Настало время, когда креол Александр Кашеваров, поручик корпуса флотских штурманов, прославил свое имя беспримерным походом во льдах. Летом 1838 года он ступил на приполярные луга, раскинувшиеся вокруг мыса Лисбурн на севере Нового Света. Спутник Кашеварова, бывалый толмач Феофан Утуктан, показал рукой на северо-восток; там лежит мыс Барроу. С Кашеваровым было двадцать самых смелых креолов и алеутов. Они достигли Барроу, который можно было узнать по обилию китовых ребер, нагроможденных вокруг эскимосских хижин. Александр Кашеваров пробился на восток от мыса на тридцать морских миль.
На обратном пути отряд Кашеварова едва не был перебит эскимосами. Они толпами сходились к мысу Барроу, трясли копьями, угрожали стрелами. Так было когда-то и с отрядом Франклина близ устья Макензи... Эскимосы заставили бриг «Полифем» укрыться в заливе Коцебу. Кашеварову пришлось идти сквозь льды на кожаных байдарах. Он вел опись побережья и во время похода открыл заливы Купреянова и Прокофьева, мысы Степового и Врангеля. Так креол Кашеваров обошел на байдарах крайний северо-западный угол Нового Света. Мир знает о путях Франклина, но кто вспоминает подвиг Кашеварова?
Надо с благодарностью вспомнить и креола Малахова, имя которого через много лет услышал Джек Лондон, может быть, во время своих скитаний по Аляске. Люди из отважного племени русских креолов – Дерябин и Глазунов и проводник Тумачунгак, индеец с низовьев Юкона, сопровождали Малахова в его скитаниях. Они впервые достигли Нулато.
Река Нулато, приток Юкона, рождалась на водоразделе Юкона и Нортонова залива, слагаясь из быстрых горных потоков. От устья Нулато начиналось нижнее течение Юкона. Берег великой реки покрыт был здесь утесами, вдоль берега тянулись до самого Ттутаго горы, отделяющие юконское русло от Нортонова залива. Индейцы говорили о залежах медной руды в горах Иливит. Горы, озера, еловые леса уходили в безграничные просторы. На реке Нулато было много бобров; охотники знали, что, где есть ивы, там водятся и бобры. Березы белели на берегах Нулато, в лесах водились росомаха и соболь. Выдру здесь ловили вершами из еловых ветвей; почему-то этим занимались только шаманы или старики. На Нулато жили индейцы ттынайцы, или инкилики, как называли их племена поморья. Они раскрашивали лица, носили пучки перьев в волосах, обертывали ноги кусками медвежьих шкур. Скрипят деревья на берегу речного залива. Это неутомимые бобры, лесные дровосеки, точат стволы. Бобры хлопотливо собирают водяные кувшинки, тащат в зубах стебли белых лилий.
И недалеко от бобровых плотин, на пригретом солнцем пригорке, стучат топоры. Три доблестных креола строят избу – первое русское поселение на Нулато – под 64°42'11" северной широты у самой глубокой части всего русла Юкона. Скоро сюда, в глубину Юкона, придут и другие разведчики бобровых земель – барановец Лука Пахомов, эвенк Григорий Никитин и калифорнийский креол Никифор Талижук. Все они бывали на Нулато в первые годы после его открытия. Мы знаем, что Дерябин остался зимовать на новом месте; он скупал бобров у охотников Нулато, осматривал леса и речки. Дерябин голодал, ел коренья и дятлов. На него не раз нападали индейцы, но он был терпелив и упорен.
Дерябин рассказывал впоследствии Лаврентию Загоскину о страшных событиях, происходивших в этих местах. Вспыхнула эпидемия черной оспы и поползла от жилища к жилищу. Один старик по имени Униллу, потеряв двух жен и трех сыновей, сжег свой дом со всеми пристройками и сам погиб в огне и дыму. Сын Униллу – Волосатый был участником многих походов русских по Юкону. Это были свидетельства «жизни бедной и трудной», о которой писал А. Пушкин в своем проникновенном «Джоне Теннере».
В те годы геолог, поэт и скиталец Генри Скулькрафт, женатый на внучке индейского вождя, уже записывал в вигвамах охотников сказание о Гайавате. Сколько древних преданий и песен слышали от индейцев русские первооткрыватели Юкона! Но среди них не было Скулькрафта, и они в этом неповинны.
И опять краснолицые дюжие креолы идут по снегам Аляски, плывут по лососевым рекам. Они пьют казенный ром, едят бобровое мясо, крестят индейцев. Их толстые походные тетради пестрят записями расстояний, они перечисляют бобровые плотины, делают глазомерную съемку.
П. Колмаков, сын Федора Колмакова, пришел па водораздел Юкона и Кускоквима, достиг реки Тлегон. Его спутником был веселый креол Матросов, завораживавший индейцев игрой на балалайке, с которой он никогда не расставался. Им принадлежит честь открытия притока Юкона – реки Иннок, прорезающей междуречье Кускоквим – Юкон. Иннок в разных местах своего течения имела несколько названий: Тлегон, Иттеге и другие. Колмаков терпеливо распутывал этот клубок и положил реку на карту. В ущельях и падях в области Иннока снег лежал до июля. На последнем «переносе» к Кускоквиму Колмаков и Матросов брели по колена в снегу. Как они тащили свои байдары, на которых было около тысячи бобровых шкур? Летом они слепли от сияния снегов. Они открыли новые горы, определили положение устьев нескольких рек. В лесах новой области скитались охотники. Добычею их были выдра, бобр, лось и олень, росомахи и рыси, дорогие лисицы.
Колмаков хотел тогда выйти на Юкон, но благородные индейские охотники на оленей, люди из племени тлегон-хотана, сказали креолу о том, что там произошло несчастье – русские истреблены немирными индейцами.
Друзья-индейцы помогли П. Колмакову пройти на берега Кускоквима. Через несколько лет русские люди, пришедшие по следу Колмакова и Матросова, разыскали их спасителей и в знак высшей признательности сняли с себя кресты и нательные рубахи и отдали их индейцам. Неутомимый Малахов открыл еще несколько «переносов» между реками Аляски. Все это происходило в 1838-1839 годах.
