Я ошибался, предполагая тогда, что я вижу Тегеран в последний раз, и все мы — видим Тегеран в последний раз. Как ушли — так и вернулись…

Перелет был долгим и утомительным, с несколькими пересадками. Самолетом в Баку, город большой нефти, что-то типа русского Марселя в смеси с Далласом, на данный момент — Баку был административным центром управления новыми Персидскими территориями. Но в Баку я пробыл недолго — всего два дня. Как новоназначенный Военный и гражданский Наместник Его Императорского Величества на Персидских территориях я приказал всей военной и гражданской администрации перебазироваться из Баку в Тегеран, потому что столица территорий находится именно там. Всем, кто возроптал, ссылаясь на плохой климат, наличие детей и тому подобные обстоятельства я сказал, что больше с ними работать не желаю. Жестко — но правильно.

Как говорится в Коране — сидите с сидящими.

Коран я приобрел в Санкт-Петербурге, после того, как немного оправился от очередного ранения и решил, что пора приступать к справлению возложенной на меня Государем службы. Зашел в Санкт-Петербургскую соборную мечеть, которую посещали в основном живущие в городе татары, и собрался купить Коран — но имам-хатыб мечети преподнес мне его в дар, сопроводив словами "Спасутся те, кто уверуют". То ли меня знают уже по всем городам и весям, то ли на лице что-то недоброе написано. Тем не менее — чек я выписал, только — на благие дела.

Вертолет Сикорского, на котором я прилетел, приземлялся ровно в том месте, откуда меня эвакуировали — просто пилоты знали площадку перед русским посольством, и приземлялись обычно на нее. Перед этим — я попросил заложить круг над Тегераном — и пришел в ужас от того, что увидел. Просто удивительно, как правление варваров, сменивших тирана, способно уничтожить один из лучших городов Востока. Конечно, была тут и наша работа, направления ударов моторизованных групп с высоты птичьего полета были видны без карты — но большую часть работы все же проделали сами персы.

Мне пришло в голову, что ни один предшествовавший мне наместник не имел дела с таким. Когда брали Багдад — что там было? Нищие улицы, дома и виллы, какие небоскребы, господа. Заводы — да не было там никаких заводов. Даже Варшава в восемьдесят втором после подавления большого рокоша не выглядела так страшно — поляки все же были цивилизованной нацией и не рушили собственную среду обитания. А здесь — рушили. Убивали инженеров, разрушали дома и заводы. Словно дьявол вселился в людей — они с яростью вгоняли свою страну в средневековье и люто, до зубовного скрежета ненавидели всех, кто этому противостоит.

Может быть, Ульянов был в чем-то прав.

Но — ничего. Шалите, господа. Не Ульяновы — восстановим.

Вертолет коснулся земли своим шасси, пилот не стал глушить турбины. Поползла вниз аппарель, кроме меня на вертолете летело еще двадцать тонн груза. Его надо разгрузить, потом вертолет дозаправится в Мехрабаде и полетит обратно.

Я поблагодарил экипаж, спустился на персидскую землю по трапу — прыгать как раньше, я не могу и возможно — уже никогда не смогу. С горечью посмотрел на изуродованный сад, на закопченные стены посольства — здесь было что-то вроде исламского комитета, потом они разбежались, когда стало понятно, что армия взяла город и сопротивление бесполезно. Через испачкавшую стены черную копоть — проступали написанные на фарси лозунги. Я не знал, что здесь было написано, и не хотел знать.

Люди занимались своим делом. Чуть в стороне — несколько голых по пояс казаков сноровисто орудовали лопатами, наполняя землей большие, армированные стальной обвязкой мешки. Это HESCO — идею посмотрели у англичан, здравая идея, быстро и выходит на порядок дешевле, чем применяемые раньше для защиты территорий бетонные блоки. Бетон мы найдем, куда деть и без этого — предстоит много, очень много работы.

— Равняйсь! Смирно! Равнение — на старшего!

Побросав лопаты, казаки, и, как оказалось — гвардейцы из бодрствующей смены, выстроились в некое подобие строя — по пояс голые, но с оружием. Оружие лежало рядом с ними, на листе брезента, расстеленном рядом с ямой, из которой добывали землю.

Почему-то стало… сентиментальным становлюсь.

— Здравствуйте, казаки! Здравствуйте, гвардейцы!

— Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство!

В одном из усатых богатырей я опознал…

— Здравствуй, поручик Скобцов. Или уже не поручик?

