Мир Подвалов, предгорья в трехстах километрах восточнее Тевтонбурга,

лагерь советского танкового полка, шестьдесят второй день с момента Катастрофы.

Тем временем жизнь в полевом лагере шла своим чередом. Пропажи старшего лейтенанта Соколова не заметил никто, кроме его ближайших товарищей и ротного начальства. До комбата эта новость дошла уже три дня спустя, а командиру полка об исчезновении офицера так и не сообщили. И вообще, таких исчезновений случилось более двух десятков до того, как исчез лейтенант Соколов, и еще пятнадцать человек пропали после него. Тем более что за это время произошли и иные, более заметные и достойные обсуждения события. Например, несколько дней назад высоко в небе над лагерем несколько раз пролетел самолет, разматывающий за собой белую нить инверсионного следа. Некоторое время среди солдат и офицеров царила определенная эйфория, что их нашли и теперь окажут помощь, но после определенного промежутка времени она сменилась еще более глубокой апатией.

Одни сходили с ума и уходили в степь, потому что им казалось, что вон там, за ближайшим холмом, обязательно должна быть дорога, а за ней, километрах в двадцати, крупный азиатский город, и им даже казалось, что они видят огни на горизонте. Другие просто совершали самоход в самостоятельных поисках чего-нибудь съедобного. Третьи просто бежали от дедовщины и землячков, считая, что несколько часов на свободе и смерть от зубов хищника – это лучше, чем длящиеся и длящиеся мучения.

И первые, и вторые, и третьи либо попадались в зубы хищникам, либо их перехватывали разъезды «правильных» амазонок которые наконец спохватились и вышибли отсюда банды ренегаток. Но команды лезть к самому лагерю у них не было, ибо так распорядилась сама Кибела. Малейшее непонимание могло разразиться кровавой бойней, в которой бесполезно погибли бы как дочери Кибелы, так и злосчастные пришельцы из другого мира, которые были виновны только в том, что они стали потерянной фишкой в чужой игре. Первоначально их собирались спровоцировать и выставить против Серегина, но акция запоздала, и они свалились в мир Подвалов уже тогда, когда дело было сделано, а заказчик этой акции, которым был Зевсий, уже прекратил свое активное существование.

Но вот два дня назад кибелины амазонки отступили дальше в степь, а их место заняли легковооруженные уланши, скрытно блокировавшие лагерь так плотно, что через оцепление не должна была пролететь даже муха. Первое, что они сделали – перебили всех оказавшихся внутри кольца гиенодонов и энтелозавров, а также ночью загнали почти что в самый лагерь престарелого самца индрикотерия – целую гору живого мяса. Последовавшая за этим беспорядочная стрельба и бестолковая суета сильно понизили мнение воительниц Серегина, а также их командиров и инструкторов, о качестве личного состава полка и умственных способностях его командования. Но приказ есть приказ, и уланши продолжали кружить вокруг лагеря, перехватывая всех случившихся за это время беглецов, которых тут же отправляли на допрос к самому командиру.

Впрочем, за эти два дня таких беглецов было уже с дюжину, и большая часть из них бежала из мотострелкового батальона, говоря канцелярским языком, от царящих в нем неуставных отношений. Еще до Катастрофы в «пехоте», где рулило образовавшееся год назад казахское землячество, лицам славянской национальности приходилось очень и очень несладко. Впрочем, доставалось всем – и узбекам, и армянам, и прочим молдаванам. Исключение было сделано только для азербайджанцев, чье землячество «держало» автороту и уже несколько раз устраивало миниатюрные азербайджано-казахские войны, защищая своих земляков. Начальство закрывало на все это глаза, требуя от неформальных лидеров лишь того, чтобы в подразделениях не случались ЧП и поддерживался какой-никакой внешний порядок, не понимая, что утрата реальной власти официальной управляющей вертикалью и переход ее в руки «неформалов» – это и есть самое большое ЧП, которое может приключиться с воинской частью.

Слушая бесхитростные рассказы замурзанных, оборванных, истощенных и зачастую избитых беглецов, Серегин, круживший вокруг лагеря вместе с уланшами, постепенно наливался лютой злобой на руководство страны, которое, повторяя мантры о дружбе народов, довело свою армию до такого состояния. Зол он был и на командиров этого конкретного танкового полка, которые в своем собственной части взирали на все происходящее с равнодушием посторонних.

То, о чем рассказывал старший лейтенант Соколов, служивший в одном из относительно благополучных танковых батальонов, оказалось еще цветочками. Ну конечно, неуставщине достаточно трудно разгуляться там, где каждый третий является командиром танка – то есть или офицером, или прапорщиком, или сержантом-сверчком (сверхсрочником); а остальные члены экипажей, механики-водители и наводчики – тоже люди технические подкованные и поэтому, как правило, набранные из горожан европейских национальностей. И более того – в связи с общим армейским недобором, в весенний призыв 1988 года в армию загребли всех ранее забронированных студентов старших курсов, из-за чего интеллектуальный уровень ее младшего командного состава на короткое время поднялся на ранее недосягаемую высоту.

– А ты чего хотел, сын мой? – сказал Отец Серегину во время очередной их беседы-молитвы. – Выдрессированный вашим Шойгу танковый полк постоянной готовности? Избаловался ты с воинствующими девицами, которые смотрят тебе в рот только потому, что ты красавчик, крутой обаятельный мачо и удачливый командир. Попробуй подчинить себе настоящую воинскую часть, почти из своего мира, но при этом помни, что то, через что довелось пройти этим людям, это тоже своего рода инферно, и при всей своей крутизне ты должен быть очень осторожен с их душами. Иди и помни, что этот крест тебе тоже по силам.

Наворачивая круги вокруг лагеря танкистов, Серегин ждал, пока исходящий от него Призыв подействует на этих людей, потерявших цель в жизни и веру в лучшее будущее. Ну, еще надо было дождаться, пока окончательно протухнут и начнут вонять останки туши индрикотерия, убить которого удалось только очередью пушки из БМП-2. Живой же танк, ептить – двадцать пять тонн весом, куда там трехтонному слону. Даже при всем том голоде, который испытывали солдаты и офицеры полка, сожрать такую гору старого жилистого мяса в разумные сроки они были просто не в состоянии. Поэтому в самое ближайшее время лежащая на окраине лагеря недоеденная туша индрикотерия должна была начать ужасно смердеть и собирать вокруг себя падальщиков, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Но вот настал тот момент, когда три беглеца подряд сказали Серегину, что, несмотря на усиленные караулы, удрали из лагеря потому, что услышали некий голос, который звал их присоединиться к настоящему командиру. Капитан понял, что еще немного – и полк рассыплется подобно карточному домику, прекратив существование как воинская часть, и тогда наступившая анархия, которая мать порядка, покажет всем, что раньше все было не так уж плохо.

И вот рано утром, на шестьдесят второй день после Катастрофы, разъезды уланш, ранее таившиеся по балкам да промоинам, вдруг открыто замаячили на вершинах холмов вне досягаемости прицельного огня из стрелкового оружия, но отлично видимые в оптику командирских биноклей. Статные женские фигуры, в единообразном зелено-коричневом обмундировании которых недвусмысленно проглядывали «советские» мотивы, с самого начала ввели товарищей офицеров в преизрядный ступор, со временем сменившийся тяжким недоумением, потому что занявшие позиции на холмах всадницы не стремились предпринимать каких-либо активных действий. Они просто заняли позиции и ждали неведомо чего.

В связи с этим событием обычно сонный лагерь полка пришел в состояние, близкое к брожению. Одни ожидали дельнейших событий с надеждой, считая, что хуже быть уже не может. Другие же, напротив, считали, что хуже быть может, да еще как хуже, и предрекали, что уж теперь-то всем им настанет полный и окончательный амбец. Тихие шепотки постепенно перерастали в громкие споры, которые неумолимо грозили перейти в рукопашные. С учетом того, что соотношение «оптимистов» и «пессимистов» было примерно как один к двум или даже один к трем, то и в рукопашной неминуемо должны были победить именно «пессимисты».

И даже когда командир полка подполковник Седов объявил в полку боевую тревогу, то выяснилось, что за два месяца полуголодного бесцельного существования разложение в полку достигло такой стадии, что почти половина личного состава не подчинилась этому распоряжению. А которые все же подчинились – те, заняв позиции в окопах, вырытых по периметру лагеря, не знали, что им делать дальше, потому что нападать на них никто не собирался. При этом разглядыванию маячащих на холмах воительниц ощутимо мешало отсутствие у солдат даже элементарной оптики, но этот недостаток вскоре был исправлен, потому что по кругу в экипажах пошли бинокли командиров. В сугубо эстетических, так сказать, целях.

Потом на плоской вершине одного из холмов (почти такого же высокого, как и тот, на котором и был развернут лагерь танкового полка) появилась большая группа всадников, среди которых ярким пятном маячило красное знамя – если верить биноклю, похожее на то, что стояло в штабной палатке под охраной поста № 1. Еще, в отличие от остальных конных групп, состоявших из единообразно вооруженных и экипированных воительниц, в этой имели место несколько штатских, две женщины и несколько подростков, также уверенно державшихся в седлах.

Даже малограмотный выходец из глухого аула с полувзгляда мог бы узнать в этих людях особо важных персон, облеченных особой властью и полномочиями. Потом несколько человек из этих очень важных персон спешились, образовав круг, а за их спинами, вертикально, подобно вертолету, поднялось нечто обтекаемое металлическое, похожее на корабли из «Звездных войн» – и зрители, наблюдавшие за происходящим со стороны танкового полка, затаили дыхание. Потому что именно сейчас все должно было окончательно решиться.

Тогда же и там же, капитан Серегин Сергей Сергеевич

Мизансцена была разработана как в хорошем голливудском шоу. Едва мы спешились, как Елизавета Дмитриевна приподняла штурмоносец над вершиной холма, чтобы он своими угрожающими хищными очертаниями смог оказать нам некоторую моральную поддержку своим авторитетом представителя высокотехнологической цивилизации. Хотя рядом с экипированной по средневековым стандартам кавалерией эклектика получалась еще та – но на один раз сойдет, а дальше производить впечатление уже не потребуется.

Спешились же мы потому, что, прежде чем вступать в переговоры с командованием полка, было необходимо изгнать всех тех бесов Перестройки, которые угнездились в сознании и подсознании солдат и офицеров. Изучив слепки аур сущностей, извлеченных Зул бин Шаб из подсознания старшего лейтенанта Соколова, наш главный специалист по бесам, демонам и разной нечистой силе отец Александр сообщил, что эти сущности являются наложенными на подсознание деструктивными программами, сиречь вирусами. Еще немного подумав, священник добавил, что авторами, породившими эти сущности и оставившими на них отпечатки своих личностей, скорее всего, являлись широко известные на стыке восьмидесятых и девяностых годов экстрасенсы (колдуны): Алан Чумак, Юрий Лонго и Анатолий Кашпировский. Это отче Александр их еще помнит, потому что в том году, когда вся это погань повылезла на экраны центрального телевидения, ему уже исполнилось пятнадцать лет. Мне, например, тогда было всего семь и до таких передач в таком возрасте меня еще не допускали, а Птица тогда вообще еще не родилась. Но в принципе, нам глубоко по барабану, Кашпировский там или Кошмаровский* – заклинание-антивирус, составленное совместно Колдуном, Птицей и Зул бин Шаб при методологической помощи отца Александра, должно было обезвредить эти сущности, обитающие в подсознании солдат и офицеров полка, и нейтрализовать оказанное на них постороннее влияние.

Примечание авторов: * В кинофильме «Русское чудо» прототипом главного героя, экстрасенса Юрия Кошмаровского, являлся Анатолий Кашпировский.

Короче, встали мы кругом и врезали по лагерю этого танкового полка узконаправленным заклинанием. Схема создания направленного заклинания была переработана, и теперь меч Ареса не протыкал переполненный пузырь силы, а служил для его энергии направляющим разрядником, генерирующим направленный луч с заранее заданными вертикальным и горизонтальным углами растворения. Благодаря этому можно было или сэкономить уйму энергии, или многократно увеличить плотность заклинания. Ну не пропускать же нам каждого срочника через такую же обработку, какую прошел старший лейтенант Соколов? Конечно, до этого тоже дойдет, но, во-первых, это случится не здесь и не сейчас, а во-вторых, только с теми, кто откликнется на Призыв.

Выждав положенное время для того, чтобы антивирус укоренился и начал действовать, я пустил вперед своего троянского коня – старшего лейтенанта Соколова. Теперь он ничуть не напоминал того грязного, измученного, голодного и несчастного человека, который по случаю попал к нам в руки пять дней назад. Теперь это был подтянутый, аккуратно подстриженный Птицей, щеголеватый и уверенный в себе молодой офицер, одетый в новенький, с иголочки, югоросский тропический камуфляж с положенными его званию звездочками на хлястиках-погонах. Неудивительно, что сердце Гретхен не выдержало и растаяло; удивительно только то, что все это она сумела разглядеть под коркой грязи и дымовой завесой деструктивных программ.

Спешившись, мальчик выпрямился и пошел в сторону лагеря, и в какой-то момент у меня было опасение, что я поспешил, потому что антивирус еще не закончил своей работы, и этого молодого человека могут пристрелить, не дав даже раскрыть рот. Но Василий Соколов беспрепятственно прошел через посты и направился дальше вглубь лагеря. В бинокль было хорошо видно, как он обменивается воинскими приветствиями с невысоким коренастым человеком (как я понимаю, с подполковником Седовым), а потом начинает ему что-то горячо втолковывать.

Это был самый критический момент. Если подполковник откажется идти на сотрудничество, тогда придется работать по полной программе и провести принудительный Призыв – то есть пропустить это заклинание через «пятерку» и накачать его силой, приказывая, а не прося присоединиться ко мне в грядущей борьбе. Но все обошлось. Выслушав моего парламентера, подполковник подозвал свой личный уазик, посадил в него Соколова, сам залез на водительское место, и они покатили куда-то на этом драндулете, объезжая по кругу стоянку техники. В том месте лагеря, которое должно было изображать выезд из парка, машину подполковника попытались остановить, но в бинокль было совершенно отчетливо видно, как он посылает наряд по парку в такие отдаленные места женской анатомии, в которых парни по молодости лет, наверное, еще не бывали. Отругав парковый наряд, подполковник снова завел свой УАЗ и, объехав почти весь лагерь, уверенно поехал прямо по степи в нашу сторону. Храбрый дед, хотя Большой Войны, судя по возрасту, он хлебнуть все же не успел.

Первое впечатление вполне соответствовало действительности. Коренастым подполковник только выглядел, а вблизи было видно, что это все остатки былой роскоши. Лицо его имело такой же серый цвет, как у старшего лейтенанта Соколова в тот день, когда мы с ним в первый раз встретились, а китель свободно болтался на некогда полной фигуре, говоря о том, что командир полка питается точно так же, как и его умирающие от голода солдаты. Кстати, по этому показателю агнцев от козлищ можно будет отделять со стопроцентной уверенностью. Как увидел сытую рожу – сразу ясно, что гад; после чего намазать лоб зеленкой – и к стенке. Но что-то я размечтался; сперва нужно поговорить с этим Седовым, а потом и делать по его поводу окончательные выводы.

Взобравшись на наш холм по относительно пологому боковому склону, подполковник Седов подъехал к нам и остановился метрах в пятидесяти. Не глуша мотор, он принялся внимательно разглядывать имеющую место мизансцену: знаменную группу во главе с вытянувшейся в струнку Агнией, наш эскорт из мощных и тяжело вооруженных лилиток рейтарского полка на массивных дестрие, зависший над холмом штурмоносец, тихо свистящий своими импеллерами, а также нашу магическую «пятерку» во главе с вашим покорным слугой.

По идее, как младший по званию, я должен был первым подойти и представиться, но это значило бы сразу поставить себя в подчиненное положение. А на такое я пойти не могу, потому что тогда рухнет вся социальная структура нашего сообщества, так как «над белым сагибом не может быть другого сагиба – или Бог, или никого». Да и с чего это я буду ему подчиняться? Разница в наших положениях совсем не в его пользу.

Во-первых, в отличие от этого Седова и его людей, прикованных теперь к этим Подвалам Мироздания, мы вполне свободны в перемещениях между мирами и собираемся в ближайшее время двинуться дальше в путь, к верхним мирам. Если они хотят, то пойдут с нами, если не хотят, то сгниют здесь.

Во-вторых, когда мы попали в иные миры, у нас было девять бойцов, шестеро штатских и отец Александр, а сейчас под моим командованием более двенадцати тысяч вышколенных бойцыц и командиров, а также почти полсотни некомбатантов. При этом надо понимать, что пробывший в этом мире сопоставимое время подполковник Седов людей только терял, и до полной потери управления полком ему осталось совсем недолго, не более недели или десяти дней. И вообще, этот окопавшийся на вершине холма полк – наглядное подтверждение пословицы про лежачий камень и воду, а также анекдота про неуловимого Джо. Вот поэтому-то, скорее всего, подполковника и тянули до пенсии, на дивизии с такими талантами делать нечего, а на вакантное место комполка наверняка уже выстраивалась длинная очередь.

В-третьих – я абсолютно точно знаю, что подполковник Седов, его полк, дивизия, да и вся Советская армия уже сброшены со счетов плешивым миролюбцем Горбачевым и вместе со всеми потрохами запроданы Сатане в облике Джорджа Буша Старшего. В то же время мы, пусть и с трудом, но шли от победы к победе, расшатывая устоявшийся миропорядок Pax Americana…

Видимо, что-то из этого понял и подполковник Седов, потому что, простояв вот так некоторое время, он заглушил мотор и, покинув машину, вместе со старшим лейтенантом Соколовым пошел в мою сторону. Дав им сделать несколько шагов, я двинулся навстречу. Это было необходимо, потому что, показывая свое превосходство, я совсем не хотел ронять достоинство подполковника Седова, на которого сейчас во все глаза смотрят солдаты и офицеры. Ему еще этим полком командовать.

Мы сходились как два парламентера, и в какой-то мере это был исторический момент. Но вот, когда до подполковника Седова осталось меньше метра, я остановился и, приложив руку к козырьку кепи, поприветствовал своего визави:

– Здравия желаю, товарищ подполковник.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – ответил он мне, – скажите, вам не кажется, что вы слишком уж обнаглели, требуя подчинения от подполковника и командира полка?

