Обычная семья

После смерти Ленина Надежда Аллилуева ушла из секретариата Совета Народных Комиссаров и работала в течение некоторого времени в редакции журнала «Революция и культура», являвшегося приложением к газете «Правда». Она работала там до 1929 года, когда начала учиться в недавно созданной Промышленной академии на факультете искусственного волокна. Хотя Надя теперь уже не занималась своими детьми непосредственно, она пыталась любой ценой создать уютную семейную атмосферу для Сталина. Она при этом еще больше разрывалась между чувством семейного долга, необходимостью работать и желанием получить профессиональное образование, наличия которого требовали от нее новые реалии жизни. «Я очень жалею, что связала себя новыми семейными узами, – написала она 11 января 1926 года, когда была уже беременна Светланой, Марии Сванидзе – бывшей свояченице Сталина, ставшей ее хорошей подругой. – В наше время это не очень легко, т. к. вообще страшно много новых предрассудков. Если ты не работаешь – то уже “баба”. Хотя, может быть, не делаешь этого, потому что считаешь работу без квалификации просто не оправдывающей себя интересом к ней. А теперь, особенно когда я займусь семьей, думать о квалификации не приходится. […] Вы даже не представляете, как тяжело работать для заработка, выполняя любую работу. Нужно обязательно иметь специальность, которая дает возможность не быть ни у кого на побегушках, как это обыкновенно бывает в секретарской работе». Тот факт, что она являлась женой Сталина, не давал ей никаких привилегий. Ей следовало самой делать себе карьеру.

Двадцать восьмого февраля родилась Светлана. «Недавно я родила Вам внучку, очень хорошую девочку, которую звать Светланой», – написала Надя свекрови 14 апреля 1926 года. Затем в ее письме следуют уже ставшие привычными слова о том, что Иосиф очень занят, а также о том, что он утомлен и болен.

У Сталина и в самом деле болела нога, а еще он страдал от суставного ревматизма руки. Именно поэтому он во второй половине 1920-х годов очень часто находился в отпуске. Он лечил недуги, «заработанные» им в тюрьмах, в ссылках и на фронтах гражданской войны. В июле 1925 года он поехал в Сочи. Его жена, всегда сопровождавшая Иосифа в поездках, отправилась туда вместе с ним. «Я выздоравливаю, – написал Сталин Молотову 1 августа 1925 года. – Мацестинские воды (около Сочи) хороши против склероза, переработки нервов, расширения сердца, ишиаса, подагры, ревматизма». В мае и в сентябре 1926 года он снова ездил в Сочи. В своей переписке с Молотовым – посвященной исключительно политическим вопросам – он упоминал о своих проблемах со здоровьем. «Понемногу поправляюсь, но рука еще болит». В июле 1927 года он снова уехал лечиться. «Болен, лежу и потому пишу коротко». Его физические страдания не мешали ему работать и – в первую очередь – бороться за право стать преемником Ленина. Он работал и вел внутрипартийную борьбу даже тогда, когда находился на отдыхе в Сочи или – гораздо чаще – на своей даче в Зубалово.

На этой даче, залитой солнцем и всегда полной гостей, царило радостное настроение. Там почти непрерывно шумели дети, а Сталин вел классическую жизнь главы семейства. Позднее, после смерти Нади, эта дача станет местом отдыха детей и близких родственников Аллилуевых. В Зубалово родители Нади имели каждый по своей комнате. Сталин относился к ним с уважением до самой их смерти, хотя после 1937 года он всячески старался с ними больше не встречаться. В двадцатые же годы они частенько собирались семьями все вместе – в частности, обедали вместе за столом, поставленным на полянке в лесу. Они также все вместе отмечали дни рождения. Близкие Сталина в те времена представляли собой счастливую семью, окруженную друзьями: именно такой образ Иосифа и Надежды как супругов остался от первых лет их совместной жизни.

В число приближенных Сталина – то есть тех, с кем он регулярно общался, – в те времена входили Авель Енукидзе (друг юности Сталина, проведенной в Грузии, и крестный отец Нади), Молотов, Ворошилов, Орджоникидзе, Микоян и семьи Сванидзе и Аллилуевы. С течением времени к ближайшему окружению Сталина присоединились и другие его товарищи: Каганович, Бухарин, Киров. Иногда у него в гостях бывал и легендарный командир красной конницы Семен Буденный – он приходил к ним со своей гармонью. За столом Сталин всегда сажал справа от себя своего тестя. Надя иногда захаживала в гости к женам соратников Сталина, не считая их, однако, своими настоящими подругами, – к Полине Семеновне Жемчужиной (жене Молотова, которой она, пожалуй, отдавала предпочтение), Доре Моисеевне Хазан (жене Андреева), Марии Марковне Каганович, Эстер Исаевне Гурвич (второй жене Бухарина). «Я в Москве решительно ни с кем не имею дела, – написала Надя Марии Сванидзе в 1926 году. – Иногда даже странно: за столько лет не иметь приятелей близких, но это, очевидно, зависит от характера. Причем странно: ближе чувствую себя с людьми беспартийными, женщинами, конечно. Это объясняется тем, что эта публика проще, конечно».

В первой половине 1920-х годов, когда брак с Надеждой был вроде бы еще прочным, Сталин находил время и вкус для обустройства дачи в Зубалово, хотя и был очень занят политическими делами (а именно укреплением Советской и своей собственной власти). Он распорядился срубить деревья, окружавшие дом, чтобы в него попадало побольше солнечного света. Он также переоборудовал это старинное здание в современный и комфортабельный дом. Второй этаж предназначался для него самого и его жены; дети, родственники и гости размещались на первом этаже. Березовые рощицы и отдельные березы, птичий двор, ульи, кусты малины, земляника – все это придавало даче деревенский шарм благодаря неустанным усилиям ее хозяина. Это был безопасный и безмятежный маленький мирок, праздное времяпрепровождение в котором чередовалось с неутомительным трудом: сбор грибов и фруктов, сенокос, прополка сорняков. Сталин – хотя и не очень умело, но, в общем-то, с удовольствием – выполнял работу садовника. Надя оборудовала игровую площадку для детей – лужайку с качелями и маленькой хижиной. Сталин установил бильярдный стол. Он обожал играть на бильярде, причем чаще всего брал себе в соперники своего шурина Павла – чтобы наверняка выиграть. Однако бо́льшую часть времени – даже в отпуске – он посвящал чтению и работе. Тем не менее, оставаясь в глубине души грузином, он любил часами просиживать за столом со своими гостями. Именно на этой даче он со временем станет решать судьбу страны, избавляясь от своих идейных противников, вырабатывая политическую линию партии, интригуя… Это тоже была нелегкая работа. Он вообще-то никогда по-настоящему не был в отпуске, и даже само понятие «отдых» было ему чуждо.

В 1920-е годы все в окружении Сталина обращались друг к другу на «ты». Его близкие люди проводили вечера и выходные дни вместе – то дома у одних из них, то дома у других. В их среде не существовало никакой иерархии и тем более не было лести и услужливости. Каждый говорил то, что думает, иногда даже громогласно.

Еще даже не приступив к учебе, Надежда уже была постоянно занята. Ее работа в журнале, общественная деятельность и забота о муже почти не давали ей возможности общаться со своими детьми. Она также выполняла работу для своего мужа, которого все еще любила всей душой: печатала на машинке его статьи. Кроме того, именно она заведовала скромным семейным бюджетом в первые годы совместной жизни с Иосифом. Они с мужем тогда не могли позволить себе никаких излишеств и уж тем более роскоши. Прислуга появилась у них позднее, во второй половине 1920-х годов.

Хотя со временем их стала окружать роскошь, Надя продолжала вести очень скромный образ жизни. Она отказалась от предоставленного ей автомобиля с шофером и предпочитала ездить в битком набитом общественном транспорте. Одевалась она очень просто. Немногие из тех, с кем ей доводилось общаться, знали, что она – жена Сталина. Она неизменно отказывалась от роли «первой леди» страны. Надя не взяла себе фамилию мужа, сохранив свою девичью фамилию. Самоуверенная, сдержанная, замкнутая, она одним людям нравилась, а у других вызывала желание держаться от нее подальше. В первой половине 1920-х годов, как дружно свидетельствовали все очевидцы, Надя испытывала к своему мужу глубокую любовь и иногда терзалась ревностью. Сталин тоже любил ее, хотя и в своеобразной манере. Он хранил верность своей жене, хотя порой не оставался равнодушным к чарам некоторых женщин.

 

Ближайшее окружение

В ту эпоху Сталин захаживал одновременно и к родителям своей первой жены – Сванидзе, и к родителям Надежды – Аллилуевым. Надя очень подружилась с ближайшими родственниками первой жены своего мужа. Она любила сестер Екатерины – Сашико и Марико – и ее брата Александра, которого чаще звали Алешей (такой псевдоним закрепился за ним еще с той поры, когда он был революционером-подпольщиком). Однако больше всего Надя подружилась с женой Алеши – Марией Анисимовной, которую дети называли «тетей Марусей». Алеша воспринимался прежде всего как друг юности Сталина, как его товарищ по Тифлисской семинарии и как человек, познакомивший Иосифа со своей сестрой Като, ставшей затем его первой женой, которую Сталин очень любил. Став большевиком сразу после возникновения большевизма, Алеша принадлежал к «старой гвардии» грузинских коммунистов и прошел через подпольную работу и ссылки. Он получил образование в Германии – в Йенском университете – и владел несколькими иностранными языками. После Октябрьской революции он работал в Народном комиссариате иностранных дел, а в 1921–1922 годах был народным комиссаром финансов Грузии и Закавказья. В 1920-е и 1930-е годы Алеша Сванидзе занимал различные посты в Народных комиссариатах иностранных дел, финансов и внешней торговли. Ему часто доводилось работать за границей – в Лондоне, Женеве, Берлине. Он был просвещенным марксистом, получившим образование на Западе. Они с женой Марией представляли собой красивую, элегантную, изысканную и очаровательную пару. Вплоть до конца 1937 года он оставался одним из приближенных Сталина – и как его родственник, и как политический деятель и специалист в финансовых вопросах. Его жена Мария, на которой он женился в 1921 году в Тифлисе, происходила из богатой еврейской семьи, вышедшей из Испании. Она выходила за него замуж, будучи уже вдовой, имея от первого брака сына Анатолия, которого все родственники звали Толей. Когда Мария познакомилась с Алешей, она была певицей в Тифлисском оперном театре. Некоторое время спустя у них родился сын, которого они назвали Джонридом в честь знаменитого американского журналиста Джона Рида. У них, как и у семьи Павла Аллилуева и семьи Микояна, имелась дача в Зубалово. Сталин ценил их очень высоко и считал близкими людьми. Их мнение относительно того, что происходило в повседневной жизни, имело для него определенный вес.

Сестры Алеши Сванидзе тоже входили в ближайшее окружение Сталина: Марико была секретарем у Енукидзе, а Сашико, хотя и жила в Грузии, частенько наведывалась в Москву и располагалась у своего бывшего зятя как у себя дома.

