Репрессировав значительную часть своих близких родственников, Сталин, поскольку его личная жизнь постепенно сводилась в результате этих репрессий на нет, был вынужден вести довольно безрадостное существование. Кроме того, его безграничной власти вскоре предстояло пройти испытания войной.

В 1938 году он снова переехал внутри Кремля – переселился в красивое здание XVIII века. Его квартира там занимала целый этаж и состояла из гостиной, зала для приемов, столовой, спален, библиотеки и рабочего кабинета. Над его квартирой находились кабинеты, принадлежавшие Центральному Комитету партии. Поэтому ему, чтобы попасть с работы домой, нужно было всего лишь спуститься на один этаж. После ужина, который длился до полуночи, он уезжал на свою Ближнюю дачу. На следующий день – к двум или трем часам – он возвращался в Кремль, в свой кабинет. Он жил в таком режиме до начала войны, ужиная отдельно от своих детей.

Сталин все больше и больше углублялся в свою работу, ставшую его страстью. Он работал очень напряженно, не учитывая своего возраста и многочисленных болезней, ежедневно причинявших ему физическую боль. Несмотря на окружавшую его роскошную обстановку, он продолжал вести очень скромный образ жизни. Он еще со времен Гражданской войны ходил каждую зиму в одном и том же пальто на меху – можно сказать, ходил в нем всю жизнь. В любой сезон года он одевался только в один костюм, причем поношенный. Шинель и маршальская форма – вот, пожалуй, и весь его гардероб маршала. Когда он умер, его, по словам Молотова, «и хоронить-то не в чем было. Рукава обтрепанные у мундира подшили, почистили…».

Сталин постоянно курил и не давал себе отдыха. Даже в отпуске он продолжал работать, никогда не отдыхая по-настоящему. Он умудрялся успевать все, несмотря на огромный объем задач, которые перед собой ставил. Сталин работал до поздней ночи – иногда до рассвета – и, обладая прекрасной способностью концентрироваться, всегда очень подробно прорабатывал все те документы, которыми занимался.

Если он все-таки решал отдохнуть, то либо смотрел какой-нибудь фильм у себя, в Кремле, после полуночи, либо отправлялся на спектакль в обычный или оперный театр. Он ездил смотреть спектакли один или со Светланой и входил в зарезервированную для него ложу только после того, как в зале гас свет. В ложе он садился в самом дальнем углу. После окончания спектакля – особенно если это была премьера – он шел поговорить с актерами. Он также часто слушал музыку, однако сам не умел играть ни на одном музыкальном инструменте. Особенно любил русские и грузинские народные песни – о чем свидетельствует имевшаяся у него большая коллекция грампластинок. Как и в дни своей молодости, он очень много читал.

Библиотека Сталина дает исследователю большие возможности в плане изучения этого человека, его психологии и сфер его интересов. Эта библиотека достойна отдельного исследования в будущем.

Начиная с 1920 года Сталин стал мало-помалу собирать личную библиотеку в своей квартире в Кремле. Она состояла в значительной степени из книг, изданных еще до Октябрьской революции, – произведений Маркса, Энгельса, Плеханова, Лафарга, Розы Люксембург, Ленина, французских утопистов и великих русских писателей (в частности, Толстого, Чехова и Горького). С течением времени он постепенно пополнял библиотеку произведениями советской литературы – вплоть до самых скромных писателей. У него имелись также книги по экономике, технологии, точным наукам. Кроме того, в его библиотеке были сборники документов, относящихся к партии, Коминтерну, государственным организациям. Сталин делал в книгах пометки от руки. Эти пометки, сделанные на полях почти каждой страницы, сами по себе являются ценным источником информации, позволяющим понять, как мыслил Сталин.

Оставалось уже очень мало людей, которых он мог бы пригласить к себе, чтобы вместе отпраздновать свой день рождения, отметить какой-нибудь общегосударственный праздник или встретить Новый год: его ближайшее окружение теперь состояло только из членов Политбюро и народных комиссаров. Старики Аллилуевы виделись с ним все реже и реже, хотя Ольга Аллилуева, расставшись со своим мужем еще несколько лет назад, все еще жила в Кремле в маленькой квартирке, среди памятных для нее детских игрушек и старых фотографий. Она продолжала общаться со Сталиным так же, как и раньше – по-простецки и без стеснения, – будучи, пожалуй, единственным человеком, который мог говорить Сталину все, что думает, и абсолютно ничем при этом не рисковать.

Сергей Аллилуев иногда захаживал к Сталину домой и ждал там часами, когда Сталин придет ужинать. За столом он садился, как и раньше, рядом со Сталиным, но ничего ему больше не говорил. Он жил, словно бессловесная тень, – немой свидетель того, как его родственники были уничтожены в ходе массовых репрессий. Он никогда не пытался никого спасти при помощи своих близких отношений со Сталиным – даже Реденса, арест и расстрел которого сломали жизнь его дочери. Он лишь один раз попытался заступиться за одного своего родственника, да и то предпочел обратиться не к Сталину, а к Берии. Этим родственником был его племянник Иван Павлович Аллилуев (он имел псевдоним «Алтайский»). Его арестовали в 1938 году и приговорили к пяти годам ссылки, однако в 1940 году – благодаря вмешательству Сергея Аллилуева – освободили.

С течением времени Сергей стал все реже и реже приходить в гости к своему зятю – раз или два в году. Если вокруг Иосифа было много людей, он уходил, шепнув ему: «Ну, я пойду к себе. Зайду в другой раз».

Сталин, не отличавшийся ни чувствительностью, ни состраданием, не испытывал, по всей видимости, никаких угрызений совести и неловкости по отношению к своим тестю и теще и собственным детям, которых крайне удивило исчезновение многих их родственников. «Куда все девались? Почему обезлюдел наш дом? – спрашивала себя Светлана в 1938–1939 годах. – Я только все больше и больше ощущала пустоту вокруг, безлюдие, и ничего мне не оставалось, кроме школы и моей доброй няни…»

В этот же период были заменены многие люди из числа прислуги (старая повариха, горничная, экономка и т. д.), причем как в Кремле, так и на обеих главных дачах – Ближней даче и даче в Зубалово. Новая прислуга, которая становилась все более многочисленной, подбиралась сотрудниками НКВД. При этом «новобранцы» автоматически сами становились сотрудниками НКВД. Руководство НКВД решило заменить и няню Светланы. Слезы дочери заставили Сталина вмешаться, и няня осталась в штате прислуги до самой своей смерти в 1956 году.

Начиная с 1937 года у детей Сталина имелись собственные телохранители. Дети ходили в «образцовые школы», предназначенные для отпрысков руководителей партии и страны, а затем Василий уехал продолжать свою учебу в Крым. Если учеба Светланы не доставляла Сталину ни малейших проблем, то с Василием, наоборот, таких проблем было хоть отбавляй. «Василий – избалованный юноша средних способностей, дикаренок (тип скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких “руководителей”, нередко нахал…» – написал Сталин В. В. Мартышину, учителю своего сына, 8 июня 1938 года. Будучи человеком суровым, Сталин не проявлял никакой снисходительности к своим отпрыскам. Он написал дальше: «Его избаловали всякие “кумы” и “кумушки”, то и дело подчеркивающие, что он “сын Сталина”. Я рад, что в Вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. […] К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот». Можно представить себе, какое замешательство охватило учителя, когда он в 1938 году получил такое письмо от Сталина, который, кстати, не стеснялся выгонять с работы тех учителей, которые, как ему казалось, вели себя по отношению к его сыну уж слишком снисходительно. Чувствуя едва ли не благоговение, Мартышин написал Сталину: «Ваш ответ – выражение непосредственности и простоты, свойственной гению, – оставил неизгладимое впечатление».