Одновременно чиновники Компании Гудзонова залива делали открытия на северо-востоке Америки. Компания Гудзонова залива имела тогда более сотни фортов на побережьях озер и рек Северной Америки. Ее флаг развевался по ту сторону Скалистых гор. Сто шестьдесят тысяч индейцев-охотников добывали для Компании шкуры дорогих зверей. Форт Йорк на Гудзоновом заливе, Монреаль, форт Ванкувер на Орегоне были местами, куда свозилась пушнина. В наше время найдены новые архивы, в которых содержатся малоизвестные сведения о взаимоотношениях Российско-Американской компании и Компании Гудзонова залива...
В сентябре 1838 года в форте Ванкувер появился достославный капитан Иоганн Август Зутер. Он проехал вдоль всей цепи фортов Гудзонбайской компании, побывал в ее главной колониальной конторе. Четыре года назад он бежал из Швейцарии, где был известен как капитан гвардии. Блэз Сандрар, описавший бурную и горестную жизнь Зутера, не знал архивов Российско-Американской компании. Мне довелось найти кое-что о Зутере в бумагах форта Росс и Новоархангельска, поступивших в свое время в Петербург. Они дополняют сведения о Зутере. Блэз Сандрар восстановил всю историю жизни длинноволосого капитана швейцарской гвардии; наши архивы рассказывают о его связях с Российско-Американской компанией.
Капитан Зутер расхаживал по Новоархангельску. Как раз в то время Компания Гудзонова залива арендовала у Российско-Американской компании полосу земли, за что обязалась доставлять в Новоархангельск пшеницу, масло и мясо. Зутер прикинул все обстоятельства, учел нужду Аляски в хлебе. До Новоархангельска он успел побывать на Гавайских островах, где основал Тихоокеанскую компанию. На ее флаге был изображен епископский посох с семью красными точками – так рассказывает Блэз Сандрар.
После Новоархангельска капитан отправился в Калифорнию. Александр Ротчев еще по-прежнему жил в Россе, писал стихи, делал переводы и закупал пшеницу в Сан-Франциско. Вокруг Росса ходили охотники – «бостонцы». Они искали лучших в мире золотистых бобров Калифорнии и исподволь селились в долинах Славянки и на земле Сакраменто. Отцы монахи вкушали бобровое мясо, пили белое вино и не подозревали ничего. Их не удивлял даже епископский посох в гербе и знамени капитана Зутера.
Зутер беседовал с губернатором калифорнийским Альварадо и вышел от него с приказом о том, что капитану отдается в концессию сроком на десять лет земля на Американской реке близ ее впадения в Сакраменто. Если от этого места на Сакраменто, встав лицом к северу, оглядеть просторы, расстилающиеся вокруг, направо будут видны Каскадные горы, а налево – береговые Кордильеры. За береговым кряжем стоял Росс. Почему-то капитан Зутер смотрел пристально на запад. Пахло душистыми травами, которыми так богата Калифорния. Золотом еще не пахло, хотя Зутер попирал его ногами.
Вскоре в бухте Сан-Франциско, в деревне Иерба-Буона – селении Доброй Травы, – появилось пятьдесят канаков с Гавайских островов. Это были первые рабочие Зутера. Потом длинноволосый капитан нанял где-то отряд матросов с китобойных кораблей. Прошло еще немного времени, и полтораста гавайцев, украшенных листьями тюльпанного дерева, оглашали своим певучим говором долину Сакраменто. Вслед за ними прибыли мормоны – неуживчивые и невежественные многоженцы – и еще разные люди. Зутер своим епископским жезлом пас сотни, если не тысячи, людей, двенадцать тысяч баранов, четыре тысячи быков, полторы тысячи лошадей, тысячу двести коров.
Над землей вставали столбы дыма. Зутер приказал выжечь душистые травы – ему была нужна земля для посевов. Гавайская деревня выросла на берегу Сакраменто. Где брал средства нищий швейцарский беглец? Об этом никто не спрашивал. Шесть канакских деревень были под его властью. При устье Американской реки выросла крепость Новая Гельвеция, окруженная стеной с бастионами по углам, с десятью пушками у главных ворот. Два корабля стояли на реке; жерла их пушек охраняли подходы к Новой Гельвеции. Безвестный капитан завел собственную гвардию, наряженную в зеленые кафтаны.
Дон Альварадо, губернатор Калифорнии, видел в Зутере защитника северных рубежей страны. Канаки и мормоны, ирландцы и немцы Зутера сажали в землю Калифорнии пальмы, бананы и хлопок. В лощинах прижились груша и олива, в долинах золотились нивы. Бургундский и рейнский виноград зрел на солнце Калифорнии. Зутер разводил багровую гвоздику и перуанский гелиотроп в своей усадьбе Плум. Оттуда он отдавал приказы. Он построил первую паровую мельницу, завел лесопильные заводы. Переселенцы толпами шли в страну Зутера. От Миссури до Сан-Франциско не было еще разведанных путей, и предводитель новоселов Джон Бидвелл, отправляясь в поход, знал только лишь то, что Калифорния лежит где-то на западе.
Зутер крепко держал в руках свой скипетр – черный епископский посох. Не зеленая ли гвардия Зутера помогала губернатору, когда он подавлял восстания доминиканца Габриэля и капитана Грэхама? Не солдаты ли Зутера расстреливали мятежников и гнали пленников в тюрьму Монтерея?
Симпсон – директор Компании Гудзонова залива – посетил тогда Калифорнию. Говорят, что именно он проговорился прекрасной Консепсии о смерти Резанова, и неутешная красавица, услышав запоздалую весть, удалилась в монастырь. К тому времени Консепсия и ее отец дон Аргуэлло были увековечены калифорнийцами: мореходы видели на картах берега мысы, названные в честь несчастной Консепсии и старого дона. Из Калифорнии. Симпсон заехал в Новоархангельск, где он посетил горячие ключи и осмотрел окрестности города. Он застал в порту тринадцать русских кораблей. В индейских проливах уже ходил первый паровой корабль «Николай», на многих кораблях и в порту работали матросы-индейцы. Симпсон видел магнитную обсерваторию на острове Японском, близ Новоархангельска (когда-то Резанов хотел поселить на этом острове пленных японцев). В Новоархангельске открыли общественный клуб, где собирались жители города и приезжие гости. Топографы чертили новые карты, а креол Терентьев в 1842 году издал и Новоархангельске свой атлас Аляски. Симпсон видел прекрасных русских креолок Ситки, о которых писал Загоскин: «Все они ловко вальсируют, грациозно пляшут французские кадрили, все прекрасно вяжут шарфы, косыночки, все читают «Мертвые души» Гоголя...»
