Дан вынырнул и лег на бок, лицом к берегу. Зеленые волны, которые часто снились ему… почему-то больше на Перицене… набегали на узкий пляж. Пляжа, впрочем, отсюда, из воды, видно не было, Дан просто знал, что от скалистого обрыва, который, казалось, облизывают подкатывающиеся к самому его основанию валы, бугристое штормовое море отделяет шестиметровая песчаная полоса. На фоне темного неровного базальта почти не выделялась ажурная лестница из прозрачного пластика, похожая на стеклянную. Верхние ступеньки ее пропадали в сплошной зелени кустарника, над которым высились великолепные сезанновские сосны — недвижимые, словно выписанные кистью великого француза на темно-голубом фоне неба. Если заплыть еще дальше в море, можно разглядеть карабкающиеся в гору постройки, но сделать это Дан поостерегся, вода была холодновата, перевернувшись на спину, чтобы отдохнуть, он сразу продрог. А вообще-то он заплывал далеко, настолько, чтобы остаться наедине с морем — море Дан любил нежно, в юности выбирался к нему не реже трех-четырех раз в год… удивительно, как он сумел вынести столь долгую разлуку! Только войдя в призывно пахнувшую йодом и водорослями черную воду — приехали вечером, но дожидаться утра не было сил, Дан почувствовал, как он счастлив вернуться домой, странно, там он не осознавал сполна собственной тоски… нет, конечно, возникали время от времени ностальгические порывы, но, в принципе, даже непосредственно перед прилетом его не особенно тянуло на Землю, разве только перспектива показать ее наконец Марану… Вспомнив Марана, он огляделся. Того нигде не было видно. Слегка обеспокоенный — все-таки волны, пусть не очень большие, но для неопытного пловца небезопасные, Дан перешел на кроль. Вообще-то он предпочитал брасс — в отличие от Марана, который не успев еще толком научиться плавать, облюбовал себе кроль, Марану нравилась скорость, Дан подозревал, что на трассе или в море тот давал волю своему вечно сдерживаемому темпераменту…

Тревога оказалась напрасной, подплывая к берегу, Дан уже издали увидел высокую фигуру Марана, стоявшего во весь рост на сильном ветру перед закутанной в просторное оранжевое полотенце Никой, сидевшей на большом валуне. Демонстрирует Нике свое роскошное телосложение, подумал Дан с легкой иронией… ирония, впрочем, относилась, скорее, к собственной мысли, нежели к Марану, на всех трех известных Дану населенных планетах не нашлось бы, наверно, человека, более равнодушного к собственной внешности, чем Маран. Нельзя сказать, что он был настолько наивен, чтобы не подозревать о ее преимуществах, Маран и наивность — это… это… Дан даже не нашел слова, чтобы достаточно точно охарактеризовать подобное сочетание, нет, о достоинствах своих Маран знал отлично, но отнюдь не гордился ими, он просто не считал их таковыми и пренебрежительно усмехался, когда кто-то позволял себе их не только заметить, но и упомянуть о замеченном вслух. И то… несколько лет назад Дан иногда был не прочь покрасоваться перед зеркалом, не говоря о женщинах, но сейчас…

Он выбрался из воды и пошел к увлеченной беседой парочке. За словом «парочка» никакой задней мысли не скрывалось, с Мараном Нику он оставил бы хоть на год — не потому что Ника тому не нравилась, просто он уже достаточно хорошо знал понятия Марана о дружбе, его своеобразный кодекс чести. Слава богу, что Ника наконец… Дан вздохнул. Он не уставал удивляться тому, насколько по-разному они с Никой смотрят на вещи. Эпизод с письмом… Если, конечно, подобное можно считать эпизодом, это больше смахивает даже не на поступок, а на деяние, как высокопарно выражались древние. До сих пор все шаги Марана, даже самые неординарные, Дану — в отличие от Ники, были понятны и не вызывали сомнений, ну разве что минутных, но на сей раз… На сей раз он никак не мог принять случившееся, как должное. Может, он не осознавал, как данность, критическую ситуацию, сложившуюся на Торене? Он часто ловил себя на избытке оптимизма, это, наверно, черта характера — предпочитать надеяться на лучшее до тех пор, пока в худшее не упрешься носом. Или дело в нерешительности, неспособности взвалить на себя груз столь чудовищной ответственности и, соответственно, непонимании, как это может сделать другой? А может, ему просто было жаль Марана, который… Днем он был спокоен и сдержан, как обычно, но по ночам выдавал себя, вставал, ходил, иногда часами, в последние дни на Торене Дан, спавший в той же комнате, не раз, просыпаясь далеко за полночь или под утро, видел его неподвижный силуэт у открытого окна… Так или иначе, Дан никак не мог убедить себя в том, что сделанное не было роковой ошибкой… Не то — Ника. Ника встретила их в космопорту. На Землю она прилетела на неделю раньше, и вид у нее был уже сугубо земной, в легком белом платье с развевавшейся на ветру длинной, чуть ли не до щиколоток, плиссированной юбкой и широкими, мягко спадающими до локтя рукавами, в сплетенных из прозрачных синтетических паутинок босоножках на высоких тонких каблуках, вся увешанная переливавшимися десятком оттенков зеленого, под цвет глаз, ожерельями, браслетами, серьгами, цепочками, радостная, праздничная, она кинулась Дану на шею, а потом, с трудом вырвавшись из его более чем пылких объятий, повернулась к Марану, подала ему руку и сказала:

— Я была неправа. Во всем, что касается тебя. Думала о тебе неверно, нечестно, нехорошо. Словом, я виновата перед тобой. Прости меня.

Вот так. А когда Ника считала себя перед кем-то виноватой, она…

Маран обернулся на его шаги, и Дан с облегчением увидел на его лице улыбку, за последний месяц, наверно, в первый раз.

Дан взбежал на пригорок и в последний раз оглянулся на море. За три дня он успел изучить все сюрпризы тропинки. Если идешь от виллы, еще за метр до этого самого места сохраняешь иллюзию, будто моря нет и в помине, лес обступает тебя плотно и надолго, но делаешь один лишь шаг, минуешь поворот, и на тебя буквально обрушивается необъятная, неотразимая, невообразимая синева. Можно отступить — ничего, только толстые, бугристые, высокие стволы.

Дан любил эти игры с морем, в юности он создал для себя целый ритуал свиданий с ним. Ездил он на побережье всегда наземным транспортом, ибо флайер лишал встречи с морем некоего кокетства, ведь, растягивая ожидание, продлеваешь и обостряешь удовольствие. Едешь, едешь, выезжаешь на какой-нибудь холм, и вдруг вдали почти неощутимо прорисовывается голубая линия, отсекающая небо от земли, прорисовывается, исчезает, появляется снова, потом между деревьями и домами начинают мелькать лоскутки синевы, потом — вот как здесь — находится какой-то предел, какой-то неуловимый переход, и только что далекое море неожиданно вырывается целиком из-за тщетно пытающихся заслонить его зданий или холмов. Дан зажмурился от наслаждения. На море он мог смотреть часами… Подумать только, это большое ласковое чудо чуть не превратилось в холодный, гниющий труп. Полвека назад окунуться в морскую воду означало рискнуть жизнью. Не успело человечество ценой небывалого напряжения сил переломить хребет двум едва не наложившимся друг на друга вирусным пандемиям, как оказалось лицом к лицу с опасностями еще более грозными, главной из которых была казавшаяся неотвратимой гибель Мирового океана. Борьба за жизнь морей отняла больше пяти десятков лет. Не только морей. Лесов, вод, воздуха… Неудивительно, чуть не две сотни лет человечество жило словно по принципу «после нас хоть потоп», бессмысленно истребляя невосполнимые ресурсы и громоздя горы ненужного хлама. К концу двадцатого века, на взлете научно-технической и информационной революций думалось, что прогресс пойдет все ускоряющимися темпами и в скором времени достигнет фантастических вершин, очертания которых расплывались даже в глазах футурологов. Никто не мог предугадать, скольких усилий потребует спасение планеты, сколько интеллектуальных и материальных ресурсов придется израсходовать на поддержание расползающейся в клочья биосферы, неуклонно иссякающих запасов питьевой воды, на то, чтобы кое-как удерживать воздух в состоянии, пригодном для дыхания. Понадобилась реконструкция на основе безотходных технологий практически всей земной промышленности и энергетики, и только после этого удалось перейти в наступление, перейти от поддержания жизнедеятельности к основательной очистке, обеззараживанию, дезактивации. Не обошлось и без человеческих жертв, во многих местах на Земле ныне можно увидеть скромные стелы с надписями. «Здесь погибли члены Двенадцатого отряда ЭСС»… Двенадцатого, Двадцатого, Сто четвертого… ЭСС — Экологической Спасательной Службы. В двадцатом веке существовали войска ООН, в двадцать первом они постепенно превратились в ЭСС. Почти целый век ушел на то, чтобы сделать планету… какой? Да всего лишь такой, какой она была до начала научно-технической революции. Вот тебе и прогресс! Неужели нужны века и угроза гибели, чтобы понять самые элементарные вещи, например, что никакие богатства и удобства не заменят человеку простого погружения в эти зеленые волны, никакие полеты, путешествия… даже в космос!.. зачем это, в сущности? Чтобы найти там то, что безвозвратно утрачено на Земле?

Он наконец оторвался от лицезрения моря и углубился в лес. Тропинка петляла между громадными стволами, окаймленными скудным кустарником, идти по земле, устланной толстым слоем опавшей рыжей пружинившей под ногами хвои, было мягко и радостно, рассыпавшиеся по тропинке и стволам сосен пятна света создавали праздничное настроение. Дул легкий ветерок, и лес наполняло тихое шуршание колеблющихся хвоинок. Земля… У Дана перехватило горло. Нет, ни Торена, ни Перицена не шли ни в какое сравнение с его родной планетой, и вообще ничего прекраснее Земли во Вселенной быть не могло. Даже если где-то реально существуют созданные буйной фантазией писателей и художников необыкновенные миры — сады, цветники, сокровищницы… Все равно! Ни разноцветные леса Тиганы, ни сиреневые горы над Бакной, как бы хороши они не были, не могут заменить… Но это ему не могут. Для Марана Торена наверняка прекраснее Земли… Подумав о Маране, Дан ускорил шаги. Состояние Марана его смущало и беспокоило. Нет, конечно, тот не жаловался, не плакался, не демонстрировал примет дурного настроения, не успей Дан изучить его характер настолько основательно, он вообще ничего не заметил бы, наблюдая за поведением Марана, ровным и спокойным, как обычно. Правда, тот стал еще неразговорчивее. При желании это можно было бы объяснить незнакомой обстановкой и бездействием, но… Даже с Даном он общался как-то нехотя. Не торопился увидеть Землю, хотя прошло уже полмесяца со дня прилета, не проявлял никакого нетерпения, не высказывал никаких желаний, предоставив Дану беспрепятственно проводить с Никой все двадцать четыре часа в сутки, он бродил по городу в полном одиночестве, либо читал — большинство книг в библиотеке Дана было на интере, а интером Маран владел уже в совершенстве. На море он согласился поехать без сопротивления, но и без восторга, просто кивнул и снова уткнулся в книгу, да и здесь он большей частью молчал — если не заплывал далеко и надолго в море, доводя Дана до невменяемого состояния, и не читал, то сидел на берегу, смотрел на море и думал.

Тропинка кончилась, выведя Дана к легкой полупрозрачной лестнице, взбежав по ней, он очутился у белоснежного двухэтажного здания, в архитектуре которого было что-то от резных листьев пальм. Нику он нашел на просторной террасе второго этажа, разлегшись в шезлонге в почти символическом бикини, она слушала какую-то незнакомую Дану невнятную музыку, наверняка очередной бред одного из современных композиторов-авангардистов.

— Что это за какофония? — спросил он, беря с ажурного белого столика маленькую пузатую бутылочку из обыкновенного стекла — секрет был в самом напитке, благодаря присутствию каких-то непонятных ингридиентов тот ухитрялся оставаться ледяным в любую жару. Он глотнул прямо из бутылочки, и Ника широко открыла глаза, предварительно сняв темные очки, видимо, чтобы лучше выразить свое недоумение.

— Фи! — сказала она, — ты совсем одичал, Даниель! Пьешь из бутылки, не знаешь музыки Тернера…

— Кто такой Тернер? — невозмутимо поинтересовался Дан.

— Фи, Даниель! Тернер — самый модный на сегодняшний день композитор на небезызвестной тебе планете Земля, а это — наипопулярнейшая его вещь. Симфоническая поэма «Торена».

Дан растерялся.

— Как? «Торена»? И давно он ее?..

— Разумеется, после того, как Торена была открыта. Нами, кстати, если ты этого не забыл.

Дан даже не улыбнулся. Черт возьми, как давно он не был на Земле! Даже композиторы… и не только композиторы, наверно… успели появиться, стать модными, написать достаточно большие вещи на тему планеты, о существовании которой перед его отлетом с Земли никто не подозревал… Черт возьми! Он принялся считать. База, на которой он вяло исполнял обязанности астрофизика… правда, тогда он за собой вялости не замечал, наоборот, считал себя энтузиастом… гм! Торена, главный рубеж в его жизни, Рубикон, можно сказать… хотя переправился через него он чуть позже… все равно, сам он считал границей между двумя своими существованиями те несколько минут на площади Расти в Бакне, когда сошлись в первый раз пути его, Марана и Поэта… Так, опять база, вновь Торена, орбитальная станция, Перицена, еще раз Торена… В общем, около четырех лет. И скоро опять лететь. Интересно, надолго ли? Впрочем, его не столько волновали сроки, сколько то, пошлют ли с ним Марана… не с ним, конечно, а вообще с экспедицией… могут, кстати, и его самого не послать. После истории с Бакнией в ВОКИ уже третий месяц шли непрерывные баталии, Железный Тигран отбивался, но отбиваться ему было нелегко, в руководстве Всемирной Организации Космических Исследований нашлось немало людей, готовых даже отправить его в отставку, правда, директор ВОКИ придерживался иной точки зрения, но положение шефа все равно оказалось не самым комфортным, общественное мнение тоже раскололось, одни поддерживали его, другие осуждали, газеты развернули яростную полемику, ломались копья и микрофоны… Маран, бывший причиной всей этой заварухи, мучительно переживал… так, во всяком случае, Дану казалось, разговоров на эту тему они не вели… правда, самого Марана, как ни удивительно, никто не трогал, из своеобразной деликатности или по другой не совсем очевидной для Дана причине, но его имя практически не упоминалось, все шишки сыпались на шефа, что Марана вовсе не утешало, наоборот, он переживал вдвойне, ведь он подставил под удар человека, благодаря которому спаслись десятки тысяч его соотечественников, не говоря уже о том, что шеф сделал для него самого, открыв ему двери в новую жизнь. Дан знал, что он считает себя глубоко обязанным Командиру Разведки… своих трудов на Перицене он в расчет не брал, говорил, что любой землянин мог бы с успехом его заменить… Может, так оно и было? Но шеф, наверно, придерживался иного мнения, ибо прочил Марана в экспедицию на еще не обнаруженную планету Людей с зелеными глазами… название из бакнианского предания так и прилипло. В глубине души Дан поражался шефу — он не упрекнул Марана ни единым словом, ни в одном интервью, ни на одном брифинге и наверняка ни перед кем, ни в какой инстанции не попытался защитить себя, свалив хоть крохотную частичку вины на Марана, только теперь Дан понял, что он имел в виду, объявив некогда, что берет всю ответственность на себя. И он не только взял все на себя, но даже и предложил Марану контракт, и не разовый, как на Перицене, а постоянный, что после случившегося было, по мнению Дана, чуть ли не подвигом…

— А где Маран? — спросил Дан, придвигая свободный шезлонг поближе к Никиному.

— Наверху, на смотровой площадке. Дани, он мне не нравится.

— То есть? — не понял Дан.

— Надо его как-то развлечь… Нет, не развлечь, а отвлечь.

Дан пожал плечами.

— Ты ведь уже придумала. Париж.

— Боюсь, что это не поможет.

— И что ты предлагаешь?

— Я? Ты его знаешь, ты и предлагай. Хотя… Послушай, Дани, у меня возникла одна мысль. Не изменить ли нам направление поездки? Вместо запада махнуть на восток.

— В Индию, что ли?

— Нет, ближе.

Она не продолжила, но голос ее звучал как-то особенно, то ли загадочно, то ли многозначительно, и Дан понял. И опешил.

— Что это тебе взбрело в голову? Откуда ты взяла?.. — Он запнулся, боясь выдать тайну Марана… если она, конечно, существовала, а не была его очередной фантазией… А может, он уже выдал? Ну и нюх у этих женщин! Правда, он рассказал Нике… но сухо, если можно так выразиться, хроникально, одни факты… Неужели она прочла между строк? Или это так явно?

— Ладно, не прикидывайся, — Ника снисходительно воззрилась на него снизу вверх. — Могу поспорить, что… Во всяком случае, это в тысячу раз серьезнее, чем история с Индирой.

— А что Индира? — Дан придвинул шезлонг вплотную к Никиному и сел. Оборот, который принял разговор, заинтересовал его, он помнил фразу, вырвавшуюся некогда у Марана. — При чем тут Индира? — спросил он строго.

Ника помолчала.

— Вообще-то не при чем, — призналась она смущенно. — Просто… Боюсь, что меня мучит совесть, Дан. Я наболтала ей массу глупостей. Массу!

— Например?

— Да что угодно!

— И все-таки?

— Например, что Маран служил Изию верой и правдой, но изменил ему, как только почуял возможность совершить переворот в свою пользу. Например, что пытаясь захватить власть, он не побрезговал подставить своего лучшего друга с целью, во-первых, использовать его имя и популярность, а во-вторых, избавиться от опасного конкурента…

— Красиво. А что он сам подставился, ты, конечно, упомянуть забыла.

— Ну знаешь, чтобы сорвать банк, надо рискнуть!.. Ладно, ладно, мне теперь самой неуютно. Единственное оправдание… Маран никогда не питал к Индире сколько-нибудь серьезных чувств, разве что она привлекала его, как женщина… она же весьма хорошенькая!.. Но и только. Это бесспорно, ты не можешь со мной не согласиться. Так что в итоге для Индиры получилось лучше, а она в данном случае лицо более заинтересованное, она была влюблена в Марана по уши, удивительно, но факт.

— Тебе это кажется удивительным?

Ника чуть помедлила.

— По правде говоря, нет, — сказала она лукаво. — Надеюсь, ты не ревнуешь?

— Нет, — буркнул Дан. — Однако вела ты себя не слишком этично, не находишь?

— Нахожу.

— И на том спасибо. Погоди… — Дан задумался, потом рассеянно уставился на нее. — Ника… Послушай, Ника… А у них что-нибудь было?

— Спроси у Марана.

— У Марана спросишь!

— Ага! У Марана не спросишь, а у меня можно? Любопытный какой…

Дан досадливо поморщился.

— При чем тут любопытство? Я пытаюсь выяснить, возможны ли соответствующие отношения между уроженцами Земли и Торены. В принципе. А что если нет? В последнем случае мне многое становится понятным.

Ника задумалась.

— Не знаю, Дани, — сказала она чистосердечно. — В самом деле, не знаю. А почему ты, собственно, решил, что возможны какие-то осложнения? Насколько мне известно, анатомия у них не отличается от нашей, физиология в целом тоже…

— В целом! Мало ли какие могут быть тонкости…

— Тонкости? Ну насчет тонкостей ты, конечно, большой специалист. — Ника улыбнулась дразнящей улыбкой. — Дани, я правильно поняла, за столько лет на Торене ты так и не удосужился проверить свои сомнения на практике?

— Тебя это огорчает?

— Напротив! Мне весьма лестно. Тем более, что в этих делах у тебя вряд ли был добрый пример… Нет, право, мне очень лестно.

— И только?

— А что еще?

— По-моему, я заслуживаю награды.

— Жарко.

— В комнатах прохладно. — Дан выбрался из своего шезлонга. — А заодно и позвоним… Ну же! Ника… — Он нетерпеливо потянул ее за руку.

— Ну раз заодно и позвоним… — Ника рассмеялась и поднялась.

Дан набрал код шефа с некоторой опаской… Хотя чего он, собственно, опасается? Почему бы ему не пообщаться с Наи? Однако, к вящему его разочарованию, на экране появилось вовсе не лицо Железного Тиграна. Правда, лицо человеческое, в отличие от многих, шеф, не довольствуясь электронными помощниками, имел и самого настоящего живого. Дан был с ним знаком и после обмена приветствиями коротко спросил:

— Занят?

— Совещание, — отозвался тот.

— Долго еще?

— Только сели. Полчаса, не меньше.

— Нда. — Дан поколебался, потом все же поинтересовался: — Ты его дочь знаешь?

— Наи? Еще бы! Мы вместе учились в школе. И вообще дружили.

— Дружили?

— И продолжаем дружить. А что?

— Ничего. А где она сейчас?

— Понятия не имею. Я разговаривал с ней по-моему позавчера, поймал ее в воздухе, она летела домой. Но сегодня?.. Лучше свяжись с ней по личному коду.

— Свяжусь, если, конечно, ты мне его назовешь.

— Код? Ради бога…

Код он знал наизусть, машинально тронувший сенсор «памяти» Дан, слушая длинный ряд букв и цифр, подумал, что это неспроста. С чего, собственно, он взял, что Наи интересовал Маран? Возможно, она давным-давно забыла об этом мимолетном знакомстве…

Тем не менее он набрал код, и Наи ответила почти мгновенно. По форме изображения, плавно закруглявшегося по краям, Дан понял, что вышел на ее личный видеофон медальонного, наверно, типа, значит, она скорее всего где-то на улице или на природе. Лицо ее осветилось улыбкой, она сказала с неподдельной радостью:

— Дан? Какой приятный сюрприз! Ты давно на Земле?

— Две недели.

— Папа говорил мне, что ты должен прилететь, но когда…

— А он не говорил тебе, что я не один?

— Говорил. Ну и как Марану Земля?

— Он ее еще толком и не видел.

— Почему так?

— Решили сперва немножко поплавать. Через пару дней начнем путешествовать. А пока обдумываем маршрут. Вот только что обсуждали с Никой, откуда начать.

— Понятно.

Она не продолжила тему, и Дан, не придумав ничего другого, небрежно поинтересовался:

— А ты что поделываешь? Отдыхаешь? Ты ведь не дома?

— Почти дома. Двадцать минут лета. Это из-за папы. Он так мало бывает на Земле, появляется всегда внезапно, свободного времени у него вечно в обрез, домой попадает редко, ну я и держусь поблизости… Впрочем, я не отдыхаю, я здесь работаю, хотя это может показаться странным.

— Почему странным? — не понял Дан.

— Ах тебе не видно! Я подумала… — Не договорив, она исчезла с экрана — отвернула объектив, и Дан увидел бронзового цвета стены, мелькнуло узкое удлиненное оконце, закругленное кверху, граненый каменный купол, увенчанный крестом, а за ним темно-синее… море? Нет, озеро — объектив продолжил движение, и показалась цепь голубых гор, подножие которых уходило в синеву воды, а вершины в синеву неба.

— Где это?

— Нравится? Прилетайте… — в тоне приглашения Дану почудилась будничная вежливость.

— Да мы на море.

— А! Ну так то море, а тут…

— Колыбель индоевропейской цивилизации. Знаю.

— По одной из теорий да. Только не совсем тут, чуть южнее. — Наи весело улыбнулась. — Тут только высокогорное озеро, храм десятого века и я со своим компьютером… — Насчет компьютера это намек на работу? Дан насторожился. — Но если надумаете, буду рада, — отбрасывая за спину густые черные волосы, слегка непоследовательно закончила она.

Попрощавшись, Дан обернулся к Нике.

— Что скажешь, психолог?

— Тсс, — Ника приложила палец к губам и кивнула в сторону террасы. Широкая раздвижная дверь была открыта, отворенные в большинстве своем настежь или наполовину огромные окна от пола до потолка разделялись лишь узкими полуметровыми простенками, и комната почти сливалась с террасой в одно целое. Обернувшись, Дан увидел Марана, который стоял за ближайшим окном, прислонившись к небьющемуся стеклу. Конечно, он слышал разговор с Наи, почему же не захотел принять участие? Окликнуть? Словно угадав его мысль, тот отошел к балюстраде.

— Итак? — спросил Дан, снова повернувшись к Нике.

— Ты заметил, что она даже не сочла нужным передать ему привет?

— Ну и что из того?

— Ты считаешь это естественным?

— Пожалуй, нет, — признал Дан. — Но, может, она обиделась, что он не позвонил сам?

— Она слишком умна для столь дурацких обид. И вообще это не ее стиль.

— Она тебе понравилась?

— Да. Эль-грековское лицо. Глаза замечательные. Лучистые такие. В ней есть непостижимая штука, которую называют очарованием. А насчет того, о чем ты спрашиваешь… Не скажу, она очень закрытая.

— И что ты предлагаешь?

— Съездить туда.

— Ага. Остается пустяк — уговорить Марана.

— А зачем его уговаривать? — искренне удивилась Ника. — Что он может иметь против подобной поездки?

Дан только вздохнул.

Когда он подошел к Марану, который в задумчивости стоял у балюстрады, опершись правой рукой о поддерживавший крышу террасы столб, тот даже не повернул головы, хотя наверняка слышал звук шагов. Дан неловко кашлянул.

— Ну? — спросил Маран, по-прежнему не оборачиваясь.

— У меня к тебе предложение.

— Нет, — сказал Маран, продолжая глядеть на переливавшееся золотыми блестками море.

— Что — нет?

— Не предлагай. Не поеду. И вообще, — он вдруг оттолкнулся рукой от столба, резко повернулся к Дану и сказал, яростно отчеканивая слова… Дан, пожалуй, никогда не видел его в таком гневе… — не вмешивайся! Я прошу тебя, никогда больше не вмешивайся в… — он поискал подходящее слово, но, видимо, не нашел и махнул рукой.

— Но я хотел только…

— Ты!.. — Ноздри Марана раздулись, он напрягся, потом вдруг усилием воли подавил вспышку и сказал почти спокойно: — Хватит об этом.

Он сунул руки в карманы и пошел к лестнице. Дан беспомощно проследил взглядом за тем, как он стремительно сбежал вниз, миновал кусты олеандров и углубился в лес.

— Дан! — крикнула Ника, высовываясь в дверь. — Дан, иди сюда!

Еще не дойдя до двери, он услышал неторопливый голос диктора.

— … опираясь на эти данные, удалось установить одиночную звезду… — дальше следовал буквенно-цифровой код, который Дан привычно перевел в пространственные координаты, так сказать, сориентировался по месту. Сделав еще пару шагов, он увидел соблазнительно переливавшееся на стереоэкране монитора звездное небо, именно тот участок, который уже представил себе мысленно. — Исследования по методу Нортона позволяют утверждать, что на четвертой планете звезды есть цивилизация, достигшая уровня технической. Теперь дело за первооткрывателями.

— Слава богу, — пробормотал Дан. — С развлечениями покончено.

Дан свернул за угол дома, наткнулся взглядом на лицо шефа и застыл на месте. Железный Тигран еще больше похудел, щеки его совсем ввалились, а кожа была сероватого оттенка.

— Что смотришь? — усмехнулся тот. — Не нравлюсь? Клиническая смерть, брат, не красит. Ну-ну, не вешай нос, Даниель. Со мной не так легко справиться. Просто не вовремя все это. Ничего, провожу вас и лягу на полную регенерацию миокарда. Я уже обещал Наи.

— Ты мне уже три года назад обещал, — голос Наи дрогнул. — После первого инфаркта.

Железный Тигран улыбнулся.

— Я же тебе сказал. Пока не увижу Тиграна-младшего, я с этого света не ногой. Внука, — пояснил он, обращаясь к Дану и молча стоявшему в отдалении Марану. — Рассаживайтесь, что вы стали…

Маран так же безмолвно прошел к столу и сел, а Дан, не удержавшись от соблазна, прогулялся по дворику — маленькому, аккуратному, больше похожему на сценическую площадку с декорациями, чем на двор, как таковой. От улицы его отделял дом, проходя, Дан коснулся стены, та была сложена из прохладного пористого оранжевого камня, Дану пришлось напрячь память, чтобы вспомнить название… Да, конечно, туф. К стене прилегала небольшая ровная площадка, выложенная узорчатой плиткой, над площадкой нависало своеобразным тентом переплетение изогнутых во всех направлениях виноградных лоз, полускрытых большими, причудливо изрезанными листьями, из-за которых выглядывали тяжелые сочные грозди длинных матовых желтовато-зеленых ягод. На площадке помещался только вместительный стол из некрашенного дерева, такие же стулья… Все. А дальше был небольшой, но густой сад. Различить фруктовые деревья по листве для Дана оказалось задачей непосильной, но он отметил небольшое раскидистое, довольно нескладное деревце, увешанное оранжево-желтыми, чуть тронутыми розовыми мазками персиками.

— Вот здорово! — сказал он с приятным удивлением. — В центре большого города — и такое…

— Когда два века назад мои предки поселились здесь, это был заштатный городишко в несколько десятков тысяч жителей. Хотя ему и тогда было двадцать семь веков. А сто лет назад здесь жило два миллиона человек, это после того, как нам вернули некогда отторгнутые территории, половина разъехалась. Перебралась на землю предков. К истокам… «Восходит солнце, и заходит солнце и спешит к месту своему, где восходит. Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя»… Знаешь?

— Экклезиаст?

— Да. Наверно, и человек, как природа… Хотя у того же Экклезиаста есть и такое: «Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после»… Впрочем, это я позволю себе оспорить. Или, по крайней мере, принять как антиутопию, а не реальность… Но я, кажется, заговорился. Наи, а с тобой что случилось? Будешь угощать гостей или нет?

— Не надо нас угощать, — запротестовал Дан. — Мы сыты.

— Когда я заявлюсь к тебе в дом, можешь обойтись без угощения. А здесь помалкивай. Со своим уставом, как известно, в чужой монастырь не суются.

— Но мы недавно обедали. Честное слово.

— Что ты так волнуешься? — засмеялась Наи. — Обедали так обедали. Придумаем что-нибудь другое.

Как только она исчезла в доме, Железный Тигран приступил к «процедуре», как в Разведке называли его беседы-допросы. По точным и четким вопросам шефа Дан понял, что, несмотря на болезнь, тот в курсе всех деталей подготовки, и у него отлегло от сердца. Конечно, он был далек от мысли, что экспедиция может провалиться, если шеф выпустит бразды правления из рук, но… Слишком важным было это предприятие, слишком многое связывали с его успехом, а тут все пошло не так… Ну не все, естественно, однако Дана не обнадеживал утвержденный ВОКИ смешанный состав. Успел ли он проникнуться своеобразным патриотизмом разведчиков? Во всяком случае, его немало смущало, даже нервировало то обстоятельство, что в группе из шести человек разведчиков оказалось только трое… Да еще эти контактологи!.. Не то чтобы он, Дан, не доверял им, но его настораживала сугубая теоретичность их установок. То, что шеф владеет ситуацией, несколько успокоило его… но ненадолго.

Когда Наи вышла из дому с плоской плетеной корзиной, приподнявшись на цыпочки, безуспешно попыталась дотянуться до винограда, и Маран несколько принужденно встал, чтобы ей помочь… при этом он бросил на Дана свирепый взгляд, который Дан проигнорировал… а потом исчез вместе с ней в саду, Тигран, чуть понизив голос, озабоченно сказал Дану:

— Я рад, Даниель, что ты будешь в этой группе. Как-никак, ты у нас первый человек, вступивший в контакт с представителем иной цивилизации. Я имею в виду истинный контакт, а не наши костюмированные представления на Перицене.