Аллилуевы представляли собой еще одно «крыло» ближайшего окружения Сталина. Кроме Сергея и Ольги, в это окружение входила их дочь Анна (старшая сестра Нади), которая в 1919 году вышла замуж за Станислава Реденса, польского большевика. Реденс сделал карьеру в ЧК и являлся близким соратником Дзержинского, основавшего ЧК. После окончания Гражданской войны Реденс занимал важные посты в ЧК на Украине. В 1920-е годы он и его жена жили в Харькове, где у них в 1928 году родился первый сын (Леонид), а в 1935 году – второй сын (Владимир).

Федор – младший брат Нади – сошел с ума после того, как написал ряд блестящих научных работ по математике. Это было отголоском шизофрении, которой страдали его предки со стороны матери (у его матери Ольги тоже были проблемы с психикой). Однако у Федора этот семейный недуг проявился гораздо заметнее, чем у других отпрысков данной семьи. В результате сильных волнений, пережитых им во время Гражданской войны, его нервы окончательно расшатались, когда он был еще совсем юным. Он доживет, однако, до шестидесяти лет, читая при этом книги одну за другой и, даже будучи больным, занимаясь написанием статей на всевозможные темы. Ему назначат пенсионное пособие. Сталин с сочувствием относился к этому больному человеку, но старался с ним не встречаться.

Из всех своих близких родственников Надежда больше всего тяготела к Павлу, старшему брату, который в 1919 году женился на Евгении Александровне Земляницыной – молоденькой красавице из Новгорода. Эта высокая блондинка с голубыми глазами и выступающими скулами – элегантная, веселая, образованная, остроумная, толковая и жизнерадостная – очаровала Сталина. Он не мог устоять перед ее открытостью, искренностью и смелостью. В молодости она играла на театральной сцене и даже проявила в этом определенный талант. В 1919 году у нее родилась девочка, которую она назвала Кирой, а затем, находясь в Берлине, она родила двух сыновей – Сергея (в 1928 году) и Александра (в 1931 году).

Надежда отождествляла себя со своим старшим братом, который и в самом деле был на нее очень похож, хотя и вел себя гораздо более покладисто, чем она. Она открывала свою душу только ему, и только он был в курсе ее личных тайн. Он участвовал в Гражданской войне и впоследствии служил в Главном автобронетанковом управлении, имея воинское звание генерала. В конце 1920-х годов его назначили военным атташе в посольстве СССР в Германии. Он находился со своей семьей в Берлине до середины 1930-х годов. По словам его дочери Киры, Сталин, проникнувшись ревностью к душевной близости Нади и ее старшего брата, умышленно отдалил Павла от сестры. В ту эпоху, однако, все родственники представляли собой одну большую и единую семью; в центре ее находился Сталин – своего рода глава клана, – который, хотя и сильно обрусел, все же, должно быть, сохранял приверженность грузинским нравам, в соответствии с которыми члены семьи объединялись вокруг ее главы и должны были хранить ему верность и преданность. Сталин был для всех своих родственников любимым близким человеком, которому они могли все высказать и которого – при необходимости – могли и покритиковать, а он их – по крайней мере, до середины 1930-х годов – всегда выслушивал.

В 1926 году, сразу же после рождения Светланы, Надежда неожиданно взяла своих детей и ушла вместе с ними от своего мужа: она нашла убежище у своих родственников в Ленинграде. Что заставило ее так поступить? Что это было – хандра, которая иногда охватывает женщин после родов, невыносимое одиночество на фоне постоянной занятости мужа или же безрассудный поступок, вызванный ее вспыльчивостью? Это была прежде всего человеческая драма, возникшая в результате столкновения двух тяжелых характеров (мать Нади Ольга и ее сестра Анна нередко задавались вопросом, у кого был более тяжелый характер – у Иосифа или у Нади). Такое произошло в жизни этой семейной пары впервые (хотя накануне рождения Василия Надя уже исчезала бесследно на несколько дней). Сталин первым предпринял попытку помириться и, позвонив жене по телефону, несколько раз попросил ее вернуться. Надя вернулась два месяца спустя под давлением своих родителей, поддержавших Сталина. Все, казалось, уладилось. Двадцать четвертого декабря Надя написала – как ни в чем не бывало – письмо матери Сталина: «Здравствуйте, дорогая Кеке. Большое спасибо за Ваши подарки. Иосиф очень доволен, т. к. до варений большой лакомка. У нас пока все как будто хорошо. На днях немного болен был Иосиф, у него был насморк и кашель, но сейчас уже все прошло и он чувствует себя хорошо. Шлет Вам привет, но, к сожалению, письма, которое Вы ждете больше привета, опять не смог написать. Дети мои здоровы». Яша по-прежнему создавал проблемы, и в письмах Надежды матери Сталина содержались все те же нарекания в его адрес: «Яша учится, готовится дома к высшему учебному заведению, что из этого выйдет, пока не знаю, т. к. на ученье он ленив и не совсем способен. Но посмотрим, может быть, что-либо выйдет, с ним занимается учитель ежедневно». Надя предъявляла к своему пасынку те же требования, что и его отец Иосиф. Вообще-то Сталин плохо разобрался в этом своем сыне: Яков позднее докажет, что он обладает и сильным характером, и мужеством. А пока что Яков продолжал испытывать трудности с учебой в школе. «Я уже потеряла всякую надежду, что он сможет когда-нибудь взяться за ум. Полное отсутствие всякого интереса и всякой цели. Так, что-то необъяснимое. Очень жаль и очень неприятно за Иосифа, его это (при общих разговорах с тт.) иногда очень задевает. Но что же делать», – написала Надежда Марии Сванидзе.

Яков, тем не менее, в эту эпоху зарекомендовал себя среди других окружавших его людей скромным, честным, застенчивым и доброжелательным юношей. Он терпеть не мог, когда кто-то говорил в его присутствии что-либо плохое о его отце. Он никогда ни с кем не конфликтовал и любил играть в шахматы. В этой игре он добился высокого мастерства и, когда учился в Высшем техническом училище, выигрывал все турниры.

Иосиф и Надежда продолжали любить друг друга, устраивая взаимную слежку и изнывая от ревности: она – открыто, он – тайно. «Любя и опасаясь потерять друг друга, они друг друга мучали. От этого постоянного противостояния Надя сломалась первой».

По воспоминаниям близких родственников, всепоглощающая любовь, которую Надежда испытывала к мужу, занимала всю ее душу, оставляя очень мало места для чувств к детям.

 

Человек золотой середины

В ходе яростной борьбы, развернувшейся за место преемника Ленина и за то, какой будет дальнейшая политика партии, Сталин (и это была одна из причин его последующей победы) воспринимался большинством членов партии – обоснованно или нет – как человек золотой середины. Он умел подбирать подходящие слова, позволяющие примирять людей с диаметрально противоположными точками зрения. Ответы, которые он давал на реплики из толпы, были преисполнены здравого смысла. По всем вопросам он занимал центристскую позицию. Впоследствии – к концу 1920-х годов – он ушел с этой центристской позиции, которой поначалу упорно придерживался. Логика существующего режима и реальное развитие страны стали заставлять его отказываться от такой позиции и сползать к репрессиям. Революции никогда не совершаются центристами. Не избежал этого правила и Сталин, пусть даже в начале своей карьеры он и ратовал за компромиссные решения. Он метался от одной крайности к другой – становился то крайне правым, то крайне левым. «Его периодические резкие повороты – конвульсивные попытки человека “золотой середины” сохранить равновесие среди катаклизмов его эпохи. Что является удивительным – так это манера, с которой он сумел сохранить это равновесие, ибо при любом из крутых поворотов, которые он делал, любой другой, менее гибкий руководитель сломал бы себе хребет».

Не прошло и года после смерти Ленина, как Сталину удалось – при помощи Зиновьева и Каменева, с которыми он образовал своего рода триумвират, – добиться смещения Троцкого с поста народного комиссара по военным и морским делам СССР. Однако и в данном случае «человек золотой середины» проявил себя как политик, способный принимать компромиссные решения: если Зиновьев требовал принять к Троцкому самые жесткие меры вплоть до его ареста, то Сталин выступил против таких мер. На XIV съезде партии, состоявшемся в декабре 1925 года, он дал объяснения по этому поводу: «Мы не согласились с товарищами Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови – а они требовали крови – опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего – что же у нас останется в партии?»

Сталин умел работать с «низами» партии, разумно формировать ее аппарат, воспитывать ее кадры. Местным партийным руководителям и активистам попасть на прием к нему было намного легче, чем к другим руководителям партии и государства. Он умел слушать и не жалел времени на то, чтобы вникнуть в проблемы регионов. Он был готов решать все возникающие вопросы. Всегда садясь на съездах и конференциях в угол зала, он спокойно курил свою трубку и общался со всеми, кто хотел рассказать ему о своих проблемах. Среди большевистских лидеров он больше всего внушал доверие, поскольку оставлял у своих собеседников впечатление простого и благоразумного человека. Его речи были оптимистическими и успокаивали тех, кого терзали те или иные сомнения.

Сталин сумел создать структуру партии «под себя» – настоящую машину власти, благодаря которой он был в курсе всего, что происходило во всех секторах экономики и во внешней политике. Густая сеть партийных секретарей и их помощников, подбираемых исходя из их преданности и компетентности, позволяла Сталину находить необходимые ему кадры и затем переводить их на работу в центр.

Устранив Троцкого, Сталин разорвал свой союз с Зиновьевым и Каменевым. В 1925 году он стал единоличным лидером партии, пусть даже ее руководство было выборным и оппозиция еще могла заявлять о себе. Во время начавшейся осенью 1924 года дискуссии по поводу возможности «перманентной революции» он выдвинул тезис о «социализме в одной отдельно взятой стране», который, не отрицая перспективы мировой революции, давал немедленный ответ на сомнения текущего момента и на опасения большинства коммунистов. Сталин считал, что Россия, в которой произошла первая в истории пролетарская революция, может даже и без помощи из-за рубежа и вопреки своей изоляции совершить – хотя и ценой больших жертв – новую революцию, заключающуюся в построении социалистического общества. Эта революция должна была стать его революцией.

На последующем этапе Сталин стал опираться на Бухарина, Рыкова и Томского – то есть на правое крыло партии, принявшее его тезис о «социализме в одной отдельно взятой стране». Однако позиции Сталина и этих его соратников по данному вопросу не были абсолютно одинаковыми. Бухарин, Рыков и Томский выступали за эволюционное развитие и хотели поддерживать частное предпринимательство – особенно в сельской местности, – чтобы создать зажиточный средний класс; Сталин же ратовал не за эволюционное, а за революционное развитие. Он, однако, защитил своего временного союзника Бухарина – точно так же, как он некогда защитил Троцкого. Когда Зиновьев и Каменев обвинили Бухарина в нарушении заветов Ленина, Сталин ответил: «Чем объяснить, что […] все еще продолжается разнузданная травля тов. Бухарина? […] Крови Бухарина требуете? Не дадим его крови, так и знайте».

