руками и ногами, капитан, подобно обезьяне вскарабкался на крутой холм — и покатился вниз. Так быстрее, нельзя терять не секунды. У подножья холма на обратной стороне вскочил на ноги, звезданул хуком слева рванувшегося к нему молодчика-погромщика, снова бросился вперед.

— Сбор у центрального входа в гостиницу! Живее! «Воздуху» — доклад!

— Я «Воздух-два», снайпера не наблюдаю, выходы из гостиницы под контролем.

Винты вертолета рубили воздух точно над гостиницей, вертолет висел метрах в тридцати над ней, чтобы держать под контролем не только парадный вход, но и остальные. Все входы на первом этаже были не только заперты, но и закрыты деревянными щитами, против погрома.

Первым подбежал старший лейтенант Тищук, затормозил у стены, переводя дыхание и поудобнее перехватывая автомат с откинутым прикладом. Вся форма Тищука была порвана, на правой руке набухала красным царапина…

— Чуть не порвали гады… — Тищук явно отмахивался прикладом автомата — что же они озверели то так?

— У тебя рука правая — показал капитан

— А и бес с ней. Выживу.

— Залепи! — командирским тоном сказал капитан — пока время есть. Заражения только не хватало. Давай, сам залеплю.

На то, чтобы достать из аптечки кусок широкой клейкой ленты — клей был специальный, бактерицидный — расширить ножом разрез на форме и закрыть рану пластырем потребовалось секунд пять. Когда лента легла клейкой частью на рану, старлей страдальчески сморщился…

— Лучше бы до санпункта дотерпеть.

— Помолчи

Барсов и Парубов уже были здесь, в состоянии ненамного лучшем. Пользуясь моментом — народа у самого крыльца гостиницы было немного — они тоже быстро приводили себя в относительный порядок.

— А это кто еще такой? — нахмурился капитан

Рядом стоял татарчонок, лет шестнадцати, в объемной зимней, несмотря на лето куртке, с палкой — но никакой агрессии не проявлял.

— Ты кто?

— Я Рамиль — коротко ответил татарчонок — я видел. Из окна стреляли, я видел.

Капитан на секунду задумался. С одной стороны — нахрен он ему тут нужен, этот Рамиль с его палкой. Только гражданского не хватало ему.

— Чего хочешь?

— С вами хочу. Эту мразь поймать.

— Эта мразь стреляет.

— Пускай. Я не из пугливых.

А с другой стороны — вон что делается. Если с ними будет местный пацан — он скажет, если что как было. Ему — поверят. Им — уже нет.

— Господин капитан, я за вами через холм бежал. Я справлюсь, я сильный — татарчонок как будто читал мысли капитана

— Держись за нами! — принял решение капитан — что скажем, выполнять без рассуждений! Начнется стрельба — падай на землю и лежи ничком пока не закончится!

— Спасибо, господин капитан!

Капитан уже не слушал — он бросился к двери, главному входу в отель, забарабанил со всей силы. Дверь не открывали.

— Открывайте!!! Открывайте, б…ь, е. вашу мать! Стрелять сейчас на… буду, разнесу тут все к…!!!

Трехэтажный мат капитана как ни странно возымел действие — сдвинулся в сторону тяжелый, сколоченный из досок щит, к стеклянной двери подошел человек. Штурмовой карабин двенадцатого калибра на его плече совсем не сочетался с красным пиджаком. [красный пиджак означал что перед вами — официант, служащий отеля и т. д. — в общем обслуживающий персонал. Так что "новые русские" напрасно ввели моду на красные пиджаки — у понимающего человека она кроме смеха ничего не вызывает. ]

— Открывай! Открывай, сказано. Почему не открывал?!

— Вдруг погромщики?

— Так может мы и есть погромщики?

— Погромщики по-русски не ругаются. Что надо?

— У тебя снайпер в здании. Открывай! И охрану предупреди!

— Внимание, я «Воздух-два»! С тыльной стороны отеля в окно выпрыгнул человек. Бежит по направлению к набережной!

— Вас понял, держите его под контролем!

Где-то сзади за спиной, на площади застучал автомат, потом еще один…

Жандармы, державшие сомкнутыми щиты расступились, пропуская камуфлированный, вместительный джип. Одна из дверей джипа была открыта, на подножке автомобиля со стороны пассажира держался вооруженный автоматом жандарм. Толпа угрожающе заворчала, но с места не стронулась…

Что-то должно быть еще. Какого хрена стрелял снайпер? Что он этим хотел добиться?

И тут, откуда-то сзади, с самого пригорка, из домов застучал автомат. Длинная, на полрожка очередь. Потом еще одна. Свинцовая плеть хлестнула по толпе, вырывая кровавые капли — и толпа в едином порыве отшатнулась назад. Кто-то валился с ног обливаясь кровью, те кто стоял впереди, под пулями в едином порыве ринулись назад, те же кто стоял сзади не отступали…

Слева, из переулка резанула еще одна автоматная очередь…

Майор уже лежал на земле, на этот раз он успел сбить на землю и оказавшегося рядом пацана с пистолетом и медика и даже прикрыть своим телом носилки с имамом. Несколько пуль прошли совсем рядом, хлестко ударили по джипу — как молоток по кузову простучал, оставляя аккуратные дырки, пошло трещинами задетое пулями стекло…

— Вижу агрессора!

— "Воздух три", вижу стрелка!

— По агрессорам огонь без команды! Огонь без команды!!!

— "Воздух три" открываю огонь!

Майор нащупал автомат, повернулся на бок, вскинул автомат к плечу. Наверху, на взгорке уже стреляли — заполошный стук нескольких автоматов перекрывало басовитое стакатто пулемета. Били по одному из домов на взгорке, пули летели градом, откалывая куски штукатурки и кирпича. Но стрелять было уже не в кого.

— Поднимайся! — майор вскочил на ноги сам, резким толчком помог встать Мураду — давай, грузи носилки в машину!

Ошеломленный молодой татарин поднялся на ноги, недоуменно смотря на майора

— Что вылупился! Помогай!

Майор подхватил носилки с одной стороны, Мурад — с другой. Открыв пятую дверь, затолкали носилки в машину. Санинструктор, которого пули счастливо миновали, тоже забрался в просторный кузов Егеря.

— Садись и поезжай с ними! До ближайшей больницы! На держи! — порывшись в кармане, майор протянул свое служебное удостоверение — покажешь, скажешь что срочно. Потом вернешь. И еще…

Татарин, который за несколько минут из ярого погромщика, одного из лидера погромного движения, превратился в санитара, и уже севший в машину обернулся. Посмотрел в глаза майору, но ничего не сказал. Подданные одного государя, люди одной страны на пороге гражданской войны. Ковалев просто махнул рукой — все было понятно и без слов…

Отпихивая с дороги попадающихся на пути одиночных погромщиков, капитан пробежал по лестнице, спрыгнул вниз, бросился вперед, огибая массивное здание гостиницы. Удивительно, но Рамиль не только не отстал — он бежал рядом. Остальные члены группы немного отстали — все-таки в беге с капитаном мало кто мог сравниться.

— Ты… спортсмен, что ли? — на бегу спросил капитан

— Угу… пятиборец… первый разряд…

— В армию… пойдешь…

— Да ну…

— Не "да ну". Придешь — спросишь майора от жандармерии Клинова, скажешь — хочешь в ДОН-4 служить…

— Блокировать квартал! Перекрывайте все входы, никого не выпускать! Он здесь где-то!

— На связи Шестой, север перекрыт!

— Перекрывайте! Не дайте уйти!

— "Воздуху" наблюдение, докладывать о любом подозрительном объекте в зоне оцепления! Не стрелять, только докладывать!

— "Воздух-один", приступил к наблюдению.

Толпа, шатнувшаяся назад, совсем недавно готовая была рассеяться под хлеставшими ее свинцовыми бичами, снова собралась, вирус безумия буквально носился в воздухе, запах крови бил в нос. Раненых и убитых передавали по рукам куда-то дальше, со стороны Казанки уже пронзительно ныли сирены карет "Скорой помощи". Майор и еще несколько человек оказались перед линией щитов — беззащитными перед яростью толпы. Ковалев отчетливо понимал, что надо что-то предпринимать, прямо сейчас, немедленно, еще минута — и будет уже поздно.

— Русские нас убивают! — закричали сразу в нескольких местах, и толпа глухо заволновалась. Провокаторы! Майор покрутил головой, но кто именно кричал, определить он так и не смог. Нужно было сделать что-то, чтобы сбить настрой на кровь, сбить снова поднимающуюся волну. Вот теперь у майора в голове сложился полный рисунок задуманной кем-то провокации. Хитрый рисунок, надо сказать, какая-то гнида сильно постаралась. Сначала взрывы — неважно где, главное чтобы как можно больше жертв. Потом нанятые подонки — провокаторы поднимают народ против власти. Во время демонстрации тяжело ранен имам — кто знает, откуда именно в него стреляли? Майор был уверен, что уже пошли слухи о том, что вошедшие в город русские жандармы расстреляли авторитетнейшего имама прямо на глазах у верующих. Мало того — еще и со стороны русских жандармов открыли автоматный огонь по демонстрантам. А сейчас — если ничего не предпринять, толпа ринется на штурм правительственного квартала, и будут новые жертвы в огромном количестве. Правда и умелая ложь смешаются воедино, так чтобы нельзя было отличить одно от другого, слухи передаваемые из уст в уста будут обрастать все новыми, дикими и немыслимыми подробностями. Завтра поднимется вся Казань, прольется новая кровь — а послезавтра?

Что-то надо делать. Сейчас! Толпа это зверь — но его можно и нужно приручать. Надо перехватить инициативу у провокаторов.

— Стойте! Стойте!!! — майор закричал изо всех сил, включил всю возможную мощь командного голоса, стрелять в воздух он не решился, опасаясь что выстрелы взорвут обстановку окончательно, но впечатляло и без этого — мне надо двести человек! Двести человек, чтобы поймать убийц имама и тех, кто в вас стрелял! Выходите, если не трусы! Помогите нам! Выходите сюда, ко мне!

На какое-то мгновение майору показалось, что не сработало, что толпа сейчас ринется вперед в самоубийственном порыве, и он первый окажется на пути ее слепой, все сметающей ярости. Но потом… из рядов шагнул один. Потом еще один… и еще.

— Ко мне! — майор обернулся, приказал первому попавшемуся офицеру — принимай командование группой добровольных помощников! Используй их в оцеплении квартала!

За линией щитов грянул сдвоенный пистолетный выстрел, потом застучал автомат и сразу же — еще несколько.

— Быстрее! Веди их за оцепление, надо все перекрыть, чтобы мышь не проскочила! — вызверился на своего подчиненного майор.

— Дураки, вас арестовывать ведут! — крикнули сзади

Майор резко обернулся

— Ну? Выходи, кто там тявкает! Не прячься за спинами! Выходи, что трусишь?!

Стрельба началась и за гостиницей. Капитан выскочил в проулок, ведущий на какую-то, незнакомую нему пешеходную улицу. Несмотря на происходящие буквально в нескольких десятков метров отсюда драматические события, народ здесь был, меньше чем обычно, но был…

— Стоять! Стоять, на землю!!!

И британец купился! Клинов не видел его, не знал, кто из тех зевак, кто бежит по направлению к пешеходной улице — а их было человек десять, все они пришли поглазеть на митинг, а сейчас бежали, напуганные стрельбой — кто из них тот самый. Но британец дернулся, по-змеиному извернулся, ушел перекатом, выхватывая пистолет. Бросился на землю и капитан, перекатился, доставая пистолет. В ближнем огневом контакте самое главное — двигаться, сбивать противнику прицел, кто замер в стрелковой стойке — тот покойник! Первым выстрелил британец, жахнул еще в падении, две серии по два патрона. Вторая пара предназначалась капитану — брызнул асфальт, болью обожгло руку. Капитан тоже выстрелил — три раза, один за другим. Пошевелил раненой рукой — двигается. Значит, можно дальше воевать. Снова перекатился, прячась за мусорным контейнером, выстрелил еще два раза — уже не прицельно, для острастки.

— Командир, у нас тяжелый трехсотый!

Достал таки, сука…

Рядом застучал автомат, отсекая короткие, по три выстрела очереди — раз, второй, третий

— Оставить! Охренели?

Хоть в городе уже шла война — капитан все еще мыслил рамками мирного времени. Поэтому он схватился не за автомат, а за пистолет — стрелять из автомата в городе, в сторону пешеходной улицы, крайне опасно. Одному Богу известно, где может оказаться рикошетирующая пуля.

— Он уходит!

Капитан поднялся на ноги, мельком бросил взгляд назад — так и есть. Старлей Тищук как раз выбежал из-за угла гостиницы и просто не успел оценить ситуацию, не усел отреагировать, промедлил на секунду — и получил две пули.

— Барсов- с раненым! Парубов — за мной!

На улице уже кричали, раздались еще два выстрела — приглушенные стенами, но капитан их слышал так четко, как будто находился рядом. Капитан бросился вперед.

— "Воздух", где он?

— Захватил мотоцикл! Движется по направлению к набережной, веду его!

Мотоциклисты долбанные — для них пешеходная зона, не пешеходная — плевать.

Можно сказать — это ненадолго. Казань — город старый, почти тысяча лет ему. В центре — исторические дома старой постройки, а там — и подвалы, и ходы подземные, и арки и дворики в которых с воздуха не видно ни хрена. Можно не сомневаться — у профессионала путь отхода продуман до деталей.

Капитан выскочил на улицу — там уже был переполох — бросилась в глаза белая стена какого-то магазинчика, брызги красным на ней — будто художник небрежно бросил мазок на девственно-белый холст. Собирающаяся толпа, кто-то, ничком лежащий у стены. И он, капитан жандармерии с пистолетом — как раз!

— Капитан! — рядом утробно взревел мотор — Рамиль! На каком-то монстре — толстые рога хромированного руля, счетверенный глушитель. Новая мотоциклетная мода — так называемый «пауэр-стиль». На чоппер ставится четырехцилиндровый японский мотор мощностью от ста до двухсот лошадей…

— Парубов — возвращайся к раненому! Вызывай подмогу!

Одним движением капитан вспрыгнул в кожаное седло мотоцикла — к счастью это был не одиночник, вполне полноценный мотоцикл с шикарными кожаными сидениям.

В следующий момент капитану Клинову показалось, что в спину им ударил идущий на полном ходу тепловоз — с утробным воем мотоцикл рванулся с места, виляя задним колесом.

— Взял где?

Рамиль резко вывернул руль, заворачивая адскую зверюгу в поворот на проспект.

— Где взял там уже нет! Сигналки у мотаков дохлые совсем — пять секунд и мотак твой. Ехать куда?

 

Искендерун. Ночь на 01 июля 1992 года

— Итак, господа офицеры — мнения по сложившейся ситуации. Куришвили?

— Господин майор, нужно атаковать. Немедленно. Снимаем из снайперских винтовок тех, которые находятся на крыше. Затем атакуем — сбрасываем на крышу вертолетный десант и прорываемся в здание.

— Романов?

— Атаковать и немедленно, не дожидаясь подхода антитеррористов. Предлагаю работать из бесшумного оружия — так у нас будет фора по времени. Тех, что на крыше мы снимем с гарантией. В принципе, я могу скрытно подвести к зданию станции всю мою роту. Если они успеют обосноваться на станции — быстро их не вышибешь.

— Багаутдинов?

— Атаковать, не дожидаясь подхода группы антитеррора. Поддерживаю план Романова.

— Значит мнение единое… — Мадаев обвел взглядом подчиненных ему офицеров — вы понимаете, что это прямое нарушение приказа?

— То-то им видно, из Петербурга, что тут происходит, вах… — за всех ответил Куришвили — ослы, дэда шеве… [грузинское ругательство, означает примерно то же что и "твою мать" в русском языке]

Майор Мадаев отвернулся к вертолету, где находился радист с рацией

— Связь мне с «Рубином», быстро.

Для того, чтобы вызвать оперативного дежурного, потребовалось несколько секунд…

— "Рубин" я «Барс-первый». Разведку объекта произвел. На крыше основного здания четыре агрессора, у них ПЗРК. Периметр прорван, все объекты охраны уничтожены. Считаю необходимым штурмовать объект, не дожидаясь пока террористы укрепятся. Прием!

— "Барс-первый", я «Рубин», подтверждаю запрет штурма! Оставаться на позициях, активных действий не предпринимать до дальнейших распоряжений! Подтвердите, прием!

— "Рубин" я «Барс-первый» — раздраженно подтвердил Мадаев — запрет на штурм до дальнейших распоряжений.

— Верно, конец связи.

Вертолеты, стоящие тесным рядом на широкой бетонной полосе между горами. Дышащая опасностью тьма. Гробовое молчание…

— Чтоб их… — первым не сдержался старший лейтенант Романов — они что не понимают, что здесь происходит?

— Понимают — веско сказал Мадаев — но это приказ. А приказ есть приказ, господа офицеры, вы не хуже меня об этом знаете.

— Дэда шеве! — снова выругался по-грузински Куришвили — дэда мухтан траге!

— Ну вот что… — старший лейтенант Романов соскочил с пола вертолета, на котором он сидел, надел заткнутый под погон берет на голову — каждый должен принять решение. Здесь и сейчас! Я его принял! Если приказ запрещает мне защитить мою землю — к черту такой приказ. Через двадцать минут я начинаю скрытное выдвижение к станции. Если будет помощь — хорошо, нет — справимся сами. Не первый год служим. Честь имею, господа офицеры!

— Старший лейтенант Романов, остановитесь! — крикнул Мадаев

Не оборачиваясь и ничего не отвечая старший лейтенант Николай Александрович Романов исчез по мраке. Все подавленно молчали…

— Ну? — спросил Мадаев обводя взглядом тех, кто остался рядом с ним. Сгустившуюся тишину можно было резать ножом, даже негромкие разговоры вдруг замолкли.

— Я из тейпа Беной… — наконец сказал Багаутдинов — а из нашего тейпа никто и никогда труса не праздновал. Никто, нигде и никогда. Ни когда мы воевали против русских, ни когда мы воевали с русскими в одном строю. Если про меня скажут, что пока мой товарищ воевал, проливал кровь, я стоял и смотрел со стороны, в родное село я не смогу вернуться. Никогда. Как хотите — а я атакую станцию.

— Куришвили?

— Лучше умереть волком, чем жить шакалом. У меня тоже есть род. И в нем тоже не было трусов. Иначе бы меня здесь не было.

— Значит, атакуем… — подвел итог Мадаев — и пошел Генштаб к той самой матери…

 

Побережье Крыма, недалеко от Севастополя. Остров Змеиный. Вечер 01 июля 1992 года

Этот кусок земли — плоская скала площадью примерно двадцать гектаров — омываемый со всех сторон Черным морем, издавна называли Змеиным. Неизвестно почему так пошло — на этом кусочке суши не было змей и вообще не было никаких животных — потому что здесь не было никакой пищи для них. До начала пятидесятых годов этот остров не был никому нужен, так и стоял — голой скалой посреди моря. Разве что иногда к нему причаливали дорогие яхты и катера — чтобы устроить пикник посреди моря. Чаще всего это были яхты и катера с румынского берега — остров был расположен так, что до берега Румынского королевства было ближе, чем до русского берега. Тем не менее, территориальная принадлежность острова Румынией никогда не оспаривалась.

И только в пятидесятые на этом острове начались работы. Разом завезли технику и рабочих, несколько патрульных катеров перекрыли доступ к этому маленькому островку, и днем и ночью на острове гремели взрывы. О том, что там строят, никто и никому не говорил — все держалось в секрете. Но в Севастополе, а тем более в Одессе, откуда на остров отправляли грузы, что-либо держать в секрете долгое время было совершенно невозможно.

Остров Змеиный облюбовала для себя диверсионная служба Черноморского флота. Диверсанты-подводники вообще предпочитали базироваться не на суше, а вот на таких вот островках, на некотором расстоянии от побережья. Диверсионная служба Балтийского флота имела основное место базирования в Кронштадте, диверсанты из Тихоокеанского флота облюбовали для себя остров Русский. Ну, а диверсанты-черноморцы решили обосноваться на Змеином, причем обосноваться основательно. С чувством, с толком, с расстановкой.

Большая часть строений базы была под землей, как раз из-за этого и гремели взрывы — строители вгрызались в скальную породу. Нет, конечно, и наверху были строения — казармы, ангары, вертолетные площадки, ВПП для легких самолетов — но большая часть строений — жилых, складов, тренировочной базы — находилась под землей, прикрытая несколькими метрами скального грунта.

Наверху был причал для подводных лодок — их было четыре штуки. В отличие от Балтийского и Тихоокеанского флотов, чьей задачей было оперировать в океанах, черноморцы не имели на вооружении больших носителей боевых пловцов, переделанных из стратегических ракетоносцев «Тайфун». Такие махины просто не нужны были ни в Черном море, ни в Средиземном. У черноморцев на вооружении были четыре малые, дизель-электрические подводные лодки класса "Усовершенствованный Кило", серии «Амур-1650». Эти лодки были более чем в два раза меньше атомных ракетоносцев, но имели свои неоспоримые преимущества. Одним из них была скрытность.

Ведь как можно засечь подводную лодку? Прежде всего — по характерным шумам, магнитометр, реагирующий на большие массы металла в воде, уже научились обманывать, а вот с шумами было сложнее. Атомная подводная лодка хоть и имеет почти неограниченный запас хода по топливу — но постоянно шумит и от шума этого не избавиться. Самый шумный механизм на АПЛ — главные циркуляционные насосы, отвечающие за охладительный контур атомного реактора. Их нельзя отключить, и конструкция их такова, что шум можно приглушить, но избавиться от него полностью нельзя. А вот дизель-электрическая АПЛ, особенно последней модели, использующая малоходовой винт большого диаметра почти бесшумна, издаваемый ею шум, если она идет на батареях меньше естественного шумового фона моря. Скрытность для боевых пловцов — приоритет номер один. Кроме того, небольшая и малошумная лодка может подойти к берегу на намного более близкое расстояние, чем огромный «стратег», она может даже в некоторые реки зайти. А насчет вооружения — конечно, такого залпа как переоборудованный «Тайфун» эта лодка выдать не могла, но огрызнуться могла весьма и весьма серьезно. По два торпедных аппарата — калибра 633 мм и 535 мм, через них можно запускать все типы торпед и даже ракето-торпед. Тридцать крылатых ракет РК-55 в морской модификации, аналогов "Си Томагавк". Вместо них можно взять запас морских мин для скрытой постановки. Ну и тридцать два боевых пловца на каждой лодке — это немало, это четыре полных экипажа как-никак.

Были здесь и малые, рассчитанные всего на несколько человек подводные носители «мокрого» и «сухого» типа [подводный носитель мокрого типа — то есть без герметичного корпуса, боевой пловец при движении не снимает акваланг. Сухого типа — это маленькая подводная лодка с герметичным корпусом. ] и даже одиночные носители. Все это богатство было закреплено за группой подводных средств движения — ГПСД.

Но была еще и группа надводных средств движения — ГНСД. И "средства движения" у нее были не менее интересными.

Лодки — похожие на браконьерские и контрабандистские, скоростные, с жестким днищем и надувными бортами, сделанные из резины со слоем кевлара поверх. Самая маленькая — четырехметровая, на которой даже двигателя не было предусмотрено. Самая большая — длиной двадцать метров, рассчитанная на доставку одновременно трех экипажей со снаряжением, оснащенная собственной радарной системой для обнаружения целей, станцией для приема-передачи данных со спутника и пятью турелями для установки оружия — обычно на нее ставили крупнокалиберный пулемет, два автоматических гранатомета и два обычных, ротных пулемета. На такой лодке устанавливались четыре подвесных двигателя мощностью по двести лошадиных сил каждый, во многих случаях она превосходила по огневой мощи торпедный катер.

Скоростные лодки, сделанные из легкой алюминиевой брони, той самой, из которой делают истребители. Тоже разной длины, до двадцати пяти метров, разной вместимости и разного вооружения. На некоторых в качестве основного вооружения устанавливались германского образца двадцатимиллиметровые автоматические пушки и автоматические минометы. Некоторые обходились пулеметами КОРД и автоматическими гранатометами. Такие лодки могли развивать скорость до пятидесяти пяти миль в час.

Два легких ракетных катера, которые были переделаны для нужд боевых пловцов — сняты все ракеты, добавлены два скорострельных «вертолетных» пулемета калибра 12,7, несколько обычных ротных пулеметов, автоматический миномет, ракетный комплекс для поражения боевых пловцов под водой. Мощь огня такого вот катера при действиях против сил, закрепившихся на берегу — террористов, боевых пловцов противника сложно было переоценить. В целом — такие вот скоростные лодки и катера могли использоваться при скрытых действиях или наоборот — при шумных, молниеносных налетах на побережье и даже на речной системе противника и сложно было переоценить масштаб бедствий, которые могли причинить противнику эти катера.

Количество диверсантов-подводников, служащих на Змеином, резко пошло вверх в начале восьмидесятых, сейчас оно составляло уже более семисот человек. Обстановка в мире постоянно нагнеталась, не редкостью стали непонятные диверсии в портах, вылазки. Американцы, британцы — все наращивали силу своих диверсионных служб, не отставала и Россия.

Сигнал «Набат» здесь получили вместе со всеми частями русской армии — но эта часть была постоянной готовности, и план действий в кризисной ситуации здесь был свой. Здесь постоянно были дежурные экипажи, как ГПСД, так и ГНСД, постоянно "под парами" находилась техника. Хорошо, что сигнал тревоги прозвучал не в выходные — тогда бы пришлось забирать офицерский состав с берега. А так — все были на месте.

Еще через пару часов поступил приказ — готовиться к выдвижению в район порта Бейрут, в район побережья г. Искендерун, выдвинуться в порты Одесса, Севастополь, Балаклава, Константинополь и взять их под охрану, не допустить проникновения боевых пловцов противника. Также предписывалось выделить несколько экипажей для участия в сбор-походе Черноморского флота. В этом случае боевые пловцы обеспечивали комплекс противодиверсионных мероприятий вместе с силами безопасности морской пехоты. Ведь если, к примеру, на палубу линкора скрытно высадятся отряд боевых пловцов противника и захватит корабль — то корабля у нас уже не будет, и смысла во всем его вооружении, ракетном, пушечном нет никакого. Точно также смысла в нем не будет, если боевые пловцы подкрадутся к нему под водой и установят мины. Противодиверсионным мероприятиям на флоте уделялось ненамного меньше внимания, чем возможному противостоянию с флотами потенциальных противников.

В общем и целом — работы навалилось столько, что на Змеином не должно было остаться никого.

Командовал на Змеином сейчас капитан первого ранга Зубастый. Многие думали, что это его кличка, оставшаяся со времен, когда он сам был боевым пловцом, и он вполне надо сказать ее заслуживал — но это была его настоящая фамилия. Виктор Петрович Зубастый, капитан первого ранга, прошу, как говорится любить и жаловать. Кстати — на Змеином церемонии никогда не уважали, и обращались друг к другу не по уставу — "господин капитан", "господин лейтенант" и не по имени-отчеству, а по кличкам. У каждого боевого пловца, «бопла» если по-простому была кличка, она присваивалась при поступлении в часть, и только она использовалась в повседневном общении. Доходило до взысканий — иногда боевые пловцы при общении со старшими офицерами штаба флота, представлялись не именами, а кличками, за что получали разносы. Единственный, кого иногда здесь звали по фамилии, был командир части, каперанг Зубастый, впрочем, и ему присвоили кличку «Зуб». Здесь все клички были простыми, такими чтобы легко было выкрикнуть в боевой обстановке.

Сейчас капитан Зубастый вместе с офицерами штаба, находившийся на самом нижнем уровне, больше чем в двадцати метрах ад поверхностью, стоял в одном из штабных помещений. В помещении было сыровато — сырость тут не выводилась ничем, море как никак. В помещении был большой, похожий на биллиардный стол, и над ним было несколько ярких светильников, тоже почти как биллиардных. На столе лежала карта зоны ответственности диверсионной службы Черноморского флота и несколько карт отдельных его участков. Офицеры мрачно разглядывали их, пытаясь правильно распределить свои силы. Такое количество боевых пловцов — вся часть целиком — для выполнения боевых задач потребовалось впервые, распределение сил и средств больше походило на перетягивание одеяла. Натянул на голову — ноги голые, укрыл ноги — голова осталась открытой. Обстановка в штабе больше походила на склоку в пивном баре — но это было правильно. Единоначалие начиналось тогда, когда принимался план и отдавался приказ — до этого, любой боец мог высказывать свое мнение. У каждого был свой боевой опыт, и ничей опыт не был лишним. Но как только отдавался приказ — все обсуждения прекращались.

— Все подводники нужны в двух местах — для охраны наших баз и для сопровождения ордера [ордер — строй кораблей при движении. ] мрачно сказал невысокий, наголо выбритый, загорелый до черноты крепыш в форме с погонами капитана третьего ранга, «кап-три» Широбоков по прозвищу «Лоб» — с портом и с Искендеруном справятся мои.

— А от нападения со скоростных надводных носителей как подводники справятся? — ГПСД командовал капитан второго ранга Друзь, свое звание он получил недавно, но традиционное соперничество между ГПСД и ГНСД обострилось в связи с этим. Каждая группа считала себя круче во все, и если у одной группы командир — капитан второго ранга — значит, у другой он должен быть, по меньшей мере, первого. Кличка у капитана второго ранга соответствовала его фамилии — «Друз»… [друз — национальность на Ближнем Востоке, одна из основных народностей Ливана. По вероисповеданию — христиане. ]

— А как эти носители в Черное море попадут?

— А как вообще они в Искендерун попали — ты видишь, что там находится, по карте? Если они туда попали — значит, они все что угодно могут сделать. Взял в аренду скоростной катер, погрузил на него полтонны взрывчатки — и пишите письма. Ты в раю, а задница все еще дымится…

— Скорее в аду. Тем не менее, от атак с таких вот скоростных катеров должна защитить морская пехота, группа безопасности. Должны же они хоть что-то делать?

— Сам сказал — хоть что-то…

— Стоп! — прервал дискуссию каперанг Зубастый — не отсюда исходим. Вопрос номер один — что и как мы сможем быстро перебросить к Искендеруну и Бейруту. Из этого и надо исходить — все остальное мы без вопросов задействуем на обеспечении баз и ордера. Итак — что и как перебрасываем?

— У нас есть шесть вертолетов обеспечения… — сказал Широбоков — значит, мы сможем на подвеске перебросить шесть больших лодок. Это, получается девять экипажей со снаряжением. Вопрос: куда перебрасываем? Что по Искендеруну — какая там вообще ситуация?

— Информации мало. Туда направлен батальон 66 ДШД, но пока доклада от них в штаб не поступало. Там вообще непонятно что произошло. На всей территории нет связи, вообще ничего нет. Высаживаться придется как на вражеский берег.

— То есть батальон 66 ДШД атакует объект со стороны горного хребта — кап-три Широбоков в задумчивости провел карандашом по запаянной в пластик карте района — получается, от нас требуется оказать поддержку со стороны моря. В этом случае, достаточно двух лодок соответственно шесть экипажей. Это сорок восемь человек. Больше не нужно ни при каких обстоятельствах, это даже много, но учитывая характер объекта пусть будет с запасом. Остальные получаются у нас идут до порта Бейрут. Что с топливом?

Капитан взял курвиметр, [курвиметр — такой прибор, позволяющий по карте узнать расстояние, там есть колесико, выставляется масштаб, колесико крутится и дает расстояние] прочертил на карте несколько дорожек, отмечая возможные маршруты полета вертолетов

— На пределе — подытожил он — даже с запасными баками все равно на пределе. Что там есть в окрестностях?

— Должен быть "Адмирал Колчак" — Зубастый помнил оперативную обстановку наизусть — но с ним надо будет выйти на связь. Он в нескольких десятках километров от берега. Примерно вот здесь. С него я уверен, тоже готовится десант — так что будет комбинированный десант, с воздуха и с воды.

— С воздуха… — скривился Лоб — вот этого бы не хотелось. Они нам всю скрытность вертолетами запорют. Надо выйти на связь, согласовать действия. Пусть их вертолеты вдали от берега повисят что ли… Если мы нашумим — то милости просим, все равно уже будет. А если нет — так мы сможем много дел наделать без лишнего шума и пыли. Может, даже сумеем зачистить весь порт, или, по крайней мере, организовать нормальный плацдарм для высадки морской пехоты. Кстати, морпехи там когда будут?

— Три дня. Делают все что могут, но быстрее нельзя. Корабли с Константинополя ждут наши, с Севастополя и Одессы, а флагман вообще на одном реакторе идет — там ремонт срочно свернули. А отрываться от флагмана, разрывать ордер тоже нельзя.

— Почему хотя бы один десантный корабль не послать первым, в сопровождении, скажем эсминца? Хоть двенадцать часов выигрыш.

— Потому что туда же идут британцы, целая эскадра. Там у них два авианосца в эскадре и много еще чего. Посылать десантный корабль без авиационного прикрытия… штаб решил не рисковать.

— Нормально… британцы решили нас топить в Средиземном… у них дома все?

— Отвлекаемся, господа офицеры! — повысил голос Зубастый

— Значит, шесть лодок до Бейрута, на крайний случай — дотянем до «Колчака», там нас заправят. И… хотя бы четыре скоростные лодки типа Б. Это вторая волна.

— За сколько они дойдут?

— Примерно… — капитан прикинул на карте — за двадцать восемь-тридцать часов. Это если полным ходом — я беру пятьдесят миль в час, если с загрузкой. Погода по сводке нормальная…

— Как минимум одна дозаправка — вставил свое слово Друз — а скорее всего две

— Дозаправятся в Константинополе, пойдут дальше. Вторая дозаправка… в Анталье или Измир.

— Рискованно.

— Ну, как говорится… dum spiro spero. Нам не привыкать. [dum spiro spero — "пока дышу, надеюсь" на латыни, девиз боевых пловцов и в нашем мире]

— Остальное, получается, распределяем на охранение баз и ордера. Катера типа Д? — Зубастый уже набрасывает в блокноте расчет сил и средств

— Оба на охрану ордера. Они не такие скоростные, но при этом хорошо вооружены и имеют больший запас хода по топливу. Если брать скоростные лодки — скорость им при охране ордера ни к чему, а вот на дозаправках будет теряться время и может произойти ЧП. На каждом катере — по три экипажа, один постоянно дежурит в готовности идти под воду. Итого шесть экипажей.

— Не мало ли?

— Эскадра идет на Бейрут, там уже будут наши экипажи…

На столе противно мигает красный светодиод телефона — видимо, Главный штаб ВМФ решил уделить время черноморским боплам. Капитан Зубастый берет трубку, заранее страдальчески морщится.

— "Зуб" на связи.

Позывной у него так и был «Зуб» и работал он под этим позывным везде, даже в таблицу, составляемую Главным штабом ВМФ, эта база была внесена под позывным «Зуб».

Капитан молча выслушивает «Нептун», мрачнеет лицом. Делает, какие то пометки карандашом в лежащем на столе блокноте — может, просто рисует, а может что-то важное.

— Вас понял, Нептун. Мне нужна связь с «Колчаком» чтобы согласовать детали операции, там на месте это будет проще сделать. Обстановка меняется очень быстро… Так точно… Ранее полученный приказ подтверждается?… Так точно, конец связи…

Трубка летит на рычаг, едва не раскалывая телефон. Лоб и Друз молча смотрят на командира.

— Чем ближе к поверхности, тем больше дерьма плавает… — наконец изрекает каперанг, вздыхает и продолжает — поступили новые вводные. Вводная номер раз — и в Искендеруне и в Бейруте следует ожидать массированного применения ПЗРК. Вводная номер два — захват станции в Искендеруне подтвержден в самом худшем варианте — периметр прорван, охрана уничтожена, вся станция под контролем группы террористов. «Нептун» предполагает, что это не просто террористы, это наши с вами коллеги из флота Британии и САСШ. Они угрожают взорвать станцию, если их требования не будут выполнены. Достанет всюду, даже здесь. Вводная номер три — где-то в Средиземном море по предположениям находится лодка-носитель боевых пловцов, она уже выпустила крылатые ракеты, сильно повредившие все военные базы в регионе и десантировала на берег боевых пловцов. Точное местонахождение лодки не установлено до сих пор, как она прошла через систему заграждений — тоже. Вводная номер четыре — на высоте около тридцати километров, взорвано специальное устройство — «вспышка», имеющее в качестве инициирующего компонента ядерное взрывное устройство малой мощности. Радиоактивное заражение местности не подтверждается, но вся связь с находящимися в зоне поражения войсками, вся энергосистема временно выведена из строя из-за мощнейшего электромагнитного импульса. «Колчак» вышел на связь, он полностью работоспособен, там готовится десант, но его отложат до того, как мы разберемся в Искендеруне. Шестьдесят шестая ДШД успела десантироваться и сейчас занимает старый аэропорт и находится под сильным обстрелом. Вводная номер пять — британская эскадра идет полным ходом, у утру ожидается соприкосновение с нашими силами, прикрывающими этот регион. Чем это закончится — непонятно. Приказано выходить на исходные позиции для штурма Бейрута, но ничего не предпринимать, ждать команды. Вот так вот. Получается, что вертолеты надо использовать с предельной осторожностью.

— Вертолеты нам не нужны — довольно самонадеянно заявил Лоб — вопрос только в высадке, так мы можем просто вынести точку высадки дальше в море. А так — сделаем тихо, как и всегда.

Суета. Суета везде — на пирсах, у причальных стенок, где покачиваются на воде принадлежащие ГНСД носители. Все уже понимают — это не учения, не учебная тревога, это реальные боевые действия. Но от этого просыпается лихая и веселая военная злость — наконец то показать всем этим англичашкам, кто чего стоит? Ах, они "просвещенные мореплаватели", "короли моря"? На нас с палубы плевали? А вот мы им и покажем, медуза им в дыхалку. Покажем, кто на самом деле короли моря, а кто так… поверху плавает.

На удаленном пирсе готовятся к отходу все четыре принадлежащие боевым пловцам субмарины. Две из них пойдут охранять ордер, две других, наряду с незадействованными остатками ГНСД — возьмут на себя безопасность военно-морских баз. Безопасность военно-морских баз, согласно разработанному в штабной комнате плану, в основном берет на себя ГПСД, потому что там больше всего надо опасаться не открытого налета, а скрытого, подводного проникновения боевых пловцов противника в акваторию портов. Проникнет несколько таких вот «людей-лягушек» скрытно, установит магнитные мины на винто-рулевую группу остающихся в гавани кораблей — и привет. Все выйдет из строя. И даже тот факт, что большая часть кораблей уходит в сбор-поход, не делает проникновение боевых пловцов менее вероятным. Могут ведь и склады с боеприпасами заминировать и, не дай Бог топливные хранилища.

— Строиться!

Шеренга боевых пловцов — на всех уже не форма, а стандартные гидрокостюмы выстраиваются у одного из пирсов. Шеренга за шеренгой стоят «люди-лягушки», "акулы" — у них много названий. Это — современные "Тридцать три богатыря" из сказки Пушкина, только их не тридцать три, прошли те времена, когда диверсионная служба на флоте была чем-то вроде пасынка. Десятками тренировок и учений они доказали, что могут вывести из строя эсминец, крейсер и даже авианосец противника, когда тот совсем этого не ожидает. Не в бою, а тайно, хирургическим ударом из под воды. Авианосец по сравнению с подкрадывающимся к нему под водой боевым пловцом — что слон против комара. Но если комар является переносчиком энцефалита (или большой магнитной мины) — слону настанет конец и он ничего не сможет с этим поделать. И поэтому сейчас их было не тридцать три и даже не триста тридцать три — их было больше. Намного.

— Господа офицеры!

В подразделении нет тех, кто призывается на три года, минимальный срок контракта — десять полных лет. После этих десяти лет — стандартная флотская пенсия, год выслуги в этом подразделении идет за два, по выслуге можно выбирать себе место в более спокойном подразделении и там и служить и получать пенсию одновременно. Есть и контракты на двадцать лет, пенсия по выслуге двадцати лет мало уступит адмиральской. Самый младший по званию в этом строю — мичман.

Перед строем выходит каперанг Зубастый, их командир уже без малого пять лет. Он единственный в этом строю одет по полной форме, но все знают — он один из них, совсем недавно он стоял в этом же строю, рядом с ними. И поэтому верят каждому его слову — безоговорочно.

— Господа!

Зычный, непривычный для боевого пловца голос глушится влажным морским воздухом, но его слышат все, даже те, кто стоит в последних рядах.

— Похоже, что нам предстоит несколько веселых деньков — британцы решили померяться с нами силами!

Каперанг Зубастый говорит совсем не по-уставному, просто и с едкой иронией, в говоре слышится что-то одесское.

— Сегодня произошло нападение на порт Бейрут, в городе идут боестолкновения. Атакован объект в Искендеруне — атомная станция. Возможно, готовятся диверсии на основных базах Черноморского флота. Угадайте, кому с этим дерьмом приказано разобраться?

— Акулам! — в едином порыве выдыхает строй

— Так точно! Нам, черноморским акулам! Нам приказано освободить Искендерун, навести порядок в Бейруте и потопить к чертовой матери всю британскую эскадру, если та вдруг заблудится и припрется сюда! И еще нам приказано наладить противодиверсионное обеспечение всех основных военно-морских баз! Работы много. Нам помогут, но мы должны, как и всегда рассчитывать только на свои силы. Справимся?

— Так точно! — ни у кого нет ни капли сомнений, каждый — словно выкованный из закаленной стали клинок. Убийственно острое, готовое разить врага лезвие.

— Командирам групп ко мне! Остальным — десять минут на личные дела и выступаем!

Вертолетная площадка была расположена в самой глубине острова, почти по центру. Несколько выстроившихся в ряд ангаров, больше двадцати, бетонные, выжженные солнцем дорожки. Несколько небольших, составленных вместе контейнерного типа зданий с антеннами — «вышка» управления полетами — здесь она примитивная. Короткая, чуть больше километра бетонная полоса — для тактического фронтового транспортника в самый раз. Еще несколько навесов для личного состава — чтобы в ожидании парашютных прыжков не жариться на солнце, солнце в этих краях такое, что солнечный удар запросто получить можно. Идеальная чистота — каждый день здесь убираются. Н дай бог, посторонний предмет попадет в воздухозаборник вертолета. Хоть вероятность этого и составляет сотые доли процента — а все равно приборка проводится ежедневно. Таков флот.

Сейчас на вертолетной площадке царило оживление. Из ангаров вытащили здоровенные гирлянды ламп на поставках, подключили к кабелям и сейчас они заливали ВПП базы белым, режущим глаза светом. Небольшой трактор, служащий здесь в качестве тягача, один за другим вытащил на залитую светом бетонку шесть больших, массивных вертолетов модели "Сикорский-89 С". Сейчас около каждого из них копошилась команда техников, в последний раз проверяя и перепроверяя все механизмы могучих стальных птиц…

Вертолет «Сикорский-89» был разработан давно, около тридцати лет назад прежде всего как большой транспортный вертолет. На нем были установлены две стандартные вертолетные турбины для среднего транспортного вертолета С-7, выдающие по две тысячи сто лошадиных сил каждая. Обе эти турбины были максимально разнесены друг от друга, у каждой была независимая система управления и питания и в критической ситуации вертолет способен был какое-то время держаться в воздухе даже на одной турбине, при полном отказе второй. Грузоподъемность вертолета составляла двенадцать тонн. Несколько лет назад у всех вертолетов старые турбины поменяли на новые, по две тысячи шестьсот сил каждая и в критическом режиме — две тысячи восемьсот пятьдесят. Теперь при отказе одной из них вертолет мог не только держаться в воздухе, но и лететь.

Вертолет этот быстро прижился в армии, ему присвоили ласковое прозвище «корова». Обычно «коровы» использовались для перевозки грузов, личного состава, они могли взять на борт бронетранспортер или несколько внедорожников с вооружением. Но в конце семидесятых появилась особая модификация вертолета, помеченная скромной литерой «с» в индексе.

Началось все с того, что группам ПСС понадобился новый вертолет. ПСС — это поисково-спасательная служба, специальные группы ВВС, чьей задачей является поиск и спасение сбитых пилотов. А поскольку пилотов обычно сбивают за линией фронта — то и действовать им приходится за линией фронта, во враждебном окружении. Противник знает, что пилота прилетят спасать, на месте падения сбитого самолета всегда ставится серьезная засада, а по следу пилотов, если те катапультировались, обычно высылается погоня. Поэтому и готовились отряды ПСС по нормативам спецназа, а служба у них была — не сахар.

Так или иначе, в конце семидесятых им потребовался новый вертолет. До этого они летали на обычных средних транспортных вертолетах, доработанных ими самими — устанавливались несколько пулеметов, лебедка для спуска-подъема по тросу и кустарное дополнительное бронирование. Но такие кустарные переделки не шли ни в какое сравнение со специально изготовленным для действий за линией фронта большим вертолетом и решение о его создании им все же удалось пробить. Первоначально планировалось внести всего лишь небольшие изменения в обычную транспортную машину — но в конечном итоге получился совершенно новый, мало имеющий общего со своим прототипом вертолет. Потом, часть доработок была даже внедрена на все вертолеты в ходе их планового ремонта и модернизации — даже на мирных транспортниках.

Прежде всего — его корпус изготавливался из алюминиевой брони, в некоторых критических местах усиленной кевларом — подобно корпусам истребителей и штурмовиков. Оба двигателя прикрыли бронещитами и смонтировали систему, рассеивающую выхлопные газы — это затрудняло наведение на цель зенитных ракет, реагирующих на тепловое излучение двигателей вертолета. Емкость топливных баков увеличили в два раза — теперь топливные баки выпирали по обе стороны корпуса вертолета, отчего он стал выглядеть еще грузнее своего прототипа. Но радиус действия в тысячу сто километров без дозаправки — не шутка.

На этот вертолет впервые поставили полноценный автопилот и систему обеспечения полетов в любое время суток и в любых погодных условиях на предельном малых высотах. Установили радарную систему от истребителя для наблюдения как за воздушной, так и за наземной обстановкой. При последней модернизации два года назад к этому комплексу добавили тепловизор с широким углом зрения. Установили оборудование радиоэлектронной борьбы.

На вертолете помимо задней аппарели установили два люка в передней части грузовой кабины и около каждого поставили лебедку. Теперь спасатели могли спускаться за сбитым летчиком с любой из трех точек.

Наконец, вертолет оснастили мощным вооружением. Рядом с обеими передними люками было оборудовано два места для пулеметчиков, на эти места ставился "главный калибр" — либо русские крупнокалиберные пулеметы КОРД, НСВ или ДШК, либо германская двадцатимиллиметровая пушка, приспособленная для установки на вертолеты как бортовое оружие. Точно такая же турель была установлена у задней аппарели, которая была сильно переработала на американский манер. Вместо двух откидывающихся в сторону частей — одна откидывается вниз, превращаясь в трап. Кроме того, по бортам вертолета было установлено еще по два места для стрелков — здесь обычно ставились обычные ротные пулеметы или автоматические гранатометы. Можно было установить и бортовые пилоны с четырьмя блоками НУРС или двумя блоками ПТУР — но тогда этими четырьмя местами для пулеметчиков приходилось жертвовать. В целом, на вертолет можно было установить целых семь пулеметов и автоматических пушек, которые огненным шквалом могли выкосить не то, что группу преследования — целый укрепленный район противника ради спасения находящихся во враждебном окружении пилотов. А если учесть, что на типовое задание эти вертолеты отправлялись парой, да еще с прикрытием штурмовиков…

И вертолеты эти, первоначально планировавшиеся к изготовлению всего в тридцати экземплярах, оказались настолько востребованными в силах специального назначения, что их серия перевалила за сотню, а изготовление их на особой линии Казанского вертолетного завода продолжалось и поныне.

Сейчас эти обманчиво грузные и смертельно опасные машины стояли на ВПП, освещенные прожекторами. Команды техников в последний раз проверяли их перед особо важным полетом, в пустом грузовом отсеке экипаж в последний раз готовился к полету — летный экипаж изучал карты, штурман прокладывал маршрут так, чтобы истратить как можно меньше топлива и держаться как можно дальше от возможных позиций ПЗРК, команда вооружения проверяла свои пушки и пулеметы. Каждый был занят делом.

Освободившийся трактор продолжал таскать грузы. На сей раз он вытаскивал из ангаров и подтаскивал к вертолетам небольшие, на маленьких колесиках платформы. На них мирно покоились черные, резиновые туши больших десантных лодок, длиной по двадцать метров каждая, к лодкам были принайтовлены моторы, там же лежало в водонепроницаемой упаковке вооружение и снаряжение лодок. Эти упаковки были помечены и лежали отдельно — потому что их при переводке следовало погрузить в десантный отсек вертолета. Эти тележки с лодками подтаскивали к вертолетам и размеры их были ненамного меньше размеров самого вертолета. Пока их просто ставили рядом с вертолетами — надо было еще разгрузить.

Когда трактор вытаскивал предпоследнюю тележку, из темноты, казавшейся тем, кто находился на площадке из-за яркого света кромешной, послышалось слитное, нарастающее с каждой минутой… [эта песня была официальным гимном ВМФ Российской Империи. Пели обычно ее и "Варяг".]

Бесплатная рабочая сила прибыла…

На небольшом островке транспорта не было вообще, да он и не был нужен — транспорт унизил бы боевого пловца. Передвигались либо шагом, либо бегом, но всегда на своих ногах. Для появляющихся иногда на острове высоких комиссий держали открытый внедорожник «Егерь», но когда комиссий не было — им не пользовался даже командир.

Вот и сейчас, от пирсов, где прошло общее построение, до вертолетной площадки, девять экипажей ГНСД прибыли бегом, да еще таща на себе всю амуницию. Ну, а чтобы бежать было нескучно — по дороге пели песню. Получилось почти два километра, но для боевого пловца такое расстояние — только размяться…

Один за другим боевые пловцы — бежали как и всегда в шеренгу по одному. Выныривая из тьмы, боевые пловцы бежали к своим машинам — вертолеты были закреплены за экипажами постоянно.

— У вертолетов — строиться!

У каждого из вертолетов образуется строй — три шеренги, по восемь человек в шеренге. Три экипажа на каждый вертолет.

— К погрузке — приступить!

Погрузка тоже отработана десятками часов тренировок. Каждый знает что он должен взять — один или с товарищем — из стоящей рядом лодки помимо своего личного груза, в каком порядке занести это в вертолет и куда это положить. Мешки с маркировкой один за другим исчезают в слабо освещенных десантных отсеках вертолетов, экипажи занимают свои места, не дожидаясь окончания посадки, "читают Библию". ["читает Библию" — существует карта подготовки вертолета к полету, там написан перечень операций, которые должен произвести экипаж при подготовке к полету и список контрольных индикаторов которые он должен проверить. Зачитывается эта карта вслух, поэтому и пошло такое название у вертолетчиков "прочитать Библию"]

— Экипаж один погрузку закончил!

— Экипаж два погрузку закончил!

…

Техники прицепляют лодки на тросах к специальному подъемному устройству, расположенному на полу по центру десантного отсека — такое устройство есть на всех транспортных вертолетах и позволят транспортировать габаритные грузы не в десантном отсеке, а на внешней подвеске. Обычно так транспортируют бронетранспортеры или артиллерийские орудия.

— Закрыть хвостовую аппарель!

Хвостовая аппарель медленно поднимается, отсекая полутьму десантного отсека от яркого света посадочной площадки…

— Лодки принайтовлены!

Турбина приходит в работу, лопасти большого восьмилопастного страгиваются с места, постепенно ускоряют свой бег, разбрасывая воздух. Шипение турбины постепенно превращается в рокот, а рокот в странный, с подвыванием рев.

— Отрыв!

Шасси отрываются от земли, вертолет медленно поднимается вверх. В десантном отсеке бортинженер аккуратно управляет лебедкой, подтягивая принайтовленные на тросы большую лодку к самому брюху вертолета. Снизу с безопасного расстояния наблюдают бортмеханики…

— Лодка в транспортном положении!

— Вас понял…

Выстраиваясь в линию, вертолеты медленно исчезают во тьме. Пункт назначения двух вертолетов — Искендерун, еще четырех — Бейрут.

 

Каффрия, долина Бекаа. Поздний вечер 30 июня 1992 года

— Время… — Мишка взглянул на подаренные отцом часы, массивный «морской», со светящимися стрелками и цифрами хронометр, изготовленный "Домъ Филатова въ г. Москва", известной часовой компанией, изготавливающей прочные, почти неубиваемые, сурово-элегантные часы. Часами Мишка гордился.

Рашид встал, пошел к двери — и тут же упал на пол, сбитый умелой подсечкой

— Ты что, охренел? Как по проспекту, блин! Ползком давай, и за мной!

Ползать на животе Рашиду было противно — в отличие от русских и казаков арабы считали ползанье на брюхе по земле унижением, даже если того и требовали требования скрытности. Но тут делать было нечего, казачата говорили дело. Тяжело вздохнув, Рашид пополз, неумело двигая руками и ногами.

Переползли тропинку — на ней никого не было, даже стрельба в селе утихла. Последнюю вспышку выстрелов они слышали полчаса назад — гулко бухнуло ружье, следом в несколько голосов зашлись автоматы и почти сразу все стихло. Мишка, ползший первым, на какое то мгновение замер, чутко всматриваясь, вслушиваясь в ночную тьму, как это делали его деды и прадеды, потом снова пополз вперед. Больше всего шума при ползании производил, конечно же Рашид от своей неопытности. Но что тут с ним сделаешь — не казак, а все равно не бросишь. Сашка забыл отрегулировать ремень на своем трофее и теперь чужая винтовка при каждом движении ерзала по спине, рукоятка затвора задевала то ребра, то позвоночник — больно…

Путь, который Мишка и Сашка днем пробежали за считанные минуты, сейчас занял куда больше времени — пресмыкаться на брюхе, это тебе не бежать. Мишка останавливался еще дважды, замирал, всматривался — как будто что-то чудилось ему в серебряных переливах лунного света — но осмотревшись, полз дальше…

— Чу!

Тихий, но в этой поздней, залитой лунным светом тишине кажущийся громовым окрик — традиционный, казачий окрик — заставляет всех замереть, вжаться в пыльную канаву, больше всего на свете желая сделаться невидимыми, бестелесными. Что-то шебаршит на дороге…

— Тихо! Тихо казаки! — свой, родной, русский голос.

— Батя…

— Тихо, Мишка, тихо… — это и в самом деле отец Михаила, опытный казак-пластун, десять лет оттрубивший в разведке ВДВ на контракте помимо трех обязательных. Сейчас он выглядит чертом, вырвавшимся из ада — измазанное грязью — больше было нечем — лицо, намертво зажатый в зубах нож…

— Дядя Петро… с моими что?

— Живы… Батя твой тяжелый… выкарабкаться должен казачина. Мы их укрыли… до утра больше ничего не сделаешь. Сами сюда двинули. У вас что — оружие? Взяли где?

— У меня во дворе… двое этих. У них и взяли. Мишка тоже у себя…

— Казаки… На круге примем. Если живы останемся. Сколько их там — не знаете?

— В станице человек тридцать, не меньше.

— Здесь сидите.

— Мы с вами пойдем!

— Куда с нами?!

Где-то впереди за заборами, всего шагах в двадцати послышался какой-то шум, казаки замолчали, замерли, прижались к земле. Мишка потянул на себя висевшую за спиной винтовку, но отец положил руку на плечо, отрицательно покачал головой — нельзя, шуметь нельзя.

К лежащим в пыли казакам подполз еще один…

— Андреич! Там один у забора гадит, штаны снял и прогадится никак не может. Берем?

— Тихо здесь пацаны! — прошептал в ответ отец Мишки — чтобы то ни было, тихо! Мы сейчас!

Взрослые казаки исчезли, Сашка попытался дернуться следом

— Лежи тихо! — Мишка навалился сверху, шепнул в самое ухо — сказано лежать, лежи! И тихо!

Человек, по имени Гаффар Зардери никак не мог понять — что произошло? Чем он прогневил Аллаха?! Неужели, он поднял руку на правоверного? Да нет, не может быть, все кого он сегодня убил, были или русистами или мунафиками, все они — достойны мучительной смерти, как сказал эмир. Так за что же его так тяжко карает Аллах?

Даже братья подняли его на смех — с самого утра он мучался желудком, несмотря на выпитые лекарства становилось даже хуже и к вечеру его лицо из загорелого превратилось в нечто, с серо-зеленоватым оттенком. Весь вечер, пока братья наслаждались всеми доступными радостями жизни, он сидел с измученным видом и уже три раза был вынужден выходить во двор. Последний раз Гаффар ел в обед, сейчас он решил не есть вообще, пока желудок не успокоится — но ему становилось только хуже. От ночного дежурства его освободили, и сейчас он решил облегчиться перед сном, чтобы Аллах наконец даровал ему отдохновение.

Гаффар вышел во дворик, огляделся. Надо выйти куда-то подальше, за забор. Гаффар сразу вспомнил, как Мустафа, один из его соплеменников, специально при всех вышел во двор, а потом сразу же вернулся, зажимая рукой нос и рот и сказал, что надо бы Гаффара выселить в отдельное место, потому что на дворе уже нечем дышать. Гаффар тогда едва не схватился за нож от позора — но что-то остановило его. Может веселый гогот братьев, которым они встретили заявление Мустафы? При одном воспоминании о перенесенном унижении, Гаффар снова вспыхнул. Нет, больше такого позволять нельзя…

Гаффар прошел через весь двор, перемахнул через невысокий забор, огляделся. Улица дышала тишиной и покоем, луна — не полная луна, а полумесяц, символ ислама светила с неба матово-серебряным светом, обещая удачу воинам джихада. Все что должно было сгореть в станице — сгорело, все кто мог стрелять в начале — уже не стреляли. Еще несколько таких дней как сегодняшний — и от русистов на этой земле не останется и следа.

С этой жизнеутверждающей мыслью Гаффар поставил автомат у невысокой стены забора, еще раз огляделся, спустил до колен штаны (лишив себя возможности двигаться) и с болезненным стоном присел. В животе как будто копошился клубок змей, боль заливала слепящим заревом мозг, не давая думать ни о чем, кроме боли. Поглощенный этой болью, он не заметил почти бесшумно подкрадывающиеся к нему черные, избегающие лунного света тени…

— Петро…

— А?

— Ты штаны на него надень — воняет, сил нет

— От него или от тебя?

Языка они добыли — на удивление быстро и без проблем. Какой-то муртазак решил перед сном облегчиться — при этом не в туалете, а почему-то вышел за забор, поставил рядом с собой автомат, спустил штаны и присел гадить. Гадил он довольно долго, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Это и дало возможность тройке казаков, проникших в поселок на разведку, подобраться к нему. Ну, а ничего не видящий вокруг себя противник, сидящий со спущенными штанами для бывшего разведчика ВДВ — задача "на раз плюнуть", это тебе не часовой на посту. Петро Попейвода, капитан ВДВ в отставке просто оглушил его прямым ударом в голову, перекинул его через плечо — и так как он был, со спущенными штанами потащил языка назад. Еще один казак подхватил стоящую у забора винтовку — ту же британскую BSA.

Пацаны, лежа в придорожной канаве, смотрели во все глаза в ту сторону, куда ушли казаки — но так ничего и не увидели. Просто какое-то непонятное шевеление во тьме — а потом все стихло. Еще через секунд двадцать из темноты появился дядя Петро, несший кого то на спине — пригнувшись, он тащил лежащего на плече человека и шел на удивление тихо, почти неслышно. Следом шел еще один казак, третий поотстал — с трофейной винтовкой прикрывал отход.

— Батя…

— Ну?

