Примерно в то же время, как в двадцати милях от Герефорда шел нелегкий разговор о том, что произошло в окрестностях Нью-Йорка и чем все это может закончиться — огромный черный Бентли специальной "королевской" серии, которая не поступает в открытую продажу, а производится исключительно для гаража Их Императорских Величеств — свернул с основной дороги на небольшую, двухполосную, но ухоженную, проходящую по национальному парку и ведущую прямиком в Четсворт-Хаус, летнее поместье герцогов Девонширских. Это поместье было одним из немногих, которые использовали для отдыха и временного пребывания члены Виндзорской династии.
На заднем сидении Бентли сидел среднего роста, худой, узколицый, чисто выбритый человек в отличном костюме из серой шерсти с фамильным гербом, вышитым золотистыми нитями на правом кармане, как раз напротив сердца. Если бы этот человек не сидел в Бентли, а просто повстречался бы вам на улице в простой одежде — вы бы приняли его за бухгалтера, коммивояжера, мелкого правительственного чиновника — но никак не за Принца Уэльского, наследника Виндзорской династии, кем он являлся на самом деле. Это и в самом деле был принц Уэльский, наследник престола и шеф Валлийского гвардейского полка. Хотя, если бы ему кто-нибудь предложил ему поменяться местами с бухгалтером, коммивояжером или мелким правительственным чиновником, особенно сейчас, в этот день — он, не задумываясь, согласился бы.
Принц Уэльский должен был когда-нибудь взойти на трон, прервав уже шестидесятилетний период истории, когда государством правили женщины. Он не был готов к этому. Монархия — вообще сложный институт, многое зависит от монарха и от того, кем он является, каков его жизненный опыт. Россия в прошлом веке не развалилась только благодаря двум монархам — Николаю Второму и Александру Четвертому, уже из другой ветви династии. Николай Второй был "полковником на троне" — но полковником начитанным, живо интересующимся всеми техническими инновациями, искренне любящим свою страну и делающим все для нее. Александр Четвертый был "купцом на троне" — хитрый, разбирающийся во всех хитросплетениях экономики, прекрасно разыгрывающий те карты, которые ему были даны, не самые лучшие, надо сказать. За весь двадцатый век старой доброй Британии так и не улыбнулось счастье — Эдуард так и не оправился от поражения, понесенного его войсками в Проливах, в Африке и в Европе, женщины на троне пытались что-то сделать, но все попытки заканчивались плохо. Британия вошла в двадцать первый век обкорнанной, с уязвленным чувством истинно британской гордости, с экономикой не в лучшем состоянии и окруженной едва ли не худшим составом врагов, какие у нее были за всю историю. В Европе безраздельно царствовала прусская Священная Римская Империя Германской Нации — жестокое и сильное государство, железной рукой подавляющее любое сопротивление. Почти вся Европа числилась в рейхспротекторатах, Германии же отошли многие британские колонии в Африке. Рухнула и так и не восстановилась Франция, сильнейший, извечный соперник Германии на континенте, ключевой компонент в создавшейся веками Британией системой сдержек и противовесов на континенте. Восстановить европейскую континентальную Францию не было никакой возможности. Чуть дальше — на половину Евроазиатского континента раскинулась Российская Империя, царство варваров, жестоких и упорных людей, не знающих страха и жалости, потомков бесчисленных ратей, готовых пойти в поход до последнего моря. Российская Империя блокировала важнейшую судоходную артерию — Средиземное море, господствовала на Востоке, владела основными запасами нефти на планете. Она совершенно не боялась исторически сильного британского флота, потому что не зависела от морской торговли — а справиться с ней на земле не было никакой возможности. Остальные страны — Италия, Австро-Венгрия, африканская Франция — относились к любым предложениям Британии с крайней осторожностью, потому что не видели за ней силы. Да, Британия в мировой войне не так уж много потеряла, у нее остались и Индия, и Австралия — но статус первой державы мира она утратила бесповоротно и с ней теперь можно было не считаться. Санкт-Петербург и Берлин — вот новые столицы мира, и что скажут там — так и будет.