– Нет, товарищ подполковник, – ответил я, – мне ничего подобного не кажется. Это вы, а не я, находитесь в безвыходном положении, а у меня все проблемы заключаются только в том, что подобно тому, как невозможно вытащить самого себя за волосы из болота, я не в состоянии сам себя произвести в звание, соответствующее моей нынешней должности командира кавалерийского корпуса.

– Да уж, – с завистью вздохнул подполковник, – Василий мне рассказывал. А у нас тут все плохо, хуже некуда. Возможно, ты и прав, капитан, и деваться мне некуда, но все равно на душе скребут кошки. Такое, понимаешь, поношение седин. Почти полковник* – и в подчинение к капитану, да еще такому молодому как ты.

Примечание авторов: * при выходе в запас офицер обязательно получает очередное звание, так что через три-четыре месяца подполковник Седов неминуемо рассчитывал стать полковником запаса.

– Будь в моем подчинении хоть армия, – сказал я, – сам я все равно останусь капитаном, ибо кошку перьями не украсишь. Вам в этом отношении легче, ибо в наших возможностях скинуть с вас лет тридцать, чтоб небо стало голубее, женщины красивее, а солнце ярче.

– Подкупаешь, капитан? – прищурившись, спросил Седов.

– Да нет, товарищ подполковник, – ответил я, – просто констатирую факт. У меня все подчиненные имеют полное медицинское обеспечение, гарантирующее им молодость, красоту и идеальное здоровье. У моих людей всегда все лучшее: обмундирование, экипировка, кони, оружие, подготовка и медицина. По-другому я не умею.

– Завидую, капитан, – еще раз вздохнул подполковник, – я тоже так хотел, но меня обломали. И тебя тоже обломают.

– Здесь меня обламывать некому. Здесь мы сами кого хочешь обламываем, а дома… Боюсь, что дома будет то же самое, уж больно старательно меня готовят к роли Бича Божьего… Но сейчас это не тема для обсуждения. Пока мы до дома доберемся, там все сто раз может перемениться.

– А может, если Василий не соврал, ты и в самом деле Бог Войны, – вздохнул мой собеседник, – уж больно резво у тебя в руках все спорится. Я же вижу, как на тебя смотрят эти твои воительницы. Как на живое божество и величайшего героя. Мы в свое время на товарища Сталина так не смотрели. На Жукова, Катукова, Рыбалко и Лелюшенко так не смотрели, а они на тебя смотрят – на какого-то капитана, пусть даже и ГРУ, и готовы они за тебя в огонь и в воду. Я, знаешь ли, старый солдат, и такие вещи хорошо вижу. Скажи – в чем секрет? Ведь явно же не в новой форме, сытной жрачке и, как ты говоришь, хорошей медицине?

– Секрет в том, – ответил я, – что я – это они, а они – это я, и в этом заключается божественность. Я их не контролирую, нет. Взрослые же все люди. Просто мы стоим против всего мира рядом, плечом к плечу, и они чувствуют мой локоть, а я их. Отсюда и новая форма, сытная жрачка и прекрасная медицина. И я вижу, что вы тоже такой же. Когда ваши солдаты голодают, дополнительную пайку в своей палатке под одеялом не трескаете.

– Да, – со смешком ответил подполковник, – есть такой момент. Я, собственно, хоть сейчас готов положить перед тобой свое оружие, чтобы получить его обратно, да только на колено становиться перед тобой мне здоровье не позволяет, да и невместно подполковнику склоняться перед капитаном.

– Слово «капитан», товарищ подполковник, – назидательно сказал я, – происходит от латинского слова «капутос», переводящегося как «голова», и первоначально означало главного человека в отряде или на корабле, в буквальном смысле «того, кто возглавляет». Но я принимаю ваши аргументы и считаю, что наша взаимная клятва верности будет действительна, если вы просто отдадите мне свое оружие, а я верну вам его обратно.

– А, была – не была, – Седов махнул рукой, – держи, капитан.

Сказав это, он расстегнул кобуру и вручил мне свой «макаров».

– А, «Макар», старый знакомый, – сказал я, осмотрев и вернув ему пистолет, – но «Федоров» все равно лучше.

Как только пистолет занял свое место в кобуре законного владельца, как тут же где-то в ясных, подернутых полосатыми перистыми облаками небесах прогремел отдаленный раскат грома.

– Что это, капитан? – оглянулся подполковник.

– Это, товарищ подполковник, – ответил я, – означает только то, что наша взаимная клятва принята и подтверждена небесной канцелярией. Обратного пути нет. Теперь надо разобраться с вашими подчиненными. Будьте добры через час построить полк для процесса приема-передачи и объявите, что после построения прибудут полевые кухни, и личный состав будет накормлен не только обещаниями. А пока поезжайте, мне тоже надо кое к чему подготовиться.

Час спустя и там же, капитан Серегин Сергей Сергеевич

Полк, выстроенный к осмотру, впечатление производил преудручающее. И дело было не в грязных комбезах танкистов и самоходчиков, а также форме всех прочих. На войне вид у солдат, не имеющих возможности нормально помыться и постираться, бывает и похуже. Дело было в усталых лицах, на которых безразличие к происходящему мешалось с диким чувством голода. А у меня за спиной стояли не только до зубов вооруженные лилитки гренадерских статей из роты личного эскорта*, но и дымили трубами пять пароконных полевых кухонь, в каждой из которых уже был готов полноценный обед на триста бойцов и командиров.

Примечание Серегина: * Сам я отношусь с таким извращениям, как личная охрана, весьма равнодушно, но в представительских целях во время визитов к ВИП-персонам и предприятий, подобных отжиму танкового полка, такое подразделение необходимо. Кроме того, рядом со мной всегда должен быть кто-нибудь, дабы в случае появления проблем можно было бы сказать «фас!». И смотреть, как мои львицы рвут и терзают добычу.

Сначала я хотел, как и положено в таких случаях, первый раз накормить голодных жиденьким супчиком и чуть сладким чаем, но потом вспомнил, что благодаря индрикотерию, которого я сам отправил им в лагерь, фаза отпаивания мясным бульончиком должна быть уже пройдена. А вот обыкновенный гороховый суп на свиных шкварках и перловая каша с филе динозавра должны показаться бойцам настоящей райской едой и знаком того, что началась нормальная армейская жизнь.

Но раздавать обед я пока не торопился, и вместе с полковником Седовым медленно шел вдоль строя, снова и снова вглядываясь в лица солдат и офицеров. Следом за нами, отставая всего на три-четыре шага, шли Птица, Кобра, Колдун, Анастасия, а также одетые по всей форме мои малолетние адъютанты – Матильда, Профессор и чертовка Тел. Эту неугомонную банду проще постоянно держать на виду, чем потом отчитывать за разные проказы. Кстати, все трое, в том числе и чертовка, откликнулись на Призыв – и теперь, кроме кинжала и легкого учебного клинка, каждый их них носит на плече настоящий пистолет-пулемет Федорова. Кстати, именно чертовка оказалась гвоздем программы. Гвардейцы-танкисты глазели на нее, вытаращивая зенки и выворачивая шеи, забывая даже о дымящих чуть в стороне полевых кухнях, распространявших вокруг себя вкусные запахи. Вот это был шок, забивавший собой все остальное.

Нет, по результатам беглого осмотра взвод управления и комендантский взвод, а также все три танковых батальона, мне даже понравились. Было видно, что эти солдаты, сержанты, прапора и офицеры если еще не мои, то в скором времени таковыми обязательно будут. Они составят мой тяжелый таран, который я буду кидать на колеблющиеся весы победы. Жаль только, что их танки нельзя использовать вместе с кавалерией и пехотой. Самый бесшумный в атаке танк Т-80 в кормовой проекции вопит свой турбиной так, что у людей лопаются барабанные перепонки. Может, поэтому в наше время эти турбинные танки задвинули глубоко на базы хранения, развивая дизельную линию: Т-72 – Т-90 – «Армата». Но это все мелочи; в крайнем случае наложим на эти танки заклинание полога безмолвия, направляющее звук турбины вверх – и тогда эти танки в горизонтальной плоскости станут бесшумными по всем азимутам.

Но вот то, что стояло в неком подобии строя сразу за танкистами, вызвало у меня почти неодолимое желание обнажить меч Ареса и дать ему волю брать столько жизней, сколько он захочет. Воины, весьма отдаленно напоминавшие таковых, стояли скорее толпой, чем строем, не соблюдая тишину, разговаривая и пересмеиваясь. Очевидно, многие из них были «под кайфом». При этом характерные отметины от рукоприкладства были видны не только на сержантах, но и на некоторых офицерах. В то же время неформальные вожаки этой неуправляемой ватаги отличались относительно чистой формой и сытыми наглыми мордами. А командир батальона (вы правильно догадались, майор Джумабаев) явно был заодно с «землячками» и, скорее всего, сам легализовал землячество, прямо способствуя превращению вверенного ему подразделения в самую настоящую банду.

Некогда это был мотострелковый батальон танкового полка; теперь же он превратился в его язву, воспаленный аппендикс и гнойный нарыв, в любой момент грозящий разливом гнойных масс и общим сепсисом. С этой проблемой надо было что-то делать, причем делать быстро, и главное – не поддаваясь на эмоции и соблазны решить вопрос по этническому признаку, потому что это не наш метод. Надо понимать, что из мотострелкового мне остро необходимы только механики-водители, наводчики и командиры отделений, а в пехоту я тупо могу навербовать тех же лилиток, или диких амазонок-ренегаток, или кого угодно; но любой, даже штрафной, контингент будет лучше этой банды степных грабителей. Кроме того, мне нужно показать остальным, кто в доме хозяин и устрашить бузотеров, потому что в автороте, где засели азербайджанцы, мне понадобится каждый водитель, а накладывать заклинание принуждения – это тоже не мой метод.

– Что же вы, Владислав Петрович, – тихо сказал я подполковнику Седову, – довели дело до эдакого гнойного геморроя? Объявили бы полк на осадном положении да приструнили бы «землячков» – быть может, и не было бы сейчас ничего такого.

– Растерялся я, Сергей Сергеевич, каюсь, – склонив седую голову, сказал подполковник, – Да вы и сами поймите – случай инструкциями не предусмотрен, связи с командованием нет. Сперва мне казалось, что самым правильным будет укрепиться на холме, выслать разведку и ждать хоть какого-то прояснения обстановки. А потом стронуть с места эту заржавевшую массу уже совершенно не представлялось возможным. Да тут еще и эти…

– А, ладно, – махнул я рукой, – рано или поздно что-то подобное обязательно должно было случиться.

Сейчас перед нами стояла задача отделить лидеров и их подхалимов от общей массы и примерно наказать на страх всем их друзьям и сочувствующим, чтобы знали, что даже полшага в этом направлении чреваты для них большими неприятностями. Да и вообще, о чем я говорю; если эти перцы услышат Призыв и встанут в строй – тогда они наши, и проблема с их сознательной дисциплиной решится сама собой. А если не наши, тогда их надо будет разоружить и передать на попечение местных гражданских властей; а что у тевтонов, что у Кибелы – не забалуешь, мигом отправят на свинцовые рудники. Так что, если быстро нейтрализовать бунт и отделить агнцев от козлищ, то все должно получиться так, что лучше и не бывает. Можно подавить бунт грубой силой, бросив против хулиганов лилиток из моей личной охраны, непревзойденных в рукопашной схватке; а можно сделать все тоньше и в нашем фирменном стиле применить магию.

Первое, почти детское заклинание, освоенное Колдуном, называется «Муки Совести» и предназначено для тех, кого еще можно вернуть в общество для нормальной жизни, если, конечно, в процессе наказания он не помрет от мучительного осознания тяжести своих преступлений. Но этот метод подходит отнюдь не для всех. У некоторых персонажей совести нет по определению, а другие воспитаны в полной уверенности в том, что если им хочется, то они могут позволить себе все что угодно. На таких деятелей «Муки Совести» не действуют или действуют очень слабо, и для них приходится подбирать другие заклинания – с ручным, так сказать, управлением. Дыба, испанский сапог, железная дева, батоги и прочие плети как раз и были придуманы для общения с людьми, лишенными совести и понятия о добре и зле, и только потом разошлись в широкий оборот. И вот здесь, как мне кажется, ядро нарыва тоже такое бессовестное и требующее по отношению к себе радикальных решений в виде магических аналогов этих замечательных инструментов.

Правда, Колдун не особо охотно изучал эти заклинания, говоря, что в отличие от Мук совести они могут причинять боль как злым, так и добрым людям, но мы что-нибудь придумаем. Кстати, у Тел ведь тоже есть магические способности, и как раз в их классическом деммском ключе «мелких и крупных пакостей». Завидев Колдуна и прочих наших юных помощников и помощниц, стая человекообразных оживилась и ее отдельные обуревшие от безнаказанности и лоснящиеся от сытости немногочисленные представители начали выдавать на-гора глумливые выкрики альфа-самцов типа:

– О, какая симпатичная попка у мальчик! Эй рогатая-хвостатая, возьмешь в ротик? Эй, белый бача, иди скорее сюда, мой сладкий.

При этом многие из этих павианов хватали своих забитых соседей и совершали с ними движения, которые должны были имитировать совокупление в зад. Все эти действия явно были нацелены на то, чтобы продемонстрировать свое превосходство над внезапно появившимся начальством и показать всем, насколько все эти дети перестройки и гласности готовы плевать не только на мои распоряжения, но и вообще на все нормы приличия и морали. Покрасневший Колдун обернулся ко мне, но я успокаивающе положил руку на его плечо.

– Погоди, мальчик, – тихо сказал ему я, – всему свое время, пусть сперва свои способности продемонстрирует наша маленькая Тел – кажется, она уже в ярости. Если она развернется во всю широту души, то не завидую я этим павианам. Ну и ты же меня знаешь. Ни один из тех, что там беснуется или поддакивает вожакам, не доживет до заката солнца, а если доживет, то ему же будет хуже. А ты приготовься наложить на весь этот полк «Муки Совести». Офицеры и прапора, которые вовремя не остановили этих гамадрилов, тоже должны получить свою долю расплаты.

Тем временем терпевший все это подполковник Седов постепенно наливался багровой кровью, потом как рявкнет:

– Майор Джумабаев, немедленно ко мне!

Плотный, невысокий узкоглазый офицер, стоявший рядом с тем, что должно было представлять мотострелковый батальон, на командирский рык даже и ухом не повел, и тем самым выдал в себе главаря назревшего мятежа, готового прорваться кровью и стрельбой. Откуда-то я знал, что у всех преданные ему «нукеров» в «лифчиках» вставлены магазины с боевыми патронами, а у всех остальных магазины пусты. Стоит только этому краснощекому толстяку, уже готовому превратиться из майора Джумабаева в Джумабай-хана, подать сигнал своим «нукерам» – и начнется кровавая бойня. И кстати, где его замполит, положенный каждому командиру полкового подчинения? Умер, болеет или вообще вакансия не заполнена?

– Майор Джумабаев, немедленно ко мне! – так же громко повторил свою команду подполковник Седов.

Я увидел, как скривились губы теперь уже Джумабай-хана, и как его рука потянулась к кобуре, чтобы самолично пристрелить этого надоедливого старика и его гостя, который чуть было не сорвал его планы. Моя рука сжала цевье переброшенного через плечо старого доброго «Вала». Как только эта образина расстегнет застежку кобуры, я влеплю ему пулю прямо между узких, заплывших дурным салом глаз, а бесшумный выстрел «Вала» дезориентирует его бандюков и даст мне возможность отработать еще по одному-двум самым дерзким подручным.

Но все вышло совсем не так. Внезапно Джумабаев изменился в лице, его поросячьи глазки округлились, выражая ужас и изумление, а пятерня вместо кобуры вдруг лапнула свою ширинку и начала там отчаянно скрестись. Несколько секунд спустя Джумабай-хан, подпрыгивая и завывая, буквально сдирал с себя штаны, обнажая свои потные мужские причиндалы, в которые смертной хваткой вцеплялись стремительно взбирающиеся по ногам большие черные муравьи. Тут даже пистолет не поможет – разве что для того, чтобы отстрелить себе все висящее или покончить жизнь самоубийством, чтобы прекратить нестерпимые мучения. «Соратники» Джумабай-хана, разинув рты, глядели на неистовый танец своего вожака, и выражение мистического страха вперемешку с отвращением явственно проступало на их не обезображенных интеллектом лицах.

Тел проказливо улыбнулась.

– Я только пожелала этому противному мужчинке «муравьев тебе в штаны», и три раза мысленно щелкнула хвостом, – тихо сказала рогатая проказница. – Так, Сергей Сергеич, получилось даже интереснее, чем просто пуля в лоб, правда ведь?

Да уж, действительно интересней. Бывший майор, уже не в силах стоять на ногах, завывая от жгучей боли, катался по земле, но тем самым только все больше собирал на себя сбегающихся со всех сторон муравьев, получивших магический приказ. Впрочем, продолжаться это могло еще очень и очень долго. Ну что ж, пришла и моя очередь.

Отпустив цевье «Вала», я тихо щелкнул пальцами, отдавая безмолвную команду всем, кто не желает и дальше оставаться в рядах этой банды, выйти из строя и присоединиться ко мне. Я уже чувствовал их смущенные и мятущиеся души, тянущиеся ко мне как к настоящему командиру, и готовые присоединиться к нашему единству. Взаимная клятва верности уже висела в воздухе, и я знал, что если отдам приказ этим своим будущим бойцам, то он будет обязательно выполнен, только не знал пока, какой ценой.

Дальше случилось то, чего я, собственно, не ожидал. Когда солдаты и сержанты мотострелкового батальона стали протискиваться «на выход», «землячки» начали кричать, хватать их за грудки, а кое-кто даже потянулся за оружием. Зря они это. Униженная и забитая масса разноплеменных одиночек вдруг почувствовала за собой стоящую в ожидании монолитную силу и вместо покорности и пассивного сопротивления с яростным ревом неожиданно накинулась на третировавшую ее ранее банду «землячков», хватая их за оружие, выворачивая руки и повисая на плечах.