— Там у дяди Михея лабаз старый — мы там день прятались. Там тихо и нет никого…

— Веди!

Очнулся Гаффар Зардери нескоро, из спасительной темноты небытия его вырвали несколько хлестких ударов по щекам. Застонав, Гаффар открыл глаза, пытаясь определить, где он и что с ним произошло…

Стена — он сидит, прислонившись к ней, руки что-то сковывает — похоже веревки. Темнота, он в каком-то помещении. И несколько человек совсем рядом…

Казаки!

Кто такие казаки — Гаффар знал — рассказывали те, кто постарше, кто уже участвовал в налетах. Казаков ненавидели многие — и было за что. Постоянно с оружием, с нагайками — вооружены даже малые дети. Поселки свои ставят как раз на самых неудобных для террористов местах, постоянно готовы к обороне. Именно казаки, на своих плечах вынесли страшную тяжесть сорокалетнего «замирения» — в основном даже не армия, а казаки. И если тебя во время рейда ловила армия — ты мог по меньшей мере рассчитывать на суд, а казаки частенько, особо не утруждаясь тащили пойманных муртузаков к ближайшему дереву — чтобы повесить. Даже казнили казаки не расстрелом, как по приговору суда — а виселицей, страшной и позорной для мусульманина смертью. Ведь душа мусульманина, летящая к Аллаху, если горло не свободно, вынуждена искать другой путь, чтобы высвободиться из тела. И предстает, если горло в момент смерти не свободно — перед Аллахом вся измазанная в дерьме. А для Гаффара это имело сейчас особое значение…

Сидевшие в северной Индии имамы — идеологи террористического движения — вынуждены даже были выпустить специальную фетву, в которой утверждалось, что мусульманин, павший от рук неверных на пути джихада, даже если его повесили или похоронили в шкуре свиньи — все равно попадает в рай. Сделано это было потому, что муджахиды, выпускники экстремистских лагерей — их в последнее время звали «талибы», студенты — отказывались действовать на русской территории, опасаясь быть повешенными. В фетву, впрочем, верили не все…

А ведь есть подонки — муртады, мунафики, национал-предатели — которые живут рядом с казаками! Прокляни их Аллах!

Виселица!

Один из казаков показался в поле зрения Гаффара — лет сорока, усатый, жилистый, с длинной веревкой в руке. Бросив веревку на землю, казак задумчиво посмотрел на старую, местами дырявую крышу, сквозь прорехи которой лился мягкий серебряный ленный свет. Потом подобрал веревку, отошел на пару шагов — и кошачьим движением прыгнул на месте, зацепился правой рукой за одну из поперечных балок крыши, левой перебросил через нее веревку. Спрыгнул вниз, удовлетворенно хлопнул в ладоши.

— Петро, он в себя пришел… — негромко сказал кто-то рядом.

Казак, который только что перебросил через балку веревку под виселицу, подошел к Гаффару вплотную, присел перед ним на корточки. Гаффара поразило, насколько бесшумно он ходит — за спину зайдет, не услышишь…

— Долго колоть тебя все равно времени нет… Врать тебе не буду — мы тебя все равно кончим. Но умереть можно по-разному. Можешь пасть от ножа — и отправишься в свой мусульманский рай, будешь шахидом — как павший от руки неверных на пути джихада. Вот — у нас тут мусульманин есть — он даже Фатиху [Фатиха, открывающая — первая Сура Корана, ее обычно читают над умершими] прочитает, как положено. А если говорить не будешь — повесим как собаку, после того, как все это дерьмо кончится — похороним на скотомогильнике, где свиней закапывают. Русский знаешь?

Казак не угрожал — он просто говорил, тихо и спокойно, с непоколебимой уверенностью, что именно так и будет. Как и все местные, казак хорошо знал арабский — на территориях обычно знали по три языка — русский, арабский и немецкий либо английский, которые учили в гимназии. Гаффара в лагере готовили к допросам — но не к таким.

— Вам все равно конец, кяффиры — ответил, как его и учили в лагере Гаффар

— Ответ неправильный! — констатировал казак тем-же равнодушным тоном

Какая-то сила подняла Гаффара с пола и потащила к веревке. Еще один казак, третий, неторопливо мастерил петлю…

И тут Гаффар лопнул. И в прямом и в переносном смысле — в животе вновь забурчало и сдерживать он себя не мог…

— Что тебе надо, кяффир?

Гаффара бросили на пол, как раз под петлей. Трое казаков обступали его…

— Ну, от тебя и воняет… Сколько вас?

— Сорок человек. Верней, уже тридцать шесть.

— Откуда пришли?

— У нас лагерь был… под Пешаваром

— Как сюда попали?

— Нелегально…

— Точнее!

— Местный ваш… исправник давно вас ненавидит! — Гаффар не говорил, он выплевывал слова — он наш брат и он такой не один! Нас здесь человек двести собралось! Потом эмир приказал — начинать! Вам все равно конец, вам тут не жить.

— Ну это как посмотреть… Что будет дальше?

— Сегодня эмир сказал… завтра англизы… начнут высадку… русских больше здесь не будет.

Капитан ВДВ в отставке Петро Попейвода изумленно присвистнул. Интересные дела творятся, интересные…

— Кто твой эмир?

— Да покарает тебя Аллах! — огрызнулся Гаффар

Казак-разведчик довольно кивнул, будто именно это он и ожидал услышать

— Георгий… с ним все… и приберись потом. Только ты это… ножом его. Брысь отсюда! — капитан повернулся и увидел смотрящих на все это казачат — брысь!

 

Бейрут. Ночь на 01 июля 1992 года

— Давно здесь сидите?

— Да вот как началось, так и сидим…

Господи… Две семьи, соседи по дорогому жилому комплексу — тут на лестничной площадке всего по две квартиры. В семье Козловых — трое, в том числе пацан пятилетний, у его соседей-арабов — и вовсе пятеро. В арабских семьях всегда много детей было. Глядя на все это я подумал, что хорошо бы ту мразь, которая про «оккупацию» говорит и такое творит — сюда притащить и рожей поганой ткнуть. Двое русских и арабский пацаны — двоим на вид лет шесть-семь, еще одному лет двенадцать сидели, прикрывая собой ораву сестер и во все глаза смотрели на меня…

— Привет — сказал я, больше в голову ничего не приходило

— Привет… — более смуглый арабчонок оказался и более смелым — а ты кто?

— Я русский. Русский офицер.

На лестнице послышался шум, я отступил от двери, достал пистолет — но тревога оказалась напрасной. В прихожую ввалился ротмистр, тяжело дышащий и увешанный оружием "по самое не хочу".

— Что смог дотащить ф-ф-ф-у-у… Там еще, в низу в самом, в парадном остатки лежат.

Я повернулся к Козлову

— Иди, забирай. Тебе же оружие было нужно.

Козлов глянул на меня, на ротмистра, соображая можно ли оставлять нас наедине с детьми в квартире.

— Мы уже здесь — ответил я на незаданный вопрос — если бы я был террористом, я бы уже убил и тебя и всех твоих. Иди, забирай, мы здесь побудем.

Козлов подумал еще несколько секунд и пришел к выводу, что так оно и есть — перехватив ружье, пошел вниз.

— Давай, помогу…

Такую кипу железа в руках нельзя положить — ее можно только бросить, потому что руки от усталости отваливаются. Прикрыв дверь, я начал принимать от ротмистра и складывать у стены трофеи…

Стандартный набор для малой штурмовой группы — на этот раз оружие богемское, считай германское, но по цене более приемлемое. Ничего такого это не значит — германский протекторат Богемия по экспорту стрелкового оружия занимает первое место в мире, опережая и нас и САСШ. А ну-ка — три крупных оружейных мануфактуры, производящих самое разное вооружение — от дамского пистолета калибра 6,35 до самоходной дальнобойной гаубицы калибра 240 мм. И десяток более мелких фирм, занимающихся в основном производством стрелкового оружия как собственной разработки, так и "творческих заимствований". Причем эти "творческие заимствования" не сводятся к банальному плагиату и покупке лицензий (а то и откровенному воровству). Например — где можно купить американский карабин М4 под русский патрон 6,5x45? Из крупных мануфактур — такие только Богемия делает. А самоходка калибра 240 мм производства "Мануфактура Шкода" и вовсе на вооружении русской армии состоит.

Да и вообще — поскольку Богемия юридически не являлась частью Германии — немцы очень удачно могли торговать оружие, зарабатывая деньги в обход межгосударственных соглашений. Торговля оружием — процесс вообще тяжелый и бюрократичный — надо например, «конечник», сертификат конечного пользователя оформлять, чтобы быть уверенным в том, куда это оружие ушло. И в Германской и в Российской империи такой вот «конечник» проверят со всей возможной строгостью, а Богемия… а что с них взять, с убогих. Если даже напишешь "Министерство обороны Марсианской конфедерации просит поставить… " — и то, наверное, продадут.

Одна снайперская винтовка — сделанная на базе М16А4, недавно снятой с вооружения САСШ — но сильно переработанная. Калибр — наш, русский, 6,5 автоматный, ствол — холодная ротационная ковка, двадцать дюймов. Вместо идиотской системы отвода пороховых газов прямо в механизм винтовки — вполне цивильный, скопированный у последних германских образцов газоотвод с коротким ходом поршня. Приклад — откидной, с поворотной щекой, не раскладной как любят в САСШ, а скопированный с нашего штурмкарабина Драгунова. По американской моде — рельса для установки прицельных приспособлений, единая на ствольную коробку и на всю длину цевья — явно заводская, а не "custom made". Прицел — неубиваемый ACOG трехкратник и за ним, на специальном кронштейне поставлен маленький «ночник» — если он не нужен, то откидывается в сторону. Еще и лазер на цевье впереди стоит.

Вот черти… Если бы глушитель к ней был — сменил бы Эрму на это. Эрма потяжелее и подлиннее, неудобнее короче. Эрма — для дистанций, а в городе какая дистанция — через дорогу стреляешь. Но наличие глушителя в условиях городского боя перевешивает все остальные соображения.

Три штурмовые винтовки — на вид похожи на наш АК, но тоже творчески переработанные. У каждой — регулируемый по длине приклад, гибрид нашего и американского, прицел «рефлекс» на цевье, передняя рукоятка с сошками в ней. На одной — вместо передней рукоятки — гранатомет подствольный, под гранату американского стандарта, но там ствол не вперед сдвигается как на американском образце — а вбок, причем и вправо и влево можно. Тоже наш патрон, 6,5. И, напоследок — пулемет, чешской разработки, с ним я знаком плохо — приклад как у нашего ПКМ, коробка с патронами на американский манер крепится не внизу, а сбоку. Длинный тяжелый ствол с воронкообразным, а не щелевым пламегасителем, тоже прицел «Рефлекс», приклад складывающийся, на вид — солидная машина.

Две разгрузки — фонари, рации, автоматные магазины — пошиты непонятно где, хотя вид знакомый — используются в армии Британии и САСШ, у нас несколько другие по виду.

Еще и два пистолета — тут без вопросов, чешские CZ во всем мире ценятся, а это одни из лучших моделей — восемнадцатизарядные, со стальной полноразмерной рамкой и двусторонним предохранителем.

В целом — удачно экипировались, суки, не хуже нас. И это — одна группа, а сколько еще таких по городу? Повезло кстати — если бы они первые начали — в минуту бы нас раскатали.

Тяжело дыша, снизу поднялся Козлов — ружье было за плечом, в руках он нес еще один чешский автомат с подствольником, две разгрузки, набитые "во все дыры", два пистолета засунуты за пояс спереди. Автомат на предохранителе стоит — все я вами ясно, дитя асфальта. Хорошо, что на предохранителе, а то и до случайного выстрела недалеко.

— Дверь закрой.

— Что, простите?

— Дверь закрой на ключ! Ты гостей еще ждешь?

— А, простите…

Дверь хорошая, стальная. Такую не факт, что и автомат пробьет. Хорошо тут засели…

— Круто…

Я обернулся — более старший русский пацан осмелился таки отойти от сестер и робко прикасался к цевью стоящей у стены снайперской винтовки. Увидев, что я на него смотрю, он отдернул руку как от огня, сделал пару шагов назад.

— Не бойся. Тебя как звать то?

— Александром — солидно проговорил пацан

— Как и меня значит — я взял один из чешских автоматов в руки, отсоединил магазин, лязгнул затвором, выбрасывая патрон из патронника, протянул автомат пацану

— Держи

— Ну, незаряженный…

Я поднял брови

— Заряженный хочешь?

— Хочу! — с каким-то вызовом ответил пацан

— Зачем?

— Родину защищать!

Я аж рассмеялся — вот растет смена ведь…

— Родину… А сможешь?

— Смогу!

— Не вопрос — я присоединил обратно магазин, проверил, нет ли гранаты в гранатомете, поставил на предохранитель — держи. Затвором не щелкать, младшим не давать. Если кто в дверь полезет — зови. Боевая задача ясна?

— Ясна

— В армии отвечают "так точно"

— Так точно!

— Молодец — я повернулся к отцу — поговорим, пока время есть?

— Поговорим… — он еще с подозрением смотрел на меня

— Не здесь. Ротмистр Голощекин, держать дверь. За детей отвечаешь, чтоб руками лишнего не лапали — я показал на стоящее у стены оружие, при детях и без присмотра его оставлять было категорически нельзя.

— Есть.

Козлов пошел в одну из боковых дверей, выходящих в холл, я направился с ним. По его некоей неуверенности — он, например, спутал, как открывается дверь в комнату — на себя или от себя — я заключил, что это или не его квартира, или они только что сюда переехали.

— Остальные где? Вас же тут две семьи.

— Юсеф в соседней комнате… с женщинами.

— Чего же тебя не прикрывает?

— Ему на улицу не выйти — что ваши убьют, за то что араб, что свои — свои вообще на куски разорвут.

— Молодец. Под дамской юбкой сидит. Зови.

Козлов (я даже его имени не узнал, Козлов да Козлов — на языке эта фамилия) подошел к двери в соседнюю комнату — она оказывается была скрыта за ковром, несколько раз стукнул условным сигналом…

— Кстати — квартира ваша?

— Квартира моя, эфенди…

Местный "высший свет" я не знал, и поэтому вышедшего из-за ковров человека я не узнал. Араб как араб — невысокий, с более темным чем у русских цветом кожи, короткими, прямыми с проседью волосами, аккуратной щеточкой усов. Обычная, но дорогая туристическая одежда, пошита по виду в ателье на заказ. На пальцах белые полоски — понятно, кольца снимал, арабы обожают золото, а сейчас за хорошее кольцо на улице не палец — всю руку отхватят и ни на секунду не задумаются. В целом — квартира богатая — почти пентхаус, последний этаж. То-то одна дверь на лестничной клетке…

— Юсеф Калед — он протянул руку, я пожал ее по-русски, одной рукой, а не двумя, как это было принято у арабов. Рука сухая и сильная. Аккуратный, слишком безошибочный русский язык — русские так не говорят. Интересно, кем он работает?

— Эфенди меня называть не стоит. Господин старший лейтенант будет точнее…

— Извините, для меня так привычнее…

— Сразу к делу — с оружием знакомы? Где работаете?

— Я главный инженер нефтеперегонного комплекса, эфенди. С оружием не знаком — совсем…

Все понятно… На этой должности зарабатывали столько, что я не удивлюсь, если у этого господина есть еще пара квартир, а порту и личная яхта стоит, пусть небольшая. А вот с оружием такие люди и вправду обычно не дружат — считают, что их должны защищать другие. В принципе правильно — на что тогда армия и полиция — но ситуации разные бывают.

— Евсей Викторович мой подчиненный, он на третьем живет — сейчас он ко мне перебрался. Вместе не так страшно. Вы нас отсюда вывезете?

— Вынужден вас разочаровать сударь. До вывоза пока долго — придется пока справляться самим. Я вам оставлю оружие, покажу как пользоваться, а вы мне за это покажете путь к стадиону. Вы ведь местные?

Араб думал недолго.

— Евсей Викторович покажет. Но вы в самом деле не можете нам помочь?

Вот мать его… В городе черти-что творится, а все должны ему помогать. Хорошо, что вежливый, себя в руках держит — а то бы и по морде уже мог схлопотать. И подчиненного подставил — впрочем, это их, личные дела.

— Если бы мог — помог бы.

Я вышел в коридор, взял два автомата, стоящие у стены и вернулся в комнату. За пару минут научить совсем левого человека пользоваться автоматом — задача не из легких — но возможная. Один автомат я бросил на небольшой столик, второй взял в руки.

— Значит, смотрим сюда. Это — штурмовой автомат чешского производства, в магазине тридцать патронов, одиночный и автоматический огонь. Вам автоматический огонь не нужен, одиночного вполне достаточно. Переключатель огня тут справа, вот эта штука, в среднем положении — автоматический огонь, если до конца вперед — одиночный. Возьмите оружие, повторите. Спускового крючка не касаться. Ну?

У Козлова это получилось сразу, Калед замялся.

— Сильнее, сильнее на предохранитель — до того, как он будет смотреть точно вперед.

Нет, все-таки по-идиотски чехи сделали здесь. Переключатель огня такой же как на М4, только расположен справа на ствольной коробке так, что пальцем, не отрывая руку от рукоятки не дотянуться. У АК все-таки проще — там тоже руку надо снимать с рукоятки, но у нас он хотя бы в состоянии «безопасно» доступ грязи в ствольную коробку перекрывает, да и большой — промахнуться мимо рукой в горячке боя невозможно. У М4 свои преимущества — можно большим пальцем дотянуться, не снимая руки с рукоятки. А тут — чехи как будто взяли худшие черты двух систем и поставили на свой автомат.

— Так. Значит, первое разобрались, предохранитель вперед до упора — одиночный огонь. Теперь. Магазин. В нем должно быть тридцать патронов. Он металлический, сколько в нем патронов на самом деле — не видно. Поэтому, вот здесь вот нажимаете, у ограждения спускового крючка — и отстегиваете магазин. В нем — патроны. Нажимаете пальцем вот так — я показал — и если не поддается, магазин полный. Если поддается — значит неполный, надо либо сменить на полный, либо, если у вас есть патроны — добить до полного. Как это делается — сейчас показывать не буду, оружия у вас достаточно будет. Повторяем.

Второе упражнение оказалось более простым — повторили оба с первого раза.

— Теперь пристегиваем — аккуратно, до щелка, без перекоса, если будет перекос — оружие откажет, стрелять не будет и вы, скорее всего, погибнете.

Третье упражнение оказалось более сложным — ни у одного с первого раз не получилось. Еще одна проблема в образцах, сделанных на базе АК — магазин пристегивать теоретически сложнее, чем на М4 и подражающих ей образцах. Там шахта магазина, просто вставил, ударил ладонью до щелчка — магазин стоит. С перекосом ну никак не поставишь. Но вот если в эту горловину попала грязь — избавиться от нее на порядок сложнее, чем в АК. А во время боевых действий всякое бывает и лучше отработать смену магазина на АК, подольше этим позаниматься — но не бояться трудноустранимого отказа от загрязнения. Нет, все-таки для войны лучше всего приспособлено русское оружие, британское, американское оружие — для тира, немецкое, богемское, валлонское — получше, японское — сон разума, если своей разработки, а не скопированное. Для того, чтобы уметь делать такое оружие как делаем мы, надо иметь огромный, копившийся в поколениях опыт реальных боевых действий — никто не воевал так долго и так жестоко как мы, русские. Ладно, отвлекаюсь…

— Теперь сложнее. Смотрите внимательно.

Я отстегнул от своего автомата магазин, отвел затвор назад, чтобы выбрасыватель выбросил патрон. Отпустил затвор в переднее положение, подобрал с полы вылетевший желтый цилиндрик, вдавил его обратно в магазин.

— Для того, чтобы автомат стрелял нужно — я говорил и одновременно демонстрировал на практике, так лучше запоминается — пристегнуть магазин как это я вам уже показывал, дальше вот эта рукоять — рукоять затвора. С силой тянете ее назад, до тех пор, пока не упретесь в ограничитель — и отпускаете ее. Ни в коем случае не доводите вперед вручную — оттянули до упора и отпустили — возвратная пружина дошлет сама. Если в магазине есть патроны — первый патрон досылается в патронник. После чего, если автомат не на предохранителе — он готов к бою. Э, э!

Козлов потянулся к спусковому крючку.

— Правило номер один два и три — пока не навели автомат на цель, не приняли решение стрелять — к спусковому крючку не прикасаться! Особенно, если передвигаетесь. Вообще, не цельтесь ни друг в друга, ни в кого кроме террористов, всегда ствол вниз или вверх, если не хотите стрелять. Повторили!

Минуты за полторы разобрались и с этим.

— Теперь — я взглянул на часы, немного времени еще было — стандартная позиция при стрельбе — приклад прижимаете к плечу, плотно, слегка наклоняетесь вперед, оружие держите твердо. Если стреляете — стреляйте по центру фигуры, в живот — в голову не цельтесь, не попадете. В мишень стреляйте два раза, чтобы наверняка. Прицел — красная точка, если красная точка на цели, значит — ты попадешь. Целиться просто — наводите красную точку на цель и огонь. Пока тренируйтесь, только — курка не касаться!

Вышел в коридор, взглянул на ротмистра, на детей — все были заняты делом, ротмистр караулил, пацаны крутили в руках автомат.

— Стволы свои дай — оба.

Голощекин снял со спины и протянул мне оба своих автомата MASADA, трофейных.

— Меняемся? — я повернулся к Александру, моему младшему тезке — этот круче. Пластиковый, прицел тут — смотри!

Пацаны конечно же были не против — сам по себе знаю, когда мне первую, мою личную винтовку дед подарил, радости было — полные штаны. Трофейный чешский автомат с подствольником я протянул ротмистру.

— Возьми магазины эти, старые тут оставь. Гранаты к подствольнику возьми все, сколько их?

— Четыре, вроде…

— Вот все и возьми. Проверь! И снайперскую винтовку эту тоже возьми, и все магазины к ней какие есть. Задача ясна?

— Так точно.

Если есть возможность иметь оружие под разные калибры — упускать такую возможность нельзя. MASADA у нас — под казачий, 7,62x39, не такой распространенный как стандартный армейский 6,5. А сейчас у нас будет оружие трех калибров — у меня автомат 7,62 с подствольником под наши гранаты и снайперская винтовка под германские патроны 7,92 — как кончатся патроны, я ее брошу, только ночной прицел сниму — пригодится. У ротмистра — автомат и снайперская винтовка, обе под стандартный армейский патрон — в воюющем городе пополнить боезапас — не проблема. Какие бы патроны, какие бы гранаты мы не нашли — все в дело пойдут, либо к одному стволу, либо к другому. А этим — снайперская винтовка не нужна, им бы только досидеть до того, как зачистка города начнется, да и не справятся они со снайперской винтовкой. Пулемет я им оставляю, просто некуда мне его девать — страшное оружие, штурмующих смести запросто может, если квартиру штурмовать будут, хоть через дверь пали. Еще ружье у них есть — в общем, досидят, если глупостей не наделают.

С пулеметом и второй MASADA я вернулся в комнату.

— Может, все же с нами останетесь?

— Не могу — отказался я — смотрите сюда

Я опустил пулемет у ног, тот солидно стукнул ножками об паркет. Реально, хорошая вещь, пулемет — жаль, с собой не возьмешь.

— Я забираю один автомат с подствольником из трофеев — взамен оставляю вот это. Американский автомат, единственная разница — переключатель вот здесь, под большой палец, затвор — впереди, на цевье, здесь. Пользоваться точно также. И пулемет — страшная вещь, пробивает стены и двери. Если начнется штурм квартиры — просто прижмите приклад к телу левой рукой, локтем вот так, правая рука здесь, на цевье. И стреляйте — нападающих не спасет ничего. У вас — на двоих четыре автомата, пулемет и ружье. Еда есть?

— На день еще хватит — лаконично ответил Юсеф

— Тогда сидите здесь и не высовывайтесь. Все равно армия придет — долго это продолжаться не будет. Детей на улицу не выпускать. Лучше спрячьте их в комнатах, и чтобы к окнам не подходили — залетит случайная пуля или осколок. Все что могу — теперь ваша очередь.

Не сразу я осознал природу далекого, слитного рокота, постепенно нарастающего — только когда его уже было нельзя не слышать, я понял. Вертолетные турбины, много — десятки. Десятки вертолетов. И еще звук выстрелов — не обычный треск на улице, а что-то более солидное, мощное и грозное.

На сердце немного отлегло.

— Возможно придется ждать и меньше суток. Слышите?

— Что это? — Козлов склонил голову, прислушиваясь

— Вертолеты. Сейчас начнется десант, скорее всего высадка в аэропорту будет и потом уже самолеты пойдут с техникой и подкреплениями.

Я передвинулся ближе к окну, чтобы обозреть путь с той стороны дома, который мне осталось проделать до стадиона, заодно и глянуть на вертолеты. Стекла были целы — на удивление, учитывая какие идут бои, видимо специальной пленкой обклеены, а может и этаж высокий, пули не залетают сюда. Рев турбин нарастал, превращаясь в оглушительное, заставляющее вибрировать стекла и подрагивать хрусталь крещендо. Я выглянул в окно — как раз, чтобы увидеть разыгрывающуюся драму. Ниже и левее, на уровне примерно второго этажа, ярко сверкнула вспышка — гранатомет, больше нечему — что то, похожее на небольшую комету оставляя едва видимый ночью белесый дымный след рванулось вверх — и почти сразу же вверху, откуда исходил грозный рев и потоками лился на землю свинцовый град, над самыми крышами ослепительно сверкнула вспышка…

 

Окрестности Петербурга. Утро 01 июля 1992 года

— Господа, Балтийский флот начал выдвижение к берегам Британии!

Государь устало и как-то обреченно махнул рукой. Всем, кто находился в ставке было поразительно четко видно, как он постарел — как-то разом, за считанные часы. Его уговаривали хоть немного поспать — но он наотрез отказался.

Государь казнил себя. Совсем недавно он, впав в гнев из-за глупой, совершено мальчишеской выходки сына, позволил этому гневу взять вверх над разумом и отправил в армию Николая и двоих его друзей, оказавшихся замешанными в дурацкой эскападе. Итог: один из отосланных из Санкт Петербурга был у захваченного ядерного центра в Искендеруне, второй — в составе эскадры Черноморского флота, противостоящей британской эскадре (Государь не знал, что старый друг сына, младший князь Воронцов задействован в специальных операциях и теперь, волею судьбы оказался в самом центре Бейрута), третий в Багдаде, который тоже, если полыхнет, в стороне не останется. Вот так, благодаря гневливости и суровости своей он поставил своего единственного сына и наследника престола на грань гибели.

Люди раскола…

Ползучий государственный переворот, закончившийся тайным приходом к власти раскольников, староверов, людей раскола, хоть и был во многом предопределен историей — все равно для многих оказался полной неожиданностью — а кто-то и вовсе поначалу ничего не понял. Ошибкой старой петербургской знати было назначение в регенты несовершеннолетнему Алексею брата покойного государя — Михаила. Сделано это было потому, что Михаил решением своего покойного брата был лишен права на российский престол и теоретически был безопасен для цесаревича Алексея. Да и армия — поддерживала Михаила, поскольку тот служил в кавалерии и слыл "пострадавшим от любви" — в армии такие истории любят. Но уже тогда, после смерти Николая Второго в величественном Санкт Петербурге подули иные ветры — незнакомые и холодные. Регентство — это право править страной от имени несовершеннолетнего государя. С приходом на регентство великого князя Михаила власть в России фактически взяли представители старообрядцев и близких к ним дворянских родов. Вместо международного и еврейского капитала в фаворе оказались представители старообрядческого капитала и тяготеющих к старообрядцам дворян — Строгановы, Румянцевы, Юсуповы, Голицыны, Шереметьевы, Ростопчины. Когда цесаревич Алексей подрос и принял престол — ничего не изменилось, слабохарактерный как и его отец, он просто не захотел ничего менять. Недолго и бесцветно проправив, он умер и — удивительно — никто не обвинил Михайловичей в его смерти, ибо все знали, насколько Алексей был болен. После же смерти Алексея, на трон, оттеснив хитростью и интригами других претендентов, возвели бывшего регента — великого князя Михаила. Опять-таки сыграла роль армия — другие претенденты на престол такой поддержкой в только что отвоевавшей стране не пользовались. Да и император Александр Третий готовил в качестве преемника Михаила, а не Николая — кто должен был это помнить, тот помнил, в том числе жена покойного императора императрица Мария Федоровна, в девичестве датская принцесса Дагмара. Но Михаил был хотя и храбр — но тоже слабохарактерен, как его покойный брат. Вместо императора Михаила дело в свои руки взяла и его именем фактически правила императрица Наталья. Наталья Шереметьева-Мамонтова-Вульферт-Романова — умная и хитрая особа, влюбившая в себя в свое время недалекого «Мишеньку», заслужившая ненависть всего петербургского света и теперь получившая возможность сполна со всеми рассчитаться. Сама ее фамилия говорила о многом — в ее роду были и влиятельные князья Шереметьевы, тяготевшие к староверам и столетиями, еще со времен Петра Первого тайно шедшие к престолу. И Мамонтовы — семейство богатых купцов и промышленников, разоренное стараниями еврейского капитала и одного из его эмиссаров во власти — премьера Витте — от Мамонтовых Наталья унаследовала недоброе отношение к евреям. Все — и Мамонтовы и Шереметьевы, и многие другие имели свои счеты к старой власти и желали по ним рассчитаться. Наталья и рассчиталась за всех — черту оседлости не восстановили, массовых казней не было, но… кого просто в немилость, кого в ссылку, кого и в тюрьму — по делам их. Изменилось многое — с тех пор, как к власти в Империи пришла ветвь Михайловичей — на смену роскоши, вздорности, показушности, кичливости пришла армейская суровость в сочетании с купеческой сметливостью. Это проявлялось во всем — при дворе, в государственных делах, в армии, даже в воспитании принцев и принцесс августейшей семьи. Суровая, в чем-то схожая с протестантизмом религия старообрядцев диктовала очнувшейся от многовекового сна России совершенно иной стиль и характер жизни. Труд в этой религии был средством спастись и попасть в рай, праздность — страшным грехом. Старообрядцы — купцы и предприниматели и до прихода к власти, несмотря на все гонения, держали до шестидесяти процентов торгового и промышленного капитала, в то время как всего численность старообрядцев в России составляла от двух до трех процентов от ее населения. Это были люди, трудившиеся с утра и до позднего вечера, десятилетиями и веками скрывавшиеся, подвергавшиеся жестоким гонениям, люди жесткие и непреклонные в своих убеждениях, сочетающие деловую рациональность и сметливость, религиозный фанатизм и психологию подполья, готовые, по их собственным словам "умереть за единый аз". Почти сразу же произошло объединение старообрядческой и никонианской церквей — но само то, что теперь в храмах крестились не щепотью, а двумя перстами говорило о многом. Многие тогда, подстрекаемые бывшими фаворитами и оставшимися не у дел наследниками старой ветви Романовых, говорила, что Россия пропала. Но без малого восьмидесятилетние результаты "староверского правления" были видны невооруженным глазом — из одного из крупнейших должников Россия постепенно превратилась в крупнейшего мирового кредитора, по промышленному производству Российская империя по всем позициям соперничала с США, Британией и Германией, а по добыче и переработке полезных ископаемых и сельскохозяйственному производству уверенно занимала первое место в мире. Даже сорокалетняя партизанская война на Ближнем Востоке не разрушила государственный бюджет Империи — после того же, как она закончилась, дела России и вовсе пошли в гору.

Император Александр Пятый воспитывал своего сына также сурово, как и его самого воспитывал отец — поэтому он и принял такие суровые меры к оскандалившемуся отпрыску. А теперь он не находил себе места, думая о том, что же на самом деле происходит в далеком Искендеруне…

— Ваше величество…

Государь очнулся от напавшего на него странного оцепенения

— Что?

— Балтийский флот начал сбор-поход. Из Киля на соединение с ними вышли германские корабли. Еще одна группа кораблей вышла из района Кенигсберга. Германский МИД, несмотря на ночное время, вышел с нами на связь — германскому послу при дворе ее Величества передана срочная нота о том, что Германия категорически против нарастающей конфронтации в районе Красного и Средиземного морей. Указано, что силовая попытка британской эскадры пройти в Средиземное море будет расценена Германией как нападение на суда германской эскадры. Как только в Лондоне начнет работать МИД, посол вручит ноту.

— Тогда будет уже поздно… — устало проговорил император — британцы как и мы в жестком цейтноте по времени. Им надо играть быстро, и они будут играть быстро. Они пройдут в Красное море еще до того, как в Лондоне настанет рассвет. Что в Казани?

— Сообщают о серьезных провокациях. Очень серьезных, есть жертвы. Пока массовых столкновений с полицией удается избежать, но обстановка взрывоопасная.

— Что духовное управление?

— Духовное управление готовит фетву. [фетва — заключение авторитетного мусульманского учёного-законоведа, имеющего общепризнанный авторитет в мусульманском мире — муджтахида. Фетва является мнением муджтахида по конкретной правовой проблеме и должна быть основана на принципах шариата. В конечном счете фетва является также источником права, но скорее производным. ] Те, кто вышли на улицы и участвуют в массовых беспорядках, признаются действующими не по воле Аллаха. Другой вопрос — насколько будет услышана эта фетва, тем более что вся связь в городе отключена. К сожалению, приходится признать, что экстремистские идеи проникли в молодежную среду намного глубже, чем мы предполагали. И еще. В ходе беспорядков тяжело ранен или возможно даже убит один из авторитетных имамов, больше пока никакой информации нет, даже его имя пока неизвестно.

— Плохо… — государь с силой надавил ладонями на глаза, пытаясь прийти в себя — телефонируйте в Казань, главное — не допустить массовых беспорядков. Те, кто сейчас на улице — наши дети, как бы они себя не вели. Что с Искендеруном?

— Связи пока нет, пытаемся установить. Возможно, спутник вышел из строя, из-за электромагнитной вспышки и последовавшей за этим повышенной нагрузки…

— Сколько времени до подхода сил морского спецназа?

— Примерно час двадцать.

В комнату снова, не постучавшись, вошел офицер, неслышно сказал что-то на ухо генералу Вольке, положил перед ним на стол пачку фотографий. Старый немец побледнел — и глядя на него начал бледнеть государь. Сердце подсказало ему, что произошло.

— Господа… — Вольке встал с места, хотя этого можно было и не делать при докладах — только что получены данные с нового, только что поднятого на орбиту спутника космической разведки. Силы шестьдесят шестой ДШД, находящиеся у объекта в Искендеруне, судя по данным со спутника начали скрытное выдвижение к объекту, нарушая при этом отданный им приказ и не дожидаясь подхода морских сил. Я должен отдать распоряжение о срочном сеансе связи…

В руках государя тихо хрупнул карандаш

— Не надо, Генрих Григорьевич — сказал он — бессмысленно. Они не ответят, я в этом уверен. Выйдите по открытой связи на объект «Москва-1000», передайте сигнал «Озон». [Сигнал «Озон» — сигнал о переходе сил и средств ядерного сдерживания в четвертую степень готовности. Первая степень — неготовность к выполнению задач, вторая — обычная степень готовности, боевое дежурство, третья степень — повышенная готовность, вывод носителей на рубежи пуска. Четвертая степень — командование стратегическими ядерными силами передается из ставки в «Москву-1000», в случае, если будет зафиксирован старт ракет со стороны противника, при четвертой степени "Дворец гномов" имеет право принимать решение об ответном ядерном ударе самостоятельно. Пятая степень — непосредственно ведение ядерной войны, ограниченной или полномасштабной. Каждая степень имеет свой, зашифрованный сигнал, четвертая степень носит название "Озон"] Они слишком много о нас знают, британцы, американцы — вот пусть знают и это. Отдайте также приказ — любой ценой обнаружить и уничтожить неизвестную подводную лодку в акватории Средиземного моря. И да поможет нам всем Господь…

 

Бейрут, воздушное пространство. «Громовержец-два». Ночь на 01 июля 1992 года

— Топливо принял, приступаю к расстыковке. Спасибо.

— Должен будешь…

— Расстыковка прошла, курс один-два-ноль!

Поскольку вся военная инфраструктура в районе операции была выведена из строя, самолет-заправщик пришлось поднимать из Бенгази, где была германская база ВВС, часть которой взяла в аренду Российская Империя. Там "на всякий случай" базировались небольшие силы — два заправщика, один самолет ДРЛО, несколько транспортников, немного штурмовиков и истребителей — в общем, обычная база, перед которой не стоит никаких стратегических задач. Да и в аренду то брали Бенгази в основном потому, что здесь были две великолепные семикилометровые ВПП и несколько полос поменьше, да и располагалась она очень удобно для самолетов, держащих курс в африканские страны. Технику здесь размещали "на всякий случай" — однако сейчас, при развертывании операции в Средиземном море она оказалась востребованной как никогда.

Заправившись, «Громовержец-два» лег на обратный курс — до пылающего Бейрута было более двухсот километров пути…

 

Десант. Стая. Наземная группа

Стальная стая в несколько десятков машин, перед самым городом снизилась до предела, перейдя в доступный только вертолетам эшелон ноль-три-ноль — тридцать метров над поверхностью. Летать на такой высоте, да еще группой, да еще в ночных условиях правилами безопасности полетов было категорически запрещено во избежание летных происшествий. Но сейчас было не до правил — пилоты эскадрильи, приписанной к шестьдесят шестой ДШД, отлично знали свои машины, имели приличный налет в особо сложных условиях — в горах, в ночное время, порой не при условном, а при самом настоящем огневом противодействии противника на границе с Афганистаном. Им не впервой было протискиваться между склонами гор, лихорадочно сравнивая размах лопастей несущих винтов с расстоянием между склонами ущелья, в любой момент быть готовым парировать обычный для гор резкий порыв ветра, способный в момент размазать винтокрылую машину по ближайшему склону, всматриваясь во тьму выискивать подходящее место для сброса десанта — на посадочную площадку никто и не надеялся, нормальная посадочная площадка была исключением из правил, а не правилом. Поэтому и все что происходило здесь — сложный рельеф, горящий город, где перемешались свои и чужие, огонь с земли — было для них не внове…

Вынырнув из-за горной гряды, головные машины резко приняли вниз, прижимаясь к земле. За ориентир принимали автостраду на Баальбек, ведущую в горы — если следовать по ней, она выведет прямо в центр города, а там и до старого аэропорта — зоны высадки недалеко. Над городом вертолеты и вовсе — снизились до ноль-один-ноль — так что высотные здания приходилось огибать — они были выше, чем курс полета стаи… Заслышав летящие на предельно малой вертолеты, боевики засуетились. Еще со времен обучения в центрах подготовки инструкторы вбили им в голову: самое страшное антипартизанское оружие — это вертолеты и тяжелые штурмовые самолеты. От вертолетных пушек и пулеметов, от НУРС не скрыться нигде, первым делом нужно сбивать вертолеты — потому что если ты не уничтожишь их — они уничтожат тебя. Тем более — что с порта подвезли новые «шайтан-ракеты» — ПЗРК Стингер, взамен тех, которые были при высадке. Те, что были при высадке, которые с огромным трудом запасли в тайниках, почему то вышли из строя, что уже стоило жизни многим братьям. «Стингер» — это не граната РПГ, она намного более скоростная и летит за вертолетом, повторяя его маневры, не оставляя обреченной машине никаких шансов.

Стрелять — из РПГ, из Стингеров, из пулеметов, из всего что было в руках террористы начали сразу, как только заслышали приближающуюся стаю. Стрелять даже не в вертолеты — просто в небо, разверзнуть перед неверными огненный ад, нашпиговать небо градом пуль — хоть одна да попадет в цель, хоть одна да остановит неверных, если это будет угодно Аллаху. Ведь Аллах всегда с праведными, значит — с ними!

Но то ли праведности террористам недоставало, то ли Аллах не видел, что происходит по причине того что была ночь — недаром террористы жрали спиртное и совершали всяческий харам под покровом ночи, рассчитывая на то, что Аллах не увидит греха… Стингеры вновь не выполнили поставленную перед ними задачу, даже будучи совершенно исправными. И дело было вот в чем.

Вертолеты летели слишком низко и слишком быстро над горящим городом. На то, чтобы среагировать на стремительно проносящуюся над головой тень, у зенитчиков была секунда, максимум две, чего для устойчивого захвата цели было недостаточно. Да и подготовка террористов в области противодействия вертолетам… скажем так, хромала. Поэтому зенитчики просто наводили свое оружие в небо, ждали, пока система наведения даст сигнал и стреляли. Но для надежного захвата цели нужно было гораздо больше времени, чем секунда — поэтому большая часть зенитчиков так и осталась ни с чем. Те же, что сумели-таки запустить свои ракеты, столкнулись с другой проблемой. Вышибной заряд подбрасывал ракету даже выше, чем летели вертолеты, после чего включалась головка самонаведения. Головка самонаведения наводилась на источник тепла и инфракрасного излучения — на выхлопные газы турбины вертолета. И вот тут то и начинались проблемы — ракете нужно было поразить цель не контрастно выделяющуюся на фоне неба — а нырнуть вниз и поразить один из множества стремительно двигающихся источников тепла на фоне горящего — то есть дающего более интенсивный тепловой и инфракрасный след — города. Мало того — эти источники тепла еще и включили станции радиоэлектронной борьбы, а еще постоянно отстреливали тепловые ловушки — на таком расстоянии они, не успев как следует вспыхнуть, огненным шарами врезались в стены домов, рассыпались огненным дождем, вызывая новые очаги пожаров. В результате ни один из Стингеров, которые удалось таки запустить, своей цели не достиг — где-то ракета сошла с ума и начала выделывать пируэты в воздухе, где-то она врезалась в одно из зданий, где-то сработал самоликвидатор. Кто-то из зенитчиков не смог выпустить свои ракеты, срезанный очередью бортового пулемета.

Хуже было с другим. Пулеметы вертолетам были не страшны — от них защищала броня. А вот РПГ… Хоть и устаревшее оружие, без системы самонаведения, с простейшим прицелом — но если стреляют одновременно с двадцати точек — хоть одна граната, да найдет свою цель…

Так и получилось — когда вертолеты уже прорвались к центру города и сворачивали в сторону аэропорта.

— Ястреб шесть-два подбит! — крик в наушниках резанул по ушам — вижу дым в области роторов!

Командир эскадрильи, находившийся в головном вертолете понимал, что над городом оставаться нельзя. Но и не остаться — нельзя тоже, русские своих никогда не бросали.

— Шестые, доложите!

— Я шесть-один, второй потерял управление! Снижается!

Твою мать…

— Всем шестым оставаться! Спасите, кого сможете!

— Шесть-один понял!

— Шесть-три понял!

— Шесть-четыре принял!

— Кобра-один, прикройте спасателей!

— Кобра-один принял!

Четыре вертолета, три транспортных и один штурмовой закрутились в воздушной карусели над пылающим адом…

 

"Ястреб-59", позывной «Шесть-два»

Очень часто получается так, что солдат гибнет на войне не потому, что сделал что-то не так, допустил ошибку, и враг этой ошибкой воспользовался. Гораздо чаще бывает по-другому — намного обиднее. Просто свернул налево, когда надо было направо, или наступил не туда, или вышел из расположения на несколько минут раньше. И все — был человек — и нет человека.

Так получилось и здесь. Гранатометчик засел на крыше двухэтажного дома, на самом краю, накрывшись какой-то дрянью, чтобы не засекли. Непонятно, кого он поджидал, то ли вертолеты, то ли подходящую цель внизу, на улице — это здание очень удобно стояло, можно было стрелять через проулок по одной из главных улиц и подобраться с этой улицы к позиции гранатометчика было бы проблематично. Но как бы то ни было — заслышав шум вертолетных турбин, он приготовился стрелять, а когда увидел несущиеся почти над самыми крышами огрызающиеся огнем черные тени, выстрелил. Так стреляли уже многие и для того, чтобы попасть в стремительно проносящийся над крышами вертолет, стрелку должно было просто повезти. Ему — повезло.

Граната была не осколочной, и не комбинированной — обычная кумулятивная граната. Еще бы доля секунды — и она прошла бы аккурат между вертолетами, уйдя в изорванное трассерами небо и там лопнув от срабатывания самоликвидатора. Но — вместо этого граната нашла свою цель, кумулятивный заряд сработал на днище десантного отсека, тонкая кумулятивная струя прошила и тонкую броню днища, и десантный отсек вместе с одним из десантников и двигательную установку, выведя из строя одну из турбин и тяжело повредив вторую. Пилот сделать ничего не мог, он вообще не мог увидеть гранатометчика в проносящейся в нескольких метрах под брюхом, плюющейся огненными вспышками тьме. Вспышка — характерный огненный хвост гранатометного выстрела — сверкнула совсем рядом — и чуть сбоку, в вертолет стреляли и до этого — но сейчас командир каким-то седьмым чувством понял — попадут. Через долю секунды вертолет сильно тряхнула, истерически взвыла турбина и россыпью красного вспыхнули индикаторы в кабине. Нормально посадить вертолет было невозможно — слишком низко над землей они летели. Дисплеи системы обеспечения ночных полетов, на которые выводилась картинка с рельефом местности под вертолетом, еще работала — и командир экипажа в последний момент рванул штурвал, направляя терпящий бедствие вертолет в прогал между домами, чтобы при посадке мог спастись хоть кто-то. Вертолет в немыслимом броске, снижаясь, все-таки влетел в переулок, хрустнули, отлетая лопасти несущего винта.

Потом был удар…

 

Гранатометчик

Гранатометчик — его звали Зубейда и он был из местных, из местного отделения «Хизбаллы», примкнувшей к мятежу "партии Аллаха" едва не полетел с крыши — он увидел, как после его выстрела, в небе, всего в нескольких метрах от него что-то ослепительно сверкнуло и на какое-то мгновение вспышка осветила одну из теней. Зубейда впервые видел так близко вертолет сил специальных операций — ему он показался огромным и уродливым. Русские сделали эту машину, чтобы охотиться и убивать братьев, тех кто воюет за создание исламского халифата. В эту машину вложены труд, знания и умения тысяч людей — а он, Зубейда, сбил ее. Сбил! Сбил!!!

Вертолет бросило вниз…

— Аллаху Акбар! — от переполнявших его чувств Зубейда вскочил на крыше во весь рост потрясая разряженным гранатометом. Как вертолет ударился об землю, он не видел — пуля, пущенная из германской бесшумной снайперской винтовки снайпером, затаившимся в одном из домов метрах в ста пятидесяти, мгновенно оборвала его жизнь и не дала насладиться победой…

 

"Ястреб-59", позывной «Шесть-один»

Действия в случае катастрофы одного из вертолетов были отработаны — все звено оставалось на месте катастрофы и пока с одного из вертолетов по тросам спускались спасатели, остальные вертолеты вставали в карусель, поливая окрестности огнем из бортового оружия и не давая боевикам подойти к месту падения вертолета. Здесь помимо трех оставшихся вертолетов звена командир эскадрильи выделил им штурмовой вертолет, способный бороться даже с танками. Несколько пулеметов, НУРСы и тридцатимиллиметровая пушка способны были разорвать находящихся в окрестностях боевиков в клочья — но тут «Ястребам» опять не повезло. Они не знали, что "Ястреб шесть-два" упал меньше чем в двухстах метрах от стадиона и от здания министерства внутренних дел, где держали круговую оборону остающиеся к этому моменту в живых полицейские и жандармы. Этот объект у террористов был приоритетным, в несгораемых сейфах министерства находились данные на агентуру МВД в рядах исламского террористического подполья — и кое-кому не терпелось заполучить эти данные. Поэтому, концентрация боевиков в месте падения «Шесть-два» была максимальной…

Вертолет «Шесть-один» вырвался из стаи, пошел вверх, разворачиваясь по широкой дуге, чтобы увидеть место катастрофы. По днищу винтокрылой машины то и дело с противным звуком щелкали пули — казалось, что идет град.

— Бортстрелкам готовность! — подполковник ВВС Бахмурнов, командир экипажа «Шесть-один» привычно отдавал распоряжения, приняв на себя командование их маленьким отрядом и не забывая управлять собственным вертолетом — «Третьему» и «Четвертому» работаем по схеме один. «Оборотень»!

— Оборотень четыре, иду за вами

— Свободная охота! Оборотень, не подпускай их к вертолету, пока мы не разберемся!

— Вас понял

"Схема один" — стандартное построение, вертолет с позывным «Четыре» идет первым, спасатели спускаются с вертолета и проводят разведку места падения. Потом на него же поднимают выживших, если места в «Четвертом» не хватит — его место занимает «Третий» и так далее. У любого вертолета есть чрезвычайный резерв по грузоподъемности, как раз для таких случаев. Черт, топливо…

Подполковник бросил взгляд на указатель количества топлива, произвел кое-какие расчеты в уме и понял, что хватит его всего на тридцать минут, дальше придется улетать. Иначе рядом со вторым рухнут и остальные машины.

— "Первый" — всем! Лимит на операцию, двадцать пять минут. Работаем.

Что-то пронеслось перед самым остеклением пилотской кабины, оставляя за собой серый, едва заметный во тьме след…

— Черт… Вова, прими управление — подполковник понял, что одновременно вести вертолет и командовать спасательной операцией он не может, а если попытается — то его собьют также как и второго. Поэтому, он передал управление сидящему рядом второму пилоту, майору Грицько.

— Второй пилот управление принял!

Вертолет пошел по широкой дуге, огибая место падения второго, за спинами летчиков, в десантном отсеке размеренно застучал КОРД

— Я «Четвертый», иду к месту падения!

— Тебя понял, всем прикрывать «Четвертого»

Подполковник мрачно прикинул их шансы, и получалось что они не так уж и велики — только до тех пор, как террористы подтащат сюда «Стингеры». Как только подтащат — не помогут даже отстреливаемые тепловые ловушка. Им конец.

 

Бортстрелок. Вертолет «Шесть-один»

В жизни это выглядит совсем иначе…

Бортстрелки вертолетов, как и все другие солдаты постоянно тренируются. Попасть из крупнокалиберного или обычного ротного пулемета по движущейся цели очень непросто, а если ты стреляешь по этой самой движущейся цели, находясь в быстро летящем, раскачивающемся в потоках воздуха вертолете — то еще сложнее, для нетренированного человека почти невозможно. Поэтому, бортстрелки должны были тренироваться постоянно, не меньше самих летчиков. А поскольку тренироваться настоящими патронами, да при настоящем полете на вертолете слишком дорого, в каждой части стоял тренажер — этакий произвольно качающийся станок, пулемет с лазерным имитатором стрельбы и большой экран. А рядом — из динамика долбит по мозгам на полной громкости аудиозапись, сделанная при реальной стрельбе с реального вертолета — крики, мат, вой турбин и адский грохот пулемета. На экране постоянно появлялись те или иные цели и тренирующийся должен был поражать их в минимально возможное время, с минимально возможным расходом патронов и максимальным процентом попадания. Делать это было сложно — в России не производился аналог шестиствольного М134 Миниган, в котором сумасшедшая — шесть тысяч выстрелов в минуту — скорострельность — покрывала огрехи стрелка при прицеливании. Обычно использовался тяжелый пулемет КОРД, имевший свои преимущества — с его помощью можно было остановить даже легкий бронетранспортер или снести угол дома вместе со скрывающимся за ним стрелком. Старший лейтенант Иванков из бортстрелков эскадрильи стабильно был в первой десятке, со своим КОРДом он словно сроднился и мог накрыть бегущего человека с двух-трех выстрелов. Но сейчас он подумал, что тренажер все-таки реальной картины не дает — потому что цель на экране не может стрелять в ответ.

Когда вертолет наклонился, идя по широкой дуге над целью, он на какую то секунду растерялся — вся земля под вертолетом, казалось, расцвела яркими пульсирующими цветками вспышек — стреляли в него.

Оцепенение длилось секунду, не дольше — до тех пор, пока случайная пуля не выбила искру совсем рядом с ним, попав в десантный отсек. Машинально, он довернул ствол пулемета, наводя его на пульсирующее в темноте пламя, отсек короткую очередь. Пулемет привычно рыкнул, три пули калибра 12,7 ушли к цели — и пламя погасло.

— Суки!

Старший лейтенант перевел пулемет на следующую цель — два источника огня следом, нажал на спуск, пулемет застучал — погасли и они.

— Вот вам!

— Очки надень!!! — кто-то проорал ему в ухо, перекрикивая свист турбин, хлопнул по спине

Очки… Черт, прибор ночного видения.

Старший лейтенант на секунду поднял руку к шлему, опустил очки — и черно-желтая панорама под ним превратилась в причудливое полотно, написанное всего двумя красками — всеми оттенками зеленого и ослепительно белого — такой ослепительно яркий, белый цвет не передаст на своем полотне ни один, даже самый талантливый художник.

А еще Иванов увидел, как прямо по курсе двое — они стояли совсем рядом друг с другом на расстоянии вытянутой руки поднимают длинные, лежащие на плече трубы с утолщениями с торца.

— Получай!

Стая светлячков метнулась к изготовившимся к стрельбе гранатометчикам, врезалась в темные фигурки — и они упали ничком, там где стояли, как маленькие марионетки, у которых разом обрезали все веревочки.

— Вот вам, суки!

 

Десантная группа, вертолет «Шесть-один»

— Готовность к сбросу!

— Готовы! — проорал в ответ фельдфебель

Вертолет замедлился, нос его слегка приподнялся как будто норовистый конь, которому дали удила, встает на дыбы…

— Тросы!

Заранее стравленные с лебедок и смотанные у порожков тросы летят вниз. Пулеметы с обоих сторон десантного отсека стучат не переставая, в какофонию из грохота вертолетных винтов и стук пулеметов вплетается басовитый рев тридцатимиллиметровой пушки с вертолета прикрытия. Когда она стреляет — кажется что новогодние ракеты с фейерверка летят к земле, ударяются об стены, взрываются об них…

— Пошли!

Трос обжигает руки — времени спускаться нормально нет. Все, кто есть внизу, одержимы только одним желанием — убить тебя и каждая секунда, когда ты находишься на тросе, между землей и десантным отсеком вертолета — это время, когда ты уязвим. Смертельно уязвим.

Ноги привычно спружинили, ударившись об землю, пули свистели совсем рядом, с металлическим дребезгом врезались в выгоревшие остовы машин, с чвяканьем впивались в стены. Но фельдфебель Чижик — известный на всю шестьдесят шестую своей смешной фамилией и еще более смешными розыгрышами сослуживцев, был как заговоренный. Отбросив в сторону трос, он метнулся под прикрытие того, что еще недавно было машинами, подхватил автомат, начал бить по вспышкам в конце переулка, прикрывая своих. Сверху, в пылающий ад спускались все новые и новые тени, ответный огонь десантников становился все плотнее — но боевиков здесь было слишком много, только здесь, на этом участке — не меньше пары сотен. Попав между двух огней — между все еще сопротивляющимся зданием министерства и высаженной в тылу группой десантников-спасателей, они свирепо огрызались огнем, переулок превратился в сущий огненный проспект, расчерченный летящими в обе стороны трассирующими пулями. И посреди этого проспекта, метрах в двадцати от десантников, угрюмо темнела черная туша вертолета, принимая значительную часть пуль на себя…

— Сброс закончен!

— Вперед! — фельдфебель как всегда пошел первым….

 

Старший лейтенант Александр Воронцов

Наверное, это и есть судьба. В данном случае — судьба воина, судьба, когда можешь помочь своим, когда можешь спасти кого то от смерти. Пусть даже подарив смерть другим. Надо сказать — смерть легкую и почти безболезненную…

— Оставаться на месте!

Черт, это же вертолет… Больше нечему. Сбит вертолет…

Вскинул винтовку — и обомлел. Совсем недалеко, метрах в семидесяти передо мной и ниже, вскочил с крыши человек, что-то крича и потрясая длинной трубой — в ночной прицел я распознал разряженный гранатомет. Вертолет падал — но падал управляемо, последнее, что сделал пилот — это направил его в узкий переулок так, чтобы вертолет лег как раз по нему. Впереди затрещало, грохнуло, по сторонам полетели обломки лопастей — но мне было не до этого. Через прицел я смотрел на пляшущего человека с гранатометом.

Радуешься, сука… А сейчас и я обрадуюсь.

Подвел красную точку как раз на голову человека, плавно дожал спуск. Винтовка отдала в плечо, тихо стукнул выстрел, черная голова на зеленом поле прицела вдруг взорвалась, разом потеряла четкие очертания, небольшое облачко вырвалось из нее — и гранатометчик, так и не успевший насладиться победой, полетел вниз с крыши.

Вот и порадовался…

— Спрячьтесь! Сейчас здесь такое начнется, что света белого не взвидите! Прячьте детей и прячьтесь сами!

— Что…

— Прячьтесь, я сказал! Сейчас здесь ад кромешный будет!

Что такое десантная спасательная операция я знал — несколько вертолетов в карусели, бортстрелки, стреляющие по всему что движется. Тут не рассуждают — тут тупо стреляют, прикрывая шквалом огня находящихся на земле товарищей из десантной группы. Промедлишь хоть на секунду — и твой вертолет будет лежать рядом со сбитым. Хорошо, если хватит ума не стрелять ПТУРами — они целые этажи гробят вместе со всеми, кто там есть…

— Ротмистр за мной! А вы прячьтесь, пока не поздно!

 

Десантная группа, вертолет «Шесть-один»

Черная труба проулка с разрезающими ее обезумевшими светлячками пуль, молнии трассеров бьющие по стенам, искрами рикошетящие, утопающими в черной туше упавшего вертолета. Вертолет мешал всем — он мешал ведущим огонь по десантировавшейся спасательной группе террористам — но он мешал и десантной группе вести ответный огонь. Пока. Потом террористы подберутся ближе… Пока в десантной группе потерь не было (царапины — не в счет), но это только — из-за вертолета…

На то, чтобы добежать до вертолета передовой группе спецназовцев потребовалось шестнадцать секунд.

Чижик добежал до вертолета первым, привалился к рваному металлу, показавшемуся ему раскаленным, перезарядил первым делом автомат — на последних шагах магазин был уже пустой, сорокапатронные магазины улетали за три-пять секунд. Рядом к вертолету привалился еще кто-то, кто — фельдфебель не видел. Работали одновременно несколько пулеметом — и с той и с другой стороны, сверху басовито стучали крупнокалиберные. Пуля крупнокалиберного пулемета могла проломить стену дома и убить скрывавшегося за ней стрелка, обычно этого хватало с лихвой — но тут террористы не унимались…

Обдолбанные, что ли…

Магазин привычно встал на место, фельдфебель лязгнул затвором, досылая патрон — и, не стреляя полез вперед, протискиваясь между щербатой стеной и бортом вертолета, к открытому десантному люку. При перестрелке находиться у стены смертельно опасно — все рикошеты твои — но Чижику на это было наплевать. Как говорится — кому суждено быть повешенным…

 

Старший лейтенант Александр Воронцов

Перескакивая через ступеньки, вывалились во двор, ни на что уже не обращая внимание, если бы с той стороны был пулеметчик — положил бы на-раз. Но пулеметчика там не было — а если бы и был — всё его внимание занимал бы воздух — гул вертолетный турбин и басовитый рокот пулемета доминировали здесь над всеми остальными звуками.

Только бы не врезали, сдуру, по своим же… Жаль — маяка нет. [при проведении подобных операций в городских условиях, в близком контакте с противником возникает вопрос — как в происходящей внизу свалке отличить своих от чужих — например пилоту и бортстрелкам вертолета, осуществляющим огневую поддержку наземной операции. Для решения этой задачи, у каждого десантника был маломощный фонарик, работающий в инфракрасном диапазоне и крепящийся на снаряжении. Перед десантированием его полагалось включить — и он работал как постоянно мигающий маячок, видимый только тем, у кого есть прибор ночного видения. Дальше все просто: у кого маячки есть те свои, остальные — не свои. ]

— За мной! Держись ближе к стенам!

