Мы пріѣхали въ Цетинье еще засвѣтло; проѣхали мимо зданія новаго театра, съ вставленною въ него старинною венеціанскою плитою, изображающею, конечно, обычнаго льва св. Марка, проѣхали мимо женскаго института, устроеннаго на русскія средства… Отъ гостинницы нашей рукой подать до дворца наслѣдника и до новаго городского гулянья, едва только разбиваемаго на городскомъ выгонѣ, противъ того же дворца. Тамъ уже толпилось много черногорцевъ и происходило что-то, чего нельзя было разглядѣть изъ оконъ нашей гостинницы. Очевидно, народный праздникъ начался уже съ вечера. Мы съ женою, не теряя времени, направились въ толпѣ, тѣснившейся передъ дворцомъ.
У наружной ограды только-что отстроеннаго дворца молодого князя Данилы сидѣлъ на стулѣ, въ своемъ характерномъ и живописномъ костюмѣ, князь Николай и рядомъ съ нимъ двѣ по-европейски одѣтыя дамы, какъ мы узнали послѣ, жены посланниковъ англійскаго и французскаго, пріѣхавшія на праздники изъ Рагузы, гдѣ ихъ обычное мѣстопребываніе. Съ женой французскаго посланника и съ нимъ самимъ мы познакомились потомъ за табль-д'отомъ въ своей гостинницѣ, гдѣ они тоже остановились.
Сильная, плечистая фигура князя, въ бѣлой гунѣ и бѣлыхъ доколѣнницахъ, въ богато расшитомъ золотомъ красномъ джамаданѣ и красной Капицѣ, такъ давно знакомая намъ по портретахъ и иллюстраціямъ, сразу привлекаетъ къ себѣ своею патріархальною простотою и вмѣстѣ величіемъ… Немного позади князя сидитъ на стулѣ одинъ только изо всѣхъ окружающихъ, въ такой se бѣлой гунѣ и такомъ же красномъ джамаданѣ, какъ и князь, высокій и сухой старикъ съ длинными сѣдыми усами, какъ у Тараса Бульбы на картинѣ Зичи, съ суровымъ и умнымъ взглядомъ, типическій представитель тѣхъ грозныхъ черногорскихъ воеводъ, которые съ горстью своихъ юнаковъ сокрушали турецкія полчища и наводили ужасъ на самыхъ храбрыхъ пашей султана…
Это дѣйствительно — одинъ изъ знаменитыхъ воеводъ Черногоріи, тесть князя и отецъ княгини Милены — Петръ Вукотичъ, всегдашній совѣтникъ князя въ важныхъ дѣлахъ правленія и войны.
Ни наслѣдный князь Данила, ни меньшой братъ его Мирно не смѣютъ сидѣть, по стариннымъ обычаямъ Черногоріи, въ присутствіи стараго князя. Стоятъ тоже на ногахъ — немного поодаль — другіе заслуженные воеводы, сенаторы, сердари, всѣ въ такихъ же яркихъ, живописныхъ нарядахъ, сверкающихъ золотомъ и оружіемъ, всѣ такіе же грозные усачи, сѣдые и черные, такіе же рослые, плечистые богатыри…
Стоятъ кругомъ и перяники князя, на подборъ юнакъ въ юнаку, чистая стая молодыхъ орловъ, горя на лучахъ заходящаго солнца своими красными какъ кровь гунями. У всѣхъ на Капицахъ серебряные двуглавые орлы, у байравтаровъ (знаменщиковъ) — сбоку Капицы маленькій серебряный знавъ, изображающій перекрещенный ятаганъ и знамя.
Народъ окружилъ кольцомъ свободную площадку передъ сидѣніемъ князя, и хотя тутъ нѣтъ никакой полиціи, никакихъ жандармовъ, толпа сама сохраняетъ почтительное разстояніе отъ своего владыки и вся стоитъ безъ шапокъ…
По старинному завѣту, князь съ семьею своею и съ своимъ дворомъ тѣшится теперь лихими играми своихъ юнаковъ, совсѣмъ такъ, какъ десятки вѣковъ тому назадъ тѣшился подобными играми съ порога своего дворца, воспѣтый Иліадою, ѳеакійскій царь Алкиной.
Десятка два молодцовъ, поскидавъ съ себя гуни и джамаданы, въ однѣхъ бѣлыхъ рубахахъ, на перебой другъ съ другомъ, разбѣгаются по очереди съ тяжелыми камнями въ рукахъ и на бѣгу изо всей силы видаютъ ихъ, словно резинные мячики, далеко впередъ себя; чѣмъ тяжелѣе камень, чѣмъ дальше и выше пролетитъ онъ по дорогѣ, тѣмъ больше славы юнаку, тѣмъ громче раздаются крики одобренія въ толпѣ. Это стоитъ, во вся* комъ случаѣ, гомеровскаго метанія дисковъ.
Когда изрядно наморились эти «метатели диска» своего рода, молодой князь Данила выбѣжалъ на середину улицы и захлопалъ въ ладоши. Откуда ни возьмись новая толпа удальцовъ, тоже безцеремонно сбросившая на траву стѣснявшую ихъ одежду, ринулась бѣжать на перегонки; нужно родиться черногорцемъ и съ младенчества развитъ свои чугунныя легкія, прыгая съ проворствомъ серны по пропастямъ и утесамъ, чтобы пронестись такою бурею мимо князя и свиты его, какъ неслись, настигая, опереживая, перескакивая другъ черезъ друга, эти разыгравшіеся молодые атлеты, подстрекаемые ободряющими криками толпы и надеждой почетной награды изъ рукъ своего князя.
