Пролог

Каждому из нас свойственно мечтать о необычном. Мы делаем это тайно или явно; но наш рациональный ум всякий раз убеждает нас в том, что чудес не существует. Но мы все же не доверяем ему до конца, лелея в душе робкую надежду, что волшебные миры есть, они совсем рядом. Рядом – но нам не дано туда попасть по какой-то причине; возможно, таковы законы Мироздания. Но всем знакома эта тоска по ускользающим полугрезам-полувоспоминаниям, что порой неожиданно, ниоткуда, словно невесомые прозрачные бабочки, вдруг посетят наш разум… А странные сны, полные мистических, но потрясающе логичных событий? В чудо поверить очень легко, потому что мы рождаемся с этой верой. Даже самый заядлый скептик в глубине души мечтает столкнуться с чудесным, но он стыдится собственных мыслей – и именно потому желает казаться скептиком.

Но никто не в силах доказать, что чудес не существует в принципе. Если мы живем в нашем мире по определенным законам, почему бы не предположить, что в иных мирах, в непознаваемой бесконечной Вселенной, в других, неведомых закоулках Мироздания, существуют несколько иные законы и закономерности?

Порой отголоски этих миров доходят и до нас в виде необъяснимых явлений. Ведь миры эти взаимосвязаны, составляя как бы бесконечное множество этажей единого здания. И над всем этим властвует воля Творца, которую постичь невозможно. Но Творец, вложивший в свои творения частичку себя и тем самым наградивший нас чертами своей личности, дает и нам некоторую возможность творить и созидать. Иногда он даже позволяет заглянуть за грань…

Но кто же те избранные, которым дано не только приоткрыть завесу над тайнами Мироздания, но и проникнуть за пределы привычной реальности? Какими качествами нужно обладать, чтобы менять судьбы миров? Ответ прост – нужно лишь быть собой. И нести в душе то, что угодно Творцу – доброту, справедливость, верность и любовь, щедро делясь этим со всеми, кто достоин. И помнить, что миры покоряются не только силой оружия, но и великодушием, и состраданием, и величием разума.

 

Начало истории

23 июня 2016 года, детский лагерь «Звездный путь» где-то на Среднем Урале.

Анна Сергеевна Струмилина, 26 лет, руководитель кружка «Умелые руки», рукодельница и вообще затейница.

– Анна Сергеевна, а мы что, теперь совсем-совсем в поход не пойдем? – из-под светлого чуба на меня грустно-вопрошающе глядели два серых глаза. Одиннадцатилетний Димка Абраменко, исключительно умный и воспитанный мальчик, он первый раз приехал в лагерь, завороженный сильно приукрашенными рассказами друзей о походах и приключениях.

Я вздохнула. Мои ученики, все сплошь умнички и таланты, с надеждой ожидали моего ответа и мне очень не хотелось огорчать их, но, видимо, придется.

– Ребята, – произнесла я, – вы, наверное, уже слышали о том несчастном случае, который произошел недавно в одном из детских лагерей. Теперь лагеря строго проверяют, а все походы пока запретили. Давайте подождем, может быть, вскоре походы разрешат снова. А пока… нам ведь и без походов здесь интересно, правда?

Несмотря на мою наигранную бодрость и улыбку, дети издали дружный разочарованный вздох. Я их понимала. Дети мечтали о походах. Что там говорить – расстроены были все, кто работал в лагере. Надо же было случиться этому происшествию с байдарками! Теперь, после гибели детей на Сямозере, во все лагеря будут направлены строжайшие комиссии с проверками. К несчастью, у нас не имелось инструктора по туризму, а выводить детей за пределы лагеря при отсутствии такого специалиста строго запрещалось. Однако этот запрет частенько нарушался и детей из старших отрядов водили в полудневные походы в сопровождении двух физруков и воспитателей. Теперь даже такие походы нам, похоже, не светят. Сегодня на утренней планерке для педагогического состава Вера Анатольевна, начальница, после того как разъяснила обстановку, сказала, грозно сверкая стеклами очков:

– Итак, надеюсь, вопрос с походами достаточно ясен. Теперь хочу особо предупредить – я не потерплю никакой самодеятельности. Никаких чтоб мне «мы недалеко, только за ограду, травок нарвать». Я понимаю, что дети просятся, они же на походы рассчитывали. Займите их, поиграйте, чтоб не скучали. Когда дети начинают скучать, это очень опасно, потому что тогда они могут попытаться самовольно выйти за пределы лагеря. Поэтому, сейчас, в данной ситуации, их нужно строго контролировать. Анна Сергеевна, – суровый взгляд начальницы устремился на меня, а вслед за ним – и взгляды всех присутствующих, – хочу к вам обратиться особо. Никаких партизанских вылазок с детьми за шишками, за корягами, за камушками, и так далее. Раньше я сквозь пальцы смотрела на ваши «предприятия», но теперь, учитывая ситуацию, я вам запрещаю брать детей за территорию лагеря. Вам понятно?

Я кивнула. Это хорошо, что начальница знает далеко не все о наших «партизанских вылазках». Все эти шишки и коряги были лишь для отвода глаз. На самом деле я, взяв человек десять самых верных кружковцев, ходила с ними в самые настоящие походы, показывая разные удивительные места. Ходили мы, правда, недалеко, так как при нашем отсутствии более двух часов могли возникнуть ненужные вопросы. Мы посещали Серебряный родник, Холм Скорпионов, побывали в живописном дачном поселке, где познакомились с местными ребятами и попрыгали на батуте. Детям нравилось ходить со мной по окрестностям. Затаив дыхание, они слушали удивительные истории, которые я сочиняла тут же, на ходу, выдавая их за легенды. И я тоже получала большое удовольствие от общения с моими маленькими учениками. Они часто советовались со мной и доверяли свои сокровенные тайны. Некоторые из них тоже были большими фантазерами и талантливыми рассказчиками. Часто, глядя на них, я думала – куда же деваются потом эти прекрасные дети, верящие в доброту, искренние и участливые, наивные и открытые – в кого они превращаются, когда вырастают? И не находила ответа.

Я так и не завела себе друзей среди сотрудников лагеря. Хорошие, приятельские отношения сложились лишь с двумя тетками – такими же, как и я, кружководами, моими соседками по комнате. Одна вела кружок кройки и шитья, а другая занималась макраме. Компанейские тетки, обеим под пятьдесят; мы каждый вечер устраивали чаепития (а изредка и винопития), где мои славные коллеги делились веселыми историями из своей жизни. Ну и еще была у меня одна приятельница среди воспитателей – мы с Инкой учились когда-то в одном классе, и она всегда восхищалась моими творческими способностями, но все же были мы с ней слишком разными, чтобы стать хорошими подругами. Остальные же относились ко мне по большей части нейтрально, считая в лучшем случае чудачкой, а некоторые особо обиженные жизнью даже называли «чокнутой», что не могло не льстить моему самолюбию. О том, что кое-кто из сотрудников столовой наградил меня этим эпитетом, мне с горьким негодованием сообщила Яна, девочка из детдома, очень привязавшаяся ко мне и ходившая за мной повсюду как хвостик – она нечаянно услышала разговор двух поломоек. Я же в ответ расхохоталась и сказала, что мне очень приятно узнать об этом.

– Почему приятно? – потрясенно спросила Янка, – они же вас обозвали…

– Ну, это они так думают, – ответила я, – а я принимаю это за комплимент. Подумай сама – как еще могут назвать глупые люди человека, не похожего на них, обладающего тем, чего у них нет, умеющего делать то, что им недоступно? Которые еще и завидуют? Чокнутыми, сумасшедшими обычно называют неординарных людей, с нестандартным образом мышления. На самом деле их оскорбление – это признание моих достоинств, а я могу только пожалеть их, что они заняты лишь своей мелочной злостью, и ни на что другое больше не способны. Их жизнь скучна и однообразна. Вот если бы достойный человек стал меня критиковать, я бы задумалась, потому что умные люди не говорят попусту, и, между прочим, предпочитают высказывать свое мнение в глаза. А так даже и в голову брать не стоит. Поэтому никогда не обижайся, если глупые люди говорят о тебе плохо, а принимай это как комплимент.

И я улыбнулась и обняла ошарашенную и глубоко задумавшуюся Янку.

Вечером, после ужина, я отправилась в нашу кружковую комнату, чтобы немного прибрать. Я расставляла по полкам новые поделки моих учеников, развешивала по стенам рисунки. Издалека доносились звуки музыки – дискотека была в разгаре. Раздался робкий стук в дверь и вслед за этим вошли два друга – два Димки, Абраменко и Федорчук. Они познакомились уже здесь, в лагере, и теперь были неразлучны. Эти мальчики никогда не хулиганили – их, похоже, не занимали сомнительные проделки. Они, как я заметила, много разговаривали друг с другом, обсуждая какие-нибудь фильмы, книги или передачи. О многих, неведомых мне, вещах, они рассуждали со всей компетентностью и знанием дела. То они горячо спорили о том, почему вымерли динозавры, то – как можно выйти на контакт с инопланетянами, то – существовала ли Атлантида. Я прямо диву давалась, до чего это были любознательные и эрудированные мальчики. На фоне остальных они были прям как два малолетних профессора. Я, чтобы они не путались, стала называть их по-разному. Флегматичный, коренастый, веснушчатый Димка Абраменко так и остался Димкой, а второй, худощавый и смуглый, кареглазый его друг стал для меня Митей.

И вот они стоят передо мной и нерешительно мнутся, желая, очевидно, что-то сказать – наверное, как обычно, хотят, чтобы я помогла разрешить какой-нибудь спор, высказав свое авторитетное мнение.

– Э-э… добрый вечер, Анна Сергеевна, – наконец решается Димка, помаргивая своими огромными и ясными серыми глазами.

– Добрый вечер, гаврики! – отвечаю я, приветливо улыбаясь – мне, действительно, всегда приятно их видеть – интересные ребята.

– Может, вам помочь? – предлагает Митя, как настоящий рыцарь. Он вообще очень любит помогать, причем действительно помогает, а не крутится под ногами, этому мальчику (впрочем, как и второму) я бы доверила что угодно. Но помощь мне была не нужна, я уже почти все закончила, и я говорю:

– Спасибо, мои хорошие, я уже прибрала и собираюсь уходить.

Они опять переминаются с ноги на ногу, и я чувствую, что пришли они ко мне с важным делом.

– Ну, выкладывайте – что там у вас, – говорю я и с серьезным видом сажусь за стол, сложив перед собой руки, показывая, что никуда не тороплюсь и готова уделить им столько времени, сколько понадобится, – я вас очень внимательно слушаю.

Димки заговорщически переглянулись, после этого Митя произнес:

– Анна Сергеевна, мы хотели насчет похода поговорить…

Стоящий рядом Димка кивнул. Потом они опять переглянулись и выжидательно уставились на меня.

– Так, понятно, – ответила я, хотя ничего мне было не понятно – вроде все уже сегодня объяснила насчет походов, какие еще могут быть вопросы, – а можно поподробней?

Димки явно нервничали – видимо, долго решались ко мне прийти, но наконец Дима, как более дипломатичный, начал излагать суть вопроса:

– Помните, вы нам про пещеру Проклятого Принца рассказывали?

– Помню, – кивнула я.

– И вы еще хотели нас туда сводить, но говорили, что далеко… Ну так вот… Может быть… мы все же сходим туда?

Выложив наконец то, зачем они сюда пришли, мальчишки напряженно замерли, глядя на меня как-то умоляюще-испуганно. И я, видя их милые вопрошающие мордашки, просто не смогла ответить то, что следовало, то есть: «нет, и еще раз нет», тем самым разочаровав их и убив всякую надежду. Я, помолчав немного, осторожно сказала:

– Ну и как вы это себе представляете? Я же вам все объяснила сегодня. Втихаря точно не получится – сами догадываетесь, какой сейчас усиленный надзор будет за вами.

Видя, что я не говорю твердого «нет», мои гаврики приободрились и с облегчением разулыбались.

– Я все продумал, – гордо заявил Димка, – у меня есть отличный план.

Он даже покраснел от волнения, готовясь изложить свою идею. Я не сомневалась, что план Димки, как всегда, гениален, но совершенно неисполним.

– Что ж, выкладывай, – сказала я и устроилась на стуле поудобнее. Вот сейчас мягко раскритикую его выкладки и вопрос на какое-то время будет исчерпан.

– Значит, так… Вы говорили, что до этой пещеры идти примерно два с половиной-три часа, ну и обратно столько же. Мы отправимся после обеда, у вас же занятия только до двенадцати. Наш воспитатель, Инна Павловна, ведь ваша подруга, вы нас у нее на сончас отпросите, как будто вам надо помочь в кружке, а вместо этого мы с Митькой потихоньку, по одному, перелезем через забор и спрячемся в овраге. Вы тоже потихоньку, чтоб никто не заметил, подойдете туда, и мы пойдем сначала по оврагу, а потом, когда зону видимости из лагеря пройдем, вылезем и направимся к пещере. Когда сончас кончится, конечно, увидят, что нас нет, но вы позвоните Инне Павловне и скажете, что пусть не беспокоятся и наш полдник возьмут, а мы решили не терять время и пойти репетировать сценку или танец на конкурс, а вы же знаете, что все в секретных местах репетируют, чтобы сюрприз был. Например, мы скажем, что мы около старого корпуса репетируем. Там место заброшенное и никто не ходит. Инна Павловна довольна будет – она нас очень сильно уговаривает всегда принять участие, а мы не хотели. А мы как раз успеем до ужина сходить, если быстро пойдем. Я все рассчитал – два с половиной часа туда, столько же обратно, еще час, чтобы в пещере полазить. Ну вот…

Димка замолк. Я молчала, в задумчивости глядя на маленького, но великого комбинатора, и, хоть убейте, не видела в его плане существенных недостатков. В конце концов, пойдем-то мы всего втроем, так что, может, если и заподозрят что-то, сумеем выкрутиться. Мда… Заманчиво, конечно. Мне ведь тоже нелегко было отказаться от намерений прогуляться до той пещеры – черт ее знает, как она на самом деле называется – это уж я сама красивую байку про принца придумала, а весь лагерь ее уже активно из уст в уста передает. Если честно, я никогда не бывала у этой пещеры, но, по рассказам других, найти ее можно было без особого труда – нужно все время идти вперед и вверх по ущелью, а дойдя до небольшого водопада, поднять голову – и сразу увидишь ее темный таинственный зев. Мне показывали фото – ничего так, колоритная пещера, хотя, говорят, внутри совсем маленькая – пятнадцать человек едва вмещает. Потом до нее еще по скалам надо карабкаться, но вроде там не очень опасный подъем.

Я, размышляя, машинально постукивала пальцем по столу, а Димки в ожидании моего вердикта, замерев, внимательно вглядывались в мое лицо.

– Ну как вам план, Анна Сергеевна? – наконец решился спросить Митя.

Что им ответить? Не пожалею ли я, что согласилась? Ведь выпрут из лагеря, как пить дать выпрут – и не поможет годами наработанная репутация «отличного специалиста, талантливого педагога и ответственного работника».

Я тяжело вздохнула. Ну, выпрут – да и фиг с ним. В другой лагерь устроюсь. Но соблазн слишком велик, тем более при наличии такого хорошего плана…

– План весьма недурен… – медленно и задумчиво произнесла я.

И тут Димки, по моей улыбке поняв, что я в принципе согласна, радостно запрыгали и завопили:

– Ура!!! Мы идем в поход!

– Тихо вы! – шикнула я, – если о нашем разговоре станет кому-нибудь известно… – я покосилась на дверь и мальчишки, мигом примолкшие, тоже бросили в сторону двери настороженные взгляды.

И вдруг в эту самую дверь постучали…

Мы втроем аж подпрыгнули. Ну все, подслушали нас – да ничего удивительного, полный лагерь директорских стукачей, шестерок паршивых, только и мечтающих о том, как дискредитировать добропорядочную и уважаемую Анну Сергеевну и поспособствовать ее опале. Спят и видят, как она, выгнанная с позором, печально бредет вдоль дороги со своим большим серым чемоданом…

– Войдите! – громко сказала я тоном приговоренной к гильотине королевы.

Дверь осторожно приоткрылась и мы все хором с облегчением выдохнули: «уфф…», увидев вздернутый носик, светлые косички и застенчивую улыбку.

– Можно к вам, Анна Сергеевна?

– Конечно, Яна. Заходи! – улыбнулась я.

Янка робко вошла, кивнув мальчикам.

– Извините меня, если помешала, я просто мимо шла и увидела, что у вас свет горит, и решила зайти, может, вам чем-то надо помочь … – мерным речитативом заговорила она, глядя на меня и часто моргая.

Врет же, зайка белобрысая, краснеет, но врет… Наверняка ведь специально ко мне шла. Тянется ко мне, при каждом удобном случае приходит пообщаться, да и я не против. Яна славная девочка, воспитывается в детдоме уже два года, и, как-то разоткровенничавшись, она рассказала мне много ужасов о своей предыдущей жизни с родителями-алкоголиками. Талантами особыми Яна не блещет, но она очень славный ребенок – доверчивая, добрая и послушная, застенчивая и немного замкнутая, а вот хитрить и притворяться абсолютно не умеет, и я считаю это большим достоинством – сама такая. Эта девочка была похожа на маленького пугливого зайчика – сходство дополнялось крупными передними зубками, и мне нравилось видеть у нее эту трогательную заячью улыбку, поэтому я часто смешила и веселила ее.

– Подслушивать нехорошо, – буркнул Димка, хмуро глядя на девочку.

Та покраснела еще сильней.

– Я не… То есть, я боялась зайти и нечаянно услышала… – пробормотала Янка, и ее глаза подозрительно заблестели, – простите меня, пожалуйста…

Она виновато опустила голову и тут уж я не выдержала и поспешила ее успокоить:

– Яна, ничего страшного, что ты услышала наш разговор. Я верю, что ты не подслушивала специально. Но ты ведь умеешь хранить тайны?

Ее не успевшие выкатиться слезы тут же высохли и она заверила:

– Да, конечно, я умею. Я никому не расскажу, что вы в поход собираетесь…

Тут я прижала палец к губам и Янка уже шепотом добавила:

– Но только можно… можно и я с вами?

Я взглянула на мальчишек. Те пожали плечами, показывая, что они, в общем-то, не против. Ладно, так уж и быть, я тоже очень даже за. Одним человеком больше – ничего страшного.

– Можно, – ответила я и с удовольствием увидела ее счастливую улыбку и искрящиеся радостью глаза.

Теперь настало время обсудить все детали нашей авантюры.

Мы решили отправиться в самые ближайшие дни. Нужно было переждать период, когда в наш лагерь начнут заезжать разные комиссии с проверками. Последующие дни заговорщики ходили в приподнятом настроении, то и дело обмениваясь между собой многозначительными взглядами.

24 июня 2016 года, Вечер, где-то в горах Среднего Урала.

Адепт Нечистого и сын Вечной Тьмы.

Я уже не помню, кем я был раньше и как меня звали. Во время последнего Перерождения, когда в меня попала та дурацкая пуля, остатки человеческой оболочки слезли с меня лохмотьями сухой шелухи – и я забыл все. Скоро я уйду из этого мира, потому что мне здесь больше нет места, и Вечный Оппонент моего Темного Господина, сияющий невыносимым для таких, как я, светом, уже поднял на облаву своих свирепых псов. Мы с немногими малыми моей стаи едва ушли от той облавы, перебив всех, кого только можно; и только равный мне по силе, но противоположный по знаку, Адепт Сияющего сумел поставить такую защиту, через которую я не смог пробиться. Он спасся, и теперь поднимет против меня настоящих волков, которые будут гнать меня, пока не загонят в угол и не прикончат. Но я им не дамся. Окончательно сбросив остатки человеческой натуры, теперь я чую, где находится место с Дверью, через которую я смогу уйти в Нижний Мир – туда, где правит сущность, родственная моему Темному Господину.

Я и сопровождающие меня малые уходим пешком по горным тропам. Надо спешить; до Выхода еще далеко, а погоня в любой момент может упасть мне на след. Комья земли летят из-под ног, пот заливает глаза; я слышу хриплое дыхание тех малых, что сопровождают меня, не ведая, что они обречены. Ведь моя наивная паства всегда послушно следует за мной, находясь под властью внушенной идеи, что они разделят со мной благословение Тьмы… Но когда кто-то из них слабеет, я выпиваю его жизнь до конца и бросаю пустую иссохшую оболочку.

Звук собственных шагов гулко отдается у меня в голове, но он не может заглушить Зов. Это зовет меня Тьма. Тьма, которая избрала меня и дала мне Силу. Тьма, что направляет меня сейчас туда, где уже никто не сможет достать ее избранного Сына. Там, по другую сторону Выхода, меня ждет обещанное – безраздельная власть и могущество…

Власть и могущество! Лишь ради этого я храню верность Тьме. Разве есть на свете вещи упоительнее этих? Оставшееся в прошлом серое человеческое существование не принесло мне ничего, что могло бы наполнить мою душу. И отныне душа моя безраздельно принадлежит Тьме. Я отрекся от своего человеческого имени; Тьма дала мне другое имя – гордое и устрашающее. И я отмел свое прошлое существование и родился заново сыном Великой Тьмы, и лишь смутные воспоминания о человеческом бытии иногда беспокойным призрачным облаком проплывают передо мной…

Подобно собакам, со всех сторон обложили меня преследователи. Глупые, глупые псы! Ваши жалкие попытки закончатся ничем. Ибо нет у вас той Силы, что есть у меня. Вы не смогли одолеть меня раньше, не сможете и сейчас. Вам не удастся уморить меня. Лишь бы воспользоваться Выходом до того, как Адепт Сияющего направит на меня мощь своего покровителя. Ничего, я успею, должен успеть…

25 июня 2016 года. Все тот же детский лагерь, Накануне.

Анна Сергеевна Струмилина.

Большой тарарам начался уже прямо с утра. К нам приехали сразу две комиссии – одна там бухгалтерию проверяла – ну, это обычное, легко решаемое дело – накормили-напоили дорогих гостей, откат преподнесли – и счастливого пути, нам не страшен серый волк, воровали и будем воровать – ой, ну то есть экономить в свой карман. Все всё знают, а бороться с этим бессмысленно – всегда так было, есть и будет. Ну поворчит вслух у раздачи Анна Сергеевна, что чай несладкий, булочка маленькая, а мясо жилистое – так она ведь чокнутая, и вообще скандалистка, начальство давно бы от нее избавилось, да работник она больно незаменимый – кто все оформляет и украшает художественно, выдает оригинальные идеи, помогает сценарии писать, гримирует и костюмы мастерит, внося важный вклад в обеспечение призовых мест на фестивалях и конкурсах?

Вторая комиссия проверяла санитарное состояние, приехала она уже после обеда. Ну, тут-то у нас всегда все в полном ажуре, но все же, чтобы почтенная комиссия не утруждала себя лазанием за плинтусами с носовым платком, им тоже оказывают сердечное гостеприимство с богатым столом и пухлым конвертиком. Ну, может, не настолько уж и пухлым, потому что грубых нарушений у нас быть не может – наша директор ярый фанат чистоты, она даже траву вокруг кружковой заставляет выдергивать, искренне считая невинные растения самой что ни на есть грязью – уж не знаю, что ей эта трава плохого сделала, но ненавидит она ее люто. Есть, наверное, причины, раз она, проверяя территорию самолично перед приездом комиссии, увидев хоть несколько чахлых травинок, впадает в неистовство и начинает верещать визгливым фальцетом:

– Анна Сергеевна, почему так грязно вокруг кружка?!

А там все чисто и выметено, дети вместе со мной с утра пыхтели на уборке. На мой недоуменный вопрос «где?» следует такая же визгливая тирада:

– Трава! Ужас просто, вы разве не видите – все травой заросло! Отвратительно! Немедленно убрать! – и брезгливо морщится, словно там не три несчастные травинки, а лужа блевотины.

Так что осуществить нашу секретную вылазку в тот день оказалось невозможно.

Но главный шухер начался через день. Приехала так называемая координационная комиссия, призванная проверять сотрудников лагеря на соответствие занимаемой должности. Они, конечно, каждый год приезжают, и шерстят, надо сказать, неслабо, но в этот раз, в свете произошедших недавно событий на Сямозере, мы имели все основания трепетать от страха в ожидании проверки дипломов, штудирования рабочих планов и каверзных вопросов.

У нас, у кружководов, все прошло гладко – мы своей должности точно соответствуем, и долго нас не мучили. А вот воспитатели тряслись не зря. Им устроили целый экзамен, и рассматривали дипломы чуть ли не под микроскопом. В нашем лагере эти проверяльщики задержались аж до четырех часов вечера. И к этому времени мы все уже знали главную, но не особо удивившую нас новость – воспитатель Антон Витальевич уволен. Возле столовой, куда отряды подтянулись на полдник, я разговорилась с Инкой.

– Представляешь – зловещим шепотом сообщила она мне, делая большие глаза, – он оказался настоящим педофилом!

– Что за глупости! – фыркнула я, – не может быть!

Конечно же, это было полнейшей нелепостью. Антон, конечно, придурок и мямля, но никак не педофил – сколько лет его знаю, не замечала за ним подозрительных наклонностей.

К нашему шушуканью присоединилась стоящая рядом Оксана Александровна – вредная сухощавая тетка, воспитатель первого отряда:

– Еще как может! У него в компьютере целую папку с детской порнографией нашли!

Вот ведь гадкое существо – аж глаза горят от возбуждения – еще бы, представилась возможность посмаковать такую вкусную, пикантную новость. Знала я эту мымру очень хорошо и старалась держаться от нее подальше – она была как раз из тех людей, что будут приветливо улыбаться тебе в глаза и делать комплименты, а только отойдешь – тут же с другими начинает поливать тебя помоями. А она с азартом продолжила:

– Он ведь и к девочкам домогался! Вы представляете – он заставил одну девочку спать в его комнате!

– Неужели? – поразилась Инка.

Оксана Александровна стала выкладывать нам подробности, аж разрумянившись от удовольствия, не упуская ни одной красочной подробности:

– Они пришли к нему в комнату, кругом грязь, пивные бутылки валяются. Смотрят, стоит вторая кровать, и на ней детские вещи. Стали спрашивать, что это значит. Он испугался, конечно, стал что-то там лепетать, что в комнатах места не было кровать поставить, он и поселил девочку к себе, как бы временно. Они сразу заподозрили что-то и велели показать, что в компьютере. Ну и обнаружили всю эту гадость. Вызвали охрану, и сейчас этот извращенец вещи собирает. Оказывается, у него и диплом поддельный. Вере Анатольевне теперь тоже влетит, что такого работника держала.

Мне бы лучше промолчать и не наживать врага, но я не выдержала:

– Вы все это видели собственными глазами?

Она смерила меня недружелюбным взглядом и сказала:

– Что именно?

– Ну, все эти пивные бутылки и порнографию?

– Анечка! Мой отряд на втором этаже, а его – на первом. Я как раз спустилась, чтобы поговорить с горничной, и все слышала, – заявила эта мымра, – и видела, как пришел охранник, чтобы его караулить.

– Оксана Александровна, – сказала я, начиная слегка закипать – мне всегда были глубоко противны вечно подслушивающие, подглядывающие в поисках чужого грязного белья люди, – вы только слышали что-то краем уха, а уже делаете такие выводы. Может, все было совсем не так – зачем оговаривать человека. Знаете, что такое презумпция невиновности?

Теперь ее взгляд стал совсем уж нехорошим. Инка толкала меня в бок, намекая, чтобы я не провоцировала конфликт.

– Аня, ты хочешь сказать, что я вру, наговариваю на невинного человека? И чего это ты так этого Антона защищаешь, интересно? Он что, твой друг, или, может, брат? – прищурившись, ехидно спросила Оксана Александровна, и воздух вокруг ощутимо наэлектризовался.

– Я никого не защищаю, – спокойно, но твердо сказала я, с трудом обуздывая свои эмоции, – просто ненавижу сплетни и не верю непроверенной информации.

К счастью, в этот момент начали запускать в столовую, и Оксана Александровна с сожалением прервала нашу милую беседу и поспешила вслед за отрядом.

– Не связывалась бы ты с ней, – сказала Инка напоследок, и тоже направилась в столовую.

Я тоже пошла получать свою законную булочку с молоком.

Когда я вышла, на площадке у столовой происходило обычное столпотворение – воспитатели строили свои отряды, вожатые повторяли с детьми речевки и девизы. И в этот момент я увидела Антона. Он шел по дороге от корпусов в сопровождении охранника, волоча два огромных чемодана. Воспитатели, завидев эту процессию, демонстративно отвернулись. Антон выглядел как побитая собака. Его франтоватые усики топорщились, он был весь красный от стыда – почти такого же цвета, как и его знаменитая кепка, которая и была сейчас на нем. Дурацкая, нелепая кепка; но он почему-то считал, что выглядит в ней неотразимо, и старался не очень обижаться на шутников-вожатых, которые уже запустили по лагерю несколько анекдотов про его головной убор. Было заметно, что он совершенно повержен, растерян, возмущен. Для остальных воспитателей он из коллеги моментально превратился во всеми презираемого парию.

– Привет, Антон, – демонстративно поздоровалась я с ним, когда он поравнялся со мной.

– Привет, Аня, – ответил он и даже выдавил из себя подобие улыбки. Затем поставил чемоданы на землю, потирая руки. И как он вообще тащил эти чемоданы – сам как жердь, и руки как плетки.

– Уезжаешь, что ли? – спросила я, делая вид, что ничего не знаю, – почему?

Антон покосился на охранника и ответил, не глядя в глаза:

– Им показалось, что у меня с документами что-то не в порядке. Сама же знаешь, как цепляются сейчас ко всему…

– Ну-ну, давай не болтай много, – подал голос охранник, преисполненный важности, что выполняет столь ответственную миссию – сопровождать преступника на выход, – отдохнул – чемоданы в руки и вперед!

Наверное, будь у него при себе пистолет, непременно бы ткнул им в спину Антону. Я взглядом выразила ретивому церберу все, что о нем думаю, но вместо того, чтобы превратиться в горстку пепла, тот, оставив мой взгляд без внимания и лихо сплюнув через плечо, слегка подопнул сумку конвоируемого – поторопись, мол, мерзкий растлитель.

– Я сегодня в административном корпусе переночую, – сказал Антон, подхватывая свои баулы, – а завтра с утречка уеду домой.

– Ну, значит, еще увидимся, – сказала я ему вслед.

Нет, не мог быть Антон педофилом. Маленькие дети искренне его любили. Он был добр с ними, считая себя хорошим педагогом, но почему-то дети старше двенадцати лет уже не относились к нему с должным уважением. Было в нем нечто такое… То есть, правильнее сказать – не было. Не было того душевного стержня, той твердости, что делает человека по-настоящему взрослым, что вызывает уважение на подсознательном уровне – неотъемлемая часть любого педагога. И даже сама его фигура была воплощением нелепости – высокий и тощий, он носил ужасно некрасивую стрижку и чахлые усики, отращенные, очевидно, для того, чтобы казаться солиднее. При этом его длинный нос отчего-то всегда имел красноватый оттенок. В его больших водянисто-голубых глазах словно застыло выражение детской наивности и вечной виноватости. Как мужчину его в лагере никто не воспринимал, и дело было даже не в его характерной «походке танцора». Просто выглядел он как-то жалко, а поскольку мужская половина лагеря его откровенно презирала, он общался чаще с женщинами, но и они были о нем не самого лучшего мнения. Антон считал, что мир несправедлив к нему, такому замечательному, люди его не ценят, а его исключительные таланты остаются невостребованными. Собственно, точно так же считают все дураки. И Антона никто не принимал всерьез, зато он был вечным объектом для насмешек и подтруниваний, а также для блестящих лагерных пародий. Женщин близкого возраста Антон стеснялся, непринужденно общаться мог лишь с теми, кто годился ему в матери. Я не без оснований подозревала, что в свои двадцать восемь лет он все еще оставался девственником. Антон гордо именовал себя хореографом, и заветной его мечтой было открыть студию танцев. Пока же он был просто безработным, выпертым из двух дворцов культуры по той причине, что во внутренних интригах он, по своей глупости и неразборчивости в контактах, всегда оставался козлом отпущения, и теперь мог рассчитывать лишь на сезонную работу в летнем лагере. Всегда и везде все шишки падали именно на него, так же произошло и сейчас. Наверное, он даже не особо и удивился, поскольку привык считать себя вечной жертвой обстоятельств.

Но пообщаться с Антоном вечером мне толком все же не удалось. Ему позволили переночевать в дальней комнате того же корпуса, где жили и мы, с условием, что на следующий день до обеда он покинет территорию лагеря. Когда я постучалась в его комнату, намереваясь пригласить его к нам на чаепитие с целью узнать подробности происшествия, ну, заодно, приободрить и поддержать, из соседнего помещения вышел охранник, и сказал, что всякие контакты запрещены начальством. Вышедший Антон попытался было уговорить его, но суровый страж был непреклонен.

Так что я вернулась к себе, и за чаем мы с моими коллегами обсудили скандал дня. Они тоже не верили в виновность Антона – говорю же, славные тетки.

А на следующий день была запланирована наша авантюра…

26 июня 2016 года, Очень недоброе раннее утро, Подмосковье, база батальона СПН ГРУ.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, суровый мужчина 35 лет от роду.

– Серегин, срочно зайди к полковнику, – прозвучал в трубке голос адъютанта нашего командира, после чего из нее послышались короткие гудки.

Вызов к начальству, тем более в такой ранний час и в воскресенье, прозвучал для меня как гром среди ясного неба. Ведь только совсем недавно моя группа вернулась «из-за речки» и лишь вчера я закончил с написанием обязательных в таких случаях отчетов и рапортов. Вернулись, слава Всевышнему, все, никто даже не был ранен, задание было выполнено, и теперь впереди у нас был целый месяц вполне заслуженного отдыха. Но если вызывают, то надо идти, служба есть служба. Проглотив пару бутербродов, и торопливо запив кружкой крепчайшего кофе, я быстро оделся, вышел из квартиры и вскоре уже стоял у двери начальственного кабинета.

– Вызывали, Андрей Никифорович? – спросил я, просачиваясь мимо адъютанта в эту дверь, предварительно, для проформы, все же постучав.

Несмотря на очень ранний час, полковник был в своем кабинете не один. В кресле, стоящем у журнального столика в углу кабинета, сидел православный священник лет сорока в своем полном боевом облачении. Короткая с проседью борода, черная ряса до пола, четки из дерева и вызывающе нетолерантный большой серебряный крест на груди. Только это был какой-то совершенно нетипичный священник. Где, спрашивается, обычная для людей этой профессии мужская беременность, которую эти товарищи скромно умащивают себе на колени? Нет, зеркальной болезнью батюшка явно не страдал, и имел подтянутую, а скорее даже атлетическую, фигуру человека, регулярно изнуряющего себя не обжорством и пьянством, перемежающимися с постами, а тяжелыми физическими упражнениями. В свою очередь священник тоже бросил на меня оценивающий взгляд, впрочем, продолжая при этом перебирать свои четки.

Затянувшуюся было паузу прервал полковник Никитин.

– Вызывал, Сергей, вызывал, – густым басом пророкотал он, – проходи и знакомься, отец Александр, представляет здесь отдел по борьбе с тоталитарными сектами Русской православной церкви, в просторечии еще называемый инквизицией, – полковник на мгновение замялся, но потом продолжил, – случилось так, что смежники направили его к нам, после того как сами не смогли справиться с порученной работой.

После этих слов полковника с меня, наверное, можно было писать картину полного обалдения.

– Ничего не понимаю, Антон Никифорович, – сказал я, – Белое Братство, бог Кузя, Мария Дэви Христос – кто из них настолько обидел наше родное государство, что потребовалось бросить против них целую группу спецназа ГРУ? Мы же, вроде, товарищ полковник, работу на дом обычно не берем?