Рикошетов здесь нет, остается надеяться, что бортстрелок не заметит двоих, крадущихся около стены. Если что — на край — попытаться укрыться в квартирах первого этажа, но кое-где на окнах — решетки есть это — как повезет.

Как бы то ни было — я решил выйти на десантную группу — пусть это было и смертельно опасно, могли бы в горячке боя принять за чужого — и доложиться. Сейчас у десантирующихся частей нет никакой информации о том, что происходит в городе, где свои, где чужие. Если удастся передать информацию, что на стадионе и в здании министерства внутренних дел до сих пор держат круговую оборону свои же — этой информации цены не будет. Анклава в самом центре города — во первых он притягивает к себе силы боевиков, нанести концентрированный удар проще, чем по одному вылавливать при зачистках. На стадион можно даже вертолет посадить, пусть и с большим риском. Ну и своим помощь не оказать — хотя бы поддержкой с воздуха — большой грех для солдата. А для того, чтобы выйти на своих — не обязательно лезть в лоб, подставляясь под пули.

Перебежками прошли двор, выскочили в соседний и — напоролись…

Очередная группа с гранатометами и ПЗРК — видимо, таких групп в городе много. Два внедорожника или — еще лучше — пикапа, человек десять личного состава, по паре РПГ и ПЗРК, пулемет, автоматы, один или два снайпера. Такая вот мобильная, внезапно наносящая удар и сразу отходящая группа — смертельно опасна.

Для террористов столкновение с нами было тоже полной неожиданностью — они только что приехали во двор, успели выскочить из машин — и больше ничего не успели сделать…

Правило "Двух М" — максимизируй расстояние до цели и минимизируй себя как цель. Одно из основных правил стрелка в ближнем бою, простые и написанные кровью аксиомы выживания. Сейчас я нарушил их оба…

Автомат висел у меня на груди — но автомат на таком расстоянии неразворотлив. А два ствола — всегда лучше одного…

Заметили меня из десяти человек трое — но промедлили со стрельбой — потому что здесь, на земле могли быть только свои, возможно и автомат заметили — американский, такой же каким вооружены их инструкторы и элитные части вторжения. Секунда — и у меня в руках оказались два пистолета — чешский CZ и точная его копия — американский Кольт. Террористы еще не пришли в себя — стояли как ростовые мишени в тире, подсвечиваемые неверными отблесками пожаров. Вторая секунда — оба пистолета стреляют синхронно — и двое террористов, самых опасных — у одного пулемет причем не висит за спиной или на шее, а в руках у второго автомат с подствольником тоже в руках — синхронном начинают падать. Стрелять не разучился — у одного кровавая дыра вместо глаза, второму пуля попала в самое убойное место, в переносицу между глазами — мгновенная, за десятые доли секунды смерть. Я начинаю смещаться влево, открывая ротмистра и давая возможность стрелять ему, один из террористов падая, наваливается на третьего, не давая ему стрелять. Третья секунда — еще два выстрела — и падают еще двое, оба с автоматами — один вываливается из кузова машины, второй — падает за капот большого, переделанного из армейского пикапа. По мне еще никто не стреляет, кто-то кричит по-арабски, цели кажутся расплывчатыми тенями, я продолжаю уходить влево — как учили в училище, при ближнем огневом контакте противнику проще стрелять вправо, а не влево — если он, конечно, правша. Четвертая секунда — два новых выстрела — и опять точно, и тут же — две автоматные очереди, короткая — по фронту и длинная — сзади. Ротмистр включается в игру, пули молотком бьют по борту пикапа пробивая его насквозь и, кажется, сбивая кого-то с ног. Ответная очередь — первые выстрелы террористов, которые они смогли сделать в этой стычке проходят от меня так близко, что это ощущается как дуновение горячего ветра. Падая на бок, я перевожу оба пистолета на оказавшегося самым прытким террориста — он успел бросить бесполезный в этой ситуации гранатомет и схватить укороченный автомат. Два выстрела гремят, когда я уже падаю боком на землю, сбивается прицел, один выстрел уходит мимо, зато второй точен — кровавая дыра на том месте, где только что был нос. Упав, я перекатываюсь, ища взглядом цели — но их нет, оставшиеся двое успели заныкаться…

Семеро… Возможно даже восемь человек, если ротмистр свалил-таки того, стреляя из автомата через борт пикапа. Пять секунд — и семь чисто битых целей. Ох, до конца жизни надо быть благодарным офицерам из Санкт Петербургского нахимовского, неравнодушным людям, которым достало смелости плюнуть на все учебники и армейские наставления и готовить нас, еще желторотых курсантов, которые должны были стать диверсантами-разведчиками не к тиру — а к реальному бою. К бою, где можно и нужно стрелять из двух пистолетов одновременно, «по-македонски», где расстояние не двадцать пять метров как в тире, а пять-десять, где противник появляется совершенно неожиданно для тебя, а ты — для противника, где ровной подсветки цели как в тире не бывает никогда, где противник двигается и отвечает огнем, где застыть в стрелковой стойке — смерть, двоих троих свалишь, остальные — тебя. Пять курсов с нас не сходили синяки, три курса мы вообще не брали в руки боевое оружие, обходясь стреляющим краской учебным. Но результат — здесь и сейчас, семеро мертвы, а я — жив.

Укрытий как на грех не было, да и укрытие в этой ситуации — смерть. Первое, что сделают сейчас укрывшиеся за машинами — бросят гранату, просто наугад бросит каждый по гранате, потому что их от осколков укроют машины, а мы — на голом месте, беспроигрышный вариант. Делов-то — рванул гранату из подсумка, вырвал зубами чеку — а может она уже будет без чеки, некоторые так привязывают гранату к подсумку, что при доставании чека выдергивается сама — и бросил что есть силы себе за спину. Все! Две гранаты — и бой выигран!

Оставив Кольт на месте, я оттолкнулся левой рукой от земли и бросился — как спринтер стартующий с низкого старта — вперед. Секунда — и я у капота машины, вторая — и я перекатываюсь через нее, выхаркивая легкие, кричу «Ложись», третья — и вот они голубчики! Двое, один в двух шагах от меня за широким сдвоенным задним колесом пикапа укрылся — руки пустые, гранату сука бросить успел. Второй — за стоящим чуть дальше внедорожником, у того граната в руках. Два выстрела — один за другим — в дальнего, самого опасного, потому что у него — граната в руках — и сидящий на земле террорист болезненно сгибается вперед, накрывая своим телом руку с гранатой. Второй — у него в руках нет ничего, гранату он успел бросить, автомат лежит рядом на земле, но не дотянешься, не успеешь — резко подается вперед, почти успевает схватить меня за ногу — но именно почти. Я стреляю в голову почти в упор, какие-то горячие брызги хлестко ударяют по руке и даже попадают на лицо — и даже успеваю упасть на землю — до того, как за машинами гулко хлопает взрыв…

 

Бортстрелок. Вертолет «Шесть-один»

Заменить ленту — а она тяжелая сволочь, большой короб с лентой больше десяти килограммов весит — да еще в находящемся в воздухе и под обстрелом вертолете — задача не из легких. Старшему лейтенанту Иванкову на это потребовалось больше минуты — в норматив не уложился, а каждая секунда промедления с огнем — это чья-то смерть там внизу. Сказывалось и то, что старлей был ранен — пуля была уже на излете, влетела в десантный отсек, угодила в плечо и застряла под кожей, причиняя дикую, невыносимую боль. Усилием воли заставив себя забыть о боли — хотя перед глазами аж пелена красная — старлей закрыл крышку пулемета и посмотрел вниз. То, что он увидел внизу, его поразило…

Дворик — а в нем две машины. И густо лежащие вокруг них тела — один два… двенадцать! Двенадцать тел — кто же их так? Явно не из крупняка покромсаны, пуля крупнокалиберного пулемета руки — ноги отрывает. Десантники не могли, до места боя — два двора, больше ста метров. Зато этот дворик — прекрасное место для стрелков с РПГ и Стингерами — а вон, что-то подобное на земле лежит, черная тень, похожее на длинную трубу — Стингер, больше нечему. И кто же их так?

Непостижимо уму…

Разбираться было некогда — вертолет на одном месте висеть не будет. И стрелять по мертвецам — смысла нет.

 

Старший лейтенант Александр Воронцов

Когда слитный рокот турбин вертолета как-то разом стал тише — вертолет ушел за дома — я поднялся с земли — идея выдать себя за мертвого сработала. Прислушался к себе — иногда в горячке боя, на адреналине не замечаешь ранений — нет, все в норме. Засунул пистолет в кобуру, пошел смотреть что с ротмистром.

Ротмистру повезло — никак Бог хранит. Успел упасть, когда буквально в трех шагах плюхнулась граната — а граната, видимо шлепнулась не на ровную поверхность, а в ямку небольшую — часть осколков это и тормознуло. Итог — бок «отсушило», руку в двух местах — мелкие осколки под кожей сидят — и все.

С рукой разобрались быстро — у любого моряка есть фляжка, во фляжке простолюдины носят водку, а то и спирт, дворяне — естественно коньяк. Коньяк — он как обезболивающее хорош — внутрь. Пока я кончиком ножа оба этих осколка — каждый в четверть ногтя доставал, ротмистр весь мой коньяк — армянский кстати, тридцатилетней выдержки и высосал, паразит. Перевязал — пока сойдет…

Пока вертолет не вернулся или еще кто не заскочил сюда — наскоро начали шмонать трупы. Оружие — под русский стандарт, Голощекин патронами как вол нагрузился, 6,5 — к обоим его стволам подходят, у него и так было — а часть я взял. На всякий случай. Снайперская винтовка — британская, неавтоматическая, под британский же патрон — даром не нужна. Пулемет — американский, одной из новых моделей — хорош, зараза, да тащить невозможно, и так еле двигаемся. Ни одной винтовки под казачий патрон 7,62, как назло. Если к моим стволам патроны кончатся — возьму у ротмистра снайперскую винтовку, как раз — снайпер и автомат на прикрытии. Пистолеты — те же Кольт Нью Милитари — шесть обойм к ним взял, в карман сунул — мало ли. Еще по две гранаты взяли — и все. Дальше — уже верблюдами будет, не бойцами. Выводить из строя валявшееся оружие было некогда, стрелять — опасно, выстрелы могут привлечь внимание, да и отрикошетить может — себе в ногу, например.

Пока не поздно, заскочили в подъезд — не может быть, чтобы вскрытых квартир не было. Так и есть — прямо под носом, первый же этаж. Квартира не просто разграблена — она выгорела, в адской черноте багрянеют недогоревшие угольки, все стекла выбиты, удушливый дым ест глотку, лезет в глаза…

Дальше ротмистр за спиной мне будет только мешать…

— Слушай сюда! Остаешься здесь, хочешь в квартире, хочешь выйти на лестницу — но в случае чего отступай в квартиру… — я снял винтовку, прислонил к подоконнику, она мне сейчас тоже мешать будет — и сиди тише воды ниже травы. Что эти… гаврики заметят, что с вертолета — все равно смерть. Понял.

— А…

— А я вперед пойду. Надо установить связь с десантной группой. Возможно, удастся сделать ноги отсюда — я безбожно врал, но больше мне ничего не оставалось — задача ясна?

— Так точно… — по лицу ротмистра было понятно, что оставаться в одиночку ему совсем не хочется. Но и я его взять с собой — реально не мог. Крепость всей цепи определяется крепостью ее самого слабого звена, даже если этих звеньев — всего два…

А, еще одно…

Спустился вниз, выскочил во двор — никто из подстреленных так и не ожил — лежали как миленькие у машин. Подхватил пулемет с лентой, вернулся в квартиру, стараясь не дышать, пробежал к окнам…

Пулемет, конечно, мне не нужен в той задаче, которую я себе поставил — но и лишним он не будет. Его я оставлю на всякий случай вон там, буквально в семьдесят метрах от места боя. Пусть себе лежит, хлеба не просит. Но если придется отступать — пулемет с лентой на сто патронов в тайнике будет весьма и весьма неприятным сюрпризом для противника…

Глаза слезились, наблюдать было сложно — но кое-что я просек. Пули летели уже и здесь, но все — неприцельные. Боевики — дальше по правую руку, по левую — относительно свободно. Просто под огнем вертолетов не поперемещаешься, не побегаешь. Там-то я и пройду — одиночка при наличии специальной подготовки, не стреляющий и не лезущий на рожон — пройдет, группа — группу уже засекут. Вон там я оставлю пулемет, а там я выйду десантникам в тыл и попробую взять кого-то живым. Просто для того, чтобы иметь возможность объяснить, кто я такой и что тут делаю. Если я тупо выйду перед ними и заору "Я свой, русский" — изрешетят с двух сторон, вот и всё.

Но сейчас — надо выложиться. Как следует выложиться. Впереди — шестьдесят метров простреливаемого насквозь пространства, его надо пройти — быстро и чисто. Если привлеку внимание бортстрелков с вертолетов или боевиков — нашпигуют свинцом как гуся на пролете…

Ага!

Откуда-то слева из-за домов, издалека взлетело что-то, похожее на мощную ракету от фейерверка и следом — еще одна! Словно гончая за зайцем, она рванулась за ближайшим вертолетом, но — повелась на раскаленные шары-солнца, отстреливаемые сейчас каждым вертолетом и подсвечивающие поле боя желтоватым, покачивающимся, неверным светом. Вторая ракета почему-то пошла по прямой и — ушла выше. Несколько пулеметов сразу обрушили шквал огня по тому месту, откуда выпустили ракеты — снаряды и пули рикошетили от стен, взрывались фейерверками.

Есть!

Вывалившись за окно, я подхватил пулемет и побежал — хрипло, заполошно дыша, ощущая каждый грамм нагруженного на меня железа, чувствуя, как мгновение сменяется мгновением. Пулемет увесисто оттягивал руку, автомат хлопал по боку, я не смотрел по сторонам — все равно смысла нет, даже если по мне сейчас откроют огонь — все равно надо бежать, на открытом месте оставаться нельзя никак. Сердце разгоняет по жилам кровь, кажется, что оно колотит в висках, глаза вперты в одну и ту же, приближающуюся каждым пройденным метром точку на стене — там я намеревался залечь после перебежки, видно было хреново, но я надеялся, что там не тень на земле, а рытвина. Там отлежусь несколько секунд — и двинулись дальше.

Добежал — увалился под стену и только успел перевести дух — как здание содрогнулось…

Оператор управления огнем штурмового вертолета, парящего выше огрызающихся огнем транспортников, то ли меня увидел, то ли в здании было что-то — но ему пришло в голову запустить по зданию «Вихрь» с термобарической головной частью. Что он и сделал — Вихрей на вертолете было аж шестнадцать штук, одной больше, одной меньше… Для того, чтобы одной из ракет преодолеть расстояние от вертолета до здания потребовалось полсекунды — а потом ракета выбросила облако горючего вещества, моментально смешавшегося с воздухом и подожгла эту топливно-воздушную смесь. И если обычный двенадцатикилограммовый «Шмель» по мощности взрыва равен снаряду шестидюймовой гаубицы — можете себе представить, что сделал со зданием на порядок более мощный Вихрь…

Ракета попала в один из верхних этажей — но досталось даже мне, лежащему на земле. Сначала сверху пахнуло жаром — не просто ветер горячий, а плотная тугая волна горячего воздуха прошлась метлой, что-то вжимая в землю, что-то — отбрасывая в сторону. Потом начался «снегопад» — камни, осколки стекла — все вынесенное взрывом падало вниз, на землю. Здание пока не рушилось — но до этого было недолго…

Я бросил вперед пулемет, обдирая руки и ноги об какую-то дрянь на земле, под бомбежкой с неба пополз от здания, не дожидаясь пока здание рухнет. Какой-то кусок стены — больше это походило на кирпич — крепко, до звездочек в глазах, приложил меня по затылку, сколько всего попало по другим частям тела — я уж и не говорю. Я просто полз вперед, упрямо и тупо, не дожидаясь пока это все рухнет на меня.

Новый взрыв, послабее — видимо НУРС — но смертельно раненому зданию этого хватило с лихвой — два пролета начали с глухим, грозным гулом медленно оседать вниз, превращаясь из новых элитных «центровых» зданий, какими они были еще вчера в оплывающие цементной пылью развалины. Я замер, закрыл голову руками…

 

Десантная группа, вертолет «Шесть-один»

Забросив автомат за спину, фельдфебель крепко вцепился в лежащего на полу десантного отсека сослуживца, потянул на себя. Сзади кто-то помогал, вцепился в плечи и тоже тянул, остальные стреляли, прикрывая огнем. Чижик не знал, жив ли тот, кого он тащит или мертв — ему было все равно. Он просто тащил и тащил — а другие разберутся…

Пулемет — в спину — ударил, когда вытаскивали одного из последних. Оба пилота, до конца выполнившие свой долг, были мертвы, извлечь их из покореженной пилотской кабины вертолета не представлялось возможным — если извлекать — лягут все. Оставалось одно — напалмовый костер будет вечным памятником героям. Боевикам удалось-таки выйти в тыл — прошли не улицей, а зданиями, прячась в выгоревших пролетах этажей — прошли. Скорее всего — от трех до пяти человек, небольшая группа — но большего ведь и не надо.

Пулеметная очередь саданула со второго этажа, метров с семидесяти — е захочешь, попадешь. Кулем упал военврач Метельцын, находившийся у раненых, свинцовая строчка вычеркнула из жизни еще одного десантника и добила двоих из тех, кто лежал на земле, ожидая погрузки в вертолет — корпус сбитого «Сикорского» их уже не защищал от пуль. Большего стрелок сделать не успел — десантники разом дали залп из подствольников — а потом ракета «Вихрь» ударила в здание — и все окна разом дохнули огнем…

Суки… По раненым бьют…

Фельдфебель Чижик сменил позицию, выдолбил, что оставалось в магазине по дышащим опасностью черным провалам окон, сменил позицию, снова начал стрелять. В зависший вертолет поднимали раненых — кто еще оставался жив…

То здание, откуда бил пулеметчик, уже рухнуло, на всякий случай оператор штурмового вертолета тем же способом разрушил и соседнее, откуда можно было вести огонь…

Пуля противно цокнула рядом, через секунду — еще одна. Пристрелялись…

Выпустив длинную очередь по тому месту, откуда в него, по видимому, стреляли, Чижик увалился за остатки стены разрушенного дома, поднял автомат — и тут почувствовал, что рядом кто-то есть. Но предпринять ничего не успел.

 

Старший лейтенант Александр Воронцов

Не знаю, сколько рушилось то проклятое здание. Мне показалось — целый час. Но падало оно — не в сторону — просто сложилось под себя как будто подорванное саперами. И я оказался — на самом краю этой кучи…

Еще не успела улечься пыль от первого взрыва — как последовал второй, рядом. Не на шутку разошедшиеся вертолетчики всерьез решили стереть огрызающийся огнем квартал с лица земли. И все бы было ничего — если бы в нем не был я, если бы в нем не было ротмистра, если бы в нем не было никчемного придурка Козлова и его шефа с семьями — и многих других, которых я не знал, которые не смогли вырваться из пылающего города, кто не участвовал в этой кровавой вакханалии — а кто просто сидел мышами в своих, в одночасье из крепостей превратившихся в ловушки квартир и ждал своей судьбы…

Черт…

Пахло газом, где-то через развалины пробивалось танцующее пламя, пыль не улеглась до сих пор — наверное, Голощекин меня уже схоронил, а может — решил сваливать от греха подальше. Что ж, если не выполнил приказ — его дело.

Че-е-ерт…

Пулемет я так и оставил — на краю развалин, запомнил где — мало ли, что потом. Автомат за спиной, не факт что целый — вон какая дрянь на меня падала, голова до сих пор раскалывается, а во рту привкус соленый — могло и автомат разбить таким же вот куском, что мне по башке прилетел. Запросто. И какой все-таки придурок автомат — основное оружие бойца, не пистолет даже для полицейских — из пластика делает? Написать, что он по прочности металлу не уступает можно, бумага все стерпит — а на деле как? Выяснять бы не хотелось…

Пистолет в правой руке — на всякий случай. Развалины изнутри курятся дымком, руки уже все избиты, а кое-где и изрезаны. Как можно ближе к десантникам, они — сразу за развалинами, а там — как повезет.

И тут — как нарочно… Один из десантников с шумом увалился как раз в шаге от меня, удобное тут укрытие — полстены осталось, толстая каменная кладка. По сторонам он, естественно не глядел — да и как в горячке ночного боя углядишь притаившегося в ожидании добычи — языка — разведчика. Подняв автомат, он выпустил длинную очередь, как-то еще дернулся — но было уже поздно…

Первым делом замер, проверил — пульс есть. Мог бы и сильнее оглушить, хреново так — со своими. Но делать нечего. Стараясь не светиться, не привлекать внимания, связал руки десантника заранее приготовленной веревкой, в рот засунул грязный носовой платок — больше просто под рукой ничего не было. Не поднимаясь, потащил десантуру вглубь развалин.

Десантник оказался крепким — задергался, метров десять не проползли. Ну значит сейчас и познакомимся…

Навалился на него сверху — чтобы не вскочил, прижался губами к уху пленника…

— Слушай сюда, десантура! Я старший лейтенант Черноморского флота Александр Воронцов. Если дошло — кивни.

 

Десантная группа, вертолет «Шесть-один»

Если бы фельдфебель не лежал, вжимаясь всем телом в острые грани битого кирпича, а стоял — то после услышанного он, скорее всего, упал бы. Русская речь — последнее, что он ожидал услышать в такой ситуации.

Первая мысль, которая пришла в голову — как только он немного пришел в себя было — попался. И теперь — все, смерть будет избавлением. Фельдфебель, да и все десантники знали, что делал с русскими пленными бандиты в сорокалетнюю войну, хорошо знали и помнили — а сейчас лучше не будет.

Руки связаны.

Фельдфебель Чижик дернулся, попытался что-то сделать — и тут же почувствовал, как тот, кто тащил его держа за ногу остановился — а еще через секунду что-то больше и тяжелое, пахнущее потом и порохом навалилось сверху. А потом были эти слова…

Что за ерунда? Быть не может — как вообще здесь оказался русский!??? Может, просто террорист, хорошо знающий русский — а зачем ему тогда вообще с ним разговаривать — кончил и все, если нет возможности запытать до смерти. Что за…

Чижик осторожно кивнул, как этого требовал тот, кто его пленил

Неизвестный заговорил снова. Уже чуть громче.

— Сейчас я тебя развяжу, не. й разлеживаться. У меня три ствола, хоть одно слово громче чем шепотом пробухтишь, или какой х…ей страдать будет — я тебя е….та, ракетой сука на орбиту запущу, всосал?

Свой. Однозначно свой, такое не подделаешь. В арабском языке вообще нет аналогов русского мата, да и в других языках такого изобильного разнообразия нецензурных выражений нет. Русский мат нигде не учат, хотя это отдельный язык, на котором можно разговаривать, не прибегая к обычному литературному. Ни один араб, ни один иностранец так выругаться не сможет, даже если выучит ругательства — все равно они неуместно и натянуто будет звучать. Так свободно «выражаться» может лишь русский, для которого выругаться — что высморкаться.

Фельдфебель снова кивнул, показывая, что понял — русский сделал какое-то неуловимое движение и он вдруг почувствовал, что руки свободны. Тяжесть, давившая сверху, не дававшая встать, исчезла тоже.

— Не вставай, рикошетом зацепит — посоветовал голос из темноты. Чижик вытолкнул языком изо рта какую-то тряпку, тихо выругался. Автомата не было — но пистолет в кобуре, если что…

— Это потерял? — на колени Чижику больно плюхнулся его автомат. Фельдфебель отметил, что человек, который его пленил, расположился грамотно — вон там еще одна разваленная стена, за нее шмыгнул — и все, а она метров пять, потом хрен найдешь. Да и про три ствола этот человек вряд ли шутил — не время и не место для шуток, да и человек, способный «взять» десантника российской армии шутить вряд ли будет.

— Кто ты? Какого хрена? — отплевавшись от ужасного вкуса во рту спросил Чижик

— Я же сказал — старший лейтенант Черноморского флота Александр Воронцов, отряд специального назначения. Выполняю особое задание, связь потерял. Вот и решил твоей воспользоваться.

— Что ж так-то… — удивительно, но после слов о потере связи Чижику разом стало лучше. Потерять связь для спецназовца, для десантника — позор, связь берегут как зеницу ока. Выходит… облажался доблестный флот

— Хорош трепаться! — разозлился собеседник — видишь, что творится! Я большую часть группы потерял. Триста метров от тебя, восточнее — здание министерства внутренних дел, там…

 

"Ястреб-59", позывной «Шесть-четыре»

Ракеты рванулись одновременно с нескольких точек — пока остальные отвлекали огнем, ракетчики с ПЗРК занимали позиции. И теперь — в сторону пяти вертолетов рванулись сразу шесть ракет…

— "Воздух" пуск ракет, я подбит! — истошный крик резанул эфир, наушники наполнились ужасом и яростью. Пилот вертолета «Шесть-четыре», который снизился, чтобы забрать остающихся внизу десантников успел услышать лишь это, а также басовитый гудок системы предупреждения о приближающейся ракете — как что-то сверкнуло — и тут же вертолет тряхнуло, как будто расшалившийся великан ударил кулаком. [Воздух — в таких случаях это общий позывной, когда сообщение касается всех членов группы. ]

Вертолет опасно качнулся, стена находящегося рядом здания поплыла навстречу — но пилот изо всех сил налег на ручку управления, парируя движение вертолета — и вертолет, пусть и тяжелораненый подчинился.

— "Оборотень-один", я подбит!

— "Шесть-четыре" подбит! — выкрикнул в эфир второй пилот, чьи пальцы бегали по панели управления, откликаясь на тревожно мигающее разноцветье контрольных ламп. Пока первый пилот умудрялся удерживать машину в воздухе, второй отважно боролся за жизнь стальной птицы, стремясь свести ущерб от попадания ракеты к минимуму.

— Топливопровод перекрыт, электрика шунтирована… — приговаривал он, отключая одну поврежденную систему за другой…

Шесть ракет ПЗРК, стартующих одновременно — на такой высоте и для вертолетов, это смертельно. Четыре ракеты повелись на отстреливаемые тепловые ловушки, две же поразили штурмовой вертолет, находившийся выше всех и не стоящий в карусели — заметная цель — и снизившийся, чтобы забрать десант транспортный «Ястреб-шесть-четыре». И хотя взрыв зенитной ракеты, пусть и ракеты ПЗРК — страшное дело, все равно русская техника показала, на что она способна даже в этом случае.

И у штурмового М40 и у «Ястреба» по два двигателя, разнесенных на максимальное расстояние друг от друга и у каждого — жизненно важные системы вертолета дублированы. У «Ястреба» к тому же — нет хвостового ротора и попадание в хвост в отличие от обычного вертолета для него не страшно. У обоих подбитых вертолетов вышли из строя по одному двигателю, но оба вертолета остались в воздухе, оба — были еще управляемы. Правда о том, чтобы забирать десантников при одном работающем пусть и на чрезвычайной мощности двигателе, не могло быть и речи…

— "Шесть-один" — всем! Уходим домой! Уходим по маршруту, это приказ!

— "Шесть-один", повторите!

Вместо знакомого голоса подполковника Бахмурнова в эфире раздался другой голос, едва разбираемый из-за грохота стрельбы.

— Внимание «Воздуху», я «Земля»! Приказываю уходить по маршруту! У нас есть поддержка, мы прорываемся к анклаву восточнее вас! Уходите, пока не поздно, это приказ! Уходите!

Тот, кто говорил с земли приказывать не имел права. Но и другого выхода не было, кассеты ложных целей — те самые светящиеся шары, отвлекающие ракеты — были почти пусты и все время, что осталось у вертолетной группы — это время, пока зенитчики не схватятся за новые ПЗРК.

И поэтому вертолеты, один за другим пошли на восток, к аэропорту, оставляя за собой пылающий ад и группу десантников в нем.

Другого выхода просто не было.

 

Бейрут, воздушное пространство над портом. «Громовержец-два». Ночь на 01 июля 1992 года

— Отсчет от башен, как поняли? [Башен — одной из достопримечательной порта были так называемые башни — двадцатипятиэтажные небоскребы, в одном из которых располагался отель для приезжих, в другом — администрация порта, развлекательный комплекс и казино. Казино в Российской империи можно было располагать в строго определенных местах, только в городах-миллионниках и не более одного казино на миллион жителей. Игровые автоматы вообще были запрещены — так что азартные игры были уделом богатых]

— Вас понял, к ведению огня готовы!

— Есть цель, групповая, группа боевиков и транспорт! Огонь большим.

— Принял!

Привычный грохот стадвадцатимиллметровки — в самолете это слышится как глухое «б-бух», словно удар чем-то тяжелым по обшивке — и по центру экрана, там где только что были ломаные прямоугольники грузовиков, светлые силуэты людей взбухает светло-серое облако разрыва…

— Внимание, зенитчик на два часа. Зенитчик на два часа!

— Принял!

— Выпущена ракета, повторяю — выпущена ракета!

Одновременно начинают работать оба счетверенных пулемета и тридцатимиллиметровая пушка — что вообще-то запрещено техникой безопасности. Корпус самолета начинает противно, будто на вибростенде вибрировать…

— Тыз! Тыз! [Тыз! — на одном из афганских диалектов переводится как "Быстрее"]

Несколько террористов, каждый из которых держал на плече длинную трубу ПЗРК, бежали по одной из причальных стенок, петляя между контейнерами. Группу подгонял невысокий, бородатый афганец, потрясая короткоствольным автоматом и крича вперемешку проклятья и что-то там про Аллаха — он бежал последним…

— Тыз!

Контейнеры стояли один на другом, в три-четыре ряда — здоровенные морские сорокафутовые контейнеры, надежно скрывавшие зенитчиков — но и не дававшие им стрелять. Относительно пригодная площадка для стрельбы — в мирное время там разгружались и загружались контейнеровозы, стояли несколько козловых кранов, матово поблескивали в темноте стальные нити рельсов — была метров через сто…

— Тыз!!!

Зенитчики выскочили на площадку как раз для того, чтобы полюбоваться страшным и величественным зрелищем. С площадки были хорошо видны портальные краны, разгружавшие контейнеровозы в порту, на них должны были тоже сидеть зенитчики — и как раз в этот самый момент с неба ударил поток огня — пульсирующий красным поток ударил в основание одного из кранов — и кран, словно подрезанный под корень цветок начал клониться к воде, содрогаясь в агонии. А вверху, в иссиня-черном враждебном небе один за другим повисали пылающие огнем шары — ловушки, отвлекающие на себя ракеты…

— Ур!!!

Зенитчики выстрелили одновременно — из шести или семи пусковых установок разом, так что место пуска разом окуталось плотным облаком едкого, ядовитого дыма стартовых двигателей. Один из зенитчиков — ишак, прокляни его Аллах — умудрился выстрелить так, что огненная комета не пролетев и десяти метров ударила в один из козловых кранов, вспыхнула огненно-красным цветком, рассыпая вокруг осколки, пламя и ядовитый дым…

Попадание почувствовали все — самолет тряхнуло, как будто на большом ухабе, и двигатели взвыли как сумасшедшие — а потом в грузовом отсеке загорелся красным транспарант «авария» Хуже того, обе ракеты поразили двигатели по правому борту, полностью разрушив один из них и повредив второй. Первый двигатель вспыхнул, второй еще держался — хотя от него тянулась тонкая струйка дыма…

— Попадание! Двигатель один уничтожен, двигатель два поврежден…

Приборная доска вспыхнула красным разноцветьем перед глазами. Красный в авиации — символ беды…

— Отстреливай вооружение!

Хлопнул пиропатрон, отбрасывая в набегающий поток воздуха массивную коробку — подвеску из восьми ПТУР. Через тридцать секунд она взорвется — сработает самоликвидатор.

— Топливопровод шунтирован!

Хлопок — и пиропатрон выбросил огнегасящую смесь прямо в двигатель, моментально погасив пожар. Самолет все больше кренило вправо…

— Дотянем?

— Нет. Давай курс на старый аэропорт. Если и дотянем — так только туда.

— Там же…

— Иного выхода нет. Передай «Прибой» нашим, они должны быть на подходе. Может быть успеют… [Прибой — означает сигнал бедствия, то же что и "Мэйдэй"]

 

Каффрия, долина Бекаа. Поздний вечер 30 июня 1992 года

— Мы с вами пойдем!

— Да что за… — старший Попейвода едва сдержал руку, хотел уже наградить своего старшего солидной затрещиной. Несколько раз глубоко вдохнул, задержал дыхание и выдохнул — старый, помогающий унять раздражение прием…

— Куда вы собрались, сидите тут и все, вам сказано! Только вас там и не хватало! — говорить громко было нельзя, а шепотом получалось неубедительно, отчего старший Попейвода злился на младшего еще больше.

— Мы с вами пойдем — упрямо повторил младший — у нас две винтовки, мы их в бою, между прочим взяли!

Старший Попейвода, пожалел, что не отобрал винтовки вовремя. Хотя… военный трофей, это святое даже у сына нельзя силком отбирать. Да и бесполезно с ним — не останется ведь здесь добром, сам пойдет, и соседский пацан тоже пойдет. Наделают делов, потом не расхлебаешь. Лучше уж у себя за спиной…

— Бать, ты ж меня учил — почувствовал колебания в отце умело додавливал младший

— Бес с тобой — сдался старший — только тихо. Не стрелять, если мы не начнем, понял?

— Понял, батя…

— И еще — старший наклонился к самому плечу младшего — этот, с вами, он…

— Он нас сдать враз мог — твердо ответил младший — возможности были, крикнул, и все. Не сдал….

— Гаразд! — подвел итог отец — ты сказал. Присматривай за ним. И тихо мне, только услышу, потом на задницу не сядешь.

— Хорошо, батя… — пробурчал Попейвода — младший

На сей раз шли уже перебежками, один за другим. Перемахнули забор — так как это могут делать только казаки — как птицы, раз — и там, одним простым и сильным движением человека, с детства привычного взлетать в седло коня. На дворе Попейвода-старший показал рукой — залечь. Сам, с двумя старшими казаками на подстраховке, зажав в руке обратным хватом нож, нырнул в черный зев лабаза — террористы не удосужились его закрыть…

Казалось, ничего не произошло — не мигнул весело горевший в окне свет, никто не заорал, не посыпалось серебристым водопадом разбитое стекло. Просто минуты через три Попейвода старший вышел, махнул рукой пацанам — "ко мне". На плече у него уже висел легкий британский пистолет-пулемет — как и все британское оружие по-идиотски сделанный, с магазином вставляемым сбоку, а не снизу, как у людей

— У вас к вашим пукалкам — патронов сколько есть?

— Две и у Мишки три — пять обойм — за всех ответил Сашка

— Добре. Добре, казаки. Теперь сюда слухайте. Их больше чем нас, на порядок, сейчас врасплох взяли — но это ненадолго. Час у нас — не больше. В настоящем деле участвовать — хотите?

Пацаны промолчали — да и говорить — смысла не было. Вопрос для любого казака — риторический.

— За мной! Тихо!

Казаки ужу суетились в лабазе — спускали с чердака, так называемой «подвалки» что то тяжелое…

— Тяжелый, тварь… — сдавленно пробухтели сверху — ты что, Петро. Полегче ничего взять не мог.

— Что дали, то и взял. Поговори у меня! Зато этот — ленту-двухсотку высадит — и не поперхнется. Осторожнее, не урони!

Сверху подали тяжелое, с длинным, заканчивающимся воронкообразным раструбом, тело пулемета…

— Станок где?

— Левее смотри! Под тряпьем! Патроны все давай, их там двенадцать коробов быть должно!

Пулемет потащили дальше, к крайнему в станице дому "Левы косого" — этот старый казачина во время «замирения» потерявший глаз и ухо давно уже умер — но дом так и звали "дом Левки Косого" — теперь там жили его сыновья. Сгибаясь под тяжестью коробок с патронами — а одна большая коробка с патронами ого го весит, пацаны семенили за взрослыми казаками — Петро Попейвода шел первым — разведка и прикрытие, двое тащили пулемет, станок к нему и другое раздобытое в бою оружие. Шли опять тем же путем — заброшенной тропинкой за домами. Идти было — совсем ничего…

Казачьи станицы изначально строились так, чтобы одновременно быть и домом казакам — и при необходимости — укрепленным районом, что в годы замирения было совсем даже не лишним. Первой линией обороны был вал, система окопов, колючая проволока, а в некоторых крупных поселках — и система ДОТов с пулеметами. Сами казачьи станицы располагались так, чтобы господствовать над местностью и контролировать ее. Но если бы даже враг прорвал внешний периметр — вполне можно было организовывать оборону и на внутреннем — казачьи дома — курени, как их называли сами казаки — стояли так, чтобы при необходимости стать второй линией обороны. А "дом Левки Косого" был хорош тем, что с него можно было, простреливать улицу, и стоял он так, что был самой высокой точкой в станице.

Но принимать бой в станице было нельзя. Категорически. Ведь что такое станица? Плотная, сельская застройка, к любому дому можно подойти — относительно безопасно — на расстояние не то что выстрела — на бросок гранаты подойдешь и ничего. Их было шестеро — да, именно шестеро, потому что трое по сути еще пацанов, пусть и не принятых в казаки на круге, пусть среди них был один араб — они смогли в оккупированной станице убить нескольких оккупантов, раздобыть оружие и продержаться до ночи. Такое — не под силу многим взрослым. Но как бы то ни было — в условиях ближнего боя шестеро против тридцати — гарантированный проигрыш в любой ситуации.

А вот в другом случае…

Пулемет на открытой местности — стрелковая линия. Еще пара стрелков с винтовками — рядом. И еще — загонщики. Верней не загонщики — а обреченные жертвы, которых надо догнать, притащить на аркане в село, поглумиться и зарезать. В отличие от русских и тем более холодно-рациональных немцев, арабы обычно люди эмоциональные, увлекающиеся. Сорвать их на погоню — очень легко. А потом, когда они выскочат из села — всей толпой на открытую, хорошо простреливаемую местность — вот тут то слово скажет пулемет.

Удивительно — но поставить часового на ворота они додумались — всего одного. Для бывшего разведчика ВДВ — задача на один взмах ножом. Разжились не чем-нибудь — а ручным пулеметом BSA и несколькими лентами к нему. Маневренный ручник и мощный станкач в связке — тем более хорошо. За валом — окопы засыпали, но вал остался, частенько так говорили — "пошел за вал", "выйдем за вал" — это если морду набить — казаки пошли уже не скрываясь, не опасаясь. Небо затянулось черными тучами, подувал легкий, летний ветерок, серебристый свет тонкой, ущербной луны на время пробивал себе путь сквозь пелену облаков — но облака вновь смыкали ряды, и на землю наступала тьма…

И тут — что то вспыхнуло — далеко на горизонте, там где высилась ломаная стена горных хребтов, отделявшие плодородную долину Бекаа от побережья Средиземного моря. Вспыхнуло высоко в небе — мертвенным, белым светом, лучи которого были настолько ярки, что пробивали облака, подсвечивая их изнутри. Зрелище было величественное и страшное…

— Это… это что?

Из всех, только Петро Попейвода поняло, что это такое — он видел учебные фильмы, во время теоретической подготовки в ВДВ. Этот свет, которому под силу было даже пробить темную пелену ночных облаков… он знаменовал собой самое страшное, что только могло произойти. Если это произошло, значит — началась война, причем — ядерная война. И скорее всего — мало кто доживет до рассвета.

Но умирать можно по разному. Можно — с оружием в руках, как мужчине. А можно и…

— Ничего. Идем. Быстрее!

Пулемет установили почти в километре от станицы. Давным-давно, кто-то из казаков посадил здесь два дерева. И теперь — прошло сорок лет, а то и пятьдесят — в жарком климате Ближнего Востока деревья на удивление хорошо прижились — вот только посажены были слишком близко.

Промежуток меду стволами, меньше метра — чем не амбразура. А если попробуют с флангов обойти — а ручник с двумя винтовками на что?

Как следует укреплять «станкач» времени не было — просто, как смогли, вкопали ножки станка — и на том ладно. Земля здесь была тяжелая — как камень…

— Сашка…

— Ну?

— А что это было?

— Что?

— Ну, это… над горами там…

Сашка поднялся на локте, посмотрел в сторону гор. Свет никуда не делся — облака светились изнутри…

— А я знаю…

— Цыц! — пристрожил остававшийся у пулемета казак Коршун — его так и звали все, «Коршун», хот фамилия была Коршунов — взгакались как бабы! Тихо!

И тут в селе гахнуло — взрыв гранаты, еще один, несколько выстрелов — и почти сразу захлебываясь, на несколько голосов застучали автоматы.

— Батя… — Мишка инстинктивно дернулся, чтобы бежать на помощь отцу — казаки у пулемета его удержали.

— Сидеть! А ну! Забыл, что батя приказывал?! Сидеть!

— Батя же…

— Сидеть сказал! Ты ему ничем не поможешь — навредишь только! Сидеть!

Коршун повел ребристым, с мощным дульным тормозом на конце стволом пулемета вправо, затем влево, наслаждаясь послушностью тяжелой машины. Сейчас такие пулеметы уже сняли с вооружения, передали на длительное хранение — сейчас в моде пулеметы на сошках, с короткими стволами, с лазерными прицелами — короче, как в фильмах. Если раньше в пулеметном расчете было три человека, а сам пулемет со станком весил под пятьдесят килограммов — то сейчас ротный пулемет на сошках в десанте несет один человек, а двадцать пять килограммов весит крупнокалиберный монстр калибра 12,7 без станка. Можно в боевых порядках войск перемещать, видано ли дело. Но! — опытный пулеметчик, с хорошим, «настоящим» станкачом, как этот — может чудеса творить. Это тебе не косить направо-налево длинными, до красного ствола очередями как в городском бою, это тебе не стрелять с рук с двух пулеметов на показательных выступлениях. А вот — стрелять так, чтобы пуля пошла по баллистической траектории и поражала противника за гребнем горы — с новомодными "штурмовыми пулеметами" получится? То-то же! А со «станкачом» были и такие мастера, у которых получалось и немало их было…

В станице уже стреляли — заполошно, сумбурно, без всякой дисциплины огня — многие просто палили по всему что движется, скорее всего — обкурились или обдолбались. Но старший Попейвода не появлялся…

— Застрял он там, что ли… — с досадой проговорил Коршун, без надобности касаясь закрепленной на станке большой коробки с лентой

— Я пошел…

— Да сиди ты! — Коршун успел поймать Мишку — сиди, и так тошно…

И тут они увидели — старший Попейвода появился совсем не там, где договаривались, намного левее. Он не выскочил на вал, становясь прекрасной мишенью, он перекатился через него, скатился вниз, перевернулся, вскочил на ноги, и прихрамывая и петляя бросился вперед, забирая влево, к деревьям — по голой, лишенной растительности каменистой пустыне. Недобрый блеклый свет светящихся облаков освещал ее, указывая цель воинам Аллаха.

Воины Аллаха появились не сразу — видимо, не могли разобраться, куда исчез проклятый гяур. Одна группа — особо не скрываясь, с гиканьем и воем вывалились из-за вала, вторая — на машине, от которой, при разбитых фарах толку было мало — вывалились через основные ворота, ведущие в станицу. Бегущий казак на мгновение обернулся, выпустил из пистолета-пулемета в направлении преследователей остатки патронов, бросил ненужную железяку, чудовищным прыжком — как делающий скидку на заснеженном поле заяц, ушел влево и побежал к деревьям. С гиканьем, свистом, воплями "Аллах Акбар!" его догоняли…

Не догонял его один человек — только один, не поддавшийся азарту общей погони. Тот самый, которого видели прятавшиеся на крыше пацаны, со странным автоматом на ремне и рацией на правом плече. Ему не понравилось то, что произошло — в самом начале непонятно кто убил нескольких опытных, подготовленных бойцов, в том числе один был инструктором, а найти тех, кто это учинил не удалось. Застать всех казаков врасплох и истребить разом — тоже не удалось, часть положили в поле, часть — разбежалась. Правильно, они у себя дома, местность знают, это тебе не карта и даже не материалы спутниковой разведки. А теперь еще и этот инцидент…

Поэтому инструктор — боевики звали его «Сахиб» не поддался общему азарту погони. Он шел последним, направляясь к еще примеченному днем укромному месту на валу. В руках он нес свою старую, проверенную снайперскую «Ли-Энфильд». А еще с ним было несколько человек — их он придерживал и отдельно проинструктировал перед выходом, и если он на рожон не лезет — не лезть тоже. Инструктор отбирал их лично — главным образом по принципу хотя бы минимального здравомыслия и возможности работать с ними в дальнейшем. Те, кто истошно воет "Аллах Акбар" и не видит для себя большей награды, чем отрезать голову русскому ребенку — это пушечное мясо, даже если впереди засада — пусть их и кончают. Пусть казаки убивают их, а они казаков, их все равно придется пускать в расход, когда эта земля станет британской. А вот те, кто взял в руки оружие, кто пять раз в день расстилает седжаде и кладет поклоны Аллаху — но кто при этом думает не об Аллахе, а о тех землях, которые он захватит прикрываясь исламом, о тех деньгах, которые он получит от продажи нефти — вот такие люди британцам были очень нужны, таких Сахиб берег. И не только Сахиб…

Если бы у Мишки, как и у других пацанов до времени не отняли оружие — он бы стал стрелять. Не задумываясь — просто чтобы помочь отцу — смотреть на драму, разворачивающуюся на поле было для него невыносимым…

— Давай! Давай же!

— Да помолчи ты! Баба даст! Рано еще!

— А когда?!

— Он сам даст сигнал!

Сигналом было то, что Петро Попейвода должен был упасть — иначе бы пули пулемета срезали бы и его. Пулемет не стреляет по целям, пулемет подавляет огнем. Как только Петро падает — так и огонь из всех стволов, такой был уговор.

Но он почему то не падал. Бежал, то ускоряясь, то замедляясь, петлял…

Боевики не стреляли — чувствуя беззащитность кяффира, террористы решили взять его живьем. Все равно — пристрелить врага это не то, враг не мучается — выстрелил и все. Нет, он должен умирать в мучениях, как должны умирать в мучениях все русские, что попадутся им на пути, расплачиваясь за годы преследований и оккупации, иншалла!

Интересно, куда он бежит? К деревьям? А что там?

Петро Попейвода упал — от преследователей его отделяли не больше десяти метров

— Давай!

Коршун нажал на гашетку, повел стволом — и старый, но не ставший от этого менее смертоносным, пулемет пробудился, запел монотонную и грозную песню, срез ствола вспыхнул пульсирующим огнем. Каждый пятый патрон в ленте — как и полагается в армии — был трассирующим — и поток пуль представлял собой пульсирующую огненную строчку. Все, чего касался стальной посох мгновенно разлеталось, разрывалось, превращалось в пыль. Преимущество — превосходство в численности, голая каменистая поверхность, где кяфиру негде укрыться — мгновенно превратилось в смертельную ловушку.

Навскидку — человек пять легло разом, не успев ни опомниться ни выстрелить — так и полегли как срезанные серпом колосья. Коршун на мгновение прервал стрельбу, перевел ствол пулемета на темный силуэт внедорожника, саданул — и даже досюда, до позиции казаков донеслась барабанная дробь, выбиваемая пулями по стальному кузову. Автомобиль остановился — сразу заглох мотор, несколько метров он катился вперед по инерции. Потом встал. Выскочить из него тоже никто не успел.

Сашке было не до того — задача у него была своя. Схватив — как началась стрельба винтовку — он выстрел за выстрелом, больше всего опасаясь занизить, выдолбил по мелькающим вдали призрачным фигурам целый магазин, попал нет — непонятно. Адреналин просто бурлил, он забыл все чему его учил отец, все чему учился на стрельбище — он просто бил одиночными в ту сторону, откуда шли враги. Бил, чтобы их остановить.

Магазин он прикончил одновременно с первым пулеметным коробом — просто нажал на спуск винтовки, а она не выстрелила. Первой мыслью было — отказала, он недоуменно опустил винтовку и тут понял — патроны кончились. Патроны лежали рядом с пулеметным станком, он повернулся — и тут мир вспыхнул перед глазами ослепительно яркой, выжигающей глаза вспышкой…

 

Искендерун. Ночь на 01 июля 1992 года

Три километра — это только кажется что мало. И в самом то деле, что такое три километра? Три километра быстрым шагом можно преодолеть за час, бегом, если особо не напрягаться — за полчаса. Но бывают такие ситуации, при которых эти три километра пройти — что до Луны пешком. Именно такая ситуация была и сейчас.

Первыми шли саперы. Верней, шли — это громко сказано, на самом деле они передвигались медленно, ползком, накрывшись с головой специальными накидками которые усложняют обнаружение человека как обычными средствами наблюдения, так и тепловизором. Таких накидок у десанта было много, под разную местность — сейчас это были накидки «горы» — неровные, раскрашенные в коричневый, серый, бурый цвет и с пластиковыми бесформенным камнями — будто каменистая осыпь. Накроешься такой, будешь лежать тихо — в пяти метрах пройдут, не заметят, если специально искать не будут. Сейчас, ночью такая маскировка не востребована — но все равно. Более востребовано другое свойство этой ткани — она не пропускает излучение, испускаемое любым теплокровным существом в инфракрасном спектре и засекаемое хорошим тепловизором даже сквозь кирпичную кладку. Кирпичная кладка тепло пропускает, а эта многослойная со слоем специального металлизированного, поглощающего радиоволны пластика ткань — не пропускает. Здорово, правда?

Но все равно, саперы двигались медленно, по сантиметру ощупывая почву перед собой. Тот, что шел впереди, еще и проводил над землей специальными прибором, похожим на сотовый телефон с большой, длинной антенной. Специальный сканер, ищет все виды датчиков, как прикопанных в земле, так и набросанных поверх нее. Принят на вооружение совсем недавно, помимо "летучих мышей" попал и к десантникам — пока по одному на батальон. Датчики сейчас разные есть, некоторые по виду похожи на небольшой камешек — тронь его — и сразу сигнал передается на пульт. Ложных срабатываний может быть масса — ветер, животные — но такие датчики буквально высевают плотным слоем и если вдруг сработки концентрируются на одном участке и идут одна за другой — это повод задуматься.

Но датчики — это не самое плохое, самое плохое — мины. Мины бывают разные — противотанковые, весом в не один десяток килограммов, направленного взрыва, выбрасывающие при взрыве в сторону противника несколько сотен готовых стальных осколков, противопехотные, в которых нет ни грамма металла. Но больше всего стоит опасаться мин, специально разработанных для их автоматической постановки. Учитывая, что захватчики были ограничены по времени, если на пути десантникам и встретятся мины — то только такие.

Мины для автоматической постановки — это небольшие, весом максимум в сто граммов изделия, вся задача которых — оторвать кисть или ступню неосторожно попавшему на мину — на большее мощности у них не хватает. Но и оторванная ступня — это тяжелейшее ранение, раненого надо эвакуировать с поля боя, задействовав как минимум четырех человек, раненого надо лечить, раненый останется инвалидом на всю жизнь, не сможет работать и будет подрывать экономику твоего врага. Наконец, подрыв такой мины даст сигнал о том, что приближается враг. А сама то мина — штучка размером в пять-десять сантиметров, которую и днем то не разглядишь. Куда уж ночью…

Еще одна вводная — готовясь к обороне объекта, его защитники умышленно убрали со стороны гор все валуны, засыпали все промоины, выкорчевали все деревья. От самых подножий горного хребта — голое, прекрасно простреливаемое поле. Если группу обнаружат — расстреляют как в тире, без вариантов.

Но минного поля нет. Или не смогли поставить — или просто не успели.

Следом за саперами, оставив у края мертвой зоны все ненужное снаряжение — с собой только оружие и запас патронов, накрывшись маскировочными сетями ползут десантники. Медленно, сантиметр за сантиметром преодолевая открытое пространство, не делая никаких резких движений. Левая рука медленно вперед, затем левая нога, затем подтаскивается вперед все тело, затем работают уже правая рука и права нога. Личное оружие волочится рядом — ремень зацепляется за большой палец — так оружие и тащится, удобно, скрытно и если потребуется, оно будет под рукой.

Метр… Еще метр…

— Сэр, у нас проблемы. Похоже, русские готовят атаку.

Первому лейтенанту Тимоти Лири показалось, что он что-то недопонял

— Повторите, капрал?

— Русские готовят атаку — капрал Андерсон указал пальцем на монитор системы разведки, на который поступали данные со спутника. На шоссе за горным хребтом сосредоточены вертолеты, в том числе штурмовые. Вот эти снимки — тридцатиминутной давности, вот эти — десятиминутной. Видите, разницу?

— Русские сконцентрировались у вертолетов…

— Они готовят воздушный десант. И это десант может начаться в любую минуту. Но мы же подбили один из их вертолетов? Им что, этого недостаточно?

— Похоже, что нет, сэр… — позволил себе ответить на риторический вопрос командира капрал Суарес — они могут потерять еще один, два или три вертолета — но оставшиеся подавят огневые точки на крыше и высадят десант. Видимо, их не волнуют потери, сэр…

Первый лейтенант поднялся, в раздумьи прошелся по совсем не пострадавшему залу управления станцией. Сейчас все реакторы были переведены на автоматический режим управления, а сам зал и некоторые другие помещения, критически важные для работы станции были заминированы. Здесь же находился и Шейх — удалить его первый лейтенант так и не смог, хотя и пытался. Даже выйти в другое помещение и поспать он отказался — так и лег спать в углу, на голом плиточном полу. В присутствии Шейха рядом с пультом подрыва первый лейтенант Лири видел опасность, он понимал, что в отличие от его и его солдат, Шейх — психопат и фанатик, готовый не угрожать, а на самом взорвать станцию. Это первому лейтенанту Лири не нравилось, но делать было нечего — приказ был всячески оберегать Шейха…

— Связь с лодкой! — наконец потребовал Лири

Подходная лодка — платформа поддержки боевых пловцов «Джорджия» находилась от станции совсем недалеко, в семидесяти километрах. Сразу после нанесения первого ракетного удара, она ушла на условленную точку и легла — рядом с затонувшим давным-давно судном, чтобы обмануть магнитометры самолетов противолодочной авиации. Капитан прекрасно знал, что русские сообразят, не могут не сообразить, что ракеты по целям на берегу выпустила подводная лодка, и начнут ее поиск. Но искать легшую на грунт лодку в море — все равно, что искать иголку в стоге сена. Конечно, будут искать, для этого поднимут в воздух самолеты ПЛО — но на картах русских место где лежала лодка было отмечено как магнитная аномалия и увидев реакцию приборов в этом месте русские не удивятся. Единственно чего опасался капитан Сойстер — так это вертолетов. Вертолет может опустить в воду чувствительный микрофон — а выключить главные циркуляционные насосы и обеспечить тишину на лодке уже не удастся, не хватит времени. Но для того, чтобы навести на лодку вертолет, русские должны знать точное местоположение лодки, вертолет не может сканировать море на скорости в отличие от самолета ПЛО. Точное местоположение «Джорджии» русские никак знать не могли, да и времени у них было мало — скоро должны были появиться корабли британской авианосной группировки, и тогда можно будет всплывать, ничего не опасаясь.

Для оперативной связи с группой, находящейся на захваченном объекте, лодка подняла буй — сделанный по новой технологии он был в пять раз меньше старой модели и походил на болтающуюся на воде пустую пластиковую бутылку, коих в Средиземном море было великое множество. Бутылка болталась на воде, скрывая в себе приемо-передающую антенну — а вниз, в пучину, в мрачное царство Нептуна уходил тонкий провод…

— Сэр, сеанс связи с «Альфой». Внеплановый.

Капитан вынырнул из мира дурных предчувствий, в котором он пребывал, прошел на свое законное место в рубке, взял в руки квадратик срочной радиограммы.

— Фокстрот для «Сьерра-один», танго на расстоянии три — пять кликов, направление Сьерра-Эхо и Новембер-Эхо, прошу Фокстрот-Майк по указанному направлению, получение прошу подтвердить! [если переводить с американского армейского жаргона, то эта фраза звучит так: "Срочно для Сьерра-один, противник на расстоянии три-пять километров по направлениям северо-восток и юго-восток, прошу огневую поддержку, получение прошу подтвердить. В реальной жизни противник обозначается не «танго» а «виктор-чарли», от «Вьетконг» но в этом мире САСШ не воевали во Вьетнаме. Координаты обычно выдаются точнее, но тут два фактора — нет непосредственной связи с лодкой, со спутника координаты лодка получать также не может — режим максимальной скрытности. Да и засевшие на станции спецназовцы не знают точных координат целей. Но они не нужны, если использовать ракеты с кассетными боеприпасами — они накрывают площади, а не работают по точечным целям]

С лодкой связывался не непосредственно командир «Альфы» — так обозначалась штурмовая группа, пакетный сигнал от Альфы в сжатом виде передавался на спутник связи и уже оттуда — перегонялся пакетами-же на лодку, где расшифровывался, конвертировался в нормальную человеческую речь и передавался капитану. Обычную, голосовую связь, несмотря на то что технические возможности оборудования позволяли установить, не поддерживали — иначе бы русские сразу установили точные координаты лежащей на дне лодки.

Прочитав распечатку, капитан Сойстер не обрадовался прочитанному. Дело было в том, что лодка невидима для противника до тех пор, пока она тихо и спокойно лежит на дне, ничего не предпринимая. Вне всякого сомнения, русские уже повесили над квадратом, где находилась лодка "Морского змея", а возможно — и успели забросить на геостационар спутник слежения. [забросить на геостанционар — то есть вывести на геостационарную орбиту спутник, геостационарная орбита хорошо тем, что выведенные на нее спутник постоянно находится над одной точкой земной поверхности. ] Если раньше это был спокойный и тихий квадрат — то теперь к нему приковано повышенное внимание всех средств слежения. Ракетный пуск даже из подводного положения будет немедленно засечен и русские предпримут какие то ответные действия, это к гадалке не ходи. Какие? Капитан знал о проводимой операции, знал что высаженная группа спецназа должна будет захватить ядерный объект и его заверили в том, что русские не решатся размахивая своей большой дубинкой при угрозе взрыва шести реакторов. С другой стороны — если группа «Альфа» просит огневую поддержку крылатых ракет — значит у нее проблемы, значит русские у станции и готовы атаковать. Почему бы тогда не затопить и лодку, чтобы избавиться от проблемы?

Но есть приказ, есть люди на берегу — и не поддержать их — тоже нельзя. И капитан принял решение…

— Ответ для «Альфы» — «Фокстрот-майк» через двадцать минут, пусть спрячутся — и не высовываются. На лодке — боевая тревога, приготовиться к движению, малый вперед, курс двести девяносто, соблюдать максимальную скрытность. Орудийному боссу доложить о готовности поражения целей по указанным координатам.

Первый лейтенант Лири в своем подразделении был одним из лучших. В «котики», спецназ ВМФ худших и не брали, на предварительных испытаниях отсеивались девяносто девять человек из ста, готовых служить в «котиках». Оставались действительно лучшие, которые потом получали специальную подготовку и становились грозными противниками для кого угодно. Они — меч, их дело не рассуждать, их дело — разить. Но сейчас сидя в главном операционном зале станции, первый лейтенант Тимоти Лири задумывался. Над тем, что ему сказал капрал Мантино, и над тем что он ему ответил и вообще над тем, что здесь и сейчас происходит и какого же черта они здесь делают.