Послѣ перегонки — новыя состязанія въ перепрыгиваніи, въ борьбѣ… Этими олимпійскими играми своего рода черногорцы всегда чествуютъ канунъ своего любимаго праздника.
Въ самый разгаръ этихъ игръ, на дорогѣ, которая проходитъ тутъ же передъ дворцомъ и на которой главнымъ образомъ и происходили состязанія юнаковъ, появился вдругъ сѣрый осликъ, навьюченный цѣлымъ возомъ топорщившихся во всѣ стороны рогатыхъ и колючихъ сучьевъ. Его гналъ изъ какой-то сосѣдней горной деревушки оборванный мальчуганъ съ огромной хворостиной въ рукахъ, совсѣмъ уже не подходившій своимъ замазаннымъ видомъ деревенскаго пастушонка къ раззолоченной толпѣ княжескихъ сердарей и перяниковъ… Но этотъ наивный горецъ, повидимому, проникнутъ былъ непоколебимымъ сознаніемъ своего права везти на цетинскій базаръ свою грошевую охапку хворосту по дорогѣ, для этого назначенной, какіе бы князья и воеводы ни засѣдали на ней. Онъ храбро ввалился съ своимъ, также самоувѣренно шагавшимъ, осликомъ въ середину олимпійскаго ристалища, безцеремонно расталкивая борцовъ направо и налѣво, едва не задѣвъ самого князя далеко торчавшими концами своихъ сучьевъ, и промаршировалъ себѣ своею дорогою дальше въ городъ, не взглянувъ ни на кого, не поклонившись князю, только сурово покрикивая на своего ушастаго конька, да подгоняя его колючею хворостиною, не обращая вниманія рѣшительно ни на что, кромѣ порученной ему вязанки дровъ…
Я думалъ-было, глядя на этого ребенка-дикаря, затесавшагося въ толпу придворныхъ, что вотъ-вотъ подскачутъ сейчасъ къ недогадливому мальченку усатые перяники, схватятъ бѣднягу за шиворотъ и потащутъ встрѣчать праздникъ въ какую-нибудь мѣстную кутузку, какъ это навѣрняка случилось бы, будь это на главахъ русскаго городового или квартальнаго. Но къ моему большому утѣшенію и удивленію, лихіе борцы мирно разступились передъ отважнымъ ребенкомъ, князь весело улыбнулся, и ни одинъ изъ раззолоченныхъ перяниковъ не бросилъ даже угрожающаго взгляда на простодушно шагавшаго мимо нихъ деревенскаго оборванца…
* * *
Когда смерклось, толпы народа, наполнявшія городъ, сбились главнымъ образомъ въ широкомъ проулкѣ, что идетъ мимо княжескаго дворца къ монастырю. Здѣсь въ разныхъ мѣстахъ составились хороводы, по здѣшнему «коло». «Коло» по-славянски такъ же, какъ и по-русски, означаетъ колесо, кругъ. Хоръ военной музыки князя игралъ тутъ до полуночи, стройно и бойко, заливая громомъ своихъ трубъ и литавръ темныя улицы маленькаго городка. Танцы черногорцевъ нельзя назвать особенно искусными или увлекательными. Они слишкомъ однообразны и бѣдны фантазіей. Мужчины и женщины становятся въ тѣсный кругъ, обыкновенно очень большой, кладутъ одну руку на плечо лѣваго сосѣда, а другою рукою обнимаютъ станъ праваго… Сплотившись въ такую крѣпкую цѣпь, они долго топчутся на мѣстѣ, колыхаясь всѣмъ своимъ живымъ кольцомъ то вправо, то влѣво, припѣвая совсѣмъ не мелодическія пѣсни, поднимая вверхъ, впередъ и назадъ то одну, то другую ногу. Повидимому, всѣ эти движенія совпадаютъ со смысломъ пѣсни и должны изображать собою что-нибудь понятное и близкое сердцу черногорца, но на сторонняго зрителя танецъ этотъ производитъ впечатлѣніе какого-то безцѣльнаго и нисколько не интереснаго топтанія на одномъ мѣстѣ… Но вотъ коло расширяется все больше и больше, юнаки и дѣвушки все подходятъ въ нему и вплетаются въ это медленно кружащееся живое колесо, все живѣе раздаются слова пѣсни, все проворнѣе мелькаютъ ноги танцующихъ; наконецъ на середину хоровода выбѣгаетъ какой-нибудь ловкій молодецъ, къ нему присоединяется такая же молодая красавица, среди быстро вертящагося кола парень и дѣвушка начинаютъ выдѣлывать другъ передъ другомъ всякіе выкрутасы, лихо и высоко подпрыгивая вверхъ… Нужна непочатая сила черногорскаго юнака, чтобы совершать такіе гомерическіе прыжки вверхъ, ловко падая въ тактъ пѣсни опять на ноги и опять сейчасъ же подбрасывая себя высоко въ воздухъ, размахивая руками какъ крыльями взлетающаго орла, испуская какіе-то обрывистые, словно угрожающіе, кряки нападенія или погони, тоже больше похожіе на страстное клоктанье хищной птицы, и облетая этими молодецкими круговыми прыжками жадно преслѣдуемую подругу, которая отвѣчаетъ его орлинымъ порывамъ такими же смѣлыми и сильными движеніями, такими же прыжками и взмахиваніями крыльевъ разыгравшейся орлицы. Къ одной парѣ присоединяется другая, къ другой третья, коло все ростетъ и ширится, все учащается темпъ пѣсни, тактъ пляса…
Толпа народа плотно обступаетъ хороводы, и изъ нея то-и-дѣло выскакиваютъ на смѣну уставшимъ новые плясуны, новыя плясуньи, соблазненные расходившеюся удалью пляски и провожаемые сочувственными криками толпы.