Принц Уэльский рос не особенно сильным мальчиком, как покойный Александр Пятый, он не служил в отрядах специального назначения, как нынешний русский император Николай Третий или его собственный сын, даже попадавший в плен в Афганистане. Он был обычным человеком, в хорошем смысле этого слова. Не смельчаком — но когда в восемьдесят восьмом террористы из ИРА напали на машину, где он ехал с молодой супругой — он столкнул ее на пол и закрыл своим телом. Не гений — но он знал все, что полагается знать монарху, и, наверное, смог бы выполнять его обязанности прямо с завтрашнего дня. Не герой — но отслужил на флоте, как положено.
Его проблемой была любовь. Он был обычным человеком и женился очень поздно — ему нашли (именно нашли) ослепительно красивую принцессу из лучшего дворянского рода Британии. Он повел ее под алтарь, убедив себя в том, что любит ее и это нужно для династии — после нападения террористов на Букингемский дворец можно было ожидать всякого и в любую минуту. Она родила ему двух сыновей, оба они росли здоровыми и крепенькими мальчуганами — и тут пришла любовь.
Он полюбил раз и навсегда, так, как любят люди уже в возрасте — раз и навсегда, самоотверженно. Связь была более чем скандальной. Замужняя женщина, старше его на пять лет, из дворян — но недостаточно родовитая. Связь для наследника престола совершенно невозможная. Он не был человеком настолько сильным духом, чтобы отречься от престола и жить как частному лицу — он продолжать жить с женщиной, которую никогда по-настоящему не любил, и поддерживать связь с той, за которую был готов без раздумий отдать свою жизнь. Конечно же, об этом стало известно, в Букингемском дворце все сразу становится известным — и с тех пор в их семье поселился покойник.
Мать, властная и жесткая женщина — а какой же еще быть Королеве — эту связь не одобрила сразу и категорически, сказав, что никогда не допустит развала семьи наследника и скандального второго брака. Только через ее труп. Принц-консорт, герцог Эдинбургский, только покачал головой, но ничего не сказал. Дети тогда были еще маленькие — но потом узнали и они, тоже дворцовые доброхоты постарались. Конечно же, они были на стороне матери — а как иначе.
Он не раз и не два пытался забыть свою проклятую, незаконную, невозможную любовь. Без толку.
Первоначально королева, его мать и бабушка его детей, целиком встала на сторону его супруги. Мать и глава семейства воспитывает сыновей, когда муж гуляет на сторону! Потом начали всплывать кое-какие подробности. Принцесса Уэльская была полковником королевских гусар — и стало выясняться, что она излишне много времени проводит в полку. Не составило труда выяснить — с кем, потом, как всегда — узнали и газеты. Мать оскорблено заявила, что это — подрыв монархии как таковой, что они оба своим поведением обесценивают сам институт семьи. Так они прожили еще несколько лет — чужие люди в огромном, заставленном антиквариатом доме, каждый со своим списком обид и претензий друг к другу. Потом Мария, принцесса Уэльская, погибла — и газеты впрямую обвинили его в убийстве.
Свою любовь он привел в дом. Королева отказалась разговаривать с ней, в разговорах она называла ее "эта женщина". Сыновья приняли любовь отца в штыки, газеты упражнялись в острословии, придворные прятали глаза. В Палате Лордов открыто говорили о том, что принц Уэльский, который так ведет себя, не может наследовать, что престол надо передать через поколение, одному из принцев, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы обойтись без регентства. Оба принца были подходящими кандидатами — чисты в глазах газет и народа, оба отслужили в армии, старший — передовым артиллерийским наводчиком (считай, в спецназе), младший — служил в королевской морской пехоте. И тут произошла эта немыслимая история — любовная связь старшего из принцев с русской подданной.
Никто во дворце, и даже сам принц, не заметил, что единственным, кто не высказался по этому поводу — был сам принц Уэльский. Не потому, что он не имел морального права после всего, что сам сделал в своей жизни. А потому — что он сам любил и знал, что это такое.