Любопытны и неповторимы черты быта Новоархангельска 40-х годов. Главный индейский тойон, владыка страны серебристых елей, приносит в Ситке присягу на верность русским. Ему вручают привезенные из Петербурга треугольную шляпу с белым султаном, обшитую золотой каймой, и одеяние из парчи и желтого атласа. У подножья бастионов часто устраиваются знаменитые Ситкинские празднества для индейцев – «игрушки», на которые съезжаются самые знатные и храбрые воины – от Кенаев до Стиккина.
С северо-запада Большой Земли шли вести о новых походах в глубь страны. «Одиночка» на Кускоквиме была превращена в редут, а Колмаков на сто верст исследовал бобровые места вокруг редута.
Малахов увидел издали туманные громады восточных гор на Юконе. Другой приказчик зимовал на Нулато у начала Среднего переноса к приморью. Он парился в новой бане, добывал бобров. В то самое время приказчики Компании Гудзонова залива впервые ступили на землю Аляски. Это был маленький отряд Кэмбеля; он дошел до устья реки, которую назвал Полли. Но это было по ту сторону горы Врангеля, открытой Андреем Климовским.
Дальше идти приказчики отказались, потому что индейцы напугали их людоедами юконских низовьев. Однако Малахова никто не съел, наоборот, индейцы кормили его, когда он бедствовал.
Александр Ротчев приехал в Новоархангельск из Росса. У него был подавленный вид. Состояние Ротчева может объяснить такой документ:
«...Главный правитель Российских колоний в Америке, капитан 1-го ранга Этолин доводит до сведения Главного правления Российско-Американской компании, что на основании высочайшего повеления от 15 апреля 1839 года селение Росс на берегах Нового Альбиона и бывшая там компанейская контора окончательно упразднены в январе месяце 1842 года, а состоявшие в том селении компанейские здания, рогатый скот проданы по контракту, засвидетельствованному местным мексиканским правительством, поселившемуся там гражданину Соединенных Штатов Сучеру...»
Из других бумаг наших архивов видно, что Зутер обязался заплатить за Росс наличными и товарами, но не сразу, а в рассрочку, в течение четырех лет. Иоганн Зутер, не моргнув глазом, подписал договор, в котором было сказано, что Новая Гельвеция идет в заклад для обеспечения платежа. Зутер пришел со своими мормонами, канаками и зелеными солдатами и занял Росс. На холме, где высились русские стены, он хотел устроить питомник для племенных быков. Ему, конечно, пригодились и мельница, и кирпичный и кожевенный заводы. Наши документы говорят, что пушки Росса были вывезены в Новоархангельск. Но что сталось с поселенцами Росса? Все ли они уехали в Новоархангельск? Этого никто не знает до сих пор. Блэз Сандрар пишет, что Зутер в тот же год начал торговлю с Новоархангельском. Это не совсем верно, так как покупатель Росса обязан был часть платежей вносить пшеницей и другими припасами. Рассчитывался Зутер не совсем исправно.
Вскоре в Калифорнии разыгрался очередной мятеж. Из Санта-Фе прибыл отряд американцев. Он пытался подчинить себе всю страну. Губернатор Альварадо забил тревогу. В Мексике почему-то не оказалось войск. В Калифорнию были посланы галеры с каторжниками, они должны были подавить мятеж. После этого в Калифорнию прибыл новый губернатор – генерал Мануэль Мигель Торена. Зутер быстро сумел очаровать нового правителя. Они вдвоем разгуливали по желтым дорожкам зутеровской усадьбы, мимо клумб с багровыми гвоздиками и перуанскими цветами. Пусть мексиканский генерал, звеня шпорами, расхаживает по саду швейцарского капитана, пусть грубые мормоны косноязычно бормочут тексты своих золотых скрижалей и на стенах Новой Гельвеции, заложенной в Российско-Американской компании, перекликаются часовые в широких шляпах. Длинноволосый капитан не думает о том, что ждет его впереди...
Эти годы особенно обильны русскими исследованиями. Им посвящены десятки записей моей картотеки.
...Лаврентий Загоскин бродит по Юкону.
Когда я думаю о Загоскине, мне всегда чудится голубая аляскинская ночь, видятся жесткие сугробы в долине Юкона и нескончаемое чернолесье. Лаврентий Загоскин бредет по льду Квихпака с верными проводниками и попадает в самое сердце Аляски.
Путешествие Загоскина началось 15 августа 1842 года, когда бриг «Охотск» оставил исследователя на базальтовом берегу Михайловского редута, близ устьев Юкона (Квихпака). Лаврентий Загоскин стал собирать данные по истории редута. Затем Загоскин произвел опись части Нортонова залива и начал поиски янтаря и каменного угля в юконских устьях. Уже в августе над тундрами, окружавшими Михайловский редут, зажглись торжественные огни северного сияния.
В декабре бесстрашный путешественник вышел из ворот бревенчатой крепости и направился к ледяным берегам Юкона. Ближайшей целью странствия была русская «Нулатовская артель» близ устья реки Нулато, первого крупного притока Юкона. Оттуда Загоскин прошел на реку Юнна-ка (Коюкак), в верховьях которой жили индейские племена.
Весной и летом 1843 года Загоскин, в сопровождении русского креола, уроженца Калифорнии – Никифора Талижука, плывет на байдаре вверх по течению Юкона.
Путешественник установил, что Юкон судоходен на участке между Нулато и Икогмютом, длиною в 220 миль. Лейтенант Загоскин открыл горный хребет, отделяющий Юкон от побережья Нортонова залива и высокие горы Ташатулит на правом берегу реки Кускоквим.
Осенью 1843 года Лаврентий Загоскин поднялся вверх по Кускоквиму до Колмаковского редута и занялся сбором коллекций. Пытливый индейский мальчик Касяк помогал Загоскину добывать птичьи шкурки и растения Кускоквима.
Весна 1844 года застала путешественника в верхнем течении Кускоквима, куда Загоскина провел известный в летописях Аляски русский креол С. Лукин. В пути они не раз видели индейцев-голцан; один из индейцев был вооружен старинным тульским карабином. Загоскин вспомнил о том, что индейцы не раз встречали его торжественными ружейными салютами и выносили ветви тальника – знаки мира и дружбы.