– Не просто группу спецназа, Сергей, а лучшую, – вздохнул полковник, – так что ты не прибедняйся. Что же касается твоего вопроса, то могу сказать, что это была не одна из названных тобой организаций, а ранее совсем неизвестная секта с сатанистским уклоном, большую часть адептов которой составляли выходцы с Украины. С одной стороны, наши коллеги из ФСБ заподозрили в них группу, направленную к нам для совершения диверсий, с другой стороны, с этой сектой и ее главарем удалось связать несколько крупных мошенничеств и нераскрытых до сих пор убийств молодых девушек и детей, весьма смахивающих на ритуальные человеческие жертвоприношения. Отец Александр был привлечен смежниками к этому делу в качестве консультанта. Насколько мне известно, кончилось все это весьма печально. Направленная для захвата секты спецгруппа ФСБ была почти полностью уничтожена, а части сектантов, вместе с их главарем удалось скрыться в горно-лесистой местности. Об остальном тебе расскажет сам отец Александр…

– Это не просто секта сатанистов, любителей сублимировать свои влажные детские мечты о насилии, – глубоким басом произнес священник, – это такие мрази, которые действительно пошли на службу к Нечистому. Их главарь полностью утратил людской облик, обретя взамен нечеловеческие способности творить зло, по сути своей, приблизившись к тому господину, которому он служит. Никогда не думал, что самому придется столкнуться с этой гадостью в реальной жизни.

– И что же это у него за такие нечеловеческие способности, отец Александр? – с некоторым недоверием в голосе спросил я.

– Магия, экстрасенсорные воздействия, гипноз, вы можете называть это как вам нравится, – ответил священник, продолжая перебирать четки, – при виде этой твари бойцы просто теряли ориентацию и впадали в ступор, что позволяло подручным главаря секты легко их убить. Только искренне верующий человек с чистой душой и сильной волей способен противостоять таким сатанинским козням. После той операции, пусть тогда нам и удалось ополовинить эту банду, но из спецгруппы живыми смогли уйти живыми только двое – я сам и еще один боец, которого я сумел вытащить на себе.

П…ц, подумал я, насчет чистой души и сильной воли – это как раз про нас, но веруют мои ребята в основном в боевое братство и крепкое плечо товарища, не задумываясь при этом о более высоких материях. Никто из них не был замечен в истовом посещении православных храмов, при этом «Бухгалтер», то есть ефрейтор контрактной службы Горячев является атеистом, а «Бек», то есть младший сержант Шамсутдинов, так и вообще мусульманином. Да и я сам тоже никогда не являлся образцом благочестия, вспоминая о Боге только в самые горячие моменты моей бурной биографии.

Священник будто понял мои сомнения даже без слов. А быть может, все они крупными буквами были написаны у меня на лице?

– Сын мой, – нараспев произнес отец Александр, встав с кресла, – неважно, веришь ли ты сейчас в Бога, главное, чтобы Он сам верил в тебя. А Отец наш Небесный верит в тебя и твоих людей, я это вижу, и рассчитывает на то, что воинство Сатаны будет уничтожено, а сам Враг Рода Человеческого полностью посрамлен. Кроме того, теперь мы знаем, с чем нам придется столкнуться, и я смогу прикрыть от дьявольских козней тебя и всю твою команду – главное, чтобы ваши души оставались чистыми, а сердца твердыми. Это я вам обещаю, поскольку сам пойду туда вместе с вами.

– Короче, капитан Серегин, – жестко сказал полковник, взглянув на часы, – задача, поставленная нам руководством, проста, как мычание. Надо найти этих … уродов и уничтожить их к … матери всех до единого, пусть вам и самим придется лечь там костьми. Приказ вам понятен?

– Так точно, товарищ полковник, – ответил я, разом отбросив все колебания, – приказ мне понятен.

– Тогда получите весь необходимый специнвентарь и приступайте к выполнению! – произнес полковник, вставая и протягивая мне запечатанный пакет, – тут все написано. И да хранит вас всех Бог, Сережа!

Разговоры были окончены, пора было действовать, и мы с отцом Александром покинули начальственный кабинет. Улучив минутку, я остановился, и, вскрыв пакет, быстро пробежал глазами задание. Время не ждало, самолет нашей группе был уже заказан, а на военном аэродроме под Екатеринбургом нас должен был ожидать транспортно-ударный вертолет по прозвищу «Терминатор», который и должен был доставить нас к тому месту, где мы могли бы прочно сесть банде на хвост.

Моя группа, поднятая по тревоге, ожидала нас с отцом Александром в тактическом классе. Туда же уже были доставлены цинки с патронами в спецснаряжении, то есть с серебряными пулями, ящики с особыми фотоимпульсными гранатами, дающими при взрыве повышенное количество ультрафиолета, посеребренные штурмовые ножи, а также полная тактическая экипировка для отца Александра. Не в своей рясе же ему идти с нами на задание.

Экипировался батюшка на удивление ловко, будто ему уже доводилось в жизни носить нечто похожее, хотя и отказался от табельного оружия. Мол, священнику не положено отнимать чужие жизни. На удивленные вопросы моих парней он пояснил, что он не всегда был священнослужителем, а совсем даже наоборот, пусть даже и не имел раньше отношения к нашей почтенной корпорации. Отец Александр сказал, что в прошлом он был офицером ВДВ, участником боевых действий, неоднократно раненым и награжденным. Начинал боевой путь молодым лейтенантом в декабре 1999 года вместе с генералом Ашуровым во время Итум-Калинского десанта в Аргунском ущелье, а закончил его в августе 2008-го в составе миротворческого контингента в Южной Осетии, подвернувшегося неспровоцированной атаке саакашистов, после чего был уволен из армии по состоянию здоровья, и нашел свое призвание в службе Православной Церкви, которая не могла пройти мимо такого ценного кадра. Тут мне наконец стали понятны все неувязки, замеченные мною во внешности и повадках отца Александра. Наш человек – он и в рясе наш человек.

Но вот настал момент, когда мои парни наконец узнали о сути предстоящего задания, и сперва отреагировали на мои слова о сектантах-сатанистах презрительными смешками. Мол, их, элиту племени летучих мышей, собираются послать гонять каких-то вшивых сектантов. Да это просто курам на смех, товарищ капитан.

– Тихо, парни, – шикнул на них я, – на этом деле уже погорели наши смежники из Конторы, не самые слабые, скажем так, бойцы. Так что никакого мне расслабона, пока сами не поймем, кто и во что влип. Лучше быть осторожным и живым, чем лихим и мертвым. Это вам понятно?

– Так точно, товарищ капитан, понятно, – кивнул мой заместитель с позывным «Змей», в миру старшина контрактной службы Антон Змиев, ловко набивая при этом в автоматный магазин патроны с серебряными головками пуль, – только скажите, товарищ капитан, неужели все это правда – в смысле, дедовские сказки про серебро и нечистую силу?

– Правда, старшина, правда, – подтвердил вместо меня отец Александр, – в данном случае серебро это как раз то, что доктор прописал. Биться вам придется уже с не совсем людьми или даже совсем не людьми, которых, для того чтобы вывести из строя, требуется буквально нашпиговать свинцом, а еще лучше разорвать на части. Зато к тому же результату должно привести даже одно попадание серебряной пулей, причем в любую часть тела.

– Хорошая приблуда, честный отче, – понимающе усмехнулся «Змей», продолжая набивать магазин, – при этом я так понимаю, что у наших конторских коллег таких боеприпасов не было?

– Ты правильно понимаешь, сержант, – подтвердил отец Александр, – тогда мы еще не знали, с чем мы действительно имеем там дело. Кроме того, их начальство позволило мне вмешаться, когда уже ничего исправить было нельзя, и это тоже был для них очень большой минус. Если бы я был там с самого начала, то, скорее всего, все повернулось бы совершенно по-иному, поскольку у меня уже получалось останавливать эту мерзость и даже поворачивать ее вспять.

– Ну, если вы так в этом уверены, – кивнул «Змей», – то мы их обязательно сделаем, кем бы они ни были. Не так ли, парни?

Парни одобрительно загудели.

– Я думаю так, ребята, – поддержал старшего товарища старший сержант Андрей Бибин, с позывным «Док», – товарищ капитан абсолютно прав – сначала сработаем гадов, кем бы они ни были, а потом уже и будем рассуждать, что там было да как. Только вот, отче, скажите мне, как мы сможем найти этих мерзавцев и негодяев? Или нам придется обшаривать все горы наугад?

– Во-первых, старший сержант, – ответил отец Александр, – перестаньте думать об этих существах, как о сектантах, мерзавцах и негодяях, но людях. Дело в том, что это только часть правды, причем меньшая часть, и к тому же уже утратившая актуальность. Сейчас это некие существа с роевым сознанием, ориентированным на возглавляющего рой бывшего вожака секты. У них нет своей воли, своих мыслей и даже своей жизни, все это им заменяет вожак, управляющий своими последователями, как зомби-марионетками и по капле выпивающий из них остатки жизни. Конечная фаза эволюции такого существа – это что-то вроде Кощея Бессмертного из русских сказок. Народ наш мудр и долгопамятен и, видимо, раньше нечто подобное в нашем прошлом уже случалось. Найти такого «Кощея» для меня довольно просто, каждый из них оставляет своеобразный след, который я ощущаю и смогу вывести вас по нему на цель не хуже любой ищейки. Не зря же я оказался инквизитором, а не приходским батюшкой или, к примеру, миссионером… К тому же этого, конкретного вожака роя я уже видел лично, и теперь смог бы взять за ним даже очень холодный след.

– Настоящая жуть, отче Александр, – с придыханием на южный манер произнесла снайпер группы, сержант Ника Зайко с позывным «Кобра», – умеете вы рассказывать страшные истории. С детства любила слушать разные ужастики про ведьм, вампиров, людоедов и прочих чудовищ…

– Слушай, Ника, – рассудительно заметил напарник снайперши ефрейтор Василий Горячев с позывным «Бухгалтер», – слушать страшные истории и попадать в них – это не одно и то же. Так что ухо нам придется держать востро, а патроны сухими.

– Какой же ты все-таки зануда, Вася, – сказала «Кобра», распихивая по карманам своего разгрузочного жилета полностью снаряженные обоймы к «Винторезу», – не понимаешь, что каждой девушке хоть иногда требуется помечтать.

– Потому он и «Бухгалтер», Ника, – рассмеялся сапер нашей группы с позывным «Бек», а в обычной жизни младший сержант Равиль Шамсутдинов.

– Мечтать, конечно, не вредно, – прервал я, наконец, дружескую пикировку моих людей, – но дело все же прежде всего. Попрыгали, парни, попрыгали! Девчат это тоже касается.

26 июня 2016 года. Все тот же детский лагерь. Поход за приключениями.

Анна Сергеевна Струмилина.

С десяти до двенадцати я проводила занятия со своими учениками. Мой кружок «умелые руки» был очень популярен, и каждый день приходили двадцать-тридцать детей, чтобы порисовать, полепить, сделать интересную поделку. Вот и сейчас их было не меньше тридцати, но для каждого нашлось дело. Близилось время обеда, мои маленькие «сообщники» были исполнены радостного нетерпения, и время от времени вопросительно поглядывали на меня, и я слегка кивала в ответ и заговорщически подмигивала. Ближе к часу моя комната опустела. Мы, сотрудники, всегда обедали после детей, и у меня оставалось еще полчаса до начала операции. Я решила прогуляться за ворота до ближайшего магазинчика, чтобы купить кое-какую мелочь. Идя вдоль трассы быстрым шагом, я заметила впереди знакомую фигуру. По несуразности этой фигуры и ее унылому виду, а также по двум громадным чемоданам я узнала многострадального Антона Витальевича… Он безуспешно пытался поймать попутку. День был жаркий, и Антон, весь взмокший, обмахивался своей знаменитой кепкой, и по его замученному виду было понятно, что стоит он здесь уже довольно долго. Подойдя к нему, я сказала:

– Привет, Антон. Я думала, ты давно уже уехал.

Он нахлобучил кепку на голову и сокрушенно произнес:

– Что за проклятое невезение – полтора часа здесь стою, а никто не останавливается…

Мое любопытство пересилило необходимость спешить, и я спросила:

– Так что случилось на самом деле, почему тебя уволили?

Он немного помялся, а потом все же решил рассказать.

– Вечно мне не везет. Обвинили черт знает в чем… – начал он свое печальное повествование, – сначала эти, из комиссии, придрались, почему девочка в моей комнате спит. Я сам сглупил – растерялся и соврал, что некуда было кровать поставить; так они сразу выяснили, что я обманул… А на самом деле Катя пришла ко мне со слезами, сказала, что соседки по комнате ее обижают, и что она собирается сбежать из лагеря. Я ее успокоил, но она не желала возвращаться в свою комнату категорически. Ну, я и разрешил ей остаться на ночь у меня. Поговорил с ней, успокоил, сказку рассказал… На следующий день она помирилась с соседками, только вещи забрать не успела, а тут эти с проверкой… И понеслось… Увидели заставку на моем компьютере – девушку в купальнике, сразу рожи такие сделали, давай в моих файлах рыться. А меня там есть несколько красивых фотографий девушек… взрослых девушек.

– Голых? – спросила я. Надо же, как глупо запалился, я примерно так и думала.

– Ну, там всего парочка с голой грудью… – неохотно признался Антон, – Но неужели я бы стал показывать это детям?

«Дурак ты, Антон», – так и хотелось мне сказать. Но вид у него был такой жалкий… И время поджимало.

– Ладно, Антон. Я верю, что ты не извращенец.

– Обидно просто… – с горечью сказал он, и ясные глаза его были исполнены вселенской печали. Он явно не хотел меня отпускать, ему хотелось выговориться.

– Антон, извини, я спешу, – я глянула на часы.

– Куда торопишься? – поинтересовался он.

– Да мы в поход собрались втихаря, – отчего-то решила я ему признаться. Не побежит же он обратно в лагерь меня закладывать, – я и трое ребятишек из пятого отряда.

– Ого! – он улыбнулся, – а ты отчаянная. И куда собрались?

– К пещере Проклятого принца. Ну к той, что над водопадом, – уточнила я, предположив, что он мог и не слышать мою байку.

На его лице мелькнуло сожаление.

– Я бы тоже с удовольствием с вами пошел… Давно мечтал, – вздохнул он.

– А что мешает? – решила я его подразнить.

– Что мешает? – растерянно переспросил Антон.

Похоже что, мой вопрос поверг его в замешательство, и он на пару секунд задумался, а потом пожал плечами и сказал:

– Да, собственно, ничего не мешает…

– «А почему бы не взять его собой?» – подумала я почему-то, и весело сказала вслух:

– Ну так пошли!

– Ладно! – он аж просиял. – Иду с вами. Единственный плюс моего увольнения – что могу наконец пойти в поход, – он явно воспрял духом, но тут же помрачнел и спросил, – а куда же я дену свои чемоданы? Наверное, все-таки не получится…

И он снова приуныл. Что за рохля, я просто поражаюсь! Абсолютно не умеет соображать.

– Антон, – сказала я, показывая рукой на небольшую придорожную постройку с красной крышей, – ты можешь оставить чемоданы в магазине. Пронеси их еще пятьдесят метров, и попроси продавца подержать у себя часика три. Ну, сунь ему пару монет – и все дела!

На мгновение просветлев, он опять помрачнел и изрек:

– А как же я вечером смогу уехать?

– Антон, хватит мямлить! – эта его нерешительность уже начала меня раздражать. – Ты идешь с нами или нет? Сегодня воскресенье, вечером будет много попуток, люди с отдыха будут возвращаться – уедешь без проблем.

Благополучно пристроив чемоданы, мы договорились с Антоном, что он обойдет лагерь по тропинке с правой стороны и будет ждать нас у Черного камня.

В последний момент я решила внести коррективы в наш план, предупредив Инку заранее, что мы будем репетировать.

Сончас уже начался, в лагере было тихо и спокойно, и время поджимало – шел уже второй час.

– Инка, можно, я заберу моих гавриков, Димок и Яну? Надо срочно кое-что нарисовать, боюсь, одна не успею. Мы в кружке будем тихо сидеть, – попросила я, будучи почти уверена, что не получу отказа. Так и вышло.

– Конечно, забирай, – согласилась Инка, – до полдника успеете?

– Надеюсь, что успеем, – кивнула я.

Вскоре мои гаврики стояли передо мной, весьма довольные.

– А рюкзак зачем? – удивилась воспитательница, увидев, что у Мити в руках его рюкзак.

Я прямо растерялась, зная, что там у него еда и баклажка для воды, но находчивый мальчишка спокойно, ни на минуту не задумавшись, ответил:

– Да у меня тут коряги всякие интересные, я для Анны Сергеевны сегодня утром собрал.

Инка была удовлетворена ответом.

– Инна, слушай, возможно, мы действительно на полдник опоздаем, так что ты не беспокойся, наши булочки забери, потом съедим, – сказала я, – я хочу с ними номер для завтрашнего конкурса порепетировать.

Инка очень обрадовалась.

– Правда? Было бы здорово. Наконец-то они решили поучаствовать, а то неактивные все какие-то. У нас ведь будут танцы, что за танец вы собираетесь ставить?

– Чечетку, – с ходу брякнула я первое, что в голову пришло, зная, что с нами идет Антон – а кто у нас, ха-ха, самый лучший в мире хореограф?

– Ой, ну вообще здорово! – еще больше засияла Инка, – будет очень оригинально. Слушайте… – ее вдруг осенила некая гениальная мысль, – а давайте я вам еще одну девочку дам, для симметрии, так сказать, да и рисовать вам поможет, – и она, даже не заметив наши вытянувшиеся от неожиданности лица, тихонько позвала, – Ася! Иди сюда!

Вышедшую на зов девочку, одетую в белую майку и красные шортики, я знала. Иногда она посещала мой кружок, но больше предпочитала заниматься танцами и спортом, и была весьма приметна. Она воспитывалась в том же детдоме, что и Яна, однако обладала совершенно противоположным характером. Очень общительная, активная, без нее не обходилось ни одно мероприятие. Мальчишки на дискотеке частенько дрались за честь пригласить ее на танец. И в этом не было ничего удивительного – двенадцатилетняя Ася была настоящей красоткой, и умела себя преподнести – редкое умение для девочки-подростка. Мраморно-белый цвет ее кожи оттеняли черные волосы, стриженые под классическое «каре», огромные карие глаза были обрамлены длинными загнутыми ресницами. Пухлые яркие губы придавали ее лицу горделиво-капризное выражение. Она была чуть повыше Яны, и имела хорошую осанку и довольно развитую фигуру.

– Вот, Ася очень талантливая девочка, – сказала Инка, довольно улыбаясь.

Я, чтобы она ничего не заподозрила, сделала вид, что просто счастлива. А что нам делать с Асей – потом решим. Я только сказала, чтоб та захватила с собой кепку, мол, день сегодня очень жаркий.

– Ладно, мы пошли, – быстро попрощалась я, и мы вышли из корпуса.

И что мне теперь было делать? Мои заговорщики бросали на меня растерянные взгляды. Что ж, придется вводить и Асю в круг посвященных. Я не очень хорошо знала эту девочку, и это меня смущало – кто знает, чего от нее можно ожидать. К тому же мне показалось, что Яна слегка насупилась. Мы дошли до кружковой и там, остановившись под деревом, я открыла карты:

– Значит так, Ася. Мы собирались тайком уйти в поход до пещеры Проклятого принца, а вовсе не рисовать и не репетировать. Теперь быстро решай – ты с нами или как, а то время поджимает. Если ты не пойдешь, то и нам теперь придется остаться.

На лице девочки явно читалась растерянность, смешанная с удивлением.

– Что, серьезно? – пробормотала она, – вы не шутите?

– Какие шутки, у нас времени мало совсем! – поторопила я, – Ну, решайся!

– Э-э… – Ася немного поморгала глазами, обдумывая столь неожиданное, но заманчивое предложение, и наконец, тряхнув головой, решительно сказала, – я иду с вами!

Все с облегчением вздохнули.

– Только поклянись, что ты никому не расскажешь, – сказал Митя.

– Клянусь! – торжественно произнесла девочка, глаза которой загорелись радостным возбуждением.

– А теперь, – сказала я, – вы все, по одному, пробираясь газонами, пойдете к задней ограде, стараясь никому не попадаться на глаза. Там спрячетесь в овраге и будете ждать меня. Всем все ясно, вопросы есть?

– У меня вопрос, – сказала Ася, – номер-то мы должны подготовить… Нельзя подводить Инну Павловну.

– Вы все тут таланты и импровизаторы, – сказала я, – поэтому сделаем так – мы слегка порепетируем возле пещеры, а на сцене вы, я думаю, в грязь лицом не ударите. Я права?

Дети дружно закивали.

И вот наша авантюра вступила в активную фазу. Покинуть лагерь незаметно смогли все. Собравшись в условленном месте, мы отправились в путь. Дно оврага было каменистым, кое-где из-под камней просачивалась вода.

Отойдя на безопасное расстояние, мы вылезли и пошли по тропинке с правой стороны. Дорога уходила вверх, наш лагерь остался внизу за холмом, и оттуда нас уже не могли увидеть. По обеим сторонам высились небольшие горы с выступающими кое-где скальными породами, и чем дальше шла ложбина, тем они становились выше и скалистей, превращаясь в неглубокое ущелье. Я уже бывала здесь, но дальше Черного камня ни разу не ходила. Вскоре уже должен был показаться и этот камень. Мы старались идти быстро. Дети весело и непринужденно щебетали между собой, жадно глазея по сторонам. А кругом раскинулся великолепный вид. Склоны гор были усеяны цветущими травами, порхали бабочки и стрекозы. Под ногами стрекотали кузнечики, и воздух был напоен волнующими ароматами. Мы обогнули холм и увидели Черный камень, на котором уже стоял Антон Витальевич и в ожидании нас зорко всматривался вдаль. Издалека, в своей красной кепке, он был похож на какой-то сюрреалистический флюгер.

– А что, Антон Витальевич пойдет с нами? – спросил Дима.

– Да, – сказала я, – но когда мы вернемся в лагерь, не вздумайте ляпнуть кому-нибудь, что видели его. Дело в том, что он уволился, и уже должен был уехать домой.

– А почему он уволился? – спросила Яна, – он же хороший, даже на своем телефоне давал мне поиграть…

– Ну, наверное, у него возникли дома неотложные дела, – сказала я.

Антон приветливо поздоровался с моей командой, и мы, уже в полном составе, продолжили наш путь. Мы старались идти быстро. Длинноногий Антон шел впереди, следом Димки, за ними Ася с Яной, я же замыкала шествие, подгоняя детей, чтоб никто не отставал.

Примерно через два часа я почувствовала, что дети устали – они стали часто спотыкаться и шли уже гораздо медленнее, хотя никто и не жаловался.

– Антон, давай-ка устроим привал, – сказала я.

Мы расположились в теньке под раскидистым деревом. Димка достал баклажку с водой, все напились. Антон вытащил из своего рюкзака яблоки и раздал всем по одному.

– Анна Сергеевна, – сказал Димка, – а расскажите нам про Проклятого принца, пожалуйста. Вот Ася не слышала эту историю…

– Да у нас времени нет, сейчас встанем и пойдем, – ответила я, хотя с удовольствием бы рассказала, и сама обстановка располагала к этому.

– Ну, пожа-а-алуйста… – хором принялись все четверо уговаривать меня.

Я вопросительно взглянула на Антона, тот глянул на часы и кивнул.

– Минут десять у нас еще есть, – сказал он.

Дети расселись полукругом возле меня и замерли в ожидании захватывающего повествования.

– Слушайте, – начала я, – много-много лет тому назад у подножия этих гор, примерно там, где находится сейчас наш лагерь, раскинулась благодатная страна. И жил в этой стране один очень красивый, но своенравный принц. Однажды он гулял по городу и увидел за одним забором чудесный сад, в котором росли удивительные цветы. Он постучался, и к нему вышел старик в белой одежде, с белыми волосами и длинной белой бородой. Принц спросил, можно ли посмотреть сад, и старик разрешил. Принц восхищался прекрасными цветами, и вдруг увидел один совершенно необычный цветок. Он рос посреди сада, в отдельной клумбе, и был большой, размером с голову. Его лепестки переливались серебристыми лучами и шевелились, словно живые. Весь цветок сиял, будто внутри него был источник света.

«Можно мне сорвать этот цветок?» – спросил принц.

Но старик покачал головой и сказал, что этот цветок умрет сразу, как только его сорвут. Кроме того, тот, кто его сорвет, будет проклят, и навлечет проклятие на всю свою страну.

Но принц был так заворожен красотой цветка, что воскликнул: «Ты лжешь, старик, тебе просто жалко отдать мне этот цветок! Я принц, и ты не смеешь мне отказывать!»

И он решительно сорвал этот цветок и поспешил во дворец, чтобы поставить его в воду. Но пока он шел, цветок стал быстро вянуть. Его лепестки повисли и почернели, и сияние исчезло. Когда он добрался до дворца, в руках у него была лишь сухая черная палка. В сердцах принц бросил палку на пол, и она вдруг превратилась в черную змею и куда-то уползла. Вскоре в той стране начали происходить странные вещи. Мужчины стали терять свою силу, их мускулы высохли, и они больше не могли держать в руках оружие. Женщины стали дурнеть, они превратились в худых морщинистых горбуний, и больше не давали потомства. И тогда принц всерьез испугался и понял, что старик сказал правду. Он решил снова пойти к нему и спросить, как избавиться от проклятия. Но когда он пришел к тому забору, то увидел, что весь сад погиб, и цветы засохли. Калитка была открыта, она со скрипом качалась на петлях, подталкиваемая холодным ветром. Принц вошел, но старика нигде не было, его дом был пуст. Принц направился к тому месту, где рос цветок, но посередине пустой клумбы сидела та самая змея, и, свернувшись кольцами, смотрела на него. Принц потянулся за мечом, чтобы убить змею, но даже не смог вытащить его из ножен, потому что его мышцы тоже высохли. А змея, зашипев, стала медленно уползать. Принц решил преследовать ее. Змея же выползла из сада и заскользила по дороге, время от времени оглядываясь, словно приглашая идти за собой. Долго шел Проклятый принц за змеей. Она увела его в горы, и путь их теперь пролегал по ущелью. Вот змея стала заползать на скалистый склон, и принцу пришлось за ней карабкаться. Поднявшись до верха, он увидел перед собой пещеру, в которую заползла змея, скрывшись из виду. Недолго поразмышляв, принц решительно зашел в эту пещеру. Он увидел, что внутри, прямо на земле, сидит тот самый старик, а на коленях у него свернулась кольцами та самая змея.

«Приветствую тебя, благородный старец, – произнес принц, снимая головной убор и почтительно кланяясь, – я пришел искупить свою вину и извиниться за свое дерзкое поведение, за то, что не послушал тебя. Мой народ погибает. Прошу тебя, спаси мою страну! Скажи, что нужно для того, чтобы снять проклятие – я все сделаю.»

И белобородый старец ответил: «Вот видишь, к чему привела твоя гордыня. Теперь ты знаешь, что, прежде чем сделать что-то, надо хорошо подумать. Проклятие, то, что на тебе, очень сильное, и снять его можно лишь искупительной жертвой.»

«Я готов, – ответил принц, – скажи, что нужно сделать.»

«Ты должен умереть», – сурово ответил старец.

«Если это спасет мой народ – я готов!», – воскликнул принц.

«Но ты не просто умрешь, – произнес старец, – душа твоя не упокоится и будет страдать до тех пор, пока на земле не вырастет такой же цветок. Ты будешь хранителем этой пещеры, и твоя душа не сможет никуда отлучиться отсюда много-много сотен лет… Но твой народ будет спасен.»

«Я согласен», – сказал принц.

Старик величаво кивнул, и тут же раздался раскат грома, а змея, покинув колени старика, подползла к юноше и ужалила его в ногу. От мгновенного яда он упал замертво, успев лишь заметить, как фигура старика растаяла во мраке пещеры.

И с тех пор душа Проклятого принца является незримым обитателем этой пещеры. Страна этого принца снова возродилась, когда пало проклятие, и потомки тех людей давно разбрелись по свету. Сменялись эпохи, менялся ландшафт, наступил двадцать первый век… А Проклятый принц все сидит в своей пещере, и лишь те, кто обладает способностью к магии, могут магическим зрением увидеть в полумраке его смутный силуэт – он сидит посередине со змеей на коленях и не может выйти за пределы пещеры, и мечтает о том, чтобы на земле снова появился удивительный цветок…

– Вот и вся история, – закончила я, и сказала уже будничным голосом, – а теперь встаем и идем дальше.

Во время моего рассказа дети сидели с серьезными лицами и слушали затаив дыхание; и теперь, похоже, им не очень хотелось возвращаться в реальность.

– А мы можем его увидеть, этого принца? – спросил Димка, в глазах которого я уловила нечто, похожее на мистический экстаз.

– Ну, не знаю, – сказала я, – может быть, при наличии, как я говорила, магических способностей…

– А если попытаться вырастить такой цветок и освободить душу принца? – спросил Митя.

– Это же все сказки! – заявила Ася со всем доступным ей скепсисом. – Просто легенды, правда ведь, Анна Сергеевна? Это же все неправда?

Они все глядели на меня, ожидая ответа. Но я лишь пожала плечами:

– Кто знает… В мире есть очень много необычного и помните, что в каждой сказке есть только доля … сказки.

– Ну ладно, мы уже двадцать минут потеряли, – сказал Антон и встал первым.

Он потянулся, почему-то напомнив мне при этом худого кота. Дети тоже поднялись за ним следом.

– Как бы погода не испортилась… – пробормотал Антон, вглядываясь в горизонт. Там, над вершинами гор, начали громоздиться плотные черные тучи. В горах так бывает часто – только что беззаботно сияло солнце, и вдруг – небо затянулось, сверкнула молния и хлынул дождь. Вот только дождя нам не надо… Я очень надеялась, что гроза все-таки обойдет нас стороной.

Отдохнувшие, мы бодро зашагали дальше вдоль горного ручья, петляющего среди колючих кустов. Я старалась не думать о плохом, вот только Антон то и дело с тревогой поглядывал на небо, на которое все же медленно и неумолимо надвигалась мрачная армада туч.

Так мы шли еще минут сорок. Долина ручья сузилась и превратилась в самое настоящее ущелье, по дну которого тек бурный горный поток. Теперь вокруг нас были уходящие в небо крутые склоны, поросшие редким лесом и кустарником. В воздухе явственно посвежело, стало довольно прохладно.

Я ругала себя, что не сказала детям взять с собой теплую одежду. Небо тем временем полностью затянуло, и даже стало ощутимо темнее, будто уже наступил вечер. Издалека донесся первый грозный раскат грома, обещая испортить нам всю прогулку, а воздух явственно посвежел. Мне было, мягко говоря, очень не по себе.

«Мы, конечно, можем укрыться от дождя в пещере, – думала я, – но кто знает, сколько времени нам придется там провести… Да и что-то мне кажется, что черта с два мы успеем до нее дойти… Сейчас как польет – и что тогда делать? Ох, и дура я, авантюристка хренова, и зачем я все это затеяла? Дети уже от холода ежатся. Сейчас еще и под дождем вымокнут – и как мы будем возвращаться в лагерь – мокрые, грязные? Наверняка все заболеют… Мда, вот тебе и чечетка…»

Антон сочувственно поглядывал на меня. Жалел, видать, потенциальную сестру по несчастью. Уже, поди, представлял, как мы вместе, с нашими баулами, тормозим попутку, а нас, мокрых и грязных, опальных горе-педагогов никто не сажает…

Упали первые тяжелые капли, когда ущелье, по которому мы двигались, сделало плавный поворот, и, миновав его, мы увидели далеко впереди небольшой, но живописный водопад. А чуть выше – вот и она, наша цель – пещера Проклятого принца, гостеприимно распахнувшая свою черную пасть… На фоне темного неприветливого неба весь этот пейзаж и вправду выглядел слегка устрашающе.

– Пещера! Пещера! – закричали дети, показывая пальцами и приплясывая.

Я лихорадочно соображала, как нам поступить. Прикинула, что только до водопада мы будем добираться, если очень быстрым шагом, то минут восемь. Быстрым шагом не получится, так как тут тропа идет вверх под изрядным уклоном и к тому же вся усыпана крупными камнями. Еще и до пещеры черт знает сколько карабкаться – отсюда не поймешь, насколько сложен подъем. А дождь стремительно набирает силу – вот уже и дети поглядывают на меня с тревогой. Нет, не успеем. Только вымокнем и в грязи изваляемся.

– Так, слушаем меня, – строгим голосом сказала я, и все притихли, сгрудившись вокруг, и не сводя с меня глаз, – нам нужно где-то укрыться. Переждем дождь и продолжим путь.

Я сильно сомневалась, что нам удастся продолжить путь. В лучшем случае, если дождь будет идти минут двадцать-тридцать, на что мало надежды, мы сможем лишь минут десять полюбоваться водопадом, а в пещеру лезть уже не станем.

Мы шли вперед под усиливающимся дождем, и я смотрела по сторонам в поисках чего-нибудь, где можно хоть как-то укрыться.

– Смотрите, – сказал вдруг Антон и показал рукой направо.

Там, на склоне высокой горы, в паре метров от нашей тропинки, я увидела выступающую скалу, образующую навес, под которым как раз могли спрятаться несколько человек, а прямо напротив навеса, у самого ручья, росло высокое раскидистое дерево, обращая на себя внимание своим одиноким и независимым видом.

– Быстро туда! – скомандовала я.

Как только мы все сгрудились под выступом, прижимаясь друг к другу, словно сельди в бочке, началось нечто, похожее на светопреставление. Никогда я в жизни такой страшной грозы не видела! Небо стало почти черным и метало свирепые молнии, которые, казалось, способны рассечь пополам гору, сопровождая все это таким громыханием, что аж уши закладывало. Сплошной поток воды низвергался с небес. Казалось, будто все силы ада решили разгуляться по полной, не обращая никакого внимания на несчастных путников, что дрожали от холода и страха под скальным выступом. Я сидела прямо на земле, а дети облепили меня, плотно прижавшись, сверху нас всех обнимал Антон. При каждом звуке грома, похожем на оглушительный выстрел, Яна громко ахала и вздрагивала, закрывая уши руками.

– Не бойся, это всего лишь гром, – успокаивала я ее, как могла, поглаживая по голове, хотя самой мне было тоже жутковато, – такая гроза долгой не бывает, сейчас все кончится и выглянет солнышко.

Вдруг я почувствовала у себя на животе вибрацию, и поняла, что это звонит телефон в моем набрюшнике. Еле как я вытащила его. Звонила Инка, очевидно, обеспокоенная, где мы находимся в такую непогоду. Я абсолютно не представляла, что ей сказать, во мне все еще теплилась надежда, что мы сумеем выкрутиться. Но не брать же трубку прямо сейчас!

– Во время грозы телефон надо отключать, – бесцветным голосом сказал Антон, и я тут же последовала его рекомендации.

– А мне совсем и не страшно, – сказал Митя, желая, видно, подбодрить себя, – я еще и не в такую грозу попадал! – и тут же, при очередном бабахе, втянул голову в плечи и зажмурился.

– И мне совсем-совсем, ни капельки не страшно! – Димка тоже решил блеснуть отвагой, хотя так и клацал зубами от страха и холода. – Я даже один раз видел, как дерево упало от молнии рядом со мной, я еле отбежать успел!

– А я видел, как дом от молнии загорелся! – продолжил Митя обмен информацией, пустив в ход свою богатую фантазию.

– А я зато видел, как молния камень расколола! – Димка решил не отставать от друга.

– Да ладно вам врать-то, – сказала Ася и даже презрительно хмыкнула.

Из всех четверых она держалась лучше всех, и лишь слегка вздрагивала при особенно громких ударах грома.

– А давайте песню споем, – предложил Антон.

– Д-д-давайте, – пискнула дрожащая Янка, на мгновение высунув нос из-под моей руки.

– С тобой повстречались у синего моря… – затянул Антон.

– Где брызги заката сплетаются в споре… – слабыми голосками нестройно подхватили дети.

Бабах! Все дружно вздрогнули, но продолжали петь:

– Где с шумной волною встречается ветер,

И к звездам летит танцующим эхом…

Бабах!

– Поем, поем! – подбодрила я.

