13 мая 2012 года

Четсворт, Великобритания

Поместье герцогов Девоншир

Примерно в то же время, как в двадцати милях от Герефорда шел нелегкий разговор о том, что произошло в окрестностях Нью-Йорка и чем все это может закончиться — огромный черный Бентли специальной "королевской" серии, которая не поступает в открытую продажу, а производится исключительно для гаража Их Императорских Величеств — свернул с основной дороги на небольшую, двухполосную, но ухоженную, проходящую по национальному парку и ведущую прямиком в Четсворт-Хаус, летнее поместье герцогов Девонширских. Это поместье было одним из немногих, которые использовали для отдыха и временного пребывания члены Виндзорской династии.

На заднем сидении Бентли сидел среднего роста, худой, узколицый, чисто выбритый человек в отличном костюме из серой шерсти с фамильным гербом, вышитым золотистыми нитями на правом кармане, как раз напротив сердца. Если бы этот человек не сидел в Бентли, а просто повстречался бы вам на улице в простой одежде — вы бы приняли его за бухгалтера, коммивояжера, мелкого правительственного чиновника — но никак не за Принца Уэльского, наследника Виндзорской династии, кем он являлся на самом деле. Это и в самом деле был принц Уэльский, наследник престола и шеф Валлийского гвардейского полка. Хотя, если бы ему кто-нибудь предложил ему поменяться местами с бухгалтером, коммивояжером или мелким правительственным чиновником, особенно сейчас, в этот день — он, не задумываясь, согласился бы.

Принц Уэльский должен был когда-нибудь взойти на трон, прервав уже шестидесятилетний период истории, когда государством правили женщины. Он не был готов к этому. Монархия — вообще сложный институт, многое зависит от монарха и от того, кем он является, каков его жизненный опыт. Россия в прошлом веке не развалилась только благодаря двум монархам — Николаю Второму и Александру Четвертому, уже из другой ветви династии. Николай Второй был "полковником на троне" — но полковником начитанным, живо интересующимся всеми техническими инновациями, искренне любящим свою страну и делающим все для нее. Александр Четвертый был "купцом на троне" — хитрый, разбирающийся во всех хитросплетениях экономики, прекрасно разыгрывающий те карты, которые ему были даны, не самые лучшие, надо сказать. За весь двадцатый век старой доброй Британии так и не улыбнулось счастье — Эдуард так и не оправился от поражения, понесенного его войсками в Проливах, в Африке и в Европе, женщины на троне пытались что-то сделать, но все попытки заканчивались плохо. Британия вошла в двадцать первый век обкорнанной, с уязвленным чувством истинно британской гордости, с экономикой не в лучшем состоянии и окруженной едва ли не худшим составом врагов, какие у нее были за всю историю. В Европе безраздельно царствовала прусская Священная Римская Империя Германской Нации — жестокое и сильное государство, железной рукой подавляющее любое сопротивление. Почти вся Европа числилась в рейхспротекторатах, Германии же отошли многие британские колонии в Африке. Рухнула и так и не восстановилась Франция, сильнейший, извечный соперник Германии на континенте, ключевой компонент в создавшейся веками Британией системой сдержек и противовесов на континенте. Восстановить европейскую континентальную Францию не было никакой возможности. Чуть дальше — на половину Евроазиатского континента раскинулась Российская Империя, царство варваров, жестоких и упорных людей, не знающих страха и жалости, потомков бесчисленных ратей, готовых пойти в поход до последнего моря. Российская Империя блокировала важнейшую судоходную артерию — Средиземное море, господствовала на Востоке, владела основными запасами нефти на планете. Она совершенно не боялась исторически сильного британского флота, потому что не зависела от морской торговли — а справиться с ней на земле не было никакой возможности. Остальные страны — Италия, Австро-Венгрия, африканская Франция — относились к любым предложениям Британии с крайней осторожностью, потому что не видели за ней силы. Да, Британия в мировой войне не так уж много потеряла, у нее остались и Индия, и Австралия — но статус первой державы мира она утратила бесповоротно и с ней теперь можно было не считаться. Санкт-Петербург и Берлин — вот новые столицы мира, и что скажут там — так и будет.

Принц Уэльский рос не особенно сильным мальчиком, как покойный Александр Пятый, он не служил в отрядах специального назначения, как нынешний русский император Николай Третий или его собственный сын, даже попадавший в плен в Афганистане. Он был обычным человеком, в хорошем смысле этого слова. Не смельчаком — но когда в восемьдесят восьмом террористы из ИРА напали на машину, где он ехал с молодой супругой — он столкнул ее на пол и закрыл своим телом. Не гений — но он знал все, что полагается знать монарху, и, наверное, смог бы выполнять его обязанности прямо с завтрашнего дня. Не герой — но отслужил на флоте, как положено.

Его проблемой была любовь. Он был обычным человеком и женился очень поздно — ему нашли (именно нашли) ослепительно красивую принцессу из лучшего дворянского рода Британии. Он повел ее под алтарь, убедив себя в том, что любит ее и это нужно для династии — после нападения террористов на Букингемский дворец можно было ожидать всякого и в любую минуту. Она родила ему двух сыновей, оба они росли здоровыми и крепенькими мальчуганами — и тут пришла любовь.

Он полюбил раз и навсегда, так, как любят люди уже в возрасте — раз и навсегда, самоотверженно. Связь была более чем скандальной. Замужняя женщина, старше его на пять лет, из дворян — но недостаточно родовитая. Связь для наследника престола совершенно невозможная. Он не был человеком настолько сильным духом, чтобы отречься от престола и жить как частному лицу — он продолжать жить с женщиной, которую никогда по-настоящему не любил, и поддерживать связь с той, за которую был готов без раздумий отдать свою жизнь. Конечно же, об этом стало известно, в Букингемском дворце все сразу становится известным — и с тех пор в их семье поселился покойник.

Мать, властная и жесткая женщина — а какой же еще быть Королеве — эту связь не одобрила сразу и категорически, сказав, что никогда не допустит развала семьи наследника и скандального второго брака. Только через ее труп. Принц-консорт, герцог Эдинбургский, только покачал головой, но ничего не сказал. Дети тогда были еще маленькие — но потом узнали и они, тоже дворцовые доброхоты постарались. Конечно же, они были на стороне матери — а как иначе.

Он не раз и не два пытался забыть свою проклятую, незаконную, невозможную любовь. Без толку.

Первоначально королева, его мать и бабушка его детей, целиком встала на сторону его супруги. Мать и глава семейства воспитывает сыновей, когда муж гуляет на сторону! Потом начали всплывать кое-какие подробности. Принцесса Уэльская была полковником королевских гусар — и стало выясняться, что она излишне много времени проводит в полку. Не составило труда выяснить — с кем, потом, как всегда — узнали и газеты. Мать оскорблено заявила, что это — подрыв монархии как таковой, что они оба своим поведением обесценивают сам институт семьи. Так они прожили еще несколько лет — чужие люди в огромном, заставленном антиквариатом доме, каждый со своим списком обид и претензий друг к другу. Потом Мария, принцесса Уэльская, погибла — и газеты впрямую обвинили его в убийстве.

Свою любовь он привел в дом. Королева отказалась разговаривать с ней, в разговорах она называла ее "эта женщина". Сыновья приняли любовь отца в штыки, газеты упражнялись в острословии, придворные прятали глаза. В Палате Лордов открыто говорили о том, что принц Уэльский, который так ведет себя, не может наследовать, что престол надо передать через поколение, одному из принцев, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы обойтись без регентства. Оба принца были подходящими кандидатами — чисты в глазах газет и народа, оба отслужили в армии, старший — передовым артиллерийским наводчиком (считай, в спецназе), младший — служил в королевской морской пехоте. И тут произошла эта немыслимая история — любовная связь старшего из принцев с русской подданной.

Никто во дворце, и даже сам принц, не заметил, что единственным, кто не высказался по этому поводу — был сам принц Уэльский. Не потому, что он не имел морального права после всего, что сам сделал в своей жизни. А потому — что он сам любил и знал, что это такое.

Королева была в бешенстве. Ее чувства по этому поводу сложно было передать — связь с русской, неравнородной, не дворянкой, но главное — русской! Русской!!! Трудно представить, какую ненависть в британских верхах испытывали к России, если связь принца Уэльского пошатнула трон — то связь младшего принца могла его погубить. Никто из дворян не принял бы русскую в Букингемском дворце, это было бы святотатством. Никто из дворян не присягнул бы на верность наследнику, в жилах которого течет русская кровь. Мало кто знал, что к Ее Величеству уже приходили делегаты от британского дворянства, от пэрства и обсуждали вопрос о передаче престола, кандидатура была почти что решена. И тут — эта связь принца, которая могла все погубить.

Прежде чем отец успел что-то сделать — в Нью-Йорке случилось страшное.

Королева — он навещал ее утром в Букингемском дворце — слегла в постель, врачи диагностировали предынфарктное состояние. Принц-консорт был белым как мел. Газеты били прямой наводкой, их просто страшно было читать. Утром стало известно, что на внеплановую сессию собирается Палата Лордов. Вопрос мог идти только об одном.

Принц Уэльский, как мужчина и как все еще наследник престола — решил принять удар на себя. Утром он надиктовал секретарю заявление для прессы — после чего велел подать машину и поехал к сыну. Сын отдыхал в поместье герцогов Девонширских, и он должен был сказать ему.

И выслушать то, что он скажет в ответ.

Это был Четсворт, фамильное поместье герцогов Девонширских, расположенное в самом центре Национального парка. Первоначально здание поместья было построено на землях, которые сэр Вильям Кавендиш приобрел в 1549 году за шестьсот фунтов стерлингов. В 1552 году он начал строительство дома, но до окончания строительства он не дожил. Всеми вопросами по строительству дома стала заниматься его жена, которая позже завещала дом своему сыну Генри. Генри продал дом своему младшему брату Вильяму, который и стал первым герцогом Девонширским в 1618 году. Поместье состояло из двадцати шести комнат, в их числе: библиотека, расписной холл, большая столовая, часовня. В Четсворте была великолепная частная галерея, с картинами таких художников как Рембрандт, Лендсир, Гейнсборо, Люсьен Фрейд, а также работами скульпторов Канова и Фринка. Окружающий поместье великолепный регулярный сад раскинулся на сто пять акров, в нем были огромные декоративные каменные горки, водопады, каналы, фонтаны. Четсворт был одним из тех поместий, где можно было уединиться и спокойно подумать, тут же была великолепная конюшня, на лошадях можно было прогуливаться по национальному парку.

Бентли вырулил к главным воротам поместья, рядом с которыми была посыпанная гравием площадка для машин. Сейчас здесь стоял гоночный SS сына и два Рейндж-Ровера, один черного цвета с синими проблесковыми маячками за решеткой радиатора, второй — в яркой раскраске с мигалкой на крыше. Полиция и служба безопасности, точнее ГДК, группа дипломатической охраны.

Увидев подруливающий к главному входу правительственный Бентли, из машин выскочили охранники и полицейские. У охранников была одна автоматическая винтовка на всех, остальные на вид был безоружны. Полицейские носили небольшие пистолеты и карабины — без оружия британским бобби теперь было нельзя.

— Ваше Высочество!

— Где Николас? — спросил вышедший из машины принц Уэльский у начальника охраны своего сына.

— Сэр Николас взял лошадь и поехал кататься, сэр. Нам он приказал оставаться на местах и не мешать ему.

Понятно, знает…

— Приготовьте мне лошадь — сказал принц Уэльский выскочившему на шум дворецкому — и извольте поспешить….

Сына он нашел не сразу. Здесь существовали обычные тропки для прогулок — но он понимал, что сын сейчас найдет тихое место, чтобы побыть наедине сам с собой. Принц не был особенно умелым наездником, как его мать, он ехал по лесу на смирной пегой кобыле, оглядывался по сторонам, ветки хлестали его по лицу, норовя выбить глаз — но он все ехал и ехал.

И нашел то, что искал.

Принц остановил лошадь на лесной тропинке, на которой когда-то любил прятаться и сам принц Уэльский. У принца Уэльского был норовистый, вороной жеребец, почувствовав запах лошади, он тревожно и призывно заржал — и только после этого принц понял, куда ехать.

Николас молча стоял, заложив руки за спину, прямой как палка. На того, кто нашел его в этой чащобе — он даже не взглянул.

Принц Уэльский неуклюже сошел с лошади. Бросил поводья, приблизился к сыну. Тот стоял, как стоял.

— Ты… не должен быть здесь один — наконец выдавил из себя принц.

— Я так хочу — холодно бросил Николас, не оборачиваясь к отцу.

Принц Уэльский внезапно потерял терпение, что бывало с ним очень и очень редко. Шагнув вперед, он схватил сына за плечо, развернул к себе.

— Черт возьми! Ударь меня, если хочешь! Ударь, ну!

— Тебя? За что?

Принц отпустил сына. Где-то рядом был пенек… очень удобный, где можно было посидеть. Он сам сиживал здесь не раз.

— Пошли. Давай присядем.

Поколебавшись, Николас отправился за отцом.

— Послушай меня. Не как отца, но хотя бы как человека… прошедшего то же, что и ты.

— Никто не прошел через то же, что я.

— Не перебивай. Мне тоже тяжело. Очень тяжело. Ты должен знать, что я искренне любил твою мать. Ты — ребенок, зачатый в любви, и твой брат — тоже. Потом… просто так получается, что кто-то в семье перестает любить другого человека, вот и все. Никто в этом не виноват, просто… так получается. Этим кем-то — был я. Я предал твою мать, предал нашу семью, потому что полюбил другую женщину. Одному Богу известно, как мне было тяжело, как было тяжело твоей маме… я не виню ее ни в чем, потому что это я разрушил семью, не она. Когда ты полюбил… эту молодую девушку — я ни слова не сказал против, потому что знал, что это такое. И бабушка… бабушка хоть и была против, но рано или поздно она смирилась бы, как смирилась с твоей мачехой. Ничего нельзя сделать с любовью, сын. Долг, честь… все это ничто перед искренним чувством любви. Но так получилось. Не суждено. Вам просто не суждено было быть вместе. Не здесь. Не сейчас. Не в этой жизни. Но остается страна, сын. Страна, за которую мы отвечаем. Если бы не было этой страны — мы бы просто развелись и жили бы счастливо… или не счастливо. Кто знает. Но есть страна. Есть люди, за которых ты отвечаешь. Скорее всего — именно тебе отвечать за них в самом ближайшем будущем, не мне. Это всего лишь страница в твоей жизни, сын. Переверни ее — и все. А вот Британия — не страница. Это великая страна, за которую ты в ответе. Понял?

Принц посмотрел на отца и улыбнулся — какой-то тусклой, недоброй улыбкой. От этой улыбки становилось страшно — смотря на эту улыбку, смотря на сына, что сидел перед ним — отец не видел в нем сына. Он видел перед собой чужого, недоброго человека.

— Ты все правильно сказал, отец — раздельно проговорил принц — Британия превыше всего. Здесь и сейчас я клянусь тебе, что ни словом, ни делом не наврежу престолу, не позволю себе ничего, что может быть превратно истолковано. Но я должен тебе так же сказать…

Принц остановился на секунду, чтобы глотнуть воздуха, потом продолжил.

— … ты должен знать, что я ненавижу тебя. Сначала ты убил маму, чтобы привести чужую женщину в дом. Потом ты убил женщину, которая была мне дороже всего на свете. У меня больше нет отца. Будь ты проклят.

Принц вскочил в седло, ударил сапогами по бокам лошади, пустив ее галопом по лесной тропинке. А принц Уэльский остался стоять на лесной поляне посреди национального парка, раздавленный и совершенно разбитый чувством вины, которое свалилось на него подобно груде гранитных валунов. Самое смешное было то, что он не был виновен в убийствах — ни в первом, ни во втором. Да только кто ж теперь ему поверит?

 

Время настоящее

21 мая 2012 года

Рим, Итальянское королевство

Аэропорт имени Леонардо да Винчи

В отличие от Берлина, где мне сразу после прилета пришлось уходить от агентов гестапо — в Итальянском королевстве меня никто не ждал. Кроме разве что мешков с мусором — я глазам своим не поверил, когда увидел эти синие, набитые мусором и не лучшим образом пахнущие мешки, выложенные вдоль стен, как мешки с песком.

Из Швейцарии в Рим летал не Юнкерс, а Дорнье, причем старый и турбовинтовой. Поспать, как обычно — мне не удалось, что не лучшим образом сказалось на моем настроении. Люди, которые летели сюда — тоже не выглядели особенно радостно, в основном это были те же итальянцы, возвращающиеся из Швейцарии. Скорее они выглядели настороженными, и немудрено — в Италии были слишком высокие налоги и деньги от них укрывались обычно в Швейцарии.

В аэропорту было жарко, система кондиционирования то ли не работала, то ли работала не на полную мощность. Вдобавок — как раз перед нами приняли два рейса, в том числе и берлинский — поэтому перед таможней скопилась людская пробка. Таможенники, судя по их виду, не очень-то и старались пропустить людей побыстрее, работали как сонные мухи.

Я украдкой огляделся по сторонам — но не увидел никого подозрительного, кроме двоих, в светло-серой форме и с пистолетами — пулеметами Beretta-12, они внимательно наблюдали за толпой. Это не полиция, а Guardia di Finanza, ведомство с опасно широкими полномочиями, занимающееся контролем за сбором налогов, борьбой с незаконным предпринимательством, контрабандой, в том числе и наркотиков, борьбой с мафией, охраной свидетелей, которые в Италии долго не живут, борьбой с терроризмом и много еще чем. Если они наблюдают за прилетевшими из Швейцарии подданными — могли бы делать это понезаметнее.

Слово sciopero, которое раздраженно произнес стоящий передо мной римлянин, объяснило весь бардак в аэропорту — забастовка! Любимое дело итальянцев, бастуют тут много и часто, Итальянское королевство обогатило мировую практику забастовок термином "итальянская забастовка" — это когда рабочие максимально скрупулезно исполняют требования должностных инструкций и в результате работа или идет еле-еле, или вообще встает намертво. Мешки с мусором — значит, бастуют мусорщики, наверняка и все коммунальные рабочие в придачу. Служащий таможни — вероятно, у него итальянская забастовка, иначе бы он пошевеливался, а не спал на рабочем месте. Оставалось надеяться только на то, что таксисты не бастуют. Если придется брать машину напрокат — свихнешься, по Риму нормально могут ездить только римляне.

Когда я дошел, наконец, до служащего таможни — он вопросительно посмотрел на меня, не открывая паспорта.

— Из Германии? — здесь никогда не сказали бы "Священная Римская Империя", это словосочетание бесило итальянцев, поскольку напоминало им о том, что они свою империю успешно про….ли.

— Нет, из Швейцарии. Но я подданный Его Императорского Величества Кайзера — гордо сказал я, смотря на наследника великих римских традиций с легким презрением, как и подобает смотреть немцу на итальянца.

Таможенник листанул мой паспорт.

— Ваше имя, синьор? — спросил он, хотя имя мое он прекрасно видел на паспорте, украшенном черным орлом.

— Герр Юлиус Бааде. Нельзя ли немного побыстрее, mein freund?

Итальянец не обратил на мои слова ни малейшего внимания.

— Вы везете с собой что-либо, подлежащее обложению пошлиной?

— У меня нет ни одного места багажа.

— Как долго вы намерены пробыть в Риме?

— Два дня.

Русский сказал бы "несколько дней" — но немец никогда так не скажет. Надо уметь перевоплощаться.

— Вы намерены остановиться в отеле?

— Нет, в пансионате. Надеюсь, у вас таксисты не бастуют?

Почувствовав мое раздражение, итальянский таможенник решил не испытывать его больше — тем более что немцев здесь побаивались еще со времен Рима. Шлеп — и на паспорт герра Юлиуса Бааде ложится черная, прямоугольная въездная виза. Шлеп — и поверх ее украшает затейливая печать Итальянского королевства.

— Приятного пребывания в Италии, герр Бааде.

— Danke… — сказал я, и вполголоса, отходя от стола таможенного контроля, добавил себе под нос — der Schweinerei.

На другой стороне, в зоне прилета — ситуация изменилась с точностью до наоборот, здесь из моря раздраженного ожидания я попал в океан любви, радости, диких по германским меркам возгласов. Приехавших здесь было принято встречать всей семьей, с радостными объятьями, возгласами на весь зал и даже с тортами и сладостями. Мне, как "немцу", все это чуждо — поэтому я, подозрительно и неодобрительно оглядываясь по сторонам, проследовал туда, куда указывала стрелка с понятной на многих языках надписью Taxi. По дороге задержался у киоска и купил подробный путеводитель по Риму с картой городских районов.

Так, на всякий случай. И еще я поменял рейхсмарки на лиры, лучше сделать это сейчас, в аэропорту.

— Taxi, per favore — сказал я служителю на стоянке, важному как петух и одетому в какой-то вариант формы. Итальянцы относились к тем нациям, которые просто обожают форму — хоть какую.

Служитель замахал палкой — и к пандусу подкатило такси.

Боже…

Фиат, настолько старый… ему, наверное, лет двадцать, не меньше — это потом я с удивлением узнал, что эти машины выпускаются специально для такси и поныне. Желтый, каким обычно и бывают такси, побитый — причем нельзя сказать, что он попадал в какую-то серьезную аварию, но по бокам то тут, то там небольшие вмятины и царапины, одна фара треснута. По сравнению с берлинскими и женевскими Мерседесами — выглядит, мягко говоря, уныло.

Сразу вспомнилась история банкротства русского Фиата… они в Москве работали с пятнадцатого года и поначалу успешно — но потом разорились, не выдержав конкуренции с нижегородским Фордом и аксайским Доджем… все-таки Россия это не Италия, мы любим машины большие, солидные, крепкие. Банкротство было скандальное… дело дошло до Правительствующего Сената, причем при разбирательстве так и не смогли разобраться, кто больше разворовал, русские или итальянцы. Ладно…

— Una pension — объяснил я таксисту, молодому и похожему на турка или араба по-итальянски и добавил по-немецки, которым я владел вполне свободно — Ich bitte mir die Pension nehmen. Gute pension.

То ли таксист немного понимал немецкий, то ли многие туристы просили того же самого — он истово закивал.

— Si, si, signore. Capisco.

Вот и хорошо…

Фьюмиччино находится на некотором удалении от Рима — хотя постоянный рост населения Вечного города привел к тому, что теперь Фьюмиччино стал окраиной большого Рима. Но скоростная автострада как была, так и осталась — и сейчас мы мчались по ней в Рим.

Мчались — это, конечно, красиво сказано. Особенно после того, как мы пересекли скоростную А90 — римское кольцо, дорогу вокруг Рима. Видимо — то ли я попал в час пик, то ли тут всегда так — но мы не мчались, а передвигались резкими рывками, то снижая скорость километров до двадцати в час — то резко набирая сотню. Водитель что-то говорил мне, но я не понял ничего, кроме Puttana, видимо водитель так величал участников дорожного движения. Само движение было организовано плохо: выделенной полосы под тяжелый транспорт не было, все большие грузовики двигались в общем потоке, солидно тормозя его, один раз мы даже обогнали экскаватор. Сильно досаждали мотоциклисты и скутеристы — по мне нужно быть полным отморозком, чтобы ехать по скоростной трассе на скутере — но тут это было сплошь и рядом. Одним из символов Италии был маленький скутер Веспа, Оса, он был очень удобен, потому что на нем не было коробки передач, на нем можно было ездить без прав и без шлема. И без головы — судя по тому, как ловко и опасно маневрировали ездоки на скутерах прямо рядом с машинами, обгоняя сыплющиеся в их адрес проклятья.

Кстати, понятно, почему такая машина избитая. При таком темпе движения — столкновений, хотя бы мелких, не избежать, чинить — не начинишься.

Мастерство водителя я отблагодарил бумажкой в сто лир помимо счета. Водитель совсем расцвет и заверил, что если мне нужна будет la ragazza, чтобы скрасить пребывание в вечном городе одинокого немца — то стоит только позвонить по телефону, указанному на карточке. Карточку я взял, вежливо кивнул головой и сказал danke shon.

Семейный пансионат, в который меня привез разговорчивый водитель, находился в районе Трастевере, на западном берегу Тибра. Район считался старинным, но "внутренним", там не было туристических маршрутов, дорогих отелей и известных достопримечательностей. Узкие улицы и дурное освещение вкупе с давящей со всех сторон теснотой во всем — были непривычны и внушали тревогу. Здание пансионата располагалось в старинном, четырехэтажном здании, год постройки которого я определил как тысяча восьмисотый от Рождества Христова, не раньше. С одной стороны — к нему примыкало еще одно здание, с ним была общая стена, с другой стороны — была стоянка для машин.

Входя, я мобилизовал все свои скудные запасы итальянского, полагая, что прописаться будет сложно, но оказалось, что все это излишне. Меня встретила белокурая и очень привлекательная мДdchen, которая на чистейшем немецком сообщила мне, что ее зовут Джованна, что папа у нее был немцем, она знает язык и рада приветствовать гостя из Германии на древней итальянской земле. За пять минут я получил комнату, какую хотел — такую, на последнем этаже, чтобы можно было вылезти на крышу и перелезть на соседнее здание. Лифта в здании не было, нормального освещения на лестницах тоже — и любезная мДdchen, взяв фонарь (днем!) пошла мне показывать дорогу на узкой, старинной лестнице. Степени лестницы были крутыми, юбка была по новой моде узкой и короткой, и зрелище было впечатляющее — надо сказать. Но я приехал сюда не за этим.

Комната было небольшой, но чистенькой, с высоким потолком и старой, но крепкой мебелью. Единственным диссонансом в обстановке конца девятнадцатого века была двуспальная кровать — европейская двуспальная, в САСШ такая считается полуторной. В комнате было чисто, кровать заправлена очень аккуратно, как у нас раньше проверяли — чтобы монетка отскакивала.

Я достал еще одну бумажку в сто лир.

— Простите, юная фройляйн, может так получиться, что я буду возвращаться поздно и мне не хотелось бы вас беспокоить. Возможно ли не сдавать ключ?

— Ах, конечно, синьор. Никакого беспокойства, двери у нас открыты до часа ночи, вас это устроит?

— Да, вполне.

Юная фроляйн сделала что-то наподобие реверанса.

— Если я вам понадоблюсь, наберите один на аппарате, я всегда на месте. Приятного отдыха в вечном городе, герр Бааде.

— Благодарю вас, юная фройляйн.

Интересно. Судя по тем взглядам, которые на меня бросала сия юная особа — я еще котируюсь на рынке. Или она попросту ищет приключений. Или даже подрабатывает… нет, проституцией это назвать нельзя, на улице она не стоит… сопровождает солидных мужчин, скажем так. Сейчас это очень распространенный способ подработки в среде молодежи… образование нынче стоит дорого, особенно университетское, нравы свободные, а современные методы контрацепции позволяют избегать нежелательных последствий всего этого. Как бы то ни было — Бог ей судья.

Для того, чтобы начать поиски правды о происхождении Анахиты или Люнетты — можно было обратиться в римскую магистратуру, однако — я решил идти выше, поскольку как потомственный дворянин, причем князь, имел на это право. Аналогом Британской Геральдической Палаты в Итальянском Королевстве являлся Королевский Геральдический совет при Его Величестве, Короле Италии Альберте Иммануиле Третьем Савойском, заседал он в Палаццо ди Мадама на Корсо дель Ринашименто — это в Риме, бывший римский дворец герцогов Медичи, а основной архив у него был в Падуе.

Для начала — мне нужен был транспорт. Рим — слишком большой город, чтобы передвигаться по нему пешком. Автобусы — здесь были, конечно, автобусы, но, глядя на то, как эти аквариумы (автобусы были сделаны специально с максимальной площадью остекления для туристов, чтобы разглядывать достопримечательности) еле ползут в плотном как английский кисель транспортном потоке — передвигаться на автобусе расхотелось. Метро? Только две ветки, в Риме в этом смысле сделано очень мало, длина веток всего тридцать восемь километров, в Лондоне, к примеру — четыреста. Такси… тоже в пробке стоять.

Проблема решилась просто. Выйдя из метро на станции Болонья, я заметил табличку "Прокат" — и уже через несколько минут стал временным обладателем … велосипеда! Самого настоящего, белого цвета — как мне объяснили — такой цвет имеют только прокатные велосипеды, и их можно оставить в любом месте рядом с велосипедной дорожкой. Подберут.

На велосипеде я катался… нет, не в детстве, двенадцать лет назад в Крыму на флотских курсах выживания в экстремальных условиях. Навыки вспомнились — если на первых ста метрах мне то и дело приходилось ставить ногу на дорожку, чтобы не упасть — то дальше я покатил все уверенней и уверенней. Велосипед — не самое худшее средство передвижения по Риму, если учесть, что средняя скорость автомобиля по городу днем составляет восемь километров в час. Стоим, господа, стоим.

До Палаццо ди Мадама я добрался минут через сорок — оказалось, что я запутался и уехал на метро несколько не туда. Дорога здесь, как и везде в Риме, была узкой — и я счел возможным прислонить велосипед к стене. Тем более — там уже стояло несколько, только не прокатных, а частных, причем дорогих марок. Приведя в порядок костюм — штанины пришлось загнуть, чтобы не попали в цепь — я постучался в дверь Королевского Геральдического Совета.

Меня пригласили внутрь, провели на второй этаж, предложили колониальный кофе. Колониальный — это кофе с перцем и приправами, что-то типа глинтвейна, но на основе кофе, а не чая, нигде кроме колоний так не пьют. На стенах висели картины, неизвестные мне — но, скорее всего, подлинники, Рим — это Мекка подлинников, после падения Парижа в двадцатом многие искусствоведы бежали сюда. Старинная мебель, драпированная дорогой тканью стена, тяжелые шторы — все производило впечатление солидности и благородия, как и должно быть в заведении, подобном Геральдической комиссии.

Когда я успел допить кофе — отчего-то я был уверен, что меня сфотографировали и не раз — ко мне вышел человек, пожилой, в костюме, явно шитом на заказ — неброском, но дорогом. Лысина, очки в роговой оправе, типичный ученый.

— Виктор Чезаре… — заявил он, протягивая руку — с кем имею честь?

Не аристократ. Ученый, занимающийся изучением связей аристократии, есть такие чудаки, которые посвящают этому всю свою жизнь. Мне это кажется глупым — зачем изучать чужие жизни, когда можно заниматься своей.

— Князь Александр Воронцов, вице — адмирал Российского Его Императорского Величества Флота, потомственный член Санкт-Петербургского дворянского собрания — отрекомендовался я.

Я решил здесь называться своим именем, а не именем герра Юлиуса Бааде. В конце концов — я не делаю ничего плохого, а если мою биографию начнут проверять — то это им ничего не даст. Дворянство они сумеют установить, а дальше — наткнутся на легенду.

— Вы из русского дворянства, синьор — было видно, что синьор Чезаре образован — очень рад, очень рад. Ваши представители нечасто удостаивают нас своими визитами, скажем так.