Вася сильно отставал в учебе: не делал домашних заданий, поздно вставал утром и проводил бо́льшую часть своего времени на конноспортивном манеже. Он любил лошадей и хотел стать кавалеристом. Поскольку Вася был физически очень развитым, он в конце концов решил стать военным летчиком. Он был взбалмошным, капризным, вспыльчивым человеком. Родительская забота о нем – а скорее, явная нехватка такой заботы – сказалась на нем больше, чем на других детях Сталина. Вася искренне любил своего отца и страдал от его недоверия к себе и суровости суждений относительно его, Васи. Он был неуравновешенным ребенком. Впрочем, ему было от чего потерять душевное равновесие: сначала его брат пытался покончить с собой, затем его мать наложила на себя руки, затем исчезли многие его близкие родственники… Вася проводил очень много времени в компании с охранниками и прислугой. В компании с отцом – очень мало. Уже в очень раннем возрасте Вася начал пить.

Во время каникул он приезжал из Крыма в Москву, к отцу. Он часто ходил, как тогда было модно, на каток, и встретил там девушку, которая впоследствии станет его женой, – Галину Бурдонскую, студентку Московского полиграфического института. Он произвел на эту девушку впечатление тем, что пролетел на небольшом самолете прямо над станцией метро «Кировская». Они поженились в 1940 году и поехали вместе в Липецк, где Василий в это время служил в военной авиации.

 

В преддверии войны

В марте 1939 года состоялся XVIII съезд партии. У населения появилась надежда на ослабление социальной напряженности, на относительный покой – пусть даже и непродолжительный, – тем более что некоторые из осужденных были реабилитированы. По распоряжению Сталина многие военные, ставшие жертвами устроенных в 1937 году «чисток», вышли из тюрем или же вернулись из ссылки. Осознавая, что скоро неизбежно начнется война и что Красная Армия существенно ослаблена репрессиями, ударившими по ее высшему командному составу, Сталин попытался спасти то, что еще можно было спасти. Он освободил тех, кому удалось избежать высшей меры наказания и не заболеть в тюрьмах и лагерях серьезными болезнями. Так на свободе оказались, в частности, такие широко известные личности, как Рокоссовский, Мерецков, Горбатов, Туполев, Ландау и многие другие.

Данная нелепая ситуация, при которой люди, еще совсем недавно осужденные за тягчайшие преступления, вышли из тюрем и вернулись из лагерей и теперь считались невиновными лишь в силу решения правителя страны, вызванного требованиями текущего момента, отнюдь не смущала Сталина. У маршала Рокоссовского, после того как он одержал выдающиеся победы на фронтах Второй мировой войны, состоялся следующий разговор со Сталиным:

– Константин Констатинович, там били?

– Били, товарищ Сталин.

– Сколько у нас еще людей «чего изволите»…

– Боюсь, как бы со мной не повторился тридцать седьмой год, – признался Рокоссовский.

– Тридцать седьмого года больше не будет, – ответил Сталин.

В 1939 году Сталин уже точно знал, что война с Германией неизбежна. Начиная с 1935 года он искал союзников для совместной борьбы с Гитлером. Со временем ему пришлось признать очевидность того, что западные демократические государства не станут заключать с ним никаких антифашистских договоров: после Мюнхена надежда на союз с ними исчезла. Германская экспансия на восток не очень-то беспокоила правительства западноевропейских стран. Именно такая их позиция и привела к подписанию Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом («пакта Молотова – Риббентропа») – единственного средства, при помощи которого СССР мог выиграть время. Цель этого договора для советского руководства заключалась в том, чтобы получить отсрочку перед началом решительной схватки. Данный договор, подготовленный в обстановке строжайшей секретности, был подписан 23 августа 1939 года Молотовым, в то время являвшимся народным комиссаром иностранных дел, и Риббентропом – министром иностранных дел Третьего рейха. Двадцать восьмого сентября к этому договору добавился Договор о дружбе и границе.

Кроме того, были подписаны секретные протоколы, о которых стало известно в 1946 году во время Нюрнбергского процесса, но которые так тщательно прятались советским руководством, что их оригиналы были обнаружены лишь после распада СССР в декабре 1991 года. Они были частью великих секретов Сталина, его постыдным наследием, которое – от Генерального секретаря к Генеральному секретарю – передавалось с приказом никогда его не обнародовать. Советский народ и даже бо́льшая часть его руководителей не знали о существовании этих протоколов. В них предусматривался раздел Польши между Германией и СССР, а также раздел части Европы на «сферы влияния». В «сферу влияния» СССР попадали восточные районы Польши, Литва, Латвия, Эстония, Бессарабия и Буковина.

Первого сентября 1939 года нацистская Германия атаковала Польшу. Началась Вторая мировая война. Советские войска, в свою очередь, перешли 17 сентября советско-польскую границу и продвинулись вглубь польской территории приблизительно до «линии Керзона» – русско-польской границы, установленной в 1918 году. Продвинувшись на 200–300 километров на запад, СССР вернул себе территории, утраченные им по Рижскому договору 1920 года и заселенные в основном белорусами и украинцами. Данная акция также отодвинула стратегическую линию, с которой вермахт мог начать наступление на жизненно важные центры Советского Союза.

Двадцать третьего декабря 1989 года Александр Яковлев, возглавлявший комиссию, которой поставили задачу выяснить, опираясь на архивные материалы, в чем заключалась логика данного пакта, пришел к выводу, что это было «необходимое зло».

И в самом деле, подписав пакт с Гитлером (этот пакт был шедевром так называемой «реалистической политики», но при этом еще и верхом цинизма), Сталин надеялся оттянуть на полтора – а то и два – года начало столкновения с Германией. В 1939 году СССР, несомненно, был подготовлен к войне намного хуже, чем в 1941. Сталину доложили, что Гитлер хочет обеспечить немцам «жизненное пространство» и поэтому планирует захватить Украину – первый рубеж в его продвижении на восток. Договор, подписанный 28 сентября 1939 года, отнимал у Гитлера возможность реализовать этот свой замысел. Кроме того, вышеупомянутый пакт помог Сталину избежать агрессии со стороны Японии. Японцам пришлось изменить свои планы и отложить на неопределенный срок нападение на Советский Союз. Германским военным командованием этот пакт был воспринят как предательство Гитлера по отношению к интересам Третьего рейха.

 

Операция «Барбаросса»

В ночь на 22 июня 1941 года Германия все-таки начала осуществление своего плана нападения на СССР – плана «Барбаросса»: армии Третьего рейха вторглись на территорию Советского Союза без объявления войны. Drang nach Osten – «Натиск на восток», – о котором давно уже помышляли немецкие милитаристы, начал претворяться в жизнь. По замыслу Гитлера, молниеносная война Германии с Советской Россией должна была закончиться победой Германии еще до окончания ее войны с Англией.

Для правительства СССР нападение Германии именно в этот момент стало неожиданностью. «Я знал, что война скоро начнется, но я думал, что мне удастся выиграть месяцев шесть или около этого», – признался Сталин в августе 1942 года Черчиллю, упрекнувшему его за то, что он проигнорировал его, Черчилля, слова, когда он в апреле 1941 года предупредил Сталина о надвигающемся нападении Германии.

И в самом деле, пытаясь отсрочить столкновение с Германией, Сталин проявлял пассивность, чтобы не побуждать Гитлера ускорить дату нападения на СССР. Он до самого последнего момента отказывался объявлять тревогу, пытаясь избежать «провокаций». Когда же он наконец-таки подписал приказ о начале военных действий, тот поступил в дислоцировавшиеся возле границы войска уже после того, как немцы вторглись на советскую территорию.

Разгром и отступление Красной Армии в первые месяцы войны породили две легенды: первую – о том, что Сталин наивно поверил Гитлеру; вторую – о том, что Сталин в первые дни после начала вторжения немецких войск на территорию СССР впал в отчаяние. Молотов – с уверенностью человека, долго бывшего очевидцем важных исторических событий, отверг эти домыслы: «Сталин поверил Гитлеру? Он своим-то далеко не всем доверял! И были на то основания. Гитлер обманул Сталина? Но в результате этого обмана он вынужден был отравиться, а Сталин стал во главе половины земного шара!»

