Дежневу пошел шестой десяток. Он носил на теле девять ран, – лишь одной не хватало для ровного счета. За плечами большая и трудная жизнь, устья великих рек, пройденные одно за другим от Белого моря до Восточного океана.

О последних годах его анадырской службы известно мало. В 1659 году старый, заслуженный землепроходец Курбат Иванов пришел к Семену Дежневу на Анадырь и принял у него острожек, аманатов и казну. Но открыватель новой страны не смог ее сразу покинуть, расстаться с местами, где он прожил десять славных и трудных лет. Видимо, на положении рядового промышленного Семен Дежнев остается и острожке еще на два года. Товарищи прежних странствий Артемий Солдатко и Фома Семенов Пермяк сопровождают его в походах на Анадырскую коргу.

Наконец в 1662 году Дежнев и Артемий Солдатко пришли в Якутск и явились на съезжую избу к воеводе Голенищеву-Кутузову. Там они могли узнать, что незадолго до этого Тарас Стадухин, торговый человек, снаряжал большой поход «проведывать непроходимого носу кочами подле земли», но дальше Шелагского мыса проплыть не мог.

Однако в Европе в том же году стал известен отчет португальского морехода Мельгиера, сообщившего, что он якобы прошел из Японии через Аниан и Ледовитое море в Европу. И в том же году пролив Аниан снова появился на карте голландца де Витта!

А тот, кто на самом деле разрешил вековую загадку мировой космографии, прилежно выводил царский титул в челобитной. Она, как и все известные нам бумаги Дежнева, тоже не является прямым донесением о его открытии. Свои труды и подвиги Дежнев перечисляет лишь по той причине, что просит о выдаче государева хлебного и денежного жалованья за прошлые годы. «За кровь, за раны и за многое терпенье», за голодную и холодную жизнь, когда «всякую скверну», не говоря уже о сосновой коре, есть приходилось, Семен Дежнев просил лишь то, что бесспорно полагалось ему по закону. Из этой так называемой первой челобитной 1662 года мы узнали о енисейской службе, о янском и индигирском походах, о пребывании Дежнева на полюсе холода. Это обзор его трудов за двадцать один год. Здесь описаны битва с князем Аллаем и походы на юкагиров, сбор ясака на сторонних реках. Но что самое важное в челобитной 1662 года – это то, что Семен Дежнев указывал точно, сколько кочей вышло с ним из устья Колымы в 1648 году, сколько людей было на судах, писал, что его коч погиб, «прошед Анадырское устье». Здесь не было места пламенному спору со Стадухиным и обличению Юрия Селиверстова. Это был вопль человека, не получившего заслуженного, обнищавшего, отягощенного великими, неоткупными долгами...

Иван Большой Голенищев-Кутузов, воевода якутский, счел возможным выдать Дежневу для начала соляное жалованье за девятнадцать лет, и тот не знал, куда ему девать столько тяжелых кулей. Челобитную Дежнева воевода «в столп» не положил, хотя это было можно сделать легче всего. Он отправил ее в Москву с жиганским целовальником Ларионом Ламой, который когда-то делал досмотр анадырской костяной казне на жиганской морской заставе. Самому Дежневу воевода дал важное поручение – вывезти в Москву все запасы моржовой кости анадырской и иной добычи.

Вероятно, по снежному первопутку 1662 года из ворот Якутского острога и вышел обоз с костяной казной. Неизвестно, как добирался Дежнев до Москвы. Долгий путь был опасным. В том же году вспыхнул мятеж сибирских племен. Внук Кучумов Девлет-Гирей предавал огню города и остроги, свежие пепелища возвышались на месте торговых слобод. Под самым Тобольском занимались пожары восстания. Любознательные тоболяки не могли оставить без внимания проезд Дежнева через столицу Сибири. В то время в Тобольске жил Юрий Крижанич, ученый «сербенин», коротавший свое сибирское одиночество за книгами и рукописями. Уж он-то знал все об Аниане и мысе Табин и, читая Павла Иовия в подлиннике, мог оценить великие мысли Дмитрия Герасимова о Северном морском пути.