Ну… если бы в свое время итальянская эскадра во главе с двумя линкорами не пыталась прорваться в Черное море — может быть, все было бы иначе. Спасло — и нас, и итальянцев — то, что они шли второй волной, за англичанами. Услышав о разгроме британской эскадры и гибели трех линейных кораблей последнего поколения — они повернули назад. Это было весьма кстати — потому что после того боя с британскими линкорами — остановить еще два, причем технически более совершенных, чем британские — мы не смогли бы. Таким образом — итальянцы оказали услугу и себе, и нам, вовремя выйдя из боя.

Но трусость — есть трусость. И если бы не зловещая слава "Дечима МАС", десятой флотилии легкого флота, до восьмидесятых самого сильного подразделения боевых пловцов в мире — я бы мог назвать итальянских моряков трусами.

— Увы, сударь, русское дворянство нечасто посещает Рим. Этот город — больше уважает наше разночинство.

— Да, да… Рядом со мной живет русский эмигрант, он много пьет, синьор. Так чем обязаны оказанной нам чести?

— Сударь, мне необходима некая информация о некоих ветвях итальянского дворянства. Эту информацию я готов щедро оплатить.

— О, синьор, смею вас заверить, мы берем за свои услуги вовсе даже недорого. Наша работа доставляет нам удовольствие и плата будет весьма скромной. Но нам бы хотелось — в порядке ответной любезности, синьор — чтобы вы помогли нам хотя бы нарисовать генеалогическую ветвь вашего родового древа. Если вас это, конечно, не затруднит.

Ну и о чем вам рассказать, господа? О моем прадеде, Константине Воронцове, который погиб при прорыве двадцать второго года в Скапа-Флоу, командуя легким крейсером "Буйный" вышедшим на бой с британским линкором? О моем деде, Павле Воронцове, полном адмирале Русского флота, начальнике Главного оперативного управления ВМФ, доживающем свои дни в Кронштадте, которого я не видел уже несколько лет? О моем отце, Владимире Воронцове, моряке, военном советнике, участнике Второй Тихоокеанской войны, чье личное дело засекречено до сих пор. Он погиб в Багдаде вместе с мамой — уже будучи генерал-губернатором. Его Величество назначил отца на пост в честь его давних заслуг перед Россией, полагая, что это будет ему наградой — а оказалось — что это смерть. Или про меня, вице-адмирала, находящегося в опале, своего среди чужих. Я сознательно пошел на все это, и я дам вам свое генеалогическое древо, изучайте. Но кроме сведений о моем происхождении — больше вы ничего от меня не получите. Господа итальянцы.

— Я полагал, что вы занимаетесь только итальянской аристократией и аристократией с итальянскими корнями, синьор.

— В каком-то смысле да, синьор, но не только. Каждый специалист по генеалогии стремится собрать как можно больше информации о разных людях, никогда не знаешь, когда и что пригодится. Мы держим связи с британской Геральдической палатой (кто бы сомневался, прикрытие для шпионажа и вербовок), с вашей Герольдмейстерской палатой, обмениваемся информацией. Мы не просим от вас какой-то тайны, синьор, только небольшой помощи. Тем более — что ваш Император носит титул Цезаря Рима, и мы поневоле должны интересоваться его подданными, синьор.

Боитесь…

— Сударь, вы уже почти взяли с меня обещание сообщить вам свое генеалогическое древо, но так и не выслушали, что интересует меня.

— Ах, простите, синьор. Поверье, это нетерпение ученого, а не хамство грубияна. Конечно же, я слушаю вас. Может быть, кофе?

— Не стоит, спасибо. Так вот, меня интересуют два дворянских рода Италии. Я собрал о них кое-какие сведения в Готском Альманахе — но этого явно недостаточно. Меня интересуют все их представители, особенно те, кто по каким-то причинам выехали из страны на Восток. Полагаю, только у вас я могу получить полную и точную справку.

— Да, несомненно, синьор, это наша работа. Какие же это роды, синьор, позвольте полюбопытствовать?

— Их три, синьор. Баронский род Салези, баронский род Полети и графский — ди Марентини.

Когда проводится допрос — его желательно проводить не в одиночку, а если и в одиночку — то постоянно держать включенной видеокамеру, направленную на лицо подозреваемого. Очень удобно — потом синхронизируешь вопросы и поток видео и смотришь, какую реакцию вызывают те или иные вопросы. Очень познавательно и пользительно в смысле раскрытия тайн.

Съемки я не вел, и напарника не было — но я и без напарника заметил, что синьор Чезаре вздрогнул, причем заметно.

— Что-то случилось, синьор? — любезно спросил я.

— Нет, нет, ничего. Позволите ли один бестактный вопрос — это частный визит, я полагаю?

— Совершенно верно. Я представляю только себя самого и никого другого.

— Просто, синьор, нам известно о ситуации в России, и мы бы не хотели…

На этом месте я должен был что-то сказать. Но я промолчал, в упор глядя на архивариуса.

— В общем, синьор, здесь уже были представители вашего дворянства, я дал им всю информацию, разумеется…

— Синьор Чезаре — заявил я — я не представляю интересы ни русского дворянства, ни русского Престола, я — сам по себе. И полагаю, вы не вправе отказать мне в предоставлении общедоступной информации, которую я, разумеется, оплачу в полной ее стоимости.

— Да, конечно, синьор, у меня и в мыслях не было отказывать. Просто — дело весьма щекотливое и нам бы не хотелось…

— Не беспокойтесь, синьор. Ваше учреждение никак не будет втравлено в скандал.

Сейчас, когда на место картотекам и толстым пыльным родовым книгам пришли компьютеры — информацию стало получать гораздо быстрее. Через десять минут — я уже держал в руках стопку отпечатанных на лазерном принтере листов, прошитых и преподнесенных мне в папке, не пластиковой — а из настоящей кожи. Стоило это недешево — но я безропотно оплатил счет.

— Это все? — спросил я

— А что бы вы хотели еще, синьор?

— Я бы хотел получить копии родовых книг. Тех страниц, разумеется, которые свидетельствуют о славных деяниях родов Полети, ди Марентини и Салези.

— Это будет стоить дорого, синьор — было видно, что Чезаре опять занервничал — и займет немало времени.

— Синьор, у меня достаточно денег и вся жизнь впереди. Сколько времени это займет?

— Полагаю, около двух часов, мсье.

— И только то? Назовите сумму, синьор, принимайтесь за работу и покорнейше прошу простить мне мои североамериканские замашки.

Синьор Виктор Чезаре, архивариус и комиссар Итальянской геральдической палаты — вышел на первый этаж, зашел в один из пустующих кабинетов, запер за собой дверь. Достал из кармана небольшую, прямоугольную коробочку, размером с аудиокассету, нажал на кнопку и положил на стол — на верхней грани коробочки весело замигал зеленый огонек. Скэллер — устройство для предотвращения прослушивания.

Снял трубку с телефонного аппарата, набрал телефонный номер, вслушиваясь в характерные щелчки на линии. Номер начинался с цифр 379 — код Ватикана.

На линии — заиграла мелодия Аве Мария — но комиссар знал, что в это время специалисты устанавливают, откуда звонят и проверяют линию на предмет прослушивания. Ватикан только казался беззащитным — на самом деле это было далеко не так.

Наконец — на той стороне сняли трубку.

— Приветствуем вас во имя Господа Нашего.

— Это Гранд. Мне нужен Аббат — коротко сказал комиссар, назвав свою оперативную кличку и кличку того, кто был ему нужен.

Аббат — так назывался человек, который принимал информацию. Учитывая размеры Ватикана и веками отработанную систему передачи информации — у адресата она будет максимум через полчаса.

— Извольте ожидать…

Мелодия Аве Мария не успела зазвучать — как трубку сняли.

— Аббат.

— Это Гранд. Три — один — один — ноль.

— Принято, говорите.

На той стороне стоял цифровой анализатор голоса. Произнесенный пароль не только сверялся с хранящимся в фонотеке — сверялся и голос. Для более быстрой сверки — именно эта последовательность цифр хранилась в памяти анализатора, у каждого агента она была своя.

— Я на работе. Только что сюда пришел русский, он интересуется Полети, Салези и ди Марентини. Он попросил снять копии с родовых книг.

— Он пришел один?

— Да.

— С рекомендациями?

— Нет, с деньгами.

— Как он представился?

— Александр Воронцов, князь, вице-адмирал русского флота.

— Опишите его.

— От тридцати до сорока, скорее к сорока, хорошо одет. Светлые волосы, бледно-голубые глаза, на вид крепкий. Рост выше среднего, от ста семидесяти пяти до ста восьмидесяти. Похож на североамериканца.

— Владеет итальянским языком?

— Нет, мы говорили на немецком.

— От кого он пришел?

— Он сказал, что представляет только себя самого.

— Извольте ожидать.

Мелодия Аве Мария успела проиграть полтора раза — прежде чем Аббат вернулся на связь.

— Спасибо, что позвонили, это очень важно. Он все еще в здании?

— Да.

— Задержите его. Хотя бы на час.

— Я сказал, что для снятия копий нужно минимум два часа.

— Это хорошо. Вы видели, на чем он к вам приехал?

— Нет.

— Хорошо, тогда просто задержите его.

— Я должен давать выписки?

— Нет, ни в коем случае. Скажите, чтобы пришел завтра.

— Я понял. Во имя Господа нашего.

— Да, наша сила в могуществе Господа нашего.

В трубке снова заиграла Аве Мария…

Пока мне делали копии книг, я читал информацию, которая была предоставлена мне в виде компьютерных распечаток.

Читал — и не находил того, что мне было нужно.

Конечно — ни одна герольдмейстерская палата — не будет с радостью вести учет бастардов, потомков, родившихся вне брака или от преступной связи. Это позор — а кому же хочется документировать позор? Тем не менее — выяснить это можно — получить список законных представителей рода здесь, а потом начать поиски по магистратам. Там обязаны записывать всех — законных, незаконных — всех. Проблема будет только если Луна родилась за границей и не получала итальянское подданство. Но это маловероятно — Люнетта не раз повторяла мне, что ее мать приехала на Восток именно из Италии. К тому же — ее бурная жизнь здесь, поспешный брак и развод с каким-то подонком — не могли оставить следа хотя бы в записях магистрата.

Сам я это, конечно, искать не собирался. Получу данные, найму частного детектива и пусть трудится. Для того, чтобы ходить по магистратам и кропотливо собирать данные — вовсе не нужно быть дворянином с княжеским титулом. Каждый должен делать то, что у него получается лучше и на что у него есть время.

Тем не менее — кое-что я понял. Род Салези — был еще более родовитым, чем я думал, один из Салези был Великим Герцогом Тосканы, это очень уважаемый титул, фактически это титул главы маленького государства в период феодальной раздробленности Италии. Если Люнетта теперь захочет — восстановить можно даже этот титул, титул Великой Герцогини Тосканской. И с ним — идти под венец, если у Николая хватит на то ума и совести.

Эх, Николай, Николай. Уж на что в жизни я начудил — но ты своим последним поступком меня переплюнул. Я много чего натворил — но, по крайней мере, я не разбивал семью, не лишал ребенка отца. Ты хоть подумал, придурок — каково твоему сыну сейчас в Америке, кем он там вырастет? А каково дочери — с няньками, кормилицами и без матери? Должен же был понимать — что жена не потерпит того, что ты вытворяешь.

Идиот ты, идиот…

Ладно. Не суди — и не судим будешь.

Нашел я и Карло Полети — барона Полети, председателя Совета директоров Банка ди Рома. Итальянские банки — были очень сильными, намного сильнее, чем можно было ждать в такой небольшой стране. Все дело было в том, что здесь не задавали вопросы, и здесь же — отмывались огромные, просто немыслимые деньги мафии. Каждый раз, когда с мафией начинали бороться — все наталкивалось на то, что деньги мафии играют огромную роль в итальянской экономике, финансируя ее. В итоге — между государством и мафией было заключено негласное соглашение: государство борется с явным криминалом — таким как наркоторговля, работорговля, похищения людей — но не препятствует мафии отмывать деньги в легальном бизнесе. Мафия — не пытается подорвать государство через политику, через покупку депутатов и террористические атаки в стране. Кто нарушает соглашения — как генерал Карло Альберто Далла Кьеза — долго не живет.

Кстати, мафия играла даже стабилизирующую роль: когда например цыганская мафия попыталась похищать итальянских девушек для продажи как секс-рабынь — мафия открыла беспощадную охоту на цыган и выдавила из страны их всех, до последнего человека, сделав это намного быстрее и эффективнее, чем сделало бы это государство. Государство — это всего лишь чиновники, охочие до мзды. Мафия — это вооруженные люди с принципами и понятиями о чести, я знаком с нью-йоркскими семьями и знаю, что говорю. Просто — несколько машин приезжают в табор и популярно объясняют барону, что на итальянской земле табору места нет, а кто не уедет — перебьют до последнего человека. У нас, кстати, в России — тоже проблемы с цыганами, уже обращались к Его Величеству с челобитной, прося ввести смертную казнь за наркоторговлю и похищение людей — но Его Величество соизволил отклонить. Теперь — эти твари на каторге работают, содержат их — за счет честных людей. И что лучше?

Так вот — имя Карло Полети было мне чем-то знакомым. Вставив аккумулятор в телефон, я вышел в Интернет — у меня был оплаченный международный роуминг, подключился к базе данных The Times — и узнал все, что хотел. Двенадцать лет назад у барона Полети прямо посреди бела дня похитили сына, это было еще до того, как он стал председателем Совета директоров Банка ди Рома. Обычное для Италии дело, бардак тут. Никаких требований похитители не заявили, что было необычно, ни с семьей, ни с полицией на связь не выходили, сына так и не нашли, ни живым, ни мертвым. Если бы была дочь — можно было бы подумать… но это был сын.

Выключив телефон и вынув аккумулятор — я продолжил чтение.

Информация о родстве этой тесно переплетенной группы родов с Австро-Венгерским престолом тоже была: брак был морганатический, но из таких, которым надо не стыдиться, а гордиться, все-таки породнились с престолом, причем самонадеянно считающим себя первым в Европе. В браке родились дети, у них были уже австро-венгерские титулы, их родословная дальше прослеживалась, хотя и без подробностей. Ничего экстраординарного тут не просматривалось.

Никакой Луны — в записях не было. Вообще никакой.

Значит, все-таки она родилась вне брака? Что-то мешало мне поверить в это. Скорее вот что — рассказы Люнетты, мать не стала бы ей врать, скорее всего. Если она в молодости искала партию в Италии и была бедна — то, как она ее искала, не будучи родовитой? Бедность и неродовитость — не лучшее сочетание для того, чтобы сделать выгодную партию, хотя красота немного компенсирует это. Но ведь полно и красивых простолюдинок, не так ли, тем более в Риме, столицы моды. И на Востоке — ее принимали именно как аристократку.

Не давало покоя еще вот что. Как Луна — связалась с наркоторговлей, почему именно она стала поставлять аристократический кокаин в Тегеран? Просто так — оптовые поставки не наладишь, ты можешь подойти к уличному торговцу и купить дозу или две — но не мешок. Тут сложности в том, что все должно быть на доверии, сложная система оплаты — в России, к примеру, все деньги, уплаченные за наркотики или нажитые с наркоторговли — подлежат компенсации "на Государя". Приходится разделять поставки и оплату, и очень тщательно, кинуть тут — да нет проблем, поэтому к выбору партнеров подходят тщательно. Луна не смогла бы наладить наркопоставки без давних и длительных связей, тянущихся из Италии.

Пришла мысль о Люнетте. Я старался гнать ее от себя — но она не проходила. Люнетта — была единственной женщиной в моей жизни, которая не выносила мне мозг, не предала меня, не пыталась прижать меня каблуком и так держать. Она была как доза морфия после тяжелого ранения. Да, не предала — это было не предательство, все произошло открыто, почти у меня на глазах, и она мне не врала — да и Николай тоже не врал. Господь с ними… но я не мог разобраться, что я до сих пор чувствовал к Люнетте. Не любовь, нет — любил я уже давно и только одну женщину, которую потерял. Лучше — об этом вообще не думать.

Забыть.

Луна… Черт, у меня не было ни одной ее фотографии, ни одной! У Люнетты их не было, она могла описать мне мать только на словах. В Тегеране — не любили фотографироваться, то немногое что было — погибло во время мятежа, исламские экстремисты без устали уничтожали любые изображения человека, потому что по их воззрениям это запрещено. Так погибло много ценного материала. И вот как мне искать мадам Луну?

А как-то надо искать.

Кто еще? Что еще выглядит подозрительным? На вид — ничего, но известно, что под покровом ханжества всегда клокочет грязь. С кем был брак, как проходил развод? Из-за чего? Кто-то же должен что-то знать?

Желтая газета? Да, наверное, надо обратиться туда, но это мерзко, это все равно, что сознательно вступить в навозную кучу. Нет, найму детектива и пусть ищет он. Basta, я и так потратил на это дело много времени…

— Синьор Воронцов

Я поднял глаза

— Слушаю.

— Извините, синьор, но у нас вышла из строя копировальная машина. Не могли бы вы прийти завтра?

Дзинь… Красная лампочка в голове и звонок — опасность!

— Синьор, не хотите ли вы меня уверить в том, что у вас есть только один копировальный аппарат?

— Увы, синьор, только один. Обычный ксерокс не подойдет, старая бумага не терпит яркого света, мы пользуемся специальной технологией. Такой специальный ксерокс стоит дорого и у нас он только один, нам не выделяют ассигнований, синьор.

— Но завтра он будет исправен?

— Полагаю, что да, синьор.

Дзинь… Дзинь… Это что же за неисправность редкого, специального заказа оборудования, что устраняется за один день? Это вы можете другим людям лапшу на уши вешать, но не мне, синьор Чезаре, я помню, как мы восстанавливали Персию, и как я доходил до Его Величества и Кайзера, чтобы ускорить изготовление и отгрузки уникальных деталей. Деталей на уникальное оборудование на складе не держат, их изготавливают. И уж — никак не за один день.

— А что, это оборудование изготовлено в Риме?

— Полагаю, что нет, синьор — озадаченно ответил Чезаре

Вот ты и выдал себя, дурак… Дзинь… Дзинь…

— Хорошо. Полагаю, что я смогу прийти завтра. Во сколько вы сможете меня принять?

— Полагаю с двенадцати по местному времени, синьор.

— Хорошо, с двенадцати.

Чезаре так и не напомнил мне, что я обещал ему свое генеалогическое древо. Видимо, его мысли были заняты сломанным оборудованием.

И я — не стал напоминать.

На улице — я подобрал велосипед, покатил обратно. Несколько раз проверился — на вид, никто не следит. Интересные дела. Только бы не заблудиться.

Навестить Ватикан? Думаю, завтра. Попробуем добыть аудиенцию у викарного Кардинала. Откажет — откажет, а вдруг нет? Само по себе будет — показательно…

Неспешно катясь по улице, я вдруг остановился, да так резко, что с непривычки чуть руки с руля не слетели. Что?

Что-то на улице. Что-то, за что зацепился глаз.

Проехавший мимо итальянец что-то сказал мне, видимо что-то нелицеприятное — и я съехал с дорожки, чтобы не мешать другим.

Что?

Слева. Небольшая вывеска, по-итальянски, но там буквы P.I. Международное обозначение, P.I. PRIVATE INVESTIGATIONS, частные расследования. Частный сыщик!

Попытать удачу? В конце концов — я не знаю ни одного римского детектива, почему бы не этот. Если я на него случайно натолкнулся на улице — значит, не подставной.

Что я теряю?

Оставил велосипед, протолкался через толпу на тротуаре, подошел ближе. Рядом было кафе, часть столиков прямо на тротуаре, типично итальянское безобразие, не пройти — не проехать. Ни замка, ни переговорного устройства — просто указатель, второй этаж. Дверь открыта — на месте?

На втором этаже — дверь уже посолиднее, бронированная, с глазком и переговорником. Мельком оглядевшись, я заметил и камеру, причем хорошую, камеру скрытого наблюдения. Видимо, все-таки человек профессионально подходит к делу и деньжата у него водятся.

Я нажал кнопку переговорника.

— Si, signor — отозвалось устройство.

— Speak English? — спросил я. Если человек на своей вывеске пишет международно признанное Р.I. — наверняка говорит.

— Говорю, сеньор. Что вам угодно — отозвались уже по-английски.

Я разозлился. В Североамериканских соединенных штатах никто не стал бы держать клиента перед бронированной дверью.

— Возможно, сделать вам заказ и заплатить деньги.

Дверь лязгнула — солидно так, мощная, хорошая система запирания сработала.

— Налево, сэр. И до конца.

Коридор резко, на девяносто градусов поворачивал налево, в длину он был футов двадцать. Просматривался, возможно, и простреливался. Поворот — и еще одна дверь. Тот, кто планировал помещение — знал, что делает.

— Не заперто, сэр — голос из скрытого динамика.

Я толкнул дверь — она открывалась внутрь, а не наружу.

Навстречу мне, из-за стола поднялся типичный полицейский. Полицейских всего мира можно узнать по глазам — настороженным, недоверчивым, запоминающим. Человек этот сначала посмотрел не мне в лицо, а ниже — если носишь оружие в подмышечной кобуре, оно выпирает, если ты, конечно, не заказал специальную кобуру. Я понимающе улыбнулся

— Прощу прощения, синьор — человек этот понял, что я просек его — просто Италия не самая спокойная страна. Марио Джордано, к вашим услугам.

Мне его имя ничего не сказало.

— Герр Юлиус Бааде — назвал я псевдоним прикрытия, и тут же понял, что ошибся. Судя по глазам, этот человек меня откуда-то знал.

…

— Князь Александр Воронцов. Думаю, так будет лучше.

— Да, синьор — подтвердил детектив — так действительно будет лучше.

— Откуда вы меня знаете?

— Синьор, вас знают намного больше, чем вы думаете. Вы работали в Персии, а сейчас — владеете охранным бизнесом и торгуете оружием. Вы — достаточно известная личность, чтобы представляться псевдонимом без грима.

— Не знал.

— Я работал в СИМ, господин Воронцов. Больше десяти лет, а до этого — в Финансовой Гвардии. Так что — больших людей, подобных вам я помню.

— Признаюсь честно — не радует.

— Я понимаю вас, синьор, меня тоже не радует излишняя популярность. Вот почему у меня нет даже секретаря, а на вывеске — нет моего имени. Чай? Кофе?

— Нет, спасибо. Меня уже напоили. В Геральдической палате.

— В Геральдической палате, синьор? Не подозревал, что у вас есть родственники в Италии. Я закурю с вашего позволения?

— Да ради Бога.

Синьор Джордано закурил — Кэмэл, дурные сигареты со скверным, очень крепким египетским табаком. В своей жизни я пробовал начать курить только один раз, мне сильно влетело — от деда. Добило то, что дед сказал — курящих в подводных частях флота не любят. Я мечтал служить именно там, романтика, линкор в дальномерной шкале перископа, гросс-адмирал Дениц — так, что на этом мое знакомство с сигаретами можно было считать оконченным.

— У меня нет здесь родственников, синьор Джордано. Но есть информация, которую бы я хотел получить.

— Я весь внимание, синьор. Получение информации — мой хлеб.

— Только хочу предупредить, что дело крайне деликатное. Оно связано… с женщиной. Моей женщиной.

Мысленно я попросил прощения у всех — у Ксении, у Николая. Очень неприятно лгать — хотя Анахита и была со мной больше года. Могло даже так получиться — я это четко осознавал сейчас — что она могла быть со мной и сейчас.

— Синьор, вы говорите это разведчику с более чем двадцатилетним стажем. Насколько мне известно — вы тоже имели отношение к делам разведки.

— Но не сейчас. Я — частное лицо, проявляющее совершенно частный интерес. Если вы знаете меня — то должны знать, что я живу сейчас в САСШ.

— О, да, синьор. Что-то слышал.

— Так вот, меня интересует прошлое моей женщины. Точнее — не прошлое ее самой — а знатность рода, знатность ее происхождения. Вы понимаете, сударь, что дворянство, тем более потомственное, налагает определенные ограничения, если не на связи — то на брачные узы уж точно.

— Да, синьор, понимаю.

— Так вот. Меня интересуют три дворянских рода Италии — поскольку моя женщина итальянка. Это бароны Полети, бароны Салези и графы ди Марентини. Мне нужно… что-то вроде исследования?

— Какого рода исследование вас интересует, синьор?

Можно было сказать либо ложь, либо ту же самую ложь, но максимально близкую к правде. Ложь заключалась бы в том, что я, беглец из России хочу породниться через брачные узы с европейским рыцарством и вступить в один из закрытых орденов. Например — континентальный Орден Черного Орла. Для итальянцев там снижены требования о знатности и родовитости, итальянская секция этого ордена требует доказать знатное происхождение в трех поколениях непрерывно, в то время как австро-венгерская и германская секция — аж в пятнадцати. Звание маркграфа Ордена Черного Орла — вполне достаточное основание, чтобы заказывать исследование, тем более что в этих орденах геральдическая комиссия проверяет родовые книги очень тщательно. Но я уже понял — ложь не пройдет, точнее такая ложь. Передо мной сидел разведчик и разведчик опытный, понимающий человек опознает коллегу через пять — десять минут разговора. Так что лгать — нужно максимально близко к правде.

— Меня интересует вот что, синьор. Я должен доказать знатность происхождения моей избранницы, это можно сделать только через мать, потому что отец — незнатного происхождения. Информации очень мало. Мать моей избранницы звали Луна, она была очень красива в молодости и она происходит из одного из трех родов, Салези, Полети или ди Марентини. Как я понимаю — эти роды тесно переплелись кровными узами, я попытался навести справки в Геральдической палате, но там со мной обошлись совершенно возмутительным образом, и я…

— Постойте, синьор — сказал Марио Джордано, подняв руку — можете дальше не объяснять. Я кажется, знаю, о ком идет речь и кого вы ищете. Но предупреждаю — это чертовски скверная и неприятная история. Да, синьор, неприятная.

Я молча достал чековую книжку и ручку

— Сумма?

— Успеется, синьор. Вы и в самом деле хотите вступить в эту навозную кучу?

— Да.

— Ваше дело. Тогда слушайте. И запоминайте. Синьора, которую вы ищете — она не дворянка по крови, но дворянка по браку. И ее имя не Луна, хотя так ее называли — она сама себя почему-то так называла, ей это нравилось. Ее настоящее имя Антонелла, баронесса Полети.

Значит- все же Полети. Интересно.

— Так вот, синьор, жил — был в Италии барон Цезарь Полети. Уважаемый человек, у него был банк, была судоходная компания, на него работали рыбаки, у него были земли, доставшиеся по наследству. Супруга его — умерла рано, при родах, оставив его с ребенком на руках. Его все уважали, он был даже избран в палату депутатов. Вы ведь знаете, у нас конституционная монархия, как в Англии, синьор.

— Знаю.

Потому то и бардак, хоть всех святых выноси.

— Так вот, говорят, что у нас в депутатах одни олигархи, что места покупаются и продаются — но это не так. Деньги, конечно, играют роль, синьор, ни одна избирательная кампания дешево не обходится — но человека, которого не уважают люди, никогда не выберут. А барона уважали, по-настоящему уважали — потому и выбрали.

Так вот, понимаете, синьор, седина как говорится в бороду бес в ребро, он отправил своего сына Карло учиться в Швейцарию, а сам начал частенько заглядывать в те места, в которые при его положении заглядывать бы не стоило. Ну, знаете — озеро Комо, частные пансионы, понимаете?

— Понимаю.

— Вот так вот. И получилось так, что как-то раз он вернулся из этого самого проклятущего Комо не один, а с избранницей, причем самому барону тогда было за шестьдесят, а избраннице его — только-только двадцать исполнилось. Люди, конечно, судачить стали, недоброе говорить — а он не слушал — уж больно красива его избранница была. Темные волосы, голубые глаза, фигура… ну все при ней, синьор, это старухам у траттории об этом можно судачить, а нам синьор, только что и позавидовать остается, понимаете?

— Понимаю.

— Ну так вот. У нас такое часто бывает, если хорошо кого подмазать — можно оформить удочерение и вроде как все нормально. Так многие делают, синьор, а барон — он навроде как совсем с ума сошел. Оформил с ней брак, да и более того — говорят, и повенчался. Хотя никто этого не видел. И стали они жить — поживать и добра наживать. А потом — потом кое-что нехорошее стали про них говорить…

Джордано многозначительно замолчал.

— Что именно? — подбодрил его я

— Нехорошее. Я тогда еще не работал — но потом слышал от человека, который меня учил, он этим делом занимался, и как-то развязался у него язык после рюмочки граппы. Так вот — знаете, синьор, редко можно встретить действительно богатого аристократа, понимаете? Титулы… на них же не прокормишься. Игры всякие, курорты, развлечения, понимаете…

— Понимаю. Слава Господу, я к этой категории не отношусь. Не проматываю, но преумножаю.

— Хорошо если так, сеньор. Так вот — барон Цезарь Полети был не из бедняков — но и денег у него особо что и не было. У нас — не Россия, не Америка, синьор, бизнесом заниматься не так то просто. Тому дай, этому дай… все кушать хотят. А получаться стало так, что вот с той самой поры, когда этот синьор Полети женился во второй раз на своей… цыпочке — денежки то у него стали водиться. Причем подозрительно большие. Конечно, он осторожничал, у нас Финансовая Гвардия тоже не пальцем деланная, смотрит. Но — подозрительно стало. Его судоходная компания, к примеру, оперировала только по Средиземному морю… ну, каботажники у него были. Рыболовная компания — тоже самое, не ахти как. А вот теперь скажите мне, синьор, откуда у такого человека — могут взяться деньги на два сухогруза, причем не каботажных и два океанских траулера — и это в течение года!

— Не знаю.

Вообще-то мыслишки были. Недобрые.

— Вот видите, синьор. А Финансовая гвардия — должна знать. Проблема была только в том, что он был депутатом, а депутат — лицо неприкосновенное, умучаешься, пока хоть какой-то ордер на него получишь. Но дело к выборам шло — а тут уже был вопрос, проголосуют за него еще раз или нет. Одно дело — безутешный вдовец, другое дело — шестидесятилетний старик в постели с двадцатилетней девицей, понимаете?

— Да.

— Так вот, прямо перед выборами это и случилось. Синьор Цезарь большие деньги вложил — но никто ничего гарантировать не мог. И вдруг — получилось так, что буквально за несколько дней до выборов синьор Цезарь погиб!

Я наклонился вперед.

— Убит?

— Нет, синьор — не убит. Едешь лихо — понесут тихо, такая, кажется, поговорка есть. Он как эту жену привел — так молодиться стал, купил себе Феррари. Красный. Ну, скажите — зачем такому уважаемому и солидному человеку Феррари при его-то годах, а? Вот он ехал — вылетел с дороги и в дерево врезался. Насмерть — сразу. И сразу после этого слухи недобрые пошли.

— Ну? — подбодрил я рассказчика

— Сразу недобрые слухи пошли, очень недобрые. Слухи — это, конечно, слухи — но говорили о том, что он приехал из Рима, никого не оповестив — и застал свою молодую жену в постели сразу с тремя мужчинами!