До Загоскина никто из русских знатоков Аляски не проводил научного деления коренного населения материка Северо-Западной Америки на народности и племена.
Это он открыл целый народ ттынай – людей из «собственно американского семейства краснокожих», – как писал потом Загоскин в своей замечательной книге. Ттынайцы украшали себя перьями орлов и ястребов, разрисовывали лица графитом и охрой, носили ожерелья из бисера.
Во время своих странствий Загоскин не раз выжигал раскаленным шомполом свое имя на огромных сосновых крестах, которые он ставил в качестве приметных знаков на материке Северо-Западной Америки. Один из таких крестов-«голубцов» был воздвигнут Загоскиным на двухсаженном крутояре в стране племени ноггой-хотана, под 64°56'07" широты и 154°18'45" долготы.
Загоскин исследовал течение Квихпака (Юкона) на протяжении 600 морских миль и определил астрономически шестнадцать пунктов лишь на этом участке своего пути. Он исследовал два притока Юкона и прошел по ним на сто миль от каждого устья. Лаврентий Загоскин открыл реки, горы, бобровые плотины, богатства недр новой страны, измерил глубины Юкона. Все труды Загоскина невозможно перечислить. Благородное сердце русского человека билось в его груди, которую он бесстрашно подставлял ледяным ветрам Аляски. Пытливый и быстрый ум помогал путешественнику постигать тайны индейской страны.
Он дружил с краснокожими воинами в плащах из лосиных шкур. Верный индеец в русской кумачовой рубахе сопутствовал Загоскину во время его скитаний по селениям индейцев-тлинкитов, где возле бревенчатых хижин стояли резные столбы с изображением Великого Ворона.
Загоскин скитался среди первобытных племен Северной Америки, и дикари не тронули его. В глубине страны он не раз встречался с индейцами-голцанами («кыльчанами»), которых несправедливо считали людоедами.
Особенное внимание Загоскин обратил на исследование «переносов», или волоков, лежащих между главными реками Аляски. По этим волокам материковые племена Северо-Западной Америки установили сообщение с поморьем. Жители Берингова поморья были торговыми посредниками, именно через них шел обмен товарами между жителями Аляски, чукчами и даже якутами Сибири. Якутские ножи и копья, русские ружья, тобольские шапки нередко можно было встретить в самой глубине материка Северной Америки.
Один год шесть месяцев и шестнадцать дней пробыл бесстрашный Загоскин в своем юконском походе. 21 июня 1844 года он приплыл на веслах, по большой воде, к деревянным настилам пристани Михайловского редута.
После этого Лаврентий Загоскин плавал в Калифорнию. Некий путешественник, называвший себя «парижанином, ставшим московитом», в 1844 году побывал в Калифорнии. Через три года он выпустил книгу, в которой упоминал о встрече с Лаврентием Загоскиным. В отзыве на эту книгу, помещенном в «Библиотеке для чтения» за 1847 год, упоминается о том, как этот «парижанин» в Калифорнии «обедает на корабле с знаменитым русским путешественником лейтенантом Загоскиным, который в нашей Русской Америке открыл совсем новую Америку, целые государства с сильной пышной растительностью под широтою Архангельска, с богатыми лугами и долинами, с чудными реками и озерами, настоящий рай иперборейский...».
В том же 1847 году «Библиотека для чтения» напечатала «Путешествия и открытия в Северной Америке» Л. А. Загоскина, и вскоре герой Юкона разглядывал свежие оттиски своей книги. «Пешеходная опись части русских владений в Америке, произведенная лейтенантом Л. Загоскиным в 1842, 1843 и 1844 годах. С меркаторскою картою, гравированной на меди. Санкт-Петербург. Печатано в типографии Карла Крайя. 1847», – было напечатано на заглавном листе книги.
...«В прошлом году журналы наши были особенно богаты замечательными учеными статьями. Назовем здесь главнейшие: в «Библиотеке для чтения» тянулась с лишком полгода любопытная статья под названием «Путешествия и открытия лейтенанта Загоскина в Русской Америке», вышедшая теперь отдельной книгой под другим названием», – эти строки были написаны в деревянном доме на берегу Лиговки, близ Невского, изможденным человеком с огненными глазами и красными пятнами на впалых щеках. Виссарион Белинский в год своей смерти читал книгу Загоскина, развертывал карту его странствий.
Когда-то Виссарион Белинский мечтал сам совершить поездку в «севоро-американские российские владения» и даже поступить на службу в Новоархангельске. Он писал об этом своим родным и сообщал о размерах жалованья, которое он рассчитывал получать в качестве служащего Российско-Американской компании...
В то самое время, когда Белинский читал книгу Загоскина, в журнале «Современник» появилось начало большого романа «Три страны света». Его написал Николай Некрасов в сотрудничестве с Н. Станицким (А. Я. Панаевой-Головачевой).
Впоследствии этот большой роман выдержал несколько изданий. Некрасов и Н. Станицкий рисовали в своей книге картины широкой народной жизни – от Петербурга до Русской Америки. Главный герой романа – Каютин по воле авторов скитается по просторам России. Спутник Каютина, отважный северный мореход, Антип Хребтов, изображен в романе как потомок охотского землепроходца Никиты Хребтова.
В свое время Никита Хребтов бывал «по другую сторону моря, в Америке», испытывал множество приключений в плену у «американцев».
Некрасов и П. Станицкий подробно описывают охоту на морского зверя в водах Берингова моря, быт жителей Камчатки, Чукотки, Алеутских островов и побережья Аляски. Можно без ошибки определить источник, который лег в основу рассказов Никиты Хребтова. Это, без сомнения, – знаменитая книга Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки» в издании 1818 года, с обширными дополнениями и примечаниями. В ней есть глава «О Америке». Эту книгу и изучал прилежно Некрасов.
Но этого мало! Мореход Антип Хребтов и Каютин у Некрасова совершают сами путешествие в Новоархангельск из Охотска, как бы повторяя путь Никиты Хребтова. Аляска, остров Ситка довольно подробно описаны в романе «Три страны света».