Все ближе и ближе придвигаются широко раздвинувшіяся кола въ дверямъ княжескаго дворца, все гуще ростетъ въ темнотѣ вокругъ нихъ народная толпа, освѣщенныя окна княжескаго дома открыты настежь, въ каждомъ изъ нихъ любопытныя головы, на балконѣ старая княгиня и князь съ дочками, съ почетными гостями; въ дверяхъ, на порогѣ, княжеская свита и дворцовая челядь… Всѣ съ искреннимъ сочувствіемъ, съ нескрываемою радостью, любуются на родной ихъ сердцу танецъ, слушаютъ всѣмъ съ дѣтства знакомыя пѣсни… Даже у сѣдоусыхъ стариковъ невольно подмываются ноги, и каждая жилка просится разгуляться по прежнему въ лихомъ плясѣ…
Этотъ простодушный народный хороводъ въ темнотѣ ночи, передъ окнами княжескаго дома, такъ живо перенесъ мое воображеніе на далекую родину, въ тѣ далекія уже теперь времена, когда передъ балкономъ помѣщичьихъ хоромъ, бывало, точно такъ же водились танки и пѣлись хоровыя пѣсни, когда дворовые плясуны и деревенскія красавицы, подъ тактъ самодѣльныхъ балалаекъ, дудокъ и гармоникъ, съ наивнымъ усердіемъ откалывали кавачка и трепака на утѣшеніе любовавшихся ими барина, барыни, барчуковъ и барышенъ, высыпавшихъ на балконъ и на крыльцо вмѣстѣ съ своими гостями, горничными и лакеями…
Въ дополненіе этой иллюзіи, изъ княжескаго дворца вдругъ выскочилъ, не утерпѣвъ отъ соблазна, молодой барчукъ, лихой князь Мирко, статный восемнадцатилѣтній красавчикъ, и мгновенно вмѣшался въ коло, схвативъ первую попавшуюся молодую дѣвушку, ловко облетая вокругъ нея граціозными и удалыми прыжками… Общій гулъ удовольствія раздался въ толпѣ.
— Мирко, Мирко! — сочувственно басили сѣдоусые черногорцы, дружески потрясая руку молодому князьку, когда онъ, запыхавшись отъ отчаяннаго пляса, выскочилъ изъ вола. — Юнакъ Мирко!.. Добре, Мирко!..
Милый и веселый юноша, такой же простодушный, какъ всѣ эти наивные горцы, не могъ устоять противъ подмывающихъ звуковъ родного танца и еще раза два срывался съ крыльца, чтобы лихо покружиться въ серединѣ двигающагося живого кольца съ рослыми и тугогрудыми цетинскими красавицами.
Незамѣтно, одинъ по одному, вплетаются въ это безостановочно крутящееся кольцо, на смѣну уставшимъ, новые молодые богатыри; должно быть, они заранѣе подобрались одинъ въ одному, всѣ такіе же плечистые, такого же громаднаго роста. Происходитъ что-то, чего въ полутьмѣ ночи я не понялъ сразу… Какъ будто мгновенная остановка, какая-то мимолетная возня — и тѣсно сомкнутая вереница живыхъ тѣлъ опять закачалась и задвигалась въ ладъ пѣсни, подъ звуки музыки…
Но что это такое?.. Огни княжескаго дворца освѣтили мелькавшія въ темнотѣ ночи усатыя лица юнаковъ чуть не на высотѣ княжескаго балкона, словно все коло вдругъ разомъ выросло вдвое выше, чѣмъ было… Господи! да и въ самомъ дѣлѣ оно стало вдвое выше. Теперь уже я ясно вижу, что на могучихъ плечахъ юнаковъ, крѣпко сцѣпившихся руками, движется по верху другое такое же коло.
Богатыри, плеча которыхъ служатъ подставками для верхняго кольца, кажется, не чувствуютъ никакой тяжести отъ топчущихъ ихъ товарищей и съ тою же воинственною удалью и легкостью продолжаютъ быстро вертѣться въ хороводѣ, отступая и наступая, подымая въ тактъ то лѣвую, то правую ногу, громко распѣвая свою любимую плясовую пѣсню нетронутыми никакою болѣзнью дѣвственными легкими горнаго жителя…
Долго еще гремѣла музыка, пѣлись пѣсни, кружились хороводы въ темнотѣ безлунной и темной ночи. Мы ушли спать въ свою гостинницу, не дождавшись конца празднества. Ровинскому, съ которымъ мы пробродили весь вечеръ, тоже нужно было отправиться пораньше домой, приготовить все въ отъѣзду, такъ какъ онъ завтра долженъ былъ уѣхать изъ Цетинья на свое обычное лѣтнее купанье въ Ульцинъ, приморскій портъ, на самомъ южномъ краю Черногоріи, называемый обыкновенно въ географіяхъ и картахъ итальянскимъ именемъ Дульциньо, хотя его древнее названіе римскаго и эллинскаго времени — Улькиніонъ — не даетъ, кажется, ни малѣйшаго права цивилизованнымъ народамъ искажать его законное историческое имя по фантазіи итальянцевъ.