Двухметровый гвардеец, тот самый, который охранял меня во время визита в соседнее, почти не пострадавшее от действий толпы британское посольство неловко протянул мне грязную, испачканную в земле руку

— Так точно, господин вице-адмирал, еще поручик.

— Ничего. Живы остались и, слава Богу. А звания будут.

— Так точно… — смутился Скобцов

— Звания будут… — в задумчивости повторил я — тем, кто жив останется. Здание саперы проверяли?

— Так точно, с собаками. И в подвал заходили, господин вице-адмирал.

— Это хорошо. С нами Бог, господа!

— С нами Бог, за нами Россия!

Мой кабинет — кабинет, который какое-то время был моим — оказался выгоревшим дотла. Пахло какой-то химической дрянью, до сих пор, стойкий, не выветривающийся запашок. Жгли специально, чтобы сюда не вернулись.

А вот же — вернулись. И не уйдем.

Но работать здесь — нельзя. Нужно восстанавливать, но на это уйдет время, силы и много чего. Надо искать что-то более подходящее. Еще и потому, что нужно все службы собрать в одном месте, на то, чтобы ездить с одного конца города в другой — не будет ни времени, ни возможностей. Потом — здесь надо восстановить все, создать… не знаю, что создать, посольство тут уже не нужно. Важно, чтобы это было что-то русское.

Провел пальцем по стене, посмотрел на гарь. Гарь была жирной, липкой. Потом — пошел вниз, к машине…

Ближе к вечеру — два бронированных АМО остановились около виллы, в которой я когда-то квартировал. Меня тянуло сюда — сам не знаю, почему…

Из первой машины — это даже и не машина была, сплошной бронированный корпус, это уже не машина, а бронетранспортер — выбрались несколько человек с автоматами и двумя собаками. Начали вытаскивать какое-то оборудование, миноискатели на данных палках, что-то вроде маленькой спутниковой антенны на пистолетной рукоятке — прибор для просвечивания стен. Инженеры — саперы, без их заключения здесь нельзя входить ни в одно здание.

— Зря вы это, Ваше Высокопревосходительство — сказал мне один из моих телохранителей, здоровенный, усатый казачина с нетипичной для казаков светло-соломенной шевелюрой и укороченным ручным пулеметом на боку.

— Что — зря?

— Здесь дюже опасно. Со всем уважением — лучше бы вы в другом месте поселились…

— Это в каком?

— Ну… в компаунде, например. Там, в конце концов, стража постоянно, техника есть, и посторонних нету.

В чем-то он, конечно прав. Если смотреть перед носом.

— Тебя как зовут, казак?

— Тихоном батя прокликал, господин вице-адмирал…

— Ты так меня называть будешь, так и сохранить мою драгоценную жизнь не сумеешь, Тихон. Пока это выговоришь…

Все засмеялись — осторожно, пока притирка идет. Начальство разное бывает. Иное вот так, то пошутит — а то и по загривку. В кулак засмеялись.

— Так вот, Тихон. Ты где в жизни бывал? Ты откуда вообще.

— Та с Вешенской. Ну, в Варшаве был… — казак явно был не в своей тарелке, он подумал немного и добавил — и в Ростове зараз с батей бывал.

— А ты там компаунды видел?

— Да нет… вроде.

— Правильно. Потому что их там нет. Если я поселюсь в компаунде — остальные тоже там поселятся, и будет так. В компаунде — безопасно, а в городе — по ночам стрельба. И не только стрельба. Мы будет управлять этими землями, отгородившись от них. И никогда не выйдем из этого компаунда. Компаунд — вот все, что будет здесь нам принадлежать, вот вся земля, которая будет здесь нашей. Потому что, когда ты поднял флаг над какой-то землей — дело не закончилось, дело только начинается. Понял?

По виду было понятно — не совсем. Но скоро поймет.

— Понял, господин вице-адмирал.

— Вот и дело…

Мы сидели так, в тишине еще несколько минут — пока к нам не подошел сапер, не постучал в люк. Шлем свой он уже снял.

Один из казаков открыл люк, спрыгнул на землю, за ним последовал второй. Только потом — выпустили меня.

— Ну?

— Чисто, господин вице-адмирал, только…

Судя по лицу сапера — произошло что-то, чего он не ожидал.

— Что — только?

— Да девицу какую-то нашли… Пряталась… Кусается…

Это что еще за девица?