В предвидении войны, которую Сталин считал неизбежной, но начало которой он надеялся максимально оттянуть, он стал 6 мая 1941 года Председателем Совнаркома. Это был его первый официальный государственный пост. Ночное нападение Германии на СССР ошеломило политических и военных руководителей Советского Союза. Сталина – тоже. Однако он, отнюдь не впадая в отчаяние, решительно взялся за дело. В два часа ночи все члены Политбюро собрались у него в Кремле. Между двумя и тремя часами ночи, когда Шуленбург явился к Молотову, чтобы сообщить ему о начале войны, Сталин и Молотов немедленно составили обращение к народу, которое Молотов затем зачитал по радио в полдень 22 июня. Сталин же выступил по радио лишь 3 июля. Ему потребовалось несколько дней промедления для того, чтобы суметь оценить ситуацию во всей ее сложности и подыскать слова, необходимые для объявления всеобщей мобилизации. Речь, с которой он выступил по радио, свидетельствовала о его окончательной трансформации из революционера в государственного деятеля.

С самого первого дня войны к нему в кабинет лился непрерывный поток посетителей – и это свидетельствует о том, что он не впадал ни в отчаяние, ни в панику. В один лишь только день 22 июня – между 5.45 утра и полночью – он встретился в своем кабинете с Молотовым, Берией, Тимошенко, Мехлисом, Жуковым, Маленковым, Микояном, Кагановичем, Ворошиловым, Вишневским, Кузнецовым, Димитровым, Мануильским, еще раз с Кузнецовым, еще раз с Микояном, еще раз с Молотовым, еще раз с Ворошиловым, еще раз с Берией и еще раз с Маленковым.

На следующий день после начала немецкого вторжения – 23 июня – Сталин создал Ставку Верховного Главнокомандования, в которой объединил под своим командованием главных военных руководителей и некоторых членов Политбюро. Тридцатого июня был также создан Государственный комитет обороны. Ставка расположилась в Кремле. Система средств связи позволяла Сталину иметь доступ ко всем уровням военной иерархии – вплоть до командиров низшего звена. Девятнадцатого июля Сталин также стал народным комиссаром обороны, тем самым взяв на себя всю полноту ответственности за ведение войны. Работая по восемнадцать часов подряд и зачастую ложась спать прямо на диване в своем кабинете – не раздеваясь, как солдат на войне, – он держал в своих руках ниточки, тянущиеся со всех фронтов. Он и сам был своего рода фронтом…

 

Пленение Якова

«Иди воюй!» – так, насколько известно, сказал Сталин своему старшему сыну, когда начались боевые действия.

Яков отправился на войну и 16 июля 1941 года попал возле поселка Лиозно – под Витебском – в плен. Подразделение, которым он командовал, оказалось в окружении, и он угодил в руки к немцам. Сталин узнал об этом благодаря немецкому радио и благодаря листовкам, разбрасывавшимся под Москвой. «Товарищи красноармейцы! Неправда, что немцы мучают вас или даже убивают пленных! Это подлая ложь! Немецкие солдаты хорошо относятся к пленным! Весь народ обманывают! Вас запугивают, чтобы вы боялись немцев! Избегайте напрасного кровопролития и спокойно переходите к немцам!» Немцы также разбрасывали листовки с фотографией двух немецких офицеров, стоящих рядом с Яковом и беседующих с ним: «Сын Сталина, Яков Джугашвили, старший лейтенант, командир батареи Четырнадцатого гаубичного артиллерийского полка Четырнадцатой бронетанковой дивизии, сдался в плен к немцам. Если уже такой видный советский офицер и красный командир сдался в плен, то это показывает с очевидностью, что всякое сопротивление германской армии совершенно бесцельно. Поэтому кончайте все войну и переходите к нам!» На обратной стороне листовки размещалась копия рукописного текста: «Дорогой отец, я вполне здоров, буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германии. Обращение хорошее. Желаю здоровья, привет всем. Яша». Еще в руках у немцев оказалась фотография Якова, на которой он был запечатлен в кожаной куртке, которую носил до войны. Этого было достаточно для того, чтобы вызвать подозрения у Сталина. Как у них оказалась эта фотография? Кто его предал? Осенью 1941 года была арестована жена Якова Юлия. Ее сначала держали на Лубянке, а затем отвезли в город Энгельс. Там она находилась до весны 1943 года. Ее трехлетняя дочь Галина осталась со Светланой, которая стала заботиться о ней, как мать. Когда Юлия вышла на свободу, Сталин выделил ей скромную квартирку, в которой она поселилась вдвоем с Галиной, и начал присылать ей деньги и продукты питания. Галина до сих пор живет в этой квартире.

Вообще-то в начале войны, после того как Яков убыл на фронт, Юлия и ее дочь поселились в Кремле. Затем они, как и многие другие родственники Сталина, были эвакуированы в Сочи. Сталин и на этот раз не постеснялся упрятать за решетку человека, входившего в число его родственников.

Как только Яков попал в плен, Сталин начал предпринимать усилия по его освобождению. Было организовано несколько спецгрупп, в состав которых, в частности, вошли испанские добровольцы.

Двенадцатого марта 1945 года Сталин получил сведения относительно пребывания его сына в плену с апреля по июнь 1942 года. Яков содержался в лагере, находящемся на юге Баварии, вместе с двадцатью советскими генералами и другими лицами, занимавшими высокие посты. Во время пребывания в этом лагере он проявил себя как человек мужественный, стойкий, несгибаемый. Немцы использовали его на строительных работах. А еще его постоянно теребили спецслужбы: его чуть ли не каждый день фотографировали, а сотрудники гестапо приходили его допрашивать. Он неизменно отвечал им: «Я люблю свою Родину, я никогда не скажу плохого о моей Родине». Немцы попытались – но безрезультатно – уговорить его вступить в армию Власова, советского генерала, который перешел на сторону немцев, сформировал армию, состоящую в основном из взятых немцами в плен русских, украинцев и прибалтов, и сражался до конца войны против союзных держав, воюющих с Германией. В июле 1942 года Якова перевели в лагерь «H-S», находящийся возле Любека. Там его товарищем по заключению стал сын Леона Блюма Робер, с которым он некоторое время сидел в одной камере. В этом лагере находилось 1200 военнопленных: французы, бельгийцы, югославы, поляки, но среди них был только один советский офицер – Яков Джугашвили. За ним велось непрерывное наблюдение. Будучи человеком гордым, он отвергал материальную помощь, предлагаемую ему товарищами по лагерю. Он отказывался вставать при появлении немецких офицеров, и за это ему приходилось прозябать в карцере. В немецкой прессе писали, что он делает заявления, направленные против его страны, а он снова и снова говорил: то, что рассказывается о нем в немецких газетах, – ложь. Он проявлял оптимизм по поводу того, чем закончится война, заявляя, что ни на миг не сомневается в том, что Германия потерпит поражение и Красная Армия одержит решительную победу. В сентябре 1942 года югославские офицеры стали готовиться к побегу: они рыли подземный ход, начало которого располагалось в камере Джугашвили, поскольку эта камера находилась ближе других к границе лагеря. Когда комендант узнал об этом подземном ходе, Якова посадили в карцер, а затем – несколько дней спустя – увезли на самолете в неизвестном направлении.

После Сталинградской битвы Гитлер предложил Сталину обменять его сына на фельдмаршала Паулюса. Сталин ответил отказом. Позднее он сказал своей дочери, что торговаться с нацистами не станет. Появился также слух, что он якобы произнес следующую фразу: «Я солдат на фельдмаршалов не меняю!»