Съ ранняго утра всѣ немногочисленныя улицы и переулки маленькаго Цетинья были уже запружены народомъ; черногорцы встаютъ рано и въ полдень обыкновенно прячутся по домамъ. Мы съ женою не хотѣли упустить никакой подробности народнаго праздника и потому пошли толкаться среди народа тоже съ ранняго утра… Но этотъ народъ, эта толпа не имѣетъ ничего общаго съ народною толпою, которую мы привыкли видѣть въ Парижѣ, Вѣнѣ, Петербургѣ или Москвѣ. Тутъ нѣтъ въ эту минуту ни бѣдныхъ, ни простыхъ, ни плохо одѣтыхъ, тутъ вы окружены сплошнымъ легіономъ какихъ-то своеобразныхъ и живописныхъ рыцарей, ярко разодѣтыхъ, величаво двигающихся, съ горделивымъ достоинствомъ взирающихъ на васъ съ высоты своихъ колоссальныхъ воинственныхъ фигуръ…
Цѣлое населеніе витязей-великановъ, обвѣшанныхъ богатымъ оружіемъ, сверкающихъ золотомъ и серебромъ и всевозможною пестротою красокъ, съ самоувѣренною важностью гуляетъ по улицамъ родного имъ города, дружески схватившись за руки и захвативъ своею могучею шеренгою всю ширину широкой улицы… Хотя я и порядочнаго роста, но теряюсь въ этихъ фалангахъ богатырей какъ маленькій ребенокъ. Все это зеленыя, малиновыя «доламы», бѣлыя «гуни», красно-черныя «капы» съ орлами и значками, ярко-красные «джемаданы», расшитые позументами, бѣлые и зеленые «элеки» и «душаницы» изъ бархата и тонкаго сукна, толковые пояса, или «пасы», восточныхъ цвѣтовъ поверхъ кожаныхъ «волановъ». У иныхъ вся грудь покрыта массивною серебряною бронею своего рода, цѣлыя латы изъ чеканенныхъ серебряныхъ пластинокъ, широкіе золоченные складни на ключицахъ, колѣнчатыя ребрышки на бокахъ. Нѣкоторыя изъ этихъ древнихъ вооруженій изумительнаго богатства осыпаны дорогими камнями, художественно отчеканены; большая часть ихъ — трофеи кровавыхъ битвъ, сняты съ груди разрубленнаго или обезглавленнаго врага, какого-нибудь знаменитаго турецкаго паши или албанскаго князя, и переходятъ по наслѣдству изъ рода въ родъ, какъ священнѣйшіе клейноды семьи. Кто знаетъ, какія давнія историческія имена и какія великія историческія событія связаны съ этими бранными реликвіями, достававшимися по очереди отъ одного счастливаго побѣдителя другому; они, навѣрное, пережили многіе вѣка и прошли многія страны, пока одѣли собою могучую грудь черногорскаго сердара изъ какихъ-нибудь Кучей или Бѣлопавличей, и, можетъ быть, нѣсколько столѣтій назадъ украшали какого-нибудь родовитаго рыцаря или великолѣпнаго сарацинскаго витязя.
На груди у многихъ медали и кресты, даже наши георгіевскіе крестики съ черножелтой ленточкой. Мы невольно останавливались и до неприличія любовались на этихъ статныхъ витязей въ ихъ картинныхъ костюмахъ. Дѣлается радостно за человѣчество, что оно еще не совсѣмъ выродилось физически, что еще уцѣлѣли хотя въ этомъ полудикомъ горномъ углѣ настоящіе человѣческіе организмы въ ихъ непочатой свѣжести, силѣ и естественной красотѣ, вполнѣ достойные своего названія.
Живописно спустивъ съ одного плеча тяжелыя черныя «струки» съ аршинною бахромою, совершенно напоминающія пледы шотландскихъ гайлендеровъ и замѣняющія здѣсь бурки и шинели, — эти колоссы-воины шагаютъ цѣлымъ длиннымъ строемъ взадъ и впередъ среди маленькихъ домиковъ городка, громоздкіе и могучіе, такъ что, кажется, разопрутъ сейчасъ своими плечами утлыя стѣнки улицы. Посмотришь на эти массивныя, словно изъ бронзы вылитыя икры, туго обтянутыя бѣлыми «доколѣнницами», и кажется, что смотришь не на живого человѣка, а на какую-нибудь мраморную каріатиду титана, поддерживающую зданіе, или на статую Геркулеса Фарнезскаго.
Племя какихъ-то сказочныхъ паладиновъ, разрубающихъ сразу коня и всадника, сносящихъ однимъ взмахомъ ханджара съ самой крѣпкой шеи самую храбрую голову. Немудрено, что это гнѣздо богатырей такъ побѣдоносно отбивалось цѣлыхъ пять вѣковъ отъ обстоявшихъ его со всѣхъ сторонъ вражьихъ силъ и отстояло свою крошечную бѣдную землицу отъ такихъ грозныхъ завоевателей, передъ которыми падали, какъ трава подъ косою, обширныя и сильныя царства.