Да, русские, безусловно, зло — они оккупанты, они силой отобрали эту землю у Британии, на которую та имела неоспоримые права, они сорок лет убивали местных жителей, не желавших русской оккупации. Русские сами являются рабами — их монарх может сделать с ними все что захочет, как со скотом, у них нет демократии, порядок в их стране держится на штыках и нагайках. Но сейчас первый лейтенант Лири задумался — а те, кто идут на смену русским, те, кто сейчас изгоняет их с этой земли — а лучше ли они русских?

Про Шейха он мало что знал — при подготовке операции ему показали фотографию Шейха, сказали, где и когда его группа должна будет с ним встретиться. Изображенное на фотографии лицо было Лири знакомым — иногда оно мелькало на телевизионном экране и дикторы говорили о нем, как об одном из вождей угнетенного арабского народа, отважно борющегося против русской тирании. То же самое сказал Лири и командир. И оснований им не верить у первого лейтенанта не было.

Теперь же они появились. Сразу после штурма станции, когда одни спецназовцы держали помещение под контролем, другие пытались разобраться с оборудованием — в общем, обычная неразбериха — получилось так, что Шейх выпал из-под контроля. Всего на минуту — две, но этого времени ему хватило, чтобы выхватить нож и вспороть живот одному из русских операторов, захваченных врасплох в операционном зале станции. Он бы убил еще кого-нибудь — если бы двое спецназовцев (один из них был капрал Мантино) не схватили его и не отобрали нож. Та сцена до сих пор стояла перед глазами первого лейтенанта — исходящий воем на полу русский, пытающийся руками засунуть сизые змеи кишок в распоротый живот, лужа крови на белом кафеле, изрыгающий какие-то гортанные крики на арабском Шейх, прижатый к полу двумя спецназовцами, с ужасом смотрящие на все это остальные — короче, если бы в этот момент в помещение ворвалась русская спецгруппа, всех взяли бы тепленькими, без единого ответного выстрела. Русского пришлось добить, а Шейха первый лейтенант Лири лично несколько раз сильно ударил ногой в грудь и в живот, только после этого тот заткнулся. Первого лейтенанта поразила ненависть, с которой Шейх смотрел на согнанных в угол русских, и не только на русских — но и на американцев, на первого лейтенанта Лири. Черные, блестящие глаза араба буквально сочились ненавистью, это были черные дыры, затягивающие внутрь все живое, если бы Шейх мог — он сжег бы взглядом всех окружающих, остались бы только жалкие кучки серого пепла. После произошедшего, за Шейхом постоянно следили двое, его тщательно обыскали, чтобы убедиться в отсутствии другого оружия. Но все равно первому лейтенанту Тимоти Лири было неспокойно на душе…

Что же это за люди? Если этот такой — какие же тогда все остальные? Какова истинная мера их ненависти? Какую судьбу они уготовили тем, кто останется здесь жить после ухода русских? Глядя на Шейха, первый лейтенант Лири начал сомневаться, что построенное этими людьми государство станет нормальным демократическим государством — с уважением прав и свобод человека, с мультикультурностью и поликонфессиональностью, с независимым судом и с выборными органами власти — короче, такое же государство как его родина САСШ. Такие люди как Шейх способны выстроить лишь средневековую реакционную деспотию, в которой жизнь человека не стоит и плевка — короче ничем не лучше, чем то, что есть сейчас.

Как же быть? Ведь он, первый лейтенант флота САСШ и командир специального подразделения стоит в одном строю с отморозками и не просто стоит — а помогает им прийти к власти, захватить земли. А хотят ли те, кто сейчас здесь живет такой власти? Их кто-нибудь вообще спросил? Те, кто упрекает Россию в отсутствии демократии — спросили тех, кто живет на Восточных территориях, хотят ли они власти Шейха и иже с ним? Кто спросил? Когда?

Что же делать… Впервые первый лейтенант Лири, находясь на службе, сомневался в правильности приказа.

— Сэр…

Первый лейтенант вздрогнул.

— Что Эймс?

Энсин Родерик Эймс, невысокий, но моторный, подвижный как капелька ртути негр протянул ответную радиограмму с «Альфы», записанную на клочке бумаги. Первый лейтенант прочитал ее, потер лоб. Отлично, черт побери. Вот русским и конец. Ни один сценарий антитеррористической операции не предусматривает того, что на стянутые к захваченному объекту силы упадут несколько тактических ракет…

— Отлично. Передай наверх — пусть готовятся временно покинуть пост, сворачивают аппаратуру. Через двадцать минут — пусть уносят задницы с крыши и не высовываются до окончания огневого налета. Остальным — максимальная бдительность, с объекта ни шагу!

Десантники замерли — у рубежа атаки. Меньше ста метров — до взорванного периметра. Дальше — намного опаснее, дальше местность подсвечивается пожарами, а это повышает вероятность обнаружения. Дальше — нужно принимать решение. Либо убирать наблюдателей на крыше главного корпуса и подниматься в атаку, либо — рисковать и пытаться подойти скрытно еще ближе. Мин дальше — скорее всего, нет, внутри периметра они вряд ли будут. Но иногда решения принимаем не мы — решения принимает сама жизнь…

— Господин лейтенант, они уходят! Уходят с крыши!

Старший лейтенант Романов, рискуя, немного приподнялся на локтях, посмотрел в сторону корпуса. Видно было плохо — все еще тлеющие обломки «засвечивали» ночное зрение, слепили. Но и того, что удавалось увидеть — было достаточно.

— Приготовиться всем!

Что произошло? Заметили? Если так — почему не открывают огонь? Почему уходят? Это — господствующая высота, стратегически важная точка, у них там тяжелое вооружение, находясь там, они имеют преимущество. Если даже обнаружили — они не должны уходить. Что же все-таки произошло?

Ответ группа Романова получила почти сразу же. Удар крылатыми ракетами не похож на то, что показывают в синематографе — горящее небо, пронизывающие его белые молнии ракет — современная крылатая ракета быстра и относительно тиха. Просто что-то промелькнуло в темноте, на небольшой высоте, почти над головами — то ли самолеты, то ли беспилотники — кому то даже показалось, что это штурмовые самолеты заходят на станцию. А вот потом — были уже взрывы. От места посадки вертолетов десантников отделяла горная гряда, видеть то что там происходило они не могли — но слитная серия взрывов и разом окрасившееся в багровый цвет небо сказали десантникам все то, что они хотели знать.

Тыла — больше не было. За ними — никто не стоит. Они — единственные солдаты русской армии на многие километры вокруг, они — единственные кто может выполнить боевую задачу. Кроме них — больше не сможет никто.

И их — не ждут. Их нет ни в каких расчетах, теми расчетами, которые погубили всех их сослуживцев они — не предусмотрены.

И тогда все они — как один — поднялись в атаку…

 

Казань. Вечер 01 июля 1992 года

Ехать было сложно — старые узкие казанские улочки, обычно забитые транспортом, сейчас были пусты — машины стояли в ряд, а то и в два ряда у поребриков, на стеклах некоторых из них красовались белесые трещины, какие-то были залиты краской, какие-то — исписаны матерными словами. Но самое главное — то тут то там на дороге попадались люди — одиночки и группы, все одеты тепло не по погоде, навязанный на нижнюю часть лица платок — обычно зеленый — скрывает лицо. В руках — палки, камни, велосипедные цепи, биты, самодельные пики из насаженного пустой горловиной рукоятки на длинную палку ножа. Пики — самое опасное, все равно, что длинное копье для рыцаря: мотоциклиста на скорости проткнет только так. А ехать надо.

Мотоцикл у британца был хоть и менее скоростным и мощным — но для езды по городу подходил как нельзя лучше. Восьмисоткубовый БМВ, переделанный из тяжелого кроссового мотоцикла для экстремальной езды по городу. Запрыгнет на любой поребрик, проедет по любой лестнице, поднимется на любой взгорок. В Казани, особенно в центре было много небольших, старинных проулков, уходящих ввысь под углом сорок пять градусов, а то и больше — не всякая машина могла там протиснуться, а этот мотоцикл — пролетал не задумываясь. Более мощный «таун-чоппер», хоть и обладал почти в два раза более мощным двигателем — для такой езды по городу был тяжел, откровенно неповоротлив, а подвеска в отличие от длинноходной кроссовой германского мотоцикла просто вытрясала из седоков душу.

Вперед грохнул выстрел…

— Вон он!

Британец не пытался застрелить преследователей, он понимал, что не попадет, и не тратил зря патроны. А вот пытавшихся сбить его с мотоцикла палкой погромщиков наказал — выхватил пистолет и выстрелил. Всего один выстрел — и пацан лет восемнадцати, бросившийся наперерез мотоциклу с палкой, покатился по асфальту…

Британец поддал газу, БМВ встал на заднее колесо, вихрем пронесся по улице не обращая внимания на прыснувших в разные стороны погромщиков и просто зевак. Проехав пару сотен метров мотоцикл внезапно свернул влево и пропал во дворах.

— Проходняками идет, к центру! — заорал Рамиль, пытаясь перекричать ревущий ветер — может уйти, гад!

Капитан ничего не ответил, все его мысли были сосредоточены на то, чтобы не потерять оружие и не сорваться с ревущего монстра. Сделать и то и другое было сложновато — даже держась двумя руками удержаться было проблематично…

— Осторожно на повороте! — крикнул в ответ капитан. То, что британец свернул во дворы, могло быть всего лишь хитрой уловкой. Может, он остановил мотоцикл и ждет — с пистолетом наизготовку. Тогда у них не будет ни пространства для маневра в узкой, ведущей в проходняк арке, ни времени чтобы отреагировать — положат обоих.

Рамиль кивнул — и вдруг свернул, но не в ту же подворотню, что британец — а в другую, расположенную ближе к мосту через Казанку. Город он знал, вырос здесь — и поступил совершенно правильно. Британец действительно решил поймать их в проходняке и расправиться — но не ожидал из появления с другой стороны — две пули визгнули совсем рядом, шлепнули в стену. Поняв, что провалилось, британец дал полный газ — но капитан успел выстрелить — трижды, раз за разом. Не попал.

Рамиль с заносом развернул мотоцикл, направил его на новую траекторию. Впереди надрывался мотор БМВ — характерный для кроссача, завывающий звук, который не перекрывал даже глухой рев четырехцилиндрового «таун-чоппера».

Проскочили еще двор, британец нырнул в следующую арку и сразу же ушел налево. Чтобы то ни было — но город он, судя по всему, знал и ехал совсем не наугад. Сволочь…

Проскочили через улицу — впереди были какие-то развалины старинного, довольно большого дома. Такое частенько бывало в Казани — сносили, а застраивать не спешили. Ничего хорошего, в этом, конечно же не было.

И тут Рамиль затормозил — прямо на полном ходу, у самого въезда во двор разрушенного дома — так затормозил, что капитан едва не кувыркнулся с заднего сидения…

— Что?

Рамиль не говоря ни слова, показал на асфальт — влажная, пахнущая бензином дорожка отмечала их маршрут, уходя в развалины…

В бензобак таки попал…

И тут они оба — и Рамиль и капитан поняли — что завывающего рева кроссача они больше не слышат.

Приехали… Британец завел их как раз туда, куда ему и было нужно.

Капитан привычно перехватил автомат, прижался к разрушенной, выходившей стене. Рамиль встал следом за ним. Какая-то дебелая матрона, величаво шествовавшая по тротуару, увидев автомат, с поразительной для таких габаритов скоростью метнулась на другую сторону дороги. Удивительно — но погромщики не нападали на прохожих, не грабили, не убивали, не насиловали — поэтому прохожие на улицах были.

— Стой здесь! — капитан секунду подумал, потом вытащил пистолет, сунул молодому татарину в руку — пользоваться умеешь?

— Я в тир ходил, слушай! — возмутился Рамиль — я здесь не останусь, я в развалинах с детства лазаю!

— Отставить! Стой здесь и карауль выход! Я пойду внутрь — не оглядываясь, чтобы проверить выполнение приказа, капитан с поразительной ловкостью шмыгнул вперед, исчез в освещаемых заходящим солнцем руинах…

Рамиль простоял на месте секунд двадцать, кусая губы. Потом, пробормотав под нос что-то по-татарски, побежал в обратную сторону…

Развалины, да еще такое большие — тут видимо был доходный дом, постройки конца девятнадцатого — начала двадцатого века, пяти этажей в высоту — да еще с заросшим бурьяном двором, да еще освещаемый уже садящимся солнцем, когда повсюду тени — место чрезвычайно опасное. Почти "дом убийств" — тренажер для отработки навыков ближнего боя высшей категории сложности…

Капитан замер у входа во двор, рядом с проломом в стене, напряженно соображая и пытаясь понять — как быть дальше.

Можно, конечно вызвать подкрепление — тактическая рация на таком расстоянии уже не брала, связи со своим подразделением не было — но можно был просто открыть стрельбу и дождаться, пока приедет полиция. И?

И тогда тот, с пистолетом уйдет. Он здесь только потому, что хочет ликвидировать свидетелей и уйти тихо. Но если он почувствует, что рядом полиция — он уйдет. Все подходы к такому дому, да еще расположенному в густонаселенном городском районе, в центре миллионного города — не перекрыть. Как только тот почует неладное — сразу же уйдет…

Кто же это такой?

Явный провокатор — и в тоже время профессионал. Капитан видел, как он двигался, как стрелял — он не совершил ни единой ошибки, он двигался так, как… течет ртуть, плавно перелтекая из одного состояния в другое. Это — профессионал, имеющий такую же школу, как и у капитана, а может еще и получше. Капитан внезапно понял — просто понял, не вывел логически, а догадался — что этот человек имеет ко всему происходящему в городе самое прямое и непосредственное отношение. Такие люди просто так на "местах событий" не оказываются. Это — опытный и опасный профессионал.

Какие у него преимущества? Автомат — это не преимущество. На дистанциях пятьдесят метров и меньше — а в ближнем бою только такие дистанции и есть — автомат даже уступает пистолету тем, что менее разворотлив и более тяжел. В опытных руках в ближнем бою автомат и пистолет равнозначны.

Внезапно капитан пожалел, что отдал татарчонку пистолет — надо было вооружить его автоматом. Пистолет в ближнем бою, при зачистке помещений — лучше автомата.

Бронежилет — на нем есть, но легкий, на том его, скорее всего, нет. Это преимущество — причем однозначное. Капитан не знал, что британец пользуется спецпатронами с вольфрамовым сердечником, против которых «пистолетный» бронежилет не устоит — прошьет как бумагу. Но капитан понимал, что против него — опытный профессионал, и бронежилет спасет только от случайной пули, от прицельной — не спасет.

Кто же это все-таки такой?

Знание местности — а вот в этом тот однозначно выиграет. Капитан не был в Казани никогда, не знал этот город, сейчас он знал только то, что находится где-то в центре, и где-то впереди — железнодорожный вокзал. Больше он не знал ничего. А вот противник — явно не новичок в Казани и в эти развалины он завел их не случайно.

Надо идти…

Капитан прыгнул в пролом в стене, перекатился по щербатому полу, вляпался в вонючую кучу — но было не до этого. Пришел на колено, держа наизготовку автомат.

Никого. И ничего…

Черт, так он и по запаху вычислит.

Вскочив на ноги, капитан прошел дверной проем, ведущий в другую, большую по размерам комнату. Тоже никого. Прихожая — узкая, смертельно опасная, если здесь прижмут — деваться некуда, как мишень в тире. Тоже никого. Капитан вывалился на лестницу, целясь выше, на лестничные пролеты — от огня снизу он был защищен тем, что лежал — тоже ничего. Поднявшись, капитан двинулся дальше.

И все-таки выиграть он не смог. Офицер даже элитной жандармской части в ближнем бою не имеет шансов против отставного спецназовца SAS с более чем двадцатилетним опытом. Британец поймал его в третьем по счету подъезде — во время зачистки, чем больше ты идешь по зданию, не встречая сопротивления — тем больше притупляется бдительность. Кажется, что здесь нет опасности — а она есть. В одной из комнат была пробит потолок — капитан этого не ожидал. Привычно пройдя дверной проем — квартиры в здании все были однотипные — капитан направил автомат на дверь — каким-то шестым чувством понял, что сверху есть какая-то большая дыра, начал разворачиваться — но было уже поздно. В голове словно разорвалась граната-вспышка — а потом все погрузилось во мрак.

Британец ловко спрыгнул в комнату, держа капитана на прицеле. Обе пули попали туда, куда он и ожидал — одна в шею, вторая в голову. Вот и все. САСовец наклонился за автоматом — и тут услышал за спиной, со стороны прихожей какой-то шорох. Резко развернулся, вскидывая пистолет — но не успел. В прихожей громыхнуло — раз, второй, третий — и пол ушел из под ног…

Бросив пистолет, Рамиль подбежал к капитану, упал на колени, поднял голову — и отдернул руки. Обе они были красными от крови. Рамиль недоуменно огляделся по сторонам — будто желая убедиться, что рядом никого нет, и никто ничего не увидит — и, стоя на коленях перед телом капитана, захлебываясь слезами, даже не заплакал — жутко, по-волчьи завыл. За свои шестнадцать лет он плакал впервые…

 

Десант. Наземная группа. Центр города. Старший лейтенант Александр Воронцов

— Собирай своих здесь! — боевики отвлеклись на вертолеты, время еще было — но немного. Потом, когда они поймут, что часть наземной группы осталась, а вертолеты ушли, они навалятся на нас со всей яростью — если можно, пусть снимут «крупняк» с подбитого вертолета. Точка сбора здесь, занимайте круговую оборону!

— А ты куда?

— Я за напарником! — я вынужден был кричать, чтобы перекричать грохот — оттуда еще и огоньку поддам. Точка сбора здесь! Прорвемся! С нами Бог!

— Да пошел ты! — проорал в ответ фельдфебель.

Когда вертолетов нет — это плохо, но с другой стороны — не подстрелит бортстрелок, приняв за боевика. Надо ротмистра забрать, если он там есть, если нет — хоть «Эрму» заберу, не мог же он три ствола утащить?

Обратно бежать было легче — просто маршрут знакомый, да и нет опаски, что с вертолета засекут и врежут. Рядом противно цвикнула пуля, затем еще одна — но как раз в этот момент меня посетило какое-то странное чувство, какое-то успокоение и даже умиротворение. Твердая уверенность в том, что я сегодня — выживу. Если до сих пор не завалили — выживу.

— Кто?!

Не ушел, таки…

— Я, б…ь! Помоги!

В таких ситуациях русский мат — лучший способ опознаться.

От земли до подоконника первого этажа было без малого два метра — соединенными усилиями — моими и ротмистра — я эту высоту взял — и ввалился в комнату, едва не свернув шею…

— Двигаемся отсюда! Там десантники наши, вместе веселее. Прорываться с боем будем. Пошли!

Подхватил «Эрму» — так и стояла там, где я ее оставил, выскочил в подъезд. В таких случаях совет один — если хотите остаться в живых, не повторяйте своих путей. Упали, залегли — перекатитесь, чтобы не вставать в атаку с того же самого места. Отстрелялись удачно — смените позицию, не облегчайте работу снайперу. И если я залез в одно окно — то вылезать буду из другого, из другого подъезда.

Выскочили во двор, я вскинул винтовку — вполне возможно, сюда подкрепление подошло, обнаружили расстрелянных мятежников. Нет никого — только изрешеченные машины, тела возле них. Кстати…

— Стой! Собери патронов, сколько сможешь! Нести всего сотню метров, давай! Я на первом буду, входя — опознаешься!

Скорее всего, впереди у нас — круговая оборона. А там каждый патрон — на вес золота будет. Дело жизни и смерти — без шуток…

Соседнее парадное — как и все в городе темное, выгоревшее. Двери — на сей раз все запертые. Прислушался — тихо. Выбрал дверь, самую слабую на вид, деревянную, достал пистолет, выстрелил в замок — раз, другой, третий. Саданул по двери что есть силы — и она ушла внутрь. Здесь двери во всех домах по-дурацки ставят — открываются внутрь, а не наружу…

Квартира — на сей раз неповрежденная, невыгоревшая, еще сохранившая следы человеческого тепла, запах хлеба. В животе заурчало — сколько я не ел уже? Сутки?

Удивительно — но даже стекла оказались не выбитыми. А квартира то — того лучше — с балконом — никак не могу понять идиотскую местную привычку на первом этаже квартиры тоже с балконом делать. Но это для меня лучше — пойти, пойми что в глубине одного из балконов открыто окно…

На глаза попалось толстое кожное чудище — новомодное кресло, его даже пуля не всякая пробьет. Отлично — вот и снайперская позиция.

Передвинул кресло ближе к окну, развернул его спинкой — вот тебе и укрытие, и подставка под цевье и самому есть как пристроиться. Снайперская позиция — лучше не найти.

Стекло я бить не стал — смысл? Демаскируешься только. Просто открыл. Пристроился в кресле, положил цевье на спинку, замер…

Ага…

Как на ладони…

Проблема любого стрелка в том, что стреляя, он сосредотачивается за цели, зацикливается на ней и поэтому не видит, что еще происходит на поле боя. Поэтому, в расчетах группового оружия всегда больше, чем один человек — не для того, чтобы тяжести таскать, верней- не только для того. А в моем случае и вовсе — безнадежно. Меня не вычислить ни невооруженным взглядом — далеко, помешает стекло, да и попробуй вычисли засевшего в глубине комнаты снайпера, когда окон перед тобой — десятки на выбор. Ни даже термовизором, если таковой у террористов имеется — толстая спинка кресла экранирует. Распалились, голубчики — стреляют, даже особо не скрываясь, лупят из окон, вспышки — то здесь, то там. Вон там пулемет лупит — дульное пламя как маяк позицию выдает, вон — еще один. Позиция у них — великолепная, сверху вниз — как в тире. Гарантированный выигрыш — если бы не я — задумавший им это все — обломать под корень…

Прицелился — чуть выше плюющегося огнем пулемета, дожал спуск. Винтовка несильно ткнулась в плечо, огонек дульного пламени погас. Перенес красную точку прицела на второй пулемет, еще раз выстрелил так же — заглох и он…

Был тут Билл — и нету Билла — наглость Билла погубила.

Когда за две секунды замолкают два пулемета — это дает о себе знать — десантники из развалин дали залп, свалив еще нескольких, прячущихся по окнам стрелков. Никто из террористов пока не задумывался — а почему один за другим заглохли два пулемета. Пользуясь этим, поработал и я — вспышки выстрелов, красная точка на темной фигурке на зеленом фоне, выстрел — фигурка падает, исчезает из поля зрения. Как в тире…

За спиной шаги — дернулся, лапнул кобуру…

— Голощекин!

Слава Богу, не забыл опознаться. Смех смехом — а вот так вот пулю от своих получить можно — легко. В горячке боя не опознались — и врезали друг по другу. Дошло потом — да поздно уже, не сделаешь ничего…

— Взял?

— Загрузился!

— Тогда за мной давай. Подожди пока…

Выстрел. Еще один… Не знаю сколько их там еще — но на том направлении боевиков мы уже сейчас — проредили здорово. Не знаю, сколько еще держаться, по идее как только десантники закрепятся на аэродроме — так должны сюда выдвинуться, по земле или воздуху. Да и вообще, черт возьми — а где все, где помощь? Что с планом обороны, почему мы здесь одни то колбасимся!? Опять отвлекаюсь…

— Пошел! Под окном займи позицию — прикроешь!

Ротмистр переваливается через ограждение балкона, неуклюже и на какой-то момент перекрывая мне линию прицеливания. Но по нему не стреляют, что очень радует. Если его не заметили, со всей его неуклюжестью, меня — не заметят и подавно…

Сворачиваюсь… Винтовка тяжелая, и, зараза неуклюжая, длинная — но придется терпеть. Это тебе не автомат, не пулемет — поливаешь как пожарным шлангом, толку — ноль. Это хирургический инструмент, точное, бесшумное и смертоносное оружие. Сейчас — два пулеметных расчета загасил, а они не въехали, если бы я из пулемета стрелял, тут сейчас фейерверк бы был — головы не высунуть.

Оставляю столь удобную огневую позицию, вслед за ротмистром выскакиваю на балкон, переваливаюсь через ограждение — одна рука занята винтовкой, нормально схватиться не получается — и неуклюже шмякаюсь на землю боком. Шмякаюсь на что-то мягкое, уже начинающее попахивать. Что это такое — не хочу даже думать…

— Первым иду я, затем — ты. Как я дойду — так и иди! Понял?

Первым в этом случае действительно должен идти я, мой бывший пленник видел меня и опознает, предупредит. А вот ротмистра никто из десантников никогда не видел. Врежут из всех стволов — и поминай, как звали. Впрочем, могут и по мне врезать, дело такое. Алягеристое…

Окликнули уже на подходе — хорошо, что окликнули, а не врезали из пулемета. Ответил такой нецензурной тирадой, что не опознать во мне своего просто невозможно. Секунда — и я исчезаю в развалинах…

— Пулеметы — твои?

— Мои… Там еще один со мной, не подстрелите…

Через минуту — в сборе все. Я, ротмистр, которого в недобрый час отправили меня арестовывать и восемь человек из десантной группы — все кто остался в живых…

Десять человек. Команда.

— Пулемет сняли?

— Один. Второй поврежден при падении. Два короба к нему, почти полные.

Как-никак — а новость прекрасная. Если мне память не изменяет — в вертолетах стоят короба по сто, а не по пятьдесят как на обычных пехотных. Пулемет КОРД позволяет вести огонь с сошек, опытный пулеметчик по два выстрела отсекать — запросто сможет. А эти два выстрела — пробьют стену в три кирпича и убьют того, кто будет скрываться за ней. Пока патроны к нему есть — стоящая штука…

После гибели двух пулеметчиков террористы чуть унялись. Может — готовят подлянку какую, может — их не так уж и много, проредили мы их здесь изрядно. Бьют по развалинам в три автомата, один отстреляется, через пару секунд другой и так далее — просто для порядка стреляют, чтобы не высовывались. В развалинах — сам черт ногу сломит, огрызки стен такие, что в полный рост спрятаться можно. Пули задерживают и слава Богу.

— Дальше что? — спрашивает кто-то. Я знаю, что у этих людей есть свой командир, но сейчас они в такой ситуации, в которой раньше никогда не оказывались. Это я в этом дерьме давно — по уши…

— Дальше… Улицей пойдем — срежут. С любого окна пулеметная очередь — на всех нас хватит. Предлагаю — идем зданиями, по пути — чистим. Их не так и много, мы уже порядочно положили. До своих — метров двести не больше. Дойдем — уцелеем…

 

Искендерун. Ночь на 01 июля 1992 года

Дистанцию, разделявшую их и главный корпус, десантники проскочили за минуту, даже меньше. Мин не было и наблюдателей тоже не было. Опасаясь, что одна из ракет может сбиться с курса, первый лейтенант Лири приказал покинуть все наблюдательные посты, засесть в зданиях, под прикрытием толстых бетонных стен, которые заряды из кассетных боеголовок ракет не в силах пробить. И теперь, десантники прорвались к главному корпусу…

— Yahoo!!! Yea!!! Yahoo!!! America kicking asses!!!

Основной вход в «офисный» корпус станции охраняли четыре человека — у одного из них был ручной пулемет, у троих — автоматы. Дверь, выбитую взрывом, на место поставить было невозможно, но все что смогли — они сделали. Стащили к дверному проему все, что можно, своротили все хромированные «вертушки» и сделали своего рода баррикаду. Для прочности, в некоторых местах схватили сваркой — в снаряжении группы спецназа был компактный сварочный аппарат. Из-за этой баррикады то, что происходило на улице, они не видели — но по связи передали, что сейчас будет нанесен удар крылатыми ракетами. И услышав далекие раскаты разрывов, они радовались как дети…

Старший лейтенант Романов показал на пальцах "Всем тихо!" немного сдвинулся вперед, чтобы оценить заграждение, которое террористы сделали там, где была дверь. Скверно… Это даже сквернее, чем стальная дверь — стальную дверь можно выбить направленным взрывом, пластиковым зарядом или чем-то в этом роде, просто подобрать заряд достаточной мощности — и дверь не устоит. А это… сделано так, что даже направленным взрывом не факт, что собьет — это как решетка — взрывная волна пройдет сквозь нее и все.

Что-то надо придумать…

Само здание тоже построено — для обороны. На первом этаже окон нет вообще, сплошная бетонная стена, первая линия окон идет на высоте метров шесть от земли, мало того — они еще и решетками прикрыты. Выглядят как декоративные, чугунные — но на таких объектах декораций не бывает, старлей понимал, что это — самые настоящие решетки, которые только взрывом выставишь. А взрыв — это шум, это готовый к бою враг.

— Группы по три человека! Искать запасной выход, пожарный — что угодно!

— Есть!

— Есть!

На любое здание в Империи — какого бы назначения оно не было, есть обязательные строительные правила. Одно из них касается пожарных выходов — на какое-то количество человек должен быть один пожарный выход. Старший лейтенант не знал, на сколько именно человек, он не был архитектором — но полагал, что хоть один за здание должен быть в любом случае. Конечно, сюда не придет проверять чиновник из архитектурного надзора, проверять и штрафовать — но все равно должен же разрабатывавший проект здания архитектор знать эти правила. Неужели нарушили?

— Пожарный выход, тыл здания!

Есть!

Пожарный выход… Заподлицо, почти без зазоров пригнанная к стене стальная дверь, покрашенная серебрянкой. Ни замочной скважины, ни ручки — вообще ничего. Скорее всего — изнутри запирается на простой, но мощный засов, а снаружи она вообще запираться не должна…

Приехали…

Тихо не пройти. Только с боем…

Срезать, что ли… В принципе, где с той стороны засов — ежу понятно, по центру двери. Малым направленным зарядом можно его срезать как ножницами бумагу. Слышно будет, но это — не направленный взрыв. Догадаются? Нет?

Старший лейтенант отодвинулся, уступая место саперам. Саперов в группе было двое — оба пока лейтенанты, Добрых и Сиворуков. На почве общей воинской профессии они и дружили…

Командовать смысла не было — каждый знал свой маневр, как и завещал великий Суворов. Саперы, осмотрев дверь, наложили на нее три малых направленных заряда — два там, где были петли и один — помощнее — по центру, примерно рассчитывая перебить засов. Поскольку засов сложно перебить, это толстый стальной прут, тут и нужен заряд помощнее. Каждый заряд похож на разрезанный пополам садовый шланг, клейкая лента позволяет приклеивать его почти к любым поверхностям. Внешняя поверхности из армированной резины позволяет фокусировать энергию взрыва, направляя ее в нужном направлении. К каждому заряду прилепили по два тонких медных проводка, вывели их метра на три, зацепили к небольшой, примитивной подрывной машинке размером с сотовый телефон. Обычные саперные хлопоты…

Безмолвный отсчет на пальцах — тишина как напряженная до предела, готовая лопнуть нить. Все понимают, что ждет впереди, все понимают, что многие не увидят рассвета — но отступать никто и не думает. Потому что между атомным кошмаром и русской землей кроме них — больше нет никого. Кроме них — некому.

Хлопок!

Хлопок взрыва оказывается тише, чем многие рассчитывают, он похож на хлопок прогоревшего автомобильного глушителя. Черный шланг взрывчатки на долю секунды вспыхивает нестерпимо белым светом — и моментально гаснет, оставляя оплывающие вишнево-красным разрезы на толстом металле двери. Один из саперов осторожно приближается — только сапер проверяет качество своей работы, нажимает на дверь — и та ему поддается…

Сделано! Что там дальше — неизвестно — но первый шаг сделан.

— Добрых, Сиворуков! Обыскать территорию станции, найти и попытаться обезвредить устройства, установленные на реакторах или парогенераторах. Соблюдать особую осторожность. Отделение Худоева идет с вами

— Есть!

Первый лейтенант Лири, пристроившийся в одном из кресел, лежал в чуткой полудреме. Это был особый, вырабатываемый в спецназе тип сна, когда человек просыпался каждую минуту, оценивал обстановку и снова засыпал. Человек, который так спит, может во сне оценить ситуацию, подать команду, если нужно — выстрелить. Конечно, настоящего отдохновения такой сон не давал — но во время операции другого себе было не позволить. На вражеской территории, в глубоком тылу заснув — ты рисковал уже не проснуться.

Взрыв прогремел далеко и негромко, почти никто его не услышал — а в главном операционном зале, отделанном специальным звукопоглощающим, похожим на упругую резину материалом — и вовсе никто не всполошился…

Один за другим десантники проникли на неосвещенную, ведущую наверх лестницу — старший лейтенант Романов предположил правильно. Это здание, несмотря на толстые стены и отсутствие окон на первом этаже, проектировалось дипломированным архитектором и конечно же он, по нормам пожарной безопасности, предусмотрел отдельную пожарную лестницу, с выходами на каждый этаж, которые никогда не запирались. Правда, американцы, захватив станцию, меры предосторожности все-таки приняли — на каждую дверь поставили примитивный датчик, на гражданке используемый как компонент противоугонной автомобильной сигнализации. Стоило только потревожить дверь…

На лестнице десантники перегруппировались — командира поместили в центр — самое безопасное в этом случае место. Вперед выдвинулась группа разведки — с бесшумным оружием. Вообще то бесшумное оружие было у каждого — тактический глушитель входил в комплект поставки каждого автомата в модификации для спецвойск. Но тактический глушитель на пехотный автомат это одно — а специально разработанный бесшумный комплекс — совсем другое.

Проникновение на лестницу позволило десантникам пройти три этажа, не потревожив охранные системы и не наткнувшись на засады американцев. В этом была их ошибка — обезопасив датчиками двери на пожарную лестницу, они не обезопасили саму лестницу, потеряв тем самым глубину обороны объекта и обесценив находящиеся на нижних этажах патрули и засады.

Но датчики на дверях все-таки оставались…

Только открыв дверь, десантники поняли, что обнаружены. Нет, не завыла сирена, не замигал свет — но одного вида черной, пластиковой коробки прикрепленной к двери для выводов было достаточно….

Десантники успели рассыпаться и перестроиться в боевой порядок, прежде чем по ним хлестнули пули американских спецназовцев. Несмотря на то, что появление русских сразу на третьем этаже стало для них неожиданностью — они не растерялись. В длинном темном коридоре прятаться было негде, все простреливалось насквозь, от начала и до конца. Под градом пуль падали бойцы то одной, то другой стороны — пули не щадили никого, не разбирали кто прав, кто виноват. Весь коридор в мгновение ока превратился в затянутую дымом арену смерти — обе стороны, не видя друг друга, вслепую хлестали длинными очередями вдоль коридора, алые трассы русского огня перемежались зелеными — американского. Пули рикошетили от стены, разлетались на осколки, крошили кирпич. И находили свои цели — одна за другой…

Тридцать метров. До входа в главный операционный зал оставалось тридцать метров…

Из-за спины ударил пулемет — пулеметчик находился на лестнице, шел одним из последних — и он был одним из немногих, кто до сих пор был не ранен. Те десантники, кто еще оставался к этому моменту в живых — а пол в начале коридора был буквально залит кровью — лежали кто где был, прячась за телами своих погибших товарищей, чтобы хоть как-то укрыться от огня американцев. Но и американцам приходилось плохо — из тех, кто защищал этот коридор, в живых к этому времени оставалось не больше половины. Американцев было меньше, чем русских — русские были в одном месте, а американцы — рассредоточены по всей станции. Но сражались они — беспощадно. Отчаянно.

Старший лейтенант Романов, воспользовавшись ситуацией, перевернулся на спину, липкими, непослушными пальцами сорвал со снаряжения две гранаты. Зубами, одну за другой выдернул чеки. Он чувствовал, что не дойдет — его ранили в самом начале коридора, и ранение давало о себе знать. Но и сдаваться здесь, у последней черты не хотел…

— Слава!!!

Сдвоенный взрыв гранат сотряс коридор, с потолка повалились остатки потолочной плитки, сильно пахнуло жаром…

Опираясь на автомат, оскальзываясь, старший лейтенант Романов поднялся в полный рост…

— За отечество! Вперед!

Автомат забился в руках как живой, выплевывая то, что еще оставалось в магазине в сторону обороняющихся. Шаг. Еще шаг… И — словно земля разверзается под ногами, и ты соскальзываешь в пронизывающую темноту, судорожно цепляясь руками за воздух…

— Вперед! За Россию!!! — какая-то непонятная, незримая и могучая воля подняла их, тех кто еще оставался в живых — и бросила вперед…

Со стороны главного зала тоже открыли огонь — но русских было уже не остановить…

Первый лейтенант прыгнул за ограждение пульта управления станции, вскинув автомат, выпустил короткую очередь, с удовлетворением отметив, что попал — один из русских согнулся, выронив автомат и валясь на пол. Через долю секунды он вынужден был спрятаться — сразу несколько пуль ударили в его укрытию, в пластиковое крошево разнося компьютерный блок и другую аппаратуру управления. Рядом упал еще кто-то, подняв на вытянутых руках автомат, особо не целясь несколько раз выстрелил в сторону русских одиночными…

— Аллаху акбар!!!!

Несмотря на грохот перестрелки, этот истошный, исходящий из самого нутра, полный ненависти крик услышали все. Услышали — и перестали со звериной яростью стрелять друг в друга, русские и американцы. В искалеченном зале управления внезапно воцарилась тишина.

Первый лейтенант Тимоти Лири поднялся из-за своего укрытия, держа на прицеле кого-то из русских. Часть автоматов была по-прежнему нацелена друг на друга — но двое или трое в каждой группе целились в пожилого человека в традиционных арабских одеяниях, стоящего в полный рост рядом с желтым бочонком — такие обычно используют для хранения опасных отходов. Обеими руками он держал небольшой, похожий на телевизионный пульт, высоко подняв его над головой.

— Бросай! — выкрикнул кто-то из русских, Шейх при этом дернулся как будто его обожгло кипятком — бросай и останешься жив, ну!

Шейх обвел долгим, торжествующим взглядом окружающих его вооруженных людей

— Ля илляха илля Лляху инна лиль маути ля сакяратин… [Нет бога кроме Аллаха, воистину смерти предшествуют беды — по преданию, это были последние слова пророка Мухаммеда перед смертью. ]

Поняв, что происходит — все-таки русские больше знали об этом регионе и о повадках его жителей — один из русских, невысокий жилистый крепыш в разорванном, испачканном коричневым, камуфляже, и в лихо заломленном десантном голубом берете, нажал на спуск. Как в замедленной съемке, первый лейтенант Тимоти Лири увидел, как взорвалась, плеснула красно-белой жижей голова шейха, как шейх начал падать, всем телом заваливаясь назад, как грохнулся о покрытый белым кафелем пол выпавший из руки террориста пульт управления. Последней мыслью первого лейтенанта было, что все это было напрасно — ведь пульт срабатывал не от нажатия на кнопку, а от нажатия и отпускания…

А потом пламя поглотило их всех…

Занимался рассвет…

Подорвав расположенный в центре управления станцией заряд, шейх на самом деле сыграл на руку русским. Система безопасности станции предусматривала в случае взрыва или пожара и потери управляющего сигнала от центра управления автоматическую остановку всех реакторов. Опознав взрыв, система безопасности ввела в реактор все стержни-поглотители нейтронов, какие только были. Последний реактор остановился через две с небольшим минуты. Теперь, опасность мог представлять только разрушение непосредственно самой активной зоны реактора, с находящимися в ней продуктами ядерного распада. А подорвать ее было невозможно — слишком хорошо защищена, система защиты была рассчитана на падение на реактор крупного самолета. Таким образом, угроза глобальной ядерной катастрофы в Искендеруне миновала…

 

Каффрия, долина Бекаа. Поздний вечер 30 июня 1992 года

Идти было легко. Для любого профессионала посторонние в группе, люди с более низким уровнем подготовки, чем у него — это обуза — пусть даже у них есть оружие, пусть они могут тащить снаряжение, пусть они могут прикрыть огнем, все равно это — обуза. Крепость цепи определяется крепостью самого слабого звена — так учили инструкторы в отдельном учебном центре ВДВ под Новгородом, если каждый сделан из стали — то мы непобедимы, если хоть один дрогнет… Инструкторы были из командования специальных операций, в учебных центрах российской армии так было принято — новобранцам всегда давали инструкторов с более высоким уровнем подготовки, чем это было необходимо. Спецназ учил десантников и морскую пехоту, десантники учили мотострелков, мотострелки учили территориалов и самооборонщиков из Императорского стрелкового общества. Это, плюс вековой опыт казаков-пластунов, отработанный веками пограничных стычек, войнами на Кавказе давал себя знать — капитан ВДВ в отставке Петро Попейвода мог быть кем угодно — но не слабым звеном…

Плохо, что нет своего оружия. При почетной отставке из ВДВ автомат, с которым ты служил, тебе дарили на память о проведенных в армии годах, капитан сохранил его — лежал в доме, в укромном, но быстро достигаемом при необходимости месте. Автоматы были у всех казаков, хотя их и не носили — лежит дома — и пусть лежит. При мысли о том, как все расслабились — видано ли дело, их расстреливали как кроликов на поле, а они уходили от огня арыками, тащили на себе раненых — капитан почувствовал стыд. Как бы то ни было — Россия надеялась на него, получается — напрасно. Его застали врасплох.

Но это — не поздно исправить.

Непривычный британский автомат коряво лежал в руках — коробчатый магазин сбоку, когда стреляешь — так и хочется повернуть его, чтобы магазин перед глазами не маячил. Дурное оружие. Непривычное, неприкладистое, какое-то дешевое, в отличие от обычных британских винтовок — в общем, не по нему. Но другого — нет. Да и это не особо нужно, основное оружие разведчика-пластуна — это нож.

У вала Петро Попейвода пошел тише, прислушиваясь, ища в испуганной тишине ночи звуки, которые предупредили бы о засаде — тихий разговор, металлический стук оружия, шорох земли под ползущим человеком. Эти бесшумно передвигаться все равно не умеют — тем хуже для них.

На какой-то момент капитан вспомнил сына — который сейчас сидел в километре от него, сжимая в руках первое добытое в честном бою оружие. Так, как поступил он поступил бы — не каждый. Казак — говорить даже нечего. Растет — смена.

С той стороны — никого не было.

Капитан упал на землю, по-пластунски пополз через вал. Раньше здесь дежурили — посменно, на колючую проволоку вешали пустые консервные банки чтобы не пропустить противника. Сейчас этого нет, не дежурит никто, выросло целое поколение, которые учит «замирение» по учебникам. Вот их и застали — врасплох.

Перед гребнем вала капитан еще раз замер, прислушиваясь, готовясь при малейшем подозрительном звуке скатиться обратно. И снова — ничего.

Решившись, капитан перевалился через вал, у подножья кувыркнулся, пришел на колено, держа наготове оружие. Никто не ждал его, никто не пришел сменить тех, кто должен был дежурить на воротах. Кто-то дрых, кто-то — развлекался. Как мог…

Первого террориста капитан убил около второго от ворот дома — он вышел в темноту, ничего особо не опасаясь, чиркнул спичкой — но закурить не успел. Прилетевший из темноты нож попал точно туда, куда и хотел капитан, перерезав артерию. Захлебываясь кровью, пытаясь враз ослабевшими руками вырвать стальную занозу из шеи боевик упал на землю…

Кровь врагов — лучшее удобрение для родной земли. Так было. Так есть. Так будет.

Капитан за ноги оттащил его в тень, привалил к стене — жаль, тут нет придомовых садиков, палисадников, просто цветы выращивать некому и некогда. Так, в заросшем палисаднике можно десяток человек схоронить. Но и так — не найдут. Капитан наскоро проверил карманы убитого, его снаряжение. Оружие, боеприпасы, средства выживания, личные документы, разведданные — все как учили. Нашел точно такой же британский автомат, забрал три снаряженных обоймы к нему. Пара гранат — не лишнее. Самое ценное — в кармане оказался небольшой, но мощный шестизарядный пистолет скрытого ношения — капитан переправил его в свой карман — на всякий случай.

Сколько еще? Человек тридцать, не меньше. А дальше в станицу идти нельзя — как начнется — могут окружить, прижать огнем, пользуясь подавляющим превосходством в численности. Нужно просто нашуметь — и уйти, побежать как зайцу, вывести на пулемет засады. Вот эти как раз — где окна горят — они то как раз и пойдут на распыл первыми…

Попейвода-старший достал из карманов обе трофейные гранаты, подержал их в руках, как будто взвешивая. Затем, зубами вырвал обе чеки — и резким, почти без замаха движением отправил их в желтый прямоугольник окна — одну за другой…

Все-таки террористов готовят плохо. Они опасны только в нападении, когда захватили заложников и прикрываясь ими стреляют. При нападении, тем более внезапном они — бессильны…

Любой боевик, приведя себя в "относительное боеготовое" состояние первое что делал — это высаживал магазин. Чаще всего — куда придется. Куда Аллах укажет, просто чтобы запугать шквалом огня врага и успокоиться самому. Часто, увидев ответные выстрелы, стреляет в них, даже не задумываясь, кто там — свои, чужие. Ночью бандиты расползлись по станице — грабить, насиловать, убивать — весело проводить время. И теперь они, не понимая, что происходит — стреляли друг в друга…

Ломко звякнуло стекло, что-то крикнули — но сделать ничего не успели. Курень вспух огнем изнутри, одновременно вылетели все стекла, визгнул шальной, вылетевший в окно осколок. Моментально попас свет — ярко-желтый, весело светящийся в ноги прямоугольник окна превратился в черную, исходящую багровыми всполохами дыру в стене…

Капитан залег у стены, чтобы не отсвечивать — бандиты выскакивали из домов по всей улице, беспорядочная стрельба закладывала уши, кто-то гортанно орал по-арабски, пытаясь перекричать звуки стрельбы. Можно было бы подождать еще — но капитан решился. Определил, откуда кричат — скорее всего, это командир пытается навести порядок. Потом короткой очередью с близкого расстояния срезал двоих — они выскочили из первого по счету куреня и могли отрезать ему отход и длинной, на все что оставалось в магазине, успокоил командира. Попал — нет, непонятно, наугад стрелял — но орать как-то разом прекратили. Не дожидаясь ответного огня, рванул из станицы, на ходу перезаряжая автомат.

Срезанные очередью боевики двумя темным кучами лежали у дороги, видно было плохо — просто темные бесформенные кучи на более светлой пыли. Рядом с одним из них лежало что-то большое, длинное — Петро подхватил и побежал дальше. Спасаясь от жужжащих злыми осами пуль, нырнул за угол дома, на мгновение остановился, чтобы перевести дух, глянул на добычу — пулемет! Ручной пулемет, тоже британский — хорошо вооружились. Что еще в ленте осталось непонятно — но это уже и неважно.

Позицию он занял дальше — на валу, у самого гребня, в расчете на то, что кто-то все-таки сунется без опаски. И сунулись — из-за куреней выскочили сразу двое — длинной очередью он срезал их, справа ответили из нескольких стволов, брызнула земля. Капитан выстрочил по стрелкам все, что оставалось в лете, бросил бесполезный пулемет и — перекатился за вал…

Километр. Именно столько — ни больше, ни меньше отделяет смерть от жизни. Километр — сейчас жизнь изменяется в метрах…

Петляя, капитан уже не пытался прицельно стрелять в преследователей — не стреляли и по нему. За спиной раздавалось гиканье, гортанные крики "Аллаху Акбар", выстрелы — но пули не свистели рядом — стреляли в воздух, чтобы напугать. Петров Попейвода петлял как заяц, с каждым шагом приближаясь к деревьям. Мотор машины — сытое, с каждым метром приближающееся урчание — а вот это уже опасно…

Не оборачиваясь, капитан выстрелил — просто чтобы тормознуть преследователей хоть на пару секунд — на удивление попал, хотя и не целился. Злобный крик ярости и боли — и снова застучали несколько винтовок, стреляли уже в него, стараясь попасть по ногам. Каменистая земля будто кипела под ногами, мотор машины урчал все ближе, свет фар распарывал ночь.

С машиной надо что-то делать…

Капитан кувыркнулся, разворачиваясь к преследователям спиной, вскидывая автомат, успел удивиться, что машина намного ближе, чем он думал, вскинул автомат, целясь поверх ослепительного света фар — и вдруг провалился, разом провалился в ослепительную тьму…

Сначала была боль… Какая-то тупая, ноющая боль, как будто сильно ударился головой о камень. Боль взрывалась перед глазами звездами — желтые жирные, сияющие точки перед глазами набухали и лопали, взрываясь фейерверком боли. Сашка не раз падал с коня, один раз больше десяти метров кувыркался по каменистому холму — но такого он не припомнит…

Спокойно…

Первым делом, Сашка попытался пошевелить пальцами ног — и с восторгом почувствовал, что ноги выполняют команду. Потом руки — оказались целыми и они. А вот голова… пошевелившись, он до крови прикусил губу, чтобы не застонать.

Только сейчас он осознал, что правое ухо как будто горит огнем, и весь воротник и плечо рубашки справа промокли. Промокли от крови…

То, что он наклонился за новым магазином, его и спасло. Снайпер не смог взять правильную поправку на такое расстояние, да еще и ночью — и промахнулся. Почти — промахнулся…

Черт…

Пулемет молчал. Сашка друг понял, что пулемет молчит. И защищаться — некому.

Кроме него.

Подтянувшись, он пополз к пулемету — всего-то два метра, но на них ушло больше минуты. По пути он отпихнул что-то с дороги, стараясь не нашуметь.

Коршуна смерть настигла, когда он менял ленту — захлопнул крышку ствольной коробки и умер — пуля попала прямо в голову. Сейчас он навалился на задравший в небо ствол пулемет, обхватил его руками, будто ища в этом спасения. Рядом лежал еще кто-то.

Суки…

Только сейчас, Сашка услышал голоса — говорил один человек, негромко, но внятно. Говорил — по-русски…

— Вставай, русский! Не прикидывайся, вставай!

Кто-то сильно пнул в бок, стараясь выместить накопленную злобу, искры боли вспыхнули перед глазами…

— Назад! Назад, сказал!

Капитан понял, что прикидываться кем-то — бессмысленно. Тот, кто говорил по-русски — он и есть самый опасный из всех. В его голосе — хрипловатом, уверенном — проскальзывала непоколебимая уверенность в себе и привычка командовать. Такой голос обычно вырабатывают военные из комсостава — ротные, комбаты, их замки…

Капитан, морщась от боли — болела голова, в теле была какая-то странная, отстраненная легкость — начал переворачиваться…

— За оружие не хватайся, казак! Разговор есть!

Капитан перевернулся на спину, оглядел кругом стоящих вокруг него людей. Тот, кто говорил по-русски, позицию выбрал грамотнее всех — со стороны головы.

— Чем это меня?

— Светошоковой гранатой. Здорово, правда…

Мишка…

— Не переживай, пулеметчиков твоих уже в живых нет. Я хорошо стреляю. Правда и они тоже — в голосе того, кто говорил по-русски, бесстрастном, академически правильном и четком, проскользнула нотка уважения

— Ты…

— Я тот, кто предлагает тебе работу, казак. Русских здесь больше не будет. Но такие люди как ты нам нужны.

— Псу шелудивому предложи…

Они стояли — всего метрах в ста, неправильным кругом, окружив что-то — или кого-то на земле. Правее от них догорала машина, дул легкий ветерок, все также блекло светились облака — а эти люди стояли, черные, недвижимые — и Сашке показалось, что они — демоны, проводящие какой-то дьявольский ритуал. Их было много — а он был один, он даже не был казаком, просто пацаном, попавшим волею судьбы в мясорубку, потерявшим дом и друзей.

Нет — он не один. Не один!!! С ним есть еще кое-кто — пулемет с заправленной в него свежей лентой.

Голова кружилась, клонило в сон — сказывалась потеря крови…

Народ жив до тех пор, пока есть хоть один человек, готовый отдать жизнь за жизнь и процветание своего народа…

Сашка встал на колени, держась рукой за станок пулемета. Неизвестно откуда взялись силы — но он резким движением столкнул тело Коршуна с пулемета, занял его место, встав коленями на сидение пулеметчика на станке. Намертво схватился за скользкие от крови рукоятки, наводя ствол пулемета в цель. Большой палец лег на гашетку…

 

"Морской Змей". Траверза Искендеруна. Ночь на 01 июля 1992 года

— Внимание, «Море», я «Змей-тринадцать», квадрат двадцать два — шестнадцать чист! Признаков противника не обнаружено!

— Вас понял, продолжайте патрулирование. Точка рандеву — пятьдесят километров севернее, эшелон семь-два нуля, процедура стандартная.

— Вас понял. Рандеву через пятьдесят минут.

"Рандеву", летчики на своем жаргоне обычно называли встречу с "летающей бензоколонкой" — с самолетом — заправщиком. В современной воздушной войне вообще два критических фактора победы — это разведка и дозаправка. Сумел обеспечить и то и другое — считай, наполовину победил. Не сумел — погубил самолеты, погубил экипажи. В САСШ дошли уже до того, что отрабатывали в воздухе не только заправку топливом — но и загрузку боеприпасов на самолеты. В России пока до такого не додумались — хватало проблем и без этого. Взять хотя бы дозаправку — все аэродромы в этом районе оказались выведенными из строя, заправщики взлетали аж с Константинополя. Самолетов в этом районе становилось все больше и больше, у заправщиков уже скапливались очереди. В целом, количество самолетов, особенно патрульных и разведывательных, которые Империя могла выставить в районе зависело от того, какому количеству самолетов удастся обеспечить дозаправку.

Самолет слегка накренился — заходили на новый вираж. Карты с обстановкой медленно плыли на мониторах операторов систем…

Самолеты типа "Морской змей" с виду выглядели устаревшими и примитивными — длинный фюзеляж, большой размах крыльев, четыре двигателя — не реактивных и даже не турбовинтовых — а обычных, поршневых большой мощности, от которых в других самолетах уже отказались…

Но тому были свои причины. Для самолета, который часами парит в нескольких десятках метров, а то и в нескольких метрах от воды, большое значение имеет экономичность и надежность двигателей. А на надежность сильно влияет морская вода — реактивный двигатель засасывает и пропускает через себя громадное количество воздуха, насыщенного морской солью — это сокращает ресурс в несколько раз. Поршневик же хоть и охлаждается воздухом — но сквозь себя в таком количестве его не прогоняет.

И поэтому, для таких условий хорош как раз старый добрый поршневой двигатель — модернизированный двигатель с самого последнего шестимоторного бомбардировщика пятидесятых годов. Потом пошли уже реактивные — но если этот старый, зарекомендовавший себя двигатель еще и по высоким технологиям сделать…

Современный патрульный самолет, как и все его собратья, был машиной многоцелевой и нес аж четыре типа вооружений. На подкрыльевых подвесках могли разместиться восемь средних, или четыре тяжелых, способных «завалить» авианосец противокорабельных ракеты. В брюхе самолета, помимо четырех мест для операторов, могли размещаться самонаводящиеся торпеды, морские мины, в том числе новейших модификаций, самоустанавливающиеся и глубинные бомбы. Кроме того, на самолете был установлен радар, способный держать под контролем обстановку на паре сотен квадратных миль, с возможностью распознавания и автоматического сопровождения целей и передачи данных о них на корабли для стрельбы.

Сейчас самолет был экипирован всеми четырьмя типами боеприпасов — что ему встретится, заранее предугадать было невозможно. Две тяжелые противокорабельные ракеты, четыре легких, четыре самоустанавливающиеся мины, две тяжелые торпеды и четыре легкие, четыре глубинные бомбы. Запас по грузоподъемности у самолета еще оставался, но решили, что этого будет достаточно — чтобы сэкономить на топливе. С дозаправками, как довели до экипажа, могут быть проблемы, со сменой — тоже. Проблемы могут быть со всем…

Пока самолет шел в вираже, выравниваясь для нового прохода по «полю» — именно так экипажи этих самолетов называли море — старший оператор воспользовался свободной минуткой и отключил монитор — чтобы спокойно подумать. Монитор с постоянно меняющейся на нем обстановкой думать мешал.

Итак — лодка. Крупная, если учесть мощь ракетного залпа, скорее всего американская, значит — атомная. Скорее всего — переоборудованный под крылатые ракеты стратегический ракетоносец, таких на флоте все больше и больше, сейчас мечу предпочитают скальпель. И не зря предпочитают — как подсчитаешь, что эта лодка успела натворить, так — хоть стой хоть падай. Целый регион на колени поставлен, вся оборона дезорганизована.

Вопрос номер раз — как эта лодка вообще сюда проникла. Если не по земле — значит по воде. Два пути — либо через Гибралтар, либо через Красное море. И там и там — датчики системы обнаружения. Есть еще третий путь — севером и потом реками и каналами, в Черное море и дальше, но это — из области фантастики, сферический конь в вакууме. Стратегический ракетоносец незаметно этим путем не проведешь, и думать тут нечего.

Хорошо. Пусть проникла. Если проникла — значит, здесь ее лежбище, причем хорошо выбранное, так чтобы не найти. Как же оно выбрано, что его не засекает самолетная аппаратура. Как можно спрятать такую махину? Где?

Если только…

Да нет, не может быть. Если даже раздобыть где-то код — а они охраняются как зеница ока — все равно лодка будет засекаться, но — как своя. Пройти так над системой обнаружения еще можно, но здесь, когда уже целенаправленно ищут, фокус не сработает. Нет здесь целей, похожих на подводную лодку — ни своих, ни чужих…

А что есть? Ведь все равно что-то есть, саму лодку не спрячешь, ее можно только замаскировать, представить как что-то другое. Что здесь есть такое, подо что можно замаскировать подводную лодку, ведь она все равно дает свою сигнатуру и никуда от этого не денешься. Ее не скроешь, ее можно замаскировать только под что-то другое, безобидное…

— Внимание, контакт! Старт ракет! Засек старт ракет из подводного положения!!! Пеленг двадцать пять, расстояние двадцать восемь морских миль, тип цели — подводная лодка, ведет огонь из подводного положения!

Проявилась — таки…

— Район старта?

— Квадрат двадцать-два семнадцать по сетке…

А есть — а есть единственная цель — лежащее на дне затонувшее судно! Отмеченное на всех военных картах, и на гражданских тоже — как угроза судоходству в этом районе. Вот где она пряталась — все время!

Думать было уже поздно — пришло время действовать…

— Есть цель! Рассчитать задачу на поражение!

— Лег на курс! Пеленг ноль, дистанция двадцать один, цель подводная!

— Господин капитан, проще всего торпедами. Две торпеды, для верности — и никуда они от нас не денутся

— Принял!

От мрачной сосредоточенности в тесном операторском отсеке не осталось и следа — все работали с какой-то сосредоточенной лихостью. Наконец то бесцельное многочасовое висение над морем подошло к концу, вот он — враг! Он там, под водой — но он реален, до него можно дотянуться, его можно уничтожить!

— Торпеды к пуску готовы!

— Снижаюсь на высоту торпедной атаки!

Далеко, на горизонте, там где мрачная чернь неба сливается с такой же черной гладью моря, вода кипела — одна за другой, в шуме и пламени из царства Нептуна вырывались ракеты, в облаке пара, воды и пламени ложились на боевой курс…

— Мы в районе сброса…

С едва слышным за ревом двигателей шумом в брюхе самолета распахнулись створки. Цифры на экране, показывающие расстояние до цели стремились к нулю — самолет мчался над нужным квадратом, едва не касаясь крыльями волн…

— Пуск торпед разрешаю!

Техник, отвечающий за вооружение, утопил красную кнопку — и две продолговатые стальные сигары, каждая — больше полуметра диаметром вывалились из брюха самолета, нырнув через мгновение во вспененную черную воду…

— Торпеды в воде!

— Разворачиваемся на повторный заход!

Хотя вероятность этого и мала — меньше десятой доли процента — но может так случиться, что обе торпеды не поразят цель. Поэтому и нужен повторный заход. Но в любом случае — лодка обречена, без воздушного прикрытия самолет ПЛО ее затопит — не сейчас, так через пять минут.