— Я вовсе не первый, — честно возразил Дан. — Ника вступила в контакт раньше меня. И в контакте с Мараном моей заслуги нет, он сам на меня вышел.

— Ладно, не торгуйся. Первый, не первый… В любом случае, у тебя самый большой опыт такого рода. И я рад, что ты летишь. И не меньше рад, что сумел втиснуть в группу Марана. У него есть два качества, ценнейших для нашего дела: быстрая реакция и развитая интуиция. Я не говорю о прочих его достоинствах, потому что таковыми в той или иной степени обладают и другие, но вот эти два, к сожалению, землянам мало присущи. Правда, у Патрика тоже неплохая реакция, но насчет интуиции… Увы! Боюсь, что интуитивные способности человечества изрядно атрофировались в компьютерную эру. Так что прислушивайтесь к Марану. К сожалению, Даниель, вам придется нелегко. Будь я на ногах, когда утверждали ваш состав, я бы добился назначения командиром группы Патрика. Как и планировал. А теперь руководить будет контактолог и… Только не пойми меня превратно, я вовсе не подговариваю тебя к бунту на корабле, командир есть командир, но вам придется быть предельно собранными, потому что ситуация может потребовать от вас совсем не того, к чему вас готовят… Впрочем, позови Марана. И передай Наи, чтобы она разбудила Патрика, то, что я сейчас скажу, касается вас всех… А, вот и он, — добавил Тигран, делая знак рукой.

Обернувшись, Дан увидел Патрика, высунувшегося из окна второго этажа. Приветственно помахав тому, Дан подошел к краю площадки и оглядел сад. Он поискал глазами малахитовое платье Наи… Малахитовым оно было не только по цвету, ткань имитировала и все разводы и переливы, свойственные самоцвету… Красивое платье, что-то новенькое, подобное, только несколько иного оттенка, было и у Ники, легкое, почти невесомое и одновременно плотное, даже жестковатое, благодаря этому и создавалось ощущение, что юбка все время развевается на ветру… Дан покраснел. С ним творилось что-то непонятное, раньше он не запоминал даже нарядов Ники, а сейчас, после долгого отсутствия, замечал не только всех красивых женщин, но и их платья, украшения, запах… он мог поклясться, что от Наи пахнет духами той же древнейшей французской фирмы, которую предпочитала Ника… Черт возьми! Можно подумать, он пребывал все это время на необитаемом острове, а не на населенной планете…

Наи он увидел не сразу, сначала разглядел белые брюки Марана, его светло-серую сорочку, потом наконец отыскал малахитовое платье, прежде чем окликнуть, не преминул оценить дистанцию между «сборщиками фруктов» и разочарованно убедился, что мешать нечему.

— Маран! — крикнул он. — Можно тебя на пару слов?

Железный Тигран минуту молчал, собираясь с мыслями.

— Вот что, ребята, — начал он, задумчиво глядя куда-то в неправдоподобно синее небо, — то, что я вам сейчас скажу, я уже говорил в ВОКИ… само собой. Но боюсь, что моим словам не придали должного значения. После Торены мои акции несколько упали… ладно, неважно. Словом, у этих Людей с зелеными глазами что-то не так.

— Неладно что-то в Датском королевстве, — сказал Дан.

— Именно. Смотрите. Что мы имеем? Визит в Синуку примерно триста пятьдесят лет назад. Первые посещения Атанаты точно датировать не удалось, но время катастрофы определено окончательно, это двести плюс-минус десять лет. Время везде, конечно, земное. Ну а дальше? Ни на Торене, ни на Перицене они больше не появлялись, во всяком случае, никаких упоминаний об этом ни в устных, ни в письменных источниках нами не обнаружено. Так? Спрашивается, почему они прекратили полеты?

— Может, они просто прячутся? — немедленно возразил Патрик. — Наблюдают, но в контакт не вступают. После Атанаты это неудивительно.

— Где же они прячутся? Если тайных наблюдателей могли не засечь на Перицене или Торене до нашего появления там, от современной земной техники им не спрятаться. Не забывайте, это не какие-нибудь энергетические фантомы, а обыкновенные гуманоиды.

— Ну и что? Помните НЛО? Они были чрезвычайно популярны в позапрошлом веке. Правда, нет никаких доказательств, что они действительно имели отношение к внеземному разуму, но именно это и доказывает, что скрываться можно и от развитой цивилизации.

— Но на Торене ничего подобного не наблюдалось, — заметил Тигран. — И вообще ты льешь воду на мою мельницу. Ведь эти твои НЛО тоже исчезли. В последние век-полтора о них ни слуху, ни духу. Другое соображение: если бы Люди с зелеными глазами отказались от полетов на известные нам планеты, но продолжали активно изучать космос, мы, скорее всего, уже с ними где-то столкнулись бы. Все-таки один регион Галактики. Так почему они прекратили полеты?

Патрик только хмыкнул.

— Теперь, — вставил Дан, — когда мы знаем их точное местоположение, мы можем судить и о другом. Они достаточно близки к Торене, чтобы оказаться на ней даже без гиперпространственного двигателя, скажем, на субсветовых скоростях, но на Перицене? Это уже невероятно. Тем более, не одно случайное появление, а несколько… Иными словами, мы можем с достаточной точностью определить минимальный уровень их астронавтики. То, что мы получили десять лет назад, они имели не менее, чем за два с половиной века до нас. Нда…

— Так почему они прекратили полеты? — спросил Железный Тигран.

— Карфаген должен быть разрушен, — проворчал Патрик. — Прошу прощения, шеф, можно еще поспорить?

— Конечно. С чем ты хочешь спорить?

— С основным постулатом. Он трудно доказуем или вообще недоказуем.

— Ты хочешь сказать, что мы не обязательно имеем дело с одной цивилизацией?

— Да. На словах все получается очень красиво. Сквозное развитие и тому подобное. Но на деле… Вполне возможно, что на Торене были Люди с зелеными глазами с установленной нами планеты, а на Перицене кто-то другой.

— А на Земле третий? — спросил Дан ехидно.

— Хотя бы. Или вообще никого. НЛО ведь большая часть землян всегда считала блажью. Или оптическим феноменом.

— Это да, — согласился Тигран. — Однако твоя гипотеза не отменяет моего вопроса. Одна цивилизация или две, но они прекратили полеты, не так ли? Это еще более странно.

— А может, они развязали войну и уничтожили друг друга?

— Угу. Космическая опера, так это, кажется, называлось. Но ты упускаешь одну деталь, Патрик.

— Какую?

— А ту, что они не уничтожили друг друга. Во всяком случае, Люди с зелеными глазами живехоньки. Ты забыл про эффект Нортона. На той самой планете, куда вы послезавтра вылетаете, есть цивилизация. Правда, не того класса, который ожидался… Хотя электромагнитные отходы цивилизаций Нортон классифицировал чисто теоретически и мог ошибиться… Но я склонен думать, что ошибки нет. Налицо еще одно противоречие.

— Может, война не уничтожила их, а отбросила назад? — предположил Дан.

— Я не верю в космические войны.

— А в обыкновенную? Планетарную?

— Это уже теплее. Хотя при подобном уровне астронавтики… Впрочем, наши земные рецепты не универсальны. Могут быть и ножницы между техническим и общественным развитием… Словом, война или не война, но что-то с этой цивилизацией произошло. Что-то, остановившее ее развитие.

— А если она просто замкнулась на себя? Теоретически такое возможно.

— Но это тоже патология. Для обычной гуманоидной цивилизации, во всяком случае. Ну вы меня поняли? Я думаю, что цивилизация, с которой вы столкнетесь, пошла по отличному от нашего пути развития. Помимо всех прочих неожиданностей, там может не быть никаких условий для контакта, на который нацелена экспедиция. Что в принципе неверно. Я так считаю. Вы должны быть готовы к другому. Настройте себя на это.

— Я и так настроен на это, — проворчал Патрик. — Но чертовы контактологи, которых нам навязали… Ничего себе экспедиция, кабинетные ученые в ролях командиров! Сидят себе перед компьютерами, тасуют наши добытые тяжким трудом данные, сооружают себе из них диссертации, а потом нам же указывают…

— Не любишь ученых, Патрик? — улыбнулся Дан.

— А за что их любить? Бездельники и туристы. Шляются круглый год по всяким научным конференциям, попивают кофеек, толкуя за чужой счет о высоких материях, считают цитатки… Тьфу!

— Без науки тоже, знаешь…

— Да при чем здесь наука, Дан! Наукой занимался ты, на своем безвоздушном астероиде. А эти… Они ведь только потребители, толку от них на грош. Знаю я их, сам когда-то занимался переливанием из пустого в порожнее… А эта парочка, попомни меня, худший их вариант. Вывели графики, теоретики! Контакт им, видишь ли, подавай…

Дан вздохнул. Удивительная получалась история. Ассамблея передала решение вопроса ВОКИ, а ВОКИ… При обычной склонности руководителей Организации к тому, что разведчики между собой называли перестраховкой, а общественность именовала придерживанием золотой середины, вдруг… Экспедицию действительно нацеливали на контакт. Видимо, ВОКИ поддалась общей эйфории. Развитая цивилизация! Технический уровень, позволявший совершать межзвездные полеты уже больше двух веков назад! Несколько неожиданные результаты исследований по Нортону чуть охладили пыл ученых, но не журналистов, не популяризаторов, не обыкновенных людей, от науки достаточно далеких. К тому же методике Нортона было свыше ста лет, и она слыла слабо подкрепленной экспериментально. Стереовидение, сеть, радио, газеты, захлебываясь, расписывали фантастические возможности, которые откроет будущий контакт. Футурологи размахивали расчетами и выкладками на тему того, какой станет Земля через два-три века, и, доведя себя до исступления, падали в обморок (фигурально выражаясь). Сам Дан тоже увлекся мечтой о невиданно разумной и могучей цивилизации… Да, неприятно. Но может, шеф неправ? В конце концов, Галактика велика, не обязательно в первое же десятилетие выхода в межзвездное пространство встретиться с не самыми ближними из соседей… То, что они не появляются на Перицене, понятно. Кому охота любоваться горькими плодами собственной глупости, пусть и не злонамеренной? На Торене? Тоже психологически объяснимо, если вспомнить найденный в Солане текст. Так что, возможно, они и не прекратили полеты, это видимость… А интересно, что думает по этому поводу Маран, он ведь так ничего и не сказал? Дан посмотрел на Марана. Тот по-прежнему молчал, казалось, и не слушал. Кто его знает, о чем он думает. Может, и вовсе не об экспедиции, а о Наи… Так и есть — он перехватил взгляд Марана, устремленный к открытой настежь двери в дом. Из двери, бодро подскакивая, выкатился сервировочный столик, главное место на котором занимало широченное блюдо с горой золотисто-розовых персиков и разноцветных упругих виноградных гроздей. Затем появилась и Наи в сопровождении возникшего откуда-то помощника шефа, которого Наи называла Гевиком. Тот нес скатерть, что-то еще и выглядел своим человеком в доме. Вот как?

Белый, незнакомого вкуса сыр, еще теплые, тонкие, как бумага, хрустящие лепешки, нарезанные узкими длинными лоскутами, нечто мясное, острое — неведомое, но вкуснейшее, незнакомые травы, вино, легко пьющееся, но и пьянящее… Дан это понял, выпив незаметно для себя под традиционное «доброго пути» два больших бокала. Слегка закружилась голова, его охватило теплое чувство к людям, сидевшим вокруг стола… Собственно, он и так их любил. Как жалко, что он не прихватил с собой Нику, ей было бы хорошо здесь. Он исподтишка оглядел всех по очереди. Задумчиво-добродушный Железный Тигран, гревший в пальцах полный бокал, из которого только пригубил, и с легкой улыбкой слушавший Патрика… Экспансивный Патрик, продолжавший, размахивая руками, что-то доказывать шефу… Смеющаяся Наи… Такой Дан ее не видел. Она распустила свои тяжелые волосы, струившиеся по спине и чуть прикрывавшие обнаженные плечи. Когда она, грациозно выгибая шею, поворачивала голову, длинные пряди падали ей на лицо, и она отбрасывала их назад с ленивой томностью. Небольшая, но упругая грудь четко вырисовывалась под тонкой тканью, глаза светились, это была совсем другая женщина, не та строгая, даже суровая интеллектуалка, какой он знал ее до сих пор, теперь она напоминала ему Нику, и не дневную, а ночную — такая у него была градация, ту Нику, которую он шепотом называл искусительницей… Наи, помощник шефа, сыпавший остротами, несомненно привлекательный молодой человек лет примерно… ну лет ему должно было быть столько же, сколько Наи, раз уж они вместе учились в школе, но выглядел он старше, на полных тридцать… или это она казалась моложе? Наконец Маран, упорно молчавший, в лучшем случае отделывавшийся короткими репликами, скорее мрачный, чем бесстрастный… Да… Не только море, леса, города, но и люди, все это вместе и есть Земля… Тут Дан вспомнил, что Маран как раз и не Земля, а совсем другое, попробовал, но не смог отделить его от прочих… таких земных людей! Единственная разница — остальные южане, а они с Мараном северяне… Он перехватил слегка притушенный полуопущенными веками взгляд Марана и усмехнулся собственной наивности. Причислять к северянам темпераментных бакнов потому лишь, что они по преимуществу светловолосы и светлоглазы? Особенно это неуместно в отношении Марана, сдержанность которого отнюдь не следствие холодности или флегматичности, а производное сильной воли и постоянного самовоспитания… Очень сильной воли, надо сказать! Он снова поймал устремленный в том же направлении взгляд и даже удивился. Поэт прав, он совсем не знает Марана в этой части, никогда не подумал бы, что Маран способен так смотреть на женщину. Заинтригованный, он стал следить за ним и удивился еще больше. Его всегда поражал самоконтроль Марана, его умение скрывать свои чувства словно за непробиваемой броней, а теперь возникало ощущение, что эта броня вдруг треснула, и всякий, кто даст себе труд немного понаблюдать за Мараном, все поймет. А может, виновато вино? Непривычный напиток? Он вспомнил, как сам пьянел от самых малых порций тийну и подумал, что разгадал загадку, но тут Маран поставил бокал на стол, и Дан увидел, что тот полон до краев. Поставил бокал, с явным усилием отвел глаза от Наи, встал и отошел к деревьям. Постоял немного, потом открутил кран на длинной ножке, предназначенный, видимо, для поливки, и резко плеснул воду себе в лицо. Дан перевел взгляд на Наи, и увидел, что та больше не смеется. Пока Маран сидел к ней лицом, она ни разу не взглянула в его сторону, но теперь, когда он стоял спиной, она смотрела на него неотрывно, и глаза у нее были жалобные… Дан вздохнул. Напрасно Маран мучает себя. И не только себя. И зачем надо все усложнять? Он вспомнил, как это было у них с Никой. Да, действительно, он увидел ее на соревнованиях по кун-фу и сразу влюбился по уши и навсегда. В первый день он только любовался ею издалека, и как будто этого ему хватало, но на второй… Вечером, когда в большом зале собралась куча народу, он протолкался к ней сквозь танцующую, хохочущую, галдящую толпу и пригласил на вальс. Спросил, как ее зовут. «Вероника», — ответила она, и он сказал: «Что ты со мной сделала, Вероника? Я весь горю.» Ника оглядела его с ленивым любопытством, потом более внимательно и вдруг предложила: «Выйдем в сад, мне надоел этот шум». И все. Через полчаса они уже целовались, как одержимые. Правда, тогда он был на десять лет моложе, но не мальчик же…

Он снова посмотрел на Марана, по-прежнему стоявшего под деревьями. Этот, конечно, ничего подобного не скажет. Может, вообще ничего не скажет, а просто затопчет в себе занявшийся огонь. А зачем? Зачем?! Дан вспомнил плачущую Наи и вырвавшуюся у нее фразу: «Он мне никогда не простит…» Так-таки никогда? Что за бред!

Когда Маран наконец вернулся к столу, он был совершенно спокоен. Сел, только слегка сдвинул стул вбок — чтобы не видеть Наи, как понял Дан, и взял бокал. И даже включился в разговор.

Немного позднее, уже после прощания с шефом, у ворот Наи вдруг сказала:

— Я провожу вас до стоянки… Нет-нет, Гевик, я пойду одна, ты, пожалуйста, побудь с папой.

— Я приехала бы в порт, — заговорила она чуть погодя, когда пройдя пару сот метров по тихой узкой улочке, они вышли на угол более широкой, — но не хочу оставлять папу. Все-таки два обширных инфаркта. О микро уже не говорю, весь миокард в рубцах, я сама видела. И нервничает — совсем не ко времени он слег и переживает. Так что туда прилететь не смогу. К сожалению.

— Ничего, — сказал Дан бодро. — Нас проводит Ника.

— Ника проводит тебя, — возразила Наи. — А Патрика проводят мать, старшая сестра и два юных племянника, верно?

Патрик кивнул.

— А вот Марана… — Она задумалась или сделала вид, что задумалась, Дан подозревал, что все было решено заранее и тем не менее казалось совершеннейшей импровизацией… остановилась, перебрала бусы и цепочки, висевшие на шее — как и все, она носила их массу, по последней моде, правда, в отличие от большинства, ее украшения были подобраны достаточно строго, без эклектики, в основном, серебро и обсидиан… Перебрав все, она вытянула из-под прочих тонкую серебряную цепочку, на которой висел маленький диск, сняла ее через голову и протянула на ладони Марану.

— На счастье!

Дан бросил взгляд на медальон. Серебряный диск был покрыт насечками, придававшими ему вид цветка с загибавшимися по кругу лепестками, он уже видел здесь такие розетки, высеченные в камне, какой-то символ, чуть ли не знак вечности.

Диск заметно подрагивал на протянутой ладони. Маран медлил. Тогда Наи шагнула к нему и сама надела цепочку ему на шею. Ей пришлось подняться на цыпочки, Маран не наклонил голову, чтобы ей было удобней, вообще не пошевелился, только вздрогнул, когда Наи случайно коснулась его.

— Я пойду, — сказала она чуть слышно. — Вон стоянка. Доброго пути, верного возвращения. — Она протянула руку Дану, потом Патрику, который довольно церемонно эту руку поцеловал, а Марану только неуверенно улыбнулась. И поспешно пошла по улице обратно.

Патрик задумчиво посмотрел ей вслед, потом покосился на Марана и молча зашагал к стоянке. Маран взял диск в руку, словно колеблясь, Дану даже показалось, что он его снимет и сунет в карман, если не хуже, но Маран подержал медальон на ладони, потом опустил за ворот. Дан счел за лучшее сделать вид, что не заметил этого движения.

Зонд пробил атмосферу над устьем большой реки, впадающей в теплое море северного полушария, по аналогии с Землей здесь ожидалось наличие города или хотя бы поселения. Аналогия не обманула. На экране постепенно проступила сквозь туман, словно всплыла со дна моря, несомненно городская панорама.

Зонд спланировал прямо к огромному, сверкавшему, как никелированное, приплюснутому полушарию, плотно посаженному на круглую плоскость, словно необычной формы горшок на гончарный круг… Нет, пожалуй, это больше смахивало на гигантскую каплю ртути. Здание, увенчанное полушарием, было непомерно высоким, зонд опустился уже почти на уровень купола, когда панорама городских крыш стала видна достаточно отчетливо, чтобы разглядеть детали. Крыши, в большинстве своем дугообразные, нередко круглые или овальные, были окрашены в синий цвет разной интенсивности. Там и тут красовались ртутные капельки — миниатюрные копии первого, большого купола. Промежутки между довольно плотно сдвинутыми крышами отсвечивали желто-оранжево-кирпичным, таков был цвет листвы местных деревьев.

Наконец оператор отыскал просвет, и зонд завис над прямой широкой расселиной в массе домов, по всем признакам улицей. По всем? Первое потрясение: на улице не было ни одной живой души. Ни одного автомобиля или любого другого механизма. Никого и ничего. Зонд пошел вниз, замелькали окна, сначала по вертикали, потом по горизонтали — не дотянув нескольких метров до мостовой, оператор сменил режим полета и повел зонд вдоль здания на уровне второго этажа. Фраза в воспоминаниях Расти насчет полного отсутствия прямых линий была, конечно, преувеличением, но изрядная доля истины в ней имелась, наряду с круглыми зданиями наличествовали и обычные, призматические, однако последние, будучи прямоугольными в двух проекциях, в третьей, как правило, выгибались дугой, оставляя между собой и улицей сегментовидный кусок пространства, некогда, видимо, засаженного цветами, а ныне поросшего блекло-оранжевой травой, среди которой кое-где торчали высохшие кусты… какая-то икебана… Ощущение кривых линий создавалось, главным образом, за счет окон, все углы которых были закруглены. У здания, мимо которого скользил зонд сейчас, углы окон были срезаны по гиперболе… гипербола и циклоида, вот самые распространенные варианты кривизны, соблюденные с математической точностью, наметанный глаз Дана определил это сразу… Большинство окон оставляли ощущение, что за ними нежилое помещение. Нежилое, заброшенное… Стекла давным-давно не мыты или не чищены, мутные настолько, что за ними ничего не разглядеть, попадались и разбитые, но подвести зонд вплотную без приказа оператор не решился, а приказа такого не отдали ни капитан, ни командир экспедиционной группы Дэвид Крайтон, контактолог, по неочевидной для разведчиков причине назначенный на эту должность Всемирной Организацией Космических Исследований, чиновниками и бюрократами, как пренебрежительно, в отличие от Дана, еще не расставшегося с робким уважением, которое у него вызывали вышестоящие, отзывался о них Патрик, знавший эту, как он выражался, лавочку вдоль и поперек… За несколькими окнами мелькнули задернутые до упора шторы — но когда их задернули, вчера или сто лет назад?..

Неожиданно скоро зонд вырвался на круглую площадь. К площади сходилось… одна, две… девять улиц, а всю ее сердцевину занимало то здание, сверкающий купол которого был самой приметной точкой в панораме города. Круглое здание, высокое — почти вдвое выше любого другого, похожее на старинную башню не только формой, но и узкими окнами, напоминавшими бойницы. Темные стекла резко выделялись на фоне белой стены. Зонд облетел вокруг здания дважды.

— Что это может быть? — спросил то ли себя, то ли прочих присутствующих Дэвид.

Ответы не замедлили появиться.

— Ратуша.

— Культовое здание.

— Концертный зал.

— Тюрьма… — последнее было встречено дружным смехом, но постепенно смеявшиеся снова приуныли.

Зонд углубился в новую улицу, ничем не отличавшуюся от прежней, прошел ее из конца в конец.

— А который у них час?

— При двадцативосьмичасовых сутках световой день у них в это время года длится восемнадцать-двадцать часов. Сейчас здесь нечто вроде полудня у нас.

— Гм… Странно…

— А может, они ведут ночной образ жизни?

Высказывание принадлежало, конечно, Патрику, который был убежденным сторонником «безумных» идей.

— Для человека, — нравоучительно сказал Артур, второй контактолог, — это было бы необычно. Имея для активной деятельности меньшую часть суток и уделяя большую сну, вряд ли уйдешь по лестнице эволюции достаточно далеко.

— И потом, — вставил кто-то из команды, — у нас и в любое время ночи хоть кого-то встретишь на улицах.

— Непонятно…

Первым поднялся капитан.

— Пойду отдохну. Если что — будите.

За ним потянулись остальные члены команды — финал полета был самой утомительной его фазой.

Дэвид оглядел оставшихся у экранов членов экспедиционной группы.

— Ну что ж! Начнем работу? На пульте! Выпускайте остальные зонды!

— Посоветуемся? — Капитан пододвинул кресло, тяжело сел и внимательно оглядел присутствующих. — Ничего, что я вмешиваюсь? Можно, я начну? Или вы сами?

Дэвид удрученно покачал головой. Дан тихонько усмехнулся. Да, контактологи озадачены… не то слово… Шокированы! Готовились к любым трудностям, связанным с контактом, кроме одной: отсутствия объектов последнего…

— Подобьем итоги. — Голос капитана звучал строго, и Дан встрепенулся. — Итак, за четверо суток нами прозондировано около двадцати городов…

— Семнадцать, — уточнил штурман. Из команды он один участвовал в совещании.

— Семнадцать городов в разных точках материка планеты. Исследовано также пять отдаленных островов в двух океанах. Нигде ни одного живого существа размером больше болонки. И с таким же уровнем интеллекта. Конечно, мы можем продолжать облет, но, полагаю, ничего нового не обнаружим. Слишком уж похожи эти города.

— Как близнецы, — сказала Натали Мэй, единственная женщина в экспедиции, историк по специальности. — Наверно, мы встретились с единой цивилизацией. Без разделения на нации или расы.

— Возможно, это и единая цивилизация, — согласился капитан. — Однако, говоря о сходстве, я имел в виду другое. Состояние городов. Заброшенные окраины с покинутыми домами, замусоренными улицами, запущенными садами, практически превращенные в свалку, и идеально чистый центр, как будто только что подметенный и политый. Ощущение, что здесь жили еще вчера.

— Феномен «Марии Целесты», — вздохнул штурман. — И боюсь, что разгадать его не легче, чем тайну «Марии».

— Не так уж все это загадочно, — возразил Патрик. — Ясно, что центральные части городов убираются, в отличие от окраин, что свидетельствует о том…

— О том, что население городов сократилось, и с окраин люди переселились в центр, — подхватил Дэвид.

— И где ж это население? — спросил капитан. — И еще. Мы не увидели ни одного возделанного поля, ни одного сада. Плодовые деревья растут где попало, вперемешку с обычными. Ни одной фермы или поселка. Иначе говоря, никакого сельского хозяйства…

— Тут может быть два объяснения, — спокойно сказал Патрик. — Первое: они исчезли и соответственно забросили сельское хозяйство настолько давно, что все их поля успели зарасти травой, а постройки развалиться. Впрочем, это сомнительно. Не будем же мы так, с порога, отметать результаты, полученные по методике Нортона. Словом, более вероятным я считаю второе: у них просто нет сельского хозяйства.

— Промышленное производство продуктов питания?

— Да. Кстати, вы не дали мне договорить по поводу городов. Здесь тоже напрашиваются два варианта с тем же соотношением вероятностей: либо людей нет, и города убираются запрограммированными на это сохранившимися механизмами, либо люди переселились под землю.

— Чего ради?

— Бежали от того, из-за чего так сократилось население планеты. Вредный экофактор, вирус или еще что-то в этом роде.

— Мы не обнаружили никаких токсических факторов ни в атмосфере, ни в воде, ни в почве, — напомнил капитан. — Наоборот, в экологическом плане это почти идеально чистая планета.

— Эпидемия.

— Цивилизация, перешедшая на промышленное производство продуктов питания, но не справившаяся с каким-то вирусом? — с сомнением сказал Дэвид.

— Ну не эпидемия, а, скажем, биологическая катастрофа, результат манипуляций с генетическим фондом. При таком уровне биологии это вполне возможно.

— Но это уже объясняет сокращение населения, а не бегство под землю, — снова не согласился Дэвид.

— Было бы неплохо, если б ты сам что-нибудь кинул в общий котел, — разозлился Патрик. — Хоть малюсенькую идейку. В конце концов, если бы можно было во всем разобраться, сидя на орбите, мы б вообще сюда не летели. И никуда бы не летали. Торчали бы на Земле и посылали автоматы. А потом строили б теории. Я предлагаю рабочую гипотезу: уход под землю.

— От ночного образа жизни ты уже отказался? — насмешливо спросил Артур.

— С ночным образом мы разберемся сегодня же, — вмешался капитан. — Это не проблема. Запустим пару зондов на инфракрасном режиме и проверим. Но я лично склоняюсь к уходу под землю. А вы?

— Пожалуй, — сказал Дэвид. — Если, конечно, планета еще обитаема. Ну что, примем, как рабочую гипотезу? У кого-нибудь есть возражения?

Патрик воинственно взглянул на Артура, но тот промолчал. Дан тоже покачал головой.

— У меня есть кое-какие сомнения, — подал вдруг голос Маран. — Если они переселились под землю, зачем им убирать города? Из любви к чистоте? Или для красоты? Но почему тогда только центр? Кстати, если б на планете оставались лишь роботы, запрограммированные на уборку, они, скорее всего, чистили бы все подряд или, если их мало, в случайных местах…

— Ну и что ты думаешь? — настороженно спросил Патрик.

— Думаю, что, в основном, они все же живут наверху.

— Ты хочешь сказать, что они прячутся от нас? Это просто смешно! Зачем им прятаться? Чего им бояться?

— Бояться не обязательно. Можно просто не желать контакта с нами.

— И из-за этого прятаться? Да при их уровне техники им ничего не стоит уничтожить наш корабль!

— От нежелания вступать в контакт до уничтожения огромная дистанция, — возразил Маран. — К тому же, по свидетельствам, оставленным на Торене, они уже триста лет назад были пацифистами. Наконец, уничтожить корабль еще не значит избежать контакта. Если наш астролет не вернется на Землю, скорее всего…

— Не скорее всего, а точно пришлют другой, — подхватил Дан. — Но согласись, Маран, все это чересчур… громоздко. Чтобы население целой планеты пряталось в подземелья…

— Почему целой? Прятаться могут жители городов, в которые являются наши зонды.

— Откуда же они знают?

— О господи, Дан! Даже на Торене есть приборы, которые способны засечь эти зонды — не сами зонды, естественно, а их передачи и команды, которыми они управляются.

Наступило молчание.

— Обычные пеленгаторы, — пристыженно заметил штурман. — Конечно, они есть и у нас, просто мы не подумали об их применении в столь… детективных целях.

Артур презрительно усмехнулся.

— Тоталитарное мышление. Натуральный бред.

— Ну что ж, — сказал напряженно думавший Дэвид… слов Артура он словно бы не расслышал. — Сделаем. Пошлем зонд с жесткой программой, без связи, посмотрим, что ему удастся подсмотреть. Ну и инфракрасные, конечно. Ладно, на том и порешим.

— Все-таки, — сказал Дан, сделав солидный глоток, — ускоренное развитие слегка подпортило вкус карны.

— Не подпортило, а изменило, — отозвался Маран, — несколько необычно, но пить можно.

— Не понимаю ваших претензий, — буркнул Патрик. — Напиток богов. Кстати, Дан, какого черта ты выставил тут этот Лах? Как он мне надоел, если б ты знал!

— Переключи.

— Лень.

— Ты просто нервничаешь, — сказал Дан и подумал, что, может, и в самом деле надоел. Когда он узнал, что третьим от Разведки полетит Патрик, первой его мыслью было «насколько же серьезно относятся к экспедиции, если ради нее сорвали с места начальника орбитальной станции», но Патрик его выводы опроверг, сообщив, что сорвался сам. «Глаз замылился, — сказал он, — и вообще Атаната была последней загадкой Перицены, теперь все, осталась одна рутина».

— Я?!. Вообще-то да, нервничаю. Представляешь, если здесь никого не окажется!

— Скорее всего, не окажется, — меланхолично ответил Дан. — По правде говоря, я не верю в эти подземно-надземные рокировки. Слишком сложно. Патологично, я бы сказал.

— Именно, что патологично. Шеф, как всегда, оказался прав.