— Ну, подобных мерзких слухов следовало ожидать… — сказал я — если человек в его годы творит такое, странно, если бы их не было.

— Вы правы, синьор, именно мерзких. Только полиция установила, что он ехал не на виллу — а с виллы, причем приехал туда на другой машине. И он и в самом деле прибыл из Рима внезапно — отменили заседание комиссии в Парламенте, он и прилетел.

— Какой комиссии? — спросил я

Джордано вспоминал какое-то время, но потом все же вспомнил. У полицейских обычно профессиональная память.

— Пятой, синьор. По финансам.

Хлебное место. Воровал?

— А дальше?

— Дальше, синьор. Дальше — из Швейцарии прибыл его сын, Карло. Не знаю, что там получилось — но он на похоронах отца подошел при всех и отрезал кисточку с покрывала на гробе. Знаете, что это означает?

— Месть. Он что — сицилиец?

— Нет, синьор. Но он это сделал. Молодой барон Карло Полети это сделал. И почти сразу после этого — синьора Луна пропала. Его даже полиция несколько раз допрашивала, подозревали, что он ее убил…

— Да нет, не убил… — машинально ответил я, думая о своем.

— Синьор?

— Я слушаю, слушаю.

— Так вот, синьор Карло Полети, теперь барон Карло Полети — вступил в права наследства. И суда — те, о которых я уже говорил — пристроил к делу, они оказались полностью оплаченными. Когда заказывают суда, синьор — обычно платят траншами, по мере строительства, иначе получается слишком дорого. Он какое-то время управлял семейным делом, потом продал его. Очень задорого продал, синьор и деньги вывез в Швейцарию. А сам — занялся банковским делом. Банка ди Рома — один из крупнейших банков Италии, контрольный пакет там — у Его Величества. Барон Полети все таки учился в Швейцарии и учился не зря. Он пришел туда не на самую верхнюю ступеньку…

— Стоп! — я вспомнил — барон Карло Полети, это случайно не нынешний Председатель Совета директоров Банка ди Рома?

— Он самый, синьор. Так вот — он продвигался по служебной лестнице быстро, и в самом деле был очень умным — но когда ему уже оставался шаг до вершины — у него украли сына. Прямо на улице украли, и все это было очень серьезно, синьор, я помню.

— Как?

— Барон Полети много внимания уделял своей безопасности. Конечно, Италия неспокойная страна, все это знают и принимают меры. Тут и похищают, и убивают. Сын барона Полети — он еще подросток был — прогуливался с бонной, следом за ними машина следовала, бронированная. Внутри — четыре человека, с оружием. Так вот — в один прекрасный день машину обстреляли, всех четверых насмерть.

— Она же бронированная была — недоверчиво сказал я

— Всех четверых — насмерть, синьор, это я хорошо помню. Прямо в центре Милана, барон тогда был главой миланского филиала банка, и никакого шума, никто даже не заметил ничего. Тут же остановился фургон, у бонны тоже оружие было — насмерть, ребенка забрали. Испарились — как в воду канули.

— В каком году это было?

— Девяносто первом, синьор, в девяносто первом это было.

Девяносто первый… Подходящее оборудование уже было. Североамериканский Барретт, наша Стрела, или чешская ZK. Снайперская винтовка крупного калибра с глушителем, они тогда уже были, хоть их было и немного. Снайпер или, что более вероятно, снайперы отработали по машине охраны, скорее всего, выбрали место, где она замедляет ход. Затем — сработала группа захвата. Это почерк спецслужб, профессионалов, связанных с каким-то государством — частником с таким оборудованием и таким уровнем подготовки тогда не было, это вам не сейчас.

Девяносто первый. Я тогда служил в Санкт-Петербурге — а в девяносто втором началось в Бейруте. Неужели — связано? Да быть не может.

— Дальше?

— Кому надо было, синьор — те выводы сделали. Сами понимаете — неладное дело, даже мафия так не стала бы работать, им-то зачем связываться. Столько детей и из более богатых семей — а охрана намного меньше. Никаких следов, фургон нашли — но сожженный дотла, оружие найти не удалось. Никаких звонков, никаких требований, ни политических, ни денежных. И тела не нашли. Кому надо — те вспомнили историю и поняли, что это — расплата, сами понимаете за что. Думали все, что барон Полети сломается — но он не сломался и уже через три месяца был избран Председателем совета директоров Банка ди Рома — самым молодым в истории. Так он и работает там, до сих пор. И с тех пор — Банка ди Рома увеличил оборот больше чем втрое, теперь это крупнейший банк Италии. А барон Полети — так и работает на своем посту, до сих пор и не думает уходить — а акционеры не нарадуются. Вот так вот, синьор.

— А сына так и не нашли.

— Не нашли, синьор. Мы думаем — концы в воду и все.

— Понятно…

Я написал на чеке цифру, подписал ее. Оторвал чек, перебросил ее детективу, бывшему разведчику, Марио Джордано.

— Это слишком, синьор.

— Это ничуть не слишком. И более того — если вы сделаете для меня работу на должном уровне — всем обратившимся ко мне клиентам в САСШ я буду рекомендовать детектива Марио Джордано из Рима как человека в высшей степени дельного и честного.

Я видел — детектив прямо не знает, что сказать. Так и должно быть. Репутация — сначала ты работаешь на нее, но потом — она на тебя, это как маховик. У меня в САСШ была наработанная репутация — специалиста по безопасности русского происхождения, при больших делах, связанного с ФБР и СРС, оказывающего услуги североамериканскому правительству. Моя рекомендация в САСШ — стоит даже дороже той суммы, которую я написал на чеке.

— Что вас интересует, синьор? Сделаю все возможное.

— Несколько вещей. Происхождение синьоры Луны — раз. Вы ничего не сказали мне об этом, полагаю, что это никто не знает — но это надо выяснить, посидеть по архивам. Второе — семейство Полети. Мне надо иметь точное генеалогическое древо, чтобы понимать — что ждать. И все связи с семейством Салези и ди Марентини — мне тоже будут нужны, особенно те, про которые не напишут в родовых книгах. Мне нужно знать все о текущей собственности Полети их финансовых операциях. Особенно — о незаконных, интересует все, даже ничем не подтвержденные подозрения. И последнее — мне нужен будет письменный отчет за вашей подписью со всей этой историей. Итак?

— Да, синьор. Сколько у меня времени?

— Постарайтесь побыстрее. Информация, переданная по этим координатам — я взял со стола детектива листок бумаги, написал адрес электронного почтового ящика и два телефона, оба нейтральных, один в Берлине, другой в Нью-Йорке — дойдет до меня.

— Я понял, синьор.

— Удачи. Жду новостей.

— Они будут, синьор.

Велосипед так и ждал меня — на улице, никто не украл. В такой толчее искать признаки слежки — пустое занятие.

 

Вечер 21 мая 2012 года

Рим, Итальянское королевство

Пансион

Когда я вышел из подземки — обратил внимание на то, что над Римом собиралась гроза, черные тучи закрывали небо, очень резко темнело, тем более что дело было под вечер. Но дождя — пока не было.

Пансион я нашел сразу. Стоит мне только пройти каким-то маршрутом — и я его запоминаю накрепко и никогда не заблужусь. Дверь была не заперта.

— О, вы вернулись, герр Бааде — Джованна улыбалась на все тридцать два зуба улыбкой молодой, здоровой немецкой девушки. Но мне было не до нее.

— Да, фройляйн. Как видите.

— Ужин мы вам оставили, он на…

— Спасибо, фройляйн Джованна, я поднимусь к себе. Что-то мне… немного нездоровится. Хочу заснуть пораньше.

— Может, вам вызвать доктора, герр Бааде? Здесь есть совершенно чудесный практикующий врач.

— Нет, нет. Спасибо. Просто не хочу, чтобы меня беспокоили.

В номере — я запер дверь на ключ, сел на кровати. Темнело…

Картинка складывалась. Страшная — картинка.

Барон Цезарь Полети нашел себе на Комо любовницу, которая годилась ему не то что в дочери — во внучки. Не знаю, что там произошло — но что-то произошло, вместо того, чтобы просто развлекаться с ней там, на Комо — он привел ее в дом и сделал своей женой. Видимо, он понял, что его новая молоденькая любовница совсем не проста — но было уже поздно, и выход из ситуации был только один — вперед ногами. Барон жизнь любил и решил не дергаться — тем более что ситуация его вполне устраивала. Как говорится — девочка без комплексов ищет такого же мальчика. Или — наоборот, как в данном случае. На Комо — одни из самых дорогих в мире частных пансионов для девушек, там очень много воспитанниц с самых разных стран мира — и узнать, откуда родом Луна или Антонелла, будет очень сложно, тем более что и это ее имя — вымышленное, к гадалке не ходи. Сразу после свадьбы — барон заказывает и сразу оплачивает несколько судов морского, а то и океанского класса.

Как думаете — для чего? Если бы мне в свое время не рассказывала про свою мать Люнетта — я бы не понял или понял не сразу — а сейчас просек моментально. Наркотранзит! Кокаин растет в Южной Америке — значит, Луна, или Антонелла, или кто там еще — родом оттуда, и она с самого начала связана с самым верхом наркомафии! Барон нужен ей ничуть не меньше, чем она ему — не для секса, речь не об этом. Он известный в Италии человек, у него есть судоходная компания, которую можно превратить в трансокеанскую и возить наркотики, у него есть банк, чтоб отмывать деньги, он входит в пятую комиссию Парламента и у него полно знакомых в банковском сообществе. Наконец — он депутат и обладает парламентской неприкосновенностью. Но близятся выборы — и что-то происходит. Он приезжает в дом… вряд ли он застал там жену с тремя мужиками, достаточно было и одного. Либо — он застал в доме кого-то, с кем он совсем не хотел встречаться. Как бы то ни было — он садится за руль Феррари и либо бежит и случайно гибнет при бегстве, либо сознательно кончает с собой, не в силах так дальше жить. Может быть, он даже сознательно пошел на это, потому что это был единственный способ вырваться из чьих-то сетей, в которые он попал благодаря Луне. Как бы то ни было — он кончает с собой или гибнет и ломает чью-то игру. Игру, в которую вложены миллионы и миллионы — лир, долларов, рублей — неважно.

Луна остается в Италии, но приезжает Карло, сын барона. Его должны были убить, потому что в этом случае Луна становится единственной наследницей всего — но почему-то этого не происходит. Более того — Карло публично объявляет о мести, взяв по сицилийской традиции кисточку, а Луна вынуждена бежать из страны. Она бежит из страны на Восток, на русские территории — может быть, потому, что там ее не достать, может — потому, что у нее новые планы. Неизвестно, где она побывала — но рано или поздно она обосновывается в Персии. Персия — рай для нее. У власти — офицеры, совершившие государственный переворот, в основном не старше сорока, женщин мало, потому что это исламская страна, а таких женщин, как она — нет вообще. Она открывает дом терпимости — и сразу он становится не домом терпимости, а своего рода салоном, местом для сбора генералитета и высшего офицерства. Туда ходить можно и даже почетно — по слухам, Луне покровительствует сам Шахиншах Мохаммед. И не только покровительствует — теперь я почти уверен, что молодая баронесса Полети забеременела не от кого-нибудь — а от самого Шахиншаха. Никто, зная, что ей покровительствует Шахиншах, не осмелился бы прикоснуться к ней, зная, как в этой стране убивают и за что убивают. Трудно даже себе представить, сколь мучительной смертью умер бы смельчак. Рождается девочка — это и есть Анахита, она же Люнетта, и она, с большой долей вероятности — и впрямь дочь Шахиншаха! Отец не может ее признать — она родилась не в браке, от христианской женщины, да и еще от женщины, содержащей в столице бордель, такого бы просто не поняли. Мальчик — может быть, Шахиншах еще бы и подумал, признавать сына или нет, но девочка — это второй сорт, презренное существо. Тем не менее — Шахиншах помнит, что у него есть дочь, и покровительствует ей.

Луна выходит на связь с кем-то и сообщает, в какой стране она находится и какой здесь необъятный рынок для кокаина. Куча мужчин, нервы на взводе, в стране то и дело открываются заговоры, ложась спать, никто не уверен, что доживет до утра — как тут не стать наркоманом. Шансы умереть в постели у всех равны нулю — так не все ли равно…

Ей отвечают — и в Персию начинаются поставки. Расплата… скорее всего русскими рублями, а может быть — и чем-то другим, например — золотом. Персия — развитая страна, ей есть что предложить. Но Луна — помнит, что произошло в Италии, и жаждет отомстить.

Тут происходит что-то такое, чего я пока не могу понять. Девяносто первый год, Милан. Похищение сына барона Полети — процентов на семьдесят уверен, что за этим за всем стоит Луна. Другой вопрос, кто это сделал. Шахиншах и его спецслужбы? Не наемники, нет — какое-то государство…

Нет. Надо знать Шахиншаха, а я его знал. Нет, не Шахиншах — он мог спать с падшей женщиной в свое удовольствие, мог сделать ей ребенка, мог помогать деньгами и закрывать глаза на ее милые торговые операции с кокаином — но обратись она к нему с просьбой сделать такое — он бы презрительно ей отказал. Женщина в его глазах — существо второго сорта, а падшая женщина, шармута — даже не второго и не третьего — а незнамо какого. Ее можно трахать, ей можно сделать ребенка — но она должна всегда знать свое место. Ее проблемы — это ее проблемы.

Тогда кто? Наркомафия? Навряд ли — так чисто они не работают.

Кто? Кто это может быть?

АНГЛИЧАНЕ!!!

Больше — просто некому. САС, спецотряд Пагода. Лучший в мире отряд, занимающийся подобными делами. У нас, конечно, такие люди тоже есть — но создать отряд профессиональных убийц додумалась только Великобритания. В свое время — наша страна посылала мстителей в Великобританию, мстить за Бейрут — но Государь решил, что это надо прекратить, и всех отозвали. А Великобритания — они убивали, убивают и будут убивать, это их государственная политика. Скорее всего — в Милане, в девяносто первом — именно САС похитил сына барона Полети.

Убили? А вот это — вряд ли.

Господи… да барон Полети у них до сих пор на крючке. А почему?

ДА ПОТОМУ, ЧТО БАНКА ДИ РОМА ОТМЫВАЕТ ДЕНЬГИ НАРКОМАФИИ!!!

Все в этой игре получили свое. Англичане благодаря Луне — подползли к самому Шахиншаху и к старшим офицерам его гвардии, и вновь началась Большая игра. Уже в девяносто втором, через год — они напали на Бейрут. Луна и те, кто за ней стоит — получили долгожданную месть и возможность отмывать деньги от торговли наркотиками через банк итальянского Короля! Барон Полети получил титул финансового кудесника и надежду на то, что когда-нибудь он снова увидит сына.

А может быть — они уже его отпустили? Поселили в какой-нибудь стране, под чужим именем. Разрешили переписываться с отцом, может, они даже виделись. В принципе — он им больше не нужен для того, чтобы контролировать барона Полети, у них есть на него куда более убойный компромат — деньги, которые пропускались через банк, деньги наркомафии, это само по себе тяжкое преступление, если все вскроется — финансовый гений, барон Полети закончит свои дни в тюрьме. Или нет? Говорили же — что государство здесь с организованной преступностью не борется, особенно если это связано с большими деньгами.

Но как бы то ни было — если все вскроется, то председатель Совета директоров Банка ди Рома будет вынужден уйти в отставку — это самый минимум. И лишится — своей репутации и доброго имени.

Что было дальше? Что происходило дальше в Персии? Увы, об этом можно только гадать. Никто не знает по-настоящему — что происходило в этой стране последние годы.

Люнетта. Из предосторожности — я не назвал ее имени даже детективу Джордано, хотя узнать можно, если знать, где и как искать. Так и непонятно, какую роль во всей этой истории играет она. Мать — если это мать — инстинктивно будет стараться уберечь дочь от того, что прошла она сама, тем более если это такая грязь. Не может быть, чтобы мать сдала дочь английской разведке. Хотя… и сдавать не надо, там такие асы работают. Коготок увяз — и…

Случайно ли мы встретились тогда, в Тегеране? Как Люнетта смогла столько времени выживать в обезумевшем городе? С кем она была связана и что знала про мать?

Не исключено, что англичане подсунули ее мне. Просчитали, что я приеду, или просто ждали, когда я приеду — и подвели ее ко мне, очень ловко подвели. Медовая ловушка — вот как это называется, и на ней много кто сгорел.

А теперь — в ней горит Николай. Николай Третий Романов. Господи, не исключено, что в Александровском дворце — воцарился британский агент!

Стоп. Хорошо — они подвели ее ко мне. Но — как они держали с ней связь? Да и что они могли получить от нее. Я тоже не мальчик — и никогда я не выносил совершенно секретные документы из Хрустального дома, всегда следил за своим языком. От меня — Люнетта или Анахита не могла узнать ничего полезного. Нет… просто быть такого не может.

Я поймал себя на мысли — что упорно гоню всяческие сомнения в Люнетте. Просто не могу даже представить, что она предала. И это — после того, что она сделала.

Точно — ствол в рот и…

Все, стоп. Это — уже никуда не годится.

Я — прежде всего дворянин и офицер. Мой первейший долг — защитить Россию от беды. Мы все умрем — Россия останется. Я не могу допустить, чтобы британцам или кому-то там еще удалось ее разрушить.

Не при моей жизни.

Надо сообщить Ксении, немедленно. Николай слишком далеко зашел, в данном случае действует простое и понятное правило: если есть сомнения — сомнений нет! Пусть Ксения сама говорит с ним, пусть поднимает дворянство, Георгиевских кавалеров. Если Николай хочет, чтобы у него что-то было с Анахитой — его дело. Но не во дворце и только после того, как мы окончательно разберемся во всем этом деле. И надо сделать все, чтобы Моника, она же Императрица Александра — вернулась в Россию, и вернула России ее Наследника. Совершенно не дело, что он уже сколько месяцев проводит на чужой земле, в чужой стране. Это, в конце концов, Наследник Престола. Николай, похоже, забыл, что он ответственен за свои поступки перед совестью и перед Богом, в этом следует ему освежить память. То, что он в открытую творит — не свидетельствует о совести.

Анахита…

Господи, что же делать с Анахитой? А что, если она… Что если предложить…

Нет, даже думать не стоит. Позор на весь род. Только этого не хватало. Пусть живет где-нибудь на правах… скажем, Великой Княгини и при полном довольстве, воспитывает сына. Или дочь. Николай рано или поздно образумится, вернется в семью, прекратит все эти походы. Была же княжна Долгорукая, в конце концов — ничего, пережили. И это переживем.

А об остальном — не стоит даже думать. Честь — она одна.

Все, спать. Голова лопнет…

Я лег поверх кровати, даже не разбирая ее — жарко, душно — как у изголовья на тумбочке затрезвонил телефон.

Телефон зазвонил, когда я уже ложился спать, но не успел еще погасить свет. Никто не знал, что я нахожусь в Риме, никто не знал, что я нахожусь именно здесь — черт, даже я не знал номер этого телефона. Но он звонил.

Я поднял трубку.

— Два человека только что вошли в здание — голос был смутно знакомым, неизвестный говорил по-русски, совершенно без акцента — у них оружие, они пришли, чтобы вас убить, князь. Еще один — в машине, на стоянке. Черная Ланчия.

Шутка? Навряд ли…

— Я понял.

Несколько секунд на то, чтобы обуться, еще несколько — чтобы одеться… черт, флотская форма намного удобнее гражданской одежды, если речь идет о быстром одевании. Свет — включить? Нет, оставить, там может быть наблюдатель, на улице, он сразу поймет, что что-то неладно, сообщит. Оружия — никакого. Скверное дело, остается только бежать.

Балкон…

Черт… внизу… эта… Джованна. Если эти ублюдки не найдут меня — они, скорее всего, избавятся от свидетеля… да и просто сорвут злобу на первом попавшемся. Что же делать?!

Балкон… дверь, осторожнее…

На улице — темно, как в торпедном отсеке подлодки, над Римом в небесной выси, в ножевой ране в облачном покрове горит какая-то звезда, улица — как темный провал преисподней под ногами. В воздухе — разлит озон, но грозы нет, только громыхает изредка. Осторожнее… соседний балкон совсем рядом. Дверь не забыть закрыть… нельзя, чтобы они поняли, куда я ушел — сразу, мне надо минуту, не больше. Только бы шум не подняли, только бы…

Дверь на соседний балкон была закрыта, я ударил по стеклу форточки, умудрился не порезаться, стекло тренькнуло. Сунул руку в щерящуюся острыми осколками дыру, повернул старинную защелку…

Стекло. Осколок стекла можно использовать как нож, можно — как метательное оружие. Те, кто пришел за мной — вероятно, даже не представляют, с кем они связались. Нас учили выживать в глубоком тылу, подрывать, убивать, используя то, что есть на каждой улице, в каждом хозяйственном магазине. И хоть с тех пор, когда я проходил эти курсы, минуло два десятка лет — я ничего не забыл.

В номере никого не было.

Достал осколок, который показался мне подходящим, им же отрезал кусок от простыни, обернул — рукоятка. На один раз хватит, а больше мне и не надо. Так, еще что, еще…

Телефон… подсвечник! Отличный подсвечник, которые здесь в каждом номере — видимо, на случай того, если выйдет из строя старая электропроводка. Бронзовый, старинный, тяжелый и с отличной развесовкой.

И отлично…

Замок был таким же, как и в моем номере. Снаружи — ключ, изнутри — открывается защелкой, замок английского типа, на пружине, очень ненадежный — но мне сейчас он как нельзя кстати. Только щелчок при открывании двери… он лишний, он сразу привлечет внимание — но я знаю, что делать.

Прильнул к двери, к замочной скважине — так лучше слышно. Так и есть — шаги по коридору. Два человека… нет три, одна — женщина, туфли на каблуке. Двое пытаются идти бесшумно — но они не знают, что это такое — идти бесшумно.

— Dove?

Одна рука на собачке замка… ребром, в руке зажат импровизированный нож… только бы не сломать и не порезать. Вторая — сжимает подсвечник.

— Qui il signor polizia, questa stanza … Che cosa?

— Zitto!

Едва слышный звук — ключ вставлен в замок. Мой выход!

Обычно в Италии sicarios, убийцы, отправляясь на очередное кровавое дело, не знали, кого они должны убить и за что. Даже не так, не за что — почему. В Италии уже давно убивали не "за что" — а "почему". Убили уже многих — и еще большему числу людей предстояло умереть.

Эти — знали.

Одного из тех, кто получил приказ убить русского, вице-адмирала князя Александра Воронцова, осмелившегося прибыть в Рим и начать копать там, где копать явно не следовало — звали Томазино, второго — Винченцо. Был и третий — Онофрио, он был малость глуповат, и его можно было использовать только в качестве водителя, ему не говорили, что предстоит сделать — просто привези нас сюда, стой и жди, пока мы не придем. Родом они были — как и многие известные в Италии sicarios — из сицилийской глуши, из небольшой деревеньки под названием Монтемаджоре Белсито, это надо ехать либо через Алиминоса, либо через Понте Агостинелло. Обычная деревенька: сложенные из грубого камня дома, деревенская площадь, вымершая от жары, лениво копошащиеся в пыли куры. И церковь — небольшой сельский приход, parrocchia di rurale. Вот только падре, несколько лет служивший в этом приходе — был очень необычным человеком.

Человеком издалека.

После исчезновения падре — многие жители деревни с добром вспоминали его, когда же в деревню приехали двое в монашеских сутанах и сообщили, что падре погиб — их едва не избили, несмотря на традиционное почтение сицилийцев к религии. Но эти люди в монашеских сутанах — не уехали просто так. Им было поручено собрать урожай душ человеческих — и они его собрали…

Трое новых послушников жили в монастыре Сан-Нило в Гротаферрате, это совсем недалеко от Рима. Это было старинное, намоленное, тихое место, известный монастырь, куда бывает, что забредают туристы. Трое послушников пришлись ко двору — они были смирными, молчаливыми, потому что скрывали сицилийский диалект, не очень-то популярный в других частях Италии, а их бычья сила, особенно сила Томаззино, приходилась как нельзя кстати в деле ремонта ветшающего монастыря. Брат Томаззино в миру был плотником, восстанавливал дома — поэтому сейчас он не только поддерживал в порядке монастырь Сан-Нило, но и ездил вместе с двумя другими братьями помогать восстанавливать другие монастыри по всей Италии, там, где нужна была сильная рука и божья почтительность. По крайней мере — именно так сказал в личной беседе с настоятелем монастыря сам Его Преосвященство Пьетро Антонио Салези, барон Салези, граф ди Марентини, викарный кардинал Римской католической епархии. И сомневаться в словах брата, занимающего столь высокое положение — у аббата Грегорио, настоятеля монастыря Сан-Нило — не было никакого повода.

Раз так надо — значит, так и должно быть. К вящей славе Господней на земле и на небесах!

Сегодня — звонок раздался уже после полудня, когда братия оттрапезовала и разошлась по своим послушаниям. Троица — Томаззино, Винченцо и Онофрио — ладили колодец. Дело было сложное и опасное — но нужное, потому что без воды не может жить никто…

Трубку взял сам аббат, потому что единственный телефон в монастыре был у него, оставлен у него в кабинете. Братия не нуждалась в телефонах.

— Да хранит Господь нашу святую веру, брат Грегорио.

Аббат Грегорио узнал хрипловатый голос брата Карти, секретаря Его Преосвященства, Кардинала Рима.

— Да хранит Господь нашу святую веру, брат Карти — ответил аббат Грегорио — что за дело заставило вас звонить нам, грешным перед Богом?

— Нужда, брат, нужда. В одном из римских палаццо проседает пол. Его нужно срочно починить. Иисус свидетель, только ваша братия сможет справиться с такой тонкой работой.

— Я сейчас позову их, брат Карти. Да благословит вас Господь.

— Да благословит Господь и вас брат…

В этот момент — брат Томаззино, страдая от холода, от могильного холода колодца — сидел в простой веревочной обвязке без страховки, которую держали братья Онофрио и Винченцо, и осторожно, камень за камнем, выправлял древнюю кладку колодца. В грубом мешке, одетом на шею и в руках — у него было все, что было нужно для такой работы, он сильно промерз — но не собирался сдаваться. Дела тут было еще на два дня, нужно быть особенно осторожным. Не дай Господь — старая кладка обвалится на него…

Один из камней — совсем растрескался от воды, он рассыпался и полетел вниз, как только брат тронул его молотком. Это было плохо — брат Томаззино обладал своеобразным чувством прекрасного, он никогда не менял то, что можно было отреставрировать, и очень уважал старую работу. Но делать было нечего. Аккуратно, как подлинный реставратор, он удалил зубилом и молотком остатки раскрошившегося камня и дернул за веревку дважды, чтобы ему спустили камень и немного раствора в ведре. Вместо этого — веревка натянулась — и он поехал вверх…

— Винченцо! Что ты делаешь, Винченцо!? — закричал он.

Но ответа не было.

Когда веревка вытащила его на свет Божий — он увидел, что рядом с Винченцо и Онофрио стоит брат Бернарди. Брат Бернарди провинился недавно — в его келье нашли вино — и теперь аббат в наказание использовал его как мальчика на побегушках.

Брат Томаззино нахмурился. Он уже все понял.

— Надо ехать?

— Аббат сказал, вам нужно срочно ехать в Рим.

Мирская одежда лежала у них в кельях, они переоделись. Рядом с монастырем, просто в кустах стоял небольшой Фиат — универсал, столь старый и непритязательный, что его можно было оставлять на улице без присмотра, совершенно не беспокоясь за его судьбу. Сев в него, они направились в сторону Рима, стараясь ехать так, чтобы никому не мешать по дороге. Учитывая, какую скорость мог развивать этот рыдван — никому не мешать было затруднительно — но брань и характерные жесты с вытянутым средним пальцем братья воспринимали с христианским смирением. Над Римом собиралась гроза, ходили черные тучи — и они ехали навстречу грозе.

Брат Карти приехал, как обычно, на двух машинах, за рулем одной из них был человек, которого братья видели, но никогда с ним не разговаривали и не знали, кто он. Он вел большой фургон Фиат для развозки продуктов — а брат Карти был за рулем черной Ланчии Темы.

Как только старенький ФИАТ затормозил около фургона — в нем приглашающе распахнулась дверца.

— Да благословит тебя господь, брат Карти — сказал брат Томаззино, залезая в кузов. Здесь было вполне комфортно, уютно, можно было сидеть, было три телевизора и какие-то шкафы с кнопками и лампами. Брат Томаззино вырос в глуши и не знал, что это такое — но телевизор он знал, по нему показывают синематограф.

— Да благословит вас Господь, братья. В трудный час собрались мы, наша вера под угрозой и наш враг у ворот. Злейший из наших врагов.

На небольшой, покрытый дешевым пластиком столик легли две фотографии, на них был изображен один и тот же человек. В одном случае — в черной, шитой золотом форме с черными орлами на погонах — форма Его Величества Русского Императорского Флота. В другом — более поздний снимок, человек, уже в гражданском, на тротуаре. За человеком угадывалось знакомое здание — Палаццо ди Мадамо, Рим.

— Кто этот человек? — спросил брат Томаззино.

— Этот человек — враг Святой Веры и это все, что тебе нужно знать. Он очень опасен, опасен так, как опасен Дьявол. И более того. Ты помнишь Отца, воцерковившего тебя?

— Да — кивнул Томаззино. Он и в самом деле — помнил, до сих пор помнил.

— Мы не говорили тебе, брат. Потому что и сами не знали. Но сейчас знаем. Нет сомнений в том, что именно этот человек — убил Отца в Североамериканских соединенных штатах. Вот почему — он не должен уйти из Рима живым.

Брат Томаззино накрыл своей большой, корявой, мозолистой ладонью фотографии, лежащие на столике. И медленно сжимал пальцы — пока фотографии не превратились в смятый комок, а брат Карти не положил поверх побелевшей руки брата Томаззино свою руку.

— Не стоит, брат. Мы все помним Отца и то, что он сделал для нас. Немало заблудших душ он вернул в лоно Святой Церкви, немало отбившихся от стада овец он вернул в стадо. Одна из Заповедей гласит — не убий, но это не значит — "не защити". Мы не говорили тебе об убийце Отца еще и потому, что ты бы ринулся мстить, навеки погубив свою душу. Но сейчас — убийца в Риме, он приехал для того, чтобы не убивать — и значит, мы должны исполнить Божью Волю.

Где-то вверху глухо громыхнуло — над Римом сбирались темные тучи, кое-где даже сверкала молния — но живительный дождь все никак не мог оросить эту землю. Сухая гроза — предвестие большой беды.

— Клянусь тебе, брат, я убью его. Я вырву его черное сердце!

Брат Карти похлопал по сжатому кулаку Томаззино — так сжатому, что побелели костяшки пальцев.

— Так нельзя. Уже за эти слова — я бы наложил на тебя ептимью, но я не имею права этого делать. Поэтому — по возращении — покайся и прими ептимью сам, и пусть Господь будет тебе в том свидетелем. Когда ты вернешься — покайся и помолись за душу убитого тобой, ибо Господь велел возлюбить врагов своих.