Во время своего пребывания в плену Яков доказал, что он человек мужественный и обладает чувством собственного достоинства. Об этом свидетельствует сохранившийся в архиве протокол его допроса, датированный 18 июля 1941 года.

– Мне стыдно перед отцом, что я остался жив…

– Не будете ли вы возражать, если мы сообщим по радио о вашем пленении, […] или вы думаете, что отцу это безразлично?

– Нет, по радио не нужно.

– Почему? Потому что ваш отец занимает самый высокий пост в правительстве, или же вы думаете, что отец заклеймит вас позором?

– Я не хочу скрывать, что это позор…

Нетрудно представить, каким было его душевное состояние, когда он услышал по радио, что Сталин заявил: «Нет военнопленных – есть изменники Родины».

Яков попытался сбежать с группой польских офицеров. Эта попытка закончилась провалом. Его перевели в лагерь с более суровыми условиями содержания, находившийся в Заксенхаузене. Постепенно все больше и больше впадая в депрессию, Яков стал отказываться принимать пищу. Вечером 14 апреля 1943 года, отказавшись зайти в свой барак, он направился к запрещенной зоне. Часовой открыл по нему огонь и убил его. Затем его труп бросили на проволочное ограждение с высоким напряжением, и в своем отчете комендант лагеря написал, что Яков погиб при попытке к бегству. Его труп сожгли в лагерном крематории.

В 1946 году до Сталина дошли другие сведения, касающиеся смерти его сына. В семь часов вечера Яков прогуливался перед своим бараком. Наблюдавший за ним немецкий солдат приказал ему вернуться в барак. Яков отказался и попросил позволить ему встретиться с комендантом лагеря. Ему ответили, что свяжутся с комендантом по телефону. Однако Яков направился в сторону проволочного ограждения и пересек так называемую «нейтральную зону». Часовой несколько раз крикнул ему, чтобы он повернул назад, и пригрозил открыть огонь. Яков разорвал на себе рубашку и крикнул: «Стреляйте!» Часовой выстрелил, пуля угодила Якову в голову. Яков упал замертво и пролежал сутки, пока комендант лагеря не получил от Гиммлера приказ убрать труп. Человек, рассказавший об этом, точно не знал, умер ли Яков от тока высокого напряжения, прикоснувшись к проволочному ограждению, или от попавшей в него пули. Якова кремировали, а его прах положили в урну и отвезли в Берлин.

Сталину уже было известно о смерти сына. Среди тех, кто сообщил ему о судьбе Якова, фигурировал король Бельгии Леопольд. Сталин сообщил своей дочери об этой трагической новости летом 1945 года: «Яшу расстреляли немцы. Я получил письмо от бельгийского офицера, принца что ли, с соболезнованием, – он был очевидцем… Их всех освободили американцы…» «Ему было тяжко, – вспоминала Светлана, – он не хотел долго задерживаться на этой теме».

Если Сталин довольно быстро примирился с мыслью, что его старший сын погиб (хотя он и говорил с горечью, что гитлеровские варвары заставили его страдать всю оставшуюся жизнь), то жена Якова – в соответствии со старой русской традицией, согласно которой можно надеяться на возвращение умершего где-то далеко или пропавшего без вести человека до тех пор, пока кто-нибудь из заслуживающих доверия людей не сообщит, что видел его труп, – до конца своей жизни верила, что ее муж просто предпочел не возвращаться на Родину и начал за границей новую жизнь. Несколько человек, встречавшихся с ней после войны, подкрепили этот миф всевозможными рассказами о том, что Яков и в самом деле остался жив, и поэтому его родственники верят в это и по сей день.

 

Москва в осаде

В октябре 1941 года Гитлер начал наступление на Москву. Немцы почти вплотную подошли к советской столице. Правительство страны срочно переехало в Куйбышев. Сталин остался в Москве. Этот образ Сталина, оставшегося в Кремле в ситуации, когда немцы находились уже почти на окраине города, остается в истории наилучшим примером того, как руководитель государства может личным примером повлиять на психологическое состояние народа.

Москва начала пустеть еще летом. Дети, старики, различные высокопоставленные чиновники, деятели науки и культуры – все они уехали. Осенью – а точнее, в один из дней в середине октября – город вдруг охватила неописуемая паника. В продовольственных магазинах выстроились длинные очереди, а некоторые из этих магазинов даже разграбили. К Казанскому вокзалу, с которого поезда уходят на восток, потянулись толпы людей. Милиционерам, чтобы сдержать эти толпы, пришлось перегораживать улицы. Ничто не могло успокоить взволнованных людей. Эта паника длилась весь день. Затем, с заходом солнца, она резко прекратилась. Люди начали расходиться по домам и без вмешательства милиции. По всему городу, доходя до ушей каждого человека, пронесся слух: «Сталин остается в Москве!..»

Сидя на заднем сиденье старенького «паккарда» с откидным верхом, позади своего шофера, Сталин стал разъезжать по улицам города, ведущим к Казанскому вокзалу. Он был очень бледным и, откинувшись на спинку сиденья, приветствовал жестами руки москвичей, на которых его появление действовало одновременно и ошеломляюще, и успокаивающе: если Сталин остается в Москве, то зачем тогда уезжать? Люди стали расходиться по домам: они поняли, что Сталин хотел сказать им своим появлением на улицах. «Это было замечательно! Миф еще раз сыграл свою роль! – вспоминал впоследствии Джулио Черетти, один из руководителей итальянских коммунистов. – Вечером мне довелось узнать от одного русского секретаря, что в Кремле не обошлось без споров: руководство милиции предлагало прибегнуть к силе. По слухам, Сталин, поморщившись, отверг это предложение и попросил подать ему автомобиль с открытым верхом… Результат был достигнут, я сам его видел, поскольку я присутствовал при этом бессловесном общении между Сталиным и толпами москвичей – сначала на улице Горького, а затем неподалеку от Казанского вокзала».

Ближайшие соратники Сталина пытались убедить его уехать, держа наготове специальный поезд и – в аэропорту – четыре самолета (в том числе и его личный самолет). Никто не осмеливался открыто спрашивать его, уедет он из Москвы или нет, а потому попытались узнать косвенно: «Товарищ Сталин, когда отправить из Москвы полк охраны?» «Если будет нужно, я этот полк сам поведу в атаку», – ответил Сталин.

Берия, Маленков и Каганович в конце концов осмелились открыто посоветовать ему перебраться в Куйбышев. Тогда, чтобы всем все стало ясно, Сталин собрал в ночь на 16 октября своих помощников, охранников и своего шофера и сказал им: «Никакой эвакуации не будет, остаемся здесь до победы».

Седьмого ноября 1941 года, стоя на трибуне мавзолея Ленина, перед которой проходили подразделения Красной Армии, отправлявшиеся с Красной площади прямо на фронт, находившийся всего в нескольких километрах от Москвы, Сталин произнес одну из своих самых знаменитых речей, смешивая в ней славные страницы российской истории и символы Октябрьской революции. «Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

Сталин, оставшись в Москве, которую то и дело бомбила немецкая авиация, продолжал работать в Кремле и – чаще – на Ближней даче. Иногда во время налетов вражеской авиации он поднимался в сопровождении кого-нибудь из своих сотрудников на крышу здания и наблюдал оттуда, как стреляет по немецким самолетам советская зенитная артиллерия. В 1941 и 1942 годах место, где находилась дача Сталина, подвергалось бомбардировкам. Руководство НКВД получило секретное сообщение о том, что неподалеку от дачи упала и не разорвалась бомба. Об этом доложили Сталину. «Ну, тогда пойдемте ее искать!» – сказал он. Взяв с собой миноискатель, Сталин и его охранники пошли обследовать окрестности. Они нашли множество различных металлических предметов, а бомбу так и не обнаружили.