Операторов вдавило в кресло…

— Эй, полегче там…

— Кому то срочно надо, или я ошибаюсь?

— Все равно это не причина бить хвостом по волнам.

— Хорош ворчать — даю картинку на монитор…

Даже ночью картинка была потрясающая — самолет, набрав минимальную для разворота высоту, развернулся — едва не сорвавшись — и ринулся вперед, снова ложась на "курс буревестника". Лодка уже выпустила свои ракеты, пенистого следа торпед в воде не было видно…

— Рассчитать повторную атаку!

И тут, совсем недалеко, еще не успокоившаяся вода будто вздыбилась, вскипела, на мгновение превратившись из волнующейся черной глади в белую кипень. Звук подводного, почти синхронного взрыва и треск ломающихся под напором врывающейся в отсеки воды переборок — для операторов самолета ПЛО это была лучшая музыка…

— Есть попадание! Цель поражена!

— Заходим снова! Нужно оценить ущерб. Может быть, еще трепыхается…

 

Десант на Бейрут. Траверза п. Бейрут, тридцать километров от берега. Ночь на 01 июля 1992 года

— Внимание, пять минут до десантирования! Приготовиться!

В просторном десантном отсеке Сикорского, словно светофорный сигнал опасности замигал красный маячок у самой аппарели.

При десантировании по команде «приготовиться» провести проверку своего снаряжения, осмотреть снаряжение товарища. Доложить командиру о готовности.

Автомат — специальный, подводный, типа "Морской лев", боекомплект двух видов — подводный, в виде патронов с длинными заостренными штырями и надводный, обычные патроны, необычно малого калибра. Всего 5,45, но повреждения в человеческом организме от такой пули ужасающие. А сам боекомплект легче, чем у обычного пехотного автомата и это немаловажно — ведь боевому пловцу приходится часто действовать в отрыве от источников снабжения и носить боеприпасы двух видов.

Принадлежности к автомату — прибор бесшумной стрельбы, сделанный из титана и не боящийся воды. Прибор ночного видения — тоже со специальными требованиями по герметичности. Сейчас он упакован в отдельную, водонепроницаемую упаковку — все-таки хоть и нет водобоязни, а лишняя вода ему точно на пользу не пойдет. Стандартный пехотный гранатомет ГП — 34 и боекомплект к нему — восемь стандартных осколочных гранат, две термобарические, только принятые на вооружение. Этакий «мини-Шмель» — долбанешь в окно — никто в комнате не выживет.

Пистолет — боевые пловцы пользовались самой последней моделью немецкой фирмы «Эрма» — четырнадцать патронов калибра 10 мм, специальное покрытие, исключающее ржавление. Двусторонний предохранитель, двусторонняя кнопка смены магазина, возможность безопасного спуска курка. К каждому такому пистолету прилагался высокоэффективный титановый глушитель и прибор для прицеливания, совмещавший в себе фонарь, лазерный маркер и насадку на фонарь, позволяющую преобразовывать видимый свет фонаря в невидимый, для работы с прицелом ночного видения. И все — в комплексе созданном специально для боевых пловцов, протестировано в самых жестких условиях работы, в том числе многодневным пребыванием в солевом тумане. Еще один пистолет — той же фирмы, компактный, девятимиллиметровый, с таким же специальным покрытием и глушителем в отдельном кармашке — в кобуру на щиколотке.

Нож — тоже титановый со специальным лезвием — помимо прочего заточка на лезвии такая, что очень легко перерезает армированную резину шлангов дыхательных аппаратов боевых пловцов противника. Такие ножи на гражданском рынке продавать вообще запрещено.

Маска — проверить на герметичность, протереть изнутри стекло специальным составом, не дающим стеклу запотевать.

Дыхательный аппарат — хоть под воду по основному плану погружаться и не планируется, а все равно подлежит тщательной проверке. В этот раз — малый дыхательный аппарат, всего на час работы под водой. Один небольшой баллон, шланги и загубник — но все надо проверить на герметичность и исправность, вода ошибок не прощает.

Разгрузка — надевается прямо на гидрокостюм боевого пловца. Сам костюм тоже с хитростью — хоть и для теплой воды, толщиной всего три миллиметра — а все равно, самые уязвимые места укреплены кевларом. Прогресс хоть и идет вперед — а все равно, наиболее распространенным оружием боевого пловца под водой остается специальный нож с нулевой плавучестью, так называемая «скуба». Против такого ножа кевларовая вставка может защитить, против стрелы из подводного ружья или пистолета нет, но это еще попасть надо. Сама разгрузка — из специальной, не тлеющей под влиянием сырости ткани, некоторые кармашки — герметичны. Открывать сложнее, чем обычную разгрузку — но зато содержимое не выйдет из строя от попадания воды.

Рация — тоже специального, «непромокаемого» образца. Гарнитура к ней. Проверкам связи — щелчок и шипящая согласная, как того требуют армейские правила. Связь проверена.

Первый готов. Второй готов. Третий… Восьмой готов. Экипаж… готов к выполнению поставленных задач.

— Минута до десантирования! Лодку на сброс!

Лодка — дом для каждого экипажа — висит принайтовленная под брюхом вертолета на нескольких крепких тросах. В ней же, уложенные в специальной укладке, дожидаются своего часа четыре мотора и запас топлива — основной и дополнительный. Вооружение и боезапас лодки так перевозить нельзя — они перевозятся в контейнерах, тоже кстати водонепроницаемых, в десантном отсеке вертолета.

Вертолет замирает над водой, многометровые лопасти рубят воздух, вода под вертолетом идет небольшими волнами, пенится…

— Горизонт чист!

— Достигнута точка сброса, к сбросу готов!

— Сброс разрешаю!

Большая, двадцатиметровая резиновая туша, освободившись от крепивших ее тросов, летит на воду, приводняется с гулким хлопком. На еще недавно стеклянно-гладкой поверхности воды поднимается волна. Шум от приземления лодки такой, как будто в воду сбросили носорога…

— Сброс произвел!

— Подтверждаю, сброс штатно! Первой группе на сброс!

Первая группа — всего шесть человек, ее еще называют техническая. Она всегда идет на сброс первой, ее задача — проверить исправность всех систем лодки, установить моторы. А эти моторы по весу — вдвоем с трудом поднимешь, хорошо, что они ставятся особым способом, без риска их утопить. Принять с вертолета вооружение и боекомплект, разместить его на лодке, установить в посадочные места турелей пулеметы и гранатометы, зарядить их. Только после этого десантируется основной экипаж лодки. Все потому, что с тремя экипажами на лодке довольно тесно, и те же моторы вообще в такой тесноте не установить. Поэтому, первыми на лодку высаживается ровно столько человек, сколько нужно, чтобы подготовить ее к дальнейшим действиям.

Небольшая лебедка у хвостовой аппарели травит вниз трос, выпускающий закрепил на его конце помимо груза сломанную палочку ХИС — чтобы видеть, куда спускается трос. [ХИС — химический источник света, палочка переламывается, две жидкости смешиваются и дают свечение, светит 6–8 часов] Конечно же, он спускает его прямо в лодку, пусть и запрещено это инструкциями — грузом на тросе при внезапном маневре вертолета можно что-нибудь повредить на лодке из оборудования. Но загонять боплов из технической команды в воду просто так — да выпускающий себя после этого уважать не будет! Каждый стремится сделать свою работу не просто хорошо — а с этаким профессиональным шиком, отличающим просто работника от мастера…

— Готовность!

Старший технической группы — они стоят в коротком строю у самой аппарели вместо ответа поднимает правую руку. Остальные в точности повторяют его жест — готовы.

— Вперед!

Один за другим боплы, ухватившись за трос, шагают в ревущую тьму…

— Есть сигнал, высадка технической группы штатно!

— Вас понял, приготовиться к передаче груза!

— Есть!

У технической группы — свои проблемы. Конечно, приземлились они прямо в лодку, благо лодка широкая и промахнуться мимо нее — только салага до такого додумается. Никто не сорвался с троса, никто ничего не повредил и сам не повредился — в общем идеально. Старший достал фонарик с красным светофильтром, отсигналил наверх — штатно. После чего — самые проблемы начинаются…

Самое главное — моторы. Четыре мотора, каждый — в индивидуальной упаковке. Каждый весит больше сотни килограммов, держать его неудобно, пусть к нему и нештатные ручки приварены, как раз в расчете на такую вот установку. Ведь обычно такой мотор устанавливают на лодку всего раз и на берегу. А тут — в море, при волнении, да еще и в темноте кромешной. Да еще вертолет завис всего с нескольких метрах над головами. Вот и давай — распаковать, подтащить к точке установки, поставить на штатное место, защелкнуть временные зажимы. Поскольку установить сразу на болтовое соединение в таких условиях невозможно — сначала ставят на место на временные зажимы, а потом уже ставят и болтовые соединения — с барашками вместо гаек. А потом — еще питание к нему подключи, к этому мотору треклятому, да топливо не пролей. А ведь таких моторов тяжеленных — не один, не два — целых четыре.

Первый мотор установлен. Второй. Третий… Четвертый…

— Установка двигателей завершена, двигатели к питанию подключены!

— Контроль!

Едва видимым зеленым светом в темноте загорается приборная доска — у этой лодки есть самое настоящее место для шкипера, со штурвалом и даже с сидением, это тебе не рыбацкая лодчонка, где сидишь сзади и управляешь поворотом двигателя. У приборной доски два режима работы — дневной и ночной.

— Установить звукозащитные кожухи!

Звукозащитный кожух — еще одно отличие этих моторов от обычных, катерных. Установленный на мотор кожух, сделанный из специального материала, похожего на мягкую резину, глушит шум двигателя ни много ни мало на тридцать децибел. В иных случаях это немаловажно.

— Звукозащитные кожухи установлены!

— Контроль! Первый двигатель!

Двигатель взрыкивает — и тут же успокаивается, переходит с глухого взрыка на едва слышное бормотание.

— Первый штатно!

— Контроль! Второй двигатель!

— Второй штатно!

Идти можно на двух двигателях, даже в критической ситуации на одном — пусть небыстро. Но все же — хотелось бы, чтобы работали все, ни один моряк не предпочтет медленный корабль быстрому…

— Контроль! Третий двигатель!

— Третий штатно!

— Контроль! Четвертый двигатель!

— Четвертый штатно! Все двигатели штатно!

— Понял, приготовиться к приему груза!

И снова — серия вспышек инфракрасным фонариком, понятная только тем, кто ждет наверху. Двигатели штатно, движение обеспечено, готовы к приему груза.

Груз упакован в специальные водонепроницаемые чехлы из резины, упакован так, чтобы вес каждой упаковки составлял около ста килограммов. аммов. акован в специальные водонепроницаемые чехлы из резины, упакован так, чтобы вес каждой упаковки составлял около ста килогНеудобная штука… Неудобная штука, а ведь таких вот чехлов больше десятка — три пулемета, два гранатомета, боекомплект к ним. И все надо принять, распаковать, установить…

— Первый!

Большой, похожий на толстую черную сосиску огромных размеров мешок медленно спускается вниз на лебедке. На упаковочную резину нанесены хорошо видимые в прибор ночного видения метки, обозначающие характер груза.

— Первый принял!

Принятый груз пока ложится на палубу, во время приемки отвлекаться больше ни на что нельзя. Чем дольше вот так вот над водой висит вертолет — тем больше шансов, что будут проблемы, зависший на такой высоте вертолет максимально уязвим. Да и двигателям вертолета в таком режиме достается — поток воздуха от винтов поднимает с поверхности моря водно-солевую взвесь, она попадает в турбины вертолета, вызывая их интенсивный износ. Про то, что точно такой же, весьма неполезной для легких водно-солевой взвесью дышат моряки, никто не думает — этот фактор просто не принимается во внимание. Впрочем, при разгрузке легкие респираторы, защищающие органы дыхания по инструкции обязательны.

— Второй!

— Третий!

— Шестнадцатый, груз сдал!

— Груз принял, загрузка окончена!

Распаковка. Все лежит на палубе — моряки на любом корабле то, на чем они стоят называют палубой, даже на такой вот лодке, где трюма нет, а палуба и днище — суть одно и то же только с разных сторон. Палуба — она и есть палуба.

Первым делом оружие. Освободить из резинового плена длинное стальное тело пулемета — первым в дело идет КОРД. Подтащить его к турели, в кромешной тьме установить на турель, закрепить. Дальше — боеприпасы, часть из них в виде лент в коробках хранятся в том же мешке, каждая большая коробка с лентой пулеметных патронов калибра 12,7 весит несколько килограммов. Подтащить к пулемету, установить в держатель на той же турели, открыть крышку пулемета, установить ленту, закрыть крышку. Проверить работоспособность прицела и лампы-прожектора, способного работать в обычном и инфракрасном диапазоне. Стрельбой пулемет не проверяется — во избежание демаскирования высадки.

— Первый пулемет установлен!

— Первый гранатомет установлен!

— Оружие установлено, готовы принять десант!

Командир группы, еще находящийся в десантном отсеке вертолета машинально смотрит на часы, проверяет уложились ли в норматив. Уложились, даже с запасом, молодцы!

— Готовность к высадке!

Машинально, за несколько секунд в последний раз проверить снаряжение. Проверил — хлопаешь рукой по правому плечу того, кто стоит вереди тебя, дублируешь голосом…

— Два-один готов!

— Два-три готов!

У каждого свой номер, первая цифра — номер экипажа, вторая — личный номер в экипаже. Все просто и понятно. На каждой лодке три экипажа, но — не запутаешься.

— Пошли!

Трос — нить Ариадны, ведущая в ревущую тьму. Один за другим, не успел один коснуться ногами палубы лодки — как сверху уже идет второй, высадка должна проводиться максимально быстро. Один за другим, касание палубы — отпускаешь руками трос и занимаешь предписанное тебе место. Все отработано на тренировках, каждый знает свой маневр, свое место на лодке, свой сектор обстрела при нападении. Несколько человек занимают позиции у пулеметов и гранатометов, некоторые — ложатся у бортов со своим штатным оружием. Каждая лодка — как еж, готовый ощетиниться в любой момент, только не иглами, а градом пуль…

— Высадка десанта закончена!

— Один-один мы уходим!

— Вас понял!

Ревущая турбинами черная туша начинает двигаться, смещаться вверх и вправо, шум турбин постепенно стихает, море успокаивается. Три большие, черные низкосидящие лодки остаются на водной глади — одни на много километров…

— Один-один всем! Начинаем движение! Направление — исходная точка, скорость средняя! Дистанция между лодками три корпуса! Рации на прием, соблюдать режим радиомолчания!

— Четыре-один принял!

— Семь-один принял!

За кормой бурлит вода, привычно бурчит мотор, рулевой вглядывается в бледно-зеленый свет приборной доски. Лодки выстраиваются в линию, направляются туда, где на горизонте едва угадывается бледно-оранжевое зарево. Но это не рассвет — до рассвета еще далеко…

 

Десант. Наземная группа. Ночь на 01 июля 1992 года. Центр города

Очередной — палец привычно выбирает спусковой крючок, винтовка толкается в плечо — и тот, кто только что стрелял, исчезает в оконном проеме. Даже счет уже не веду — десять точно есть, а дальше…

Поря менять позицию, тут — уже пристрелялись…

До Сайанех было метров двести, не больше — нужно было просто пройти этот гребаный переулок — и сразу выходил на улицу, а до министерства, которое находилось левее, дальше по улице — еще метров сто, сто пятьдесят. Двигались мы со стороны развалин — домов, которые в развалины превратили попадания вертолетных ракет, но до улицы можно было пройти, почти не выходя на улицу — нижними этажами стоящих в переулке домов.

Ближайший дом в развалинах заняли почти сразу — несколько гранат из подствольников в оконные проемы, короткая перебежка к окнам, всего одна небольшая стычка — и здание наше, причем без серьезных потерь. Серьезные — это когда ты не можешь дальше двигаться и вести огонь. Мекие ранения давно никто не считает.

Точно также, относительно легко прошли до второго здания — на сей раз пришлось выпустить пару коротких очередей из крупняка и поработать по окнам, чтобы выбить засевших в комнатах стрелков — а окон много, здание четырехэтажное. И чистить его нам…

Как снайпер я шел последним — не потому что так меньше риска. Просто любое мелкое подразделение в городском бою целесообразно разбить на две группы — огня, с тяжелым вооружением и снайперскими винтовками, и маневра — которые собственно и чистят здания под прикрытием группы огня. Получилось что у нас четыре человека в группе огня — с двумя пулеметами, обычным и крупнокалиберным, и двумя снайперскими винтовками, и шесть человек в группе маневра. Голощекина тоже можно считать за бойца, стрелять он худо-бедно умеет, а нам сейчас каждый ствол, каждый стрелок — на вес золота. Хотя бы вторым номером у пулеметчика побудет, и то дело…

Опа… Отвлекаюсь. А кто это у нас вон там, с тыла на машине появился…

Хлоп — и сник пулеметчик за турелью, так и не понял, что происходит, только навел пулемет в ту сторону, откуда стреляют и — на тебе. Мозги в кузове.

Хлоп — и треснуло боковое стекло со стороны водителя, пошло белесыми, расходящимися в стороны от аккуратной дырки трещинами, сама же машина пошла юзом — кажется кто-то, кто сидел на переднем пассажирском пытался выровнять машину, но безуспешно. Еще один в кузове начал лупить из автомата — в противоположную от нас сторону.

Машина остановилась таки — уткнувшись в угол дома, я навелся, как смог, по воображаемой точке по центру капота. Тот, кто пытался выровнять машину, дверь открыл, выскочил — и тоже лег, за машину свалился…

Хорошо… По моей позиции даже не стреляет никто прицельно, только случайные пули если залетают. Но есть два печальных обстоятельства. Первое — осталось полмагазина, и еще один целый. А вот дальше… Дальше худо будет — снайпера сразу вычисляют по одиночным выстрелам и валят из всего, из чего только можно. И патронов раздобыть негде — ну не попадается нигде… стоп-стоп… А пулемет то на машине, которую я только что остановил… как раз германский. Беда только — до машины сотни две метров, и там двое сидят — один в нашу сторону постреливает, другой в противоположную. Видимо, думают-гадают — почему к ним снайпер интерес потерял. А это я думаю просто…

Прогуляться, что ли… Нельзя, рискованно. Пока туда да обратно — десять раз из окон подстрелят. Может, в домах, что впереди удастся что-то найти, хоть пулемет. Не может же быть, что эта винтовка под такой патрон одна-единственная и больше нет ничего.

А второе — уже похуже. То и дело хлопает миномет, судя по звуку — батальонный. Сейчас по министерству стреляют, но если на нас наведутся — вот тут проблемы то и возникнут…

— Сваливаем!

— Идите, прикрою…

Первыми должны уходить пулеметчики, им тяжеленную длинную дуру КОРДа тащить, патроны к нему, а вдобавок — и ручной пулемет. В общем — как слоны навьючены. Наше дело — их прикрыть и потом отходить самим, продвигаться дальше, в уже зачищенное здание…

О как! Проявились — сразу же… Еще один пулемет. Был…

Последний из наших свалил — пора и мне. Остальные уже перебежали к соседнему зданию. Все пока просто — потому что за нас всерьез не взялись. Основная их цель — министерства, а мы просто кусаем их. В спину. Больно, неприятно, но что поделать. Если они например выделят отряд человек пятьдесят — со снайперами, с пулеметчиками, с гранатометчиками — то вечер для нас перестанет быть томным.

Очередное здание — закопченное, выгоревшее изнутри, изгаженное, покинутое людьми, наполненное едко пахнущим дымом. Темные, едва различимые силуэты, прикрывают окна, двери — в общем, места возможного проникновения противника. Где-то дальше, в самом здании вяло перестреливаются — верх с низом, похоже кто-то наверху таки уцелел. Сбоку, у стены кого-то бинтуют — Чижик, птаха вольная, б…

— Что?

— Снайпер… Соседнее здание…

— Сняли?

— Нет…

— Где конкретно?

— Забыли спросить, б…

Вот и накаркал — прогулка и в самом деле — перестает быть томной.

— Бесшумка?

— Нет. Из глубины комнаты откуда то стреляет.

Старый прием… Если кстати, снайпер за нас взялся — значит, круто мы им насолили, надо тактику менять.

— Здесь засесть можем?

— На кой?

— Толпой он нас отсюда — не выпустит. Мне надо в одиночку с ним разобраться. В одиночку я пройду дальше, остальные — не пройдут.

— Добро… Опознание?

— Три-один-три. Рацию?

— Добро… Рацию возьми, бой позывной испокон века — «Бобер».

— "Вороном" назовусь…

Три-один-три, это схема выстрелов, Сигнал, что впереди — все чисто, можно идти…

 

Траверза п. Бейрут, три километра от берега. Ночь на 01 июля 1992 года

Лодки покачиваются на воде — иссиня-черные, низко сидящие на воде, да еще прикрытые сверху маскировочной сетью — они похожи на наплавные острова, которых вообще то в море быть не может. В лодках замерли в ожидании приказа, сжимая в руках оружие экипажи флотского спецназа. Командир специальной группы досадливо смотрит на часы — до рассвета остается не так уж и много времени, а ночь, желательно непроглядная — лучший друг разведчика-диверсанта. По резиновым бортам тихо шлепают волны.

Станция спутниковой связи оживает, когда на часах — без десяти минут три по местному времени. Через два часа — ночь начнет отступать. Командир надевает наушники, спецназовцы начинают шевелиться, разминая затекшие от долгого неподвижного лежания мышцы.

— Вас понял, Нептун! Вторая волна десанта идет за нами, сигнал к общей атаке — «вспышка», код опознания «три-один». Конец связи.

Командир снимает наушники, оглядывает беспросветную чернь моря вокруг, щелкает пальцем по закрепленному у гортани микрофону, привлекая внимание остальных.

— Внимание, получен приказ атаковать. Основная задача — расчистить путь воздушному десанту, ликвидировать опасные для вертолетов цели. Командирам лодок доложить готовность!

— Четыре-один готов.

— Семь-один готов.

— Начинаем выдвижение, штурмовым ордером, соблюдая максимальную скрытность. Снайперов на нос лодок, работаем тихо! Без команды не стрелять! Как поняли?

— Четыре-один принял.

— Семь-один принял.

— Начать движение!

Черные тени перестраиваются — теперь они идут широким фронтом, прикрывая друг друга — направлением по-прежнему на тусклое, мерцающее на горизонте зарево…

 

Гражданский порт Бейрута

— Ты что сделал ишак! — эмир Хатами был вне себя от ярости — ишак и сын ишака! Пшел вон отсюда, иди и таскай теперь сам. О, помогай мне Аллах, какие ишаки…

Стоящий рядом британец в точно такой же, как у эмира полувоенной форме бесстрастно взглянул на секундомер

— Вы отстаете от графика почти на два часа, эмир — бесстрастно сказал он, щелкнув ногтем по стеклу наручных часов — этот корабль вы уже должны были разгрузить.

Эмир дернулся как от удара, но сдержал свой гнев. С англизами ссориться нельзя — по крайней мере сейчас

— Я не виноват, что эти ишаки сломали два крана, а русские разрушили третий!

— В таком случае, направьте на погрузку часть ваших людей, занятых на охране периметра. Все равно, русские порту не угрожают.

Эмир ничего не ответил, в глазах темнело от ярости…

Эмир Вакуб Хатами был зол. И не просто зол — он был в ярости, он не понимал, за что его сунули сюда, в это Аллахом проклятое место. Пока его братья добивают русистов в городе — он стоит здесь и обеспечивает разгрузку судов со снаряжением. И что он скажет — когда его спросят, чем ты занимался во время освобождения? Контейнеры грузил?

— Мои люди заняты своим делом, эфенди! Каждый! — эмир, наконец, придумал достойный ответ

Меньше чем в десяти метрах от них, на бетоне, прячась за составленными у самого края причальной стенки морскими контейнерами, распластались несколько темных теней…

 

Акватория порта

Естественно, террористы не озаботились охраной порта от нападения с моря. Никак. Классические, патентованные сухопутные крысы — все патрули только защищают порт от атаки со стороны города, от нападения с моря… хоть бы одну лодку спустили на воду, патрулировать акваторию, право слово. Гранаты бы в воду кидали в качестве защиты от боевых пловцов — ума на это много не надо, дернул чеку да кинул. Сухопутчики…

— Расходимся. Я центр, четвертый — левый фланг, седьмой — правый фланг. Приоритетные цели — зенитные комплексы, расчеты любого группового оружия. Максимальная скрытность.

Лодки медленно и почти бесшумно плывут по маслянистой воде порта, едва слышно бурчат под звукоизолирующими кожухами моторы. Никто не обращает внимания, никто не смотрит на воду — все ожидают нападения с неба. После того, как на них обрушился огненный дождь, после того, как они массированным пуском Стингеров и Блоупайпов повредили таки самолет кяффиров — все ожидали нового нападения с неба. На море не смотрел никто…

Левая лодка отворачивает, скорость ее еще больше падает — два узла, не больше. Цель ее — стоящий у крайнего причала, странно выглядящий на фоне нефтеналивников контейнеровоз. Его разгружают — не портовыми кранами, два из них просто стоят без движения, а третий словно срезанный гигантским ножом лежит на треть на причальной стенке и на две трети — в воде. Правее, в той стороне, где была военная база что-то горит, и раздаются редкие выстрелы — кто-то еще уцелел, кто-то держит оборону. Контейнеровоз разгружают самым простым и примитивным способом — открывают стоящие на палубе контейнеры и по трапу тащат содержимое, передавая его по живой цепочке и загружая внизу в грузовики. Естественно, быстро так не разгрузишь. Лодка бесшумно скользит по воде, неотвратимо приближаясь к цели.

— Внимание, наблюдаю цели! В надстройках на одиннадцать часов, удаление тысяча сто, на носу корабля на десять часов, удаление тысяча десять, на причальной стенке на девять часов, удаление девятьсот восемьдесят. Расчеты ПЗРК — снайпер, залегший на носу лодки, ищет цели через прицел ночного видения. Окрашенная в разные оттенки зеленого панорама порта медленно плывет перед ним.

— Есть цели, обозначаем как «Воздух-один», "Воздух-два" и «Воздух-три». Цели приоритетные.

Под маскировочной сетью медленно зашевелился ствол тяжелого пулемета КОРД — пулеметчик наводил пулемет на самую дальнюю цель — расчет ПЗРК в надстройках. Если их сейчас и обнаружат — расчету все равно не жить, пулемет сметет их в секунду.

 

Причальная стенка

Гладкое стекло воды у самой причальной стенки, там где не падали на воду отсветы пожаров, там куда не проникал свет работавших от дизель — электростанции прожекторов, худо-бедно освещавших порт внезапно вздыбилась и на поверхности появилось нечто похожее на человеческую голову — но все черное и со странным аппаратом, закрывавшим все лицо. Человек медленно повернулся — влево, затем вправо, оглядываясь и оценивая обстановку. Не увидев опасности, он подал какой-то сигнал — и на поверхность, рядом с ним всплыли еще трое — каждый смотрел в свою сторону и все четверо перекрывали все триста шестьдесят градусов обзора.

Причальная стенка была пуста, кораблей около нее пришвартовано не было — зато зачем то выставили морские контейнеры, как будто пытались защититься этими самыми контейнерами от чего-то, идущего с моря. Глупцы…

Самое главное человек увидел — метрах в пяти по левую руку от него на причальной стенке был кнехт — здоровенная стальная тумба, на который крепят швартовочный канат. Это-то ему и нужно было.

Человек начал осторожно и бесшумно смещаться влево. Когда кнехт оказался прямо у него над головой — человек замер, прислушиваясь. Где-то наверху негромко говорили по-арабски — но как ни странно, человека в черном это скорее успокоило. Там где засада, там не станут разговаривать, там соблюдают тишину. Прислушавшись, человек понял, что говорящее находятся не у самой причальной стенки — а это для него было самое главное.

Высвободив из-под воды руку, человек одним хирургически точным броском набросил на кнехт зачерненную веревку, на конце которой была самозатягивающаяся петля, вроде ковбойского лассо. Даже если бы кто-то и всматривался с причала именно в этот кнехт — скорее всего он бы увидел только какое-то мгновенное, непонятное движение, да и то не факт, если учитывать освещение. Тем не менее, человек выждал три минуты, прислушиваясь к разговору и пытаясь уловить хотя бы малейшие признаки опасности. Если бы они были — человек готов был в любую секунду снова погрузиться под воду.

Наконец человек решился. Подав сигнал находящимся рядом товарищам, он ухватился руками, затянутыми в черные, резиновые перчатки за канат и бесшумно, но быстро пополз наверх. Достигнув самого верха, он осторожно выглянул на причал — ничего. Только тусклый, размытый свет, отдаленные выстрелы где-то слева, в стороне, тот же разговор на арабском правее, за контейнерами. На него же никто не обращает внимания. Одним движением человек перевалился на пирс, распластался огромной, черной летучей мышью на бетоне, пытаясь уловить малейшие признаки близкой опасности.

Опасности рядом не было.

Человек дважды дернул за веревку, подавая сигнал "Путь свободен" и по-пластунски переместился ближе к контейнерам. Перевел в боевое положение висящий у него за спиной автомат "Морской лев" — пока он был в «подводном» варианте снаряжения с толстым, уродливым магазином, в котором ждали своего часа пули-стрелы. Но на расстоянии до пятнадцати метров такая «пуля-стрела» эффективна и на воздухе, а времени переводить автомат в «сухопутный» вариант — пока не было.

Один за другим на причал поднимались другие боевые пловцы из пятого, отправленного на разведку экипажа. Сначала на берег выбрались еще двое, потом последний перед тем как подниматься самому передал на берег два объемных водонепроницаемых баула — их группа тащила за собой и в них была часть снаряжения группы. Потом поднялся и сам.

Четверка должна была высадиться здесь, вторая четверка их экипажа выбрала для высадки на берег срезанный потоком снарядов «Громовержца» портовый кран — его никто не охранял, а более удобного «моста» для скрытой высадки на берег сложно придумать. Поднимаешься прямо из воды, прячешься в искореженных снарядами и падением конструкциях портового крана, и можно прямо на причал спрыгнуть. Помимо разведки, их задачей было обосноваться на берегу и прикрыть высадку шестого экипажа, дожидавшегося их под водой. Четвертый экипаж остался в лодке — в случае, если все пойдет не так, они прикроют их огнем пулеметов и гранатометов, помогая продержаться до появления воздушного десанта с «Колчака».

Когда за контейнерами собрались все четверо — пловцы по очереди начали перевооружаться. Автомат АСМ "Морской лев" позволял менять тип боеприпасов — для этого нужно было отстегнуть большой, с длинными пулями-стрелами магазин, передвинуть вперед защелку магазина и присоединить «сухопутный» магазин, на тридцать патронов специально разработанного для этого автомата калибра 5,45x45. Ходили слухи, что для боевых пловцов разработают обычный АК этого калибра — но пока все это было только на уровне слухов.

Помимо смены магазина, каждый боевой пловец закреплял на стволе своего автомата глушитель — в воде смысла в глушителе нет, а в кронштейне для установки оптики — компактный ночной прицел. Перевооружившись, каждый выдвигался вперед, хлопал по плечу товарища, давая понять, что пора перевооружаться и ему.

Последним распаковали оружие поддержки — пулемет. Обычный ротный пулемет, переделанный специально для спецподразделений — металлический складной приклад вместо деревянного, более короткий ствол с толстой сосиской пламегасителя, матерчатая коробка для пулеметной ленты вместо алюминия. Использовать его можно будет только в том случае, если начнется стрельба и скрываться смысла уже не будет — но и тогда столь мощное оружие способно будет спасти всю группу.

Перевооружившись, пловцы сняли мешавшие им акваланги и ласты, оставшись в черных, обтягивающих резиновых гидрокостюмах. Из водонепроницаемых баулов были извлечены четыре разгрузочных жилета из кевлара, четыре пистолета со «сбруей», прибор наблюдения с гибким волоконно-оптическим световодом, и последнее — бесшумная снайперская винтовка с тепловизорным прицелом. Оказавшиеся ненужными ласты и акваланги убрали в те же баулы и затолкали в щель между контейнерами.

Четвертый остался на месте, первый пошел вперед, второй и третий пошли за ним — прикрытие. Найдя прогал между контейнерами, через который мог протиснуться человек, первый осторожно двинулся вперед, держа наготове прибор наблюдения. Второй двигался за ним, третий остался у входа в щель между контейнерами. Достигнув края, первый встал на колено, выставил вперед тонкую, гибкую змею световода, начал вращать ручку управления прибором, одновременно комментируя увиденное.

— Я «Два-один», нахожусь на причальной стенке, центральный сектор. Вижу главных, один по виду араб, второй — европеец! Охраны нет! На десять часов от меня — расчет крупнокалиберного пулемета, направлен в сторону города. Расчет три человека, рядом с ними ящики… по виду в ящиках гранатометы либо ПЗРК. На час от меня, на уровне второго этажа, портовый пакгауз, там оборудована огневая точка… тоже крупнокалиберный пулемет, шесть человек. Позиция обложена мешками с песком. На два часа от меня два грузовика…

 

Контейнеровоз

Первая лодка, сбросив один экипаж у причальной стенки — по сигналу он должен был взять на себя весь пирс, медленно подошла к обросшему водорослями и слизью борту контейнеровоза. Контейнеровоз был небольшой, вмещающий всего тысячу двести TEU, его борт в полностью загруженном состоянии возвышался над уровнем моря на шесть метров. Сейчас же контейнеровоз был на две трети разгружен, и от поверхности воды до палубы нужно было преодолеть ни мало, ни много — восемь метров. [TEU — применяемая в контейнерных перевозках условная единица, означающая один стандартный морской контейнер. Ими изменяется и грузоподъемность контейнеровозов и пропускная способность контейнерных терминалов. ]

Два варианта. Первый вариант — давно опробованный — по якорной цепи. Проблема в том, что если откуда и ждут появления боевых пловцов — так именно оттуда и значит — если есть на палубе засада — значит она именно там. Вариант — ликвидировать пару грузчиков, нацепить их шмотки и подняться по трапу — не получится, он всегда на виду и незаметно их не снимешь, да чужие люди сразу будут кем-нибудь опознаны. Исключено. Остается третий, самый опасный вариант…

Лоцман переключил двигатели на реверс, лодка медленно пошла назад, отходя от контейнеровоза на безопасное расстояние. В задней части лодки восемь боевых пловцов — экипаж — в последний раз проверяли оружие и подводное снаряжение.

Почти в то же самое время, когда штурмовая группа центра вышла на берег, черная, затянутая в резину фигура всплыла и у кормы контейнеровоза. Из оружия у этого боевого пловца был только боевой нож, вокруг пояса обмотана веревка. В руках были странные приспособления — плоская толстая, большая шайба с большой ручкой. Больше всего это было похоже на камни, которыми играют в кёрлинг. Человек в черном точно также осмотрелся по сторонам — причал был совсем рядом, буквально в десяти метрах, на нем кипела работа — но его спасал большой грузовик, стоящий у самого края причала на погрузке и закрывавший его от посторонних глаз. Тем не менее — грузовик тут вечно стоять не будет и надо было поспешить.

Человек в черном вынес левую руку как можно дальше вверх и прижал "шайбу с ручкой" к стальному борту контейнеровоза. Через секунду ее было уже не оторвать. Подтянувшись на левой руке, боевой пловец закрепил вторую шайбу еще выше. Все происходило в темноте и тишине, а со стороны казалось фантастикой.

Но это была никакая ни фантастика. Мощный магнит, включаемый и отключаемый от нажатия кнопки на массивной ручке — одно из спецприспособлений боевых пловцов, позволяющее им проникать на корабль совершенно бесшумно и скрытно. Такой вот магнит во включенном состоянии мог выдерживать сто килограммов веса, а заряда аккумуляторов хватало, чтобы подняться по шестидесятиметровой стальной поверхности. Человек карабкался изящно и бесшумно, подобно гигантской ящерице.

Достигнул края борта пловец на несколько секунд замер — а потом сменил хват рук и изумительным, достойным Олимпийских игр по гимнастике переворотом в долю секунды оказался на палубе — на ногах и готовым действовать. И хотя из оружия у него был всего лишь нож подводника — расправиться с тремя — четырьмя часовыми он мог в пару секунд и бесшумно.

Но часовых не было. Всех, кого только можно, задействовали на разгрузке, ручной, потому что техника была сломана. Террористы толпились на контейнерной палубе, что-то гоготали, вскрикивали, выдавая себя шумом — а контейнерная палуба была ниже той, на которой сейчас находился бопл. Опасности не было.

Размотав смотанную на поясе веревку бопл, на всякий случай залегший в тени у самого борта, привязал ее и сбросил конец вниз — через несколько секунд ее дернули, давая знать, что можно поднимать.

Первым делом, разведчику подняли оружие для прикрытия высадки — переделанный в "сухопутный вариант" автомат с уже поставленным глушителем. Вооруженный таким оружием — точным и бесшумным, разведчик диверсант на палубе способен продержаться минуту-две, а то и вовсе утихомирить излишне любопытного не поднимая шума. Пары минут вполне достаточно для того, чтобы его товарищи либо развернулись для атаки, либо смогли уйти. Получив автомат, разведчик отвязал его и снова сбросил веревку вниз…

Дальше высадка шла как по маслу — и гораздо быстрее, подниматься по веревке намного проще и быстрее, чем изображать из себя паука с магнитами. Через пятнадцать секунд на верхней палубе боплов было уже двое, через минуту — четверо.

 

Правый фланг

Самая сложная задача была на правом фланге. Дело в том, что там до сих пор шел бой — пусть вялый, этакое потрескивание угольков в уже отгоревшем костре — но бой шел. А когда идет бой — любой боец, даже плохо обученный все равно настороже, это теле не охранно-караульная служба и не таскание тяжестей на скорость. Когда человек ждет нападения — задача усложняется… пкунд ее дернули. тени у самого борта сбросил ее вниз — через еворотом ся о том, где бы найти

Третья лодка, оставив работающим только один двигатель из четырех, черной тенью шла по маслянистой воде, не привлекая к себе внимания. Командир лодки направил ее как раз на самый периметр Бейрутской базы ВМФ, которая вплотную примыкала к порту. По базе был нанесен ракетный удар — но не обычными ракетами, которые попадая в корабль топили его — а кассетными боеприпасами. Крылатая ракета Си Томагавк могла нести несколько десятков таких вот кумулятивных зарядов, по мощности примерно равных гранатометному выстрелу. Над целью ракета выбрасывала эти суббоеприпасы на высоте двести-триста метров, они выбрасывали небольшие парашники и спускались — а над самой целью эти суббоеприпасы взрывались, выплевывая раскаленную струю плазмы, пробивающую даже танковую броню. Ракеты эти могли даже выбрасывать эти боеприпасы не все сразу, а постепенно, атакуя до восьми целей. В итоге, затонули только два корабля, от взрыва боезапаса — но остальные превратились в молчаливые черные, покачивающиеся на воде гробы — с изуродованными кумулятивными зарядами корпусами, выведенным из строя оружием, срезанными антеннами радиолокаторов. Оставшиеся к этому времени в живых моряки, занимали два здания на самом краю базы — оба были сделаны из толстенного бетона и могли выдержать даже обстрел из безоткатных орудий. Такие у мятежников имелись — одно как раз и ухало. Раз за разом с интервалом примерно минуту, глухо и убедительно — на рожон никто видимо лезть уже не хотел, получили свое — и сейчас просто брали моряков измором.

— Стоп!

Лодка притерлась к борту одного из искореженных патрульных катеров, почти слившись с ним, командир лодки, немного подняв маскировочную сеть, рассматривал позиции боевиков в термовизор. И здесь нападения с моря не ожидали — стоило только пулеметчику на "главном калибре" высадить короб КОРДа — и костей не соберут.

Но — шуметь нельзя. Пока.

— Я Седьмой — первый! Нахожусь на правом фланге, исходные занял. Впереди до пятидесяти агрессоров, безоткатное оружие, пять или шесть гранатометов, два крупнокалиберных пулемета. ПЗРК не наблюдаю. Как поняли?

— Вас понял, «Семь-один», атака по сигналу!

 

Акватория порта

Командир группы примерно нанес цели, подсвечивая себе тусклым красным фонариком на пластиковую карту, несколько секунд рассматривал ее, запоминая. Потом двинулся ближе к посту лоцмана, надел микрофон и наушники. Лоцман, не отрывавший взгляда от экрана радара безошибочно нашел волну, на которой работала станция воздушного десанта — если все получилось штатно — они должны быть километрах в десяти мористее.

— "Один-один" — срочное сообщение для «Птиц», выйдите на связь!

— "Птицы" для «Первого» — мы на связи, сигнал сильный и отчетливый. Находимся на исходной!

— "Молния", повторяю — «Молния»!

— Вас понял — «Молния» для «Птиц». Мы в пути.

— Конец связи!

Вот и все. Теперь — либо пан либо пропал. Если группы проворонили хоть один ПЗРК в районе порта — будут проблемы. Серьезные проблемы, для кого — то смертельные.

"Первый-первый" щелкнул по закрепленному на горле микрофону.

— "Первый" — всем! Минутная готовность. Расчеты группового оружия — приоритетная цель. Атака по сигналу!

 

Причальная стенка

Первым, конечно же, заслышал самолеты британец — из всех, находящихся здесь он служил в армии — настоящей армии, а не сборище бандитов и убийц — и это давало о себе знать. Боплы, спрятавшиеся за контейнерами еще ничего не слышали — контейнеры неплохо экранировали звуки, особенно негромкие — а вот британец внезапно поднял голову, склонил ее к плечу, смотря в сторону моря. Потом его рука подтянулась к кобуре…

— Начали!

Британец еще успел выхватить пистолет, возможно он даже успел увидеть катящийся к нему по бетонку причальной стенки черный цилиндр — а затем ночь отступила, разорванная ослепительной, в миллионы свечей вспышкой…

 

Контейнеровоз

— Делаем!

Скрываться уже смысла не было. Вспышка резанула по глазам, за палубе оживленно, перебивая друг друга загалдели — террористы не поняли, что произошло, мощность и бесшумность вспышки их ошеломила — вместо того, чтобы осмотреться по сторонам, занять позиции для отражения нападения, залечь — они попытались выяснить что это — и не заметили три темные фигуры, появившиеся на верхней палубе. А в следующие несколько секунд они легли — все легли, большей частью там же где и стояли, не успев ни среагировать, ни найти укрытие, ни выстрелить в ответ — их скосил шквал огня трех бесшумных автоматов с верхней, возвышающейся над контейнерной палубой. Когда стреляет "Морской лев" — звуков выстрелов не слышен, слышно только лязг бешено бегающего затвора и звон падающих на стальную палубу гильз. Палуба за секунды превратилась в бойню…

Справа раскатисто забухтел крупнокалиберный пулемет — и тут же захлопали, перекрикивая друг друга два автоматических гранатомета…

Понеслась…

Расчет ПЗРК на носу судна лег, так и не успев ничего предпринять — там было два стрелка-зенитчика и один охранник. Их внимание было обращено в сторону моря, только охранник, вооруженный короткоствольным автоматом, услышав странный шум позади — будто что-то падает — обернулся, увидел лежащих вповалку у контейнеров братьев, иссеченных очередями. Он даже успел увидеть боплов, дать по ним короткую очередь, прошедшую ниже и высекшую искры рикошетов из настройки. А в следующую секунду три птички калибра 5,45 клюнули его в грудь, оставляя рваные дыры — и охранник упал на палубу носовой площадки, обливаясь кровью. Два зенитчика прожили на секунду дольше…

Внизу, на причальной стенке забухтел ДШК — и тут же смолк, сделав всего несколько выстрелов — его размеренную, спокойную речь перебил более громкий голос КОРДа. Хлопнула граната, затем еще одна…

 

Правый фланг

На правом фланге, как ни странно, задача оказалась гораздо более простой, чем виделось это раньше — самой простой из всех групп. От пирса, на котором находилась центральная группа, лодку отделял слегка покачивающийся на воде остов патрульного корабля — поэтому взрыв гранаты вспышки боплы правого фланга не видели. Просто странно высветило небо, впереди, метрах в ста началось шевеление — и стоящий в центре лодки пулеметчик, даже не снимая маскировочной сети нажал на гашетку КОРДА. Лодку затрясло, зашатало на воде — все-таки КОРД дает приличную отдачу — справа захлопал АГС и одновременно с ним — длинными очередями зачастил ротный пулемет. Удар застал террористов врасплох — застигнутые атакой со стороны моря, они попытались найти укрытие на пирсе — но тяжелые пули КОРДа прошивали все — стальные контейнеры, наспех сварганенные из портовых погрузчиков и контейнеровозов баррикады, какие-то валяющиеся на пирсе ящики. Пули просто разрывали боевиков, кромсали на части, кого не разорвало в первые же секунды — накрыло роем осколков АГС. Когда пулеметчик на КОРД приканчивал короб — одна из пуль нашла взрывоопасную цель — несколько больших зеленых ящиков, в которых лежали то ли снаряды к безоткатке, то ли гранаты к гранатометам — как бы то ни было, все это хозяйство разом сдетонировало, на мгновение высветив как днем то, что осталось от Бейрутской базы ВМФ. Потом горячая волна воздуха упруго накрыла лодку, срывая маскировочную сеть.

— Вперед! Высаживаемся, зачищаем территорию!

 

Центр. Причальная стенка

Оглушенный, ослепленный, выведенный из равновесия британец все-таки сделал то, что смог сделать в данной ситуации. Внезапная световая вспышка такой силы, да еще и ночью, ослепляет человека на двадцать-тридцать минут — но даже ничего не видя, он выхватил — таки и пистолет и сделал два выстрела вслепую, по памяти — точно в сторону боплов. Не попал — одна пуля ударила в асфальт, вторая — визгнула об контейнеры. Эмир же сделать ничего не смог, просто упал, схватившись руками за лицо и завыл…

Пока первый и второй номера тащили к контейнерам британца и эмира — третий номер стрелял от контейнеров — этой группе при атаке пришлось тяжелее всего. Четвертый номер был за контейнерами и ему нужно было несколько секунд, чтобы выйти на огневую, два номера — заняты пленными. Третий остался — один против тридцати-сорока человек. Но даже в этом случае он — сделал все что мог…

Пятью короткими очередями, он «снял» самых опасных противников на данный момент — расчет крупнокалиберного пулемета и двоих зенитчиков — они удачно сгрудились за импровизированной баррикадой, прикрывая порт от города. Поскольку, они смотрели в сторону города — вспышка их не ослепила — но и развернуть на сто восемьдесят градусов за несколько секунд свое неповоротливое оружие они не смогли.

Третий стрелял как на полигоне, раз за разом прошивая темные силуэты мишеней из автомата, даже не контролируя точность попаданий — был уверен что попадет. Все террористы, которые еще уцелели к тому моменту, перенесли огонь на него — но Третий спокойно, как в тире стрелял, даже не пытаясь уклоняться от пуль. В него попали раз, потом второй — но только третье попадание свалило его на землю. Совсем рядом ударил пулемет, добивая тех террористов, которые еще оставались живы. Потом совсем рядом с третьим плюхнулась дымовая шашка, крутясь на бетоне и выплевывая тугие белые космы дыма. Кто-то подхватил Третьего и потащил за контейнеры, к воде…

 

Правый фланг

Основная позиция боевиков на этом фланге была забита почти сразу — сотня пуль калибра 12,7 и пара десятков гранат не оставили боевикам никакого шанса — уцелевших добил взрыв боеприпасов. Зачищать территорию уже не было смысла — лодка подошла прямо к причальной стенке и высадила два экипажа, которые двинулись на помощь центру и левому флангу…

 

Левый фланг

Когда началась стрельба, Хамид, не зная, что делать, просто упал на бетон, закрыв голову руками. А потом — его оглушило и отбросило взрывом — только поэтому он до сих пор был жив — высадившиеся боевые пловцы за спиной в живых никого не оставляли. В лагере учили всему, в том числе и тому как вести себя под огнем — новобранцы бежали, а инструкторы стреляли им в спину, и если кто-то поскользнется, неудачно дернется пуля — его. Им бросали под ноги взрывпакеты, инструкторы заставляли их ползти по земле, а сами стояли у них на спине и стреляли, им бросали в палатки взрывпакеты ночью — но здесь все оказалось не так. Там были занятия, там ты предполагал, что сейчас может что-то произойти, а тут ты просто лежишь, а метрах в тридцати по твоей позиции бьет крупнокалиберный пулемет, каждая пуля которого прошивает кирпичную стену. Летят пули, крошится бетон, спаренный крупнокалиберный пулемет, который они здесь установили для того, чтобы защититься от возможной атаки со стороны города, уже превращен в исковерканный кусок железа. А гранаты превратили в изорванное сталью мясо всех твоих друзей, с которыми ты два года учился в лагере, спал в одной палатке на соседних тюфяках, ел из одного казана, еще пару часов назад вместе совершал намаз. Никого из них уже нет в живых, стреляют со всех сторон — и на контейнеровозе, который стоит под разгрузкой — тоже. Неверные стреляют из особого оружия — оно не грохочет, оно шелестит, неверные боятся ответного огня, боятся воинов Аллаха, убивают их исподтишка. Но — убивают…

Пулемет — он был установлен на чем-то, что находилось на воде, какая-то лодка — перенес огонь дальше, к самому началу причальной стенки, где за контейнерами все еще бились злобные огоньки, пули хлестали воду — но ударил тяжелый пулемет, серия разрывов прочесала причальную стенку — и контейнеры, враз покрывшись дырами, умолкли…

Снова зачастил АГС — его стрельба была похожа на громкие, гулкие хлопки в ладоши — он стрелял по чему-то, что находится намного дальше, навесом.

Времени мало. Те, кто сейчас чистят контейнеровоз — рано или поздно спустятся вниз, или хотя бы глянут через борт. И увидят его. На пощаду рассчитывать бессмысленно, да и нужна ли пощада — и воину Аллаха?

Нет…

Хамид, не поднимая головы, пополз к пулемету — страх жег душу подобно пламени, ноги оскальзывались на залитом кровью бетоне, ночь скрывала от вражьих глаз. Как бы то ни было — у него есть пулемет. Пусть он один на тысячу километров, из числа воинов джихада, оставшихся в живых — но он жив, он может сражаться, он может убить своего неверного и попасть к гуриям в рай.

До пулемета ползти было недалеко — он стоял на толстой стальной треноге, укрепленной мешками с песком, слева свисала лента с большими, похожими на маленькие ракеты патронами. Пулемет молчал — тело на сидение пулеметчика превратилось в месиво — русские били по самому опасному противнику и били, надо сказать, успешно. Головы у трупа не было вообще, куртка зияла опаленными, уже не сочащимися кровью дырами — в некоторые можно просунуть кулак…

Встав на колени, Хамид сбросил тело с сидения — и застонал от разочарования. Пули не только убили пулеметчика — пули исковеркали механизм пулемета…

— Опасность слева!!!

Кричали все оттуда же, с плюющейся смертью, невидимой с причальной стенки лодки. Хамилд не знал смысла произнесенных по-русски слов, но он отчетливо понимал, что относятся они к нему, больше не к кому. Сейчас русские развернут пулемет и искромсают его пулями — и тогда он не сможет попасть в рай, ведь он, лично он не убил сегодня ни одного неверного. Да, он убивал в бою, но там разберись — чья пуля убила. А как учил эмир — чтобы попасть в рай недостаточно просто погибнуть от руки кяфиров в джихаде, нужно еще и убить кяфиров — как можно больше! Обагрить кровью кяфиров святую землю ислама, которую они нагло попирали десятилетиями, выполоть как сорняки всех муртадов, мунафиков и прочих русских прихлебал, каждый вздох которых являемся оскорблением Пророка. Только кровь, пролитая лично тобой, твоей собственной рукой, давала тебе право на джаннам и семьдесят гурий в нем…

А теперь ничего этого не будет. Русские убьют его, и все будет напрасно…

— Аллаху акбар!!!

Первым среагировал пулеметчик с борта лодки — пулеметчику, что работал на тяжелом пулемете, нужно было еще разворачивать его на турели, искать стволом цель — а ствол более легкого, ротного пулемета смотрел изначально туда куда надо. Стальной ветер еще раз ударил по причальной стенке, ища живую плоть, и не находя — пролетая дальше и дырявя борт контейнеровоза. К размашистому стакатто пулемета присоединился — зачихал, закашлял, выплевывая стальные цилиндры гранат, лопающихся осколками на бетоне. Последний из боевиков, остававшихся в живых на левом фланге погиб почти сразу — длинная очередь перечеркнула его пополам, отбрасывая на искореженную станину пулемета. Но кое-что сделать он все же успел — последним в своей жизни движением он выхватил обе, остававшиеся у него гранаты и метнул в сторону моря. Первая граната булькнула в воду и взорвалась уже в иле, не убив даже рыбы. Зато вторая, по невероятной, невозможной случайности упала точно на округлый, черный резиновый баллон лодки, скатившись внутрь. Из-за стрельбы никто ничего не заметил…

 

Центр

— "Молния один-один", «Птицы» на подходе, доложите обстановку.

— "Птицы", причальные стенки в основном зачищены, опасных очагов сопротивления не наблюдаю! Огонь может вестись со стороны города, рекомендую десант с предельно малой.

— Вас понял, «Молния», РВП одна минута, отметьте себя маяками.

— Принял! «Молния-один-один» всем «Молниям». "Птицы" на подходе, РВП одна минута, десантироваться будут с предельно малых. Отметить себя маяками, доложить о наличии неподавленных огневых точек!

— "Семь — один", цели в моем секторе уничтожены, часть сил перенаправлена на зачистку центрального сектора!

— "Три-один", заканчиваю зачистку, целей опасных для вертолетов не наблюдаю…

— "Четыре-один"… — зачастил пулеметы, связь оборвалась…

Эфир замолчал…

— "Четыре-один", на связь!

— "Один-один", перехожу на левый фланг. Кто видит, что происходит — доложите!

Но доклад пришел уже тогда, когда «Один-один» и сам все увидел — лодка не горела, там нечему было гореть. Просто она мертво покачивалась на воде — и это было самое страшное…

— Я «пять-один», нахожусь на контейнеровозе! Лодка два выведена из строя! На палубе чисто!

— Вижу. Заканчивайте там, иду к второй лодке…

 

Десант. Наземная группа. Ночь на 01 июля 1992 года. Центр города

Для того, чтобы выйти на снайпера, выйти на позицию, откуда можно выстрелить, глупо идти вперед, лучше всего — идти назад, по своим же следам. Выйти, сделать круг — в развалинах вряд ли заметит, найти позицию и — ждать. С того здания он, скорее всего — не уйдет. А если и уйдет — можно считать, что впереди зачищено, подать сигнал «чисто», занять позицию и ждать. Как он проявится — так и отправить его к Аллаху. Скольких из наших успеет отправить к Аллаху он при таком раскладе — то уже опять таки одному Аллаху ведомо. А как думали на снайперов охотятся? В том числе и на живца, если по-другому не получается.

Винтовку я закинул за спину, подтянул ремень — в этих развалинах, при возможной внезапной встрече с противником она никуда не годится — нужен автомат. Он у меня и был сейчас в руках — та самая трофейная MASADA. Поскольку ползти здесь ну никак не получится — пригнувшись, перебегаю от одного укрытия к другому. Пахнет гарью, газом, почему-то и дерьмом — как будто канализацию разрушили и все дерьмо хлынуло в город. Под ногами хрустит битый кирпич, где то попадается и мягкое.

Воняет…

По мне никто не стреляет. Нет, конечно, пули летают — но я умею отличать, когда конкретно — в меня — а когда просто лупят, простреливая подозрительные места или даже просто так, изгоняя стрельбой собственный страх. Когда пуля с чвяканьем попадает во что-то рядом — уже и внимания не обращаю…

Самое опасное — улица. Верней проулок, неширокий как и многие в Бейруте — если по обе стороны машины припаркованы, то проедет только одна машина. Ночью так и бывает — заехал в проулок, машинам заставленный — а навстречу тебе еще один такой же едет, дальним светом светит, клаксоном завывает. Бывало, что и до стрельбы такие вот ночные встречи в дурных кварталах доводили…

А теперь… А теперь все те лакированные красавцы — город богатый, деловой, тут Даймлер за средненькую машину считается — обгорелыми остовами запрудили переулок — искореженные пулями и взрывами, обгорелые кузова, до корда выгоревшие шины, дотлевающие угольки в салоне…

Кукареку!!!

Я аж залег, упал прямо на камни — только собирался идти и на тебе…

Кукареку!!!

Это откуда вообще? Крыша, что ли едет уже?

Но проверить надо. Что это за «кукареку» такое…

Пошел правее, выполз из развалин в прогал между домами — тоже все кирпичом битым завалено, да чем попало — мало чем от развалин отличается. Но ползти проще, хоть поверхность тут относительно ровная.

Кукареку!

Глазам своим не верю — и в самом деле петух. В Бейруте бойцовый петух иногда продавался на базаре по цене малолитражки, а петушиные бои — одно из любимых развлечений, правда в мусульманских кварталах. Да и вообще с приходом русских на Востоке петушиные бои превзошли по популярности даже скачки — все дело было в том, что с выигрышей на скачках взимался пятидесятипроцентный налог, государство за этим строго следило. А за петушиными боями с такими же денежными ставками — попробуй-ка уследи…

Кукареку!!!

Вот разорался то. Радуется что выжил? Клетка стоит на одном из балкончиков — чудом уцелела птица. Старомодная такая клетка, круглая…

Реально — чудо. Даже знак какой-то.

Интересно, какой…

Надо идти…

Извиваясь как змея, прополз немного по чему-то, когда-то бывшему тротуаром, заполз за машину — крупный, на вид почти квадратный внедорожник из САСШ, как и все машины на этой улице обгоревший, простреленный и на спущенных шинах. Стоит он очень удачно — пол улицы перекрывает.

А пол улицы — нет…

Осторожно поднялся, прижался спиной к еще теплому, шершавому, обгоревшему металлу, в последний раз огляделся.

Сейчас — или никогда…

Решился — бросился вперед, метровыми прыжками, последний прыжок, уже падение — я завалился за противоположный ряд машин. И — уже в падении, в коротком, на миг полете я услышал, почувствовал — то самое.

Эта — моя…

Вот эта пуля — разминувшаяся с моей буйной головушкой буквально на пару сантиметров, точно была — моя. Пролетев совсем рядом, она с глухим стуком ударилась о кузов машины…

Снайпер…

И все-таки — он просек, куда я пошел. Просек, что попытаюсь его обойти. Просек даже, где именно я попытаюсь пересечь проулок — конечно же, в самом узком месте, там где второпях припаркованная машина его почти напополам перекрывает. Засек — и стал ждать. И если бы надо мной не горела с детства Полярная звезда — скорее всего, здесь бы я и лег… [Расхожее выражение на флоте "Над тем-то горит Полярная звезда" — означает, что этому человеку везде и во всем сопутствует удача…]

Повоюем…

Промежуток между машинами и зданиями узок и безопасен. Здания — там тысяча мест, где можно спрятаться, хороших — несколько десятков. Но и для вражеского снайпера — раздолье впереди. Те же тысячи мест, откуда можно вести огонь. Впереди для него — свои, для меня — чужие. Время — непонятно в чью пользу играет, может в мою, может — в его. Когда здесь будет десант или бронегруппа — непонятно, может через пять минут, может — никогда. Рассчитывать, как и всегда в разведке — только на себя…

Рисковать я не стал — в развалины на противоположной стороне улицы заполз аккуратно, не давая снайперу возможности поохотиться. Тем не менее, он выстрелил еще раз, опять в поразительной близости от меня — хотя и выше, достать меня он не мог из-за машин. Сразу же впереди застучали два пулемета — обычный и пару раз выстрелил крупняк…

У него что — ночной прицел? Очень точно для ночного времени стреляет, подозрительно точно. Или — что похуже? Хотя профессионал в этом случае не стрелял бы, второй выстрел — серьезная ошибка.