— Пока еще не оказался, — больше для порядка возразил Дан. — Вот вернутся зонды, посмотрим, что они принесут под крылышком, и тогда…

— Ничего они не принесут, — сказал Маран.

— Ничего?

— Ничегошеньки.

— Почему?

— Потому.

— Ты решил для разнообразия сыграть роль пророка? — осведомился Дан.

— А ты обращал когда-нибудь внимание на то, что в бакнианском языке нет слова «пророк»? — ответил вопросом на вопрос Маран.

— Не обращал. Правда, нет? Почему?

— Да потому что нет нужды в отдельном понятии. У нас все пророчествуют. Время от времени. Сам знаешь.

— Знаю, — проворчал Дан.

— О чем вы говорите? — спросил Патрик.

— Об интуиции, — объяснил Дан.

— Интуиции нет, — сказал Патрик, — это сказки для любителей парапсихологии и прочей белиберды. Есть расчет, основанный на точном знании.

Маран улыбнулся.

Дверь распахнулась, и на пороге возник озабоченный Дэвид.

— Зонды вернулись, — бросил он хмуро.

— Ну и?

— Инфракрасный привез те же картинки. То же безлюдье. А второй…

— Что второй?

Не отвечая, Дэвид прошел в каюту, сел напротив Патрика, оглядел всех троих и тихо сказал:

— Во втором стерты все записи. Так-то, мальчики.

Вывод насчет отсутствия фруктовых садов оказался преждевременным, по крайней мере, один такой существовал, его удалось засечь с орбитолета. Правда, судя по множеству усеявших желтовато-оранжевую траву крупных плодов несколько диковатого сине-зеленого цвета, часть которых сгнила до бархатной черноты, сад был заброшен. Среди трех или четырех десятков деревьев стоял небольшой домик, напоминавший земные, появившиеся в эпоху Разъезда… не только дом — выезжавшие за городскую черту и строившиеся за ней горожане разводили и подобные маленькие садики. Отличался от земного дом лишь формой, его углы, как образованные боковыми поверхностями, так и на переходе в крышу, а вернее, верхнюю грань куба, были если не закруглены, то сглажены или смазаны. Домик был скорее отлит, чем выстроен, из незнакомого материала, скорее всего, прочного пластика, дверь заперта, ставни закрыты наглухо, чтобы попасть внутрь, пришлось бы ломать. Но кто станет вламываться в чужой дом, тем более на незнакомой планете?

Еще один такой домик обнаружился у окраины города, того, первого, в устье реки, где было намечено сделать вылазку. Домиком заниматься не стали, решив добраться до городской черты.

«Черту» определить оказалось сложно, городские окраины были превращены в омерзительную свалку. Обломки мебели, сухие ветки и листья, осколки непонятных предметов, детали неизвестных приборов, тряпье, стекло, пластмасса, большие бесформенные груды чего-то осклизлого, отвратительного, зловонного… Запах гниющего белка, аммиака, сероводорода… Мерзость. Дан зажал нос.

— Отходы пищевого производства, — небрежно бросил Артур, бывший по совместительству то ли биофизиком, то ли биохимиком, либо просто биологом… собственно, по совместительству он был как раз контактологом, специализировался в этой сфере после того, как обнаружилась периценская цивилизация, и масса народу, порой случайного, кинулась разрабатывать теоретические основы контакта.

Преодолеть свалку оказалось делом многотрудным, пришлось взбираться на невысокую стену неизвестного назначения, идти по ее неприятно узкому гребню, потом влезать на крышу заваленного на три четверти мусором одноэтажного домика, сползать по гладкой стене… Дальше лежал район одно- и двухэтажных строений, утопавших в… Дан смущенно отбросил готовое клише, коттеджи утопали не в зелени, а в «желтизне» или «оранжевости», в отличие от Торены и Перицены, где растительность была зеленого цвета, а пигментом служил самый обыкновенный хлорофилл, здесь в окраске трав и листьев преобладали желтоватые тона… Кстати, это признак и более глубоких различий, фотосинтез тут должен осуществляться на иной основе, и кто знает, каковы его продукты, съедобны ли они для землян. Вообще эта планета отличалась от Земли сильнее, чем Перицена и Торена, дело не только в окраске растительности, небо и моря Торены, не совпадая с земными, все же были близки им, во всяком случае, естественны для глаз землянина, в конце концов, в пасмурную погоду земное небо по цвету походило на торенское, да и моря Земли в определенное время суток, на высоких широтах, наконец, напоминали моря Торены. На Перицене же вода и небо имели зеленоватый оттенок китайской бирюзы, то есть тоже, в общем… А здесь океан, занимавший четыре пятых планеты, был непривычного бледно-желтого цвета, да еще какие-то свойства местной атмосферы придавали ему своеобразный розовый оттенок, почему и кто-то из членов экипажа предложил условно назвать планету Палевой, пока не удастся узнать ее подлинное имя. Так ее и окрестили…

Район, в который они попали, был тоже заброшен, хотя и не столь захламлен, как предыдущий. Тихая улочка, вымощенная широкими плитами из незнакомого, явно синтетического материала, кружила между домами. Плиты лежали неплотно, между ними пробивалась тускло-желтая трава, переходившая в сплошной газон, окружавший коттеджи. Никаких тротуаров, оград, дорожек…

Подумав, Дэвид решительно сошел с мостовой и зашагал к ближайшему дому. Остальные молча потянулись за ним.

Стекла в плотно затворенных окнах были немыты так давно, что казались непрозрачными, но сам дом выглядел, как новенький. Дан осторожно прикоснулся к стене ладонью… Нет, он не ошибся, стена или, во всяком случае, ее поверхность, была сделана из материала, напоминавшего «вечный пластик» — сверхпрочную пластмассу, которой в середине прошлого века на Земле облицовывали здания, позднее он доставил массу хлопот при разборке бесчисленных высотных домов с дурно спланированными квартирами, почему-то рассчитанных строителями на вечность, пластик не горел в огне и не тонул в воде, чтобы справиться с ним, пришлось разрабатывать специальную технологию…

Пока Дан разглядывал стены, кто-то подошел к двери и толкнул ее. Дверь оказалась незапертой.

Просторная прихожая, абсолютно пустая, только в углу, на двузубой вешалке висит прозрачная с серебристым блеском накидка. Несколько дверей. За первой комната, видимо, гостиная, по земным меркам, конечно. Встроенная мебель, сплошные дверцы из того же вездесущего пластика, гладкие, без всяких украшений, без стекол, без ручек, выделяются только два слепых темных экрана и узкая длинная, сенсорная, надо полагать, панель, усеянная кружочками и квадратиками… Патрик не преминул в них потыкать, но экраны не реагировали, наверно, было отключено питание. В середине комнаты стояли небольшой круглый стол и два стула. И больше ничего. Никаких диванов, кресел, ковров, картин, ваз — голые простенки между шкафами, гладкий пластиковый пол, какой-то заостренный аскетизм, неужели так было всегда, или просто всяческие безделушки и прочие предметы, придающие дому уют, убрали перед уходом?.. Точно так же выглядела вторая комната, спальня. Дверцы шкафов напротив двери и три голые стены плюс узкая неуютная кровать с тощим матрасом и маленькой жесткой подушкой, постельное белье и одеяло отсутствуют. Дом явно рассчитан на одного жильца, но обстановка настолько безлика, что невозможно определить, мужчина здесь жил или женщина. Может, одежда? Дан подергал дверцы шкафов, одну, другую, те не поддавались. Никаких замочных скважин, ничего похожего на запоры, поди сообрази, как это открывается, может, настроенные на владельца голосовые или электромагнитные… Электромагнитные замки?.. Ну конечно! Видимо, Патрику в голову пришла та же мысль, пока Дан думал, тот уже вытянул из кармана за цепочку свой «ключ». «Ключ» перебирал частоты недолго, секунд пять-шесть. Первая дверца, вторая, третья… Пусто. Пусто. Пусто.

Кухня была совсем не похожа на земные… Если, конечно, это кухня, впечатление такое, что здесь никогда ничего не готовили. Небольшой металлический шкаф с двумя дверцами на присосках, за каждой пустая камера с утолщенными стенками, под дверцами по нескольку разноцветных четырехугольных кнопок…

— Наверно, холодильник и, наоборот, устройство для разогрева пищи, — предположил Патрик.

Дан пожал плечами. С тем же успехом шкаф мог быть, к примеру, консерватором или инкубатором…

Никакой плиты. Еще один шкафчик, внутри несколько керамических мисок непривычной неправильной формы, стол, стул…

Дану надоел этот бесплодный осмотр, он пошел к выходу, но на пороге его остановил удивленный возглас Патрика:

— А где же вода?

Дан круто повернулся. Действительно, ничего похожего на водопровод в кухне не было… Странно. А может, это вовсе и не кухня? А что? Интересно, какая же у них ванная? Дан открыл очередную дверь и обалдел. Совершенно пустая комната, не комната, а кабинка около полутора квадратных метров в основании, без окон, темно… Дан вынул фонарик. Гладкие стены и пол, на потолке что-то тускло блестит… Нечто похожее на большую выпуклую линзу, такая же торчит из стены на уровне груди. Все… нет, еще какие-то мелкие отверстия в стенах. Озадаченный Дан приоткрыл соседнюю дверь, по отверстию в полу догадался, что это туалет… Значит, предыдущая комната — ванная? Без воды? Неужели? Дан вспомнил ушедшие в историю земные перипетии с водой — в середине прошлого века, в период экологического кризиса положение с водой резко ухудшилось, перешли на сухие способы очистки одежды, посуды, пищевых продуктов, предполагалось заменить и мытье тела какими-то излучениями, но, к счастью, обошлось. Дан поежился. Лишиться душа, умывания… Ни одно из средств сухой очистки не давало ощущения свежести, на Перицене они намаялись с этим достаточно… Конечно, со временем можно привыкнуть… А можно ли? Все-таки вода это не только чистота, это нечто большее, в конце концов, человек вышел на землю из моря, ну не сам человек, но жизнь…

— Хватит мечтать, — сказал Дэвид. — Пойдем.

— Вы обратили внимание, в доме нет ни одной книги, — сказал Артур, аккуратно закрывая за собой дверь.

— Там есть компьютер, — заметил Патрик. — Зачем им книги, книга это реликт докомпьютерной эры.

— Сам ты реликт, — обиделся за книги Дан.

— Может, и так, — хихикнул Патрик.

Следующие два коттеджа оказались заперты, а третий выглядел совершенно иначе. Входная дверь распахнута настежь, в окнах ни одного целого стекла, словно кто-то тренировался здесь в прицельном метании камней.

В комнатах тоже полный разгром. По планировке и обстановке этот домик походил на тот, первый, походил бы, если б с обстановкой не обошлись более чем круто. В предполагаемой гостиной стулья были разбросаны по комнате, ножки стола отломаны, столешница громоздилась на груде какого-то мусора, дверцы шкафов распахнуты, некоторые сорваны с петель и раскиданы по сторонам. Экраны сдвинуты, один разодран пополам, второй вовсе сполз и держался неизвестно на чем, на его месте зияла дыра, в глубине гроздьями разноцветных крохотных цилиндриков, шариков, трубочек висела электронная начинка. Пол был завален вещами, которые, видимо, выгребли из шкафов, не просто выгребли — посуда разбита в крошево, одежда изодрана и искромсана на куски, ухитрились разодрать даже обувь… Среди хлама разбросаны тонкие черные диски и небольшие прозрачные треугольные пластины. Впечатление такое, что в доме орудовал сумасшедший… высказывать эту светлую мысль Дан не стал. Он бросил обратно на пол непонятное приспособление, которое извлек из-под кучи тряпья — это могло быть что угодно, от консервного ножа до машинки для пришивания пуговиц, и шагнул к выходу. И перехватил напряженный взгляд Марана, тот пристально смотрел в одну точку.

— Что ты там увидел?

Не отвечая, Маран отодвинул перевернутый стул, наклонился и вытащил из кучи ветоши какую-то вещицу.

— Гляди-ка! — ахнул Патрик.

Дан с трудом втиснулся в тут же образовавшийся круг. В руке Марана была изрядно изуродованная статуэтка, голова отбита, нет и правой руки до локтя, но левая цела… Не доверяя собственным глазам, Дан снова пересчитал пальцы: раз, два, три.

Узкий мост, перешагивавший протоку в дельте реки, был настолько тонок и хрупок на вид, что казалось, ступи на него, он тут же надломится под тяжестью человека, и неосторожный исчезнет в бурно текущей под мостом грязно-желтой воде. Полупрозрачный, он был почти невидим на фоне светло-серых зданий, а ощущение перешагивания создавалось особенностями конструкции, мост опирался на четыре ноги, две на этом берегу, две на том, а середина его круто выгибалась вверх, как тело рассерженной кошки. Видимо, под ним когда-то проходили суда… а может, и не когда-то, может, они и сейчас проходят?

Дэвид перед мостом не остановился, даже не замедлил шаг. Взбежал по ступенькам, с которых начинался подъем и бодро пошел вверх по дуге. Остальные, чуть помешкав, последовали за ним. Маран неодобрительно хмыкнул, и Дан спросил вполголоса:

— Тебе что-то не нравится?

— Беззаботность, — сказал Маран сухо. — Как на воскресной прогулке. И потом, нас слишком много.

Дэвид оглянулся.

— Как раз наоборот, по-моему, нас слишком мало.

— Для чего?

— То есть?

— Для применения силы нас слишком мало, это верно. Но силу мы ведь применять не собираемся? А для того, чтобы не бросаться в глаза, нас слишком много.

— Возможно. Однако нас некому обнаружить, никого нет.

Маран заколебался, потом неохотно сказал:

— Нас уже обнаружили.

— Что?!

— За нами наблюдают.

Дэвид опешил.

— С чего ты взял?

Маран неопределенно повел плечами.

— Это необъяснимо. Я просто чувствую. Привычка.

Дэвид недоверчиво усмехнулся. Дан поежился. По Торене он отлично знал, что Маран в полной мере обладает тем самым непонятным, но незаменимым для разведчика шестым чувством, любое наблюдение за собой он засекает сразу же. Правда, здесь не Торена, но… Думать, что за каждым твоим шагом следят невидимые глаза, было не просто неприятно, но даже жутко. Он задержался на самой высокой точке моста, чтобы окинуть взглядом безжизненный город. Река просматривалась вплоть до устья, вдали виднелась желтоватая в розовых бликах от винно-красного солнца морская гладь, набережные в пределах видимости были пусты, как и улица, которая брала начало от маленькой полукруглой площади, окружавшей опоры моста. Где может прятаться наблюдатель? В километре? Почему бы и нет, это дело техники… если Маран не ошибается. Может же он раз в жизни ошибиться! Дану очень этого хотелось, но особых надежд он не питал…

Спустившись с моста, они пересекли площадь и оказались на широкой прямой улице, ведущей к высокому круглому зданию, сверкающий купол которого был хорошо виден издалека. Улица как улица… нет, в ней есть что-то необычное — что? Подумав, Дан понял. Мостовая состояла из тех же неплотно прилегавших друг к другу пластиковых плит, перемежавшихся полосами травы. Не выделялись и тротуары. Надо полагать, в городе не использовался наземный транспорт. Как же они?.. Подняв голову, Дан обнаружил разгадку. На высоте примерно трех с половиной метров вдоль улицы тянулись два параллельных толстых троса, подвешенных к уходящим в стены домов своеобразным кронштейнам. Если считать, что обитатели Палевой одного роста с землянами… Дан мысленно привесил к тросу стандартный вагончик земной канатки… Да, видимо, дно вагончика находилось очень невысоко над землей, сантиметрах в тридцати…

Увлекшись предполагаемой канаткой, он прозевал что-то, привлекшее внимание остальных, и рассеянно ушел вперед.

— Дан, — окликнул его Патрик.

Обернувшись, Дан увидел своих спутников, собравшихся в кучку у одного из окон нижнего этажа. Подойдя, он понял причину замешательства. Стекло в наглухо закрытом и занавешенном изнутри окне было чистым и блестело, отражая хмурые физиономии разведчиков.

Волны, мягко шурша, набегали на песчаный берег и безмолвно уползали обратно. Шум прибоя напоминал земной. Дан расслабился, его беспокойство улеглось. Не потому ли, что спускавшиеся сумерки сгладили чуждые глазу землянина краски, тревожный желтый оттенок неба исчез, сейчас оно было тускло-серым, море тоже побледнело… Теперь проще поверить, что вода в нем чище, чем в земных морях, днем, глядя на его грязный цвет, можно было вообразить, что в него льются сточные воды со всего континента. Однако нет. Чистая вода, немного иного солевого состава, чем морская вода на Земле, но абсолютно безвредная… Только купается ли здесь кто-нибудь? Плавно изгибаясь, повторяя контур береговой линии, но отстоя от нее на добрых полкилометра, вдаль уходила возвышавшаяся над уровнем моря метра на три, не меньше, стена, облицованная тем же аналогом «вечного пластика». Набережная? Но почему так высоко? И так далеко? На всем видимом протяжении ни одного спуска к морю, ни одной лестницы, попасть на пляж можно, лишь обойдя конец стены у реки. Загадка. Уж нет ли у обитателей Палевой своеобразной водобоязни? Дан невольно вспомнил отсутствие водопровода в домах. Увлекшись, он уже строил самые фантастические гипотезы, когда его негромко окликнул Маран, сидевший на песке и машинально подбрасывавший и ловивший небольшой круглый камешек.

— Как ты думаешь, Дан, это была женщина?

В самом деле! Дан нахмурился. К вящему своему удивлению он понял, что определить пол того существа задачка не из легких.

— Не знаю, — сказал он наконец. — А ты как считаешь?

Маран неопределенно пожал плечами.

— А может, они бесполые? — предположил подошедший Патрик.

— Ага. И размножаются почкованием, — сказал Дан насмешливо.

— Почему бы и нет?

— А обновление генофонда? За счет чего же развитие?

— Мутации.

— Мало.

— Может, это биологическая цивилизация, представители которой с самого начала были способны к направленным мутациям собственного организма.

— Слишком сложно, — отозвался Дэвид, лежавший на песке чуть поотдаль.

— Сложно? Тогда скажи, какого оно было пола. Не торопись, подумай, вспомни.

Вспомни… И правда, не помешает. Дан закрыл глаза, восстанавливая в памяти облик палевианина. Вполне человеческие, но словно расплывчатые, неопределенные черты лица, очень бледная кожа, губы почти того же цвета, грязно-зеленые глаза, блеклые, неровно подстриженные волосы, спереди беспорядочно спадающие на лоб, сзади прикрывающие верхнюю треть шеи — тощей, как и обнаженные ниже локтя руки с плоской кистью и тремя костлявыми пальцами… Фигура скрыта под широкими, бесформенными штанами вроде шаровар и мешковатой длинной блузой, то и другое серо-голубое, непривлекательное… Но обычно под любой одеждой при движениях угадывается женское изящество или мужская угловатость, здесь же — ничего! Нет, не поймешь…

— Мне кажется, это все же была женщина, — объявил вдруг Маран, отбрасывая свой камешек.

— Ой ли? — усомнился Патрик.

— Перед тем, как нырнуть в подвал, она повернулась, наклонилась… какое-то такое движение, и я увидел очертания груди. По-моему. Давай просмотрим запись.

— А что увидишь на этом крохотном экранчике, — сказал Патрик, но вытянул из заднего кармана тонкую пластинку видео.

Лицо, глаза… Паническое выражение. Чего она испугалась? Она, оно?.. Может, это и страшно — в закрытом со всех сторон дворе столкнуться с несколькими незнакомыми людьми? А что если она увидела руки? Вряд ли, на таком расстоянии… А может, она знала? Как бы то ни было, она кинулась бежать, вначале была видна только спина, но перед тем, как нырнуть в незаметный издали низкий темный вход, она действительно повернулась, пригнулась… вот! Один миг, но… Патрик остановил изображение и укрупнил его. Да, блуза, опав, вроде бы обрисовала небольшую непривычно низко посаженную грудь… Секунда, потом набежавший Артур заполнил своей персоной весь экран.

— Ну и глаз у тебя, — Патрик небрежно сунул прибор обратно в карман. — Правда, чтобы быть уверенными, ее следовало б раздеть.

— А это мы предоставляем тебе, — насмешливо сказал Артур, стоявший за его спиной.

Патрик живо обернулся.

— Я был бы тебе глубоко признателен, если бы ты объяснил нам, какого черта ты за ней погнался, — бросил он зло, глядя на Артура в упор.

— А что я должен был делать? — удивился тот. — После стольких суток наблюдения, стольких часов бессмысленного блуждания по пустому городу первое живое существо…

— Это еще не значит, что надо его хватать!

— Я не хватал! Я только…

— Успокойтесь! — буркнул Дэвид, садясь. — Нашли время. Подведем первые итоги. Мы здесь уже… — он посмотрел на хронометр, — шесть с лишним часов. Темнеет. Что будем делать?

Он оглядел членов экспедиции, рассевшихся на песке, только Артур, крупный, неуклюжий, похожий больше на грузчика, чем на «кабинетного ученого», стоял во весь рост, рассматривая то ли набережную, то ли город за ней.

— Что же, никаких предложений нет?

— Почему нет? — сказал Патрик вызывающе. — Я предлагаю контактологам вернуться на орбиту и ждать, пока мы разберемся в ситуации.

— Дан?

— За. Обеими руками.

Дэвид вопросительно взглянул на Артура. Тот упрямо помотал головой.

— Не могу с вами согласиться. — Он старался говорить спокойно, но в некоторых нотках его голоса прорывалось скрытое бешенство. — Из-за частной неудачи устраивать тут… Мы тщательно готовились к этому контакту. Мы проработали массу вариантов, предусмотрели все возможные осложнения, постарались не упустить ни одной детали. В конце концов, мы специалисты. Подумайте, кому вы хотите препоручить контакт. Один — астрофизик, другой — электронщик…

Дан скосил глаза на Патрика. Может, в словах Артура и был определенный резон. Он вспомнил, сколько раз на Торене или Перицене ему случалось сожалеть об отсутствии специальной подготовки в той или иной области…

— Поймите, ребята, — теперь голос Артура звучал просительно. — Нельзя же так, с бухты-барахты… Контакт — слишком серьезное дело, чтобы поручать его случайным людям.

— Случайным людям? — Дан видел, как с каждым словом Артура Патрик наливался желчью, и наконец его прорвало. — Случайным людям! Ты еще назови нас «чернорабочими космоса», как это делают некоторые, с позволенья сказать, специалисты… — слово «специалисты» прозвучало в его устах уничижительно.

— Ну-ну, — успокаивающе проговорил Дэвид. — Патрик, ты слышишь то, чего не было и не могло быть сказано. А ты, Артур, придержи, ради бога, язык!

— Но контакт не дело…

— Прекрати!

Артур махнул рукой и замолк.

— Контакта не будет. — В наступившей тишине голос Марана прозвучал неожиданно резко.

— Чего?!

— Контакта не будет, — повторил Маран сухо.

И Дан понял, что Маран выразил не только собственное, но и его, Дана, мнение, пока смутное, неоформленное, но мнение.

Артур всплеснул руками.

— Из чего ты это вывел? Из пустяка? Из ничего не значащего эпизода?

— Не только.

— Не только? Из чего же? Из фундаментальных знаний? Из теории? В таком случае, прошу прощения, профессор!

— Твой сарказм совершенно не по адресу, — заметил Патрик спокойно. — В этом деле Маран действительно профессор. Неужели ты не понимаешь, что вся ваша теория — ничто, пыль, прах в сравнении с опытом практического контакта? С тем, что известно Марану и Дану. А если взять соотношение… ну уровни всех трех цивилизаций — нашей, торенской и здешней, тогда опыт Марана поистине неоценим, ведь он единственный известный нам на сегодня человек, вступивший в контакт с представителем опережающей цивилизации.

— Не человек, а гуманоид, — пробурчал Артур, не глядя в сторону Марана.

Дана словно подбросило. Он скорее почувствовал, чем увидел боковым зрением, как вскочил с места и Патрик, и торопясь опередить того… в конце концов, у него больше прав на это!.. кинул в мертвую тишину:

— Извинись немедленно!

— Плевал я на его извинения, — процедил Патрик сквозь зубы. — Я просто набью ему морду!

Дан бросил быстрый взгляд в сторону Марана. Тот не шевельнулся, только прикрыл глаза, но лицо у него было спокойное… Можно себе представить, что за этим спокойствием! Как горсть соли на рану…

— А что я такого сказал? — пожал плечами Артур. — Я люблю точные формулировки, только и всего. Если это кого-то оскорбляет, могу и извиниться.

— Точные формулировки! — Патрик поднес кулаки к его лицу, но сдержался и опустил руки.

Дан молча отодвинул его в сторону.

— Это мое дело, — сказал он.

— Дан! — предостерегающе окликнул его Маран.

Оглянувшись, Дан увидел, что тот уже на ногах, но отмахнулся.

— Отстань!

Патрик после минутного колебания круто отвернулся, подошел к Марану, обнял его за плечи и увлек в сторону набережной. Уступил поле боя Дану, тем самым как бы признавая первоочередность его прав.

Артур несколько смутился.

— Я вовсе не хотел кого-либо унизить, — проворчал он. — Я просто…

— Просто хотел отомстить за ту фразу! Насчет контакта. — Дан старался сохранять спокойствие. — Послушай, что я тебе скажу. Заруби себе на носу, человек он или кто, он мой лучший друг. И если ты еще когда-нибудь…

— Прошу тебя, Дан, — сказал Дэвид. Он тоже поднялся с песка и подошел поближе. — Я все понимаю. Но мы на чужой планете. Осталось только передраться тут… Артур! Я прямо удивлен. Как ты мог?

— Я уже извинился, — буркнул тот.

— Дан…

— Ладно, — Дан услышал свой голос словно со стороны и поморщился, настолько фальшивым он ему показался, — будем считать инцидент исчерпанным.

В комнате стояла невыносимая духота. Или это только его, Дана, ощущение? Маран не отрывался от экрана, на котором медленнно поворачивалась площадь. Центральная площадь, огромная, круглая… строго говоря, круглой она казалась глазу наблюдателя, находящегося на ее территории, Дан отлично помнил результаты аэросъемки, с воздуха площадь представала сложным многоугольником, девять граней которого прямыми линиями не являлись, составлявшие их одинаковые, достаточно стандартные здания выгибались дугой, однако кривизна этих дуг была чуть меньше той, что позволила б им сойтись в совокупности в окружность. Здания отделялись друг от друга довольно широкими улицами, их, естественно, тоже было девять. И по всему периметру ни одной двери, подъезды, видимо, выходили во дворы. Перед зданиями узкие изогнутые полоски газонов — неухоженной, местами вытоптанной оранжевой травы, затем широкое кольцо мостовой и в центре высокое здание под каплевидным куполом. Как оказалось, в здание было три входа. Три равномерно расставленные по периметру двустворчатые, наглухо закрытые двери, синие, как и стекла в окнах. А вот распределение окон на первый, да и на второй взгляд не поддавалось никакой логике, они были расположены без всякой системы на разной высоте и неравном расстоянии друг от друга, без какого-либо соблюдения этажности или симметрии. И все закрыты, за время наблюдения — а наблюдение велось с утра, уже немало часов — не дрогнула ни одна створка, не приотворилась ни одна дверь. На экране ничего не менялось, и постояв немного за спиной Марана, Дан тихо вышел.

Он ступал прямо по траве, которая отделяла коттедж от мостовой… собственно, другой дороги не было, пустовавшее строение, выбранное местом дислокации, стояло, как и все прочие в этом районе, посреди обширного газона. По газону были беспорядочно разбросаны низкорослые, развесистые деревья, увешанные зеленовато-голубыми плодами, по форме напоминавшими сливы, но резко удлиненными, с указательный палец. Пройдя газон, Дан вышел на мостовую. Здесь, как и на других маленьких улочках, никаких признаков канатки не было, очевидно, в основном, в городе использовался все же воздушный транспорт. Дан медленно зашагал по плитам, разглядывая одинаковые, простенькие, как модели детского конструктора, домики. Задумавшись, он не сразу заметил, как его догнал Патрик и молча пошел рядом.

Настроение у Дана было пониженное, не только из-за вчерашней стычки, конечно, но, в основном, все же из-за нее. Ему не хотелось заговаривать на эту тему с непривычно молчаливым Патриком, будить, так сказать, уснувшие страсти, но сам он не мог отрешиться от невеселых мыслей. Вспомнился тяжелый разговор с Вестом на синукской дороге, собственное замешательство, даже оторопь, когда все словно вывернулось наизнанку, перемешалось, превратилось в кашу из добра и зла, вроде бы так четко разложенных по полочкам… И, конечно, несчастная аналогия Наи, и мучительная обида Марана… Надо же было случиться такому именно сейчас! И правильно ли он сделал, что не набил Артуру морду? Будь это на Земле… Но здесь? Один на один с чуждым, равнодушным, если не враждебным разумом… Враждебным? Откуда взялось это слово, что его породило? Дан огляделся, словно ожидая увидеть овеществленный ответ… Пустая улица, никого… И острое чувство обнаженности. Когда-то в юности ему снился нелепый сон: он в центре огромной площади, к нему неумолимо приближается гигантская толпа, он уже видит лица, глаза, изумление… что такое?.. оглядывает себя — он совершенно гол. Сон снился десятки раз, только после консультаций психоаналитика, усмотревшего в нем проявление юношеского комплекса неполноценности, сон ушел, перестал тревожить. И вот сейчас подобное чувство — почему? Он не успел еще оформить свои смутные ощущения в четкую мысль, как Патрик озабоченно сказал:

— Маран прав. За нами действительно наблюдают. Я тоже чувствую. Все-таки я кое-чему научился на Перицене. Лах, я тебе скажу, отнюдь не был веселой прогулкой, как казалось некоторым.

Дан кивнул. Хотя он и не попал в Лах, но по Атанате и походу узнал лахинов достаточно хорошо, чтобы не представлять себе их государство зоной комфорта.

— Да и ты на Торене был не в тепличных условиях. Ты тоже должен был научиться этому.

Дан опять кивнул.

— И я чувствую. Конечно, не как Маран, но что-то мелькает.

— Я так и думал. Мы могли б… Ах, что толку! Наши гастролеры… Согласись, Дан, это просто черт знает что!

Дан кивнул в третий раз.

— Не понимаю, — сказал Патрик с отчаянием, — что за ослепление на нас нашло? Контакт, видите ли! Что за страсть, очертя голову, кидаться на выучку к более умному? Какая-то иждивенческая психология, удивительная в обществе, разрешившем — и вполне самостоятельно — большинство своих проблем.

— Говоря об обществе, успешно разрешившем свои проблемы, ты упускаешь из виду одну деталь, — усмехнулся Дан. — Ты рассматриваешь общество в целом, как вширь, так и вглубь… ну, как в пространстве, так и во времени.

— Ну и что?

— А то, что, хотя проблемы у каждого времени свои, периодически происходит их накопление, и последний пик подобного накопления был почти век назад. И соответственно, решением проблем занимались наши прадеды и прапрадеды, даже деды, в основном, только подчищали, а уж наше поколение, как и поколение наших отцов, занимается по преимуществу ремонтом уже построенного здания, да и то косметическим. Отсюда тревожные тенденции…

Патрик пожал плечами.

— Любое стабильное общество подвержено опасности стагнации, главное — вовремя уловить эти тенденции и…

— И что? Дестабилизировать его?