Радея о нуждах русского народа, Крижанич записывал вести об открытиях и обретениях в Сибири, о богатствах ее морей и недр. Мореходы и рудознатцы, торговые люди и казаки, зверобои и даже звездочеты, которых он отыскал в Сибири, – эти люди и их дела занимали пытливое воображение Крижанича.

В то время когда Дежнев ехал в Москву с дарами северо-восточного моря, Юрий Крижанич начал один из своих трудов, известных потом под названием «Политичны думы». В нем были страстные обличения продажности московских приказных, готовых за деньги открыть перед иноземцами двери заповедных хранилищ, выдать любые чертежи и описания новых владений государства. Крижанич писал, что от этого русскому народу не избежать «срамоты перед всем светом». Он уличал Адама Олеария в том, что он тоже скупал бесценные сведения у продажных хранителей государственных дел.

Русские сами должны добывать свои богатства, торговать ими, не давая наживаться алчным иноземцам, – этой мыслью были пронизаны сибирские творения Крижанича.

Чего он только не знал! Вот строки о горючих сланцах Курляндии с упоминанием, что подобный им дорогой камень есть и в Сибири. Вот пожелание, чтобы торговые люди, привозя товары в большие города, доставляли туда и образцы руд, если прослышат где-нибудь про них. Народное богатство несказанно умножится, если руды будут «во всяком возу и во всякой ладье».

Крижанич горевал, что «преславное государство» русское, безмерное по просторам своим, однако еще заперто для торговли. С севера – оковы Ледовитого моря, на юге, в Азове и Черноморье, – господство крымцев, астраханскому торгу угрожают ногайцы. Он предлагал устроить торжища, откуда можно было бы простереть руку к Индии и Китаю. И во все эти рассуждения вдруг врывается мысль: не сыщется ли путь в Индию из Мангазеи?

«А со временем и по морю отсылать свои ладии и наипаче в Китай, и инамо в Индию Сибирским путем», – мечтал Крижанич.

О «рыбьем зубе» он обронил несколько слов в «Политичных думах», предлагая позвать в Сибирь мастеров, знающих искусство обработки моржовой кости. В другом месте я еще скажу о том, что Крижанич, безусловно, знал об открытии Дежнева, а пока оставим «Юрия-сербенина» в его тобольской келье, склоненным над рукописями и старыми чертежами, на которых темнел пресловутый Аниан.

Привоз костяной казны в Москву не мог не возбудить толков и разговоров об этом событии. В одно время с Дежневым в столице находился столь известный потом Николай Витсен из Амстердама. Он прибыл в свите нидерландского посланника.

Витсена часто видели в Сибирском приказе, где он собирал данные для будущей карты Северо-Востока. Ему покровительствовал патриарх Никон, обладатель огромного всемирного атласа амстердамца Вильгельма Блеу, переведенного по патриаршему приказу на русский язык. Уже тогда Витсен встречал в Москве жителей Севера «самоедов», расспрашивал их о странах у Ледовитого океана.

Мог ли Витсен остаться равнодушным к известию о привозе из далекого Якутска богатств вновь открытой страны? Но мы не знаем, видел ли Витсен героя Анадыря, хотя должен был знать о его приезде и от Виниуса-отца, и от главы Сибирского приказа – Родиона Стрешнева. Так или иначе, в 1665 году или в последующие годы, когда Витсен продолжал сбор сведений о Московии и ее народах, до него дошли первые русские свидетельства о чукчах, чуванцах, ходынцах, коряках.

А тот, кто открыл эти племена, изведавший и дружбу, и стрелы ходынцев, завоевавший у кереков великое моржовое лежбище, томился в ожидании поздних милостей. Он прямо писал, что боится быть убитым на долговом правеже.