– Это лето поет…

– Это лето нам дарит праздник…

И вдруг прямо на площадку перед скальным навесом откуда-то сверху скатилась темная фигура. Наша бравая песня захлебнулась, мы вздрогнули и застыли от ужаса и неожиданности, и в это время сверху с шумом свалились еще двое. Они быстро выпрямились под хлещущими струями дождя и тоже на мгновение застыли, когда поняли, что под навесом кто-то есть. Они смотрели на нас – эти люди во всем черном, с ног до головы вымазанные грязью. Один из них был очень высокого роста, очень худой, и глаза его горели зловещим красным огнем, и это было страшнее любой грозы. Яна, увидев его жуткие глаза, дико закричала, и очередная вспышка молнии почти ослепила нас – в этот момент я всей кожей, всем своим существом почувствовала невидимую смертельную угрозу, исходящую от этих кошмарных созданий. Упавший к нам первым – тот самый, с красными глазами, высокий и худой – поднял вверх руку и тут, казалось, расколов мир пополам, прямо в стоящее напротив дерево ударила мощнейшая молния, и оно мгновенно вспыхнуло как факел, несмотря проливной дождь. И хотя в моих глазах от мощной вспышки плавали багровые пятна, я увидела, как спутники худого безвольными мешками осели на землю, а его фигура стала наливаться зловещим красным огнем. Было так жутко, что я, впервые в жизни, едва не потеряла сознание, но тут все вокруг затопило другое, бело-голубое, сияние первозданной чистоты, и глубокий звучный голос откуда-то сверху произнес:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа заклинаю тебя – изыди, Сатана!

Сияние со всех сторон охватило высокую черную фигуру, ее багровый огонь погас и существо, только что казавшееся мне таким ужасным, скрючившись, упало на землю вслед за своими спутниками, и с воем начало дергаться в корчах агонии.

26 июня 2016 года, После полудня, где-то на Урале.

капитан Серегин Сергей Сергеевич

Как и было обещано начальством, перед моей группой был зажжен зеленый свет. Почти мой ровесник, старенький, но еще бодрый «Гольфстрим III» в попугайной раскраске какой-то частной авиакомпании всего за два часа перенес нашу группу из Подмосковья на военный аэродром под Екатеринбургом, где мы оказались уже около полудня по Москве, или в два часа дня местного времени. А там нас уже ждал раскрутивший турбины транспортно-ударный вертолет Ми-8 АМТШ «Терминатор» с подвешенными блоками НАРов. Все уже было сказано и поэтому полет на «Гольфстриме» проходил в полном молчании. Отец Александр перебирал свои четки, погрузившись в молитвы, а я и бойцы внутренне готовились к встрече с неизвестным противником, настраивая себя на выполнение такого слишком уж необычного задания.

Всего нас в этот раз на задании было десятеро. Ваш покорный слуга с позывным «Батя», наш проводник-инквизитор, которому был присвоен позывной «Поводырь», старшина Антон Змиев – «Змей», старший сержант Андрей Бибин – «Док», младший сержант Василий Антипов – «Зоркий Глаз» со своим «Печенегом» и его второй номер Армен Васильев с позывным «Ара», сержант Ника Зайко – «Кобра» со своим «Винторезом» и второй номер снайперской пары ефрейтор Василий Горячев – «Бухгалтер», сапер группы младший сержант Равиль Шамсутдинов – «Бек» и радист Семен Швец с позывным «Мастер».

Только прилетели – сразу сели, в смысле, бегом, с рейдовыми рюкзаками в основном забитыми запасом боеприпасов, которых должно было хватить на небольшую войну, под ураганным ветром из-под лопастей пробежали по разогретому бетону аэродрома от «Гольфстрима» к «Терминатору», после чего доставивший нас сюда самолет тут же снова порулил на ВПП, а вертолет, в который мы благополучно загрузились, пошел на взлет. Расположились мы в грохочущей винтокрылой машине уже по-боевому: Зоркий Глаз со своим «Печенегом» устроился в открытой двери по правому борту, Кобра заняла ту же позицию по левому борту, отец Александр, вглядываясь в расстилающийся под нами горный пейзаж, встал в кабине за спиной у пилотов, подсказывая и уточняя направление полета. Немного подумав, я встал рядом с ним.

– Они все еще там, – крикнул он мне прямо в ухо, пытаясь пересилить вой турбин, – я это чувствую. Осталось совсем немного.

Действительно, оставалось совсем немного. Неподалеку от места предполагаемой высадки на перевале между двумя горными хребтами наш вертолет был обстрелян с земли. Обстрел из нескольких автоматов велся лениво, можно сказать, без огонька, как будто стрелкам было лень целиться по воздушной цели или они не знали, как это делать. Совершив резкий маневр, вертолет вышел из-под обстрела и, развернувшись на малой высоте, прочесал кусты, из которых велась стрельба, плотными залпами НАРов, а потом сразу пошел на снижение.

Все прошло значительно проще, чем если бы мы имели дело с обычными боевиками. Ведь у тех в запасе могли бы оказаться и ПЗРК и даже крупнокалиберный зенитный пулемет, а так огонь по нам велся только из легкого стрелкового оружия. Тем временем там, куда ушли ракеты, в воздух полетели комья земли и вырванные с корнем кусты, а еще минуту спустя, прикрывшись небольшим пригорком, вертолет неподвижно завис в воздухе и сбросил вниз десантные фалы, по которым мои люди один за другим заскользили на землю. Последними десантировались я и отец Александр. Было видно, что он действительно отслужил в ВДВ, настолько ловко и привычно это у него получилось. Права народная мудрость – старый опыт никуда не уходит и бывших десантников на этом свете не бывает.

Как только закончилось десантирование, вертолет сразу отвалил в сторону и, набирая высоту, направился к своему аэродрому. Его работа была закончена, теперь мы должны были все делать только сами. Сопротивления на земле нам оказано не было. Рой бросил свой, больше похожий на лежку стаи диких зверей, лагерь вместе с несколькими почерневшими и высохшими трупами своих бывших членов, и начал отходить вниз по ущелью по звериной тропе, проходящей по склону на пять-семь метров выше русла. Ничего человеческого в этих высохших и оскаленных мумиях уже не оставалось, по ним даже нельзя было определить не только национальность, но даже то, мужчина это был при жизни или женщина.

Не теряя ни минуты, мы волчьим скоком бросились в погоню. Сто метров быстрым шагом, сто метров бегом, потом снова сто метров быстрым шагом и снова сто метров бегом. Так тренированные бойцы могут пробежать не один десяток километров по пересеченной местности, все время находясь в готовности немедленно вступить в бой. Звериная тропа была очень узкой, зачастую проходящей через заросли ежевики и диких роз, и нам то и дело приходилось расчищать ее ударами мачете. Бегущим перед нами членам роя приходилось значительно труднее, мы то и дело находили на колючках окровавленные клочки одежды, а потом нам начали попадаться высохшие, почерневшие трупы, такие же, какие мы нашли на месте брошенного логовища. Отец Александр подтвердил нам, что расстояние до роя постоянно сокращается, и скоро мы его должны окончательно настигнуть.

Тем временем погода начала портиться, откуда-то наполз грозовой фронт и в воздухе ощутимо запахло озоном. Быстро темнело, как будто уже наступил поздний вечер, и к тому же с первым раскатом грома и ударом молнии пошел сильнейший дождь. Надвинув на глаза ноктоскопы, мы продолжили нашу погоню – мокрые, грязные, уставшие, но упорные и злые, как охотничьи псы.

После того как нам на пути попались сразу три мумии подряд, отец Александр сильно встревожился и, не объясняя причин, попросил прибавить ходу. Мы прибавили, потому что остатки роя из трех особей, одной из которых несомненно был вожак, находились уже совсем рядом, и, когда позволяли повороты тропы, то мы уже видели своими глазами их размытые дождем силуэты.

То, что произошло потом, мы все, наверное, запомним на всю оставшуюся жизнь, неважно, короткой она будет или длинной. Никакой стрельбы не было, вести огонь в такую погоду – это только зря переводить патроны, к тому же в такой сильный дождь вода может попасть в ствол и тогда при выстреле оружие будет необратимо повреждено. Мы собирались просто догнать их и взять в ножи. Отец Александр обещал нам, что посеребренный клинок легко остановит монстра, и у нас не было оснований ему не верить. Пока он постоянно оказывался прав, тем более было видно, что два последних ведомых вожака уже шатаются от усталости и вот-вот рухнут на землю. Но вожак роя не собирался допускать ничего подобного, тем более что он уже почти пришел туда, куда гнал его звериный инстинкт.

Внезапно, когда до преследуемых оставалось не более двадцати метров, под очередной раскат грома, все трое членов роя разом пропали из поля нашего зрения, будто провалились под землю, и почти сразу же откуда-то снизу раздался пронзительный и отчаянный крик ребенка, живого человеческого ребенка, невесть откуда взявшегося прямо посреди этого кошмара.

В этот момент в дерево, растущее внизу от нас на берегу ручья, ударила большая молния, и оно тут же вспыхнуло так, будто его полили бензином. Пламя горящего дерева осветило небольшую полянку на берегу ручья прямо под нами. От ослепления вспышкой молнии нас спасли ноктовизоры, противоатомная защита которых за миллионную долю секунды сперва снизила яркость изображения до приемлемой величины, а потом автоматически подстроилась под новое освещение. Было прекрасно видно, как последние два спутника вожака роя рухнули на землю безжизненными куклами, а сам он выпрямился во весь свой немаленький рост, после чего его начал окутывать какой-то адский багровый туман. Чудовище уже начало поднимать вверх обе своих руки, между ладонями которых горело что-то вроде искусственной шаровой молнии.

– Так вот ты какой, пушистый северный зверек, – подумал я, но тут свое веское слово сказал Отец Александр. Нашего доброго батюшку было просто не узнать – одной рукой он прижимал к груди свой массивный серебряный крест, а другую, с четками, вытянул по направлению к Посланцу Зверя. При этом отца Александра тоже окутало сияние, но оно было не багровым как у твари, а бело-голубым, первозданной божественной чистоты. Наконец этот нестерпимый свет затопил все вокруг, и глубокий звучный голос отца Александра раскатисто произнес:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа заклинаю тебя – изыди, Сатана!

Божественное сияние, стремительно уплотняясь со всех сторон, охватило высокую черную фигуру Посланца Зверя, багровый адский огонь погас и тот, за кем мы так долго гонялись, упал на землю вслед за своими спутниками и, завывая, стал дергаться и извиваться, постепенно затихая. Когда вой умирающей твари стих, бело-голубое сияние рассеялось в воздухе, а отец Александр покачнулся и начал без сил оседать на землю. Впрочем, Змей и Кобра не дали ему упасть, подхватив под руки с двух сторон. Задание было выполнено – Посланец Зверя был уничтожен.

 

Часть 1

День первый. Момент истины. Анна Сергеевна Струмилина.

Я зажмурилась и закрыла уши руками, чтобы не видеть этого сводящего с ума зрелища, и не слышать этих звуков, словно рожденных самой преисподней. Потом, отняв руки от ушей, я принялась усиленно щипать себя, надеясь, что все это – страшная гроза, черные фигуры и красноглазый демон – не более чем порождение ночного кошмара. Но благословенного пробуждения не происходило. Я чувствовала, как дрожат вцепившиеся в меня дети, слышала, как прямо мне в ухо хрипло дышит обезумевший от ужаса Антон.

Предсмертный вопль монстра стих резко и неожиданно. Но его отголосок еще долго висел в воздухе вибрирующей волной – неслышимый, но явственно ощущаемый всеми, заставляя нас снова и снова содрогаться от пережитого потрясения.

Я все еще не решалась открыть глаза. Но что-то изменилось в окружающем меня мире, и я не сразу поняла, что именно. Лишь когда сквозь сомкнутые веки я почувствовала свет, до моего сознания дошло, что больше не слышно звуков грозы. Стояла тишина. Но не та мертвая, безмолвная, ночная звенящая тишина, которая хорошо ощущается в комнате – а та умиротворяющая послегрозовая тишь, что наполнена благодатными звуками природы. Слышался негромкий суетливый шум стекающих со склонов потоков, снизу доносился мерный говор ручья, ведущего свое вечное неразборчивое повествование. Капли, падая с нашего навеса, со звоном разбивались о камни. И какая-то беспечная пташка радостно и мелодично щебетала где-то совсем рядом, прямо над нашими головами.

Я открыла глаза. За пределами нашего убежища сияло солнце, окрашивая все в яркие, жизнерадостные тона. Я выпрямила спину и вытянула затекшие ноги. Дети рядом со мной тоже зашевелились. И только Яна все еще сидела на корточках, зажав уши руками и уткнувшись лицом мне в подмышку.

– Яна, детка, все закончилось… – потормошила я ее.

Девочка подняла голову и с опаской открыла уши.

– Все хорошо, – я ласково погладила ее, – смотри, солнышко вышло.

– А где… этот, страшный? – спросила Яна сиплым шепотом, озираясь вокруг.

Бедняжка, до чего же она напугалась. До сих пор ее слегка трясет, а в глазах стоит затравленное выражение.

– Его здесь больше нет, не бойся, – ответила я, стараясь успокоить ребенка.

– Смотрите, Анна Сергеевна! – воскликнул Митя, указывая на то место, где стоял красноглазый.

Там, на мокрой земле, была заметна небольшая кучка, или лужица чего-то густого, словно был пролит коричневый кисель. Мы все молча уставились на это место. Лужица, слегка пузырясь, уменьшалась прямо на глазах, земля быстро впитывала странную субстанцию. Вскоре от нее не осталось и следа. О том, что это могло быть, страшно было даже говорить.

По обеим сторонам от нашей выемки, обтекаемые ручейками воды, лежали два недвижимых, ссохшихся и почерневших тела в изорванной, грязной одежде неопределенного цвета.

Конечно, я все еще пребывала в шоке от случившегося, но пора было приходить в себя – требовалось оценить обстановку и начать что-то предпринимать. Странно – меньше всего меня сейчас волновала мысль о возвращении в лагерь. Прежде всего меня заботило состояние моих маленьких подопечных. Первым делом нам надо было выбраться из нашего убежища…

Непосредственной угрозы снаружи больше не ощущалось, о чем громогласно возвещала откуда-то сверху распевающая во весь голос неведомая птаха. Дети вопрошающе смотрели на меня. Сейчас только я была их защитой и опорой, поскольку Антон впал в ступор и сидел на корточках, бессмысленно раскачиваясь и выпучив полубезумные глаза. Толку от него ждать не приходилось.

– Так, – сказала я, – сейчас я выйду первая, и, если там нет ничего подозрительного, вы все выйдете вслед за мной.

Но выйти я не успела. Внезапно над головой раздался шум, и без того до предела напуганные дети дружно вскрикнули, а Янка вновь нырнула мне под руку и затряслась мелкой дрожью. Я снова обреченно зажмурилась, ожидая самого страшного, и услышала, как слева от нас, раздвигая кусты, спускается по склону кто-то большой и тяжелый, спугнувший по пути ту самую дерзкую птичку. Шаги принадлежали явно человеку. Более того, он был там не один – я слышала, как за первым, вниз по той же тропе, начал спускаться и второй незнакомец. Наконец первый из них спустился и осторожными, вкрадчивыми шагами опытного хищника подошел прямо к нашему убежищу. Мы все снова замерли от ужаса, не двигаясь и не дыша.

И тут прямо над моим ухом раздалась живая человеческая речь, показавшаяся мне божественной музыкой:

– Товарищ капитан, все чисто, тут только гражданские!

– Стой там, Док, – крикнул сверху еще один голос, – мы спускаемся. Бухгалтер прикрывает.

Широко раскрыв глаза, я увидела прямо перед собой пригнувшегося к нам человека, одетого в камуфляжную форму российской армии. Защитные очки были сдвинуты на лоб, маска закрывала рот и нос, оставляя открытыми только внимательные серые глаза, а большие руки в перчатках с обрезанными пальцами крепко держали автомат с необычайно толстым стволом.

– Не бойтесь, гражданочка, – сказал незнакомец в камуфляже, отводя ствол автомата в сторону от нас, – мы не причиним вам вреда.

Трудно передать, какое облегчение я испытала при словах этого человека, которого его командир назвал «Доком». Человек в камуфляже, говорящий по-русски уверенным мужским голосом! Да покажись перед нами в тот момент ангелы небесные, я не была бы так счастлива. А их, этих людей, становились все больше – один за другим они спускались по незамеченной нами ранее боковой тропинке. Переговариваясь между собой короткими, чеканными фразами, они заполнили, казалось, все пространство перед нашим убежищем, разом перекрыв к нему все подходы и обеспечив безопасность, и вышло это у них это так буднично и деловито, что было понятно – нечто подобное они уже проделывали не раз и не два.

Вся эта их манера двигаться и разговаривать вселяла в меня такое спокойствие и уверенность, что напряжение наконец покинуло меня, и я разрыдалась. Вслед за мной прорвало и остальных – детские всхлипы огласили пустынное ущелье…

Эти люди в камуфляже помогли нам выбраться из-под навеса – своими сильными руками они вытаскивали нас оттуда по одному, делая это очень бережно и осторожно. И такая добрая сила исходила от этих людей, что я поняла – теперь, рядом с ними, нам нечего больше бояться. Последними вниз спустилась группа из четырех человек, где двое поддерживал третьего, а четвертый, постоянно оглядываясь, водил по сторонам стволом своего автомата.

Очевидно, они были последними, потому что тот, кого все называли «капитан», подошел к нам и, отстегнув маску своего камуфляжного костюма, представился:

– Капитан Серегин, Сергей Сергеевич, Российская Федерация, войска специального назначения. Расскажите пожалуйста, кто вы, откуда и как тут оказались?

– Э-э… мы из лагеря, – начала я, глядя в его строгие, отливающие глубокой синевой глаза, смотревшие на меня, однако, приветливо и благожелательно, – из оздоровительного лагеря «Звездный путь». Мы отправились в поход до водопада и попали в грозу. Меня зовут Анна Сергеевна, я кружковод, а это мои ученики, – я кивнула в сторону детей, которые, сгрудившись вокруг, по-прежнему жались ко мне, словно испуганные цыплята к маме-наседке.

– А это вот Антон… Антон Витальевич, – показала я рукой в сторону бледного «хореографа», унылой тенью маячившего за спинами детей, – он тоже… из нашего лагеря, – я решила, что сейчас лучше не вдаваться в лишние детали.

К счастью, на более подробные вопросы мне отвечать не пришлось. Похоже, выданной информации оказалось вполне достаточно и у меня сразу полегчало на душе оттого, что допроса удалось избежать.

– Понятно, – кивнул капитан Серегин, – что называется – сходили в поход. Тут творится что-то непонятное, но вы не бойтесь – мы вас не бросим. Выкарабкаемся и отсюда – нам не впервой!

Обернувшись вполоборота к одному из своих людей, капитан произнес:

– Мастер, что у нас со связью?

– Так нет связи, товарищ капитан, – ответил тот, – ни спутниковой, никакой. Как ножом отрезало.

Услышав эти слова, я отчего-то посмотрела вверх на небо. Это у меня, наверное, такой рефлекс, срабатывающий после грозы – посмотреть, куда и с какой скоростью уходят тучи. Увиденное заставило меня ахнуть, и вслед за мной задрали вверх головы и все дети, а за ними и спецназовцы, наблюдая удивительное зрелище – посреди темных, свинцово-серых туч, точно над нашими головами, зиял изрядный просвет почти идеально круглой формы, в котором синел кусок неба с солнцем почти в зените. Этот просвет стремительно увеличивался, словно кто-то сверху дул на эти грозные тучи, подобно тому, как мы по утрам дуем на кофейную пенку. Мы могли наблюдать, как тень от туч торопливо отползала в стороны, увеличивая освещенное пространство, и было видно, как серые мрачные горы вмиг преображаются, загораясь яркими красками сияющего полудня…

Но что это?! Я потрясла головой и проморгалась. Нет, мне не кажется – это были другие горы – не те, что были всего несколько минут назад! Они словно стали ниже теперь, и скальных пород в них было намного меньше. Я повернула голову в другую сторону, туда, где находилась пещера – и просто обомлела. Примерно в пятистах метрах от нас изящно и величественно низвергал свои воды великолепный трехступенчатый водопад, обрамленный блестящими темными глыбами – не Ниагара, конечно, но куда уж там той жалкой струйке, которую мы видели до этого, а узкий ручей превратился в быструю и бурную, настоящую горную реку. И пещера тоже была на месте, но теперь ее свод казался раза в три шире, а подъем к ней представлял почти отвесную стену, и мне было совершенно очевидно, что теперь без альпинистского снаряжения к ней не подобраться. И еще – вроде бы этот водопад с пещерой сместились несколько вправо… или мне показалось? А может быть, это совсем не та пещера и не тот водопад?

Мой взгляд скользнул выше. К этому моменту гонимые невидимым ветром тучи окутывали лишь предполагаемый хребет, что постепенно вырисовывался над горой с пещерой. Так, а это что?! Я в растерянности моргала глазами, пытаясь прогнать наваждение, но странная, шокирующая реальность неумолимо вырастала передо мной – медленно из грозовой дымки проступали контуры огромной конусообразной вершины, покрытой сияющей снеговой шапкой. Вот остатки туч окончательно отползли, словно сметенные метлой невидимого дворника, и мы замерли и раскрыли рты от представшего нашему изумленному взору зрелища – прекрасного, ужасающего и завораживающего одновременно. Поистине, такое я видела только на картинке… Перед нами был настоящий, действующий вулкан! Он, подобно исполину, возвышался над местностью, и при этом величаво курился – белый дым, закручиваясь в замысловатое кружево, тонко струился из его жерла и зигзагообразной струйкой устремлялся в сторону, подхваченный услужливым ветром. Вулкан казался живым существом, таким могучим, что ему не было ровно никакого дела до копошащихся где-то внизу существ – он, меланхолично покуривая, был погружен в свои тысячелетние размышления о неведомых нам высоких материях…

Теперь я замечала все те незначительные мелочи, которые до этого просто не доходили до моего сознания. Нет, это точно совсем не то место, где мы находились перед грозой. Совершенно другим был ландшафт, и сами горы, и растительный покров. Воздух отличался повышенной влажностью и чуть иным ароматом. Запахи трав стали резче, к ним примешивалась какая-то незнакомая, едва уловимая нотка… Даже цвет неба казался ярче, глубже, что ли – мой взгляд художника отметил в нем глубокий оттенок особой, истинной синевы, исчерченный тонким, почти прозрачным, узором высоких перистых облаков…

Тем временем тучи полностью разошлись и растаяли без следа, а солнце, стоявшее высоко почти над самыми нашими головами, стало весьма ощутимо припекать. Во-первых, это говорило о том, что сейчас ровно полдень, а во-вторых, еще и о том, что сейчас мы находимся значительно южнее той широты, на которой расположен Средний Урал…

Что ж, выходит, произошло нечто невероятное и мы, по всей видимости, внезапно очутились совсем в другом месте земного шара. Можно допустить, что из-за воздействия грозы произошло мгновенное перемещение нас за много тысяч километров от исходного места… Но ведь этого не может быть! Тем не менее, лихорадочно анализируя ситуацию, я все же не находила рационального объяснения случившемуся. Раньше я читала о таких случаях в газете, но никогда не верила этим статейкам, считая их пустыми байками. И вот, угораздило же самой попасть в подобный переплет… Хотя наш переплет, пожалуй, будет покруче любых газетных баек. Чего стоит одно только это черное красноглазое чудовище и его совершенно необъяснимая кончина… Был монстр и вдруг растворился, растаял и исчез, впитавшись в землю. Может быть, мы вообще попали в другой мир, как в любимых книжках Димки?

И вот теперь-то я окончательно осознала, насколько серьезно все то, что с нами произошло. И это осознание вдруг навалилось на меня тяжелым грузом ответственности и запоздалых сожалений… Хочу обратно, домой, в наш такой уютный лагерь и проклинаю свое безрассудство, которое заставило меня пойти в этот поход и потащить за собой доверившихся мне детей! На мои глаза непроизвольно навернулись слезы – Господи, ну почему это произошло именно со мной?! Впрочем, глупо задавать себе подобные вопросы – конечно же, все странное и необычное случается именно с такими чокнутыми как я… Поэтому я не имею никакого права распускать сопли, ведь со мной мои гаврики и я теперь в ответе за них.

И вот мы стоим на берегу неведомой реки, со священным трепетом глядя на вулкан; дети по-прежнему жмутся ко мне, а Антон молчаливо возвышается позади нас, как тощее скорбное привидение. Его долговязая фигура даже как-то ссутулилась. Он то мнет в руках свою кепку, то снова нахлобучивает ее на свою лохматую голову, то и дело растерянно обводя окрестности своими расширенными белесыми глазами, и время от времени открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег.

Да мы, собственно, и находимся сейчас в положении таких рыб, вырванных из привычной среды обитания. И если парализующий ужас ушел с появлением этих людей в камуфляже, то на смену ему пришли шок и растерянность. Что это за местность, и как мы сюда попали? Что вообще с нами случилось, и как нам теперь быть?

Я почувствовала настоятельную потребность умыться. У меня была такая своеобразная привычка, сродни ритуалу – если мне кажется, что мои мысли зашли в тупик, иду умываюсь холодной водой – и голова сразу начинает лучше соображать, а мысли приходят в стройный порядок. Иногда достаточно просто побрызгать холодной водой на лоб.

Я сделала два шага к речке и склонилась над ней с намерением зачерпнуть пригоршню воды. Мои ладони коснулись колеблющейся поверхности речных струй…

Резко отдернув руки от воды, не сразу поняла, в чем дело. Я настроилась на ощущение ледяной прохлады, но вода в речке оказалась… горячей! Да-да, именно горячей – не такой, как в чайнике после закипания, чтобы можно было обжечься, но примерно такой, какая льется в квартире из-под горячего крана…

Дети, оторвавшись от созерцания вулкана, резко замерли и встревожено уставились на меня. Мои странные движения насторожили, видимо, и наших спасителей, и они рефлекторно взяли оружие наизготовку, внимательно оглядывая окрестности.

– В чем дело, Анна Сергеевна? – крикнул мне капитан Серегин.

– Вода! – воскликнула я, – вода горячая!

Дети, поняв, что мое резкое движение было вызвано вовсе не чем-то опасным, вздохнули с некоторым облегчением и тут же, подскочив к речке, принялись азартно совать в нее свои пальцы. Пока они развлекались таким образом и, тихо переговариваясь, поглядывали на курящуюся вершину, я увидела, что капитан Серегин, приняв во внимание мое сообщение насчет воды, приставил к глазам бинокль и разглядывает водопад и его окрестности, при этом негромко обмениваясь мнениями со своими людьми.

Желание освежиться пропало, мои мысли и без того стали несколько упорядочиваться. Я смотрела вокруг, приходя в более-менее спокойное созерцательное состояние.

Откуда-то из глубины сознания всплыла не совсем приятная мысль о том переполохе, который, должно быть, сейчас происходит в лагере из-за нашего исчезновения. Мне так и представились рожи моих недоброжелателей и их злобные комментарии: «Эта чокнутая увела и погубила наших несчастных ребятишек! И как ей можно было доверять детей?!», и лицо Веры Анатольевны, ее сдвинутые брови, запотевшие очки и тихий, спокойно-леденящий, исполненный сдержанного негодования и оттого особенно страшный голос: «Эта авантюристка, скрывавшаяся под личиной педагога, замаравшая честь воспитателя своим недостойным поступком, обязательно пойдет под суд!»

Я поежилась. Да уж, действительно, наворотила я делов… Совесть, конечно, меня мучила. Но укоры ее ощущались уже не так остро, тем более на фоне нашего захватывающего приключения, которое с появлением военных приобрело некий новый смысл… И вообще, карающая длань правосудия, скорее всего, настигнет саму Веру Анатольевну и кое-кого еще. Ведь как только начнут расследовать наш случай, так сразу наружу вылезут все их хитроумные махинации и прямое воровство. Я не злорадствую, я только констатирую факт. Хотя, впрочем… что-то я и вправду злая становлюсь. Иногда замечаю за собой, что начинаю думать о людях в негативном ключе. А так нельзя. Иначе маленькое недовольство может перерасти в большую ненависть. А ненависть, как известно – что? – правильно, она нас разрушает. Так что пусть дорогая начальница живет долго и счастливо, и всех ей благ, вместе с ее присными, аминь.

Между тем дети вроде бы немного оживились и оттаяли. Появление военных в самый страшный момент и чудесное спасение благотворно подействовало на них – ну а на кого бы не подействовало появление десяти бравых молодцев в полном боевом облачении, потрясающих оружием и готовых нас всячески защищать и оберегать с оружием в руках? Ну, насчет потрясания это я, конечно, немного утрирую – эти люди не размахивают оружием почем зря.

Вообще, мой взгляд постоянно возвращается к их массивным, но ладным фигурам, затянутым в полную камуфляжную экипировку. Было в их плавных экономных движениях и скупых немногословных фразах нечто такое, что вызывало священное благоговение и действовало лучше любого успокоительного. Абсолютная слаженность и естественность их движений, немногословность и неторопливая уверенность составляли, по-видимому, саму основу действий их группы и мне было очень приятно на них смотреть.

Один из бойцов при этом привлек мое особое внимание. Я пригляделась – неужели женщина?! Ну конечно, сомнений быть не могло – нежный, чуть полноватый овал лица, гладкая кожа, большие черные блестящие глаза, остро поглядывающие из-под таких же черных пушистых ресниц, густые брови правильной формы, слегка выщипанные для улучшения их формы. Это действительно была молодая женщина, примерно моего возраста, что весьма меня порадовало.

Девушка в камуфляже заметила мой пристальный взгляд и улыбнулась, отчего ее лицо приобрело необыкновенный шарм.

– Кобра, в миру Ника Зайко, – подойдя ко мне, представилась она чуть хрипловатым контральто – именно таким голосом, по моему представлению, и должна говорить женщина-военный, и, стянув перчатку с руки, протянула мне ладонь для рукопожатия.

– Очень приятно… Я Анна Струмилина. Можно просто Аня, – ответила я, с удовольствием пожимая ее маленькую, но крепкую руку.

– Ты, подруга не боись – прорвемся, не в первый раз, – сказала Ника, тряхнув своей косо стриженой «рваной» челкой, – и мелким своим скажи – держитесь за нашего «Батю» и все будет хорошо. Вы, я смотрю, сделаны из правильного теста.

Мы улыбнулись друг другу. И мне отчего-то подумалось, что хорошо бы иметь вот такую, как она, подругу – решительную, смелую, полную энергии, с такими вот ироничными черными глазами, в которых пляшут озорные чертики…

Она внимательно обвела взглядом Димку, Митю, Яну и Асю, копошащихся возле ручья, затем, прищурившись, посмотрела на Антона, который со смущенным и потерянным видом стоял чуть в сторонке, разглядывая вулкан, при этом напоминая барана, обнаружившего замену старых ворот на новые. Глянула Ника так, словно насквозь просканировала. Появившееся на ее лице выражение абсолютно точно отразило общепринятое мнение о нашем «хореографе» – пустое место.

Антон, однако, заметил ее взгляд, и, сочтя это за проявление интереса, петушась изо всех сил и пританцовывая, подошел к нам. На своем лице он изобразил некое слабое подобие улыбки, больше похожей на нервные конвульсии больного. При этом он машинально вытирал руку об штанину, собираясь, видимо, представиться, и даже не подозревал, какой у него в этот момент был идиотский вид.

Но Ника отвернулась от Антона и, не дожидаясь такой чести, подмигнув мне, отошла к своим товарищам. Они о чем-то посовещались, потом капитан Серегин сказал, обращаясь ко мне:

– Черт знает что творится, Анна Сергеевна! Я ничего не понимаю! Поэтому скажите своим детям, что сейчас мы отойдем к водопаду, разобьем там лагерь и осмотримся, пока наш эксперт, отец Александр, находится несколько не в себе. Он сегодня неплохо потрудился, прихлопнул эту мерзкую тварь, как таракана тапком, и теперь ему надо хорошенько отдохнуть.

Сказав это, он кивком головы указал на высокого человека с поседевшей бородой, так же одетого в камуфляж, но без оружия, которого бережно поддерживали под руки двое бойцов.

Я была с ним согласна, и поэтому не стала спорить, поскольку тоже ничего не понимала, однако задумалась о словах, сказанных капитаном. Так вот кому мы обязаны нашим спасением – того демона, оказывается, уничтожил именно отец Александр, который, судя по обращению к нему капитана, является священником, и теперь, выходит, нас с детьми защищает не только сила оружия, но и, в его лице, сами Высшие Силы. Мда… Я вообще-то всегда была далека от всякого рода мистицизма, но последние события сильно поколебали мои убеждения.

Я окликнула своих девочек и мальчиков, и они тут же оторвались от реки, после чего мы все вместе, окруженные настороженными и внимательно смотрящими во все стороны спецназовцами, двинулись в направлении, указанном капитаном Серегиным. Шагая следом за Никой, я внимательно наблюдала за своими гавриками, пытаясь понять, в каком они сейчас настроении. Димки вовсю уже что-то обсуждали, не так, правда, возбужденно, как обычно. Митя, как я заметила, с восхищением разглядывал спецназовцев, а Дима, близоруко щурясь, в основном глазел по сторонам и имел при этом весьма задумчивый вид.

– Дим, так ты считаешь, что мы теперь в другом мире? – донеслись до меня слова Мити.

– Да, Мить, – серьезно и уверенно ответил Дима, – я думаю, когда молния в дерево ударила, то открылся портал и мы все случайно перешли в параллельную реальность. А может быть, это все из-за того, черного типа? Какое-нибудь колдовство? Не знаю. Я тут недавно смотрел один фильм, так там тоже пацаны во время грозы попали в совсем другой мир…

– Дим, а может быть, мы просто очутились в другом времени? – высказал предположение Митя, внимательно глядя на друга, – Вот щас выйдет из-за угла какой-нибудь динозавр.

– Тоже может быть, – согласился тот, почесывая свою вихрастую голову и зачем-то внимательно вглядываясь себе под ноги, – но я так не думаю. Для твоей гипотезы про динозавра пока нет никаких оснований… Скорее тут будут маги, колдуны, эльфы и прочая нечисть. Зуб даю.

– А давай поспорим? – азартно воскликнул Митя.

– Давай, – охотно согласился Димка, – на фофан?

– На три! – поднял Митя ставки.

Друзья торжественно заключили пари, сцепив руки, после чего попросили меня разбить их.

– А правда, здорово? Мне уже совсем почти и не страшно, – бодро заявил Митя, продолжая разговор с другом, и добавил уже потише, – Я, когда мы остановимся, у товарища капитана автомат подержать попрошу…

– Слава Богу, – думала я, – слава Богу, что они все еще продолжают воспринимать все эти события как игру и увеселительную прогулку, несмотря на то, что им пришлось натерпеться совсем немаленького страху.

Яна шла рядом со мной, опустив взгляд в землю и держа за руку Асю, которая что-то втолковывала ей очень убедительным тоном. Обе девочки то и дело поглядывали на меня, и если в Яниных глазах читалось: «все ведь будет хорошо, правда?», то Асин взгляд расшифровать было весьма затруднительно. Я прислушалась.

– Да говорю тебе, не бойся, – тихо увещевала Яну Ася, – дяденьки военные нас в обиду не дадут. Вон, смотри, сколько у них оружия. У меня папа тоже военный, – добавила она.

– Да? А где он сейчас, твой папа? – с живым интересом спросила Яна.

– Сейчас он на войне, – важно ответила Ася, – но он скоро приедет и заберет меня!

– А ты его видела? – поинтересовалась Яна, которую явно взволновала тема разговора.

– Нет, но он про меня знает. Мама ему написала, что ждет ребенка, а сама умерла при родах, – вдохновенно врала Ася, закатывая глаза.

Подобные байки о родителях очень популярны среди детдомовцев. Мало кто из них признается, что его родители – алкоголики, наркоманы, бомжи или заключенные. Вот и рассказывают друг другу сказки, а со временем и сами начинают в них верить. Причем витиеватости и убедительности таких историй порой можно только удивляться. И мало кому они скажут горькую правду – что их бросили, предали – для такого признания нужно заслужить их безграничное доверие и любовь…

А Ася эта непроста. Что-то совсем недетское проскальзывает иной раз в ее взгляде. Создается ощущение, что она намного умней и взрослей, чем кажется. Интересно, что на самом деле скрывается за ее яркой внешностью и уверенным поведением? Я пока еще не раскусила эту девочку, но ничего – в такой ситуации, как у нас, быстро становится понятно, «ху из ху».

