Не веря своим глазам, с большим волнением я взял в руки маленький томик в черном клеенчатом переплете, по формату похожий на книжки малой серии «Библиотеки поэта».
Первая страница была испещрена какими-то знаками, понятными только былому владельцу томика, а вторая занята четкими, прекрасно начертанными строками тибетского текста. За листками, исписанными простым фаберовским карандашом, начались записи, выполненные черной китайской тушью, не поблекшей даже за полстолетия.
Не выцвели также и краски на богато вышитом тибетском седельном чепраке, расстеленном в комнате, где я сижу. Так же, как и пятьдесят лет назад, погружен в раздумье позолоченный идол Цзонхавы, проделавший путь от лиловых высот Тибета до забайкальской Агинской степи.
«…30 сентября 1955 года, Урдо-Ага. Начато изучение подлинника тибетского дневника Г. Ц. Цыбикова», — записал я в этот памятный день.
Оживала история удивительных странствий Гонбочжаба Цыбикова (1873–1930) по заоблачным дорогам Страны Джу, как называли тогда агинские буряты Тибет.
Книжка в клеенчатом переплете хранилась в Урдо-Аге, в доме Цыбикова, у вдовы исследователя, престарелой Лхемы Норбоевны.
Она сберегла и часть редкостей, привезенных путешественником из страны золоченых кровель: первые в мире фотографии столицы Тибета и дворца далай-ламы, уникальное печатное издание дневника путешествия Цыбикова (1919).
Потратив несколько дней на сличение текста печатной книги с рукописным дневником в клеенчатом переплете, я был обрадован интересным открытием: в книге отсутствовали многие данные, содержащиеся в дневнике!
…Записи в карманной книжке путешественник начал осенью 1899 года, когда он вместе с агинским бурятом Мархаем Санчжиевым выехал из Урги (ныне Улан-Батор) в сторону Алашаня.
В январе 1900 года Цыбиков зарисовал на странице своего дневника памятный камень между Алашанем и Китаем, в точности воспроизвел надписи, начертанные на этом знаке.
Через месяц путник описывал знаменитый город-монастырь Лавран. К этому времени относятся записи и зарисовки в карманной книжке, бывшие неизвестными до последнего времени. Вот искусно скопированные надписи на дверях лавранского храма, выполненные на четырех восточных языках (все эти языки знал Г. Ц. Цыбиков). Вот зарисовка желто-красных носилок лавранского ламы. Далее идут рисунки, изображающие орудия землепашцев в окрестностях городка Лсы, и описание этих орудий. Здесь же исследователь рассказывает о головных уборах-обручах тангутских красавиц и замечает, что среди женских украшений он видел… русский серебряный рубль чеканки 1898 года.
24 апреля 1900 года Цыбиков двинулся в Тибет. Подробные записи, сделанные им с 25 по 28 апреля, отсутствуют в его печатной книге. Зато они хорошо сохранились в клеенчатом томике.
Мы узнаем, что еще на пути в Тибет ученый начал работу над переводом «Лам-рим-чэн-по» — классического сочинения Цзонха-вы, созданного около 1402 года. Впоследствии этот перевод был издан во Владивостоке с богатыми научными примечаниями Цыбикова (1913).
В марте 1900 года Г. Ц. Цыбиков повстречал бурята Шагдура и двух русских подданных — тунгусов («хамниганов»), двигавшихся по засыпанным снегом дорогам на Тибет.
Вслед за этим Цыбиков сделал записи о нарядах и украшениях монгольских женщин, о быте обитателей местности Ехе-Цзусалан, о страшной песчаной буре, настигшей его караван на дороге от Цайдама к перевалу Найчжи.
Подойдя к этому перевалу, Цыбиков сделал привал в большой пади близ реки До-до-найчжи, поднялся на одну из ближние вершин и, выбрав приметную скалу, начертал на ней надпись:
19 25 / VI 00
Русский подданный
Г. Ц.