Пора скоординировать действия…

— "Бобр", ответь «Ворону»

— "Бобр" на приеме!

— Снайпер дальше от вас, точное местоположение не установлено.

— "Ворон", мы его засекли. Держим!

— Хорош стрелять! Если вы его не положили — он уже ушел. Держитесь в здании, не высовывайтесь. Не подставляйтесь, он еще жив.

Не знаю, почему я в этом был так уверен… Но почему то — я даже не был уверен, я — зпал точно что эта тварь — жива.

— Твои предложения?

— Я пока не вышел на позицию. Выйду — оборемся и дальше по обстановке [оборемся — то есть установим связь. Раньше связь была плохая, приходилась перекрикиваться — вот отсюда и пошло — оборемся. Сейчас связь была уже нормальной — но расхожее армейское выражение осталось]

— Принял! Конец связи!

Время умирать…

Неверный попался везучий — первый раз она стреляла в него там, в развалинах — он даже не заметил пули, выбивший огрызок кирпича у него над головой — рядом бил пулемет и, видимо ее пуля просто прошла незамеченной. Второй раз она стреляла уже в него целенаправленно — после того, как она подстрелила командира десантников, не насмерть, но серьезно — она поняла, что он пойдет охотиться за ней. Вычислила, где он пересечет переулок — ему, как и любому нормальному снайперу нужна была чистая линия огня — и выстрелила. На сей раз, она не пыталась ранить, она хотела убить. Но — неверный ушел и в этот раз. А ей — пришлось срочно менять позицию — благо в стенах домов были пробиты лазы, по которым можно было перемещаться. И сейчас она ползла, каждый раз вздрагивая, когда пул крупнокалиберного пулемета пробивала несколько стен, одну за другой, выламывая сразу по нескольку кирпичей. Они ее не видели — но случайно подстрелить могли…

Интересно — это все-таки он или нет?

Сейчас все — и самооборонщики, занимающие оборону на наспех сооруженных баррикадах и укрепленных подручными материалами зданиях, и солдаты с жандармами — те кто к этому моменту остались в живых выглядели одинаково. Грязный, изорванный, заляпанный липкой смесью крови и грязи камуфляж, усталое, измазанное лицо, пустые, бездушные глаза, в зрачках которых отражается пламя умирающего города, потертое оружие в руках. Те, кто к этому момент выжил, уже приобрели кое-какие навыки ближнего боя и убивать их становилось все труднее. Она не делала зарубки на прикладе своей винтовки — эта цифра выжженным клеймом отпечаталась в ее мозгу. Эта цифра с каждым часом увеличивалась…

Тридцать семь…

Человека, которого она за эти несколько минут уже дважды пыталась убить — и который, несмотря на это остался в живых, она знала. Или думала, что знала — все сейчас на одно лицо, особенно военные — но его она узнала — даже угадала, особенным женским чутьем. Когда то давно, когда этот город еще не спалило пламя джихада, его фотографию показывала ей подруга, с восторгом рассказывая о своем новом кавалере. Потом она узнала еще кое-что про него — буквально в тот день, когда все началось. Ей доверяли — и сказали правду о том, что произошло, о том что руки этого кяфира — по локоть в крови правоверных.

А раз так — значит, он должен умереть. И она — тот самый меч Аллаха, которым он покарает негодяя, обагрившего руки кровью Пророка.

Иншалла…

Русские уже не стреляли — видимо, поняли — что бесполезно. Или, этот самый неверный, который так ловко двигается, подсказал.

Впрочем, это уже неважно…

Так… Лучше всего — подняться наверх, чтобы было пространство для маневра. Но не на самый — неровен час накроет миномет. Второй этаж — в самый раз.

Лестница — темная, узкая, грязная, без окон. Без окон — это хорошо, в окна как раз пули и влетают. Но если нет окон — это не значит, что можно как по проспекту. Осторожнее надо…

Ага! — а вот и сюрприз номер один. Растяжка — причем грамотно заразы поставили — леска рыболовная над самым полом, наступил — и…

Обезвредить? А смысл? При обезвреживании можно подорваться, зачем мне это. Есть люди — по две гранаты ставят, вторая взрывается, если леску, ведущую к первой перерезать. Лучше оставлю, пусть кто следом за мной пойдет — тот и подорвется. Нечего шастать по развалинам…

Руками ощупал две следующие ступеньки — иногда растяжки ставят одну за другой — нет, чисто. Можно идти дальше. Все ощутимее пахнет палёным — как будто мешки с шерстью жгли…

Второй этаж — длинный, коридор, вкинул автомат и…

Наверное, если бы я отужинал нормально, меня бы сейчас вывернуло — прямо здесь. Даже несмотря на то, что до этого — немало успел повидать. Все равно…

Длинный, на все здание коридор, по левую руку — двери в квартиры или нумера, выбитые, конечно. С такой планировкой обычно строят доходные дома или дешевые гостиницы. Выбиты не только окна — выломана часть стен — КОРД потрудился. Стены исклеваны пулями, обожжены огнем, на них — черная, жирная, слоящаяся копоть. Освещения нет, единственное освещение — неверные рыжеватые отблески пожаров на улице. И — трупы…

Не наши — чужие. Человек двенадцать — как минимум. Скорее всего искали нормальную позицию для ведения огня по десантной группе — тут то их и поймал бортстрелок с вертолета — длинной, на весь короб очередью выкосил всех. Так и легли — у окон, у каждого окна — по одному, а то и по два изуродованных трупа.

Какого хрена вам надо было? Какого хрена вы сюда приперлись? Мы вас — звали?! Что вы здесь искали — это?!!!

А самое хреновое — как раз через эти окна, через сделанные крупнокалиберными пулями проломы меня может достать тот снайпер. Значит, мне предстоит ползти — по этому полу, заваленному кусками мяса, битым кирпичом, залитым запекшейся кровью. Б…

Выругавшись про себя — делать нечего — лег на пол и пополз, шупая впереди рукой и стараясь не вляпываться ни во что мягкое или липкое. Не вляпаться было невозможно…

Все те, кто здесь полег, полегли с оружием, у некоторых оно было исковеркано пулями, у некоторых — вполне исправное. Возможно, что-то и удастся найти.

У третьего по счету окна я разжился патронами. Тот, кто умер здесь за секунду до смерти стрелял из старенького казачьего АК, который валялся сейчас рядом с изломанной пулей ствольной коробкой. А вот магазин… магазин от него мне пригодится. Стараясь не страгивать труп — могли гранату под него подсунуть — обыскал его, разжился четырьмя полными магазинами, рассовал по разгрузке. Лишним не будет.

У пятого по счету окна нашел неповрежденный пулемет — брать с собой не стал, просто проверил, положил у стены, нашел ленты с патронами к нему в рюкзаке и тоже положил рядом. Местоположение пулемета запомнил — может, пригодится еще…

А вот у самого выхода — еще почище трофей попался. Гражданский штурмкарабин Драгунова, новенький почти, с нескладным деревянным прикладом и очень приличной оптикой-трехкраткой с широким полем зрения. Если к Эрме патронами не удастся разжиться, то можно будет на это заменить, коли возможность будет. Опять-таки положил ближе к стене и даже прикрыл, чем мог — дабы кто другой не добрался…

Пришли…

В самом конце здания были хорошие позиции для снайпера — проломы аж через несколько стен. Долбали похоже из безоткаток и из скорострельных пушек. Вертолетных — вон, трассы сверху вниз иду и даже в полу дыры. Нормально…

Теперь нужна пара «кукол». Нормальной куклы нету — но ночью сойдет и такая. Подручная…

Оставил винтовку у стены, на карачках вернулся в залитый кровью коридор. Мне нужны были два трупа, не слишком сильно пострадавших. Или три. В общем — трупы нужны были. Трупы я нашел — там этого добра было… С грехом пополам, зажимая платком нос и стараясь не сильно высовываться, перетаскал на позицию. Туда же утащил и трофейный «Драгунов»… Палитра есть, будем рисовать картину.

Картина…

Снайперскому делу я учился у полковника от артиллерии Сухорукова. Этот старый, ничем неприметный вояка — среднего роста, среднего телосложения, с простым, обветренным, морщинистым лицом и тихим голосом был совсем не тем, кем казался. Он был Мастером — именно так, с большой буквы «М». На всю русскую армию он был единственным тренером — так его все называли, не инструктором, а тренером — такого уровня. Безусловно, он был одним из самых опасных людей на Земле…

Учеников он выбирал сам — комплектовал смешанные группы, ездил по училищам, присутствовал на различных соревнованиях, присматривался. Подбор группы — это была его личная прерогатива, в этом ему никто не указывал и никто не препятствовал, если он просил перевести к нему кого-то для обучения. Как он отбирал людей, непонятно, единственно что я понял во время годового обучения — он старался отбирать тех, кто тренировался в стрельбе с детства и занимался стрелковым спортом. Остальное — то была тайна мастера…

"Палитра" и «Картина» — это были выражения, которым он учил нас. Для того, чтобы нарисовать картину, художнику нужны кисть и краски на палитре. Кисть — это твоя винтовка, без нее ты — мишень. Палитра — это подручные материалы — другие люди, живые или мертвые, другое оружие, бронетехника, развалины — все окружение, в общем. Используя все это, ты должен нарисовать картину — нечто такое, что введет вражеского снайпера в заблуждение и заставит его раскрыться, демаскироваться, выстрелить в пустоту. Картина — это то, что позволит тебе остаться в живых после выстрела твоего оппонента и выстрелить в ответ.

Разница была только в том, что плохой художник не получит денег за картину. Снайпер, плохо, неубедительно нарисовавший свою картину, получит билет на тот свет…

Итак — картина…

На мысль меня натолкнули именно эти проломы сразу через несколько стен. Очень уж удачно были расположены — можно было стрелять как бы "с разных уровней", через несколько стен.

Одна из «кукол» будет снайпером. То есть — мной. При таком освещении ночью что-то просечь — нереально. У нее даже винтовка будет — та самая «драгуновка», которую я нашел.

Выстрелом были пробиты четыре стены, первая — буквально вывалена. Прямая линия огня через эти проломы — как то, что мне нужно. Около первой стены куклу класть нельзя — положим около второй, замаскируем. А я засяду — либо у третьей, либо у четвертой…

Но нужно время на то, чтобы написать картину. Снайпера нужно отвлечь.

— "Бобр", ответь «Ворону»

— "Бобр" на приеме!

— Шумни немного.

— Принял!

Куклу расположил как и говорил во второй с края комнате, замаскировав у пролома — пришлось даже сбитую с петель дверь подкладывать, чтобы натурально было. К кукле пристроил штурмкарабин — какой снайпер без винтовки? Пристроил так, что казалось — снайпер залег и целится — а к спусковому крючку тонкую веревку привязал, саму винтовку укрепил, чтобы из рук хотя бы не вылетела. Еще одну веревку привязал к левой руке — чтобы пошевелить куклу, если нужно. И еще одну — к маскировочной накидке, которую я снял с себя. Со своей винтовки я снял глушитель — пока он мне не нужен…

Игра началась…

С винтовкой, я выполз в коридор, устроился около одного из проемов и выстрелил — просто так, никуда не целясь, для того, чтобы сообщить — я здесь. Не знаю — возможно даже ответный выстрел будет, правда откуда — я его не увижу. Может — снайпер раскроется и его Чижик — птица вольная — со своими приголубят. Всякое может быть…

Выстрела не было.

Ждать… Сразу делать второй ход нельзя — ждать и только ждать. Привалившись к исклеванной пулями стене и положив руку с пистолетом на колени, я замер. Минута текла за минутой — медленно, как течет из банки свежий золотистый мед…

На какой-то момент мне почудилось, что я опять слышу тот самый выстрел, прислушался — ничего…

Пора…

Второй ход был хитрее — тут я уже рисковал жизнью. Переползя в другую комнату, я на мгновение показался из-за укрытия — и выстрелил снова. На сей раз — кто наблюдал за развалинами — тот должен был видеть. Не меня — движение… Серую тень, мелькнувшую в истерзанном доме напротив.

Есть!

Ответный выстрел — четкий удар пули о штукатурку. Он здесь, он никуда не ушел. Он — меня ждет. Время третьего и последнего хода. Но сначала — пусть помаринуется, пусть — понервничает…

Выждав почти полчаса, я перебрался на третью и последнюю позицию. Вся хитрость состояла в том, что я находился как бы за спиной куклы — она лежала во второй от конца здания комнаты, я занимал позицию — в третьей. Я мог стрелять в том же направлении, что и «кукла». Надел на свою винтовку глушитель — теперь он мне понадобится.

Кто говорит, что куклы не умеют стрелять?

Спрятавшись за стеной, я нащупал кончик веревки и резко дернул — в комнате громыхнуло, штурмкарабин выстрелил. И — вышел на позицию сам, целясь из своей винтовки в развалины напротив. Затаив дыхание, потянул за вторую веревку — с куклы поползла вниз маскировка, которой я ее накрыл. Третья веревка — «кукла» пошевелилась. Искореженное здание напротив медленно плыло в зеленом аквариуме ночного прицела….

Есть!

Словно искра — всего лишь бесформенное, чуть более светлое пятно и — искра. Пуля прошла через куклу, с отчетливым шлепком ударилась в стену, за которой я скрывался — и я выстрелил в ответ, целясь по бесформенному серому пятну.

Трижды, раз за разом…

— "Бобр", ответь «Ворону». Я иду к тебе, не стреляй!

Ответа не было…

Обратный путь казался короче — может, потому что знаком. Крикнув перед зданием «Ворон», я нырнул внутрь…

Тело у самой стены, накрытое чем-то подручным, что нашли в этом здании. Проступающее бурое пятно на ткани, там, где по силуэту должна быть голова…

— Кто?

Никто не ответил. Огляделся…

Эх Чижик… Птичка певчая…

В звуки боя вплетался новый звук, солидный и грозный — пока едва слышимый, но с каждой секундой нарастающий слитный рев вертолетных турбин…

Десантная группа, высаженная с вертолетов, ушла вперед, вертолетные пушки с сумасшедшим визгом вгрызались, крошили здания, где находились боевики, небо изрыгало огонь. Десантные вертолеты, опасаясь Стингеров ушли, штурмовые работали с предельно малых, буквально прячась за остовами полуразрушенных зданий, принимая на себя шквальный огонь еще уцелевших террористов. Шло деблокирование здания МВД.

Осторожно, подсвечивая себе фонариком, я поднялся по лестнице — снайпер мог поставить растяжки для защиты своей позиции. На всякий случай я даже шерудил длинной, найденной у дома палкой впереди себя, прежде чем наступить. Мало ли…

Вот. То самое место. Комната, одна из стен которой, выходящая на улицу, вывалена взрывом. Бесформенное пятно в углу комнаты. Едва заметный, замотанный в маскировочную ленту толстый ствол мощной винтовки. Небольшая, едва заметная лужица крови на полу. Держа наизготовку пистолет, палкой откинул маскировку…

Темные, вьющиеся волосы, тонкие черты лица. Камуфляж, не скрывающий, а скорее подчеркивающие линии фигуры. Золотое кольцо на тонких пальцах, рука, обнимающая пластиковое ложе винтовки…

Что же мы делаем, люди…

Ее звали Сания Монтари. Совсем недавно она была преуспевающей хозяйкой модного косметического салона на набережной, а теперь — стала снайпером, воином джихада. Судьба распорядилась так, что она погибла, как погибли в этот день и многие другие, вставшие на путь джихада — но с их смертью война не закончилась.

Война только начиналась…

 

Старый аэропорт. Ночь на 01 июля 1992 года

— "Барс-один", на связи «Оборотень-два». Мы подбиты, самолет поврежден, держаться в воздухе не могу. Принял решение садиться на полосу старого аэропорта, прошу сообщить РВП, прием!

— "Оборотень-два", на связи «Барс-один»! РВП двадцать минут, прием!

— "Барс-один", я не продержусь в воздухе и десяти минут!

— Минимальный РВП двадцать минут, сократить не получится. Включите маяки и держитесь!

— Вас понял, «Барс-один», конец связи…

Если бы командир корабля мог — он был сейчас со всей силы врезал по штурвалу кулаком — до хруста в костях, до содранной, сочащейся кровью кожи. Как все это дерьмо некстати…

— Сколько мы продержимся?

— Минут десять, не больше. Мы теряем второй двигатель, видимо, разрушена система охлаждения. Я его на минимальную мощность включил — но долго он все равно не проработает…

— Сбрасываем топливо! — принял решение командир

— Стоп, стоп… А если мы его сбросим на аэропорт? А потом — врежем?

Самолет только что заправился и не израсходовал и трети от набранного от заправщика топлива. А предстояла посадка, причем аварийная — в этом случае самолет лучше всего сажать с пустыми баками — меньше пробег по ВПП и меньше вероятность пожара…

Члены экипажа — первый пилот, второй пилот, штурман — на мгновение обернулись, скрестились взглядами. Вместе они налетали не одну тысячу часов, каждый из них был всем остальным не просто сослуживцем — но другом. И каждый из них сейчас понимал, о чем думают другие — без слов…

— Помирать — так красиво! — выразил общее настроение штурман…

— И с погребальным костром…

— Боевой части — доложить об исправности систем!

— Малые исправны, боекомплект на нуле!

— Средняя исправна!

— Большая исправна!

У пулеметов всегда раньше всех заканчивался боекомплект — сумасшедшая скорострельность вкупе с высокой востребованностью — обычно попадались такие цели, с которыми справлялись и пулеметы…

— Наблюдение, доложить готовность!

— Наблюдение, работаем в чрезвычайном режиме! Готовы!

Система наблюдения и опознания целей самолета запитывается от бортовой сети электропитания, а та, в свою очередь, отнимает часть мощности у двигателей. В условиях, когда оставшиеся двигатели и так работали на пределе — приходилось максимально сокращать энергопотребление, отключая все системы самолета, кроме жизненно необходимых.

— Внимание, заходим на аэропорт, сбрасываем топливо! Отсчет от диспетчерской вышки!

— Принял!

Самолет черной тенью мчался над землей, опережая выпущенные в его сторону огненные трассы, слева мелькнула диспетчерская вышка, едва не срубив крыло. Светло-серой пеленой на землю хлестал керосиновый дождь. Те, кто остался в живых после прошлой встречи с «Громовержцем» — заслышав рев моторов над головой прятался, искал себе убежище, те кто еще с этим не сталкивался, тупо строчил в воздух из автоматов, надеясь сбить без малого стотонный самолет. Рыжие кусты разрывов вырастали на земле, система наведения не работала и огневая группа вела огонь наугад, подавляя противника не точностью, а мощностью огня — садиться с неизрасходованным боеприпасом просто глупо. На земле с глухим хлопком вспыхнуло пламя — сброшенный керосин таки загорелся…

— Заходим на разворот. Всем приготовиться к посадке!

Керосин разгорался все сильнее, по идущему на предельно малой грузному самолету несколько раз выстрелили из РПГ — но из РПГ попасть в летящую цель можно, только если повезет.

— Выпустить шасси!

Из-под днища раздался глухой стук — какой и должен быть, когда выпускается шасси. Мигнула зеленым лампочка…

— Все стойки вышли!

Самолет заходил на посадку «наоборот» — то есть, со стороны аэропорта, оттуда, где обычно самолеты только начинают разбег. Полоса, освещенная только пожарами, да еще разгромленная артиллерийским огнем — их же огнем. Вот будет смешно — если они свернут себе шею на собственноручно же сделанной колдобине. «Громовержец» был сделан на основе фронтового транспортника и изначально рассчитывался на посадку на неподготовленные полосы — но неподготовленная полоса, это не значит, что на ней может быть метровой глубины воронка от артиллерийского снаряда.

— Приготовиться к удару!

Промелькнули остовы двух машин — тех самых, которых они раскатали по бетону в свой первый визит туда, эти бесформенные, изгрызенные снарядами кучи металлического хлама было трудно даже распознать, как машины. Удивительно — но оставшиеся боевики от здания аэропорта не стреляли — может, ошалели от такой наглости, может, самолет скрывала плотная завеса дыма и огня от сброшенного керосина…

Удар…

Второй двигатель окончательно вышел из строя, когда самолет шел над полосой на высоте два метра, не более. Самолет сразу провалился вправо, летчик успел в последний момент скомпенсировать это единственным возможным способом — провалил вниз весь самолет. Именно поэтому касание полосы было особенно жестким — его почувствовали все. Про такое говорят — позвоночник в трусы ссыпается…

Оттого, что стойка шасси правого крыла коснулась бетона ВПП на мгновение раньше чем остальные — из-за отказа двигателей — самолет сразу же занесло, начало разворачивать на полосе влево. Командир еще пытался чудовищным усилием, преодолевая неисправную гидравлику, выровнять самолет на полре — но справиться с отказавшими органами управления такого монстра не смог бы наверное и Илья Муромец. Самолет прокатился по бетону всего метров двадцать — а дальше его вынесло за пределы ВПП, передняя стойка шасси не выдержала и хрустко лопнула. Самолет с разгона, на скорости больше сотни километров в час, хрястнулся носом об каменистую землю, закричал разрываемый, сминаемый металл…

Майор от ВВС Павел Бульба, потомственный казак, чудом судьбы попавший на «Громовержец» и ставший «комендором», старшим огневой группы, пошевелился в кресле, пытаясь понять, все ли кости целы. Болело все — как будто его пропустили через бетономешалку, наполненную булыжниками, ремни врезались в тело. Самолет лежал на боку, освещения в отсеке не было, что-то искрило. Но была и хорошая новость — дымом не пахло. В таких случаях самое страшное, что может быть — это пожар. На самолетах до трети от общего веса составляет топливо и сгореть самолет может — за десять минут дотла.

— Петро! — толкнул он своего соседа, тоже привязанного к креслу — ты цел там? Что лежишь?

Петро — молоденький, но крепкий лейтенант, только что пришедший с училища зашевелился в кресле, открыл глаза, непонимающе посмотрел на командира

— Что вылупился… — с напускной строгостью сказал Бульба — отстегивайся и выбираться давай! Руки-ноги целы?

— Вроде…

— Не вроде, а так точно! Давай, выбирайся из кресла, выбирайся! Что сидишь?!

Ящики с НАЗ и самое главное — с оружием — короткоствольными автоматами и складными ружьями для охоты на дичь были вверху справа, майор Бульба еле добрался до них. Отстегнул ремни — и все это богатство, упакованное в свертки. Полетело на него. Майор злобно выругался…

Черти… Самих бы их так посадить. На самолете слона перевезти можно — так нет, в НАЗ дают «коротыши», а не нормальные автоматы… Как теперь оборону держать, спрашивается? Хоть бы один пулемет на всех положили, не говоря уж об "оружии выживания" как в БТР. Черти… [оружие выживания бронетехники — носимое оружие, стреляющее теми же самыми патронами, что и оружие самой бронетехники — или комплект, позволяющий снять танковый пулемет и переделать его в пехотный. В пехотном бронетранспортере, вооруженном пулеметом калибра 14,5 в комплекте выживания была простейшая однозарядная винтовка под этот патрон с мощнейшим дульным тормозом и простой оптикой, а также комплект, для переделки танкового пулемета в обычный. Если даже БТР подобьют, но отделение пехоты останется целым — у них был шанс вооружиться дополнительным пулеметом и мощнейшей винтовкой, поражающей все легкобронированные цели и дождаться помощи. ]

Нащупав рукоятку и повернув ее, майор Бульба ногами выбил аварийный люк и выбрался наружу. Огляделся. Самолет лежал на боку, даже плоскости не отлетели. Для такой ситуации — удачно приземлились. Из-за сплошной стены дыма аэропорт и ангары видно не было, боевиков тоже, но это ничего не значило — они могли появиться в любую минуту. Со стороны моря — а аэропорт стоял недалеко от побережья, было спокойно — боевики боялись огня флота и к морю старались не соваться…

— Петро! Заснул там? Твою мать! Вытаскивай все наружу, я к кабине. Давай, давай, шевелись, дохлая курица, чтоб тебя!

Придав крепким словом ускорение подчиненному, майор побежал к пилотской кабине. Выбить снаружи аварийный люк было невозможно, поэтому он, порезав руки, проник в кабину через разбитое остекление…

Прежде чем разбираться с пилотами, он сделал то, что сделал бы каждый разумный летчик в такой ситуации. Отключить питание от двигателей и вырубить напряжение в бортовой сети самолета. Только пожара и не хватало…

Разобравшись с первоочередными делами, майор Бульба принялся за летчиков. Одного прикосновения к командиру корабля оказалось достаточным, чтобы понять — все. Голова безвольно болталась, как сломанная, но еще не засохшая ветка. Даже подголовник не спас…

— Василич… — пробормотал Бульба — как же так то…

Второй пилот и штурман были живы — и это несмотря на то, что штурман сидел в более опасном месте, чем первый пилот. Вот уж воистину — кому суждено…

— Господин майор… — Павел Бульба только сейчас осознал, что он теперь старший по званию и командир экипажа, только ему теперь придется вытаскивать остальных — я ног не чувствую…

Тоже пацан совсем — недавно в полк пополнение пришло большое. "Вы будете сыты, пьяны и обо всем позаботится король…" Вот — позаботились…

— Сиди, не двигайся. Сейчас будут наши.

— Наших не будет… — в глазах пацана была та самая страшная отрешенность, которая появляется у людей, которые поставили на себе крест. Которые уже внутренне мертвы, они отказались сражаться за жизнь, вцепляться в нее когтями и зубами — смерть прибирает таких как бы походя, в первую очередь…

— Ты что, охренел? Панику тут мне наводишь, пристрелю! — майор Бульба знал, что единственный способ вывести человека из такого состояния — это психологический шок, а еще лучше разбить в кровь всю морду, чтобы проняло. Но ни того ни другого сделать было нельзя…

— Извините, господин майор…

— Лежи здесь. Наши — через пятнадцать минут будут. Бронежилет на тебе?

— Да, господин майор

Хоть что-то соображает…

— Не снимай. Лежи тихо и все нормально будет… Петро! Где ты черт тебя задери!!!

Вместе с Петром вытащили из кабины второго пилота — тот хоть и хромал, и рука повреждена была — а оружие в руках держать мог. Потом и оружие из находившегося в кабине ящика с НАЗ вытащили — лишним не будет…

А террористы наконец то очухались. Поняли, что за добыча пришла к ним в руки. Такие самолеты были сущим проклятьем еще с тех, старых времен — все повстанцы ненавидели их просто люто. И возможности поквитаться не упускали…

Они только успели вытащить операторов систем наведения — этот отсек пострадал меньше всего, только побились изрядно об аппаратуру — как на бетонке появились пикапы — один, второй. На одном из них был установлен пулемет в кузове — аж крупнокалиберный. Замыкал маленькую колонну небольшой грузовик, в кузове которого было не меньше десятка террористов. Они мчались по бетонке как гончие псы, стремясь схватить свою добычу, пока десантники из ПСС не умыкнули ее из-под носа…

— Пусть ближе подойдут… Стрелять только туда, куда и я… Лежать…

Тех, кто выжил скрывал дым — дым и еще туша лежащего на брюхе самолета. Хотя керосин уже отгорел — дыма было очень много, он седыми космами застилал пространство, выжимал слезы из глаз, ел легкие…

Один из пикапов внезапно свернул — и почти не покачнувшись на своей длинноходной подвеске слетел с полосы…

— Огонь!

Шесть очередей скрестились на пикапе, кто-то, как Бульба бил короткими, прицеливаясь, кто-то — длинными, чтобы просто удержать врага на расстоянии до подхода своих. «Коротыш» вообще не слишком точный, предназначенный только для ближнего боя автомат. Но шесть очередей таки сделали свое дело — сразу несколько пуль отбросили пулеметчика от своего оружия, моментально покрылось пулевыми отверстиями и кровавыми брызгами лобовое стекло, лопнул радиатор. Расстрелянная машина прокатилась несколько метров по инерции и встала, медленно, нехотя разгораясь…

В ответ с полосы застучали два пулемета — обычный и крупнокалиберный, нащупывая стрелков. Правый бок самолета мгновенно покрылся рваными дырами, звук был как будто обезумевший кузнец стучит по заготовке одновременно большим и малым молотком. Кто-то вскрикнул…

Суки… Убивают нашего пса… — отвлеченно, как будто это происходило не здесь и не с ним подумал майор. У каждого самолета эскадрильи тяжелых штурмовиков было свое прозвище, этот самолет звали «псом». Для экипажа самолет, на котором они летают становится родным. Наперебой заговорили еще несколько автоматов, террористы прыгали с машин, разбегались, пытаясь взять выживших в кольцо. Многие прятались в неглубокую ливневую канавку по другой стороне ВППП — лежа там можно было укрыться от пуль. Кто-то вскрикнул…

Плюнув на летящие пули — а летело их много, хотя большей частью беспорядочно, майор вскочил, кинулся к носу самолета. Подхватил лежащий там автомат с полным магазином. На мгновение высунувшись, дал длинную очередь по пулеметчику, увлеченно, не боясь запороть ствол долбавшему по самолету. И не попал — а через секунду был вынужден упасть на землю — две пули пробили насквозь обшивку как раз в том самом месте, где он только что был.

— Господин майор…

Бульба со свирепым выражением лица повернулся, чтобы последними словами обругать своего покинувшего пост напарника — и тут он вдруг понял, осознал, что надо было делать. Глянул на часы — до подхода вертолетов меньше пяти минут. Но если пулеметы не умолкнут — они не продержатся…

— Слушай сюда… - говоря, майор сменил магазин сначала в одном автомате, потом и в другом, передернул затворы и накинул на плечи ремни, чтобы можно было стрелять из двух автоматов одновременно, прижимая приклады локтями к бокам — вам надо пять минут продержаться. Пять минут, ты понял. Наши — рядом, им пять минут надо. Ты а старшего остаешься. Сейчас отвлеките их, постреляйте с той стороны.

— А вы, господин майор?

— А я… А я пулеметчика загашу. Они отвлекутся — и я его сниму…

— Господин майор, я с вами.

— Да куда ты со мной… Приказ слышал?

— Но…

— Приказ слышал?!

— Да… так точно

— Ну и иди. Выполняй. Пять минут продержись, теперь ты за все отвечаешь. С Богом…

С хвоста самолета густо затарахтели автоматы, сразу несколько — и боевики отвлеклись, перенесли все внимание и весь огонь на тот фланг. Майор, по привычке отсчитав до трех, бросился на землю и неуклюже — оружие мешало — загребая землю руками и ногами пополз. Он полз, хватая ртом воздух, обдирая руки о каменистую землю и искренне, как ничего другого в жизни желая только одного — успеть. Успеть, пока они не обойдут со всех сторон. Успеть, пока тупо нее ломанутся в атаку. Успеть пока пулеметчик не подожжет-таки самолет. Успеть, выиграть не минуты, может даже секунды, что остались до подхода вертолетов с десантом из шестьдесят шестой. Успеть даже ценой собственной жизни.

Его заметили, когда до машин оставалось всего ничего — метров десять. Кто-то заорал по-арабски, в землю, выбивая фонтанчики ударила одна пуля, затем другая и третья — и он понял — сейчас или никогда. Встав в полный рост, он, прижав приклады, нашарил пальцами спусковые крючки, нажал — и автоматы заколотились, выплевывая из своих кургузых стволов пламя и свинец. Пулеметчик за крупняком сник почти сразу, несколько пуль клюнули его в грудь и в голову — и он начал оседать, судорожно цепляясь на рукоятки пулемета, ствол задрался, бессмысленно посылая длинную очередь в небо. Второй пулеметчик, работавший на обычном, ротном пулемете, выстрелил в него несколько раз, удивительно что не попал с такого расстояния — а может попал? Через секунду пули смели и его, майор перенес огонь на боевиков, увлеченно стреляющих в него и почему то не попадающих. И только когда в последний раз, впустую лязгнули затворы обоих автоматов, он позволил себе упасть. Того, как заработала тридцатимиллиметровая пушка появившегося вдалеке, со стороны города тяжелого штурмового вертолета, как град снарядов обрушился на бетон, выбивая длинные борозды и разрывая в клочья остававшихся в живых террористов, как одна за другой загорелись изрешеченные машины — он уже не видел…

 

Индийский океан, недалеко от Аденского залива. Ударный авианосец "Куин Виктория". Раннее утро 01 июля 1992 года

Ночь медленно и неохотно отступала, серая предрассветная мгла упорно держалась за каждый метр, не желая сдавать отвоеванные за ночь позиции. Но на востоке, со стороны Индийского океана уже разгоралась далекая заря, солнечные лучи рвались в бой, хотя само светило еще досматривало последние сны в спокойной толще вод. Ночь отступала, обнажая спокойную водную гладь — и строгие серые силуэты десятков боевых кораблей на ней…

Здесь и сейчас, на одной из самых напряженных судоходных трасс вершилась история — разворачивалось очередное геополитическое сражение между двумя великими державами — Российской и Британской империями, испокон века соперничавшими за влияние в этом регионе. Пока сила была на стороне России — несколько десятков кораблей русско-германской эскадры, в том числе ударный авианосец "Цесаревич Николай", ударный авианосец "Маркграф Гессенский", линкор "Император Александр Третий", тяжелый крейсер «Лютцов», тяжелый ракетный крейсер «Константинополь» и больше трех десятков других судов расположились широким фронтом, перекрывая доступ в Красное море. В двадцати морских милях от них таранным строем выстроилась британская эскадра — ударный авианосец "Куин Виктория", ударный авианосец «Эссекс», линкор «Худ» и еще три десятка кораблей обеспечения, а также несколько гражданских транспортов с частями сухопутных войск. Официально, все это британское воинство просто возвращалось домой с крупных учений в Индии — и согласно Берлинскому мирному договору Российская империя обязана была пропустить их через Красное и Средиземное море, поскольку это бы самый короткий путь в метрополию. Однако, русские не пропускали, ссылаясь на то, что о прохождении такой эскадры следовало уведомить не менее, чем за две недели, а британцы этого не сделали. Британский и российский МИД обменивались нотами протеста — а британская эскадра просто встала в двадцати морских милях от российской. Обе стороны держали в воздухе большое количество самолетов с ПКР, все корабли были в полной готовности к нанесению удара. Если смоделировать возможный результат боестолкновения — то преимущество имели британцы. При примерно равных силах они, как нападающая сторонам имели право первого хода. Британский же адмирал, командовавший эскадрой, делать этот ход не спешил — он понимал, что хотя и может потопить весь русско-германский флот, понеся хотя и серьезные, но не критические для него потери — проблему это не решит. В политическом смысле это будет означать то, что Британия объявит войну одновременно Германской и Российской империям — причем русские уже успели привести свои войска в состояние повышенной боеготовности и накрыть их внезапным ударом не получится. В тактическом смысле, после уничтожения русско-германской эскадры британским кораблям придется входить в узкое, простреливаемое насквозь мобильными ракетными комплексами береговой обороны русских, Красное море. Пройти под огнем русских ракет с берега до Средиземного моря было невозможно — если какие-то боевые корабли может и смогут пройти — то гражданские транспорты с войсками, не имеющие никакой защиты, потопят первым же залпом.

Штаб британского контр-адмирала, сэра Квентина Доуда находился на флагманском авианосце "Куин Виктория". Спущенный на воду всего шесть лет назад, он был гордостью британского флота и помимо двух дорожек для старта самолетов имел еще и платформу для запуска беспилотных боевых носителей. Таких носителей на корабле было двадцать, и они могли выполнять как разведывательные, так и ударные задачи, неся одну стандартную противокорабельную ракету. Даже конструкторы из САСШ не смогли добиться в проектировании беспилотных ударных летательных аппаратов больше, чем британцы — но сейчас дело было не в этом. Здесь и сейчас должно было состояться сражение не самолетов, ракет и пушек — а состязание нервов и крепости духа.

Сейчас, несмотря на раннее утро, сэр Квентин уже решил выйти на ходовой мостик, на самом верху переднего острова авианосца. В отличие от всех других, британцы на свои авианосцы ставили не один, а два острова, зачем — ответ знали только британцы. Традиция…

— Адмирал на мостике! — крикнул заметивший коренастую фигуру адмирала первым капитан Гордон Уинсгейт, старший помощник на "Куин Виктории". Находившиеся на мостике офицеры четко отдали честь.

Сэр Квентин махнул рукой…

— Вольно, вольно… Не до этого сейчас. Что с русскими?

— По-прежнему держат в воздухе самолеты с ПКР. Готовы к бою, сэр. Посмотрите сюда…

Сэр Квентин подошел к экрану, на который выводилось спутниковое изображение района. Русские корабли были отмечены красными треугольниками, достаточно было навести маркер на любой из них — и система высвечивала его название и технические характеристики

— Интересно, интересно… — сэр Квентин о чем-то задумался, почесал бороду — это мне кое-что напоминает джентльмены. Точно также много веков назад русские стояли против рыцарей на… Чудском озере. Почти точно такое же построение…

Как и у всякого британца, у сэра Квентина было хобби. Его хобби была история крестовых походов европейского рыцарства. Эту тему он знал на уровне профессоров Оксфорда и Кембриджа, к адмиралу даже обращались за консультациями в те моменты, когда он был на берегу.

— Русские так ничему и не научились… — хохотнул кто-то, но под колючим взглядом сэра Квентина развеселый смешок сразу же утух.

— Да будет вам известно, молодой человек… нравоучительно произнес сэр Квентин — что русские в той битве на Чудском озере победили европейских рыцарей. И вас, если вы не будете относиться к делу со всей положенной серьезностью, ждет та же, весьма незавидная участь. Я ясно выражаюсь?

— Да, сэр… — пристыжено сказал шутник.

— Вот и хорошо. Связь с Лондоном! — потребовал сэр Квентин

Лондон вышел на связь мгновенно — сэра Квентина соединили ни с кем-нибудь, а с самим адмиралом Роулингом, морским министром и командующим флотом ее Величества. Это само по себе свидетельствовало о важности той миссии, которая была поручена этой эскадре.

Сэр Квентин знал адмирала Роулинга хорошо, даже очень — служил под его началом больше десяти лет, еще очень давно. Возможно поэтому, сэр Квентин и занимал сейчас ту должность, которую занимал — как и любой руководитель, адмирал всюду продвигал своих людей. В будущем, сэр Квентинг рассчитывал побороться и за кресло самого Роулинга.

— Доброе утро Альберт… — сэр Квентин входил в число тех немногих, комку позволялось обращаться к адмиралу просто по имени

— У нас здесь еще ночь в самом разгаре, Квентин — произнес адмирал своим обычным астматическим, задыхающимся голосом

— О, прости… — легко согласился сэр Квентин — я так давно не был в метрополии, что забыл, в каком часовом поясе она находится. Итак, у нас все готово и мы ждем указаний.

— Начинайте выдвижение. Препятствий не будет.

— Ты уверен? — сэр Квентин постарался тоном донести до своего непосредственного начальника весь испытываемый им скепсис — тут помимо русских я видел еще и сосисочников. И у них тут авианосец и тяжелый крейсер. Ты уверен, что если мы пойдем в лоб, они не психанут и не угостят нас из восемнадцатидюймовки?

— Уверен. Все будет нормально, Квентин.

— Если бы вы были рядом, сэр, я бы в этом был уверен больше… — мрачно проговорил сэр Квентин

— Я бы и сам хотел быть на одном мостике рядом с тобой, Квентин… — почти искренне проговорил Роулинг — как только будешь писать про это книгу, не забудь, пожалуйста и про меня тоже…

— Приказ понял. — оборвал разговор сэр Квентин. Ему не нравилась такая вот дележка шкуры неубитого русского медведя, когда русский авианосец — вон, еще немного пройти — и своими глазами увидишь. И германский — тоже там. Он был старым, опытным, просоленным морским волком, а старым он был только потому, чтобы был осторожным. Неосторожных и старых морских волков просто не бывает…

Положил трубку спутниковой связи в положенное для нее гнездо на пульте связи, сэр Квентин обвел взглядом смотрящих на него офицеров.

— Выдвигаемся! — сэр Квентин старался говорить так, чтобы его голос звучал как можно тверже — машинам средний вперед, построение ордера походное. Сигнальщикам передать русским — мы идем по международной судоходной трассе, враждебных намерений не имеем. Боже, храни Британию, джентльмены!

— Боже, храни Британию! — пронеслось по рубке…

 

Ударный авианосец "Цесаревич Николай"

Кто-то говорит, что сложнее всего — наступать. Ты бежишь прямо на противника, навстречу ливню пуль — ну или ведешь свой корабль на прорыв выстроенного в оборонительном порядке ордера противника. Но это — не так. Сложнее всего — обороняться. Когда ты не можешь действовать сам и ждешь действий противника, а когда противник начинает действовать — ты должен ответить, причем ответить — опередив и перехитрив его. Нет, сложнее — обороняться.

Рассвет вставал и над русской эскадрой, вытянувшейся широким фронтом и перекрывавшей вход в Красное море. Возможности для маневра не было совсем, за спиной, всего в десяти милях берег — но контр-адмирал выбрал эту позицию, как лучшую из возможных. Другой, подходящей для выполнения поставленной задачи — не было.

— Господин контр-адмирал, британская эскадра начала движение!

Контр-адмирал Константин Павлович Нетесов вздрогнул всем телом, поднял голову. Он не спал уже двое суток, но по-прежнему отказывался уходить из рубки даже на час. Просто сел в одно из боковых кресел, погрузившись в какое-то оцепенение, странное состояние между сном и явью. Находившиеся в рубке офицеры, видя такое состояние адмирала, старались разговаривать как можно тише, шепотом…

— Пеленг?

— Триста пятьдесят. Прямо нам в лоб. Сигналят, открытым текстом шпарят, что находятся на международной трассе судоходства, не пропустить их мы не имеем права.

— Связь с «Нептуном».

— "Нептун" уже связался с нами.

— И?

— Они следят за ситуацией со спутника. Приказано пропустить.

— Что? Там транспорты с войсками, они же высадятся у нас за спиной.

— Извините, господин контр-адмирал…

Нетесов тяжело, опираясь руками о стену — было видно невооруженным глазом, как он постарел и осунулся буквально за день, прошел к пульту связи, сам по памяти набрал номер дежурного по штабу ВМФ.

— "Нептун" вызывает "Море сорок один"…

— "Нептун" на связи, переключаю вас… — контр-адмирал внезапно понял, что ответил ему не дежурный офицер как положено, а всего лишь оператор. Такое могло быть только в одном случае — если Адмиралтейство эвакуировано.

Соединения пришлось ждать долго — по меркам спутниковой связи, Около двадцати секунд. Ответил сам адмирал Воронцов, начальник главного оперативного управления штаба ВМФ. Офицеры знали друг друга не один десяток лет — поэтому адмирал Воронцов без экивоков и околичностей перешел сразу к делу

— Все понимаю, Костя… — эти два человека обращались друг к другу по имени — но приказ есть приказ. Это приказ не мой — ставки, мне как и тебе остается только подчиниться. Вооружение использовать нельзя, а без оружия ты их не остановишь. Придется пропустить.

— Вы прекрасно знаете, господин адмирал, что я их не пропущу — перешел на официальный тон Нетесов — мы не для того здесь стоим, чтобы их пропустить.

— Ты их не остановишь, Константин — строго сказал Воронцов — ты принимаешь решения, много не зная. Захвачен ядерный центр в Искендеруне, террористы требуют от нас прекратить все активные действия, угрожая взорвать реакторы. У нас до сих пор нет подтверждения того, что террористы на станции обезврежены — а до получения подтверждения о том, чо станция в безопасности, мы ничего не сможем сделать.

— В таком случае их тем более нельзя пропускать! — взорвался Нетесов — они готовят высадку на берег, до них меньше тридцати миль! Если мы пропустим их через Красное море — потом мы их не остановим! Их нельзя пропускать!

— Твою мать! — закричал в трубку и Воронцов — ты один умный такой?! Ты забыл, что такое приказ?! Стой на месте, ничего не предпринимай! Разрешено применять оружие только в ответ, это приказ штаба и Ставки!

— Я помню, что такое честь русского офицера — после нескольких секунд гулкого, пронзительного молчания сказал в трубку Нетесов — а кое-кто об этом забыл. Конец связи!

Офицеры старались не смотреть на командовавшего ими контр-адмирала. Пойти против приказа — серьезное решение, но пойти против совести — решение еще более серьезное. Каждый принимал решение для себя сам…

— Отключить все системы дальней связи, полное радиомолчание! Мы под контролем противника! — положив трубку спецсвязи, приказал Нетесов — Я перехожу на "Александра Второго". Капитан Соловей, примите управление судном.

— Капитан Соловей управление принял! — по-уставному отозвался каперанг, командовавший авианосцем.

— Господин контр-адмирал, связь с "Маркграфом Гессенским" установлена.

Командор фон Белов, несмотря на ранний час уже был в рубке "Маркграфа Гессенского". Потомственный прусский военный, он испытывал некое… неудобство в душе, что ему приходится подчиняться приказам русского, пусть и старшего по званию, но для немца приказ — это все, это — необсуждаемо.

— Господин командор, вы видите, что происходит? — напрямую спросил Нетесов

— Да… — германский капитан знал русский и разговаривал на нем чисто, почти без акцента, лишь иногда запинаясь и экономя слова — я увидел.

— Господин командор, я перехожу на "Александра Второго". Примите управление объединенной эскадрой, перенесите штаб на "Маркграфа Гессенского". Соответствующие распоряжения мною уже отданы.

В этом была еще одна хитрость — небольшая, но важная. Вряд ли британцы так же легко атакуют германские корабли, как они могут атаковать русские. Нападение на германские корабли — это объявление войны Германии, а Британия против России и Германии вместе взятых не могла выстоять и сейчас — точно так же как и в начале века.

— Но…

— Мы не должны их пропустить, командор. Это наше море. С севера оно наше, с юга — ваше. Им тут делать нечего, вы поняли меня…

— Да… но какой будет приказ?

— Приказ… не пропустить. Любой ценой.

Горячий, какой-то сухой, совсем не морской ветерок гулял над палубой огромного авианосца, противно свистел, обтекая стремительные корпуса выстроенных в ряд боевых машин. Несмотря на совсем неподходящее для полетов время — раннее утро, когда небо сливается с водной гладью и не видно линии горизонта — полеты продолжались. И русские и германцы и британцы подняли в воздух все авиакрылья, которые у них были на авианосцах, полеты продолжались даже ночью. Самолеты приземлялись только на дозаправку и который отдых летного состава, потом — снова в небо. На крошечном, по меркам авиации пространстве, в воздухе находилось более ста машин, каждый держал палец на гашетке, каждый хотел опередить противника с выстрелом, понимая, что первый же выстрел будет смертельным. Все понимали, что рано или поздно у кого-то сдадут нервы — без приказа…

Вертолет уже раскручивал лопасти, экипаж вертолета поприветствовал вышедшего на палубу контр-адмирала, отдав ему честь. Необычным было уже то, что контр-адмирала никто не сопровождал — он шел один, шел спокойно и уверенно по стальной палубе авианосца, как по плацу, ветер трепал его волосы. Увидев идущего адмирала, летные техники прекращали работу, выпрямлялись, неосознанно вставали в строевую стойку.

Ни слова ни говоря, контр-адмирал подошел к вертолету — обернулся, осмотрел родной ему корабль, будто прощаясь с ним. Махнул рукой, полез в салон вертолета. Проехавшись по направляющим, в десантном отсеке, с глухим металлическим стуком закрылся люк. Словно крышка гроба…

 

Ударный авианосец "Куин Виктория"

Ставки были сделаны — и кости брошены на зеленое сукно стола. Говорить было нечего, слова были не нужно. Оставалось только действовать…

— Сэр, крупный корабль отделился от эскадры противника и идет прямо на нас! Пеленг пять, расстояние шесть миль, сокращается!

Пеленг пять — это же прямо в лоб!

Сэр Квентин недоуменно поднял брови. А это еще что такое?

— Один? Без прикрытия?

— Да, сэр, один. Очень крупный корабль.

— Определить тип корабля!

Что еще за ерунда? Чего-чего — а такого сэр Квентин никак не ожидал. Он ожидал всего чего угодно — даже того, что русские затопят свои корабли, закупорив проход в Красное море, как это они сделали в Крымскую компанию со своим флотом. Но такого опытный британский флотоводец не ожидал никак.

— Сэр, это линейный корабль "Император Александр Второй". Идет на полном ходу.

— Авиация?

— Находится на своих позициях, сэр — и наша и русская. Враждебных действий пока не предпринимает, хотя находится в полной боевой готовности.

— Остальные корабли противника?

— На своих позициях, сэр!

Сэр Квентин погладил свою бороду, пытаясь унять раздражение о того, что русские сделали ход, а он его не понял

— Передайте по открытому каналу связи на "Александра Второго" — "Ваш курс ведет к опасности". А еще отсигнальте семафором, как только "Александр Второй" появится в пределах прямой видимости.

— Сэр, передача с "Александра Второго", на открытой волне! Стоит на повторе.

— На громкую связь — сэр Квентин сам не мог понять, зачем он отдал такой приказ

Матрос у пульта связи нажал несколько клавиш — и в рубку британского авианосца ворвалась русская речь.

— Внимание, капитан британской эскадры! Ваш курс ведет к опасности! Я, контр-адмирал Российского флота Константин Павлович Нетесов приказываю — лечь в дрейф, заглушить двигатели, посадить самолеты палубной авиации! Ваш курс ведет к опасности! Внимание, британская…

— Выключите… — сэр Квентин пожалел о ранее отданном приказе — ответ открытым каналом "Следуем своим курсом"!

— Господин контр-адмирал, отсигналили "Следуем своим курсом"!

— Вижу. Курс — на авианосец. Кто хочет — может покинуть мостик.

Не шелохнулся не один человек. Кто-то крепче сжал штурвал, кто-то машинально проверил наличие в кобуре оружия. Чужой речью истошно надрывалась рация, темные силуэты кораблей британской эскадры приближались. Кто-то из находившихся в рубке офицеров, сильным и чистым голосом, перебивая рацию, запел.

И все, кто как умел, подхватили…

— Сэр, они не останавливаются!

Сэр Квентин неспешно вытащил платок, промокнул вспотевший лоб, всем своим видом демонстрируя невозмутимость. Поиграть, значит решили…

— Телеграфируйте: "Ваш курс ведет к опасности". Передайте на «Андромеду», пусть перережут им путь. Курс и скорость не менять.

— Есть, сэр…

Времени оставалось все меньше и меньше…

— Господин контр-адмирал…

Контр-адмирал Нетесов поднес к глазам старый, еще от отца оставшийся бинокль, посмотрел на идущий им наперерез корабль. По размерам он уступал им втрое, так…

По высокому полубаку — отличительной черте кораблей этого класса, делавших их силуэт неуклюжим и уродливым, контр-адмирал опознал фрегат УРО типа «Линдер» — старую посудину, серию закончили строить еще двадцать лет назад, из артиллерийского только спаренный «Эрликон», вообще вооружение как у ракетного катера. Подставили… Сейчас этот старый рыдван перекроет курс и…

— Курс и скорость оставить неизменными! Приготовиться к удару!

С острова авианосца разворачивающуюся драму видно не было, потому сэр Квентин позволил себе даже заказать у адъютанта чашечку кофе. Большую чашку морского кофе с солью вместо сахара — его подают в специальных стаканах, у которых в отличие от обычных дно намного шире горловины — чтобы не разбрызгивалось и не переворачивалось при качке. Сэр Квентин так привык за время морских странствий к такому кофе, что неизменно пил его даже на берегу — заказывал кофе без сахара и без сливок и на виду у изумленной публики сосредоточенно сыпал в чашку соль из солонки. Право, на это стоило посмотреть — хотя бы на то, что творилось в ресторанах. Бесплатное представленье — да и только.

— Сэр…

Сэр Квентин обернулся, чтобы получить заказанный кофе — и слова благодарности застыли у него за губах…

— Что?

— Сэр… «Андромеда» тонет…

— Что? — сначала сэр Квентин не поверил.

— "Андромеда" повреждена и быстро тонет, сэр. Русские протаранили ее, сэр…

— Открывайте огонь! Топите их! — вот теперь сэр Квентин готов был своими руками задавать сволочь Роулинга — тот вообще любил чужими руками таскать каштаны из огня. И весь британский генштаб в придачу, бросивший его на русско-германскую эскадру с приказом не стрелять. Подонки, их бы сейчас сюда — в полном составе…

— Сэр, они слишком близко. Ракетное вооружение применять нельзя. Ракета не наведется на цель, а если корабли сопровождения откроют огонь, то потопят нас вместе с русскими!

— Черт, наводите «Голкипер»! Вручную наводите, делайте что-нибудь! Остановите их! [Голкипер — система противовоздушной и противоракетной обороны, сделанная на основе пушки от самолета-штурмовика А10 — самой мощной скорострельной пушки в мире. Первоначально, эта пушка создавалась для борьбы с танками]

Исчерпав слова, сэр Квентин выскочил из рубки — на острове этажом выше был своего рода балкончик без ограждения, с него можно было наблюдать за обстановкой со свежего воздуха. Запинаясь взбежал по лестнице, сопровождаемый верным адъютантом. Бегом проскочил один люк, другой, рванул на себя рычаг кремальеры. Свежий, пахнущий йодом и солью воздух пахнул в лицо.

С палубы длинной, заполошной очередью зарычал «Голкипер», струя огня ударила как раз туда, где должен был находиться мостик русского корабля. Очередь, еще одна, «Голкипер» стрелял уже непрерывно, срезая с русского линкора все, до чего могла дотянуться струя огня. Но… линкор шел непоколебимо…

— Сэр… — как-то растерянно пролепетал за спиной адъютант — сэр, ОНИ УЖЕ НЕ ОСТАНОВЯТСЯ…

— Ты прав, мой мальчик… — старый адмирал пытался вспомнить имя своего порученца и к стыду своему не смог — ты прав, они уже не остановятся…

 

Средиземное море. Ударный авианосец "Николай Первый". Утро 02 июля 1992 года

Лифт поднимался медленно, хотя и плавно. Ему надо было преодолеть всего то семь метров, обычный пассажирский лифт на это тратит несколько секунд. Этому же лифту потребовалось больше двух минут, правда, лифт этот был грузовой и груз у него был солидный. Весом больше тридцати тонн.

Наконец, лифт остановился, замер на одном уровне с палубой стального гиганта, явив миру хищную, двухкилевую стальную птицу с двухместной приплюснутой, характерной формы кабиной — это был единственный самолет в мире, где два пилота сидели не друг за другом, а друг рядом с другом, поэтому и кабина такой формы. Тактический корабельный бомбардировщик С-34К.

Как только стопоры зафиксировали площадку самолетного лифта в крайнем верхнем положении, к самолету подбежали техники из палубной команды, освободили стопоры шасси. Самолет медленно покатился на исходную…

— Вышка, я «Шершень-два-один», исходную занял!

— Принял, «Шершень-два-один», на исходной!

Ради этого вылета на авианосце приостановили полеты на целых полчаса. В условиях, когда в Средиземном море и рядом с ним кого только нет — на входе в Красное море остановленная британская эскадра с одним сильно поврежденным и одним неповрежденным авианосцами, остановившая ее наша эскадра с одним русским и одним германским авианосцами. Ошивающаяся в районе Гибралтара объединенная, англо-американская эскадра с тремя авианосцами — с нее производились полеты, но пройти Гибралтар и войти в Средиземное море она не решалась. Прижавшие ее к берегу со стороны два германских и один русский авианосец с кораблями обеспечения. Идущие полным ходом к району возможного конфликта еще один русский и два американских авианосца. Находящийся в Средиземном море «Колчак», на который тайно перебросили десять СВВП — самолетов вертикального взлета и посадки — это не считая способных нести противокорабельные ракеты вертолетов, которые на нем были всегда. Одна эскадра сменяла в воздухе другую, операторы с авианосцев, с земли и с самолетов ДРЛО едва успевали отслеживать все цели. Иногда свои самолеты и самолеты противника разделяли меньше ста метров. Чтобы в таких условиях приостановить полеты с одного из авианосцев пусть и всего на полчаса — для этого нужна была веская причина, очень веская. И она была именно такой.

Техники палубной команды сноровисто закрепили бомбардировщик на катапульте, провели последний визуальный осмотр, сняли стопоры с вооружения. Самолет должен был идти один, без отдельного истребительного прикрытия — впрочем, русские истребители были на всем маршруте полета и в обиду бы они не дали. После выполнения задания, самолет уходил не обратно на авианосец, а вглубь русской территории и должен был приземлиться не на авианосец, а на базу под Константинополем. И если над морем в воздухе установилось неустойчивое равенство — то над сушей господствовали русские ВВС, да еще и от Константинополя разворачивались системы ПВО дальнего радиуса действия, чтобы восполнить пробитые бреши в системе противовоздушной обороны региона. Британские и американские летчики это понимали, и соваться туда не решались, ограничиваясь полетами над морем.

Старший техник палубной команды отбежал на несколько метров, махнул ярким флажком — все системы в норме, можно лететь. Пилот провел ладонями по забралу гермошлема — это была его привычка еще со стародавних времен. Его звали Николай Михайлович Кудасов, его звание было полковник ВВС РИ, командир палубной эскадрильи «Шершень» Черноморского флота и в воздухе он провел больше двадцати лет. Для этого задания компьютер выбрал его как самого опытного пилота эскадрильи. Его штурман, подполковник Забалуев летал с ним еще со времен летного училища — в общем если потребуется иллюстрация к словосочетания "идеальный экипаж", то скорее всего это будет фотография Кудасова и Забалуева на фоне их стальной птицы.

Вооружение у «птицы» на сей раз было необычное. Обычно такой самолет нес три ракеты «воздух-воздух» ближнего радиуса действия, две — среднего радиуса действия и одну, две или четыре противокорабельные ракеты в зависимости от их типа. Но сейчас цель находилась на берегу, поэтому противокорабельные ракеты заменяли управляемые авиабомбы КАБ-900. Две — с лазерными системами наведения, еще две — с телевизионной, в которую были забиты спутниковые фотографии цели. Две несли боеголовки объемного взрыва, еще две — обычные, начиненные очень мощной взрывчаткой. Для того, чтобы гарантированно поразить цель, хватило бы и одной бомбы — но для подстраховки взяли четыре…

Старший команды палубных техников условным жестом показал, что катапульта к самолету зацеплена, стопоры сняты.

— Вышка, я «Шершень-два-один», предполетный контроль пройден, катапульта зацеплена, ожидаю разрешения на взлет.

— Вас понял, «Шершень-два-один», после взлета занимайте эшелон один-пять-ноль и ждите указаний от "Дозорной башни". [эшелон один-пять-ноль — нужно прибавить нуль, и получится высота в метрах, то есть 1500 метров. ]

— Принято!

— Разрешение на взлет получено.

— К взлету готов!

— Обратный отсчет!

Обратный отсчет вели не с башни, а палубная команда. Когда техник показал «один», Кудасов крепче взялся за штурвал, на мгновение закрыл глаза. «Ноль» — и привод паровой катапульты с чудовищной силой бросил машину в сторону моря. Тяжелый самолет разгоняли по первой, длинной дорожке и за пару сотен метров разогнали до скорости свыше трехсот километров в час. Смазанной тенью по правую руку мелькнула серо-стальная башня «острова», у самого края дорожки Кудасов дал двигателю форсаж. Объединенная мощь катапульты и двух реактивных двигателей вышвырнула стальную птицу с палубы, на мгновение она клюнула вниз, к волнам — но почти тут же выровнялась и пошла над серо-синей морской гладью, забирая все выше и выше. Полковник Кудасов отключил форсаж — машина уже могла держаться в воздухе и без него.