Как только политическая ситуация изменилась, Сталин порвал со своими недавними союзниками и обзавелся новыми, гораздо более удобными для него и – самое главное – преданными ему лично. Этими его союзниками стали Молотов, Ворошилов и Калинин. Внутриполитическая борьба теперь велась вокруг сущности и дальнейшей судьбы «новой экономической политики». Эта политика, проводить которую начал еще Ленин в 1921 году, стала давать сбои. Следовало ли все равно ее продолжать? Следовало ли обеспечить ей дальнейшее развитие или же положить ей конец? Смешанная экономика, ставшая главным результатом проведения «новой экономической политики», и бурное развитие частного предпринимательства, торговли и кустарного производства в ущерб социалистическому/государственному сектору порождали идеологические и экономические проблемы. Если Бухарин выступал за взаимовыгодное сосуществование и гармоничное развитие двух типов экономики, Троцкий, Зиновьев и Каменев заявляли, что следует срочно развивать тяжелую промышленность, улучшать условия жизни рабочих и положить конец стремительному обогащению кулаков. Страна оказалась в тупике. Сталин разрывался между своими ортодоксальными большевистскими взглядами и справедливостью «промужицкой» политики Бухарина. Он поначалу попытался найти для себя нечто среднее, но в конце концов довольно быстро скатился к политическим крайностям.

Отстранив в декабре 1925 года Зиновьева от руководства ленинградской партийной организацией и поставив на его место своего друга Кирова, Сталин в октябре 1926 года добился исключения Троцкого из состава Политбюро и смещения Зиновьева с поста руководителя Коммунистического Интернационала.

Седьмого ноября 1927 года, во время празднования десятой годовщины Октябрьской революции, Троцкий и Зиновьев организовали отдельную демонстрацию своих сторонников на улицах Москвы и Ленинграда. Это было уже слишком: партия и ее Генеральный секретарь не могли позволить, чтобы внутрипартийная оппозиция зашла так далеко. Троцкого и Зиновьева исключили из партии, а состоявшийся в декабре XV съезд вообще запретил все формы проявления несогласия с политикой партии. Троцкого, чьи сторонники отказались выполнить требования Центрального Комитета, выслали в Алма-Ату.

Сталин одержал победу потому, что большинство большевиков выступало за единство партии и за ликвидацию многочисленных «уклонов», начавших раздирать партию после смерти Ленина.

Союз Сталина с правым крылом партии – Бухариным, Рыковым и Томским – был разорван сразу же после победы над их общими противниками. Чтобы сдержать решительное продвижение Сталина к тоталитарной власти, его политические противники одни за другими пытались еще раз обратить всеобщее внимание на политическое завещание Ленина. Двадцать третьего октября 1927 года во время последней конфронтации между Троцким и Сталиным Троцкий снова упомянул о «грубости» Сталина, которую осуждал Ленин. Сталин в ответ сам упомянул рекомендации Ленина, касающиеся его, Сталина, и напомнил о том отклике, который они получили в 1924 году в Центральном Комитете, и о том, что при этом произошло: «Я […] просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей Генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. […] Все делегации единогласно […] обязали Сталина остаться на своем посту. Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере… Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться на посту. Что же я мог еще сделать?» Ленин в своем «Письме к съезду» критиковал недостатки характера Сталина, а не его политические взгляды, и это позволило Сталину добавить: «Говорится там только о грубости Сталина. Но грубость не есть и не может быть недостатком политической линии или позиции Сталина».

Во время первого пленума Центрального Комитета, состоявшегося после XV съезда партии, Сталин еще раз предложил сместить его с поста Генерального секретаря, чтобы исполнить пожелание Ленина: «Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представляющего известное противодействие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу пленум освободить меня с поста Генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет». Искренне Сталин это заявлял или нет, было ли это лишь тактическим маневром или его настоящим желанием, ясно одно: Сталин в любом случае хотел раз и навсегда покончить с возней вокруг «политического завещания» Ленина. Его предложение было отклонено почти единогласно: лишь один человек воздержался. Сталину удалось добиться своего: это был последний раз, когда в той или иной партийной инстанции официально обсуждали политическое завещание Ленина.

В конце 1927 года городам России стал угрожать голод. Политбюро в январе 1928 года решило принять экстренные меры: в деревни были отправлены отряды, которым поставили задачу забрать припрятанный урожай, и начались обыски с целью заставить кулаков отдать зерно. В июне были приняты новые экстренные меры. В июле Сталин потребовал от партии «ударить по кулаку». Функционеров, которые противились этому, сняли с должностей. Недовольные всех видов попытались объединиться против Генерального секретаря, одерживавшего победы одну за другой и оставлявшего на обочине дороги, по которой он шел, своих вчерашних союзников, чтобы перевести их на второй план и затем вообще от них избавиться. «Он задушит нас, – процедил сквозь зубы Бухарин Каменеву, попытавшемуся привлечь его на свою сторону на следующий день после своего разрыва со Сталиным, 11 июля 1928 года. – Это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти…». Затем Бухарин сравнил Сталина с Чингисханом. Но было уже поздно! Никто уже ничего не мог сделать с Генеральным секретарем.

Сталин одолевал одного за другим своих политических противников, однако его самым опасным соперником по-прежнему оставался Троцкий. Восемнадцатого января 1929 года Сталин предложил Политбюро выслать Троцкого из СССР. Данное предложение было принято – несмотря на возражения Бухарина. Когда Бухарин, Рыков и Томский во второй половине 1929 года в конце концов поддержали Сталина, тот стал абсолютным хозяином и в партии, и в государстве.

В декабре того же года пятидесятилетие Сталина отмечалось как государственный праздник, и это закрепило его победу. Со всех концов страны ему присылали подарки. В прессе сообщалось об этом событии под крупными заголовками, печатались статьи, восхваляющие Сталина. Ради такого случая была напечатана его официальная биография. На стенах домов в городах были развешены его портреты, на городских площадях – поставлены его бюсты, улицы переименовывались в его честь. «Сталин – это Ленин сегодня». Он выиграл. Теперь уже он был вождем.

Этот культ личности, которого всего лишь несколькими месяцами раньше еще и в помине не было, являлся подтверждением окончательной победы Сталина. Кроме того, он был для него своего рода щитом против опасностей, которые могли возникнуть в будущем. Уже давно поняв, какое место занимал царь в коллективном сознании людей, Сталин, став в стране абсолютным хозяином, попытался играть роль царя. Принудительная коллективизация в сельском хозяйстве и ускоренная индустриализация городов, начатые им в 1929 году, неизбежно привели к катастрофическим потрясениям. Их можно было осуществить только под руководством политического лидера, которого любят, уважают и боятся. Празднование пятидесятилетия Сталина стало для него своего рода громоотводом, который должен был защитить его во время надвигающихся бурь.

 

Сомнительный теоретик

Сталина уже очень давно принято считать прекрасным администратором, но никудышным теоретиком. Действительность, однако, была более сложной: Сталин, не являясь большим интеллектуалом, неплохо выступал, тем не менее, и в роли теоретика. В 1921 году, во время пребывания в Нальчике, где он лечил свои ревматические заболевания, Сталин начал изучать стратегию и тактику российских коммунистов. Черновые наброски и записи, которые он сделал тогда, трансформировались в теоретические труды, ставшие фундаментальными. Он написал статью, которая была напечатана 28 августа 1921 года в газете «Правда» и называлась «Партия до и после взятия власти». Затем он написал еще одну статью, называвшуюся «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов» и опубликованную в газете «Правда» 14 марта 1923 года. Его самое значительное произведение – «Об основах ленинизма» – основывалось на лекциях, прочитанных им в 1924 году в Свердловском университете, готовившем партийные кадры. Этот небольшой по объему научный труд сделал Сталина одним из основных идеологов большевиков.

Этот его прием – систематизация мыслей Ленина в виде учебного пособия – позволял ему дать этим мыслям подходящую для него интерпретацию и, кроме того, выдвинуть собственные идеи. Данное произведение Сталина было «самым важным вкладом, который сделал Сталин в поток документов, опубликованных партией о Ленине и его идеях после его смерти… Другие люди до него – как, например, Бухарин и Зиновьев – попытались представить сущность ленинизма как новый этап в развитии марксистских идей. Однако наиболее успешным в данном плане стало произведение Сталина». «Это было тяжеловатое произведение учителя ленинизма, в совершенстве изучившего свой предмет и авторитетные мнения… Хорошо это было или плохо, но Ленин нашел человека, способного привести его теоретические труды в единую систему». С той поры у Сталина имелась только одна цель – быть последователем Ленина.

Обладая талантом политического деятеля, Сталин сумел в бурные и полные неожиданных опасностей 1920-е годы дать большевикам то, чего желало большинство из них. Он настолько символизировал собой требования партии, что стал восприниматься как сама партия.

 

Первые трещинки

По мере того как Сталин неудержимо продвигался к абсолютной власти – еще не будучи в 1928–1929 годах тем диктатором, который в 1936–1939 годах и позднее устроил массовые репрессии, – его личная жизнь постепенно деградировала. Трудно установить, когда в его отношениях с Надеждой появилась самая первая серьезная трещина, и разделить вину за это между ним – человеком, в жизни которого борьба за власть и утверждение революционных идей отнимали бо́льшую часть его времени и личной энергии, – и его женой. Во время частых отпусков, которые он брал, чтобы лечить свои ревматические заболевания и слабые легкие, Надя всегда была рядом с ним. Она была рядом с ним по меньшей мере до 1929 года, когда начала учиться в Промышленной академии, и даже позднее. Хотя никакого документального подтверждения этому нет, все же считается, что кризис в отношениях этой пары был вызван политическими причинами. По данному поводу можно возразить, что хотя Надежде, наверное, становилось все труднее и труднее поспевать за стремительной карьерой своего мужа, для этой дочери старого большевика, хорошо адаптированной к нравам своего времени, политический контекст не мог быть причиной разрыва с мужем. У Нади имелись собственные амбиции, и Сталин с уважением относился к ее предпочтениям. Она была в курсе всего происходящего, однако вмешивалась только для того, чтобы рассказать ему о тяжелой повседневной жизни сограждан или же о какой-нибудь мелкой несправедливости, невольным свидетелем которой она стала. Те немногие их письма друг другу, к которым имеется доступ, создают впечатление, что в то время, когда в их отношениях появились трещины, каждый из них пытался затормозить рост недовольства друг другом, начавшего постепенно проявляться на рубеже 1920-х и 1930-х годов.