И с этими страшными и богохульными словами — над крышей фургона снова глухо громыхнуло.

В фургоне, который благодаря ватиканским номерам пользовался правом экстерриториальности и не мог быть досмотрен — имелось все необходимое. Для слежки, для прослушивания и, наконец — для убийства.

Винченцо и Онофрио вооружились старыми британскими пистолетами — пулеметами СТЭН с интегрированными глушителями. Кошмар водопроводчика, они были разработаны более шестидесяти лет назад — но до сих пор оставались одним из лучших видов оружия для городской герильи, городских партизан благодаря своей простоте и возможности очень удобно прятать их под деловой костюм с пиджаком или церковную сутану. Магазин у этих автоматов присоединялся не снизу, как у нормального оружия, а сбоку — впрочем, англичане всегда имели тягу к своеобразному, не такому, как у всех, оружию. Вместо ствола — была толстая черная труба глушителя, глушитель был интегрированным и очень эффективным. В костюмах, которые одели братья — имелись вшитые крючки, на которые можно было подвесить оружие. Со сложенным прикладом оно отлично маскировалось пиджаком, выхватить, разложить приклад и примкнуть магазин — у опытного человека это занимало несколько секунд, а братья с этим оружием имели дело не раз и не два. Не счесть людей, которых они расстреляли с именем Христовым на устах.

Для Томаззино полагался такой же пистолет — пулемет — но он на сей раз пренебрежительно отодвинул его, взял свою старую, ободранную lupara, которую привез с собой с Сицилии. К ней у него было несколько патронов, которые он рассовал по карманам, патроны были самостоятельно снаряжены, мелкая дробь, крысиный яд и крупная соль вперемешку, типичное сицилийское "послание". С тех пор, как он переехал сюда на север — он никогда не пользовался этим оружием — но сейчас было самое время. Человек, убивший Отца, заслуживал не просто смерти — он заслуживал сицилийской расправы. Мелкая дробь покалечит, но не убьет, крупная соль доставит страдания, а крысиный яд препятствует свертываемости крови и не даст врагу остаться в живых: он скончается в страшных мучениях и скончается не сразу, далеко не сразу. Вот это — и будет расплата. Он, Томаззино, выстрелит подонку в живот из обоих стволов и оставит его умирать — а сам вернется в монастырь и сотворит молитву за прощение грехов. Отец, несомненно, находящийся на небе — услышит его и поймет, что месть свершилась и его враг мертв.

Да, так он и сделает…

— Где этот человек? — спросил Томаззино

— В пансионате. В Трастевере, слушай внимательно, я расскажу, как туда проехать. Думаю, он ненадолго в Рим — но сегодня он будет там.

Трое братьев, одетых в дешевые черные костюмы с удостоверениями карабинеров в карманах — вылезли из фургона и пересели в черную Ланчию с миланскими номерами — она была угнана утром, номера были краденые, их свинтили с такой же машины, попавшей в аварию и сильно разбившейся. Какое-то время, учитывая известный итальянский бардак — этого должно было хватить. Потом — они бросят машину где-нибудь, где ее угонят и переправят в Триполитанию, там все ездят на угнанных. И концы — в воду.

— Что с тобой? — спросил Винченцо, смотря на сжатые губы Томаззино — почему ты не взял автомат?

— Этот человек убил Отца — процедил Винченцо.

— Отца из Монтемаджоре Белсито?!

— Да.

— Но как…

— Молчи. Сделаем так: первым иду я. Ты меня подстрахуешь. Но сам не стреляй. Я хочу выстрелить в него первым, понял?

— А я? — спросил Онофрио — я тоже хочу.

— А ты крути баранку… Пресвятой Господь, и осторожнее!

Черную Ланчию они припарковали на стоянке, развернувшись так, чтобы можно было быстро выехать со стоянки. Вышли из машины вдвоем, Онофрио остался за рулем машины с работающим двигателем. Машина — модель Тема — была не слишком удобной в теснине городских улиц — но Онофрио все-таки был хорошим водителем, лучшим из них троих, и можно было надеяться уйти, если все пойдет не так. Если же нет … на все божья воля.

— Смотри по сторонам. Если что — звони — Томаззино указал на сотовый телефон, лежащий между сидениями.

— Я понял, брат. Господь с нами.

— Да, господь с нами. Не глуши мотор.

Двое громил в черном — вестники смерти — оглядывалась, пошли по улице — искать нужный номер дома. Здесь они никогда не были.

Чуть дальше, на той же стоянке стояла еще одна машина — тоже Ланчия, но не Тема, а новенькая Дельта Интеграле, почти раллийная машина, необычного для этой модели черного цвета, обычно ее заказывали в вишневом с типичной для гоночных Ланчий желто-синей полосой, проходящей через багажник и крышу. Эта машина способна была нестись по узким улочкам города со скоростью двести километров в час и даже выдерживать прыжки по лестницам, весьма распространенным в Риме. Короче говоря — трудно найти для города что-то более подходящее, чем Дельта Интеграле.

За рулем Дельты Интеграле сидел человек, на вид ему было никак не меньше сорока, выглядел он весьма угрожающе. Рост — под два метра, наголо бритая голова, черная куртка и джинсы, черные ботинки на толстой платформе — он выглядел как фашист с Триполитании или еще откуда, оттуда, где толерантность не встречала у местных никакого понимания, прежде всего из-за того, что творилось вокруг. В машине был целый арсенал — пистолет-пулемет Беретта-12, который понимающие люди считают лучшим пистолетом — пулеметом в мире, полуавтоматическое ружье SPAS-12 и пистолет Беретта-92 с глушителем. На тот маловероятный случай, если ему начнут задавать вопросы — у человека в машине было и удостоверение сотрудника SIM, любые вопросы снимающее.

Человек этот посмотрел на припарковавшуюся неподалеку черную Тему и понял, что перед ним — те люди, которых он и ждал. Даже не так — те люди, которых нельзя было не ожидать. Князь Воронцов, прибыв в Рим, сходу начал задавать опасные, очень опасные вопросы не тем людям, которым нужно, и не в тех местах — где нужно. Этот город жил не столько по законам — сколько по понятиям, здесь все всё знали — но предпочитали молчать, потому что вместо торта в говорливого могла прилететь пуля. Ватикан, как и любое крупное и богатое общественное объединение, нуждался в людях, которые бы отстаивали его интересы, причем отстаивали их с оружием в руках, в тайной войне. Конечно, была мафия, мафия отмывала деньги через банк Ватикана — но мафия была ненадежна, если поручать людям мафии убийства — рано или поздно это всплывет наружу, потому что мафию все же преследовали и страну то и дело сотрясали скандалы. А допустить, чтобы Ватикан был связан с убийствами — смерти подобно, вот почему нужно было иметь собственных исполнителей. Таких, которые не заговорят.

Человек смотрел на выходящих из машины громил и напряженно размышлял. Рука его лежала на рукояти пистолета-пулемета, опустить стекло и скосить всех длинной очередью, а потом сматываться — да нет проблем. Но, с другой стороны — очень важно хоть одного взять живым, кое-кому будет небезинтересно узнать, откуда приходят такие вот вестники смерти. Пока они тут трое — кого-то живым взять не удастся, тем более что эти — явно не сдадутся живыми. А вот когда тут останется один водитель — можно попробовать.

Человек в Дельте Интеграле решился — достал сотовый телефон, набрал номер пансионата.

— Соедините с номером пятьсот восемь.

Узнать номер пансионата — пара пустяков, номер, где остановилась нужная персона — тоже нет проблем. Человек когда-то служил под началом того, кто находился сейчас в пятьсот восьмом номере — и чувствовал себя обязанным предупредить об опасности. Пусть даже сейчас про его бывшего командира было известно — что он предал и находится в немилости Его Величества Императора Николая.

— Соединяю — послышался женский голос.

Трубку взяли после первого гудка, в трубке было молчание.

— Два человека только что вошли в здание — сказал человек по-русски — у них оружие, они пришли, чтобы вас убить, князь. Еще один — в машине, на стоянке. Черная Ланчия.

— Я понял — отозвался телефон.

Человек положил трубку. В том, что их бывший командир уйдет — сомнений почти не было. Бывшего морского диверсанта — разведчика, предупрежденного об опасности — взять почти невозможно. Тем более — он видел номер и мысленно одобрил, как князь его выбрал. Он сам, доведись ему поселиться в этом пансионате — выбрал бы тот же самый номер.

Теперь — надо позаботиться о водителе. Он все время смотрит на дорогу… это хорошо.

Человек достал из-под сидения SPAS-12 со сложенным прикладом, начал набивать подствольный магазин патронами.

Джованна, которая была племянницей владельца сего почтенного пансиона — сидела в небольшой комнатке на первом этаже, размышляя о том интересном мужчине с бледно-голубыми глазами, который вселился к ним сегодня на пятый этаж — когда у входной двери звякнул колокольчик. Это значило, что кто-то пришел.

— Кто это в такой час…

Она точно помнила, что все постояльцы — были на месте.

Она вышла к небольшой конторке, за которой принимала постояльцев — и испуганно ахнула. Двое громил стояли у самой конторки, один из них был как годовалый бычок — буквально светился изнутри силой, римский, с горбинкой нос, черные глаза, кудрявые волосы, правильное лицо, темная кожа. Понятное дело — сицилиец! От визита сицилийцев, тем более в такой поздний час — ничего хорошего ждать не стояло.

Второй было поменьше, но такой же сильный. На обоих были дешевые черные деловые костюмы — и это ее успокоило, бандит вряд ли наденет такой.

— Что вам угодно, синьоры? — спросила Джованна и голос ее предательски дрогнул.

К ее удивлению — тот здоровяк, что стоял впереди — показал полицейское удостоверение.

— Полиция, синьорина. Нам нужно задать несколько вопросов одному вашему постояльцу.

— Какому именно? У нас все — порядочные люди, нет никаких бандитов, мы бандитов на постой не пускаем!

— Светлые волосы, голубые глаза, на вид лет сорок — сорок пять — сказал второй полицейский — с виду крепкий, правильные черты лица. Знаком вам такой человек, синьорина?

— Да, это…

Джованна не вовремя спохватилась — лучше бы не говорить. В Италии общение с полицией — редко заканчивалось добром. Но если заикнулась…

— Но это же синьор Бааде, он немец. Он ничего такого не сделал!

— Сделал или нет — решать не вам, синьорина. Вы записали его в журнал?

— Да.

— Покажите…

Джованна достала журнал записи постояльцев, который обязан вестись в каждом гостеприимном месте. Ткнула пальцем в запись.

— Вот. Все как положено.

Полицейский перевернул журнал к себе, изучил запись.

— Пятый этаж? Он в номере?

— Да, недавно пришел.

— Проводите. И дайте запасной ключ от номера.

Как и утром — Джованна пошла провожать полицейских по темной лестнице. В узком, душном пространстве — страх ее усилился, она сильно сомневалась, что это полицейские. В Риме не бывает таких полицейских.

Но она понимала, что сделать ничего не может.

Поднявшись на пятый этаж, она повела гостей к двери, лихорадочно раздумывая, что же делать. Крикнуть? Не поможет, они ее убьют. С двумя громилами ей явно не справиться. На этаже больше никого нет, сейчас не сезон. Что же делать, что?!

— Dove? — с угрозой в голосе спросил ее первый.

— Qui il signor polizia, questa stanza …

Первый достал из-под полы обрез, второй — какое-то странное оружие, в которое вставил сбоку что-то. Обрез — у полиции такого оружия явно не может быть.

— Che cosa? — со страхом спросила Джованна.

Здоровяк с обрезом точным движением вставил ключ в замок, второй — толкнул ее в сторону и прижал к стене локтем, держа свое оружие наготове…

Как только чуть слышно щелкнул сработавший в соседней комнате замок, я понял — пора. Сейчас — или никогда.

На третьей секунде я нажал на собачку замка и толкнул дверь плечом, оказываясь в темном коридоре. Видел я прекрасно — это гражданские не могут видеть в полумраке, те, кто учился диверсионной работе в Российской Империи отлично видят и при таком освещении. Как я предполагал — один уже успел пройти дверь и был сейчас в номере, второй — стоял рядом с дверью, все его внимание было обращено опять таки на номер, тыл свой он не прикрывал. Если бы прикрывал — шансы пятьдесят на пятьдесят, а так — девяносто девять к одному. В мою пользу.

Прежде чем второй успел опомниться — я метнул подсвечник. Хорошо метнул, как копье, всем телом — сам подсвечник тяжелый, несколько неудобный для метания — но при таком расстоянии он не успеет начать кувыркаться в воздухе. Подсвечник попал туда, куда я и хотел — в голову второго, кажется с автоматом. Тяжелая черепно-мозговая травма, судя по звуку — не жилец без медицинской помощи. Помощь я оказывать не собирался — я бросился вперед, с зажатым в руке осколком. Ничего не крича — это только дурак начнет орать, тот, что вошел в номер — моментально придет в себя от этого крика. А мне этого не надо.

Прыгнув — я повалил на пол девицу и тяжело раненого, уже оседавшего по стене убийцу и повалился на пол сам, уходя из дверного проема. В следующее мгновение — оглушительно громыхнуло — и картечь изрешетила стену напротив дверного проема.

Но меня уже там не было.

Томаззино — теперь уже брат Томаззино — никогда не ненавидел людей, которых убивал. Более того — он родился в таком месте земли, где смерть, в том числе насильственная смерть — воспринимается как нечто обыденное. Неприятное — но все же обыденное.

На Сицилии смерть — живет рядом с людьми. Кровная месть длится иногда в поколениях, один раз из-за того, что двое почтенных старцев поссорились в траттории, обвиняя друг друга в жульничестве при игре в карты — месть длилась больше ста лет. Когда на Сицилии убивают человека — полагается делать вид, что он умер своей смертью. И только тогда, когда настанет пора класть гроб в могилу — старшая из плакальщиц громогласно объявляет, что покинувший сию юдоль скорби человек был убит и называет имя убийцы. Или того, кого считаю убийцей. После чего — старший мужчина в роду убитого — подходит и молча берет кисточку от полотна, накрывающего гроб, что знаменует собой принятие на себя обязанности отомстить. Однажды — кисточку взял шестнадцатилетний пацан — и через несколько часов ворвавшиеся в дом убийцы застрелили его за столом, когда он ужинал. Пацан был последним мужчиной в роду — и с его смертью месть сама по себе прекратилась.

Finita la tragedia.

Томаззино рос в самой обычной крестьянской семье, не самой большой кстати. Отец не погиб от мести — но сел в тюрьму за убийства и Томаззино с раннего детства пришлось учиться работать. Если бы не Отец — он стал бы простым крестьянином — испольщиком, работающим на феодалов. Но Отец — на собственные деньги отправил его на учение к синьору Витторио, известному каменщику, мастеру по дереву, который строил и ремонтировал дома по всей Сицилии, в том числе и у богатых людей. Так Томаззино приобрел уважаемую и хлебную профессию. И уважение к Отцу — а на Сицилии это значит больше, чем уважение в западном мире. Уважение на Сицилии значит, что тебя укроют от властей, что бы ты не совершил, поделятся последним куском хлеба, убьют твоего врага, отдавая долг чести. Иначе здесь не жили.

Потом — Томаззино и его друзья, что-то вроде бригады, с которой они на Сицилии ремонтировали дома — стали наемными убийцами, sicario на службе одной из организованных преступных группировок, сложившихся в Ватикане. Ничего такого они в этом не видели — ведь к ним пришли друзья Отца, а их просьбу они не могли не выполнить, долг следовало отдать даже мертвому. Тем более — друзья Отца хорошо к ним относились, у них был и кров и пища и работа. А убивать… просто это было для них слишком обыденным, чтобы они задумались над тем, какие страшные преступления они совершают. Они были простыми деревенскими парнями с Сицилии — и задуматься над тем, какой круг ада ждет их — следовало бы тем кардиналам из Рима, которые отдавали приказы убивать. Ведь эти — знали что творили, отлично знали.

Все казалось простым — враг, наверное, уже спит. Он войдет и выстрелит по человеку, лежащему на кровати. Посмотрит на него — и уйдет.

Ключ вошел в замок, Томаззино повернул его, толкнул плечом дверь и шагнул внутрь, вскидывая обрез. Ему потребовалось две — три секунды, чтобы понять — его врага нет, он ушел.

— М-м-м-м… — промычал Томаззино, стараясь сдержать злобу и успокоиться.

В следующее мгновение — он услышал шум за спиной и понял, что враг — сзади. Он — и в самом деле так хитер, как предупреждал брат Карти, он настоящий дьявол, если он смог убить отца, мудрого и осторожного человека.

Но его, Томаззино — он не застанет врасплох.

Развернувшись — Томаззино шарахнул в дверной проем из лупары, рукоятка привычно рванула руку. Для более слабого человека это могло закончиться вывихом кисти — но Томаззино был не из слабаков. Выстрел из двух стволов разом — ослепил, оглушил Томаззино — и он окончательно слетел с катушек. У него в кармане были патроны — но вместо того, чтобы перезарядить обрез, он с рыком кинулся в коридор, намереваясь задушить врага голыми руками.

Я повернулся, чтобы встретить угрозу лицом, выставил вперед вооруженную осколком стекла руку — подняться на ноги я уже не успевал, потерял бы темп. В коридоре мерзко пахло, порохом, пылью, еще какой-то гадостью. Можно было ударить врага ногой, можно было метнуть в него осколок стекла — но, поворачиваясь, я наткнулся локтем на что-то железное. И подхватил это, бросая раскровенившее руку стекло.

Автомат! СТЭН, мы проходили его на уроках по изучению оружия вероятного противника. Магазин примкнут, предохранитель…

Один из убийц выскочил в коридор — я поразился тому, насколько он огромен — под потолок, тяжелее меня на сорок, а то и пятьдесят килограммов. Он что-то прорычал и ринулся на меня как раз в тот момент, когда я вскинул автомат и открыл огонь. Выстрелов слышно не было, в какой-то момент мне показалось, что автомат неисправен, но он дергался в руках, выплевывая в здоровяка пулю за пулей. Он сделал шаг, потом еще один шаг — а потом обрушился на меня, на нас — всем весом, уже мертвый….

Finita.

Пахло кровью, порохом, потом и страхом. Я с трудом выбрался из-под мертвого здоровяка, выругавшись про себя. На самом краю — надо было сматываться отсюда и все. Игры в ковбоев — до добра не доводят…

На полу лежал большой фонарь, я включил его — и вот тут лежащая на полу Джованна завизжала, да так, что полицейская сирена позавидует.

— Basta! Silenzio! — я дал "наполовину немке" сильную пощечину, так, что голова дернулась — Silence!

Последнее слово, сказанное по-немецки, привело ее немного в чувство, по крайней мере, она перестала орать.

— Silence! Silence!

— Du hast sie getЖtet! Du hast sie getЖtet! — едва успокоившись, Джованна была на грани новой истерики

— Sie wЭrden Sie getЖtet haben! Und ich! — ответил я и еще раз ударил ее по щеке — Silence!

Отталкиваясь ногами, Джованна отползла в тупик коридора, забилась в угол. Увы — от этого кошмара не убежишь, бежать — некуда

— Wer sind sie? Wo sind sie?

— Assassini! Die Marder!

Один из убийц возился на полу, меня он не интересовал. Оружия у него не было, подохнет — туда ему дорога, выживет — когда начнет давать показания полиции, я уже буду далеко отсюда.

Зашел в свою комнату, осколок стекла выкинул на улицу — больше девать некуда, а на нем — моя кровь. Пусть ищут. Кровь текла, но не сильно, на мне в основном была чужая кровь, на брюках — но деваться было некуда. Брюки были темные, а эти — я выкину, как только раздобуду себе какие-нибудь другие брюки. Автомат — это и впрямь был СТЭН, причем в бесшумном варианте, такой не купишь в оружейном магазине — я наскоро протер и бросил прямо в комнате, больше он мне не нужен. Отпечатки пальцев — есть, конечно, но в номере пансионата снимать отпечатки пальцев — безнадежное дело.

Собрал вещи, огляделся. Ах, да…

По правилам — в каждом здании должна быть кнопка пожарной тревоги. Я вышел из комнаты, уже с кейсом, переступил через умирающего на полу боевика. Кнопка пожарной тревоги была совсем рядом, я разбил стеклышко и надавил на нее. В начале коридора, у лестницы — кто-то был.

— Che cosa?

Голос был старческий, хриплый — в таких вот римских пансионах коротают свои дни немало стариков.

— Die feuer! Rettet euch!

Я сказал это по-немецки — но больше ко мне никто не приставал.

— Warten Sie!

Я обернулся на голос Джованны, та уже встала — но выглядела — как чумная.

— Ты из мафии? Ты из этих… onorato societe?

Да. Мафия. Лучшее прикрытие здесь

— L'uomo piЫ intelligente che ha chiuso i denti il modo in cui la lingua — многозначительно сказал я — самый умный человек тот, кто зубами закрыл дорогу языку.

Джованна захлопала ресницами, в глазах ее был страх.

— Я вас поняла, синьор. Простите…

Не оглядываясь — я шагнул на лестницу…

Пожарная сигнализация — крякалка — окончательно взбаламутила и без того разбуженный громом выстрела из обреза пансион, я еле протолкался к выходу. У меня только несколько минут, чтобы уйти, раствориться в толпе. Потом — карабинеры оцепят район и уйти — будет значительно труднее, у меня нет местной одежды и даже ночью- я заметен на фоне толпы в своем костюме и встрепанный. Хорошо, что будет паника и неразбериха — кто-то наверняка сообщил в полицию о выстреле, сейчас вдобавок приедут еще и пожарные и будет такой кавардак! Кавардак сейчас и на выходе — постояльцы вышли из пансиона, загорелись, кое-где и открылись окна в соседних домах — итальянцы обожают лезть не в свое дело — и это мне подходит как нельзя лучше. Убийца — а третий убийца до сих пор внизу, в машине — не рискнет в меня стрелять при таком стечении народа. А если и рискнет — пусть попадет. Тем более — ночью.

Где меня ждут? Где Ланчия? Теоретически — они может быть и сверху и снизу, нужно выбирать в какую сторону идти. Налево пойдешь коня потеряешь, направо пойдешь — головы лишишься. Так что ли? Или наоборот?

Думай…

Я начал проталкиваться вниз по улице, пошел направо — просто я оттуда пришел и знал дорогу. Раздобыть бы машину… но у меня нет прав, а дороги перекроют в первую очередь, машина — не самое лучшее средство скрыться с места происшествия. Интересно — есть ли тут общественный транспорт…ходит ли он по ночам, вот автобус — был бы весьма кстати.

Машины… Автомобильная стоянка… надо держаться стены… уходить тихо… кто-то все же мог сохранить бдительность в этом кавардаке. Хотя и вряд ли…

— Господин Воронцов! Ваше Высокопревосходительство!

Крик на русском языке едва не заставил меня броситься на землю. Справа! Справа от дороги, стоянка! Кто-то махал мне оттуда рукой.

Друг или враг? Друг или враг?

Друг. Потому, что если бы эти гости пришли из России — в коридоре они бы разговаривали на русском, на своем родном языке, там нечего скрывать, их никто не видит и не слышит кроме глупой телки, которую они пустили бы в расход сразу после того, как убили бы меня. Но они говорили по-итальянски — значит, это были итальянцы, значит, кому-то я успел наступить на мозоль. Русский — значит свой, может быть и по-другому, но это вряд ли.

Здоровяк, одетый как бандит — махал мне рукой от плотно поставленных в ряд друг к другу машин. Машины были поставлены плотно — проблема с парковкой была настолько острой, что за право парковаться в Риме по ночам муниципалитет брал плату эквивалентную пятистам русским рублям. В месяц! Если бы подобное правило ввел петербургский градоначальник — в стране началась бы революция.

— Идите сюда, Ваше Высокопревосходительство! — сказал этот человек, когда я подошел ближе, пытаясь рассмотреть его — надо уходить отсюда. У меня есть машина.

Я подошел еще ближе — и тут я понял, почему голос это был мне знаком. Черт бы все побрал, это же…

— Тихон?! Ты?

— Я, Ваше Высокопревосходительство. Тикать зараз надо… машина у меня тут, тикаем!

— Поехали.

Я обратил внимание на машину, стоящую у самого выезда — черная Ланчия Тема, популярная здесь машина для богатых, на некоторых модификациях мотор от Феррари. На этой — стекло боковое выбито напрочь, движок работает.

— Еще один?

— В багажнике. Надо ехать… карабинеры того и гляди набегут, не вырвемся.

— Поехали.

 

22 мая 2012 года

Итальянское королевство, монастырь

Севернее Перуджи

У Фьяно-Романо мы выскочили на первую дорогу — первая национальная автострада. Погнали с максимально допустимой здесь скоростью — сто тридцать в час. Нас то и дело обходили машины класса Феррари, Ламборгини и Биццарини — но владельцы этих машин могли позволить себе нарваться на штраф — а мы — нет.

У Орте съехали на сорок пятую… Дорога шла в горы, Итальянские Альпы. Довольно высокие, покрытые лесом. На горизонте громоздились еще более внушительные горные вершины, горы были покрыты белыми снежными шапками. Дорога была забита — в этой стороне есть популярные курорты.

— Как ты меня нашел, Тихон? — спросил я, приводя себя в порядок с помощью автомобильной аптечки. Окровавленный кусок ткани, которым я замотал руку — я выбросил в окно на ходу. Штраф тысяча лир, но… пусть ищут.

— Я вас не искал, Ваше Высокопревосходительство. Я искал другого человека. Вас я увидел у Палаццо ди Мадама. И понял что вы в беде.

Кровоостанавливающий карандаш остановил кровь. Но рана саднила, ранения ладони обычно очень болезненны.

— Как ты это понял?

— За вами следили.

Вот это новость…

— Я никого не заметил.

— Их невозможно заметить, если ты точно не знаешь, кого ищешь. Я здесь уже пятый год и узнаю любого из них. А вы здесь — новичок.

Пятый год в Риме. Интересно. Видимо, еще один — попался в сети разведки. Был казаком — стал разведчиком. Удачи тебе, урядник…

— Кто за мной следил? Мафия?

— Кое-кто похуже, Ваше Высокопревосходительство. Намного хуже.

— Язык не сломай. Можно и без титулов.

— Я привык… но если вы не против, буду называть вас синьор, господин вице-адмирал.

— Не против. Я теперь вообще не против… после того, что ты сделал. Если я кому и обязан жизнью — так это тебе. И уже второй раз.

— Пустое, синьор. Все в руках Господа Нашего. Возблагодарите Пресвятую Богородицу, она распростерла над нами защиту и благословение свое.

Я подозрительно взглянул на бывшего урядника — но ничего не сказал. После того, что мы прошли в Персии — неудивительно, что человек уверовал.

— Господь с нами — сказал я — я думал, ты на Дону, хлеб пашешь. Или в наемники пошел, в боевые эскадроны… с твоей биографией тебе-то можно …

— Есть куда более важный фронт, синьор.

— Куда мы едем?

— В монастырь. Сами все увидите. Я там живу.

Поняв, что бывший урядник и бывший мой телохранитель, который спас мне жизнь в Персии во время покушения ничего не скажет, я переключился на другую тему.

— Так все-таки, Тихон, если не мафия, так кто? Кстати, тебя как тут зовут?

— Люди зовут меня Витторио, синьор вице-адмирал. Эти люди… я думаю, что они связаны с Католической церковью.

— С церковью?

— Да, синьор, с церковью. Вероятно, это послушники какого-то монастыря, которые не первый раз занимаются подобными делами. Что вы сделали с теми двоими, которые пришли за вами?

— Один убит. Второй — возможно, остался жив, у меня не было ни времени, ни желания проверять.

Тихон кивнул, не отрывая глаз от дороги

— Это хорошо. Те, кто убивает, богохульствуя — заслуживают смерти. Третий в багажнике, как приедем — расспросим…

— Зачем они пошли на это? Они следили за мной?

— Нет… следили другие, они поняли, что вы что-то знаете, поняли, что вы не отступите и будете копать дальше и решили пригласить убийц, чтобы убить вас. Узнаем… с Божьей помощью, все узнаем…

Последние несколько километров нам пришлось пробираться по натоптанной на горном склоне дороге… асфальт тут когда-то был положен, но сейчас он был разбит вдребезги и его никто не чинил. Тихон управлял Ланчией уверенно, на скорости проходил слепые поворот, оставляя за собой тучи пыли, было видно, что он не раз и не два едет пор этой дороге и точно знает, где и на какой угол надо повернуть руль. Я, даже на полураллийной машине с самоблокирующимся дифференциалом — не рискнул бы ехать так по незнакомой дороге.

Монастырь вырос перед нами внезапно, его ворота были сразу за одним из поворотов. Высокие, несколько метров ворота, старое, потемневшее от времени дерево, замшелый камень стен, заржавленные петли, высотой с половину человеческого роста — старинные, кованые, очень редкие. Наверху, на стенах — явно дорожка для стражников, через равные промежутки в стенах — бойницы, чтобы можно было держать оборону. Это не выглядело монастырем в современном го понимании, такие монастыри я видел на Восточных территориях, это были не только монастыри — но и военные аванпосты, не раз и не два в их крепких стенах скрывались верующие, пережидая набег исламских экстремистов.

Тихон нажал на клаксон — и резкий его звук распорол благословенную тишину этого горного места. Монастырь стоял на вершине горы, и к нему просто так было не подступиться ни с одной стороны.

Дверь открылась, навстречу вышел монах. В черной сутане, подпоясанный простой веревкой, как делают только самые нищенствующие католические ордена. Но я заметил кое что, что простой человек вряд ли бы заметил. Прорез — на сутане сбоку. Как раз там, где обычно бывает подмышечная кобура для пистолета.

Интересные тут монахи.

Привратник подошел к машине, пристально вгляделся.

— Да хранит тебя Господь, брат Витторио — наконец сказал монах по-русски — кто это с тобой.

— Друг.

— Русский?

— Да — ответил я за новоиспеченного брата Витторио и тоже по-русски

Удивительно — но этого простого слова, сказанного по-русски, оказалось достаточно — брат-привратник отступил и махнул кому-то. Я даже уже и не удивился — не исключено, что все это время мы находились под прицелом пулемета, смотрящего на нас из одной из бойниц.

Мы въехали внутрь, в темный, поросший аккуратно скошенной травой двор. Тихон, он же брат Витторио — ехал уверенно, мы проезжали мимо небольших групп братьев, послушников, кто-то трудился, кто-то отдыхал — и у одного монаха, кто выглянул из какого-то невысокого, двухэтажного, с большим крыльцом здания я увидел автомат Beretta ARX-160, которым не была еще перевооружена вся итальянская армия, ее получали только десантники и части первой готовности.

— Нельзя открыто носить оружие — сказал Тихон — только ночью, и то осторожно. Мы знаем, что они могут следить с неба.

— Кто они?! Что, ко всем чертям здесь происходит?!

— Немного терпения, синьор вице-адмирал, сами все поймете.