Я только хотел отдать приказ воительницам-лилиткам из своей личной охраны вмешаться, пинками и оплеухами наведя в батальоне окончательный порядок, как в этот момент где-то в глубине толпы дерущихся прогрохотала короткая автоматная очередь, а за ней еще одна и еще. Последовавшие за этим события слились в сплошную полосу, когда непонятно где кончается одно и начинается другое.

Крик: «Убили!» – и тут же я вижу Тел бин Зул, сжимающую свою правую руку в маленький кулачок. В кулачке она словно перебирает что-то, с выражением злорадной сосредоточенности на красной мордашке. Почти сразу же после этого из глубины толпы дерущихся раздается нечленораздельный дикий вой нескольких десятков глоток, по сравнению с которым вопли поедаемого мурашами Джумабай-хана кажутся тихим шепотом. Затем один взвод сопровождавшей нас эскортной роты закрывает нашу командную пятерку своими телами, выставив штыки по фронту. Одновременно три остальных взвода с боевым кличем, больше похожим на рев атакующих львиц, вламываются в толпу, и боевые лилитки с хеканьем начинают направо и налево раздавать пинки и затрещины, заставляя дерущихся упасть на землю, закрыть голову руками и не шевелиться.

А какофония боли все не прекращается и не прекращается – он уже достигает таких запредельно-пронзительных высот, что кажется, будто прямо сюда доставили чистилище вместе со всеми грешниками. Однако наконец драка окончательно утихает и становится ясным то, что это воют от невыносимой боли участники кодлы «землячков», которых прихватило каким-то болевым деммским заклинанием. Их всего-то ничего – человек пятьдесят или чуть больше, но, объединившись в землячество, они смогли диктовать свои правила батальону, в котором больше трехсот штыков. Кроме извивающихся землячков, на земле валяются еще двое – высокий блондин, убитый пулей в сердце, и еще один, маленького роста и щуплый, умирающий от вошедших в живот двух пуль калибра 5,45. Остальные участники драки потихоньку поднимаются с земли, отряхиваются и покорно отходят на то место, которое им указывают мои боевые лилитки. Воители, млять.

– Отпусти их, – говорю я Тел бин Зул, имея в виду «землячков»; та, едва заметно ухмыляясь, разжимает кулак, и вопли несчастных сменяются тихими всхлипываниями и стонами. Боевые лилитки вытаскивают таких из общей толпы и споро вяжут им руки за спиной брезентовыми брючными ремешками, а также собирают разбросанное по земле оружие. Занавес.

Появившаяся невесть откуда Лилия уже хлопочет и над раненым, и над убитым, затем лилитки-санитарки утягивают обоих в приоткрывшийся на минуту личный Лилин мини-портал.

– А мертвяка зачем? – спрашиваю я пробегающую мимо Лилию.

– Т-с-с-с, командир, – ответила та, – мертвяк-то он мертвяк, но не совсем; пять минут не прошло, и мозг еще жив. Пока я его погрузила в стасис, а там мы со Старухой за этого мальчика еще поборемся. Но ты представляешь, какой будет эффект, если все решат, что мы мертвых можем оживлять? Авторитета будет – хоть ложкой ешь. А сейчас, Сергей Сергеевич, мне надо бежать, работы море.

– Ладно, человеколюбивая ты наша, – сказал я, – беги уже.

То, что произошло, оказалось немного не тем, что я хотел сделать, пытаясь отделить мух от котлет, но для сельской местности сойдет, тем более что даже соседние подразделения, в том числе и стоявшие совсем рядом с мотострелковым батальоном, во время наведения в нем порядка даже не шелохнусь. Что это – одобрение моих действий, или же полное безразличие – я пока не знал. В любом случае полк надо помещать в карантин и выпускать из него только тех солдат и офицеров, которые откликнутся на Призыв. А от остатков разгромленного мотострелкового батальона мне сейчас срочно нужны были только механики-водители, чтобы перегнать технику на новое место, пусть даже и в несколько приемов. Если, конечно, простоявшие под открытым небом больше двух месяцев без всякого обслуживания БМП соизволят завестись, чтобы проехать хотя бы пару километров до новой стоянки в другом мире.

Кстати, дальнейший смотр полка прошел без каких-либо излишних проблем. И гаубичный дивизион, стоявший сразу за бузотерами, и зенитчики, и разведчики, и ремонтники, и саперы, и связисты, и тыловики – короче, никто бунт не поддержал, наверное, потому, что дураков среди них не было – за два месяца сидения черт знает где все поумнели. И вообще непонятно, на что рассчитывал Джумабай-хан, еще когда был майором Джумабаевым, потому что в местной действительность он все одно не разбирался, и даже удайся ему тот переворот, ничего путного у него из этого не вышло бы. Со мной они достигли бы куда большего успеха, а самое главное – скорее всего, остались бы живы и даже, возможно, вернулись бы домой.

Потом мне пришлось толкать речь, в то время как на зияющем пустотой месте мотострелкового батальона в строю полка мои эскортные боевые лилитки выстраивали тех солдат и сержантов, которые от него пока еще остались, а оказавшие активное сопротивление «землячки» связанными сидели на земле перед строем, жалкие и подавленные – куда только девался весь гонорок. Собственно, активно враждебной оказалась только верхушка землячества, самая весовая и авторитетная его часть, а также их ближайшие прихвостни; а остальные, почуяв, что им противостоит настоящая сила, в критический момент повели себя пассивно, что спасло их от деммского заклинания «четки боли», примененного Тел бин Зул против верхушки банды. Ну и хрен с ними; в любом случае, если они не услышат Призыв, то останутся за бортом, а если услышат, то мне нет причин волноваться за их лояльность.

– Товарищи солдаты и офицеры, – сказал я внимательно слушающим меня подчиненным подполковника Седова, и специальное акустическое заклинание Колдуна донесло мои слова до самых дальних рядов, – буду с вами честен – без посторонней помощи ваш полк обречен на скорую и ужасную гибель. Не буду вдаваться в подробности, но в результате природного катаклизма вы провалились в иной мир, в котором совсем не жалуют пришельцев извне. И самостоятельной возможности покинуть этот мир и вернуться домой у вас нет и не будет. Зато такая возможность есть у нас, ибо даже сами боги этого мира стараются заранее уйти с нашей дороги…

Хлоп! И вот уже рядом со мной стоит мадам Афина в полном своем божественном прикиде, в пеплосе, шлеме, и с копьем в руке. Животика еще не видно, но это только вопрос времени, да и пресс у Афины накачан не хуже, чем у иного борца. Хлоп! И с другой стороны от меня объявляется Кибела в своем черном плаще, зубчатой короне и с неизменной зажатой между пальцами дымящейся сигареткой. Представляю как при этом зрелище в головах солдатиков и товарищей офицеров загремели шарики, заезжая за ролики.

– Благородные воины! – зычным голосом возгласила Афина, неприветливо посмотрев на Кибелу и стукнув копьем об землю. – Я, богиня мудрости и благородной справедливой войны Афина, свидетельствую, что капитан Серегин – самый успешный, удачливый, благородный и талантливый воитель во всех успешных мирах. Клянусь, что те из вас, которые встанут под штандарты его дружины, чтобы идти через миры, и пронесут добро и порядок на остриях своих мечей, вернутся домой счастливыми и богатыми… и это говорю вам я, богиня Афина, мать его будущего сына, предназначенного править этим миром!

Кибела снисходительно посмотрела на Афину (ну, типа – да что ты, пацанка, можешь?) и медленно заговорила низким голосом, от которого пригнулась трава:

– Мужчины, сыновья, отцы и братья. Я, Великая Мать Кибела, именем ваших матерей заклинаю. Будьте верными. Будьте честными. Будьте сильными. И даже в разгар яростной схватки помните, что вы не просто воины, а еще защитники всех, кого вы оставили дома. В каком бы мире, под каким бы солнцем вы ни сражались, вы должны помнить, что все в Мироздании связано между собой, и ваши победы несут добро для ваших родных, к которым вы, слово Великой Матери, еще вернетесь. Вот вам мое материнское благословение на справедливый бой.

Закончив говорить, Кибела взмахнула широким черным рукавом, и я вместе с остальными ощутил, будто меня в лоб поцеловали сухие материнские губы. Зато увязанные в пучки еще живые «землячки» завыли и закатались по траве. Они-то вместо благословения получили огненное материнское проклятие предателям и изменникам.

– Товарищи, – решил я закончить я свою речь, – вместо сидения на этом холме я предлагаю вам безудержно-яростный поход по мирам, с наведением там самого правильного порядка. При этом для тех, кто согласится пойти в поход к верхним мирам, с моей стороны гарантируются полное материальное довольствие, медицинское обеспечение и денежное содержание; а победы, славу и все прочее вы добудете сами. А предателей, а также прочих преступников и нарушителей воинской дисциплины ждет изгнание из наших рядов и забвение. Здесь нет дисбатов и тюрем – а значит, тех, кто потерял доверие своих товарищей, может ожидать только один приговор – изгнание.

Едва только я закончил говорить, высоко в безоблачном небе снова прогремел одинокий гром, заставивший все вздрогнуть и устремить взоры ввысь. Глядь – а ни Кибелы, ни Афины уже не видать. Исчезли по-английски, не прощаясь. И ветра не было.

– А теперь, товарищи, – добавил я, оглянувшись, – драка дракой, а обед по расписанию. Командуйте, товарищ подполковник.

Там же, полтора часа спустя. капитан Серегин Сергей Сергеевич

Сразу после раздачи обеда солдаты и офицеры полка несколько неуклюже (возможно, от непривычной сытости) начали собирать палатки и готовить технику к еще одному маршу через портал к нашему заброшенному городу, где уже, сказать честно, для поселения не было ни одного свободного уголка. А пока командный актив полка собрался вокруг УАЗика командира полка для уяснения обстановки и получения последних ценных указаний. Сказать, что от обилия впечатлений у товарищей офицеров поехала крыша – это все равно, что ничего не сказать.

Больше всего меня доставала некая Галина Петровна Максимова, капитан медицинской службы и начальник медицинской службы полка. Да что, да как, да куда наши санитары утащили двоих раненых, да что это была за девочка, да кто допустил ее до медицинской практики… Галина Петровна наседала на меня с такой яростью, как будто она лично могла спасти этих несчастных от смерти, а я, такой пготивный, ей в этом помешал. Хотя в условиях полкового медпункта тот боец, что с пулей в сердце, был бы безнадежно мертв через две минуты, а тот, который с ранениями в живот, скончался бы через пару часов – это если от кровопотери; или через сутки, когда разовьется общий сепсис. У Лилии после ее экспресс-реанимационных мероприятий оба страдальца уже перешли в положение просто тяжелораненых, и процесс быстро двигался в сторону полного излечения.

Они оба уже поглядывают на наших сестричек, которыми отчасти работают «волчицы», отчасти домашние и дикие лилитки; и недалек тот час, когда выздоравливающие пациенты начнут лазить руками под юбки медперсоналу. А те и рады. Но Галине Петровне, твердо стоящей на позициях официальной медицинской науки против всякого доморощенного шарлатанства, экстрасенсорики и колдовства, этого не объяснишь. Она твердо знает, что правильно, а что нет, и если факты не соответствуют ее убеждениям, то тем хуже для фактов. Кстати, по установленным мною же правилам, сама товарищ Максимова должна будет пройти полный медицинский осмотр у Лилии и Зул, а также психологическое обследование у Птицы. Ничего, во всем остальном, кроме медицины, Галина Петровна человек вроде бы вменяемый, а значит, все перемелется – мука будет. А пока – приказ подготовить полковой медпункт к перемещению и развертыванию на новом месте в стационарном помещении, об исполнении доложить. Кстати, теперь будет кому разбираться с хитромудрыми югоросскими препаратами и разбирать их написанные компакт-шрифтом инструкции.

Едва удалось отделаться от товарища полкового врача, как подошел начальник штаба полка подполковник Евстратьев, а за ним начали подтягиваться командиры танковых батальонов, гаубичного и зенитного дивизионов, разведывательной и ремонтной рот. И тут меня ждал сюрприз – командиром артиллерийского дивизиона оказался мой почти полный тезка капитан Серегин Сергей Юрьевич, только за полгода до того за отличную службу переведенный с должности командира самоходной артбатареи* в мотострелковом полку соседней армии. Ни в коем случае это не мог быть мой батя, потому что тот по отчеству был Петровичем и нес службу в разведполку ВДВ – скорее всего, дальний родственник или просто однофамилец, но совпадение впечатляет.

Примечание автора: * аналогичный случай, когда командира батареи, перевели комдивом, минуя должность начальника штаба, случился во время моей срочной службы в те же годы в той же ГСВГ.

Ну что же, хороший командир артдивизиона – это очень сильный бонус, тем более что боеприпасов у его дивизиона всего два боекомплекта, и до самого начала ядра основного потока взять дополнительные снаряды и заряды нам будет негде. Каждый выстрел должен быть сделан только с моего разрешения, и вообще, артдивизион из подчинения командира танкового полка надо забирать и, пока нет другой артиллерии, переводить в корпусное подчинение. Но это чуть погодя, с началом похода в следующий мир.

А пока требовалось восстановить управляемость полком и привить его командирам мысль, что они уже находятся на тропе войны.

– Значит так, товарищи офицеры, – произнес я, – первое, что вы должны зарубить себе на носу – это то, что с того момента, как вы очутились в этом мире, вы находитесь на войне. Друзей у нас тут нет, искренних союзников тоже; есть деловые партнеры, которым сотрудничать с нами выгоднее, чем враждовать, и банальные попутчики. Самых значимых наших партнерш вы, товарищи офицеры, совсем недавно уже видели…

– Сергей Сергеевич, – спросил командир первого танкового батальона майор Колесниченко, – а что, те две бабы – они и в самом деле богини?

– Богини, богини, Андрей Сидорович, – ответил я, – причем та, что в черном плаще и короне с зубцами – это сама Великая Мать, она же Кибела, она же Рея, она же Геката, прародительница всего человечества, а также праматерь воинствующих дев-амазонок. Вторая, как вы выразились, баба – та, что в шлеме и с копьем – это Афина, богиня мудрости и справедливой войны, временно исполняющая обязанности правительницы местного Олимпа. На самом деле эти двое терпеть друг друга не могут, но, вишь ты, явились выказать свое почтение обе сразу. А знаете почему? А потому, что выпроводить вас отсюда как можно скорее – это, можно сказать, наиглавнейшая задача местного божественного бомонда, поскольку вам в этом мире не место. Он только для античных богов и богинь, а также их верных приверженцев.

– А почему именно выпроводить, Сергей Сергеевич? – с резким армянским акцентом спросил командир третьего танкового батальона майор Арутюнов, – ведь они же, как вы говорите, богини. Раз, два – и нет нас, несчастных.

– Если бы на вас, несчастных, хоть кто-нибудь бы наехал, – ответил я, – то я от этого бы очень сильно расстроился. Не чужие же вы мне, чай, люди. А когда я расстраиваюсь, то безвременно усопших начинают хоронить пачками, а выжившие тут же прячутся по углам до лучших времен. Поэтому вас и сплавляют по-тихому. Этот мир и так уже понес такие невосполнимые потери в богах – таких как Гермесий, Аполлонус, Зевсий, Гера и Артемида. Правда, две последние живы и здоровы, и удалились вместе со мной не только по приговору суда, но и по собственному желанию.

– Да ладно вам, Сергей Сергеевич, – махнул рукой замполит полка майор Бобриков, – вы, конечно, можете быть очень удачливым командиром, но не надо нам заливать про богов, богинь и прочее колдо…

На полуслове замполит поперхнулся, потому что именно в этот момент Колдун указал на него пальцем и сказал: «Замри». И ведь обошлось даже без чертовки Тел, хотя школа мелких пакостей, несомненно, ее. Видимо, очень сильно не понравился Колдуну этот профессиональный балабол на тему марксизма-ленинизма и решений партии, которой жить оставалось менее двух лет. И вообще, есть у меня такое впечатление, что товарищ Бобриков как раз из тех замполитов, что после Путча преобразились в бизнесменов и бандитов. Презабавная получилась картинка – застывший в нелепой позе мужчина, одетый в несвежий мундир и слегка припахивающий выгребной ямой. И слюна в приоткрытом рту. Заклинание стасиса, оно такое.

– Сергей Сергеевич, – укоризненно сказал подполковник Седов, неодобрительно косясь в сторону странного изваяния, – пусть ваш мальчик отпустит товарища Бобрикова. В конце концов, нехорошо издеваться так над взрослым человеком.

– Это не просто мальчик, Владислав Петрович, – ответил я командиру танкового полка, – а боец Колдун, член управляющей магической пятерки и маг-исследователь первого ранга. Это так, к слову; у нас многое является совсем не тем, чем кажется. К тому же заклинание стасиса абсолютно безвредно. Просто для несчастного Аркадия Петровича остановилось время, и мы можем, поставив его в угол, чтоб не мешал, время от времени стирать с него пыль.

– Сергей Сергеевич, – с нажимом повторил подполковник Седов, – я понимаю, что вы не любите замполитов, но все же прошу вас освободить Аркадия Петровича, потому что вы все же достигли своей цели доказать нам, неверующим, что магия есть и вы можете ею пользоваться.

– Хорошо, Владислав Петрович, – кивнул я, – я согласен. Но поскольку дармоеды мне совсем не нужны, то все заместители командиров по политической части должны будут пройти курсы по повышению квалификации работы с личным составом. Довели, понимаешь, полк до состояния махновской банды. А теперь, Колдун, действительно, отпусти дядю.

Колдун «отпустил», и майор Бобриков некоторое время под смешки офицеров только молча открывал и закрывал рот, будто бы не в силах был понять, что же все-таки с ним произошло. Потом его рука протянулась, явно для того чтобы схватить Колдуна за ухо, да так ловко, что мальчик едва сумел увернуться.

– Колдун, – сказал я, – преврати этого упрямца в жабу, или лучше всего в болтливого попугая, которым он, по сути, и является. Говорящий попугай жрет значительно меньше любого замполита, но дает такие же умные советы.