Путешествие Каютина в Русскую Америку приурочено к 40-м годам прошлого века. По всему видно, что, работая над книгой, Некрасов очень внимательно читал известный ученый труд того времени – «Записки об островах Уналашкинского отдела» Иннокентия Вениаминова. Книга Вениаминова вышла из печати впервые в 1840 году, за восемь лет до того, как в «Современнике» появились первые главы романа «Три страны света». Для того времени книга Вениаминова была бесценным пособием для всех, кто изучал жизнь Русской Америки.
В 1848 году Н. В. Гоголь не расставался с записной книжкой, подаренной ему Жуковским. В пасмурный, неприветливый день, необычный для неба Палестины, Гоголь сидел в Назарете, пережидая дождь и перечитывая записи в своей любимой книжке. В ней помещался список книг, которые Гоголь надеялся достать по возвращении на родину. Среди этих книг значились и «Записки об Алеутских островах свящ. Вениамина» – как говорила запись Гоголя. Это и есть та книга, о которой я только что упоминал в связи с работой Некрасова над романом «Три страны света».
«Он читает преимущественно то, где слышится, по его слонам, сильное присутствие русского духа», – свидетельствуют современники Николая Гоголя. Одно время он жил мыслью о создании большого сочинения, как бы предвосхищавшего труд Элизе Реклю – «Земля и люди», хотел описать народы России. Гоголь собирал сведения о книгах, в которых были описаны не только Сибирь и крайний северо-восток страны, но и Русская Америка. Известно, что в юности Гоголь мечтал о поездке за океан.
Так три великих русских писателя по-разному проявили пристальный интерес к книгам, в которых была описана Русская Америка.
В 1839 году Илья Вознесенский, зоолог из Петербурга, начал свой огромный десятилетний труд изучения природы и людей Аляски и Алеутских островов (его сочинения канули в бездны архивов, где лежат как бесценный вклад до нашего времени). Два отряда выходят из ворот Николаевского и Константиновского редутов. Им приказано найти устье реки Тишлины и исследовать реку Сушитну, что берет начало из Плавежного озера, где жили индейцы-голцаны, считавшиеся людоедами. В бассейне реки Медной было решено построить русский редут – при устье реки Тишлины.
Престарелый начальник острова Св. Павла (Прибыловы острова) креол Шаяшников в 1844 году привел в порядок данные своих многолетних метеорологических наблюдений в Беринговом море. А Лукин ходил на байдаре к верховьям Кускоквима. Они хорошо послужили русской науке.
В эти годы старик Колмаков по-прежнему торговал с индейцами Юкона, снабжая их тульскими ружьями и фуражками из синего сукна с красным околышем, которые особенно ценились воинами-ттынайцами. Индейцы принимали русские имена, гнали какую-то водку, которую простодушно называли квасом, пели русские песни, охотно селились возле палисадов Новоархангельска и материковых редутов. Постепенно отходили в прошлое дикие обычаи: убийство пленных и рабов в честь празднеств, торговля рабами, которых раньше выменивали на плащи и раковины у племен Южной Аляски. Все чаще можно было видеть индейского тойона, одетого в благопристойный черный сюртук. Алеуты-звероловы островов Прибылова оказались превосходными игроками в шахматы; этой игре они научились у русских. Многие могли позавидовать чистоте и убранству алеутских жилищ.
Под 1845 годом в моей «Тихоокеанской картотеке» стоит карточка с текстом документа о Иоганне Августе Зутере и его долгах Новоархангельску. В конце 1845 года за Зутером числилось еще тридцать тысяч пиастров.
Капитан 2-го ранга Дионисий Зарембо, приплыв в Калифорнию из Ситки, вежливо напомнил Зутеру о долге. Длинноволосый капитан клялся всеми пушками своей Новой Гельвеции, что его хозяйственные дела в полном порядке, что он долг отдаст. Дионисий Зарембо донес, что опасаться следует другого, а именно того, что у Зутера очень плохие отношения с мексиканским правительством, так как оно не может простить Зутеру его связей с новыми переселенцами. А переселенцы были враждебно настроены к мексиканцам. Зарембо удалось сговорить мексиканского префекта Мануэле Кастро на то, чтобы он выдал поручительство за Зутера и обеспечил уплату долга, если Зутер своевременно его не отдаст. В то же время Зарембо, предвидя возможность больших перемен, упросил вице-консула Соединенных Штатов в Монтерее, богатого купца Лейдендорфа, быть посредником при взыскании долга с Зутера.
Казалось, все шло по-прежнему. Мормонские жены в ожерельях из старинных серебряных монет пряли тонкорунную шерсть в хижинах над быстрой Сакраменто. Зутер охотился на черных гусей или поливал свою гвоздику. Неудачник кабальеро Валлехо все строил город своего имени близ залива Сан-Пабло и начинал возводить город-порт Бенисию чуть восточнее Валлехо. Мариано Валлехо тогда еще в богатстве мог состязаться с Зутером; у старого кабальеро были огромные имения в солнечных долинах. А скиталец гор и пустынь инженер-лейтенант Соединенных Штатов Джон Чарлз Фримонт тогда не мог знать, что он станет богаче Зутера и Валлехо...
Судьба Калифорнии была решена в июне 1846 года, когда отряды поселенцев подняли над страной знамя Республики Звезды и Медведя. Говорят, что в этих отрядах были и русские, а знамя Звезды и Медведя до наших дней сберегается в Сакраменто. Через месяц коммодор Слот с фрегата «Саванна» салютовал звездному флагу Соединенных Штатов, поднятому над таможней Монтерея. Солдаты Америки разыскивали в Монтерее префекта Кастро, но, как оказалось, он еще в июне скрылся в Мексику, узнав о приближении повстанцев со знаменем Звезды и Медведя. Монтерейские испанцы попрятались в лесах.
В августе Новоархангельск снова напомнил Иоганну Зутеру о долге за форт Росс.
Лейтенант Рудаков виделся с командором Стаксоном и командиром фрегата «Саяне» – Мервином, представлявшими новую власть в Калифорнии. Они заявили, что правительство Соединенных Штатов «употребит все меры к удержанию Калифорнии за собой».
Когда же Рудаков стал рассказывать о том, что Зутер тянет с уплатой долга, американцы показали объявление нового правительства:
«...суда, торговые дома и компании разных наций, имевшие до того сношения с прежде бывшим мексиканским правительством и частными лицами, останутся в прежних отношениях и в случае надобности будут покровительствуемы законами настоящего правительства...»