К проблемам в отношениях с супругой у Сталина добавились ссоры и разногласия с детьми. Уезжая с женой в отпуск, он оставлял детей воспитателям и нянькам. Наведением порядка в квартире Сталина в Кремле, приготовлением пищи и прочими подобными повседневными вопросами ведала Каролина Васильевна Тиль – латвийская немка. У детей была воспитательница, которую звали Наталья Константиновна. У Василия имелся и воспитатель-мужчина – Александр Иванович Муравьев. Их мать наблюдала за воспитанием и обучением своего потомства, но как бы со стороны и весьма требовательным и суровым взглядом. «Она была строгая, требовательная мать, и я совершенно не помню ее ласки: она боялась меня разбаловать», – вспоминает Светлана. При чтении переписки Иосифа и Надежды складывается впечатление, что он был больше привязан к своим детям, чем она. В этот период жизни именно он чаще всего утешал детей, когда те начинали плакать (а особенно Светлану, свою любимицу). «…отец меня вечно носил на руках, любил громко и сочно целовать, называть ласковыми словами – “воробушка”, “мушка”. […] он не переносил детского плача и крика. Мама же была неумолима и сердилась на него за “баловство”».

Первая семейная драма произошла в апреле 1928 года. Яша попытался наложить на себя руки после того, как отец не разрешил ему жениться на Зое – девушке, жившей в Ленинграде, к которой Яша хотел уехать. Сталин считал, что его сын еще слишком молод для того, чтобы создавать семью, тем более что он еще не закончил учебу. После спора с отцом Яша попытался себя убить – он выстрелил в себя из револьвера на кухне их квартиры в Кремле. Однако этим выстрелом он себя всего лишь ранил. Сталин пришел в ярость. «Передай Яше от меня, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего, – написал он своей жене 9 апреля. – Пусть живет где хочет и с кем хочет». И Яша стал жить где и с кем хочет, что было верным признаком того, что он не такой слабохарактерный, каким его считал отец. Яша переехал в Ленинград, женился на Зое и устроился на работу. Сталин попросил Кирова незаметно за ними присматривать. Вскоре Зоя родила девочку, которую назвали Галиной. Малышка не прожила и года, и семья Якова из-за этого горя распалась. Яков вернулся в Москву и помирился с отцом. На этот раз он с согласия отца поступил в Московский институт инженеров транспорта и закончил его. Затем он, захотев стать военным, поступил на вечернее отделение Артиллерийской академии Красной Армии, а годом позже – на четвертый курс очного отделения этой академии.

Надя вела себя довольно своенравно. Держась независимо, она захаживала в гости к Бухарину, причем даже после того, как произошел политический разрыв между Бухариным и Сталиным. В 1927 году она присутствовала на похоронах Иоффе – выдающегося дипломата, сторонника Троцкого. Иоффе покончил с собой, когда борьба с оппозицией достигла наибольшего размаха. Поступок Нади не означал, что она поддерживала оппозицию. Она просто хотела отмежеваться от своего мужа, доказать свою самостоятельность. Сталин же, похоже, не очень-то огорчался из-за такого ее поведения.

После своего поступления в Промышленную академию у Нади стало меньше времени на то, чтобы заниматься мужем и – особенно – детьми. Что касается Сталина, он отнюдь не был против того, чтобы его жена училась в Промышленной академии. Как раз наоборот. С июня по август 1929 года Иосиф и Надя вместе провели отпуск в Сочи: кроме недугов, мучивших Сталина на протяжении многих лет, он лечился там летом от воспаления легких, в которых у него слышались какие-то хрипы. К нему снова вернулся его давнишний кашель. В конце августа Надежда оставила его одного и вернулась в Москву, чтобы сдавать вступительные экзамены. Тон письма, которое она прислала Иосифу после своего приезда в Москву, – оптимистический и сердечный: «Как твое здоровье, поправился ли? […] Я уехала с каким-то беспокойством, обязательно напиши. […] В понедельник 2/IX письменный экзамен по математике, 4/IX физическая география и 6//Х русский яз. Должна сознаться тебе, что я волнуюсь. […] Словом, пока никаких планов строить не могу, т. к. все “кажется”. Когда будет все точно известно, напишу тебе, а ты мне посоветуешь, как использовать время…». Точно таким же тоном она сообщила ему в письме о том, как она проводит время в Москве: что ни с кем не видится, но узнала, что Горький тоже поедет в Сочи. «Наверное, побывает у тебя, жаль, что без меня – его очень приятно слушать». Завершила она это свое письмо заботливыми и нежными словами: «Тебя же очень прошу беречь себя. Целую тебя крепко, крепко, как ты меня поцеловал на прощанье. Твоя Надя» (письмо от 22 августа 1929 года). Это не похоже на письмо политического оппонента или женщины, которая чувствует себя брошенной, и тем более женщины, которая влюблена в кого-то другого.

Сталин в ответном письме поинтересовался ее учебой, ее экзаменами и их результатами. «Здравствуй, Татька! […] Дела, черт побери… Как только выкроишь себе 6–7 дней свободных, катись прямо в Сочи. Как дела с экзаменом? Целую мою Татьку» (письмо от 1 сентября 1929 года). Не будем забывать, что Сталин в этот момент испытывал физические страдания, находился на вершине власти и собирался обречь свою страну на жестокие – порой кровавые – потрясения в ходе принудительной коллективизации сельского хозяйства. Вся переписка Иосифа и Надежды полна банальностей, потому что их отношения были банальными. Надя, являясь женой человека, который уже становился кем-то вроде нового царя, по-простецки сетовала своему мужу на свои проблемы с транспортом, сообщала о появившихся в Москве очередях за молоком и робко пыталась замолвить словечко за своего брата Федора, которого ей было очень жалко. В этих ее простеньких письмах есть что-то трогательное. Сталин для нее был средством защиты, своего рода покровителем, которому она сообщала о своих радостях и невзгодах. «…в общем мне все же не везет, а именно: утром нужно было быть в ПА к 9-ти часам, я конечно вышла в 8 1/2, и что же, испортился трамвай, стала ждать автобуса – нет его, тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси, села, и что же, отьехав саженей 100, машина остановилась, у нее тоже что-то испортилось. Все это меня ужасно рассмешило, но в конце концов в ПА я ждала два часа начала экзамена» (письмо от 2 сентября). Надя также – под стать всем другим женам – просила у своего мужа денег: «Иосиф, пришли мне, если можешь, руб. 50, мне выдадут деньги только 15/IX в Промак., а сейчас я сижу без копейки» (письмо от 16 сентября). Сталин прислушивался к ее просьбам: он пообещал заступиться за ее коллегу, необоснованно обвиненного его начальником, и выслал ей вместо пятидесяти 120 рублей. В их отношениях все, похоже, шло прекрасно. Двадцать седьмого сентября Надежда написала: «Ты мне в последних двух письмах ни слова не пишешь о своем здоровье и о том, когда думаешь вернуться. Без тебя очень и очень скучно, как поправишься, приезжай и обязательно напиши мне, как себя чувствуешь. Мои дела пока идут успешно, занимаюсь очень аккуратно. Пока не устаю, но я ложусь в 11 часов». Иосиф немедленно прислал ответ: «Думаю приехать через неделю. Целую крепко» (письмо от 30 сентября).

Надежда быстро адаптировалась к своей студенческой жизни, в ходе которой ей приходилось общаться с другими женами высокопоставленных руководителей – такими, как Мария Каганович и Дора Хазан. Она приезжала на учебу без охраны и продолжала пользоваться некомфортабельным и ненадежным общественным транспортом. Начиная с 1930 года охрана Сталина была усилена, и Наде пришлось согласиться на то, чтобы ездить в персональном автомобиле и в сопровождении телохранителей. Однако, будучи скромной и оставаясь верной своему имиджу, она всегда останавливала автомобиль, в котором ехала, за два или три квартала от академии и шла последние несколько сотен метров пешком, чтобы ее товарищи не видели, что ее подвозят на государственном автомобиле. Она, казалось, была очень довольна новой жизнью: встречалась с молодыми людьми своего возраста, среди которых был веселый толстячок, которого звали Никита Хрущев. Он вскоре стал ее приятелем, и она познакомила его со Сталиным. Хрущев тогда был секретарем парткома Промышленной академии. В 1932 году он стал руководителем партийной организации одного из московских районов, а Надю ввели в руководство партийной организации всей столицы.

Теперь Сталин, политическая деятельность которого все больше и больше отдаляла его от семьи, стал часто путешествовать без жены. Однако они продолжали переписываться с прежней преданностью друг другу и прежней нежностью. Несмотря на ужасную обстановку, воцарившуюся в этот период в стране, все в их отношениях было безмятежным. «Приезжай. Вместе будет хорошо» (письмо Нади от 27 сентября 1929 года). «Теперь ты, наверное, уже скоро – на днях приедешь, жаль только, что у тебя будет сразу масса дел, а это совершенно очевидно. Посылаю тебе шинель, т. к. после юга можешь сильно простудиться. […] Ну, приезжай, хотя я и хочу, чтобы ты отдохнул» (письмо Нади от 1 октября 1929 года). «Не задерживайся долго, приезжай поскорее» (письмо Сталина от 21 июня 1930 года). «Напиши обо всем, моя Таточка» (письмо от 2 сентября 1930 года). «Мы тебя ждем, но не торопим, отдыхай получше» (письмо Нади от 30 сентября 1930 года). «Скучновато […]. Пусть Сатанка напишет мне что-нибудь. И Васька тоже» (письмо Сталина от 14 сентября 1931 года).

Однако иногда Надя осторожно – или же вообще намеками – информировала мужа о негативных событиях в повседневной жизни людей. «Я знаю, что ты очень не любишь моих вмешательств, но мне все же кажется, что тебе нужно было бы вмешаться в это заведомо несправедливое дело» (письмо от 16–22 сентября 1929 года). «Не знаю, стоит ли тебе писать в Сочи о скучных вещах, которых, к сожалению, достаточно в московской жизни» (письмо от 6 октября 1930 года). «Цены в магазинах очень высокие, большое затоваривание из-за этого. Не сердись, что так подробно, но так хотелось бы, чтоб эти недочеты выпали из жизни людей, и тогда было бы прекрасно всем и работали бы все исключительно хорошо» (письмо от 12 сентября 1931 года). «Продолжай “информировать”», – ответил жене Сталин 14 сентября 1931 года.

Конечно же, трагические исторические события тех лет не могли не отразиться на личной жизни этой семейной пары. Сталин начинал тогда свою собственную революцию и тем самым провоцировал в стране вторую гражданскую войну. Он еще больше сконцентрировался на своей работе, и общаться с ним Наде, конечно же, становилось все труднее и труднее. Однако Надя была не из тех женщин, которые чувствуют себя брошенными, если их муж очень занят на работе. Она жила в подобных условиях с самого начала своей семейной жизни – можно сказать, всегда. Она никогда не видела, чтобы Иосиф бездельничал. Он возвращался домой по вечерам все позже и позже – а иногда уезжал ночевать на дачу вместе со своими ближайшими коллегами. Надя вставала утром рано и шла на занятия, а Иосиф зачастую спал по утрам до одиннадцати и даже до полудня. Ритм жизни у них был совершенно разным.