— Почему бы и нет? Если нестабильное общество видит выход в стабилизации, то стабильное… Конечно, сознательно ни одно стабильное общество к дестабилизации не стремится, но, возможно, подсознательно… И поскольку внутреннего толчка к этому ждать не приходится, надежда только на внешний импульс.

— Какой еще импульс? Чем дольше развивается общество, тем большей стабильности оно достигает. Обращаться к опыту опережающей цивилизации можно только в поисках дальнейшей стабилизации.

— Это еще бабушка надвое сказала. Смотря какое общество… Ладно, это все теории, давай перейдем к практике.

— Какая ж это теория, если именно поэтому нам дали в начальники контактолога, и теперь…

— Теперь надо решить, что делать.

— А что мы можем сделать? Не свергнуть же его в самом деле?

— Бунт на корабле? Нет, Дан. До подобного экстремизма я еще не дорос. Но, согласись, надо как-то привести их в чувство. Неужели тебе по вкусу вчерашняя идиотская, дилетантская прогулка? А то, что они сейчас выделывают, тебе нравится?

— Нет, но…

— Дело даже не в Дэвиде, он не дурак и вполне поддается убеждению. Но вот тот фрукт…

— Фрукт или овощ? — рассмеялся Дан.

— Смейся, смейся. Ты его еще не раскусил. Это честолюбец и карьерист, и ради славы и карьеры он пойдет на любой риск и пожертвует, чем угодно.

— Даже жизнью.

— Все может быть. И не только своей. Но речь не об этом. Как бы он не пренебрег во имя собственных интересов интересами Земли. Человечества.

— Это вряд ли. Он так гордится своей принадлежностью к человечеству, что… — Дан запнулся.

— Что оскорбил человека в тысячу раз лучше него. Не стесняйся в выражениях. Но это ведь не показатель, Дан, как раз наоборот.

— Ну и что ты предлагаешь?

Патрик почесал затылок. Тут видеофон Дана пискнул, Дан машинально вытащил его и тронул сенсор. Дэвид — это был он — поинтересовался для порядка, нет ли чего нового, и, когда Дан покачал головой, сказал:

— Посовещаемся? Тут есть предложение.

— Какое? — настороженно поинтересовался Патрик.

— Войти.

— Как? Ах войти! Ну! Просто, как все гениальное! — Патрик насмешливо улыбнулся. — И кому принадлежит сия блистательная идея? Тебе?

— Ты против?

— Против.

— И ты, Дан?

Дан кивнул, без лишних, впрочем, эмоций.

Дэвид помолчал, потом предложил:

— Обоснуйте вашу точку зрения.

— Сначала ты обоснуй…

Патрика прервал дрожащий от возбуждения голос:

— Внимание! Следите за экранами!

— Артур, стой! — заорал первым догадавшийся Дэвид. — Стой, Артур!

Но тот не ответил, видимо, был уже у двери? Да. Вот он толкнул дверь рукой… Дан и Патрик застыли, всматриваясь в экранчик. Дверь не поддалась, Артур толкнул ее еще раз, потом отступил на шаг, мелькнула его рука, в которой было что-то зажато…

— У него «ключ», — буркнул сердито Патрик.

«Ключ»? Откуда? Кто из разведчиков мог расстаться со своим «ключом»? А что, если?.. Дан хлопнул себя по карману — нет, тяжелый кубик прощупывался сквозь нетолстую ткань… Наверно, с Земли привез, там достал? Но откроет ли их «ключ» эту дверь? Наверно, откроет, ни замков, ни замочных скважин не видно, запоры, должно быть, электромагнитные, термические, еще что-то в этом роде, если так, «ключ» мигом подберет нужную волну… Так и есть, дверь дрогнула и стала открываться. Забыв обо всем остальном, Дан поспешно переключил прибор на сигнал с камеры Артура и впился глазами в экран.

Темнота. Какой-то проблеск. Костер?! Нет, скорее, нечто вроде вечного огня. Величина экрана сама по себе не позволяла различить детали, а тут еще и темнота… Невозможно даже прикинуть размеры помещения, разве что судить по огню, по примерному расстоянию до него… Учитывая форму здания, расположение дверей, можно предположить, что весь нижний этаж представляет собой большой зал, в центре которого пылает этот странный огонь… Огонь горел не на уровне пола, а висел в воздухе, над головами, выглядел он довольно необычно — множество извивающихся мерцающих струй, похоже на клубок змей, беспрестанная игра, к тому же он длинный, возносится вверх, вверх, должно быть, нижний этаж непомерно высок…

Все эти прикидки длились лишь миг — тот самый, в течение которого Артур переступил порог и остановился. Потом внезапный визг, крики, Артур наконец сообразил переключиться на инфракрасное видение, и темнота в зале распалась на… Люди, множество людей! Замелькали качающиеся тени, темные фигуры кинулись в разные стороны, сталкиваясь друг с другом. Паника, хаос!.. Впрочем, нет. Движение, выглядевшее хаотичным, на деле оказалось осмысленным, просто смысл его трудно было уловить сразу, но прошла минута, вторая, и зал опустел. Не имевший опыта или просто растерявшийся Артур не сумел проследить за этим движением, в объектив попала только середина зала с неясным силуэтом колонны, над которой парил «вечный огонь». И лишь, когда он повернулся в одну сторону, в другую, мелькнула висячая лестница. И все. Ни души.

«Вообрази себе, Дан, довольно долго я думал, что проходящие века делают людей лучше»… Дан беспокойно заерзал. «Я думал»… Вот и я думал. А почему, собственно? Откуда я это взял? И думал ли я?.. Да, думал. То, что сегодняшние люди не смелее, не сильнее — не физически, а духом, это я понял давно, но продолжал верить, что они порядочнее, честнее, добрее, чем пару веков назад. Почему? Разве я знаю, какими были люди два века назад? Четыре? Шесть? Откуда мне это знать, по книгам? Но разве в книгах люди прошлых веков предстают лжецами или подонками? Вовсе нет. Есть и честнейшие, и порядочнейшие… Правда, если верить, что старая литература имела склонность к героизации, как утверждают критики, то… Но ведь отец… Дан вспомнил отца, его манеру говорить восклицаниями, пристрастие к рубящим жестам. Отец был в корне не согласен со многими литературоведами, к большинству своих коллег он относился с жестоким презрением, обзывал их конъюнктурщиками. Была ли в этом доля истины? Мать резкость отца относила на счет его неудовлетворенности своим положением, неутоленного честолюбия, будучи ребенком, Дан верил, что мать права всегда и во всем… наверно, это свойственно всем детям? Становясь взрослым, он все чаще замечал ее ошибки и постепенно понял, что права она оказывалась довольно редко. Не отсюда ли брало корни его недоверие к женской логике? Во всяком случае, по отношению к отцу она была несправедлива, из-за нее Дан во многом недооценивал отцовские знания и способности, в его любви к отцу присутствовало больше жалости к неудачнику, каковым его мнила мать, нежели уважения к ученому, несомненно талантливому… Хотя и недостаточно признанному. А почему? Не потому ли, что отец, обладая редкой независимостью суждений, ничего не делал на потребу обществу? Нельзя сказать, что он не ценил это воспитавшее его общество, не замечал его преимуществ, нет, но в самом тоне, каким он уничижительно цедил сквозь зубы любимое словечко «конъюнктура», звучало нечто… Впрочем, Дан слишком плохо знал отца, и судить о мыслях того ему было трудно… да он и не пытался!.. Конъюнктура… Почему современное общество усердно внушало себе, что достигло совершенства? Не потому ли, что от совершенства оно еще достаточно далеко? И самое несовершенное в этом обществе — люди. Мы достигли немалого в науке и технике, в экологии, особенно хороши наши законы, в принципе, законодательство наше уже приближается к совершенному, многого мы добились в вопросах общественного устройства, гуманистического воспитания… Кое-что делаем в искусстве… увы! Если поступательное развитие науки пока не прекращается, то с искусством у нас хуже, движение идет медленно, с рывками и остановками, даже с упадками… Но говоря о людях, надо, наверно, прежде всего говорить о морали? А что у нас с моралью?.. Дан перевернулся на бок. Не спалось. Из смежной комнаты… в этом коттедже, относительно большом, было три спальни, две из них почему-то сообщались между собой… из смежной комнаты доносился храп Артура, Дэвид же спал тихим и глубоким сном. А в маленькой спаленке чуть поотдаль то и дело вздыхал во сне и ворочался Патрик, из-за духоты оставлявший дверь открытой. Даже во сне они были разными. Вот, пожалуй, и ответ, люди, как были разными, так и остались. В том числе, и в степени их приверженности нормам морали. Но сама мораль? По сути, моральные ориентиры человечества не менялись уже десятки веков… Дан сел, потом снова лег. В доме было неважно с вентиляцией, наверно, когда эти коттеджи строили, рассчитывали на кондиционирование, но кондиционеры давно вышли из строя. Он позавидовал Марану, вызвавшемуся быть часовым в первую половину ночи — настороженный Дэвид полагал, что необходимо наблюдение человека, технике он почему-то перестал доверять. Решил, что ее можно обмануть с помощью другой техники?.. Все возможно, кажется, они зашли в тупик… в тупик, а он, Дан, валяется на неудобном, но матраце и рассуждает о морали, нашел время… Впрочем, он интуитивно чувствовал, что от морали совсем не так далеко до их проблем. А одинакова ли мораль в разных обществах? Разных цивилизациях? На разных ступенях развития одного и того же общества или цивилизации? Он наконец собразил, что задыхаться незачем, встал, открыл дверь и вышел на крыльцо. Поискал взглядом Марана… Вот с Мараном у них одна мораль. Практически одна, исключая мелкие детали. Одна, несмотря на парсеки и века. А что это значит? Разве не то, что мораль на Земле и Торене одинакова? Да даже на Перицене моральные критерии во многом сходны с земными, во всяком случае, понятны землянину, ведь если те же лахины относятся к войне и убийству иначе, чем земляне, они все-таки считают доблестью убийство врага в честном бою, а не из-за угла. Вот если б их мораль поощряла убийство из-за угла… Постой-постой, друг Даниель! Все не так просто. Мораль Марана? Да, конечно. А как быть с моралью Изия? Моралью Лиги? А может ли существовать мораль с обратным знаком? Или это просто патология? В данном случае, видимо, патология, ибо в том же обществе и на той же планете существует и нормальная мораль, но вообще… Наверно, возможно и целое общество, придерживающееся моральных критериев с обратным знаком — по отношению к земной, естественно. В таком случае возможность контакта, иными словами, взаимопонимания, должна ставиться в зависимость не от уровня развития науки, техники, информатики, даже не от общественного устройства, а от совместимости моральных ориентиров. Значит, надо понять, какова здесь, на Палевой, мораль. Если судить по прошлому… Конечно, что-то могло измениться, хотя моральные критерии вещь устойчивая… Но предположим, что не изменилось или изменилось не очень ощутимо. Итак? Пацифисты. Это как будто факт. На Торене они проповедовали нечто вроде любви к ближнему. А на Перицене? В Атанате? Немилосердное давление с целью привить свои нормы, вытеснив чужие… простите, свои или чужие, это как посмотреть, с позиции палевиан или атанатцев… А ведь Атаната была позже. Правда, еще не доказано, что была… Или доказано? Трехпалая рука налицо, этого, наверно, достаточно? Что ж получается? Фу, голова пухнет от этих мыслей…

Дан наконец обнаружил Марана, прохаживавшегося под деревьями, помотал головой, чтобы «вытряхнуть» мысли, от которых она пухла, и пошел к нему.

— Ну хорошо, — утомленно сказал Патрик. — Но с одним условием. Пойдут разведчики. Двое из нас троих.

— Согласен, — Дэвид твердо остановил взвившегося было Артура. — Кто пойдет, решайте сами.

— Кто? — Дан вспомнил прощальную беседу с шефом. — Мы с Мараном, — сказал он торопливо.

— А может, мы с Мараном?

Дан улыбнулся. В главном они с Патриком сошлись.

— Пусть Маран сам выберет, с кем идти, — предложил он не без некоторой доли лукавства. Но против его ожиданий Маран медлил с ответом, и только вмешательство Дэвида…

— Если уж вы сошлись на кандидатуре Марана, — сказал он, задумчиво оглядев всех троих, — пусть тогда он идет со своим привычным партнером. С Даном то есть.

Переглянувшись, Дан и Патрик согласились с этим решением, Маран же не промолвил ни слова. Только позднее, когда они уже шли вдвоем по двору ко входу в подвал, куда нырнула убегавшая от них в день прилета пугливая незнакомка, на брошенное Даном обиженное «Если ты предпочел бы идти с Патриком, так и сказал бы», он неожиданно ответил:

— Я предпочел бы вообще не идти.

— Как это? — растерялся Дан.

— А так. А ты считаешь, что идти надо?

— Нет, но…

— Но? Почему же ты пошел?

Дан смутился. Он знал, что трое оставшихся в коттедже слышат каждое их слово. Впрочем, это было известно и Марану, что не помешало ему в ответ на невнятное бормотание Дана типа «потому что… чего ты спрашиваешь?.. сам ведь знаешь» сурово сказать:

— Знаю. Чтобы не показаться трусами, мы трусливо согласились с тем, что противоречит нашему пониманию ситуации и просто здравому смыслу.

— Но надо же что-то делать.

Маран только хмыкнул.

— Если у тебя есть свои соображения, почему ты о них умалчиваешь?

Маран посмотрел на него хмуро, помолчал, потом буркнул:

— Я человек подчиненный.

И Дан понял. Уроки смирения не всем идут впрок. Недаром и Патрик такой нервный. Положение, в котором они оказались, своей нелепостью превосходило все домыслы. Если б еще палевиане шли на контакт, ситуация была проста и не требовала неординарных решений и реакций, Дэвид, наверно, более или менее справлялся бы, но теперь… Теперь он совершенно не представлял, что делать, да и если б представлял, вряд ли сумел бы свои представления реализовать. Командирами рождаются, это Дану было известно достаточно хорошо, командирами, полководцами, лидерами, неважно. Дэвид был рожден тем, что Патрик называл «кабинетным ученым». Конечно, в этом нет ничего плохого. Если бы он сидел в своем кабинете. Или хотя бы на Земле… Но он был тут. Правда, он спрашивал совета… Да, иногда. У Патрика. Марана он словно побаивался. В общем-то, Дан даже понимал его, впервые в жизни человек увидел вблизи инопланетянина и никак, наверно, не мог забыть, с кем имеет дело. Это в Разведке привыкли ко всяким торенцам и периценцам, не удивлялись им, там Марана быстро сочли за своего, но требовать того же от обыкновенного обывателя, которым, в сущности, Дэвид и был, несмотря на свои ученые степени? Дан усмехнулся. Контактолог! Монографию накатал, а наладить отношения с представителем иной цивилизации даже не пробует. Или он собирается дружить только с воображаемыми техническими гениями передового палевианского социума? Именно что воображаемыми. А с реальными людьми пусть разбираются другие. Да, сложно с ними… В глубине души Дан не сомневался, что харизма Марана рано или поздно сделает свое, но необходимо время, а пока… А пока Маран, которого и так одолевали невеселые думы, совсем ушел в себя и упрямо не желал вылезать из роли послушного исполнителя пусть даже дурацких приказов…

Вход в подвал имел форму приплюснутой арки, весьма низкой, окаймленной по внутреннему краю металлической полосой. Сигнализация? За аркой начинался сводчатый туннель шириной метра в три и довольно высокий, подняв руку, Дан не достал до потолка. В туннеле было темно, и Дан засветил фонарик, но Маран молча накрыл линзу фонарика ладонью, а когда Дан вопросительно взглянул на него, взял его за руку.

Ах да, верно, как он мог забыть! Дан беспрекословно выключил фонарик, сунул его в карман и зашагал в темноту, стараясь ступать бесшумно, теперь это у него получалось, правда, только тогда, когда он следил за собой. Несколько десятков шагов, и мрак сгустился, стал полным. До чего ж неприятно! Как слепой… Хорошо еще, что с поводырем…

— Слепые поводыри слепых, — пробормотал он под нос и запнулся. Почему, черт возьми, ему пришла на ум эта фраза, у него ведь поводырь зрячий…

Маран вдруг остановился.

— Что ты сказал?

— Ничего, — смутился Дан. — Так, цитата.

— Цитата? Хм…

Маран замолчал и молчал довольно долго, до тех пор, пока в ухе Дана не прозвенел встревоженный голос Дэвида.

— Что случилось? Из-за чего заминка? И почему передача в инфракрасном режиме?

— В инфракрасном, потому что идем без света, — объяснил Дан.

— Как это? — начал было тот, но его нетерпеливо перебил Патрик.

— Торенцы обладают ночным зрением, ты разве не знаешь?

— А? Нет. Какая удача!

— Удача? — насмешливо отозвался Маран. — Мы ведь идем на открытый контакт. Зачем нам прятаться? Это все мое тоталитарное мышление. Машинальные реакции субъекта, выросшего… — Он не закончил предложение, вместо того в его руке ярко вспыхнул фонарик. Дан воспользовался вспышкой, чтобы оглядеться. Оказывается, туннель не был прямым, а довольно круто изгибался, один поворот они уже прошли, то-то стало так темно. Под ногами бетон, стены и потолок облицованы матовой плиткой…

— Гаси! — рявкнул в ухе голос Дэвида.

— Зачем же? — невозмутимо протянул Маран.

— Гаси, говорю.

— Будем считать этот рейд сугубо разведочным? — вкрадчиво поинтересовался Дан.

— Да!

Фонарик погас, но Маран не преминул заметить:

— Вообще-то это детские игры. У них может быть аппаратура, контролирующая каждый наш шаг.

— Ты чувствуешь наблюдение?

Маран помедлил.

— Представь себе, нет.

Минут десять они шли молча, потом Маран внезапно остановился.

— Лестница.

— Вверх? — спросил Дан с надеждой.

— Вниз. Сможешь в темноте?

— Боюсь, что нет.

— Стань к стене и жди.

Маран выпустил руку Дана и… исчез. Как Дан не вслушивался, он не смог уловить ни звука, ни даже движения воздуха. Пожав плечами, он прислонился к стене и стал ждать. Через несколько минут Маран вышел на связь.

— Поставь фонарик на минимум и спускайся.

Дан включил фонарик… Даже минимальной интенсивности свет показался ему упоительным. Его взору предстал широкий и глубокий колодец, вдоль стены которого вилась спиралью узкая железная лестница с низкими решетчатыми перилами. Внизу царила та же непроглядная тьма. Спустившись, Дан увидел неподвижную фигуру Марана у высокого, закругленного кверху проема в стене прямо напротив лестницы. Проем открывался в новый туннель, по высоте и ширине больше похожий на обычный коридор внутри здания. Дан выключил фонарик. Еще минут двадцать, и впереди забрезжил слабый свет. К изумлению Дана коридор кончался стеклянной дверью, напоминавшей земные, но внутренние, в домах, а отнюдь не в пещерах или подземельях. Правда, в отличие от земных, здешняя дверь имела непомерной ширины раму, что частично компенсировало отсутствие простенков, за которыми можно было притаиться. Риск, что их разглядят в темноте из освещенного помещения, был нулевым, но они все же плотно прижались к стене по сторонам двери, прежде чем осторожно заглянуть внутрь. Или выглянуть наружу?

Зрелище, представшее взору Дана, не столько удивило, сколько озадачило его. Большой круглый зал… очень большой, не зал, а целая площадь!.. с высоким куполообразным потолком, потолок бетонный, голый, весь в потеках, пол и стены затянуты знакомым по городским зданиям облицовочным пластиком глубокого синего цвета, на противоположной стене просматривается еще одна дверь, аналогичная той, у которой они стоят, в центре над длинной синей колонной мерцает более бледный… наверно, из-за того, что светло?.. но в целом точно такой же «вечный огонь», как в здании, куда вломился Артур.

На этом сходство кончалось, в зале было полно людей, наверно, тысячи человек! И все они… стояли на коленях? Нет, не стояли, а сидели на пятках, наклонившись туловищами вперед и касаясь лбами пола. Больше всего это походило на йоговскую позу черепахи… Однако не йогой же они здесь занимаются, черт побери! Тем временем, из-за колонны, над которой висел огонь, вышел человек, поднял вверх вытянутые руки и произнес какую-то фразу — несмотря на расстояние и закрытую дверь, Дан расслышал каждое слово незнакомого языка, видимо, зал был оснащен усилителями. Все прочие оторвали головы от пола, выпрямили туловища, продолжая сидеть на пятках… Дан терялся в догадках. Куда они попали? Гимнастический ли это зал? Храм? Человек с вытянутыми руками медленно пошел вдоль основания колонны, огибая ее. Вслед за ним подняли руки прочие, сначала на этой стороне, потом на той. Обойдя весь пьедестал, человек вернулся на прежнее место и, растопырив пальцы, несколько раз ритмично потряс ладонями, выкрикнув при этом новую фразу. Приказ? Лозунг? Призыв? Молитву? После почти незаметной паузы раздался хор голосов — ответ? Или толпа повторила произнесенную фразу? Скорее, второе, хотя Дан не был уверен… Стоявший произнес еще одну короткую фразу… Ответ, еще фраза, ответ… нет, пожалуй, это повторение. Урок? Чего? «Солист» ничем не отличался от остальных, все были в одинаковых мешковатых одеяниях, таких же, как на давешней незнакомке — бесформенные шаровары и короткий балахон серо-голубых тонов, единственное — рукава «солиста» были перехвачены чуть выше локтя широкими синими повязками. Лицо и волосы, как и у остальных, бледные, вернее, блеклые… Повинуясь очередному жесту, участники непонятного действа поднялись на колени, снова опустились на пятки, потом стали браться за руки, образуя цепочки разной длины. Случайной или?.. Дан вытянул шею, чтобы расширить поле зрения, потерял равновесие и оперся рукой о раму двери… нет, не оперся, Маран перехватил его руку, и все же он успел коснуться рамы, чуть-чуть, кончиками пальцев… Неприятный буравящий звук вонзился в промежуток между очередным призывом и ответом, молящиеся… или что там они делают… повскакали со своих мест и стояли, выжидательно глядя на руководителя, тот, слегка помедлив, сошел со своего возвышения… Дан только сейчас заметил, что в середине зала было небольшое, сантиметров в двадцать, возвышение… и прошагал через почтительно расступившуюся толпу к двери — именно той, за которой стояли Дан и Маран. В коридоре вспыхнул яркий свет, и Дан почувствовал себя голым, как в давнем сне. Бежать? Он вопросительно взглянул на Марана, тот покачал головой. Не успеем, понял Дан. Ну что ж! Он судорожно сжал в кармане станнер…

— Не валяй дурака, — сказал Маран, не разжимая губ.

И правда! Дан отчаянно покраснел. Неужели он струсил? Ну да! Слишком уж их много, если набросятся… но с чего он взял, что они набросятся? Даже если и так, один выстрел — и конец мечте о контакте, полный провал. Он вынул руку из кармана и заставил себя стоять спокойно.

Дверь распахнулась. То, что произошло, тоже напоминало сон. Нечто странное, иррациональное… Человек с нарукавными повязками открыл дверь настежь, осмотрел ярко освещенный коридор, скользнул по лицам разведчиков безразличным взглядом, не задержав его, не выдав себя ни мимикой, ни жестом, словно не увидев, медленно притворил дверь и отошел. Почти сразу свет в коридоре погас, а толпа в зале стала редеть. Паники, какую вызвал наверху Артур, не было, но люди расходились достаточно поспешно, три минуты, и зал опустел. Тогда Маран осторожно надавил ладонью на стекло, дверь открылась. Дан напрягся, но сирена не включилась. Они вошли в зал, увидели закрытые двери, равномерно распределенные по периметру, числом девять и… И больше ничего. Пустота.

— Эти подземелья чем-то напомнили мне Атанату, — сказал вдруг Маран.

Первое предложение, произнесенное им за все время, пока они просматривали сделанную в инфракрасном режиме и потому несколько потустороннюю запись своего путешествия в темноте, потом маловыразительные общие планы подземного зала, потом Дан, стараясь не упустить ни одной мелочи, описывал детали виденного — одежду, движения, выражение лиц…

— Атанату? — переспросил Дан, поворачивая голову к Марану. — Почему Атанату?

— Верно, — вмешался Патрик, — это похоже на Атанату. Я и сам старался вспомнить, где я это видел.

— Что ты видел? — удивился Дан. — Что ты мог видеть? Подземелья они и есть подземелья, мало ли где… — Тут он понял, что имел в виду Патрик. Действо, свидетелями которого они стали внизу, напоминало мысленно сконструированные им… выходит, не только им?.. сцены молений в храмах Атанаты. — Вы хотите сказать, что они молились?

Маран покачал головой.

— Я ничего не хочу сказать. Просто у меня возникла ассоциация, я ею с вами поделился. Все.

— Что ж это было, если не молитва? — спросил Дэвид.

— В первый момент у меня возникло ощущение, что передо мной гимнастический зал, — сказал Дан.

— А лозунги, которые они скандировали?

— Почему обязательно лозунги? — возразил Дан. — Голосовая гимнастика.

— Голосовая, гм… — Дэвид замолчал.

— А во второй? — спросил Патрик.

— Что? — не понял Дан.

— Во второй момент. В первый у тебя возникло ощущение, что ты любуешься физическими упражнениями, а во второй?

— То же самое, наверно, — протянул Дан неуверенно.

— А если подумать?

— Ну… — Дан замолк.

Пока он думал, в открытое настежь окно коттеджа, в котором они расположились временным лагерем, без особого комфорта, зато не афишируя — так им казалось! — свое присутствие на планете, влетело одно из редких здесь крупных насекомых. «Букашка» облетела комнату, на секунду зависла в ее середине, потом вдруг заскользила по невидимым прямым линиям, вырисовывая в воздухе контур какого-то геометрического тела, куба или параллелепипеда… неважно! Дан сразу понял, в чем соль — конечно, в прямых углах, попытка привлечь внимание, не иначе. Прописав определенное число линий, «насекомое» неподвижно повисло в воздухе, и в мертвой тишине раздался… человеческий голос. Тихий, но отчетливый, он выговорил длинную фразу, замолк, через несколько секунд послышался вновь. Повторил ту же фразу, чуть выждал и произнес ее в третий раз. Затем «насекомое» метнулось к окну и исчезло.

Дан, морщась, сел на неприятно влажную, даже липкую, оранжевую траву, с каждым днем внушавшую ему все большее отвращение, и машинально включил запись. Длинная фраза из четырех самостоятельных предложений. Это единственное, что удалось установить. Может, на Земле? Но и Земле, ее умам и технике, нужен материал, а его нет. Обшарены сотни заброшенных строений — и ни одной книги, ни одной газеты, ни одного печатного слова, даже ни одной надписи. Видимо, все это исчезло достаточно давно. Но тогда должно быть нечто другое — микрофильмы, диски, кристаллы, что-нибудь! Если информация этого мира перенесена в машинную память, к ней нет иного доступа, как через компьютеры. Компьютеры, покрытые толстым слоем пыли, давным-давно, наверно, десятки лет назад выключенные, со стертой памятью… Единственное — в оставленных домах удалось собрать около сотни треугольных прозрачных пластин, предположительно, носителей информации. Но как к ней подобраться? Возможно, это удастся сделать на Земле, но когда? А послание ждет ответа. И почему палевиане не перевели его на интер? Не сумели расшифровать язык? Но это означает… Что же сие означает?

— Патрик, — спросил Дан, поворачиваясь к устроившемуся на ступеньках крыльца с пакетом грейпфрутового сока Патрику, — как ты считаешь, если они нас столько времени слушали и наблюдали… примем это за постулат… но не смогли раскодировать наш язык, можем ли мы расценивать их научно-технический уровень, как равный нашему? Я не говорю, более высокий.

— В твоем вопросе содержится ответ, — флегматично заметил Патрик, не отрываясь от своего пакета.

— Нет?

— По-моему, нет.

— Странно…

— С позиций ВОКИ и прочих восторженных олухов — да. Однако при более трезвом подходе… Я надеюсь, ты не забыл прощальный разговор у шефа?

— Думаешь, они не только остановились в развитии, но и деградировали?

— А ты иного мнения?

— Но тогда… Что если они полагаются на нас? Взывают к нашей помощи?

— Или, напротив, предлагают нам убраться восвояси, — сказал Маран, который стоял в дверях, время от времени оборачиваясь, чтобы взглянуть на приборы. — Разве этот вариант исключен?

— Нет, но…

А почему, собственно, но? Вполне вероятно, что им предлагают сматывать удочки. В общем контексте поведения хозяев планеты это вполне логично… Дан вздохнул.

— Вечно ты скажешь что-нибудь эдакое, — полушутливо-полусерьезно упрекнул он Марана, — совсем в тебе романтики нет.

— А ты уже рисовал себе тюрьмы и истомленных узников, умоляющих об освобождении? — усмехнулся Патрик. — Среди них наверняка и заточенная в карцер красавица…

— И это не исключено, — сказал Маран серьезно. — Я имею в виду тюрьмы и узников, разумеется. Прелесть этой планеты в том, что на ней возможно все. Кроме разве что красавиц.

— Заточенных красавиц, — напомнил Патрик.

Маран с сомнением покачал головой.

— Не верю.

— Правильно делаешь, — согласился Патрик. — После наших земных девочек… хотя что земные! Знаешь, какие женщины самые красивые во Вселенной? Лахинские. Это нечто умопомрачительное. Королевы. Богини. Кинозвезды. — Увлеченный воспоминаниями, он даже встал. — Нигде и никогда у меня не было столь приятной и столь трудной работы. Сам не понимаю, как я не прогорел. Я без конца оглядывался на женщин, вопреки всем приличиям, машинально, мне приходилось постоянно себя контролировать, и все-таки я никак не мог удержаться… Хорошо еще, что там не в ходу сцены ревности, дуэли и прочие милые забавы, и женщины гораздо более независимы, чем могли бы быть… Сдается мне, что это красота делает их независимыми. Чем красивей, тем независимей.

— Вовсе нет, — возразил Дан. — Во всяком случае, не всегда. На Земле восточные женщины были красивы и бесправны.

— Да? Я и забыл, что ты знаток истории.

— Кто тебе сказал?

— Шеф.

— Зачем?

— А что, это секрет?

— Да нет. Просто странно.

— Ничего странного. Он посоветовал мне иметь в виду твое увлечение. Сказал, что знание истории может нам тут понадобиться.

Знание истории. Да уж! Конечно, не столько знание самой истории, сколько владение методом исторического анализа. Чтобы разобраться в нынешней ситуации этого мира, хорошо бы взглянуть на нее с позиций его исторического развития. Да, но как? Если нет ни одного письменного источника, ни одного так или иначе зафиксированного факта? Опираться на рассказы? Для этого надо сначала найти общий язык с рассказчиками. А рассказчики отнюдь не торопятся рассказывать. Дан безнадежно покачал головой.