Королева была в бешенстве. Ее чувства по этому поводу сложно было передать — связь с русской, неравнородной, не дворянкой, но главное — русской! Русской!!! Трудно представить, какую ненависть в британских верхах испытывали к России, если связь принца Уэльского пошатнула трон — то связь младшего принца могла его погубить. Никто из дворян не принял бы русскую в Букингемском дворце, это было бы святотатством. Никто из дворян не присягнул бы на верность наследнику, в жилах которого течет русская кровь. Мало кто знал, что к Ее Величеству уже приходили делегаты от британского дворянства, от пэрства и обсуждали вопрос о передаче престола, кандидатура была почти что решена. И тут — эта связь принца, которая могла все погубить.
Прежде чем отец успел что-то сделать — в Нью-Йорке случилось страшное.
Королева — он навещал ее утром в Букингемском дворце — слегла в постель, врачи диагностировали предынфарктное состояние. Принц-консорт был белым как мел. Газеты били прямой наводкой, их просто страшно было читать. Утром стало известно, что на внеплановую сессию собирается Палата Лордов. Вопрос мог идти только об одном.
Принц Уэльский, как мужчина и как все еще наследник престола — решил принять удар на себя. Утром он надиктовал секретарю заявление для прессы — после чего велел подать машину и поехал к сыну. Сын отдыхал в поместье герцогов Девонширских, и он должен был сказать ему.
И выслушать то, что он скажет в ответ.
Это был Четсворт, фамильное поместье герцогов Девонширских, расположенное в самом центре Национального парка. Первоначально здание поместья было построено на землях, которые сэр Вильям Кавендиш приобрел в 1549 году за шестьсот фунтов стерлингов. В 1552 году он начал строительство дома, но до окончания строительства он не дожил. Всеми вопросами по строительству дома стала заниматься его жена, которая позже завещала дом своему сыну Генри. Генри продал дом своему младшему брату Вильяму, который и стал первым герцогом Девонширским в 1618 году. Поместье состояло из двадцати шести комнат, в их числе: библиотека, расписной холл, большая столовая, часовня. В Четсворте была великолепная частная галерея, с картинами таких художников как Рембрандт, Лендсир, Гейнсборо, Люсьен Фрейд, а также работами скульпторов Канова и Фринка. Окружающий поместье великолепный регулярный сад раскинулся на сто пять акров, в нем были огромные декоративные каменные горки, водопады, каналы, фонтаны. Четсворт был одним из тех поместий, где можно было уединиться и спокойно подумать, тут же была великолепная конюшня, на лошадях можно было прогуливаться по национальному парку.
Бентли вырулил к главным воротам поместья, рядом с которыми была посыпанная гравием площадка для машин. Сейчас здесь стоял гоночный SS сына и два Рейндж-Ровера, один черного цвета с синими проблесковыми маячками за решеткой радиатора, второй — в яркой раскраске с мигалкой на крыше. Полиция и служба безопасности, точнее ГДК, группа дипломатической охраны.
Увидев подруливающий к главному входу правительственный Бентли, из машин выскочили охранники и полицейские. У охранников была одна автоматическая винтовка на всех, остальные на вид был безоружны. Полицейские носили небольшие пистолеты и карабины — без оружия британским бобби теперь было нельзя.
— Ваше Высочество!
— Где Николас? — спросил вышедший из машины принц Уэльский у начальника охраны своего сына.
— Сэр Николас взял лошадь и поехал кататься, сэр. Нам он приказал оставаться на местах и не мешать ему.
Понятно, знает…
— Приготовьте мне лошадь — сказал принц Уэльский выскочившему на шум дворецкому — и извольте поспешить….
Сына он нашел не сразу. Здесь существовали обычные тропки для прогулок — но он понимал, что сын сейчас найдет тихое место, чтобы побыть наедине сам с собой. Принц не был особенно умелым наездником, как его мать, он ехал по лесу на смирной пегой кобыле, оглядывался по сторонам, ветки хлестали его по лицу, норовя выбить глаз — но он все ехал и ехал.
И нашел то, что искал.