То, с какой скоростью майор спрятал руку за спину, доказывало, что реакция на неприятные ситуации у него есть, и соображение тоже. Но мне все равно требовалось как можно скорее перепрофилировать замполитов во что-то более приемлемое, потому что Партии, которой они служат, здесь нет, да и сами они по своим моральным качествам весьма далеки как от комиссаров Гражданской, так и от политруков Великой Отечественной. Особо позабавил меня замполит автороты с говорящей фамилией Семенович и любимой присказкой «А зохен вэй». Готовый мини-олигарх. Мини, это потому что у него не наблюдалось такой темной ауры, которая необходима любому порядочному Березовскому, Гусинскому или Абрамовичу. Но зажать в свои тиски какой-нибудь районный или областной городишко – это у него запросто. Но тут у нас тоже не забалуешь.

Итак, сейчас необходимо поднять полк с места, переместить через портал на пару километров и снова разместить в полевом лагере. От идеи сразу размещать новичков в заброшенном городе я отказался. В город будем переводить тех, кто услышит призыв, ибо для людей, которые держат в руках оружие, обычной клятвы верности, даже магической, мне теперь недостаточно. Хотелось бы, чтобы весь корпус состоял из Верных, как они сами себя называют.

Еще раз объяснил товарищам офицерам, что такое клятва, как ее приносить, если возникнет такое неодолимое желание, и почему не стоит препятствовать в исполнении этого желании своим подчиненным, невзирая на их чин и должность. Боевое Единство примет всех, от рядовых до генералов.

Когда офицеры начали расходиться, ко мне подошел командир разведроты, капитан Коломийцев, тип с рыжеватым чубчиком, коренастый и жизнерадостный; он был чрезвычайно узким в бедрах, но широким в плечах.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал он, козырнув, – разрешите обратиться?

– Обращайтесь, товарищ капитан, – ответил я, недоумевая, с чего бы это такая официальщина? Ведь мы с Коломийцевым находимся в одном звании, по крайней мере, формально. Могли бы и по имени-отчеству поговорить, если уж так хочется.

– Товарищ капитан, – произнес Коломийцев, глядя на меня светлыми и сияющими, по-детски честными глазами, – мы давно вас ждем. Есть у меня в роте сержант из студентов. Грамотный, аж жуть. Так он еще недели три назад сказал, что вы придете и вытащите нас из этой задницы. Сначала я думал, что у парня от стресса просто крыша поехала, а потом мы убедились, что он не врет и не выдумывает. Самолет этот ваш треугольный видели, разъезды ваши конные в степи обнаружили, да только никому об этом не говорили, ведь все равно никто бы не поверил. А сегодня утром мой сержант начал шпарить все как по писаному…

– Так, – встревожено сказал я, – а вот с этого момента, товарищ капитан, пожалуйста, поподробнее. Если это не случайное совпадение, то, скорее всего, ваш сержант неинициированный маг, а через это нам могут выйти большие неприятности.

– Не понял – почему неприятности? – спросил рыжий капитан.

– Помните, чем кончила Кассандра, когда попробовала прорицать без диплома о специальной подготовке? – ответил я, после чего наскоро объяснил положение неинициированных магов в мирах с высоким уровнем магии.

Пьяный дебил на танке и то будет безопаснее такого недомага. Да и вообще, чисто по статистике, в полку таких персонажей может быть до нескольких десятков, если не больше сотни. О наш бедный обменный фонд, на сколько камней он должен будет похудеть… Но любые затраты того стоят. Каждый маг – это находка, а если их так много, то это настоящий клад.

– Да я, собственно, не за этим, – почесав в затылке, сказал Коломийцев, – у меня вся рота, как один, готова хоть сейчас принести вам ту клятву, о которой вы давеча говорили.

– Все как один, и прямо сейчас? – не поверил я.

– Мы же разведка, – пожал тот плечами, – и такие вещи чувствуем острее остальных. Хотя, наверное, у вас есть способы проверить…

Действительно, стоило только отвлечься от замыливающих глаза обыденных мыслей, как я тут же ощутил этих терпеливых бойцов – возможно, лучших из тех, что может дать этот полк. Люди майора Половцева подтянут их по егерской подготовке, и тогда выйдет не разведрота, а конфетка. Или вообще пополнить их дикими лилитками и развернуть роту Коломийцева в разведбатальон, изъяв ее из состава полка. А дополнительную технику, мехводов и наводчиков можно забрать у мотострелков. При наличии такого большого количества хорошей кавалерии мотострелковый батальон не есть предмет первой необходимости. Но о чем это я сейчас думаю, человек же стоит и ждет моего ответа…

– Значит так, Виктор Александрович, вы – это я, а я – это вы… – произнес я стандартную формулу, принимая поданный рукоятью вперед пистолет и возвращая его обратно. И, как и в предыдущие разы, прогремевший в небесах гром подтвердил действительность этой клятвы, после которой одним последователем у меня стало больше.

– Да, уж, не ожидал, что это будет так… прекрасно, – вздохнул Коломийцев, впервые в жизни прикоснувшись сознанием к монолитной мощи нашего Единства.

Его глаза словно еще ярче загорелись, он на мгновение возвел их к небесам, после чего, снова обратив свой взор на меня, спросил:

– Ну что, Сергей Сергеевич, мне привести к вам своих людей?

– Да нет, Виктор Александрович, – отрицательно покачал я головой, – не надо. Лучше мы с вами сейчас пройдем в ваше расположение, а потом потихоньку пойдем к вам в хозяйство, и по пути я немного расскажу о ритуале групповой клятвы и о том, как я однажды стал богом войны…

Этот парень слушал меня, затаив дыхание – так, как ребенок слушает страшную и интересную историю, живо все представляя и веря каждому слову.

– Очень интересно, Сергей Сергеевич, – произнес впечатленный капитан, когда я закончил свой рассказ, – и мы обязательно сделаем все как положено. Но раскройте, пожалуйста, тайну – какое отношение к вам имеют эти дети, и почему эти три женщины неотрывно следуют за вами?

– Женщины и один из мальчиков, – ответил я, – это члены нашей управляющей магической пятерки, позволяющей нам перемещаться между мирами, а то, что среди нас есть дети, стало результатом многоуровневых интриг различных особей разной степени противности и одного трагического и одновременно счастливого совпадения.

– А как это? – не понял Коломийцев.

– Трагическим это событие было потому, что дети вместе со своей воспитательницей, ведомые любопытством, оказались в одном очень нехорошем месте, а счастливым это совпадение оказалось потому, что в том же месте и в то же время оказался я со свой группой и отцом Александром. Надо же, прошло всего три с половиной месяца, а кажется, что минула целая вечность. Впрочем, детям с нами нравится, потому что тут они живут настоящей, полноценной жизнью, дышат полной грудью и знают, что все, что им говорят, является чистейшей правдой. А это дорогого стоит. И если мальчики еще немного скучают по родителям и друзьям, то девочки – это сироты из детского дома, и здесь я им за отца, а их воспитательница боец Птица, в миру Анна Сергеевна, за приемную мать.

– А она красивая, – оглянувшись, заметил Коломийцев, и его выразительные глаза, когда он снова повернулся ко мне, лучились теплотой и интересом, – и дети у вас действительно очень счастливы. Только вот почему они в форме, как положено, а их воспитательница нет?

– Боец Птица – это вещь в себе, и форму не надевает принципиально. Но в своем деле она крайне хороша, так что пусть ходит в чем хочет, дело от этого не страдает. И кстати, Виктор Александрович, не надо так глубоко вздыхать, оглядываясь в ее сторону. Птица у нас уверена, что достойным ее может быть только высокодуховный, воздушный и неземной мужчина, сотканный из одних только достоинств и напрочь лишенный недостатков – так что нам, обычным мужчинам, приходится обходиться княгинями или там богинями, а боец Птица – это просто не про нас.

– А жаль, – вздохнул капитан, пряча лукавые искорки в глазах, и, еще раз оглянувшись, добавил: – Но вот мы и пришли, Сергей Сергеевич, разрешите построить людей?

– Стройте, Виктор Александрович, – ответил я, и капитан Коломийцев два раза лихо свистнул, после чего все пришло в движение.

Бойцы разведроты, споро разбиравшие три большие взводные палатки и укладывавшие имущество в кузов прикомандированного «Урала», мигом побросали все свои дела и построились в шеренгу по два с весьма похвальной быстротой. В общем строю издалека этого заметно не было, но теперь я с удовольствием констатировал, что и по внешнему виду, и по физическому состоянию бойцы и командиры изрядно отличались в лучшую сторону от общеполкового, так сказать, уровня. Форма на всех если не постирана, то явно чищена щеткой, и более того, у всех бойцов подшиты свежевыстиранные подворотнички. В пехотном батальоне такое было только у самых борзых «землячков», у танкистов и самоходчиков подшива была тоже не у всех, а тут все поголовно блистали белыми полосками над воротниками кителей. Во-первых, это говорило о взаимовыручке внутри подразделения, и во-вторых, о нежелании бойцов и командиров опускаться до уровня бомжей. Где же они доставали мыло для стирки и свежее полотно, или у них старшина такой запасливый и все это время централизованно снабжал бойцов мылом и подшивой? В любом случае – честь им всем и хвала, потому что тщательно следить за своим внешним видом стараются только те люди, которые еще не опустили руки и продолжают бороться против самых неблагоприятных обстоятельств. Этот факт, конечно же, не мог не воодушевлять.

– Благодарю за идеальный внешний вид, – сказал я, пожимая руку Коломийцеву, – а теперь вы знаете, что нужно делать. Исполняйте!

И вновь принятие клятвы прошло без сучка и без задоринки, и мой меч стал тому свидетелем, полыхнув яркой вспышкой. Да, эти бойцы пришли ко мне по-настоящему, без всяких задних мыслей, и безоговорочно стали такими же моими, как бывшие курсанты майора Половцева, амазонки, «волчицы» и лилитки.

Темп разбора палаток после принятия клятвы, похоже, даже удвоился. Люди Коломийцева явно стремились как можно скорее покинуть опостылевший, пропахший человеческими экскрементами и безнадежностью холм и переместиться в мир высоких горных лесов и увидеть затерянный среди них заброшенный волшебный город. А я окончательно для себя решил – разведывательному батальону быть. Надо будет только еще немного поработать с дикими лилитками, а также с пленными амазонками-ренегатками, ведь многие из них пошли в эти разбойные формирования только потому, что больше было некуда. Но сперва роту капитана Коломийцева требуется перебросить в заброшенный город мира Содома и пусть там с ними поработает майор Половцев и его инструктора-егеря, а мне уже пора заняться и другими делами.

Например, необходимо еще раз переговорить с Кибелой по поводу имеющегося у нее разного человеческого неликвида, то есть тех ее дочерей, которые по разным причинам не хотят и не могут вписаться в построенное ею общество. Сотни две-три я бы еще взял – можно даже брюхатых или с детишками на руках, так даже лучше, потому что драться за своего благодетеля такие амазонки будут как львицы – насмерть.

Пятьдесят седьмой день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Ну что я за человек такой – вечно мне чего-то не хватает. Вроде все хорошо, и я живу интересной и насыщенной жизнью, а вот чувствую, что во мне назревает какое-то неудовлетворение – и все тут. Я пытаюсь об этом не думать, но оно, это недовольство, скребет изнутри так нудно и настойчиво, не давая мне покоя – такое бесформенное, неопределенное чувство, в наличии которого стыдно признаться даже самой себе. Вот так – я маг разума, а боюсь заглянуть в себя саму. Однако, чувствую, сделать это все же придется, и довольно скоро – ревизия и уборка собственного внутреннего мира должна стоять в ранге необходимых периодически процедур не только для мага разума, а вообще для любого человека, если, конечно, он не хочет быть быдлом и стремится совершенствовать свою личность. Вот только выберу свободное время – и обязательно разберусь со своим внутренним миром. А то чужие эго обласканы мною и обихожены, а свое при этом остается в полном небрежении.

А пока скучать нам не приходится. Наше общество пополнилось целым танковым полком, или чем-то вроде того. Я в этом не разбираюсь. Ну, по крайней мере, большинство этих солдат и офицеров на настоящий момент добровольно и осознанно присоединились к нам, откликнувшись на Призыв Серегина. Теперь они живут с нами бок о бок, постепенно осваивая принципы нашего, казалось бы, бесхитростного бытия. Особенно новичков поражает факт наличия магии. И даже к самым примитивным проявлениям данного явления они относятся с некоторой опаской и настороженностью. Но это у них скоро пройдет – человек быстро привыкает ко всему, и к необычному тоже, особенно когда убеждается, насколько магия удобна и практична – разумеется, для тех, кто владеет соответствующими талантами.

А самой радостной новостью стало то, что вместе с полком нам достались еще клуб, библиотека и полковой духовой оркестр. Да-да, самый настоящий военный духовой оркестр, вместе с музыкантами и инструментами. Подумать только – неужели у нас будет самая настоящая живая музыка, а не какой-то там магнитофон? Неужели нам по вечерам можно будет организовать танцы под этот духовой оркестр…

Обратившись к Серегину с этим вопросом, я тут же получила от него «добро» и поручение заняться организацией вечернего досуга. Инициатива в армии наказуема – кто предложил что-то сделать, тот и будет с этим разбираться. Ну да я и не против. Надо сказать, что в нашей жизни уже было все, что может прийти в голову – и война, и победы, и встречи с очевидным-невероятным; и до появления оркестра нам не хватало лишь культурно-массовых мероприятий.

Теперь после ужина и до десяти вечера, когда у нас случается отбой, я работаю кем-то вроде директора танцплощадки и каждый вечер летаю как стрела, все организовывая, согласовывая и договариваясь. Вот тут уж мои организаторские способности проявили себя в полной мере. Единственным местом, где можно было устроить массовые танцы под живую музыку, был большой ровный луг сразу за городскими воротами – там должно было хватить места для всех желающих принять участие в этом развлечении. Для того чтобы оформить эту площадку как положено, правда, пришлось договариваться с Духом Фонтана и Духом Города, но это того стоило. Дух Фонтана подвел к той площадке свой магопровод и вырастил по ее краям свои питьевые фонтанчики, а Дух Города за одну ночь вырастил на ней особым образом посаженные магические деревья, цветы которых распускались с наступление темноты и под музыку начинали светиться и мерцать разными цветами, как огромная магическая цветомузыка. Еще несколько деревьев с белыми цветами поярче освещали площадку для оркестра. Все получилось красиво и очень романтично.

На то, чтобы организовать первое мероприятие должным образом, я потратила немало сил и энергии, подойдя к этому делу творчески и со всей душой. Причем у меня появилось множество помощников, и первые из них – мои гаврики. Они, а также две младшие чертовки, и помогли мне нарисовать великолепную афишу. К слову сказать, и краски, и кисти, и ватманские листы, не говоря уже о карандашах и линейках – все это богатство капитан Серегин любезно конфисковал из богатых закромов заведующего полковым клубом, который пока еще сидел в карантине.

И вот наконец состоялась наша первая «дискотека». Надо сказать, что зрелище было еще то. Даже я, уже насмотревшаяся в ходе нашей одиссеи всяких чудесностей и необычайностей, впервые видела нечто подобное, а уж новоприбывшие так просто тихо обалдевали и разевали рты от удивления, украдкой щипая себя за всевозможные места.

Главным образом, шок вызывало разнообразие дамского контингента. Гордые, аристократично-уверенные амазонки; бледнокожие, с огромными глазами, «волчицы»; остроухие лилитки всех видов и мастей, которые составляли среди присутствующих безусловное большинство.

Такой многолюдной дискотеки мне еще не доводилось наблюдать. Думаю, там присутствовало более трех тысяч женщин, и всего пара сотен мужчин. То есть, на десять девчонок приходился один кавалер, но этот факт никого не смущал. Потому что я предварительно провела такую пропаганду, что танцы – это в первую очередь развлечение для души, дающее возможность расслабиться и отдохнуть, и лишь во вторую – способ познакомиться с мужчиной.

Что касается самой музыки, то могу сказать одно – ошибка считать, что духовой оркестр исполняет только бравурные марши и старомодные вальсы. Попавшиеся нам музыканты оказались настоящими виртуозами и мастерами своего дела. Они могли сыграть практически любую мелодию. И тут уже рулить брались парни. Оказывается, в восемьдесят девятом танцевали очень даже интересным образом – я имею в виду дискотечные танцы. Девушкам оставалось лишь повторять за своими кавалерами, тем более что никто из них ранее не принимал участия ни в чем подобном. Все это было ужасно весело, и то и дело откуда-то из танцующей толпы раздавались взрывы хохота.

Между прочим, на танцульки пришли даже наши старые знакомые – Феодора и Клавдия. Я так удачно постригла их в тот раз, что они раздумали снова отращивать волосы. Совсем недавно они обе обратились ко мне с просьбой еще раз подровнять их шевелюры, «как в прошлый раз». Как выяснилось, короткая стрижка пришлась им по вкусу, к тому же с ней было меньше возни. А еще я подозревала в этом некоторое подражательство нашей Нике, которая тут считается невероятно крутой особой и законодательницей мод…

К слову сказать, парикмахерской работы мне в последнее время заметно прибавилось. Новоприбывшие товарищи офицеры, откликнувшиеся на Призыв, едва только принеся Серегину клятву верности, тут же начинали метаться в поисках «настоящего парикмахера», а потом выстраивались ко мне в очередь за стрижкой, и это меня уже стало немного утомлять. Но однажды на помощь пришла Зул. Как-то раз, проходя мимо, она остановилась рядом, и, несколько минут понаблюдав за моими действиями, спросила, можно ли и ей попробовать. Я сомневалась лишь долю мгновения, и очередного клиента отдала ей, предупредив, чтоб тот не боялся. Мальчик (совсем молоденький лейтенант) попался отважный и беззаботно позволил чертовке попрактиковаться на его голове (он, кажется, даже счел это за честь).

А Зул делала вот что. Решительно отвергнув протянутые мной ножницы, она растопырила пальцы и выпустила свои когти-ножи на максимальную длину (хорошо, что все это происходило за спиной у клиента). После чего она стала перебирать пальцами вокруг головы парня – лезвия ее когтей звонко защелкали друг об друга, и во все стороны полетели клочки волос. Она не пользовалась никакой расческой. Я засмотрелась на это зрелище, пораженная ловкостью пальцев чертовки, как вдруг услышала рядом восхищенный шепот:

– Ух ты! Точно как Эдвард Руки-Ножницы!