После первого визита в подземелье они еще несколько раз предпринимали попытки проникнуть в непонятный зал, уже не прячась, открыто. Вначале шли с зажженными фонарями, потом выяснилось, что свет в туннелях загорается при прикосновении к металлической полосе арки входа или раме двери зала, и они стали включать его, предупреждая тем самым о своем появлении. Безразлично. Нет, им не мешали ходить внизу, где оказалось множество туннелей, пересекавшихся, разветвлявшихся, изгибавшихся под самыми разными углами. Сущий лабиринт. Оказалось, что лабиринт этот расположен под центральной площадью, а подземный зал, который оплетали туннели, находился прямо под круглым зданием, являясь его своеобразным подземным этажом, связанным с верхними посредством винтовых лестниц. По ходу туннели перебивались большими помещениями, как правило, совершенно пустыми… вообще подземная часть города пустовала, она была облицована пластиком, выложена плитами, снабжена осветительными приборами, вделанными в стены и выглядевшими, как длинные полосы почти того же цвета, что пластик, но в ней не было ни одного предмета, даже стула, что доказывало правоту Марана — жили обитатели города все-таки наверху, в домах, а внизу они… не то чтобы прятались, это так, попутно, внизу они молились или упражнялись, что именно, осталось загадкой… В любом случае, увидев землян, они неизменно бросали свое занятие и рассеивались, по-прежнему прикидываясь, что не замечают их присутствия. Встретив «гостей» в туннеле, палевиане на безопасном расстоянии поворачивали обратно и исчезали, а если избежать встречи было невозможно, проходили мимо с отсутствующим видом. Никому из землян ни разу не удалось хотя бы перехватить чей-то взгляд, посмотреть кому-то в глаза. Несколько раз они пытались заговорить, их «не слышали»…

В ухе запищало, Дан машинально нажал на «ком» и услышал взволнованный голос Дэвида.

— Парни, мы обнаружили картинную галерею. Если хотите взглянуть, двигайте сюда.

Окинув взглядом обширное помещение, спрятанное за узкой, низкой дверью, Дан слегка позавидовал… да, Дэвиду с Артуром повезло, останься этот сектор на завтра, тогда он, Дан, первым переступил бы порог широкого, длинного, как коридор, зала с высоким потолком, без единого окна, но ярко освещенного. Свет шел сверху, от пересекавших потолок вдоль и поперек полос, за матовым стеклом прятались, видимо, очень мощные лампы… А кто, кстати, их зажег?

Вопрос этот занимал, как оказалось, не только его.

— Как вы зажгли свет? — спросил Патрик, озираясь по стронам.

— Покажи, — небрежно сказал Дэвид… как он доволен собой, однако!

Артур прошел зал до конца, до небольшого темного проема в стене, в тот миг, когда он пересек линию проема, в соседнем, смежном зале тоже вспыхнул свет. Автоматика. В рабочем состоянии причем. Значит, зал посещается… Впрочем, взглянув на картины, Дан усомнился в собственном выводе. Как сами картины, так и рамы были покрыты нетолстым слоем пыли, более заметным на темном, гладком, словно полированном пластике рам, менее на полотнах. Сколько нужно времени, чтобы в чуть ли не герметически закрытом помещении, при здешнем влажном климате и чистом воздухе скопилась пыль, пусть и не в очень солидных количествах? Год, пять, десять? Дан недоверчиво покачал головой. В коттеджах с выбитыми стеклами, распахнутыми дверями, открытых ветру, пыли практически не было… Ладно, в данный момент это не суть важно, что он стал, как дурак, пока он предается глубокомысленным рассуждениям, Патрик и Маран уже рассматривают картины… Дан шагнул к ближней. Цветы? Живых цветов на Палевой он не видел, но на картине определенно были изображены цветы, тщательно выписан каждый лепесток, каждый оттенок. Удивительно, до чего яркие — на этой бледной планете!.. Он перешел к соседнему полотну. Пейзаж. Знакомые деревья с голубыми плодами, все детали воспроизведены с фотографической точностью, только краски гораздо более интенсивны, чем в действительности. Так-так… Еще цветы, городской пейзаж, сельский… Дан пошел дальше, вдоль серии однотипных пейзажей, уже не останавливаясь, наткнулся на портрет, притормозил. Та же фотографическая манера, хотя… правда, натурщика он себе представить не мог… нет, мог, в том-то и суть! Конечно, портрет приукрашен. Слишком большие глаза, слишком правильные черты, какая-то излишняя красивость, явно привнесенная художником. Следующий портрет, казалось, был сделан с родной сестры первого натурщика… Дан понял, что ему все это напоминало. Крышки конфетных коробок! Он разочарованно вздохнул.

— Видел? — спросил подошедший Маран.

Дан кивнул.

— Да не это! Тут смотреть не на что, обыкновенная доктринальная живопись. Ты вниз смотри.

— Вниз?

Дан перевел взгляд на стену. Под картиной, настолько низко, что он сразу и не заметил, висела табличка с надписью. Странные знаки, похожие на изображения неизвестных насекомых… Это верхний ряд, а нижний… Что-то знакомое. Дан попытался припомнить, где же он такое видел, но…

— Не узнаешь? — Маран улыбнулся с легкой иронией. — Это же атанатское исчисление. Ну цифры из рукописей Атанаты.

Дан ошеломленно уставился на него.

— Ты уверен?

— Конечно. Сомневаешься, спроси специалиста по Перицене. Это, например, по-вашему двадцать девять.

Дан оглянулся в поисках «специалиста по Перицене», но тот и так спешил к ним, взволнованно размахивая руками.

— Заметили? Откровенно говоря, я по сей день не совсем верил, но теперь…

— Прочти, — прервал его излияния Дан. — Вон там.

— Где? Здесь? Двадцать девять.

— А что это может означать?

— Дату написания. Например.

— Двадцать девятый год? — усомнился Дан.

— А что такого? Может, у них принято писать только последние две цифры? А может, после некоего эпохального или расцененного, как эпохальное, события, они начали новое летоисчисление…

— Скорее, расцененного, — пробормотал Дан неодобрительно. — Если новое летоисчисление ознаменовало переход к подобной мазне… Хотел бы я знать, почему доктринальное искусство всегда отвратительно. Почему бы хоть при одном режиме ему для разнообразия не быть ярким и талантливым…

— Что ты называешь доктринальным искусством? Официальное искусство периода Лиги?

— Как успокоительно это у тебя прозвучало, — заметил Дан. — Словно бы Лиги уже нет.

— Когда-нибудь ее и не станет.

— Не скажи. Сами они считают, что пришли навсегда. Во всяком случае, они вполне способны, уходя, унести с собой, так сказать, в вечность, всю Бакнию, а то и, — он оглянулся на прошедшего дальше Марана, — всю Торену.

Патрик проследил за его взглядом, нахмурился и перешел на другую тему.

— Так вы считаете, — он обвел широким жестом зал, — что это доктринальная живопись?

— А что еще?

— Может, у них просто такой уровень художественного мышления.

— Может, — неуверенно согласился Дан. — Надо проверить все картины, если они одинаковы, то…

— То что? А если все, что не вписывалось в установленные рамки, просто уничтожалось?

— Посмотрим даты.

Дан медленно, внимательно разглядывая картины, обошел все помещение, потом перешел во второй зал, в третий… Анфилада их казалась бесконечной. И не содержала в себе ничего нового. Пейзажи, в основном городские, все написанные в одной манере, аккуратные и неправдоподобно яркие, какие-то многолюдные картины — скопление слащаво-смазливых лиц… А даты? Самая ранняя — шестой год, поздняя — двести четырнадцатый… Хотя почему год, кто сказал, что год? Может, это, как у земных музыкантов, номер опуса? Бесспорно одно, начиная с шестого и кончая двести четырнадцатым годом или чем угодно, стиль не менялся. Если б один человек был способен написать тысячи картин, можно было бы даже предположить, что не менялась рука… только слабела с годами. Чем позже, тем примитивней. Тем «конфетней». Вырождение. Ну понятно, вырождение общества должно проявляться и в вырождении искусства. Ну а дальше? Что после двести четырнадцатого года, если считать это годом? И что было до первого? Где искусство прежних времен? Неужели действительно уничтожено?

— Интересно, где искусство предыдущих периодов, — ни к кому не обращаясь, сказал Дан вслух.

— В другом музее, — предположил Дэвид.

— На складе, — буркнул Патрик.

— А где склад? — спросил Дан.

Патрик развел руками.

— Слушай, Дан, — неожиданно сказал Маран… сегодня они были, как встарь, вдвоем… — а ведь у этого здания должен быть чердак.

— Почему ты так думаешь?

— А ты посмотри внимательно на торец. Тут квадрат, а вспомни разрез зала…

Дан обернулся. Длиннющий правильный параллелепипед грязно-желтого цвета, лишенный окон и, видимо, крыши, занимал целую улицу, его глухой торец выходил на маленькую, вымощенную плитами площадь. Торец был квадратный. Естественно, если не обращать внимания на закругленные, как везде, углы. А зал? Дан напряг память, примерился к выплывшей «картинке».

— По-моему, и там квадрат.

— Нет.

Дан поднатужился. Черт его знает! Впрочем…

— Но мы же искали.

— Не там, где надо.

— Вернемся?

Что значит, искать не в том месте. Боковые помещения, подвал — об этом подумали, а о чердаке… Задрав головы, они двинулись по анфиладе и уже в третьем зале заметили на потолке четкие очертания люка, в стене под которым торчали из пластиковой облицовки остатки сломанной скобы… скоб, вон еще одна, в полуметре от первой, видимо, некогда они придерживали лестницу. Люки повторялись в каждом третьем зале, в девятом были целы скобы — круто уходившие в стену металлические петли. Да, чердак налицо. Только как туда попасть? Дан вспомнил восхождения Перицены.

— Надо вбить в стену какие-нибудь костыли, — предложил он.

Маран покачал головой.

— Ты в чужом доме. Нет, надо просто пропустить веревку через верхнее кольцо, только и всего.

— А как ты доберешься до кольца?

— А почему я? Зонд.

Дан смутился. Действительно, минизонд, чего проще…

— А веревка?

— Веревка? — Маран запустил руку в один из бесчисленных карманов надетой по случаю непогоды легкой куртки… на Палевой они ходили в серебристо-серой форме Разведки, что на других обитаемых планетах исключалось, а жаль, это была одежда чрезвычайно удобная и одновременно весьма привлекательная, почти элегантная… и извлек оттуда крохотный моточек сверхпрочной веревки с вакуумными присосками на концах. Заметив удивление Дана, он улыбнулся. — После Перицены я стал таскать с собой веревку. Весить она ничего не весит, а пригодиться, как видишь, может.

Пока Дан искал в эфире ближайший из находившихся в полете зондов, Маран, подумав, стал вязать на веревке узлы. Он делал это с изящной небрежностью… вроде бы!.. пропустив провязанную часть между пальцами, Дан понял, что узлы распределены по веревке буквально с математической точностью. Довязав, Маран пришлепнул присоску к металлическому шарику зонда, неподвижно висевшему в воздухе. Выслушав команду, зонд устремился вверх, легко прошел сквозь кольцо верхней скобы, под самым потолком, и опустился на ладонь Марана, как ручной воробей. Отсоединив присоску, Маран выровнял оба конца, натянул веревку и подал концы Дану.

— Подержи.

— И ты вскарабкаешься по этой ниточке? — спросил Дан, с сомнением глядя на тонкую прозрачную струну.

— Запросто, — сказал Маран, сбрасывая куртку.

Через минуту, ухватившись за скобу левой рукой, он толкнул правой люк — сначала мягко, потом с силой, кусок потолка подался, сдвинулся, еще один толчок, и крышка люка откинулась, открыв темное пространство. Маран посветил фонариком, потом ухватился за край люка, подтянулся и исчез в отверстии.

— Осторожней, — запоздало крикнул Дан, не получив ответа.

Он уже забеспокоился, когда Маран высунулся в люк и сказал:

— Лезь сюда. Или лучше я тебя вытащу на веревке, а то она будет болтаться…

— Я сам.

Карабкаться по незакрепленной веревке было трудно, слишком тонкая, она выскальзывала из рук, последний метр Дан еле одолел, и если бы не помощь Марана, неизвестно, смог ли бы влезть в люк. Однако, попав наверх, он тут же забыл обо всем. Неосвещенное пространство на первый взгляд казалось замкнутым, но проведя лучом фонарика вокруг себя, Дан понял, что чердак почти столь же велик, сколь залы внизу, только низок — потолок не давал даже возможности выпрямиться. Но зато… Зато на всем видимом протяжении пол был завален полотнами, вынутыми из рам. Правда, хранили их весьма небрежно… Хотя вряд ли это можно назвать хранением, они были просто кучей свалены сюда, по ним, кажется, даже ходили, попадались и продавленные. И все покрыто толстым слоем пыли. Дан поднял небольшой холст, встряхнул — бесполезно, пыль, наверно, въелась в краску, полотно выглядело грязно-серой рогожей. Маран извлек какую-то картину из-под груды других, осторожно подул… Дан заглянул ему через плечо — на картине было изображено что-то непонятное, там, где пыль сошла, проступило сложное переплетение разноцветных линий. Маран отложил полотно, вытащил другое. Они переглянулись. На картине, изрядно поврежденной — кое-где слой краски, покрытый кракелюрами, слетел, и обнажился холст… нет, не холст, нечто вроде картона с тиснением, наверняка тоже какая-то синтетика… и все же на картине просматривалось удивительно знакомое сооружение: ряд яйцевидных колонн, пол, выстланный каменными плитами… Не более и не менее, как… Подземелье храма Засана? Нет, не подземелье, смутно проглядывало небо, зеленоватое небо Перицены. Может, и надземная часть была с такой колоннадой? Или аналогичные сооружения существовали и здесь, на Палевой? А небо? Фантазия художника?

Маран неохотно положил картину.

— С этими полотнами надо разбираться всерьез, Дан, — сказал он, окидывая взором груды картин. — Чистить, приводить в порядок. Это не нашего ума дело, тут нужны специалисты.

— Тут прежде всего пригодился бы хороший арт-историк, — вздохнул Дан. — Не знаю, разберется ли Натали, она ведь занимается обычной историей. Конечно, тоже лучше, чем ничего…

Оставшаяся в астролете Натали наконец получила работу и наверняка сидела перед экраном сутками… Естественно, это не совсем то, картины лучше видеть вблизи, но, к несчастью… то есть, наоборот, к счастью, Дэвид держал Натали наверху, несмотря на все ее слезные просьбы, и в этом Дан одобрял его всецело, как, надо думать, и Маран…

Они уже выходили из галереи, когда Дан услышал сигнал вызова, а затем взволнованный голос Патрика:

— Дан, Маран, возвращайтесь в лагерь. Срочно!

Перед коттеджем, который Патрик высокопарно именовал лагерем, никого не было. Входная дверь настежь, холл тоже пуст, из большой комнаты не доносилось ни звука. А что если?.. — мелькнула сумасшедшая мысль. Что если схватили, уволокли, засада? Дан остановился, но Маран успокаивающе покачал головой и открыл дверь в комнату, только тогда Дан расслышал шаги. Шаги Патрика, тот расхаживал по комнате, крупно и тяжело ступая, так он ходил, будучи взволнованным или раздосадованным, обычно его походка была такой же беззвучной, как у Марана. Значит, что-то все-таки произошло.

— Что случилось? — спросил Дан с порога.

Патрик, оказавшийся спиной к двери, подскочил от неожиданности, потом живо обернулся.

— Пришли?

— Что случилось? — повторил Дан.

Никто ему не ответил, хотя все трое были здесь, Артур и Дэвид сидели в разных углах комнаты, а Патрик стоял посередине. Наконец Патрик широким жестом указал на открытую дверь в короткий коридорчик, соединявший гостиную с меньшей из спален, той, которую занимал он сам.

— Полюбуйтесь!

Дан молча пересек комнату, заглянул в спальню и не поверил своим глазам. Забравшись с ногами на кровать, забившись в ее дальний угол и скорчившись, сидел… палевианин! Мешковатая блуза позволяла угадать контуры тщедушной фигурки, торчали острые колени, в которые впились худые пальцы. С удивлением и жалостью Дан уловил сотрясавшую эту хрупкую фигурку крупную дрожь. Лица не было видно, только спутанные соломенные волосы, в мертвенно-белом свете палевианских ламп почти бесцветные. Вдруг, почувствовав, видимо, взгляд Дана, палевианин поднял голову, и на Дана уставились большие испуганные бледно-зеленые глаза. Дан стремительно обернулся.

— Что это значит?!

— Это? Это значит, что наш… — Патрик зло кивнул в сторону Артура, — наш… черт возьми!.. похитил его и притащил сюда.

— Не его, а ее, — сухо поправил Маран. — Это женщина.

— Ты думаешь?! Боже мой! Еще хлеще! Надо же быть таким ослом!

— Полегче на поворотах, Патрик, — остановил его Дан.

— Сам ты осел, — заорал вдруг взбесившийся Артур. — Распустили слюни! Зачем мы, по-вашему, сюда явились? Любоваться картинами и разглядывать красивые виды? Разведчики называются! В старину на войне ваши коллеги брали у врага так называемых «языков», чтобы у них все выведать, а вы…

— Мы не на войне! И имеем дело не с врагом! Вот если ты решил превратить палевиан во врагов, тогда молодец, правильно действуешь!

— Почему во врагов? — сбавил тон тот. — Ничего плохого я ей не сделал, взял в охапку и принес… Кстати, я и не подозревал, что это женщина, до тех пор… Ну почти всю дорогу. Вокруг никого не было, пока они ее хватятся — если вообще хватятся, пока догадаются, что она у нас, мы вытащим из нее достаточно слов, чтобы раскодировать язык.

— Замечательный проект, — саркастически заметил Дан. — И как ты собираешься вытаскивать из нее эти слова?

— А почему, собственно, она должна отказываться от сотрудничества с нами?

— А потому же, почему отказываются они все.

— Ну… Посмотрим, попробуем…

— Ага! Пробуй, пробуй!

— Что ты несешь? — рассвирепел Патрик. — Какие пробы? Ее надо немедленно отпустить!

Дан покраснел. Да, действительно, надо отпустить… Хотя… Ведь похищение все равно уже состоялось, может, воспользоваться тем, что она здесь?

Он молчал, и Патрик повернулся к Дэвиду.

— Послушай, командир… Ах, да что с вами разговаривать! — махнув рукой, он резко сел на оказавшийся рядом стул.

— Но Патрик, — осторожно начал Дэвид, — подумай. Нет, я согласен с тобой, этого не следовало делать, но раз уж так получилось, разве не правильнее будет воспользоваться случаем?

Он произносил почти те же слова, которые подумал Дан, но странно, слушая его, Дан испытывал жгучее чувство стыда. Испытывал, но молчал. Промолчав однажды, он уже не мог заставить себя заговорить.

— Что же, и ты? — Патрик повернулся к Марану.

Тот безнадежно покачал головой.

— Я считаю, что ее надо отпустить. Сейчас же. Но, как я понимаю, мы с тобой оказались в меньшинстве, — он бросил на Дана взгляд, от которого у того загорелось лицо, и вышел из комнаты.

Дан чуть не застонал. Нехорошо, как все нехорошо! Скверно, нечистоплотно… Ему хотелось то ли броситься за Мараном, то ли закричать… Кричать, вопить, что все нехорошо, скверно, но… Но он упрямо стоял на месте и молчал.

Наверно, Артур уловил его колебания, ибо заговорил неожиданно примирительным тоном.

— Я и сам не в восторге от этой истории. Но ведь у нас нет выхода. Когда она попалась мне навстречу в таком укромном месте, я не удержался. В сущности, Дан, я повторил то, что сделали вы на Перицене.

— Мы на Перицене? — непонимающе повторил Дан. — Что это мы сделали на Перицене?

— Он имеет в виду приключение с юной дикаркой, — процедил сквозь зубы Патрик. — Весьма сомнительная аналогия.

— С юной дикаркой? С Ат? Позвольте! Ат никто не похищал, она сама кинулась к нашим ногам… к ногам Поэта, который к тому же спас ее от кошмарной перспективы быть просто-напросто съеденной своими же соплеменниками.

— Неважно. Главное — она дала вам ключ к языку атанатцев.

— Может, и так. Может… Нет, Артур. Главное не это, а совсем другое. Другое. — Он наткнулся взглядом на ироническую улыбку Патрика и, ничего больше не добавив, отправился на поиски Марана.

Далеко идти не пришлось, тот сидел на крыльце, задумчиво крутя в пальцах длинную желтую былинку.

— Некрасиво вышло, — удрученно вздохнул Дан, садясь на ступеньку рядом с ним. Объяснять он, впрочем, ничего не стал, да Маран и не просил объяснений.

— Не в этом дело, — отозвался он нехотя.

— А в чем?

Маран помолчал, потом покосился на смущенного Дана и сказал более доверительно:

— На насилие, Дан, обычно отвечают насилием же. Во всяком случае, у нас с вами. Конечно, не обязательно, чтобы палевиане придерживались того же принципа. Но как знать?

Дан перекатился на правый бок и лениво поглядел на обзорный экран. Не то чтобы он ожидал увидеть что-то подозрительное, если бы кто-нибудь подошел к коттеджу ближе, чем на двести метров, система слежения немедленно оповестила б его, нет, просто от скуки. На экране медленно поворачивался все тот же опостылевший сад. Дан вздохнул, нащупал лежавший рядом пульт и переключился на картинную галерею. В последние дни группа работала там. Учитывая, что при всем старании найти на Палевой иные источники информации не удалось, живопись оставалась на сегодняшний день единственным средством проникнуть в тайны планеты. Некоторое время Дан наблюдал за участниками экспедиции, потом снова переключил экран и лег на спину. И то ли увидел боковым зрением, то ли угадал… Он резко сел и повернулся к открытой настежь двери в коридор. В проеме ее, робко жмясь к косяку, стояла палевианка. Дан уставился на нее, потрясенный. За прошедшие два дня… не два даже, истекали третьи сутки с момента ее появления в коттедже… палевианка не сдвинулась с места. Она только иногда меняла позу на не менее неудобную, а ночью засыпала там же, на верхней трети кровати, свернувшись клубочком, как какая-нибудь кошка. Что удивительно, она ни разу не попросилась в туалет. Поразмыслив, Дан заключил, что предположительно синтетическая пища палевиан практически безотходна, как, впрочем, и положено синтетической пище. К тому же она буквально шарахалась от еды, которую ей предлагали — глаза ее при этом наполнялись подлинным ужасом. Правда, вчера вечером она выпила немного воды… Что касается бесед, на которые так рассчитывал Артур… Дан усмехнулся. А что если она и вовсе немая, подумал он вдруг, глядя на стоявшее перед ним тщедушное создание… Он впервые видел ее во весь рост и только теперь заметил, какая она крошечная… Хотя будь она покрупнее, Артур при всех своих богатырских габаритах не смог бы протащить ее два километра на собственном горбу… Крошечная, худенькая, угловатая… Возраст определению не поддавался — то ли двадцать, то ли тридцать, то ли все пятьдесят…

— Ату танке даос?

Дан чуть не подскочил и в замешательстве уставился в рот «немой».

— Ату танке парто даос?

Она безнадежно посмотрела на него, потом показала рукой куда-то за его спину, в сторону другого коридора, что ли?.. нет, кухонно-туалетного блока. Знает расположение помещений? Что тут странного, это же стандартный дом… Однако она смотрела с мольбой… Дан торопливо посторонился. Когда палевианка исчезла за дверью кабины, он снова лег на кровать… а точнее, на койку, узкую, неуютную, олицетворение ненавистного ему аскетизма, поскольку диванов на Палевой не водилось, ее, накрыв парой матрацев, позаимствованных из пустовавших соседних домов, приспособили для сидения, но сидеть на ней все равно было немногим удобнее, чем на отвратительно жестких стульях, так что Дан предпочитал дежурить лежа. Лег, потом привстал — а вдруг убежит? Снова лег. Ну и пусть бежит. Он вспомнил Дэвида, перед уходом тот чуть смущенно сказал: «Смотри, не выпусти ее, Дан. Все равно уже поздно, ты же понимаешь. Семь бед, один ответ». Да, возможно. И все же он лег и даже повернулся к стене. Пусть убегает.

Но палевианка не убежала. Через несколько минут она прокралась мимо него на цыпочках, прошла в свою спальню… Приподнявшись, он заглянул в дверь — она сидела на старом месте так же тихо и покорно. Нет, чтобы расколотить стекло в окне, хоть оно и пластиковое, но при большом старании с ним справиться можно, расколотить и вылезти, то ли Артур, то ли Дэвид, кто конкретно, он не видел, приспособили снаружи нечто вроде засова, однако пролезть наверняка удалось бы… правда, дежурство велось круглосуточное… но попытаться-то можно!.. Дан невольно вспомнил Ат — не впервые, после параллели, проведенной Артуром, перипетии тех дней не раз приходили ему на ум. Удивительное дело! Насколько первобытная дикарка отличалась от этой представительницы так называемой высокоразвитой цивилизации… выгодно отличалась — и не только внешностью, о внешности и речи нет. Разве забудешь, как прелестная людоедка пыталась подвергнуть проверке «божественные полномочия» Марана? И ведь девчонка выделялась не только хитростью и хладнокровием, нет, ей были свойственны и гордость, и чувство собственного достоинства. Откуда что берется? При таком образе жизни… Теперь он больше знал о людоедах Атанаты, знал, например, что по обычаям племени двенадцати-тринадцатилетние девочки считались готовыми к взрослой жизни, ценились они при этом, как лакомство… в данном случае, не буквально… и распробовать его предоставлялось лучшим охотникам и воинам, после чего девочка объявлялась взрослой и включалась в повседневную жизнь племени. Помимо прочего, это означало, что она принадлежала всякому, кто удостаивал ее благосклонным вниманием… Оказавшись в их компании, Ат была готова к близости с любым из них по первому знаку, когда же такового не последовало, она стала довольно откровенно проявлять инициативу, и когда двое из троих ее отвергли, сочла себя чуть ли не обиженной. Дан рассеянно улыбнулся. Тогда авансы Ат его изрядно смущали и даже нервировали, но сейчас на этой унылой планете было приятно вспомнить грацию ее походки, завлекающие позы, лукавые взгляды, призывно приоткрытые губы… Он понял, что воспоминания становятся слишком вещественными, вещественнее, чем на деле, и покраснел.

Помотав головой, он стряхнул оцепенение, решительно встал, вошел в комнату палевианки, которая сидела, уткнувшись головой в колени, и, поколебавшись, дотронулся до ее плеча. Палевианка вздрогнула и подняла на него испуганные глаза. Он показал на дверь. Она не поняла. Он показал снова, потом демонстративно закрыл глаза ладонями и отвернулся. Ох и влетит мне от Дэвида, подумал он, но не пошевелился и тут ощутил слабое прикосновение к руке, даже не руке, а рукаву. Открыл глаза, палевианка стояла перед ним, глядя ему прямо в лицо — вещь сама по себе невероятная. Убедившись, что необходимое внимание обеспечено, она вдруг громко и горячо заговорила. Он стоял столбом, а палевианка безуспешно пыталась втолковать ему нечто, помогая себе жестами. И тогда, холодея от волнения, он ткнул себя пальцем в грудь и внятно произнес:

— Дан.

После томительно долгой паузы она неуверенно коснулась себя ладонью и тихо сказала:

— Миут.

Дан сидел как на иголках. Его мучил страх — что если палевианка, сосредоточенно глядевшая на экран, вдруг передумает, откажется от участия в составлении словаря, встанет и вновь забьется в свой угол? Или надумает запутать их, давая неправильные ответы… Впрочем, осуществимость последнего маловероятна… Идеально отработанная программа «Лингва» была застрахована от подобных вещей, вопросы-картинки на экране мелькали с точно рассчитанной скоростью, заставлявшей давать ответы автоматически… правда, скорость эта была выведена на основе реакций землянина, но тут уже ничего не поделаешь… К тому же картинки время от времени повторялись, если кто-то и мог давать неверные ответы, запомнить их и не перепутать было не в человеческих силах. Через определенные неравные промежутки времени компьютер делал неравной же продолжительности паузы, «встряхивая» внимание. Воспользовавшись одной из таких пауз, Дан преподнес Миут стакан абрикосового сока. В первую секунду в ее глазах мелькнула тень давешнего ужаса, но после того, как он, повинуясь неясному импульсу, отпил из стакана, только потом подав его Миут, палевианка пригубила сок, сперва осторожно, затем безбоязненно, и допила остаток с незнакомой Дану жадностью.

В начале второго часа компьютер предъявил палевианке буквы — те знаки, которые удалось выделить из подписей к картинам, обнаруженным в галерее. Букв было немного, всего около двадцати. Миут, не сразу поняв, что от нее требуется, в итоге все же сориентировалась и произнесла ряд четких звуков. Дан с удивлением отметил несколько запинок. Через несколько минут на экране появилось первое слово. Слово, потом слова… Уже по тому, что вопросы стали усложняться — теперь компьютер выдавал целые предложения, в которых вместо одного-двух слов стояли картинки, Дан понял, что дело идет к концу.

Видимо, написание слов соответствовало их произношению, во всяком случае, Миут воспринимала написанные слова без какой-либо реакции. Наверно, это свидетельствовало об адаптации и упрощении языка… И говорило об определенном уровне цивилизации? Интер, например, был в письме настолько же прост, насколько усложнены и загромождены множеством вариаций прононса и написания национальные языки, кроме, пожалуй, латыни, положенной в основу интера… Компьютер выдавал уже длинные фразы… Внезапно Дан понял, что его выводы строились на неверной предпосылке. Чем длиннее была фраза, тем чаще запиналась Миут, все больше неуверенности проскальзывало в ее голосе. Пыталась сбить компьютер? Какое там! Дан еще колебался, но… Ну конечно, причина… хоть и неудобно такое даже предположить… причина запинок в малограмотности Миут, да-да! Дан заерзал.

Наконец, экран погас, и замигал индикатор на пульте. Дело сделано. Хорошо ли, плохо, но сделано.

Подождав минуту, Дан глубоко вздохнул, переключил систему на перевод, подумал и, не найдя ничего лучшего, произнес первое предложение. На экране вспыхнула непонятная надпись, затем появилась транскрипция. Стараясь отчетливо выговаривать звуки, он громко сказал по-палевиански:

— Здравствуй, Миут.

Дана обуревали тягостные сомнения… Вроде б слово «обуревали» к сомнениям не клеится, они подразумевают нечто более спокойное, мирное, но сомнения Дана были именно бурными. С одной стороны, с другой… Вконец вымотавшись, он переключил сигнал с пульта на свой личный VF, вышел на крыльцо, сел и, чтобы отвлечься, стал рассматривать сад. Синие плоды подросли, приобрели фиолетовый оттенок и напоминали теперь небольшие баклажаны. По результатам анализов они были совершенно безвредны для человека, да и вкус у них оказался довольно приятным, правда, в нем присутствовала излишняя терпкость, аромат то ли корицы, то ли гвоздики, но в пищу они годились, хотя особого энтузиазма не вызывали, наверно, из-за внешнего вида, ведь есть баклажаны сырыми не особенно тянет… Сине-фиолетовые плоды на оранжево-желтой, клубящейся, словно курчавой, траве… Похоже на картины Донато, современный сюр, игра цвета… Листья деревьев удивляли не только необычной окраской — желтовато-оранжевой, раз и навсегда, на все времена… времена года, если бы таковые существовали, но их не было, погода на трех четвертях Палевой особенно не менялась, поэтому, наверно, не менялись и деревья — вечножелтые, так сказать, листва с них опадала однажды, тогда, когда они умирали. Мертвое дерево валилось, что доказывали несколько стволов с обломанными ветвями, тихо гнившие на газонах, но еще задолго до того, как рухнуть, дерево сбрасывало с себя листья, длинные и узкие, похожие на травинки, они слетали на траву, на мостовую и лежали месяцами, а, может, и годами, кто знает, не меняясь. И противно скрипя под ногами! Это он вспомнил, услышав отдаленное поскрипывание — возвращались остальные… Подниматься со ступеньки, чтобы в этом убедиться, ему было лень, но если б это шел кто другой, уже звенел бы сигнал тревоги…

— С орбиты передали, что Натали прилетит со следующим орбитолетом. Через пять дней то есть, — сообщил он, не двигаясь.