— Местная?

— Да нет, Ваше Высокопревосходительство. По виду не местная, но на фарси только так шпарит…

— Знаешь фарси?

— Есть немного… Под Бухарой служил. Точики фарси — то же самое, диалект, можно сказать.

— Молодец.

— Служу России и Престолу, Ваше Высокопревосходительство.

— Пойдем смотреть на вашу девицу…

Зайдя в сад, верней то, что от него осталось — я увидел поразительную картину. Истошно лаяла собака — небольшая такса, саперы часто используют ее, потому что у нее острый нюх, и ее можно проще транспортировать, чем немецкую овчарку, да и корма она меньше требует. Один из саперов светил мощным, аккумуляторным фонарем, второй пытался справиться с кем-то, кто брыкался, вырывался и кричал. Слово "basta!", произнесенное несколько раз, меня удивило и заставило сделать определенные выводы.

Я подошел ближе.

— Ciao, signorina. Come stai?

Итальянский я знал, немного, в пределах нескольких десятков обиходных слов и выражений. Обычно, аристократия знала все европейские языки хотя бы на этом уровне, это было нормой. Это позволяло везде чувствовать себя как дома и понимать свою принадлежность к высшему классу, который един, несмотря на границы. Естественно, я знал все фразы, которые позволяют познакомиться с женщиной — для моряка, бывающего в разных портах мира это немаловажно.

Сказанное на итальянском произвело эффект слова "шиболет" только в обратном направлении — драка моментально прекратилась.

— Chi sei tu?

— Lo sono un ufficiale russo, un marinaio

— Russo?

— Russo — подтвердил я

Один из казаков, тот самый, Тихон, встал рядом со мной — и только это уберегло меня от неожиданной и стремительной атаки. Женщину он успел перехватить, она тараторила как пулемет и билась в его руках. И плакала…

— Стоп, стоп, стоп… — сказал я, понимая, в чем дело. Она была так напугана, что хотела быть ближе к любому цивилизованному человеку. К любому, кто не хочет ее изнасиловать или зарезать как свинью…

Женской одежды у меня не было — как-то не вожу с собой, не дошел до такого. К счастью — здесь была отдельная скважина с водой, вода шла чистая, питьевая. Нашлась и ванная — она была столь массивной, не ванна, а мини-бассейн — что ее не расколола даже автоматная очередь.

После того, как прятавшаяся в подвале женщина (кой черт женщина? Почти ребенок) отмылась, переоделась в повседневную военно-морскую форму, которая ей оказалась велика и причесала волосы — она оказалась очень даже не дурна. Да кой черт не дурна — просто красавица. Огромные, блестящие глазищи, тяжелые черные локоны волос, выразительная, чисто итальянская фигура. Газа здесь, конечно же, не было — но казаки развели прямо в саду костер, поставили на огонь большой котел. С чем с чем — а с котловым довольствием у казаков проблем никогда не было — каша с огромными кусками мяса и сала, дегтярно-черный чай, в котором чуть ли не ложка стоит. В районе боевых действий полагает чарка "от Государя" — но я первым своим приказом категорически запретил употребление спиртного и казаки отнеслись к этому с пониманием. Если подняться на третий этаж — то видно трассеры, то тут, то там распарывающие небо. Стрельба идет почти непрерывно, это уже нормальный звуковой фон здесь.

Для девушки нашлась миска — и она набросилась на дымящуюся кашу как изголодавшийся зверек.

— Кстати, со свининой… — как бы впроброс заметил я по-русски, потому что не знал, как будет "свинина" по-итальянски. Не знаю, поняла она меня или нет — только махнула рукой и с новыми силами налегла на кашу.

Похоже, что первый экзамен сдан. Правоверная никогда бы не стала есть кашу с мясом нечистого животного. Но кто же она тогда? Отстала от туристической группы и попала в самое пекло? Но сапер сказал, что она знает фарси…

Синьорина бросила на меня лукавый взгляд, заметила, что я на нее смотрю — и продолжила уничтожать кашу.