Рядом со мной стояли Митя с Асей и тоже, раскрыв рты, глазели, как Зул деловито орудует своими знаменитыми когтями. Кстати, Митино замечание абсолютно верно охарактеризовало то, как работала Зул. Сеанс стрижки занял не более трех минут. После чего чертовка склонила голову набок, оглядывая дело рук своих, и, удовлетворенно хмыкнув, лезвием мизинца ловко сделала окантовку. Затем сняла с парня накидку и, встряхнув ее с видом бывалого мастера, воззрилась на нас, показывая в улыбке острые белые зубы. Я одобрительно кивнула – стрижка получилась безупречной.

– С-с-спасибо… – пробормотал бледный, как полотно, клиент, силясь улыбнуться, после чего бочком-бочком стал удаляться.

Вот так Зул бин Шаб стала моей ученицей. Мы с ней быстро перестригли всех парней и теперь она жаждала научиться и дамским стрижкам.

Пришлось нам провести рекламную кампанию наших услуг среди женщин. Однако амазонки не очень спешили расставаться со своими роскошными волосами, потому что, укладывая скрученную косу под шлем, они получали таким образом дополнительную амортизацию; у девочек-«волчиц» сохранился обычай брить голову наголо, так что их круглые головки и сейчас напоминают футбольные мячики. Оставались только лилитки, которые охотно заказывали себе короткие прически, но их-то как раз среди наших дам и было большинство. В результате упражнявшаяся на них Зул получила весьма обширную практику. Она быстро достигла высот мастерства, а парикмахерские услуги стали все больше и больше пользоваться спросом – и вот уже то лилитка, то амазонка подходили к нам с просьбой «подровнять кончики» или «сделать челку». Похоже, женщины распробовали преимущества нашего сервиса. Я лишь жалела, что здесь не достанешь ни мусса, ни геля, ни лака, а также не сделаешь фенную укладку.

Однако очень скоро я получила все то, чего мне так не хватало, причем самым неожиданным образом. Как-то раз, разговорившись с Анастасией, я посетовала на отсутствие электрофена вместе с электричеством. Выяснив, что это такое (в то время когда Анастасия еще жила в нашем мире, были только аналоги плойки, которую куаферы калили в жаровне с углями), она прониклась моей проблемой и вскоре преподнесла мне необычный подарок. Это была довольно крупная морская ракушка вытянутой формы. Анастасия пояснила, что стоит потереть эту ракушку и из нее задует спрятанный внутри горячий ветер. Получается, что как жрица стихий, Анастасия при помощи особого заклинания поместила в эту ракушку самый настоящий мини-самум. Так я заимела в свое распоряжение магический фен – не очень мощный, но вполне подходящий для моих целей. Самое главное, что он не мог сломаться или отключиться оттого, что в розетке кончилось электричество…

А Лилия подарила мне несколько баночек с магическими аналогами мусса, геля и т. д., а также небольшой сифон с сахарной водой – при этом она заявила:

– Фиксирует не хуже того, что ты имела в виду, зато экологически чистое вещество. Закончится – я тебе еще сделаю.

Все же чуть позже я убедилась, что это не совсем сахарная вода. То есть, Лилина смесь не имела запаха и была сладковатой на вкус, но действовала не хуже «тафт три погоды», не склеивая волосы и придавая им блеск. Ох уж эта Лилия…

Три дня спустя, Мир Подвалов, подземная тюрьма храма «Поющего Ветра»

Бывшая амазонка Николета, а ныне безымянная рабыня храма

С самого детства я была заводной и шебутной девочкой, выделяющейся из круга моих подруг бойкостью и неумеренной тягам к проказам, но Наставницы гимнасиума все спускали мне с рук за то что все мои проказы были исполнены с особым шиком, на самой грани дозволенного. Кроме того, я всегда была весьма успешна в учебе, пусть даже не входя в дюжину лучших, так называемых «серебряных клинков», но все время оставаясь в пределах верхней половины второй дюжины. Потом, по итогам обучения в гимнасиуме, в числе лучших трех дюжин учениц, меня направили в академию храма Вечного Огня, для того, чтобы я стала настоящей атаманшей амазонок: дикой, дерзкой и неукротимой, а также владеющей оружием так, как будто оно является продолжением моих рук.

Два года в Академии пролетели для меня как один день, и я вернулась в свой храм уже полноправной воительницей, с набухающими, как молодые яблочки, грудями и первым пушком, курчавящимся на лоне. Едва я прибыла в храм, гордая своим новым положением, как тут же получила под свою команду десяток еще более юных девочек, только что закончивших гимнасиум и не сумевших получить направление в Академию. Они стали моими первыми боевыми сестричками, а я их старшей сестрой. Ух и порезвились мы, патрулируя дальние ущелья, через которые в наши земли могли проникнуть контрабандисты и лазутчики тевтонов, отлавливая первых и истребляя вторых. За этим занятием у нас пролетело два года. Сестрички были верны мне, а я им, и не было дружбы сильней чем между нами. Множество разных приключений сплотили нас в единое целое, и другие старшие сестры, которые были действительно старше меня, кто на год, кто на десять, так и называли мой десяток – «Николетины пальчики».

За те два года, что я провела на границе, мы два раза сходили за перевалы пощипать жирных потных тевтонских купцов, три раза отразили вражеский ответный набег, потеряли в боях троих сестричек и приняли им на смену трех девочек годом младше из расформированного десятка, потерявшего свою старшую сестру. А потом случилась катастрофа. Во время последнего набега к нам в плен попал один юный тевтонский солдат, белокурый и красивый, как настоящий бог. К тому времени я, конечно, знала, что должны делать мужчина и женщина, оставшись наедине, но знания эти были чисто теоретическими. Нам с сестричками этого не требовалось, потому что в редкие минуты отдыха мы сами удовлетворяли друг друга с помощью пальчиков и язычков, и нам этого хватало.

Но этот пленный белокурый тевтонский красавчик так вскружил мне голову, что я не удержалась и приказала ему перед смертью сделать со мной ЭТО. ЭТО мне так понравилось, что я приказала повторить, а потом еще раз, и еще. В конце концов мне стало жалко убивать юношу, который доставил мне столько удовольствия, и я отпустила его на все четыре стороны. Это-то и было хуже всего. У меня уже было достаточно заслуг для того, чтобы родить одного ребенка и передать его на воспитание храму, или даже выйти замуж за кого-то достаточно важного, чтобы продолжать свою службу другим способом, но, поддавшись похоти, я отпустила живого врага; а для того чтобы покрыть это, не хватило бы никаких заслуг.

Все сошло бы мне с рук, если бы со мной были только мои старые верные «пальчики» – девочки-сестрички, с которыми я сроднилась за эти два года, действительно став им старшей сестрой; они за что бы меня не выдали, чего бы я ни сделала. Но к сожалению, это было не так; и когда мы вернулись на отдых в храм, то одна из новеньких побежала к Матерям и выложила всю эту историю. Ворвавшаяся в наши домики стража арестовала не только меня (хотя я и брала всю вину на себя), но весь и мой десяток, включая доносчицу. По мнению Матерей, и она, и остальные «сестрички» были виновны в моем проступке равно как и я сама, потому что промолчали и не подняли свой голос против моих действий еще там, на месте, а доносчица по имени Ария к тому же и сама вожделела того юного тевтона. Когда следствие по нашему делу было в разгаре, то выяснилось, что я беременна от того юноши. И тогда рассмотрение нашего общего дела было отложено до моих родов. Если бы родилась девочка, то это был бы знак, что Великая Мать ко мне милостива – и тогда меня и мой десяток, конечно бы, наказали, но не очень строго. Но у меня родился мальчик, и это, увы, означало, что наше наказание должно быть самым строгим из всех возможных, и оно коснется не только меня и «сестричек», но и моего новорожденного сыночка. Именно тогда вместо домашнего ареста в одном из верхних домиков нас всех бросили в подземную тюрьму и заковали в колодки.

Но сперва судилище было отложено по причине затяжных празднований, связанных с уничтожением херра Тойфеля. Потом Совет Матерей был смущен той Унией, которую Великая Мать заключила с Тевтонией, и опасались прогневать ее слишком строгим приговором, как будто вечное сидение в колодках в почти полном мраке – недостаточное наказание для меня и моих «сестричек». Но вот сегодня о нас вспомнили – и две надзирательницы в сопровождении десятка очень сильных охолощенных рабов пришли к нам для того чтобы отомкнуть колодки, завернуть нас в изрядно истлевшее за время заключения тряпье и вывести наверх к людям и белому свету. Обычно это означало, что приговор уже вынесен, и перед тем как принять лютую смерть из рук палачей, нам осталось его только выслушать.

Но нас отвели не в залу Совета, а на верхнюю Веранду Ветров, с высоты которой открывался вид на храмовую долину. Именно между колонн этой веранды, как между струнами и арфы, и пел тот знаменитый ветер, который дал название этому храму. Там нас ждали высохшая как корень саксаула Старшая Мать (верховная жрица или настоятельница) храма, мужчина-воин в непривычном для нас наряде, состоявшем из мешковатых пятнистых штанов и такой же куртки, а также сопровождающая его довольно юная девица, одетая точно таким же образом, но с перстнем Перворожденной Дочери, надетым на указательный палец правой руки. Очевидно, девица и ее спутник (мужчина в святая святых Храма!!!), были очень важными персонами, потому что Старшая Мать нашего храма слушала их, покорно склонив свою седую голову. Когда нас вывели на террасу, мужчина только коротко бросил на неизвестном не языке:

– Agnia, eto je polniy pizdetz. Jivie skelety, a ne amazonki. Meri menya ubiet, esly ja zaplachu za nix po piat solidov. Odin solid – vot im krasnay cena v bazarniy den!

– Seichac yа vse ulaju, Zmey, – на том же языке произнесла девица и уже на койне обратилась к Старшей Матери, – мой муж выразил свое возмущение тем, как вы обращались с этими воительницами, несмотря на то, что Великая Мать объявила им свое прощение при условии, что они покинут этот мир. Он говорит, что был согласен возместить храму затраты на их выращивание и обучение, но не согласен платить за живые скелеты. Он говорит, что наша цена – это один солид и ни обола больше, и если вы не согласны, то тогда мы вынесем это дело на суд Великой Матери и нашего господина Бога Войны Серегина, который настолько добр, что готов платить за то, что ему надо, а не брать это даром.

– Помилуйте, моя добрая госпожа Агния! – взвыла Старшая Мать. – один солид – это никак не можно. Заплатите хотя бы по два…

– Ты торгуешься, а значит, ты неправа, – ответила та, которую звали Агнией, – наверное, ты просто была зла на этих воительниц и хотела заморить их голодом, несмотря на то, что Великая Мать их простила? Так что ценою будет один солид, и ни оболом больше. Если ты и дальше продолжишь торговаться, то не получишь и этого. Тот, кто победил самого херра Тойфеля, разнесет ваш захолустный храм вдребезги и пополам, после чего даром возьмет все, что ему нужно…

Я впервые видела, как властная, жесткая и даже жестокая Старшая Мать готова упасть на колени перед Перворожденной Дочерью и ее мужчиной. Хотя, если эти двое имеют отношение к тем, кто победил херра Тойфеля, то тогда страх Старшей Матери вполне понятен. Мне даже сложно представить себе, какими силами надо обладать, чтобы убить бога, да еще такого могущественного и жестокого бога, как херр Тойфель.

На мгновение прищурив глаза, я вдруг увидела этих двоих одетыми в странные доспехи и узрела стоящее за их спинами призрачное конное войско, при этом количество воинов и воителей в нем не поддавалось исчислению. И возглавлял их непобедимый воин, настоящий бог войны и Потрясатель Вселенной, чей недобрый взор ощущала сейчас на себе Старшая Мать. Потом голодное наваждение закончилось, и я снова видела этих двоих обычными людьми, но ощущение взгляда кого-то могущественного, незримо присутствующего на Веранде Ветров, у меня осталось.

Мне даже не верилось, что я предназначена для того, чтобы служить этой ужасной силе, да только цена в один солид была для меня несколько унизительной. Еще совсем недавно я предполагала, что сама стою больше, значительно больше этой нищенской суммы. Но наверное, каково мое положение, такова и моя цена. Сейчас я желала только того, чтобы эта сделка завершилась поскорей – и тогда, быть может, представитель моего нового господина соизволит накормить свою собственность, чтобы она не издохла от голода прямо у него на руках. Тем более что мой бедный сынок, для которого у меня уже не было молока, уже давно не плакал, а лишь слабо хныкал у меня на руках.

Когда мужчина-воин услышал эти придушенные звуки, то лицо его перекосилось в гримасе ненависти, а правая рука непроизвольно легла на рукоять какого-то оружия, висевшего у него на плече. Я ни на мгновение не сомневалась в том, что это оружие – слишком уж характерным было движение. Старшая Мать, в свои молодые годы порубившая немало врагов, очевидно, тоже поняла, что если продолжить торг дальше, то как бы не вышло чего дурного. Поэтому она склонила голову перед чужаком и смиренно произнесла:

– Хорошо, мой господин Змей, я выполню ваше пожелание, поскольку такова воля нашей Великой Матери. Вы только погодите немного, и я распоряжусь, чтобы сюда для завершения сделки привели всех остальных.

Агния перевела эти слова на чужой язык, после чего мужчина-воин кивнул, а Старшая Мать три раза хлопнула в ладоши, после чего на веранду начали вталкивать и других женщин, от которых храм, очевидно, хотел избавиться. Кого там только не было. Еще несколько проштрафившихся воительниц разной степень помятости, пяток еще совсем молодых младших Матерей (жриц), которые в храме перешли кому-то дорогу, а остальные были проштрафившимися младшими ученицами гимнасиума, у которых еще даже не начала расти грудь. Какие из них воительницы, один смех. Такие не стоят даже денария, а не то что одного солида; но, очевидно, господин Змей так не считал, и потому спокойно отсчитал на мраморный столик тридцать одинаковых золотых кружков весом в один скурпул.

Я думала, что дальше мы спустимся по вырубленной в скале лестнице во двор, там сядем в повозки и начнем свое долгое путешествие к тому месту, где обитает наш новый господин, но вышло все совсем не так. Просто, как только господин Змей рассчитался со Старшей Матерью, и та кивнула, дав знак, что плата получена сполна, в воздухе прямо перед ограждением веранды, приводя нас всех в замешательство, открылась дыра, через которую в прохладный горный воздух Веранды Ветров ворвался чужой жаркий ветер, напоенный ароматами неведомых нам трав и смол.

– Идите вперед и не оглядывайтесь, девочки, – сказала нам Перворожденная Дочь Агния, указывая на это отверстие, – там ваша новая жизнь, а позади только смерть.

Вместе с остальными, глубоко вдохнув и зажмурившись, я шагнула в эту дыру, навстречу жаркому ветру. Храм «Поющего Ветра» мгновенно стал для меня прошлым, а возглавляемое капитаном Серегиным воинство – настоящим и будущим, позволившим мне снова взять в руки меч и почувствовать себя воительницей, а также встретить очень добрых и интересных людей.

Шестидесятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу.

капитан Серегин Сергей Сергеевич

Итак, прошло пять дней с тех пор, как к нашему воинству присоединился танковый полк из мира позднего СССР. События за это время шли своим чередом, и разведрота, первой принесшая мне клятву верности, была только первой ласточкой, хотя больше таких случаев не было. Еще раз поясню – для того, чтобы услышать Призыв и соответственно принести мне клятву верности, необходимо в душе быть настоящим воином.

Воин, в отличие от прочих, сражается не только когда это выгодно и не грозит особая опасность, но и тогда, когда сражаться должно, а единственной выгодой от битвы может явиться легкая гибель в бою, потому что смерть в плену будет в стократ мучительнее. Воин сражается за свою землю, своих родных и близких, за идею правильную или не очень, а также по приказу вождя в превентивной войне за свое государство; но никогда главным мотивом для вступления в бой для него не будет количество добычи или сдельно-премиальный оклад, обещанный ему командиром. Воин никогда не будет воевать с безоружными, с женщинами и детьми, и в то же время всегда готов помочь тому, кому хуже, чем ему. Воин всегда готов отдать жизнь за своих товарищей, до последней капли крови удерживать оборонительный рубеж, необходимый для того, чтобы армия оторвалась от преследования превосходящих сил противника, или же пойти в самоубийственную отвлекающую атаку для того, чтобы противник снял силы с той части фронта, где потом будет достигнут решающий успех.

Так вот, среди советских солдат и офицеров воинов было немало, и каждый день карантинный лагерь, разбитый на лугу почти сразу за воротами заброшенного города, покидало от ста пятидесяти до двухсот пятидесяти человек. Когда солдат, сержант, прапорщик или офицер начинал испытывать такое чувство, что ему дальше просто невтерпеж, то он приходил на площадь с фонтаном в заранее определенное для того время – примерно в шесть часов вечера, когда после ужина заканчивались все полевые занятия и начиналось время, отведенное для личного досуга. Дальше я либо принимал его клятву, либо отвергал ее как недостаточно созревшую или вообще поддельную.

Если клятва была мною принята, то новый Воин забирал из карантинной палатки свои вещи и переселялся в город, где имел высочайший уровень комфорта, включая бытовые заклинания, в что числе такие как чистящие и стирающие форму, надраивающие сапоги и подшивающие подворотнички. Кроме того, Воин вне зависимости от звания имел возможность посещать вечерние танцульки, на которых играл самый настоящий духовой оркестр и приходили воительницы из кавалерийских частей. Там, перед лицом музыки и женского пола, все Воины были равны – и подполковник Седов, и последний рядовой; и действовало только два негласных правила. Правило первое – дама всегда права. Правило второе – если дама молчит, то кто первый встал, то есть пришел, того и тапки, то есть дама.