Машины здесь содержались как лошади — под огромным навесом на дворе, их было намного больше, чем нужно для такого монастыря — штук двадцать. И машины эти — были не такие, какие ожидаешь встретить в монастыре. Уж в чем в чем — а я то в машинах разбираюсь. Все они — начиная от маленькой Альфа-Ромео и заканчивая вон той Ламборгини 4x4 подобраны по одному принципу. Максимум незаметности и максимум мощи. Я не удивлюсь, если вон на той, с виду маленькой Альфа-Ромео — стоит самый мощный из возможных мотор, трехлитровый, с двойным турбонаддувом, мощностью двести шестьдесят сил. Да и Ланчия Дельта-Интеграле, на которой мы приехали — не относится к категории простых и доступных машин, это уличный боец, стритфайтер. Работая в сфере безопасности, я привык к лимузинам и огромным североамериканским внедорожникам, а вот для Италии с ее горными дорогами и узкими улочками городов — это, наверное, самый оптимальный выбор из возможных.

К нам подошли трое братьев, ни у одного из них не было оружия — но я знал, что оно у них было, чувствовал. Просто прячут. Да и … не бывает в нормальном монастыре столько монахов примерно одного возраста… я не видел тут ни стариков, ни молящихся, ни туристов. Да, неладно что-то с этим монастырем, неладно.

— Слава Богу! — сказал один из подошедших монахов

— Да, слава Богу, брат. Там, в багажнике один из этих, забери. В трапезной осталось от завтрака?

— Осталось, брат, тебе оставили…

Эти — не обратили на меня ни малейшего внимания. Видимо, тот, кто был впущен внутрь — априори признавался своим.

— Идемте, синьор. Сюда, трапезная здесь. Потрапезуем, чем Бог послал.

Когда мы шли к трапезной — тому самому двухэтажному зданию внутри двора — я не удержался и обернулся. Трое братьев не особо церемонясь, вытаскивали из багажника Ланчии связанного человека…

По трапезной — это если пользоваться местной терминологией, так то это столовая для личного состава части — можно много чего узнать, если знать, что смотреть. Количество посадочных мест, чистота, вольнонаемный или нет обслуживающий персонал, наличие отдельных мест для офицеров, меню. Здесь — чем больше я смотрел, тем больше убеждался, что это никакой не монастырь.

Старинные, темные скамьи и низкие столы — за ними неудобно сидеть, они такие, потому что в Средние века люди были намного ниже нас. Большое темное распятие на чисто выбеленной стене — распятье деревянное, и видно, что вышло оно из-под резца мастера. Раздаточное окошко не как в военной части — ты заходишь на кухню и черпаешь черпаком из котлов, ни в одной военной столовой такого нет. Чистота и порядок, типичные как для военной части, так и для монастыря, повара тоже в сутане, в углу — как дрова — стоят два прислоненных к стене автомата, прикрытых тряпкой, никакого меню нигде не вывешено, посуда чистая, вода — только холодная, горячей нет. В те времена, когда строилось это сооружение — горячая вода из-под крана не относилась к числу обязательных удобств.

Подносов не было, мы подошли к одному из котлов и зачерпнули черпаками суп. Суп был типично местный, острый и фасолевый, с какими — то овощами, очень наваристый — не суп, а почти что пюре. Хлеба к супу не было — в Италии едят не так много хлеба, потому что здесь, на этих неудобных для возделывания почвах растет немного зерна. Зерно экспортируют из Африки, а здесь — выращивают виноград, фрукты и маслины.

Суп мы съели в полном молчании, ложки были старые не алюминиевые, а из нержавеющей стали, с каким-то вензелем. Пошли за вторым — это были мясо с приправами — хорошо, кстати, живут, на завтрак — мясное блюдо. Было и третье — морепродукты, в Италии весьма популярная вещь, профессия рыбака здесь одна из самых почитаемых. Вина никакого не было, вместо вина мы запили завтрак монастырским пивом — очень густым и сытным. Не тем, что в бутылках продают — а настоящим, живым пивом.

— Мда… — сказал я, когда мы покончили с пивом — если вы тут так завтракаете, то как же вы ужинаете?

— Мы обычно не ужинаем — сказал Тихон — у нас трапеза бывает два раза в день, и мы держим пост. К тому же — я не ел два дня.

— Зачем? — удивился я

— Не хотел лишних глаз. Лучше всего — если в Риме тебя никто не видит и не слышит, если ты — невидим как тень. Пойдемте.

Выйдя из трапезной, мы перешли в другое здание, пошли по узким, темным коридорам с высокими потолками. Через равные промежутки в выбеленной стене были грубые, деревянные двери, все это походило то ли на тюрьму, то ли еще на что. На тюрьму — потому что я уже был твердо уверен, что это не монастырь.

Перед одной из дверей, на которой не было никакой метки, никакой таблички — Тихон остановился, постучал — и открыл ее, не дожидаясь разрешения. Сам шагнул вперед — весьма любезно с его стороны, хоть меня тут и накормили, но это не повод терять бдительность.

Кабинет. Или келья — но это неважно, разница в деталях. Икона Пресвятой Богородицы в углу, перед ней — горит масляная лампадка, сама икона — не меньше чем столетнего возраста, обделана медью. Не столе — ноутбук последнего поколения, но провода подключения сети — не видно. Керосиновая лампа — на столе.

Человек, который встал навстречу нам — сильно поседел и осунулся, его было почти не узнать. Но я его узнал.

— Слава Богу.

— Слава Богу — сказал и я, потрясенный тем, кого я здесь увидел — это вы, господин генерал-лейтенант?

— Уже нет, сударь. Перед вами — аббат Марк. Настоятель сей священной обители и скромный слуга Господа нашего. Да святится имя его.

— Да святится имя Его — повторил Тихон.

С генералом Габриеляном Дро Аташесовичем меня познакомил Кордава, он не сидел в Тегеране, но приезжал и не раз. Опытный контрразведчик по профессии, он служил в Главном разведывательном управлении Генерального штаба, имел самое непосредственное отношение к замирению Висленского края, его командировали туда точно так же, как и Кордаву — ко мне, в Персию. После того, как я уехал из страны — больше я ничего не слышал о генерале.

Оказалось, что генерал долгое время работал в Висленском крае. И там он — раскопал нечто такое, что выходило за все возможные рамки. Он не сказал — что именно он раскопал. Но это — заставило его уйти из армии и стать священником. Настоящим священником.

Вот только — не Римской Католической — а священником Православной Церкви.

Православная церковь — совершенно особая церковь, в САСШ ее многие путают с Римской Католической и удивленно спрашивают, почему эти две церкви разъединены — но тому есть глубокие причины. Причины эти — в ересях.

Ереси — сопровождали Римскую Католическую Церковь почти все время ее существования. С ними боролись, боролись очень долго, существовала Святая Инквизиция — и она внесла в жизнь Европы не смерть и мракобесие — а просвещение. Мало существует на земле столь оболганных институтов, как Святая Инквизиция. В Испании, вопреки общепринятому мнению, на кострах за все время существования Инквизиции сожгли намного меньше людей — чем только за один год в Германии. Германия буквально обезлюдела во время чисток, предпринимаемых безумными приверженцами Реформации, можно было ехать целый день и не встретить ни одной женщины — всех сожгли. То же самое — Богемия, Швейцария. Возьмите карту распространения религий, наложите на нее карту, на которой отмечены места процессов над ведьмами — и узнаете правду. Именно Реформация, люди, поправшие Веру Христову — ответственны за массовое безумие. И даже в САСШ — ведьм сжигали еще в восемнадцатом веке, причем судили ведьм — ученые Гарвардского университета.

В России — происходили не менее страшные вещи. Раскол. Безумное внедрение Библии никонианского образца. Массовые казни, сожжения, ссылки — только в двадцатом веке удалось прекратить это безумие и вернуться к Слову Христову. Наградой нам стали — Царьград и Иерусалим.

В двадцатом веке — стали рушиться нравственные заповеди Римской Католической Церкви. Папы начали выступать с покаяниями. К причастию стали допускать содомитов — а кое-где содомитов стали допускать и к служению. Стараясь угнаться за странами, давно отрекшимися от Бога — такими как САСШ — Римская Католическая Церковь все увереннее шагала в пропасть всепрощенчества, оправдания греха, толерантности.

Русская православная церковь, триста лет хранившая Истину Христову в преследованиях Раскола — осталась последней из мировых христианских конфессий, что решительно отвергла идею толерантности и всепрощенчества. В восемьдесят третьем году в числе прочих документов очередной Поместный Собор принял заявление, согласно которому вся территория САСШ признавалась находящейся под властью дьявола, а тогдашний президент САСШ Фолсом — еретиком, действующим волей Сатаны. С тех пор — Русская Православная церковь начала и не прекращала вести войну за спасение людских душ североамериканцев от сатанинской власти и ухищрений. Эта борьба велась на территории самих Североамериканских Соединенных штатов — десятки священников каждый год ехали туда, чтобы нести заблудившимся в дьявольской тьме людям Слово Божие, учить из жить не во грехе. Их арестовывали, высылали, обвиняли в шпионаже, иногда даже убивали — но они ехали, потому что таков был их долг.

Относительно Европы — никаких специальных документов по поводу Римской Католической Церкви не принималось. Но и экуменического общения — не было, в Москве и Риме (даже не Ватикане) были небольшие представительства, только для решения каких-то текущих вопросов. Никакого обмена священниками, никаких курсов и стажировок, ничего. Однако — территория, окормляемая священниками из Рима — сатанинской не признавалась.

По слухам, которым я никогда не придавал значения, в составе Русской Православной Церкви существовал глубоко засекреченный Орден Безмолвия, призванный бороться с проникновением сектантов, сатанистов и прочей нечисти на Русь, а так же — нелегально действовать за границей, искореняя зло и ересь любыми возможными способами. Любыми — это значит, вообще любыми. Тем более, что было кому — в монастыри, в скиты — уходили те, кто сжег свою душу в Бейруте в девяносто втором, до этого — в польских рокошах, на территориях. Вот сейчас — в Персии. По сути — это были здоровые еще мужики, часто и пенсию выслужившие год за два и год за три с огромным опытом участия в локальных войнах, с привычкой к оружию. К монастырям на Дальнем Востоке не подходили не только хунхузы, беглые каторжане и прочие разбойники — по слухам и ниндзя, японские лазутчики — предпочитали не лезть на рожон. Но я никогда не думал, что встречу в центре Европы, в Италии — полностью православный монастырь, в котором собрано до ста человек вооруженной братии как раз из таких — готовой к немедленным действиям и, судя по тому, что произошло со мной — активно действующих, по крайней мере, в Риме. Никак не ожидал — что встречу такое.

Но это — было. Я видел в келье католического монастыря, оказавшегося православным, а рядом со мной сидел человек, который дважды спас мне жизнь: тогда, в Персии и сейчас, в Риме. А напротив меня — сидел человек, который весьма ценился в контрразведочном отделении и и участвовал в подавлении польского рокоша. И этот человек — тихим голосом и с глазами, полными внутренней веры и убеждения — говорил об Апокалипсисе…

— В средние века жил некий Мишель Нострадамус, многим позже ставший известным как пророк. Интерес к его пророчествам не угасает и до сих пор, они зашифрованы, и толковать их можно довольно широко. В одном из катренов — неправильных четверостиший с пророчествами — Мишель Нострадамус написал следующее:

После смерти очень старого Папы

Будет избран римлянин цветущего возраста,

Его обвинят в том, что он ослабляет святой престол,

Он долго продержится, его дело будет опасным [29] .

Существует и еще одно пророчество, приписываемое некоему Малахии Ирландскому, но по мнению некоторых исследователей — относящееся к временам Средневековья. Это пророчество касается лишь пап — преемства пап на троне. Автор этого пророчества дал характеристику каждому из пап, причем очень своеобразно — кличками. По его мнению — пап будет всего лишь сто двенадцать — и позволю вам напомнить, что сейчас на троне — сто одиннадцатый папа.

По мнению Малахии или того, кто прикрылся его именем — сто десятого папу будут звать "тяжело работающее Солнце". Сто десятым папой стал кардинал из Висленского края Кароль Войтыла, которого сразу после интронизации пытались убить. Кому то очень не нравилось, что на трон Римской Католической Церкви воссядет папа, который происходит из области, находящейся под управлением Русского Престола. Тяжело раненый Папа останется жив — но с тех пор перейдет на крайне антирусские позиции и сделает немало для дестабилизации обстановки как в самой Польше, так и в Российской Империи. Не забывайте — покушение на Папу станет спусковым крючком для самого страшного рокоша в Польше за последние сто лет, унесшего десятки тысяч жизней.

Сто одиннадцатый папа — ныне правящий архиепископ из Германии — назван Малахией "торжество оливковой ветви". Его избрание стало компромиссом между группировками, сложившимися в кардинальском конклаве за долгое, очень долгое время правления предыдущего Папы. Кардинал Ратцингер очень стар, он старше всех, кто когда-либо избирался Папой, и его избрали, в том числе и по тем соображениям, что жить ему осталось недолго, и за то время, пока он правит — можно будет договориться об избрании настоящего Папы, уже на долгие годы.

Последним, по мнению Малахии — на престол Святой Католической Церкви воссядет Петр Римлянин. Он единственный из Пап, которому не просто дана кличка — но и приписано крайне зловещее предупреждение, звучит оно так:

Во время последних гонений на Святом Римском Престоле будет сидеть Пётр Римлянин, который будет пасти овец среди множества терзаний; по свершении чего город семи холмов будет разрушен, и Судия страшный будет судить народ свой. Конец [30] .

Страшный суд — вот что нас ждет при следующем Папе, Князь Воронцов. Врата ада отверзнутся — и адское воинство хлынет на землю…

— Вы в своем уме? — скептически спросил я

— Вы напрасно так к этому относитесь, сударь — сказал бывший генерал контрразведки Габриелян Дро Аташесович, а теперь неизвестно кто — существует немало свидетельств тому, что мы стоим на самом краю.

— Вы сошли с ума, друзья мои, — сказал я, — это безумие. Та война, какую вы ведете здесь — это безумие. У нас хватает вполне даже материальных врагов — а вы ведете войну с тенями.

— А кто тогда пытался вас убить? — спросил Габриелян

— Кто пытался… Я так полагаю, что мафия. Наемники. И я даже знаю, кто их мог нанять.

— Мафия… Увы, это была не мафия. Я думаю, что это были монахи из одного из монастырей близ Рима. Мы не раз и не два сталкивались с тем, что все, кто пытается идти против Римской церкви, против ее первосвященников, пытаются искать ответы на вопросы, которые опасно задавать вслух — умирают, и смерть их нелегка. Вы наводили в Риме справки о ком-то из князей Римской католической церкви, верно?

— Нет.

Аббат Марк внимательно смотрел мне в глаза, но он, генерал контрразведки — не мог уловить и тени лжи, ни в моих глазах, ни в моем голосе. Хотя бы потому, что я сказал правду.

— Я ищу информацию о трех родах — я решил играть в открытую хотя бы потому, что людям, которые сидели рядом со мной и какого то черта разыгрывали из себя служителей Господа я был обязан жизнью — три дворянских рода Италии, средней знатности — но мне они интересны.

— Назовите их, возможно, мы попытаемся вам помочь в ваших поисках.

— Баронские рода Полети, Салези и графский — ди Марентини.

Теперь уже я внимательно смотрел в глаза генерала, или аббата или кого там — чтобы попытаться понять, солжет он или нет при ответе. Но он — и не пытался лгать.

— Зачем это вам, сударь?

— Это не моя тайна, я могу раскрыть ее.

Денег я предлагать не стал — это было бы оскорблением.

Мы молчали — все трое, и я почти физически ощущал, как в старинной келье зловеще сгущается тишина.

— Вот оно что… — наконец сказал аббат Марк

— О чем вы?

— О ком, сударь. Его Преосвященство Пьетро Антонио Салези, барон Салези, граф ди Марентини, викарный кардинал Римской католической епархии. Один из самых опасных людей в Ватикане, в Курии он отвечает за банк Ватикана. Мы считаем, что это — следующий Понтифик. Он и приказал убить вас, сударь.

Одно из правил разведчика — никогда не клади все яйца в одну корзину. Не зацикливайся на одной версии, какой бы логичной она не казалась. Проверяй все возможные версии, отыскивай все возможные факты, прежде чем делать выводы. Увы — в тот день я нарушил это правило, может — потому что меня только что едва не убили, может — еще почему.

Но нарушил.

— Не может быть. Зачем ему это?

— Вам известно о фатимских пророчествах, Князь?

— Известно — сказал я

— Позволю напомнить. Как известно — трем детям бедняков в местечке Фатима, Португалия являлась сама Богородица, покровительница Святой Руси. В третий раз — это явление видели сотни людей, и нет оснований сомневаться в их свидетельствах. В своих пророчествах — Богородица предупреждала о войнах и ужасах, ждущих человечество, если оно свернет с Его Пути и отречется от Бога.

Как известно, второе пророчество Фатимы гласит:

Вы видели ад, куда отправляются души бедных грешников. Чтобы спасти их, Бог хочет установить в мире почитание Моего Пренепорочного Сердца. Если то, что я вам скажу, будет исполнено, много душ будет спасено и настанет мирное время. Война скоро закончится. Но если люди не перестанут оскорблять Бога, начнется более худшая война при Папе Пии XI. Когда вы увидите ночь, озаренную необычным светом, знайте, что это великий знак Божий того, что Бог готов наказать мир за злодеяния посредством войны, голода, и гонений на Церковь и Святейшего Отца. Чтобы предотвратить это, я пришла просить о посвящении России моему Пренепорочному Сердцу и о причащении в возмещение грехов в первую субботу месяца. Если мои просьбы будут услышаны, Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь. Добрые будут му?чимы, Святейший Отец будет много страдать, некоторые народы будут уничтожены. В конце моё Пренепорочное Сердце восторжествует. Святейший Отец посвятит Россию мне, и она обратится, и некое мирное время будет даровано миру.

Известно, что страшная война состоялась, и сразу после этого — в России произошла попытка мятежа против власти, против Престола, против самого порядка вещей, установленного Господом — и возглавили эту попытку безбожники, дети Сатаны во главе с психопатом Ульяновым и жидовствующим Бронштейном. Россия удержалась на краю, удержалась от крови и братоубийства — и поэтому не свершилось пророчество о войне во времена Папы Пия XI. Одному господу известно, сколь страшной могла быть эта война.

Но существовало и третье Фатимское пророчество, столь страшное, что оно скрывалось Римской Католической Церковью от своей паствы до двухтысячного года.

Говорили, что это пророчество повествует о покушении, которое свершилось в Ватикане, о смерти пап одного за другим. Но когда, под давлением Ватикан все-таки открыл третье пророчество в день Нового Тысячелетия — оказалось, что оно еще страшнее, чем кто-либо мог возмыслить.

Это пророчество о Страшном суде.

Я пишу из послушания Тебе, мой Бог, приказавшего мне сделать это через Его Высокопреосвященство епископа Лейрии и Божию Матерь.

После двух частей, которые я уже объяснила, слева от Божией Матери и немного выше, мы увидели Ангела с огненным мечом в левой руке. Пылая, меч извергал языки пламени, которые могли бы сжечь всю Землю, но они затухали, касаясь великолепного сияния, которое Божия Матерь излучала навстречу им из своей правой руки. Указывая на землю своей правой рукой, Ангел закричал громким голосом: "Покайтесь, покайтесь, покайтесь!" Мы увидели в бесконечно ярком свете, что есть Бог, нечто подобное тому, как изображения людей появляются в зеркале, когда они проходят перед ним: епископа, одетого в белое, — нам показалось, что это был Святейший Отец. Там были и другие епископы, священники, верующие мужчины и женщины. Они поднимались вверх по крутой горе, на вершине которой был большой Крест из неотёсанных стволов пробкового дерева. Прежде чем попасть туда, Святейший Отец прошел через большой город, наполовину в руинах, наполовину содрогающийся. Он шел, останавливаясь, страдая от боли и горя, и молясь за души тех, трупы которых он встречал на своём пути. Достигнув вершины горы, на коленях у подножия Креста он был убит группой солдат, которые стреляли в него пулями и стрелами. И таким же образом там умерли один за другим другие епископы, священники и верующие мужчины и женщины, и различные миряне разных чинов и сословий. С обоих сторон Креста стояли два Ангела, каждый с хрустальной кропильницей в руке, в которую они собирали кровь мучеников и ею окропляли души, прокладывающие свой путь к Богу [31] .

Это пророчество, которое либеральничающий, погрязший в смертных грехах, разодранный ересями и склоками Ватикан не желает замечать и активно замалчивает — относится не к прошлому. Оно относится к будущему, князь. К нашему с вами будущему. Это — описание Страшного суда, падения Рима и всей цивилизации.

Страшный суд близок.

— И Вы намереваетесь его не допустить?! — скептически сказал я. Если честно — я до сих пор не мог поверить, что те люди, которые служили со мной, которые окунулись в кровавую купель Тегерана, в ужасы и жестокости Персии — теперь служили Православию и более того — занимались тем, что предотвращали Страшный суд. Я был хоть и верующим человеком — на поле боя нет атеистов — но все же не воспринимал веру так.

— Да, князь, мы намереваемся его не допустить. Россия — если верить Второму Пророчеству, которому нет оснований не верить — часовой у врат Ада. Русская Православная Церковь — последняя из Церквей мира, которая не подменяет Истинное слово Христа словами о Христе, ересями и греховным словоблудием. Святая вера ведет нас, а война научила — что нет судьбы кроме той, которую мы творим…

Пали твердыни веры. В святых храмах венчают содомитов и занимаются содомией с невинными отроками, в Ватикане ведут себя так, как вели себя менялы, изгнанные из храма Спасителем, везде ересь, блуд и грех без раскаяния и покаяния. Мы, русские люди, прошедшие войну — последние часовые у Врат. Пока нас не лишат дыхания — мы не отступим от них.

— И, по-вашему, этот… Салези ди Марентини, кардинал — вы его идентифицировали как Петра Римлянина?

— А как еще можно его идентифицировать, сударь? Пьетро, викарный кардинал в Риме и Петр Римлянин — велика ли разница?

Меня конечно можно понять. Когда человек, умеренно верующий — то есть, грубо говоря, крещеный атеист сталкивается с подобным — его естественной реакцией станет — покрутить пальцем у виска.

Об этих пророчествах я вспомнил несколько лет спустя, в четырнадцатом году. Когда было — почти поздно.

— Господа, вам нужна помощь в вашей борьбе? — решил завершить недобрый и малопонятный разговор я

— Если только молитвенная, сударь. Если только молитвенная. Мы вывезем вас из страны, потому что вас ищут. И будут искать дальше, так что будьте осторожны. Будьте очень осторожны. Они никогда не отступают, никогда не останавливаются на полпути, никогда не оставляют своих врагов в живых. И если вы почувствуете, что загнаны в угол — врата этого дома Божьего открыты для вас, как и для любых гонимых и преследуемых за правду.

— Я благодарен, генерал, ваши люди спасли мне жизнь Я ваш должник.

Аббат Марк покачал головой

— Я больше не генерал. Да простится мне…

 

Картинки из прошлого

18 августа 2004 года

Бразилия, Сан Паоло

Отель Хилтон

Капрал Рикардо Гонсалес переночевал на базе, а утром, ровно в семь по-местному, вместе со своим Хаммером стоял у отеля Хилтон. Верней, Хаммер стоял чуть в стороне от отеля, на площадке, разгороженной огромными мешками HESCO, наполненными землей, а сам Гонсалес сидел в холле отеля и пил кока-колу из банки, которую купил в стоящем тут же автомате.

Кока-кола была одной из немногих по-настоящему хороших вещей в этой стране. А так — хорошего было мало.

Копы номер один, два и три спустились вниз помятыми, невыспавшимися и злыми. Капрал хорошо знал почему — ночью в Сан-Паоло было неспокойно, по-настоящему неспокойно, не так как в дурном районе Нью-Йорка — а по-настоящему, это надо видеть. Точнее — слышать. Неспокойно с взрывами, с ревом скорострельных пушек, с шумом моторов под окном. Самый верный способ узнать новичка — это посмотреть на его физиономию и спросить, хорошо ли он сегодня спал. Если в ответ услышите нецензурную ругань — точно новичок.

Коп номер один направился прямо к нему.

— Парень, где здесь можно раздобыть кофе?

Гонсалес показал на автоматы

— Только там, сэр. Девяносто девять центов.

Полицейский ругнулся, но направился к автомату. Подошли копы номер два и три.

— Здесь у вас всегда так тихо? — спросил(а) коп номер три, стараясь подавить зевок

— Мэм, сегодня было спокойно. Если начинаются боевые операции в фавелах — не спит никто.

— Черт бы все побрал…

— Парень, ты нас правильно пойми… — сказал коп номер два — но видимо, нам придется попросить тебя о том, чтобы ты отдал нам машину. У нас э… серьезная работа секретного характера.

Гонсалесу начинало нравиться это — все больше и больше. Он, нищий мексиканский парнишка пошел в армию — и теперь три копа, причем, судя по повадкам, серьезных копа, федерала — все вместе не стоят одного его, капрала армии САСШ с опытом службы в Сан-Паоло.

— Позвольте, я вам кое-что покажу, сэр.

Гонсалес подвел копа номер два к стенду, который был вывешен в отеле. Такие висели в каждом общественном здании — для размещения приказов местной военной администрации. Большая часть доски была отдана под фотографии.

— Вот это, сэр — фотографии пропавших без вести. Они тут обновляются каждую неделю. Это значит, сэр, что здесь пропадают люди, и пропадают так часто, что места на доске не хватает. В основном, это работа похитителей людей. Фавелы — это настоящий ад, там можно зайти целым взводом и пропасть без вести — до последнего человека. Но обычно похищают не военных, а журналистов и прочих гражданских, которые не способны дать должный отпор.

Коп номер два внимательно посмотрел на Гонсалеса

— Ты хочешь сказать, что мы и есть гражданские, не способные дать отпор?

— Да, сэр. Вы и есть эти самые гражданские. Вы можете остановить машину не там, где надо, решить перекусить или сходить за кофе не там, где надо, начать задавать лишние вопросы не тем людям…

— Парень задавать лишние вопросы не тем людям — именно в этом заключается наша работа.

— Да, сэр. Вот только на вооружении бандитов в САСШ не стоят противотанковые гранатометы. И ни в одном североамериканском городе нет мест, куда можно соваться только с взводом пехоты и воздушной поддержкой.

— Ты ошибаешься, парень… — пробурчал коп номер два — такие места уже появились, черт бы их побрал…

— Мы можем привести его к присяге — заявила коп номер три, появившаяся со спины.

— Лиза, ты представляешь, о чем идет речь? — раздраженно заметил коп номер два — у него же нет допуска. Я не желаю, чтобы за мной кто-то шлялся по пятам как свинья за трюфелями.

— А мне не хочется найти свою могилу в этом замечательном городе. Правилами, нам разрешено принимать добровольных помощников. Тем более, если это ничего не будет стоить Службе, так?

Коп номер два покачал головой — но видно было, что он уже смирился

— Пойди, поищи Библию. Нам нужна будет Библия.

Коп номер три отправилась искать Библию.

— Послушай, парень — заявил коп номер два — если я был против того, чтобы привлекать тебя к оперативной работе, то это только потому, что я забочусь о твоем же благополучии, черт побери. Это не армия, сынок. Это мир с чертовски кривыми зеркалами, лабиринт, из которого мало кто может найти выход. Мы приведем тебя к присяге, как полагается — но позволь дать дружеский совет. Не воспринимай всерьез ничего, что ты увидишь или услышишь. И забудь это все — раз и навсегда. Не ищи себе неприятностей…

Вернулись коп номер один и коп номер три.

— Проклятый аппарат работает только тогда, когда по нему как следует врежешь ногой — пожаловался коп номер один

— Библия только на португальском, Библии на английском нет — пожаловалась коп номер три

— Ничего, хватит и этой. Лиза, держи Библию. Капрал… тебе, как я понимаю, есть полных двадцать один год?

— Да, сэр.

— Вопрос для проформы. Я должен задать его. Положи на Библию правую руку и повторяй за мной в точности.

Гонсалес положил руку на Библию…

Настоящим клятвенно обещаю соблюдать законы и конституцию Североамериканских соединенных штатов, служить народу Североамериканских соединенных штатов, нести службу верно и нелицемерно и делать все для утверждения торжества правосудия и закона. Клянусь в том, что произношу эту присягу без задних мыслей и намерения уклониться от ее исполнения и да поможет мне Бог!

Гонсалес убрал руку с Библии. Копы смотрели на него.

— Поздравляем, парень — сказал один из них — теперь ты в том же дерьме, что и мы. И ты в нем — по уши.

Первым делом, они наведались в здание гражданской администрации, которое было расположено в чем-то, наподобие королевского дворца. Говорили, что это и был королевский дворец, капрал слышал, что когда-то давно из Европы сюда приплыл португальский король со всем своим двором, и правил тут какое-то время. Сейчас, конечно, здание бывшего королевского дворца было изуродовано стоящими тут же бронемашинами, огромными мешками с землей и вырытыми прямо в бывшем саду укреплениями.

Потом все трое копов вышли из здания — Гонсалес в закрытом Хаммере уже успел изрядно вспотеть.

— Помощник, ты знаешь, где находится передовая база Отель Ромео?

Еще бы не знать…

— Чертовски хорошо знаю, сэр. Это в районе Котии, я там и служу.

— Тогда двигай туда…

До базы они добрались достаточно быстро, Гонсалес знал, как можно быстро проехать по городу, и где образуются пробки от чекпойнтов. Сан-Паулу — когда не проходили операции — был достаточно неплохим городом. Зелень — еще оставшаяся — радовала глаз на разделительных линиях на дороге, куча машин, в основном побитых и простреленных, какие-то мелкие кафе и магазинчики на первых этажах зданий. На тротуарах — полно мелких торговцев, продающих нехитрый товар на разнос, мальчишек, зарабатывающих мытьем стекол и тоже продажей всякого хлама автомобилистам и бишейру. Бишу, подпольные лотереи были тут настоящим сумасшествием, билеты бишу распространялись на каждом перекрестке, их покупал и стар и млад, за честностью устроителей лотерей никто не следил. Удачи, выпадавшие на долю покупателей билетов, обсуждали всем городом, история была стандартная — обитатель фавел на последние деньги решил попытать счастья, купил билет, и… Вопрос был в том, что после этого "и…". После того, как ты выиграл в лотерею — надо было бежать из страны, потому что к тебе обязательно наведаются анархисты и потребуют внести свою долю "на борьбу". Или похитители людей, действующие по принципу "денежки были ваши — стали наши". Тем не менее — бишу продолжали покупать, потому что у многих людей в этом городе никакой другой надежды кроме этой — не было.

Огневая база Отель Ромео находилась на небольшом холме — мрачная крепость двадцать первого века, обставленная со всех сторон мешками HESCO, с пулеметными гнездами, обложенными мешками с песком и бронеплитами, вырезанными из старой бронетехники, с колючей проволокой, с модулями внутри. Война, еще в девятнадцатом веке бывшая маневренной — стала откровенно позиционной, снова, как в средние века, рыцари строили крепости, чтобы утвердить свое влияние на покоренных, но не покорившихся землях. И рано или поздно — как гласит история — рыцари сгинут, а крепости останутся, как памятник людскому безумию.

