Сингапурские врачи, осмотрев Маклая, поразились душевной силе этого человека. Знаменитый русский был едва жив. От него остались одни ребра и торчащие ключицы – настолько он исхудал. Мог ли человек быть здоровым после всего пережитого в дальних и опасных походах? Как объяснить врачам все – и переходы по затопленным лесам Малакки, и шум в ушах от новогвинейской лихорадки, и голодовки, и постоянные опасности, и врожденную склонность к нервным заболеваниям?

Маклай в Сингапуре слег в постель, но его не покидала бодрость и веселость. Он отшучивался, когда врачи пророчили ему смерть, если он не начнет всерьез лечиться и отдыхать. Но легко врачам говорить о перемене климата, об отдыхе, спокойном образе жизни! Маклай нищий и бездомный человек. Вот уже которое письмо в Петербург остается без ответа. Географическое общество печатает его статьи, письма в своих «Известиях», но палец о палец не ударит для того, чтобы добыть Маклаю денег на продолжение работ. Он живет долгами, на долговые средства снаряжает свои походы. Но так долго не проживешь. Гонорар за статьи смехотворно мал. А доктора велят ехать для отдыха в Европу, Японию или Австралию. Что он будет там делать? Ведь нельзя всю жизнь пользоваться гостеприимством чужих людей, как это было в Бейтензорге у Джеймса Лаудона. Хорошо, Маклай поедет в Австралию и отдохнет там. Кстати, оттуда и до Новой Гвинеи недалеко, стоит только переплыть Торресов пролив. Лучше всего ехать в Сидней, под благоприятные лучи австралийского солнца. Там здоровый морской воздух, зелень, покой. И с жесткой госпитальной койки в Сингапуре «тамо-рус» отправляется на корабль.

Вряд ли Маклай знал о том, что произошло вскоре после его отъезда из Сингапура на маленьком острове Пенанг между Малаккой и Суматрой. В Пенанг пришел русский клипер «Всадник». Командир клипера Андрей Новосильский был немало изумлен неожиданным визитом послов султана Ачинского. Могущественный султан Суматры просил Новосильского принять в русское подданство сначала Ачинский султанат, а потом и всю Суматру. Новосильский растерянно осматривал послов и, не зная, что предпринять, решил прежде всего выиграть время.

После переговоров в капитанской каюте было решено, что султан Ачинский напишет новую бумагу о русском протекторате, соберет подписи князей Суматры и эту петицию перешлет в порт, где к тому времени будет находиться клипер «Всадник».

Слухом земля полнится. О пребывании Маклая на Яве и Малакке знали на Суматре. Титул «русского князя», данный Маклаю, мог сбить с толку султана Ачинского. Прибавьте сюда еще и шум вокруг имени Маклая, поднятый газетами Явы, и тогда совсем не трудно будет предположить, что причиной симпатий обитателей Суматры к далекой России мог быть не кто иной, как Миклухо-Маклай.

Любопытна судьба затеи султана Ачинского. Через год после необычайного свидания с послами Суматры клипер «Всадник» бросил якорь в Неаполитанском заливе. Каким-то путем вдогонку кораблю был доставлен в Неаполь объемистый пакет с Суматры. В нем лежала петиция островных владетелей во главе с Ачинским султаном, украшенная княжескими печатями. Новосильский составил подробный рапорт своему начальству, приложил донесение к петиции, и письмо владетелей Суматры пошло гулять по канцеляриям морского министерства и министерства иностранных дел.

В просьбе князьям и султану было отказано. Новосильскому ничего больше не оставалось, как отправить в Пенанг, к агенту султана Ачинского, телеграмму о состоявшемся в Петербурге решении.

В июле 1878 года Маклай любуется новым городом в новой для очарованного странника части света. Сидней раскинулся перед ним по большому полуострову между двумя заливами. Синие бухты, утесы, яркие кроны деревьев, ярчайший желтый песок на садовых дорожках, цветы и светлые здания оправдывают название, данное Сиднею, – «королева юга».