Окончательно стемнело. Я решил, что оборонять всю виллу смысла нет — слишком много места, и слишком мало людей. Заняли третий этаж, заминировали первый этаж и сад растяжками, казаки выставили посты. Я собственноручно отнес наверх и закрепил как смог русский флаг — утром поднимем, сейчас смысла нет, сейчас скорее время спускать флаги на ночь. Ночь обещала быть неспокойной…

Предполагая, что все кровати уничтожены и спать будет негде, я взял с собой большой флотский спальный мешок, в нем можно спать даже на палубе корабля или в воде. Кровати и в самом деле были уничтожены — и сейчас передо мной возникла проблема… этического плана. О том, чтобы выгнать случайно попавшуюся нам девчонку на улицу речи быть не могло — проще самому пристрелить, на улицах ночью шайтаны правят свой кровавый шабаш. Оставить ее здесь… сначала надо было кое-что выяснить. Слишком много я повидал разного, чтобы просто так во все верить.

Наверху раньше была обсерватория, теперь там был свинарник и хлам. Все разворотили — считалось, что наблюдать за небом харам, наверное, потому, что если долго рассматривать его, можно прийти к выводу, что на небе есть звезды, а не Аллах. Обсерватория была хороша тем, что можно было вести обстрел на триста шестьдесят градусов, и были видны подходы к зданию. Это был последний этаж и последняя линия обороны.

Проверив посты — если от этого зависит твоя жизнь, будешь делать это сам, не барин — я поднялся наверх. Девчонка сидела в сторонке, у самой стены, непонятно на чем, поджав под себя ноги. Так, как она сидела — европейская женщина сидеть не могла.

Время кое в чем разобраться…

— Поговорим? — сказал я по-русски — ты знаешь этот язык?

— Да… нехорошо, но знаю… Вы и в самом деле моряк? — по-русски она говорила с шепелявым итальянским акцентом. К тому же — букву "ы" она произнесла правильно, значит, ее родной язык не арабский, и не фарси. Ни в том, ни в другом языке нет этой буквы и этот звук арабы и персы просто превращают в "и".

— Да, старший офицер флота — из осторожности я не стал называть ей свое настоящее звание — меня зовут Александр. И со мной можно на ты без излишних церемоний. А как зовут тебя?

— Луна.

— Это имя? — удивился я

— Да… Хотя меня все зовут Люнетта. Маленькая Луна, Люнетта. Меня так зовут.

— Люнетта, значит. Piacere di conoscerti, Lunetta.

— Grazie, signor — девушка церемонно наклонила голову. Вообще, несмотря на необычные обстоятельства, она умела держаться. Аристократию узнают по осанке и готовности держать любые удары судьбы. Тут это было.

И нравилось это все мне — все меньше и меньше. Хотя бы потому, что соседнее с нашим посольством здание оказалось почти не повреждено.

— А какие языки ты еще знаешь?

— Английский, немецкий… немного. Арабский.

— Ты мусульманка?

Она скривилась

— Нет…

— Родилась здесь?

— Недалеко отсюда.

— В этом городе?

— Да! — судя по тону, она разозлилась…

— Так вот, Люнетта. Дело в том, что этот дом сейчас принадлежит мне. Нет, не потому, что я ехал по улице и мне он приглянулся. Потому что я жил здесь до этого. Так что ты должна понимать — вопросы задаются тебе не просто так.

Она вскочила и направилась к лестнице, я едва успел ее перехватить

— Lasciatemi andare! — попыталась вырваться она

Драться с ней подобно тому саперу, я не собирался — а поступил примерно так, как поступил Геракл с Антеем. Перехватив ее за талию, я оторвал ее от пола, переместил туда, куда мне было нужно, и поставил. Мимоходом успел ощутить весьма выразительные формы.

В астрокуполе были выбиты стекла — и были хорошо видны трассеры, взлетающие над Тегераном.

— Ты куда собралась, Люнетта? Хочешь уйти туда?

— Я здесь… жила… все время… пусти!

Я отпустил ее

— Я не желаю тебе зла.

— Тогда зачем задаешь столько вопросов?

— Не буду, если ты расскажешь о себе сама.

Она прошла назад, но не к лестнице. Я заметил, как она идет — хм…

— Зачем тебе это?

— Я хочу знать, насколько я могу тебе доверять. И насколько я могу тебе помочь. Жизнь здесь очень опасна…

— Ты и в самом деле хочешь мне помочь?

— Возможно.

— Но…

Все, что она думала — было написано у нее на лице.

— Успокойся, я не попрошу от тебя ничего такого взамен. Я русский дворянин.

— Русский дворянин? Граф?

— Князь. Князь Александр Воронцов к вашим услугам, сеньорита.

Она оценивающе посмотрела на меня

— Князь… для князя вы ведете себя… странно.