У Нади начались проблемы со здоровьем: ее стали мучить головные боли, от которых она впадала в депрессию. В июне 1930 года она уехала одна за границу и находилась там по август. Главная цель поездки заключалась в том, чтобы проконсультироваться у высококвалифицированного невропатолога. Он побыла в течение некоторого времени в Карлсбаде, а затем долго гостила у своего брата Павла в Берлине. Сталин написал ей 21 июня: «Татька! Напиши что-нибудь […]. Как доехала, что видела, была ли у врачей, каково мнение врачей о твоем здоровье […]. Дела идут у нас неплохо. Очень скучно здесь, Таточка. Сижу дома один, как сыч. За город еще не ездил – дела. Свою работу кончил. Думаю поехать за город к ребяткам завтра-послезавтра. Ну, до свидания. Не задерживайся долго, приезжай поскорее. Це-лу-ю. Твой Иосиф».

Двадцать шестого июня открылся XVI съезд партии. Сталин выступил с политическим докладом Центрального Комитета, а затем – второго июля – с заключительным словом после обсуждения доклада. Едва он это сделал, как тут же написал своей жене: «Татька! Получил все три письма. Не мог сразу ответить, т. к. был очень занят. Теперь я, наконец, свободен. Съезд кончился 10–12. Буду ждать тебя, как бы ты ни опоздала с приездом. Если интересы здоровья требуют, оставайся подольше». Переживая за своих детей, которых он недавно навещал, он сообщил жене о том, что Василий не успевает в немецком языке и что ему, Иосифу, не нравится учительница Василия: она кажется ему очень странной (письмо от 2 июля 1930 года).

Надя вернулась только в конце августа и приехала на несколько дней к Сталину в Сочи. Эта короткая встреча после долгой разлуки, по-видимому, не принесла им радости. Сталин, однако, написал жене письмо, как только она прибыла в Москву. «Как доехала до места? Как твои дела? Что нового? Напиши обо всем, моя Таточка. Я понемногу поправляюсь. […] Целую крепко» (письмо от 2 сентября).

Надя, терзаемая тревогами, ответила ему холодно. Она впервые проявила в их отношениях определенный пессимизм. После возвращения из Германии ее настроение стало очень переменчивым, она замкнулась в себе, начала вести себя отчужденно. «Этим летом я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего отъезда, а наоборот. […] Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла […]. Авель говорит […], что вернешься в конце октября; неужели ты будешь сидеть там так долго? Ответь, если не очень недоволен будешь моим письмом, а впрочем, как хочешь» (письмо от 19 сентября). Надя еще нуждалась в своем супруге. Он, в свою очередь, хотел бы, чтобы она вернулась и провела свой отпуск рядом с ним. Однако ей казалось, что она ему совсем не нужна. Кроме того, ей уже было необходимо приступать к учебе. А еще она полагала, что он чего-то недоговаривает. «Я знаю только то, что в печати. В общем, приятного мало». Однако она не критиковала Иосифа за проводимую им политику. Она скорее боялась за него самого в контексте событий, связанных с принудительной коллективизацией (письмо от 19 сентября 1930 года).

Сталин все чаще и чаще проводил свой отпуск в Сочи, где у него теперь была своя собственная дача, спроектированная для него архитектором Межановым и называвшаяся «дачей № 9». Надя все еще вела себя как женщина веселая, улыбчивая, любезная. Ее жизнь становилась все более активной, и у нее все меньше оставалось времени для детей. «Мама бывала с нами очень редко», – вспоминает Светлана Аллилуева. Однако в 1930–1931 годах ее жизнерадостность постепенно сменялась грустью, переходящей в меланхолию. Ее, казалось, терзала какая-то сильная боль, вызванная то ли физической болезнью, то ли постыдной любовью, то ли тоской супруги, которой муж не уделяет должного внимания… Семейная легенда гласит, что она испытывала в этот период платоническую любовь к бесстрашному Михаилу Тухачевскому и что именно эта постыдная тайна и эта недопустимая любовь и сделали ее поведение таким загадочным. Будучи по своей природе человеком скрытным, она никому ничего не говорила. Она никому ни в чем не призналась, не раскрыла свой секрет. Однако, по мнению некоторых близких родственников, она начала подумывать о том, как бы ей расстаться со Сталиным, куда-нибудь уехать и зажить совсем по-другому, причем поступить так после завершения своей учебы. Она вроде бы подумывала переехать со своими детьми в Харьков, где жила со своим мужем Станиславом Реденсом ее сестра Анна. В Харькове строился завод по производству искусственных волокон, и Надя могла бы там устроиться на работу, начать все с нуля, вдали от опостылевших ей льгот и привилегий. Говорила ли она об этом Сталину? Их переписка – та, которая сохранилась, – обрывается в сентябре 1931 года. Письма, написанные в предыдущие месяцы, имеют противоречивый характер: за письмами, полными упреков, следовали письма очень сердечные – как будто Надя боялась обидеть Иосифа, боялась его потерять. «О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселый и тормошил всех, смущенных твоей персоной, – написала она 6 октября 1930 года. – Очень рада. Ну, не сердись за глупое письмо […]. Поправляйся» (письмо от 6 октября). Ответ Сталина написан в духе шутливых перебранок между супругами. «Татька! Получил твое письмо. Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо или плохо? […] Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ездить не собираюсь» (письмо от 8 октября 1930 года).

В этот период Надя часто обижалась из-за каких-нибудь пустяков. В 1931 году она снова уехала от Иосифа к своим родственникам, прихватив с собой детей. Это был еще один кризис в их отношениях, однако на этот раз уже ей пришлось звонить мужу по телефону, чтобы с ним помириться. Вернувшись к Иосифу, она не услышала от него ни одного упрека. Он вел себя по отношению к ней так, как будто ничего не произошло. Однако ее это вывело из равновесия, и ее самолюбие было уязвлено. Победа Сталина над ней была для нее невыносимой.

Она попросила своего брата Павла привезти ей из Берлина пистолет. Объяснила она эту свою просьбу тем, что ей иногда становится страшно. В ту эпоху все видные деятели имели при себе оружие, а потому данная просьба не показалась Павлу ни подозрительной, ни нелепой. Он подарил ей маленький пистолетик – почти игрушку – вместе с патронами, и она его хорошенько спрятала. Подумывала ли она уже тогда о самоубийстве? Когда она, выпив на празднике в Промышленной академии алкоголя, почувствовала недомогание, Сталин помог ей лечь в постель. Когда он нес ее на руках, всячески стараясь успокоить, они в какой-то момент снова почувствовали друг к другу нежность. «А ты все-таки немножко любишь меня!» – в глубоком отчаянии сказала ему она. Нуждалась ли она все еще в нем? У нее уже в течение некоторого времени периодически срывались с губ фразы наподобие «все надоело», «все опостылело», «ничто не радует». Дети не были для нее чем-то жизненно важным. В ее жизни что-то сломалось. Когда? Как? Почему? Некоторые ее родственники считали, что она просто больна и в результате этого у нее начались проблемы с нервами.

Длинное письмо, написанное 12 марта 1931 года и адресованное матери Сталина, свидетельствует о смятенном состоянии ее души (что сильно контрастирует с обычно безмятежным тоном ее писем своей свекрови). «Вы на меня сильно сердитесь за то, что я ничего не писала. Не писала, потому что не люблю писать писем. Мои родные никогда не получают от меня писем и так же, как Вы, очень сердятся». Однако в этом длинном письме она также выражает восхищение своим мужем и надежду на благополучную супружескую жизнь с ним. «Живем как будто хорошо, все здоровы. Дети большие стали, Васе уже 10 лет, Светлане 5 исполнилось. […] С ней в большой дружбе отец. […] Иосиф обещал написать Вам сам. В отношении здоровья его могу сказать, что я удивляюсь его силам и энергии. Только действительно здоровый человек может выдержать работу, которую несет он». Этот заурядный рассказ о семейной жизни кажется еще более удивительным, если вспомнить, что именно в этот период в отношениях супругов появились признаки назревающего кризиса. «Лето не за горами, может быть, увидимся. А то приезжайте Вы к нам как-нибудь?.. Да, очень неловко, что Вы всегда нас балуете посылками, в то время как мы в этом отношении ужасно невежливы, но тут я тоже рассчитываю на Вашу доброту и надеюсь, что Вы на нас за это не так уж очень сердитесь. […] Шлю Вам приветы от детей, которые, к сожалению, не знают еще своей дорогой бабушки» (письмо от 12 марта 1931 года).

Имеется и последнее, еще более сбивающее с толку свидетельство относительно того, какие чувства Надя испытывала на самом деле к Сталину. Седьмого ноября 1932 года Хрущев находился рядом с ней на одной из нижних трибун, поставленных для партийных и государственных деятелей, чтобы те могли наблюдать за парадом, посвященным очередной годовщине Октябрьской революции. На Красной площади было ветрено и холодно, шел дождь. Надя с беспокойством поглядывала на верхнюю трибуну, на которой находился Сталин. «Мерзнет ведь! – сказала она своему другу Никите. – Просила одеться потеплее, а он, как всегда, буркнул что-то грубое и ушел».

 

Странное самоубийство

Проводился банкет, посвященный празднованию 15-й годовщины Октябрьской революции: Ворошилов с женой принимали у себя всех «грандов» Советской власти. На банкете присутствовали и Сталин с Надей, а также Алеша Сванидзе. Банкет проходил вечером 8 ноября. Надежде захотелось на этом банкете украсить себя желтой розой, однако ей удалось найти лишь белую розу. Это ее очень расстроило. Сталин о чем-то разговаривал с женщиной, сидевшей рядом с ним за столом. Надя, сидевшая прямо напротив них, тоже с кем-то оживленно разговаривала, делая вид, что не обращает внимания на мужа и его собеседницу. И вдруг она сказала какую-то колкость своему мужу. Он, сердито потупив глаза в свою тарелку, довольно громко буркнул: «Дура». Надя резко встала из-за стола и быстро – почти бегом – пошла в свою квартиру. Сталин покинул зал только после того, как банкет закончился, причем он не пошел домой, а поехал спать на дачу, прихватив Алешу Сванидзе. Ночью Надя несколько раз звонила на дачу. Первый раз ответил Сталин, но он, не став разговаривать с Надей, тут же положил трубку. Затем трубку все время брал Алеша. У Молотова сохранились об этом следующие воспоминания: «У нас была большая компания после 7 ноября 1932 года, на квартире Ворошилова. Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль. Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее все это действовало так, что она не могла уже себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семеновной».

Относительно того, как произошла данная ссора, члены семьи Аллилуевых сообщали различные версии. Согласно одной из них, Сталин, сидя за столом, бросал в свою жену бумажные комочки, делая их из той бумаги, в которую заворачивают шоколад. Он бросал их, чтобы привлечь к себе ее внимание. «Эй, ты, пей!» – сказал он своей жене. Надя, разозлившись, ответила: «Я тебе не ЭЙ!» Затем она, ко всеобщему изумлению, встала и стремительно направилась к выходу. Полина Молотова пошла за ней, чтобы попытаться ее успокоить.