А позади нас уныло плелся Антон, весь вид которого выражал непроизвольно охватившее его состояние печали и никчемности. Этакий дон-Кихот без доспехов, Росинанта, Санчо Пансы и даже Дульсинеи.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Это называется – пошли за хлебушком и потерялись. Дело явно попахивало серой. Монстр в человеческом обличье, на которого мы охотились, утащил нас за собой неизвестно куда. И то, что отцу Александру совершенно непонятным образом удалось его прихлопнуть, отнюдь не отменяло того, что мы не знали, что же нам делать дальше. Связи нет, компас сошел с ума и показывает север там, где раньше был запад, узкий горный ручей превратился в бурную реку с горячей водой, а недалеко от нас вдруг появился самый настоящий действующий вулкан. И солнце совсем рядом с зенитом припекает далеко не по-детски со странного неба, покрытого легкой сеткой высоких перистых облаков. Температура воздуха стоит градусов сорок в тени, никак не меньше, при достаточно высокой влажности, чего никак не может быть в горах на Среднем Урале, где мы находились до того как началась эта странная гроза. И еще – я, конечно, не ботаник, но много где побывал и довольно легко отличу субтропическую растительность от кустов и деревьев средней полосы. Не может быть такого на Урале и точка.

А тут еще эта Анна Сергеевна с ее детишками, и совершенно никчемное существо мужского пола по имени Антон, которому наши ребята тут же приклеили прозвище «Танцор». Я думаю, что они имели в виду того самого танцора, которому все время мешают кривой пол и мужские причиндалы. Хотя, если бы они не попали в эту ловушку вместе с нами, то наше моральное состояние было бы несколько хуже, потому что сейчас мои парни сосредоточились на том, чтобы опекать и защищать эту весьма милую компанию, и им совершенно не до окружающих нас странностей. Единственно, о ком бы мы не пожалели, так это о Танцоре. Сразу видно, что, в отличие от детей и их предводительницы, это пустой и никчемный человечек, требующий опеки как ребенок и в то же время своим видом вызывающий только одно раздражение.

Кроме того, сдается мне, что эти двое мальчишек, разговор которых мы услышали, как бы это ни казалось невероятным, абсолютно правы насчет другого мира или другого времени, и в пользу этого говорит то, что наши навигаторы и устройство спутниковой связи не имеют контакта со своими спутниками. А ведь они должны функционировать в любом месте планеты – хоть в джунглях Конго, хоть на Северном или Южном полюсе, так что гипотезу о том, что нас выбросило куда-нибудь в горы Африки, Южной Америки или Индонезии, можно отбросить как несостоятельную.

Теперь мне требуется выяснить, где мы действительно находимся и есть ли тут где-нибудь поблизости другие люди. А самое главное – необходимо решить, что же теперь делать дальше, когда возвращение на базу и доклад командованию стали для нас неисполнимой мечтой. От окончательного решения, которое предстоит принять лично мне, теперь зависят все наши дальнейшие планы и действия, но для этого сейчас явно недостаточно информации, а та, что имеется, просто вводит в оторопь. Ведь не привиделись же нам те световые спецэффекты, которые сопровождали действия отца Александра, приведшие к уничтожению чудовища. Так что в нашу рабочую гипотезу надо включить и существование в этом месте такого феномена как магия, потому что до момента удара молнии в дерево, по всей видимости означающего момент перехода, никаких таких сверхспособностей отец Александр не проявлял. Но если это все же так, то в нашей команде добавился еще один очень хороший боец.

До водопада мы шли минут сорок. Могли бы дойти и быстрее, но необходимо было считаться с тем, что отца Александра, еще не конца пришедшего в себя, приходилось вести, придерживая под руки.

Большую, метров в сто в диаметре, каменную чашу заводи, в которую с обрыва падала речка, окаймлял неширокий галечниковый пляж, по краям которого, вплотную примыкая к каменистым обрывистым склонам, росли невысокие деревья и густые заросли колючего, даже на вид вечнозеленого кустарника. Одно из деревьев на нашем берегу заводи, коренастое и раскидистое, росло прямо на пляже ровно посередине между берегом и стеной зарослей.

Немного подумав, я приказал парням разбить в тени этого дерева лагерь и выставить посты, на случай появления опасных хищников или нехороших людей, буде такие здесь есть, и мои люди, скинув с плеч высокие рейдовые рюкзаки, приступили к работе. При этом и Анна Сергеевна, и ее детвора приняли в процессе посильное участие, в основном собирали и таскали хворост для костра. Один лишь Танцор на фоне этой бурной деятельности выглядел бесполезным и печальным бесплатным приложением к нашей команде. Он то и дело тоскливо вздыхал, с кислым видом озирался и морщился, при этом путаясь у всех под ногами.

А через некоторое время, когда лагерь был уже почти разбит, а дрова для костра сложены, я собрал на совещание отца Александра, который уже самостоятельно мог держаться на ногах, и Змея, как моего заместителя. Ну, а Кобра, пользующаяся в группе положением любимой всеми сестренки, конечно же, присоединилась к нам сама, ведомая обычным женским любопытством. Впрочем, я не стал ее гнать – девочка умна, смела, достаточно независима и смотрит на мир со своей колокольни, что сейчас будет весьма полезно.

– Значит так, товарищи, – сказал я, вытирая со лба пот, когда мы все присели в кружок на расстеленные в тени дерева пенки, – что мы имеем с гуся кроме шкварок? Отец Александр, вы ничего не хотите нам сказать?

– Сам ничего не понимаю, Сергей Сергеевич, – развел руками священник. – Все получилось как бы само собой. Сразу после того, как ударила та молния, я ощутил исходящее от этого существа большое зло и одновременно огромную, вливающуюся в меня откуда-то сверху силу, после чего сделал то, что должен был сделать – не более, но и не менее того. Ничему такому меня не учили и не могли учить, поскольку все случившееся выходит за всяческие разумные представления, поэтому я пока пас. Прежде чем говорить, мне сперва надо тщательно во всем разобраться, и в первую очередь в самом себе.

– Понятно, что ничего не понятно, – кивнул я, – скажу одно – задание мы выполнили, но при этом необъяснимым образом очутились неизвестно где, или же неизвестно когда. Предлагаю оставить на потом высокие материи и сосредоточиться на вопросах выживания. Змей, что ты можешь сказать?

– Никаких признаков присутствия человека не обнаружено, – бодро отрапортовал Змей, – место удобно для лагеря, но отсутствуют следы старых костров и сушняк в кустарнике не тронут. Для осмотра местности с высоты предлагаю сперва подняться ко входу в пещеру, а если этого будет недостаточно, то и по склону горы, насколько это будет возможно без большого риска.

Я немного подумал и сказал:

– Наверное, так мы и сделаем, причем еще сегодня, до наступления темноты. Группу из трех человек на восхождение поведу я, а ты, Змей и отец Александр останетесь в лагере за старших. Вопросы есть?

Змей и отец Александр кивнули, а Кобра провела языком по пересохшим губам.

– Товарищ капитан, – неуверенно сказала она, – не знаю, как насчет девочек, но мальчишки наверняка будут проситься с вами на восхождение к пещере и дальше в гору. Они, собственно, и шли сюда, чтобы полазить по этой пещере и даже то положение, в которое мы попали, совсем не отбило у них этой охоты.

После этих слов Кобры я на некоторое время задумался. С одной стороны, разведка местности – это довольно опасное предприятие, а с другой стороны, если мы не возьмем их с собой сейчас, то они непременно удерут в самостоятельный поход, и тогда может получиться еще хуже. Сам таким был в их возрасте.

К тому же, ни мы от них, ни они от нас никуда теперь не денутся, и нам всем вместе предстоят еще Бог знает какие опасности. Поэтому лучше испытать этих детей и их предводительницу сейчас, в относительно спокойной обстановке, и начать приучать их к нашей дисциплине и порядку, чем потом, в по-настоящему опасной ситуации, нарваться на какой-нибудь неприятный сюрприз из-за того, что дети не знают, как вести себя в подобных обстоятельствах.

– А ты что скажешь, Змей? – для порядка спросил я старшину, впрочем, уже приняв некое решение.

– Думаю, особо большого риска в этом нет, – пожал плечами тот, укрепив меня в уже принятом решении, – все равно от этого нам никуда не деться. Чем быстрее мы приучим их к порядку, тем лучше. Настоящими летучими мышами им, конечно, не стать, но мы хотя бы можем попытаться воспитать из них приличных кадетов. Если мы все равно не сможем избежать риска, то лучше заблаговременно возглавить процесс.

– Хорошо, Змей, – хлопнул я ладонью по колену, – так мы и сделаем. Как только закончится этот разговор, ты, Кобра, вызовешь ко мне этих орлят вместе с их самой главной орлицей. Будем вполне официально вызывать добровольцев. Кстати, как она тебе?

– Ничего девка, – ответила Кобра, – крутую из себя не строит, но и сопли не распускает и в истерику не впадает. Мандраж у нее, конечно, присутствует, но куда тут без этого. Думаю, товарищ капитан, что мы с ней вполне сработаемся. К тому же она неглупа и достаточно образованна, не то что мы, сирые и убогие.

– Ладно, Кобра, – сказал я, – разберемся. Теперь, товарищи, что у нас по бытовым вопросам?

– Лагерь почти разбит, – произнес старшина, – палаток у нас нет, но мне сдается, из-за горячей воды в речке ночь должна быть довольно теплой, так что обойдемся и пенками. Кстати, гражданским тоже надо выдать по листу пенки из наших запасов и, вообще, поставить их на довольствие. По продуктам в наличии имеется сухпай на трое суток, но из-за присутствия среди нас дополнительных людей необходимо как можно скорее перейти на снабжение местными ресурсами. Интересно, что за зверье здесь водится и можно ли его есть?

– Пенку им выдай, детям поменьше, взрослым побольше, – распорядился я. – А есть, Змей, при желании можно все что угодно. Даже саранчу, змей и лягушек. Китайцы уже доказали это на практике. Да, и что у нас, кстати, с водой – не уверен, что воду из этой речки можно пить.

– Вода в речке хоть и горячая, но сернистого запаха почти нет и она вполне пригодна для питья. Что же касается местных ресурсов, то вот, – быстро произнесла Кобра и с натугой вытащила из кармана явно цитрусовый, вытянутый в длину плод, похожий на заостренный к концам очень крупный лимон, – Птица говорит, что это цитрон, дикий предок всех лимонов, апельсинов и прочих грейпфрутов.

– Птица? – удивленно переспросил я.

– Ну эта, Анна Сергеевна – она все время хлопочет вокруг детей как птица вокруг птенцов, поэтому и Птица. Да и сама она такая… – Кобра повертела пальцем в воздухе, – короче, воздушная и легкая на подъем…

– Хорошо, годится, – одобрил я, – пусть будет Птицей. А с этими цитронами ты не спеши, быть может, их еще и есть нельзя.

– А я уже, – беззаботно ответила Кобра, – попробовала. Кожура толщиной примерно в палец, а мякоть внутри сухая и горьковатая, гаже любого грейпфрута. Но пока нет ничего лучшего, морду кривить не стоит.

– А, ладно, – махнул я рукой, – что сделано, то сделано. Но в следующий раз, если найдешь что-то новое и будут сомнения, то сперва дай попробовать Танцору.

– Хорошо, товарищ капитан, – ухмыльнулась Кобра, – в следующий раз я так и сделаю. А сейчас позвать к вам Птицу, или пока немного погодить?

– Зови, – кивнул я, – и ее птенцов тоже. Пришло время для еще одного очень интересного разговора.

Анна Сергеевна Струмилина.

Лагерь спецназовцы ставили очень умело – куда лучше, чем наши вожатые. Было видно, что в этом у них большой опыт и сноровка. Первым делом они осмотрели и проверили все места, где могли бы прятаться скорпионы, змеи и прочие ползучие гады, после чего часть из них прогнали, а остальных просто истребили.

Я с гавриками тоже, как могла, помогала обустроить место нашей стоянки. Мы ломали пушистые еловые ветки на подстилку и собирали в кустарнике сушняк. Неожиданно ко мне сзади тихо подошла Ника.

– Птица, с тобой хочет переговорить товарищ капитан, – негромко сказала она, – идем.

– Не поняла, Ника… – переспросила я, – кто Птица – я?

– Да, теперь ты Птица, – терпеливо объяснила Ника. – С нами жить, по-нашему выть. И птенцов своих позови, к ним тоже будет серьезный разговор. Только Танцора не надо – с ним и так все ясно.

Я растерянно посмотрела сперва на своих гавриков, потом на Антона. Очевидно, теперь нам придется жить по чужим и неведомым нам правилам, но эта мысль меня даже успокаивала. Я лишь надеялась, что нам не придется теперь все время ходить по струнке и действовать исключительно по приказу.

– Да ты не бойся, Птица, – попыталась успокоить меня Ника. – Батя, то есть товарищ капитан, он совсем не злой и все, что он делает – это для вашей пользы.

Вот этого я и боялась, но, очевидно, раз уж мы попали в такую специфическую компанию, то придется подчиняться ее законам, в которых нет рассуждений и прав человека, но есть приказы и армейская дисциплина. Но раз уж для нашей пользы… словом, я не могла не согласиться в душе, что такая опека со стороны людей в камуфляже – это правильно. Приятно чувствовать, что кто-то взял на себя ответственность за всех нас в целом, и за мою непутевую голову в частности…

– Хорошо, Ника. Мы сейчас придем, – ответила я и тут же спросила, – а как же Антон?

– Танцор, что ли? – усмехнулась Ника, – За него не беспокойся. Он у нас числится чем-то вроде бесплатного приложения. Бросить мы его не бросим, но и никаких серьезных дел такому человеку поручать не будем. Все равно, кроме нытья, от него ничего не дождешься.

В этих словах Ники звучало столько чувства собственного превосходства и уничижительного отношения к Антону, что я аж поежилась. Но в чем-то она была права. Попав в передрягу, тот совершенно расклеился и сейчас напоминал размазанную по тарелке манную кашу. Но делать было нечего, по крайней мере, стоило знать, что хочет сказать мне капитан Серегин, поэтому я окликнула своих гавриков и вместе с ними быстрым шагом вслед за Никой направилась к тому месту, где в тени дерева восседало начальство.

При нашем приближении капитан Серегин встал, будто перетек из сидячего положения в стоячее. Вот уж где настоящее волшебство, и к тому же, с его стороны, по отношению к дамам это было весьма галантно.

– Значит так, Птица, – сразу взял он быка за рога, – дело обстоит так, что теперь мы с вами Бог его знает сколько времени будем повязаны одной веревочкой. Куда мы, туда и вы. Поэтому – добро пожаловать в нашу команду. По-другому просто нельзя, мы своих не бросаем!

– Ух ты! – восторженно выдохнул Митя, – класс!!

– Первый урок, молодой человек, – строго посмотрел на Митю капитан Серегин, – никогда не перебивайте старших и всегда дослушивайте до конца то, что вам говорят. А иначе может получиться очень нехорошо. Я пока не знаю, насколько будет опасен этот наш совместный поход, но он явно будет опаснее обычной прогулки по лужайке в парке. Вы шли в поход за приключениями, и вы их получите по самое не балуйся. Только договоримся не пищать при этом, не плакать, и слушать меня как родного отца, а вашу Анну Сергеевну как родную мать. Это вам понятно, юноши и девушки?

Дети, особенно Янка и Ася, во все глаза смотрели на Серегина, как будто он явил им чудо. Какой же детдомовский ребенок откажется от такого отца: массивного, подтянутого, мускулистого, слегка небритого – есть теперь такая мода, и в то же время абсолютно трезвого. Если есть на свете идеал родителя для детдомовских детей, то капитан Серегин подходил под него на все сто процентов. Сам того не желая, капитан Серегин задел в их душах особо чувствительные струны и теперь эти струны радостно вибрировали.

– Хорошо, дядя Сергей, – опустив глаза и слегка заикаясь, сказала Янка, – мы будем во всем вас слушаться и всегда и везде помогать…

– Да, да, дядя Сергей, – энергично закивала Ася, – честно-честно, мы всегда и везде, вы только скажите и мы сразу, да, вот так… – тут она отчего-то засмущалась и спряталась за мое плечо.

– Так, – сказал Серегин, подняв руку, – минутку тишины. Поскольку в спецназе каждому положены позывные, то и вам тоже необходимо присвоить какие-нибудь кодовые имена. – Меня, когда я маленькая была, мама Горем Луковым называла… – тоненьким голоском тихо произнесла Янка и, покраснев, смущенно улыбнулась, обнажив свои прелестные заячьи зубки.

– Ну, какое же ты горе… – сказал капитан и тоже улыбнулся, внимательно глядя на девочку, – ты у нас будешь Зайцем.

– Зайчик-попрыгайчик… – добродушно захихикали мальчишки.

Однако Яна своим прозвищем осталась довольна. Она с застенчивой благодарностью смотрела на капитана, а тот уже пытливым взглядом изучал Асю, которая робко выглядывала из-за моей спины – вот уж я не думала, что эта – такая, казалось бы, уверенная в себе девочка – умеет смущаться.

Пауза несколько затянулась – очевидно, Серегин не мог найти подходящую ассоциацию. И тут Ника издала характерное хмыканье и сказала:

– Да это же вылитая Матильда!

Все взоры уставились на нее, я лишь заметила, что Ася засияла как новый пятак, глядя на Нику с обожанием.

– Что за Матильда? – спросил капитан, наморщив лоб.

– Ну как же, товарищ капитан! – растягивая слова на свой характерный манер, ответила Ника, – фильм «Леон» помните, там девочка была такая, гангстерша малолетняя… – и она задорно подмигнула девочке, на что та радостно закивала в ответ.

– Хм… не помню, честно говоря, но ладно, пусть будет Матильда, – Серегин махнул рукой, давая понять, что процесс наречения моих девчонок завершен, и я услышала за своей спиной хруст галечника под ногами пританцовывающей от удовольствия Аси.

– Спасибо, дядя Сергей… – благодарно прошептала она.

– Ну вот и отлично, Матильда, – удовлетворенно кивнул Серегин, – Только в армии нет никаких «дядь» и «теть», есть «товарищ капитан», или, на крайний случай, «Батя». А также никаких «можно», «ладно», «хорошо», вместо этого есть «так точно», «никак нет», «разрешите». Ясно?

– Так точно, товарищ капитан, ясно! – весело отрапортовала Ася, осмелев и выйдя из-за моей спины, а потом уже совсем тихо произнесла, – разрешите отойти за кустики?

– Разрешаю, Матильда, – ответил Серегин, подавляя улыбку, и добавил, – Кобра, проводи. И будь настороже – Бог его знает, какие тут водятся хищные твари, готовые полакомиться маленькими девочками, – потом взгляд капитана остановился на Янке, – Заяц, если тебе надо, то ты тоже можешь сходить вместе с ними.

После этих слов капитана Яна покраснела и только застенчиво кивнула.

Когда Ника с Асей и Яной удалились, капитан Серегин с интересом посмотрел на моих мальчишек. Они-то отнеслись к его речи значительно спокойнее, поскольку оба были из вполне благополучных семей, но их умы уже будоражила перспектива приключений вместе с отрядом самого настоящего спецназа. Все их маленькие приятели, оставшиеся там, далеко, наверняка просто умерли бы от зависти, узнав о том, что довелось пережить Димке и Мите.

– Ну-с, молодые люди, – произнес капитан, окинув оценивающим взглядом Диму и Митю, – теперь давайте займемся вами. Спрос с вас будет вдвое больший, чем с девочек, это я вам как специалист говорю.

– Товарищ капитан, – важно произнес Митя, – мы не подведем и всегда готовы, как пионеры, честно-честно.

– Вы только скажите, что нам надо делать, – поддержал приятеля Дима, – а мы уж постараемся. Изо всех сил.

– Стараться не надо, – сказал Серегин, – надо делать. В первую очередь я хочу, чтобы вы не доставляли моим людям проблем в смысле безопасности. Я вижу, что вы оба парни активные и беспокойные, что называется – с шилом в заднице, и поэтому, если вам в голову придет какая-нибудь идея, то лучше заранее поделитесь ею со мной или с вашей Анной Сергеевной.

– Будет исполнено, товарищ капитан, – с серьезным видом произнес Митя, – мы, как только, так сразу все доложим, вы не сомневайтесь. Честное партизанское.

– А я и не сомневаюсь, – сказал Серегин, с теплотой глядя на мальчишек, – просто сам в вашем возрасте был таким же шебутным.

– Да ну! – воскликнул Димка, – неужели?!

– Честное партизанское, – с улыбкой подтвердил Серегин.

– Товарищ капитан, – вкрадчиво произнес Митя, – а можно нам самим выбрать себе позывной? Пусть я буду Профессор, А Димка – Колдун.

– Пусть, – кивнул капитан Серегин, – Вот, молодые люди, мы с вами и познакомились. Слушайте мой первый приказ. С этой минуты не должно быть никаких прогулок без сопровождения моих бойцов за пределами нашего лагеря. Как я вам говорил, приключений у вас и так хватит по самое не балуйся, – он повернулся ко мне, – Теперь перейдем к вам, Анна Сергеевна. Кобра говорила мне, что вы девушка образованная и к тому же неплохо знаете горы и все, что в них растет, бегает, ползает и летает.

– У меня, Сергей Сергеевич, – с достоинством ответила я, – два образования – педагогическое и художественное, а еще я окончила курсы парикмахеров, а также кройки и шитья. Со звездой в шоке, конечно, состязаться не берусь, но обшить, подстричь и причесать смогу любого или любую, да так, что хоть на королевский прием. Что касается гор, то это мой родной дом, сколько себя помню, каждое лето не вылезала из походов. Вот только я знаю наши, родные горы, а отнюдь не эти, никому не знакомые. Хотя несколько знакомых растений я уже встретила и думаю, что это далеко не предел.

– Ну, Птица, – задумчиво произнес капитан Серегин, – я думаю, что эти горы вообще никому пока не известны, но это мы оставим на потом. Дело в том, что мы еще сегодня до темноты собирались подняться, сперва вон к той пещере, а потом и на вершину ближайшей горы – для того, чтобы осмотреть местность с высоты и принять решение о том, в какую сторону потом идти. При этом мы хотели взять с собой ваших деток, чтобы, во-первых – удовлетворить в них жажду приключений, а во-вторых – посмотреть, как они будут вести себя в относительно спокойной обстановке и попутно обучить их нескольким правилам, необходимым для выживания. Как вы на это смотрите?

Вот уж подобного я никак не ожидала, и поэтому с трудом поверила своим ушам… Взять моих деток?! Я-то думала, что теперь нас будут окружать сплошные «нельзя». Сказанное капитаном заставило меня по-новому взглянуть на него. Это же уму непостижимо – он всерьез хочет взять детей обследовать пещеру и гору! Несмотря на опасный подъем, ну и вообще… Вот это я понимаю – человечище. Да узнай об этом Вера Анатольевна – ее бы точно кондратий хватил. На предложение Серегина я смотрела очень даже положительно. Однако, бросив взгляд сперва на небо, потом на горы, а уж потом на капитана, я с сомнением покачала головой:

– Товарищ капитан, я думаю, это очень хорошая идея. Но, если вам нужен совет опытного человека, то отложите восхождение на гору до завтра. На то, чтобы подняться наверх и спуститься обратно до темноты, у вас элементарно не хватит времени. И ваши люди, и я, и мои дети сильно устали и нуждаются в отдыхе и еде. Сегодня, если вы хотите, можно было бы для начала прогуляться до пещеры и только.

Капитан Серегин пожал плечами и кивнул:

– Хорошо, Птица. Пусть так и будет. Всегда надо слушать специалистов. Сегодня, сразу после того как поедим, мы поднимемся к пещере и все там осмотрим, а уже завтра пойдем на вершину горы. Эта пещера хорошо подходит для того, чтобы свить в ней гнездо, если у нас не будет другого выбора.

– Ну так что, товарищ капитан, перекусим? – вернулась я к насущным проблемам, обеспокоенная тем, что мои дети обедали довольно давно – в половине первого, а сейчас, по моим прикидкам, по нашим часам должно быть уже около восьми – время ужина, а мы к тому же еще и полдник пропустили.

– Перекусим, – согласился он, и, подозвав Нику, стал давать ей какие-то распоряжения, а я, собрав своих гавриков, объявила, что сейчас будем ужинать.

Я наконец вспомнила о своем выключенном телефоне. Включив его, я с большим удивлением обнаружила, что часы показывают десять часов, хотя здесь, в этом мире, перевалило, судя по всему, чуть за полдень. Ничего себе – как время быстро пролетело! Да ведь в этот час в лагере уже ко сну готовятся! Непринятый входящий от Инки вновь напомнил мне о родном лагере, и тревожное чувство необратимости произошедшего опять кольнуло где-то под ложечкой, но я, тряхнув головой, решительно отогнала его от себя. «Я подумаю об этом завтра» – решила я, пользуясь девизом одной литературной героини, и тут же на ум пришла другая цитата: «не живи уныло, не жалей что было, не гадай что будет, береги что есть». Вот и не буду предаваться мрачным раздумьям и сожалениям, буду беречь моих гавриков, в конце концов, мы попали сюда случайно – никакой моей вины в этом нет.

И вот мы все, включая и людей в камуфляже, чинно сидим под деревом. Вернее, чинно – это мы с детьми сидим. У нас на газетке разложены наши скромные припасы: четыре помидора, три яблока, несколько кусочков хлеба и два яйца, предусмотрительно приныканные с завтрака. Не Бог весть какое угощение, но ведь мы и собирались ненадолго… Антон обрадовал – он достал из своего рюкзака и выставил на наш импровизированный стол целую полуторалитровую баклажку компота – нашего, столовского – видать, кто-то сердобольный из лагеря налил ему перед отъездом, на дорожку.

А вот бойцы, сидящие рядом с нами, в это время привычно и деловито совершали нечто, похожее на алхимические манипуляции. Мы, забыв про еду, во все глаза наблюдали за Никой, расположившейся к нам ближе всех. Она достала из своего рюкзака небольшую картонную упаковку и вытащила оттуда несколько ярких пакетиков. Затем вскрыла один плоский пакет, и мы увидели странное металлическое приспособление. Ника ловко подковырнула края и отогнула их кверху, вследствие чего загадочный девайс превратился в подобие тюльпана с четырьмя лепестками. Затем она вытащила из того же пакета белую таблетку, чиркнув спичкой, подожгла ее и поставила прямо в сердцевину этой штуковины. Таблетка горела тусклым зеленым пламенем и я поняла, что это был сухой спирт – мы пользовались таким в школе на уроках химии. После этого Ника выбрала один из маленьких цветных пакетов и водрузила сверху на лепестки. Удовлетворенно цокнув языком, она повернулась к нам и весело подмигнула.

– Доблестным бойцам Российской Армии необходим полноценный рацион питания, включающий в себя горячую пищу, богатую полезными веществами! – продекламировала она, подняв палец кверху, и добавила, – ну, а поскольку вы теперь тоже в нашей команде, то и вам полагается паек.

Через несколько минут Ника сняла пакет и открыла его. Божественный запах тут же проник в наши ноздри, вызывая обильное слюноотделение и заставляя бурчать пустые желудки. Таким образом она разогрела несколько пакетиков, после чего вручила нам пластиковые ложки из того же картонного пакета.

– Давай, молодые бойцы, налетай! – сказала она при этом.

Надо было видеть, с какой жадностью дети поглощали еду, причем я от них не отставала. Рис с курицей, паштет, еще что-то – все это Янка, не избалованная разносолами, охарактеризовала одним словом: «Объедение!» Ника вскрыла еще несколько пакетиков, которые не требовалось разогревать.

– «Яблочное пюре», – прочитала Янка на упаковке, которую только что тщательно выскребла ложкой. Она бы наверняка еще и языком вылизала, если б никто не смотрел…

– Спасибо, тетя Ника, – сытая и довольная, вежливо поблагодарила она.

– Не «тетя Ника», а «товарищ сержант», – поправил ее Митя.

– На здоровье, боец Заяц! – улыбнулась Ника и ласково потрепала смущенную девочку по макушке.

Словом, мы все уминали армейский паек за обе щеки и при этом нахваливали, и только один Антон с кислым видом вяло ковырялся в контейнере, меланхолично прихлебывая свой компот.

– Что, невкусно? – спросила я.

– Боюсь, что мне такое нельзя… – он поднял на меня свои страдальческие глаза, – у меня гастрит… и печень больная…

Я заметила, что Ника незаметно наблюдает за нашим диалогом.

– Но есть-то надо! – попробовала я переубедить Антона, который был уверен, что страдает множеством разных болезней, в большинстве своем реально не существующих.

– Да у меня и аппетита что-то нет… – тихо проблеял в ответ Антон, медленно поднося ложку ко рту, словно делал это под дулом пистолета.

– Антон, может, съешь хотя бы яйцо? – настаивала я. – С помидоркой…

– Мне противопоказан холестерин… – последовал его печальный ответ, – а помидоры немытые, наверно…

Тем временем Ника все внимательнее поглядывала на Антона, и в ее взгляде начало появляться нечто, из-за чего мне стало ясно, почему ей дали такой позывной.

– Ну хоть хлеба поешь! – уговаривала я Антона, как маленького ребенка.

– Я белый хлеб вообще не ем… – решительно замотал он головой.

– Ну тогда галету попробуй, – убеждала я его, чувствуя, что во мне проснулся какой-то спортивный азарт накормить нашего тощего хореографа.

– Я не люблю галеты… – при этих словах Антон даже поморщился, как будто я предложила ему отведать какую-то гадость.

Ника вдруг резко встала и куда-то отошла, а мы с детьми принялись за кофе. До чего же он был хорош! Крепкий, сладкий, ароматный – в магазине такого не купишь. И только Яна осталась равнодушна к этому божественному напитку – она продолжала пить компот, жмурясь от удовольствия – в нашем лагере редко наливали добавки.

И тут вернулась Ника. Она присела рядом с Антоном, и, улыбаясь настоящей улыбкою кобры, протянула ему пучок травы.

– На, угощайся! – сказала она, и все притихли, с интересом наблюдая за разыгрывающимся спектаклем.

– Что это? – пробормотал Антон, растерянно моргая.

– Ну как что – твой рацион, – ответила та совершенно нейтральным голосом, – для твоего гастрита – то что надо! Нежирно, некалорийно, без холестерина, к тому же переваривается хорошо – по крайней мере, бараны не жалуются.

Антон растерянно моргал, глядя на пучок травы, которым Ника потрясала перед его носом.

И тут на это шоу обратил внимание капитан Серегин. Он нахмурился и торопливо подошел к нам.

– Кобра, отставить! – отрубил он, – пойдем-ка побеседуем… – его тон не сулил ничего хорошего.

Ника усмехнулась, бросила траву в сторону и последовала за командиром, успев тихо прошипеть Антону напоследок:

– Я тебе вот что скажу, Танцор… Ты что, думал – тут диетическая столовая при пансионате? Еще раз будешь нос от еды воротить – я тебя твою кепку сожрать заставлю!

Перепуганный Антон сидел, ошарашено озираясь, он снял свою кепку и стал мять ее – как, собственно, делал всегда в минуты замешательства. Я молчала, избегая встречаться с ним взглядом. Выходка Ники мне понравилась, хотя, наверное, и не стоило дискредитировать Антона перед детьми. А дети тоже старались не смотреть на несчастного оплеванного хореографа, и лишь только Янка подошла к нему и сказала:

– Спасибо за компот, Антон Витальевич!

– На здоровье, Яна! – просиял тот в ответ, и мне отчего-то стало немного стыдно…

Вскоре вернулась Ника и, не глядя на Антона, приступила к завершению своей трапезы.

После сытного ужина, который в этом мире логичнее было бы назвать обедом, я почувствовала себя намного лучше. Я уже не ощущала того гнетущего беспокойства, которое все время возвращало мои мысли в наш детский лагерь. Сытость поистине делает человека счастливым. Помню, одна вечно худеющая приятельница говорила мне, что еда – это наркотик. Да, похоже, так оно и есть. Все мне теперь казалось прекрасным и захватывающим, мир – ярким, а наше будущее – небезнадежным. А вот девчонок моих разморило и они стали клевать носом – неудивительно, ведь в лагере они бы сейчас уже спали. Мальчишки, однако, были полны энергии, они, как обычно, что-то горячо обсуждали между собой.

Сладко позевывая, Янка и Ася прикорнули на пенке, которую Ника расстелила для них на слое наломанного елового лапника. Спецназовцы, за исключением часовых, после приема пищи тоже занялись блаженным ничегонеделаньем, рассевшись и разлегшись на своих пенках в тени раскидистой кроны дерева.

Но отдохнуть никому так и не удалось. Мы буквально подскочили, когда внезапно раздался треск и хруст, и тут же с ужасом увидели, как по тропке, уводящей куда-то вверх – к тому месту, откуда водопад начинал свое падение, на наш уютный пляжик с шумом и грохотом вломилось самое настоящее чудовище, отдаленно напоминавшее увеличенного в несколько раз дикого кабана. Его клыкастая голова была столь массивна и так глубоко вросла в плечи, что для того, чтобы оглядеться, этому суперкабану надо было разворачиваться всем своим телом, и эта особенность заставляла его совершать резкие и энергичные пируэты, отчего мелкие камни и куски земли летели во все стороны из-под его мощных копыт. Увидев, что место уже занято людьми, зверюга удивленно хрюкнула и с шумом обгадилась прямо там, где стояла. Порыв ветра донес до нас волну удушающего зловония, в котором мешался запах из пасти зверя и вонь его экскрементов.

В этот момент часовые открыли по нему огонь из своих бесшумно стреляющих автоматов, но пули лишь бессильно рикошетили от массивной покатой головы, в которой, скорее всего, согласно известной поговорке, была одна лишь кость и никаких мозгов. Однако эти попадания, хоть и не сумели причинить зверю никаких серьезных повреждений, но, похоже, сильно задели его достоинство, потому что он, взревев, начал яростно вертеться на месте в поисках обидчиков, сумевших довольно чувствительно его ужалить и нанести сильный урон самолюбию…

Глазки чудовища злобно сверкали, в них была тупая животная ярость и ясно читаемое намерение уничтожить наглых пришельцев, занявших его территорию и осмелившихся так оскорбительно с ним обойтись. Не оставалось никаких сомнений, что эта зверюга, весившая, пожалуй, целую тонну, сейчас кинется на нас и растопчет своими острыми копытами… Но тут один из спецназовцев – массивный, как Шварценеггер, которого все звали Зоркий Глаз – легко, словно пушинку, подхватил свой тяжелый пулемет с примкнутой к нему патронной коробкой и, отбежав чуть в сторону, чтобы не мешали товарищи, с колена с грохотом выпустил сбоку по зверю короткую очередь из нескольких патронов. Пули попали в заднюю часть тела: брюхо и крестец. Очевидно, это было куда более мощное оружие, чем автоматы. Мы, облегченно вздохнув, увидели, как зверь тут же осел на подломившиеся задние ноги, яростно рыча от бессильной злобы и разбрасывая вокруг себя клочья слюны и пены. Перехватив свой пулемет поудобнее, Зоркий Глаз сделал еще несколько шагов и почти в упор вбил сбоку еще одну очередь в голову и грудь раненого зверя и тут же яростный рев боли сменился предсмертным визгом, перешедшим в хрип. Несмотря на то, что все эти события заняли меньше минуты, меня трясло так, что зуб на зуб не попадал.

Наконец туша дернулась в последний раз и затихла, после чего наступила гробовая тишина, нарушаемая только жужжанием какого-то насекомого, наверняка привлеченного громадной кучей навоза, и тихое всхлипывание Янки. Побледнела даже абсолютно неустрашимая Ника, хотя всего лишь несколько мгновений назад она хладнокровно выпускала в зверя пулю за пулей из своего бесшумного снайперского ружья. Драматическую паузу прервал громкой фразой на командно-административной версии русского языка, конечно же, капитан Серегин. В переводе на литературный русский звучали его слова так:

– Кто-нибудь скажет мне, во имя всего святого, что это за такая зверушка и откуда она тут взялась?

– Товарищ капитан, – нарисовался перед командиром вездесущий всезнайка Митька, на ходу приглаживая волосы; он был крайне возбужден происшествием и спешил поделиться знаниями, – эта зверушка называется энтелодоном и относится к хищным свинообразным, уже давно вымершим. Ее название переводится с латыни вроде как «зверь с острыми зубами».