Невольно взглянешь на нихъ съ благоговѣніемъ и изумленіемъ, особенно когда узнаешь ту по истинѣ трогательную простоту и скудость, въ которой живетъ этотъ народъ-герой, всѣмъ обязанный своей собственной доблести и такъ мало получившій отъ судьбы…
Вотъ хотя бы и на этомъ великомъ народномъ праздникѣ всѣ эти сверкающіе оружіемъ и гордо смотрящіе рыцари только въ ничего не стоящихъ имъ пляскахъ, играхъ да пѣсняхъ находятъ всѣ свои праздничныя радости и развлеченія. Почти ни у кого ничего въ карманѣ; выпьетъ на копѣйку какую-нибудь крохотную чашечку чернаго кофе, а уже много-много бутылку пива въ кабачкѣ, закуритъ папиросу и шагаетъ себѣ, не зная устали, съ утра до вечера по улицамъ, болтая съ земляками и пріятелями да подтягивая себѣ потуже животъ.
Женщинъ собралось тутъ тоже много; но онѣ уже не похожи на тѣ унылыя и утомленныя фигуры, всѣ въ черномъ и бѣломъ, какія мы встрѣчали по дорогѣ въ Рѣку; теперь онѣ разряжены въ серебро и дорогіе характерные наряды, въ громоздкія старинныя серьги и броши, по доброму полуфунту вѣса въ каждой, въ бархатныя «якеты» и «кореты», бѣлыя, расшитыя золотомъ «гуни», въ лиловыя, голубыя и зеленая юбки; на головахъ у дѣвушекъ граціозныя красныя «Капицы», а у замужнихъ — падающій съ темени на спину темный платокъ. Онѣ тоже, подражая мужчинамъ, ходятъ шеренгами, взявшись за руку, но держатъ себя удивительно скромно, словно благонравныя пансіонерки какого-нибудь института, выведенныя на прогулку своими гувернантками.
3а городомъ на выгонѣ устроено нѣсколько балагановъ съ разными нехитрыми яствами и питьями, и женщины въ особенномъ множествѣ разсѣлись здѣсь; цетинскія горожанки отличаются отъ жительницъ горныхъ деревушекъ своею красотою, богатыми нарядами и свѣжимъ, неизмученнымъ видомъ; сейчасъ видно, что имъ не выпадаетъ на долю столько тяжелой работы, какъ ихъ сестрамъ-селячкамъ.
Хозяинъ нашей гостинницы — сухой черногорецъ, громаднаго роста, въ то же время и городской голова Цетинья; онъ былъ очень любезенъ съ нами и старался показать свой городъ и свой народъ съ вазоваго конца. Вѣроятно, съ этою цѣлью онъ немилосердно уснащалъ свою рѣчь разными модными словцами, въ родѣ: «цивилизація», «культура», «пресса», «демократія», «модерный», и т. п., давая понять русскимъ путешественникамъ, что и въ Черной-Горѣ люди что-нибудь слышали и что-нибудь знаютъ; онъ особенно подчеркивалъ намъ, что у нихъ въ Черногоріи многіе стали говорить даже по-французски, очевидно придавая этому таланту своихъ земляковъ больше значенія, чѣмъ удивляющему насъ юначеству ихъ, слишкомъ уже здѣсь для всѣхъ привычному.
Мы, однако, были очень благодарны ему, когда онъ предложилъ провести мою жену внутрь крошечной монастырской церкви, гдѣ народу было набито тѣснѣе, чѣмъ спички въ своей коробочкѣ, и гдѣ долженъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ присутствовать на торжественномъ богослуженіи князь со всею семьею и свитою своей. Что касается до меня, то я отказался отъ этой чести. Посланникъ нашъ испросилъ мнѣ у князя аудіенцію сейчасъ же послѣ обѣдни, поэтому мнѣ пришлось стоять обѣдню во фракѣ и бѣломъ галстукѣ, которые обратились бы въ мокрыя тряпки, если бы я рискнулъ затесаться въ невообразимую давку внутри маленькаго храма. Поэтому я остался снаружи церкви, сейчасъ около ея входа, во внутреннемъ дворѣ, рядомъ съ гробницею княгини Даринки, гдѣ, впрочемъ, тоже набилось много народа. Тутъ не разбираютъ чиновъ и званій, полиціи никакой нѣтъ, такъ что толпы простыхъ бабъ, забравшіяся первыми въ церковь, спокойно оставались тамъ, не вытѣсняемыя никѣмъ, и не давая возможности протиснуться туда многимъ знатнымъ сердарамъ и сенаторамъ, по неволѣ остановившимся за дверью.
Это дало мнѣ случай полюбоваться на великолѣпные воинственные наряды многихъ воеводъ, на ихъ золоченыя, камнями украшенныя древнія брони, по-черногорски «токе»; на опоясывавшія ихъ дорогія шали тончайшаго полосатаго шолка, большею частью желтаго съ зеленымъ, синимъ и краснымъ, изъ-за которыхъ торчатъ богато обложенные серебромъ и перламутромъ огромные пистолеты, и больше всего, конечно, на ихъ суровыя и гордыя лица, съ сѣдыми длинными усами, съ чернымъ пламенемъ въ смѣлыхъ глазахъ, на ихъ могучіе торсы, напоминающіе богатырей древняго эпоса.