Интересно только — что здесь останется помимо крепостей…

На воротах стоял Дик — двухметровый мулат с неуставной прической в виде дредов. Он жевал жвачку, пританцовывал на месте и держал ручной пулемет Кольта, который в его ручищах казался игрушечным.

Капрал подрулил, открыл дверь — потому что в бронированном Хаммере опускающихся стекол не было. Необходимость каждый раз открывать бронированную дверь, на любом чекпойнте — была неплохой разминкой для мышц.

— Дик, что у нас там?

— Ничего особенного, мэн — Дик продолжал его так называть, хотя один раз из-за этого они подрались — везешь гражданских?

— Да, парней, которые приехали надрать тут кое-кому задницы…

— Ну так проезжай… — Дик махнул рукой, чтобы открыли шлагбаум.

Они проехали в святая святых — внутренний периметр. Там тоже было все как всегда. Кто-то ремонтировал машину. Кто-то занимался на заглубленном стрельбище — из ямы раздавались короткие, трескучие очереди. Кто-то, свободный от нарядов — просто загорал в невесть откуда здесь взявшемся шезлонге.

Гонсалес припарковал свой Хаммер крайним в ряду точно таких-же.

— Где здесь штаб? — спросил коп номер два

— Вон там, сэр. Видите, вот тот быстровозводимый ангар.

— У вас там штаб?

— Да, сэр, а где же ему еще быть?

Коп номер один пожал плечами

— У тебя есть примерно час, парень, можешь пока заняться своими делами. Через час двинемся в путь.

— Спасибо, сэр.

Как убить час… Конечно, можно сделать это по-разному. Гонсалес зашел сначала в столовую, наспех проглотил какую-то питательную субстанцию — никак иначе эти блюда из замороженных и обезвоженных продуктов назвать было нельзя. Потом — направился к яме…

В яме распоряжался сержант Ромеро, крепкий и суровый малый, который умел точно стрелять из всего, что стреляет, и дослужился до ганнери-сержанта. Там же был несколько морских пехотинцев, из которых Гонсалес не знал никого и какие-то винтовки, аккуратно разложенные на столе.

Огневая позиция — как они ее называли — представляла собой лабиринт с мишенями, заглубленный в землю примерно на двадцать футов. Это была огромная, выкопанная морскими пчелами яма, в которую потом краном опустили несколько десятков мешков HESCO, создавая стрелковый лабиринт. В лабиринте были мишени, частично закрепленные на мешках, частично — на столбах из покрышек, внутри тоже заполненных песком. В северном конце ямы было выстроено что-то вроде "дома убийств", сама яма была поделена на три неравные части баррикадами из мешков с песком. Стрелок начинал двигаться направлением на север, доходил до дома убийств, проходил его, потом спрыгивал со второго этажа — и начинал двигаться в обратном направлении. Получалось, что он описывал круг, возвращаясь туда, откуда он пришел.

— Гонсалес — ты в самовольной отлучке или как? — поприветствовал спустившегося в яму Гонсалеса Ромеро

— Никак нет, сэр, вожу прикомандированных гражданских специалистов.

— Прикомандированных… Ну, тогда давай, подплывай сюда, если за ремеслом таксиста ты не забыл, как это делается…

Морпехи, присутствовавшие в яме засмеялись, послышались шуточки. Морская пехота — особенный род войск, здесь нет присущей армии тяжеловесности — но дела делаются, и ничуть не хуже. Да, сэр…

— Итак, парни, перед нами то, чем возможно будет вооружен каждый морской пехотинец через несколько лет — начал ганнери-сержант, держа перед собой несколько необычную автоматическую винтовку с передней рукояткой и странно широкой горловиной магазина. Вам придется носить эту дрянь в течение трех месяцев, потом дать заключение на нее, чтобы парни из штаба решили, надо нам это или нет. Эта винтовка изготовлена компанией Кольт специально под наши требования. Во-первых, у нее усовершенствованный отвод газов на поршень, но есть небольшая особенность. Что-то вроде двойного действия. Мы все знаем, что стрелять с закрытого затвора получается намного точнее, не так ли?

— Да, сэр.

— Ну, вот. Но если мы, ребята, по уши в дерьме и чтобы выбраться, надо выпустить как можно больше пуль и как можно быстрее — тут закрытый затвор становится уже препятствием. Если винтовка долго стреляла автоматическим огнем при закрытом затворе — возможны самые разные неприятности, от самопроизвольного выстрела из-за воспламенения патрона в стволе и до отказа. Но в этой винтовке все устроено очень хитро — одиночными выстрелами она бьет с закрытого затвора, но если нужно стрелять очередями — она автоматически превращается в нечто подобное ручному пулемету и стреляет уже с открытого затвора. Не так точно — но намного надежнее. Все понятно?

— Да, сэр.

— Если винтовка стреляет одиночными — она бьет точно. Если нужен автоматический огонь — она меняет точность на надежность, причем самостоятельно, без участия стрелка. Как все это будет происходить на практике, джентльмены — придется выяснить вам, но у инженеров на фирменном стрельбище получалось неплохо. Идем далее.

Второе серьезное усовершенствование — это смена калибра. Винтовка как обычно делится на лоуэр и аппер — но и тот и другой — необычные. Лоуэр позволяет принимать как магазины калибра 6*45, так и магазины калибра 7,62*51 Винчестер. Аппер позволяет быстро менять ствол и затворную группу. Инженеры Кольта утверждают, что можно сменить калибр винтовки даже в полевых условиях меньше, чем за две минуты. Так это или нет — тоже предстоит выяснить вам, джентльмены.

И третье — это магазины. Никогда не видел настоящего морского пехотинца, который был бы доволен емкостью магазина — потому что, когда дело доходит до настоящей перестрелки, думать о смене магазина некогда и чем больше патронов ты можешь быстро выпустить в цель — тем лучше для тебя и тем хуже для цели. Раньше у нас было десять патронов, потом двадцать, потом тридцать — теперь нам не хватает и этого. Так вот, господа — перед вами несколько магазинов, которые мы должны испытать, и сказать — какой нам нравится больше. Вот эти — ганнери-сержант поднял два необычно толстых и длинных магазина — это разработка компании Sure-Fire, которая делает не только фонари. Четырехрядные магазины, один на шестьдесят, другой на сто патронов калибра шесть миллиметров. Причем тот, что на шестьдесят можно носить в качестве основного, он всего на двадцать процентов длиннее стандартного, на тридцать. А вот эти два магазина — ганнери — сержант показал на два других магазина — это Арматек. Тот, что с обычным барабаном — на семьдесят пять патронов, тот, что со сдвоенным — на сто пятьдесят. Сто пятьдесят — это, конечно, слишком для патрулирования — но если мой Хамви подобьют и мне придется уносить ноги под огнем — я буду рад иметь в своем рюкзаке хотя бы один такой магазин, чтобы у меня в руках был не автомат — а нечто подобное ручному пулемету.

Наконец четвертое — это прицел. Прицел здесь — новый прицел фирмы Leupold, одобренный Colt и изготовленный под ее контролем. Как видите — это простой и прочный прицел в корпусе из начерненной стали. Трехкратное увеличение — но в отличие от ACOG здесь поверх установлен встроенный прицел типа "красная точка" и не надо ничего мудрить. У вас есть прицел для ближней дистанции, и есть прицел для средней дистанции. Возможно, такими будут оснащаться все поставляемые нам карабины и не нужно будет ничего придумывать с закупками.

Итак, господа, вначале вы опробуете новое оружие на полосе, потом оно вам будет выдано для временного ношения вместо штатного, штатное сдадите мне, на временное хранение. Кто пойдет первым, джентльмены?

— Капрал Гонсалес пойдет первым!

Все посмотрели наверх — а капрал от неожиданности даже вздрогнул. Полковник Форрестол стоял у ямы, рядом с мешком HESCO и смотрел вниз.

— Гонсалес, вперед — скомандовал ганнери-сержант — ваше оружие.

Капрал сдал свой обычный Commando, чертовски удобный в сопровождении и передвижении на машинах, взамен получил новое оружие. Оно было тяжелее, ненамного, но тяжелее штатного М4. Прикладка, центр тяжести, органы управления — были теми же самыми. На этой винтовке было воспитано два поколения морских пехотинцев, где что — помнили на уровне рефлексов.

Тридцать мишеней — объявил мишенную обстановку ганнери-сержант — десять из них типа "террорист и заложник". Неизвестное количество гражданских, так что смотри, куда стреляешь. Штрафные — как обычно.

Понимая, что стрелять из положения лежа не придется — капрал взял снаряженный стозарядный магазин и вставил его в винтовку. Он был тяжелым — но его тяжесть приходилась как раз на центр тяжести винтовки и не влияла на скорость стрельбы из нее. На нем не было ни стрелковых наушников, ни наколенников — но об этом он вспомнил только тогда, когда подошел к огневому рубежу.

— Is the shooter ready? — прозвучала уставная команда

— Yes

Ганни щелкнул секундомером

— Go!

Перед стрельбой нужно было пройти поворот, на девяносто градусов вправо, сделать это с винтовкой на изготовку не так то просто — но капрал помнил это стрельбище и все сделал правильно. Он выбежал на поле, первая мишень оказалась совсем рядом — он поразил ее выстрелом навскидку, с расстояния футов десять. В этом то и заключались сложности — морские пехотинцы приезжали с Пэрис-Айленда, умея дырявить мишени из штатного оружия с трехсот шагов — но и черта не знающие, что делать в ближнем бою.

Можно было проходить стрельбище двумя путями — либо стрелять на ходу, сокращая дистанцию до цели и рискуя поразить либо заложника, либо гражданского — либо наметить несколько остановок, с остановки чисто отработать те мишени, которые ты видишь — а потом бежать со всех сил к следующей точке остановки. Гонсалес выбрал второе — оперев цевье винтовки на мешок, на котором была прикреплена первая мишень, он несколькими точными и быстрыми одиночными выстрелами поразил все мишени, которые видел — и только потом бросился к дому. Винтовка била не так, как старая М4 без газоотвода на поршень — но отдача была вполне приемлемой. Прицел был просто великолепен — с широким полем зрения и небольшой, не заслоняющей цель — но яркой прицельной маркой.

Еще мишени возникли в окнах дома, он поразил их с короткой остановки, потом ворвался внутрь. Внутри — несколько мишеней, в основном заложники — отстрелял, но время потерял, тут надо целиться очень точно, а навскидку бить не получается. Бегом, по лестнице, на второй этаж — еще несколько мишеней. Со второго же этажа отстрелял те мишени, которые ему удалось увидеть за покрышками и мешками с песком, потом прыгнул вниз. Конечно же, не обошлось без сюрпризов — сразу в нескольких местах, в том числе и под ногами, рванули взрывпакеты, нервы были на пределе — но он добежал, заработав только одно штрафное очко.

Ганнери — сержант щелкнул секундомером.

— Отлично. Для таксиста более чем отлично…

Гонсалес посмотрел наверх, отдал честь. Форестол вежливо похлопал в ладоши.

— Так, девочки… кто следующий?

В качестве транспортного средства им достался старый М113 — целый бронетранспортер на них одних, капрал тогда еще не подумал, почему в нем никого не было и насколько это плохо. Старая коробка на гусеницах, их наклепали много-много, и они служили до сих пор верой и правдой. Гусеницы заменили, вместо стальных теперь были резиновые, армированные стальными тросами — чтобы можно было передвигаться по городским дорогам. Когда их клепали — солдат был на войне расходным материалом, не то, что сейчас — поэтому, БТР был уязвим и для пулемета калибра 12,7 и для ракеты реактивного гранатомета. Теперь же — настали новые времена, и вот почему М113 был дополнительно бронирован ребристыми накладными бронеплитами, а поверх них — были решетки, призванные останавливать ракеты РПГ. Вверху, вместо обычного люка с пулеметом — построили бронебудку из металла и бронестекла как на Хаммере — только пулемета там не было. Несколько бойниц, чтобы можно было отстреливаться из штатного оружия — и все…

Капрал был весьма удивлен тому, что им нужно идти в колонне, направляющейся в южный район Сан-Паулу. Это был самый центр фавел, и соваться туда стоило — только в самом крайнем случае. Совершенно непонятно было, что в фавелах делать только приехавшим из Вашингтона федеральным копам…

Колонна шла стандартная. Впереди — старый саперный танк со 152 миллиметровым орудием, за ним — Страйкер со 120 миллиметровым минометом. Дальше, вперемешку — колесная и гусеничная техника, транспортные машины, бронемашины прикрытия, снова транспортные машины. Именно такими колоннами была ограничена связь с некоторыми районами города: колоннами доставляли пополнения, провизию, забирали раненых. Анархисты, коммунисты и наркоторговцы, засевшие в фавелах, постоянно придумывали новые способы, как эти колонны остановить, потому что где нет колонн — там нет и иностранного присутствия…

Тронулись — стальная, отрыгивающаяся сизым дымом, ощетинившаяся пушками стальная змея. Бронетранспортер был старым, о солдате тогда заботились совсем мало — и рев мотора быстро идущего по твердой дороге БТР проникал даже сквозь беруши, вызывая головную боль…

Они вошли в город, на улицах было столпотворение, пробки — но для того, чтобы дорогу расчистили, нужно было всего лишь пошевелить стволом пулемета или пушки. "Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей, версия двадцать первого века".

Пройдя совсем немного по нормальному кварталу — они начали сворачивать на другую дорогу. Народа на улицах становилось все меньше, битых и простреленных машин на тротуаре все больше, это были еще не фавелы — но они углублялись в чертовски дурной квартал, квартал не вилл, в которых живут относительно богатые люди, и не торгово-офисный центр — а в квартал многоэтажных домов-муравейников, где до того, как все началось, жил бразильский "средний класс", имеющий работу, но живущий от зарплаты до зарплаты. Здесь их, североамериканцев, мягко говоря, недолюбливали.

Капрал сначала стоял в полный рост в десантном отсеке, смотря, что происходит на улице — потом ему это надоело и он сел на сидение в лязгающей стальной коробке, здраво рассудив, что если что-то произойдет — автоматом "Коммандо" не отобьешься.

— Куда мы едем? — спросил он копов, из-за рева двигателя приходилось кричать

— В агентство по реконструкции.

— А оттуда?

— Поедем, кое-что посмотрим.

Агентство по реконструкции было международным, кроме представителей САСШ там были британские представители и представители "независимых" государств Латинской и Центральной Америки, за исключением Аргентины, потому что Аргентина всегда играла против Бразилии. Не было представителей Российской Империи и Священной Римской Империи Германской Нации — сверхдержав, которые реально могли помочь. Зато — были представители Италии и Австро-Венгрии — здесь они старались стабилизировать ситуацию с трогательным единством.

Они оставили БТР рядом со зданием Агентства по реконструкции, копы вышли и пробыли там примерно с полчаса. Они, почему-то всегда ходили по трое, вместе, что немало Гонсалеса удивляло. На сей раз, они вышли из здания с двумя мужчинами в ярких ветровках Агентства — и полезли в БТР. Капрал забеспокоился…

— Что вы собираетесь делать?

— Проедем, посмотрим кое-что в квартале — ответил коп номер один — потом вернемся.

— Сэр, здесь довольно опасно, это не самое лучшее место…

Один из Агентства по реконструкции, белобрысый, высокий мужик, дружески хлопнул Гонсалеса по плечу.

— Парень, расслабься. Это же не фавелы. Мы здесь раздаем столько денег, что на нас тут молиться должны…

Два вертолета MDD АН-6, побортно к которым были приделаны длинные скамьи на шесть человек, по три с каждой стороны — взлетели с одного из зданий в центре города примерно через полчаса после того, как в путь тронулся конвой. Это были обычные вертолеты для специальных операций в городе, легкие, малошумные, верткие, способные лететь по улицам между зданиями — недаром именно этот вертолет победил в конкурсе армии САСШ на "летающий джип" в конце пятидесятых. Вот только вертолеты эти — не принадлежали ни одной из государственных организаций, и люди, которые летели на них, пристегнувшись к скамьям по бортам — не были государственными служащими.

Начиная войну — никто и никогда не задумывается о том, что будет дальше. Ну, хорошо, даже если дальше будет победа. А что делать с победителями? С теми из рядовых, кто вкусил крови, с теми из генералов, кто вкусил денег, тяжелых, шальных и кровавых? Смогут ли они вернуться к нормальной жизни. Или следующими врагами станут уже они сами?

Эти войны — Мексика, Бразилия — отличались от всех других тем, что в них с самого начала определяющую роль играли деньги. Огромные, почти неисчислимые массы денег. В основном наличными — наличка хорошо идет в зоне боевых действий, тут нет банкоматов, и никто не принимает чеки. Много налички. Очень много налички. Неисчислимо много налички. Тут счет уже идет не на пачки — на чемоданы и мешки налички. Наличка пропадает, растворяется, ее невозможно отследить, это не электронная транзакция, не именной чек. Строительство вот этих вот крепостей, покупка боевой техники, при том, что обычный армейский внедорожник почему-то стоит дороже самого шикарного Кадиллака. Восстановительные работы, взятки, какие-то мутные исследования — везде нужны деньги, везде нужна наличка. Наличка переходит из рук в руки. Вывозится за границу. Оседает в сейфах и на номерных счетах. И те, кто хочет не то чтобы перекрыть, а только потревожить этот поток — они не просто рискуют жизнью. Они обречены…

Эта ударная группа — двенадцать человек — состояла из бывших военных, служивших в хорошо подготовленных частях, таких как рейнджеры или спецназ, и уволенных из армии с позором. Именно такими были критерии отбора в специальную группу, которая курировалась некоторыми влиятельными людьми здесь и в Вашингтоне. Всех этих людей нашли, с ними поговорили, с ними поработали самые лучшие психологи. Все они устроились в частное военное предприятие, в какое им сказали, получили новые документы, DOD badges, дающие им право находиться в зоне боевых действий, оружие и право безнаказанно убивать. Всё это были люди особого склада: у кого крыла съехала в Мексике, у кого в Бразилии, у кого — в Центральной Америке. Когда человек попадает на бессмысленную и жестокую войну, видит смерть и не может успокоить себя тем, что это — за Родину, за победу — он внутренне очень сильно меняется. Кто-то начинает пить, кто-то уходит из армии, кто-то кончает с собой — а вот в глазах кого-то человеческая жизнь девальвируется до ничтожной степени, и теряют вес некоторые фундаментальные понятия, такие как "свои" и "чужие". Скорее даже не так — все, с кем ты рискуешь жизнью рука об руку, становятся своими, что бы они не совершили, а вот все остальные, в том числе и в столице страны — чужими. Люди, летевшие на двух вертолетах — были как раз из таких.

Вертолеты прошли над конвоем, когда он был уже в городе, затем ушел резко правее. Вертолеты летели над крышами, и кто-то даже выстрелил в них на удачу — но, конечно же, не попал. Удача сегодня была на стороне парней с вертолетов — слишком много жертв они ей принесли. Человеческих жертв…

Копы — а их прилет, конечно же, был отслежен — были обречены изначально. Совершенно идиотская затея — искать коррупционеров в военных и гражданских кругах в Бразилии, отследить прохождение денег по каналам выделения ассигнований и соответствие реальных результатов заявляемым. Эти трое копов — они работали не на Минюст, и не на военную полицию, они работали на специально созданную следственную комиссию, возглавлял которую сенатор Роско Браун. Комиссию так и звали "Комиссия Брауна", она должна была выявить факты нецелевого расходования средств, проверить связи частных предприятий с министерством обороны и решить, есть ли тут основания для предъявления уголовных обвинений. Еще в восьмидесятые годы, когда военных и СРС публично пороли — они, сцепив зубы, терпели это. Но сейчас были не восьмидесятые, сейчас был двадцать первый век — и военные, находящиеся на службе и в отставке, спаянные совместно пролитой кровью и совместно совершенными преступлениями, решили провести жесткую и показательную акцию, указав Вашингтону и высоколобым интеллектуалам с Капитолийского холма их место.

Вертолеты на мгновение зависли над одним из домов — и шесть человек с одного из вертолетов, моментально отстегнув ремни, спрыгнули вниз, на крышу. Вертолеты отправились дальше — мало кто понял, что с одного из них был высажен десант.

От Агентства по реконструкции, одного из основных каналов распределения денег — существовало только два маршрута, которым возили журналистов и прочих интересующихся. Один из маршрутов был уже перекрыт, второй — вот-вот перекроют…

Один из боевиков, одетых как местные анархисты — джинсы, футболка, поверх нее бронежилет и разгрузка — двинулся вперед, держа наготове Кольт с глушителем, остальные последовали за ним. Крыша была, как и на всех, построенных по типовому проекту домах — муравейниках — плоской, удобной для стрельбы — но лучше было спуститься пониже. Примерно до уровня третьего этажа, так намного проще будет стрелять…

На лестнице им попался какой-то пацан с самодельным мячом — и они его убили. Вот так вот просто, хлоп — и убили. Без разговоров, безо всего — это были не те люди. Этажом ниже створки лифта были выломаны, из лифтовой шахты доносился тяжелый запах гниющих нечистот — они сбросили тело пацана туда. Пока кто-то хватится, пока найдут тело — они будут уже далеко…

На третьем этаже они увидели дверь. Дверь была с подходящей стороны, слева, расположена она была так, что окна явно выходят на улицу. Старший взглянул на часы, подал команду, проведя пальцем по горлу — времени совсем мало. Тот, кто шел вторым — тоже достал пистолет, навернул на него глушитель. Потом они постучали в дверь…

За дверью послышался какой-то шум, потом дверь открылась. Какая-то старуха, да еще чернокожая, mulato, пыталась защититься от них цепочкой…

— Quem И vocЙ? — скрипучим голосом спросила она

Тот, кто шел первым, выстрелил в нее — и со всей силы налег на дверь. Цепочка естественно, не выдержала…

Все было кончено меньше чем за минуту. Ребенок и еще какая-то женщина пополнили коллекцию трупов. Сожалеть об этом не стоило — если за сто тысяч долларов они согласились как следует разобраться с сующими нос не в свое дело federales — то стоит ли беспокоиться о случайно подвернувшихся под руку черномазых?

Совершенно не стоило.

Они заперли дверь, потом один из парней опустил на пол тяжело звякнувший металлом мягкий чехол, открыл его и начал собирать винтовку. Это была чешская винтовка калибра тринадцать миллиметров, производимая для германского рейхсвера. Она позволяла стрелять примерно так, как стреляют из гранатомета, положив ее на плечо. Оружие было чистым, они получили его вчера, после акции унесут с собой и утилизируют. Местные анархисты почти никогда не бросают оружие на месте акции, тем более такое.

Остальные — тоже вооружились. Германский многозарядный гранатомет калибра сорок миллиметров и четыре чешских автомата под германский патрон. Германские патроны, чешское оружие — все должно было навести на мысль о причастности к акции carapintadas, аргентинского спецназа.

Снайпер занял позицию на кухне, гранатометчик спрятался со своим оружием на балконе. Оставалось только ждать…

Они остановились около какого-то здания, ничем не прикрытого — ни мешками с песком, ни чем иным. Небольшое, двухэтажное, разбито здание, ни одного целого окна, следы от пуль на стенах, двери валяются во дворе, давно сбитые, пахнет дерьмом. Как только бронетранспортер остановился рядом с домом — они увидели, как из одного из оконных проемов первого этажа выскочил подросток и бросился бежать…

Пикап с пулеметом, сопровождающий их, встал чуть подальше, направив ствол пулемета на здание.

— Парень, выпусти нас… — попросил один из копов.

Капрал нажал на рычаг — здесь он был простым, механическим, требовалось прикладывать значительное усилие — и десантный люк в БТР открылся. Гонсалес снял оружие с предохранителя и выбрался следом.

Копы стояли рядом со зданием и фотографировали его.

— Если верить документам, здесь находится школа, Лиз — негромко сказал один из копов копу с фотоаппаратом, которая тут все фотографировала

Дамочка выругалась, грубо, по-мужски, продолжая все снимать.

Капрал начал оглядываться по сторонам — здесь как в воздушном бою, если не вертеть постоянно головой, моментальной найдется кто-то, кто решит подкрасться сзади и воспользоваться твоей задницей. Улица здесь шла снизу вверх, они по ней поднимались, пока не было никаких признаков того, что на них готовилась засада. На улице были видны женщины, копошились дети, дальше по улице виднелся пустырь — но капрал знал, насколько все здесь обманчиво. Он оглядывал крыши… эти ублюдки обожали перемещаться по крышам и нападать с крыш, если над районо, конечно же, не видел боевой вертолет. Происходит все обычно быстро и внезапно — пара магазинов, две минуты шквального огня и отход. Бразильцы не из тех, кто ввязывается в длительные бои, они происходят, только если зайти в фавелы.

— Парень, как думаешь, мы можем войти внутрь этого здания? — обратился к нему коп номер один.

— Не советую сэр — автоматически ответил капрал — лучше не отходить от бронемашины дальше, чем на двадцать шагов.

— Парни, какого черта? — сказал представитель агентства по реконструкции, явно нервничающий — в этом здании нет ни хрена путного, все растащили…

— Я хочу войти внутрь — настаивал коп номер один — это моя работа, черт возьми. Лиз, дай фотоаппарат.

Гонсалес прикинул — деваться было некуда.

Сопровождаемый Гонсалесом, коп номер один пошел к зданию, у них на двоих были два пистолета и автомат, но если в здании, скажем, засела группа опытных похитителей, то это им мало чем поможет.

Внутри здание выглядело не лучше, чем снаружи. Полумрак коридоров, хрустящий под ногами мусор, запах испражнений. Они зашли в один из кабинетов — там ничего не было, кроме мусора, из которого было сделано несколько лежаков, грязи и запаха мочи.

— Черт, выглядит как последний бомжатник… — заметил коп номер один, делая снимки цифровой камерой

— Это и есть бомжатник, сэр — ответил Гонсалес, занимающий позицию у двери — в таких местах живут те, у кого нет жилья даже в фавелах. В основном подростки, их здесь называют "генералы".

— Генералы? Интересно… а где они сейчас?

— Смотались, сэр.

— А с ними можно поговорить?

Гонсалес улыбнулся — когда то и он задавал такие идиотские вопросы.

— Нет, сэр. Это изгои, понимаете? Они никому не нужны — и им никто не нужен. В фавелах их не принимают. Полицейские их иногда отстреливают — полицейским вообще лучше не попадаться на глаза. Они никогда не пойдут на контакт, сэр.

Полицейский сделал еще пару снимков

— Тогда пошли отсюда.

Напали как всегда неожиданно — бронетранспортер поднимался в гору, вслед за Хаммером, из-за двигателя и шума гусениц не слышно было почти ничего, капрал дежурил в башне с автоматом — и увидел, как из здания слева — это было большое, очень большое многоэтажное здание — вылетел заряд. Это было похоже на сгусток огня, выстрел из гранатомета обычно выглядит совсем по-другому, и этот сгусток огня с ювелирной точностью ударил в Хаммер, и сам Хаммер охватило пламя, весь разом…

В следующее мгновение он увидел искру на балконе третьего этажа, услышал (скорее даже почувствовал) удар по броне БТР и по захлебнувшемуся мотору понял, что они встали.

Бронетранспортер катился вперед, по инерции, быстро останавливаясь…

— Из машины — быстро!

Он рванул на себя рычаг, который открывал аппарель десантного отсека — и в это время в бронетранспортер ударил второй заряд. Террористы использовали специальный гранатомет германского производства, он позволял стрелять из закрытых помещений…

Аппарель была уже наполовину открыта — и капрала буквально бросило на нее ударной волной. Свет в глазах померк, остались только мысли — это было похоже, как в комнате выключают свет, раз — и все, света нет. Последней — было то, что ему очень жарко.

Потом — исчезли и мысли…

Расследование коррупции при распределении денежных средств, выделяемые на восстановление нормальной жизни в Бразилии — на этом было закончено.

 

17 мая 2012 года

САСШ, штат Виргиния

База морской пехоты САСШ Куантико

Управление исследований ФБР

О том, что погибла Катерина — я узнал совершенно случайно. Возвращаясь из Италии частным самолетом в полностью разобранном и раздраженном состоянии, я купил в Ла Гуардии, в беспошлинной зоне Нью-Йорк Таймс, начал перелистывать ее в очереди на таможенный досмотр — и тут увидел на третьей полосе знакомое лицо. Прочитал короткую заметку и… едва удержался на ногах.

Пресвятой Господь…

— Сэр… Сэр, с вами все в порядке? Сэр, может…

Молодая негритянка в форме таможенной службы САСШ и с покрашенными в рыжий цвет волосами озабоченно смотрела на меня.

— Сэр, с вами…

— Все в порядке… — закончил за нее я, чувствуя, как пересохло во рту — со мной все в порядке. Помощь не нужна.

— Хорошо, сэр — проговорила она, всматриваясь в меня на случай, если я все-таки солгал и сейчас грохнусь в обморок — у вас есть что-либо, подлежащее обложению пошлиной?

— Нет, мэм. Со мной только этот кейс. И часы на руке, но я их купил давно. Вот и все, что у меня есть.

— Хорошо, сэр. Если вам станет плохо, достаточно обратиться к любому сотруднику аэропорта, у нас есть медпункт, и …

— Благодарю, мэм, со мной все в норме. Просто я узнал очень плохую новость, и это выбило меня из колеи…

Из таможенной зоны VIP-терминала я прошел в Старбакс, заказал две чашки колумбийского кофе без сахара, здесь его хорошо варят. Мне нужно было прийти в себя.

Почему меня это так выбило из колеи? Сам не знаю. После встречи с Ксенией я находился в обычной после таких встреч состоянии хандры и самобичевания — Ксения, как я уже понял, неплохой энергетический вампир, высасывает досуха. После Рима и того, что там произошло, я был выбит из колеи. Так теперь еще и это. У меня ничего не было с Катериной, это была простая встреча на вечеринке, ничем не закончившаяся, да и девушка почти что годилась мне в дочери. Это если считать биологический возраст, так я был старше ее, наверное, на миллион лет. И все-таки что-то мне подсказывало, что это все — не просто так, и это выводило меня из себя. Ее улыбка и голос, серьезный и одновременно лукавый, соблазнительный напомнили мне…

Господи, только не это. Меня же и впрямь увезут отсюда на Скорой.

Принесли кофе, я выхлебал его, не чувствуя вкуса, расплатился с официантом. Только когда официант недоуменно посмотрел на меня — я понял, чем я расплатился, швейцарскими франками.

— Извините…

— Вообще-то сэр, мы можем в порядке исключения…

— Нет — нет. У меня есть доллары. Все нормально. Принесите мне еще две чашки того же, хорошо?

Из Старбакса я вышел в Интернет через wi-fi соединение, у меня при себе был нетбук, который позволял выходить в Интернет. Полчаса, еще три чашки колумбийского — и я знал все, что мне нужно было знать по этому делу. И даже больше.