— Вышка, я «Шершень-два-один», взлет прошел штатно.

— Вас понял, «Шершень-два-один», передаю вас "Дозорной башне". Удачи! С нами Бог!

— И за нами Россия! — ответил Кудасов.

И почти сразу же на той же частоте…

— "Шершень-два-один", я "Дозорная башня — три", наблюдаю вас отчетливо. Занимайте эшелон девять-два нуля, он свободен до самой цели. По фронту от вас свободно!

Позывной "Дозорная башня-три" принадлежал самолету ДРЛО, он описывал круги на высоте двенадцать километров примерно сорока километрами южнее, с эскортом из четырех тяжелых истребителей. Это был двухдвигательный самолет, очень похожий на пассажирский. Вся внешняя разница была в том, что иллюминаторов на бортах не было, а на «спине» самолета вырос здоровенный «горб» антенны многофункционального радара, прикрытый радиопрозрачным куполом. Такой радар, при схожих характеристиках с установленными на самолетах АВАКС «тарелками» был лучше защищен от повреждений и помогал экономить топливо.

Тактический бомбардировщик, оставляя за собой белый, перистый след, прянул вверх, с каждым метром приближаясь к ослепительному диску в синеющей выси…

На специальной десантной платформе "Адмирал Колчак" группа техников устанавливала на длинные, десятиметровые, рельсы-салазки, установленные под углом шестьдесят градусов к палубе большой, странного вида аппарат — с пятиметровым размахом крыльев, сделанный из радиопрозрачной пластмассы он почти не давал отметки на экранах радаров. В длинном обтекаемом теле аппарата была установлена мощная аппаратура связи с авианосцем, видеокамера для разведки и корректировки маршрута, навигационный компьютер, в который можно было забить маршрут беспилотного разведчика. Шасси у беспилотника не было — запускался он с таких вот рельсов пусковой системы, а приземлялся при помощи небольшого парашюта, прямо на воду. Двигатель — обычный, поршневой, работающий на обычном, высокооктановом бензине, винт толкающего типа, система управления самая примитивная, скопированная с авиамоделей. Также у этого беспилотника был отсек для полезной нагрузки — сейчас в нем был установлен мощный лазерный целеуказатель армейского стандарта. В целом, этот самолетик был поход на модели, которые мастерили скауты в авиакружках — простой и дешевый, разобьется или собьют — не жалко.

Техники последний раз проверили правильность установки самолетика на пусковой системе, принесли и осторожно прикрепили к брюху беспилотника пусковой ускоритель — мощную пороховую ракету в кожухе красного цвета. Это был самый опасный момент в процедуре запуска — не дай Бог ракета взорвется в руках, костей не соберешь. Размотав провода, ведущие к детонатору ракеты, техники отошли на положенные пятнадцать метров.

— Пятый аппарат к запуску готов! — лаконично доложил старший техник

— Пуск разрешаю!

Техник утопил красную кнопку на небольшом пульте, лисий хвост пламени вырвался из сопла ракетного ускорителя, мазнул по палубе, воспламенившийся порох бросил самолетик вперед. Мгновенно разогнавшись по рельсам, беспилотник взмыл в небо. На пятой секунде полета порох выгорел окончательно и красная ракета, уже пустая, отделилась от самолета и полетела вниз, в море. Одновременно, зачихал двигатель, уверенно закрутился винт. В операторской комнате «Колчака» оператор системы хлопнул в ладоши, увидев как разноцветные полосы на экране монитора под номером пять сменила серая картинка, показывающая волнующееся серое море и строгий силуэт «Колчака» вдали…

— Пятый запущен успешно! — доложил он.

В это же время примерно также был запущен еще один, похожий беспилотник. Только запущен он был из старого аэропорта Бейрута, который на тот момент был полностью под контролем частей 66 ДШД. Вообще то для выполнения задания достаточно было и одного беспилотника и даже ни одного беспилотника — все равно на бомбардировщике было две бомбы с наведением по спутниковому снимку и координатам. Но задание было чрезвычайной важности, находилось под контролем Ставки, и лучше было перебдеть, чем недобдеть. Старая армейская мудрость.

Резидент британской разведки, сэр Тимоти Карвер с жалостью посмотрел на обстановку своего коттеджа в самом центре британского сеттльмента. Только что по закрытой связи приказали готовиться к эвакуации в течение двенадцати часов. Русские вроде как дали воздушный коридор, чтобы вывезти из британского сеттльмента всех, кто пожелает уехать. Как ни странно, русские даже в такой ситуации проявляли определенное благородство. До сих пор на территорию британского сеттльмента не упала ни одна бомба, ни один снаряд.

Все пошло не так. Почему — непонятно, но сэр Карвер знал, что все пошло не так. Из своих источников он узнал, что русский контр-адмирал, нарушив приказ Главного штаба ВМФ направил линкор на таран новейшего британского авианосца "Куин Виктория". И сам погиб, и другие русские погибли, но дело было сделано — британская эскадра осталась с одним авианосцем против одного русского и одного германского. А оставшийся командовать объединенный эскадрой командор германского флота Теодор фон Белов пришел в такую ярость, что поднял в воздух все самолеты, привел в боевую готовность все суда эскадры и предъявил британцам ультиматум, угрожая утопить всех невзирая ни на какие приказы русского штаба. Прусский аристократ в ярости — сильное должно быть зрелище. Вот и выкручивайся — тем более, что русский линкор протаранил еще и эсминец, который затонул, а потом ударил с такой силой по корпусу "Куин Виктория", что тот к настоящему времени, возможно, тоже затонул. Правильно — у линкоров броня дай боже…

Русские офицеры. Такие же психи и отморозки, как и те, кто посмел в начале двадцатых прорваться к берегам Британии, владычицы морей, обрекая себя и свои корабли на верную гибель. Ничего не изменилось с тех пор!

Кроме разве что того, что у русских теперь есть авианосцы…

Что происходило в Искендеруне, сэр Тимоти не знал, но подозревал, что ничего хорошего. Иначе бы русские так нагло себя не вели. Сэр Тимоти предупреждал, что американцы не решатся подорвать реакторы при штурме, что надо привлечь к делу исламских экстремистов или смешанную команду из американских боевых пловцов и боевиков. Вот те бы точно взорвали. Но планировщики операции были настолько уверены, что русские не решатся на штурм Искендеруна, что проигнорировали опасения сэра Тимоти. Вот и итог. А с другой стороны — кому нужна в качестве трофея зараженная радиацией на века земля? Твою мать!

Сэр Тимоти внезапно поймал себя на мысли, что выругался как русский. Нет, точно надо отсюда уезжать и побыстрее. Чтобы британский аристократ нецензурно ругался по-русски — да все предки, наверное, уже в гробу ворочаются…

Сэр Тимоти с жалостью посмотрел на наспех упакованные вещи. Эти вещи — всего две огромные сумки нужно будет перетащить за целый километр, к футбольному полю британской школы — оттуда будет производиться эвакуация. Максимум вещей, которые можно взять с собой, пятьдесят килограммов.

И бутылки. Две пустые бутылки — перед отъездом надо набрать из бензобака машины бензина, облить все в доме и чиркнуть спичкой. Как-никак дом британского резидента, черт знает, что тут осталось, всего и не упомнишь. А русским не должно было достаться ничего. Потом надо будет бросить горящую спичку и в бензобак машины.

Ignis sanat…

Сэру Тимоти было жаль и коттеджа и машины и вещей — все-таки он прожил здесь несколько лет и успел привязаться к вещам. Но делать нечего — правила есть правила.

Тяжело вздохнув, сэр Тимоти подхватил сумку и направился на выход из коттеджа. Где-то в небе раздался отчетливый хлопок — истребитель перешел звуковой барьер…

— Внимание, «Шершень-два-один», вы у точки два. Перед сбросом — выход на курс один-три-ноль, снижение пикированием на эшелон один-два нуля.

— Вас понял, "Дозорная башня — три".

— Коля, вижу отметку от целеуказателя — совершенно не по-уставному доложился штурман — сигнал сильный и отчетливый.

— Я «Шершень-два-один», выхожу на точку сброса, курс один-три-ноль, пикированием до эшелона один-два нуля. Сигнал цели сильный и отчетливый.

Полковник Кудасов отдал штурвал от себя и самолет ринулся вниз, камнем пикируя на цель со стороны моря. В глазах потемнело от перегрузки, самолет тряхнуло от мгновенного перехода звукового барьера. Полковник, не сверяясь с приборами контроля курса слегка сдвинул штурвал, выходя на нужный курс. На зеленом экране дисплея штурмана условный значок самолета все больше сближался с яркой отметкой от цели. Альтиметр, показывающий высоту, крутился как сумасшедший…

— Сброс!

Штурман нажал на красный тумблер — и четыре бомбы весом под тонну каждая сорвались с подкрыльевых держателей, уходя в свой смертельный полет к земле. Кудасов поймал момент, когда мгновенно полегчавший на четыре тонны самолет подбросило вверх, помог ему штурвалом, выходя из пикирования и снова набирая высоту. Вид стремительно приближающейся земли в стеклах пилотской кабины моментально сменился на утреннюю синь неба.

— Я «Шершень-два-один», сброс произвел.

— Вас понял, «Шершень-два-один», идите на точку вывода. Вас прикрывают.

Четыре корректируемые авиабомбы с ревом разрывали горячий, влажный воздух, косо планируя по направлению к цели. Чуть в стороне и выше занял позицию беспилотники — один прямо по курсу, подсвечивая почти невидимым лазерным лучом цель. Второй барражировал подальше, готовый перехватить эстафету, если первый по каким-то причинам выйдет из строя. Боеголовки двух бомб поймали отметку лазерного луча на стене особняка, шевельнулись управляющие подкрылки, корректируя отклонение от цели. Бомбы летели плотным строем, корректируемые по лазеру чуть ниже, бомбы с теленаведением — чуть выше…

Сэр Тимоти уже открыл дверь, обернулся, чтобы попрощаться с домом, где он жил несколько лет — как вдруг уловил тонкий, на грани восприятия человеческим слухом, почти ультразвуковой свист. Сэр Тимоти был опытным человеком, он сразу сопоставил услышанное с хлопком от истребителя и сразу понял, что происходит. Бежать было уже поздно. Последней его мыслью, которая мелькнула в голове за мгновение до того, как первая бомба пробила крышу особняка и лопнула сгустком адского пламени внутри, было то, что русские все-таки настоящие варвары, а не джентльмены.

Оператор систем беспилотной разведки на «Колчаке» полюбовался на бушующую стену пламени, на поднимающийся над британским сеттльментом "ядерный гриб" — боеприпасы объемного взрыва давали при взрыве почти схожий с «атомным» гриб, только меньших размеров. Затем щелкнул по микрофону, привлекая внимания старшего операторской смены.

— Господин майор, уничтожение объекта «Цитадель» подтверждаю.

 

Высший уровень. Дипломатия. Северное море. 02 июля 1992 года

Крейсер ее Величества «Портсмут», серо-стальная махина с рублеными, прямыми обводами — последнее поколение, со сниженной радиозаметностью — медленно и величественно покачивался на летней, ласковой к мореходу волне. Здесь, в этом районе осенью и весной обычно свирепствовали штормы — но сейчас погода выдалась на удивление тихой и спокойной. Остальные корабли — и эскадра Балтийского флота и флот ее Величества — ушли из данного квадрата, образовав вокруг крейсера «Портсмут» охраняемый периметр диаметром около тридцати миль. Напряжение чувствовалось и здесь — по откинутым крышкам ракетных шахт, по зорко следящим друг за другом эскадрильям палубной авиации, поднятым в воздух с полным боекомплектом, по развернутым в сторону противника башенным орудиям, по изнуренным бессонными ночами и чудовищным напряжением лицам капитанов кораблей. Но здесь, на крейсере «Портсмут» обстановка была на удивление мирной и подчеркнуто дружелюбной. Он словно оказался в самом центре поднимающегося, усиливающегося с каждым часом геополитического урагана — в центре урагана как известно царит полный штиль.

Высоким договаривающимся сторонам, прибывшим на корабль несколько часов назад, капитан уступил свою отделанную тисом и красным деревом просторную каюту. Стороны прибыли почти одновременно — но русские почтительно уступили британцам право первым приземлить свой вертолет на вертолетную площадку «Портсмута». К счастью, вертолетная площадка «Портсмута» вмещала не один как на крейсерах старых моделей, а одновременно два корабельных вертолета. Они так и стояли сейчас рядом — русский и британский. Договаривающиеся стороны же сразу прошли в капитанскую каюту и закрыли дверь на ключ. И сидели там вот уже четвертый час.

— Вы блефуете, князь… — сэр Энтони Браун, глава британской дипломатической делегации и постоянный заместитель министра иностранных дел Соединенного Королевства раздраженно ткнул недокуренной и на четверть сигарой в пепельницу, помахал перед собой рукой, чтобы разогнать щиплющий глаза густой дым — вы пытаетесь выдать желаемое за действительное. На самом деле у вас проблемы — и очень серьезные.

— Какие же, сэр? — учтиво осведомился развалившийся напротив в кресле князь Борис Юсупов — поведайте нам…

Острый, совсем не вяжущийся с рыхлой внешностью князя взгляд в который раз буквально полоснул британца — и сэр Энтони подумал, насколько обманчива внешность его оппонента по переговорам. За маской рыхлого, добродушного толстяка, жуира, бонвивана и дамского угодника, постоянно влипающего в скандалы со своими ассистентками и практикантками и вымаливающего очередное прощение у его Величества под саркастический смех всего высшего Петербургского света, скрывался жестокий и коварный ум, стальная воля и иезуитская хитрость. Перед переговорами сэр Энтони читал психологический портрет собеседника, составленный специалистами из Тэвистока. Князь Борис Юсупов относился к одной из самых опасных категорий — "рациональные фанатики" — люди, в которых вполне здоровый прагматизм и рациональность по одним вопросам уживаются с безумной, фанатичной верой по другим. Таких, к сожалению, в руководстве Российской империи было много. Князь Юсупов ничего не просил, не делал никаких предложений, не говорил ни да, ни нет — он заставлял говорить своего собеседника. А когда собеседник начинал говорить — срезал его недобрыми и неприятными вопросами. Да, это серьезный противник…

Разговор шел на английском — им владели оба собеседника

— Проблемы в том, что вы больше не контролируете все свои Восточные территории. Там пылает пламя мятежа. Вы слишком заигрались в ассимиляцию — арабов, да и вообще мусульман в принципе невозможно ассимилировать. Теперь вы пожинаете плоды своей недальновидной политики — половина территории вашей империи либо взорвалась, либо вот-вот взорвется. Дело доходит уже до того, что террористы захватывают объекты стратегической важности…

— С вашей помощью, заметьте, милостивый государь! — вставил князь.

Сэр Энтони нахмурился, что впрочем, не произвело на его собеседника совершенно никакого впечатления

— Извините, но наши граждане, тем более наши военнослужащие никоим образом не участвовали ни в каких противозаконных акциях, тем более в террористических актах! Прошу не забывать это, сэр!

— У меня плохая память, сэр… — рассеянно сказал князь — но вы мне так и не ответили, в чем же заключаются проблемы, о которых вы мне уже битый час намекаете?

— Проблемы заключаются в том, что ваша страна раскололась надвое. Ваше общество расколото, в нем слишком много мусульман и у них слишком много прав. Мусульманин не уважает власть, если сила власти не подкреплена виселицами. Для мусульманина его единоверец всегда прав. Война идет уже в Казани, в самом сердце России, скоро она захватит Кавказ, другие мусульманские регионы…

— Может и до Индии докатиться… — снова вставил реплику Юсупов и снова Браун оказался "остановлен на всем скаку"

— Извините — о чем это вы, сэр?

— Да все о том же — с той же, бесящей сэра Энтони расслабленностью и едва проскальзывающей в интонации иронией ответил князь Юсупов — у вас же там одни мусульмане, их количество перевалило за сто пятьдесят миллионов. Если пылает дом соседа — позаботься о том, чтобы не загорелся и твой.

— Мы держим свою территорию под контролем. У нас там порядок, как и на любой территории, находящейся под властью британской короны. Мы не допустим повторения того, что произошло у вас!

— Как знать, как знать… Впрочем… не соблаговолите ли вы мне изложить, желательно кратко и понятно — что вы хотите?

— Мы считаем, что Восточные территории Российской империи имеют право на самоопределение. Проживающие на этих территориях подданные ясно дали понять, что не желают больше находиться под властью деспотии. Мы считаем, что эти территории нужно признать свободным и независимым государством в форме республики и…

— Странно слышать такие слова от вас, сэр Энтони. Подданный ее величества ратует за установление республиканского строя и за право подданных на самоопределение. Воистину странно. Я бы не удивился, услышав это от представителя "страны свободных и отважных", но от вас, сэр Энтони… Кстати, где господин Подгурски, почему он не соблаговолил почтить нас своим присутствием?

— Господин Подгурски не смог посетить наше мероприятие, он по должности вынужден заниматься и внутриполитическими делами, которые не дают ему возможности отлучиться в данный момент из страны. Тем не менее, как следует из предъявленной вам верительной грамоты, на данный момент я уполномочен представлять интересы как Британии так и Северо-американских Соединенных Штатов на переговорах по вопросу связанному с дальнейшей судьбой Восточных территорий.

— А разве мы ведем переговоры по поводу судьбы территорий, принадлежащих моей стране? — деланно удивился князь — я то думал, что мы собрались здесь, чтобы урегулировать в высшей степени прискорбный инцидент, произошедший в Красном море, когда наш линкор случайно протаранил авианосец ее Величества. Инцидент и правда прискорбный, но я полагал случайный. Теперь же, раз речь идет о судьбе принадлежащих моей стране территорий, полагаю, что это можно расценивать как посягательство на наш суверенитет со стороны Британии и, следовательно, этот авианосец ее Величества, на котором в данный момент находятся русские моряки, может считаться призом русского флота?

Британец не сразу нашелся что ответить…

— Это… это неслыханно!

— Что именно?

— Не может быть и речи о том, чтобы считать авианосец ее Величества военным трофеем Российской Империи!

— В таком случае, русские моряки могут уйти с него, и тогда он затонет, причем прямо посреди судоходного фарватера, по которому идут танкеры с нефтью для вас — рассудительно произнес князь — и я вас по-прежнему не понимаю. Либо мы находимся в состоянии войны — либо нет. В Санкт Петербурге я получил на этот счет четкие и недвусмысленные указания. По нашей территории был нанесен ядерный удар, это само по себе является актом агрессии и требует адекватного ответа. Если мы находимся в состоянии войны — значит авианосец наш трофей. Если нет — тогда о какой судьбе принадлежащих России территорий может идти речь? И вообще — какое отношение имеет Британия ко все этому?

— Когда террористы захватывают ядерный объект, угрожая его взорвать, это имеет отношение ко всему цивилизованному миру, мы не можем просто стоять в стороне и смотреть на это! Под угрозой наш путь в британскую Индию.

— Так и мы не стоим и не смотрим на это, милейший господин Браун — мило улыбнулся князь — наши спецслужбы провели блестящую операцию и на данный момент объект в Искендеруне находится полностью под нашим контролем. Никакой опасности утечки радиоактивных материалов или тому подобных неприятностей нет и ваш путь в Индию в полной безопасности. С другой стороны, я бы хотел получить надлежащие разъяснения относительно враждебных действий некоторых британских граждан на нашей территории… наши войска захватили в плен нескольких специалистов, оказывавших прямое содействие террористам, а также воевавших с оружием в руках против наших подразделений. Среди них есть подданные ее Величества.

Постоянный заместитель министра иностранных дел, сэр Энтони Браун, несмотря на внешне невозмутимый вид, в душе просто кипел. Черт бы побрал все разведслужбы вместе взятые. Это ведь было их делом — зачистить все концы, не так ли? Это было их делом, черт побери — довести операцию до успешного завершения. И что теперь? Перед вылетом на крейсер сэр Энтони имел беседу с сэром Колином, главой британской внешней разведки. Сэр Колин, не спавший уже третью ночь и постаревший за эти дни, казалось, лет на десять, ничем обрадовать не смог — рушились планы как в Казани так и в Бейруте. В Казани по непонятным причинам массовые беспорядки так и не пошли по нарастающей — и это несмотря на все расчеты этих дерьмовых аналитиков из Тэвистока. [в Тэвистоке расположен Королевский институт международных отношений, опаснейшая организация, занимающаяся подрывной деятельностью, имеющая непосредственное отношение ко всем «цветным» революциям, произошедшим в последнее время. ] Хуже того — пропала связь со спецгруппой, командированной туда. Точного понимания того, что на самом деле произошло в Искендеруне, до сих пор не было — но спутниковые данные косвенно подтверждали тот факт, что русским удалось таки отбить объект. Как они смогли это сделать, учитывая тот факт, что вблизи не было групп антитеррора, способных освободить объект такого уровня — оставалось неясным. Напоследок — вишенка на торте — дичайший инцидент с авианосцем ее Величества "Куин Виктория" который еле держался на плаву.

И со всем этим дерьмом теперь предстояло разбираться ему, сэру Энтони — фактически его заставили сесть за карточный стол и попытаться выиграть, не имея на руках козырей.

— Заверяю вас — твердым голосом произнес сэр Энтони — что британское правительство не имеет никакого отношения к бандитам, действующим на вашей территории. Мы сознаем, что в Британской Индии существуют некоторые проблемы… с террористической активностью, но мы их решаем. Не всегда успешно, но что поделаешь…

— Может быть вам оказать помощь? — осведомился князь — у нас есть специальные подразделения, в двадцать четыре часа мы можем развернуть целую дивизию, обученную антипартизанским и антитеррористическим действиям, и совместными усилиями навести порядок на Вашей территории. В конце концов, как мы уже успели убедиться, борьба с терроризмом — это наша общая проблема и решать ее нужно тоже сообща!

Сэр Энтони почувствовал себя так, будто за шиворот ему опустили кусочек льда. Еще не хватало, чтобы русский десант высадился в Индии.

— Благодарю, но мы справимся с нашими проблемами сами. Что я должен передать ее Величеству?

— Что его Величество, император Александр Пятый прекрасно понимает всю обеспокоенность правительства ее Величества королевы Великобритании событиями, происходящими на Восточных территориях России и заверяет его в том, что никакой угрозы применения оружия массового поражения, взрыва ядерных или иных особо опасных объектов на данный момент не существует. Британская эскадра, задержанная на входе в Красное море, будет препровождена через Средиземное море и Гибралтар в сопровождении боевых кораблей Черноморского флота. К сожалению, в этом месте очень интенсивное судоходство в очередь скопилось большое количество кораблей — поэтому проводка кораблей британской эскадры будет производиться по частям, постепенно, чтобы не сорвать полностью нормальное судоходство в районе, которому последними событиями и так нанесен немалый ущерб. Что касается… Вы ведь подтверждаете, что Британская империя не находится в состоянии войны с Российской, вы не имеете никакого отношения к атаке российских территорий и особенно — к произошедшему над Бейрутом воздушному ядерному взрыву, а люди, задержанные за вооруженный мятеж и террористические действия на Российской территории действовали без ведома правительства ее Величества или иных британских государственных структур?

— Подтверждаю… — тяжело промолвил сэр Энтони — это была какая-то чудовищная провокация!

— В таком случае русские моряки приведут авианосец ее Величества "Куин Виктория", пострадавший в результате имевшего место второго июня сего года прискорбного инцидента в состояние, позволяющее ему совершить переход до метрополии, и передадут его властям Великобритании. Эти работы будут произведены за счет российской казны. Что же касается мятежников… если они не имеют никакого отношения к вам, то и судить их будут по законам Российской Империи. На этом все.

— Я должен согласовать все это в Лондоне — только и смог ответить сэр Энтони

— Думаю и у меня есть пара слов, которые я должен сказать Государю — кивнул князь Юсупов — двух дней вам хватит?

— О, вполне сэр — сэр Энтони был рад завершить этот тяжелый, ни к чему не приведший разговор

— Тогда…

Князь Юсупов замолчал, прерванный стуком в дверь. Дверь открылась, в каюту вошел человек в британской морской форме — скорее всего порученец, протянул сэру Энтони небольшой конверт. Сэр Энтони открыл его — и лицо его начало менять свой цвет с бледно-розового на багровый…

— Сэр, это неслыханно! — наконец вымолвил он

— Что именно? — спросил князь.

— Только что сообщили, что одиночный бомбардировщик нанес бомбовый удар по британскому сеттльменту в Бейруте! Имеются многочисленные человеческие жертвы! Сэр, это международный разбой, я…

— Вы рано делаете выводы, обвиняя нас в произошедшем, сэр Энтони — прищурился российский министр — боюсь это какая-то чудовищная провокация…

 

Царское село. 08 июля 1992 года

— Господа!

Зашумели отодвигаемые стулья, люди в форме и в строгих штатских костюмах вставали, поспешно оглядывали себя. Государь не любил небрежности ни в чем, в том числе в одежде…

Государь, одетый помимо обыкновения в штатское — обычный белый летний костюм, не в придворный мундир, а обычный костюм торопливым шагом прошел к своему месту во главе стола, махнул рукой, приказывая садиться. Следом за ним шел еще один человек — почти никому из числа тех, кто находился в этом зале, он не был знаком. Среднего роста, средних лет, «чеховские» усы и бородка, потертый кожаный саквояж — ну точь в точь сельский врач. Спокойные, внимательные глаза за поблескивающими стеклышками очков без оправы. Ничего не говоря и никому не представляясь, человек прошел к пустующему в начале стола месту и занял его. На заседаниях такого рода у каждого чиновника Империи было свое место, было и несколько мест для приглашенных в конце стола. То, что незнакомец занял именно то место, которое он занял, говорило очень о многом.

Император с силой провел рукой по волосам, приводя их в более-менее пристойный вид. Лицо у него было серым от усталости, глаза — больными — и все понимали от чего…

— Пятьдесят на пятьдесят — коротко сказал он, понимая какой вопрос все хотят задать — доктора делают все возможное. Все в руках Господа нашего… Кстати, представляю вам нового постоянного товарища министра внутренних дел. Действительный статский советник Котовский Мечислав Генрихович. Сегодня утром я удовлетворил прошение господина Цакая об отставке…

Не вставая, Котовский кивнул

— Теперь по сложившейся ситуации. Кто доложит первым?

Не сговариваясь, все посмотрели на представителя генерального штаба — его представлял Вацлав Вальтерович Шмидт, начальник Главного оперативного управления. Все, что происходило на Восточных территориях, находилось под контролем Генерального штаба.

— На сегодняшний день ситуация в основном стабилизирована, остались отдельные мелкие группы боевиков, которые пытаются вырваться из зоны зачистки. Их успешно локализуют и уничтожают имеющимися силами. В районе действуют три воздушно-десантные и десантно-штурмовые дивизии, две мотострелковые дивизии, части и соединения жандармерии. Бейрут полностью под нашим контролем, все стратегические объекты деблокированы принимаются меры к восстановлению нормальной жизнедеятельности города. Идет фильтрация беженцев, выявляются скрывающиеся боевики, экстремисты. В соответствии с указание министра обороны выявленные при фильтрации иностранные граждане передаются в контрразведку для выяснения. Потери во всем родам войск, без учета полиции и жандармерии на сей день составляют: безвозвратные — четыре тысячи восемьсот шестьдесят один человек, прочие одиннадцать тысяч триста сорок человек. Потери по технике сейчас сводятся, боеспособность Восточного территориального командования восстановлена на тридцать процентов. Основную работу сейчас выполняют прибывшие из центральных и южных регионов десантные части.

— Списки на награждение? — осведомился Государь

— Пока не готовы. Будут поданы завтра на Ваше имя.

— Не скупитесь, Вацлав Вальтерович. И не засекречивайте, как обычно. А то мода пошла "Без права ношения до дня отставки". Или… "За подвиги, которые не могут быть поименованы в приказе". Если контрразведка начнет опять старую песню — ко мне.

— Есть.

— Контрразведка?

С места поднялся генерал Штанников, он отвечал за контрразведывательное обеспечение района, ему же были временно подчинены действующие в районе специальные силы МВД и жандармерии.

— По признакам государственной измены и участию в вооруженном мятеже возбуждено четыре тысячи двести двадцать уголовных дел, в том числе сто восемьдесят восемь — по иностранным подданным. Достоверно установлено, что сто десять захваченных иностранных граждан являются бывшими или действующими офицерами спецслужб либо армии Великобритании.

— А то, о чем вы докладывали вчера, Констатин Гаврилович?

— Работа ведется… Нам нужна еще неделя, не больше, чтобы закрепиться. Но отпустить придется почти всех…

— Хорошо… — император скривился, как будто раскусил зубами целый лимон, но сразу взял себя в руки — хотя бы денег с них возьмите…

— Всенепременно, ваше величество…

Из задержанных британцев уже семьдесят человек дали задокументированное согласие на сотрудничество с российской разведкой. Через некоторое время всех задержанных британцев неофициально передадут представителям британского правительства — за выкуп. Передать придется всех — и тех кто дал согласие сотрудничать, и тех кто не дал. Опасаясь того, что личные дела завербованных попадут в руки британских осведомителей, все агентурные дела были выделены в отдельное производство, а для работы с вновь приобретенными агентами создавался так называемый "комитет Ковача", по имени его руководителя…

— Откуда на нашей территории взялось столько террористов разом, установлено?

— Меньшая часть террористов относится к местным ячейкам, которые не смогли обезвредить спецслужбы. Еще какая-то часть прибыла на гражданских судах, особенно тех, которые участвовали в боях в Бейруте и на побережье. Но есть и еще один путь. Мы считаем, что значительная часть террористов перед нападением сконцентрировалась в Персидском протекторате. И шахиншах знать об этом не мог — но ничего не сделал. Сейчас мы работаем в контакте с шахской полицией и службой безопасности — но они тоже ничего не знают и знать не хотят, работать не хотят тоже. Пока то, что происходит на их территории не касается их лично — они на это не обращают внимания. В то же время, командование расположенных на территории Персии военных баз занимается исключительно внешней обороной территории, никаких попыток выявить возможные места скопления террористов, определить их планы они не пытались. Да и не должна армия это делать. Соответствующие предложения о исправлению ситуации будут поданы на Ваше имя в течение недели.

— Хорошо. Теперь МВД. Господин Котовский, вы готовы?

Действительный статский советник утвердительно кивнул

— Нами проводится проверка всех оперативных департаментов, прежде всего следственного. Ничего конкретного пока выявить не удалось, но подозреваемые появились. Проверяем всех, кто принят в министерство по протекции Гирмана…

— Что по расследованию дела Гирмана?

— Пока ничего нового. Мы не знаем, когда он начал работать на них, что именно он сумел им сдать. Мы даже не уверены, было ли это самоубийство. Здесь работы на несколько месяцев, Ваше величество…

— Нужно понять, почему он пошел на предательство. На чем его взяли. Если не поймем — рано или поздно это повторится.

— Всенепременно выясним, Ваше величество… В Казани обстановка полностью стабилизировалась, возбуждено восемьсот сорок уголовных дел…

— Закройте…

— Простите? — не понял Котовский

— Закройте. Я имел беседу с представителями муфтията. Если мы обрушим на них всю тяжесть закона, мы проиграем, а они — победят. Достаточно будет отпустить их на поруки, муфтият сам определит им наказание. Всех рядовых участников беспорядков следует отпустить. Последнее — адмиралтейство…

Адмиралтейство на данном совещании представлял начальник главного оперативного управления штаба флота, адмирал Воронцов. Министр был болен, начальник главного штаба находился в Бейруте с инспекционной поездкой. Следующим по старшинству был адмирал Воронцов…

— Проводка британских кораблей завершена на восемьдесят процентов, вследствие чего, у Гибралтара совокупные британско-американские морских силы превосходят нас почти вдвое. Но учитывая ограниченность пространства и близость берега, каких либо агрессивных действий с их стороны мы не ожидаем. Силы стратегического сдерживания по-прежнему дежурят по третьему варианту готовности. Авианосец флота ее Величества "Куин Виктория" по-прежнему находится на плаву, все что можно было сделать для поддержания живучести мы сделали, но перехода к метрополии он не перенесет. Срочный ремонт сделаем там же, буксиры и ремонтная база уже находятся на месте. Ну и… кое-что с авианосца мы сумели забрать. Конечно, принцип шифрования и коды ответчиков «свой-чужой» они сменят — но на это потребуются время и немалые деньги. У меня все, ваше Величество…

— Тогда последний вопрос… — государь с силой провел ладонями по лицу — предложение генерального штаба…

Генерал Шмидт достал из дипломата — стального, с цепочкой, который можно приковать к запястью — тонкую стопку папок, положил в центр стола, сделал приглашающий жест — разбирайте… Себе он папку не взял — помнил все по памяти.

— Генеральный штаб предлагает реализовать оперативный план «Магацитл», основные положения которого находятся в розданном вам материале. Мы считаем, что в течение последующих пяти лет, британцы попытаются спланировать и осуществить новые враждебные действия, с целью дестабилизации обстановки в Российской империи и отторжения от нее части территорий в пользу Британии. Пресечь это в корне можно только одним способом — оккупировать временно или постоянно Британскую Индию и выжечь находящийся там очаг исламского терроризма и экстремизма. Сейчас для этого наступил как нельзя более подходящий момент. Мощь британской наземной группировки в этом районе значительно ослаблена — часть сухопутных соединений в этом районе они пытались перебросить на наши Восточные территории и теперь им приходится играть свои игру до конца — эти силы находятся на кораблях, плывущих в метрополию. Лагеря подготовки террористов полупусты, всех кого можно было, они бросили на захват Восточных территорий. Мы считаем, что внезапный массированный ракетный удар с последующей высадкой десанта и морской блокадой театра военных действий, силами Черноморского и Тихоокеанского флотов даст результат — на выведение из строя ключевых узлов обороны крылатыми ракетами и завоевание господства в воздухе нам потребуется не более суток, на оккупацию территории Британской Индии — не больше недели. Применение какого-либо оружия массового поражения, как тактического, так и стратегического нами не планируется. У меня все.

Тишина повисла в кабинете — каждый обдумывал возможные последствия вторжения. Дело пахло большой войной…

— Российская Империя — государь заговорил тихим и подчеркнуто спокойным голосом, но все, даже те кто сидел на самом дальнем углу стола его услышали — не претендует ни на чьи земли, нам вполне достаточно своих. Так было, так есть и так будет — по крайней мере, до моей смерти. Это неправильно — претендовать на земли, принадлежащие другому народу, другому государству…

Государь помолчал…

— Но и привечать на своей земле бандитов и убийц, выращивать заразу, чтобы разнести ее по всему миру, точить нож, чтобы вонзить его в спину соседу это тоже… неправильно.

Перед выходом, участники совещания столпились у двери — было принято, что Государь провожал их, пожимая руку каждому. Неизвестно откуда пошел этот обычай, но со времен Александра Четвертого было именно так.

Когда руку протянул адмирал Николай Воронцов, государь задержал ее в своей руке, тихо сказал: "Задержитесь…". Адмирал отошел в сторону, дожидаясь пока церемония закончится…

— Мемориал контр-адмиралу Нетесову и погибшим членам экипажа "Александра Второго" готов? — без предисловия спросил государь

— Место подобрано, проект пока не утвержден…

— Тогда вот что… — государь взял со стола листок бумаги с водяными знаками, обмакнул в чернильницу старомодное перо, которым на Руси было принято подписывать царские бумаги, начертал на бумаге несколько слов, помахал ею в воздухе, чтобы высохло — извольте распорядиться, чтобы архитектор начертал на мемориале эти строки. А это… передайте семье.

Адмирал Воронцов четко, как на параде вытянулся, отдал честь, принял согнутый вдвое лист. Открыл он его уже в своей машине, по дороге в Адмиралтейство — не удержался. На белом глянце бумаги антрацитом чернели строки…

Пока есть такие офицеры как вы, я спокоен за судьбу России

Александр

 

Оперативное время минус сто пятьдесят восемь часов сорок одна минута. Украина, Прилуки. Восьмая тяжелобомбардировочная эскадра. Август 1992 года

Конец лета…

Время собирать урожай… И посеявший ветер, да пожнет бурю.

Легкий ветерок задул, веселясь и играясь, поднимая придорожную серую пыль, закручивая легкомысленные вихри и тут же их разрушая, самонадеянно стремясь победить тяжелое, плотным ватным одеялом окутавшее землю марево. Конец августа был для этих мест непривычно жарким, хлеба убрали рано и теперь золотистое жнивье, не могло защитить землю от не по августовски жаркого, совсем летнего солнца. Жарким обещал быть и этот день — уже в восемь часов утра по местному одинокий путник, случись ему оказаться на дороге, задумывался о том, где бы найти живительную тень…

Трехдверный, грозно выглядящий из-за хромированного обвеса внедорожник с откидным верхом, свернул с трассы на вымощенную бетонными плитами дорогу. По правую сторону от трассы желтела стерня — зерновые здесь уже убрал, а по правую… по правую была только тонкая белая линия на горизонте. Трассу от этой тонкой белой линии отделяло поле выцветшей, бледно-зеленой травы — на этом поле на удивление не росло ничего, ни деревьев, ни кустарников — только чахлая, неухоженная трава на истрескавшейся от жара земле. И длинный бетонный забор вдалеке — когда едешь по этой вымощенной бетонными плитами дороге, забор постепенно вырастает, и вблизи уже закрывает большую часть неба — высота его составляет ровно четыре метра, это если не считать кинутых поверху витков блестящей, выглядящей как новенькая режущей проволоки, да неприметных изоляторов системы «Кактус» — электрической системы охраны периметра, из-за которой каждый день какой-нибудь бедолага из батальона охраны базы едет на велосипеде около этого забора, тянущегося кстати на многие километра и собирает в большой пластиковый мешок трупики птиц. Потом эти трупики сжигают на костре на всякий случай — ежедневное жертвоприношение богу по имени «секретность», весьма вонючий, надо сказать фимиам. Обычно, собирать трупики погибших от удара током птиц посылают того, кто в чем-то провинился — наряд "у забора" считается равным наряду по очистке канализации.

Водитель внедорожника ловко — что выдавало в нем опытного и уже не раз побывавшего на этой базе человека, повернул руль, объезжая большую трещину прямо посреди дороги в одной из плит. Об этой трещине знали только местные — и у командования никак не доходили руки ее заделать. Было не до того, хотя трещине этой было больше месяца. Справившись с этим препятствием, внедорожник продолжил свой путь к воротам базы…

Ворота базы в Прилуках сами по себе представляли достойное восхищения сооружение. Они были двойные — ворота на рельсах, откатывающиеся влево и здоровенная, в две человеческие руки кованая балка — засов, откатывающаяся вправо, причем независимо от ворот. Такое сооружение невозможно было прошибить, даже направив на таран тяжелый грузовик — фуру. Кстати, на учениях это проверили — действительно нельзя.

Человек ловко затормозил прямо у ворот разы, достал висящий на металлической цепочке на шее пропуск — он был похож на банковскую микропроцессорную карту, только на нем была фотография его владельца и не было ни фамилии, ни имени, ни отчества, ни должности, ни звания — только дополнительный штрих-код для перемещения в пределах базы и странный, двадцатизначный номер.

Водитель, ехавший всю ночь и подъехавший в этот ранний, неурочный час к воротам базы был среднего роста, пожилой, с белесыми, будто выцветшими глазами и красным лицом. Хотя эта краснота не имела никакого отношения к пьянству, просто этот человек не мог загорать, под солнцем он обгорал, превращался в вареного рака, покрывался волдырями — а загореть не мог. Одет был этот человек в светло-серую рубашку с коротким рукавом, такого же цвета легкие летние брюки, рядом с ним, на пассажирском сидении валялась шляпа-панама с широкими полями. В целом, человек этот выглядел весьма безобидно и походил на недавно вышедшего на пенсию удачливого и хорошо зарабатывавшего приказчика.

Навстречу остановившейся перед воротами машине через узкую калитку в двери вышел невысокий, неопрятный коренастый капитан в старой, застиранной форме. На вид ему было лет сорок, и смахивал он на обычного интенданта, если бы не одно «но» — в руках он держал автомат со снятым ремнем и держал его так, что мог мгновенно открыть огонь.

— Господин генерал? — капитан улыбнулся, стоящую на КП машину он знал и сидящего в ней человека тоже — говорили, вы в отпуске…

— Какой отпуск… — с беззаботным видом махнул рукой тот, кого назвали генералом — нам, милостивый государь, отпуск нормальный только на бумаге полагается, а так если три дня не дергают, и то в радость. Всю ночь до вас ехал…

Знакомство знакомством, а служба службой — капитан достал из кармана какой-то прибор с кнопками и прорезью, протянул генералу. Генерал прокатал через прорезь свой пропуск, на память набрал код доступа. Небольшая лампочка мигнула зеленым.

— Кроме вас, в машине есть кто-нибудь?

— Никого, только шляпа моя. Проверите?

— Не стоит — улыбнулся капитан — сейчас откроем. С приездом…

Если бы кто-то увидел приехавшего рано утром на базу человека через час после его приезда — то он никогда не смог бы его принять за вышедшего на пенсию приказчика. Аккуратный, ни единой складочки темно-синий мундир с повседневными погонами генерала от авиации, длинный ряд наград — победы в различных конкурсах, организуемых в ВВС, в том числе особо ценимый на этой базе значок «Бомбардир-снайпер», выглядывающий из кармана белый треугольник туго сложенного платка, аккуратная прическа, сосредоточенный взгляд.

Генерал от авиации Владимир Михеевич Останин, начальник "группы математического анализа и планирования" — так в ВВС назывался центр, занимавшийся самыми передовыми направлениями в области усовершенствования как самих самолетов, так и тактики их применения — находился в заглубленном больше чем на двадцать метров штабном бункере базы, внимательно разглядывая лежащую на столе карту. Он смотрел на эту карту уже пятнадцать минут. Отметил красным маркером цель, он встал над картой, как биллиардист над зеленым сукном — и так стоял, молча и неподвижно. Остальные находящиеся в бункере офицеры, в том числе и командир базы в генеральском звании боялись даже пошевелиться, чтобы не сбить ход мыслей мастера.

— Что там? — спросил генерал, хотя ответ он прекрасно знал, он помнил расположение всех стратегически важных целей на земном шаре

— В Амритсаре находится заглубленный командный центр этого позиционного района, господин генерал. Все находящиеся в позиционном районе силы ядерного сдерживания Великобритании подчинены этому командному центру. Над ним — сорок метров каменистой земли, затем — полтора метра армированного, особо прочного бетона. Центр считывается неприступным, господин генерал.

— Прикрытие?

— Батареи «Рапир» здесь и здесь. Кроме того, район прикрывает пусковая батарея THAAD, первая из двух комплектов, закупленных Великобританией в САСШ. Они поставили ее здесь раньше даже, чем в метрополии.

— Это понятно. THAAD, значит… Боятся… — генерал снова погрузился в раздумья.

— Господин генерал, мы…

— Вас вызвали, потому что это работа для моих новых птичек — закончил мысль генерал — совершенно верно, кстати поступили. Здесь действительно работа для «Скатов»…

Технологиями производства стратегических бомбардировщиков, выполненных по технологии «Стелс» на данный момент обладали только две страны — САСШ и Германия. Британцы пользовались реактивными «Викторами» и турбовинтовыми «Веллингтонами», Россия производила турбовинтовые тяжелые бомбардировщики "Илья Муромец" и реактивные типа «Лебедь», на вооружении САСШ были модернизированный стратегический Б52 и реактивный Б1. В Германии тяжелобомбардировочный флот составляли машины «Фоккер» и «Арадо», в Японии средние бомберы делала «Мицубиши», а тяжелых не было вовсе. Помимо этого, разработки велись разные — но только в двух странах была устоявшаяся конструкторская школа, позволявшая делать бомбардировщики, выполненные по схеме "Летающее крыло" — в США это была фирма «Нортроп», в Германии — «Хортен». Долгие технические и конструкторские изыскания Джека Нортропа и братьев Хортенов, вкупе с работами русского математика Петра Уфимцева, исследовавшего отражение луча радиолокатора от различных находящихся в воздухе объектов привели к созданию в конце восьмидесятых годов двух очень похожих машин — "Нортроп Б2" и "Хортен Х-90".

Эти машины внешне были почти точными копиями друг друга — разве что германское "летающее крыло" было погрузнее и потолще американского, да и профиль крыла был несколько другой. Технические характеристики этих самолетов были тоже сильно схожи — четыре реактивных двигателя, примерно пятнадцать тонн боевой нагрузки, чуть больше тысячи километров в час крейсерская скорость. Различалась максимальная высота полета — немцам удалось достичь потолка аж двадцать тысяч метров, намного превзойдя американцев за счет особой конструкции двигателей.

Русские таких самолетов не строили, хотя работы по созданию «невидимок» начинали одними из первых. Все дело было в том, что полной невидимости от современных систем ПВО эти самолеты не достигали, а стоили в разы больше обычного реактивного стратега, при худших технических характеристиках. За скрытность приходилось платить — и дорогую цену. Поэтому, работы по созданию своего "летающего крыла" официально свернули, а немцам во время последних учений так и не удалось преодолеть русскую систему ПВО, чтобы нанести учебный удар по Киеву. Локаторы, работающие в разных волновых диапазонах — в том числе в наиболее опасном для «невидимок» длинноволновом и постоянно обменивающиеся друг с другом информацией засекли все шесть идущих к цели машин, несмотря на все ухищрения немцев.

Но год назад, русские ВВС выкупили у фирмы Хортена шесть имеющихся на стапелях в разной степени готовности машин и разместили твердый заказ еще на двадцать четыре машины. Первыми всполошились сами немцы — германские аналитики обоснованно предположили, что русские совершили какой-то технический прорыв, позволяющий кардинально снизить или вовсе исключить радиозаметность таких самолетов. Попытки узнать, в чем именно заключается прорыв ни по официальным, ни по неофициальным каналам успехом не увенчались, а отказ продать самолеты русским ВВС был бы явно недружественным, несоюзническим актом. Теперь, особый цех фирмы «Хортен» получил загрузку на пять следующих лет, а аналитики всего мира начали ломать головы над странным поведением русских.

Названием этого кардинального научно-технического прорыва было "плазменный генератор радионевидимости «Марабу».

Исследования в области радиозаметности самолетов в России не были свернуты, они продолжались, просто шли по другому пути. Конечной целью исследований было получить некий аппарат, позволяющий сделать самолет малозаметным не за счет формы самолета, рассеивающей сигналы локаторов, а за счет этого самого аппарата, что позволило бы сделать радионевидимым любой самолет, а не только специально построенный. После долгих, многолетних изысканий был разработан небольшой, весящий около ста килограммов прибор, при своей работе окутывающий самолет облаком плазмы. Как известно, ни один радиолуч сквозь плазму пройти не может, плазма поглощает радиолучи, что делает самолет не малозаметным, а незаметным вообще — локатор не улавливает отраженных лучей, их просто нет.

Сделав такой аппарат, ученые столкнулись с другими проблемами — плазма критически нарушает работу некоторых важных узлов и агрегатов самолета — например, окутанный облаком плазмы самолет не может пользоваться локатором сам, не может определять свое местонахождение, не может принимать и получать информацию от штаба. Такой самолет будет невидим — но одновременно и слеп.

Выходом стала покупка самолетов Хортена — в русских ВВС они проходили под обозначением «Скат». Дело в том, что ориентировались в пространстве они не как другие самолеты — используя локатор — а с помощью навигационной системы, содержащей в ячейках памяти подробную карту всего земного шара и особым образом учитывающая расстояние и направление полета от известной точки старта. В итоге впервые в авиации появлялось понятие «невязка», такое же, как в подводном флоте. Проблема ориентации в пространстве снималась, проблему связи со штабом просто сняли со счетов, а использование локатора для обнаружения вражеских самолетов признали нецелесообразным, поскольку вражеская ПВО увидеть бомбардировщик и поднять истребители на перехват не сможет, потому что не увидит его, а истребитель может обнаружить такой самолет только визуально, радар истребителя его тоже не будет видеть. В итоге, риск обнаружения этого самолета сводился к разумному минимуму.

Первые шесть самолетов — последний был получен в июле — пока находились на одной базе ТБА, в Прилуках. Сюда же приехали и специалисты «центра» по главе с генералом Останиным — для новых самолетов требовалось разработать совершенно новую стратегию и тактику применения, как однотипных машин, так и в группе с другими, «заметными» истребителями и бомбардировщиками. Требовалось также подготовить экипажи на новый тип машин, сначала летчиков-инструкторов, а потом и просто экипажи. Именно этим и занимался генерал Останин со своим центром, пока не ушел неделю назад в отпуск. Отдохнуть ему удалось недолго…

— Нужны три «Ската», три боеголовки типа КРАБ-12С и одна промежуточная дозаправка. Вот здесь — остро отточенный карандаш в руке генерала ткнулся в ничем не примечательную точку на карте, генерал поднял глаза — майор Ягужинский, расскажите, почему именно здесь?

— Через Афганистан, господин генерал?

— Вот именно! — просиял генерал — сделаем крюк, конечно, потеряем время, и нужна будет дозаправка, но зато мы практически все время будем находиться над своей территорией. В Афганистане нет сплошного радиолокационного поля, мешает горная местность и воинственные местные жители. Это дыра, через которую могут проникнуть к нам — но и мы можем пролезть в эту дыру! Машины пойдут над горными хребтами через Афганистан, на Шринагар и выйдут как раз к цели. Даже THAAD среагировать не сможет, учитывая показатели радиозаметности «Скатов». На всякий случай, поднимаем восемь истребителей типа М245, они будут барражировать здесь, а топливом подпитаются от заправщика, который мы расположим здесь — карандаш генерала бегал по карте, оставляя понятные только посвященным пометки. Здесь на всякий случай будет дежурить усиленная группа ПСС — два спасательных вертолета и два штурмовика. В обратный путь «Скаты» пойдут тоже над горами, если британцы решат их догнать — в дело вступят истребители, а по необходимости — и ПСС. Но, судя по тому, что вы до меня довели — британцам будет не до преследования…

— Как боеголовка типа КРАБ-12С вместится в самолет?

— Спокойно вместится — парировал генерал — просто демонтируем револьверную установку и вместо нее ставим простейшую подвесную систему. И — все дела. По посадочным местам подойдет система от "Ильи Муромца", под который КРАБ и изготавливалась, мы проверили. [Каждый самолет Хортен Х-90 имел один бомбовый отсек, в котором, на специальной системе револьверного типа подвешивалось до восьми бомб или крылатых ракет, с обычными или ядерными боеголовками. Для выполнения этого задания, револьверную установку из люка пришлось демонтировать — иначе в люк не вошла бы громадная, в двенадцать тонн весом управляемая авиабомба. ]

— А как боеголовка выйдет из самолета? Там же нужно систему выталкивания делать, [система выталкивания — если бомбометание производится со сверхзвуковой скорости- то бомба может и не выйти из бомболюка, ведь на такой скорости воздух, обтекающий бомболюк, превращается почти что в твердую субстанцию. Решением этой проблемы является пневматическая или механическая система выталкивания боеприпаса из люка] она же пойдет не на внешней подвеске, как на «Муромце»

— Примитивная пневматика там есть, ее хватит. И потом, господа боеголовка двенадцать тонн весит, а самолет над точкой сброса пройдет не на сверхзвуке, он же все равно невидим. Сбросим — даже дополнительных экспериментов проводить не надо. Имеющихся уже достаточно.

— Экипажи?

— Хортин, Будиенко, Дубина — без раздумий назвал генерал

— Господин генерал — Хортин после увольнительной…

— Ничего… — зловеще улыбнулся генерал — меня увидит, враз в себя придет!

 

Оперативное время минус пять часов три минуты. Юг России, аэропорт Екатеринодара. Тяжелобомбардировочная эскадра особого назначения. Конец августа 1992 года

Ночь властвовала и здесь — большой гражданский аэропорт, оживленный, суетливый, деловитый днем, ночью погрузился в полудрему. В России предпочитали ночью не летать, оживленные днем аэропорты по ночам принимали по два-три самолета. Вот и здесь — с наступлением темноты воздушное движение сократилось, пассажиры в зале ожидания, те кто по каким-то причинам не снял номер в гостинице, ворочались в пластиковых креслах, устраиваясь ко сну. Таможенные офицеры на пункте контроля из ночной смены тоже пошли урвать немного сна, оставив на посту самого молодого. Диспетчеры в диспетчерской вышке пиши кофе, поглядывая вполглаза на мониторы — воздушное движение не такое интенсивное, как днем, можно немного и расслабиться, тем более что часть операций система делает сама. И только у стоящих длинной вереницей в степи, у самого края аэропорта авиационных ангарах кипела работа.

В Екатеринодарском аэропорту располагался один из лучших в этом регионе сервисных центров гражданской авиации. Здесь самолеты обслуживали, производили планово-предупредительные и внеплановые ремонты, модернизировали, устанавливали новое оборудование, капитально ремонтировали. Любой пилот знает, что с ремонтом воздушного судна шутить нельзя, все делали заменяются не тогда, когда сломаются, а тогда, когда это положено по регламенту. И В Екатеринодарском аэропорту все услуги выполнялись быстро и по сходным ценам, кроме того тут и авиационный керосин был чуть подешевле. Поэтому, на ремонт сюда летало бортов едва ли не больше, чем на выполнение обычных пассажирских и грузовых рейсов, а у ремонтно-сервисного центра были даже две отдельные взлетно-посадочные полосы первой категории, способные принимать все типы самолетов.

За последний месяц нагрузка на этот сервисный центр возросла еще больше. Из разных уголков необъятной России сюда, на ремонт прибыли двенадцать бортов, все — тяжелые, четырехдвигательные машины серии ИП-90 — широкофюзеляжные аэробусы, вмещающие четыре с половиной сотни человек. Все они принадлежали разным авиакомпаниям и прибывали сюда в разные дни. Странно было то, что прибывали они сюда специально на ремонт — обычно авиакомпания, желающая провести плановый ремонт самолета, ставит его в рейс до аэропорта, где расположен хороший сервисный центр — чтобы не жечь керосин и не тратить ресурс самолета на бессмысленном, пустом рейсе. Здесь же эти самолеты прибыли — в разное время — пустыми и сели сразу на ВПП сервисного центра. Их сразу же загнали в ангары — на ремонт.

Сейчас же, темной ночью, когда на территории сервисного центра вообще не должно находиться ни одного человека — ну какой дурак будет ремонтировать самолеты ночью — кипела работа. Но самым странным было то, что кипела она в полной темноте! Любой человек, которому довелось бы это увидеть, сразу заключил бы, что что-то тут неладно…

Все те, кто суетился сейчас около стоящих в ряд двенадцати «пассажирских» лайнеров, в последний раз проверяя их перед полетом, носили армейские каски. Им не грозила опасность — просто на армейской каске есть удобное крепление для прибора ночного видения. Как раз приборы ночного видения и позволяли техникам аэродромной команды готовить к вылету эти странные самолеты, приборы — а еще прожекторы, дающие видимый только в инфракрасном диапазоне свет.

Тяжелобомбардировочная эскадра особого назначения была особым, тщательно засекреченным подразделением ВВС РИ — о степени секретности ее говорил хотя бы тот факт, что в этой части не велось письменного делопроизводства, деньги на ее содержание распылялись по самым разным строкам бюджета, и места постоянной дислокации у этой части тоже не было — специальные самолеты стояли на разных гражданских аэродромах, по две-три штуки, иногда перелетая с аэродрома на аэродром.

Наличие таких самолетов было одним из козырей России в геополитическом противостоянии сверхдержав. Все знали, что они существуют, шила в мешке не утаишь — но никто не знал, сколько их и главное — где они. Самым страшным было то, что один из таких самолетов мог оказаться у тебя над головой — и об этом ты узнаешь только тогда, когда будет уже поздно…

Специальный бомбардировщик — они так и назывались «СБ» строился на базе обычного пассажирского самолета — в данном случае серии ИП-90, самой последней серии тяжелых пассажирских самолетов русского производства. Внешне этот самолет ничем не отличался от обычного пассажирского. А внутри вместо пассажирского салона, вместо багажных отсеков была смонтирована револьверная пусковая установка для восьми крылатых тактических ракет воздушного базирования, способных нести и ядерные заряды. Даже люки для сброса ракет были замаскированы под люки багажного отсека самолета — и со стороны никак не распознавались. При необходимости, самолет мог даже включить «картинку» — иллюминаторы представляли собой не просто подсвеченные прямоугольники, а экраны специальных проекторов, на которых показывалась картинка "пассажирский салон самолета" — представлявшая собой великолепную, управляемую специальным компьютером анимацию.

Сейчас эти самолеты собрались здесь, ровно половина от их численности. Вообще то это было против правил, собирать самолеты все вместе, обычно удар они наносили внезапно, следуя по обычному пассажирскому маршруту и до "времени Ч" ничем себя не выдавая. Но тут случай был особый. Учитывая потребное к сбросу количество ракет, Генеральный штаб просто не смог найти столько пассажирских маршрутов в этой части света, чтобы оправдать появление сразу двенадцати тяжелых самолетов. Поэтому и решили их сосредоточить здесь, а заодно и провести учения. С боевой стрельбой. Обычные бомбардировщики решили не задействовать — после недавних событий Британия ждала неприятностей и тщательно наблюдала за всеми базами ВВС и ВМФ где находились носители способные нести оружие стратегического уровня. Массированный взлет стратегических бомбардировщиков сразу был бы замечен системами раннего предупреждения.

Пока техники возились около самолетов, короткий строй — несколько десятков человек, выстроился у ангаров, в темноте. Люди без лиц, без права на разглашение, числящиеся техниками, интендантами, снабженцами — а на самом деле являющиеся высококлассными специалистами бомбардировочной авиации, которыми мог бы гордиться воздушный флот любого государства. Перед ними стоял их командир, генерал-майор от авиации Горчаков. В главном штабе ВВС он числился начальником департамента по связям с общественностью.

— Господа! — голос генерал-майора Горчакова был сух, спокоен и тверд — без малого два месяца назад на Россию было совершено злодейское, вероломное нападение. Те, кто напал на нас испугались встретиться с нами в честном бою, вместо этого они подослали к нам убийц, а когда у них ничего не вышло — открестились от них, бросив на произвол судьбы. Это люди без чести, без совести, без стыда, они бьют в спину ножом и уже сейчас, заверяя нас в своем миролюбии снова точат свой нож. Это британцы, господа! Секретным указом Государя Императора Всероссийского нам поручено покарать злодеев, надолго отбить у них охоту соваться к нам! Вам, лучшим экипажам Российских ВВС выпадает тяжелая и почетная миссия — идти первыми. Вы должны ударить врага тогда, когда он этого совсем не ждет, уничтожить его основные центры обороны, расчистить путь для тех, кто пойдет следом за вами. Вы — наконечник копья, вы не имеете права на ошибку, ваша ошибка — это гибель ваших товарищей, тех кто пойдет следом за вами. Кто не готов — шаг вперед!

Монолитный, единый строй остается стоять недвижно на месте.

— Иного я и не ожидал! Свое задание вы знаете. С нами Бог!

— С нами Бог, За нами Россия! — слитно, на одном дыхании гремит во тьме

— По машинам!

Генерал морщится, он единственный знает, что эти экипажи — первые и последние, за ними никто не пойдет. Вторжения в Северную Индию, на чем настаивал Генштаб, чтобы раз и навсегда наказать Британию, зарящуюся на нашу землю, показать, что тот, кто зариться на чужое вполне может лишиться и своего не будет, Государь запретил. Государь не любит войны, хоть и сам служил. Россия не претендует ни на чьи земли, у нас их без этого, слава Богу, хватает — таковы были его слова. А вот раз и навсегда показать, что террористы не спрячутся нигде, что ни один человек не может чувствовать себя в безопасности, укрывшись границами и готовя новый злодейский замысел против России — вот это они покажут. Как следует покажут!