Если я отвергал клятву, то неудачник возвращался в свою палатку. В случае если Призыв еще просто не созрел в его сознании, то никаких действий по его поводу не предпринималось. Но бывало так, что я воспринимал действия такого соискателя как злонамеренный обман, как попытку «быть как все» даже в том случае, когда в душе не теплится даже малейшей искорки Призыва. Тогда обманщика брали на заметку, а если такая попытка обмана была не первой, то его отселяли в специальный лагерь «двойного» карантина, где начинали вести за ним особое наблюдение. Но таких хитрых уродов, считавших, что они смогут обмануть самого Серегина, было совсем немного, чуть больше сорока человек на весь полк штатным составом в полторы тысячи солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров. Кстати, среди них оказался и так не понравившийся мне замполит автороты старший лейтенант Семенович.

На данный момент около тысячи солдат и офицеров уже услышали Призыв и встали в ряды Верных, сорок пять человек за систематический обман сидело в «двойном» карантине и еще чуть более четырехсот солдат, офицеров и прапорщиков находилось в обычном карантине. Поскольку поток добровольцев начал иссякать еще два дня назад, а сегодня, по моим ощущениям, их должно быть не более двух десятков, то можно уже было подбивать итоги.

В принципе, костяк полка – то есть офицеры и прапорщики боевых подразделений, а также подавляющая часть технических специалистов – находились уже под моим полным контролем, и первым делом я изъял из-под командования подполковника Седова артиллерийский дивизион и разведывательную роту, которую с самого начала планировал развертывать в разведывательный батальон. Что касается многострадального мотострелкового батальона, то с ним дело обстояло значительно хуже. Из четырехсот восьмидесяти человек штатного состава Верными стали чуть более двухсот – в основном механики-водители, наводчики и командиры боевых машин пехоты, наводчики, командиры и водители машин минометной батареи; то есть те должности, которые требовалось комплектовать технически грамотным и русскоговорящем контингентом. При этом в карантине остались почти все мотострелки, заряжающие минометов и прочий неквалифицированный состав, набранный в среднеазиатских кишлаках и кавказских аулах…

Но вот ведь нюанс – в артиллерийском дивизионе, перешедшем в Верные почти поголовно, более трети личного состава были такого же происхождения, а повели себя совершенно по-иному. Возможно, дело в том, что если среди командиров в число Верных не вошел только командир автороты капитан Байбабаев, то у замполитов, наоборот, Верными оказались только замполиты разведроты и артиллерийского дивизиона – старший лейтенант Антонов и капитан Юрченко. Остальные, включая полкового говоруна майора Бобрикова, куковали в карантине и в ус себе не дули, возможно, считая, что так и должно быть.

Еще в карантине оказалась почти половина автороты и почти все ведомство зампотыла. Эти «воины» не годились даже в качестве смазки для штыков, и я совершенно не знал, что с ними делать. В условиях, когда женщины – пусть даже они и боевые лилитки – будут ходить в лихие самоубийственные сабельные атаки, было бы верхом цинизма держать на продскладе откормленных мужиков-мордоворотов. Для мира Подвалов это, конечно, вполне естественно, но мы-то из Подвалов уже вылезли; а чем выше, тем менее естественным будет выглядеть такое положение вещей. Поэтому перед тыловиками и прочими персонами, не прошедшими отбор, за исключением водителей, была поставлена дилемма – или они переводятся в инженерно-саперную роту, которую я решил расширить до батальона, на должность простых строителей, или мы оставляем их в этом мире, например, вместе с тевтонами… Балласта у меня в походе точно не будет.

Взамен выбывших на тыловые должности в хозяйство зампотыла и начпрода планировалось набрать молодых, только из питомников, рабочих и мясных лилиток. Сначала, когда отец Александр в первый раз упомянул о мясных лилитках, я представлял себе что-то жирное, массивное, свинообразное, со щеками висящими до плеч утонувшими в складках жира глазками и носами-пуговками. Но действительность оказалась совсем иной. Мясные лилитки оказались стройными, подтянутыми девицами, на вид пятнадцати-шестнадцати лет от роду, правда, немного заторможенными и расслабленными, как эстонцы, но Лилия сказала, что это дело поправимое, ведь у всех видов лилиток абсолютно одинаковая генетика. Немного магических процедур, немного гимнастики для тела и ума – и все придет в норму.

Кроме бывших мясных, которых тевтоны не знали куда приткнуть, несколькими рейсами штурмоносца в заброшенный город было доставлено еще некоторое количество молодых боевых и рабочих лилиток, которых тевтоны отдавали уже с меньшей охотой, потому что и так находили им практическое применение. Меняли мы у тевтонов лилиткин молодняк на секрет разработанного Колдуном заклинания, снимающего с остроухих девиц проклятье, заставляющее их рожать одних только девочек. Причем бывшие мясные в этом контракте шли почти бесплатным приложением.

Со стороны тевтонов договаривающейся стороной был старый приятель Гретхен штурмбанфюрер Гапке, а с нашей, разумеется, наш финансовый гений Мэри Смитсон. Если бы Мэри только захотела, тевтоны вообще остались бы без штанов, но я приказал ей держаться в рамках приличия. Договор был заключен из расчета секрет заклинания Колдуна на две тысячи условных боевых лилиток, еще не прошедших дополнительного обучения. При этом одна боевая лилитка котировалась как три рабочих или десять мясных, что, как я считаю, было очень выгодным курсом. Таким образом, немного меланхоличные стройные остроухие девчонки прочно прописались в нашей столовой, но не в качестве экзотического деликатесного мяса, а в качестве поварят, разнорабочих, уборщиц, подавальщиц и посудомоек. К тому же они произвели фурор на «танцульках», напрочь отбивая кавалеров как у «волчиц», так и у боевых лилиток, и только амазонки и нереиды превосходили их по степени популярности у противоположного пола. И еще бывшие мясные совершенно не боялись смерти, но узнали мы об этом совершенно случайно.

Что касается боевых лилиток, то мне их нужно было совсем немного. Для того чтобы сформировать броневой десант для танковых батальонов и укомплектовать стрелками десанта часть БМП-2, переданных из разукомлектованного мотострелкового батальона на охрану штаба, мне требовалось не более тысячи человек. Техника двух других мотострелковых рот влилась в формируемый разведбат, который я собирался пополнять не лилитками, а соскребаемыми со всего мира «Подвалов» штрафными амазонками, утратившими благоволение своей богини Кибелы. Но об этом немного позже, потому что на данный момент этот процесс еще не завершен.

Не так-то просто произвести это соскребание, а самое главное, выяснить, в каких храмах и бандах есть проштрафившиеся воительницы, от которых их начальство захочет избавиться за пару-другую шекелей. Шерстили мои люди и тевтонские тюрьмы, выкупая оттуда пленных и чего-то там нарушивших амазонок. При этом с храмов мы получали боевого состава меньше половины, остальные были проштрафившимися жрицами и отчисленными из гимнасиумов ученицами, то есть девочками от одиннадцати до тринадцати лет.

Так, иерархическая пирамида в мире Подвалов работает таким образом, что на каждом ее этаже имеет место обязательный отсев. Например, если, говоря по-нашему, поток гимнасиума принял для обучения тысячу десятилетних девочек, то через четыре года на выпуске четырнадцатилетних рядовых воительниц их должно было остаться только семь сотен. Из этих семисот юных амазонок тридцать шесть лучших выпускниц гимнасиума отправлялись продолжать образование в Академии Храма Огня, а остальные на всю жизнь так и оставались рядовыми воительницами. Судьба же тех трехсот, которые непременно отчислялись в ходе обучения, была весьма печальна. Большую их часть для компенсации уже произведенных затрат на обучение просто продавали в рабство, а за меньшую часть вынуждены платить родственники, если у них, конечно, есть такие деньги. Так вот – такие юные девочки, с одной стороны, поступали в распоряжение Гретхен, для службы конными посыльными и легкими разведчиками, а с другой стороны, находились по опекой Птицы, к четырем гаврикам которой добавилось еще четыреста беспокойных, шебутных и даже, можно сказать, буйных будущих амазонок. Моя несостоявшаяся невеста Ася-Матильда считала себя крутой хулиганкой и неугомонной озорницей, но по сравнению с гиперактивными юными амазонками, которым явно вживили в задницу по острому шилу, Матильда просто тихий домашний ребенок, вроде Зайчонка. Единственно кого боится эта стая диких оторв – это нашу Кобру, которая у них работает Темной Звездой, маленькую богиню Лилию и свою начальницу по службе посыльных тевтонку Гретхен.

То же самое с младшими жрицами и всеми остальными элементами управляющей пирамиды, требующей чтобы через определенный срок жрица, или поднялась на следующий уровень, или покинула храм, с возмещением ему всех понесенных затрат. У Кибелы везде так – за вход рупь, за выход десять. Но мои люди брали всех, почти не гладя. Сегодняшние девочки-гимнасистки завтра станут нашим кадровым резервом, потому что обучение мы можем развернуть не хуже, а даже лучше, чем в храмах, а жрицы, которых престарелые настоятельницы посчитали ненужными, усилят нашу магическую мощь. Так что каждое лыко приходилось нам в строку.

Что касается автороты, водителей которой в разумные сроки было невозможно заменить никакими лилитками, то после этой реорганизации она фактически перестала быть боевым подразделением, превратившись в транспортную контору на аутсорсинге. Водитель в автороте получал месячную зарплату в десять денариев, а разнорабочему в инженерно-саперном батальоне за тот же срок платили пять денариев. В это же время рядовой боец боевых подразделений в день получал один денарий*, сержант – один денарий и два сестерция, а офицеры и прапорщики имели суточное денежное содержание от трех до восьми денариев.

Примечание авторов: * один денарий в день – плата рядовым легионерам в римских легионах.

Впрочем, программа обучения бывших мясных лилиток вождению автомашин у меня тоже стоит в плане, благо все необходимые рефлексы для этого у них имеются. Если медведя можно научить ездить на велосипеде, то и мои милые остроухие способны освоить «Урал» или «Шишигу». По крайней мере, им я доверяю гораздо больше, чем людям, которые не услышали Призыв, а значит, не являются абсолютно надежными.

Что касается штата полкового клуба и духового оркестра, то их Птица отмолила у меня сразу же и бесповоротно. Как говорится, все преходяще, а культура вечна. В башне Мудрости была развернута извлеченная из «Уралов» полковая библиотека, ибо, кроме боевой подготовки и «танцулек», солдат должен еще и расти духовно. Как библиотека, так и ее заведующая Ольга Васильевна Потапова, чуть полноватая женщина в очках с круглым добрым лицом, в миру супруга командира ремроты майора Потапова, вообще оказались для нас настоящей находкой, потому что в отсутствие телевизора или радио книги – это единственный способ удовлетворить сенсорный голод. К тому же в этом собрании сочинений, слава Отцу, отсутствовали опусы таких авторов как Пелевин, Донцова или Акунин, что только добавляло библиотеке ценности как кладезю разумного, доброго и вечного.

Колдун, тоже большой любитель почитать, покорил сердце милейшей Ольги Васильевны, прямо на глазах у нее восстановив затрепанный до полного безобразия томик «Фаворита» Пикуля, просто положив на него правую руку. В результате предпринятой им магической обработки книжка, от ветхости уже готовая распасться на отдельные странички, приобрела вид благородной почитанности с чуть истершейся обложкой и слегка пожелтевшей бумагой.

К тому же появление библиотеки имело и еще один, крайне неожиданный эффект. Сперва амазонки на нашей службе, а потом «волчицы» и лилитки внезапно возжелали научиться читать и писать. Амазонки в стандартах своего мира и так были грамотны, то есть могли прочесть на койне и латыни простейший текст и оставить свою роспись под контрактом или расписаться за получение денежного довольствия. Но то на койне или на латыни, а тут эти языки были не в ходу. Началось все с Агнии, которая захотела знать, что читает ее любимый супруг Змей, а потом это превратилось в настоящее поветрие. Наши воительницы, вне зависимости от того, каково было их происхождение, рвутся к нашей грамоте и культуре так же, как жаждущие в пустыне рвутся к источнику живительной влаги. И ради этого рвения мне пришлось мобилизовать всех, кто может носить оружие, то есть владеет русским языком хотя бы в объеме десятилетки и способен донести это владение до жаждущих умов.

– А вас, Ольга Васильевна, – сказал я библиотекарю Потаповой, – я назначаю директором вечерней школы и даю вам в руки флаг. Если вам хоть что-то потребуется, так вы сразу обращайтесь. С моей стороны это дело встретит только всяческую поддержку и благоволение.

– Ах, Сергей Сергеевич, – по-театральному всплеснула руками библиотекарша, – скажите, зачем вам все это? Конечно, у вас тут все так красиво устроено, и девочки вас любят как родного отца и вообще, но зачем вам учить их русской грамоте, неужели без этого они будут хуже воевать?

– Будут, не будут, – ответил я, – не в этом дело. Дело в том, что и «волчицы» и лилитки и даже в какой-то степени амазонки – все они сироты, никогда не имевшие своего дома и свой семьи, специально выращенные ради смерти, не важно, на поле боя, жертвенном алтаре или же на бойне, как мясной скот. Я силой оружия сокрушил и низверг тех, кто причинял им зло, я принял их в свою семью, став им отцом и старшим братом, я своей душой полюбил их души настолько, что мы объединились в Единство. Я русский, и поэтому эти женщины тоже хотят стать русскими, для них это желание так же естественно, как дыхание. И вот теперь, когда все мы составляем одно целое, я хочу, чтобы эти женщины стали полноценными во всех смыслах людьми, и неважно, какие у них габариты тела, форма ушей и цвет кожи. Вон посмотрите на ту остроухую красавицу, которая сидит в уголке. Если нас родили для того, чтобы сказку сделать былью, то ее родили для того, чтобы забить на мясо и наделать из нее бифштексов и котлет. А вон та великанша, годящаяся в жены Кинг-Конгу, была предназначена для смерти на поле боя ради интересов своего хозяина. А вон те девочки-худышки, которых мы называем «волчицами», этих девочек специально растили для того, чтобы принести в жертву сыночку нашего Сатаны. А ведь все они, как и их сестры, совсем не идиотки. Вообще остроухие, которых мы называем лилитками, во многом умнее и сообразительнее обычных круглоухих людей, а «волчицы», кроме того, почти поголовно обладают небольшими магическими талантами.

– А почему, – вдруг спросила Ольга Васильевна, – почему эти ваши «волчицы» владеют магией поголовно, в то время как обычно у людей, как я слышала, имеющих такие таланты не больше одной десятой.

– Не знаю, – пожал я плечами, – возможно, дело в том, что жрецы злого бога с самого раннего детства подвергали их мучительным пыткам, и таким образом пробудили скрытые способности, присущие каждому человеку. Я уже дал Колдуну задание поискать ДРУГИЕ способы пробуждения таких способностей.

– Колдун – это такой милый мальчик, которого, кажется, зовут Дима? – спросила библиотекарша, – скажите, а почему у него такая странная фамилия?

– Это не фамилия, – ответил я, – а позывной, как у всякого бойца. И кроме того, он действительно очень сильный колдун, способный на многое. Его специализация – маг-исследователь, и Птица говорит, что детское любопытство очень помогает ему в работе. Вы уж с ним будьте поласковее. С одной стороны, он, конечно, двенадцатилетний мальчик, а с другой стороны, на нем лежит такая ноша, которую и не каждый взрослый утащить сможет.

В итоге Ольга Васильевна все же согласилась на мое предложение. Конечно, процесс ликвидации безграмотности был в самом начале; но главное – он начался, а максимально широкое использование для обучения не только офицеров, но и рядовых солдат и сержантов обеспечило максимально плотные социальные контакты внутри нашего Единства. А пока каждый вечер кто-нибудь из солдат или сержантов по два часа читал вслух собравшимся на площади у фонтана лилиткам, «волчицам» и амазонкам книжки со стихами или отрывки из романов, и это культурное мероприятие в какой-то мере было альтернативой «танцулькам». Уже не раз замечали, что послушать чтецов выходит даже Дух Фонтана.

Но это была только одна сторона медали, а на другой стороне с лязгом и грохотом столкнулись Лилия и начальник медслужбы танкового полка капитан Максимова. И случилось это уже на следующий день после того, как полк прибыл к нам в заброшенный город. Причина столкновения была проста – до Галины Петровны дошла очередь проходить у Лилии медицинский осмотр. Ух и воплей было. И шарлатанка Лилия, и аферистка, и мошенница… Правда, орать на Лилию – это чревато. Раз – и звук выключился, как отрезало. Рот у Галины Петровны разевается, как у вытащенного на берег сазана, а вместо воплей только тишина. А тут и Зул подоспела, тем более что этот осмотр они должны были проводить вдвоем. Что там было между дамами дальше, мне неведомо, но методы Лилии и Зул я знаю, и поэтому Галина Петровна вышла с осмотра очень задумчивая.

А на следующий день она пришла к Лилии, и был у них серьезный женско-медицинский разговор. А потом вслед за своей начальницей туда подтянулись и другие полковые врачи: хирург, терапевт и стоматолог. А тут как раз от местных тевтонов, из бывшего города Ашора, который стал Новым Аахеном, на штурмоносце привезли первую партию бывших мясных, и Лилия позволила «коллегам» присутствовать при осмотре, попутно поясняя, кто, какими средствами и с какой целью так поизмывался над человеческой натурой. Галина Петровна еще посетовала, что нет, мол, у них рентгеновского аппарата для просвечивания скелета, на что Лилия ответила, что кости все остались на месте, а изменения пропорций тела видны невооруженным глазом, чего тут просвечивать. Причем вся соль в том, что эти самые пропорции тела у лилиток зависят только от режима выращивания, включающего в себя питание, физические упражнения и дополнительную магическую обработку. И хоть и эстетический, и практический результат оказались выше всяких похвал (боевых лилиток, в том числе и в деле, видели все), но цель, ради которой проводились эти манипуляции, была весьма далека от общечеловеческого гуманизма и прикладной этики человеческих отношений.

Именно с этого консилиума и начались деловые профессиональные отношения между маленькой богиней Лилией и врачами из конца двадцатого века. А потом у двоих докторов – у самой Галины Петровны и у врача-терапевта Петра Аласания – вскрылись собственные способности к магии жизни. Причем способности Галины Петровны оказались значительно выше среднего, даже по меркам мира Подвалов. Теперь Галине Петровне для того чтобы поставить точный диагноз, больше не требуется рентген. Ее зрение как бы приобрело свойства компьютерного томографа, еще не существовавшего в одна тысяча девятьсот восемьдесят девятом году.