В первой версии акцент делается на ревности Надежды, во второй – на ее раздражительности и вспышке гнева при общении с мужем. Впрочем, все соглашались с тем, что она хронически испытывала чувство ревности.

Третья версия данного инцидента делает акцент на политических мотивах: Надя ругала Сталина за его политику уничтожения зажиточных крестьян, осуждала его за начавший свирепствовать в стране голод и считала именно его виновным в массовых проявлениях недовольства среди населения; именно это и послужило причиной ее внезапного ухода с банкета, устроенного Ворошиловым.

Полина и Надя прошлись несколько раз по территории Кремля. Они, по словам Светланы – дочери Надежды, – разговаривали об учебе Нади в Промышленной академии. Однако Надежда вроде бы сказала Полине, что не может больше жить со Сталиным, что ей вообще не хочется больше жить, что она никогда не сможет от него удрать. «А дети? – спросила Надю ее подруга. – Нужно думать о них». «Это не имеет значения», – вроде бы ответила ей Надя. И затем она пошла домой и наложила там на себя руки. Такую версию мне поведал ее внук Александр Бурдонский со слов своей тети Анны – старшей сестры Нади. Воспоминания Молотова кажутся более правдоподобными: «Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось… Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… […] Она очень ревновала его».

На следующий день Надежду нашли мертвой в ее кровати. Она лежала на животе, ее голова была прикрыта подушкой, а в руке она держала маленький пистолет. Дверь комнаты была заперта изнутри. Насколько известно, она оставила в кабинете Сталина два письма – одно для него, второе – для детей. Имело ли ее последнее письмо мужу политический или же личный характер? Споры по данному поводу все еще продолжаются. По мнению одних, это письмо было прежде всего сведением счетов с мужем, не оправдавшим ее надежд. По мнению других, оно представляло собой резкую критику политики правительства, возглавляемого мужем Нади. Письмо это прочли очень немногие, и те, кто его прочел, почти никак его не комментировали. Некоторое время спустя это письмо исчезло.

Когда стало известно о данном трагическом событии, собрались все родственники и близкие друзья. Ольга, Павел, Евгения, Анна, Орджоникидзе, Молотов с женой. Кире – дочери Павла – предположение о том, что политическая критика Нади, пусть даже и посмертная, могла как-то уколоть Сталина, кажется просто смешной. Однако Сталин был все-таки весьма шокирован этим письмом, которое, по-видимому, очень сильно уязвило его как личность и как мужа женщины, которую он любил. Что же она ему написала? Об этом известно лишь в виде намеков и перифраз, соскользнувших с языка тех немногих людей, которым довелось побывать в квартире Сталина вскоре после того, как Каролина Тиль, обслуживавшая семью Сталина, принесла Наде завтрак и обнаружила, что ее комната заперта. Павел и его жена Евгения были одними из первых среди тех, кто прочел это письмо, но они затем держали язык за зубами. «Оно было безжалостным, оскорбительным», – расплывчато сказала мне Кира. Ее мать по данному поводу больше ничего ей не сообщила. Это была семейная тайна, которую все причастные унесли с собой в могилу. Кира также заявила мне, что Аллилуевы никогда не считали Сталина виновным в самоубийстве Нади. Они видели главную причину самоубийства в ее проблемах со здоровьем и в имевшихся у нее наследственных отклонениях психики.

Для Сталина начался черный период. Павел и Евгения находились рядом с ним в течение трех суток: они боялись, как бы он не наложил на себя руки. Другие его родственники тоже поочередно приезжали к нему, чтобы не оставлять его одного. Они старались побольше с ним разговаривать. Его состояние было катастрофическим. «Почему? Что я сделал? Я был с ней груб? Разве я ее не любил? Разве я не относился к ней с уважением? Я делал все, что она хотела. Она могла ходить и ездить туда, куда хотела. Могла покупать то, что ей нравилось. Чего ей не хватало?» Он часами разговаривал на эту тему с Алешей, с Павлом, с Ольгой и Сергеем. Он признался Евгении – жене Павла, – что ему уже совсем не хочется жить. Приступы неудержимого гнева чередовались у него с состоянием прострации.

Ему стало известно, что пистолет, при помощи которого застрелилась Надежда, привез ей из Берлина Павел. «Тоже, нашел что подарить!» – сказал он Павлу. Аллилуевы приготовились к самому худшему: для них было очевидно, что Сталин разорвет с ними все отношения. Однако он этого не сделал. Как раз наоборот. Следуя старым кавказским обычаям, он еще больше сблизился с родителями Нади. Он навещал их чаще, чем раньше, и охотно принимал их у себя дома. Он тяжело переносил одиночество.

Самоубийство Нади напугало Сталина. Он решил держать обстоятельства ее смерти в тайне. Он воспринимал этот ее поступок как унижение, как предательство. В обстановке всеобщего замешательства он решил сказать детям, что она умерла от острого приступа аппендицита. Пресса сообщила, что Надежда Аллилуева внезапно скончалась в ночь на 9 ноября. Эта ложь неизбежно породила множество сплетен относительно смерти Нади. Стали ходить различные слухи – один невероятнее другого. В частности, утверждалось, что ее убил по приказу Сталина один из его охранников, потому что она застала его с другой женщиной… А еще ходил слух, что убийство Надежды Аллилуевой организовали какие-то зарубежные организации – возможно, сионистские, – которым чем-то насолил Сталин. А еще – что она якобы наложила на себя руки потому, что любила мужчину, не отвечавшего ей взаимностью. А еще – что она якобы поддерживала тайные интимные отношения с Яковом, старшим сыном Сталина, и Сталин, узнав об этом, убил ее собственноручно. Эти слухи, абсолютно ничем не подтвержденные и, в общем-то, не заслуживающие никакого внимания, дают, тем не менее, представление о том, как тогда разгулялось нездоровое воображение людей, не имевших возможности получить достоверную информацию. «Невозможно заставить заткнуться всех тех, кто распространяет слухи», – так вроде бы высказался по данному поводу Сталин, разговаривая со своими близкими.

Почему Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством? Как обычно бывает при трагическом событии такого характера, причин было много, и все они в своей совокупности породили состояние безысходности. Что это были за причины? Жизненные проблемы, депрессия, вызванная физической болезнью, усложнившиеся отношения с мужем, тайная любовь к какому-то другому мужчине (или же, наоборот, слишком сильная любовь к почти не управляемому мужу), разочарование складывающимися в государстве порядками и их несоответствием личным ожиданиям, порожденным революцией, чувство вины за множество человеческих трагедий, вызванных принудительной коллективизацией, затеянной ее собственным мужем? Все это в своей совокупности могло заставить Надю совершить в приливе мимолетного гнева непоправимый поступок.

Сталин всю свою оставшуюся жизнь пытался понять, почему Надя совершила самоубийство, и искал виновных.

Церемония прощания с умершей проходила в ГУМе – огромном магазине, находящемся на Красной площади напротив Кремля. Там в те времена находился Центральный Исполнительный Комитет. Гроб с телом Надежды Аллилуевой был перенесен из Кремля в ГУМ вечером 9 ноября. Его поставили в большом зале. На похоронах присутствовали родственники, близкие, друзья, все члены Центрального Комитета и Центральной Ревизионной Комиссии, руководители Коминтерна и различных партийных и советских организаций. У гроба стояли в своего рода почетном карауле Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян. Сталин появился лишь в самом конце церемонии. Он подошел к гробу и наклонился над усопшей, чтобы в последний раз поцеловать ее в лоб, однако затем неожиданно совершил поступок, в котором чувствовался гнев: он оттолкнулся от гроба руками и, резко повернувшись, пошел прочь.

Десятого ноября, начиная с восьми часов утра, проститься с Надеждой Аллилуевой стали приходить обычные люди. Их было очень много – огромная толпа. Перед гробом прошли тысячи рабочих и студентов. В половине третьего гроб под звуки Интернационала подняли и положили в катафалк. Сталин при этом не присутствовал. Насколько известно, он сказал Авелю Енукидзе: «Ты ее крестил, ты ее и хорони». Авель Енукидзе и Алеша Сванидзе двинулись во главе похоронной процессии, направившейся на старинное Новодевичье кладбище. На улицах было полно народа. Прощальное слово у могилы произнес Каганович. «Мы хороним одного из лучших, преданнейших членов нашей партии… Выросшая в семье старого большевика-пролетария, проведшая после революции долгие годы в обстановке величайшей преданности делу рабочего класса, Надежда Сергеевна была органически связана с рабочим движением, с нашей партией. Как в годы гражданской войны, так и в последующие годы Надежда Сергеевна была верным бойцом рабочего класса. […] Она отличалась скромностью и особой требовательностью к себе. Надежда Сергеевна оставила в наших сердцах лучшую память о себе как активный работник партии, как человек и товарищ, как верный друг того, кто руководит величайшей борьбой пролетариата за победу социализма. Мы, близкие друзья и товарищи, понимаем тяжесть утраты товарища Сталина, и мы знаем, какие обязанности это возлагает на нас по отношению к товарищу Сталину. Мы, большевики, в моменты потерь еще больше напрягаем свою волю к борьбе. Будем же крепче бороться за те идеалы, за которые боролась Надежда Сергеевна Аллилуева». У могилы произнес речь также и Бухарин.

В газете «Правда» 10 ноября были напечатаны соболезнования Горького, Крупской, матери Сталина и жен руководителей партии и государства. Преподаватели и коллеги Нади из Промышленной академии выразили свое глубокое уважение к усопшей. На этих похоронах, ставших почти общенациональным событием, присутствовали даже послы зарубежных государств.

Восемнадцатого ноября Сталин опубликовал в прессе слова благодарности и признательности, адресованные всем тем, кто прислал ему свои соболезнования по поводу, как он написал, «кончины моего близкого друга и товарища Надежды Сергеевны Аллилуевой-Сталиной». Это был первый случай, когда Надю официально упомянули под фамилией «Сталина».

Сталин распорядился установить на ее могиле памятник. Памятник получился прекрасным: лицо Нади, вырезанное в мраморной глыбе, кажется лицом живого человека. У основания памятника Сталин положил последний знак своего личного внимания к ней – розу. Ту самую розу, которой она украсила себя на последнем в своей жизни банкете. Впрочем, по утверждению Светланы Аллилуевой – дочери Нади, – Сталин ни разу не приходил на ее могилу.

Сталин также распорядился увеличить фотографию Нади, на которой она запечатлена на даче в Зубалово с шалью на плечах (она на этой фотографии выглядит счастливой и радостной), и повесить ее в своей кремлевской квартире. Позднее, ближе к концу своей жизни, он распорядился увеличить еще две фотографии Нади. Одну из них он поместил в своем кабинете в Кремле, а вторую – в спальне своей дачи в Кунцево. Уже старея, Сталин все еще вспоминал о трагической смерти своей жены. Он вспоминал о ней чаще всего в разговорах с дочерью, а также – один раз – мрачно упомянул об этой смерти в разговоре с Серго Берией.