Экипажи поднимаются по легким алюминиевым трапам в кабины своих серебристых птиц, техники убирают колодки из-под шасси, отгоняют технику. Матово-зеленым светом в кабинах вспыхивают дисплеи систем.

— Контроль функционирования самолета!

Бортинженер начинает перечислять все основные узлы и агрегаты самолета, подтверждая, что каждый в норме. Тут тоже "читают Библию" как и у вертолетчиков…

— Все системы самолета функционируют штатно, начать запуск двигателей с первого по четвертый!

Один за другим оживают двигатели, наполняя ночную степь особым, напряженным, вибрирующим гулом. На самолетах этого семейства стоят уникальные турбовинтовые двигатели, с двумя вращающимися в противоположных направлениях, многолопастными винтами, прикрытыми кожухами. Эти двигатели внешне чем-то похожи на обычные реактивные двигатели, но именно похожи — турбовинтовики хоть и шумнее, но экономичнее и мощнее. Этот самолет может как и его гражданские собратья пролететь без дозаправки двадцать одну тысячу километров — ни один самолет с обычными реактивными двигателями не повторит подобное. Вдалеке, ослепительно ярким после кромешной тьмы светом вспыхивают прожекторы, подсвечивающие ВПП ночью — отсюда они кажутся светящимся ограждением волшебной, ведущей прямиком на небо дороги…

— Молот один и два на исходную!

Пузатые, грузные самолеты, натужно гудя моторами трогаются с места, вальяжно движутся по рулежкам, останавливаются в самом начале огражденной светом прожекторов взлетно-посадочной полосы. Ночные диспетчеры гражданского терминала, заранее предупрежденные, держат коридор для взлета.

— Молот-один рулежку закончил, на исходной, прошу разрешения на взлет!

— Молот-два рулежку закончил, на исходной, прошу разрешения на взлет!

У сервисного центра — об этом мало кто знает — есть своя диспетчерская комната и есть свои диспетчеры. Они сейчас и дирижируют этим оркестром.

— Молот-один и Молот-два, взлет разрешаю! Молот-три и Молот-четыре на исходную!

Натужный гул турбовинтовых двигателей переходит в рев по мере того, как командиры кораблей двигают рычаги управления тягой от себя. Второй пилот монотонно читает текущую скорость самолета…

— Точка невозврата!

Желтые пятна прожекторов мелькают все быстрее и быстрее, стремительно приближается конец длинной ВПП.

— Точка отрыва!

Командир принимает штурвал на себя — и многотонная птица неожиданно легко и изящно отрывается от бетонной полосы, ревя моторами уходит в ночное небо. А по бетонке, словно догоняя ее уже бегут другие, такие же…

Через некоторое время несколько пассажирских самолетов, летящих по обычным пассажирским маршрутам на Восток, внезапно выпустят более сотни крылатых ракет. Система ПВО среагировать уже мне успеет — потому что некоторые ее ключевые звенья уже будут выведены из строя…

 

Оперативное время минус пятьдесят одна минута. Северная Индия, где-то в районе порта Карачи. Конец августа 1992 года

Двигатель забарахлил в самый неподходящий момент — когда до стоянки оставалось совсем немного. Сначала этот треклятый тарантас задергался, а потом двигатель и вовсе дурным голосом взвыл, при том, что вылетела передача и тяжелая машина стала терять скорость.

— Да разорвет на части Шива того подонка, что продал мне этот драндулет! — эмоционально воскликнул водитель этой машины, с виду — типичный индиец — загорелый, невысокий, пожилой, с черными глазами-маслинами, одетый в свободную холщовую белую рубаху и такого же цвета брюки. Сказав еще несколько крепких выражений по-индийски, призвав страшное проклятье на голову и тех, кто сделал эту машину, и тех, кто до этого на ней ездил, и тех, кто ее ему продал, индиец свернул на обочину в неположенном месте, ударил кулаками по рулю. Потом внимательно огляделся по сторонам — никого, что самое важное — полиции близко не наблюдается. Исходная точка достигнута…

Человек повернулся, крепко сунул кулаком в бок безмятежно дрыхнущего на куче вонючего тряпья в задней части кабины своего напарника.

— Вставай, Раджив, хватит дрыхнуть! Приехали!

Человек, которому так не повезло с машиной на этой дороге, вовсе не был ни индийцем, ни водителем — хотя у него были документы на имя Сахиба Гупты, карточка водителя и он умел совершенно без акцента говорить на шести местных диалектах, в основном распространенных в Северной Индии. Он родился далеко отсюда, на склонах горы Арарат, в маленькой деревушке недалеко от Еревана. Настоящее имя этого человека было Арут Егиазарян, и на данный момент он был полковником Главного разведывательного управления Генерального штаба. Арут Егиазарян был агентом глубокого залегания, он давно легализовался в Индии и проработал водителем уже восемь лет, возя грузы на своем тяжелом грузовике от Дели, через Пешавар, Джелалабад и дальше, по великому и древнему, столетиями используемому людьми караванному пути. Ну а заодно и по Индии самой ездил — и как назло машина его частенько ломалась недалеко от воинских частей, баз ВВС и ракетных баз. Пришло время выводить его, возвращать на родину — но до вывода он должен был выполнить одно очень важное задание. Для этого ему переправили еще одного человека, специалиста по вооружениям. Сахиб Гупта легализовал его, представив всем своим друзьям как своего племянника Раджива Гупту, который приехал из деревни, чтобы подработать келинаром [келинар — помощник водителя. В этих местах машины старые, а дороги — плохие, поэтому без келинара не обойтись. Но это не сменный водитель, это именно помощник водителя, сам он за руль не садится — но может долить воды в радиатор или подложить упор под колесо если машина остановилась. ] и таким образом скопить денег, чтобы купить себе грузовик. Дело было вполне обычное, родственникам надо помогать, да и выгодно это всем. Выгодно Сахибу Гупте — лучше иметь в качестве келинара на тяжелых индийских дорогах своего племянника, родного человека — чем чужого, который того и гляди ограбит, бандитов наведет или машину угонит. Выгодно Радживу Гупте — приехав из деревни, он не попал на улицу нищенствовать и поденничать, а сразу стал своим в клане "бенгальских тигров" — так назывался клан водителей грузовиков, один из самых сильных в Индии, в который входила не одна тысяча человек. Выгодно и клану — новый молодой член клана совсем не лишним будет. Пока за ним наблюдали — но как только Сахиб скопит деньги на грузовик — это должно было произойти лет через восемь-десять — место в клане, а значит и постоянный кусок хлеба ему обеспечены. Для Индии, где то и дело случался голод, иметь постоянный кусок хлеба — большое дело. Ну, а если молодой Раджив проявит смекалку, и начнет возить "золотой сон" из Афганистана, пряча его в бензобаке, и не попадется при этом чиновникам британской колониальной администрации — то на машину можно и за год будет скопить. Тут такое дело: кто хочет — рискует, кто не хочет — не рискует.

Человек, только что безмятежно спавший мгновенно проснулся

— Приехали — коротко сообщил ему Сахиб Гупта — время.

Раджив Гупта потянулся, потом резким движением оттолкнул спинку сидения и странным, змеиным движением подался вперед, в мгновение оказавшись на пассажирском сидении рядом с «дядей».

— Осторожно, своя машина, не чужая — посетовал Сахиб

— Все равно бросать… — отозвался племянник

Пожилой и опытный Сахиб Гупта недовольно покачал головой. Вот такая сейчас молодежь пошла — не ценит чужой труд. Впрочем, машину действительно бросать придется, как это ни печально. Столько с ней прошли по поганым индийским дорогам — перебрал ведь до винтика. Жаль, с собой никак не взять — было бы можно, взял бы и так и ездил бы на ней в Армении.

— Вы доставайте, а я готовиться буду — племянник выскочил из кабины, полез в кузов.

В кузове находилась установка, которую переправили в Индию с большим трудом, которая была сделана в единственном экземпляре и на установку которой в кузове дядя и племянник потратили целых три вечера. Но это стоило того.

Это была тяжелая система управляемого ракетного вооружения, сделанная на базе вертолетного противотанкового комплекса «Вихрь». В оригинале на вертолете располагалось шестнадцать сверхзвуковых управляемых ракет, которые поражали цели с расстояния до десяти километров — противотанковая система такой дальности поражения была только в ЮАР и буры продавали ее всем желающим. Русские как обычно оружие для себя делали сами.

В отличие от вертолетного комплекс этот, изготовленный вручную, располагался не на подкрыльевой подвеске, а на массивной треноге, приваренной к полу прицепа. Стрелять из нее надо было строго назад, иначе прицеп мог и перевернуться. Сам комплекс состоял из лазерной системы наведения и управления огнем, треноги и самой ракетной системы с двумя стволами. Два ствола — это на всякий случай и еще — на каждой ракете кумулятивную боевую часть сменили на термобарическую, способную разрушить небольших размеров дом. Такое, крупногабаритное и изготовленное в единственном экземпляре оружие понадобилось потому, что охранная зона станции раннего предупреждения о ракетном нападении, расположенная в окрестностях Карачи составляла ровно восемь километров. Они же находились почти на предельной дальности — без малого на десяти.

Пока племянник готовил к стрельбе ракетную систему — замерил температуру, влажность воздуха, направление ветра, внес все это в систему наведения, проверил обе ракеты, дядя достал из прицепа два небольших мотоцикла — самое обычное средство передвижения в этих местах. Так же он достал новую одежду и документы — паспорта моряков, неброскую германского производства одежду. В порту Карачи он знает много людей, а полиция и таможенники в упор его не увидят, даже если он кого то убьет. У "Бенгальских тигров", также как и у любого другого сильного водительского клана в порту и на таможне Карачи было проплачено "за всех", но лучше денег действовал страх. Каждый знал — тот, кто пойдет против "Бенгальских тигров" исчезнет навсегда — даже британские чиновник их побаивались.

— Готово — донеслось из кузова — на сколько ставить?

Сахиб Гупта посмотрел на часы…

— На восемь минут ставь!

Через несколько секунд Раджив выпрыгнул из кузова

— Готово!

— Переодевайся! — сухо сказал Сахиб — и поспеши! Скоро здесь станет очень жарко.

Через две минуты два неприметных мотоцикла со своими седоками, влились в редкий в это время поток машин и мотоциклов на трассе, ведущей к огромному порту. А еще через пять с небольшим минут старый грузовик Сахиба Гупты, стоящий на обочине трассы вдруг озарился ярким пламенем — и две молнии со сверхзвуковой скоростью ринулись к массивному зданию из серого бетона с множеством антенн на крыше, прорывая все рубежи охраны. Британцы не успели среагировать — ключевой компонент системы противовоздушной и противоракетной обороны региона в мгновение ока превратился в пылающие развалины, исходящие запахом горящей пластмассы и мяса. На то, чтобы заткнуть зияющую дыру в системе требовалось не менее двух часов — но у британцев не было и десяти минут — стая крылатых тактических ракет с подводных ракетоносцев уже легла на боевой курс…

 

Оперативное время минус девять часов сорок одна минута. Украина, Прилуки. Восьмая тяжелобомбардировочная эскадра. Конец августа 1992 года

Необычной формы самолет — длинные стойки шасси, утопленный в толстое крыло фюзеляж, антрацитно-черный цвет покрытия, незаметные воздухозаборники впереди — и четыре щелевидных сопла реактивных двигателей сзади медленно полз по рулежной дорожке, ориентируясь по командам едущего впереди на небольшой открытой машине аэродромного техника с рацией. Все-таки как не крути — а такая конструкция самолета имела и недостатки, один из них — при взлете самолет приходилось вот так вот выводить на полосу, командир корабля полосу не видел, и «слепая» рулежка могла запросто закончиться аварией. Самолет полз медленно, величаво и — на удивление бесшумно, специальная конструкция двигателей, максимально подавляющая шумы, давала о себе знать и здесь, на земле.

Совершив крутой, на девяносто градусов поворот, махнув угольно-черным крылом, самолет замер на исходной, прямо посередине. Полковник ВВС Данила Андреевич Хортин, ученик лично генерала Останина, тоже «снайпер-бомбардир» с тремя подвесками повторного подтверждения ювелирно, с первого раза вывел самолет на исходную.

— Все системы в штатном режиме, к взлету готовы! — доложил штурман. В этой модели самолета экипаж состоял из двух человек — командир корабля, он же пилот и штурман, он же бомбардир, специалист по системам вооружений. Как на тактическом фронтовом бомбардировщике — времена, когда в экипаж «стратега» водили десять — двенадцать человек давно прошли.

— Вышка, я «Призрак-единица» у нас все штатно, разрешите взлет — по внешней связи как положено, доложился Хортин

— "Призрак-единица", взлет разрешен, после взлета занимайте курс девяносто, эшелон двенадцать-два нуля.

— Принял, «Призрак-единица» курс девяносто, эшелон двенадцать-два нуля — полковник Хортин до предела двинул вперед сектора газа двигателей. Этот самолет был компьютеризирован до предела, автопилоту можно было доверить и взлет и посадку — но полковник Хортин предпочитал как можно больше летать «вручную», тем более что потом ему учить летать на этом самолете других.

Длина пробега во ВПП у этого самолета была очень большой — почти четыре километра. Была и еще одна опасная особенность — отрыв от земли происходил настолько плавно, что в кабине почти не чувствовался. К этому самолету нужно было долго привыкать…

Как только далекая лесная зелень поползла вниз, полковник переключил тумблеры, убирая в свои отсеки шасси самолета, отклонил штурвал — и самолет начал медленно и плавно — он вообще не терпел резкого, нервного пилотирования — набирать высоту…

Полет над Империей прошел штатно — просто доверься автопилоту и отдыхай в кресле. Самолеты шли на большой высоте, избегая пересечений с пассажирскими маршрутами, особенно межконтинентальными — у британских и американских летчиков была скверная привычка брать с собой в кабину оборудование для съемки. Избегали они и городов — с такого расстояния они казались размытыми, серо-бурыми кляксами, на злено-желтой поверхности земли. НА радарах их видели — самолеты не предпринимали никаких мер для обеспечения скрытности, на каждом борту в автоматическом режиме работал ответчик системы «свой-чужой». Один раз к ним приблизилась пара истребителей — видимо, прилетели откуда-то от Самары — но увидев странные самолеты отпрянули от них и быстро скрылись из виду. Правильно — в чужие, к тому же совершенно секретные дела нос совать — не следует.

Над Туркестаном, в оговоренной точке их ждали — «призракам» пришлось опускаться на эшелон один-три нуля для того, чтобы встретиться с заправщиками. Для гарантии, заправщиков тоже было не один, а три — в стратегической авиации все старались делать с гарантией. Техник-заправщик, сидевший в хвосте одного из самолетов и заведовавший отпуском топлива умудрился сфотографировать увиденное — такие, похожие на огромных черных скатов, без фюзеляжа, без бортовых огней и почти без кабины самолеты он видел впервые.

Дозаправка заняла восемь с небольшим минут — приняв на борт по тридцать пять тонн чистейшего авиационного керосина «Скаты» отцепились от шлангов заправщиков — и снова начали упорно карабкаться вверх, в иссиня черное на такой высоте небо…

 

Оперативное время минут восемнадцать минут. Пограничная зона, воздушное пространство

— Я «Призрак-тройка», поворачиваю назад…

Все правильно. Экипаж подполковника Дубины идет с ними только до границы, как страховочный, на случай если в полете выявится неисправность «единицы» или «двойки». Неисправностей нет — значит, «тройка» поворачивает назад

— Вас понял «Призрак-тройка» уходит домой, дальше идем парой.

— Бросьте там что-нибудь и за меня!

— Конец связи «Тройка». Счастливого пути.

Полковник Хортин оборвал разглагольствования — им уже владело то самое, внутреннее напряжение — как будто пружина сжатая где-то в груди и готовая в любой момент разжаться, распрямиться во всю ширь, разрывая пространство. Он взглянул на часы, затем — в последний раз — на монитор, где медленно плыла пока еще сверяемая по спутнику карта, с двумя красными точками по центру, отмечающими их местонахождение.

— Я «Единица»! Доложить готовность к прорыву!

— "Двойка", все штатно к прорыву готовы.

— Даю обратный отсчет! Десять-девять…ноль! Прорыв!

На цифре «Четыре» самолеты пересекли едва видимую с такой высоты пограничную горную реку Пяндж, на цифре «Ноль» оба штурмана синхронно нажали большие синие тумблеры на приборной панели — экран системы позиционирования на мгновение мигнул, переходя на внутреннюю систему отсчета координат, а все операторы наземных систем ПВО, если и видели эти самолеты — то потеряли их. Самолеты стали сразу более тяжелыми и дубовыми в управлении — автоматика ограничила подвижность элеронов и рулей для получения минимальной отражающей поверхности. За кабиной самолета заработал генератор — и оба самолета окутала светло-серая, почти прозрачная дымка. В кабинах «призраков» повисло молчание — в режиме прорыва ПВО эти самолеты почти не нужно было пилотировать, прорвутся — так прорвутся, ну а нет… Ходили слухи, что британцы и американцы создали спутниковую систему, позволяющую визуально засекать самолеты из космоса, с околоземной орбиты, автоматически сопровождая их и передавая данные для стрельбы на пусковые установки зенитных ракет. Если так… это скоро предстоит узнать. Другой вопрос — а как в этом случае находит цель ракета, неужели спутник направляет ее до самой цели… быть не может. Скорее всего, тут расчет на истребители ПВО, на визуальное обнаружение и перехват…но в этом случае в дело пойдут "двести сорок пятые" — четыре пары. Скоростные, не имеющие аналогов машины. Тяжелые, двухместные, скорость до трех скоростей звука, усовершенствованный радар с фазированной антенной решеткой — один радар как старенький истребитель стоит. Зато случись что — этим машинам пары минут хватит, чтобы в районе боя оказаться…

Оба летчика, сидящие рядом в кабине и пилот, и штурман-бомбардир вперили взгляд в таймер, бесстрастно отсчитывающий секунду за секундой….

— Мы над территорией противника, «Завеса» работает в штатном режиме! — тихо, шепотом, словно операторы систем ПВО могли услышать его голос, сказал штурман

 

КП смешанного полка ПВО. Северная Индия

— Что это за чертовщина?

— Что?

Оператор системы ПВО объекта щелкнул пальцем по экрану

— Да вот здесь… Стая птиц как то большая… Странная… На самой границе.

Старший смены вгляделся в экран

— Где?

— Да вот…

Стаи не было, она словно растворилась в зелени экрана…

— Тут же только что была…

Старший операторской смены покровительственно рассмеялся, хлопнул молодого коллегу по плечу. Давно ли было то время, когда он сам здесь сидел, зеленым совсем, только из учебки. А к концу смены, особенно с непривычки, чего только не померещится…

— Брось…. Иди, кофе глотни. Через два часа сменят…

— Но я же видел! Видел…

— К концу смены чертей увидишь, не только это…

 

Оперативное время минус сорок минут. Где-то в Индийском океане. Конец августа 1992 года

Апогей очередного дня, непривычно жаркого для конца августа уже давно прошел и сейчас огромный, переливающийся оранжево-красным пылающий шар уже касался воды где-то далеко на горизонте, оставляя на спокойной водной глади причудливо переливающиеся золотом дорожки. Зыбкая, неустойчивая, мимолетная красота — в этом районе не было ни больших судов, ни маленьких рыбацких лодок и, казалось здесь все было так, как и замыслил Господь при создании нашего маленького мира. Все дышало тишиной, спокойствием и покоем — это если не смотреть вглубь, в толщу воды, в безраздельное царство Нептуна…

Громадная, почти трехсотметровой длины сигара с обтекаемым акульим плавником рубки шла на предельно малой, поддерживая ход только для того, чтобы не начать погружаться в морскую пучину. Любой специалист ВМФ только взглянув на нее, на ее исполинские размеры, на сдвинутую назад по корпусу обтекаемую рубку, опознал бы ТАРПКСН «Тайфун», [Тяжелый атомный ракетный подводный крейсер стратегического назначения] страшное оружие стратегического сдерживания ВМФ Российской империи, несущее в своем стальном чреве двадцать баллистических ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения. По расчетам даже одной такой лодки хватило бы, чтобы нанести смертельный удар по целому континенту, у России же их было шесть. Сменяя друг друга, они неслышно крались в морской пучине, готовые в любой момент нанести удар возмездия. Эта лодка тоже с виду была похожа на Тайфун — но именно что похожа…

Это был самый первый из построенных подводных атомоходов класса «Тайфун», его уже списали и собирались разрезать на металлолом, но тут вмешалось командование специальных операций. Вместо того, чтобы утилизировать эту лодку, что само по себе очень дорого, с нее можно просто снять стратегические ракеты, поставить пусковые комплексы морских крылатых тактических ракет, капитально отремонтировать и переоборудовать для использования в качестве передовой базы сил специального назначения ВМФ. Все то же самое, что и делают американцы, только наша лодка поболее размерами будет и повместимей. Так и сделали.

Маршрут этой лодки пролегал едва ли не через полэкватора и был государственной тайной. Больше месяца назад, секретное задание капитану этой лодки передал офицер связи Главного штаба ВМФ России, прибывший на Дальний Восток на самолете. Выполнение этого задания было связано с плановым походом лодки, на Тихоокеанском флоте в известность никого не поставили, да и в самом Главном штабе ВМФ об истинной цели похода субмарины знали только несколько человек. Просто в один прекрасный день находившаяся на учебном задании лодка перестала выходить на связь и ушла на глубину. А встревожившимся штабным офицерам из штаба Тихоокеанского флота Главный штаб ВМФ довольно невежливо ответил, что то, что происходит, их никоим образом не касается. Лодка была — и лодки нет и искать ее не надо. А всю смену, в дежурство которой пропала лодка, отправили во внезапный отпуск и вместе с семьями переправили на Байкал, в ведомственный дом отдыха. Боялись утечек информации.

Обнаружить эту лодку во время ее похода было почти невозможно — лодка постоянно шла на глубине, не выходила на связь, не выполняла никаких учебных заданий. Только один раз к ней привязался какой-то охотник, скорее всего американский — но контакт был неустойчивый и продолжался всего минут десять. А потом и вовсе прервался — видимо, капитан американской лодки-охотника подумал, что где-то рядом кит. У лодки и на самом деле помимо винтов был альтернативный движитель — небольшие архимедовы винты в корпусе, издаваемый ими звук почти один в один повторял звуки, которые издает кит. Конечно, лодка на этом движителе могла перемещаться со скоростью всего треть от максимальной — но в задании самым важным была скрытность. Два раза — оба раза ночью и в безлюдных районах — лодка всплывала, чтобы привязаться к звездам, проложить новый курс и ликвидировать невязку. [привязаться к звездам и ликвидировать невязку — лодка должна иногда всплывать, чтобы по положению звезд уточнить текущее место своего пребывания. Невязка — это отклонение от маршрута, по звездам как раз и ориентируются, чтобы ее ликвидировать и проложить новый курс с учетом невязки. ]

В просторной рубке было тепло, тихо, мягко-зеленым свечением светились мониторы, пахло освежителем воздуха с лимоном. Капитан первого ранга Рыбаков, командир корабля задумчиво прохаживался за спинами операторов систем, держа в руках ненабитую вересковую трубку. Трубка — один из атрибутов настоящего моряка и капитан Рыбаков всегда держал ее в руках. На лодке курить нельзя, для капитана конечно можно было бы сделать исключение, но капитан подчинялся общим правилам, не желая вводить в искушение других членов экипажа. Просто трубка в руках помогала ему сосредоточиться…

Каперанг Рыбаков задумчиво посмотрел на трубку, будто ища в ее прокуренном чреве ответ на какой-то очень важный вопрос. И конечно же не нашел его. Вздохнув, каперанг сунул трубку в карман кителя, прошел на свой пост, взял в руки микрофон.

— Объявляю контроль функционирования, доложить готовность по отсекам!

Привычно зазвучали доклады о готовности. Первый, второй отсеки — и так далее. Хотя в предстоящем деле по-настоящему важна готовность только двух отсеков — ракетного и его отсека, командного — лодка должна быть всегда полностью готова к выполнению боевой задачи.

Пора…

— Подвсплытие на перископную глубину!

Лодка почти неощутимо начинает подниматься вверх. В рубке по-прежнему царит тишина, ни скрипа переборок, ни шума балластных цистерн — ничего из того, что так любят показывать в развлекательном синематографе. Ничего.

— Лодка на перископной глубине, дифферент ноль!

— Поднять перископ, доложить обстановку! — командует капитан

Современный перископ на подводной лодке — это не просто герметичная труба с зеркальцами. Это сложнейшая и очень точная система, сканирующая пространство на поверхности на много миль в нескольких диапазонах — визуальном, инфракрасном, с помощью термодатчиков. Также на перископе есть система, позволяющая принимать и получать данные со спутников, а также привязываться к местности по карте звездного неба. Вот что такое современный перископ.

— Горизонт в пределах прямой видимости чист!

— Подтверждаю, горизонт чист, ближайшая цель находится на расстоянии семь точка четыре морских мили, пеленг сто девяносто — откликается другой оператор, заведующий радарной системой обнаружения

— Невязка двадцать точка две морские мили, юго-запад, новые координаты получены.

— Связь с «Нептуном»!

Шифрованный сигнал, продолжительностью несколько сотых долей секунды со скоростью света летит на спутник — и меньше чем через минуту он в Санкт-Петербурге, на расшифровке. Расшифровать коды связи ВМФ невозможно, они основаны на нелинейном криптоалгоритме, для расшифровки используются записи шумов моря. Если даже расшифровать одно сообщение, на что могут потребоваться годы — в расшифровке другого это никак не поможет, алгоритм шифрования каждый раз другой. Через минуту приходит ответ — впрочем, даже если и удалось бы его расшифровать, истинный смысл этого ответа понятен только каперангу Рыбакову и нескольким офицерам в Главном штабе ВМФ. Любой другой человек сильно удивился бы, узнав, о чем общаются офицеры флота по засекреченной связи — рынок, яблоки…

Капераг снова хмурится, смотрит на часы, потом на висящее за спиной "расписание электричек". [расписание электричек — так в подводном флоте называют график прохождения спутников противника. ] Летают паразиты, вынюхивают… чтоб им повылазило! До ближайшего спутника чуть больше тридцати пяти минут, вполне можно успеть.

Но каперанг Рыбаков хмур только с виду, душа его поет и пляшет. Наконец то реальное, без всяких скидок боевое задание. Да какое! Не то, что на стратегической подлодке — сначала обманываешь американцев и британцев, чтобы незамеченным выйти на позицию, потом если получилось — ложишься на дно и так лежишь — месяц, два лежишь. Не то, что разговаривать — даже пернуть громко — и то нельзя, требования по скрытности нарушишь…

— Всплытие! Продуть систерны! — наконец командует каперанг [Систерны — емкости между прочным и легким корпусами двухкорпусной лодки, используемые в качестве балластных цистерн]

Играющая солнечными бликами океанская гладь внезапно вспучивается, сначала на поверхности показывается многометровый обтекатель рубки, затем выныривает и само громадное тело субмарины. Из шпигатов по обеим бортам водопадами льется вода… [шпигаты — отверстия, через которые набирается и стравливается вода в систерны]

— Внимание, получен приказ на боевой пуск! — капитан протягивает старшему орудийной смены поблескивающий кружок компакт-диска с данными о целях, который он получил без малого два месяца назад в далеком Владивостоке — Рассчитать старт ракет с первой по трехсотую! Быстрее, у нас не больше тридцати минут!

Старший орудийной смены — так по старинке называется главный специалист по ракетному вооружению лодки, ничем не выдавая своего изумления принимает кружок диска, вставляет его в прорезь своего компьютера. Запуск всех ракет, на флоте такое задание вообще впервые… Пальцы бегают по клавишам подобно пальцам пианиста на клавиатуре рояля. На мониторе появляется карта района, по которому предстоит нанести ракетный удар с подсвеченным красным целями. Сбоку бегут столбики цифр…

— Есть расчет траектории, пошла загрузка полетного задания!

— Подготовка пусковых шахт! — командует каперанг — быстрее, у нас двадцать три-двадцать до очередной электрички!

Гидравлические цилиндры одну за другой поднимают крышка пусковых шахт, где чутко дремлют готовые к старту крылатые тактические ракеты. На мониторе схематически изображены ракетные отсеки, один за другим они загораются зеленым, подтверждая, что ракеты получили полетное задание и готовы к старту.

— Ключ на старт — каперанг говорит это сам себе, снимает с шеи всегда висящий там на стальной цепочке небольшой, неприметный ключ, вставляет его в прорезь на пульте.

— Загрузка полетного задания завершена, отказов систем нет!

— Обратный отсчет!

Табло начинает мигать ярко-красным, на нем стремительно меняются цифры, приближаясь к нулю…

— Старт!

Исполинский корпус лодки чуть вздрагивает, палуба окутывается дымом и пламенем. Стартовые двигатели, одну за другой выталкивают ракеты из отсеков, на высоте примерно метров двадцать стартовый двигатель отстреливается и начинает работать основной, турбореактивный двигатель, который и понесет ракету к цели. Одна за другой, крылатые ракеты берут курс на север.

— Несработка пятьдесят восьмой!

Длинное тело ракеты падает в воду в нескольких метрах от лодки, быстро тонет. На глубине сработает самоликвидатор — если взорвать самоликвидатор в воздухе, это повредит лодку и собьет еще несколько ракет…

— Несработка сто девяносто восьмой!

Всякое, конечно бывает, ракета это тоже механизм, если запускаешь одновременно триста ракет, среди них хоть одна бракованная да попадется. Но все равно — по возвращении на базу всех ждет "разбор полетов", особенно по технической части.

— Господин, капитан, пожар! Очаг пожара на обшивке!

Твою мать… все-таки обшивка не выдержала. Хоть и огнеустойчивая. Оставили старую — и сделали ошибку. Триста ракет, у каждой работает стартовый двигатель — немудрено, что загорелось, это тебе не двадцать пусков, пусть и стратегических ракет. Полным же пуском никогда не испытывали.

— Четвертый отсек, доклад!

— Пожара в отсеке нет…

Уже радует. Но надо торопиться — а то и в самом деле, пожар внутрь перекинется.

— Запуск ракет завершен! Двести девяносто восемь ракет вышли нормально, две — отказ!

— Экстренное погружение, курс сто шестьдесят один, глубина пятьдесят метров! Проверить все отсеки!

Одна за другой закрываются крышки ракетных шахт, в балластные цистерны потоком хлещет вода. Вода гасит и пожар на обшивке — вода скрывает все. Лодка начинает погружаться — сейчас она почти беззащитна, до авианосной группировки ей надо пройти шестьдесят с небольшим миль и сделать это надо как можно быстрее. Очередной спутник пройдет над районом через две с небольшим минуты — но он ничего не увидит. Только безбрежную гладь океана и солнечные блики, играющие на воде…

Залп этот был мощным — но далеко не единственным. В шестидесяти милях от первого, в то же самое время отстрелялся еще один «Тайфун», приписанный к Балтийскому флоту и проникший в Индийский океан еще более сложным путем — выйдя в Атлантику, пройдя ее всю и обогнув мыс Доброй надежды на юге Африки. В отличие от первого, на этом «Тайфуне» пуск всех ракет прошел штатно — на Индию пошли в общей сложности пятьсот девяносто восемь крылатых ракет.

 

Оперативное время минус две минуты двадцать секунд. Воздушное пространство. Северная Индия

— Время!

Штурман переключил тот самый, синий тумблер — и дымка, окутывающая самолет, исчезла. Для того, чтобы получить сигнал со спутника и привязаться к местности, системе ориентирования огромных самолетов понадобилось чуть больше трех секунд…

— Мы над целью! Невязка пять точка три километра, сброс допустим!

— Сброс!

Командир поймал момент «вспухания» — освобождения самолета от тяжелого бомбового груза, парировал его рулями высоты.

— Господин полковник, снизу активная радиолокация! У нас несколько секунд, не больше.

— Завеса! Идем домой!

Штурман щелкнул «волшебным», синим тумблером. Казалось ничего от этого не изменилось — но самолет снова окутала едва видимая, белесая дымка, а оператор системы ПВО атакованного объекта принялся лихорадочно долбить по клавишам, пытаясь за счет изменения режимов работы локаторов нащупать растворившиеся в воздухе цели. Еще через секунду он обнаружил, что помимо тех странных, исчезнувших в воздухе целей, есть еще две — эти две никуда не собирались скрываться и приближались к объекту с пугающей, намного превышающей звуковую, скоростью…

В брюхе самолетов почти одновременно разъехались в стороны широкие створки бомболюков, сработали держатели — и специальные механизмы тугой струей сжатого воздуха вытолкнули в сильно разреженный на высоте пятнадцати километров воздух две огромные бомбы. Каждая такая бомба делалась едва ли не вручную и ее задачей было разрушение особо важных и сильно заглубленных объектов — путем доставки на глубину до сорока метров особо прочной капсулы со сверхмощным обычным или тактическим ядерным зарядом.

На второй секунде полета бомбы выбросили по небольшому парашютику, главной задачей которых было не затормозить, а стабилизировать падение, не допустить произвольного кувыркания бомбы в воздухе. На пятой секунде система ГЛОНАСС, установленная на каждой из бомб связалась со спутниками, висящими над районом, определила свое местонахождение и рассчитала поправку, которую необходимо было внести для успешного достижения цели. На седьмой секунде — скорость бомбы уже превысила двести метров в секунду — из массивного тела бомбы выдвинулись восемь управляющих плоскостей, что сделало ее похожей на управляемую ракету. Лопасти шевельнулись, отрабатывая вычисленную системой наведения авиабомбы поправку. На двадцатой секунде свободного падения — скорость двух авиабомб приближалась уже к сверхзвуковой — система решила, что поправка отработана, на двадцать первой бомбы отстрелили беспомощно закувыркавшиеся в воздухе блоки стабилизации вместе с парашютами. На двадцать второй секунде полета, бомбы испустили многометровые языки пламени — включились разгонные реактивные двигатели. Двигатели эти проработали всего пять и девять секунд, а потом вышли из строя из-за закритических перегрузок и взрыва боеголовок зенитных ракет — но дело свое они сделали — на тридцатой секунде скорость бомбы уже зашкаливала за тысячу метров в секунду. Каменистая земля с разбросанными по ней белыми бетонными квадратиками строений стремительно приближалась…

 

КП смешанного полка ПВО. Северная Индия

— Тревога! Две цели! Высотные, малозаметные. Направление… Дьявол, четыре цели! Они что-то сбросили! Что-то сбросили!!!

Оператор системы ПВО объекта, видя стремительно приближающиеся цели — отдал приказ на их уничтожение. Этот приказ не был бы выполнен, ни одна система ПВО кроме разве что "систем поля боя", призванных прикрывать войска на марше, не смогла бы отреагировать на появление целей с такой скоростью. Но системы уже были готовы к перехвату высоколетящих целей, так странно растворившихся в воздухе и на перенастройку их на новые цели потребовалось всего три секунды. Батарея THAAD поразить стремительно приближающиеся к земле цели катастрофически не успевала — и поэтому оператор отдал приказ открыть огонь менее мощным комплексам «Рапира», прикрывавшим объект.

Первая ракета «Рапира» смогла стартовать через две секунды, с интервалом две секунды стартовали еще три ракеты. По две ракеты на объект, чтобы с гарантией. Сразу же после старта боеголовки ракет захватили цели, сделать это было очень просто — цели были просто огромные по размеру, а инфракрасное излучение от них не уступало излучению от лесного пожара. Сманеврировав, ракеты-перехватчики ринулись к целям, постоянно корректируя траекторию — скорость целей давно была сверхзвуковой и постоянно увеличивалась. Но даже цель, идущая на двух скоростях звука для этих зенитных ракет помехой не была. В рассчитанной бортовым компьютером точке перехвата все четыре ракеты лопнули огненными шарами и сотнями осколков. Для любого самолета такой стальной душ оказался бы смертельным — но многотонную болванку бомбы он лишь поцарапал, сила взрыва отклонила обе бомбы от заданного курса всего на десятую долю градуса. Слишком велика была скорость бомб и слишком велика накопленная ими к тому моменту энергия. На тридцать третьей и тридцать четвертой секунде полета обе бомбы врезались в землю как раз в том месте, где под толстым слоем земли и камней находился заглубленный командный пункт.

Удар двух многотонных болванок из тяжелого вольфрамового сплава об землю был просто чудовищным — земля содрогнулась в радиусе километра, удар в полной мере ощутили и операторы систем ПВО и солдаты из воинской части, охранявший объект особой важности — многие просто не смогли удержаться на ногах. Каменистая почва мгновенно сорвала с бомб оставшиеся части обшивки и управляющие поверхности, раскалила докрасна многотонный корпус — скорость его при столкновении с землей была примерно равна тысяче сто метров в секунду — но остановить неизбежное не смогла. Через две секунды с небольшим бомбы заглубились уже на тридцать метров, еще через секунду их заостренные носы встретились с двухметровым слоем армированного преднапряженного бетона. Этот бетонный купол представлял собой последнюю линию обороны бункера, из которого осуществлялось управление всеми, расположенными в Британской Индии силами ядерного сдерживания — ракетными полками и тяжелобомбардировочными эскадрами, нацелившими ядерные жала на Россию. Одна из бомб не смогла пробить всего тридцать сантиметров бетона, вторая же пробила слой бетона насквозь. Все-таки уровень защиты бункера оказался немного выше, чем предполагали аналитики российского Генерального штаба, да и разрушение одного из двигателей на шестой, а на восьмой-девятой секунде после включения сделало свое дело. Впрочем, это было уже неважно — свою задачу по доставке к объекту двух сверхпрочных капсул из вольфрамово-молибденового справа, в каждой из которых ждали своего часа две тонны мощной взрывчатки, боеголовки выполнили. Обе бомбы почти синхронно лопнули адским огненным шаром, многотонный корпус боеголовки не дал энергии взрыва пойти вверх, направив ее вниз, в бункеры. Содрогнулась земля, пошли трещинами стены, искалеченная земля плюнула в небо месивом пламени и камней. Солдатам — гуркхам из наружной охраны объекта показалось, что прямо под ногами разверзся вулкан…

 

Оперативное время одна минут пятьдесят секунд. Побережье Индии. Конец августа 1992 года

Примерно через две минуты после запуска, стая ракет пересекла береговую черту Индии. Никакого противодействия им не оказывалось — полки противовоздушной обороны в мирное время снабжались информацией от нескольких мощных радаров, расположенных по всей территории Индии. Но! — и в этом была критическая уязвимость системы — существовало всего два центра, обрабатывающих и передающих на установки ПВО данные. Один из них — находящийся в районе Карачи — сейчас превратился в пылающие руины, которые пожарным только к этому времени удалось потушить. Второй — находившийся в районе Райпура — не справлялся с обработкой данных и в приоритет ставил данные именно с восточного, а не с западного побережья Индии. Выходом было бы передать полкам и отдельным дивизионам ПВО сражаться самостоятельно — но такой приказ не был отдан. Несмотря на то, что солдаты из подразделения, охранявшего центр в Карачи, говорили о какой-то «молнии», несмотря на то, что в нескольких километрах от центра полиция нашла пылающий грузовик — сопоставить данные и принять решение никто не удосужился…

После прохождения побережья, стая разделилась. Большая ее часть — около четырехсот ракет, резко повернули на север, прорываясь к расположенным там "лагерям беженцев", на самом деле представлявшим собой центры подготовки террористов. Все ракеты, повинуясь командам искусственного интеллекта разделились на группы — некоторые ракеты несли станции радиоэлектронной борьбы — РЭБ, некоторые кассетную начинку, некоторые — обычную. Еще примерно двести ракет развернулись веером, прорываясь к наиболее крупным военным базам и объектам на британской колониальной территории. Над земной поверхностью ракеты еще больше снизились и увеличили скорость…

 

Оперативное время четыре минуты сорок секунд. Северная Индия. Конец августа 1992 года

Генерал-губернатором Индии уже четыре года был сэр Уолдо Чатам. Консерватор, близкий друг ее Величества (в молодости ходили слухи, что принцу Филиппу стоило бы обеспокоиться этой теплой дружбой), политик и бизнесмен, одно время даже возглавлявший консервативную фракцию в Палате Общин, он был одним из тех людей — жестких, непреклонных, правильных — на которых держалась Британская Империя. Именно такие люди насмерть стояли в дозоре у Шангани, именно такие люди несли свет знаний "диким, угрюмым племенам", именно такие люди утверждали гордое "Правь, Британия!" кнутом, винтовкой и артиллерийским залпом. Их было немного — но Британская колониальная империя стояла на них.

Предшественник сэра Уолдо должность свою оставил весьма поспешно. И неудивительно. Мягкий был человек, заигрывал с местными, распустил их, слыл либералом и реформатором — но в то же время никогда не упускал возможность реформировать свой банковский счет в нечто более благопристойное. Собственно, этим он и занимался большую часть своего губернаторствования. Нет, поймите правильно — ангелов среди чиновников британского министерства колоний сыскать было сложно, брали все — и просто потихоньку тырили из казны, и подряды за откаты выдавали, и от местных взятки принимали. Но одно дело — держать себя в рамках и помимо набивания собственного кармана заниматься делом, держать подчиненную тебе территорию в строгости и порядке. И совсем другое — когда о твоих гешефтах только и судачат по всем великосветским частным салонам и клубам, а порядка на вверенной тебе территории днем с огнем не сыщешь. Тут сам Бог велел оргвыводы делать.

Их и сделали. Прибыв на вверенную ему территорию вместе с отрядом солдат в тысячу человек из метрополии — солдат хватало и тут, но можно ли было им верить, это был вопрос — сэр Уолдо с самого начала показал, что с ним шутить не стоит. Когда произошел террористический акт, в результате которого погибли несколько жителей метрополии — как всегда на треклятом Севере — сэр Уолдо приказал, поскольку террористы скрылись — повесить их родственников, а по селам, где они родились открыть артиллерийский огонь. Когда же к нему пришли, якобы с каким-то ходатайством, делегация местных и попробовали вручить ему в качестве взятки золотые украшения — он швырнул их руководителю делегации в лицо и приказал спустить всех с лестницы.

Нет, конечно, брал и сэр Уолдо. Но — никогда у местных, и в этом он отличался от многих. Одно дело — когда ты берешь у Кендрика или Ллойда или у "Бритиш Рейлвейс" откат за подряд, и совсем другое — когда берешь у местных. В первом случае, это приятное дополнение к жалованию, во втором… сэр Уолдо считал, что во втором случае это ни что иное как предательство. Поэтому и шла о сэре Уолдо молва, как о человеке честном и безусловно патриотичном.

Нападение на Россию сэр Уолдо воспринял одобрительно, поражение — с гневом и яростью, как и многие другие представители родовитого британского дворянства. Информация о том, что на самом деле произошло, была отрывочной, правда во многих случаях заменялась досужими домыслами хроникеров из желтых газет, солидные издания избегали "больной темы" — но правдивее всего был вид усиленной авианосной эскадры русского флота, нагло курсирующей в тридцати пяти милях от устья Темзы. Кое-кто говорил, что Российская Империя, и Священная Римская Империя Германской Нации предъявили совместный ультиматум, больше похожий на объявление войны, а заокеанские кузены предпочли — как только почуяли запах жареного — плюнуть на все и отсидеться в стороне. Если так — то да покарает Господь этих трусов, интриганов и предателей.

Сейчас сэр Уолдо отдыхал, парясь в шикарной, выточенной из цельного куска мрамора ванной, находящейся в роскошном дворце одного из индийских магараджей, с которым у сэра Уолдо были общие интересы. В этот дворец он ездил всякий раз, как только выдавалась свободная минутка.

— Сэр… — негромкий, деликатный стук в дверь вернул сэра Уолдо из фиалковой неги ванной в постылую реальность — разрешите…

Сэр Уолдо узнал голос своего адъютанта, молодого Энтони…

— Зайди, не заперто.

Когда Энтони — высокий, с кудрявыми светлыми волосами, одетый в красную куртку и облегающие кавалерийского образца бриджи, появился в наполненной паром ванной комнате, сэру Уолдо стоило большого труда оторваться от созерцания обтянутого белой тканью бугра в паху своего адъютанта…

И все-таки, принцу Филиппу, чтобы там не говорили досужие языки, совершенно не стоило беспокоиться насчет старой дружбы ее Величества с сэром Уолдо Чатамом. Сэр Уолдо имел весьма распространенный в среде британского дворянства порок — обществу дам он предпочитал общество молодых людей. Проблема эта начиналась еще с закрытых школ и пансионатов, где совершенно лишенные женского общества юноши развлекались друг с другом, не прекращалась она и в высшей школе. Кое-кто потом избавлялся-таки от пагубной привычки, с кем-то она оставалась всю жизнь. Усугублялось это еще и тем, что в высшем обществе браки заключали не по любви, а по расчету и только с равными себе — дай Бог, если один брак из десяти совершался по любви. Женился и сэр Уолдо, даже произвел на свет двух сыновей — но у него, и у леди Анны давно была раздельная жизнь — у каждого своя. И обе стороны это совершенно устраивало…

— Сэр, только что сообщили — потеряна связь с объектом «Дворец». Вас срочно вызывают… — адъютант пытался доложить как положено

— Брось… — капризным тоном сказал сэр Уолдо — эти военные… нет от них покоя ни на минуту. Ты уверен, что это срочно?

— Нет, но…

Сэр Уолдо подумал — только что до него дошло, что происходит и в самом деле что-то неладное. Перед тем, как залезть в ванную, он уже видел сообщение о том, что на одном из военных объектов под Карачи неожиданно вспыхнул пожар. А теперь еще и это…что может случиться с «Дворцом», он же укреплен как ни один другой военный объект?

Сэр Уолдо заворочался в ванной, стараясь выбраться

— Вам помочь, сэр?

— Не надо, Энтони… Жди меня наверху, я разберусь со всем с этим и приду…

Сэр Уолдо, его адъютант и любовник Энтони, и еще несколько десятков человек погибли ровно через две минуты — когда две крылатые ракеты, каждая из которых несла по полтонны взрывчатки, синхронно врезались в особняк. Смерть застала сэра Энтони на пороге ванной комнаты, когда он привел таки себя в порядок и вышел, запахивая на себе роскошный китайский шелковый халат и твердо намереваясь дать взбучку военным, мешающим ему отдохнуть. Смерть была милосердной — все погибли мгновенно, никто не успел даже испугаться.

 

Оперативное время пять минут пятьдесят секунд. Район Пешавара. Северная Индия

Старший капрал САС Ричард Тиммонс вышел из палатки, нашарил в кармане спички, достал сигару. Нормальной гильотинки для сигар у него не было, поэтому кончик он отрезал ножом — американским Ка-Бар, разработанным для морских пехотинцев. Раскурил, спрятал нож. Закашлялся — дым пошел не в то горло. Предчувствия дурацкие… Все сегодня шло наперекосяк, все из рук валилось, кусок в горло не шел.

Вчера в лагерь пригнали пополнение. Любо плюнуть — откуда только набрали. Часть, конечно купили на базаре как рабов, часть пришли сами — решили встать на джихад, наслушавшись того бреда, что несут ваххабитские проповедники. Половину, прежде чем учить — надо хоть немного откормить. Многие неграмотны — как им объяснять устройство автомата, если они кроме примитивной мотыги в своей жизни ничего и не видели…

Интересно, сколько времени стратеги из Лондона дадут для того, чтобы подготовить все это воинство и снова отправить в поход на Россию?

Старший капрал снова затянулся сигарой — единственное доступное удовольствие в этой Богом забытой дыре, сигары и виски — и снова закашлялся. Выплюнул сигару, посмотрел на звездное небо. В метрополии такого нет, здесь звезды просто огромные — кажется что рукой достать можно. Взглянул на часы — скоро рассвет…

Сплюнув, старший капрал отправился обратно, к себе в палатку. Без глотка односолодового точно не заснуть. А надо еще поспать, так рано встать — потом весь день как вареный будешь…

Еще через минуту с небольшим что-то промелькнуло на усыпанном звездами небе — а потом сплошная стена разрывов накрыла лагерь…

 

Конец сентября 1992 года. Где-то в Крыму

Сезон уже почти закончился, и купальщики возвращались домой от теплых берегов, а курортная жизнь замирала. На променаде набережной — где в разгар сезона яблоку негде упасть — было относительно свободно, можно было даже найти место у чугунных, витых решеток и посмотреть на море. Смотрел я недолго — напомнило другой город, где была такая же набережная.

Время идет, и рано или поздно мы залечим свои раны на теле. Но мы никогда не сможем залечить свои раны в душе. Мы никогда уже не будем прежними…

Таксомотор мне удалось найти легко, и взяли с меня совсем немного. Таксист — смешной, усатый грузин, кои в этих местах держали все перевозки, что-то рассказывал всю дорогу, эмоционально размахивал руками, ухитряясь не слететь с дороги — но мне до этого дела не было. Палку я свою бросил, голова уже почти не кружилась. На наставления выписывавших меня докторов я тоже плюнул. И вообще — вляпался в дерьмо я под самый конец, да так обидно, что и рассказывать не хочу. Может, и расскажу когда-нибудь. Позже. Хорошо, что контузией, да незначительными ранениями обошлось…

Закрытый дом отдыха министерства обороны только числился по оборонному ведомству, на деле он принадлежал разведке и использовался в самых разных целях, в том числе и в прямой — для отдыха офицеров главного разведупра генерального штаба. О том, что Юлия здесь, я узнал совсем недавно. Никаких препятствий к тому, чтобы посетить ее не было, просто опасались каких-то действий со стороны британской разведки. Се равно, информация о ней была, и если они узнают, что она выжила, одна из немногих, кто был замешан в недавние события самым прямым образом — то попытаются выйти на нее, чтобы понять, что на самом деле произошло. Возможно, и ликвидировать — теперь она была опасна, потому что знала часть правды — пусть малую часть, но все же правды…

Таксисту я дал десятку, махнул рукой, когда он начал искать сдачу. Придерживая локтем папку, направился к КП.

— Господин капитан-лейтенант! — заметив орден Святого Георгия третьей степени начальник караула вытянулся во фрунт, забыв даже должностные обязанности — вам… назначено…

— Мое имя должно быть в списке. Капитан-лейтенант Воронцов.

Награждали меня по закрытому списку флота, удивительно, но без приписки "без права ношения до отставки". Потом я узнал, что так распорядился Государь. Точно также, по закрытому списку присвоили внеочередное звание, и то и другое — без указания сути заслуг, хоть в этом секретность соблюли. Много таких как я в последнее время стало по Руси великой — с наградами, которые в мирное время не получишь никак и с жестким, недобрым блеском в глазах. Тех, кто падает на асфальт, когда на улице вдруг выстрелит автомобильный глушитель, тех, кто не спит по ночам. Много…

— Так точно, господин капитан-лейтенант. Машину вызвать?

— Что, простите? — я вернулся в этот мир из раздумий

— Машину. До основного здания почти два километра идти, да в гору.

— Ничего страшного. Пройдусь. Заодно поврачуюсь, говорят у вас тут воздух — лечит.

— Так точно, господин капитан-лейтенант, зимой — ни одной простуды ни у кого!

— Это хорошо…

Идти надо было мало того, что без малого два километра — так еще и почти все время в гору — по причудливо петляющей между соснами, кедрами и кипарисами, выложенной брусчаткой дороге. По дорожкам, вьющимся между деревьями ходили люди, по брусчатке вверх и вниз сновали электрокары — обычные машины сюда не пускали. Попадавшиеся навстречу пациенты недоуменно смотрели на меня — появляться в форме здесь было моветоном…

Палата. Светлая, просторная, похожая на гостиничный номер. Видимых мер охраны нет. Открытое окно…

— Как ты? — голос ее был все тем же, манящим, хотя и усталым

— Нормально. Почти — нормально.

— Я думала… — она отвернулась, посмотрела куда-то вдаль, в огромное, панорамное, выходящее во дворик окно — кто же придет за мной. Оказалось ты…

Я раскрыл папку, бросил на кровать рядом с ней лист гербовой бумаги…

— Читай

— Что это… — она не взяла лист в руки

— Помилование. Высочайшим именем ты помилована. Больше за тобой ничего нет, шантажировать тебя больше никто не сможет.

— Я же не просила…. - что-то не нравилось мне в ее тоне. Какой-то надлом, в сочетании… с вызовом

— Его Величество не нуждается в прошениях, хотя принимает и их. "Подданный, виновный перед законом и людьми, но чьими заслугами удалось злодейское умышление против государственной власти и Высочайшего имени раскрыть, а злодеев изловить имеет быть помилован Высочайшим именем по вхождению министра дел внутренних, либо товарищей его". Государь сам решает — кого помиловать — а кого нет.

Помилование, в числе прочего мне устроил Цакая — уже после отставки. Странно — но по ощущениям, потеряв должность, во власти Цакая никак не потерял. Непосредственно с прошением входил Котовский.

— Интересно… — протянула она — Иван тоже просил о помиловании, но ему отказали. Причем — сразу…

Человек умышляет на убийство, а потом входит с прошением о помиловании к тому, кого он умышлял убить. Нормально — нет?

— Твой Иван — государственный преступник — я начал заводиться, с нервами у меня в последнее время было неважно — преступник, террорист и убийца. Он умышлял убить Государя, умышлял против власти. Если бы я узнал об этом до суда — то просто убил бы его, убил как бешеную собаку.

— И все-таки — прощение же я получила не просто так? Как же я продала душу?

Наверное, говорить об этом не стоило. Но я сказал

— Мои друзья задним числом внесли тебя в список осведомителей департамента по борьбе с терроризмом. Благодаря полученным от тебя данным нам удалось частично переиграть британскую разведку и ликвидировать опаснейшего государственного преступника — террориста по кличке «Пророк». Как бы то ни было дальше — Пророка больше нет и совершить еще что-нибудь он уже не сможет. Потому что лежит в земле.

— Его убил ты?

— Да — не стал отпираться я

— А чем ты тогда лучше?! Чем вы все лучше — она повернулась ко мне, и я отшатнулся, увидев пылающий в ее глазах огонь — чем вы все лучше того же Ивана?! Тем что ты убиваешь именем вашего Государя, а он хотел убить, чтобы что-то изменить в этой стране?! Этим?! Если хочешь знать — я больше виновата, чем Иван, это я его подговорила убить Государя! (это было неправдой, но она не знала, что еще сказать…) Я, понимаешь, я!!! Потому что надо что-то изменить, мы не можем больше…

Серая пелена на миг застила глаза, а когда я пришел в себя — то увидел, что наделал. И ее, лежащую на кровати и с ужасом смотрящую на меня. И себя, с занесенной для еще одного удара рукой. Рука — сжатая в кулак для смертельного удара в горло. Что же мы делаем, люди…

— Ты хотела что-то изменить? Ты изменила. Целый город погиб из-за таких как ты — кто хотел что-то изменить. Это не только мой Государь — он еще и твой. И он помиловал тебя, хотела ты этого или нет. Но на твоем месте я бы уехал из страны. Не стоит искушать судьбу. Второй раз тебя никто не помилует….

Волны бесновались внизу, в нескольких десятках метров подо мной, атакуя громадный каменный монолит с той же силой и яростью, как они делали это несколько тысяч лет подряд. И рано или поздно они добьются-таки своего — монолит не выдержит…

Дурацкая мелодия крутилась в голове, не давая думать. Море манило…

— Господин Воронцов…

Услышав знакомый голос, я повернулся. Так и есть… Бывший первый товарищ министра внутренних дел собственной персоной. Даже я не услышал, как он подошел сзади. У въезда на смотровую площадку дома отдыха стоял черный Хорьх с правительственными номерами…

— Поправляете здоровье, господин Цакая?

— Увы… старый грузин вздохнул, сделал какое-то неопределенное движение рукой — и рад бы в рай, как говорится…

— У вас же сейчас есть свободное время. Вы в отставке. Или нет? — я кивнул на правительственную машину. Цакая рассмеялся недобрым, каркающим смехом

— Вы поспешно делаете выводы, мой друг… И вы слишком мало пока знаете про разведку… Такие как я в отставку не уходят, для нас отставка — смерть. Иногда безвременная. Впрочем, не буду ходить вокруг да около — отомстить хотите?

— За кого?

— Хотя бы за себя… За то, что с вами сделали…

— За себя? Чтобы отомстить за себя, милейший господин Цакая, я должен застрелиться — ни больше, ни меньше…

Бывший первый товарищ министра подошел ближе

— Тогда отомстите за тех, кто не сможет отомстить за себя сам, князь! Отомстите за тех, кого зарезали как скотов! Отомстите за тех, кто там лег! Отомстите за Родину — она не сможет сама отмстить за себя…

— Разве того, что мы сделали с Индией недостаточно?

Цакая рассмеялся — все тем же недобрым смехом — но глаза его не смеялись. Увидев тот огонь, что горел в них, я ужаснулся…

— Достаточно… Я вас умоляю, князь. Они не искупили и десятой доли того, что сделали. Более того — при первой возможности они повторят это снова — почитайте британские газеты. Но теперь я не дам им это сделать. К чертям всю нашу миролюбивую политику, я подожгу их дом, прежде чем они подожгут мой. С вами — или без вас, князь…

— Без меня — твердо сказал я

— Глупости… Впрочем — воля ваша… — Цакая повернулся, будто собираясь уходить, но остановился — да, кстати… Разбирая стол господина Бергена, я наткнулся на пачку писем. Дамских писем, князь, адресованных вам. Дабы не компрометировать даму и вас, я забрал их, и не дал изъять как вещественные доказательства. Все конверты подписаны просто — «К». И кажется они до сих пор, пахнут духами. Если интересует… они в машине.

Отомсти за тех, кто не сможет отомстить за себя сам. Сволочь старая…

Я отвернулся, посмотрел на море. Может, оно мне скажет, как поступить? Но море не обращало на меня внимания, оно все с тем же упорством вгрызалось в монолит скалы, на которой я стоял, как делало это тысячи лет…

Народ жив до тех пор, пока найдется хоть один человек, готовый отдать жизнь за жизнь своего народа…

Повернувшись, я направился к машине…

Смотревшая через окно на площадку Юлия тяжело вздохнула. Продолжалось все то же — черная, правительственная машина, какой-то невзрачный, неприметный человек рядом. Что-то жгло ее изнутри, помилование облегчения не приносило — она чувствовала, что поступила неправильно, но ничего сделать уже не могла.

Ничего не исправить… Поздно…

Да и исправлять нет смысла. Он такой — какой есть. Он — не изменится, не раскается, самое чудовищное — что он чувствует себя правым. И она — не изменится тоже. Поэтому и вместе им не быть.

— Можно… — откликнулась она на осторожный стук в дверь

Открыв дверь, в комнату проскользнула одна из медсестер. Невысокая, пухленькая, она компенсировала собственные неудачи на любовном фронте активным участием во всем, что происходило здесь, в этом санатории. Все сплетни и слухи, ходившие здесь — ну или почти все — имели один источник. Юлия с ней подружилась — она нуждалась в тепле, в простом человеческом участии. Даже ей кое-что рассказала — не все, конечно…

— Это он, да… — с ходу начала Ниночка, закатив глаза… — красавчик… А форма — умереть можно… За ним машина приехала, вы видели… Правительственная!

— Ты ошибаешься… — Юлии с трудом удавалось держаться, чтобы не заплакать — ты ошибаешься, это не он…

— Ну, что же вы так… — Ниночка, подошла ближе, обняла свою подругу за плечи — так же нельзя. В конце концов, ребенку нужен отец…

— Можно…

Конец