– «С совершенными зубами», – поправил Димка, потирая переносицу, – я тоже читал про него в одной книге, автора не помню, а название «Черная кровь» – там он называется «рузарх», этот кабан. Это очень опасный зверь-людоед, и люди времен позднего каменного века очень его боялись, потому что не могли убить своим оружием. А древние греки как раз такого зверя называли Эрифманфским вепрем, ну, вы, наверно, знаете – это которого еще Геракл победил.

Услышав это, спецназовцы загомонили как мальчишки, а отец Александр широко перекрестился. Вот оно, лежит перед нами – натуральное доказательство того, что мы очутились в каком-то другом, совсем чужом для нас мире. Я не без гордости смотрела на две ходячие энциклопедии, стоящие передо мной, и с чувством благодарности – на бойца по имени Зоркий Глаз.

– Тихо всем! – рявкнул капитан Серегин, и все мигом примолкли. – Мы не люди времен неолита и для нашего «Печенега» этот зверь оказался вполне уязвим. Продолжай, Профессор…

– Ну, – смущенно сказал Митька, польщенный всеобщим вниманием, – такие звери обитали в Евразии и Северной Америке двадцать-тридцать миллионов лет до нашей эры и вымерли, не выдержав конкуренции со стаями псовых, потому что те охотились стаями. Это очень сильный и упорный зверь, и жрет он все подряд.

– Даже кости, – компетентно вставил Димка.

– Ага, – подтвердил Митя, – но в основном – свежее мясо, листья, даже дохлятину. А еще я читал, что это очень тупой зверь, и самоуверенный – оказывается, это правда. Ну… вот и все вроде.

Серегин, оценивающе посмотрел на остывающую тушу, малопривлекательной горой громоздящуюся чуть в стороне от нашей стоянки.

– Ты мне вот что скажи, Профессор, – задумчиво произнес он, – жрать этого… как его… эн-те…лодона можно или нет? А то сколько ветчины пропадает зря.

– Не знаю, об этом там ничего написано не было, – пожал плечами Митька, – наверное, все же можно – свинья ведь.

– Вот-вот, товарищ капитан, – сверкнула улыбкой Ника, – свинья она и в Африке свинья.

– Тогда, Кобра, – веско сказал капитан Серегин, – назначаю тебя ответственной за ужин. И чтоб усе было как положено у вас, у хохлов. Свинина во всех видах – жареная, пареная, тушеная и в борще. Невзирая не на что. Зоркий Глаз, Ара и Бухгалтер тебе в помощь. Усекла?

– Так точно, товарищ капитан! – козырнула Ника и посмотрела на тех, кто был назначен ее помощниками. Неслабая им предстояла задача – выпотрошить и разделать тушу, в которой веса никак не меньше тонны. К тому же, на такой жаре мясо очень скоро должно было начать портиться и, если уж кому-то непременно хотелось отведать свининки, то действовать надо было как можно скорее.

– Товарищ сержант, – подергала Нику за рукав Янка, – мы вам с Асей тоже поможем. Мы умеем, нас учили.

– Конечно, поможем, – подтвердила Ася, – вы только скажите, что надо.

– Спасибо, девочки, – сказала Ника, обнимая Яну и Асю за плечи, – вы у нас самые-самые замечательные. Но мы, пожалуй, сами справимся. А вам надо поспать – вон как зеваете, Москву видать!

Тем, кто не был занят в разделке кабана, капитан Серегин позволил еще с полчаса отдохнуть. Я с удовольствие растянулась на тонком, но упругом матрасе, который наши друзья в камуфляже называли «пенкой». Девчонки пристроились рядом, под бочком. Да уж, в пещеру они точно не ходоки. Когда они укладывались, я сказала, что намечается вылазка, но они восприняли это без особого энтузиазма – еще бы, ведь они были совершенно без сил после потрясений сегодняшнего дня. Даже если бы они просились, я бы, пожалуй, не разрешила – подъем-то довольно опасный, не такой, как в нашем мире. Янка так вообще слабенькая, совсем не спортивная, сорвется еще, не дай Бог. Пусть лучше сегодня останутся в лагере, ну а завтра посмотрим.

Антон, смешно похрапывая, забыв все свои печали и огорчения, уже нежился в объятиях Морфея. Лежа на спине, с раскинутыми в стороны тощими руками, с надвинутой на лицо кепкой он выглядел, как подбитая птица-заморыш. Черт, что-то этот Антон постоянно у меня какие-то ассоциации вызывает, даже спящий, явно я к нему неравнодушна…

Я бездумно смотрела в высокое синее небо и просто отдыхала. Я знала, что тоже пойду обследовать пещеру. Меня, как и моих маленьких подопечных, манили всякого рода тайны и загадки. Хорошо оставаться ребенком в душе и иметь здоровое любопытство ко всему неизведанному – правильно сказал один мудрец: «Ты молод, пока ты способен удивляться».

Наконец я заметила, что спецназовцы закончили свой отдых и начали деловито и без лишней суеты куда-то собираться. Конечно же, и мои мальчишки не остались в стороне от этого движения, ни на шаг не отходя от капитана Серегина, буквально глядя ему в рот. Все, что изрекал этот человек, казалось им истиной в последней инстанции. Может, это и к лучшему, пусть берут пример с него, а не с какого-нибудь дворового алкаша.

Увидев, что я смотрю в их сторону, капитан Серегин сделал мне знак рукой – иди, мол, сюда, Птица – и мои гаврики начали вовсю радостно подпрыгивать и вопить:

– Анна Сергеевна, мы идем в пещеру!

– А ну-ка отставить крики! – сурово, но с плохо скрываемым добродушием, осадил капитан моих громогласных чертенят, – Соблюдение тишины – это одно из правил спецназа. Кто много шумит, тот долго не живет.

– Есть отставить крики, товарищ капитан! – стройным хором ответили мальчишки уже на два тона тише.

– Вот то-то же, кадеты, – произнес капитан Серегин, – Спецназ – это не только быстрота и натиск, спецназ – это полная внезапность. Нас не ждут, а мы уже здесь. Ясно, Профессор?

– Так точно, товарищ капитан, – подтвердил Митька.

Когда я подошла, Серегин оценивающе посмотрел в мою сторону и кивнул.

– Итак, Птица, кто из ваших идет до пещеры? – спросил он, – Берем только добровольцев.

– Девочки слишком устали, – сказала я и взглядом указала на прижавшихся к друг другу, прикорнувших на пенке Яну и Асю. Антона, разумеется, с самого начала никто в расчет не брал.

– Понятно, Птица, – кивнул он, – Профессор с Колдуном уже вызвались, причем не по одному разу. Осталось узнать, как вы сами, пойдете или останетесь в лагере?

– Конечно, пойду! – торопливо заверила я капитана.

Командир дал наставления остающимся и подозвал к себе мальчишек.

– Итак, товарищи кадеты, – назидательным тоном произнес он, – в походе надо быть внимательным, тихим и осторожным, а самое главное – ничего не бояться. Ясно?

– Так точно, товарищ капитан, – хором ответили мои гаврики.

После этого краткого инструктажа мы и отправились в путь. Помимо капитана, нашу группу составляли трое бойцов, которых называли Док, Бек и Мастер, хотя я подозревала, что у них есть и другие, более человеческие имена. Как и все остальные спецназовцы, это были высокие тренированные ребята, среди них только Мастер не отличался высоким ростом, однако имел косую сажень в плечах и кулаки размером с кувалду. У капитана на шее висел мощный тридцатикратный бинокль, а остальные спецназовцы, помимо оружия, несли с собой мотки тонкого, но прочного троса, связки крючьев, молотки и прочее альпинистское снаряжение.

Похоже, командир уже заранее продумал наш путь – недаром он до этого вдумчиво изучал окрестности выше водопада при помощи своего бинокля, очевидно, что-то прикидывая в уме. Также он внимательно осмотрел ту незамеченную нами ранее узкую тропку слева от заводи, по которой спустился к нам незваный гость в виде дикого вепря-свинозавра. И теперь, аккуратно обойдя кучу свинячьего дерьма, мы пошли именно по этой тропинке. Двигалась наша группа в таком порядке – впереди капитан Серегин, за ним Док, следом шла наша троица, а замыкали шествие двое остальных бойцов – Бек и Мастер.

Тропинка, довольно круто уходя вверх, огибала примыкающее к водопаду пологое возвышение, являющееся как бы подножием горы. С левой стороны этот скат обрывался довольно крутым скалистым краем, под которым шумела речка, вытекающая из заводи у водопада. Склон справа оказался довольно покатым и поросшим густым кустарником с редким вкраплением деревьев. Гора, что вздымалась сразу за ним, имела куда более крутые склоны с многочисленными выходами на поверхность скальных пород, и находящаяся сверху от нас и чуть слева от водопада пещера располагалась как раз среди такого скалистого массива. При этом никаких более-менее удобных подступов к ней, глядя снизу, разглядеть было просто невозможно.

Но я поняла задумку капитана – было вполне вероятно, что, обогнув холм, мы обнаружим место, подходящее для подъема, то есть, подберемся к пещере не по прямой снизу, а немного сбоку. Неплохо зная особенности горных маршрутов, я даже предполагала, что подход к пещере может пролегать и таким образом, что нам сперва придется подняться чуть выше по склону, а затем, взяв правее, спуститься вниз.

Когда наша стоянка исчезла из виду, мы оказались в ложбине, за которой высился крутой горный склон. Мне сперва показалось, что он неприступен, однако хорошо протоптанная звериная тропа уверенно вела нас туда, где склон позволял хоть с трудом, но подняться наверх. Вот тут пришлось действовать с осторожностью. Мальчишки, до того постоянно вполголоса перебрасывавшиеся фразами, теперь шли молча и сосредоточенно, глядя не столько по сторонам, сколько под ноги.

Митька двигался довольно быстро и с обезьяньей ловкостью – его легкая худенькая фигурка, цепкие пальцы и некоторый приобретенный в летних лагерях опыт позволяли легко преодолевать крутой подъем. А вот его приятелю приходилось нелегко. Он и так-то был несколько неуклюж, а в таком походе – причем довольно сложном – участвовал впервые в жизни. Тут-то я и убедилась, что Димка отчаянно близорук – он напряженно щурился, глядя по сторонам. Я сказала ему, чтобы не смотрел вниз, только вперед – мне было известно, что у близоруких часто кружится голова от высоты. Я помогала мальчику как могла, подстраховывая его снизу и подсказывая, куда лучше поставить ногу или упереться рукой. Бедный Димка тяжело дышал, на его лбу выступила испарина, лицо раскраснелось от напряжения – но он ни разу не пожаловался и не показал слабину.

Кабанья тропинка уходила влево, и, хотя мы уже поднялись достаточно высоко, видеть нашу стоянку не могли – теперь мы находились сбоку от водопада, в горной выемке. Тут на высоте пары десятков метров над заводью было значительно прохладнее, и явственно ощущался тянущий вдоль ущелья холодный ветерок. Двигались мы так минут сорок – приходилось считаться с тем, что Димке тяжело дается подъем, хотя никто его ни разу не упрекнул и не поторопил.

Наконец, подняв голову, я увидела, что командир и Док стоят выше нас на каком-то ровном месте, выпрямившись во весь рост. Капитан протянул руку и помог выбраться мальчишкам, а затем и мне, за нами вылезли двое других спецназовцев. Площадка, на которой мы стояли, представляла собой небольшой уступ. Уже отсюда открывался неплохой обзор – гладя вниз, можно было увидеть проблески извивающейся на дне ущелья реки. Чуть дальше на юг ущелье делало крутой поворот на запад, огибая довольно высокую гору, с этой высоты пока было невозможно разглядеть то, что расположено за этой горой, но капитан Серегин все равно поднял к глазам бинокль и некоторое время изучал таким образом окрестности.

– Ни-че-го, – с разочарованием произнес он через некоторое время, после чего переключил свое внимание на тропку, по которой нам предстояло идти дальше. Эта самая тропа теперь вела в правую сторону, и подъем был примерно такой же крутизны, как и до этого. Пока капитан Серегин осматривался, мы все воспользовались короткой передышкой, чтобы немного перевести дух. Затем, по его команде, мы продолжили восхождение.

Прошло еще около часа, и наконец мы выбрались на относительно ровное место. Это был еще один уступ, чуть выше нужной нам пещеры, расположенной немного дальше; слева и сзади лежала небольшая ложбина, примыкающая к другой, еще более высокой, ровной и покатой, горе. К ней и уводила дальше кабанья тропа, теряясь в густых зарослях низких кустов.

А прямо перед нашим взором, поражая своим величием, возвышался вулкан. Курящийся исполин был, казалось, совсем рядом – его подножие расстилалось перед нами во всех своих подробностях, включая и ту парящую и дымящуюся долину гейзеров у подножья, из которой и вытекала так удивившая нас горячая река. Узкой лентой она текла по ущелью, достигая обрывистого спуска, где с шумом низвергалась вниз. Капитан Серегин дал мне глянуть в свой бинокль. Вид на целое озеро кипящей воды и шокировал, и завораживал. Зрелище это, будучи таким близким, навевало мысль о могуществе Творца, сотворившего все это внушительное великолепие…

По моим умозаключениям, мы находились в нескольких метрах над пещерой. То есть, мои предположения оправдались и нам теперь придется немного спуститься. Димка тут же сел, давая отдых дрожащим от напряжения ногам. Я невольно восхитилась маленьким героем – такое стойкое, молчаливое преодоление трудного подъема, да еще первый раз в жизни – настоящая победа над собой. Митя сочувственно смотрел на друга, присев рядом. Я тоже пристроилась возле них. Мы в основном молчали, зная, что силы нам еще понадобятся – самая трудная часть похода была впереди. Тут, на высоте, быть может, метров шестидесяти над заводью, было гораздо холоднее, чем у подножия горы, и гуляющий здесь ветерок был уже не столько прохладным, сколько откровенно ледяным, что заставляло нас зябко поеживаться.

В это время командир, отойдя чуть левее, внимательно изучал каменистый склон, ведущий вниз. По левую руку от него громоздилась куча камней – один из бойцов залез на нее и, приложив к глазам бинокль, изучал открывающийся вид. А вид этот должен был быть великолепен, к тому же, по моим прикидкам, наша стоянка находилась как раз снизу, и мы вполне могли ее увидеть, даже без бинокля.

Немного отдохнув, мы встали и подошли к командиру. Димка выглядел уставшим, но необычайно гордым. Командир скользнул по нему одобрительным взглядом, подумав, очевидно: «наш человек!»

– Можете залезть туда и посмотреть, только будьте осторожны, – он кивнул на груду камней.

Вскоре мы стояли рядом с Доком и с замиранием сердца смотрели вниз, а также вокруг, передавая друг другу бинокль. Стоять на камнях было очень удобно – можно было упереться в них коленкой, чтобы подстраховаться от падения вниз. А под нами расстилалась великолепная панорама. Наша стоянка открылась нам, словно на ладони. Мы видели все очень отчетливо, даже Кобру и помогающих ей парней, что с ножами в руке занимались кабаньей тушей. Нашу взору предстал мирно спящий Антон и девочки, занятые какой-то суетой прямо у горячей заводи… Повернув бинокль в другую сторону, мы смогли разглядеть, как река убегает дальше, петляя по ущелью, и вроде бы там, по мере удаления от нас, горы становятся все ниже и ниже…

Пока мы разглядывали окрестности, капитан Серегин о чем-то негромко совещался со своими людьми. Наконец он подозвал нас и сказал:

– Тут есть спуск к пещере, но он довольно опасен. Поэтому первым пойдет Бек, как самый опытный из нас. Достигнув пещеры, он закрепит нижний конец троса, держась за который, мы все пройдем по этой тропе. Мы могли бы просто спуститься к пещере на тросах, но, поскольку вы этому не обучены, то я решил использовать другой, более долгий, но безопасный путь. Думаю, спуск не будет сложным, тут до этой пещеры, я полагаю, всего метров пятнадцать.

Я заглянула туда, куда указывал капитан, и увидела что-то вроде тропы, ведущей вниз под углом примерно пятьдесят градусов. Но больше это походило на узкий и щербатый фасадный карниз, к тому же обрывающийся в некоторых местах. У меня аж волосы на голове зашевелились, когда я представила, как я по нему иду. Хотя и не сомневалась, что опытный альпинист без труда справился бы с этой задачей.

Я глянула на мальчишек. Немного отдохнувшие, они были воодушевлены и готовы к новым подвигам. Похоже, затея капитана пришлась им по душе. Они справедливо рассудили, что идти вниз, держась за канат, пусть даже по узкому и неровному карнизу – это, конечно, намного легче, чем карабкаться вверх по крутой тропинке.

Бек, смуглый немногословный парень с карими глазами, деловито закрепил трос за большой, вросший в землю валун, потом, разматывая его за собой, уверено начал спускаться по тропе. Я невольно залюбовалась этим зрелищем. У него не было ни одного лишнего движения, все делалось плавно, неторопливо и основательно.

И вот трос был проложен, хорошо натянут и закреплен.

– Есть! – крикнул Бек, очевидно, уже с площадки непосредственно перед пещерой.

И мы стали спускаться. Первым шел капитан, за ним Димка, следом Док, потом я с Митей, и последним – Мастер. Дух захватывало от того, что мы делаем, сердце учащенно билось, и в крови бурлил адреналин… Нам было приказано не смотреть вниз, но я все равно украдкой туда подглядывала – никогда не страдала головокружением. Было, конечно, страшно, но помогало сознание того, что рядом надежные руки. Всем своим телом я ощущала неровности скалы, к которой приходилось прижиматься, при этом я крепко держалась за канат, стараясь осторожно ставить ноги.

И вот наконец мы у цели. Бек встречал нас и по одному затаскивал внутрь. Наконец мы могли с облегчением вздохнуть и осмотреться. Я чувствовала торжественную приподнятость – еще бы, преодолев такой нелегкий путь, мы очутились в таинственной пещере загадочного мира… Может быть, мы вообще первые и единственные, кто посетил это место. Да и все остальные, включая спецназовцев, молчали, с интересом и долей благоговения озираясь по сторонам, проникнутые важностью момента.

Пещера оказалась довольно просторной и приятной на вид. Высота ее свода составляла около четырех метров в высоту, а ширина примерно семь метров поперек. Она сужалась вглубь, и на противоположной от входа стене был заметен небольшой зигзагообразный пролом, слишком узкий, чтобы туда мог пролезть взрослый человек.

– Осторожно, – предупредил командир, видя, что Димки о чем-то шепчутся и нетерпеливо топчутся на месте, сгорая от желания заглянуть в этот пролом, – в пещерах часто водятся всякие опасные гады, не говоря о птицах и всякого рода хищных животных. Стойте пока на месте и на всякий случай заправьте штанины в носки. А мы сейчас все проверим…

Парни без суеты внимательно осмотрели окружающее пространство, заглянули под камни, в щели, после чего с некоторым удивлением развели руками:

– Все чисто, товарищ капитан!

Мальчишки расценили это как команду к действию. Под благосклонным взглядом капитана они начали с азартом исследовать пещеру. Сначала они стали вглядываться в стены, очевидно, надеясь найти там древние письмена или рисунки, но оказалось, что стены были не тронуты рукой человека. Да и на относительно ровном полу не наблюдалось ни следов костра, ни каких-то других примет, которые говорили бы о том, что эта пещера когда-то была обитаемой.

– М-да, Птица, – сказал капитан Серегин, с мощным фонарем заглянувший в дальний зигзагообразный отнорок, – Если бы у меня были сокровища, то я спрятал бы их именно здесь.

Мальчишки тут же подскочили к нему и тоже заглянули в разлом.

– Ну что там? – с интересом спросила я.

– Да ничего не видно! – с огорчением признался Митя, – эта трещина уходит куда-то вглубь.

– Товарищ капитан, – робко обратился к командиру Димка, – а можно, мы с Митькой туда залезем и посмотрим, что там дальше?

Но капитан Серегин категорически запретил им это делать, что я однозначно одобрила. Не говоря уже о разных затаившихся в этой щели скорпионах, каракуртах и прочих ползучих гадах, мальчишкам могли грозить и другие опасности, например, застрять между каменными глыбами.

Меня же не покидало какое-то беспокойное чувство. Весь мой приобретенный в походах опыт подсказывал, что с этой пещерой что-то не так. Ощущение было такое, словно тут провели уборку. Ведь не видно ни насекомых, ни мелких животных, и даже пауки, обычные обитатели пещер, здесь отсутствовали. Нигде не висело даже жалкой паутинки, хотя обычно все темные углы пещер, когда-либо виденных мной, были увешаны густыми тенетами. Хотя, честно сказать, таких просторных и уютных, как эта, мне встречать не доводилось. Был бы лифт – можно было бы здесь поселиться… А что? Хищного зверья можно не опасаться – вряд ли они смогут сюда подойти, особенно тот грозный свинозавр. Кувыркнется с тропы и поминай как звали. Да и не полезет он сюда. Что касается птиц – можно было бы придумать что-то вроде двери. Щель эту камнями заложить и цементом замазать… Пол зашпаклевать и выровнять… По стенам икебаны развесить… Неплохая дачка получится, главное, необычная… Моему воображению рисовалось, как я, важно сидя на тигриной шкуре, принимаю гостей…

Пока я праздно фантазировала, внимание мальчишек привлекла странная сосулька черного цвета, свисающая с потолка. Их вообще тут несколько висело, таких сосулек, но эта была особенно длинной. Мои эрудиты принялись деловито рассуждать, что это – сталактит или сталагмит. В это время спецназовцы – все, кроме командира – отошли к выходу, где было нечто вроде маленькой площадки, похожей на балкон без перил, обложенный с краю несколькими валунами. Капитан Серегин, убедившись, что мы ведем себя смирно и послушно, присоединился к ним, и они принялись что-то обсуждать негромкими голосами. Похоже, командир при помощи рации поддерживал связь с оставшимися внизу.

В это время я заметила один камень, выступающий из стены слева от меня, и подошла поближе, чтобы его рассмотреть. Камень этот имел интересный рисунок в красновато-коричневых тонах, удивительно напоминавший горный пейзаж. Подивившись нечаянным причудам природы, я бросила взгляд в сторону мальчишек и вдруг заметила, что Димки нет! Митя, забравшись на подтащенный валун, рассматривал сосульку и разговаривал при этом – очевидно, с отсутствующим Димкой. Сердце мое оборвалось…

– Дима! – закричала я, и столько ужаса и отчаяния было в моем крике, что Митя свалился с камня, на котором стоял и еле удержался на ногах, а спецназовцы с быстротой молнии заполонили пещеру.

– Где Дима?! – подскочив, трясла я ничего не понимающего Митю, – куда он делся?!

– Я не знаю… я думал, он рядом стоит… – пробормотал тот, озираясь по сторонам. Вид у него был растерянный и напуганный, он даже побледнел, – мы разговаривали, он здесь был… и я не знаю, куда он делся…

Парни в камуфляже, не сговариваясь, ринулись к пролому. Конечно же, Димку можно было искать только там – больше в пещере спрятаться негде. Капитан Серегин, посветив фонариком, крикнул прямо в щель:

– Колдун, ты здесь?

И мы все замерли в ожидании ответа. Мы стояли, застыв, как в игре «Море волнуется раз…» и напряженно прислушивались. Капитан Серегин при этом сосредоточенно вглядывался внутрь пролома, да только что там можно было увидеть – узкий ход не был прямым, он петлял и изгибался. В эти минуты множество мыслей пронеслось у меня в голове. Дура безответственная, идиотка безмозглая, хуже Антона – мало того что детей в эту непонятную историю втравила, так еще и уследить не смогла! Если с Димкой что-то случится – брошусь с этого обрыва к чертовой матери! Никогда не смогу себе простить!

И тут в разломе послышался шорох и вслед за тем раздался тихий голос: «Я здесь…», и вскоре капитан осторожно вытащил оттуда нашего незадачливого Колдуна – пыльного и всклокоченного. Я бросилась к Димке и стала его ощупывать трясущимися руками.

– С тобой все в порядке? Говори! – мой голос сбивался от пережитого чувства паники.

Димка кивнул и виновато опустил голову. И тут слезы хлынули из моих глаз, я крепко прижала мальчишку к себе, а затем начала трясти за плечи, и моем голосе уже слышалась истерика:

– Зачем ты туда полез?! Зачем?

– Отставить, Птица, – леденяще-спокойный тон капитана мигом заставил меня успокоиться. А Серегин обратился к Димке, и в его голосе звучали стальные нотки:

– Слушай меня внимательно, кадет Колдун! – медленно произнес он, – За нарушение моего прямого приказа – три наряда вне очереди! Ясно?!

– Так точно, товарищ капитан, – уныло пробормотал Димка, – ясно.

– То-то же, – капитан Серегин обвел взглядом пещеру, – а теперь давайте попрощаемся с этим гостеприимным домом и будем возвращаться. Впечатлениями обменяемся уже внизу. Есть, гм, срочное дело. Мы решили, что спускаться будем на тросах по скале – тогда мы окажемся прямо возле нашего лагеря. К тому же это легче и быстрей, чем по тропе. Сейчас мы соединимся парами и наденем на вас страховочные пояса.

Пока бойцы разбирали снаряжение и вбивали в скалу крюк с кольцом, я внимательно наблюдала за Димкой. Похоже было, что он не спешит поведать о подробностях своей несанкционированной эскапады. Может быть, стыдно после выволочки капитана? Тихий и задумчивый, он односложно отвечал на вопросы Мити, немного завидовавшему своему другу, что тому удалось побывать в таинственном разломе. Я сделала вывод, что мальчишка просто поддался импульсу, когда на него никто не смотрел, и втихаря залез в эту дырку, прошел несколько метров, и, не увидев ничего интересного, вернулся. Но уж очень непохоже это было на рассудительного и флегматичного Димку…

Спуск, к моему вящему удовольствию, действительно занял совсем немного времени, от силы минут двадцать, но впечатлений доставил массу. Нашей с Мастером паре пришлось спускаться третьей, так как сначала спустились дети, причем Димку страховал Бек, а Митю – командир. Я, крепко держась руками за сдвоенный трос и, упираясь ногами в отвесную скалу, внимательно слушала наставления страхующего: не спешить, не напрягать ноги, не раскачиваться, дышать глубоко, не смотреть вниз. Я и не смотрела. Одно дело – двигаться горизонтально, имея хоть плохонькую, но опору под ногами, и совсем другое – висеть на отвесной стене, нащупывая ногами какие-нибудь выступы или выемки. Ноги дрожали от напряжения, мышцы рук болели от непривычной нагрузки. Но наконец я ступила на желанную землю, обрадовавшись ей не меньше Колумба. Наши все уже собрались внизу и встречали нас радостными приветствиями. Последним спустился Док и начал выбирать один конец троса, вытаскивая его из кольца наверху и сматывая в бухту.

Отсутствовали мы около трех часов, за это время мои девчонки немного поспали и теперь помогали Нике, занятой разделкой туши, готовить наш сегодняшний ужин. Они, необычайно гордые собой и выполняемой миссией, нанизывали мясо кабана вперемешку с салом на тонко обструганные деревянные вертела. А Антон все еще дрых, как сурок, блаженно улыбаясь – наверное, после всех ужасов реальности ему снились красотки с голой грудью, как на тех злосчастных картинках…

Но это было далеко не все. Чуть в стороне от нашего лагеря, вне пределов прямой видимости, куда нас отвел Змей, под кустом лежало то, что мне, пожалуй, видеть не стоило – но я, желая быть в курсе всего, увязалась за спецназовцами, как и мальчишки, которых отгонять было бесполезно – если уж любопытство в них разыгралось, то никакие внушения не помогут.

Как я сразу поняла, это и было тем срочным делом, которое погнало вниз капитана Серегина. Я увидела кошмарную картину, от которой меня чуть не вывернуло – полупереваренные человеческие останки, перемежающиеся с лохмотьями одежды. Мальчишки, как ни странно, стойко перенесли это зрелище, по крайней мере, никого не стошнило – наверное, после всех тех опасностей, которым мы успели подвергнуться за сегодня, они научились неплохо абстрагироваться.

Оказалось, все это Ника с помощниками вынули из желудка свинозавра. Отдельно лежали извлеченные из его толстой шкуры три металлических острия, два поменьше – очевидно, наконечники стрел и одно побольше, похожее на наконечник копья. Кто бы он ни был, этот человек – он не дал так просто себя сожрать и пытался защищаться… Я сама видела, как ото лба этого чудовища отскакивали автоматные пули, и эти наконечники выглядели просто жалко по сравнению с оружием наших спецназовцев. Увы, у жертвы не было ни одного шанса… Закусив человеком, чудовище, видимо, решило принять СПА-процедуры у горячего озера, и спокойно, с комфортом переварить обед, однако жестоко просчиталось, посмертно подтвердив своим примером суровую правду этого дикого мира – если утром тебе досталась добыча, знай, что после обеда тебя самого могут сожрать…

– Значит, вот оно как, Змей, – немного помолчав, произнес капитан Серегин. – Ну что же, хоть так, но будем знать, что люди в этом мире все-таки есть.

– Да, есть, – отозвался Змей, – но что из этого следует, товарищ капитан?

– А то, – ответил Серегин, – что надо быть настороже. Люди – они такие твари, что бывают хуже крокодилов, особенно те, у кого есть власть. Не хотелось бы попасться по-глупому в какую-нибудь ловушку.

Тем временем Мастер подобрал с земли один из наконечников и повертел его в пальцах.

– Темная бронза, – вынес он свой вердикт, – кустарная работа.

– Нам от этого не легче, – буркнул Серегин, – для того, чтобы по-глупому убить человека, зачастую достаточно и булыжника.

Потом его взгляд упал на Нику, которая с помощниками продолжала возиться около полуразделанной туши свинозавра.

– Кобра, отставить, – устало сказал Серегин, – все равно нам не сожрать эту тушу, даже если мы лопнем. Заканчивайте с этим грязным делом и идите мыться. И забери с собой Зайца с Матильдой. Девочки налево – к самому водопаду, вон за тот большой валун, мальчики – возле лагеря. И, чур, не подглядывать.

Потом его взгляд упал на мою скромную персону.

– Птица, – хмыкнул Серегин, – тебе тоже не мешало бы слегка сполоснуться.

Я осмотрела себя с ног до головы. Ну и чучело… Последние несколько часов не самым лучшим образом отразились на моем внешнем виде. Да и хотелось смыть с себя все неприятные ощущения, что довелось испытать, особенно последнее – и какой черт меня дернул пойти к этим кустам – все мое клятое любопытство…

Ну что ж, мыться так мыться. Я окликнула Янку и Асю, которые тут же бросили свое занятие, и вслед за Никой зашла за валун, в женскую «раздевалку», вокруг которой возвышались высокие стены скальных обрывов. Тут было вполне безопасно, любой зверь, решившийся на нас напасть, должен был бы прыгать с почти тридцатиметровой высоты, а самоубийц среди хищников не бывает.

Кивнув мне и девочкам, Ника стала быстро раздеваться, аккуратно складывая свои вещи на большой плоский камень. Оставшись в костюме Евы, без своей формы и прочих прибамбасов, скрывающих фигуру, она оказалась типичной крутобедрой брюнеткой-хохлушкой среднего роста, коротко стриженой, с большими торчащими вперед грудями-арбузиками. Формы у нее были скорее монументальные, чем изящные, но при этом все выглядело пропорционально и приятно – весьма стройные ноги с круглыми коленками, четко обозначенная талия, подтянутый живот, прямая крепкая спина, явно тренированная физическими упражнениями. Нигде ничего лишнего не висело складками жира и не морщилось – было понятно, что для нее любые занятия, связанные с физическими нагрузками, гораздо предпочтительнее других видов времяпрепровождения. Веяло от нее здоровой силой и уверенностью. Ника, несомненно, была одной из тех редких женщин, кто никогда не заморачивается над своим внешним видом, и, несмотря на это, всегда выглядит привлекательно. Вот у меня не получалось не заморачиваться… Я ревностно следила за своей внешностью, мне нравилось ловить восхищенные взгляды мужчин, поэтому я тщательно подбирала себе гардероб. Ростом я была повыше Ники и мои шестьдесят килограмм распределялись по телу вполне гармоничным образом. Никто бы не сказал, что я худышка – я и сама никогда не хотела походить на этих заморенных полускелетов-анорексичек, но и до полноты мне было так же далеко. Словом, я была просто стройной длинноногой девушкой с грудью второго размера, что меня вполне устраивало. Хорошая наследственность и быстрый метаболизм позволяли мне сохранять фигуру без изнурительных диет и спортивных упражнений.

Я скинула свою клетчатую рубашку и розовую майку, стянула шаровары, сняла носки, и, запихав их в кроссовки, положила все это хозяйство рядом с никиными вещами.

Вслед за нами разделись и девочки; я отметила, насколько сильно они отличаются друг от друга при всего лишь годовалой разнице. Янка в свои одиннадцать лет выглядела еще совсем ребенком – худенькая и маленькая, с острыми коленками и явственно просвечивающими ребрами, без малейшего намека на грудь. Ася же находилась в том прелестном периоде девичьего расцветания, когда угловатые формы начинают едва округляться и уже явственно очерчиваются бугорки под одеждой, а в движениях появляется женственная плавность, перемежающаяся с подростковой порывистостью. Однако она тоже отличалась довольно субтильным телосложением. Янка, заметив, что Ника, прищурившись, оглядывает ее фигурку, сказала, словно оправдываясь:

– Мама говорила, что у меня порода гончая, поэтому я худая…

На эти слова Ника, хмыкнув, произнесла:

– Порода у нас всех одна – человеческая! – и добавила, покачав головой, – А добралась бы я до ваших поваров лагерных – выдернула бы руки из плеч и позасовывала в задницы. И сказала бы, что так оно и было. Сволочи они, если детей откормить не могут.

Глаза Янки расширились, когда она представила эту картину. А мне вспомнились дородные туши и свинообразные морды работниц лагерного пищеблока с заплывшими жиром глазами и я мысленно одобрила придуманную Никой экзекуцию.

Тем временем та вздохнула и махнула рукой, сказав:

– А теперь марш в воду, молодые леди, и не говорите, что горячо. Человек может привыкнуть ко всему. И тебя, Птица, это тоже касается. На раз, два, три… Чтоб все были у меня чистенькие, как ляльки.

Купание в целом озере горячей воды! Вряд ли кому доводилось испытать столь экзотическое удовольствие. Я опасалась, что вода окажется крутым кипятком, но это оказалось не так. В заводи, за огромным валуном в два человеческих роста, она была просто теплой, но ближе к середине водопада становилась все горячее и горячее. Можно было подобрать комфортную температуру и стоять на дне, чувствуя пальцами ног большие округлые камни, или, подгребая ногами, лежать на воде, распустив по течению волосы. Горячая вода смывала с тела грязь и уносила усталость, я расслабилась и полностью отдалась процессу, находя в нем изрядное наслаждение. Рядом точно так же блаженствовала Ника, а чуть ближе к берегу, на мелководье, полусидя плескались в теплой воде Янка и Ася – обе не умели плавать, и поэтому дальше не заходили.

Воспользовавшись моментом, Ника приблизила свои губы к моему уху.

– Только не говори им о том, что мы нашли внутри кабана, – сказала она, преодолевая шум совсем близкого водопада, – Мы с парнями специально отвлекли их внимание и загрузили работой, чтобы они ничего не увидели. Лишнее это в их нежном возрасте.

– Мальчишки все равно все видели и обязательно проболтаются, – так же на ухо возразила я Нике.

– Не боись, подруга, – хмыкнула Ника, – с этими переговорит наш командир. С ним не забалуешь.

– Не уверена, – возразила я и рассказала Нике историю, которая произошла с Димкой в пещере.

– Шпана, – вынесла свой вердикт та, – но вполне правильная шпана. Хорошо, Птица, это дело я беру на себя… Возьму с них клятву вечного молчания.

Выбравшись на берег, умиротворенные, покрасневшие и распаренные, мы присели на камни, нагретые уходящим за гору солнцем, для того чтобы немного остыть и обсохнуть. Мои распущенные мокрые волосы приятно разметались по спине. И тут я вспомнила, что у меня нет расчески… Это была катастрофа. Но кто же мог думать, что она мне понадобится? Я вообще пошла в поход налегке, даже без рюкзака, все необходимое лежало у меня в набрюшнике: телефон, карандаш, маленький блокнот, катушка ниток с иголкой и ножницы для срезания травы. Волосы я обычно носила собранными на затылке в роскошный конский хвост, распуская их только перед сном. Но теперь, когда я их намочила, надо же расчесаться – неужели я предстану перед мужчинами этакой лахудрой?