Во время войны этот сын Лаврентия Берии, приехав с фронта, привез Светлане Аллилуевой в качестве подарка трофей – пистолет. Сталин, узнав об этом, немедленно вызвал его к себе. Это был первый раз, когда юного Берию вызвали к вождю и он разговаривал с ним наедине. «Это ты Светлане револьвер подарил? А знаешь, что у нас дома с оружием было? Нет? Мать Светланы в дурном настроении с собой покончила…»

Серго Берия был ошеломлен: он знал, что мать Светланы умерла, но о самоубийстве никто у него дома никогда не говорил.

«Ладно, иди, но за такие вещи вообще-то надо наказывать».

 

Вторая революция

Именно в этот трагический период своей личной жизни Сталин проводил собственную революцию. В конце 1920-х – начале 1930-х годов он встряхнул матушку Россию так, что она зашаталась до самых своих глубин. Решалась судьба Советского Союза как государства. Все началось с пробуксовок в проведении «новой экономической политики»: крестьяне стали все чаще и чаще отказываться поставлять зерно в города.

Раздел земель в усадьбах, принадлежавших раньше помещикам, на небольшие участки и передача их крестьянам обеспечили большевикам в 1917–1919 годах поддержку со стороны крестьян. Сталин, которого уже давно называли «отцом крестьян», еще в 1906 году выступил против ленинского плана национализации земли, ратуя за ее раздел между крестьянами. Однако после нескольких лет проведения политики «военного коммунизма» и затем «новой экономической политики» способность сельского хозяйства кормить городское население существенно снизилась. Зажиточные земледельцы, которых называли «кулаками», запрашивали за свою продукцию слишком высокую цену, превышающую покупательную способность городских жителей. Сталину стало известно об этой проблеме еще в 1926 году. В письме, адресованном Молотову и датированном 16 сентября, он ругал тех, кто пытался нажиться на НЭПе, предлагал сместить и предать суду нарушителей ценовой политики и требовал «дать циркуляр партийный о том, что эти нарушители являются врагами рабочего класса и борьба с ними будет беспощадная». Он настаивал на этом своем предложении: «Поймите, что без таких мер мы проиграем кампанию в угоду нэпмановским элементам […]. Без этих мер – зарез». Ситуация, сложившаяся с поставками продовольствия из сельской местности в города, могла привести к бурным проявлениям недовольства со стороны городского рабочего класса, на который опиралась Советская власть. Столкнувшись с данной проблемой и с вытекающими из нее многочисленными «пробуксовками» в функционировании экономики, Сталин, подчиняясь давлению со стороны тяжелых реалий, решил принять радикальные меры. Он со свойственным ему прагматизмом затеял своего рода вторую революцию, которая стала еще более грандиозной и бурной, чем революция 1917 года. Ее результатом стала быстрая индустриализация страны и «сплошная коллективизация» сельского хозяйства, заставившая мужика перейти от деревянного плуга к трактору и обязавшая миллионы неграмотных людей начать ходить в школу.

Осознавал ли он, к какому насилию и к каким массовым трагедиям приведут затеянные им дела? Он ведь в 1925 году решительно выступал против тех, кто хотел разжечь «классовую борьбу в деревне». В то время он еще полагал, что можно лишь постепенно и лишь в определенной степени провести коллективизацию только части сельского хозяйства. Он тогда также считал, что крестьяне и сами начнут выступать за коллективизацию, поскольку поймут, что она может быть для них очень даже выгодной. Их жизнь улучшится, и они отнюдь не станут жалеть о том, что расстались со своими маленькими индивидуальными хозяйствами.

С течением времени зерна производилось все меньше и меньше – а значит, уменьшались и возможности его экспорта за валюту, необходимую для проведения индустриализации. Кроме того, возникала угроза повсеместного голода. Сталин оказался в замкнутом круге: чтобы развивать коллективные формы ведения сельского хозяйства, он нуждался в мощной промышленности; чтобы создать мощную промышленность, он должен был опираться на коллективное сельское хозяйство. Он решил разорвать этот замкнутый круг при помощи силы. Сталин не видел для себя иного пути, если не желал изменить, как он говорил, своему «делу» – трансформации утопии в реальность – и построить социализм, который опередил бы по своим достижениям капитализм.

Сталин начал с того, что вернулся к политике «военного коммунизма». В сельскую местность были направлены «отряды рабочих», которым поставили задачу обыскать крестьянские хозяйства и забрать припрятанное крестьянами продовольствие. Тем самым методы внеэкономического принуждения, за которые в свое время ратовал Троцкий, стали широко применяться и Сталиным. Такая политика поначалу дала положительный результат: в январе 1928 года объем закупок зерновых культур превысил показатели предыдущего года. В 1929 году было собрано еще больше зерна. Чтобы заручиться поддержкой бедных крестьян, Сталин заявил, что в каждой деревне 25 % конфискованного зерна будут разделены между ними. Однако большинство крестьян-середняков отнеслось к аграрной политике властей отрицательно. В середине 1929 года Сталин внезапно начал всеобщую коллективизацию сельского хозяйства, призывая «ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс». Он, можно сказать, объявил кулакам войну. «Политика коллективизации была страшной борьбой», – скажет он Уинстону Черчиллю десять лет спустя. По мере того как он проводил политику коллективизации, росло число ее противников: оно достигло десяти миллионов. «Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами». Однако крестьянам этого не хотелось, потому что данная трансформация сопровождалась для них утратой их собственной земли. И тогда все те, кто выступал против, «были уничтожены своими батраками», как объяснит Сталин Черчиллю, вызвав у него удивление.

Поначалу он проводил эту рискованную политику осторожно, методом проб и ошибок. «Затем, увлекаемый силой своих поступков, он стал двигаться вперед гигантскими шагами, почти не останавливаясь и не отдыхая. Позади него раздавался топот несметного множества русских усталых и окровавленных ног – ног целого поколения, пытающегося построить социализм в отдельно взятой стране».

Он все больше и больше верил в то, что только безжалостные репрессии, «твердая рука» и насилие, возведенное в ранг государственной политики, могут кардинально изменить Россию и все прочие территории, оставшиеся под ее властью после развала империи. Он работал не покладая рук среди статистических отчетов, графиков и показателей. Он читал все больше и больше книг, посвященных экономике, металлургии, сельскому хозяйству. Он отдавал приказы и издавал постановления. Он считал, что «нет такой крепости, которую большевики не могли бы взять штурмом», прекрасно понимая при этом, какой огромный масштаб у задачи, которую он перед собой поставил, и как много человеческих жизней потребует ее достижение. Для тех, кто видел в Сталине всего лишь человека, жаждущего огромной личной власти, осуществленные им в 1928–1929 годах мероприятия стали доказательством обратного. «Человек, амбиции которого ограничиваются лишь заботой о своей личной власти, ни в коем случае не стал бы затевать такой ужасный крестовый поход против крестьян». Сталин ошеломил даже собственную жену. В марте 1931 года она написала матери Сталина: «…я удивляюсь его силам и энергии. Только действительно здоровый человек может выдержать работу, которую несет он». Сталин до сих пор приводит в замешательство историков: «Только человек, обладающий абсолютной властью и полностью контролирующий свои нервы и чувства, мог взяться за осуществление подобной затеи при наличии такого огромного количества препятствий».

Чтобы справиться с крестьянами, отказывавшимися отдавать зерно и скот – а уж тем более свою землю, – Сталин устроил в сельской местности своего рода гражданскую войну. Он натравил бедных крестьян на крестьян богатых, а крестьяне-середняки, взятые им в тиски, жили и не знали, какая судьба ждет их завтра. Жизнь в российской деревне стала кошмаром. Сталин создал «отряды раскулачивания», которые помогали крестьянам-беднякам и координировались «тройками». Доносы стали обычным делом: сын доносил на отца, жена – на мужа, соседи – друг на друга. Целые деревни расстреливали из пулеметов. Богатые крестьяне создавали вооруженные отряды, оказывавшие сопротивление. Кулаки распространяли слухи о том, что надвигается война. Повсюду вспыхивали крестьянские восстания. В Москву приходили десятки тысяч писем, адресованных Сталину. Они были исполнены отчаяния, просьб о помощи, страха, ненависти, угроз… Письма эти были то личными, то коллективными, то анонимными. В большинстве из них сообщалось о злоупотреблениях, допускаемых в ходе проведения коллективизации. Крестьяне в порыве гнева и отчаяния убивали свой скот, уничтожали сельскохозяйственные орудия и сжигали урожай. Огромные площади пахотной земли были заброшены. Начался голод в городах и – особенно – в черноземной степной зоне Украины.

Многие миллионы крестьян стали жертвами раскулачивания. Более десяти миллионов были изгнаны из своих хозяйств. Более одного миллиона восьмисот тысяч – депортированы. Для большинства таких депортированных крестьян были созданы лагеря, в которых им пришлось заниматься принудительным трудом: они рыли каналы, выполняли самую тяжелую работу, связанную со строительством железных дорог, привлекались к лесозаготовкам. Смертность среди них была очень высокой. От трехсот до четырехсот тысяч крестьян были объявлены «контрреволюционерами», и очень многие из них были расстреляны. Точное число жертв коллективизации неизвестно и до сего дня.

Данная кампания, превратившая жизнь в деревне в ад, проходила «с самого начала и до самого конца в обстановке жуткого хаоса и стихийного сведения счетов… Депортированных бросали на произвол судьбы посреди тайги, без запасов продовольствия и орудий труда. Затем холод и голод делали свое дело. В этом хаосе, однако, самым удачливым удавалось сбежать и вернуться домой».

Все это заставило Сталина – то ли из хитрости, то ли из тактических соображений, то ли после осознания реальных масштабов трагедии – опубликовать 2 марта 1930 года в газете «Правда» впоследствии ставшую знаменитой статью «Головокружение от успехов», отражавшую его желание сделать небольшую паузу перед тем, как переходить к следующему этапу. В этой статье Сталин возложил вину за излишества и злоупотребления на чрезмерно прытких функционеров. Он признал, что в очень многих случаях при проведении коллективизации применялась сила, что многие колхозы работают плохо, и заявил, что его просто неправильно поняли. А еще он потребовал, чтобы злоупотребления прекратились. Тем не менее после перерыва продолжительностью всего лишь несколько месяцев проведение коллективизации было продолжено. Лишь после голода 1932–1933 годов, вызванного засухой и дезорганизацией труда крестьян, Сталин распорядился и в самом деле смягчить проводимую им аграрную политику и изменил порядки, установленные внутри колхозов. Если поначалу крестьянина попросту превратили в сельскохозяйственного рабочего, то теперь ему дали право участвовать в дележе прибыли и продавать продукцию на рынке после того, как будут выполнены обязательные поставки государству в пределах установленных им норм. Крестьянину также разрешалось иметь небольшой участок земли и несколько голов скота. Большинство совхозов было ликвидировано.

