Прошлым летом в один воскресный день в Варнице на меня навалилась слепая тоска. Только летом, в селе, когда людей сваливает в тени сон и сразу прерывается веселый полевой гул, может прийти такая тоска. Как справиться с ней? И мне пришло в голову отправиться в Аланово повидаться с Руской. Я познакомился с ним два года назад в Ямбольской окружной больнице. Он сломал ногу и лечился там. Руска рассказал мне, что пять лет назад сшил себе форму, как у повстанцев Ботева; во время стихийных бедствий он надевал ее и подбадривал крестьян.
Я набросил на плечи пиджак и отправился в путь. За час я одолел невысокий горный перевал и увидел перед собой на фоне голубого жаркого неба Дервентские холмы. У их подножья лежали села Татаркево, Кунино и Аланово. Напротив меня шумел Харманджийский лес, надетый, как колпак, на вершины холмов. Из леса выбегала речушка Полянка. Солнце заливало ее узкое, как гильза, русло. В долине реки тревожно бил барабан, слышался гул голосов. Я направился к селу.
На площади перед сельсоветом собралось много народа. Представитель народного совета Руска в ботевской форме сидел за столом. «Уж не потоп ли?» — спросил я сам у себя, глядя на пышное одеяние Руски. Он взглянул на меня — голубоглазый, нестареющий, заулыбался.
— Дончо, иди сюда, посмотри, как мы смеемся!
Я протиснулся сквозь толпу к нему. Вокруг валялись бочки. Я сел на одну из них. Бочки пахли солью и гнилыми водорослями. Барабан продолжал греметь.
— Что тут происходит? — поинтересовался я.
— Не спеши! Доберемся и до корня, увидишь, что к чему.
Он был одновременно и представителем народного совета, и заведующим магазином в Аланово. Село выращивало табак. И ничего другого. А табак нельзя есть. Поняв, что кормить село — задача первостепенная, Руска взял на себя и магазин.
Короткая тень здания сельсовета упиралась в стол — первый этаж двухэтажного здания был отведен под магазин, второй — под сельсовет. Тени на всех не хватало, многим пришлось жариться на солнце, как рыбам на сковороде. Но крестьяне не уходили, а протискивались по очереди к столу и давали Руске деньги. Он опускал их в пастушью торбу, которая висела на углу стола. Женщина в зеленой юбке, с растрескавшимися пятками, растолкала людей и произнесла плотным мужским голосом:
— Руска, пиши: от бабы Иваницы полтора лева. Пятки у меня зудят, спать не могу по ночам.
— Филипчо! — позвал Руска.
В открытом окне магазина показалось глазастое лицо.
— Позвони в Стасино, в участковую больницу. Договорись о месте для Иваницы. Жалоба на боль в пятках.
— Слушаюсь, — ответил Филипчо, исчезая в глубине канцелярии.
Плотный мужчина в хлопчатобумажной майке выложил на стол кучу мелочи. С его мясистого носа стекали капли пота. Все в нем говорило о том, что он любит поесть.
— Что-то ты еще больше раздобрел, — неодобрительно заметил Руска. — Не пора ли тебя сменить? Хватит тебе быть полевым сторожем!
— Именно, из-за полноты мне не подходит никакая другая работа, — с важностью ответил Вылчо, так звали сторожа.
Руска щелкнул его по животу. Вылчо рассмеялся, его буквально душил смех. Он заразил всю площадь. Смех потряс Харманджийский лес с его полянами среди дубовых деревьев, эти поляны были похожи на ямы, в которых варилась желтая смола августовского солнца.
Людскую толпу рассек голубой «Москвич» и замер возле стола. Из машины вышел хилый человек с острыми бегающими глазами. Он прошел всего шага два пешком, но этого было достаточно, чтобы уловить в его походке затаенную хитрость и ловкость.
— Как идет торговля, Найден? — спросил его Руска.
— Верчусь, как белка в колесе, — ответил приехавший.
— Ты держись за закон, как слепой за палку, — посоветовал Руска.
— Мы с законом, что родные братья, которых водой не разольешь. Нельзя ли купить частным образом грузовик? Эта машина мала.
Я заметил, что «Москвич» облеплен иностранными марками.
— Филипчо! — позвал Руска.