Сталин в течение всей войны работал в одном и том же ритме: днем и ночью, ночью и днем. Он обычно засыпал утром, часам к шести. Его охранники обнаруживали его спящим на диване, который находился за лестницей, или на стуле, поставленном на веранде (лицо Сталина при этом было закрыто от солнца фуражкой). Он по-прежнему страдал от ревматических заболеваний, и у него постоянно болели ноги (именно поэтому он все время ходил взад-вперед по своему кабинету во время проводившихся в нем совещаний). У него также была грудная жаба, а еще он страдал от артериальной гипертонии. Однако он не уделял никакого внимания ни самому себе, ни своим болезням. Ничто не могло остановить его в стремлении руководить обороной страны, вмешиваться в ход военных действий и заниматься дипломатией. Когда он успешно прошел через это испытание, ему было уже 67 лет. Он был измученным физически, постаревшим, еще более щуплым, с поседевшими и поредевшими волосами.

 

Фронт

Ездил ли Сталин на фронт? Данный вопрос является спорным еще с тех пор, как Хрущев в своем секретном докладе на XX съезде КПСС заявил, что Сталин, организовывая оборону страны, военные операции планировал по глобусу. Конечно же, политическое руководство страны не часто выезжало на фронт. Молотов признавал это по отношению к самому себе. «Я в Ленинград выезжал в 41-м. Во-вторых, я снимал Конева. Потом выезжал торопить Жукова. Это, по-моему, в 42-м или в 43-м. Вот эти были у меня поездки». Сталин тоже несколько раз ездил на фронт, но эти его поездки держались в строжайшей тайне даже от его ближайшего окружения. В прессе о них никогда не упоминалось. Во время обороны Москвы Сталин ездил на фронт дважды. Он, в частности, посетил район Волоколамска. Когда он неожиданно решил туда съездить, он вызвал к себе Жукова и Берию и объявил им о своем решении в этот же день отправиться под Волоколамск. Еще он один раз ездил в Ленинград, когда Красная Армия готовилась там к крупномасштабному наступлению. Будучи по своей природе человеком скрытным, он стал еще более скрытным во время войны. Он никогда не рассказывал никому заранее о том, что собирается сделать. Его неожиданный приезд всегда был большим событием. Его обычно везде сопровождали личные охранники, а при поездках на фронт – еще и два подразделения НКВД: одно из них следовало впереди него, а второе непосредственно окружало его со всех сторон. Он проводил некоторое время на командных пунктах, разглядывая с них позиции немецких войск.

После Тегеранской конференции Сталин посетил разрушенный Сталинград. Он прошелся по улицам и наведался туда, где находился штаб фельдмаршала Паулюса. Во время одной из поездок его машину слегка задел другой автомобиль, за рулем которого сидела женщина. Сталин приказал своему шоферу остановиться и вышел из машины. Узнав Сталина, бедная женщина так перепугалась, что начала плакать. «Это я виновата! Это я виновата!» – повторяла она, всхлипывая. Сталин стал ее успокаивать: «Да вы не плачьте, моей машине ничего не сделалось, она бронированная. А вы свою поправьте!» Затем Сталин обратился к подбежавшим милиционерам: «Вы ее не трогайте, она не виновата, виновата война».

 

Недопустимая любовь

Если Яков находился в плену, а Василий – на фронте, то Светлана сначала переехала в Сочи, а затем – в Куйбышев.

Поначалу те, кто еще оставался из родственников Сталина – старики Аллилуевы, Анна Сергеевна, два ее сына, Юлия и Галина, а также няня Светланы, – уехали вместе с ней в Сочи. В сентябре все они вернулись в Москву. Юлию там арестовали, а Галина, пожив некоторое время у Аллилуевых, уехала к Светлане в Куйбышев.

Светлана жила там в специальной гостинице вместе с Ольгой, маленькой Галиной и Галиной взрослой – женой Василия (в октябре она родила сына Александра). Что касается Сергея Аллилуева, то он предпочел уехать в Тифлис.

«Дорогой мой папуля, я скучаю всегда по тебе, когда уезжаю куда-нибудь, но сейчас что-то особенно к тебе хочется, – написала Светлана своему отцу 19 сентября 1941 года. – Если бы ты разрешил, то я прилетела бы на самолете, дня на 2–3. […] Ох, папуля, как мне хочется хотя бы на один день в Москву! […] Так ты хоть спи-то как следует, а то у меня есть сведения, что ты спишь мало. Это недопустимо, уважаемый товарищ секретарь! […] Целую еще много-много раз мою радость, моего дорогого папочку».

Двадцать восьмого октября Светлана и в самом деле приехала в Москву, чтобы повидаться с отцом. Она увидела его всецело погруженным в работу: военные карты, донесения, телефонные звонки, посетители. Он лишь мимоходом спросил ее: «Ну, как ты там, подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?» Светлана увиделась с ним еще раз в январе 1942 года: она провела лишь два дня рядом с отцом, заваленным работой и измученным различными подозрениями.

В июне 1942 года родственники Сталина возвратились в Москву и уже больше не уезжали оттуда до конца войны. Там их ждала плохая новость: когда немцы приближались к Зубалово, дачу пришлось взорвать. Неподалеку от нее впоследствии был построен другой дом, но это было уже совсем не то. Родственники Сталина собрались все вместе в этом новом строении. Однако теперь они представляли собой разношерстную компанию, отнюдь не отличающуюся единством. Что могло быть общего между Анной, впавшей в отчаяние после утраты своего мужа, Галиной, оставшейся без родителей после того, как ее отец попал в плен к немцам, а маму арестовали свои, и Василием, жившим на широкую ногу в окружении своих «придворных» – спортсменов, актеров, летчиков, – которые то и дело приезжали на эту новую дачу, чтобы поучаствовать в устраиваемых Василием попойках? Когда начался новый учебный год, Светлана и маленькая Галина вернулись в Кремль, в квартиру Сталина.

В самый разгар войны – зимой 1942/1943 годов – у Светланы случилось первое в ее жизни любовное увлечение и возник первый конфликт с отцом. Будучи еще школьницей, она начала платонический флирт с сорокалетним мужчиной – Алексеем Каплером, – которого она встретила в окружении своего брата Василия. Они начали с того, что стали вместе ходить в кино и прогуливаться вокруг дачи. Как-то раз на банкете, организованном все тем же Василием, они танцевали вместе фокстрот. Юной Светлане очень льстило, что ей уделяет внимание этот театральный деятель. Он ждал ее у входа в школу, водил ее в Третьяковскую галерею, ходил с ней в театр. В обстановке войны возникла недопустимая любовь, за которой стало внимательно наблюдать недремлющее око охраны семьи Сталина. Каплер, пренебрегая благоразумием, опубликовал в газете «Правда» в конце ноября 1942 года статью в виде письма, которое он адресовал своей возлюбленной и в котором он, рассказывая о Сталинградской битве, делал лирические отступления, относящиеся к его прогулкам в Подмосковье в компании с этой девушкой. Сталину, конечно же, ежедневно докладывали о том, как обстоят дела с этой скороспелой любовью его дочери. Он сначала попытался урезонить ее, изъясняясь лишь намеками, а один из его охранников поговорил соответствующим образом с ухажером Светланы. Однако ничего не изменилось: Светлана по-прежнему проводила бо́льшую часть своего свободного времени с Каплером. Они ходили в кино, в театр, совершали вечерние прогулки. Двадцать восьмого февраля – в день, когда ей исполнилось семнадцать лет, – она привела своего воздыхателя в пустую квартиру, которую сняла при помощи брата. Там они говорили друг другу ласковые слова, целовались, томно молчали и… грустно прощались друг с другом. Дело в том, что Каплер, наконец-таки осознав, как сильно рискует, добился командировки в Ташкент: там он должен был снимать фильм. Однако двумя днями позже его арестовали. На Лубянке его допросил сам Власик – начальник охраны Сталина, – пожелавший лично проконтролировать, что все встало на свои места. Официально Каплера обвинили в связях с иностранцами и приговорили к пяти годам лишения свободы. Выйдя на свободу в 1948 году, он допустил серьезную ошибку – вернулся в Москву, находиться в которой ему было запрещено. Его снова арестовали и приговорили еще к пяти годам лишения свободы. Для Светланы эта ее любовная история закончилась двумя пощечинами, которые запомнились ей на всю оставшуюся жизнь. Сталин ударил ее первый раз в жизни. «Подумайте, няня, до чего она дошла! – сказал он няне, стоявшей в ужасе в углу комнаты. – Идет такая война, а она занята…» (тут Сталин произнес «грубые мужицкие слова»). Начиная с этого дня отношения между Сталиным и его любимым отпрыском сильно изменились.