Воплю Дежнева наконец вняли, и приказные стали считать, сколько он должен получить за все годы службы деньгами. Хлебное жалованье перевели на деньги, потом прикинули, сколько лет ходили медные деньги, и эти «медные годы» перевели на серебро 1665 года. Дежневу сказали, что ему причитается 126 рублей, 6 алтын и 5 денег. Челобитья и выписки пошли к самому царю, и тот повелел выдать Дежневу заслуженное – треть деньгами, а две трети сукнами. Ему отмерили около ста аршин сукна вишневого и зеленого цвета. Этого количества хватило бы, чтобы одеть весь Анадырский острог! Деньгами он получил немногим более 38 рублей. Тогда он подал новую челобитную, просил «поверстать» в сотники по Якутскому острогу «за кровь, и за раны, и за ясачную прибыль». Он двадцать лет служит «приказным человеком за атамана», а числится рядовым! Приказные поглядели в сибирские «отписки» и росписи и узнали, что по Якутскому острогу есть только одна свободная должность – атамана. 28 февраля 1665 года окольничий Родион Стрешнев по царскому указу поверстал Семена Дежнева в казачьи атаманы.

Атаман Дежнев написал в Москве свою последнюю, четвертую челобитную, от 25 февраля 1665 года, которая сохранилась в столбце № 762 Сибирского приказа. Она очень коротка и выразительна, и ее стоит привести полностью.

«...в нынешнем, государь, во 173 году, по твоему, великого государя, указу волокусь я, холоп твой, в Якуцкой острог, на твою, великого государя, службу, а племянник мой Ивашко Иванов живет на Устюге Великом ни в тегле, ни в посаде – скитаетца меж двор и с женою своею с Татьянкою Григорьевой дочерью. Милосердный государь-царь... самодержец! Пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, того моего племянника Ивашку с женою его Татьянкою с Устюга Великого взять с собою в Сибирь в Якуцкий острог и воли, государь, о том дать свою, великого государя, проезжую грамоту. Царь, государь, смилуйся, пожалуй!»

Двести двадцать пять лет пролежала эта челобитная Дежнева в столбцах Сибирского приказа. В печати она появилась в 1890 году, в двенадцатой книге «Журнала министерства народного просвещения» (стр. 305-306). Поиски в архиве открыли и переписку приказных о дежневском племяннике. Дело решили так: если Ивашка Иванов «вольной, а не тяглой и ничей не крепостной», если за ним нет государевых долгов и тягл, то его можно отпустить в Сибирь. Об этом была написана грамота на имя воеводы Великого Устюга, и грамоту выдали Дежневу на руки. Он пошел в Ямской приказ и получил подорожную. Ему были обязаны подавать подводы, проводников, лодки с кормщиком и гребцами. И, наверное, Дежнева сопровождала надежная охрана, так как ему доверили доставку денежной казны в Якутск.

В марте 1666 года Дежнев был уже в пути. Дорога на Устюг Великий проходила через Троице-Сергиеву лавру, Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологду и Тотьму. Анадырский атаман гостил на своей родине после разлуки, которая продолжалась, надо думать, не менее тридцати лет. За это время город-красавец разросся, украсился новыми строениями. Дежневу в Устюге не миновать было долга Гусельниковых. В то время в Соли Вычегодской и Великом Устюге трудились великие искусники – мастера резьбы по кости. Дежнев мог видеть, как пластина из моржового клыка превращалась в тончайший узор, костяное кружево, белый перстень, через который просвечивало светлое северное солнце... А на другом конце земною шара, на глиняных рынках Персии, восточные мастера вырезали из анадырской кости тяжелые рукоятки для кинжалов и сабельных клинков. Еще в 1662 году московские «купчины» Иван Тюрин и Дмитрий Алмазников, получив в Купецкой палате при Сибирском приказе груз дорогой кости, повезли его в «Кизилбаши» – за синее Хвалынское море.

Снежными дорогами, волоками и реками Дежнев больше года ехал и плыл к Якутску.

Русские люди из Якутска бродили тогда по Даурии, доходили до Нингуты, и китайцы занесли в свои летописи свидетельства о появлении в Маньчжурии «людей из царства Ло-че» с впалыми зелеными глазами и красными волосами.