В окне снова появился писарь Филип, теперь глаза у него были самые обычные, а в руках у него поблескивали очки. — Пошли в Ямбол телеграмму, спроси, может ли Найден Стамболия купить себе грузовик.
Найден Стамболия пошел к своей машине, его обступили молодые алановцы. Он включил радио. Стоит послушать, что делается в мире, какая футбольная команда выиграла, например. Алановскую площадь огласил столичный джаз.
— У него не одна, а две головы, — похвалил его Руска. — Собирает лесные плоды и продает их иностранцам на черноморском побережье. У него полно денег. Его дед после войны ездил в Стамбул, потому их и прозвали Стамболиями. А Найден объездил всю Европу.
— Почему бы его не привлечь к торговле?
— Привлечем. Со временем.
— Приветствую вас, — произнес пожилой крестьянин с насмешливыми глазами и осведомился, не из ученых ли я. Руска объяснил, что я печатаюсь в газетах; на губах у крестьянина расцвела улыбка, он словно за секунду взвесил меня, купил и продал. Потом он заговорил о луне и звездах, ввертывая при этом, что небесные тела делают обороты, движутся, и если одно из небесных тел остановится, оно сразу же упадет нам на головы.
— Это верно, астроном, — согласился Руска. — Если что-то остановилось, то непременно упадет!
На площади показался барабанщик. На животе у него лежал огромный барабан, закрепленный перекинутым через плечо ремнем. Он тоже принес деньги.
— Возвращайся в долину, Рашко, — приказал ему Руска.
К столу подошел крестьянин в онучах. У него была крупная голова, глаза глядели мрачно.
— От тебя я денег не хочу, — сказал ему Руска. — На выборах ты за меня не голосовал, отправился в Татаркево выбирать моего коллегу Генко. Я не имею права ни просить тебя, ни заставлять.
— Тогда я не верил в тебя, — сказал мужчина. — Объясни, зачем ты двадцать лет назад сделал мне бочонок, который пах тухлой капустой? Мне пришлось вылить вино.
— Я сделал это нарочно, чтобы ты не пил. А кто до этого научил тебя парикмахерскому делу?
Парикмахер оставил на столе пять левов — лишние деньги были штрафом за то, что он не голосовал за Руску.
Село Аланово существовало почти пятьдесят лет, появилось оно сразу после Балканской войны. К подножию холма лепились длинные и узкие, как сараи, старые дома. В некотором отдалении от них возвышались новые дома из кирпича. Первые жители села, большинство которых еще благополучно здравствовало, пасли коз и рубили лес. Козы и топоры загнали лес на вершины холмов. Позднее табак и ремесла спасли природу и алановцев. Руска владел всеми ремеслами и был для Аланово тем же, чем Россия для мира, за что его и прозвали Руской.
Над пустынной дорогой взвилось облако пыли. Вскоре на площадь влетел запыленный джип. Люди расступились, пропуская к столу строгого мужчину в темных очках и сержанта милиции. Сержант шел, приподнимая плечи, словно ехал верхом на коне. Мужчина был подтянут и неприступен. Оба подошли к столу. Руска встретил их улыбкой. Сержант уставился на золотые галуны и осведомился, кто сидит за столом.
— Я сижу, — ответил Руска.
— Я служил в Добрудже, в кавалерии, — произнес сержант. — Видел на парадах старую румынскую форму. Уж не был ли ты начальником в дружественной нам румынской кавалерии?
Но тут сержант увидел на шапке Руски болгарского льва и отдал честь.
— Руска, — сухо сказал строгий мужчина. — Ты не имеешь права носить эту форму. Тебе известно, что за такую аллегорию можно угодить в тюрьму?
— Еще неизвестно, кто туда угодит, — ответил Руска.
— Хватит препираться, — сказал ему сержант. — У меня есть приказ о твоем аресте. Сегодня тебе надлежало прибыть на предварительный допрос в Елхово. Ты не явился. Самовольно распорядился выбросить целую тонну рыбы. Это верно?
— Ты же сам видишь, бочки пусты. Кошки передрались из-за этой рыбы.
— Значит, не отрицаешь?
— Еще успеешь меня арестовать. Дай-ка нам поговорить с Костовским.
— Наша торговая организация огорчена твоим поведением, — произнес строгий мужчина. — Мы сделали все для того, чтобы помочь тебе, но не смогли. Ты разрушаешь основы государства.