Кстати, инициации новых магов за последние дни сделалось явлением почти обыденным, и Колдун их проводил заученно, как на автомате. Никакого сравнения с тем, как мы когда-то – казалось, вечность назад – инициировали Кобру. Правда, магов такой силы и, так сказать, энергетической емкости мы пока больше не встречали. Недаром же амазонки, обожающие только грубую силу, млея, преклоняются перед Коброй, называя ее Темной Звездой.

Но все эти последние изменения говорят только одно – на идее кочевого воинствующего народа надо ставить крест. По крайней мере, в том виде, в каком я эту идею предполагал еще совсем недавно. С такими тылами особо не покочуешь. К тому же совсем не хочется терять доступ к магическому фонтану, который для нас – и источник силы, и экспресс-госпиталь, способный излечивать любые болезни и ранения, и неиссякаемый источник материальных средств, потому что его вода, по крайней мере, в мире Подвалов, является товаром гарантированной ликвидности. Но тут главное не зарываться и не обидеть Духа Фонтана, который в принципе не против, чтобы мы за его счет покрывали свои первоочередные нужды, но не желает, чтобы Мэри делала на нем деньги ради самих денег.

Очевидно, уже в следующем мире надо попробовать вести боевые действия, продолжая базироваться на заброшенный город в мире Содома, примерно так же, как мы сейчас делаем свои дела в мире Подвалов. А дальше… дальше посмотрим. Колдун говорит, что наша сила все время растет, и, может быть, мы сможем доставать доступные миры через два или даже три этажа. А пока мы все равно не можем стронуться с места, потому что Мэри бегает по Тевтонбургу как наскипидаренная, размещая в мастерских дополнительные заказы на пехотную экипировку и танковые комбинезоны. Новые контингенты – это не только новые возможности, но еще и новые большие заботы.

Шестьдесят второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу.

Бывшая амазонка Николета и безымянная рабыня, а ныне кандидатка в воительницы.

Вот уже пятый день я нахожусь в месте, которое местные называют странным словом «карантин», и все это время меня не оставляют горькие мысли. Сперва мне было не по себе оттого, что мой сын, единственное, что у меня есть, моя выстраданная кровиночка, плод моей горькой любви, может умереть оттого, что из-за голода и переживаний у меня совершенно иссякло молоко. Но встречавшие нас в том, другом месте, люди быстро привели моему мальчику кормилицу с острыми ушами, чьи сосцы были полны вкусного молока, а мне и моим спутницам дали по большой чашке горячего жирного супа с толстым ломтем хлеба.

После еды нас всех, а со мной и моего сыночка, погрузили в ванны, наполненные особой водой, которая так и искрилась от того, что в ней было огромное количество магии. Эта волшебная вода не только очень быстро вылечила моего сына, да и всех нас от тех болезней, которые мы заработали в храмовом подземелье, но мы даже стали немного понимать язык, на котором говорят хозяева этого места. Кроме всего прочего, после этих ванн у меня вскоре снова появилось молоко, и мой сын перестал нуждаться в услугах кормилицы.

Как только мы вышли из этих магических ванн, то обнаружили, что вся наша одежда пропала, а вместо нее на табуретах лежат такие же штаны и куртки, какие были на купивших нас людях, а также непонятные для меня предметы одежды, именуемые «нижним бельем». Это «нижнее белье» мы обязательно должны были надеть на голое тело под одежду. Раньше я не носила даже грудной повязки, предпочитая, чтобы мои груди были открыты всем ветрам; а тут не только повязка, причем странной формы, с лямочками, но еще и совершенно незнакомая вещь, называемая «трусы». Как во всем этом разобраться бедной амазонке, ума не приложу. Но такие тут правила, и им надо подчиняться, потому что, как говорится, в чужой Храм со своим уставом не ходят.

После этого, уже в «карантине», я начала печалиться о том, что меня продали и купили как вещь, причем продали и купили очень задешево, ничуть не считаясь с моим достоинством. Правда, Старшая Мать сама была виновата, когда приказала морить нас в темнице голодом. Выигрыш был на обол, а потери на четыре солида с каждой из нас. Но все равно быть рабой как-то не особо уютно, даже рабой великого героя, полубога или даже бога войны; но эти печальные мысли продолжались ровно до тех пор, пока я не узнала, что здесь, в этом странном месте, рабов не бывает по определению.

Темная Звезда, которая тоже служит этому богу Серегину и носит человеческое имя Кобра, сказала, что меня, как и других амазонок-неудачниц, жриц-расстриг и гимнасисток, с которыми мы вместе находились в том месте, не купили, а только выкупили у храма и теперь мы свободны как птицы в полете. Единственное условие – не возвращаться в наш родной мир, ибо богиня Кибела не желает больше знать своих блудных дочерей. Задав еще несколько вопросов, я узнала, что для того, чтобы воспользоваться этой свободой, мы должны будем вернуть Серегину долг в тот самый один солид.

Другого способа заработать такие деньги, кроме как поступить на службу в отряд к Серегину, у меня нет. Правда, прежде чем я начну служить за плату, мне надо будет сперва бесплатно отслужить тридцать дней в так называемом «учебном подразделении» вместе с остальными новенькими, которых люди Серегина сейчас скупают по всем закоулкам моего родного мира, где нас научат всему, что должна знать и уметь амазонка на службе бога войны. Потом еще тридцать дней я должна буду прослужить за плату там, куда меня направят – и все, да здравствует свобода.

И вот сегодня наш «карантин» закончился. Бывших жриц и девочек-гимнасисток увели в какое-то другое место, а нас, десять дюжин амазонок из числа тех, которых признали годными в службе в боевых отрядах, вывели из дома, в котором мы провели последние пять дней, и повели в друге место. Там плечистая высокая остроухая женщина, вместо одной руки у которой была замотанная в полосу ткани культя, выдала нам все необходимое снаряжение: округлый шлем, легкий и гибкий панцирь – все зеленовато-коричневого цвета; грубые ботинки по размеру ноги вместо привычных сандалий, которые мы носили в карантине. Закончив со снаряжением, остроухая женщина выложила перед нами по длинному ножу-кинжалу полуторной заточки и острому как бритва прямому мечу отличной тевтонской выделки. Уж я-то в этом разбираюсь.

Еще каждой из нас выдали маленький круглый щит, сплетенный из лозы и покрытый толстой кожей. Щит был предназначен для защиты левой руки, а еще его можно было закинуть за спину для того, чтобы взять в левую руку кинжал. Но это для тех, кто умеет биться двумя руками, или для стрельбы из лука. Но лука как раз среди вооружения и не было. Помимо этого я отдельно от остальных получила специальную сбрую из ремней и кусков мягкой ткани, в которой теперь везде и всюду буду носить с собой своего дорогого сыночка. Все снаряжение было очень качественным и дорогим. Нам объявили, что весь этот комплект стоит пять с половиной солидов, и если мы захотим покинуть отряд капитана Серегина, то этот долг нам тоже придется возвращать. Но если мы продолжим службу, то тогда мы никому и ничего не должны. Я огладила на себе отличный панцирь с подбоем из конского волоса, потом посмотрела на меч. Ну что же, в крайнем случае, моя свобода откладывается еще на полгода, или какая к воронам разница, кому я буду служить, ведь мы, амазонки, не можем без оружия и лихих головокружительных атак. Этот командир, по крайней мере, отлично обеспечивает своих бойцов, лечит их после ранения и пристраивает покалеченных, которых нельзя излечить, на необременительные рабочие места.

Но как оказалось, я немного поспешила с выводами. Когда мы уже собрались уходить, сопровождавшая нас амазонка-воительница по имени Кира, служившая у Серегина, как она сказала, еще с «первого призыва», попросила эту однорукую остроухую женщину:

– Тэя, сними, пожалуйста, повязку. Я хочу, чтобы эти девочки видели, что с ними будет, если их серьезно покалечит на службе нашему обожаемому командиру.

Женщина размотала на культе полосу ткани, и мы с изумлением увидели, что культя была обрублена чуть выше локтя, но сейчас из нее росла маленькая ручка с тонкими пальчиками, примерно как у годовалого ребенка.

– Года через три, – гордо сказала остроухая женщина, – эта новая рука полностью вырастет и будет такая же сильная и ловкая, как и раньше.

– Любая из вас, – сказала Кира, – пострадавшая на службе, получит такую же помощь. Наш обожаемый командир сделает все, чтобы его воительницы были счастливы и довольны, потому что мы с ним составляем одно целое. Мы – это он, а он – это мы, и сам Серегин убьет любого, кто скажет, что мы неравны ему, а он не равен нам.

Нет, решила я, посмотрев на Киру, если я уйду с такой службы, то всю жизнь буду называть себя круглой дурой и полной идиоткой. Для того чтобы применять магию такого уровня к своим раненым воинам, нужно быть воистину настоящим богом войны. И хрен с ним, с долгом – вернув его, я все равно останусь здесь служить, но не потому, что кому-то чего-то должна, а потому что такой командир – это ужасная редкость. А долг я верну только потому, что мы, амазонки, очень гордые и предпочитаем делать что-то не из одолжения, а потому что это идет от души.

После получения снаряжения нас повели представлять нашему временному командиру, который будет нами командовать, пока идет обучение, а также инструкторам, которые должны были учить нас тому, что мы еще не умеем. Я с любопытством глазела по сторонам, потому что еще не успела привыкнуть к новой обстановке и все здесь меня удивляло и восхищало. Когда мы проходили мимо полигона, мои глаза заприметили группу из трех человек, тихо беседующих друг с другом. Казалось бы – обычные воины, но в одном из них мне почудилось что-то такое знакомое, родное и близкое, от чего сердце, затрепетав, тут же упало куда-то вниз, а меня обдала горячая волна странного чувства, которое я больше не надеялась испытать. Я замедлила шаг, боясь при этом поверить собственным глазам, но они, эти глаза, меня не обманывали – о, это лицо я не забуду никогда, доведись мне прожить хоть тысячу лет! Как сладко было целовать эти темные губы, и играть с белокурым чубом, и нежно касаться этих прекрасных глазах, в которых помещалось все небо целиком… Разом вспомнился весь мой короткий и горький, но и одновременно такой нестерпимо-сладкий роман с юным красавчиком-тевтоном… И вот он собственной персоной стоит в нескольких шагах от меня… Да неужели такое возможно? Я ведь полюбила его тогда, вопреки вражде и запретам… Знала, что это безнадежная любовь, которая не принесет мне счастья, знала, что мы расстанемся навсегда… И, конечно, никак не могла предположить, что судьба уготовила нам еще одну встречу…

Мы не виделись с ним почти год, и с тех пор он загорел, окреп, возмужал, отпустил короткие почти бесцветные усики и обзавелся кривым шрамом во всю щеку. Я любовалась на него и ликование наполняло мое сердце до краев, и робкая надежда стучалась в это самое сердце – что если эта встреча будет счастливой? Но как к нему подойти? Он тут, похоже, начальство – вон, запросто разговаривает с двумя другими командирами… А я? Я еще пока еще не достигла даже статуса рядовой воительницы…

В это время, словно услышав мои затаенные мысли, он повернул голову и бегло осмотрел нас, выстроившихся перед ним, в еще даже не обмявшейся форме и не пригнанном снаряжении. Потом его взгляд остановился на мне, и лицо его начало меняться. Неверие, надежда, радость.

– Ники! – выкрикнул он, бросившись ко мне с раскрытыми для объятий руками, – моя милая Ники! Какое счастье, что ты здесь!

– Вернер! – крикнула я, бросаясь ему навстречу, – мой милый Вернер!

Мы столкнулись и так крепко обхватили друг друга в объятьях, что мой ребенок, висящий в сбруе спереди меня, недовольно захныкал.

– Что это, Ники? – чуть отстранившись от меня, спросил Вернер.

– Это наш с тобой сынок, Вернер, – гордо ответила я, – это все, что ты оставил мне на память о нашей любви.

– О, милая… – сказал Вернер срывающимся полушепотом, и его глаза заблестели, – наш ребенок… Боже мой… – он растерянно разглядывал младенца, – какая неожиданность… Тут он, видимо, вспомнил, что мы здесь не одни, и стал стыдливо озираться. Однако его собеседники смотрели на нас понимающе-снисходительно. Однако он счел, что для выражения чувств лучше будет найти другое время и стал поспешно рассказывать мне:

– Знаешь, Ники, как только пал херр Тойфель и был заключен мир, я принялся везде тебя искать. Но мне ответили, что такой воительницы в храме Поющих Ветров не существует, и тогда я с горя записался в эту экспедицию для покорения другого мира, и уже тут после первой битвы услышал Призыв и перешел на службу к капитану Серегину. И, о чудо – я неожиданно встречаю тебя, моя милая, да еще и с нашими ребенком на руках… В этом, несомненно, есть рука самого Отца.

– Чьего отца? – не поняла я, – твоего отца, Вернер?

– О моя милая дикарка, – воскликнул Вернер, – Отец Небесный есть создатель всего сущего, но об этом мы поговорим сегодня вечером. А сейчас встань, пожалуйста, в строй, мы и так уже потеряли достаточно времени.

Таковы эти тевтоны – едва только прошло первое очарование нашей встречи, как он уже ставит меня в строй и начинает командовать, потому что сегодня он здесь начальник, а не я. Вечно у них в голове какой-то великий могущественный мужской Бог, который учит их как жить. Не успели они избавиться от херра Тойфеля, как тут же обзавелись каким-то Отцом, которому принялись молиться с прежним пылом. Боюсь, что в нашей семье будет не избежать религиозных споров. Пусть даже Великая Мать отказалась от меня, как от негодной дочери, но я при этом все равно остаюсь примерно-правоверной амазонкой, не отступающей от внушенных в детстве идеалов.

И только потом я узнала, что одним из тех командиров, с которыми разговаривал мой милый Вернер, был сам капитан Серегин. Какой ужас! Не успела я завербоваться в его войско, как тут же выложила напоказ всю свою личную жизнь.

Шестьдесят пятый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу.

Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

Ух ты, ну и жизнь пошла в последнее время, только успевай вертеть головой. Посмотрите налево, там наши дикие советские предки, которые жили еще задолго до моего рождения и не знают, что такое мобильный телефон, персональный компьютер, интернет и прочие достижения цивилизации. Серегин их тоже не особо уважает, называет их поколением, просравшим Страну – вот именно так, страну с большой буквы, но при этом считает, что если к ним приложить руки и немного обтесать, то толк непременно выйдет. А вот их старшие начальники – они уж точно безнадежны. Но я этого еще не понимаю. Я пока еще всего лишь маленькая девочка, которая старается держать глаза и уши открытыми, а рот, наоборот, закрытым.

В то же время, если посмотреть прямо, то есть уже направо, то можно увидеть инверсионный след от пронесшейся мимо банды юных амазонских школьниц-гимнасисток, которых исключили из ихней школы за мелкие проказы и неугомонное поведение, а там это кончается печально. Если родственники исключенной девчонки не могут выплатить гимнасии долги за обучение, то ее продают в рабство. Мальчишки там вообще второй сорт, и даже не учатся в школе. Считается, что мужчина у амазонок годен только для ОДНОГО, но мне об этом ОДНОМ знать пока преждевременно. Мала еще. А я знаю. Кто ж не знает, откуда дети берутся? Хотя, вру – есть такие. Помнится, в школе я с одной «домашней» девочкой разговаривала, так она аж расплакалась, пытаясь доказать мне, что дети получаются от поцелуев, а то, чем занимаются плохие дяди и тети – это гадость, и порядочные люди этого не делают. Как же я над ней смеялась!

Так вот, Серегин выкупил у храмов этих как бы бесполезных девчонок и начал учить их на разведчиц, связисток и прочих нужных нам людей.

Кстати, все девочки в этом отряде примерно моего возраста в одиннадцать-тринадцать лет, и я с ними даже немного подружилась. Они все классные! Настоящие дикие оторвы. Тел – она, конечно, тоже оторва, но она все-таки деммка, а тут свои, человеческие девки, с которыми можно побеситься и посплетничать. Правда, пока они по-русски говорят не очень, но и я тоже не забыла латынь и могу с ними немного потрепаться о нашем, о девчачьем. Только «классная» у них слишком строгая, потому что это дикая лилитка по имени госпожа Ланг. Она черная, высокая и худая как палка. А еще у нее на теле везде есть такая клевая татуировка, которая делает ее похожей на длинную, стройную и очень опасную ядовитую змею. Сначала я тоже хотела сделать себе такую татуировку, но потом подумала, что это ни к чему, потому что один раз ты ее делаешь, а потом фиг от нее отделаешься. Быть может, лучше попросить Димку сделать мне такие же острые уши, как у лилиток или, может, ну нафиг и их?

А еще мы ходим в библиотеку. Она, конечно только для военных, но мы теперь тоже слышали Призыв, и капитан Серегин взаправду взял нас на службу посыльными, потому что все равно нас не удержишь, и папы с мамой, к которым нас можно отправить, тут тоже нет. Библиотекарь Ольга Васильевна сначала нас немного боялась – в смысле боялась, что мы начнем рвать книги – но мы все же не такие дикие и никаких книг рвать не собирались, а Димка своей магией даже вылечил несколько совсем старых книжек, которым было плохо, плохо, совсем плохо, после чего мы в библиотеке стали самыми желанными гостями. Я даже не думала, что после всех наших приключений просто почитать книжку окажется таким большим удовольствием. Особенно мне почему-то понравились книжки про героев-пионеров, воевавших в партизанских отрядах, и потом я даже долго плакала из-за этих книжек, потому что узнала, что все эти герои, мальчики и девочки – все погибли, потому что их убили фашисты или наши предатели – дерьмократы и либерасты.

Но ведь Серегин же не позволит, чтобы нас убили! Он же настоящий бог войны – великий и ужасный, уничтоживший херра Тойфеля и пленивший Зевсия, с которым даже Кибела разговаривает очень вежливо, и в которого втайне влюблена сама Афина. А еще задается и делает вид, что гордая. Да если бы Серегин только поманил ее пальцем, то побежала бы за ним эта Афина как миленькая, никуда бы не делась. Артемида же побежала, и даже без всяких надежд на взаимность, лишь бы быть поближе к своему «предмету». Кто такие против Серегина фашисты? Тьфу на них и растереть вместе с их гадским Гитлером.