Якутские служилые искали в те годы не только соболей. Совершались увлекательные походы для поисков всякого «узорочья». В свое время, когда Дежнев бродил по берегам стремительной и мрачной Индигирки, ему было не до дорогих каменьев. Но теперь, проведав и соболей, и «рыбий зуб», наши землепроходцы уже разведывали богатства земных недр. При Семене Дежневе его соратники ходили на Индигирку и приносили оттуда глыбы чистого, как вода, горного хрусталя. Дмитриев и Степан Жемчужник пошли туда, где «под камнем Муткеем» при отливной воде были видны жемчужные клады северного моря. Но искатели жемчуга были побиты коряками.

Казак Степан Щербаков прослышал о серебряных плавильнях у разных племен на устье Амура и предлагал воеводе снарядить поход в страну серебра, плыть к ней морем на кочах от ясачного Тугурского зимовья.

Начальствовал ли Дежнев над казаками-рудознатцами, сам ли ходил с ними за рудами и жемчугом, бывал ли по старой памяти на Анадырской моржовой корге, мы не знаем. Известно только, что в Москве он хлопотал о праве закупать в казне по 300 пудов хлеба на каждый год. Значит, он хотел «подниматься» на новые реки или идти «морем вперед» – к востоку, как это сделал семнадцать лет назад. Новая счастливая архивная находка, сделанная Н. Н. Оглоблиным в самом конце XIX века, открыла нам еще одну главу из последних лет жизни атамана Дежнева. Князь Иван Ворятинский, тобольский воевода, когда-то ездивший послом в Стокгольм, в 1670 году доверил Дежневу доставку соболиной казны и деловых бумаг Якутского острога в Сибирский приказ.

Снова началось долгое путешествие... С Дежневым ехали целовальники. Один из них, жиганский служилый Иван Самойлов, когда-то принимал от дежневцев первую костяную казну и отвозил в Москву опечатанный безмен, на котором была перевешена анадырская моржовая кость. Он доставил в Сибирский приказ и соболиную казну 1659 года.

До нас дошла «наказная память», составленная перед этой поездкой Ивана Самойлова, и по «памяти» можно судить, что провоз соболиной казны был делом нелегким. У оленьих и яловичных сум и холщовых мешков, в которые были сложены соболя, на судах днем и ночью стоял караул, держа пищали наготове. Второй караул шел берегом, «на бечеве». Так поднимались по Лене до устьев Куты или Муки. Там хранители соболей расспрашивали, нет ли где близко «воровских брацких людей». В случае опасности служилые должны были укрыться в Верхоленском остроге и биться до последнего, защищая соболиную казну. От Куты или Муки драгоценные меха везли через волок на подводах до Илимского острога. Оттуда плыли к Енисейску, затем ехали волоком до Маковского острожка, где должны быть приготовлены речные дощаники. Кетью-рекой проходили и Обь, плыли до Нарыма, Сургута и устья Иртыша. По желтому иртышскому руслу доходили до Тобольска.

Строго-настрого было наказано, чтобы служилые, отпущенные с соболиной казной «к государю в Москву», в дороге не роняли своего достоинства: не воровали по городам, ямам и слободам, в кружала не ходили, в зернь и карты не играли, не нарушали некоторых других нравственных правил. Ослушников было велено нещадно бить батогами, а расправа поручалась местным властям.

В Тобольск и Тюмень старались попасть «водяным путем» – в то же лето. В Верхотурье ждали первых морозов и хорошего снега, чтобы ехать санями до Соли Камской, подняться на Каменный пояс и, перевалив через Урал, следовать уже «русскими городами». Там, за Кайгородком, начинались родные для Дежнева места – Соль Вычегодская, Устюг Великий, Тотьма, Вологда.

Так он ехал с заряженной пищалью в руках, приглядывая за сумами с соболиными шкурами и за тюками, куда были сложены ясачные и именные окладные книги, денежные и хлебные списки Якутского острога.