Чем дольше продолжалась – жестокими, зачастую кровавыми методами – коллективизация, тем больше страна нуждалась в грандиозной индустриализации, которая позволила бы организовать производство сельскохозяйственных орудий, необходимых для кардинального преобразования конвульсирующего сельского хозяйства. Возникла срочная необходимость в огромном количестве сельскохозяйственных машин, заправочных станций, источников электричества, новых дорог и прочих элементов инфраструктуры. Закипели грандиозные сталинские стройки: «Днепрострой» (огромная гидроэлектростанция на реке Днепр), «Магнитка» (колыбель советской металлургии в городе Магнитогорске), «Кузнецкстрой» (металлургический комбинат в городе Кузнецке), машиностроительные и химические предприятия на Урале, завод сельскохозяйственных машин в Ростове-на-Дону, тракторные заводы в Челябинске, Сталинграде и Харькове, автомобильные заводы в Москве и Сормово. Строилось и много других гигантских промышленных предприятий. Считалось, что при помощи индустриализации будет создан «новый мир», в котором появится «новый человек», способный покончить с традиционной психологией и с многовековой отсталостью России.

Многих молодых людей тогда вдохновили на трудовые подвиги эти гигантские задачи, мечты о принципиально новой цивилизации, попытки превратить утопию в реальность. Быстро растущая промышленность положила конец безработице, существовавшей во время проведения «новой экономической политики». Все категории трудящихся находили себе работу на новых стройках. Открываемые повсеместно технические школы давали им возможность получить новую специальность. Появилась своего рода рабочая аристократия. Сформировалась и новая интеллигенция, вышедшая из простого народа и пышущая героизмом и энтузиазмом первопроходцев. Будучи весьма посредственной в своих ценностях и сферах интересов, она отдавала предпочтение технике. Это были предшественники современных нам технократов, строители примитивного и грубого социализма.

Сталин при этом стал бороться с уравниловкой, унаследованной от эпохи Октябрьской революции. Он ввел льготы и привилегии (хотя сам ими не пользовался) и создал целую систему материального и морального поощрения работников, чтобы стимулировать их проявлять свои природные способности и работать эффективно и с охотой.

В этот период Сталину стало казаться, что его жизни угрожает опасность. Он начал держаться настороженно. Кроме того, он стал переживать за безопасность близких людей и соратников. В нем проснулись рефлексы старого конспиратора, выработавшиеся у него еще в дореволюционный период. «Очень умно делаешь, что не разъезжаешь, это во всех отношениях рискованно», – написала Сталину 12 сентября 1930 года его жена, переживая за его безопасность. В ответе, написанном ей Сталиным 24 сентября 1930 года, чувствуется напряженность обстановки, в которой он жил: «Я пустил слух через Поскребышева о том, что смогу приехать лишь в конце октября. Авель, видимо, стал жертвой такого слуха. Не хотелось бы только, чтобы ты стала звонить об этом. О сроке моего приезда знают Татька, Молотов и, кажется, Серго». Одиннадцатого сентября 1931 года Сталин дал следующий ответ Кирову на его просьбу разрешить прилететь к нему, Сталину, из Ленинграда в Сочи на самолете: «Я не имею права и не хочу никому советовать летать самолетом. Очень тебя прошу, поезжай на поезде».

Его начали мучить опасения относительно того, что против него плетутся заговоры: они мерещились ему повсюду, и он твердо верил, что такие заговоры и в самом деле существуют. При подобном состоянии его психики и начались первые громкие «сталинские» судебные процессы.

В 1928 году ОГПУ заявило, что выявило организацию, ставившую себе целью подорвать угольную промышленность страны. Началось судебное разбирательство дела «вредителей», обвиненных в «экономической контрреволюции». На скамью подсудимых угодили пятьдесят три человека. Данное разбирательство получило название «Шахтинское дело». Обвиняемым вменялось в вину вредительство, обусловленное тем, что они якобы поддерживали тесные связи с бывшими владельцами шахты, удравшими за границу, и что те, в свою очередь, были связаны с западными капиталистами.

В 1930 году объявили, что выявлено существование целой партии, состоящей целиком из вредителей и называвшейся «Промышленная партия». Утверждалось, что ее члены, занимая высокие посты в промышленности и в планирующих органах, хотели сорвать выполнение пятилетнего плана по указке зарубежных деятелей, среди которых, в частности, был бывший президент Франции Раймон Пуанкаре. Сталин действительно верил в существование подобного заговора и даже в неотвратимость иностранной интервенции. Судя по содержанию длинного письма, написанного им от руки (с пометкой «лично в руки») и адресованного Менжинскому, возглавившему ОГПУ после смерти Дзержинского в 1926 году, он был глубоко убежден в реальности всего этого и предлагал положить этому конец в своей манере – при помощи насилия, пыток и признаний, полученных путем принуждения. «Вопрос об интервенции вообще, о сроке интервенции в особенности, представляет, как известно, для нас первостепенный интерес. Отсюда мои предложения. а) Сделать одним из самых важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, “Промпартии” и особенно Рамзина вопрос об интервенции и сроке интервенции (1. Почему отложили интервенцию в 1930 г.? 2) Не потому ли, что Польша еще не готова? 3) Может быть, потому, что Румыния не готова? 4) Может быть, потому, что лимитрофы еще не сомкнулись с Польшей? 5) Почему отложили интервенцию на 1931 г.? 6) Почему “могут” отложить на 1932 г.? 7) И т. д. и т. п.). б) Привлечь к делу Ларичева и других членов “ЦК Промпартии” и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания Рамзина. в) Строжайше допросить Громана, который, по показанию Рамзина, заявил как-то в “Объединенном центре”, что “интервенция отложена на 1932 г.”. г) Провести сквозь строй гг. Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от “тенденции к интервенции”, но являющихся (бесспорно!) интервенционистами, и строжайше допросить их о сроках интервенции (Кондратьев, Юровский и Чаянов должны знать об этом так же, как знает об этом Милюков, к которому они ездили на “беседу”). Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (Громан, Ларичев, Кондратьев и K° и т. д.), то это будет серьезным успехом ОГПУ. Так как полученный таким образом материал мы сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ и рабочих всех стран, поведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно. Понятно? Привет! И. Сталин».

В данном письме Сталина показаны общая схема всех разбирательств и механизм получения признаний, использовавшиеся на всем протяжении его пребывания у власти. Этот судебный процесс был фарсом (четырнадцать обвиняемых были приговорены к смертной казни, однако затем она была заменена на пожизненное заключение, причем некоторые позднее вообще вышли на свободу – в частности, Рамзин), однако он стал своего рода «предтечей» будущих многочисленных судебных процессов такого рода. Во время данного разбирательства, по мере того как в прессе отражались результаты судебных заседаний, многолюдные собрания рабочих требовали расстрелять «предателей».

Тем не менее в самой партии существовала настоящая – не выдуманная – оппозиция. Так называемая объединительная политическая платформа Рютина, выработанная им в 1932 году и требовавшая отстранения Сталина от руководства партией и государством, является подтверждением того, что далеко не всем в партии нравилось, что Сталин прибирает к рукам все больше и больше власти…

СССР развивался – хотя и варварскими методами, но все же развивался. Факты не подчиняются требованиям морали, и они – вещь упрямая: в 1930 году объем промышленного производства превысил довоенный уровень в 1,8 раза. Сталин – грубо и жестоко – заложил основы более рациональной плановой экономики и преобразовал огромную аграрную страну в страну индустриальную. Это позволило Советскому Союзу выдержать натиск немецких войск в 1941 году и извлечь наибольшую политическую пользу из своей победы во Второй мировой войне. С течением времени историки, занимающиеся изучением данной эпохи, станут писать о Сталине одновременно и с осуждением, и с восхищением, сравнивая его то с Тамерланом, то с Кромвелем, то с Робеспьером. Применительно к истории России станут проводиться параллели с Иваном Грозным и Петром Первым. Сталин же считал себя всего лишь последователем Ленина.

Сосо Джугашвили – ученик Тифлисской духовной семинарии (1894 год). Мать Сталина, Екатерина Георгиевна, мечтала, чтобы ее сын стал священником.

Коба – член марксистского кружка (1900 год). В революционное движение будущий диктатор вступил в 15-летнем возрасте, когда познакомился с русскими марксистами, жившими в Закавказье.

Иосиф Джугашвили (1913 год). В марте Сталин был в очередной раз арестован, заключен в тюрьму и по этапу выслан в Туруханский край Енисейской губернии. В ссылке переписывался с Лениным.

Сталин в 1917 году. Получив свободу в результате Февральской революции, он приехал в Петербург. Еще до Октябрьской революции был одним из руководителей ЦК РСДРП и Петербургского комитета партии большевиков, входил в редколлегию газеты «Правда».

Царицын, 1918 год. Во время Гражданской войны Сталин получил огромный опыт руководства крупными военными формированиями на многих фронтах.

Сталин и Ленин в Горках (1922 год). Через некоторое время Ленин продиктовал «Письмо к съезду», в котором дал критические характеристики своим ближайшим соратникам по партии, в том числе Сталину, предложив снять его с должности генерального секретаря.

Конференция хлопководов, 1936 год. Кандидаты съезда общаются с «отцом народов».

Сталин с дочерью (1935 год). Любимица отца, Светлана написала ряд мемуаров о нем. В 1967 году эмигрировала в США.

Сталин – «друг детей» – принимает цветы от Гели Маркизовой, дочери наркома земледелия Бурят-Монгольской ССР. Родители девочки были впоследствии репрессированы.

На трибуне Мавзолея. Рядом со Сталиным – руководители Коммунистической партии Советского Союза.

Иосиф Сталин, 1941 год. 8 августа Указом Президиума Верховного Совета СССР он был назначен Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР.

Сталин за рабочим столом. Глава государства способствовал созданию в стране мощного военно-промышленного комплекса и превращению СССР в одну из мировых сверхдержав, обладающую ядерным оружием.

Иосиф Сталин, Уинстон Черчилль, Гарри Трумэн на Потсдамской конференции (1945 год). Лидеры стран антигитлеровской коалиции определили политическое и экономическое будущее Германии, обсудили пути решения послевоенных проблем (обращение с побежденными гражданами, преследование военных преступников, реформы системы образования и воспитания и судебной системы).

Генералиссимус Сталин. Мнения ученых относительно роли Сталина в Великой Отечественной войне расходятся. Одни считают, что его заслуги в победе над фашистами сложно переоценить, другие указывают на неготовность страны к войне и тактические просчеты, приведшие к огромным потерям.

Иосиф Сталин, Мао Цзэдун, Николай Булганин, 1949 год. Через несколько лет в Советском Союзе будет развенчан культ личности Сталина, и многие давние его сторонники лишатся должностей и привилегий. Отношения с Китаем резко ухудшатся.

До сих пор нет единого мнения относительно масштабов сталинских репрессий. Найти информацию о точном количестве репрессированных чрезвычайно сложно, так как, например, репрессии в Красной армии осуществлялись в условиях строжайшей секретности.