– Ника, у тебя случайно нет расчески? – спросила я с робкой надеждой.

– Извини, подруга, – хмыкнула Ника, – моя расческа осталась в рюкзаке. Но мне она не очень-то и нужна, обычно я обхожусь вот так…

И она, показав мне свою пятерню, с довольным видом провела ею по своим волосам. Для ее волос, конечно, ничего лучше нельзя было придумать – они тут же встали у нее на макушке задорным ежиком. Но я приуныла. Если я сейчас не расчешусь, то через полчаса могу вполне конкурировать с Бабой Ягой… И тут подала голос Яна:

– Анна Сергеевна, у меня есть расческа…

Порывшись в карманах своих спортивных штанов, она протянула мне расческу, сделав самым счастливым человеком на свете. Милая Зайка, я ведь и забыла, что она всегда носит с собой эту расческу, подаренную мною же, то и дело приглаживая свою непослушную челку… Когда моя проблема была успешно решена, и на моем затылке вновь гордо красовался конский хвост – черный, с красноватыми мелированными прядями, мы стали одеваться.

Наконец мы вышли из-за валуна. Мужчины давно уже закончили с водными процедурами и приступили к пережиганию собранных нами дров на уголь, которое предшествует священнодействию по приготовлению шашлыка.

Солнце клонилось к горизонту, сумерки должны были наступить уже часа через два. Опустившись на свою пенку, чистая и распаренная, я только сейчас поняла, что смертельно устала. Полтора дня, полные потрясений, впечатлений и двигательной активности, вымотали меня до основания. Стоило прилечь – и мной тут же овладел здоровый, крепкий и несокрушимый сон…

А разбудил меня божественный запах жарящегося над дымком мяса, невидимой струйкой вползающий в мои ноздри. Пребывая в том блаженном состоянии, когда мозги еще не включились, но реальность уже настойчиво вламывается в сладкий мир грез, я вяло недоумевала – откуда шашлык в нашей лагерной столовой? Мой не до конца проснувшийся разум не преминул поиронизировать – а может, наша начальница Вера Анатольевна распорядится еще и красного вина к ужину подать под шашлычок? Стоп! Какой лагерь, какая Вера Анатольевна? Словно вспышка молнии, мой мозг озарили воспоминания прошедшего дня, и вместе с этим пришло осознание реальности всего произошедшего – странной, нелепой, невероятной – но реальности. Так, значит, это все правда… События, начиная от нашего тайного побега из детского лагеря, встали перед моими глазами во всех подробностях, убеждая окончательно, что именно это и есть явь… И, в то время как одна часть моей души, растревоженная сном, все еще тосковала по той спокойной и предсказуемой жизни, что осталась за непреодолимой чертой, другая ее часть сладко замирала в предчувствии захватывающих приключений, необыкновенных событий и манящей неизвестности…

Звезды… это было первое, что я увидела, открыв глаза. Незнакомые звезды на незнакомом небе. Большие и яркие, они равнодушно сияли с высоты, располагая к покою и медитации. Мерный рокот водопада наполнял тишину этого мира энергетикой первозданности, навевая философские раздумья о том, что все течет и изменяется. Прохладный влажный ветерок нежил мое лицо ласковыми прикосновениями. И откуда-то доносилось потрескивание костра и приглушенные голоса.

Пяти часов сна мне вполне хватило, чтобы почувствовать себя достаточно бодро. Более того, все это наше неожиданное приключение стимулировало мой организм лучше любого энергетика, и я, резво поднявшись со своего ложа, ощутила бешеный прилив сил и дикий голод…

Димки тоже поднялись одновременно со мной – а я даже и не заметила, как они легли спать. Похоже, они тоже отлично отдохнули и вновь были полны кипучего энтузиазма.

– Анна Сергеевна, идемте сюда, мы вам шашлык разогреваем! – крикнула мне Яна, которая вместе со всеми остальными сидела у костра.

И вот я сижу с огромным шампуром в руке, на который – сочные, румяные, истекающие соком и восхитительно пахнущие – нанизаны куски мяса. Костер весело потрескивает, освещая мирную, идиллическую картину – десять спецназовцев и шестеро гражданских сидят вокруг огня; в импровизированном, сложенном из камней мангале, дымятся угли, над которыми, шипя и источая умопомрачительный запах, установлены деревянные шампуры с кабанятиной. Я с наслаждением вгрызаюсь в мясо, и мне кажется, что ничего вкуснее я до этого не пробовала. Даже Антон, с опаской поглядывая на Нику, интеллигентно вкушает угощение, то и дело вытирая губы платочком. То ли ему действительно нравится, то ли боится лишиться своего красного артефакта, если и вправду придется его съесть…

Капитан Серегин рассказывает о том, как мы посетили пещеру, ни словом, однако, не упомянув о Димкиной проделке. Правильно – мальчишка уже получил хороший нагоняй, зачем старое вспоминать… Все внимательно слушают командира, иногда вставляя свои комментарии. На лице у Ники некоторое разочарование.

– И что, товарищ капитан, никаких сокровищ, даже маленького сундучка? – недоверчиво тянет она.

– Зачем тебе сокровища, Кобра? – хмыкая, отвечает Док, – с каких это пор они начали тебя интересовать?

– Всегда интересовали, – заявляет Ника, – кому же не хочется стать обладателем сундука с золотом и драгоценностями?

– Мне не хочется, – пожимает плечами Док, – охраняй потом этот сундук, чтоб не сперли – ни тебе отойти, ни отвлечься. Трясись за него, переживай – а ради чего?

– Правильно, – вступил в разговор Зоркий Глаз, – богатство – это обуза, которая лишает тебя настоящей свободы…

– Это точно, – согласился Змей и добавил с философским видом, – самого главного за деньги не купишь… Истинное богатство совсем не в них. Правильно, отец Александр?

– Правильно, – подтвердил тот. Он тоже сидел с нами, этот странный священник, внушающий мне благоговейное почтение; в его глазах отражалось пламя костра, и вся его фигура выражала глубокую задумчивость, – «…ищите прежде Царствия Небесного, а все остальное приложится вам…», – изрек он тихо, но слова его отчего-то звучали веско и внушительно.

Все немного помолчали, размышляя над сказанным, только Ника внимательным, изучающим взглядом смотрела на отца Александра, и странно так смотрела… трудно объяснить, но вот вроде того, как женщина смотрит на мужчину, прикидывая, годится ли он ей в мужья.

Я вообще иногда замечаю много такого, что недоступно глазам других. Наверное, дело в моей природной наблюдательности, по натуре я визуал и созерцатель. Интересно примечать в людях то, что они не выставляют напоказ. Вот и сейчас от меня внимания не ускользнуло, что, в свою очередь, наш необычный священник то и дело очень странно поглядывает на Димку – мальчишка явно привлекает его особое внимание. Пожалуй, его выражение напоминает то, которое возникает на нашем лице, когда незнакомый человек на улице здоровается с нами, а мы пытаемся вспомнить, где его видели.

Мирная беседа продолжалась, струясь неторопливо и умиротворяюще. О чем могут разговаривать у ночного костра люди, объединенные общими заботами и волей случая ставшие одной командой? Рассказывали разные истории, вспоминали забавные случаи. И совсем не думалось о том, как теперь выбираться из этой переделки, и что нас ждет в этом странном, незнакомом мире… И каждый из нас всем своим существом проживал этот момент, момент единения, в котором существовал лишь освещенный огнем круг, потрескивание костра, шум водопада, звезды над головой и плечо товарища…

А чужой и неизведанный мир за пределами нашей стоянки пытался бесцеремонно вторгался в эту идиллию – от тех кустов, где осталась полуразделанная туша, то и дело слышался какой-то шорох, хруст веток, чье-то чавканье, сопение и тявканье, и еще много пугающих и непонятных звуков, от которых я то и дело вздрагивала, а дети сильнее прижимались ко мне.

– Не бойтесь, – успокоил нас капитан Серегин, – ночные любители халявного угощения вряд ли подойдут сюда – огонь их отпугивает. В любом случае на ночь мы выставим часовых, так что неприятные сюрпризы исключены.

При словах о неприятном сюрпризе мне вспомнилось дневное происшествие с кабаном, мясо которого мы сейчас с таким удовольствием поедали. Очевидно, воспоминание пришло на ум не только мне, потому что до моего слуха долетел разговор мальчишек:

– А между прочим, ты мне проиграл, – тихо сказал Митя, – подставляй лобешник…

– Ничего я не проиграл, – решительно возразил Димка.

– Как это нет, а энтелодон? – торжествующе привел Митя неоспоримый аргумент.

– И что? – не сдавался Димка.

– Так мы в другое время просто попали! Когда энтелодоны еще не вымерли, – пояснил Митя.

– А одно другому не мешает, – резонно возразил Димка и уверенно добавил, понизив голос, так что я еле расслышала, – этот мир магический, и у меня есть доказательства… Только пока я не могу их тебе предъявить.

Митя, заинтригованный такими словами, попытался выведать у друга, что же ему известно.

– Доказательства? – с недоверием спросил он, – а ты не врешь?

– Нет, не вру, – серьезно ответил Димка, – и ты в этом скоро убедишься.

– Ладно, Колдун, – неохотно согласился Митя, – я подожду.

Я не придала разговору мальчишек особого значения, полагая, что Димка, как обычно, что-то нафантазировал. Как же я ошибалась… Впрочем, убедилась я в этом немного позже.

Через некоторое время меня снова непреодолимо потянуло в сон. Дети тоже дружно начали зевать, и командир сказал нам, чтобы мы отправлялись спать.

– Отдохните, Птица, – сказал он, – и детям тоже нужно хорошо выспаться. Тяжелый сегодня был день… – он обвел взглядом заводь, водопад и те места, где мы сегодня побывали, и добавил, скорее, для себя, – мда… завтра тоже денек будет не из легких…

Мы перетряхнули наши «постели» на предмет обнаружения ползучих гадов, после чего, не найдя таковых, начали укладываться на ночлег.

Наши пенки мы поставили одна к одной и легли в таком порядке: с краю я, затем Янка, Ася, Митя, Дима, и с другого края Антон. Было, к счастью, достаточно тепло, и укрываться не требовалось. Девчонки очень скоро засопели, и я поняла, что они спят. Мальчишки, пошептавшись, тоже вроде притихли. Антон, тот вообще почти сразу заснул сном праведника, о чем свидетельствовал негромкий, но весьма выразительный храп. Я, уже погружаясь в блаженные кущи царства Морфея, видела, как границы нашей стоянки обходят четверо дозорных с оружием, среди которых была и Ника – и это вселяло в меня чувство относительной безопасности. Меня немного беспокоила лишь мысль о пауках и прочих им подобных, которые могли ночью залезть в мою постель, но сон оказался сильнее опасений. Мысли мои текли медленно и сонная нега разливалась по телу… Ничего, вон все спят себе спокойно, а пауки просто так не нападают… А кто еще может быть здесь? Змеи, драконы? Ох, вот и дракон – да красивый какой, совсем не страшный – маленький, и светится весь, а чешуя будто золотая, наклонился надо мной, лапки теплые на грудь положил… наверное, сказать что-то хочет…

– Анна Сергеевна… Анна Сергеевна… – тихонько звал меня дракон Димкиным голосом.

Я резко проснулась и открыла глаза. Передо мной на корточках сидел Димка. Сон слетел с меня моментально, я села, и, стараясь не разбудить девочек, шепотом спросила:

– Что случилось, Дима?

– Мне надо с вами поговорить… – также шепотом ответил он.

– Хорошо, Дима… Я сейчас… – сказала я, осторожно вставая, – давай только отойдем, чтобы никого не разбудить…

Заметив возню, к нам подошла Ника и вполголоса обеспокоенно поинтересовалась:

– Все в порядке, Птица?

– Все хорошо, Ника, – ответила я, – Димка мне что-то сказать хочет…

– А, ну ладно, – удовлетворенно кивнула она, – вон туда идите, – она показала рукой на берег заводи, где стояли несколько больших камней.

Мы уселись на камни друг против друга. В заводи отражались звезды, за нашей спиной горел костер, огонь в котором поддерживали дозорные, время от времени подкладывая в него дров и сухих веток. От водоема веяло влажным теплом.

Димка ерзал на камне, не зная, видимо, с чего начать. Что же он хочет мне поведать? Я не торопила его. Он обводил глазами горы, после опускал взгляд вниз, на свои ноги, обутые в потрепанные кеды, затем смотрел на небо… Вот он бросил быстрый взгляд на меня и снова стал разглядывать свою обувь. Когда он взглянул на меня, мне показалось на мгновение, что внутри его глаз вспыхнул зеленовато-голубой свет, как у кошки – но нет, скорее всего, мне почудилось – это, наверное, были просто отблески звезд… Он несколько раз вздохнул и наконец проговорил тихим и очень серьезным голосом, от которого у меня по спине пробежал мистический холодок:

– Анна Сергеевна, я видел кое-что в том разломе…

Рассказ Димки «Колдуна»

Затем возникла пауза. И в мою душу стало вкрадываться ощущение того, что Димкино, пока еще не высказанное, повествование каким-то образом окажет важное влияние на все наши дальнейшие действия. Я словно бы стояла на пороге великой тайны, волнующее предчувствие чего-то загадочного и неизвестного, связанного с нами непостижимым образом, заставляло биться сильнее мое сердце…

– И что же ты там видел? – спросила я наконец.

– Я расскажу по порядку… – ответил Димка. Он не смотрел на меня, его взгляд блуждал где-то выше моей головы, скользя по контуру черных ночных гор. И он начал:

– Сначала я увидел змею…

Такое начало заставило меня было подумать, что Димка снова что-то нафантазировал. Это все моя история о Проклятом принце… Впечатлительному мальчишке, скорее всего, почудилось в пещере то, о чем он думал. Однако я решила не перебивать и слушать дальше. Поэтому я кивнула, и он продолжил:

– Мы с Митькой разглядывали сталактит, и вдруг я увидел возле той щели змею…

– Черную? – вырвалось у меня.

– Нет, не черную, – он удивленно посмотрел на меня, – она была золотистая, и вся светилась… И тут я почувствовал что-то странное… какой-то голос, словно кто-то зовет меня…

– Он звал тебя по имени? – спросила я, и мистический холодок снова мурашками пробежал по моей коже.

– Нет, – помотал головой Димка, – но я знал, что он обращается именно ко мне. Митька-то ничего не слышал, он даже змею не видел. Вы ведь тоже ничего не заметили…

– Так, и что было дальше? – мне не терпелось узнать продолжение. Мой рациональный ум пытался убедить, что услышанное не может быть правдой, однако интуиция шептала, что мальчик не сочиняет, более того – все это важно настолько, что нельзя пропустить ни слова.

– А потом змея стала заползать в эту дыру, и я понял, что надо идти за ней. Знаете, Анна Сергеевна… – он понизил голос, что заставило меня особенно внимательно прислушаться к его словам, – я очень отчетливо видел только эту змею, а все остальное было словно в тумане… Я даже Митьку слышал так, как будто у меня вата в ушах…

Я не перебивала мальчика, и его дальнейший рассказ четко отпечатывался в моем мозгу, заставляя видеть все описанное Димкиными глазами. И моему разуму во всех ярких подробностях представала странная и таинственная картина, исполненная глубокого, но пока не разгаданного смысла…

– Змея ползла по этому проходу, а я шел за ней, – продолжал он, – и все это время я слышал голос – он говорил мне, чтоб я не боялся. Сначала мне пришлось боком пролезать, потому что там очень узко, и тогда змея ползла медленней. Она при этом светилась, поэтому все было видно. Там этот лаз неровный, я все время заворачивал то вправо, то влево, а иногда мне приходилось наклоняться или, наоборот, взбираться на камни, а один раз даже ползти пришлось. Но потом стало легче идти, проход расширился. И вдруг я оказался еще в одной пещере – чуть поменьше, чем та, и вся черными камнями обложена. И там я увидел… – он сделал паузу, и я не удержала свои мысли:

– Духа пещеры?

– Да, – кивнул Димка, – но только… но только, Анна Сергеевна, это был не старик…

Он помолчал, серьезно глядя на меня, и мне снова на мгновение почудилось, что в его глазах вспыхнул таинственный голубоватый свет…

– А кто же это был? – спросила я, стараясь побыстрей избавиться от наваждения.

– Это была женщина… – сказал Димка, и после недолгой паузы добавил, – хотя она тоже была во всем белом.

Теперь я внимала с особым интересом, боясь пропустить хоть слово. А Димка, снова блуждая взглядом по вершинам, продолжал монотонным, почти безэмоциональным голосом:

– Она сидела на большом черном камне, похожем на трон. Змея подползла к ней и свернулась кольцами на ее коленях. У этой женщины на голове была странная корона с квадратными зубцами, а белые волосы распущены по плечам. Я не могу сказать, сколько ей лет примерно, но она точно не молодая, но и не старая. Она мне улыбнулась и сказала, чтобы я не боялся, и что это она звала меня. А я и не боялся, и сам удивлялся, почему мне не страшно. Мне показалось, что эта женщина добрая… От нее шло приятное золотистое свечение и тепло.

Димка опять замолчал, и я, заинтригованная до крайности, спросила:

– И что же эта женщина тебе сказала? Она назвала свое имя?

– Нет, – ответил Димка, помотав головой, – она сказала так: «Это я, Великая Мать, звала тебя, ибо ты, отрок человеческий, обладаешь Даром, потому и можешь слышать меня, и видеть меня, и понимать то, что скрыто от разумения простых смертных».

– Послушай, Дим… – вдруг осознав одну странность, сказала я, – а на каком же языке она с тобой разговаривала?

– Не знаю на каком, но не на русском, – спокойно ответил он.

– Постой, а как же ты ее понимал? – спросила я.

– Не знаю как, – пожал плечами Димка, – я слышал чужой язык, точно не наш, но почему-то все понимал. Как бы вам объяснить… – он почесал переносицу, – ну вот когда она говорила, я точно знал, что этот язык мне незнаком, но у меня в голове сразу возникало понимание ее слов…

– Как автоматический переводчик? – подсказала я, на что Димка решительно возразил:

– Нет, не так. В голове я слышал не словами, а просто ПОНИМАЛ. Без перевода понимал.

– Понятно, – кивнула я, хотя осознать подобное было затруднительно, – продолжай, пожалуйста. Что она еще тебе сказала, эта таинственная женщина?

– Я мало что понял, честно говоря… – смущенно признался Димка, – ну то есть, слова-то я понял, но что она имела в виду – мне непонятно… Она просила меня передать ее слова другим, но, Анна Сергеевна, товарищ капитан ведь мне не поверит, поэтому я сначала решил все вам рассказать…

– Правильно сделал, – успокоила я его, – так ты расскажи мне подробнее, о чем вы беседовали.

– Хорошо, Анна Сергеевна, – кивнул тот, – эта женщина мне сказала:

«Великие беды грядут на юдоль нашу, вражда и раздоры черной тенью осеняют земли цветущие, кровь оскверняет благословенные пенаты богов. Открылось мне, что многими добродетелями владеют пришедшие ныне в мир наш, разумом велики они и чисты душою своей. Сила с ними есть совершенная, великая и пугающая, что мир этот грозной мощью своей и добром бесконечным исцелит. Скорблю я, Великая Мать, глядя, как дети мои разделились и чувство родства и единства утратили. Вдались в пороки, в бездейство, в мелкие дрязги, забыв о своем предначертании, через что мир этот обрел множество бед. Столько веков пролетело, как нашли мы этот дом, что гостеприимным был к нам… Ныне же все увядает и приходит в упадок, и повергает это меня в печаль, ибо забочусь я о доме своем, но не под силу мне одной уже сохранять равновесие.

Сколько веков я ждала, что придет в наш мир тот, кто услышит меня, и вот, ты стал избранным, ибо есть у тебя Дар от рождения. Не знаешь ты пока еще силы своей, но я помогу тебе, благословенный отрок. Для начала открою я тебе некоторые вещи, которые знать тебе положено, все остальное ты сам разумом своим познаешь, коли не будет страха в тебе и сомнений. Мир это некая темная сила питает, ибо не простирается сюда влияния Того, Кто питает Светом ваш мир – тот, откуда вы пришли. Но открылось мне, что есть среди вас тот, кто наполнен Светом вашего мира – большие свершения предстоят ему – он и есть тот, кто несет мир, и Сила с ним великая, светлая, и в нем защита ваша. Но пусть слова мои запечатлеет разум твой, благословенный отрок – только ты и еще два человека, можете взаимодействовать с Силой нашего мира, не дано это остальным пришедшим, подобно тому, как только птице доступны небеса – воистину имеете вы крылья, что дают вам преимущество. Но один лишь ты откликнулся на мой зов и пришел сюда. Радует меня весьма, что разум твой открыт, ибо мало иметь Дар, только живой восприимчивый разум помогает чувствовать сокрытое от других. Ты можешь видеть меня и разговаривать со мной, потому ты был готов к этому. Я использовала образы, что увидела в твоей голове – и это послужило счастливой предпосылкой к нашей встрече – ты первый из пришедших, с кем я разговариваю, хотя много их было за прошедшие почти два тысячелетия.»

– Ничего не понимаю, Дима, – сказала я, – все так запутанно и витиевато.

– Вот и я подумал то же самое, Анна Сергеевна, – кивнул Димка, – она еще так все это говорила красиво, будто стихами… И в тот момент когда я так подумал, эта женщина вдруг изменилась. Волосы ее почернели, корона на голове исчезла, превратившись в замысловатую прическу с двумя косами, которые, словно змеи, свисали на грудь, а длинное платье до пола с роскошной вышивкой стало намного короче и на боках его появились два разреза почти до самой талии. И после этого в руках у женщины появилась маленькая дымящаяся черная трубка, которую она тут же сунула в рот.

Я не была обделена воображением, поэтому все то, что рассказывал мальчик, представлялось мне так отчетливо, словно я видела это собственными глазами. Таинственная женщина, что поначалу предстала блистающей царицей, путем непостижимой метаморфозы изменила свой облик – что бы это могло значить?

Эта женщина закинула ногу на ногу, и сделав глубокую затяжку, спросила Димку:

«Нравится, мальчик? Именно в таком облике меня знают мои возлюбленные дочери, храбрые амазонки, которые скачут на своих быстрых лошадях по местным бесконечным равнинам. Конечно, такой вид не очень подходит солидной богине, но жизнь среди моих дочерей приучила меня к простым радостям: быстрой скачке, яростной схватке с врагом и хмельному вину. Но тебе пока еще рано об этом рассуждать, хотя некоторые мои непутевые родственники наверняка попытаются пристрастить тебя к разным дурным привычкам.»

Меня охватило какое-то чувство, словно вместо Димки именно я должна была стоять в той пещере перед этой странной женщиной и выслушивать ее наставления. И только гнет ежедневных забот и груз ответственности помешал мне услышать ее зов и прийти в то место. Наверное, я для этого оказалась слишком уж взрослой.

– Действительно, наверное, рано, – быстро пробормотала я, – продолжай, Дима, что она сказала дальше?

– Она сказала, Анна Сергеевна, – ответил Димка, – что, хоть мы и попали в этот мир волей одного из ее родственников, то она все равно чувствует за нас свою ответственность. Потом она уже чуть более понятно стала говорить…

Он немного помолчал, потом, прикрыв глаза, продолжил таким же ровным и безучастным тоном как и прежде – очевидно, цитируя наизусть речь таинственной богини:

«Много лет назад, вот так же, еще один мой родственник решил завести себе ручных солдатиков и привел сюда народ, потерпевший у себя на родине поражение от смертельных врагов, и который ныне называет себя тевтонами. Он думал, что в благодарность за спасение эти люди будут ему поклоняться и приносить кровавые жертвы. У них были большие машины и оружие, плюющееся огнем, а еще их было достаточно много, чтобы завоевать обширные и богатые земли поблизости от этого места. А тот родственник все равно потерпел жестокое разочарование – попав сюда, тевтоны начали поклоняться сущности, которую они называют херр Тойфель. Потом их машины перестали действовать, а оружие плеваться огнем, но дело уже было сделано, тевтоны были уже здесь. Ты их узнаешь сразу, как увидишь, потому что они повсюду ездят на высоких черных лошадях, они с ног до головы закованы в черные доспехи, и знаком им служат две серебряные молнии. Так в наш мир проникло зло, которое и сделало его темным, и тьма эта сгущается с каждым днем, отчего все мы, владыки этого мира, пребываем в тревоге и печали.

Власть этого отродья Хаоса, херра Тойфеля расползалась по миру, как пятно проказы, и тогда еще один мой родич решил покончить со всем этим самым радикальным способом, заманив в наш мир не менее ужасного для нас Адепта Порядка, одновременно являющегося и последователем Единого Бога-Творца. Другие мои родичи не очень-то этому и рады, потому что именно от диктата Единого, который брал человечество под свой контроль, наше семейство бежало из вашего мира в этот. Херр Тойфель и Адепт Порядка внушают им совершенно одинаковый ужас. Ты, мой отрок и твои друзья оказались в этой компании помимо воли кого-то из нас, в силу неизбежной в таких делах случайности, связанной с тем, что в дело оказался замешан инициированный Тойфелем Адепт Хаоса.»

Тут Димка открыл глаза и уже обычным голосом сказал мне:

– Анна Сергеевна, а ведь я догадался, что эта странная женщина имела в виду отца Александра. Он хороший человек, и я не хотел бы, чтобы с ним произошло что-то дурное.

– Не беспокойся за него, Дима, – ответила я, – тот, кто сумел, как муху, прихлопнуть посланца Сатаны, тот и без нашей помощи не пропадет в этом мире, да и капитан Серегин со своими бойцами тоже не дадут его в обиду. Ты лучше рассказывай, что было там дальше.

– Да-да, надо предупредить товарища капитана, – пробормотал Димка и, снова прикрыв глаза, продолжил вещать.

«Покинув эти горы, – сказала эта женщина, – вы, избегая встречи с тевтонами, должны направиться на север и восток – в степи, на просторах которых властвует народ моих дочерей. Я вышлю навстречу их боевые отряды, чтобы они встретили вас и препроводили ко мне для очень важного разговора о судьбах этого мира.»

Потом она снова превратилась в блистающую царицу с короной на голове и произнесла:

«Теперь же, благословенный отрок, я одарю тебя тем, что поможет тебе управлять своей Силой. Многое ты еще узнаешь и многому научишься, но обращайся бережно со своим Даром, не трать его впустую, не гордись приобретенным… Подойди ко мне и опустись на одно колено.»

И тут в ее руке возник черный квадратный камень на серебристой цепочке, я подошел к ней, и она надела мне на шею эту цепочку с камнем. Я лишь на секунду почувствовал тепло ее рук, прикоснувшихся к моим вискам, а после этого… вроде ничего и не изменилось, просто я очень хорошо себя почувствовал, как будто и не устал, и еще мне показалось, что все вокруг как-то ярче стало – я видел в черных камнях множество оттенков, а в золотистом свечении уловил новые, красноватые и зеленоватые тона.

Димка замолчал, переводя дух, а я переваривала услышанное, и пока не могла вымолвить ни слова. Да уж, такое мальчишка придумать не мог…

– И что потом? – наконец смогла вымолвить я.

– Потом я услышал, как меня позвал командир, – сказал Димка, – и эта женщина сказала: «Прощай, благословенный отрок. Теперь тебе и твоим спутникам предстоят великие свершения. Утром вы должны будете начать спускаться в долину, и провидение поведет вас дальше. Иди, и передай своим спутникам, чтобы они не пытались проникнуть в это место, поскольку я разговаривала с тобой издалека – оттуда, где живет народ моих дочерей, и меня здесь на самом деле нет.»

Она подняла руку, прощаясь, и я пошел обратно через этот лаз. Змеи уже не было, свет падал сзади, и мне было видно дорогу. Ну и вот… Потом капитан Серегин вытащил меня и отругал. А вот и ее подарок…

С этими словами Димка вытащил из-за ворота рубашки плоский квадратный камень на серебряной цепочке, который мягко светился и мерцал искрами при свете звезд. Дав мне на него полюбоваться, он тут же убрал этот камень обратно. Мне так хотелось прикоснуться к этому искрящемуся кусочку мрака, но я так и не решилась этого сделать. Я чувствовала, что это явно был только Димкин камень, и мне не стоило его трогать.

Выложив все подробности этой истории, Димка явно повеселел. Я же была в полном замешательстве, представив, с каким видом будет выслушивать это повествование капитан Серегин. Впрочем, раз уж чудеса начались уже давно, то почему бы им не продолжиться – именно так, по идее, он должен был бы подумать… А ведь важность информации не терпела отлагательств. Придется поговорить с капитаном прямо сейчас. Пусть Димка ему повторит.

В это время мой благословенный отрок принялся рассматривать небо.

– Анна Сергеевна, – сказал он, – смотрите, Сатурн.

Он показал пальцем куда-то прямо у нас над головой.

– Сатурн? Где? – спросила я, удивляясь, как ему удалось найти эту планету на незнакомом небе.

– Да вон же, – он тыкал пальцем в небо, на котором мерцали миллионы совершенно неотличимых друг от друга звезд.

– Да откуда ты знаешь, что это именно Сатурн? – сказала я, тщетно вглядываясь в светящиеся точки.

– Ну как же! У него же кольца, Анна Сергеевна! – торжествующе воскликнул он, – их же очень хорошо заметно, разве вы не видите? – и тут же осекся, уставившись на меня.

Я, в свою очередь, тоже ошарашено взирала на Димку – на близорукого, вечно щурящегося Димку, сумевшего сейчас увидеть то, что редкий человек способен разглядеть без телескопа…

– А… что ты еще можешь? – после некоторой паузы, с замирающим сердцем спросила я, глядя на мальчика уже совершенно по-новому.

– Не знаю, Анна Сергеевна, – Димка развел руками с немного обескураженным видом, – Наверное, что-то еще могу, но пока не понимаю, что именно.

– Ладно, Дима, мы потом с этим разберемся, – произнесла я, вставая, – а сейчас пойдем и найдем капитана Серегина.

Первой, кого мы встретили, отправившись на поиски, снова была Ника. Несомненно, она наблюдала за тем, как мы довольно долго шушукались в сторонке, и, как только мы встали, то сразу же направилась нам навстречу.

– Кобра, – вполголоса, но решительно произнесла я, – нам срочно нужно поговорить с капитаном. Понимаешь – это очень важно.

Ника бросила на нас быстрый проницательный взгляд, а затем кивком головы указала нам на то место, где устроился командир. Мы увидели, что капитан Серегин лежит, подложив руку под голову – казалось, он не спит, а разглядывает звездное небо. Подойдя, мы поняли, что не ошиблись. Командиру действительно не спалось, несмотря на тяготы сегодняшнего дня – он, устремив взгляд в яркозвездный простор, очевидно, сосредоточенно размышлял о том, что волновало сейчас каждого из нас. Услышав наше приближение, он поднялся и сел. Выглядел он при этом достаточно бодро – наверное, полчаса покоя дали ему необходимый отдых.

– Сергей Сергеич, у нас срочное дело, – с ходу сказала я решительным и немного взволнованным голосом, к тому же без всякой проформы, типа «товарищ капитан» и «разрешите обратиться» – ну вот привычнее мне обращаться к человеку по имени-отчеству.

– Докладывайте, Птица, что там у вас стряслось? – отозвался командир и весь превратился в слух – он понимал, что отнюдь не праздный вопрос привел нас к нему посреди ночи.

– У Димки есть важная информация, – сказала я и подтолкнула вперед несколько смущенного мальчика.

– Э-э… товарищ капитан, я хотел вам рассказать о том, почему я полез в тот разлом… – нерешительно начал Димка, переминаясь с ноги на ногу.

В этот момент мы услышали приближающиеся торопливые шаги по галечнику, и, обернувшись, увидели отца Александра, который, подойдя, взволнованно произнес:

– Товарищ капитан, разрешите мне присутствовать при вашей беседе. Дело в том, что я, кажется, догадываюсь, о чем сейчас пойдет речь…

Мы с Димкой изумленно уставились на него. Отец Александр как-то смущенно улыбнулся, затем, обведя нас всех глазами, вздохнул и устало провел по лицу рукой.

– Я, наверное, должен объяснить… – негромко заговорил он, – сегодня, когда мы ужинали у костра, я почувствовал в этом мальчике нечто странное… От него шло ощущение какой-то мощной силы, я ощущал ее просто физически, всеми порами своего тела. Это сила была чиста, и в ней отсутствовало зло, но у нее была другая – не такая, как у христианских святых, природа. Раньше я не замечал в нем этой силы – она, однозначно, появилась в нем после вашего похода к пещере. Я почти уверен – нет, я более чем уверен – что там, в пещере, с ним случилось нечто такое, что в какой-то степени изменило его внутреннюю сущность.

Священник с доброй, ободряющей улыбкой посмотрел на мальчика, и я вновь ощутила мистический трепет, чувствуя, что между ними сейчас происходит какой-то непостижимый контакт. Затем он произнес:

– Так не об этом ли ты собираешься сейчас поведать, сын мой?

– Да, об этом, отец Александр, – кивнул Димка.

Умиротворяющее присутствие священника на всех подействовало благотворно, и капитан, до этого переводивший пытливый взгляд с одного на другого, сказал, зная, что возражений с нашей стороны не будет:

– Что ж, отец Александр, я думаю, что ваше присутствие будет очень кстати.

И Димка, совершенно успокоившись, уже не опасаясь, что ему не поверят, начал рассказывать.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Рассказ мальчика, на первый взгляд казавшийся обычной детской фантазией, как минимум заставил меня задуматься. Люди моей профессии не должны отметать с порога никакую информацию, какой бы нелепой и невероятной она бы им ни казалась. А в нашем положении, при полностью потерянной ориентировке, когда отсутствует связь, а спутниковый телефон и навигаторы не имеют контакта со спутниками, когда на нас нападает животное, вымершее двадцать миллионов лет назад, тем не менее незадолго до этого сожравшее вполне современного человека, когда звезды вместо того чтобы дать нам ориентиры, рисуют на небе сплошной и непреклонный фигвам… В этом положении рассказ Колдуна о том, что мы находимся в некоем другом мире, можно было бы принять хотя бы за рабочую гипотезу, которую требовалось подтвердить или отвергнуть только собственными наблюдениями. Что-что, а наблюдать мы умеем – такая у нас работа.

Особое внимание я обратил на то, как менялся голос мальчика в те моменты, когда он переставал говорить от себя, описывая произошедшее, и начинал цитировать послание этой не назвавшей себя женщины. Обычно очень живой и звонкий, он тут же становился глухим и монотонным, как будто ребенка превратили в живой диктофон. С такими штучками я уже встречался, когда человеку внушали под гипнозом определенную информацию, а потом по кодовому слову или знаку он должен был передать ее получателю. Слава Богу, в тот раз это были не дети. Значит, налицо такие факты и предположения:

Первое – имеется некто или нечто, принимающее облик женщины, которое сперва способно каким-то образом «позвать» к себе ребенка, а потом и гипнотическим образом внушить ему некий пакет информации. За это говорит то, что, судя по темпу рассказа мальчика, эта женщина беседовала с ним никак не меньше получаса, а для нас вне этой пещеры прошло примерно три-четыре минуты. Это факт!

Второе – мы находимся в неком ином мире, отличном от нашего, и этот мир некто или нечто считают своей неотъемлемой собственностью. Первая половина утверждения – это факт, основанный на наших собственных наблюдениях. Вторая половина – это предположение, следующее из переданного нам послания.

Третье – Конфигурация этого мира, его физическая и политическая география описаны весьма условно и подтверждения достоверности этого описания, особенно политического, у нас пока нет. Это тоже факт, как и то, что мальчику не назвали ни одного имени как бы хозяев этого мира.

Четвертое – некие тевтоны со своим Херром Тойфелем, с которыми, судя по посланию, нам придется столкнуться в ближайшее время. Для непросвещенных Херр Тойфель – это Сатана собственной персоной. Есть предположение, что это свалившиеся сюда в конце той войны недобитые эсэсовцы со всеми своими прибабахами, включая деятелей Аннэрбэ и мистического общества Туле. Уж больно характерная у них символика. Но тут надо брать языка и спрашивать со всей пролетарской решительностью и только потом делать выводы, тем более что, если верить посланию, мы сейчас как раз находимся на окраине их земель.