А еще мы рассказываем Ольге Васильевне о наших приключениях с самого первого дня по самое сегодня. Все рассказываем, про местных фашистов-тевтонов, про сожженный поселок, который освободили наши солдаты, про бой в ущелье и про то, как наши переделывали Гретхен, которую сперва немного ранили и взяли в плен. Потом мы рассказывали про штурмоносец, Елизавету Дмитриевну, и другие миры, на что Ольга Васильевна сказала, что если миров действительно больше одного, то значит их очень много.

К сожалению, ни в храме Вечного Огня, ни при штурме логова херра Тойфеля, ни когда Кобра замочила Посейдона, мы не присутствовали, и рассказать об этом тоже могли только с чужих слов. Зато как Агния мочила своим мечом Аполлонуса, напавшего на Анну Сергеевну, мы видели во всех подробностях. И поделом этому Аполлонусу! Сначала он напал на Серегина и огреб от него по самое не хочу. Потом решил, что если Серегин для него слишком крутой, то надо наехать на самого слабого из нашей команды, и тут опять просчитался, на этот раз фатально. Агния тоже оказалась крутой, как-никак дочь самой Кибелы. Кто наших обидит – тот трех дней не проживет.

Конечно, рассказывала в основном я, и еще немного Митька, потому что Димке всегда некогда, а Янка у нас очень сильно стесняется при посторонних. Когда мы рассказывали эти истории, то в библиотеке успела собраться целая толпа, которая нас слушала. Там и солдаты из полка в увольнении, и офицеры, а также даже некоторые лилитки и «волчицы», которые ходят в библиотеку учиться читать по-русски, и Ольга Васильевна с ними занимается как с первоклашками. Она-то нам и сказала, что если бы о наших приключениях написали книжку, то и Дюма и Жуль Верн нервно курили бы в сторонке. Ну да, тут и без Жуля Верна тесно, мы и сами хорошие писатели. Вот возьмем и напишем книжку о наших общих приключениях, и назовем ее «Туда и обратно. Путешествие капитана Серегина и его друзей в подвалы Мироздания и возвращение их обратно в Верхние Миры». Но Ольга Васильевна сказала, что для того, чтобы написать хорошую книжку, мало будет знать интересные истории, надо еще очень много учиться, сперва в школе, а потом и в институте, иначе ничего не получится. Ну, это она зря, у нас и так все получится. Вот только открою в себе магический талант к литературе – так сразу сяду писать книжку.

Тогда же и там же. Библиотекарь Ольга Васильевна Потапова

Сначала новая жизнь казалась мне страшным сном, бесконечным ужасом, который обязательно должен был закончиться ужасным концом. И так два месяца подряд каждый день становилось все хуже и хуже. Мой Саша все эти дни клял себя и начальство за то, что позволил мне поехать с полком, а не оставил в военном городке вместе с остальными семьями офицеров, которые должны были приехать к новому месту дислокации полка позже. Да, так получилось, и теперь уже ничего не изменишь! Мужа и так должны были переводить в Союз, поэтому контейнер с нашими вещами уже уехал к маме, да и наши дети с лета тоже остались у бабушки, и меня, собственно, в военном городке уже не держало. Так что влипла я в эту историю вполне закономерно. Решила проехать вместе с эшелоном, для того чтобы сэкономить на билетах, и на тебе – вместе со всеми попала в настоящий кошмар.

Мы уже думали, что завтра-послезавтра рухнут последние остатки дисциплины и в полку начнется самая настоящая анархия – и тут на горизонте, как призраки надежды, появились люди капитана Серегина. С первого взгляда было понятно то, что окружившие наш лагерь бой-бабы, которые сами себя называют воительницами, были одеты отнюдь не в нашу форму, но их одежда и доспехи очень походили на обмундирование наших солдат, и поэтому вызывали определенное доверие. Кроме того, наше положение дошло до крайней точки отчаяния, а окружившая нас армия вооруженных женщин вела себя очень осторожно и не совершала никаких враждебных движений. Потом в дело вступил сам Серегин – и наш полк пал к нему в руки как чуть подгнившая перезрелая груша. У страшной сказки оказался вполне счастливый конец.

Так мы попали в еще один мир, полный высоченными лесами, деревья в которых благоухают благовониями. Сказочный заброшенный, а точнее зачарованный, город посреди этих лесов и целая армия странных существ женского пола, преданно служащих таинственному хозяину этого места, в женах у которого была самая настоящая княгиня древнего рода. Короче, нас подобрали, обогрели, накормили и включили в состав частной военной компании, которая, как я поняла, принадлежит лично самому Серегину, а отчет за ее использование он держит только перед Небесным Отцом, то есть ни перед кем. Аллес капут, как любит говорить мой муж.

И вот сегодня, когда девочка Ася, делая круглые глаза, начала рассказывать эту историю с самого начала, я сразу же поняла, что это тоже была сказка, и тоже страшная. Чудовище, которое затянуло воспитательницу пионерского лагеря и детей в иной мир, и отец Александр, который изгоняет его дарованной ему божественной силой. Откровения отца Александра и обретение мальчиком Димой магических способностей, камень Кибелы, ужас средневекового фашизмо-сатанизма и первая встреча с одним из местных богов, Гермесием. Врун, болтун, и хохотун, как сказал про него мальчик Митя.

Чем дальше я слушала эту увлекательную историю, тем больше понимала, чем Серегин отличается от нашего подполковника Седова. Серегин не стал сидеть на месте, ожидая неведомо чего неведомо от кого, а принялся прорываться во внешний мир; и каждый его шаг, каждый бой с врагами, каждая встреча с местными богами делали его сильнее, умнее и могущественнее. Одну за другой Серегин решал возникающие перед ним задачи, получив сперва статус богоравного героя, потом богочеловека, а в самом конце и бога войны. А наш подполковник Седов окопался на вершине холма и ждал указаний от начальства, не решаясь взять на себя ответственность за самостоятельные действия, будто забыл о русской поговорке, что под лежащий камень вода не течет. Так и получилось, что когда они встретились, то младший по званию оказался спасителем, а старший, у которого всего было неизмеримо больше – спасаемым.

И тут я услышала в своей голове чей-то гулкий басящий голос – именно что в голове, потому что поблизости от меня сейчас не было ни одного мужчины, все посетители библиотеки сидели за столами и чинно читали книги.

– Что касается вашего подполковника Седова, вы не совсем правы, уважаемая Ольга Васильевна, – произнес неизвестный, – не стоит винить человека в пассивности, если его никогда не учили действовать самостоятельно, и даже более того, при каждом удобном случае били по рукам. Ругать его будет несправедливо с вашей стороны. Кроме того, все вы, и в полку и в стране, подверглись враждебной магической обработке, иначе еще называемой порчей. Первое, что Серегин сделал перед встречей с вами – снял эти враждебные заклинания, выбросив порожденных ими сущностей во тьму внешнюю…

Я всю жизнь была правильной советской девушкой, комсомолкой и далекой от всякой мистики атеисткой, но этот гулкий голос, громыхающий прямо у меня в голове, заставлял мои волосы непроизвольно вставать дыбом. На всякий случай я заглянула под стол, но там, кроме моих ног, ничего не было.

– Холодно, уважаемая Ольга Васильевна, – усмехнулся голос, – и вообще, нет занятия более дурацкого, чем искать черную кошку в темной комнате, особенно если эта кошка не хочет с вами встречаться. А я-то считал вас гораздо умнее…

– Кто вы такой и почему обратились именно ко мне? – дрожащим голосом прошептала я, прикрыв глаза.

– Вы можете звать меня Отцом или, если хотите, Небесным Отцом, потому что это имя нравится мне больше многих иных – устало произнес голос, – а к вам я обратился потому, что вы единственная из попавших в эту историю ваших современников относительно свободны и не зашорены в своих мнениях и впечатлениях. Ваши товарищи офицеры при взгляде со стороны выглядят, как узкоспециализированные люди-функции, предназначенные для совершения строго определенных действий, а солдаты – это только покорный материал для их обработки. А мне нужен был какой-то независимый человек вроде вас, чей свежий взгляд должен помочь мне разобраться с ситуацией. Вы правильно подумали, что Серегин отчитывается только передо мной, и больше его ничего не сдерживает, и это очень опасно. У отца Александра, который является здесь моим официальным представителем, тоже уже есть сложившаяся система взглядов на все происходящее. Глаз у него замылен сиюминутными проблемами, а это значит, что добро может превратиться в зло, а он этого и не заметит. Вам я предлагаю стать этаким внештатным корреспондентом, время от времени беседующим с людьми и анализирующим сложившуюся ситуацию с человеческой точки зрения. Вы согласны?

– Хорошо, – прошептала я, – я согласна. А сейчас оставьте меня, пожалуйста, мне нужно как следует все обдумать.

Едва только я произнесла эти слова, как в моей голове что-то щелкнуло и раздались короткие гудки, как будто тот, кто назвал себя Отцом, беседовал со мной по телефону.

Семьдесят второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу.

Дима (Колдун)

Жизнь наша в последнее время вошла в обыденную колею. Наши дикие предки, как их называет Ася, перестали пугаться магии и вздрагивать при каждом моем появлении, тем более что самых диких, настоящий отстой, Сергей Сергеевич в город не пустил, и сейчас они обитают в палатках с его дальней стороны. Хотя с остальными тоже было немало возни, особенно бушевала главная докторша полка капитан Максимова, которая ни за что не хотела верить в то, что магия это не какие-нибудь россказни для малолетних детей, а реальность. Но потом все улеглось, потому что против фактов не попрешь, особенно если их излагает Лилия, приказавшая жертве заткнуться, или Ника-Кобра с взведенным боевым плазменным шаром в руке.

И вот теперь я зову капитана Максимову, у которой тоже открылся сильный талант к магии жизни, просто Галиной Петровной, и через день провожу дня нее и еще для двух десятков недавно инициированных адептов занятия по прикладной практической магии. Без этого никак, потому что если маг чувствует в себе силы, но не знает, как сделать самые элементарные вещи, тут недалеко и до беды. Рванет – мало не покажется, как говорит еще один мой ученик сержант Булыгин.

Конечно, со стороны выглядит смешно, когда маленький двенадцатилетний мальчик учит чему-то взрослых дядь и теть, но такова наша жизнь. Так уж получилось, что я самый квалифицированный маг в нашей команде, наверное, потому, что я, будучи ребенком, открылся магии весь и сразу, а взрослым, воспитанным на каком-то там диалектическом материализме, приходится ломать себя через колено. Галину Петровну Сергей Сергеич и остальные взрослые маги прочат в состав нашей магической пятерки для того, чтобы превратить ее сперва в шестерку, а потом за счет отца Александра, как клирика, и в семерку. На это потом, а пока все мои ученики, как говорится – «первый класс, вторая четверть», и учу я их в основном тому, как, создавая заклинания, случайно не покалечить себя и соседей, а также избежать разрушений в окружающей среде.

Мой учитель говорит, что уже давно он не видел таких закостеневших негибких умов, и что создателю этого самого диалектического материализма стоило бы сунуть в рот его же потные ноги и продолжать операцию до тех пор, пока это чудовище не пожрало бы само себя. Сергей Сергеевич, напротив, считает, что сам диалектический материализм тут ни при чем, и что во всем виновны люди, фанатично прикладывавшие его и к месту и не к месту. Всякому овощу должно быть свое время, а каждой идее – своя сфера применения. В общем, что касается моих учеников, ситуацию мы постепенно переламываем и без всяких радикальных шагов, и надеюсь, что вскоре все они смогут перейти к методам самоподготовки и освободят большую часть моего времени, занятую сейчас возней с этими взрослыми первоклашками..

Совсем другая реакция у выходцев из 1989 года была на идею о том, что Мироздание содержит не один наш мир, а множество различных, зачастую причудливых и даже уродливых миров, и эти уродства нам надо будет исправлять по мере того как мы будем подниматься вверх по лестнице Мироздания. Этому посвящена вторая половина наших уроков, но веду их уже не я, а поочередно отец Александр и Зул бин Шаб. Практических занятий по этой теме не проводилось, потому что квалификация учеников была для этого еще недостаточна, но мы дали им несколько раз взглянуть на то, как наша пятерка открывает портал в мир Подвалов. При этом мы им продемонстрировали, насколько сложна при этой операции вязь энергетических потоков, малейшая ошибка в которых может занести неопытного начинающего мага в какое-нибудь кошмарное место или просто распылить на атомы. Вообще считается, что в одиночку путешествовать по мирам могут только настоящие боги со стажем. Сергей Сергеевич, например, тоже теперь бог, как и Анна Сергеевна, но для того, чтобы отправиться в самостоятельное путешествие по мирам, им требуется много раз открывать портал в составе пятерки, и только потом они могут без особого риска попытаться сделать это самостоятельно. А пока мы все вместе ищем путь в следующий мир.

Семьдесят пятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу.

капитан Серегин Сергей Сергеевич

После того как мы практически полностью порешали все наши вопросы, связанные с отжатым танковым полком и немного привели его в боеспособное состояние, перед нами во весь рост вставал вопрос выхода в следующий мир. Откровенно сказать, девки застоялись и били копытом. Или им нужно было давать большое дело, или они начнут куролесить. Вчера после нескольких пробных открытий порталов нам стало ясно, что отсюда, если не считать нижележащего мира Подвалов и бокового мира-ловушки, в котором мы спрятали Зевсия с его секс-эскортом из диких лилиток, оказались доступными еще пять миров.

Первый из них лежал в соседнем секторе Мироздания, и о том, что там творится, лучше не рассказывать. Отец Александр сказал, что мир тот полон опасностей, землетрясений, тайфунов и извержений вулканов, которых там невероятное множество, потому что луна того мира примерно вдвое массивнее нашей луны и находится на вдвое меньшем расстоянии, отчего очень сильно влияет на тот мир. Поэтому обитающие там похожие на людей существа даже изначально были более жестокими, чем обычные люди. Их обычаи и порядки напоминали концентрированную культуру средневековых японцев наших базовых миров, к чему примешалось еще опосредованное влияние жестокого мира Содома, которое совершенно свело их с ума.

Кстати, у тех существ тоже острые уши, только горизонтальные, а не стоячие, как у лилиток, так что не исключено, что часть генетического материала наших воительниц происходит именно из того мира. Портал в тот мир открывался достаточно легко, но во-первых, это был мир не из нашего сектора, и дальнейшее путешествие по той линии только отдалило бы нас от конечной цели. Во-вторых, делать нам нечего там, где враждуют жестокие феодалы и идет резня всех против всех, без правых и виноватых. В том мире воины, не желая сталкиваться с равными себе в жестокой схватке, вместо того режут принадлежащих врагу безоружных крестьян, которые относятся к этому с потрясающим фатализмом и даже безразличием, потому что и без этого очень часто гибнут во время стихийных бедствий. И вообще, тамошние существа время от времени действуют так механистично, что начинают напоминать насекомых, живущих на одних лишь социальных инстинктах и совершенно не заботящихся о выживании отдельных особей.

Выждав сутки, необходимые для того, чтобы Колдун и Птица немного пришли в себя после увиденных в мире ушастиков жестоких сцен, сегодня утром мы продолжили просмотр доступных миров. Три из них оказались пустышками, представляющими собой Землю до появления на ней разумного населения; по крайней мере, следов деятельности этого населения не было заметно с тех высот, куда мы задрали просмотровое окно, а вот четвертый мир, самый дальний из них, был самое то что надо. Судя по отсутствию сколь-нибудь значительных отличий в конфигурации континентов от карты нашего мира, это был уже один из миров Основного потока. Возможно, этот мир был самым нижним из числа доступных нам миров. Об этом же говорило и расположение обнесенных стенами городов, ниточки дорог, квадратики полей и прочие указания на довольно развитую цивилизацию.

Ну как развитую. Так как в европейской части планеты крупные города в основном были сосредоточены по берегам Средиземного моря, севернее, за Дунаем и Рейном, все это вырождалось в мелкую россыпь укрепленных и неукрепленных поселков. Кроме того, на берегах пролива, отделяющего Европу от Азии, имел место самый настоящий мегаполис, который не мог не быть ничем иным, как Константинополем. Из этого можно было сделать вывод, что этот мир находится где-то на грани перелома между поздней Античностью и ранним Средневековьем. В это время христианство уже прочно укоренилось на территории Римской империи, и уже готово было понести свет культуры и цивилизации бывшим варварам – германцам и славянам, на плечах которых потом будет воздвигнуто здание современной цивилизации. Единственно, что ощутимо мешало опознанию точного времени действия, так это отсутствие указания на то, какой год от рождества христова стоит в этом мире, а также четко проведенных по земле государственных границ. И непонятно было, где кончалась Византия и начиналась Персия, Аравия, или земли славян и германцев.

Но самое главное, что нам в итоге удалось выяснить простым наблюдением без вмешательства, заключалось в том, что в этом мире уже существовали первые восточные славяне, населявшие междуречья Днепра, Днестра и Буга, и к их землям с востока, по степям, поднимая в небо огромные хвосты пыли, приближались несметная с виду армия. Скрипели огромные крытые арбы на колесах из спилов гигантских деревьев, за арбами следовали огромные стада скота, а по бокам и впереди этого кочующего народа мчались на маленьких злых конях всадники азиатской наружности. Опять очередной Карабас-Барабас, Елбасы, Темучжин или Аттила объединил кочующие по степи племена только для того, чтобы направить их ярость против оседлых народов*, и как всегда, первыми на пути у покорителей мира должны были оказаться разрозненные племена и роды восточных славян.

Примечание авторов: * Серегин не совсем прав. Зачастую причиной таких нашествий являлась не алчность кочевников, а обстоятельства неодолимой силы – как, например, локальные колебания климата, на какое-то время превращавшие цветущие степи в пустыни или нашествия из глубин Азии еще более грозных кочевых народов, расчищавших место в степи для своих стад и кочевий, и ради этого беспощадно убивающих всех чужаков.

Но на этот раз все будет не так, потому что мы уже совсем рядом, почти что здесь. Сегодня вечером мы обдумаем план первоначальных действий, а завтра с утра начнем.