Патрик остановился.

— Ну ты даешь!

— При чем тут я? — удивился Дан.

— Да не ты! — Патрик круто повернулся к Дэвиду. — Твоя работа?

— Не понимаю, что тебя смущает, — сказал тот с недоумением. — Вы же сами говорили, что без арт-историка дело не сдвинется. А Натали…

— Мало ли что мы говорили! — рассердился Патрик. — Ты бы хоть посоветовался, прежде чем вызывать сюда женщину! К тому же, Натали — не арт-историк…

— Но я…

— Тут не место женщине, — в голосе Марана звучала холодная ярость. — Тут опасно, пойми ты это наконец!

Артур коротко хохотнул.

— Страсти какие, боже мой!

— У меня не было выбора, — сказал Дэвид, словно оправдываясь. — Да и… Да и нет тут особых опасностей. По-моему. Хотя… Ну не знаю… — Он недовольно вздохнул. — На вас не угодишь. Ладно, не надо нервничать. Чуть что, и мы отошлем ее обратно.

Дан встал.

— Пойдемте в дом, — предложил он. — Я вам кое-что покажу.

Не дожидаясь ответа, он прошел через холл в комнату и переключил компьютер.

Говор Миут напоминал птичий щебет. Дан воспроизвел сначала ее тираду без перевода, потом еще раз, с субтитрами.

— Вам надо улетать. Сейчас, немедленно улетайте. Сразу, как придут те остальные, которые с тобой, соберите все вещи и улетайте. А где аппарат, на котором вы прилетели? Вы оставили его далеко? Это плохо, надо лететь скорее, скорее…

В этих ее бесчисленных «улетайте» было что-то донельзя жалкое, ошеломившее Дана как тогда, так и сейчас. Собственный голос показался ему чужим.

— А почему нам надо улетать? Нам грозит какая-то опасность?

— Опасность? Что такое опасность? Страшное? Нет-нет, ничего страшного, ничего…

— Может, мы вам мешаем?

— Нет-нет, не мешаете, совсем не мешаете, чему вы должны мешать? Но вам надо улететь, надо…

— Но почему?!

Пауза — и плач. Дан вздрогнул. Жутко было слышать этот жалобный беспомощный плач, словно скулеж забытого хозяином щенка. А каково было смотреть на обильно текущие по ее остренькому личику слезы, на несчастное дрожащее тельце… Он выключил запись и сел.

— Заговорила, — пробормотал задумчиво Патрик. — Заговорила и… Ничего не сказала.

— А где она сама? — спросил Артур настороженно.

Дан повернул голову — тот стоял у двери в маленькую спальню.

— Я ее отпустил, — он постарался произнести это максимально безразличным тоном, но не сумел, помимо желания, в его голосе прозвучал вызов.

— Как это отпустил?! — Артур буквально подскочил, и Дан рассвирепел.

— А так! Вам ведь был нужен словарь, вы его получили! Чего ж еще?

— Почему «вам»?

Действительно, почему вам? Дан промолчал. Как им объяснить? Он стер из машинной памяти запись тягостной сцены, не хотел, чтобы они слышали, как он вымаливал прощение от имени всех землян… стер — и зря!.. Трогательнее всего были ее трехпалые лапки… Словно птенчик…

— Это невозможно объяснить, — сказал он тихо. — Это надо видеть. Я пытался, выспрашивал, но только довел ее… Не могу описать. До ужаса. Неописуемого и абсолютно беспричинного ужаса. Ужаса, отчаяния, паники, наконец. Я не мог… — Он махнул рукой и умолк.

Дэвид коротко вздохнул.

— Ладно. А сообщение перевел?

— На принтере.

Дан только проследил взглядом за тем, как они все кинулись к принтеру. Сам он успел выучить эти четыре предложения наизусть.

«Находимся в тяжелом положении. Нуждаемся в вашей помощи. Чтобы не повредить себе и нам, ничего не предпринимайте. Ждите нового сообщения».

Дан вынырнул и открыл глаза. Ныряя, он ухитрялся создавать для себя сомнительную иллюзию, что он на Земле, конечно, не в море, а в дезинфицированной воде бассейна, здешняя тоже имела привкус озона, но стоило ему всплыть, и он возвращался на непонятную планету Палевая. Он перевел взгляд с неба на сушу и увидел сидевших на берегу Марана и Дэвида. Уже оделись, а он все плещется. Смущенный, он подплыл к берегу и легко вышел из воды по плотно слежавшемуся песчаному дну.

Еще издалека они увидели Артура, стоявшего во весь свой гигантский рост на высоком крыльце коттеджа. Не дожидаясь, пока они подойдут, тот сбежал с крыльца и быстро пошел навстречу.

— Что-нибудь интересное? — спросил Дэвид.

— Один из зондов наткнулся на брошенный город… То есть… Ну по-настоящему брошенный. Или… В общем, он отличается от других. Ощущение, что оттуда бежали, сломя голову, все валяется. Слетаем, посмотрим?

— Слетаем. Но не ты?

— А кто?

— А чья очередь? Дан с Мараном, так? — Он повернулся к Дану. — Поедете?

— Поедем, — сказал Дан решительно, но потом все же оглянулся на Марана. Тот кивнул.

Ну и отлично! Дану глубоко осточертело бездействие, сколько можно «ничего не предпринимать и ждать сообщения»? Он прямо изнывал от скуки, которую мало разнообразило разглядывание дурацких картин в галерее. Конечно, лучше б ему взять пример с Марана, тот все последние дни упорно учил палевианский язык. Вот только зачем? Дан был уверен, что никакого контакта с палевианами в итоге не получится, значит, и язык учить бессмысленно. Интуиция в нем говорила или заурядная лень? Интуиция! Маран первый сказал, что контакта не будет, а теперь почему-то… Ну и пусть учит, ему это раз плюнуть! На свои лингвистические способности Дан надеялся мало, в конце концов, он не торенец, а землянин, у него больше способностей, например, к технике, а языки пусть остаются Марану… Он отлично помнил, с какой ошеломляющей скоростью Маран и Поэт осваивали язык за языком… Хотя сказать, что у Марана нет способностей к технике, тоже, знаете ли… Словом, Дан рад был проветриться, пусть даже нарушая при этом молчаливое соглашение с неведомыми авторами послания. А Маран? Видимо, и он не прочь оторваться от своего многотрудного занятия…

— Полетим или поедем? — спросил Дан. — Где это? Далеко?

— Не очень. Километров триста.

— Придется взять флайер.

— Возьмите, — кивнул Дэвид. — Позавтракайте и отправляйтесь.

Маран подождал, пока закроется люк, провел ладонью над запором и повернулся к Дану.

— Давай и ты.

— Зачем?

— Предположим, со мной что-то случилось. Ты не сможешь попасть внутрь.

— А почему с тобой должно что-то случиться?

— Ну мало ли?

Дан, пожав плечами, дал электронике зафиксировать свое биополе, потом сообразил. Опасность. Какая? Сам он ничего не чувствовал.

Флайер сел на окраине небольшого городка. Городок как городок, обычная планировка, невысокие, раскиданные по сплошному редкому саду строения, в основном, те же стандартные коттеджи. Несколько зданий побольше, таких же малоинтересных, как в других городах. Странное дело, можно подумать, местная архитектура за все время своего существования не придумала ничего, кроме изогнутых плоскостей и закругленных углов. Ни одного архитектурного украшения, ни единой колонны, башенки, шпиля, никакой лепнины, резьбы, ковки. Сверхрациональное воображение, не город, а казарма… не только город — страна, материк, планета. Везде, на севере и на юге, востоке и западе, материке и островах, однотипная архитектура. И никакой смены эпох, словно все возникло одновременно, на пустом месте. Пустом изначально или превращенном в таковое? Не поймешь…

Окраинная улочка была копией той, на которой они обитали. Один к одному. Пройдя ее из конца в конец — каких-нибудь двести метров, они вышли на более широкую улицу и остановились пораженные. Мостовая — те же плиты, положенные с промежутками, была усеяна самыми разнообразными предметами: узлами, сумками, кубическими чемоданчиками, бесформенными саквояжами, больше похожими на небольшие мешки, и коробками, больше похожими на саквояжи. Валялась просто верхняя одежда — длинные плащи, накидки, вещи в большинстве выглядели, как новые. Синтетика. Попалось несколько уже знакомых приборов — карманный телевизор, разновидность видеофона… Время от времени нагибаясь и рассматривая тот или иной предмет, они прошли всю улицу. Обращало на себя внимание и другое — окна многих домов были открыты, двери зачастую распахнуты или только притворены. Действительно, впечатление такое, словно бы толпа людей с наспех прихваченными вещами шла или стояла на улице и вдруг, все побросав, ударилась в бегство. Но куда? Почему? От кого?

Улица кончилась. Перекресток. По поперечной улице была некогда провешена канатка, а за углом валялся на земле перевернутый вагончик, первый, который им попался. Обыкновенный вагончик с овальным дном, похожий на земные.

Городок, несомненно, был покинут, чтобы это понять, не нужно было бродить по нему часами. Толстый слой опавших листьев, обильно припорошенных пылью, все эти предметы, нетронутые с бог весть каких времен… Задул ветер, захлопали занавески, выплескиваясь из открытых окон — никто не показался, не дрогнула ни одна створка. Подземелий под этим городом не было, так что…

Пока добрались до центра, который обозначала небольшая площадь, погода испортилась вконец, небо сплошь затянули причудливые рыжевато-коричневые тучи, стал накрапывать дождь, резко усилившийся ветер перекатывал и перебрасывал хлам на улицах, даже похолодало.

— Сейчас будет самая настоящая буря, — заметил Маран, всматриваясь в темное небо.

— Может, зайдем в какой-нибудь дом и переждем? — предложил Дан. — Заодно посмотрим, что внутри… Погоди-ка! Видишь здание напротив? Какое-то оно необычное. Заглянем туда?

— Заглянем, — согласился Маран, и Дан решительно зашагал в ту сторону.

Строение, к которому он направлялся, действительно имело вид не совсем обыкновенный. Тот же сверкающий, приплюснутый, похожий на каплю ртути купол был посажен не на высокое здание, а на широкий, низкий барабан без окон, с единственной двустворчатой металлической дверью. Барабан был приподнят над мостовой на три ступеньки, огибавшие его бока и уходившие за него, напоминая нечто вроде пьедестала. Вырвавшийся вперед Дан — ему не терпелось убежать от бури — взялся за ручку двери, потянул, потом дернул изо всех сил. Нет. В отличие от прочих, эта дверь оказалась запертой. Можно было, конечно, махнуть на нее рукой и попробовать счастья в другом месте. Ну а если тут скрыто нечто важное?

— «Ключ», — подсказал Маран, подошедший к зданию вслед за ним и остановившийся в двух шагах.

Ах да! Дан нащупал в кармане безотказный электронный блок и поднес его к месту, где по его расчетам должна была находиться запирающая система.

Пошла минута, другая… Дан потрясенно уставился на свои часы… Третья! Ну и ну! Вот так замочек! Он медленно провел блоком вдоль линии, где сходились створки. Ничего. Тогда он наклонился, решив прощупать дверь целиком, снизу доверху… Рука Марана внезапно впилась ему в плечо… рывок! Дан отлетел чуть ли не на середину площади и распростерся во весь рост на не слишком подходящих для подобного упражнения каменных плитах. Маран, не удержавшийся на ногах, упал рядом с ним.

— Что за чертовщина! Чего ты?… — Дан сел. И умолк. Здания не было. Вместо него громоздилась обширная куча строительного мусора, а самая большая груда битого камня возвышалась на том самом месте, где буквально секунду назад стоял он, Дан.

Не в силах говорить, он поднялся с помощью Марана… Кажется, растянул связку, мерзко ныл голеностоп… Поднялся и уставился на бывший дом, на их несостоявшуюся братскую могилу… во всяком случае, могилу его, Дана, стопроцентно. Если б не Маран! Забыв о боли в ноге, он стремительно повернулся к Марану, но тот жестом остановил его неначавшееся словоизвержение.

— Брось, Дан! Вот что, я полагаю, стоит покопаться в этих развалинах.

— Покопаться? Думаешь, дом рухнул не случайно?

— А с чего б ему рушиться?

— Ну… Ветхость. Ветер еще этот…

Маран хмыкнул.

Дан и сам понял, что его гипотеза малоубедительна. Но!

— Не хочешь же ты сказать, что они нарочно обрушили дом нам на головы?

— Может, и нет. Вполне вероятно, что твой «ключ» случайно наткнулся на некую волну… Ну активировал устройство, предназначенное…

— Но само наличие подобного устройства, — перебил его Дан, — свидетельствует, что было что скрывать или охранять. Так? Что-то важное. Для них, а следовательно, и для нас.

— Вот это уже спорный вывод.

— Почему?

— Потому что нам до сих пор неизвестна их система ценностей.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас в Крепости есть специальные сейфы, которые при попытке взлома взрываются. Знаешь, что там хранится? Архивы Лиги.

— В данном случае нам очень пригодились бы любые архивы, — пробормотал Дан. — Гораздо больше, чем даже уникальные произведения искусства. Ну что, попробуем поискать?

— Попробуем, — сказал Маран, не двигаясь с места.

Дан с сомнением посмотрел на тучу пыли, поднявшуюся над останками строения. Ветер швырялся уже небольшими камнями, а пыль была непроницаема для глаза.

— Может, переждем?

Маран не успел ответить, в разговор ворвался голос Дэвида. С некоторым удивлением Дан уловил в нем непривычно твердые нотки.

— Дан, Маран! Немедленно возвращайтесь в лагерь! Немедленно! Никаких раскопок в подобных условиях!

— Но, Дэвид…

— Я запрещаю! Вернемся туда завтра, вместе.

— Завтра там может уже ничего не быть, — пробормотал Маран. — Да и ветер… Неизвестно, будет ли завтра потише… Ну ладно!

— Ты что думаешь, и ветер — дело их рук? — спросил Дан, когда с трудом преодолевая сопротивление — словно идешь в воде, а не в воздухе, они двинулись в обратный путь.

— Только не сочти, что у меня мания преследования.

— Да уж какая мания!

— Могут у вас, на Земле, соорудить такой ветер?

— Запросто.

— Очень уж кстати он поднялся. И усилился, как по заказу.

— Неужели они контролируют все наши передвижения?

Вопрос был праздным, и Маран промолчал.

Чтобы добраться до флайера, понадобилось времени втрое больше, чем на путь противоположного направления, и это при том, что шли они, не останавливаясь. В одном месте дорогу преградила сорванная крыша — фрагмент ядовито-синего полушария, пришлось делать крюк, в другом — перекатывавшийся от каждого порыва ветра туго набитый маленький саквояж подскочил и пребольно ударил Дана по гребню большеберцовой кости, так что он захромал еще сильнее.

Флайер был покрыт слоем грязи, видимо, сначала на него осела пыль, потом эту пыль прибил мелкий дождь… Ввалившись в кабину на сидение пилота, Дан первым делом включил отопление — у него зуб на зуб не попадал, потом проглотил капсулу анальгетика и уже после этого привел в действие автопилот.

— Погоди, — Маран придвинулся к пульту и пробежался пальцами по клавишам.

Дан посмотрел на него непонимающе.

— Слетаем на ту площадь, — пояснил Маран.

— Но Дэвид…

— Высаживаться не будем. Сделаем только пару резонансных снимков.

Флайер круто взмыл вверх и лег на курс. Две минуты, три… Маран убрал руки с пульта, и флайер неподвижно повис над облаком непроницаемой пыли. Облако быстро расползалось, накрывая город, более того, оно вздувалось, как пена над кружкой пива, поднимаясь все выше на подталкивавшем его ветру. Легкую машину резко тряхнуло, отбросило вбок.

— Возвращайтесь сейчас же! Что вы там делаете?! — в голосе Дэвида звучала уже паника.

Маран со вздохом включил автопилот и отодвинулся. Дан перевел дух — хоть и стыдно в этом признаться, но с облегчением.

Когда флайер, описав широкий полукруг, лег на обратный курс, города уже не было видно. Поглотившие его темно-коричневые тучи вплотную придвинулись к земле, и флайер то и дело нырял в них. Ощущение препротивное — словно летишь в чашке кофе, вернее, висишь, продвижения не чувствовалось. Зато ставший ураганным ветер донимал вовсю, машину швыряло и мотало, как самолетик из серебряной фольги, какими Дану доводилось играть в детстве. Никакие амортизаторы не спасали, мало было толку и от сложнейших устройств для поддержания равновесия. Дан не только пристегнулся, но и затянул ремни до упора.

Быстро темнело. Тучи кончились, Маран переключил обзор на панораму внизу, но на экране появилась только каменистая пустыня, которая по мере того, как сгущались сумерки и угасали последние слабые проблески света, расплывалась, превращаясь в темно-серое месиво. Ни одного огонька.

Неожиданно флайер тряхнуло особенно сильно, ремень больно впился Дану в живот, а затем качка прекратилась. Полностью. Изумленный Дан повернул голову к приборам. Ветра снаружи не было. Они только переглянулись, не произнеся ни слова.

К коттеджу подошли в почти полной темноте. Пасмурно было и здесь, накрапывал дождь, и освещенное окно большой комнаты заставляло ускорять шаги, хотелось быстрее оказаться в уюте пусть чужого, но дома… Впрочем, шаги ускорял только Дан, Маран, поглощенный своими мыслями, даже чуть отстал.

Что-то произошло, Дан понял это, едва переступив порог. Все трое молча сидели в разных углах, и лица у них были озабоченные, даже сумрачные.

— Случилось что-нибудь?

Не отвечая, Патрик кивнул в сторону дисплея. Дан подошел.

«Настойчиво просим не заговаривать с прохожими. По вашей вине Миут наказана лишением права общения на год. Ждите сообщений».

— Черт! А что это может значить?

— Тюрьма, наверно.

— Но надо ее освободить! Ведь это из-за нас…

— Вот и я говорю, — мрачно отозвался из своего угла Артур.

«И я говорю»? Дан поежился. Ему не хотелось быть одного мнения с Артуром, предубеждение в нем говорило или опыт, но не хотелось.

— Интересно, как мы ее освободим, — скептически сказал Патрик, — если мы даже не знаем, где она. Да и не это главное. Куда мы ее потом денем, вот в чем вопрос.

— Найдем куда, — возразил Артур. — Переправим в другой город.

— Ее будут искать.

— Поменяет имя. Внешность.

— Чушь собачья!

— Но это наша вина.

— Надо было раньше об этом думать! — Они уже стояли друг против друга, Патрик и Артур, когда-нибудь это кончится дракой…

— Раньше, позже! Человек пострадал!..

— Не человек, а гуманоид, — сказал Патрик холодно.

— Не понял.

— Ты же любишь точные формулировки, — в голосе Патрика звучала ядовитая ирония.

Вот забияка, все ему неймется, подумал Дан.

— Да перестаньте вы, — сказал он с досадой. — Не надоело? Патрик…

— Вопрос принципиальный.

— Нет никакого вопроса, — вмешался Дэвид. — Не хватало еще соваться в их внутренние дела.

— Но мы…

Зуммер заставил их прервать спор. Электроника, система слежения! Все сразу оказались у экрана… По улице медленно шел палевианин. Сейчас он окажется напротив окна, свернет к дому… Палевианин миновал коттедж, не оглянувшись на него, и пошел по улице дальше.

Послойные снимки просматривали все вместе, молча. Разобрать что-либо было нелегко. Рыхлые груды, в которые превратилось строение на площади, состояли, в основном, из обломков стен. Оказалось, что стены не каменные, это были спаянные чем-то неведомым… невольно возникала аналогия с земными цементрирующими растворами, но тут было нечто иное, бордовая полупрозрачная однородная масса… спаянные массой неизвестного состава мелкие куски камня, дерева, пластика, наверно, остатки еще более древних развалин или отходы, словом, мусор. Обломки стен были перемешаны с блестящими рваными металлическими лоскутами, видимо, кусками крыши. Ничего необычного. Если не считать необычным полное отсутствие всяких следов мебели.

Только через несколько десятков слоев на экране проступила ровная поверхность.

— Состав, — потребовал Патрик.

Формула, возникшая в правом верхнем углу, выглядела более чем внушительно. Тугоплавкий, сверхпрочный сплав. Толстый пласт. Три с половиной сантиметра. На века. Контейнер. И что внутри?

Внутри были пластины. Те самые треугольные прозрачные пластины. Расшифровка, следовательно, откладывалась. До Земли. И то в случае, если…

— Жаль, — вздохнул Артур. — Будь это обычные записи, мы могли б прочесть их слой за слоем.

— Это полевой томограф, — немедленно возразил Патрик. — У него не столь высокая разрешающая способность.

— В общем, придется тащить все это на Землю.

— Если тебе позволят это сделать, — заметил Дэвид. — А что это может быть?

— Архив. Каталог. Реестр. Регистр. Библиоте…

— Хватит, хватит! — завопил Артур. — Посмотрим, что там есть еще.

Контейнеров с пластинами оказалось четыре. Четыре металлических ящика размером 1х1х3 метра. И больше ничего.

Хорошенькое «ничего»! Это сколько ж информации можно записать на такой уйме носителей! Правда, смотря, что за система записи. Да и правильно ли они определили функцию пластин?

— Ладно, давайте спать, — объявил Дэвид. — Займемся этим вплотную утром.

— Утром будет поздно, — пробормотал Патрик.

— В смысле?

— Утром там может ничего не быть. Стоило ли устраивать сущее светопреставление для того лишь, чтобы отсрочить наше знакомство с контейнерами до утра?

— Ты тоже думаешь, что буря искусственного происхождения?

— Да, черт возьми!

— Тем более. Тащиться в такую темень в центр урагана…

— А он продолжается, ураган? — спросил Дан.

— Если верить зондам, то да, — ответил подсевший к пульту Маран.

— Зонды смогли войти в зону урагана?

— Нет. Они на границе.

Дэвид подошел, посмотрел на приборы и безнадежно покачал головой.

— Их отбрасывает при каждой попытке войти в зону. А вы говорите…

— Все равно надо попробовать, — тихо сказал Маран.

Дан посмотрел на него с недоверием. Сам он испытывал чуть ли не ужас при мысли о погружении в непроницаемую тучу пыли, в пронизывающий ветер… это еще, если забыть о палевианах, которые прячутся где-то там в темноте, подстерегают, может быть, вооружены… Да пропади они пропадом, эти ящики! Что в них такого привлекательного? Информация, да… Дан сконфуженно вздохнул. Информация, господи! А в ней ключ ко всему, что происходит… и не происходит!.. на этой чертовой планете. В том числе, и к паническому бегству горожан. Наверно, их хотели переселить куда-нибудь подальше, а они взбунтовались… или хотели добраться до информатория, а это, уже ясно, для кое-кого здесь нож острый, раз они пустили в ход… Что? Неизвестное оружие? Нечто, внушающее страх. Инфразвук, например. И лезть на него напролом?

— Нет уж, никаких авантюр, — сказал Дэвид решительно. — Потерпим до утра.

Дан проснулся последним, когда он продрал глаза, в комнате был только Патрик, дежуривший первую половину ночи, но уже успевший отоспаться и лениво одевавшийся, он так и не вернулся в маленькую спаленку, в которой несколько дней провела Миут, привык, наверно, к новому месту, да и воздуха в этом помещении было больше.

— Вставай, лодырь. Проспишь все на свете, — бросил он, заметив, что Дан заворочался, но когда тот смущенно приподнялся, махнул на него рукой. — Лежи, лежи. Торопиться некуда. Уже проспали.

— То есть?

— Плакали наши пластины.

— Откуда ты знаешь?

— Перед рассветом блокаду сняли и…

— Какую блокаду?

— Ну ураган стих. И зонды вошли в зону. Естественно, там уже пусто.

— Этого следовало ожидать. Прав был Маран, надо было нам остаться там и покопаться. Все нет, но один ящик мы могли бы привезти.

— Не думаю, что вам это позволили бы.

— Полагаешь?

— Да.

— А что они сделали бы? Сбили бы флайер? Я все-таки не думаю, что они сознательно хотели с нами расправиться. Вряд ли подрывное устройство поставили там специально для нас, это случайность, что оно сработало от нашего «ключа».

— Предположим. Но с кем-то они хотели расправиться?

— С кем?

— Неважно. С любопытными. С бунтарями. С кем-то. Не так ли?

Дан промолчал.

— Надеюсь, после вчерашнего даже до наших непробиваемых контактологов дошло, что это опасная планета.

— Дойти, может, и дошло… — Дан задумался. — Послушай, Патрик, а нельзя ли не пустить ее вниз?

— Кого, Натали? Боюсь, что поздно. Она наверняка уже на Палевой. Дэвид с Артуром отправились ее встречать… Черт возьми, как неудачно все сложилось! Проклятый инфаркт! Будь шеф в порядке, он никогда не позволил бы женщине лететь в такое место. И главное, от этого и толку на грош. Она ведь обычный историк, а арт-история весьма самостоятельная дисциплина со своими методами… Ты имеешь об этом понятие?

— Нет, — сказал Дан с сожалением.

— Ну да, ты же почти не знаешь Наи. Кстати, она классный специалист, хоть и молода. Вот ее бы сюда.

— С ума сошел?

Патрик усмехнулся.

— Да я так! Подумал о нем… — Он оглянулся на дверь и понизил голос.

— Патрик… — У Дана даже голос сорвался. — Патрик, прошу тебя, перестань, это неподходящая тема для шуток.

— Кто же шутит? — Патрик был абсолютно серьезен, и Дан отчасти успокоился. — Было б очень неплохо хоть как-то, хоть чем-то отвлечь Марана… Ну от этих мыслей. Не находишь?

Дан удивился. Неужели это так заметно? Интересно, один только Патрик столь проницателен или?..

— Каких мыслей? — спросил он вслух.

— Ради бога, Дан! Я на его месте давно бы сошел с ума. День и ночь гадать, что происходит на родной планете, над которой не без твоей помощи нависла угроза ядерной войны!.. О всяких мелких неприятностях я и не говорю… Кстати, инфаркт это еще полбеды.

— То есть?

— Если на Торене произойдет пусть даже не самое худшее, но что-то из этого ряда… Ну ты понимаешь! Между прочим, Дан, и тебе придется туго, ты ведь тоже приложил руку к этому делу.

— Я знал, на что иду, — сказал Дан сухо. — И шеф знал.

— Что он знал? Что Маран выкинет подобный номер?

— Маран и сам не знал, — устало ответил Дан. — И никто не знал. И не мог знать.

— Никто? — Патрик обогнул койку, оказался перед натягивавшим свитер Даном и уставился ему в глаза. — Почему ты не остановил его? — спросил он свистящим шепотом. — Ты ведь был при этом. Почему ты не остановил его, Дан? Как ты мог позволить ему сотворить такое? Все черти ада! Дать шанс собрать бомбу всякому, кому это придет в голову! Ну а если они не только наделают бомб, но и пустят их в ход?

Дан молчал. Удивительное дело, за столько месяцев у него ни разу не возникло мысли, что он не меньше Марана причастен… Ну может, и меньше, но имеет самое непосредственное отношение… Маран ведь даже показал ему конверт с сакраментальным письмом, объявил, что внутри инструкция по производству атомной бомбы, а он только выронил, помнится, газету и пролепетал нечто вроде: «Как! Распространить ядерное оружие по всей Торене?» Ну еще пара невнятных реплик насчет того, что не поймут, не простят… Все. Пустая болтовня человека со стороны. А ведь он вполне мог вмешаться! Вмешаться — и что? Дать Марану понять, что его поступок чреват неприятностями, как изящно выразился Патрик, для людей, способствовавших его возвращению в Бакнию? Ведь о себе самом Маран заботиться не стал бы… Ну и?.. Если бы Маран его не послушался, сознание того, что он пошел на шаг, который… Словом, это еще больше отяготило бы его и так нелегкую ношу. Ну а если бы он послушался? Если бы Маран его послушался?

— Патрик, — Дан облизнул пересохшие губы, — а ты считаешь, что я должен был остановить его?

— А ты считаешь, что нет?

— Не знаю. Не знаю, Патрик. Не знал тогда и не знаю сейчас. А ты… Скажи, неужели тебе все так ясно? Кстати, об увлечении земной историей. Ты слышал о равновесии страха? Известно ли тебе, что в двадцатом веке ядерная война не состоялась не только потому, что мы, земляне, такие умные, а вернее, и вовсе не поэтому, а из-за того, что ядерное оружие было не у одной страны, а у нескольких противостоящих?

На этот раз промолчал Патрик. Промолчал, помолчал, потом с деланным оживлением сообщил:

— Я забыл тебе сказать. Палевиане вышли из подполья. Ребята видели за утро четверых.

Натали появилась через полчаса, флайер высадил ее прямо перед домом и улетел, а Дан и Патрик еще долго таскали в коттедж разнообразные контейнеры. Дан исподтишка разглядывал Натали, словно видел ее впервые… Собственно, почти так оно и есть, тогда, после Земли, он был, как всегда, полон Никой и не замечал других женщин, а сейчас уже способен… На что? — спросил он себя сурово… Хрупкая фигурка, темные волосы… Вообще-то она была недурна собой. Волосы, постриженные по последней земной моде в виде львиной гривы, превращали ее головку в большой пушистый шар. Черный марсианский одуванчик, сходство с которым усиливал и характер, Натали оказалась жизнерадостной и непосредственной, как девчонка, розовые щеки и губы всегда чуть-чуть смеялись.

Увидев ее хорошенькое личико, Патрик сразу приосанился, шутки посыпались градом, и коттедж стал оглашаться взрывами звонкого хохота. Дан тоже заулыбался, ему не хотелось портить настроение не в меру расходившегося товарища. Особенно, видя поощрительное внимание Натали.

Показав Натали предназначенную для нее комнатку — ту самую, так и продолжавшую пустовать, Патрик повлек ее на кухню и включил кофеварку. Дан охотно присоединился к ним, тем более, что не успел позавтракать.

— Как вы уживаетесь? — спрашивала Натали, переводя взгляд с одного на другого и обратно. — Не ссоритесь, нет? У меня почему-то еще по дороге сюда возникло ощущение, что вы все разной породы.

— Еще бы, — подхватил Патрик. — Начальник экспедиции — ни рыба, ни мясо. Его наперсник — самодовольный и упрямый осел.

— Если продолжить галерею портретов, — не удержался Дан, — я бы упомянул некоего драчливого петуха…

— А также насупленного представителя семейства кошачьих. Из больших кошек, заметьте…

Дан невольно улыбнулся.

— А что ты скажешь обо мне?

— О тебе? — Патрик замешкался. — Представь себе, никак не могу подобрать подходящее определение.

Дан вздохнул.

— Боюсь, что я недалеко ушел от Дэвида.

— Не скажи, — возразил Патрик. — Даже если и так, от Дэвида несомненно больше несет рыбой, а от тебя пахнет куском хорошо прожаренного бифштекса.

Дан облизнулся.

— Кстати, о бифштексах. Надеюсь, Натали, не все эти контейнеры входят в твой багаж. Может, в них найдется и что-то вкусненькое?