Чем-то встретит столица Нового Южного Уэльса русского путника? Имя Маклая уже известно всему миру, но он по-прежнему без крова, денег и имущества. Все его вещи оставлены на Берегу Маклая, под присмотром папуасов. С собою Маклай везет лишь самое необходимое для жизни и свои драгоценные записи.

О, какой чистый, хрустальный ливень падает на кровли Сиднея! И как легко дышится в этой прозрачной прохладе... Надо устраивать здесь жизнь, набираться сил, ездить на морские купанья в Манли, чаще бывать на воздухе. И хорошо бы подняться на высокие луга Австралийских Альп.

Маклай почти на целый год поселился в Сиднее. Его приютил сначала русский вице-консул Паули, а потом директор замечательного музея в Сиднее Вильям Маклей. В доме вице-консула Маклай лежал на чистой, мягкой постели и глядел в окно на небо Сиднея, пересеченное ясными отвесными молниями летних ливней. Жена вице-консула заботливо ухаживала за знаменитым человеком.

Когда Маклай окреп и встал на ноги, он, конечно, не оставил без внимания ни одного уголка солнечного города. Весть о его приезде разнеслась по Сиднею, и прохожие разглядывали шагавшего по Джордж-стрит маленького бородатого человека в белой шляпе. Он осматривал и новый город Норт-Шор, и южные аллеи Вуломоу, и ботанический сад, и берега синих заливов.

Он присматривался к лицам темнокожих людей, стараясь найти и здесь одну из жемчужин Тихого океана. Здесь Маклай увидел торжество колониального разгула. Многие крепкие, ловкие и сильные туземцы были загнаны в бесплодные пустыни. Тасманийцы уничтожены целиком. Меланезийцев заставили пасти бесчисленные стада овец на австралийских плоскогорьях и истреблять местные племена, которые вымирают наравне с кенгуру... Но, в противовес колонизаторам, проповедовавшим расовое неравенство, раздавались и другие голоса. Епископ порта Виктории бенедиктинец Рюдезиндо Сальвадо в своих «Мемуарах» об Австралии становился на сторону австралийцев. Так, случаи людоедства он объяснял только крайним голодом. Сальвадо указывал на отличное природное здоровье «дикарей», опровергал версию об их вырождении в силу одних лишь якобы расовых причин.

Епископ Сальвадо был поражен способностями австралийских детей, которых он обучал грамоте и счету.

«Один из них, – писал епископ, – с первого же дня выучил в десять минут сорок букв, разделявшихся на большие и малые и притом разного шрифта: по восьми букв в каждом из пяти алфавитов. Пусть в самом большом европейском институте сделают такой же опыт с пятью различными шрифтами, и вы увидите, может ли ребенок девяти лет, как этот, в десять минут удержать в памяти сорок знаков, различать их и повторять их названия вразбивку. Другой через несколько уроков повторял наизусть слева направо и наоборот все разряды сложных чисел, от двух до девяти цифр, увеличиваемых последовательно, но вовсе не в прогрессивном порядке; однако он делал это с такою быстротой, что его можно было принять за опытного счетчика... Другой, видя, как один капитан корабля определял меридиан секстантом, повторил этот опыт успешно. Тот же самый капитан уверял меня, что четверо молодых людей, его учеников, в три месяца научились производить эту операцию; что один австралиец моложе десяти лет понял дело с точностью с первого раза. Его заставляли потом повторить это несколько раз в присутствии разных лиц, чтобы убедиться, что это не было делом случая...»

«Дикарь, – говорил епископ Порт-Виктории, – никогда не прощает оскорбления, нанесенного стыдливости принадлежащих ему женщин. За это преступление платятся дорого, всего чаще смертью...»

Другой знаток Австралии и ее народа писал, что среди австралийцев встречаются люди с гладкими и даже совершенно русыми волосами. В книге исследования Митчела можно было прочесть такие строки о племени австралийцев:

«Их изображают как последнюю ступень человечества; однако тех, которые сопровождали меня, я нашел превосходившими в проницательности и суждениях белых, составлявших мою экспедицию. Мне вовсе не пристало бы унижать характер туземцев, когда один из субъектов именно этой несчастной расы был моим путеводителем, товарищем, советником и другом в самых критических случаях этого последнего путешествия с целью исследования страны. Иурани был мал и слаб на вид, но его мужество и решительность были самые положительные. Его ум и суждения сделали его столь необходимым для меня, что он всегда был со мною, и пешком, и верхом. Моя доверчивость к нему ни разу не была обманута...»