— Как есть. Я флотский офицер и служу своей стране и своему Государю. Итак?

Она какое-то время смотрела на меня, потом сказала.

— Меня зовут не Луна. Люнетта — это мое прозвище, почти что имя.

Почему-то я не удивился.

— А как твое настоящее имя?

— Меня зовут Анахита. Это мое настоящее имя. У меня нет документов — но это настоящее имя…

— Пусть будет Анахита. А почему Люнетта?

— От мамы… — Люнетта — Анахита скривилась от боли, которую причиняли ей эти воспоминания — ее имя было Луна, это было ее настоящее имя. Я — Люнетта, маленькая Луна. Мы с мамой… были очень похожи.

— Если не хочешь, можешь не рассказывать про маму.

— Нет… все нормально. Я расскажу.

История Люнетты была необычной — и в то же время обыденной и страшной для этого времени и этого места. Мать Люнетты была из рода обедневших итальянских дворян. В долгах как в шелках, отец объявил себя банкротом, и у красавицы Луны не оставалось никакого другого пути, как искать подходящую партию себе. В Италии такую найти сложно — итальянцы разложились, превратились в нацию сибаритов, извращенцев всех мастей, лодырей и пустозвонов. После нескольких неудачных попыток и одного аборта Луна поехала зарабатывать на Восток — если говорить жестко, можно сказать, что она пошла по рукам.

На Востоке, с его нефтяными доходами, итальянская графиня была высшим классом, ее благосклонности искали очень многие. Луна предусмотрительно выбрала Персию — нефтяные доходы и молодые офицеры, пришедшие к власти, во главе с только что провозглашенным Шахиншахом — Мохаммедом Хосейни, первым Шахиншахом династии Хосейни. От одной из связей родилась Анахита. Люнетта.

— Послушай… — перебил ее я — так ты не знаешь, кто был твой настоящий отец?

— Не знаю. Я несколько раз спрашивала у мамы — но она меня постоянно обрывала и гнала прочь.

Тогда мне надо было насторожиться. Не насторожился.

— Хорошо. Что было потом?

— Потом… Потом у мамы появились деньги… много денег, мы никогда не бедствовали. Она открыла что-то типа дома свиданий… для старших офицеров. Связалась со своими друзьями в Италии, начала поставлять кое-что…

— Кое-что — это кокаин? — уточнил я

— Если знаешь, зачем спрашиваешь?

— Просто интересно. Продолжай.

— Она купила особняк, потом еще что-то из недвижимости… Из Италии приезжали женщины, которые… — но ты не думай, я не…

— Я верю — успокоил я ее — продолжай.

Конечно же, она в борделе не работала — мать никогда не позволить дочери работать в борделе, который она содержит. Если она, конечно, мать.

— Потом… потом все началось. Мама думала, что после парада…

А после парада в день Белой Революции — начался кошмар. Самый страшный, какой только можно было представить. Шахиншах был мертв, разорван осколочно-фугасным снарядом на трибуне, и шахиншах Хусейн был мертв, застреленный в спину предателем, и я был почти что мертв, валяясь в своем кабинете с пулей в спине, и почти все из тех, кто должен был прийти вечером в дом удовольствий — тоже были мертвы. Но это было ничто по сравнению с тем, скольким людям еще предстояло умереть — и смерть их была нелегкой…

— Они… мама сказала мне бежать, но я не послушалась. Они… ворвались с оружием и стали стрелять. Я знаю, кто там был…

— Мулла?

— Нет… Там был белый человек… он говорил по-английски. Он бывал у нас в доме…

— Что он там у вас делал?

— Мама договаривалась с ним… о том самом, ну ты понимаешь о чем.