Надпись ученый перенес в свою карманную книжку, но, очевидно, по скромности умолчал об этом в печатном отчете о своих путешествиях. Скромность также помешала Цыбикову упомянуть в книге, что в июле 1900 года он тяжело болел лихорадкой. Страдания его усилились от действия разреженного воздуха на высокогорных перевалах Найчжи, Дан-ла и Го-ла, но он продолжал путешествие.
В двенадцатом часу дня 3 августа 1900 года путник вошел в городские ворота Лхасы.
Первым, кто встретил Цыбикова на улицах столицы Тибета, был агинский бурят Гончок. Он провел земляка в Восточный дом (Чжамьян-Шаг) в центре Лхасы, где уже в течение добрых двадцати лет жил бурят Дампэл Суходоев, тоже уроженец Агинской степи.
Забежим немного вперед и, чтобы не забыть, скажем, что уже 7 сентября 1900 года Суходоев отправился из Лхасы в Россию. Он был первым гонцом, который повез почту Цыбикова, посланную на имя крупнейших русских ученых-востоковедов. С Суходоевым шло также письмо в Урдо-Агу, к отцу ученого Цыбику Монтуеву, всегда следившему за трудами своего сына.
Выяснилось, что через несколько дней путешественник свиделся в Лхасе еще с одним своим земляком. Это был Лодой Мичжитов, родом из Зуткулея, что в Агинской степи. Вскоре и этот агинец принял от Цыбикова письмо на имя известного ученого Н. И. Веселовского. Все эти подробности мы узнали впервые…
Клеенчатая книжка поведала нам также о неразлучном спутнике Цыбикова, его проводнике и переводчике Дагдане Бадмаеве. Выяснилось, что Дагдан был мужем старшей сестры Гонбочжаба Цыбикова, жившим в одной из падей близ Урдо-Аги и появившимся в Тибете в 80-х годах. Он хорошо знал тибетский язык, изучил жизнь и нравы тибетцев. Дагдан снимал квартиру у Д. Суходоева к Восточном доме.
Цыбиков долго не мог оправиться от болезни, но тем не менее предпринял ряд поездок по Тибету. Ученого сопровождали Д. Бадмаев и халхасец-монгол Иондон-джамцо.
Путешественники побывали в городе Даший-лхунбо, где обитал панчен-лама. В клеенчатой книжке рассказывается о загородном дворце панчен-ламы, приведена копия надписи, начертанной на синей доске, прибитой к воротам дворца. Тут же есть фотография, на которой Цыбиков и Дагдан Бадмаев рассматривают возле дворца тибетских медведей и индийского слона. Слон этот, замечает Цыбиков, был с ног до головы вымазан растительным маслом. Дело было в октябре, и дворецкий панчен-ламы, видимо, боялся, что слон будет плохо переносить суровые холода Тибета.
Затем старая книжка переносит нас в город Шихацзэ, откуда всего лишь один месяц пути до Калькутты. Там Цыбиков встретил мальчика-тибетца, недавно вернувшегося из Индии. Мальчик ездил туда со своим отцом, продававшим хвосты яков индийским купцам. Беседа с мальчиком увлекла Цыбикова, и он подробно записал впечатления юного путешественника.
Изучив устройство тибетского прядильного станка, осмотрев озеро Ямдок и высказав свои соображения об истинных очертаниях этого водоема, Цыбиков вернулся в Лхасу.
«Снова Лхаса», — написано в карманной книжке Г. Ц. Цыбикова 8 ноября 1900 года. В этом месяце он был свидетелем хороводов, которые водили лхасские женщины на улицах города, и женского праздника, приходившегося на дни 23 и 24 ноября. В самом конце месяца ученый отметил, что далай-лама переехал из своего загородного летнего дворца в Лхасу.
Пора сказать, что Цыбиков ежедневно делал записи о температуре воздуха, ветрах, облачности, осадках.