Пятое – некий народ дочерей матери, к которому нас так усиленно заманивают. Думаю, что под этим названием скрывается нечто вроде известных всем амазонок. Не очень-то я доверяю таким приглашениям и тут тоже надо сперва все пощупать руками, а потом уже и верить в добрые намерения. Нужен независимый источник информации и чем этой информации будет больше, тем лучше.

Отсюда выводы: Завтра с утра мы скрытно двинемся вниз по течению горячей речки, стараясь как можно больше смотреть и как можно меньше показываться на глаза другим, ну а решения о дальнейших действиях будем принимать по мере получения более достоверной информации.

Напоследок я посмотрел амулет – другое слово мне просто не приходило в голову – висящий на шее у Колдуна, и ничего особого при этом не почувствовал. Ну, камень и камень, блестящий и при этом угольно-черный, оправлен в серебро. Все скромно и со вкусом. Если и есть в нем хоть какая-то сила, то она уж точно не для меня. Никогда не ощущал в себе ничего такого особенно магического.

Отец Александр также посмотрел амулет, задал «Колдуну» несколько вопросов и полностью со мной согласился, что пока преждевременно делать хоть какие-то выводы, но попутно заметил, что позывной, взятый мальчиком, оказался вполне пророческим. Самое главное, что наш эксперт по нечистой силе не учуял в этом камне зла, а остальное мы уж как-нибудь переживем. Кстати, если эта, так сказать, женщина, кем бы она ни была, и ее непутевые, по ее же словам, родственнички затаскивают сюда то одного, то другого пришельца, так может быть, у них найдется и способ отправить нас обратно домой. Добраться бы до кое-кого и взять уверенной рукой за теплое интимное место, а потом можно будет и поговорить. На этой оптимистической ноте я и отправил Птицу с Колдуном спать, ибо утро вечера мудренее, а подъем у нас должен был быть весьма ранним.

 

Часть 2

День второй, утро, Анна Сергеевна Струмилина.

Проснувшись, я не спешила открыть глаза, пытаясь поймать ускользающий сон. В этом сне, казалось, заключалось что– то важное – то, что нужно запомнить – но, как всегда это бывает, греза ту же забылась, спрятавшись глубоко на дне подсознания.

Утренняя прохлада приятно холодила кожу, запах трав ощущался особенно сильно, и звонкое утро неотвратимо вступало в свои права, наполненное свежестью и пением птиц.

Наконец, когда свет стал пробиваться сквозь мои смеженные веки, я открыла глаза, встретившись с рассветом лицом к лицу. Голубой сумрак все еще царил над нами, удерживаемый высокой горой – и заводь, и водопад, которых пока не достигли солнечные лучи, были подернуты дымкой испарений. Однако вершины противоположных гор уже розовели, ярко освещенные пока еще невидимым для нас солнцем, вставшем где-то за горой, у подножия которой и располагалась наша стоянка. Его лучи, пробивающиеся из-за вершины, уже уверенно щупали небо, что светлело прямо на глазах.

По моим ощущениям, наверное, было около семи часов утра. Постепенно, по мере того как граница света сползала от вершин вглубь нашего ущелья, стоянка начинала понемногу оживать. Первыми поднялись спецназовцы и началась обычная утренняя суета военного лагеря: туалет, физзарядка, умывание и разогрев на завтрак оставшегося с вечера жареного мяса. Пока Ника хлопотала у небольшого костерка, остальные, собравшись вокруг командира, о чем-то негромко посовещались.

Потом, привлеченные вкусными запахами шашлыка, продрали глаза и мои гаврики. Капитан Серегин тут же погнал их умываться и приводить себя в порядок, одна лишь я все еще лежала, прокручивая в голове события вчерашнего дня. Их было так много, и все они были столь яркими, значительными и таинственными, что вчерашнее утро казалось мне отделенным от сегодняшнего целой вечностью. Где-то в душе вновь шевельнулось чувство вины и сожаления.

Очень скоро дети спросят меня, когда закончится это приключение и мы вернемся назад в наш, привычный им мир – ведь у них остались там свои привязанности и свои планы. И что я им отвечу? Ладно, детдомовские Яна с Асей – их там никто особо и не ждет. А Димка и Митя? У них ведь имеются родители, может быть, братья и сестры, и обязательно друзья. Каково им будет смириться с мыслью, что они, возможно, никогда с ними не увидятся? А я сама? Ведь и у меня есть мама, которая меня любит, мои друзья… хорошо хоть, на данный момент у меня не было никакой сердечной привязанности, и никакой мужчина не будет беспокоиться о том, куда пропала его непутевая Анечка.

Я думала обо всем этом, и сердце наполнялось невыносимой болью. Что ж, придется поговорить с гавриками, когда встанет этот вопрос, утешить их, как только будет в моих силах. А пока нельзя расклеиваться. Вчера ночью капитан Серегин сказал мне, что прямо с утра мы уйдем с этого места, начав свой поход в поисках своего места в этом неведомом мире, и кто знает, что ждет нас впереди, на его безграничных просторах, за пределами этих гор…

И я через силу заставила себя улыбнуться встающему солнцу, что стремительно выкатывалось из-за вершины горы, затем бодро вскочила на ноги, сразу почувствовав, что тоска покидает мое сердце. Взглянув на вулкан, я и вовсе приободрилась, и сразу подумала, что, пожалуй, не все так плохо – главное, мы живы, здоровы, никакая опасность нам пока не угрожает. А остальное, глядишь, как-нибудь образуется.

Все четверо моих гавриков, разувшись и зайдя в воду, плескались, умываясь у заводи под приглядом Ники, которую капитан Серегин, кажется, назначил нашим опекуном. Она с улыбкой смотрела, как они плещутся, и лишь изредка добродушно на них прикрикивала:

– Ну-ну, Профессор, хорош брызгаться! Матильда, осторожно, не толкай Зайца, а то обе бултыхнетесь по самые ушки!

Позади меня послышалась возня, и я, оглянувшись, увидела, что Антон сидит, зевая и потягиваясь, и тоскливо озирается вокруг своими круглыми глазами, напоминая внезапно разбуженную среди дня всклокоченную сову. При этом он что-то сокрушенно бормотал себе под нос.

– Доброе утро, Антон, – сказала я.

– Доброе утро, Аня, – унылым, с характерной гнусавинкой, голосом ответил тот, моргая и шаря вокруг себя в поисках своей кепки, – я говорю – значит, это все не сон… Вот так история приключилась – ни за что бы не поверил… Я ведь уже давно дома бы мог быть… Черт меня дернул пойти с вами…

За этим последовал вздох, полный вселенского отчаяния и немого упрека. Что ж – я слишком хорошо знала Антона, чтобы ожидать от него чего-либо другого. Пора ставить ему мозги на место – ведь, если это не удастся сделать мне, за дело возьмутся другие, причем будут использовать гораздо более радикальные методы, чем ласковое увещевание.

– Знаешь что, друг любезный, – ответила я, вперившись в него злыми глазами, – ты бы лучше заткнулся. Нас всех дернул черт! И что теперь – охать, стенать и ничего не делать? Возьми себя в руки – что толку теперь о доме вспоминать! Вон – дети и то не ноют, а ты, взрослый мужик, нюни распустил! Тебе не стыдно? – Я подошла поближе, и теперь, прищурившись, глядела прямо в его белесые глаза, – Учти, Антон… если ты будешь продолжать в том же духе, с тобой, – я кивнула в сторону спецназовцев, – церемониться не будут… Не забывай – тут тебе не детский лагерь, где тебя могут в случае чего просто уволить. Здесь нет жалостливых теток, которые тебя будут по головке гладить и утешать. И перестань смотреть на меня так, словно я причина всех твоих бед! Ты когда уже научишься сам за себя отвечать? Своей головой когда думать начнешь? – Я обвела рукой окрестности, – Смотри, Антон – тут нет начальства, завистников, насмешников, подлецов, ябедников. Это вообще не наш мир, никому тут до тебя и дела нет! И никто тебе не мешает проявить здесь себя и свои достоинства. Поэтому перестань уже обвинять других в своих проблемах и будь, наконец, нормальным человеком, если ты на это способен, черт тебя побери!

Так я закончила свою экспрессивную тираду, в ответ на которую Антон только удивленно моргал, а в конце виновато опустил глаза в землю. Надеюсь, что он хоть немного задумался. Все это я высказала ему из самых лучших побуждений, хоть и разозлил он меня до белого каления. Мне так хотелось, чтобы до этого человека хоть что-то дошло!

– Ладно, Антон, пошли умываться, – уже более миролюбивым тоном сказала я, и мы пошли к заводи. Вид у Антона при этом был задумчивый, и я имела основания надеяться, что мой монолог не пропал даром.

Час спустя. Анна Сергеевна Струмилина

Тем временем солнце уже полностью вышло из-за вершины – теперь оно радостно и безмятежно сияло, озаряя и наше ущелье, и его жар быстро прогнал ночную прохладу. Возле горячей заводи тут же стало душновато и все мы, наскоро позавтракав остатками свинины, быстро свернули лагерь и по приказу командира тронулись в поход, который сулил нам новые опасности, приключения и удивительные открытия…

Перед началом похода капитан Серегин построил нас и произнес небольшую речь:

– Значит так, товарищи бойцы и примкнувшие к нам гражданские лица. Считаю, что сидеть на месте и ждать у моря погоды абсолютно бессмысленно, поэтому вопрос о том, каким образом мы попали в этот явно иной мир я отложу на потом и сразу перейду к нашим дальнейшим действиям. Поскольку каждый солдат должен знать свой маневр, первым делом коротко изложу диспозицию и мое видение нашего положения.

Первое – хоть на данный момент непосредственно нам ничего не угрожает, всем быть настороже, как при походе по вражеской территории, не расслабляться и смотреть в оба. По моим предположениям, мы вполне можем наткнуться как на опасных хищников, так и на недружественно настроенных людей, а то, что люди здесь есть, вы все уже знаете.

Второе – считаю, что задачей нашей группы является разведка ближайшей территории, поиск людских поселений и прояснение местной политической ситуации.

Третье, вытекающее из двух предыдущих – необходимо строжайше экономить патроны, запас которых у нас с собой хоть и велик, но все же ограничен. Рассчитывайте на то, что пополнения боезапаса в ближайшее время не будет.

Четвертое – есть сведения, что возвращение домой хоть трудно, но все же возможно, но для этого придется разобраться с этим миром и немного потрудиться. Вопросы есть?

Ответом капитану Серегину стал тяжелый, полный разочарования, вздох Антона.

– Ну, если так, – сказал Серегин, которому до Антоновых страданий было глубоко фиолетово, – направо и шагом марш!

Теперь наш путь пролегал вниз по ущелью. Весело и бодро мы шагали по берегу бурлящей реки. Вскоре мы миновали тот скальный выступ, где прятались от грозы; проходя мимо, мы избегали смотреть в его сторону, но помимо воли наши головы вновь и вновь поворачивались к тому месту, где нам пришлось испытать такой ужас… Там, у выступа, все еще лежали два высохших тела, и несколько крупных черных птиц уже деловито скакали по ним, время от времени разочарованно каркая.

Мы двигались вдоль речки все дальше и дальше от водопада, время от времени перепрыгивая небольшие ручейки с кристально чистой ледяной водой. Остановившись у первого же такого ручья, капитан Серегин приказал набрать воду во все имеющиеся у нас фляжки и баклажки, объяснив это тем, что, может, вода здесь и не редкость, но пить все же лучше из фляжки, чем хлебать прямо из реки. Извивающаяся вдоль берега речки тропа уходила вниз с небольшим уклоном, и идти по ней было легко. Дети, забыв обо всем, жадно глазели на речку, окружающие нас горы и растущие у тропы кусты из которых то и дело вылетали яркие птицы. Да и я тоже с интересом разглядывала окружающий ландшафт. И, хотя в целом это было обычное горное ущелье, все же я находила большой интерес в том, чтобы смотреть по сторонам – новые, невиданные места всегда волнуют воображение. Кроме того, растительный мир этого горного массива несколько отличался от того, к которому я привыкла в Уральских горах. Я отметила, что климат тут скорее субтропический, чем умеренный. Горный лес, теснящийся на склонах и дне ущелья, состоял не из елей, берез и осин, обычных для гор в средней полосе, а из достаточно теплолюбивых сосен, дубов, буков, грабов. Очень много было кустов малины, барбариса и дикого цитрона.

Ущелье делало плавные повороты, окружающие горы становились все более пологими. Очень скоро мы перестали слышать шум водопада, а место нашей стоянки окончательно исчезло из виду. Так мы шли полдня, потом сделали небольшой привал возле густых зарослей малиновых кустов, усыпанных небольшими белыми цветами и большим количеством зрелых и незрелых ягод. После этого мы двинулись дальше, довольные неожиданным сюрпризом в виде дикой малины – во время привала мои гаврики оборвали все спелые ягоды, до которых смогли дотянуться, и теперь щеголяли перемазанными в малиновом соке мордашками. Не отстали от них и спецназовцы, впрочем большую часть собранного урожая они галантно уступили мне и Нике. Я уже даже начала задумываться о том, что если так пойдет и дальше, то надо бы поискать какой-нибудь кустарник, прутья которого были бы пригодны для плетения корзин. В конце концов – рукодельница я или нет.

Характерно, что река по мере удаления от водопада становилась все шире и полноводней, а вода в ней все прохладнее и прохладнее. Очевидно, дело было в большом количестве впадающих в нее ручьев и мелких ручейков, которые то и дело путались под ногами. В одном месте нам даже пришлось попрыгать по камням, пересекая хоть узкий, но довольно бурный поток. При этом Антон умудрился поскользнуться, и чуть было не бултыхнулся в воду, и только могучая рука Змея, ухватившая его за шиворот, уберегла наше ходячее несчастье от очередного конфуза. К тому моменту уклон долины заметно уменьшился, и река, еще немного расширившись, уже не клекотала бурунами, а просто бежала вперед резвым потоком. Все это говорило о том, что мы приближаемся к тому месту, где она должна выйти на равнину.

Дети вели себя спокойно. Глядя на мальчишек, тихо разговаривающих о чем-то, я гадала, рассказал ли Димка своему другу о том, что произошло с ним в пещере. Меня беспокоило, что в таком случае вокруг Димки может возникнуть совсем ненужный в нашем положении ажиотаж, потому что такую новость будет очень трудно утаить от Яны с Асей. Но, похоже, все было в порядке – мальчик не спешил выкладывать эту историю. Тайно наблюдая за Димкой, я пыталась уловить в нем какие-нибудь изменения, но нет – вроде он остался прежним, таким же созерцательным флегматиком, разве что стал чуть более задумчивым. Ася же с Яной постоянно о чем-то шушукались, и это мне не очень нравилось. Когда девочки начинают вот так секретничать, это может означать одно из двух – либо они задумывают какую-нибудь интригу или проказу, либо обсуждают дела сердечные – оба варианта, насколько я знаю, не могли сулить ничего хорошего.

Солнце склонилось к горизонту, а усталость уже настойчиво давала о себе знать, когда капитан Серегин остановился в том месте, где река делала излучину, образуя довольно обширный галечниковый пляж. Он глянул на извлеченный из кармана какой то прибор, потом, убрав его обратно, стал внимательно осматриваться по сторонам.

– Так, – сказал он вслух, – километров пятнадцать с хвостиком мы уже отмахали. Думаю, что на сегодня хватит, тем более что место вполне подходящее для ночевки. Темпо-темпо, парни, скоро стемнеет и мне не хотелось бы ставить лагерь в полной темноте.

В скором времени на камнях уже горел небольшой костерок, пенки были расстелены, часовые выставлены, а Ника с напарником отправилась на охоту подстрелить что-нибудь во имя нашего ужина. Похоже, что за ней начала закрепляться должность кого-то вроде заведующей нашим питанием, ибо оставшиеся сухие пайки капитан Серегин решил немного поберечь. Так сказать, на черный день.

– Кобра, – напутствовал он Нику, – постарайся завалить хоть что-нибудь поменьше вчерашнего свинозавра. Слишком много – это тоже слишком плохо.

Ходила Ника совсем недолго. Не успели мы умыться и привести себя в порядок, как они с Бухгалтером уже вернулись, волоча на длинной прогибающейся жердине зверюгу, напоминающую какую-то дикую помесь барсука и молодого кабанчика. Точнее не так – это был барсук размером с кабанчика, вот как! Судя по тому, с каким напряжением тащили тушу охотники, весил этот зверь совсем не мало, центнер или даже больше.

Ужин при свете костерка, под шумный аккомпанемент реки и стрекота цикад, прошел в атмосфере всеобщей усталости и повышенного аппетита. Поджаренное на углях барсучье мясо, политое кисловатым соком цитрона и приправленное найденными мною молодыми побегами дикого лука и чеснока, было мягким, нежным и ароматным, и употребляли мы его с явным удовольствием, немного жалея лишь о том, что из этого зверя нельзя сварить суп или потушить его с картошечкой. Особенно налегали на еду мои гаврики, не отстававшие в этом деле от здоровых мужиков-спецназовцев. Растущим организмам, к тому же сильно умотавшимся за этот день, требовалось особо много питательных веществ. К счастью, у нас была с собой соль – предусмотрительный Димка еще в лагере взял пару щепоток во время обеда, чтобы посыпать наши помидоры – и теперь таскал ее с собой в кармане, завернутую в бумажку. Поэтому и вчерашняя трапеза, и сегодняшняя давали не только сытость, но и удовольствие.

Один лишь Антон ел, то и дело морщась, поминутно шепотом поминая свой гастрит, колит, язву и цирроз печени. Боязливо косясь на Нику, он еще тише проехался и по адресу барсука, и всего барсучьего племени, попутно выразив сомнение в том, можно ли вообще употреблять этих животных в пищу. Но, видимо, к такому его поведению все уже привыкли, потому что даже Ника пропускала эти горестные бормотания мимо ушей и уже больше не предлагала страдальцу травяную диету.

После ужина капитан Серегин назначил очередность дежурства у костра и на постах, охраняющих нашу стоянку, после чего мы все, за исключением дежурных, завалились спать. Каждому из нас, включая Антона, но за исключением Яны с Асей, выпало по два часа сидения у костра и подбрасывания в него хвороста. Мальчиков капитан прикрепил к взрослым: Димку ко мне, а Митьку к Антону. Перед нами костер должны были беречь Ника с ее напарником, а все остальные, также по очереди, всю ночь несли караульную службу у лагеря.

Несмотря на усталость, я все никак не могла заснуть. Мне все время чудилось, что ко мне подкрадываются страшные пауки. Сегодня я видела одного такого – Митя поймал неподалеку, под камнем, этакий небольшой образчик типа скорпиона – накрыл его обрезанной баклажкой, целлофаном отверстие замотал, и всем гордо демонстрировал – смотрите, мол, какой красавец. Этим он чуть не довел девчонок вместе с Антоном до истерики, а меня до обморока. Вот до смерти боюсь этих тварей, даже мелких, хотя и стыдно признаться. И вообще больше никто не разделил Митиных восторгов, один только Димка интерес проявил, да только командир вовремя увидел и приказал выбросить подальше ужасное членистоногое.

И вот теперь я то и дело вскакивала и осматривала свое ложе, а малейший шорох заставлял меня внимательно озираться – не ползет ли ко мне нечто страшное-ядовитое. Но наконец сон взял свое и я погрузилась в блаженную нирвану…

Ника разбудила меня посреди ночи.

– Вставай, подруга, – осторожно тормошила она меня, – заступай на дежурство. Колдун уже встал.

Димка и вправду был уже на ногах – вполне бодрый, словно успел прекрасно выспаться.

И вот мы вдвоем сидим у костра, исполненные сознания собственной важности – ведь мы, наравне с остальными, выполняем важное дело – поддерживаем огонь. Таинственная и черная, безлунная ночь раскинулась над неведомыми просторами этого мира, и только круг света от костра да неторопливые шаги часовых по периметру стоянки создают подобие уюта и иллюзию безмятежности. Журчит рядом речка, поют цикады, какая-то ночная птица из зарослей издает печальные и монотонные звуки, словно ищет давно утраченное: «Ты где? Ты где? Ты где?», и с противоположной стороны низким и глухим голосом сурово отвечает ей другая: «сгинь ты! Сгинь ты!» Из густой и темной пущи деревьев раздаются шорохи, и откуда-то издалека доносится жутковатый вой – все здесь просто кишит хищниками, и наверняка множество глаз наблюдает сейчас за нами… Но мы не одни, нам нечего бояться – люди в камуфляже защищают нас. Они нас не бросят и всегда придут на помощь…

Димка подбрасывает веток в костер. Огонь, оживившись, вспыхивает ярче. Хорошо вот так смотреть на огонь и баюкать свои потаенные думы, ведя неторопливую беседу…

– Дим, ты хоть поспал? – спрашиваю я.

– Да, я поспал, Анна Сергеевна. Меня совсем в сон не тянет, – отвечает Димка.

– А меня тянет, – зевая, говорю я, – не могу я что-то сегодня спать под открытым небом…

– Вы, наверное, боитесь, что пауки могут приползти? – внезапно озвучил он мои мысли, которые я стыдливо держала при себе, и тут же ошарашил меня снова:

– Не бойтесь, Анна Сергеевна, они не приползут, – Димка улыбнулся, – я их не подпущу.

Я изумленно взирала на него, а потом спросила:

– То есть как это ты не подпустишь, Дима? Ты можешь мне объяснить?

– Ну… – замялся Димка, постукивая палкой об землю, – я постараюсь… это началось еще вчера, ну, после нашего с вами разговора. Я ведь тоже не мог спать, боялся, что пауки или там змеи могут залезть мне под одежду и укусить… и все думал, как быть, чтобы этого не произошло. И вдруг я почувствовал, что мой амулет, – он прикоснулся рукой к груди, где под рубашкой у него висел черный камень – подарок таинственной женщины, – как будто ожил, от него шло тепло и легкое покалывание, как от слабого тока, и мне тут же представилось, как будто я провожу невидимую линию вокруг наших лежанок, и ни одно насекомое не может пересечь эту линию. Они натыкаются на нее и уходят. И я как-то понял, что так оно уже и есть – есть эта линия, ну, то есть это я ее поставил, как защиту… И когда я это понял и успокоился, амулет тоже затих… И сейчас я ее тоже поставил, защиту – так что не бойтесь. Вот так, Анна Сергеевна…

День третий, капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Все началось точно по тому определению, что «утро добрым не бывает». Зоркий Глаз и Ара, стоявшие на часах последнюю ночную смену, разбудили меня на рассвете, когда первые солнечные лучи только-только начали окрашивать в розовый цвет высокие перистые облака. Недалеко от нашей стоянки – там, где ущелье, расширяясь, круто поворачивало в западном направлении – над вершинами гор, напоминавших в этом месте скорее крутые холмы, километрах в пяти, в небо поднимался высокий столб плотного белого дыма, расползаясь наверху бесформенной лохматой шапкой. Этакий бледный гриб-поганка на тонкой длинной ножке. Сразу вспомнилось предупреждение той женщины о неких «тевтонах» и догадки об их происхождении. Я просто не имел никакого права думать о том, что это кто-то просто жжет ненужные в хозяйстве сухие листья.

Подняв по тревоге свою сборную команду, я выслал вперед усиленную разведку из четырех человек во главе со Змеем, наскоро проинструктировав парней о том, как может выглядеть вероятный противник. Надев лохматки и наскоро нанеся на лица боевой грим, парни, даже не перекусив, волчьим скоком унеслись вперед. Остальных, после короткого завтрака всухомятку, я тоже повел по тропе вслед за разведкой, только уже гораздо более медленным темпом, подходящим для женщин и детей. Само по себе ущелье – это ловушка, и в случае неприятностей нам следовало пытаться просочиться мимо постов, а не отступать обратно к водопаду с пещерой. Самым слабым звеном нашей команды, разумеется, были гражданские. И если Птица, собравшая вокруг себя детей, выглядела еще вполне достойно, то о Танцоре этого сказать было нельзя. Мне кажется, что при первых звуках тревоги его одолел такой клинический испуг, что у несчастного теперь все буквально валилось из рук, а сам он спотыкался на каждом шагу.

Вообще, если бы не гражданские, ответственность за которых я взял на себя, я бы со своими парнями ушел в заросли вверх по склону и постарался бы просочиться в обход постов, если, конечно, они будут выставлены. Но в данном случае это исключено – никто из тех, кого мы взяли под свою ответственность, не сможет пройти там, где пройдет спецназ, а посему сойти с тропы для нас смерти подобно. Смерти тех, кого мы поклялись защищать. Поэтому пойдем на прорыв – что-то говорит мне, что такого хода противник, кто бы он ни был, совершенно не ждет, что охота идет на беспомощных гражданских, а мы, спецназ, тут гости нежданные и очень неприятные. Иначе противник действовал бы куда менее явно, не стал бы объявлять о своем присутствии, поджигая невесть что и постарался бы взять нас из засады.

Уже на пути, когда мы одолели примерно половину километра от места последней стоянки, меня вдруг нагнал Колдун. Лицо мальчика было бледным и по нему струился пот, а рука сжимала тот самый камень, вытащенный из-за ворота рубашки.

– Товарищ капитан, товарищ капитан, – подергал он меня за рукав, – можно к вам обратиться?

– Не «можно», а «разрешите», – на автомате откликнулся я и тут же спросил: – Что у тебя, Колдун?

– Товарищ капитан, – взволнованно сказал мальчик, – я чувствую, что там, впереди, что-то очень нехорошее, как будто люди разом кричит… их много, этих людей… они от боли и страха кричат, а кто-то очень злой при этом смеется, и радуется их ужасу. Я не понимаю, что это… но я слышу эти крики, даже если заткну уши. Эти люди молят кого-то о помощи, но я знаю, что этот кто-то не придет для того чтобы их спасти. Ему нет до них дела, до этих людей.

Отец Александр, который быстрым шагом шел рядом со мной, не останавливаясь, взялся за свой крест, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Скорее всего, мальчик прав, – через некоторое время сказал он, – Хоть я не слышу никаких криков, но чувствую, что впереди притаилось какое-то, по-настоящему большое зло. Не такое большое, как то, что затащило нас в этот мир, но все же достаточно сильное, чтобы отравить ужасом все вокруг себя. И ищет это зло именно нас и никого иного, я вижу это так же четко, как слова, отпечатанные черными буквами по белой бумаге.

Левая рука священника легла на вихрастую макушку мальчика.

– Не бойся, отрок, – сказал отец Александр, – мы вполне в силах одолеть это зло и оно об этом знает и боится само, ибо прихвостни диавола бессильны против чистых сердцем и душой служителей господа нашего Иисуса Христа.

И тут все понеслось галопом. Ожила рация и голосом Змея сказала:

– Батя, это Змей. Мы в паре километров впереди вас. Тут в реку впадает небольшой приток, и мы наблюдаем, что на броде через него, на той стороне, присутствуют «люди в черном». Повторяю, веду скрытное наблюдение и вижу «людей в черном». Прием!

Я сделал знак всем остановиться и замереть, соблюдая тишину, после чего ответил Змею:

– Змей, здесь Батя. Вас понял. Продолжайте скрытное наблюдение. Сообщите, сколько их и как они вооружены. Прием!

– Батя, это Змей, – сообщила рация, – Продолжаю наблюдение. «Людей в черном» трое, все конные, смотрят в другую сторону. Вооружены исключительно холодным оружием. Два кнехта в касках с алебардами и один тип, удивительно похожий на средневекового рыцаря в полном доспехе и при копье. Прием!

– Оставайтесь на месте, Змей, – ответил я, – и скажите клиентам, чтобы никуда не уходили. Мы скоро у вас будем. В случае, если эти в черном попробуют перейти на вашу сторону, нейтрализуйте их по-тихому. Желательно при этом взять языка. Прием!

– Будет тебя язык, Батя, – хмыкнул Змей и отключился.

Оставив Бека и Мастера охранять гражданских, которые не смогли бы выдержать наш темп, я вместе с остальными бойцами волчьим скоком рванул вперед на помощь Змею, но успели мы только к шапочному разбору.

Те типы в черном, на свою беду, помявшись на месте минут десять, все же пересекли брод, и намеревались направиться в нашу сторону. Кончилось это для них вполне печально – кнехтов Док и Ара сняли в спину одиночными выстрелами из Валов, а «рыцаря» Змей собственноручно выдернул из седла, использовав импровизированный крюк, наскоро изготовленный из подобранной в подлеске сухой жердины с примотанной к ней липкой лентой альпинистской кошкой. Инструмент древних кочевников сбоя не дал и железный истукан с грохотом рухнул с коня спиной вперед, при падении хорошенько приложившись шлемом о камни, после чего ушел в глубокую отключку.

Минуту спустя у брода имели место три испуганно косящие глазами лошади, два остывающих трупа и одно туго спеленутое веревками тело в вороненых стальных доспехах, которые при ближайшем рассмотрении оказались не более чем бутафорией. Набитые конским волосом стеганые куртки кнехтов были лучшей защитой, чем эта тоненькая, почти консервная жесть. Хотя его конь, настоящий массивный артиллерийский першерон, говорил о том, что в случае необходимости это «рыцарь» мог облачаться и в нечто более солидное, чем эти парадные железки.

– Твою же мать, Змей, – только и сказал я, оказавшись на месте и узрев эту картину, – если пропажу этих троих обнаружат, то и к гадалке не ходи, начнется такой шухер, что даже небу будет жарко.

– Само знамо, командир, – ответил Змей, – самое главное, нам опередить их в темпе. Но ты посмотри, какие красавцы нам попались, кинжальчики-то точно такие, как дед Иван привез еще с той войны. Чую я, что разойтись с ними миром у нас все равно бы не получилось.

Ну, я и посмотрел. Сперва на покойничков. В принципе все было ясно с первого взгляда. Моя чуйка насчет истинной природы «тевтонов» меня не обманула. Судя по знакам различия на правых петлицах из шелковой ткани, красующихся на воротниках стеганых курток, это были ни больше ни меньше ефрейтор и рядовой войск СС. На левых петлицах, как это и положено для СС, были закреплены две серебристые молнии. Весьма экзотично вооруженные и экипированные СС-маны, но все же рядовые. Правильно Змей сделал, что отпустил их души в ад.

А вот с «рыцарем», в эмалевых петлицах которого имеются знаки различия унтерштурмфюрера (лейтенанта) СС, можно будет и поговорить, как только он придет в себя. Моего знания немецкого – а то, что эти фрицы общались по-немецки, подтвердил Змей – как раз должно хватить для емкого и обстоятельного разговора. Не самое приятное занятие – военно-полевой допрос, но и этим грязным делом тоже кому-то надо заниматься. В конце концов, с этой минуты мы не просто идем из неизвестно откуда в неизвестно куда, а находимся на тропе войны в тылу самого злобного и непримиримого врага за всю нашу историю со времен Батыева нашествия. Приняв это решение, я окончательно вошел в обычную колею. Прогулки на свежем воздухе закончились, началась настоящая работа для настоящих мужчин. Только хорошо, что при сцене допроса не будет присутствовать Птица со своими птенцами. Совершенно ни к чему детям наблюдать такое не очень аппетитное зрелище.

Приняв это решение, первым делом я осмотрелся. Вставало солнце, освещая все вокруг своим ярким светом. Столб дыма, поднимающийся из-за холма, возвышающегося сразу за бродом, стал немного пожиже. Видимо то, что там подожгли эти «тевтоны», в основном уже догорело и теперь огонь не находил себе достаточно пищи. Выставив парный секрет в зарослях с той стороны брода, я приказал Змею готовить клиента к допросу, а сам на минуту задумался. Отчаянно хотелось заглянуть за холм, и посмотреть на то, что творится с его противоположной стороны, но Мастер, в рюкзаке которого лежал разведывательный квадрокоптер, находился в конце нашей процессии вместе с гражданскими. Так что с этим придется потерпеть. Соваться в воду, не зная броду, я не собирался. Не мой это стиль. Пока придется ограничиться допросом пленного, а примерно через час, когда подойдут остальные, запустим квадрокоптер, после чего и будем решать, что нам делать дальше.

Пока я размышлял, Змей и Док освободили клиента от шлема и доспехов, попросту разрезав скрепляющие их ремешки, потом сняли с него поддоспешную кожаную куртку, на которой также имелись руны СС и знаки различия, а над нагрудным карманом была нашита полоска ткани с вышитой готическими буквами надписью «Ральф Вернер». Оставив пленного в одной исподней рубахе, изрядно пованивающей, ребята посадили его спиной к стволу небольшого деревца, связав руки сзади. Под курткой у этого кадра, кроме всего прочего, обнаружилась кобура с донельзя затертым Вальтером ППК, калибра 7,65, оружие было скорее статусным, чем боевым, потому что в обойме находилось всего три патрона весьма сомнительной сохранности.

Клиент оказался рыжим дородным детиной неопределенного возраста, с неровно остриженной клочковатой бородой, и имел довольно развитую мускулатуру, ничуть не напоминая европейцев нашего времени. Но это и понятно – доходягам в рыцарях не место, потому что даже парадно-выходной доспех должен был весить не мене десяти килограмм, а полные рыцарские латы могли оказаться примерно втрое тяжелее. Кстати, то, что этот тип на операцию напялил именно легкий доспех, говорило о том, что он не ждал никакого серьезного сопротивления и не рассчитывал на то, что ему придется вступать в бой…

Но об этом мы подумаем позже, потому что клиент уже очнулся и пялится на меня своими мутно-серыми зенками.

– Name, Dienstgrad, Einheit? (Фамилия, имя, воинское звание, должность и часть?), – прошипел я ему в лицо, – Sofort antworten, sonst wird ein Finger gebrochen. (Отвечай скорее, иначе тебе сейчас сломают палец).

Очевидно, моя размалеванная черно-зеленым тактическим гримом физиономия и костюм «Кикимора» ввели унтерштурмфюрера СС в полный стопор, потому что он только молча пялился на меня своими буркалами и ничего не отвечал.

Я сделал Змею знак и тот, зайдя за спину допрашиваемому, сломал ему крайнюю фалангу левого мизинца. Ничего личного, только дело, но этот баран завопил так, будто мы его совсем зарезали, из-за чего даже пришлось затыкать ему рот. Ну, никакой совести нет у людей – отвечал бы сразу, никто бы ему ничего не ломал.

– Фамилия, имя, воинское звание, должность и часть? – повторил я свой вопрос, когда клиент перестал извиваться. – Отвечай немедленно, иначе тебе сейчас сломают еще один палец. Какой у тебя лишний?.

– Унтерштурмфюрер СС Ральф Вернер, 3-й конный панцергренадерский регимент, командир взвода, – нехотя ответил клиент.

– Gut! – кивнул я и продолжил: – Следующий вопрос, Вернер: Численность вашего подразделения, поставленная задача и кто руководит операцией? Отвечай скорее, иначе каждую минуте тебе будут ломать по одной кости, пока не заговоришь. За нами не заржавеет.

Клиент сглотнул и посмотрел на меня своими блеклыми глазами, похожими на два заросших тиной озерца, в которых отражалась вся порочная суть этого человека.

– Что я получу, если расскажу все сразу и без утайки, господин незнакомец? – спросил он, – Я вижу, что вы совсем не похожи на тех дикарей, с которыми нам обычно приходится иметь дело, и думаю, что вы, подобно нашим предкам, попали в эти края совсем недавно.

– О твоих предках мы еще поговорим, – ответил я, – а сейчас отвечай на мой вопрос, или мой помощник продолжит ломать твои кости. Все, что я могу тебе обещать – это легкая и безболезненная смерть, которая отправит тебя прямо в объятия твоего Господина.

– Хорошо, господин незнакомец, хотя это тоже не очень-то приятная перспектива, – вздохнув, ответил унтерштурмфюрер. – В операции был задействован весь мой взвод, двадцать два конных кнехта и я сам. Командует экзекуцией командир нашего эскадрона штурмбанфюрер (майор) Макс Лемке. Нам поставили задачу отыскать двух нездешних женщин, старика и одного мальчишку и в целости и сохранности отправить их в главный замок ордена Мальборг. По всем расчетам, они еще вчера должны были выйти к этому селению, но эти тупые местные начали запираться, что никого не видели. Тогда мы загнали их всех, за исключением самых вкусных и нетронутых курочек, в храм их бога и подожгли все там с четырех концов. Правда, меня там уже не было, Лемке послал меня сюда, ловить тех, кто успел убежать, чтобы я пропустил самое интересное.