Еще бы не понимать. Торговый дом Жардин Матессон, чья деятельность на территории Российской Империи запрещена законом, и который является одной из крупнейших публичных финансово-промышленных групп со штаб-квартирой в Гонконге. Его история началась с того, что корабельный врач Уильям Жардин нанялся на корабль Ост-Индской компании в качестве судового хирурга. Корабль этот, равно как и сама Ост-Индская компания — занимался наркотранзитом в Китай, и каждому члены команды дозволялось взять в рейс по сорок килограммов собственного товара, чтобы продать его в Гонконге или Шанхае. Трудно представить это сейчас — но тогда наркоторговлей с Китаем официально занимался весь британский высший свет, вкладывались в это и деньги членов Саксон-Кобург-Готской династии, которая тогда еще не была Виндзорской. Пятнадцать лет Уильям Жардин плавал в Китай и каждый раз он привозил и продавал по сорок килограммов опиумной эссенции. Потом — оставил морской промысел, открыл агентство на берегу и стал одним из крупнейших оптовых наркоторговцев Гонконга. Когда китайский император повелел прекратить наркоторговлю в Китае — Британия объявила Китаю войну. Потом, когда Китай аннексировала Японская Империя — Жардин договорился и с ними. Тогда же появился героин — японцы очень быстро сообразили, какое преимущество дает повальная наркотизация подконтрольных земель — миллионы рабов работали за дозу. Потом поток повернули в обратном направлении — и героин хлынул уже в Европу. Сначала через Марсель — но у немцев с юмором было совсем плохо, они ввели в Марсель дивизию парашютистов и перебросили туда лучшие сыскные силы баварской криминальной полиции. Через несколько дней — в Марселе не было улицы, на которой не было бы виселицы, а еще через месяц — поток наркотиков в страну прекратился. Англичане переориентировались на Монако, маленькое княжество на побережье, обладающее правом суверенитета на европейском континенте. Князь Монако отказался заниматься наркоторговлей, тогда у него убили жену, инсценировав дорожную аварию. Князь Монако обратился за помощью в Берлин — и порядок в стране стали охранять германские горные егеря. Тогда поток отравы переориентировался на Сицилию — итальянское королевство уже не было империей, а Сицилия готова была и вовсе отколоться от страны. Тут уже, на Сицилии, ни немцы, ни русские не могли действовать открыто — но скрытно действовали. Получается, что ублюдки тайпаны протоптали тропу и сюда — с этим придется тоже разбираться. Николай, ныне Император — приказал спалить кабульский и джелалабадский базары и бомбить виллу брата афганского короля, контролирующего наркоторговлю. Думаю, что и я придумаю для борьбы с наркоторговлей нечто… радикальное.

— Как тебе удалось сбежать?

— У меня была паранджа. Я знала язык, и мне удалось выскользнуть. В доме был тайный выход для джентльменов, которые…

Которые не хотят светиться в борделе. Понимаю.

— Что было потом?

— Потом… потом они сожгли и разграбили наш дом. Я видела, что они всех, и маму… сажают в машину. Они посадили их и увезли, понимаешь, увезли…

Люнетта расплакалась

Не стоило даже спрашивать — куда увезли. Власть над городом, довольно культурным и просвещенным, если даже бордели с европейками есть — в считанные часы захватили малообразованные, в основном очень религиозные крестьяне — феллахи. Учитывая, что здесь была практика гаремов и приличного калыма — многие не то что не могли себе позволить содержать жену — но и не видели женщин вообще. Обходились так, как обходятся в мусульманских странах, в Афганистане, в северной Индии — тем более что тут было полно афганцев. Занимались сексом с маленькими мальчиками, вязали коз к дереву. А тут — несколько шикарных, для шейхов, распутных женщин, с которыми можно делать все, что угодно. А шариат, между прочим, за распутство карает забиванием камнями насмерть. И клянусь, им повезло, если их просто забили камнями или расстреляли на стадионе.

Сам не знаю, зачем я это сделал, но я сел с Люнеттой рядом — и она доверчиво прижалась ко мне. Невидимые нити связывали нас все прочнее и прочнее.

— Успокойся. Мы — русские. Мы пришли и никуда не уйдем. Больше такого никогда не будет.

— Но тогда-то ушли…

— Это была не наша страна. Теперь — наша. Русские, если куда-то пришли — уже не уходят. Мы — такие…

Потом Люнетта просто бродила по улицам. Иногда находила где-то что-то поесть. Старалась никому не показываться на глаза. Паранджа — она не только скрывает, но и защищает женщину, большинство боевиков понимали, что если они будут даже просто заглядывать женщинам под паранджу, не говоря о чем-то более серьезном — то моментально восстановят против себя всех местных, всех — до последнего человека. Потом — она забрела в бывший дипломатический квартал и нашла себе убежище. Потом — начались бои, и бои эти были настолько страшные, что она забилась в подвал и боялась выйти наверх. Подвал этот она выбрала только потому, что здесь была вода, которую можно было пить — из бака. Потом она услышала собачий лай, и поняла, что ее обнаружили. Попыталась сбежать — и ее поймали инженеры — саперы.