Выход палевиан «из подполья» не изменил и не прояснил ситуацию. Как и в подземельях, они проходили мимо членов экспедиции с отсутствующим видом, ни взглядом, ни жестом не выдавая, что замечают их. Те тоже не знали, как себя вести, страшась повторения истории с Миут, даже Артур больше не пытался заговаривать с немногими попадавшимися навстречу жителями города. Города далеко не маленького, наоборот, одного из самых крупных с редко попадавшимися в местных поселениях высокими зданиями в центре, но явно не густонаселенного. Большинство коттеджей в выбранном землянами для лагеря районе пустовало, судя по всему, так же обстояло дело с квартирами в многоэтажных домах, и редким, всегда одиночным прохожим грозила, возможно, участь последних обитателей вымирающей столицы. Если не всей страны, а то и планеты.

Не особенно удалось продвинуться и в представлениях об образе жизни палевиан. Рано утром, примерно через час-полтора после рассвета, они покидали свои жилища и направлялись в центр города. Пешком… флайеров или иных летательных аппаратов видно не было, не работала и канатка, в силу того ли, что обитаемая часть города резко сократилась, и нужда в транспорте отпала, или неисправности, либо других причин… они сходились к высокому круглому зданию, в определенный час двери раскрывались, впускали всех и закрывались снова. Опоздавшие попадали в здание через подземелье, впрочем, сборища горожан, пресловутые зарядки-молитвы, происходили, как в верхнем зале, так и нижнем. Процедура эта многократно повторялась в течение дня, с помощью зондов удалось-таки более-менее ее подсмотреть, но это ничего не дало для понимания сущности происходящего. Жесты и движения варьировались, но не слишком, слова и фразы, которыми они сопровождались, выглядели сущей абракадаброй, компьютеру так и не удалось разгадать их смысл. В промежутках народ — несколько десятков тысяч человек, население земного провинциального городка, растекался по окружавшим центр зданиям, предположительно рабочим местам. В чем заключалась суть работы, тоже осталось непонятным, люди, в основном, сидели за пультами и нажимали на кнопки и клавиши, возможно, управляли какими-то производствами, упрятанными за глухими перегородками. Упрятанными от нежелательных пришельцев? Вряд ли. Патрик предположил, что все городское, и не только городское, производство или то, что от него осталось, автоматизировано и изолировано давным-давно, и горожане просто эксплуатируют технологии, созданные их предками. Что они производили? Одежду, обувь, еду? Другие товары? Какие товары — в городе не было ни одного магазина… Выходит, у них нет торговли? А что тогда есть? Распределение? Такого на Земле не было никогда, это еще непонятнее, чем Бакния или Атаната…

Задумавшись, Дан перестал смотреть по сторонам. К действительности его вернул возбужденный шепот Патрика.

— Неужели это Миут? Дан, неужели Миут? Да не там, очнись! На той стороне.

Дан остановился. По противоположной стороне улицы навстречу им медленно шло маленькое невзрачное существо. Вроде бы… Вроде бы она? Эти палевиане все на одно лицо… Вообще-то она должна жить в этом районе, именно здесь ее встретил Артур.

— Миут, — позвал он. — Миут…

По легкому движению небрежно подстриженной головы понял, что не ошибся, и, недолго думая, рванул через улицу наперерез.

— Миут, — он задыхался не от бега, а от волнения. — Миут, ты жива? Ты на свободе?

Ее личико сморщилось, словно от боли, потом она сделала шаг в сторону, пытаясь обойти Дана, но тот, машинально схватив за руки, удержал ее.

— Миут, — повторил он, благословляя порыв, заставивший его выучить-таки под гипнозом несколько сот слов, — мы так беспокоились, мы думали, что ты… что тебя… — он не мог вспомнить нужное слово и подыскал другое, — что тебя наказали. Миут, скажи же что-нибудь!

Палевианка молчала.

— Миут, ну что же ты?

Она задергалась, пытаясь вырваться, но Дан держал крепко, и, подчиняясь необходимости, она решилась.

— Нельзя, — ее голос звучал глухо, чуть слышно. — Нельзя говорить. Меня накажут еще больше.

— Они не узнают…

— Узнают. Старшие знают все.

— Откуда?

Она смотрела непонимающе.

— За что же тебя наказали?

Она покорно опустила голову.

— Я виновата. Я нарушила закон. Нельзя нарушать закон.

— Какой закон? — спросил ошеломленный Дан.

— Слово Старшего. Отпусти меня, — ее голос звучал жалобно, но твердо, и Дан понял, что больше она ничего не скажет… По правде говоря, у него пропала и всякая охота спрашивать. Он молча отпустил ее руки, проводил угрюмым взглядом удалявшуюся фигурку и подошел к остановившемуся поотдаль Патрику.

— Не хотите же вы сказать, — Дэвид смотрел недоверчиво, — что лишение права общения… Что это надо понимать буквально?

— Почему бы и нет? — спросил Патрик.

— Но как можно заставить человека молчать?

— Хотя бы под страхом худшего наказания.

— Откуда же станет известно?..

— «Старшие знают все», — напомнил Дан.

— Воплощенная мечта Илы Леса, — с кривой усмешкой сказал Маран. — Тотальный контроль. То, что невозможно в докомпьютерном обществе, легко реализуется в компьютерном.

— Следящие системы?

— Конечно.

— Теперь я понимаю, — задумчиво протянул Артур, — почему не показываются наши корреспонденты. Наверно, они под наблюдением.

— И не только они… — заговорил Маран и вдруг замолчал, словно забыл продолжение фразы. Потом начал новую: — У меня есть одна гипотеза. Насчет этих самых… — Он снова умолк, и по его недовольному лицу Дан понял, что он досадует по поводу невольно вырвавшихся слов.

— Какая гипотеза? — немедленно спросил Дэвид.

— Прошу прощения. Потом. Я не вполне уверен, — неохотно ответил Маран.

Дан почувствовал, что в душе тот клянет себя, и вмешался, пытаясь перевести разговор в иное русло.

— По-моему наши корреспонденты слишком долго тянут. Если они боятся показаться, могут же они вступить в переписку? Тем более, они это уже делали.

— Значит, не могут, — рассудительно сказал Дэвид.

— Но ведь…

— Тогда могли, а сейчас нет.

Чуть позже, когда Дэвид с Артуром и Натали ушли в галерею, а Маран в очередной раз уединился в саду, Патрик поинтересовался, не знает ли Дан, о какой гипотезе речь, и почему Маран вдруг оборвал разговор на эту тему.

Дан задумался.

— Видишь ли, Маран ужасно самолюбив и терпеть не может ошибаться, — сказал он наконец. — Потому, наверно…

— Мне кажется, дело не в этом, — возразил Патрик и пошел искать Марана. Переключив сигнал с главного пульта на свой «ком», Дан отправился за ним.

Марана они нашли в некотором отдалении от дома, тот сидел на толстом стволе, при падении удачно легшем в тень от ближайших деревьев, и рассеянно обозревал окружающее. В отличие от остальных, он не выказывал ни малейшего отвращения к синим плодам и оранжевой листве, наоборот, ему, видимо, нравился местный колорит.

Патрик подошел прямо к Марану и спросил по-лахински:

— Что ты имел в виду, когда сказал «не только они»?

Дан думал, что Маран переспросит, но тот совершенно не удивился и ответил на том же языке:

— То, о чем думаешь и ты.

Патрик кивнул.

— Потому мы и не сумели засечь наблюдателей, — пробормотал он задумчиво. — Чувствовали наблюдение, и все. Ошибка в том, что мы предполагали слежку конкретно за собой, то есть что-то свежесработанное. А у них, наверно, системы слежения с незапамятных времен вмонтированы в стены, крыши и еще бог весть куда.

Теперь понял и Дан.

— Вы думаете, они раскодировали интер? — спросил он.

Маран покачал головой.

— Ты сам его раскодировал. Когда составлял словарь с Миут.

— Значит, аппаратура установлена и в домах?

— Естественно.

— Черт возьми, — воскликнул Патрик. — Наконец до меня дошло! Тот разгром в коттедже, помните? Ну где все было изломано и искромсано. Наверно, жилец или жильцы догадались, что где-то спрятаны датчики и пытались их найти и уничтожить.

— Разнеся все кругом? — возразил Дан.

— А ты представь себя на их месте. Представь себе, что днем и ночью за каждым твоим словом, каждым движением…

— Днем и ночью?!

Дан содрогнулся. Теперь понятно, почему в городе не видно детей. И почему палевиане не ходят друг к другу в гости. Возвратятся вечером домой, забьются каждый в свой коттедж и… И что они там делают? Смотрят телевизор? А есть ли у них телевидение? Бог весть. Есть какие-то экраны, но и только, передач членам экспедиции видеть не довелось, добиться того, чтобы схожий с земными мониторами пластиковый прямоугольник в их коттедже или других покинутых домах по соседству, хотя бы засветился, об изображениях и речи нет, они так и не сумели, наверно, это осуществлялось в централизованном порядке. Если осуществлялось. Палевиане держали закрытыми все окна и двери, так что и подсмотреть, как у них с этим телевидением, никак не получалось… Ладно, допустим, телевизор. А вне дома? Собственно, они вечерами практически не выходили, может, потому что возвращались с работы и прочих своих занятий поздно, перед самым наступлением темноты, а может, потому что идти было некуда? Театров или концертных залов засечь не удалось, картинная галерея была, как видно, заброшена… Что еще? Книг нет, музыка… Внезапно Дан понял, что не слышал на этой планете ни единой музыкальной ноты. Кроме своих собственных записей, конечно. Не странно ли?

— Парни, — вмешался он возбужденно в разговор, в котором некоторое время не принимал участия, — неужели эта цивилизация не создала музыки? Как вы думаете, возможно такое?

Дан долго колебался, прежде чем осторожно коснуться сенсора. Вокруг коттеджа разлилось море мелодий. «Неоконченная симфония» Шуберта. Подняв интенсивность звука до максимума, чтобы до предела увеличить радиус слышимости, он присоединился к Патрику с Натали, расположившимся в саду на достаточном удалении. «Неоконченную» он выбрал по собственному вкусу, больше он любил только Моцарта и Баха, этой любовью он был обязан уже матери, так и не став скрипачкой, что было первой и главной мечтой ее жизни, она скромно служила билетершей в филармонии, не возненавидев, как это нередко случается с неудачниками, отвергшее ее поприще, а нежно любя музыку… Забыв о мотивах и целях «концерта», Дан и сам заслушался. Он даже закрыл глаза, и если б не товарищи…

— Смотри, смотри, — зашептала Натали, — вон там…

— Вижу, — коротко отозвался Патрик.

Дан открыл глаза и увидел прямо перед собой, на расстоянии пары десятков метров жильца ближайшего коттеджа. Тот вышел на крыльцо и, удивленно тараща глаза, вслушивался в незнакомые звуки.

— Что и требовалось доказать, — бросил Маран с непонятным отвращением, когда на экране вспыхнул перевод очередного послания… Нет, извините! До того. Знакомый зонд-насекомое еще не успел вылететь в окно, а перевод доставленных им нескольких предложений появился только через минуту-другую после странной фразы Марана. Озадаченный Дан прочел его одновременно с другими.

«За нами следят. Ищем пути. Возможность встречи возросла, однако понадобится еще некоторое время. Ждите.»

— Боюсь, что ты прав, — сказал Патрик со вздохом.

Что такое? У Марана с Патриком появились свои секреты? Дан с трудом отогнал чувство совершенно детской обиды и заставил себя спокойно, даже лениво спросить:

— В чем дело?

— Дело в том, что Маран… — Патрик запнулся и, подумав, перешел на английский, который Дан знал с грехом пополам: — Помните, Маран говорил о гипотезе? Относительно этих… — Он замолчал, подыскивая, видимо, подходящий термин или просто английское слово.

— Сопротивления, — подсказал Артур.

— Именно что, — Патрик иронически усмехнулся.

— Ну и в чем же суть этой гипотезы?

— Ее можно выразить в двух словах. Его нет.

— Кого? — не понял Дэвид.

— Сопротивления.

— То есть?

— Это инсценировка. Попытка удержать нас от контактов с палевианами и каких-либо радикальных действий. Попытка выиграть время.

— Абсурд!

Дэвид оказался сдержаннее Артура. Он только кратко спросил:

— Доказательства?

— Позачера тут высказывались сомнения насчет корреспондентов. Им предлагалось вступить в переписку. Сегодня мы получили письмо. Только те, кто сидел у систем слежения…

— Совпадение! — перебил его Артур, грохнув по столу кулаком. — Обыкновенное совпадение.

— Может, и так, — ответил Патрик против обыкновения флегматично. — Может, и так. Однако лично я другого мнения.

Дан поежился. Столь беспощадного предположения он не ожидал. Трудно было смириться с… С чем? Ну конечно, незаметно для себя он сконструировал в воображении стройную систему, в основе которой лежало противостояние. Какое? Правящих и бесправных, сильных и слабых, подавляющих и подавляемых? Нет, простите, это не противостояние, это всего лишь общество насилия, тоталитарное общество, противостояние возникает тогда, когда бесправные начинают сражаться с правящими за свои права, одни явно, другие тайно, одни отчаянно, рискуя жизнью, другие тихо, осторожно, мудро… Тут Дан понял, что невольно принял за основу модель Бакнии. А почему, собственно? Что за неистребимая тяга к экстраполяциям? Что общего между Бакнией и этим не имеющим названия обществом? Бакнией насилие владело недолго, оно не успело окончательно убить дух людей, истребить богатую и древнюю бакнианскую культуру, а тут… Хотя он опять неправ, неправ с самого начала, откуда он взял, что на Палевой общество насилия, из чего он это вывел? Из его закрытости? Но мало ли какие причины могут породить подобную закрытость? Может, это общество… допустим, всеобщего раскаяния? Легко сказать — погубить целую страну и целый народ. Может, после трагедии Атанаты чувство вины стало определяющим в настроениях палевианского общества, самодовлеющим, сломило волю этого общества к жизни и, в итоге, явилось невольным импульсом к деградации?

— Все равно я не могу этого принять, — упрямо сказал Артур. — Мне отвратительна сама мысль… Какое-то общество всеобщей покорности!

Вот-вот! Дан оживился.

— А что если здесь господствует религия, проповедующая всеобщую покорность? Подобные вещи не так страшны, когда не глобальны. А когда они овладевают миром…

— Кстати, Дан, — вставил Патрик, желая, наверно, положить конец спору… а скорее, помешать его продолжению на понятном палевианам языке, поскольку общий разговор мог идти только на интере, на который машинально перевел его Дан, — время твоего вечернего концерта. Слушатели ждут.

Дан выглянул в окно. В тени ближайших строений, за стволами деревьев, за приотворенными — оказывается, они иногда все-таки открываются! — окнами угадывались темные фигуры.

Выйдя на крыльцо, он застыл в изумлении. Кто-то за его спиной громко ахнул, он даже не обернулся. Вот это да! Затевая свои «музыкальные вечера», он и в мыслях не имел… День ото дня число слушателей возрастало, неуклонно, но медленно — десяток, два, три, пять… И вдруг! Почему произошел прорыв, определить было трудно… Смена репертуара? Вчера он впервые проиграл оперу, возможно, именно человеческий голос оказался инструментом, наиболее близким палевианской душе? Или просто изменения накопились, и произошел скачок, переход в новое качество? Неважно. Главное, на траве, на крыльцах домов, на неубранных стволах поваленных деревьев и охапках палых листьев сидели сотни людей. И ведь пришли загодя, за целых полчаса! К тому же они сидели открыто, не прячась, такого еще не было…

Подумав, Дан повернул обратно. Пробежав глазами список названий на крышке коробочки с кристаллами, он решительно сменил программу: вместо запланированной симфонии на лужайке проникновенно зазвучала «Аида» Верди.

По его мнению, на первый раз палевианам было достаточно одного акта, но когда тот кончился, и трансляция прекратилась, ни одна из неподвижных фигур вокруг даже не пошевелилась. Переживали ли они услышанное, или то была немая просьба продолжить? Вот, кстати, удобный повод, надо подождать, может, немая просьба превратится в словесную. Хотя… Дан спросил взглядом совета у сидевшего рядом Марана, с которым они устроились на крыльце соседнего пустующего коттеджа, Маран молча кивнул, и он послушно тронул сенсор пульта. И правда, зачем провоцировать несчастных на наказуемые поступки?

Шел к концу третий акт, когда неподвижные, как деревья, среди которых они сидели, палевиане вдруг зашевелились, большинство «меломанов» стало подниматься и пятиться к стенам ближайших домов. Через минуту причина замешательства прояснилась. Из-за изгиба улицы вышел человек и направился прямо к разведчикам. Не сильно, но все же выделявшиеся на общем серо-голубом тоне одежды ярко-синие повязки на обеих его руках можно было разглядеть уже издали.

У дверей Большого Дома — так, оказывается, называлось высокое круглое здание на центральной площади, проводник не остановился, только слегка замедлил шаг, и обе створки с торжественной неспешностью растворились перед ним. Дан скосил глаза на невозмутимого Марана… Он еще продолжал удивляться, произошло невозможное, на наконец-то наметившийся контакт шли не контактологи, и случилось это без борьбы, не прекословил даже Артур, сказавший только: «Идите вы. Я оставляю за собой „корреспондентов“, они мне более по сердцу»… Маран незаметно притронулся ладонью к груди, Дан ответил легким движением век, он уже заметил свисавший с шеи их проводника медальон на длинном толстом шнурке… Нет, это не медальон, круглая металлическая штуковина с выпуклой линзой посередке, явная электроника, нечто подобное их «ключу»…

Нижний этаж Дома просматривался целиком и представлял собой огромный круглый зал высотой метров в семь. Он был абсолютно пуст, только в середине его высилась синяя колонна. «Вечный огонь» отсутствовал, очевидно, горел не всегда, сейчас его заменял ровный, хотя и неяркий свет, исходивший непонятно откуда. По периметру зала располагались лестницы, перед тем, как сосчитать, Дан предположил, что их девять, и оказался прав. Лестницы были дугообразно изогнуты и льнули к стене, «гид», не останавливаясь, прошествовал к одной из них и, жестом пригласив землян следовать за собой, стал подниматься. Когда потолок зала остался внизу, свет заметно потускнел. Лестница вилась спиралью вдоль наружной стены, точно так же, как в колодце под землей, только здесь «лестничная клетка» была отделена от внутренней части дома. Несколько витков, и лестница уперлась в плотно закрытую дверь. «Гид» остановился перед ней, подав разведчикам знак стать чуть поотдаль. Прошло не менее пяти минут, пока дверь дрогнула и медленно, плавно откатилась в сторону. Короткий прямой коридор и еще одна дверь, открытая настежь. Дан переступил порог не без волнения. Комната, в которую они попали, оказалась круглой, поменьше зала внизу, но тоже немалых размеров. В центре ее на широком сидении восседал немолодой… Дан понял это с первого взгляда, хотя не заметил никаких признаков седины… а седеют ли обитатели Палевой вообще?.. немолодой палевианин в такой же одежде, как тот, который сопровождал их в Дом… собственно говоря, он был одет, как все. На руках непомерно широкие, наползавшие на локти синие повязки. Больше в комнате не оказалось никого и ничего, даже стульев, видимо, владельца этого помещения полагалось выслушивать стоя. Так сказать, почтительно внимать. Прямо тронная зала! Внутренне усмехнувшись, Дан решил принять правила игры. Не то Маран! Тот остановился посереди зала и стал демонстративно оглядываться. По лицу хозяина пробежала легкая тень, но он подал знак «гиду», который вышел, через минуту возвратился с двумя обычными пластиковыми стульями и подал их землянам, сам же остался стоять в почтительном отдалении. Надменности на лице хозяина комнаты вроде бы поубавилось. Неужели первый раунд остался за Мараном? Подождав, пока гости сядут, хозяин торжественно произнес:

— Приветствую вас в Большом Доме, чужеземцы!

Дан понял фразу и так, но стоявший у стены «гид» робко придвинулся поближе и неожиданно перевел ее на интер. Маран ответил почему-то тоже на интере, хотя, конечно, сумел бы… Впрочем, ему лучше знать…

— Мы рады приветствовать в твоем лице… — он намеренно сделал затяжную паузу, и его собеседник, не спеша, ответил на незаданный вопрос:

— Меня называют Самым Старшим.

— Мы рады приветствовать в твоем лице, Самый Старший, всех жителей этой планеты.

— От чьего имени?

— От имени народов, населяющих планету Земля, по воле которых мы здесь.

— Все мы скромные слуги наших народов, — заметил Самый Старший с вкрадчивой полуулыбкой. — Но что ищут земляне в столь невообразимой дали?

— Друзей, — ответил Маран коротко.

— Друзей? Что, в таком случае, привлекло вас в Леоре? В Леор уже многие годы не ступала нога человека. Разве воду ищут в пустыне?

Пока Дан мысленно формулировал достаточно осторожный ответ и, как всегда, не мог сделать этого сразу, Маран… как и на Перицене, он легко и естественно перехватил инициативу… Маран довольно холодно сказал:

— Наверно, мы проявили излишнее любопытство и нарушили некие запреты. Возможно, нас извинит то, что никто не изъявил желания нас с этими запретами познакомить.

Все время блуждавшая по лицу правителя — так Дан определил для себя статус Самого Старшего, легкая улыбка стала предельно широкой, он даже развел руками, воскликнув:

— Какие запреты? Никаких запретов. Единственное, что мы себе позволяем, в мягкой, очень мягкой форме давать рекомендации. Каждый волен придерживаться их или… не придерживаться.

— И как вы поступаете с теми, кто не придерживается ваших рекомендаций? — вмешался Дан. Злость, прозвучавшая в его голосе, неприятно поразила его самого, но правитель не заметил или сделал вид, что не заметил его вызывающего тона.

— Как поступаем? — переспросил он.

— Да. Какая ему полагается кара?

— Никакая. У нас не предусмотрено лишение человека жизни. У нас не предусмотрено лишение человека свободы передвижения. У нас не предусмотрено лишение человека пищи или воды.

— Конечно. У вас предусмотрено лишение его права на общение.

Самый Старший снисходительно улыбнулся.

— Это не кара. Так наказывают провинившихся детей.

— Чем же и перед кем провинилась Миут? — спросил Дан с горечью.

Правитель серьезно и грустно покачал головой.

— Неужели там, откуда вы явились, не умеют отличать больных от здоровых? Внутренний мир Миут глубоко расстроен. Общество не может позволить, чтобы больные своими странными речами смущали покой здоровых. Но оно настолько гуманно, что не изолирует больных физически, даже самых тяжелых, а позволяет им жить среди нормальных людей, нося только отличающий их от прочих наряд. Но довольно об этом. Как долго вы намереваетесь пробыть у нас?

— Это зависит от вашего гостеприимства, — ответил Маран спокойно.

— Наше гостеприимство не имеет пределов, — радушно улыбаясь, заверил его Самый Старший. Глаза его при этом сузились, как щелочки. — Впрочем, как и ваше любопытство, насколько я понимаю.

— Мы готовы соизмерить наше любопытство с вашим гостеприимством, — усмехнулся Маран.

Самый Старший задумался и думал довольно долго.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Допустим, мы возьмемся познакомить вас с тем, что вас интересует. Прекратите ли вы в этом случае задавать вопросы рядовым, мало осведомленным членам общества?

— Мы не задаем… — начал было Дан, но Маран перебил его:

— Прекратим.

— И не будете нарушать покой людей вашими хаотическими звуками?

Дан даже не сразу понял, а когда до него дошло… Вот так номер! Неужели все это представление вызвано к жизни его скромными концертами? Кто бы мог подумать!

— А чем наши звуки мешают вам? — спросил он.

— Не мне. Тем, на ком вы ставите свой безответственный эксперимент.

— И все же?

— Они неконтролируемы. Они неоправданно возбуждают. Люди не спят ночами, ходят, шумят. Неизвестны последствия подобного воздействия на психику. На поведение. На здоровье.

— Неужели у вас совершенно нет музыки? — последнее слово палевианского аналога не имело, Дан, во всяком случае, его не знал, но собеседник понял.

— Нет.

— И не было?

Правитель снова заколебался, потом неохотно сказал:

— Может, и была. Когда-то давно. Вместе с другими подобными реликтами. Позднее многое отмерло. За ненадобностью.

Потрясенный Дан молчал. Маран спросил:

— Когда — давно?

— Очень давно. В самом начале Эры Единства. Судите сами — сейчас у нас идет четыреста двенадцатый ее год.

— А что было до Эры?

Деланное оживление на лице Самого Старшего угасло. Пропустив вопрос мимо ушей, он сказал:

— Итак, будем считать, что мы договорились. Обдумайте вопросы, на которые вы хотите получить ответы. За вами придут в ближайшие дни, — и, давая понять, что аудиенция окончена, тут же поднялся с места.

Оказавшись на улице, Маран сразу перешел на бакнианский.

— Четыреста двенадцатый… Это сколько же земных лет? Триста тридцать два, так? Почти совпадает со временем посещения Торены. Любопытно, — сказал он задумчиво. — А скажи-ка, Дан, тебе приходилось видеть людей в особых нарядах?

— Каких нарядах? — не понял Дан.

— Ну иных. Отличающихся от прочих, как выразился этот император в лохмотьях.

— А что?

— А то, что мне очень хотелось бы побеседовать с местными сумасшедшими.

— Зачем?

— Затем. Так видел ты или нет?

Дан порылся в памяти.

— Вроде бы нет. Точнее, не обращал внимания. А чем они должны отличаться? Цветом, что ли?

— Черт его знает. Надо понаблюдать. А лучше препоручить это компьютеру. Данных для анализа, наверно, уже достаточно.

Данных и в самом деле оказалось достаточно. Начал компьютер с синих повязок, отвергнутых Мараном немедленно, хотя Патрик и предложил гипотезу об обществе, коим успешно правят безумцы. Потом компьютер продемонстрировал широкую, похожую на атласную, полосу, которой были оторочены блузы кое-кого из палевиан. Эта версия Марану понравилась больше, во всяком случае, он удовлетворенно кивнул, этим, впрочем, и ограничившись. Немного позднее, после ужина, когда возбужденные контактологи вкупе с Патриком и при посильном участии Натали сели составлять список вопросов, которые, по их мнению, надлежало задать правителю или тому, кто заменит его во время предстоящей беседы, Маран никакого интереса к дискуссии не проявил, а молча удалился в спальню. Дан, раздираемый двумя противоположными стремлениями, посидел с четверть часа в гостиной и даже внес несколько предложений, но скоро не выдержал и пошел проверить, уснул ли уже Маран.

Оказалось, что тот и не думал спать, во всяком случае, лежал на койке одетый.

— Маран, — спросил с порога Дан, — объясни, пожалуйста, зачем тебе сумасшедшие?

Маран посмотрел удивленно.

— А ты думаешь, что это действительно сумасшедшие?

Дан замялся. И правда, разве он думает?.. ну а что ему думать? Нельзя же, в конце концов, объявить безумцем человека в здравом уме…

— Ну а вдруг? — спросил он упрямо.

Маран улыбнулся.

— Вдруг? Ну если они и впрямь душевнобольные, наверняка они окажутся более разговорчивыми, чем их нормальные сограждане.

— Но мы же обещали не задавать вопросов.

— Этого и не понадобится. От них ведь все шарахаются. Они мечтают о собеседнике.

— И все-таки, Маран, не забывай об отношении к нам этих Старших. Им нужен только повод.

— Если им нужен повод, они найдут таковой в любом случае. Хотя, если говорить откровенно, Дан, по-моему, повода им вовсе не надо.

— Что ты имеешь в виду?

Маран сел и заглянул Дану в глаза снизу вверх.

— То, что делается в соседней комнате, — сказал он раздельно, — пустая трата времени. Никаких собеседований, никаких пресс-конференций, интервью и прочей болтовни больше не будет.

— Почему?

— Потому что этот их Самый-Самый уже понял, какого рода вопросы мы собираемся ему задавать.

Дан смешался.

— Хочешь сказать, что я вел себя неосторожно? — пробормотал он смущенно.

Маран снова лег.

— Не в этом дело. Не могу понять, — добавил он задумчиво, — почему я ни разу не видел этих атласных полос. Ну а ты, Дан? Ты видел их?

Дан молча помотал головой.

— Странно, правда? Послушай-ка, Дан, сделай одолжение, сходи запроси компьютер.

— Что ты хочешь знать?

— В какое время суток зонды засекали людей с полосой. От и до.

Дан вернулся ровно через три минуты.

— Вечером, — сказал он, садясь на койку напротив Марана. — После того, как стемнеет.

— Всегда?

— В ста процентах случаев.

Маран снова сел и даже обулся.

— Пойдем пройдемся?

— Прямо сейчас?

— А почему нет?

Маран встал и причесался. Дан заговорил торопливо, стараясь быть убедительным.

— Маран, прошу тебя, отложим это. Если переговоры сорвутся… Ну пожалуйста, не надо давать им повода. Я имею в виду не только Старших.

Маран молча поглядел ему в глаза.

— Ладно, — сказал он со вздохом. — Подождем.

Где-то к полудню Дан устал болтаться без дела по саду и дому и решил подключиться к рабочим группам.

Из картинной галереи ему ответила Натали, настроение у нее было прекрасное, не успело еще появиться изображение, как она уже радостно выпалила:

— Замечальные новости, Дан! Я нашла несколько действительно старых картин.

— Старых картин? — переспросил Дан, потом догадался: — Написанных до Эры?

— Да.

— Ну?!

Дан восхитился. Действительно, приятная новость. Дело в том, что тысячи полотен, которыми был завален чердак галереи, хотя и отличались по манере написания от выставленных внизу, тем не менее датировались первыми десятилетиями того, что, как теперь стало известно, называлось Эрой Единства. То есть отбор производился постоянно, и сохранившиеся на чердаке картины являли собой искусство, забракованное уже в период Эры. А что было до?

— Покажи, — попросил он жадно.

— Сейчас?

— Да.

Натали подняла с пола прислоненную к стене небольшую картину и повернула ее к камере. Дан опешил. Он ожидал совсем другого. Конечно, он не надеялся увидеть какую-нибудь «Мадонну с длинной шеей», но все же… А это? Морской пейзаж, но море не обычного желтоватого цвета, а темно-бурое, почти коричневое. Может, ураган или хотя бы непогода? Нет, сияло солнце, никаких следов шторма, только пологие невысокие волнишки, лизавшие неровный, странного болотного оттенка песок. Словом, пейзаж как пейзаж, достаточно добротный, однако далеко не шедевр… Что касается колорита, это, конечно, повод для размышлений, но…

— Там все такого рода? — спросил он уныло.

Натали улыбнулась.

— Не совсем, — сказала она лукаво, поворачивая к камере другую картину.

Черт возьми! Дан уставился на полотно с растерянностью уже иного рода, можно сказать, с обратным знаком. Эротика! Более чем откровенная. Если не порнография. Груда переплетенных тел, шесть или семь человек, мужчины и женщины, одинаково худые, тонкорукие и тонконогие, с неестественно, даже неприятно белой кожей, непривычные пропорции, пожалуй, есть и какая-то разница в строении, но что именно, уловить трудно, слишком сложно отделить одну фигуру от другой… Какие-то немыслимые позы… А антураж! Широченное мягкое ложе, покрытое шоколадного цвета покрывалом, кружевной полог, вокруг разбросаны неведомые фиолетовые цветы…

Он еще таращился на экран, когда мимо со странным жужжанием пролетело крупное насекомое, и он машинально обернулся. «Корреспонденты»? Да. Насекомое знакомо очертило воображаемое геометрическое тело, зависло в середине комнаты и заговорило. На этот раз Дан понял его и без переводчика.