Рудаков доложил в Новоархангельске, что американцы в Калифорнии обещали ему содействие в отношении получения долга с Зутера и просили лишь подождать, пока не будет установлен порядок в завоеванной стране. Но Зутер не ждал. Он понемногу начал продавать имущество Новой Гельвеции, которую он отдал в заклад. Тогда поверенный Российско-Американской компании в порядке закона наложил запрет на Новую Гельвецию.
«Других мер при настоящем положении до учреждения в Калифорнии надлежащих присутственных мест, по уведомлению капитана Мервина, принято быть не может», – пишет канцелярист Российско-Американской компании в деле «Об ограждении польз Российско-Американской компании в Новой Калифорнии по упразднении там селения ее Росс».
Американцы в Калифорнии сразу же предъявили спрос на аляскинский лес. «Пильная мельница» при Северном редуте в Новоархангельске была заменена лесопильным заводом на реке Медвежьей. Аляскинская доска нашла снова сбыт на Гавайских островах. Оттуда в Новоархангельск доставлялись патока, кофе, сахар и соль. Соль русские добывали близ Гонолулу, из высохшего озера в кратере старого вулкана.
Иоганн Август Зутер тоже хотел торговать лесом – красной сосной, кедром и древесиной желтого дерева. Поэтому он отправил дюжего, высокого мормона с бритым лицом – плотника Джемса Маршалла на постройку лесопилки. Маршалл носил белые штаны, сапоги из замши и широкополую мексиканскую шляпу. Место, где строилась лесопилка, называлось Колома (в 1927 году старая калифорнийка Екатерина Решетникова упорно звала Колому Коломной, уверяя, что это название в Северной Калифорнии употреблялось давно, наравне с названиями Русская река, Русская церковь, Москва, Севастополь). Колома находилась в 45 милях от форта Росс. Блэз Сандрар свидетельствует, что в горах Коломы плотник Маршалл был не один. На постройку были посланы механики Беннет и Виммер – собирать машину для лесопилки.
Эгон Эрвин Киш, неистовый репортер, в 1929 году стоял у развалин Коломы. Он пишет, что видел «пустые, ободранные дощатые фасады домов без крыш, полуразрушенных, опустелых». Видел он и бывший форт Саттера, как он называет Зутера, где в паше время работали золотые прииски английской Компании.
Эгон Эрвин Киш написал «Балладу о форте Саттера» – поэтический очерк, строки-повторы которого все время упоминают о дожде, который лил в тот день, когда высокий мормон верхом на коне, как безумный, примчался к глиняному дому блокгауза «Саттер-форта». Вода стекала с огромной шляпы Маршалла. Лил дождь – от Коломы до Новой Гельвеции.
Он был похож на помешанного, этот мормон из Нью-Джерси. Весь мокрый от дождя, с волосами, слипшимися на лбу, он показывал Зутеру зерна желтого золота. Мормон нашел их в канаве, которую готовили для спуска пруда. Это был первый человек, которого трясла золотая лихорадка Калифорнии. Говорят, что открытие свое Маршалл сделал 24 января 1848 года. Есть свидетельства, что Зутер отобрал у Маршалла золото, чтобы потом сделать из него перстень с изображением феникса, который он носил вплоть до дня своей бездомной смерти. Пишут также, что Зутер послал мормонское золото в Вашингтон для исследования и сообщил о находке правительству Соединенных Штатов.
Блэз Сандрар говорит, что Маршалл той же дождливой ночью помчался обратно в горы Коломы, а утром туда прискакал Зутер с солдатами и ковбоями и лично осмотрел место находки. Он упросил рабочих Коломы хранить тайну и вернулся домой. Но через несколько дней в Колому приехал какой-то белый с мальчиком-индейцем. Этот белый увидел, как дети рабочего Виммера играли кусочками золота, и взял золото у ребят. Вернувшись в Новую Гельвецию, он пошел к знаменитому кабатчику Слиту (Слитеру) и потребовал у него водки в обмен на золото. Той же ночью будущий король золотых шинков украл у Зутера коней и помчался в Колому, чтобы трясущимися руками шарить в отводной канаве. Вслед за кабатчиком в Колому ринулись зутеровские рабочие. Всесильный владелец Новой Гельвеции, лишь недавно выпустивший монету со своим именем, человек, купивший русскую крепость и залив Румянцева, остался в Новой Гельвеции почти один; с ним был лишь механик да восемь калек, которые не могли со своими костылями и деревяшками бежать в золотые горы. Рабочие кожевенного завода, индейцы, канаки и мормоны со всеми своими женами, китобои-ирландцы и зеленая гвардия – все бежали в Колому. На нивах осыпалось зерно, ревели быки, которых некому было кормить. Свидетели рассказывают, что старатели хватали лошадей из стад Зутера, кололи быков на мясо, выламывали мельничные жернова, разбивали строения. Уже через три недели после дождливого дня 24 января несколько бывших рабочих Зутера скакали к заливу Сан-Франциско с седельными сумками, набитыми доверху золотом.
Во вторник 15 марта 1848 года газета «Калифорния» напечатала маленькую заметку об открытии золота в Коломе. Как тут было держать запрет на имущество Новой Гельвеции, наложенный в обеспечение долга за форт Росс!
Деревянные бараки вырастали вокруг Коломы. Рядом с будущим городом был основан Пизаррвилль – Город Повешенных, где на желтых соснах качались тела казненных судом Линча. В глубине бухты Сан-Франциско, неподалеку от старой Президии, где жила прекрасная Консепсия, шумел новый город. Скоро он получил в свой герб изображение феникса. И нет уже и Новой Гельвеции. Вокруг нее строят дома, бараки, лавки. Город получил название Сакраменто – в честь быстрой реки. Один из первых граждан Сакраменто – кабатчик Слит-Слитер – конокрад и старатель, владел душами искателей золота. Он подавал стакан виски за щепотку золота, чашка кофе стоила четыре щепотки. В кабаке Питера Слитера стоял высокий стул, на нем сидел особый человек с двумя револьверами, «наблюдая за тем, честно ли ведется игра в фараон, покер, монте, двадцать одно, в рулетку и ландскнехт. Если кто-нибудь начинал мошенничать, два индейца хватали его, и после этого им оставалось лишь вынести труп и похоронить его на кладбище форта Саттера», – так пишет Эгон Эрвин Киш, повторяя свой колдовской припев об январском дожде. Шел дождь, свинцовый дождь, ибо золото горячило кровь рудокопов. Водка Питера Слитера стучала им в головы, пистолеты разряжались сами собой.