Вот и вся история. Как есть.

— Получается, ты теперь сирота? У тебя вообще никого нет?

Люнетта просто вздохнула.

Клянусь, никаких дурных мыслей у меня тогда не появилось. У меня на руках была Марина, которую пытались привести в чувство в Санкт-Петербурге. У меня была Ксения и Николай… хотя были ли они у меня или нет, это еще большой вопрос. Наконец, у меня была любовь, настоящая, которую надо было просто вырвать как занозу и навсегда забыть про нее.

Я этого сделать не мог.

— Ложись. Ложись в спальник, и спи. Утром решим что делать.

— А ты…

— Я найду, где мне спать. Иди — я пихнул Люнетту по направлению к спальнику, сам начал готовить себе что-то вроде ложа из того, что было. Во время специальной подготовки по выживанию мне приходилось неделями спать на земле. Тогда не умер — и сейчас не умру.

— Здесь же холодно.

— На корабле бывает еще холоднее. Ложись и спи.

Заснул я сном, обычным для разведчика — боевого пловца — неспокойным, настороженным. Пятьдесят секунд сна и десять секунд полудремы — такой сон вырабатывается специально. Человека, который умеет спать таким сном, невозможно убить ночью. Так я и увидел, что Люнетта сначала честно пыталась заснуть в просторном спальном мешке, возилась-возилась. Потом — вылезла из него, какое-то время смотрела на меня. Потом — стала осторожно подкрадываться ко мне, как кошка.

Черт бы ее побрал…

— Не нужно этого делать… — сказал я, не открывая глаз

Люнетта дернулась, фыркнула, как ошпаренная кошка.

— Ты… не спишь.

— Сплю. Но все вижу. Я не могу спать по-другому.

Какое-то время она смотрела на меня, будто в раздумье, как поступить. Потом легла рядом, отчего собранная мной из хлама конструкция спальной кровати угрожающе заскрипела.

— Поцелуй меня… — попросила она меня с очаровательной непосредственностью.

— Люнетта, я помогу тебе просто так. Не нужно этого делать.

— Нет… Я очень боюсь. Я хочу, чтобы был кто-то рядом, такой… Иначе я просто не смогу жить. Мне очень страшно.

— Какой — такой?

— Такой как ты. Сильный… ты сильный.

— Ты знаешь меня пару часов.

— Ты плохо знаешь женщин. Мы чувствуем мужчину с нескольких минут знакомства. Наверное, это идет с древних времен. Женщина должна была найти себе мужчину, который убережет ее и прокормит. И подарит ей ребенка. Или нескольких.

— Я думаю не о ребенке. И тем более не о нескольких.

— А о чем же?

— О том, что будет завтра. Когда я встану утром. Спи.

На следующий день я уехал на службу, сам не зная, что делать. Надо было налаживать деятельность военных комендатур в городе и по всей стране, надо было что-то делать с беженцами, с местами, зараженными радиацией, надо было разрабатывать план прикрытия границы в нормальных и чрезвычайных обстоятельствах, надо было…

Чертовски много надо было сделать. Сделать прямо здесь, сейчас, времени на раскачку не было совсем. Каждый день оборачивался сотней убитых — я считаю не только военных и казаков, но и беженцев — и еще несколькими тысячами, если не десятками тысяч людей, разочаровавшихся в правлении Николая Третьего и в способности временной администрации навести порядок в Тегеране и во всей стране. Еще неизвестно — что из этого было хуже.

Домой я приехал где-то между двадцатью тремя и двадцатью четырьмя часами, злой как собака, теперь уже четко осознающий весь масштаб проблем, свалившийся на меня. На вилле остался постоянный пост из шести казаков, там же осталась Люнетта. И она встретила меня — в комнате, в которой она умудрилась создать обстановку и даже — она с казаками нашла где-то целые стекла и каким-то чудом умудрилась их вставить. Мебель была собрана отовсюду, в основном с соседних вилл. Где она взяла пулярку — неизвестно, но явно не из казачьего котла.

Той ночью произошло и все остальное…

Почему это произошло? Да потому что я не железный. Нет, не в смысле разыгравшейся похоти. Просто я тоже человек, пусть и привыкший жить на глубине, под давлением. Но мне нужно было хоть какое-то живое существо рядом. Существо, общаясь с которым я и сам чувствовал бы себя живым.

Хотя — можно было бы завести собаку.