Он засвидетельствовал, что лето 1900 года в Тибете было особенно богато грозами, а частые лхасские дожди мешали выходить из Восточного дома.
В январе 1901 года ученый изучал сочинение Лондол-ламы, в котором излагалась история жизни восьми первых далай-лам. В это время Цыбиков не раз посещал окрестности Лхасы. Потом он делал обильные закупки на книжных развалах столицы и в типографиях города.
В феврале в Лхасу с севера вновь прибыли буряты, и Цыбиков записал, что они привезли свежие вести с родины. 14 марта исследователь отметил первый гром, пронесшийся над золотыми крышами Лхасы. Через десять дней зазеленели почки на деревьях. Вскоре вскрылись тибетские реки, и в апреле Цыбиков с Даг-даном Бадмаевым пустились в путешествие. На кожаных лодках, а частью пешком они достигли белокаменных стен Сам-ё — древнейшего монастыря Тибета, стоявшего на берегу Брамапутры. В городке Цзэдане Цыбиков вспоминал… «Мертвый дом» Достоевского: так заели путешественника тибетские клопы!
В записной книжке отмечено, что путешественник достиг самого высокого в Тибете перевала Го-ган-ла. После этого он вернулся в Лхасу и снова заболел. Преодолевая болезнь, он, однако, продолжал свои походы и побывал в местности Ярбалха, о чем в его изданной книге даже не упомянуто, а также посетил еще ряд тибетских поселений. Оттуда Цыбиков и принес золоченого идола Цзонхавы и поставил его вместе с другими приобретениями — хрустальной чернильницей и ступой — субурганом из желтой индийской меди — на свой рабочий стол в Лхасе. Ступа субурган хранится в Урдо-Аге, в доме Лхамы Норбоевны.
В июне 1901 года исследователь трудился над переводом надписи, сделанной по приказу китайского императора Кан-си в 1721 году на плите близ дворца далай-ламы в Лхасе. Насколько нам известно, ни один европейский ученый до Цыбикова этой надписи никогда не видел. Перевод письма Кан-си мы прочли впервые только в записной книжке Цыбикова. Заголовок надписи гласит: «Письмо на длинном камне об успокоении и устроении западной Тибетской страны…»
Осенью 1901 года Г. Ц. Цыбиков и Дагдан Бадмаев, взяв с собой халахасца Иондон-джамцо, собрались в обратный путь. До этого исследователь сделал в дневнике ряд записей о Лхасе, о жизни и быте ее обитателей, сопроводив их зарисовками надписей и вывесок правительственных учреждений столицы Тибета.
В дороге к рубежам родины ученый неутомимо продолжал записи, покрыв ими к тому времени свыше 200 листков своей книжки.
Мы снова видим зарисовки, изображающие орудия труда, здания, надписи на городских воротах. Цыбиков пишет о трудностях, с которыми он столкнулся в пути, когда, чтобы не умереть с голода, был вынужден добывать пищу охотой на яков и куланов.
Заметки не прерывались ни на один день. С исключительным трудолюбием и добросовестностью исследователя Цыбиков великолепным русским литературным языком излагал свои впечатления. В апреле 1902 года неутомимый исследователь прибыл в Ургу и начал разбирать тибетские книги, привезенные из Лхасы, для доставки этого драгоценного груза в Петербург.
Записи Цыбикова заканчиваются тем днем, когда он верхом на коне въехал в город Кяхту, закончив свои скитания по стране золотых кровель. Из Кяхты Цыбиков, Дагдан Бадмаев и халхасец Иондон-джамцо прибыли в Урдо-Агу.
Замечательная книжка в клеенчатом переплете более половины столетия была скрыта от взоров исследователей. Но вот я, перелистав ее и закрыв, передаю в руки Лхамы Норбоевны — хранительницы редкостного сокровища, столь счастливо уцелевшего до нашего времени…