Впрочемъ, хотя я и принималъ за важныхъ людей черногорцевъ, одѣтыхъ побогаче другихъ, но это могла быть моя собственная иллюзія, потому что въ Черногоріи почти нѣтъ возможности отличить по наряду простого пандура отъ вліятельнаго сердаря, если не знаешь разныхъ мелкихъ значковъ и примѣтъ. Тутъ всякій вправѣ носить все, и всякій искренно считаетъ себя равнымъ всякому, — демократія самая абсолютная и самая естественная, безъ всякой искусственной натяжки и писанныхъ узаконеній, глубоко проникающая собою весь народъ отъ мала до велика, отъ послѣдняго свинопаса до предсѣдателя сената, и никого поэтому здѣсь не удивляющая и не возмущающая. Но на меня эта огульная роскошь нарядовъ цѣлой сплошной толпы, наполняющей городъ, сравнивавшая подъ одною и тою же народною одеждою богатаго и бѣднаго, рядового воина и знаменитаго воеводу, производила нѣсколько поражающее и вмѣстѣ утѣшительное впечатлѣніе.
Если не утѣшало, то зато не мало потѣшало меня наивное отношеніе этихъ непосредственныхъ сыновъ природы въ обрядамъ своей религія, въ церкви, въ празднику. Только сравнительно ничтожная горсточка народа, притомъ большею частью служащіе при князѣ, собрались въ церкви и около нея, въ маленькомъ дворикѣ-кладбищѣ. Все же огромное большинство, столпившееся на улицѣ, повидимому, не сознавало никакой необходимости слушать обѣдню въ церкви и молиться Богу въ великій народный праздникъ; достаточно было и того, что всѣ они пришли сюда, въ городъ владыки Петра, нарядились въ свое лучшее платье, пьютъ, поютъ, танцуютъ и играютъ въ его честь и память. Однако довольно большая толпа разсѣлась на зеленомъ выгонѣ противъ монастыря и, можетъ быть, этимъ сосѣдствомъ своимъ съ домомъ молитвы считаетъ себя нѣкотораго рода участницей въ богослуженіи. Стоящіе во внутреннемъ дворикѣ рыцари Черной-Горы тоже занимаютъ меня не мало; они оживленно бесѣдуютъ другъ съ другомъ, только изрѣдка осѣняя себя крестомъ, когда изнутри храма вдругъ донесется какой-нибудь отрывочный возгласъ пѣвчихъ; но тѣ, кто стоятъ ближе къ церкви, протягиваютъ къ стѣнѣ ея кто руку, кто голову, вѣроятно въ наивномъ убѣжденіи, что одно механическое прикосновеніе пальцевъ или лба къ зданію святого храма уже въ нѣкоторомъ смыслѣ пріобщаетъ человѣка къ совершающимся тамъ таинственнымъ священнодѣйствіямъ, все равно, видитъ ли онъ, слышитъ ли, понимаетъ ли ихъ, или нѣтъ. Иные сѣдоусые богомольцы пришли сюда съ чубуками, заткнутыми за поясъ, и, пожалуй, охотно бы закурили ихъ здѣсь.
Но вотъ въ толпѣ, наполняющей дворикъ, какое-то суетливое движеніе, и всѣ глаза оборачиваются назадъ, во входу; прибѣгаютъ вооруженные ятаганами перяники князя въ своихъ кроваво-красныхъ гуняхъ и прочищаютъ дорогу князю; толпа сама собою почтительно раздвигается, оставляя широкій проходъ по серединѣ.
Симпатичная, нѣсколько потучнѣвшая отъ лѣтъ, властительная и вмѣстѣ привѣтливая фигура князя Николая появляется во дворикѣ вмѣстѣ съ осанистою княгинею Миленою и дѣтьми, сопровождаемая залитою золотомъ свитою. Кажется, будто что-то веселое, сверкающее и огненное вдругъ вспыхнуло среди толпы при появленіи этого шумнаго и яркаго кортежа. Князь сіяетъ своимъ нарядомъ какъ солнце; золотой орелъ на шапкѣ, золотомъ залита грудь «джемадана», золотомъ убранъ малиновый бархатный «элекъ», надѣтый сверхъ бѣлой, расшитой золотомъ «гуни»; звѣзды и кресты блистаютъ среди этого золота и яркихъ красокъ бархата. Князь нынче безъ «доколѣнницъ», въ высокихъ военныхъ сапогахъ со шпорами.
Княгиня Милена, теперь уже довольно пожилая, еще сохранила бывшую замѣчательную красоту; она тоже въ звѣздѣ, въ бархатномъ «якетѣ», въ «коретѣ» блѣдно-голубаго цвѣта; съ нею три взрослыхъ красавицы дочери и четвертая еще дѣвочка, маленькій хорошенькій Петя, сегодняшній именинникъ, любимецъ всей семьи, одѣтый въ такую же, крошечную, бѣлую гуню и малиновый джемаданъ, въ такую же «капу» съ двуглавымъ орломъ, какъ и старый князь, и сзади всѣхъ еще безусый стройный юноша Мирко, — популярный среди народа будущій юнакъ. Нѣсколько грозныхъ сѣдоусыхъ главарей, молодыхъ придворныхъ и адъютантовъ, тоже въ бѣлыхъ раззолоченныхъ гуняхъ, въ золотомъ расшитыхъ «элекахъ», иные въ богатыхъ массивныхъ окладахъ, «токе», въ богатомъ оружіи, поспѣшно слѣдовали за княжеской семьей. Этотъ характерный торжественный входъ вождя рыцарскаго народа во главѣ своихъ витязей такъ и просился на картину талантливаго художника. Быстро прошумѣла сквозь толпу сверкающая княжеская процессія и исчезла подъ низкими сводами стараго храма, гдѣ перяники съ трудомъ расчищали узенькую дорожку. Князю подали при входѣ огромную восковую свѣчу, какія у насъ носятъ передъ Евангеліемъ, онъ преклонилъ колѣна передъ царскими вратами и отправился на отведенное ему мѣсто у гроба святопочившаго Петра, гдѣ все время службы стоялъ со свѣчою въ рукахъ, окруженный всею семьею. Очень скоро послѣ него явился въ церковь и наслѣдникъ княжескаго престола, молодой красавецъ князь Данила, такой же яркій и блестящій, какъ и отецъ его, сопровождаемый своею особою свитою, въ такихъ же богатыхъ и сверкающихъ нарядахъ, съ такимъ же шумомъ и бряцаньемъ оружія продвигаясь черезъ наполнявшую дворикъ толпу.