Тирвейт Брукс, английский врач, написавший очерки о Калифорнии 1848 года, в последних числах апреля приехал в Сан-Франциско. Там уже строили дома и лавки. Строители узнали о золоте. Сорок шесть построек сразу опустели, восемнадцать домов были заперты на замок. Плотники и каменщики бежали в Колому по извилистой горной дороге. Спустя несколько дней там появились солдаты из Монтерея. Они с сосредоточенным видом склонялись над своими «колыбелями» – деревянными приборами для промывки золота. В этих колыбелях родилось богатство Калифорнии. Но колыбель из сосновых досок была гробом для Зутера и его Новой Гельвеции.
Тирвейт Брукс посетил Зутера. Он еще держался в своей крепости. Его не покидал лишь верный кузнец Жан Марше. Бродяги, говорящие на всех языках, шатались по Сакраменто, спали в земляном рву, окружавшем крепость Зутера, разбивали своп палатки в абрикосовых садах. Двадцать четыре пушки Новой Гельвеции стояли без призора на крепостном валу. В июне у Зутера еще можно было нанять лошадей. Брукс видел мормонские рудники, где бритые молодцы вместе со своими женами и слугами качали золотые колыбели. Около Коломы видели героя 1848 года – плотника Маршалла. Золотоносная пыль покрывала его замшевые сапоги. Он держался барином и развлекался охотой в то время, когда пятьдесят индейцев, нанятых за водку, промывали для него золото в своих корзинках, сплетенных из древесных корней. Сто индейцев добывали золото для Иоганна Августа Зутера. Где-то видели генерального прокурора короля Гавайского. Высокий сановник, засучив штаны, с необыкновенным рвением, по колени в воде, добывал золотоносную породу. Первый американский губернатор из Монтерея, коммодор Ричард Массон, с приближенными выехал для осмотра россыпей. Сан-Франциско он нашел покинутым. Полотняные шатры были раскинуты на расстоянии пяти миль вокруг Новой Гельвеции. Золото промывали в кастрюлях, в кружках. Рядом с гавайским прокурором трудились сотрудники калифорнийской газеты, креол из залива Румянцева, матрос, испанский кабальеро, беглый драгун из отрядов Фримонта.
Быки с глазами, налитыми кровью, дохли на холме форта Росс. Брошенные кони носились по долине Славянки. Иоганн Зутер еще сумел продержаться до 1849 года в Новой Гельвеции. Потом ему стало невмоготу. К дощатой колыбели все шли и шли новые волхвы – поклониться рождению золотого чуда. В Новой Гельвеции мертвецов уже не хоронили; волки растаскивали бренные тела. Гавайский ром и виски рекой лились в притоне Питера Слита-Слитера. Город Монтерей опустел. Доктор Тирвейт Брукс успел образовать Компанию Брукса и намыть двадцать семь фунтов золота, которое он сдал на хранение Зутеру.
Вот как давалась добыча старателям.
Очевидец писал в журнале «Полинезиец» в Гонолулу, что когда он ехал по золотой стране, то на привале можно было намыть кружкой четыре зерна золота, пока закипала вода в чайнике на костре. Старатели зарабатывали по двести и более долларов в день. Сколько золота они оставили у Питера Слитера! Он, а не Зутер, был тогда владыкой Сакраменто. Китобои бросали корабли у Золотых Ворот, толпы скитальцев шли с востока, гибли в снегах Сьерра-Невады, разбойники, вроде Андреаса Армжо, охотились за зазевавшимися старателями. Появились особые повозки для доставки золота. Десять тысяч переселенцев двинулись на запад из Нью-Йорка и Бостона. Шестьдесят пять компаний было учреждено в Нью-Йорке. 11 декабря 1848 года у побережья Калифорнии появилось сто кораблей. Именно тогда капитан Иоганн Зутер стал почитывать Апокалипсис.
«Между известиями, волнующими мир, есть одно, которое необходимо должно было привлечь особенно мое внимание... дело идет о стране, бывшей некогда поприщем и целью моей самой напряженной деятельности; я говорю о том, что свершается ныне в Калифорнии», – так писал И. Пущину из Читы неутомимый Д. Завалишин. Он был упрям, этот читинский адмирал, как звали его в Сибири. В своем долге в Чите Завалишин ухитрился устроиться, как в Сан-Франциско или в Монтерее; в комнатах в кадках росли лимонные деревья и кипарисы и цвели розы. Здесь он составлял записки о Тихом океане, о поисках устья Амура, изучал рудный промысел. Так «из глубины сибирских руд» раздался голос Завалишина. Золотой ветер Калифорнии, долетев до Читы, пробудил в морском страннике старые воспоминания. В 1849 году русские журналы писали о Калифорнии. Быстро были переведены записки Тирвейта Брукса, печатались очерки А. Маркова «Русские на Восточном океане»; в них были описаны Калифорния и Росс.
Вы думаете, что Новоархангельск так и простил Зутеру долг за форт Росс? Несмотря на войну и золотую горячку, Российско-Американская компания не теряла надежды получить пиастры с Зутера. Ему настойчиво напоминали о долге, ездили к нему в Калифорнию. В золотые 1848 и 1849 годы Российско-Американская компания торговала с Сан-Франциско, Монтереем и новыми поселениями. В 1849 году Иоганн Зутер удалился из Новой Гельвеции в свою усадьбу «Эрмитаж». Ему сопутствовали только кузнец Жан Марше и падре Габриель. Отец Габриель с большим трудом уговорил сотню канаков покинуть форт, где они пропивали у Слитера добытое золото, и увел их в «Эрмитаж». Там хотел укрепиться Зутер. Он строил фермы для своих сыновей, ибо семья швейцарского капитана уже выехала к нему из Базеля.
«...на набережных Сан-Франциско наблюдалась непрерывная высадка американцев с юга, камчадалов, крестьян из Сибири, партии негров, русских и желтолицых занимали по очереди форт Зутер», – пишет Блэз Сандрар.