«Возникла возможность встречи. Срочно приходите. Улица, ведущая от Большого Дома к реке, поворот направо в переулок за двенадцатым зданием, четыре дома, поворот налево, лестница вниз в конце двора. Ждем у лестницы через пятнадцать минут вашего времени».

Пока компьютер адаптировал указания к плану города, Дан быстро вызвал всех. Артура и Дэвида, работавших с Натали в картинной галерее. Патрика и Марана, бродивших по маленькому покинутому поселку в часе лета от города. Поселок был обнаружен каким-то заблудившимся зондом вчера, интерес у членов экспедиции он вызвал из-за сохранившихся по его периметру четко различимых полей и порядком одичавших плодовых плантаций.

Оказалось, что предложенное для встречи место находится в десяти-двенадцати минутах ходьбы от галереи. Иными словами, участие Патрика и Марана, равно как и самого Дана, исключалось.

— Две минуты уже прошло, — торопливо сказал Дэвид, засекая время. — Мы побежали.

— Не ходите, — тихо отозвался Маран.

— Не любишь проигрывать, а? — Артур весело подмигнул, в его тоне, пожалуй, не было злорадства, только возбуждение, но Маран изменился в лице, секунду колебался, словно хотел что-то добавить, но не добавил, а неожиданно отключился.

— У нас просто нет выхода, другого случая может не представиться.

Дэвид, конечно, был прав, но Дана кольнуло неприятное предчувствие. Да, выхода действительно нет, а почему? Случайность? Не странно ли, что встреча назначается столь скоропалительно и именно в тот момент, когда и без того небольшая группа землян расколота? Не так уж часто ведь они разлетаются на большие расстояния. Расколота, без транспорта, во всяком случае, здесь, поскольку флайер, естественно, забрали Патрик с Мараном, а второго они так и не запросили, до сих пор нужды в нем не было, то есть все впритык, некогда подумать, что-либо предпринять. А если засада? Видимо, у Дэвида мелькнула та же мысль, он задумался, потом принял решение.

— Идем мы с Артуром. Натали останется здесь, в галерее, с включенной связью. Придется рискнуть.

Дан уже уселся перед экранами, намереваясь наблюдать сразу за всеми членами экспедиции, когда принял вызов по личной связи.

— Дан, — сказал Маран резко, — бросай все и беги в галерею. Слышишь?

— А пост? — неуверенно протянул Дан и вдруг понял. — Ты думаешь?!

Маран промолчал, но взгляд его был достаточно красноречив, и Дан невольно поднялся с места. Спросить разрешения у Дэвида? Не стоит терять времени. А тут? А что тут, всего лишь приборы… Махнув рукой, он выскочил на крыльцо и захлопнул дверь.

Картинная галерея находилась в добром получасе ходьбы, Дан все ускорял и ускорял шаги, и все же, когда Дэвид и Артур подошли к назначенному месту, он был примерно на половине пути. После сообщения, что у лестницы никого нет, он перешел на бег, потом прикинул расстояние… Нет, быстрее, чем за десять минут, не добежать. Хотел было переключиться на личную связь, но время, время… Больше не колеблясь, он сказал открытым текстом:

— Натали! Натали, если что — защищайся! Станнер при тебе? Поставь его на стрельбу по площадям, на предельное рассеивание, и если появится кто чужой…

И тут звук пропал. Еще миг он видел перепуганное личико девушки, а потом исчезло и изображение. Он лихорадочно потряс видеофон, хотя отлично знал, что прибор не при чем, потом, сообразив, нащупал в ухе шарик микрокоммуникатора — «ком» невозможно было заглушить никакими природными помехами, никакой земной техникой… Неужели у этих есть средство?.. Нет, «ком» работал, он услышал отчаянный голос Патрика, повторявший:

— Натали! Натали, отзовись! Натали, Натали…

Ответа не было, и, не теряя времени на вызовы, Дан кинулся бежать со всех ног.

— Что будем делать, Маран? — с трудом выговорил Патрик. Он был совершенно подавлен. Собственно, никому не до веселья… Нет, все-таки подавленность Патрика выделялась особо. Неужели? А почему нет? Дану и самому нравилась Натали, она была из тех милых женщин с легким характером и веселым нравом, в которых влюбляются достаточно часто и достаточно пылко, правда, как правило, ненадолго, но недолговечность чувства становится очевидна позднее, да и на силу его влияет мало. Просто времени прошло очень немного, каких-то две недели, по пути с Земли Патрик вроде особенно на Натали не реагировал, нагулялся, наверно, дома… ну и что, потерять голову можно с одного взгляда, и даже не первого, он и сам мог кое-что порассказать на этот счет, а только потеряв голову, человек такого склада, как Патрик, способен с мольбой смотреть на кого-то другого… А почему на Марана? А на кого, не на Дэвида же?

Маран молчал, и Патрик тихо, почти неслышно спросил:

— Как ты думаешь, она жива?

— Жива, — сумрачно, но твердо ответил тот.

— А почему же она не отвечает на вызовы?! — почти выкрикнул Патрик. — Почему наши «комы» работают, а ее нет? Как это возможно?

— Очень просто, — вмешался Дан. — Ей могли связать руки и заткнуть рот. Или ее просто стерегут, и она не осмеливается заговорить. Наконец есть вероятность, что они засекли «ком» — мы же не знаем, какая у них техника. Засекли и вытащили его.

— В первом и втором случаях, — подытожил Дэвид, — она еще может отозваться. В третьем же… — Он коротко вздохнул. — Что ж, будем уповать на лучшее.

— Уповать?! — взорвался Патрик. — Уповать! А молиться не начнем?! Действовать надо!

— Как? — спросил Дэвид. — Предлагай. — Патрик не ответил, и он сказал не очень решительно: — Я думаю, лучше подождать. Пусть они сами сделают первый шаг.

Патрик повернулся к Марану, но тот по-прежнему молчал, тогда Патрик махнул рукой и, хлопнув дверью, ушел в спальню.

Дан знал Марана лучше, потому спросил без лишних разглагольствований:

— Сходишь туда?

— В галерею? Зачем?

— Ну… Мы могли чего-то не заметить.

— Чего? Следов энного размера, ведущих прямо в логово похитителей?

Маран пожал плечами, и Дан был вынужден молча согласиться с ним. Следов в галерее не было. Когда два часа назад он, задыхаясь от сумасшедшего бега, ввалился в длинное, в отличие от большинства других, лишенное изгибов и извилин здание, двери которого, как обычно, услужливо распахнулись перед ним, не дожидаясь прикосновения, в залах — и в первом, и во втором, и в третьем, где расположилась со своей техникой Натали, да и в последующих все было, как всегда. Светло, гулко и пусто. Только стоявшие вдоль стен полотна, извлеченные из запасника… если можно так именовать чердак, больше похожий на свалку… полотна и несколько мелких приборов, аккуратно разложенных на низеньком складном столике, напоминали, что тут велась какая-то работа. Дан обежал все залы, возвращаясь, столкнулся с запыхавшимися Дэвидом и Артуром, втроем они обшарили чердак и вновь обошли залы. Ничего. Да и что можно было найти? Пуговицу, потерянную кем-то из похитителей? Ну и что с ней прикажете делать, с этой пуговицей?

Дойдя до логического конца в своих рассуждениях, Дан понял то, что Марану было, как видно, ясно с самого начала. Никакие следы, даже если б они и нашлись, ничего им не дали бы. Начинать надо было не оттуда. А откуда?

— Ловко все-таки нас обвели вокруг пальца, — заметил он со вздохом. — Подловили, как маленьких, на этих треклятых корреспондентах. Подсунули басню, миф, а мы развесили уши…

— Не обязательно, — угрюмо возразил Артур. — Может, они просто выследили… И корреспондентов тоже, потому те и не явились на встречу.

Маран не отреагировал на это предположение, даже не посмотрел в сторону Артура.

— Пойду подумаю, — сказал он утомленно и встал.

Не только Дан проводил его взглядом, оба — и Дэвид, и Артур, тоже смотрели ему вслед, и в их глазах сквозило нечто… Лишь серьезность минуты помешала Дану торжествующе ухмыльнуться.

— Я полагаю, перемирие кончилось? — осведомился Маран, наглухо застегивая куртку. На улице было довольно холодно, моросил дождь, дул сильный ветер. Не самая подходящая погода для прогулок.

— Ты куда? — поинтересовался Дэвид.

— Да так, пройтись, — неопределенно ответил Маран.

— Не поздно?

— Я ненадолго.

— Я с тобой, — торопливо сказал Дан. — Только куртку возьму.

Он догадался о мотивах, побуждавших Марана отправиться на эту полуночную прогулку, и боялся, что тот захочет уйти один. Но Маран возражать не стал, лишь бросил:

— Жду в саду.

Дан нагнал его уже на переходе газона в мостовую.

Было холоднее, чем он ожидал, улицу продувало из конца в конец, и пронизывающий ветер напоминал тот, что выгнал их из Леора. Неужели готовится еще один ураган? Но ведь ни одного слова на интере не было произнесено, откуда палевианам могло стать известно об их намерениях, не раскодировали же они бакнианский? И потом, устраивать ураганы в населенном городе?

Маран круто свернул вправо, пересек несколько газонов и еще раз свернул, выходя на глухую улочку, перпендикулярную морю. Он явно знал, куда идти, что весьма удивило Дана.

Словно услышав незаданный вопрос, Маран сообщил:

— По этой улице имеет обыкновение прогуливаться один из меченых.

— Меченых?

— Ну с полосой.

— А! Откуда ты знаешь?

— Выследил.

— Как?

— Зонды, — односложно ответил Маран, и Дан смутился. Он никак не мог привыкнуть к естественности, с какой Маран пользовался земной техникой, ему-то, откровенно говоря, такая мысль даже не пришла в голову… Собственно, он и не думал над этим, сама идея общения с сумасшедшими казалась ему если не бредовой, так полубредовой. Он никак не мог поверить, что нормальных людей можно вот так просто взять и объявить душевнобольными… Ну пусть они не буйные, но что-то патологическое в них должно быть наверняка, взять хоть ту же Миут, ее ведь нельзя считать вполне нормальной, нельзя ведь?

Между тем они прошли улочку до конца, никого не встретив. Показалось море. Черная поверхность, испещренная слабо различимыми издали белыми барашками, снизу была ровно подрезана краем набережной, а наверху незаметно переходила в беззвездное, сплошь затянутое тучами небо.

В нескольких шагах от последнего, необитаемого, по всей видимости, дома улочки на самом краю набережной неподвижно стоял человек. Дан с удивлением увидел широкую светящуюся полосу, пересекавшую его тело на уровне бедер. Казавшаяся при дневном свете атласной кайма, которой была оторочена блуза палевианина, в темноте блестела, словно фольга. Сколько предосторожностей!

Увлекая Дана за собой, Маран подошел прямо к предполагаемому безумцу и остановился в двух шагах. Дыхание ночного моря здесь было особенно ощутимо, пляж изрядно размыло, и от подкатывавших почти к самому парапету волн долетали мелкие брызги, слабо пахнувшие озоном.

— Добрый вечер, — голос Марана звучал тихо, чуть слышно, но палевианин повернул голову.

— Со мной запрещено разговаривать, — помедлив, смиренно ответил он.

— Не нам, — отозвался Маран.

Палевианин кивнул.

— Не вам. Но с вами запрещено разговаривать мне, — мелькнувшие в его голосе нотки лукавства были неожиданны, но и приятны.

— Только тебе? — уточнил Маран.

— Нам.

Дан смотрел на незнакомца во все глаза, пытаясь разглядеть его лицо и жутко завидуя Марану с его ночным зрением… Неожиданно посветлело, ветер, натужившись, разорвал завесу туч, и в образовавшуюся прореху выглянула полная луна. Что такое? При лунном свете Дану удалось рассмотреть палевианина, может, не досконально, но он убедился, что у их собеседника, несомненно, смуглая кожа, темные волосы и глаза. Удивительно! Значит, раса палевиан неоднородна? Почему же тогда за несколько месяцев им впервые попался иной тип внешности? Да и то у… впрочем, его язык уже не повернулся назвать незнакомца сумасшедшим, слишком непохож он был на человека с расстроенным рассудком, вот и теперь он, заметив, видимо, недоумение Дана, точно определил его причину.

— Таких, как я, очень мало. Мы потомки жителей островов. Сейчас острова необитаемы, а островной народ исчез. Вымер. Немногие уцелевшие растворились среди материковой расы. Но большинство вымерло.

— Почему? — спросил Дан.

Палевианин как-то беспомощно развел руками.

— Не знаю. Никто не знает. Сохранились только обрывки преданий. Острова долго не хотели покориться. Объединиться с остальным миром. Когда-то мир был разделен. На части, которые стремились стать целым. Те, кто знал Путь, добились соединения, и островной народ…

— А те, кто знал Путь, — прервал его Маран, — кто они были?

Палевианин снова развел руками.

— Ну а Путь? Сам Путь? Что под этим подразумевалось?

Растерянное лицо палевианина говорило само за себя. Маран вздохнул.

— Не знаешь ли ты, что было до Эры Единства?

— Знаю. Разобщенность.

— А подробнее?

И вновь палевианин развел руками.

— Я никогда не встречал упоминаний о тех временах, хотя часто смотрю… — он употребил длинное сложное слово, которое можно было перевести примерно как «говорящий и показывающий предмет», — более того, мне случалось даже пользоваться… — он произнес незнакомое словосочетание, что-то вроде «всезнающих машин»… — Я умею читать.

Оттенок гордости, который прозвучал в этой фразе, поразил Дана.

— Что же, у вас не все умеют читать? — спросил он.

— Нет, конечно. Правда, большинству разрешено этому учиться, но многие отказываются тратить время на обучение. А я отношусь к тем, кому это запрещено, и научился сам. Потому мне и нашили полосу.

— Но…

— Считается, что запреты Старших способны нарушать только больные.

— Но почему запрет? За что? — воскликнул Дан, живо представивший себе кошмар неграмотности.

Палевианин смущенно улыбнулся.

— Когда острова наконец стали на Путь, Старшие собрались, чтобы решить, как поступить с их жителями. Собрание Старших пришло к выводу, что у островитян ущербный ум, не позволявший им постигать истину. И навсегда запретило им обучаться чтению и пользованию всезнающими машинами.

— Навсегда? — переспросил Дан.

— Навсегда.

Дан молчал. Пять минут назад на языке у него вертелись сотни вопросов, которые надо было задать безотлагательно, и вдруг у него пропал всякий интерес к беседе. Исчезло и чувство, что перед ним человек в здравом уме, личность… Эти его примитивные выражения, скудный словарный запас… На уровне первобытных народов — не Земли, нет, и даже не Перицены… он вспомнил лахинов, потом Ат… нет, хуже…

— Значит, нарушать запреты Старших способны только больные, — задумчиво сказал Маран. — А что ты сам думаешь по этому поводу? Разделяешь общее мнение?

Его голос прозвучал неожиданно резко, палевианин вскинул на него глаза, помолчал, потом ответил совсем тихо:

— Старшим лучше знать.

— Старшим лучше знать, — повторил Маран медленно. — А кто такие Старшие? Откуда они взялись? Кто уполномочил их распоряжаться людскими судьбами и судьбами целых народов?

— Старшие были всегда, — возразил палевианин, на сей раз он говорил убежденно. — С самого начала. Как же без Старших? Кто-то должен направлять… Поправлять…

— Но Старшие ведь не бессмертны, — сказал Маран вкрадчиво. — Они умирают, их надо заменять. Кто же их выбирает или назначает? Откуда берутся новые Старшие?

Палевианин задумался, видимо, этот вопрос никогда не приходил ему в голову.

— Кто же лучше самих Старших может избрать себе преемников? — спросил он неуверенно. — Передать знания и опыт?

Маран вздохнул.

— Прощай, островитянин, — сказал он, невесело улыбнувшись. — Или, вернее, до свидания. Может, мы еще встретимся.

— Прощайте. — Палевианин ответил несмелой улыбкой и, опустив голову, пошел прочь. Дан посмотрел ему вслед и, как это часто случалось в последнее время, при виде ссутулившейся спины и безвольно опущенных рук, на него нахлынуло острое чувство жалости. Он обернулся к Марану, собираясь поделиться с ним этим ощущением, но сразу понял, что мысли того бесконечно далеки отсюда.

Он молча ждал. Наконец Маран очнулся и сказал:

— Эта планета напоминает мне бабушку Дора. Тебе с ней встречаться не довелось, она умерла за пару лет до вашего появления на Торене. Ей стукнуло восемьдесят, но еще задолго до того она полностью утратила рассудок, впала в детство или, скорее, в младенчество. Всякий раз, как я ее видел, я думал: лучше умереть завтра же, чем дожить до такого…

— Ну уж завтра!

— Да, Дан. Любая смерть благо по сравнению с подобным разложением.

— Но смерть — процесс необратимый.

— А это, — Маран обвел рукой вокруг, — ты считаешь обратимым?

— Не знаю. Но смерть все равно более непоправима.

— Смерть, Дан, это отнюдь не самое страшное. Есть вещи похуже.

— Похуже?

— Да. Например, остаться в живых и видеть дело рук своих.

Дан не нашелся, что ответить. Маран вдруг обнял его за плечи, как будто хотел что-то добавить, но сказал только:

— Пойдем, Дан, — убрал руку и пошел вперед.

Он шел стремительно, Дан еле поспевал за ним. Когда, слегка запыхавшись, они добрались до коттеджа, Маран остановился.

— Иди спать, Дан, — сказал он небрежно. — Я еще пройдусь немного.

— Я с тобой.

— Иди домой.

Маран чуть подтолкнул его к двери и пошел прочь быстрым, совсем не прогулочным шагом. Уже отойдя метров на десять, он вдруг снова остановился и обернулся.

— Дан!.. Ты, Дан, мне как брат…

Ничего больше не добавив, он зашагал дальше.

Дан растерянно проводил его взглядом и пошел спать.

Дан заворочался, просыпаясь. Прежде, чем он открыл глаза, в памяти всплыла фраза, которую он безуспешно пытался припомнить перед сном. Такое с ним случалось часто, видимо, в пограничном состоянии между сном и бодрствованием растормаживалось подсознание и выдавало свои тайны. «Возвращается ветер на круги своя…» Нет, не это, была еще одна. «Возвращается ветер»… фу черт, эта заслоняет ту… Сделав небольшое усилие, он отодвинул в сторону мешавшее ему предложение. Вот она! «Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после»… Точно! И именно о тех, кто утратил память о прошлом, не останется памяти в будущем…

— Дан, хватит дрыхнуть!

Голос Патрика звучал зло, и Дан наконец понял, что проснулся не сам, его растолкали. Открыв глаза, он увидел нависшего над его неуютным ложем Патрика. Чуть поотдаль стояли Артур и Дэвид.

— Где Маран?

— Как?

— Где Маран?! — заорал потерявший самообладание Патрик, и Дан сел.

— Он не приходил? — спросил он со слабой надеждой, но тут его взгляд упал на несмятую постель. — А кто дежурил? — он не узнал собственного голоса.

— Виновных ищешь? — недобро усмехнулся Артур. — Я дежурил. Шел дождь, и я сидел в комнате, наружу не высовывался. Я видел на мониторе, как вы подошли к дому, ну и…

Дан не слушал его. Он наконец понял, что натворил: оставил Марана одного, среди ночи, в доказавшем свою небезопасность городе… Всему виной его непоколебимая уверенность, что никто не может схватить Марана, если тот сам этого не захочет… Если тот сам не захочет? «Ты мне как брат», вспомнил он, но не стал высказывать вслух промелькнувшую мысль…

— А связь? — спросил он запоздало и тут же понял, что вопрос нелеп. А если Маран решил самостоятельно что-то разведать? Нет, связь могла нарушиться только в одном случае… Об этом и думать не хотелось! Дан замотал головой.

Завтрак прошел в угрюмом молчании, Дану кусок в горло не шел, он даже кофе пить не мог, Патрик был примерно в том же состоянии, остальные двое вяло и бесконечно долго жевали бутерброды. После завтрака разгорелся спор… нет, не разгорелся, это слово неподходящее, тлел… Искать или не искать? Никто не отстаивал определенную точку зрения, все переходили с одной позиции на другую, прямо противоположную, собственно, Дана это не удивляло, он и сам колебался, как маятник. С одной стороны, бездействовать было невыносимо, хотелось куда-то бежать, что-то предпринимать, с другой… Логика подсказывала, что на такой шаг, как захват заложников… Формулировка, конечно, весьма резкая… А как это еще назвать?.. На захват заложников не идут, не преследуя какие-то цели. Следовало ждать ультиматума. Да, но сидеть и ждать, сложа руки? На этом круг замыкался, и решения все не находилось.

Вдруг Патрик вскочил и кинулся к двери. В окно были видны только газон и безлюдная, как всегда, улица, и, перегнувшись вправо, Дан заглянул в экран, у которого только что сидел Патрик. Заглянул и не поверил своим глазам. Еще невидимая за деревьями, но уже почти рядом, к дому медленно шла Натали. Отпустили?! Вылетев вслед за Патриком наружу, Дан успел увидеть, как тот подбегает к Натали с распростертыми объятьями — но странно, добежав, Патрик вдруг остановился и опустил руки. Приблизившись, Дан понял причину замешательства: по лицу Натали текли обильные слезы. Она не всхлипывала, не тряслась от рыданий, не размазывала слезы по лицу, как это порой делают женщины, просто плакала, беззвучно и безутешно.

— Что с Мараном? — голос Дана дрогнул. — Ты его видела?

— Маран остался у них, — ответила она тихо, почти неслышно. — Вместо меня.

Она только разомкнула губы, а Дан уже знал, что услышит. Это было как пощечина. Лицо у него горело, и, видя перед собой залившегося густой краской Патрика, он хорошо представлял, как выглядит сам. Четверо земных мужчин, представители сильной половины человеческого рода, безмерно гордившейся собственным рыцарством, и ни одному не пришла в голову столь простая мысль — спасти соплеменницу, пожертвовав собой. Эта мысль пришла в голову человеку с другой планеты, из той самой Бакнии, где женщины делили с мужчинами и опасности, и тяжелый — не в пример земному, ежедневный труд. Но почему, почему? Кто знает, может, Маран пытался искупить вину, воображаемую или реальную, трудно забыть, что когда-то, пусть и давным-давно, тебя заслонила от пуль женщина… Впрочем, в глубине души Дан понимал, что просто ищет себе оправдания. Неважно, что было и чего не было. Маран все равно сделал бы то, что сделал…

Вернувшись в дом, Дан имел удовольствие видеть, как краснеют, слушая Натали, Дэвид и Артур. Досказав и вытерев глаза, она достала из-под куртки бластер и положила его на стол.

— Что это? — широко открыл глаза Дэвид. — Откуда бластер?

— Это Марана.

— И они тебе отдали?

— Он специально оговорил.

Теперь уже Дан представил себе случившееся во всех деталях. Оружие нужно было Марану для страховки, чтобы не оказаться просто еще одним пленником. Он рискнул и выиграл… Более чем рискнул, ведь оружие могло попасть к палевианам, и те… Нет, Маран не позволил бы себе такого… Уже догадавшись, Дан взял бластер и проверил заряд. Конечно! В окошечке индикатора мигал мертвенно-голубой нуль. Все предусмотрел. Но получается… Ну да! Он взял с собой бластер перед выходом из дому, значит, принял решение еще до прогулки к морю. Принял решение и промолчал. Не проговорился ни словом, ни намеком…

Дан пропустил момент, когда вслед за бластером Натали положила на стол крохотный черный предмет, все по очереди повертели его в руках, и только Патрик заметил тонкую ниточку, свешивавшуюся с краешка непонятной вещицы. Он потянул за нитку, и черная обертка распалась на два куска. Проглянул голубоватый полупрозрачный кристалл. Видимо, там было нечто вроде фотореле — оказавшись на свету, кристалл заговорил. Дан почти ничего не понял, остальные знали палевианский еще хуже, пришлось прибегнуть к помощи компьютера. Когда на экране появился перевод, Дан застонал и зажмурился, а Патрик подобрал с пола первый попавшийся под руку предмет и изо всех сил запустил им в стекло ближайшего окна.

— Ненавижу этот город, — сказал он раздельно. — Ненавижу этот мир. Ненавижу эту расу.

— У нас нет другого выхода.

— Нет, — сказал Дан. — Нет. Нет! Не-ет!

— Что же делать? — устало спросил Дэвид.

Дан не ответил, он ненавидяще глядел на дисплей. Никто не отдал команды, и на экране по-прежнему, как некое «Mane, thekel, fares», горел перевод ультиматума.

«Рекомендуем немедленно покинуть планету. Это необходимое условие сохранения жизни вашему человеку. Сам он останется здесь, как гарантия от дальнейших вмешательств. При первой попытке новой высадки он будет лишен жизни. То же, если вы не удалитесь с планеты до заката».

Дан скрипнул зубами.

— Надо идти в Большой Дом. Пусть они выпустят Марана, мы поклянемся, что ноги нашей отныне не будет на их подлой планетке.

Натали печально покачала головой.

— Они не поверят. Они не верят ничему. Это другие люди, понимаете? Другое мышление. Все бессмысленно.

— Все равно я пойду, — упрямо сказал Дан. — А ты, Патрик?

Патрик поднялся и стал натягивать куртку.

— Подумайте, как следует, — предостерег их Дэвид. — Я не запрещаю вам идти, но как бы вы не нарвались на очередную засаду.

— Не нарвемся, — угрюмо пообещал Патрик, а Дан, нахмурившись, взял со стола забытый всеми бластер. Холодная рукоятка, удобно ложившаяся в ладонь, придавала уверенности и… И что? Внезапно он отчетливо вспомнил нахлынувшее однажды чувство… Там, на Торене, на ступенях дворца Расти. Жажда убийства? Не только, еще и глубокий стыд, и страх перед неведомыми глубинами в себе… Он положил бластер и нервно отдернул руку, словно боясь, что передумает.

Город будто вымер. Точно как в первые дни. Ни по дороге, ни перед Большим Домом они не встретили ни одного человека, площадь была пуста, а главная дверь Дома открыта настежь. Приглашение или ловушка? Патрик вынул из кармана станнер и сказал:

— Все, хватит! Если увижу хоть одно подозрительное движение…

— А как же контакт? — спросил Дан горько.

— Какой контакт?! Пошли они со своим контактом… — и Патрик грубо выругался. — Хватит, мое терпение лопнуло! Я тебе говорю, одно движение и…

— Не торопись, — вздохнул Дан. — Тут никого нет.

В зале на первом этаже Дома свет был потушен, только «вечный огонь» извивался в темноте, как семейство мерзких кобр, потревоженных в своем гнезде. Ни одной живой души. И… ни одной лестницы. Лестничная клетка исчезла, зал окружала гладкая стена, и невозможно было даже угадать, в каких именно местах прятались проемы. Прощупать «ключом» весь периметр? Но время, время…

— Попробуем пройти через лабиринт, — предложил Патрик, и они вышли, пересекли площадь, посмотрели на часы и ускорили шаг, а потом побежали.

В подземелье было так же пусто, как наверху, а винтовые лестницы, связывавшие нижний зал с Большим Домом, исчезли, как и верхние, видимо, они убирались то ли в пол, то ли в потолок, но куда именно, понять не удалось, и совершенно обескураженные разведчики снова выбрались наружу.

— Вернемся в Большой дом, попробуем «ключ»? — предложил Патрик без всякой надежды.

— Попробуем, — сказал Дан упрямо.

Но когда они вышли на площадь, над ними низко пролетел флайер и сел прямо на газон.

— Садитесь, — крикнул Дэвид, высовываясь в люк. — Быстро! — И когда Дан, замотав головой, попятился, добавил со злостью в голосе: — Да посмотрите вы, где солнце! Чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы они его убили?

Дан лежал на диване в своей каюте лицом вниз, неудобно уткнувшись головой в подлокотник и совершенно не чувствуя этого.

— Послушай, Дан…

Он не пошевелился.

— Дан!

— Между прочим, у меня на двери горит красный свет, — зло процедил он сквозь зубы, не поворачивая головы.

— Перестань корчить из себя истеричку, — разъярился Патрик. — У меня к тебе серьезное дело.

— Ну?

— Ты знаешь, что Маран, уходя, оставил дома всю свою технику?

— Ну?

— О господи! Здесь есть кое-что для тебя, это ты знаешь?

— Что?

Дан сел.

— Мы не стали прослушивать, поскольку тут обращение к тебе. Может, что-то личное? На!

На диван рядом с Даном упал металлический браслет, и дверь с громким чмоканием стала на место.

«Дан! Прости, что не поделился с тобой. С вами. Не хотелось вовлекать тебя и других в эту историю. Не сомневаюсь, что любой из вас пошел бы туда вместо меня, но идти именно мне, потому что я единственный, кто может уйти безболезненно. Каждого из вас ждут друзья, возлюбленная, мать, родина, дом, вы нужны. Я — нет. Для Бакнии такой, какая она есть, я сделал все, что мог, вплоть до того, чтобы принять на себя клеймо предателя. Бакнии такой, какой она, возможно, станет, я не нужен. Я из тех, кто остается на берегу, от которого надо оттолкнуть лодку, и кто, оттолкнув ее, падает в воду, ибо в лодке будущего нет места тем, кто олицетворяет собой прошлое. Родных у меня нет, друзья меня забыли, словом, не беспокойтесь обо мне. Прощай.»

Маран говорил торопливо и чуть глуховато. Боялся, что услышат и помешают? Дан прослушал запись дважды, подобрал браслет и пошел в рубку. На полпути его остановили голоса за неплотно прикрытой дверью. Конечно, подслушивать некрасиво, но…

Голос Артура:

— Я слышал, что он остался на Торене с Мараном, когда тому… да и ему самому, наверно?.. угрожала смертельная опасность. Это правда?

— Правда, — ответил Патрик.

Пауза.

— Если б не та идиотская ссора, я бы остался на Палевой, — в голосе Артура не было рисовки, одно лишь сожаление.

Еще одна пауза.

— Иногда идти на смерть проще, чем… Чем на жизнь, — задумчиво отозвался Патрик.

Дан не стал слушать дальше. Пройдя по коридору до конца, он открыл дверь в рубку и вошел.

— Я хочу вернуться обратно… — штурман и один из пилотов, несшие вахту, удивленно подняли головы от пульта. — Я хочу вернуться на Палевую, — повторил он с отчаянием, понимая, что смешон. Что говорит нелепости. Что поезд ушел. Что…

— Поздно уже на Палевую, — сказал штурман с легкой иронией. — Ты что, не слышал предупреждения? Полчаса назад мы вошли в гиперпространство. Теперь уже до Солнечной не развернешься. Отсюда до Земли ближе, чем до Палевой.

— Я не могу на Землю, — голос Дана звучал отстраненно. Он представил себе глаза Ники… Глаза Поэта… Поэт далеко, а зеркало? Он прикрыл лицо руками, содрогнувшись от мысли, что придется смотреть в глаза самому себе… — Мне нельзя на Землю. Я предатель. Трус и предатель.

Штурман вздохнул и отвернулся к пульту.