Оказалось, что я выбралъ очень удобное мѣсто для наблюденія, потому что внутри церкви, въ давкѣ и жарѣ, я не могъ бы такъ хорошо разсмотрѣть всѣхъ входившихъ и выходившихъ; хотя меня не разъ вызывались провести въ церковь познакомившіеся съ нами вліятельные черногорцы, но я настойчиво отказывался отъ этихъ приглашеній, и нисколько не раскаялся въ этомъ. Жена моя попала-было въ большую тѣсноту, но митрополитъ Митрофанъ, служившій обѣдню и уже намъ знакомый, замѣтилъ ее и выслалъ изъ алтаря священника, который помѣстилъ ее на сравнительно просторное мѣсто на солеѣ. Обѣдня продолжалась довольно долго, часа полтора или два; въ концѣ ея, по греческому обычаю, не соблюдаемому у насъ въ Россіи, митрополитъ раздавалъ всѣмъ молящимся кусочки артоса; подавая освященный хлѣбъ князю, княгинѣ и взрослымъ дочкамъ ихъ, онъ у всѣхъ у нихъ цѣловалъ руки, не подавая имъ цѣловать своей руки, что совсѣмъ не похоже на существующій у насъ для этихъ случаевъ обычай.
Я дождался обратнаго выхода князя и его семьи, чтобы еще подробнѣе вглядѣться въ нихъ и ихъ свиту, и, захвативъ жену, не безъ труда отыскалъ въ толпѣ нашего посланника. Оказалось, что вышло маленькое недоразумѣніе. Г. Аргиропуло испросилъ у князя аудіенцію на сегодняшній день не только для меня, но и для моей жены, между тѣмъ какъ она на это вовсе не разсчитывала, и, не имѣя съ собою въ дорогѣ платья, требуемаго этикетомъ княжескаго двора для представленія княгинѣ, тѣмъ болѣе въ такой торжественный національный праздникъ, даже лишена была возможности явиться въ княжескій дворецъ безъ явнаго нарушенія приличій. Хотя изъ этого выходила нѣкоторая неловкость и для меня, и для г. Аргиропуло, но поправить дѣло было нельзя, и мы отправились съ нимъ вдвоемъ, конечно, пѣшкомъ, какъ ходятъ всѣ въ Цетиньѣ, какъ шелъ, возвращаясь во дворецъ, самъ князь съ своею семьею и митрополитъ съ духовенствомъ. Митрополитъ, впрочемъ, шелъ церковною процессіею, съ крестами и хоругвями, въ придворную церковь, недавно построенную между монастыремъ и дворцомъ, не доходя до него нѣсколько десятковъ саженъ. Въ монастырѣ было отправлено общее богослуженіе по случаю національнаго и церковнаго праздника; въ придворной же церкви нужно было отслужить семейный молебенъ по случаю именинъ маленькаго князька. Поэтому въ эту церковь, тоже очень небольшую, вошла только княжеская семья да нѣкоторые изъ высшихъ сановниковъ княжества, особенно близкихъ ко двору. Посланникъ нашъ, пользовавшійся большимъ расположеніемъ и довѣріемъ князя и постоянно бывавшій въ его семействѣ какъ частный знакомый, тоже счелъ себя обязаннымъ присутствовать на этой семейной молитвѣ и ввелъ съ собою въ княжескую церковь и меня. Митрополитъ служилъ очень чинно, хоръ пѣлъ весьма изрядно, и моему русскому сердцу было отрадно слышать здѣсь, на далекихъ берегахъ Адріатики, съ дѣтства знакомые звуки православныхъ молитвъ на томъ же языкѣ, на которомъ поютъ ихъ у насъ въ сельскихъ церквахъ щигровскаго и тимскаго уѣзда. Князь все время стоялъ у аналоя, молча слѣдя за службою по лежавшей на немъ книгѣ. Молебенъ кончился скоро, и когда всѣ подошли поздравлять именинника-ребенка и его родителей, я удалился изъ церкви. Во дворецъ мы отправились съ посланникомъ тотчасъ же, какъ пошелъ туда и князь съ своимъ семействомъ. Огромныя входныя сѣни около лѣстницы, ведущей на второй этажъ, служатъ общею пріемною дворца. Здѣсь обыкновенно толпятся просители и придворные. При входѣ нашемъ тутъ стоялъ молодой наслѣдникъ престола, князь Данила, и съ нимъ нѣкоторые изъ черногорскихъ министровъ. Посланникъ представилъ меня и тѣмъ, и другимъ. Князь Датилъ любезно разспрашивалъ меня о моемъ путешествіи и о томъ, какое впечатлѣніе произвелъ на меня ихъ народный праздникъ. Познакомили меня также съ Божидаромъ Петровичемъ Нѣгошемъ, двоюроднымъ братомъ князя Николая, предсѣдателемъ сената; этотъ знаменитый, ни разу не побѣжденный побѣдитель турокъ во многихъ битвахъ, по виду совсѣмъ не похожъ на богатыря; онъ небольшого роста, сухой, порывистый въ движеніяхъ; несокрушимый духъ и быстрая рѣшимость свѣтятся въ его черныхъ оживленныхъ глазахъ. Изъ другихъ бывшихъ здѣсь лицъ свиты, которымъ представлялъ меня г. Аргиропуло, я запомнилъ только министра иностранныхъ дѣлъ Вуковича, министра финансовъ Матановича, да огромнаго швейцарца-воспитателя наслѣдника, котораго я встрѣтилъ еще ранѣе въ гостинницѣ, въ обществѣ французскаго посланника и котораго громоздкая красивая фигура въ черногорскомъ костюмѣ гораздо болѣе напоминала подлиннаго черногорскаго юнака, чѣмъ педагога европейца.