Василий, однако, доставлял отцу гораздо больше хлопот, чем Светлана. Его беспутная жизнь и пьянство были для Сталина невыносимыми. Один раз он даже распорядился посадить своего сына на десять дней в тюрьму. Тем не менее, когда началась война, Вася отправился на фронт и воевал мужественно. Он совершил двадцать семь боевых вылетов, сбил вражеский самолет и был ранен 4 апреля 1943 года осколками разорвавшегося снаряда. За эти его довольно скромные военные подвиги его завалили наградами: два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского и орден Суворова II степени. Начав войну в звании полковника, он в 1946 году стал генерал-майором военно-воздушных сил, а год спустя – генерал-лейтенантом. Несмотря на свою вспыльчивость и недисциплинированность, он был хорошим летчиком. Однако из-за своего несносного характера, склонности к пьянству и порочного окружения он, образно выражаясь, часто оказывался на краю пропасти. Тем не менее из всех детей Сталина он лучше всего сумел воспользоваться высоким положением своего отца. Нельзя сказать, что он что-то у него выпрашивал, но уже одной его фамилии – Сталин – хватало для того, чтобы чиновники различных рангов делали для него все, что могли, пусть даже сам Сталин относился отнюдь не с одобрением к головокружительной карьере своего сына. Никто не знал, что Сталин ценит Василия не очень-то высоко. Вася еще с молодых лет вел себя как прожигатель жизни, покровитель конного спорта и организатор военно-воздушных парадов. Его любовные похождения тоже вызывали у его отца раздражение. Когда жена Василия была беременна во второй раз (в 1942 году у нее родилась дочь Надежда), он ввязывался в различные любовные авантюры. Сталин выделил жене Василия хорошую квартиру и предоставил средства к существованию. Когда же эта его невестка помирилась со своим неверным мужем, Сталин обозвал ее дурой.

 

Союзники

За четыре года войны, в течение которых, несмотря на всевозможные препятствия, возник и укрепился союз между СССР и западными державами и была одержана победа над Гитлером, авторитет Сталина сильно укрепился.

Еще в начале 1930-х годов, когда он начал принимать у себя иностранных гостей, он научился очаровывать, успокаивать, вселять уверенность… Никто не мог понять, что он их надувает. Все попадались на его удочку – политики и писатели, дипломаты и партийные активисты. Сталин представал перед своими западными собеседниками как человек, объясняющий все просто и ясно. Уже сам факт встречи с ним являлся для них целым событием. Его имидж человека золотой середины, его кабинет, лишенный показных признаков кабинета человека, обладающего огромной властью, и его щуплая фигура, контрастирующая с величественной обстановкой Кремля, изумляли собеседников.

Склонность Сталина к скрытности, его стремление держать за полупрозрачной завесой свою личную жизнь, его подчеркнутая замкнутость, его наигранное стремление казаться незаметным – имело ли все это своей единственной целью скрыть от иностранцев запугивание населения и репрессии, при помощи которых он удерживал в своих руках власть? Загадка Сталина родилась благодаря той странной – вплоть до мистики – самоизоляции, на которую он себя обрекал, благодаря его скрытности, благодаря умело используемой им завесе таинственности. А еще – благодаря многоликости этой личности, имиджу разностороннего человека, превосходному умению вызывать симпатию у людей и вести разговор в доверительной манере, подстроенной под особенности каждого конкретного собеседника. Большинство из тех, кто побывал у него в гостях, упоминают в своих мемуарах, личных дневниках, переписке и беседах с другими людьми о своей встрече со Сталиным, поскольку эта встреча, по всей видимости, произвела на них большое впечатление. Изумление этих людей усиливалось еще и тем, что все они ожидали увидеть человека ужасного, бесцеремонного, грубого, сухого и надменного. Однако встречали они в лице Сталина нечто диаметрально противоположное. Отсутствие у Сталина какого-либо «внешнего блеска» смущало его собеседников: он казался им бескорыстным, равнодушным к славе и к удовольствиям, не гордящимся своей огромной властью. При этом, конечно же, в нем замечали его упрямство и недоверчивость и понимали его главные мотивы – править твердой рукой, так, как он считал правильным, и в одиночку. Его жалели за его одиночество; его считали искренним, честным и справедливым; его хвалили за умение слушать (он умел заставить своего собеседника почувствовать себя раскованно) и ненаигранную откровенность. Ему зачастую не ставили в вину то, о чем всем было известно – чистки, «заказные» судебные процессы, расстрелы, – а лишь преклонялись перед ним как революционером, осознанно закрывая глаза на то, что он – тиран.

Вступление СССР во Вторую мировую войну привело к Сталину выдающихся политиков западного мира, и его обаяние стало работать при общении с ними так же, как оно работало при его общении в 1930-е годы с известными зарубежными гостями, представлявшими собой в большинстве своем выдающихся писателей XX века. В конце июля 1941 года Сталин принял у себя Гарри Хопкинса, ближайшего соратника президента Рузвельта; в сентябре – Гарримана и Бивербрука; в августе 1942 года – Черчилля. Затем – с 28 ноября по 2 декабря 1943 года – Сталин встретился с Черчиллем и Рузвельтом в Тегеране. Военная переписка руководителей государств-союзников (СССР и западных держав) демонстрирует наличие между ними взаимопонимания, которое в наше время многие начинают считать мнимым, но которое в действительности, несмотря на политические разногласия, было реальным. Союз между СССР и западными державами, хотя их руководителей раздирали противоречивые чувства (восхищение и недоверие, энтузиазм и подозрения, солидарность и отчужденность), сумел укрепиться и просуществовать в течение всей войны. На эти сложные отношения влияли не только чисто прагматические соображения, но и определенные личные эмоции. Образ «красного царя» был интересным и притягательным. Черчиллю, насколько известно, хотелось бы встречаться со Сталиным как минимум раз в неделю; Рузвельт надеялся его еще раз увидеть.

В военные годы появились самые поразительные отзывы о Сталине, написанные встречавшимися с ним официальными представителями стран – союзников СССР. Гарри Хопкинс вспоминал, что в беседе с ним Сталин не допустил ни одного лишнего слова, жеста или манерности. «Это напоминало разговор с абсолютно отлаженным механизмом, интеллектуальной машиной», – записал Хопкинс в своих бумагах. «Великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином» считал Сталина Черчилль, которому в течение трех военных лет довелось поддерживать с ним «близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения». Генерал де Голль отозвался о Сталине следующим образом: «Коммунист, одетый в маршальский мундир, диктатор, укрывшийся как щитом своим коварством, завоеватель с добродушным видом, он все время пытался ввести в заблуждение. Но сила обуревавших его чувств была так велика, что они часто прорывались наружу, не без особого мрачного очарования».