Ублюдки траханые…

Летом четвертого года в автокатастрофе в центре Лондона погибла принцесса правящего королевского дома Великобритании. Она была виновна только в том, что собиралась уйти из семьи и потребовать развод. О скандальной связи его супруга и наследника престола знал весь Лондон. Связь наследника с замужней женщиной, супругой офицера армии Его Величества была настолько скандальной, что это бросало тень на весь институт монархии. Но то, что произошло в Лондоне в одном из тоннелей, было просто немыслимо, непредставимо нормальным человеческим умом. Это возвращало Великобританию в средние века, когда король Генрих убивал свою жену ради того, чтобы жениться на другой, и еще раз подтверждало злодейскую сущность правящего в Британии режима. Подонки не остановились перед тем, чтобы убить мать двоих детей. Еще омерзительнее было то, что наследник, еще не похоронив толком супругу, ввел свою избранницу в Королевский дом и представил ее как свою новую супругу, при этом и британское дворянство и церковь не осудили бесстыдство. Теперь история повторялась вновь — та же самая схема, автокатастрофа под мостом. Вероятно вынужденная — они … черт, они каким-то образом наняли этих ублюдков негров, чтобы те изнасиловали и возможно убили ее в туалете Нью Эйдж Арены — но так получилось, что я оказался на пути у этих негров. Вероятно, даже они заказали обычное изнасилование — естественно, после этого британский принц не смог бы встречаться с обесчещенной девушкой, да еще и русской. И получается я…

Ублюдки траханые. Получается, что я спас Катерину от этих негров, и они активировали запасной план. Никакого другого плана, кроме того, что у них был уже отработан — у них не было. Журналисты подняли шум… но это всего лишь журналисты.

Вот только я — не журналист. И это — прямой вызов мне. Им не стоило делать это с русской, и им не стоило никаким образом втягивать в это дело меня. Они допустили ошибку, не сдали назад, когда увидели меня.

И теперь за эту ошибку придется платить.

Аккуратно сложив газету, я убрал ее в кейс. Затем — на память набрал номер Мишо. Агента Мишо — для меня сейчас это самое главное.

— Марк. Это я. Мы можем попасть сейчас в Куантико? Надо кое-что посмотреть. И захвати, пожалуйста, все базы данных, какие у нас остались с открытия Нью-Эйдж Арена. Надо кое-что прояснить. Да, это срочно.

У ворот базы морской пехоты САСШ в Куантико нас ожидал агент ФБР — молодой, серьезный, в темном костюме и белой рубашке, все как полагается. У него был автомобиль — Шевроле Импала-03 и мы с удовольствием оставили автомобили под охраной ФБР на гостевой стоянке, чтобы не морочиться с обыском и пропусками. Мишо с тех пор, как перешел в частный сектор, сменил пожилой GMC на почти новый BMW X5, я ездил на Майбахе-53, взятом напрокат. И та и другая машина в хит — листах угонщиков была на первых местах, поэтому возможность оставить машину на бесплатной даже еще и охраняемой государством стоянке была не лишней. Сев в Шевроле мы поехали по базе с разрешенной скоростью тридцать миль в час. Откуда-то доносилась стрельба — автоматная и четкие одиночные щелчки выстрелов снайперских винтовок. Снайперы ФБР учились своему делу у снайперов Корпуса морской пехоты САСШ.

В здании Гувера — в ФБР вообще есть много всего названного в честь директора Гувера — нас вписали как Монтойя + 2. То есть агент Монтойя и два посетителя, это было хорошо тем, что не нужно указывать свои имена, "+2" оно и есть плюс два и не более. Каждому из нас выдали бейджи без фотографий — они означали, что передвигаться по зданию можно лишь в сопровождении сотрудника ФБР. В здании было на удивление малолюдно — экскурсий сегодня не было, а посетителей в чисто исследовательских и аналитических подразделениях никогда не бывает много.

Вся проблема в таких случаях бывает в камерах. Сейчас такие времена, что подрядчики экономят на всем, в том числе и на системах видеонаблюдения — Нью Эйдж Арена не стала исключением. Совсем сэкономить не получается, наличия видеокамер требует страховщик, это сказывается на величине страхового взноса. Именно поэтому появились супердешевые камеры наблюдения — не камеры, а, по сути, автоматические фотоаппараты, делающие снимки с промежутком в несколько десятков секунд и отсылающие их в центральный банк данных, в режим непрерывной съемки они переходят только по команде оператора. Снимки делаются в самом плохом разрешении, сто пятьдесят, иногда даже сто точек на дюйм и отсылаются на винчестер, на котором происходит автоматическая перезапись данных, то есть старые снимки постоянно заменяются на новые, высвобождая тем самым дисковое пространство. Считается, что если информация с жесткого диска стерта — то она исчезла бесповоротно, на самом деле это не так, чтобы она и в самом деле исчезла бесповоротно, нужно переписать что-либо поверх нее раз двадцать. Для восстановления информации нужно специальное оборудование именно поэтому мы обратились в Куантико. Верней — Мишо обратился в Куантико, меня бы тут и на порог не пустили…

Агент довел нас до большого, вытянутого в длину помещения, заставленного аппаратурой, одних экранов я насчитал семь штук. В помещении было очень сухо, и стоял особенный, на грани восприятия гул — шум работы вентиляторов, охлаждающих системные блоки компьютеров. Всем этим богатством заведовал один человек, молодой и полностью лысый (уж не от излучения ли) с кольцом в ухе. Вероятно, он был настолько ценным сотрудником, что правила относительно внешнего вида сотрудника ФБР его не касались. Ах, да, он же не выходит отсюда, не ловит преступников. Этакий местный Румпельштильцхен.

— Привет, Бо! — по-свойски поздоровался Мишо, заходя в комнату…

Румпельштильцхен ответил на рукопожатие, покосился на меня — но Мишо не стал меня представлять. Я принял неприступный вид, какой, по моему мнению, должен был бы быть у высокопоставленного сотрудника Минюста. Пусть думает, что хочет.

Меня всегда вводил в недоумение идиотизм разведывательных служб. Точнее — кадровых разведывательных служб. Почему-то до сих пор считалось, что вершина разведывательного искусства — это внедрение нелегала в чужую страну. На этих нелегалов тратились огромные деньги из казны, не только из нашей. Господи, какие нелегалы могут быть в двадцать первом веке, когда для того, чтобы улететь из Санкт-Петербурга в Вашингтон или Берлин надо просто сесть на самолет, перед этим немного заплатив за визу. Вот я — русский и все знают, что я русский, я это и не скрываю. Я нанял правильного человека и благодаря этому стою сейчас в месте, куда не попадет ни один нелегал ни за что в жизни. И если речь идет об отстаивании русских интересов в Вашингтоне — спросите меня, и я на двух страницах напишу вам список лоббистских и адвокатских контор, которые, если им хорошо заплатить — пролоббируют решение о ядерном ударе по Лондону. И все это будет стоить — ровно столько, сколько стоит по прейскуранту и никакого риска — просто пришел, положил на стол чек и объяснил, что тебе нужно. В сущности, это уже делается, просто кадровые разведчики не могут работать по-другому. Не исключено, что нам удастся сделать примерно то, что сделал Петр I, превратив потешную армию в грозное войско, разбившее непобедимых шведов.

Если хочешь что-то скрыть — положи это на самое видное место.

Мишо достал из кармана съемный жесткий диск и парень скривился

— Черно-белое?

— Оно самое. Восемь кадров в минуту.

— Что ищем?

— Я сам пока не знаю — с этими словами Мишо достал из кармана и положил перед Румпельштильцхеном лазерный диск в упаковке без обозначения.

Парень повеселел, смахнул куда-то диск.

— Придется подождать. Дело долгое и кофе у меня тут нет. Кофе из общего аппарата в коридоре и вкус такой, как будто кто-то нассал в аппарат.

— Спасибо, обойдемся…

— Вот она!

Это и в самом деле была Катерина. Камера запечатлела ее улыбающейся, и это опять разбередило только-только начавшую отходить боль.

— Исходная точка. Отслеживай ее.

— Понял…

Еще через несколько кадров мы увидели того негритянского ублюдка. В руке у него был сотовый телефон, он набирал номер.

— Можешь очистить?

— Смеетесь? Работы хватит до конца моей жизни, это же не изображение, а дерьмо собачье.

— Хорошо, крути дальше.

Кадры поползли на экране, сменяя друг друга.

— Стоп! — крикнул я

На очередном кадре я увидел этого самого негра, а рядом с ним — еще одного человека. Оба они не смотрели друг на друга, казалось, что они просто стояли рядом — но я хорошо знал, что это значит. И опознал этого, второго человека — скорее не опознал, а почувствовал каким-то шестым чувством. В Белфасте мне часто приходилось иметь с ними дело.

Контакт…

Я резко повернулся и вышел из кабинета в тихий и пустой коридор. Не хватало воздуха, от монотонного гудения вентиляторов раскалывалась голова. Мишо выскочил следом.

Как же больно…

— Сэр, что с вами?

— Ничего. Ничего, совершенно ничего… возьми себя в руки, придурок… ты видел этого негра.

— Дариус. Тот самый, с которым вам пришлось иметь дело.

— Он самый. А девчонка.

— Автокатастрофа — Мишо выполнил домашнее задание, любой агент ФБР, даже отставной — всегда знает, что происходит вокруг…

— Точно.

— Думаете, это Дариус? Бросьте, не тот уровень. Все, на что его хватит…

— Я знаю, что больше, чем на дозу свинца его не хватит. Обычный ублюдок. Но у него есть выходы кое на кого посерьезнее. Его надо найти и прижать хвост. Как следует прижать, чтобы получить имена. Поможешь?

Какое-то время Мишо думал, в нем боролись агент ФБР, который должен задерживать убийц и сажать в тюрьму и опытный специалист по безопасности, который нутром чуял рискованность задуманного. Агент ФБР победил.

— Ну?

— Давайте, вернемся в комнату. Потом съездим кое-куда еще.

 

Поздний вечер 17 мая 2012 года

САСШ, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк

Гарлем, передовая линия постов

Социальный бар

Иногда просто диву даешься тому, как легко шагнуть из одной реальности в другую, из рая — в ад. Если посмотреть на карту Нью-Йорка — то рай это, наверное, Манхеттен с его небоскребами и дорогими ресторанами. Граница рая и ада проходит по восемьдесят седьмой дороге, отделяющей Манхеттен от Бронкса, одного из самых страшных мест в этой части света. Для того, чтобы попасть из рая в ад нужно было сделать примерно сто шагов, пути обратно не существовало.

Примерно с сороковых годов, когда Бронкс начал превращаться в то, чем он сейчас является — полиция Нью-Йорка установила между раем и адом стражников — систему передовых постов, прикрывающих город от того, что творилось в Бронксе, посты эти перекрывали все основные улицы и напоминали маленькие укрепленные районы. Служба на постах считалась опасной, но почетной, каждый полицейский здесь постоянно имел при себе или Ремингтон-870 со складным прикладом и восьмиместным магазином, или автоматическую винтовку AR-10 в свое время планировавшуюся к принятию на вооружение, но так и не принятую. Машины были не такими как в Белфасте — но с таранными бамперами, бронированными дверьми и стальной вставкой между салоном и багажником, укрепленными специальной пленкой стеклами. Имелись и броневики — переделанные армейские М8 и банковские Форды, какие обычно использует SWAT. Существовали лишь три легендарных полицейских подразделения в стране, о которых снимались фильмы — это чикагская специальная группа детективов, лос-анджелесский SWAT и нью-йоркская группа передовых постов.

Приближаться на Майбахе к Бронксу было сущим безумием, я бы рискнул при наличии автомата и гранат и… скажем, рака в последней стадии — но у меня вообще не было никакого оружия, и помирать от рака я не собирался. Оставив Майбах на платной стоянке, мы пересели в БМВ Мишо и на нем покатили по направлению к восемьдесят седьмой дороге. Я заметил, как ведет машину Мишо — он рассчитывал движение так, чтобы ни на секунду не останавливаться у светофоров. Его Кольт лежал между нами, на крышке бардачка со снятым предохранителем и досланным патроном в патронник. Это было единственное оружие, каким мы располагали — но его было хватить, если мы не ввяжемся в совсем уж крутую заваруху.

Ночью здесь становится по-настоящему страшно. То тут, то там кучкуются люди, они греются около двухсотлитровых боек с горящим мусором — им не нужно идти на работу, они получают пособие. Тут же стоят машины, в основном старые, еще восьмидесятых годов универсалы — они семиместные, большие, и в них очень удобно жить. Встречаются и дорогие машины, типа того же БМВ — это наркоторговцы. Продажей наркотиков — здесь это называется "двигать камни" занимаются либо малолетки, которых бесполезно арестовывать, либо специальные бригады. Запас дури на ночь торговли кладется в бак с мусором, на нем делает специальная отметка. Торговец сидит на корточках или на перевернутом ящике неподалеку, ему отдаешь деньги, он молча принимает их, ничего не говорит. Подходишь к баку и берешь наркотик. Где-то неподалеку тусуется ублюдок с ножом, бритвой или даже обрезом — это на случай, если обезумевший от ломки наркоман захочет отовариться бесплатно. Если полиция и нагрянет — то ей достанется только наркотик, того, кто сидит и принимает деньги обвинить не в чем — он не торгует, и он не такой дурак, чтобы касаться пакетов с наркотиком руками без перчаток. У каждого свой наркотик, одни торгуют кокаином, другие — дешевой синтетической дрянью, которая вырабатывается в самих САСШ и сжигает мозг за пару приемов.

Крутятся тут ребята и похлеще — они обычно вооружены пистолетом — пулеметом Мендоса мексиканского производства, австро-венгерским Штайром или чешским, от которого скопированы предыдущие два. Здесь любят оружие, которое можно спрятать под одежду, и которым можно управляться одной рукой, второй ведя машину.

Было страшно. Мне, человеку, побывавшему в Белфасте, Бейруте восстанавливавшему нормальную жизнь в Тегеране здесь — было страшно. Везде, где я был, нам противостояли профессионалы террора, подготовленные в лагерях, вооруженных автоматом и фугасом, заложенным и обочины дороги. Но во всех этих местах — они все же оставались людьми, это были жестокие, фанатично верящие в собственную праведность, в собственную истину люди — но все же это были люди. А здесь… а здесь нас со всех сторон окружала тупая, нечеловеческая злоба, она словно грозовым облаком плыла над нашим новеньким внедорожником, катившимся по улицам Бронкса — и стоило только кому то крикнуть, выстрелить, подать команду — нас просто разорвали бы. Не поможет ничего, ни оружие, ни навыки — скольких ты не убьешь перед смертью, их все равно будет больше, и конец будет один.

Ужасный

— Они нас боятся… — сухо усмехнулся Мишо — на таких тачках здесь катаются боссы. Они не знают нас, но они боятся связываться с нами. Ублюдки…

Хотел бы и я в это верить. Я не большой знаток нравов русского дна — но почему-то мне кажется, что такого вот кошмара нет ни в Санкт-Петербурге, ни в Москве, ни в Варшаве. Нет такому безумию места на русской земле!

Бар мы опознали по миганию рекламы, красной и синей, ядовито яркой — это было одно из немногих мест в Гарлеме, где рисковали привлекать внимание световой рекламой по ночам. Передовой полицейский пост мы только что проехали — полицейские, сменившиеся с дежурства, останавливаются здесь, чтобы пропустить стаканчик с коллегами, которые заступают на дежурство, обменяться новостями, предупредить об опасностях, которые ждут на маршруте. У тротуара стояли целых двенадцать полицейских машин, в том числе бронированный фургончик спецподразделения — поэтому место можно было считать безопасным.

Мишо встал в ряд, рядом с полицейской патрульной Импалой, мотор глушить не стал.

— Пистолет я оставлю вам, сэр. До входа в бар я уж как-нибудь дойду.

Бывший агент ФБР вышел из машины, я пересел на его место, заблокировал двери, положил пистолет себе на колени. В таких местах лучше сидеть за рулем, если дело пойдет совсем уж плохо.

Марк вернулся через десять минут, с ним шагали двое. Один явно из патрульных — здоровенный пузан, с виду неповоротливый — но с такими вот неповоротливыми патрульными надо держать ухо востро, руки у них чаще всего очень быстрые и глаз верный. Второй — невысокий, коротко стриженый, с худым, суровым, чисто выбритым лицом. Этот явно из армии, возможно уроженец Нью-Йорка, решил после армии сделать что-то для родного города. С этим будет проще, чем с пузаном.

Мишо открыл дверь со стороны пассажира, полицейские остались на тротуаре, настороженные и готовые ко всему. Здесь иначе — было нельзя.

— Пересядем, сэр? У парней есть машина.

— Зачем, я что арестованный? Рядом есть бар, давайте зайдем. Я тоже здесь живу, время от времени, угощу тех, кто охраняет порядок в городе выпивкой. Будут проблемы?

Бывший агент пожал плечами

— Наверное, нет…

В кабаке было шумно, накурено, хоть топор вешай. Музыкальный автомат, подкармливаемый монетками извергал какие-то заунывные напевы… кажется, волынка, среди полицейских полно шотландцев и ирландцев. Суровые ребята, но их стоит уважать за то, что они делают. Если все то, что варится здесь, выплеснется на город…

А ведь однажды и выплеснется.

Мишо зашел первым, я за ним, следом — оба полицейских. Шум, на мгновение стихший при виде незнакомца, вновь лез в уши — очевидно, этих полицейских здесь хорошо знали и признавали их право приглашать сюда своих знакомых, пусть даже и не полицейских.

Мы заняли одну из угловых кабинок, она была отгорожена от стального зала, но занавеса не было и можно было видеть, что происходит в зале. Замурзанной официантке, явно с испытательного срока, мы заказали пиво (терпеть не могу, но надо) и гамбургеры. От более крепкого офицеры отказались, а нам тем более не стоило накачиваться спиртным, находясь в Бронксе. От гамбургера я отказался, потому что знал что принесут — истекающее жиром и холестерином трехэтажное чудище с не совсем свежей ветчиной и заветревшим сыром. Как вы думаете, почему среди полицейских так много толстяков? Вот из-за такого вот питания. Я попросил сразу принести счет, чтобы расплатиться.

— Александр Воронцов — представился я, не называя ни моего титула, ни того чем я сейчас занимаюсь. Полицейские не удивились — полицейские, особенно уличные вообще никогда ничему не удивляются. Оба они сейчас строили "скучающих джентльменов" — кислая мина равнодушный взгляд, девять из десяти нью-йоркских копов ведут себя именно так.

— Детектив Ричард Стил — представился толстяк — а это лейтенант Митчем Ген.

Это было серьезно. Детектив — значит, из отдела убийств, лейтенант — тоже оттуда. Впрочем — такие знакомые у Мишо и должны были быть, ФБР по мелочам не занимается.

— Есть парень — начал объяснять ситуацию я — очень скверный парень. Зовут Дариус, привлекался за изнасилование пасынка. Знаете такого?

Лейтенант и детектив переглянулись

— Допустим.

— Мне надо с ним переговорить. В укромном месте. Без свидетелей.

— О чем? — спросил детектив

— Этот парень кое-что знает. Речь идет об убийстве.

Глаза лейтенанта сузились, он почуял кровь как бладхаунд, взявший след.

— Если можно поподробнее, сэр.

— Парни, да что…

Я поднял руку

— Марк, они правы. Если бы я хотел с ним разобраться — я бы заплатил ублюдкам, тусующимся на улице с автоматами, чтобы в его машине сделали пару сотен лишних дырок и в нем самом заодно. Я не собираюсь его убивать, мне надо знать правду.

— Не советую вам связываться с парнями на улице, сэр — с легкой снисходительностью бывалого копа, объясняющего обычному гражданину правила выживания в Бронксе сказал лейтенант — эти парни не так просты. Он и держатся друг за друга и ненавидят белых, их нельзя просто так нанять за деньги. Если вы просто подъедете к таким вот ребятам и предложите сделать работу за хорошие деньги — вы лишитесь денег, машины и жизни впридачу. Хотя тот же самый Латойя с удовольствием размозжит Дариусу башку, если представится возможность. Но как только на сцене появляется белый — всей вражде конец.

Я отметил про себя, что Латойя вообще то женское имя, но черт его знает, какие тут порядки.

— Итак, мистер?

Я достал пакет с фотографиями из Куантико, начал выкладывать их по одной.

— Изображение номер один. Узнаете?

Фото пошло по рукам

— Конечно, сэр. Ублюдок собственной персоной. Это Дариус.

Я выложил второе фото

— А это?

— Это… — детектив, взявший фото первым, не стесняясь, почесал голову — кажется, я откуда-то знаю эту милашку.

Вместо ответа я выложил номер Нью-Йорк Таймс.

— Я имел дело с этим ублюдком в служебном туалете зала Нью-Эйдж Арена. Эти ублюдки пошли туда, чтобы изнасиловать эту девушку.

Лейтенант быстро взглянул на меня.

— Это правда, парни — вмешался Мишо — он и еще один парень его свалили. Я сам это видел, и врезали они ему как следует.

— Вместе с этим ублюдком обычно ходят еще две жертвы аборта. Вирус и Черепашка.

— Я свалил и их.

Мишо кивнул, подтверждая. Впервые с начала разговора, я заметил в глазах собеседников проблески уважения.

— Вы напрасно связались с ними, сэр — заметил детектив — эти ребята совершенно без тормозов, а черепашка к тому же нюхает ангельскую пыльцу, отчего не чувствует боли. Ублюдка можно лупить дубинкой всю ночь — а он будет радостно ржать тебе в лицо.

— Как бы то ни было — без коленной чашечки драться получается хреново, как бы ты не обкололся всякой дрянью. По делам службы я провел некоторое время в Бейруте, как раз тогда, когда там была большая заваруха. И в Тегеране я тоже был, смекаете?

Полицейские смекнули, но говорить ничего не стали.

— И что же потом, сэр?

— Потом произошло то, о чем пишет Нью-Йорк Таймс. Но есть еще одна фотография, и она то меня заставляет задуматься — я выложил на стол третью фотографию, полицейские про очереди посмотрели ее

— И что?

— Парень, который рядом с Дариусом. Они общаются. Мне кажется — он передает Дариусу приказ.

— Сэр, этого не может быть. Дариус слишком туп, чтобы выполнять приказы — сказал детектив — он творит все, что ему в голову взбредет. Увидел красивую белую девчонку и решил насадить ее на свое черное копье, но ему это не удалось. Вот и все.

— Вообще то парень смахивает на мексиканца — задумчиво проговорил лейтенант — кто эта девушка?

— Она русская.

— Я имею в виду, она ваша родственница, сэр? Или близкая знакомая.

— Она русская — с нажимом повторил я.

Полицейские переглянулись между собой.

— Пойду, переговорю кое с кем — поднялся детектив

— Сэр, вам не кажется, что вы выстроили здание из песка? — вежливо спросил лейтенант

Вместо ответа я достал ручку и чековую книжку. Выписал чек на пятьдесят тысяч американских долларов на Чейз Манхеттен Банк.

— В полицейский спортивный фонд. Я уважаю ребят, которые охраняют порядок и спокойствие в этом городе, лейтенант.

Это была взятка в ее узаконенной форме.

Вместо ответа лейтенант кликнул официантку, заказал еще пива. Чек остался лежать на столе.

— Подумайте, лейтенант, это очень скверное дело. Вы помните гибель принцессы британского правящего дома в Лондоне? Обстоятельства совпадают почти один в один. И тут и там — жертва имеет отношение к Виндзорской династии, к ее мужской части, почитайте светскую хронику и узнаете много интересного.

— Если это так, сэр, то это мне нравится еще меньше. Я хочу спокойно доработать до пенсии, вот и все.

— Опытному и компетентному следователю найдется место и на гражданке — заметил я

Вернулся детектив, тяжело плюхнулся на жалобно застонавшую лавку

— Дело нечисто — без обиняков заявил Стил — его отдали этому ублюдку Льюису, а он по уши в дерьме. В дорожную он попал из наркотиков, не доказали взятку. Я не удивлюсь, если там уже пропали материалы с уличных видеокамер, или что-то в этом роде…

— Где сейчас тусуется Дариус? — спросил лейтенант

— У него сейчас лежбище в районе сто семьдесят восьмой.

 

17 мая 2012 года

САСШ, штат Нью-Йорк

Отряд Пагода

Их было четверо — стандартный патруль британской специальной авиадесантной службы — и звали их Ник, Тим, Рик и Джим. Все они были мужчинами в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, без особых примет — если не считать рыжих волос Тима, которые он покрасил в темный цвет перед отправкой. Все они имели при себе чистые документы, немного наличности в бумажнике и кредитные карточки, на которых тоже были деньги. Ни у кого из них не было оружия.

Все они прибыли из разных городов Лондона в два города Британской Канады, Монреаль и Ванкувер, там каждый из них взял напрокат машину и все они направились на юг, к пограничным переходам на границе Британской Канады и Североамериканских соединенных штатов. Все они без проблем прошли эти переходы. Первая стадия операции — инфильтрация — была завершена.

Все они встретились в мотеле, на севере от Нью-Йорка, Большого Яблока, рядом с городком Бедфорд Хиллс, что в графстве Вестчестер. Заказали четыре одинаковых номера в разных частях мотеля, в одном из них устроили "гнездо" — опорную точку. Гнездом может быть земляная нора в джунглях — а может быть и номер мотеля. Потом один из них съездил в Нью-Йорк и там, в камере хранения Центрального вокзала получил данные о цели и все, что нужно для ее уничтожения.

Целью была красивая и молоденькая девушка, один из бойцов опознал ее. Королевской семье не везло в любви. Один из принцев женился на разведенной и разбитной североамериканке, которую обсуждал весь Лондон. Наследник престола женился на девушке из обедневшего рода, красивой — но он тоже любил другую, причем замужнюю. В конце концов, перед королевской семьей замаячил скандал развода, принцесса ушла из семьи и нашла любовника на стороне — ее пришлось убить, исполняли ее не они, но они знали тех, кто исполнял этот тайный приговор. Сейчас назревал еще более страшный скандал: наследник престола со своей герцогиней Корнуоллской все меньше и меньше мог рассчитывать на трон, королева и Тайный совет склонялись к тому, чтобы передать престол "через поколение" одному из внуков. Принц Уильям, служивший в Афганистане, едва выживший в авиакатастрофе — был идеальным кандидатом для престолонаследия — но его возмутительная тайная связь спутала все карты. Его избранницей стала русская, которая поступила в Лондонскую школу экономики — в страшном сне никому не могло привидеться, что русская по крови, либо ее дети с русской кровью в жилах — могут когда-то претендовать на престолонаследие Виндзорской династии. Это означало бы крах самой системы британской монархии. Русский на троне! Пусть наполовину, на четверть, на восьмую часть — да даже на тридцать вторую! Ненависть к России была так велика, что о подобном не могло идти и речи, это рассматривалось как хлесткая пощечина, как скатывание к варварству, как…

В страшном разговоре с отцом — бабушка, царствующая королева говорить на эту тему с внуком не осмелилась — принц бросил в лицо отцу обвинения в лицемерии и в убийстве матери. Мачеху, герцогиню Корнуоллскую он люто ненавидел, едва соглашаясь держать себя в рамках — а в ответ на требования отца взорвался как пороховой погреб. Самым страшным из того, что он сказал, было то, что в случае, если ему запретят брак со своей избранницей — он обвенчается тайно и будет жить с ней в САСШ или в России.

Сразу после этого было принято решение об убийстве избранницы принца.

Это решение никем не обсуждалось и никак не протоколировалось, его принял секретарь Ее Величества, опираясь на невысказанное пожелание монарха и на явную угрозу престолу. Этот человек, которого за все его деяния следовало бросить на сковородку с кипящим маслом — отвечал за тайные связи Виндзорской династии с могущественными тайными силами — "черными банкирами", происходящими еще со времен Венецианской республики, тайными континентальными орденами и подрывными организациями заговорщиков, международной наркомафией, с которой британская монархия была тесно связана еще со времен китайских опиумных войн, тузами военно-промышленного комплекса. В подобном случае следовало получить хотя бы молчаливое согласие принца — консорта, но не было сделано и этого.

Монархия хороша тем, что дворяне выполняют порой даже невысказанные пожелания короля. И с одна тысяча сто семидесятого года мало что изменилось.

Королевский секретарь связался с доверенными людьми на Воксхолл-Кросс, те задействовали тайный отряд Пагода, избранницу принца выманили в САСШ по еще одному звонку Королевского секретаря — и дело пошло…

Девушку они убили просто и чисто, без особых проблем. Точно так же, как в свое время убили еще одну несчастливую принцессу — ослепили специальным, особо мощным фонарем-вспышкой, когда она ехала по дороге на большой скорости. Никто из них не испытывал никакого чувства сожаления и стыда — хотя только что они убили не только ни в чем не виноватую, едва начавшую жить девушку, но и избранницу сердца человека, который возможно в будущем будет править их страной. Просто им отдали приказ, и они его выполнили. Все.

Нужно было уходить — но их контактер, человек из одной известной адвокатской и лоббистской фирмы с офисом в Вашингтоне — приказал им остаться. И ждать. Они переехали в другой мотель и залегли на дно…

Потом они получили еще один приказ.

Джим, единственный их патруля, который имел выход на контактера, остановил свой прокатный Бомонт, который он взял еще в Монреале на стоянке — но не на стоянке мотеля, а на стоянке расположенного рядом торгового комплекса — молла. Рядом — на самом деле от этого молла до их мотеля была едва ли не миля, но для тренированного, подготовленного бойца САС миля была не расстоянием. Сначала он зашел в молл, набрал большой пакет примитивной и сытной еды, потом — пересек стоянку и нырнул в окружающий храм Меркурия сумрак.

Перед тем, как выйти на освещенную площадку перед мотелем, где стояли машины — он долго стоял в темноте, стоял неподвижно, смотря на то, что происходит на залитом неживым, искусственным светом пространстве стоянки. Ему не нравилось то, что трое молодых людей стояли у довольно дорогого на вид небольшого вэна с тонированными стеклами, причем один из них явно исполнял роль часового. Загадка разрешилась через две с небольшим минуты — все трое нырнули в вэн и отъехали, явно радуясь своему новому бесплатному приобретению, которое через двенадцать часов будет либо разобрано на запчасти, либо пойдет в Мексику с перебитыми номерами. Загадка разрешилась, но Джим осматривался еще минут десять, ища малейшие признаки опасности. Багряный огонек сигареты на черном бархате ночи, машина с тонированными стеклами или лишней антенной, не горящий свет в соседних домиках, указывающий на тихо и быстро проведенную эвакуацию. Но ничего подобного не было, мотель жил своей обычной жизнью: кто-то пил, кто-то трахался, кто-то просто спал — и Джим скользнул к своей дверце.

— Чисто — предупредил он стоящего на стреме Рика, передавая ему пакет — буди остальных. Есть дело.

Через несколько минут — спецназовцы уже наворачивали мясные консервы (гражданские, кстати, имеют совсем не такой вкус как армейские, только живот набить), а на туристической спиртовке варились спагетти с приправой.

— Ну, что? Ромео — танго — браво? — спросил окончательно проснувшийся Тим, орудуя своей гоночной ложкой в почти опустевшей консервной банке.