Кто не читал об этих «людях 49-го года» – головорезах в рубахах из красной фланели, «десперадо», отчаянных молодцах в штанах из цветного бархата, об азартных игроках в высоких цилиндрах? Здесь, возможно, в кабаке Питера Слитера, подвизалась Лола Монтец, возлюбленная слабоумного короля Людвига Баварского, изгнанная из Германии. За свои пляски она получала здесь золотом. Зутеровские мормоны ссыпали золото в свои неуклюжие телеги и ехали к Большому Соленому Озеру, где ставили палатки, чтобы потом возвести там огромные храмы и выстелить мрамором улицы нового города. Временные поселки, как, например, Копи Дикого Янки, города Портвейн и Вулкан, сотни приискательских станов быстро возникали на золотой земле.
В 1849 году Николай I приказал объявить Российско-Американской компании, что «...полезно было бы оной заняться по примеру других частных лиц добыванием золота в Калифорнии». Но Компания окончательно заканчивала свои дела в Сан-Франциско. Стоит вспомнить, что у нее в Калифорнии были свои дома. Один из них, в котором, очевидно, жил А. Ротчев в то время, когда он был комиссионером Компании, стоял в старом Сан-Франциско. Этот дом был продан вместе с землею. Тогда же Зутер, кривясь, выложил на стол семь тысяч пиастров в счет долга за Росс.
В золотой неразберихе начала 50-х годов окончательно запутались расчеты с Зутером. Есть архивные сведения, что он вносил еще какую-то сумму в счет долга агенту Российско-Американской компании в Сан-Франциско, но агент этот скрылся вместе с деньгами.
Кровавый отблеск светится на широком зутеровском перстне с изображением феникса. Пламя шумит, поглощая стены, кровли, изгороди сада, где лишь вчера цвели багровые гвоздики и гелиотроп. Генерал Иоганн Август Зутер видел гибель своей усадьбы. Двенадцать тысяч человек, несметная толпа пришла из золотых долин и ворвалась в последнее убежище швейцарца. Толпа кричит, звуки взрывов потрясают воздух, вверх летят обломки дерева, куски камня и железа. На деревьях висят тела канаков из зутеровской «гвардии», в одном из белых удавленников можно узнать верного Жана Марше. Вот чем ответили отчаянные «десперадо» на домогательства Зутера. Не так давно он начал свое удивительное судебное дело. Вот здесь он сидел у окна, смотрел на розы и магнолии и писал, писал, писал... Он заставил сына своего Эмиля изучать право в университете, чтобы с помощью знания законов возвратить утраченное.
«Множество новых поселенцев поселились на моих плантациях и предъявляют на них права, тогда как я возделал весь край и скупил у уезжавших русских лучшие фермы», – писал Иоганн Август Зутер.
Что он требовал? Он хотел, чтобы было признано его право на земли, занятые городами Сакраменто, Сан-Франциско, и теперь уже не существующими городами Риовиста, Фэрфильд и другими. Он оценил эти земли в 200 миллионов долларов и хотел судиться с 18 тысячами юридических лиц, которые жили в его долинах. Он предъявлял им счет: пусть они платят еще 25 миллионов за право на возведение в его стране мостов и мельниц, устройство каналов и шлюзов. И вот чем ответила толпа на требования Зутера. Он потерял сыновей: Артур был убит при защите хутора Грецнах, Эмиль покончил с собой. Чуть позже Виктор погиб на корабле «Золотые Ворота».
С этих дней начинается скитальческая жизнь глухого, поседевшего генерала Зутера, как почему-то стали называть капитана швейцарской гвардии. Он уподобился городскому сумасшедшему Сан-Франциско – знаменитому «Нортону I, императору Соединенных Штатов, протектору Мексики и Сандвичевых островов». Но «Нортона I» все же слушали, когда он подписывал указы о постройке моста через залив Сан-Франциско, а генерала Зутера, когда он околачивал мраморные пороги конгресса, никто слушать не хотел. В Сан-Франциско и Вашингтоне часто видели длинноволосого старика. Его карманы распухали от прошений, списков ответчиков, записей его речей на будущем суде. Он не расставался с Библией, ибо Апокалипсис, его страшные знамения, стали второй жизнью генерала Зутера. Года за два до своей смерти Зутер увидел на улице санитаров, которые влекли в убежище для безумных высокого, сильного старика. Это был мормон Маршалл... Калифорнийцы поставили ему потом памятник – на том месте, где дюжий плотник нашел первые золотые зерна Калифорнии.
Генерал Зутер умер в три часа пополудни 17 июня 1880 года на улице возле лестницы Капитолия в Вашингтоне, недалеко от статуй Истории и Гения Америки. Умер он в один год с «Нортоном I». Именно тогда же Лютер Бербанк начал свои опыты с растениями в селениях Санта-Роза и Севастополь, что на реке Русской, бывшей Славянке. Между Сан-Франциско и Севастополем на дороге в Санта-Роза в наше время можно увидеть указатель, стрела которого имеет надпись: «Форт Росс». Она обращена на запад.
Один из русских в 1929 году побывал там, где некогда стоял форт Росс. Он пишет:
«...добрался до Русской реки. Вниз по течению до Великого океана. Отсюда по берегу на Север, через бездорожье: крутые горы, опасные спуски и повороты, прогнившие мостики над пропастями, глубокие рвы. Двенадцать миль от реки... и черными крыльями, точно вороньими, распахнувшимися по малиновому закату, над пенящимися волнами, на крутой скале вырисовался крест... Помимо хорошо сохранившейся церковки, пара развалившихся избушек... обгрызанные бревна когда-то высокого частокола с полукруглыми башенками. Ни души, тихо. Лишь вдалеке маяками несколько светящихся окон да шум прибоя. Двери церковки на висячем замке, прибитая дощечка говорит о приобретении форта от фермера в 1927 году Историческим обществом...»
Вот и все об истории форта Росс. Сколько старых видений встает перед глазами! Иван Кусков поднимает русский флаг на морском утесе, байдара звероловов качается на синих волнах залива Сан-Франциско, Завалишин в своей треуголке стоит на башне Росса, капитан Зутер принимает во владение крепость у океана, и, наконец, Бербанк высаживает свои синие розы на берегу Славянки. И если раскрыть книги Джека Лондона, на их страницах можно найти название Русской реки, залива Бодега, ибо Лондон жил одно время в Лунной долине, у трех холмов, среди пихт и красных сосец между реками Сакраменто и Славянка.