 

Катынская трагедия

Тринадцатого апреля 1943 года пропагандистские службы Третьего рейха провозгласили о том, что в лесу под Катынью (Смоленская область) были обнаружены общие могилы. В этих могилах было погребено около десяти тысяч польских офицеров, убитых в марте-апреле 1940 года по приказу Сталина. В действительности же возле Катыни нашли четыре тысячи сорок три трупа. Однако впоследствии были обнаружены и другие массовые захоронения, в результате чего появились спорные, но в любом случае ужасные цифры: 15 тысяч трупов – по польским данным, 22 тысячи трупов – по последним данным, заявленным на сегодняшний день русскими. Тем самым стало известно об одном из самых жутких эпизодов Второй мировой войны. Польское правительство, находящееся в Лондоне, вслед за немцами тоже обвинило советские власти в расстреле польских офицеров. Двадцать пятого апреля оно передало меморандум государствам-союзникам и потребовало – как того потребовали и немцы, – чтобы представители Международного Красного Креста провели расследование на месте данных захоронений. Двадцать шестого апреля советское правительство разорвало дипломатические отношения с польским правительством, находящимся в Лондоне. Это было начало конфликта, который впоследствии подорвет союзнические отношения между СССР и западными державами, будет все время разрастаться и станет – вплоть до распада СССР – главным камнем преткновения в отношениях между Советским Союзом и Польшей.

Сейчас нам уже известно, что решение уничтожить польскую военную элиту, находившуюся на советской территории, было принято Политбюро и что все его члены поставили свои подписи под соответствующим документом. Этот позорный документ – как и протоколы, ставшие приложением к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом, – является тяжелым наследием, которое преемники Сталина, достигнув вершины партийной иерархии, должны были держать в величайшем секрете.

Способ, при помощи которого Сталин умудрялся опровергать факты в общении с руководителями государств-союзников, и по сей день является «классикой жанра»: ложь во имя государственных интересов. Двадцать первого апреля Сталин отправил два идентичных секретных послания: одно – Черчиллю, второе – Рузвельту. Его версия (она была официальной версией советской историографии вплоть до прихода к власти Горбачева) заключалась в том, что данное преступление совершили немцы. «Гитлеровские власти, совершив чудовищное преступление над польскими офицерами, разыгрывают следственную комедию, в инсценировке которой они использовали некоторые подобранные ими же самими польские профашистские элементы». Сталин заявил, что «то обстоятельство, что враждебная кампания против Советского Союза начата одновременно в немецкой и польской печати и ведется в одном и том же плане, – это обстоятельство не оставляет сомнения в том, что между врагом союзников – Гитлером и правительством г. Сикорского имеется контакт и сговор в проведении этой враждебной кампании». Черчилль поверил Сталину, при этом всячески стараясь как-то «замять» конфликт с поляками. «Германская пропаганда создала эту историю именно для того, чтобы вызвать трещину в рядах Объединенных Наций…», – ответил он Сталину. Именно данная версия и была воспринята как отвечавшая действительности, пусть даже ее и не признали таковой в ходе Нюрнбергского процесса (трибунал отказался возложить вину за эти трагические события на Третий рейх).

Данный поступок Сталина – кроме того, что он был чудовищным преступлением и тайной, которую Сталин сумел навязать своим преемникам более чем на полвека вперед, – являлся отражением желания Сталина раз и навсегда изменить отношения России с Польшей. И снова генерал де Голль лучше всех понял глубокие мотивы, определявшие действия Сталина: «По его речи, громовой, жалящей, красноречивой, чувствовалось, что “польский вопрос” был центральным в его политике и что он принимал его близко к сердцу. Он заявил, что Россия “резко изменила свое отношение” к Польше, которая веками была ее врагом и в которой отныне она хотела видеть друга». Убедили заявления Сталина руководителей союзных держав или нет, но они поняли, что по поводу Польши Сталин ни о чем торговаться не станет.

Борьба с фашизмом, в рамках которой Сталин проявил себя как верный союзник, и победа над Третьим рейхом, одержанная Красной Армией, которая, начиная со Сталинградской битвы, сумела добиться коренного перелома в ходе войны, придали мифу о Сталине международные масштабы, позволяя ему войти во всемирную историю в образе триумфального победителя. Многие шли в бой и умирали с криками «За Сталина!» и «Да здравствует Сталин!».

Будучи превосходным импресарио своего собственного имиджа (он даже сам попал под чары этого имиджа, обрывая – незаметно для самого себя – связь с реальностью), Сталин, похоже, жил в мире абстракций. Смерть для него, возможно, тоже была абстракцией. Его ничуть не волновало то, что люди, которых он убивал или отправлял в трудовые лагеря, не были ни в чем виноваты. Число людей, принесенных в жертву ради осуществления мечты, было всего лишь вопросом статистики. Не он ли как-то раз заявил: «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика»? «Вы неподражаемы!» – сказал Сталину генерал де Голль, когда они встретились в декабре 1944 года в Москве.

 

Морозов

Во время войны личная жизнь Сталина практически сошла на нет. Он перестал ужинать в своей квартире в Кремле и ехал в конце рабочего дня прямо в Кунцево в компании со своими соратниками, ставшими отныне его единственным постоянным окружением.

Осенью 1944 года Светлана вышла замуж за Григория Морозова – школьного товарища Василия. Григорий был у Светланы пионервожатым, когда она была пионеркой. Первый раз он ее встретил на праздновании дня рождения Василия. Ей тогда было шесть лет, а ему – одиннадцать.

Григорий Иосифович Морозов – русский с еврейскими корнями – был большим другом Василия. Он сидел с этим сыном Сталина в школе за одной партой и принимал участие в затеваемых Василием играх и «шалостях». Его любовь к Светлане зародилась в то время, когда она была студенткой, изучавшей историю, а он уже заканчивал свое обучение на факультете международного права. Когда началась война, Григорий служил в Красной Армии: он с октября 1939 года проходил военную службу в Семьдесят шестом полку. Он убыл на фронт 26 июня 1941 года. В феврале 1942 года он был ранен, в результате чего стал непригодным к военной службе.

Когда Светлана сказала своему отцу, что она решила выйти замуж за Морозова, она получила его согласие без особых проблем. Восемнадцатого мая 1944 года они, счастливые оттого, что Сталин не стал препятствовать их союзу, пришли домой к сестре Григория – Вере, – чтобы отпраздновать данное событие с ней и ее мужем. Они открыли две бутылки шампанского. На следующий день Григорий и Светлана отправились вдвоем в бюро регистрации актов гражданского состояния. Взглянув на документы Светланы и поняв, кто к ним пришел, служащий перепугался. Однако все документы были в порядке, и Григорий со Светланой сочетались законным браком.

Новоиспеченные супруги поселились в Кремле. Морозов стал там время от времени общаться со Сталиным и другими власть имущими. Он пользовался библиотекой своего тестя, ходил в тир с Берией, встречался с детьми членов Политбюро. Жизнь у Григория и Светланы была легкой, приятной и заполненной учебой (они оба все еще учились в университете). В мае 1945 у них родился сын – «дитя Победы», – которого назвали Иосифом и о котором стали заботиться две няньки – та, которая когда-то ухаживала за Светланой, и та, которая когда-то ухаживала за Галиной (дочерью Якова Джугашвили). Благодаря усилиям второй из этих нянек он стал любимым внуком своего дедушки.

В феврале 1948 года Светлана и Григорий развелись, причем Сталин не имел к их разводу никакого отношения. «Он никогда не требовал, чтобы мы расстались», – утверждала Светлана, у которой имелись личные причины для того, чтобы разойтись с мужем. Когда 8 февраля в девять часов вечера Григорий Морозов покинул свою квартиру в Кремле, чтобы отправиться на квартиру своих родителей, тяжелая дверь за его спиной гулко хлопнула, тем самым символизируя, что «кремлевский» период его жизни окончательно и бесповоротно закончился.