— Держи карман шире — сказал Джим, доставая из кармана фотографию человека средних лет с ранней проседью в волосах — у нас новая цель.

Фотографии пошли по рукам. Человек на фотографии выглядел лет на сорок… но это потому, что седина старила его. Он был сфотографирован в хорошем деловом костюме и напоминал главу правления какой-то серьезной корпорации. Еще на одной фотографии — это была на документы — он выглядел чуть моложе. Вообще, седина старила этого человека.

— Я знаю этого парня — мрачно сказал Рик, когда фотография перешла к нему — и это не самая легкая цель из возможных.

— Откуда? Кто он?

— Этот парень был в розыске, САС ориентировали на него. Русский оперативник, совершил преступление против Короны. Он был в списке чрезвычайной опасности.

Сказанное не добавило САСовцам оптимизма. Одно дело убить глупую двадцатилетнюю девчонку, которая думает только о тряпках, возлюбленном и новой машине с открытым верхом — и совсем другое выйти на охоту на опасного, подготовленного, изощренного врага, который проходит по спискам чрезвычайной опасности. Фотографии описали круг, и пошли по рукам по второму разу.

— Ты помнишь, как его зовут? — спросил Джим, командир патруля

— Не помню. Его разыскивали под псевдонимом. Кажется — это маньяк-убийца.

Еще не легче…

— Маньяк-убийца? Почему же тогда он не в психушке? — спросил Тим

— Постой-ка — сказал Ник командиру — тебя что, не предупредили о том, кто это такой?

— Нет. Мне сказали, что это русский с местной грин-картой. Бизнесмен, занимается вопросами безопасности.

— Какой еще безопасности?! Судя по тому, что сказал Рик — он сам ходячая опасность!

— Черт, ты что, не знаешь, как делаются дела?

Все они ходили на подобные задания не раз, и знали — как делаются такие дела. Львиная доля провалов происходила тогда, когда под влиянием каких-то чрезвычайных обстоятельств план приходилось перекраивать на ходу. По первичной цели они отработали как надо, за этой русской следили больше полугода, готовили операцию, рассчитывали время и место. Тут же — все готовилось впопыхах, не исключено что русский встал на пути британцев в какой-то рядовой по масштабам операции и его решили убрать заодно, благо группа опытных ликвидаторов на месте. Первичный материал собирали местные придурки, не исключено, что они просто не знают, кто это такой и насколько он опасен. Если конечно — Рика не подводит память.

— Работать нельзя, босс — убежденно сказал Ник — у нас серьезные проблемы с идентификацией объекта. Нужно задействовать бета-канал.

— Тебе что, хочется лишних проблем?

Бета-каналом назывался канал экстренной связи с Лондоном, напрямую с Воксхолл-кросс. Каналом этим можно было пользоваться только в крайнем случае, и за его использование без надобности можно было огрести неприятностей по возвращении.

— Канал необходимо задействовать — принял решение Джим — Тим, ты кажется у нас дока в компьютерах?

— Есть немного.

— Поедешь со мной. А вы — не сожрите тут все без нас.

— Сломайте ногу, босс — остающиеся спецназовцы пожелали удачи.

Дороги поздним вечером были полупустые, основная часть работающих в Нью-Йорке уже переместилась в спальные пригороды — и поэтому двое САСовцев через рекордные двадцать минут уже въезжали в городок Уайт Плейнс, теперь уже не город-спутник, а пригород Нью-Йорка. Покружив минут пять по улицам, они нашли круглосуточное Интернет кафе — там зловеще мерцал неон и играла музыка. Смотрителю они заплатили пять долларов за час работы, он посмотрел на них подозрительно — но ничего не сказал. Вероятно, он решил, что перед ним парочка голубых.

— Э… парень — Джим придержал готового уже уйти ночного смотрителя за плечо — а есть тут еще поблизости заведения подобного профиля?

— До ближайшего полмили. У нас здесь есть все, выделенный канал, можно фильмы качать.

— Да мы понимаем. Понимаешь… — Джим заговорщически подмигнул — мы хотим разыграть друзей. Но нам надо знать, где они могут быть, понимаешь?

Ночной смотритель ничего не понял, но назвал даже два адреса и как туда проехать. Сюда приходили самые разные гики и фрики, и если копаться в башке у каждого — свернешь с ума сам.

Первым делом, британцы набрали то имя, которое им дал координатор и вышли с ним в поисковую систему. Ссылок образовалось немного — но они узнали, что Александр Воронцов является русским дворянином и занимается бизнесом в Североамериканских соединенных штатах и в других местах. Самой полезной оказалась статья в журнале Mercenaries, из нее они узнали, что бизнесом Воронцова является risk — management в кризисных регионах мира, и что он работает по государственным контрактам. Они отметили это себе — основанная русским фирма никак не может получить государственный контракт от правительства САСШ на какое бы то ни было содействие в вопросах урегулирования кризисных ситуаций. Еще одна ссылка — заметка в светской хронике — рассказала о том, что князь Воронцов находится в немилости, и покинул Российскую империю вынужденно. Это еще сильнее запутало карты — в таком случае самым логичным объяснением следовало признать то, что это был провалившийся североамериканский разведчик, которого русские согласились отпустить в Штаты без лишнего шума. В таком случае — становится ясным, как он смог организовать фирму по риск-менеджменту и получить правительственные заказы — но с этим никак не увязывались в единую картину воспоминания Рика о том, что это русский шпион, действовавший в Великобритании. Оставалось только предположить, что это — тройной агент, работавший одновременно на Российскую Империю, САСШ и Великобританию. Может быть, поэтому на Воксхолл-кросс и решили с ним рассчитаться.

Решив поискать изображения, спецназовцы САС с тревогой убедились в том, что ни одного изображения в сети нет. Возможно, они есть под каким-то другим названием — но то, что они сейчас ничего не нашли, свидетельствовало том, что их цель живет отчужденно и сторонится журналистов. Или — скрывается.

Затем они прошлись по сети в поисках истории маньяка-убийцы. Ее они нашли довольно быстро — и вот ту то они нашли немало изображений Воронцова и фоторобота, сильно на него похожего. Воронцов назывался "Лондонским снайпером" и подозревался в убийствах людей при помощи снайперской винтовки, причем в числе убитых оказался чиновник из министерства иностранных дел — скорее всего MI5, они обожают вывеску МИДа. Сами САСовцы мало знали об этом деле, потому что в это время находились в Британской Индии, где резко обострилась обстановка. В числе информационного мусора — фоторобота, панических статей — им удалось найти официальное опровержение Скотланд-Ярда по делу. Розыск Воронцова, который здесь назывался констебль Александр Кросс, был прекращен и Скотланд-Ярд официально признал, что идентификация Лондонского снайпера как констебля Кросса была признана ошибочной. Это уже вообще не шло ни в какие рамки…

— Какого хрена они решили разобраться с ним именно сейчас? — негромко задал риторический вопрос Рик

Ни тот ни другой не поверили, что в деле Лондонского снайпера — все чисто. Обратили они внимание и на то, что примерно в это же время состоялся рабочий визит президента САСШ в Лондон и во время этого визита состоялся неприятный публичный инцидент, который конспирологи рассматривали как покушение.

Продолжая поиски дальше они начали искать по словосочетанию "констебль Кросс" — и узнали, что королевский констебль полиции Белфаста Александр Кросс служил в Особом отделе полиции. Это значило, что он достоверно знает методы работы британской полиции и антитеррористических подразделений, а так же имеет большой личный оперативный опыт, причем полученный в таком опасном месте, как Белфаст.

Продолжая поиски на русском языке, они узнали, что князь Александр Воронцов был сначала посланником при дворе Его Величества, Светлейшего Шахиншаха Мухаммеда, а потом, после государственного переворота — стал наместником Его Императорского Величества, Императора Всероссийского Николая на персидской земле. Складывалось такое впечатление, что к процессу превращения пусть вассальной, но независимой Персии в часть Российской Империи князь Воронцов имеет самое прямое и непосредственное отношение. Боролся с терроризмом, причем в самые первые, самые сложные месяцы после мятежа, потом подал в отставку, уехал в САСШ. Неизвестно на какие деньги организовал бизнес, по сути, по тому же самому — риск-менеджмент в кризисных регионах.

Чем дальше — тем интереснее…

— Поехали отсюда — подытожил Джим

На обратном пути они заехали еще в один круглосуточно работающий интернет-бар. Там, использовав общедоступный анонимайзер, они зашли на один международный форум и эзоповым языком доложили о ситуации. Основной вопрос, который их интересовал — санкционирует ли Лондон продолжение операции с учетом вновь открывшихся обстоятельств.

Через несколько часов на мобильный коммуникатор, который был у них один на всех четверых, и который включался строго по часам — пришел ответ. Тем же самым эзоповым языком Лондон подтвердил продолжение и классифицировал операцию как "безотлагательную". Кроме того — им назвали еще один номер камеры хранения на Центральном вокзале с кодом доступа, в котором они должны были найти нечто, что резко упростит поиск и слежение за целью.

Способ найти князя Воронцова у них был. Оставалось найти способ, как его убить.

 

Поздний вечер 18 мая 2012 года

САСШ, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк

Гарлем

Просто поразительно, что может происходить в самой свободной — по крайней мере, так считается — стране мира. Невозможно, поверить этому, пока ты не увидишь это своими глазами…

Свобода — она в чем? Какая свобода? Вот эти негры — они свободны? Да, вероятно свободны. Вон там, к примеру, на восьмом (!!!) этаже на балконе социального дома горит костер — и тот, кто его разжег, чувствует себя свободным. А вон там — на первом этаже есть контора, где выдают деньги под залог вещей и где принимают социальные талоны на бесплатное питание, выдавая взамен их наркотики. Те, кто там работает — тоже свободны. И те, кто пытался таранить машиной стальные жалюзи, чтобы добраться до ценностей — они тоже свободны.

В Российской Империи таких давно бы отправили на каторжные работы. Основание? А основание найдется, нужно только поискать. Массовые бесчинства, хулиганство, поджоги, наркомания. Да, да, и наркомания тоже — здесь наркомания сама по себе не является преступлением, а вот в Российской Империи — является, потому что жизнь каждого подданного принадлежит Его Императорскому Величеству и он не вправе травить себя отравой. Вот почему — в Российской Империи такого явления как Гарлем просто невозможно себе представить, от него не будут ограждать нормальных подданных системой сторожевых постов, его просто разгромят.

Но, в конце концов — каждая страна решает сама, как ей жить. Не мне их учить.

Одев бронежилеты скрытого ношения — оружие не разрешалось, но я все же взял пистолет, возможно и Марк поступил точно так же — мы взяли БМВ Мишо и покатили по направлению к означенному месту. Там нас должны были встретить…

Означенным местом был какой-то склад, большой, по виду заброшенный, на нем даже не было камер наружного наблюдения. Забор из сетки-рабицы покосился, мы встали за ним на небольшом пустыре…

— Чертовы ублюдки… — выругался Мишо, осматриваясь по сторонам.

— О чем ты?

— Долбанные нью-йоркские копы вместе со своим юмором. Это отстойник.

— То есть?

— Вон там, в складе — хранятся угнанные тачки. Точнее, они не хранятся, они перегоняются туда и там или разбираются на запасные части, или перебиваются номера. Здесь можно запросто словить заряд дроби из ружья, если не смотреть по сторонам. А если это с нами произойдет — у нью-йоркским копов появится повод для шутки. Феды вляпались в историю.

— Знакомая картина. В местах оных недовольство стоящим автомобилем выражали увесистым булыжником. Здесь, видно, все еще круче…

В самом начале улицы появился большой, приземистый Плимут Гран Фьюри — но, увидев, стоящий БМВ водитель развернулся и дал по газам.

— Видели?

— Видел…

Полицейские появились раньше, чем крепкие ребята из гетто с обрезами, чтобы разобраться с нами. Форд Эконолайн притормозил рядом с нами, я мельком заметил то, что и должен был заметить. Покрышки с развитыми грунтозацепами — видимо, полный привод, более массивный бампер, приклеенная к лобовому стеклу антенна. Машина, переделанная для выполнения опасных и рискованных миссий.

Мы оставили БМВ — Мишо не забыл заглушить мотор и забрать ключ, машину тут могли угнать буквально "из-под тебя", подошли к Форду. Боковая дверь приглашающе раскрылась…

В машине был детектив Стил, еще несколько нью-йоркских копов. Все — в бронежилетах, с полуавтоматическими карабинами — это здесь мода такая, армейская винтовка без режима автоматического огня допустима для использования в полиции, а вот штурмовое оружие, с режимом автоматического огня — уже нет. Это несмотря на то, что в Гарлеме Инграм есть у каждого второго, тысяча двести выстрелов в минуту, настоящая мясорубка, если целиться умеешь.

— Готовы?

— Всегда готовы, детектив — ответил за обоих Мишо с ноткой легкого презрения, какая всегда проявляется у бывшего федерального агента в разговоре с трудягами нью-йоркских улиц — кажется, тут какая-то задница пыталась въехать сюда на украденном Плимуте, но дала задний ход.

Детектив увидел за нашими спинами БМВ, присвистнул

— Парни, лучше бы вам выбрать что-то другое. Там из-за такой машины может начаться гражданская война.

— Переживем. Правила знаем.

— Как хотите. Тогда двигайте за нами и не отставайте — детектив протянул нам рацию — связь на десятом канале.

Правила — это правила поведения на нью-йоркских улицах, когда вы за рулем машины. Первым делом следует помнить, что любая остановка на светофоре грозит неприятностями — один из самых распространенных видов вооруженного нападения — это выбрасывание водителя из машины под дулом пистолета. Вы останавливаетесь на светофоре — и тут чернокожий бро, который до этого смирно стоял на тротуаре в ожидании зеленого вдруг подскакивает к вам, тычет револьвером в стекло и приказывает выходить. Может и выстрелить — тут это запросто. А если вы выйдете добром — еще не факт, что доберетесь живым даже до автобусной остановки, ведь на вас еще есть костюм, бумажник в кармане — и скорее всего у вас нет пистолета, потому что нью-йоркские власти очень не любят, когда в руках у добропорядочных граждан оказывается оружие. Ограбить могут даже в автобусе. В общем — в некоторых районах надо уметь ездить так, чтобы не останавливаться на светофорах, а если не повезло — жать на газ и проскакивать на красный.

Второе — это попрошайки. Их здесь — великое множество. Чаще всего они моют стекло и требуют пять долларов, если открываешь — плюют на стекло же. Некоторые — могут ограбить, если опустишь стекло.

Наконец третье — это профессиональные ДТПшники. Есть артисты, которые бросаются под машину, как только она тормозит перед светофором или наоборот — набирает ход. Не слишком опасно — но такой наезд будет стоить, как минимум две тысячи долларов. Артисты работаю в паре с адвокатами, и если дело доходит до суда — то цена поднимается в несколько раз…

Держась за кормой полицейского фургона, мы медленно ползли по улицам, приближаясь к Гарлему: вечерний час пик уже прошел, клерки с Манхеттена отправились по домам — но все равно машин было много. По мере приближения к Гарлему — дорога становилась свободнее, а седаны и кроссоверы уступали место разлапистым североамериканским седанам и купе. Странно — но именно бро, негритянские братья с наличностью в кармане — обеспечивают продажи классических североамериканских машин.

Потом — мы доехали до передового поста…

Передовой пост был не так сильно укреплен, как полицейские участки в Белфасте, перед ним не было бетонных блоков и на проезжей части перед ним не были вкопаны трубы — но он был укреплен и укреплен довольно сильно. На всех окнах — металлические жалюзи, причем не декоративные, а из самой настоящей легированной стали. Дверь — стальная, с окошком, как в дурных клубах и без ручки снаружи — открыть нельзя и зацепиться не за что. Полицейские машины — не стоят у полицейского участка, как обычно — а находятся в укрепленном подземном гараже.

Мы припарковались, подождали минут десять — потом по пандусу, ведущему в гараж, выехал Шевроле Тахо, без полицейской раскраски, на вид гражданский. Мигнул фарами — и мы покатили за ним.

Гарлем встретил нас переполненными мусорными баками, вонью — вывозом отходов ведала итальянская мафия, а негры с ней были в ссоре, поэтому обстреливали мусоровозы и не давали вывозить мусор. Уже стемнело — и то тут, то там горели костры в бочках и мусорных контейнерах, около костров — какие-то тени, гремит музыка, но непонятно, сколько там человек, кто они и чем вооружены. Большинство лампочек в фонарях уличного освещения перебиты — чтобы грабить по темноте. Под одной из уцелевших — стояли несколько бро, и что-то передавали друг другу, из рук в руки, чтобы заценить, для этого и встали под фонарь. Футболки, дешевые куртки, кроссовки, свисающие, укороченные то ли штаны, то ли шорты. Один из них ткнул другого кулаком, показал на движущуюся колонну — и бро скрылись в темноте.

— Здесь в одном местечке есть интересное заведение. Что-то вроде борделя наоборот — сказал Мишо — дамочки, в основном белые, приходят, чтобы заняться развратом. Если у тебя конец длиной десять дюймов — то тебе не придется думать о том, чем заработать на хлеб. Вот такая вот дамочка… скажем, специалист по оценке рисков, с доходом едва ли не сотня тысяч в год. Пять дней в неделю она такая… не подступиться к ней, а вечером в пятницу она идет сюда и покупает негритянского парня с концом в десять дюймов, чтобы он ее…

— Чего только не бывает…

На самом деле — это сильно похоже на времена упадка Рима, здесь это мало кто знает, североамериканское образование одно из худших в мире — но это так. Тогда тоже было нечто подобное, и ничем хорошим не закончилось…

— Сворачиваем налево.

— Внимание.

Мы свернули с одной из больших улиц — на небольшую, по одному ряду в каждую сторону. На вид — тут никого не было, лишь вдалеке горел костер…

Полицейский Тахо остановился у костра…

— Это агентура. Наши люди — прокомментировал Мишо.

Меня интересовали здания. Здесь — это были не скворечники семидесятых, которыми здесь все застраивалось, чтобы получить налоговые льготы. Это были вполне приличные домики, двадцатых, тридцатых годов, возможно даже более раннего периода — вон там домик, арка в нем — явно сделана под конный экипаж. То есть когда — то — это было нормальное место и в нем жили нормальные люди. А потом — сюда пришли бро и теперь здесь клоака. Это я так… мысли вслух… что-то вроде мысленного ответа громогласным проповедям "Ассоциации за прогресс цветного населения". Если их послушать — так всегда и во всем виноваты белые. А если побывать в Гарлеме и посмотреть что делается — то выходит, что белые виноваты лишь в том, что позволили неграм здесь поселиться.

Машины снова тронулись.

— Он недалеко. У Сьюзи.

— У Сюьзи… — Мишо усмехнулся

— Что это такое?

— Негритянский бордель. Туда ходят те, у кого есть сильно лишние деньги, остальные и так находят себе компанию. Здесь начинают ходить в абортарий с четырнадцати лет.

Мы снова свернули…

Дальнейшее — поразило меня своей простотой и обыденностью. Видимо, здесь вообще все было просто и совершенно не похоже на Белфаст. В Белфасте если мы хотели забрать какого-то парня связанного с ИРА — проводилась целая операция с привлечением военных, скрытыми патрулями перекрывались улицы, поднимался вертолет на случай, если пойдет что-то не так и операцию придется координировать с воздуха. Здесь — мы просто затормозили у какого-то, на вид приличного дома — особняка, полицейские с винтовками и в бронежилетах — ворвались внутрь. Перестрелки не было — зато я заметил, что начинает собираться толпа. Не в открытую — просто началось шевеление по обеими сторонам улицы. Потом — несколько полицейских вывели из веселого дома Дариуса в наспех наброшенной одежде и затолкали его в фургон. Детектив подбежал к нам.

— Теперь двигайте за нами и не отставайте, что бы не случилось! Отстанете — тут же и останетесь!

Мы снова тронулись с места, пошли по улицам. Сразу к нам прицепилась одна машина с хвоста, разлапистый Олдсмобиль Торонадо на заниженной подвеске, потом еще одна, не менее крутая Плимут Роадраннер, "дорожный бегун". То ли местные бандюки решили продемонстрировать свои тачки во всей красе, то ли у них были недобрые намерения. Я достал пистолет и снял его с предохранителя, чтобы мгновенно начать стрелять, случись что. Потом к нам присоединилась третья машина, еще один Торнадо, причем присоединилась своеобразно — она попыталась вклиниться между нами и Фордом и отрезать нас таким образом. Но Мишо вовремя сократил дистанцию до Форда до минимума, в Форде это тоже увидели и включили скрытую сирену, на мгновение взревевшую над улицей. Потерпев поражение, Олдсмобиль отошел назад — а тут и посты недалеко…

 

18 мая 2012 года

САСШ, штат Нью-Йорк

Отряд Пагода

— Задача подтверждена…

Джим, командир патруля смотрел в глаза своим солдатам и видел, что они хотели бы услышать другое — что местные ублюдки превысили свои полномочия и будут за это наказаны, а им нужно уносить отсюда свои задницы. Но они услышали другое и не были рады тому, что услышали. Нет, это не было трусостью, в САС не было трусов. Просто их опыт, опыт солдат, а потом и убийц — говорил им, что именно такие, наскоро сляпанные операции — чаще всего идут кувырком.

— Нам нужно оружие — наконец сказал Тим — или взрывчатка. Лучше взрывчатка. Я не хочу приближаться к этому ублюдку.

— Ты что, с дуба рухнул? Какая взрывчатка?!

Все понимали, о чем идет речь. Североамериканские соединенные штаты — это не Восток, не Африка, это дружественная территория. Если они устроят взрыв и пострадают гражданские — а они не могут не пострадать — североамериканская разведка об этом обо всем будет знать. Рано или поздно узнает, пусть не будет доказательств — но они и не нужны, в сумрачном мире разведдеятельности обычно все всё друг про друга знают. И тогда положение британцев в Новом свете, все их разведсети и контакты — будут поставлены под удар, потому что североамериканцы не простят содеянного. По этой же причине нельзя использовать ни автомат, ни дробовое ружье. Остается только один выход…

— Нам нужна винтовка. Хорошая снайперская винтовка, чтобы не подходить к этому ублюдку близко — а сделать дело и испариться.

— Я бы сказал, что нам нужна мощная винтовка. Очень мощная — сказал Рик, который в группе специализировался на снайперском деле — этот парень запросто может позволить себе бронированный лимузин и охрану. Скорее всего, он постоянно под присмотром и ездит в бронированной машине.

— У тебя есть такая винтовка? Если нет, то нам придется забраться в какой-нибудь охотничий домик за оленьей винтовкой, и это будет все, что мы сможем себе позволить.

Рик пожал плечами.

— Если есть друзья и деньги, то никаких проблем нет. Мне нужен доступ в Интернет.

— Окей. Бери машину и двигайся. У тебя есть карточка с деньгами, пообщайся с банкоматом. Этих денег хватит?

Рик прикинул в голове, переводя германские рейхсмарки в североамериканские доллары. Карточки у них были германского банка и счета были — в германских рейхсмарках.

— Должно хватить.

— Тогда встречаемся здесь же, вечером, в девятнадцать по местному. А мы двинем и посмотрим, что же представляет собой наша цель.

Примерно через два часа, внедорожник Фарго остановился у большой бензозаправки в районе городка Паттерсон, что на восьмидесятой дороге. Здесь можно было помыть машину, заправить ее и перекусить в придорожной пиццерии "Мама Пицца". Две колонки на заправке были установлены так, что с них можно было заправить восемнадцатиколесный трейлер.

Рик оставил машину, пошел в пиццерию и заказал пиццу с анчоусами и итальянским сладким перцем, почему-то именно в таких вот дешевых забегаловках пицца и прочие простые и полезные блюда намного вкуснее, чем в самом дорогом и роскошном ресторане. Пиццу он попросил на вынос, и ее ему завернули в большую фирменную коробку. Расплатившись, Рик вышел с пиццей на улицу — и увидел, что напротив его машины стоит небольшой грузовичок GMC красно-белый, как это и было оговорено.

Грузовичок минул фарами. Рик сел в машину, положил пиццу на заднее сидение и выехал со стоянки.

Через пять минут они встретились уже не в таком людном месте, на фермерской, укатанной с гравием дороге, где хорошо, если за день проезжает пять автомобилей. Контактером Рика оказался невысокий, но по виду крепкий человек в джинсовой куртке. Он носил небольшие "офицерские" усики и был похож на отставного сержанта в отставке, кем, по-видимому, и являлся

— С чем пицца? — кивнул он на коробку

— С анчоусами и сладким перцем. Пойдет?

— Пойдет…

Оружие действующему спецназовцу САС оказалось раздобыть проще простого. Для этого Рик воспользовался одной из самых тайных и закрытых организаций во всем мире — сообществу сержантского и младшего офицерского состава британской армии. Для посторонних этот клуб был закрыт наглухо, для своих — здесь можно было одолжить денег, машину, найти оружие, выпутаться из неприятностей. Достаточно было отправить запрос о помощи по нужному адресу — и через полчаса ему скинули "контакт" который мог решить его проблему. Даже такую специфическую, какая была у него…

Рик намеренно не стал резать пиццу, чтобы посмотреть, как это сделает его контактер. Контактер это сделал быстро и умело, не порезав коробку и тем более не поцарапав крышку капота. Он воспользовался ножом Spyderco с клипсой и большим отверстием в клинке сложной формы, чтобы можно было быстро открыть его. Такие ножи носили при себе опытные военнослужащие и полицейские — как запасное оружие и спасательный инструмент.

— Дик сказал, у тебя проблема.

Рик молча кивнул, поедая пиццу.

— И у тебя есть деньги, чтобы ее решить.

Рик снова кивнул. Он успел заехать в один из молов и пообщаться с банкоматом.

— Покажи.

Рик достал из кармана толстую пачку денег, мелкими купюрами, какие обычно бывают в банкоматах.

— Есть еще.

Контактер кивнул

— Что у тебя?

— Пошли.

Они подошли к кузову пикапа, прикрытому пластиковой крышкой, контактер открыл крышку, там лежал большой пластиковый кейс армейского образца, в таких кейсах, выложенных изнутри поролоном — военные перевозят требующее особых условий точное оборудование. В том числе и снайперские винтовки.

Контактер открыл кейс.

— Девяносто девятая…

— Она самая.

— Я просил восемьдесят вторую.

— Такую надо заранее заказывать. Пять — семь дней, которых у тебя, как я понимаю, нет. Это моя винтовка и ничего подобного ты за такое короткое время не найдешь. В штате Нью-Йорк очень скверные законы об оружии.

Рик это знал.

Перед ним, на подложке из вспененного полиэтилена, прикрытого темно-серым поролоном, лежала длинная, красивая своеобразной, понятной только любителям оружия красотой винтовка. Это бы не охотничье оружие, тут не было ни приклада из дорогого дерева ни изящных линий ствола и ложа — каждая деталь этой винтовки была предназначена исключительно для того, чтобы выполнять положенную работу и не более. Сама винтовка представляла собой длинную серую трубу с затыльником приклада на одном конце и косым срезом на другой, из этого среза торчал тяжелый, толстый ствол с массивным дульным тормозом на конце, напоминающим дульный тормоз скорострельной пушки. В месте, которое, наверное, было геометрическим центром тяжести винтовки, снизу в трубе была приделана простая пистолетная рукоятка, похожая на рукоятку старой М16 и спусковой крючок, сверху, примерно в этом же месте был массивный кронштейн с оптическим прицелом. Прицел был необычным, с небольшим экранчиком — видимо, с встроенным лазерным дальномером. Магазина у винтовки не было, была большая, широкая щель в боку трубы, там был затвор, он отходил назад, чтобы выбросить гильзу и туда же, очевидно, нужно было вставлять новый патрон.

Рик взял винтовку — она была неожиданно легкой, совсем не то, чего ожидаешь от винтовки калибра в полдюйма. Центр тяжести и в самом деле был в районе рукоятки, он отвел затвор назад, чтобы убедиться, что в патроннике нет патрона — он скользнул назад плавно, как хорошо смазанная дверца швейцарского сейфа. Закрыв затвор, он щелкнул курком — спуск у этой винтовки был легким, отчетливым и понятным. Короче говоря — это было совсем не армейское, грубое и дешевое оружие — это было оружие высокого класса.

— Пристреляна?

— На ремне.

Винтовка была с ремнем, Рик посмотрел на него — и увидел пришитую к нему белую материю, на которой чернильным карандашом было написано отклонение СТП на разных дистанциях, дистанции были в ярдах, привычные для него. Похвальная вежливость одного снайпера по отношению к другому.

— Сколько выстрелов сделано?

— Меньше двухсот. Здесь сложно найти стрельбище под нее.

Да уж… Рик имел дело с такими винтовками в Индии — там, в северной Индии место можно было найти. В Британии тоже были проблемы с длинными стрельбищами.

— Сколько?

— Девять.

Рик удивился — это были три каталожные цены, даже считая прицел.

— Не дорого берешь?

— Нормально. Ты не найдешь такую же за такое короткое время. А тебе, как я понимаю, она очень нужна.

Это и в самом деле было так. Рику она была очень нужна.

— Патроны?

— Двадцать, фирмы A-square, набиты вручную. Можно сказать — матчевые, пуля с медной оболочкой. Входят в цену.

Рик подумал — выхода не было.

— Идет. Остальное привез?

Торговец достал с заднего сидения еще один кейс, открыл его. Там лежал ночной монокуляр швейцарского производства и прибор для второго номера снайпера, от той же фирмы, с встроенным лазерным дальномером и баллистическим компьютером. Он был намного лучше, чем усовершенствованная версия артиллерийского оптического дальномера Барр энд Страуд, которым нередко вынуждены были пользоваться британские снайперы за неимением лучшего.

— Два комплекта батареек. Новые совсем.

— За это?

— Пять.

— Четыре.

Торговец улыбнулся

— На мой товар торга нет.

Сукин сын…

— Тогда мне нужно будет что-то еще.

— Что именно?

— Не знаю… пистолет-пулемет, пистолет с автоматическим режимом огня. Что-то для ближнего боя.

— Вы это не заказывали.

— Черт, я не знал, что вы привезете мне винтовку, которая заряжается по одному патрону!

Торговец снова пожал плечами — видимо, у него была такая привычка. Потом полез в багажник — в этих пикапах были багажники в надколесных нишах — для всякой мелочи, очень удобно — достал черный, непривычно выглядящий, изящный пистолет.

— Что это?

— Беретта-92. Итальянская, почти новая.

Рик никогда не имел дело с такой.

— Калибр?

— Девять миллиметров, германский Парабеллум. Удлиненный магазин — семнадцать патронов вместо пятнадцати. Итальянская, оригинальная, никакая не лицензия. Больше ничего нет.

Рик вздохнул. Эти североамериканцы как никто другой умеют лишать человека всех его денег.

— Сколько?

— Одна.

Ну и ублюдок…

Рик вздохнул и начал доставать из карманов пачки.

— И еще. Где можно пристрелять эту штуку? Хотя бы несколько выстрелов.

— Карта есть?

Размещен: 12/09/2011, изменен: 28/11/2011.