И князь Даніилъ, и министры князя по-русски не говорятъ, но свободно объясняются по-французски, потому что большинство изъ нихъ училось въ Парижѣ, по распоряженію предшественника князя Николая — Даніила, большого сторонника Франціи и всего французскаго.
Изъ нижней пріемной насъ ввели въ залъ второго этажа, украшенный прекрасными портретами князя Даніила, Мирка Петровича и другихъ членовъ княжеской фамиліи. Отсюда адъютантъ князя попросилъ насъ пройти во внутренніе покои. Князь Николай встрѣтилъ насъ во второй гостиной, стоя, и подалъ намъ руку, любезно пригласивъ въ третью гостиную, гдѣ на креслахъ сидѣла княгиня Милена съ своими тремя дочками. Тутъ же стоялъ стройный юноша Мирво и маленькій хорошенькій княжичъ Петръ, сегодняшній именинникъ. Княгиня указала мнѣ на кресло рядомъ съ нею и княземъ, а посланникъ нашъ, бывшій здѣсь совсѣмъ домашнимъ человѣкомъ, подсѣлъ къ молодымъ княжнамъ.
Расположеніе и убранство комнатъ княжескаго дворца ничѣмъ не напоминаетъ Востока, а вполнѣ европейское; особенной роскоши ни въ чемъ незамѣтно, но все хорошо и прилично, какъ въ любомъ достаточномъ домѣ Москвы или Петербурга.
Повидимому, г. Аргиропуло заранѣе разсказалъ княгинѣ и князю о моихъ дальнихъ путешествіяхъ, потому что княгиня съ этого и начала разговоръ; и она, и князь спросили меня, отчего жена моя не захотѣла представиться имъ, и чтобы не обнаружить происшедшей путаницы, я долженъ былъ выдумать, что ей сдѣлалось дурно въ тѣснотѣ церкви, и она чувствуетъ себя слабой. Князь сообщилъ намъ, что ѣдетъ на дняхъ въ Никшичъ закладывать новый храмъ и скажетъ тамъ политическую рѣчь, едва ли пріятную его сосѣдкѣ Австріи. Насъ онъ звалъ туда же, а кстати назвалъ мнѣ болѣе интересныя. мѣста Черногоріи, совѣтуя непремѣнно проѣхать туда и вообще пожить подольше въ его княжествѣ, чтобы основательно познакомиться со всѣмъ. Княгиня очень много вспоминала и, кажется, искренно восхищалась Россіей, Петербургомъ, Москвою, и разспрашивала меня о разныхъ русскихъ дѣлахъ, ее, видимо, интересовавшихъ. И князь, и княгиня говорили по-французски; князь Николай, кажется, понимаетъ по-русски, только стѣсняется говорить; по-французски же онъ выражается вполнѣ свободно, такъ какъ учился въ Парижѣ, а княгиня Милена выучилась этому языку уже будучи взрослою и сдѣлавшись владѣтельною княгинею. Любезная простота и ласковость обращенія князя и княгини по истинѣ очаровали меня; оба они еще вполнѣ сохранили не только бодрость силъ, во и своего рода красоту, зрѣлую и величественную. Рѣдкій по живописности мѣстный нарядъ ихъ дѣлаетъ эту могучую пару супруговъ типическими представителями настоящаго черногорскаго мужа и настоящей черногорской женщины…
Несмотря на мягкія цивилизованныя манеры князя и на его европейскую рѣчь, въ этой богатырской груди, широкой какъ стѣна, въ этихъ изъ бронзы отлитыхъ плечахъ и смѣло глядящихъ очахъ сидитъ еще безстрашный черногорскій юнакъ, лично водившій свои побѣдоносныя четы на турецкіе баталіоны. Но этотъ юнакъ и вождь еще народный поэтъ, какъ его предокъ владыка Радо; горы и ущелья его пустынной родины вдохновляютъ его не только громомъ битвъ, но и тихими радостями творчества. Князь Николай — одинъ изъ самыхъ талантливыхъ и популярныхъ поэтовъ своего народа; красоты черногорской природы, какъ красоты черногорской души, умирающей за свою бѣдную родину, нашли въ князѣ Николаѣ своего нѣжнаго и страстнаго пѣвца.
На прощаніе князь выразилъ мнѣ сожалѣніе, что мы талъ скоро уѣзжаемъ изъ Цетинья и не можемъ дождаться его отъѣзда въ Никшичъ, чтобы въ одно съ нимъ время отправиться туда на предполагаемое празднество, на которое соберется все выдающееся въ Черногоріи.