Принц остановил лошадь на лесной тропинке, на которой когда-то любил прятаться и сам принц Уэльский. У принца Уэльского был норовистый, вороной жеребец, почувствовав запах лошади, он тревожно и призывно заржал — и только после этого принц понял, куда ехать.
Николас молча стоял, заложив руки за спину, прямой как палка. На того, кто нашел его в этой чащобе — он даже не взглянул.
Принц Уэльский неуклюже сошел с лошади. Бросил поводья, приблизился к сыну. Тот стоял, как стоял.
— Ты… не должен быть здесь один — наконец выдавил из себя принц.
— Я так хочу — холодно бросил Николас, не оборачиваясь к отцу.
Принц Уэльский внезапно потерял терпение, что бывало с ним очень и очень редко. Шагнув вперед, он схватил сына за плечо, развернул к себе.
— Черт возьми! Ударь меня, если хочешь! Ударь, ну!
— Тебя? За что?
Принц отпустил сына. Где-то рядом был пенек… очень удобный, где можно было посидеть. Он сам сиживал здесь не раз.
— Пошли. Давай присядем.
Поколебавшись, Николас отправился за отцом.
— Послушай меня. Не как отца, но хотя бы как человека… прошедшего то же, что и ты.
— Никто не прошел через то же, что я.
— Не перебивай. Мне тоже тяжело. Очень тяжело. Ты должен знать, что я искренне любил твою мать. Ты — ребенок, зачатый в любви, и твой брат — тоже. Потом… просто так получается, что кто-то в семье перестает любить другого человека, вот и все. Никто в этом не виноват, просто… так получается. Этим кем-то — был я. Я предал твою мать, предал нашу семью, потому что полюбил другую женщину. Одному Богу известно, как мне было тяжело, как было тяжело твоей маме… я не виню ее ни в чем, потому что это я разрушил семью, не она. Когда ты полюбил… эту молодую девушку — я ни слова не сказал против, потому что знал, что это такое. И бабушка… бабушка хоть и была против, но рано или поздно она смирилась бы, как смирилась с твоей мачехой. Ничего нельзя сделать с любовью, сын. Долг, честь… все это ничто перед искренним чувством любви. Но так получилось. Не суждено. Вам просто не суждено было быть вместе. Не здесь. Не сейчас. Не в этой жизни. Но остается страна, сын. Страна, за которую мы отвечаем. Если бы не было этой страны — мы бы просто развелись и жили бы счастливо… или не счастливо. Кто знает. Но есть страна. Есть люди, за которых ты отвечаешь. Скорее всего — именно тебе отвечать за них в самом ближайшем будущем, не мне. Это всего лишь страница в твоей жизни, сын. Переверни ее — и все. А вот Британия — не страница. Это великая страна, за которую ты в ответе. Понял?
Принц посмотрел на отца и улыбнулся — какой-то тусклой, недоброй улыбкой. От этой улыбки становилось страшно — смотря на эту улыбку, смотря на сына, что сидел перед ним — отец не видел в нем сына. Он видел перед собой чужого, недоброго человека.
— Ты все правильно сказал, отец — раздельно проговорил принц — Британия превыше всего. Здесь и сейчас я клянусь тебе, что ни словом, ни делом не наврежу престолу, не позволю себе ничего, что может быть превратно истолковано. Но я должен тебе так же сказать…
Принц остановился на секунду, чтобы глотнуть воздуха, потом продолжил.
— … ты должен знать, что я ненавижу тебя. Сначала ты убил маму, чтобы привести чужую женщину в дом. Потом ты убил женщину, которая была мне дороже всего на свете. У меня больше нет отца. Будь ты проклят.
Принц вскочил в седло, ударил сапогами по бокам лошади, пустив ее галопом по лесной тропинке. А принц Уэльский остался стоять на лесной поляне посреди национального парка, раздавленный и совершенно разбитый чувством вины, которое свалилось на него подобно груде гранитных валунов. Самое смешное было то, что он не был виновен в убийствах — ни в первом, ни во втором. Да только кто ж теперь ему поверит?