За пределами круга родственников Сталина его уже ничто не могло защитить. Несколько часов спустя – в половине пятого утра – сотрудники НКВД явились на квартиру его родителей, чтобы арестовать его отца под тем предлогом, что Григорий поддерживал отношения с семьей Аллилуевых. Вели они себя крайне грубо и бесцеремонно: перерыли все вещи в квартире старика Морозова, чтобы забрать и уничтожить следы близких отношений Морозовых со Светланой Аллилуевой. Фотографии, почтовые открытки, письма, личные дневники – все это было конфисковано. Отца Григория посадили в тюрьму, в одиночную камеру. Он вышел на свободу лишь в 1954 году, после смерти Сталина. Что касается Григория, то он три года не мог устроиться на работу, причем ему в течение этого времени приходилось как-то содержать не только себя, но и свою мать. Он очень дорого заплатил за то, что побыл четыре года мужем дочери Сталина.

Сталин остался в памяти Григория Морозова человеком необыкновенным, но при этом суровым, грубым, доходящим иногда до садизма и полностью лишенным чувства сострадания.

 

Валентина Васильевна Истомина

В 1937–1938 годах, после большой «чистки» домашней прислуги Сталина, в его ближайшем окружении появились новые люди, среди которых была и курносая девушка, всегда пребывавшая в хорошем настроении. Она работала сначала в течение трех лет на даче в Зубалово, а затем ее перевели на Ближнюю дачу. Там она оставалась до самой смерти Сталина, причем со временем стала на этой даче экономкой.

Близкие отношения между Сталиным и Истоминой начались, возможно, в трудные годы войны или же в счастливые моменты победы в этой войне. Валентина сопровождала Сталина во всех его поездках: официально – как его экономка, неофициально (что держалось в тайне) – как его сожительница. «А если была женой, кому какое дело?» – сказал Молотов в 1977 году, тем самым как бы подтверждая то, что и так уже было известно ]. Будучи уже пожилым и уставшим человеком, Сталин вернулся к привычкам своей молодости, когда он – в начале XX века – был женат на скромной и покладистой портнихе, очень аккуратной женщине и хорошей хозяйке, которая любила его, как какого-нибудь бога, и не требовала ничего взамен. Валечке удалось добиться доверия к себе со стороны вождя в эпоху, когда его недоверчивость доходила до паранойи. Она полностью взяла в свои руки управление хозяйством. Миловидная, любезная, скромная, неприметная, преданная, она одарила Сталина нерушимой любовью. В отношениях с ней ему не грозили никакие проблемы – вообще никакие. Она следила за его здоровьем и настаивала на том, чтобы он хоть чуть-чуть заботился о самом себе (хотя ей так никогда и не удалось навязать ему более здоровый ритм жизни или, по крайней мере, регулярное медицинское наблюдение). Будучи человеком покладистым, она делала то, в чем он нуждался, но лишь в установленных им самим пределах. Доброта и любовь этой женщины, вышедшей из простого народа, – это было все, что теперь оставалось от его личной жизни. Он был уверен, что она его никогда не предаст. «Она была из тех женщин, которые никогда не создают никаких проблем, и именно поэтому она была ему нужна», – сказал мне внук Сталина Александр Бурдонский, пытаясь дать какое-то объяснение этим – более чем удивительным – отношениям своего дедушки с Валентиной Истоминой. Как можно увязать очень близкие отношения с этой более чем обыкновенной женщиной – пусть даже она была преданным другом и умелым администратором, – и имидж триумфального победителя, к ногам которого 24 июня 1945 года солдаты пехотных, кавалерийских и танковых полков бросали знамена Третьего рейха? Как можно представить себе, что человек планетарного масштаба проводит свободное время наедине со своей экономкой? Человек, олицетворявший в истории XX века победу, во имя которой тысячи партизан, солдат, участников движения Сопротивления по всей Европе были готовы умереть, и являвшийся символом неизменно победоносной революции, сожительствовал в обстановке строжайшей секретности – то на одной, то на другой из своих нескольких дач – с обычной крестьянкой.

Живя все в большем и большем уединении, Сталин постепенно отчуждался от своих близких, все реже и реже виделся со своими детьми и очень редко – с некоторыми из своих внуков.

Когда война была победоносно завершена, Сталин находился на пике своей популярности. Его вдруг потянуло к общению со старыми друзьями и просто с обычными гражданами (с последними – посредством спонтанных встреч на улицах).

В один из майских дней 1944 года, когда у него наконец-таки появилась возможность немного отдохнуть, Сталин случайно обнаружил, что в одном из его сейфов лежит много денег. Ключи от этого сейфа хранились не только у него, но и у его главного секретаря – Поскребышева. Удивившись тому, что он, Сталин, перестал обращать внимание на самые обычные предметы и явления человеческой жизни, он спросил, откуда взялись эти деньги. Поскребышев объяснил ему, что эта внушительная сумма представляет собой его накопившуюся зарплату. Она накопилась потому, что он не тратил деньги ни на что, кроме уплаты членских взносов в партии. Сталин задумался: у него впервые в жизни появилась большая сумма денег, принадлежащая лично ему. Что с ней делать? Его личные расходы – питание, содержание дач, прислуга – оплачивались государством. На что он мог бы потратить эти деньги? Несколькими днями позднее он распорядился отправить крупные денежные переводы своим старым друзьям в Гори: «1) Моему другу Пете – 40 000, 2) 30 000 рублей Грише, 3) 30 000 рублей Дзерадзе. 9 мая 1944 г. Coco». К каждому из этих переводов прилагалось короткое послание на грузинском языке примерно такого содержания: «Гриша! Прими от меня небольшой подарок. 9.05.44. Твой Сосо».

Сталин почувствовал необходимость приблизиться к простым людям, вникнуть в их жизнь, проехаться по стране, измученной четырьмя годами грандиозной войны. Именно такой была цель его поездки на юг летом 1946 года. Он наконец-то взял полноценный отпуск – впервые с 1937 года.

В этой его поездке – почти такой же помпезной, какие совершали монархи, – его сопровождал огромный кортеж. Сталин останавливался в городах и выходил из машины, чтобы поговорить с прохожими. Ночевал он у различных партийных функционеров. В этой поездке участвовала и Валентина Истомина. Эта энергичная – хотя и не очень грамотная – женщина прекрасно видела, как чиновники, прибегая ко лжи и к лести, пытаются скрыть от Сталина реальную ситуацию в стране. Хотя на Украине свирепствовал голод, а по всей стране ощущался дефицит буквально всего, местные руководители «рапортовали» Сталину исключительно в оптимистических тонах и заваливали его подарками – отборными овощами и фруктами и снопами пшеницы, символизирующими богатство и изобилие, которых в действительности не было. Шоферы этих «аппаратчиков» рассказывали прислуге Сталина правду о тяжелой повседневной жизни народа. «Как им не стыдно было его обманывать! А теперь все, все на него же и валят!» – сетовала Истомина несколько лет спустя. Однако в действительности Сталин прекрасно знал и о голоде на Украине, и о крайне низком уровне жизни большей части населения страны.

Хотя личная жизнь Сталина почти сошла на нет, а его здоровье сильно расшаталось, он вышел из Второй мировой войны как один из великих победителей, прочно занявших свое место в истории. Культ его личности переступил пределы коммунистического мира. «Ибо жизнь и люди призвали Сталина воплотить в реальность их безграничную надежду», – написал Поль Элюар в декабре 1949 года. Сталин, словно символ, объединял всех тех, кого уничтожали фашисты. Итальянские коммунисты, радуясь, сравнивали Сталина с борцами за справедливость из европейской истории. Сталин распространил до самого центра Европы социалистический строй, отождествляемый многими с социальным равенством и свободой. Мечты, мифы, несбыточные фантазии довершили дело. В узком кругу его семьи хватило очень простых слов, чтобы выразить главное. «Папа, поздравляю тебя, победа!» – взволнованно сказала ему по телефону 9 мая 1945 года его дочь. «Да, победа! Спасибо. Поздравляю тебя! Как ты себя чувствуешь?»