...Сидней во всем блеске и великолепии родился из каторжного поселения. Как только Австралия была открыта для мира, ее поспешили превратить в место ссылки и заточения. Прекрасная страна, о которой в пословицах говорится, что в Австралии молодеют старики, была превращена в XVIII веке в край горя и слез.

В одном из глухих австралийских заливов во времена Маклая стояло на якоре старинное парусное судно «Успех» со статуей женщины на носу. Кого изображала она? Фемиду? Немезиду? Это была плавучая тюрьма. На старом корабле когда-то перевозили в Австралию первых каторжников, потом корабль странствовал по Тихому океану. Корабль поставили па якорь, но он продолжал оставаться тюрьмой. Каторжники жили на нем в тесных деревянных клетках. Потемневшая палуба была не раз залита кровью – там стояли орудия пытки, вплоть до знаменитой «железной девы».

Во времена Маклая в Австралии нашли золото, и десятки тысяч людей устремились сюда в поисках счастья. Поэтому и богатеет Сидней у этих синих берегов.

Маклай дышит ясным воздухом Сиднея, идет по нескончаемым плодовым садам пригорода Парамотты и подолгу просиживает на берегу бухты Уотсон-Бей, которая впоследствии будет считаться одним из памятников пребывания удивительного русского в Сиднее. Он думает об этой причудливой стране, где растут пальмы и эвкалипты наравне с цветами далекого севера. Как Маклаю хочется увидеть самому голубые боровичские незабудки в горах возле Сиднея!

Здесь можно набираться сил и отдыхать. А потом надо будет посмотреть поближе папуасов Торресова пролива, сравнить их с австралийцами. Ведь и Новая Гвинея, и Австралия, и Новая Зеландия – части одного материка, разобщенные какой-то геологической катастрофой. Надо также начать здесь изучение хрящевых рыб, вернее – продолжать старые исследования в этой области. Морская фауна Австралии богата; здесь водится рыба, дышащая и жабрами, и легкими, – рогозуб, лишь останки которой можно найти в отложениях Европы. Научное название этого двоякодышащего существа – церотодус. Здесь водятся черный лебедь и много сумчатых животных, кроме красного кенгуру; живут утконос и бескрылый страус.

В Сиднее Маклай вместе с Вильямом Маклеем пишет работу по систематике хрящевых рыб и издает первый ее выпуск. Вильям Маклей предоставил свой музей для занятий русского ученого. Маклай идет в сиднейские больницы и упрашивает докторов отдавать ему черепа и мозг меланезийских матросов, умирающих на больничных койках. Получив шесть черепов жителей Океании, Маклай занялся сравнительной анатомией мозга темнокожих. Фотографии и пятьдесят рисунков Маклая – иллюстрации к этой работе – легли в золотой фонд антропологии.

Затем Маклай принялся изучать мозг ехидны, анатомируя его в свежем состоянии, чего не делали прежние исследователи. Ему удалось внести много нового в прежние исследования.

Вскоре Австралийский музей пригласил Маклая для работ в свою лабораторию, и русский ученый перебрался из дома Маклея в Елизавет-Бей – в комнату под кровлей музея. Его вскоре избрали в члены «Линнеевского естественноисторического общества Нового Южного Уэльса». Маклая в Сиднее почему-то стали звать «бароном Маклаем». И везло же ему на титулы – он был и «человеком с Луны», и «русским князем», теперь он стал «бароном»! Вскоре Маклай выступил с предложением основать в Ватсон-Бее биологическую станцию. Она была впоследствии учреждена, причем сам Маклай делал чертежи и руководил постройкой.

Маклай был первым русским ученым, связавшим русскую науку с австралийской. В архивах Сиднея, несомненно, хранятся богатейшие материалы о научной работе и жизни Маклая в Австралии.