— Уж вы поможете, — на губах у Руски появилась улыбка. — Вы какую-то рыбу не смогли сохранить, так что о людях говорить?.. Не я, а ты, Костовский, разрушитель. Ты считаешь себя государством, а нас — ослиным хвостом.
— Я попрошу, — Костовский нервно дернул подрезанными усами.
— Зачем ты послал мне испорченную рыбу?
— Она еще у нас была с запашком. Не хватает холодильников.
— Ты сам — холодильник.
Руске так понравился собственный ответ, что он засмеялся, довольный. Костовский начал озираться, ища от сержанта поддержки, но его окружили крестьяне. Баба Иваница показала ему свои растрескавшиеся пятки, Костовский закрыл рот ладонью. Парикмахер покачал своей крупной головой с мрачными глазами и заявил, что на следующих выборах не станет голосовать за Костовского. Тот ответил ему, что не является выборным лицом и подчиняется только своему начальнику в городе.
— Ты скажи-ка, — вмешался астроном, — сколько оборотов делает в год луна?
— В этом селе все с ума посходили, — промолвил Костовский.
— Приятель, — подал голос Найден Стамболия, владелец «Москвича», — ты зачем пытаешься сбыть людям негодный товар?
— А ты бы помолчал, контрабандист! Сто заявлений уже подал, чтобы тебя взяли к нам на работу. Не видать тебе службы как своих ушей. Контрабандист!
Руска опять усмехнулся, заулыбались и крестьяне. В прошлом году таможенники в Драгомане решили обыскать багажник машины Найдена. Он не позволил, тогда его повели в милицейский участок. Стамболия так расшумелся, что собравшиеся на его крики драгоманцы потребовали, чтобы Найдена отпустили — не те времена, чтобы третировать человека. И таможенники отпустили Найдена.
— Ты знаешь, что привез Стамболия из-за границы? — спросил Руска у Костовского. — Крупную болгарскую морковь. Ты снабжаешь нас такой мелкой морковью, что наши начали сомневаться в плодородии болгарской земли.
— Руска, — заметил Костовский, — ты перегибаешь палку! В прошлом году тебя не наказали за твой взрыв, но сейчас тебе все припомнится. Мы дали тебе взрывчатку, чтобы вы проложили дорогу среди скал, а ты взорвал вон тот холм.
— Дорогу мы и так проложили, а холм мешал принимать телепередачи. Сейчас мы спокойно смотрим телевизор.
— Хватит! Арестуй его! — приказал Костовский сержанту.
— Не могу, — ответил тот. — Он в форме.
— Он ее снимет! — сказал Костовский.
Руска снял куртку и положил ее на стол. Он выпрямился, засунул руки в карманы. У него не было внушительной выправки и фигуры Ботева, но его худощавое некрупное тело было гибким и словно пронизано молодостью. Площадь притихла. Я испугался за Руску. Над площадью повисла тишина. Я подумал о том, как невыносима подобная тишина, когда снега и распутица отрезают от мира это село среди холмов. Я смотрел на знакомые лица, на них читалась мука, этот жаркий полдень уже не искрился смехом. Я поискал глазами в толпе толстяка Вылчо, полевого сторожа, надеясь, что он расшевелит Костовского, в голове которого царил застой и не было места для шутки; Костовский не ответил бы смехом на смех и был бы осмеян. Но и полевой сторож приуныл. Тогда мне стало ясно, что если умрет смех, то верх одержит зло.
Я уже понял, что Костовский послал Руске испорченную рыбу и что Руска ее выбросил. Но что это за деньги, которые собирали в торбу? Руска взял торбу и протянул ее Костовскому.
— Здесь все с точностью до стотинки. Я не позволил дискредитировать нашу народную торговлю, а народ вознаградил меня этими деньгами, которые ты, Костовский, вернешь ему через суд. А ты, сержант, имеешь богатый улов: куртка, завмагазином, народный депутат.
— Куртку и завмагазином вижу. Где депутат? — рявкнул сержант.
— Здесь! — крикнул Руска как на военной поверке.
Руска и сержант отдали друг другу честь. Крестьяне громко засмеялись.
Напрасно я беспокоился, что смех может иссякнуть.