– Почему этот Лемке так поступил? – спросил я. – Разве не ты сам должен командовать своими людьми, а для начальства над постом хватило какого-нибудь унтершарфюрера?

– Поторопился, начать лапать симпатичную курочку, а она оказалась девственницей. Лемке дал мне по морде, сказал, что я замахнулся не по чину и вместе с двумя залетчиками из моих молодцов сослал подальше от веселья. Ему-то какое дело, ведь он уже не совсем человек и получает удовольствие, когда убивает бабу, а не когда задирает на ней подол.

– Gut! – сказал я и сделал знак Змею, чтобы он немедленно кончал этого отморозка. Тот вставил унтерштурмфюреру Вернеру в ухо ствол ПСС и нажал на спуск. Как я и обещал, смерть его была быстрой и безболезненной. Меня сейчас совсем не интересовала история предков этого эсэсовца, а поговорить о ней я обещал только потому, чтобы клиент заранее не догадался о моменте своей смерти.

– Так, – сказал я, – лошадей стреножить, трупы раздеть – быть может, еще пригодится воды напиться, и оттащить подальше. Работаем, парни, работаем, это дело уж больно мерзко воняет.

Полчаса спустя. Там же. Анна Сергеевна Струмилина.

Ну вот, началось… Так я подумала, проснувшись и увидев эту зловещую струю дыма, нарушающую идиллию прекрасного раннего утра – и мое сердце сразу наполнили дурные предчувствия. Тут же начались движения среди спецназовцев – командир коротко и деловито отдавал приказы, после чего четверо бойцов, измазав себе лица тактическим гримом и накинув маскировочные костюмы, отправились вперед по пути нашего следования. Несмотря на то, что все делалось четко, спокойно и без суеты, в воздухе повисло давящее ощущение опасности. Дети проснулись и тоже почувствовали что-то недоброе. Они сгрудились вокруг меня, притихшие и серьезные, заглядывая мне в глаза с тревогой и молчаливым вопросом. Я старалась успокоить их, говоря, что военные сейчас во всем разберутся. Антона так вообще трясла нервная дрожь, он то и дело ронял свою кепку, переводя свои испуганные глаза со струи дыма на меня, и в его взгляде также стоял немой вопрос, словно я могла пролить ясность на то, что происходит. К его чести, он тоже старался приободрить детей, хотя у самого голос срывался от страха. Он даже затеял с ними какую-то игру и тем самым хоть немного отвлек от начавшейся суеты.

Затем мы быстро позавтракали тем холодным мясом, что осталось от ужина, и отправились вслед за ушедшей вперед группой. Мы шли широким шагом по тропинке, петляющей вдоль подножья холма через заросли кустарника и камыша, ведомые невозмутимым и сосредоточенным капитаном Серегиным. Нам тоже передалось его настроение угрюмой сосредоточенности, и мы шли тихо, почти не разговаривая между собой, и каждый из нас думал – что ждет нас там, за следующим поворотом реки, за следующим холмом? Этот мир был для нас настоящей Терра Инкогнита.

Вдруг Димка внезапно остановился и на мгновение застыл, словно к чему-то прислушиваясь. Затем, ускорив шаг и почти перейдя на бег, он лихорадочно вытащил из-за ворота свой амулет и сжал его правой рукой. Девочки, я и Антон, заметив эти манипуляции, уставились на него, побледневшего и тяжело дышащего, но не успели ничего спросить – Димка, что-то пробормотав, бегом бросился догонять капитана, который шел впереди нашей группы. Догнав капитана Серегина, мальчик начал глухо и сбивчиво что-то ему объяснять, потом к ним подошел встревоженный отец Александр и тоже вступил в разговор.

Что-то мне подсказывало, что девочкам и слабонервному Антону не стоит это слышать, и я сказала им, чтобы не подходили, хотя мне самой было очень любопытно. Меня вообще сильно интересовало все, что касается Димкиных способностей, и теперь я догадывалась, что он что-то почувствовал при помощи своего амулета – и это что-то подействовало на него не самым приятным образом.

Тут командир жестом руки приказал нам остановиться и молчать, а сам в это время стал говорить по рации. Закончив разговор, он, оставив с нами Бека и Мастера, с тремя другими бойцами поспешно ушел вперед, приказав нам двигаться следом за ними в обычном темпе.

Димка снова шагал рядом с нами, вид у него был встревоженный и страдальческий, из-за чего я сильно обеспокоилась и не сводила глаз с мальчика, готовая в любой момент прийти на помощь, хотя и не знала, в чем эта помощь может заключаться.

Митя сочувственно спросил друга:

– Димон, ты чего?

– Ничего, Митяй. Все нормально, – ответил тот, махнув рукой у себя перед лицом, словно отгоняя навязчивую мысль, но потом, увидев искренне озабоченное лицо друга, а также удивленно-сочувственные мордашки девочек и мой внимательный взгляд, пробормотал:

– Просто я кое-что почувствовал… И сообщил об этом командиру…

Некоторое время Митя молча взирал на Димку, будто пытаясь о чем-то догадаться, и было видно, что куча вопросов теснится у него в голове и рвется наружу, и он не знает, с какого вопроса начать.

– А что это за штука у тебя на шее? Я ее раньше не видел, – произнес наконец Митя, пытливо глядя на друга.

– А, это… это амулет… – как-то неуверенно ответил Димка, теребя под рубашкой свой черный камень и поглядывая на меня.

В глазах Мити загорелся огонек жгучего любопытства – вот сейчас он попросит Димку показать амулет и дать объяснения о его происхождении… И я поняла, что теперь, хочешь не хочешь, а придется вводить и детей в курс дела – все равно рано или поздно они должны были все узнать. Но состояние Димки не позволяло сделать это прямо сейчас – ему и так не совсем хорошо, похоже – а если еще и расспросы начнутся… Вон он смотрит на меня так, словно ищет поддержки. И я твердо сказала:

– Так, Митя, Яна и Ася… Давайте договоримся – вы все узнаете, но немного позже, когда для этого будет более подходящая обстановка. Я вам это обещаю. А сейчас не беспокойте Диму – он чувствует себя неважно.

Девочки послушно кивнули. А Митя с сожалением вздохнул, однако больше не стал задавать Димке вопросов, тем не менее вид у него был такой, словно он готов лопнуть от любопытства – и немного обиженный, из-за того, что лучший друг не поделился с ним сразу чем-то важным и интересным.

Теперь все трое бросали на Димку крайне любопытные взгляды, а он шел, погруженный в какие-то свои, непонятные никому, ощущения.

Но через некоторое время его начало вроде бы понемногу отпускать. Бледность ушла с его лица, уступив место здоровому румянцу, а глаза снова были наполнены живым блеском и, как обычно, с интересом глядели по сторонам. Между тем столб дыма над холмом стал уже светлее и тоньше – видимо, там уже все догорало.

Наконец тропа, по которой мы шли, вывернула из-за холма на небольшую поляну, и перед нами предстала необычная картина. Необычность ей придавали три черных лошади, которые со связанными передними ногами неуклюже бродили по берегу впадающей в основное русло небольшой речки, чинно пощипывая при этом траву. Две из них были высокими и стройными, с тонкими ногами, а третья, массивная и тяжеловесная, больше напоминала грациозный трактор. Время от времени кто-то из них поднимал голову и, фыркая, озирал окрестности умными блестящими глазами.

Сопровождавшие нас спецназовцы тут же подошли к своим товарищам, и они принялись о чем-то вполголоса разговаривать. Капитан разглядывал в бинокль окрестности холма, из-за которого поднимался дым – отсюда, с поляны, открывался хороший обзор, было видно, как река, делая плавный поворот, скрывается за этим самым холмом.

Потом, о чем-то посовещавшись с командиром, Мастер стал доставать из рюкзака какую-то странную штуковину, в которой после недолгой сборки легко можно было узнать тот самый беспилотный летательный аппарат, при помощи которого проводят разведку местности с высоты – несколько раз я видела такие штуки по телевизору.

– Классный девайс! – глядя на нее, восторженно выдохнул Митька. – Настоящий разведывательный квадрокоптер!

В это время остальные дети заворожено смотрели на лошадей, которые и вправду были великолепны. И настолько неожиданным было появление здесь этих четвероногих, что они завладели всем вниманием моих гавриков. И очень хорошо, потому что я заметила на этой поляне красноречивые свидетельства того, что эта милая картинка некоторое время назад была далеко не столь безобидной. Более того, совсем недавно здесь явно пролилась чья-то кровь – вон, поодаль, я вижу бурые пятна и капли на траве, а чуть подальше и вовсе пролегла кровавая дорожка, как будто только что убитого тащили куда-то волоком. Под кустиком, не сильно бросаясь в глаза, лежит аккуратно сложенная одежда черного цвета – видимо, снятая с тех, кто приехал сюда на этих лошадях и не пережил встречи с нашими суровыми охранителями. Меня слегка передернуло, когда я поняла, что раздетые трупы тоже лежат где-то здесь неподалеку, вне пределов нашей видимости. Разумеется, только потому, что спецназовцы позаботились о нашем душевном равновесии… Убитые, конечно же, были врагами, искавшими нашей смерти, и теперь я испытывала большое чувство облегчения оттого, что сейчас нам не грозит непосредственная опасность. Сам вид пролитой крови, собственно, не внушал мне особого ужаса – меня нельзя было назвать слабонервной, но вот детей от такого зрелища лучше поберечь.

Я подошла к детям, что стояли на краю поляны, разглядывая пасущихся лошадей.

– Анна Сергеевна, а можно лошадку погладить? – робко спросила Яна.

Пока я думала, можно разрешить или нет – вид у лошадок был хоть и красивый, но немного устрашающий – в разговор вмешалась Ася.

– Ага, Янка, – с чувством сказала она, – а если эта лошадь тебя лягнет?

Тут Димка уверенно сказал:

– Не лягнет! Спорим на фофан!

Спорить с ним никто не стал, и не успела я и глазом моргнуть, как он быстрым шагом подошел к одной из лошадей и стал преспокойно гладить ее по носу и чесать за ухом, улыбаясь при этом и приглашая нас всех присоединиться.

Тут я увидела, что к нам направляется Ника. Первым делом она обеспокоенно глянула на Димку, но тут же убедилась, что тому ничего не угрожает, так как лошадь с явным удовольствием позволяла себя ласкать.

– Птица, – обратилась она ко мне, – командир срочно вызывает к себе тебя, меня и Колдуна.

– А как же они? – я указала рукой на девочек и Митю, стоящих рядом со мной.

– Это действительно срочно, Птица, – сказала Ника, – а за детей ты не беспокойся – за ними присмотрят наши ребята. Я не знаю, в чем там дело, но оно действительно серьезное, поверь моему чутью.

Вздохнув, я позвала Димку и вслед за широко шагающей Никой мы направились туда, где чуть поодаль собрались в кучку капитан Серегин, отец Александр и Змей. Капитан Серегин был собран и деловит, но его глаза при этом смеялись.

– С отцом Александром и Колдуном мне все более или менее ясно, – сказал он, – А теперь, дорогие дамы, колитесь – какими такими особыми способностями вы обладаете?

Мы с Никой в ответ на эти слова только растеряно переглянулись и дружно пожали плечами. Никаких особых способностей я за собой не подозревала, и Ника, судя по ее непонимающему виду, тоже.

– Дело в том, – пояснил Серегин, – что в ходе допроса пленного рыцаря-тевтона было установлено, что наше столкновение с ними было не случайным. Их отряд выдвинулся нам навстречу, получив информацию о том, что в селении, которое сейчас догорает за тем холмом, они должны будут захватить в плен выходцев из другого мира: старика, мальчика и двух женщин. Вот, отец Александр высказал предположение, что маги тевтонского ордена, или как там их еще называют, хорошо умеют обнаруживать появление людей с такими же, как у них, особыми способностями и напрочь не видят простых смертных. Так что, давайте, рассказывайте обе – в нашем положении никакая помощь не лишняя.

Мы с Никой снова отрицательно замотали головами, показывая, что ни о каких особых способностях у себя мы и знать не знаем и ведать не ведаем.

– Товарищ капитан, – неожиданно сказал Димка, – а можно, я попробую их разгадать – эти способности?

– Попробуй, Колдун, чем черт не шутит, – ответил Серегин, которому, видать, самому было очень интересно, – Что тебе для этого надо?

– Ничего, товарищ капитан, – ответил Димка, взяв в правую руку свой амулет, – Анна Сергеевна, дайте, пожалуйста, вашу руку.

– Какую? – машинально спросила я.

– Вообще-то без разницы, – ответил Димка, – но думаю, что все-таки лучше левую, потому что она от сердца идет.

Я протянула Димке свою левую ладонь, к которой он прикоснулся кончиками своих пальцев.

– Тепло, мир, дом, уют, крик птицы в вышине, – закрыв глаза, произнес Димка, – Сила очень большая, но рассеянная в воздухе, как солнечный свет в ясный полдень, – он открыл глаза, – Извините, Анна Сергеевна, но больше я пока ничего не вижу. Наверное, ваше пробуждение еще где-то впереди.

Знакомый мистический трепет вновь пробежал по моему позвоночнику щекочущей волной. Когда Димка вот так «колдовал», даже его речь становилась другой.

– А я? – с некоторым вызовом сказала Ника, протягивая Димке свою левую ладонь.

– Ого! – сказал тот, прикоснувшись этой ладони, – Сила очень велика и разрушительна, но заключена в такую прочную оболочку, что не может из нее вырваться. Прости, Ника, но я чувствую вот что – хоть в тебе и нет зла, но если то, что ты носишь в себе, выйдет из-под контроля, то ты можешь стать страшнее атомной войны. И хоть ярость твоя будет направлена против врагов, но плохо от этого станет всем – и правым и виноватым. Я так вижу, товарищ капитан.

И он, отпустив Никину руку, серьезно посмотрел на командира своими ясными серыми глазами.

– М-да! – крякнул Серегин, – вот и поговорили. А вы что скажете, отец Александр?

Священник на некоторое время задумался.

– Даже не знаю, что и сказать, – через некоторое время ответил он, – Во-первых, я сам еще не до конца освоился в своей новой роли, а во-вторых, мне не до конца ясны и способности отрока Димитрия. Все, что им сказано относительно Анны Сергеевны, больше всего подходит под определение Богоматери. Возможно, что ей суждено родить младенца, который станет Иисусом Христом этого мира. Что касается бойца Кобры, то тут у меня появляются аналогии из другой половины моей жизни. Она напоминает мне мощный фугас с непонятным типом взрывателя, настроенный на конкретного врага. Но в ней действительно нет зла и думаю, что мы не должны беспокоиться по ее поводу.

Я аж задохнулась от возмущения. Рожать какого-то младенца для блага этого мира – совершенно дурацкое занятие. Уж если я пойду на это, то только в том случае, если найду настоящего мужчину, достойного чести стать отцом моего ребенка и рожу его только для себя, а не для кого-то еще.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Когда Мастер поднял в воздух наш квадрокоптер, первым делом я приказал ему проверить тропу, ведущую от селения к броду по склону холма. Там все оказалось чисто – никто не спешил к броду, размахивая на ходу мечами и алебардами. Очевидно, начальство было еще не в курсе печальной судьбы Ральфа Вернера и его подчиненных, и не спешило выделять силы на их поиски. Когда квадрокоптер перевалил через поросший сосновым лесом гребень холма, то перед нами открылся вид на лежащую за ним уютную речную долину, протянувшуюся на несколько километров между двух постепенно понижающихся и расходящихся в стороны горных гряд. Как мы и подозревали ранее, долина была обитаема.

То там, то сям были разбросаны лоскутки полей, некоторые из которых зеленели свежими всходами, а другие колосились золотом готового к уборке урожая. Примерно в полукилометре от берега реки, под самым склоном холма обнаружилось и окруженное невысокой стеной селение, являющееся источником так встревожившего нас дымового столба. Деревянное строение в его центре, которое подожгли тевтоны, уже почти догорело и рассыпалось кучей рдеющих углей, а саманные мазанки с фундаментами из необработанного плитняка при взгляде сверху зияли обугленными провалами сгоревших тростниковых крыш. На земле валялись одетые в легкие белые одежды тела местных жителей – убитых, очевидно, при попытках сопротивления и неповиновения. Еще большее их число было заживо сожжено в том самом центральном здании, и теперь обугленные тела просвечивали сквозь догорающие уголья.

Лишь малая часть обитателей поселка – наверное, самые молодые, сильные и достаточно взрослые, для того чтобы перенести длинный пеший путь, юноши и девушки – были загнаны в загородку для скота. А те, кто уже считал себя победителями безоружных, принялись за свои обычные развлечения – обжорство, пьянство и изнасилования, о которых с такой завистью говорил покойный унтерштурмфюрер Вернер, гореть ему в аду! Пока квадрокоптер делал круг над поселком, мне удалось хотя бы примерно пересчитать тевтонов и их коней. Эти данные в общем сошлись с теми, которые мы получили при допросе пленного. Не больше двадцати пяти человек, рыжих мерзавцев, в основном жрущих, пьющих и насилующих пока оставленных в живых, как раз для этого, женщин. Лошади присутствовали по количеству людей в черном. Местные, судя по всему, конского поголовья почти не имели, и в качестве тягловой силы использовали быков. Ну, что же, лошади пригодятся и нам тоже.

Я решил, что эту тевтонскую кодлу надо брать немедленно, пока они там все пьяненькие и расслабленные. Потом будет хуже. От мысли проскользнуть под шумок огородами к седловине меж двух ближайших холмов я отказался. Рано или поздно этот штурмбанфюрер Лемке обязательно спохватится, вызовет подкрепление, и тогда нас обязательно догонят и навяжут бой, но уже в совершенно невыгодной для нас конфигурации. А так у нас хотя бы есть шанс опередить противника в темпе, по частям уничтожая посланные на наш перехват группы. Немцы – противник серьезный, особенно довоенные немцы, без прививки толерантности и либерализма, сделанной им американскими оккупантами, и нет никаких сомнений, что тевтоны сохранили все их качества. Обыграть их можно только за счет изобретательности, наглости, везения и скорости проведения операции. И вообще давить надо таких гадов беспощадно, где бы они ни образовались.

Отозвав назад сделавший полный круг квадрокоптер, у которого к тому же начали разряжаться батареи, я двинул своих людей вперед по тропе, приказав перемещаться скрытно, быть настороже, смотреть в оба, и раньше времени не обнаруживать своего присутствия. Короче, тевтонов мы скрадывали по всем правилам, как базу каких-нибудь шайтанов в горах Кавказа или пустынях Сирии.

Поэтому, пока никто не из них не вспомнил о несчастном и забытом Максе Вернере, я приказал своим людям двинуться вперед, на этот раз не деля отряд на основную и тыловую группы. Ибо в условиях, когда мы вышли на равнину и противник, не особо напрягаясь, может охватить нас по флангам, это весьма чревато для безопасности гражданских. Воды в броде через ручей взрослому человеку было чуть выше колена, а мальчишкам и девчонкам Птицы, которые вместе со своей наставницей двигались рядом со мной, она доставала примерно до середины бедра. Но никто из детей даже и не пискнул, входя в обжигающе-ледяную воду, за исключением, разумеется, Танцора, которого в поток пришлось загонять чуть ли не матами и пинками – он лепетал что-то про свои больные почки. Ох уж этот Танцор… Для всех нас он такой же недееспособный опекаемый, вроде двух девчонок Матильды и Зайца.

Зато мальчишки, особенно Колдун, способны дать ему сто очков вперед. Вот они, ежась и посмеиваясь, ведут через ручей в поводу всех троих коней с навьюченным на них трофейным барахлом и частью своего груза, освобождая от этой работы бойцов, которые теперь могли принять участие в бою. Даже рыцарский першерон, подозрительный и агрессивный ко всем, кроме хозяина, идет за Колдуном, покорно склонив к его плечу свою большую черную голову.

Переправившись через поток, мы поднялись по тропе вверх до гребня холма, с которого нам открывалась панорама селения. Конечно, я получил общее представление о ландшафте при облете местности квадрокоптером, но совсем другое дело – взглянуть на него своими собственными глазами, пусть и вооруженными биноклем. Поросший редким лесом и густым кустарником склон холма довольно круто спускался к поселку. Тут, наверху, посвистывал сильный ветер, дующий вдоль ущелья как в аэродинамической трубе, а там, у подножья, должно быть тихо и спокойно, ибо сам холм является эдаким своеобразным ветроломом. Может быть, на то были еще какие-то, не пришедшие мне сейчас в голову причины, но стена из ломаного плитняка, опоясывающая селение по кругу, отстояла от опушки густого кустарника не более чем на сотню метров.

Сама стена явно была предназначена не для обороны против человека, а для защиты селения от таких крупных и опасных хищников, как свинозавр. Не столько высокая, сколько широкая, она была сложена из больших скальных обломков, скрепленных глиной, по острым выступам которых смог бы перебраться даже ребенок. Ничуть не сомневаюсь, что во время нападения многие так и сделали, сбежав от угрозы неминуемой смерти в опасный, но все же знакомый лес. То, что мы их не встретили, еще ничего не значит. Во-первых, они у себя дома и могут спрятаться, используя любую щель, а во-вторых, мы их, собственно, пока и не искали, сосредоточив свои усилия на подготовке атаки против тевтонов.

Старательно обходя густые колючие заросли шиповника и облепихи, двигаясь по тем местам, где кустарник был все же пореже и лишен колючек, мои парни подкрались к самой опушке и залегли, высматривая признаки присутствия противника. Один за другим по рации посыпались доклады старших пар:

– Это Змей, все чисто, товарищ капитан! Это Зоркий, все чисто, товарищ капитан! Это Кобра, все чисто, товарищ капитан.

Еще с доисторических времен было известно, что, как только победители добираются до лагеря побежденных и их женщин, так тут же любое, за исключением немногих, подразделение превращается в неуправляемую банду, и это объясняло отсутствие часовых на внешнем периметре. Дальше моим парням требовалось одним броском преодолеть отделяющую их от стены сотню метров открытого пространства, потом перемахнуть саму стену, что для мало-мальски подготовленного бойца не составит никакого труда, и дальше действовать по обстановке.

– Змей и Зоркий, вперед, – скомандовал я в ларингофон, – Кобра прикрывает.

Дальше события развивались как в плохом голливудском боевике, переполненном взрывами, стрельбой и реками крови. Пробежав стометровку по слегка пересеченной местности, Змей со своим напарником замерли у небольшой, но хорошо укрепленной калитки, в которую и упиралась выходящая из зарослей тропа. В принципе, разогнавшегося хищного свинозавра, возжелавшего ворваться в селение, не остановила бы никакая дверь, со сколь угодно прочными засовами, поэтому сразу за калиткой был устроен каменный лабиринт из стен, который спокойно мог бы пройти человек, но для массивного животного проникнуть в поселение этим путем было уже невозможно.

Используя выступы каменной стены как ступеньки, Змей легко взобрался на двух с половиной метровую высоту и тут же, мгновенье спустя, выпрямившись, сделал несколько выстрелов из Вала по кому-то, кто скрывался по ту сторону стены, … хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, после чего спрыгнул туда вниз.

– Минус два, – сообщил он нам по рации.

Секунду спустя до нас донесся еще один хлопок, после чего калитка приоткрылась и в нее проскользнули сперва напарник Змея Док, потом Зоркий с Арой, и наконец последними – покрывшие расстояние от опушки до стены Кобра с Бухгалтером. Пора было и мне, а также Мастеру и Беку, вместе с гражданскими выдвигаться к месту основных событий, чтобы не отрываться слишком далеко от основной ударной группы.

Внутри поселок был устроен наподобие римских военных лагерей. Две главных улицы – одна параллельно течению реки, другая перпендикулярно, заканчивались такими вот хитрыми калитками, подобных той, что мы уже видели. Еще сутки назад это было симпатичное, благополучное и очень веселое место. Закопченные нынче стены раньше были белены известью и могли похвастать украшениями из цветных геометрических узоров, а аккуратные дворики – пышными оливковыми, персиковыми и яблоневыми деревьями.

Сейчас же среди обгорелых коробок домов и срубленных пеньков любовно взращенного былого великолепия раздавались хлопки выстрелов и крики умирающих тевтонов, сменившие звуки пьяной оргии. Ребята недрогнувшей рукой убивали как тех, на ком были черные кавалеристские мундиры, так и тех голозадых засранцев, что увлеклись даровыми сексуальными утехами. Пощады не было никому. Увидев все кошмарные зверства, что натворили в этом селении тевтоны, мои парни не знали ни жалости, ни сожаления, фигурально говоря, намалевав на своих щитах лозунг «смерть тевтонам».

Конечно, дети, которые шли за нами, видели многое, что им видеть не следовало. Однако оставалось смириться с тем, что и дальше вся наша жизнь, вся ее кровь, боль и грязь, будет протекать прямо у них на глазах, и никуда от этого не деться. Нет у нас спокойного и уютного места, куда мы могли бы их спрятать подальше от этого мира, совершенно лишенного даже малейших признаков гуманизма и толерантности. При этом, не отпуская детей далеко от себя, я обратил внимание, что мальчишки хотя и побледнели, но для своего возраста держатся неплохо. О девочках я и говорить не буду, такие ужасы совсем не для них; Птица то и дело закрывала рукой глаза то одной, то другой – да они и шли, уткнувшись в нее с обоих боков и крепко обхватив руками. А вот Танцор оказался совсем никакой. Его шатало, как соломину на сквозняке, несколько раз он принимался блевать. Совсем расклеился бедолага – если даже прямо сейчас его начнут убивать, он не сможет даже убежать. Встанет, опустив руки, вылупит свои бессмысленные глаза – и хоть режь его на куски. Но мы уже смирились с тем, что Танцор для нас – как чемодан без ручки, который и тащить неудобно, и бросить тоже никак невозможно. Ничего, прорвемся.

В тот момент, когда казалось, что мои парни уже закончили работу и незачищенным от тевтонов остался только маленький пятачок у сожженного храма неизвестного бога, вдруг раздался пронзительный – то ли женский, то ли детский – крик боли и ужаса, улетающий в небеса, и мы все почувствовали, как все в мире вокруг нас ощутимо изменилось к худшему. В висках вдруг заломило, грудь сдавило тяжестью, на языке появился неприятный железистый привкус, а руки-ноги стали ватными и совершенно непослушными.

Продолжалось это не более нескольких ударов сердца, потому что сперва Димка дотянулся левой рукой до своего амулета и мертвеющими губами начал шептать какие-то слова, поле которых боль из висков отступила и стало легче дышать. Едва только я смог перевести дух и попробовать сообразить, что же нужно делать в такой ситуации, как шедший на шаг позади меня отец Александр произнес свое коронное «Изыди, сатана», после чего на ясном небе над нами что-то сильно грохнуло, в воздухе потянуло запахом озона, а то, что пыталось свести нас с ума и подчинить своей воле, куда-то исчезло и не собиралось больше возвращаться. Спецэффекты при этом оказались значительно слабее, чем в тот раз, да и отец Александр даже и не думал падать с ног.

Броском преодолев последние три десятка метров, моя группа и группа Змея почти одновременно выскочили на площадь перед пепелищем, в которое превратился храм. Там мы обнаружили начертанную на земле острием меча пентаграмму, и распятую в ней обнаженную девушку-подростка с вырезанным сердцем. Рядом, роняя в пыль слюни, на четвереньках ползал по земле тип в черном мундире, поверх которого была надета вороненая кираса. В отличие от предыдущего посланца Зверя этот был живехонек, но разума в его теле оставалось примерно как у полугодовалого младенца.

Как я могу предположить, у этой разновидности слуг Сатаны тело еще вполне человеческое, а вот души – даже грязной и черной – уже нет, и ее заменяет дьявольское начало. Когда отец Александр прочитал экзорцизм, то Сатана был изгнан из этого тела, оставив после себя незарастающую пустоту.

Но это предположение надо было проверить и поручил я это Колдуну, впечатленный тем, как он совсем недавно прямо при мне лихо раскатал Кобру и Птицу.

– Это амеба, товарищ капитан, – подтвердил Колдун, прикоснувшись рукой ко лбу ползуна, который, упершись в него, остановился и начал пускать в пыль длинные нитки слюней, – У него сейчас нет ни мыслей, ни желаний.

Согласился с Колдуном и отец Александр, который в последнее время начал часто, как говорится, петь одним голосом с мальчиком, несмотря на то, что, насколько я понимаю, природа сил, которыми они обладали, была совершенно различной и при этом даже немного несовместимой между собой.

– Да, отчасти это так, – ответил отец Александр, после того как, приказав Змею пристрелить животное, я поделился с ним этими соображениями. – Но и это тоже не вся правда. Самое главное, что в мальчике совсем нет зла, его душа совершенно чиста, и данная ему сила сама по себе ничем не окрашена. Это значит, что здесь, где нет тех, которые могли бы нам это запретить, мы вполне можем работать с ним в одной связке. Он ловчее со своей силой и чувствительнее меня, а я гораздо сильнее его, но при этом куда как более неуклюж. Когда несколько минут назад нас атаковало зло, отрок Димитрий поставил что-то вроде защитного барьера, что дало мне время подготовиться к изгнанию Сатаны…

Он немного помолчал и добавил:

– Очень хорошо, что мы успели до того момента, как из-под контроля вышла Кобра. Мало не показалось бы никому.

Пока мы разговаривали с отцом Александром, мои парни закончили прочесывание развалин поселка и вывели на площадь последних оставшихся в живых его жителей – примерно два десятка одетых с претензией на античность пацанов и девчонок в возрасте чуть постарше, чем гаврики Птицы, и еще несколько молодых женщин – некоторые из них были сильно избиты и прикрывались рваными лохмотьями. Все остальные обитатели этого селения были мертвы, а ведь на мой выпуклый командирский глаз раньше тут могло проживать от тысячи до полутора тысяч человек. Теперь требовалось собраться с мыслями и решить, что же нам делать дальше.

Анна Сергеевна Струмилина.

Такое я могла видеть только в фильмах о зверствах фашистов. Но сейчас это было вовсе не кино, а самая настоящая реальность, и абстрагироваться от нее получалось плохо – эта самая реальность, такая красочная и насыщенная, давила и оглушала, наполняя каждую клеточку сознанием ужасной непоправимости того, что здесь произошло. Запах сгоревшей плоти, от которого подступала тошнота и першило в горле… Плачущие Ася и Яна, сжавшие кулаки оба Димки, совершенно потерянный Антон… Кругом только трупы, которые еще вчера были живыми людьми – добрыми, любящими красоту и радующимися жизни. Ну и что с того, что те, кто это натворил, вскоре оказались уничтожены нашим спецназом. Это не способно вернуть к жизни убитых и залечить раны тех, кто волей случая остался в живых. Мир, в который мы попали, оказался донельзя жестоким и беспощадным ко всем слабым и беззащитным. Единственная справедливость, которой здесь можно было добиться, устанавливалась только силой оружия, и я не знала, о ком мне горевать больше – о несчастных жителях поселка, погибших потому что мы объявились в этом мире рядом с их домом и привлекли к ним недоброе внимание, или о нас самих, которые уже в ближайшее время могут стать такой же жертвой творящихся здесь ужасов.

Надо было скорее уйти из этого места, но капитан Серегин медлил, увлекшись тем делом, которое раньше называлось грабежом награбленного. Наверное, одним из его предков все же был хомяк или хохол, что, собственно, одно и то же. Мне импонировали хозяйственность и предусмотрительность нашего командира, он поступал так, как считал нужным, но мне казалось не совсем правильным потрошить сумки побежденных и забирать себе то, что было отобрано у людей.

Итак, лошади и походный обоз тевтонов перешли в нашу собственность «по праву победителей», однако данная формулировка вызывала у меня внутренний протест, и я про себя выражалась по-другому – не по праву победителей, а просто потому, что нам это пригодится. Капитан пробормотал еще что-то насчет того, что, мол, жаль, нет походной кухни. Вот это, пожалуй, действительно было жаль, потому что орава наша сильно увеличилась количественно, ведь капитан свято исповедовал принцип – «ты ответственен за тех, кого спас». Кроме того, после подсчета трофеев, оставшихся от тевтонов, капитан и его помощники всерьез озаботились тем, чтобы прихватить с собой и кое-что из выморочного имущества, уже ненужного мертвым жителям поселка.

– Птица, – сказал он мне на бегу, как говорится, не снимая лыж, – назначаю вас своим заместителем по связям с местным населением. С ними требуется вступить в контакт, обогреть, накормить и успокоить, а насчет того, как их приспособить к делу, я чуть позже дам дополнительные распоряжения.

Сказал и снова исчез, оставив меня в растерянности. Ну не умею я так, не знаю ни их языка, ни традиций, ни того, что их радует и печалит. Как быть начальником над теми, кого не понимаешь, и вообще, не люблю я эту командную систему. Но, раз надо, значит надо. Анна Струмилина еще никогда в жизни не отказывалась от общественных поручений.

Но в первую очередь мне надо было успокоить девчонок. Я отвела их к уцелевшей белой стене, вдоль которой беззаботно росли какие-то мелкие цветы вроде маргариток, высаженные ради красоты чьей-то заботливой рукой. Ася была бледна и глядела исподлобья расширенными глазами, в которых застыл ужас. Янка же то и дело вздрагивала и всхлипывала, судорожно сжимая мою руку. Я всерьез опасалась за их психику. Я беспомощно взглянула на Антона, интуитивно ища в нем поддержки, но тому, похоже, самому требовалась психологическая помощь – он, казалось, вот-вот упадет в обморок, настолько он был бледен, аж до зеленоватого оттенка, а глаза его блуждали как в припадке безумия. Видя все это, я в очередной раз возблагодарила Всевышнего за то, что наградил меня достаточно крепкими нервами и устойчивой психикой, и даже как-то некстати вспомнилось, что мама и многие подруги советовали мне идти в медицинский, удивляясь моему хладнокровию в некоторых ситуациях.

Но что делать с девчонками, я не знала. Они почти не реагировали на мои слова, когда я пыталась их расшевелить. Да уж, теперь это весь этот ужас еще долго будет стоять перед их глазами, и это при том, что они не очень-то и смотрели по сторонам во время нашего шествия по поселку, уткнувшись лицами мне в подмышки.

И тут передо мной возник Димка. На меня и раньше-то, еще в детском лагере, присутствие этого мальчика всегда действовало умиротворяюще в силу его спокойствия, неспешности и рассудительности. И теперь, когда он в такой момент появился – вихрастый, ясноглазый и серьезный – я почувствовала в нем того, кто способен мне помочь. Митя тоже был здесь, рядом – он сидел рядом с Асей и что-то ей тихо и сочувственно говорил.

– Анна Сергеевна… – сказал Димка, глядя на меня своими добрыми серыми глазами и, как обычно он это делал в ответственные моменты, потирая переносицу, – я мог бы попробовать успокоить Яну и Асю.

– Ну попробуй… – с надеждой пробормотала я.

Он присел на корточки перед девочками. Затем, неслышно шепча какие-то слова, он провел рукой по лицу сначала одной, потом другой. И тут же произошла разительная перемена. Девчонки успокоились. Нормальный цвет вернулся на их лица. Конечно, они выглядели все еще немного подавленными, но следы психологического потрясения явно уменьшились.

Я благодарно кивнула Димке. Вот и открылась еще одна грань его сверхспособностей… Но теперь мне надо было думать о поручении командира, что повергало меня в полное замешательство.

– Анна Сергеевна, – прикоснулся к моей руке Димка, – вы, пожалуйста, не бойтесь. Я вижу, что все будет хорошо. Вы обязательно справитесь.

– Да, Дима, – ответила я, даже не удивившись, каким образом ему удалось прочитать мои мысли, – раз ты так говоришь, то все и в самом деле будет хорошо. Но теперь скажи мне, как мне с этими людьми разговаривать, ведь я не знаю их языка?

– Ерунда, Анна Сергеевна, – отмахнулся Димка, – я не думаю, что это будет большой проблемой. Пойдемте…

Ну что ж, вот и настал ответственный момент… Будь что будет – решила я, не имея, правда, ни малейшего понятия, как может помочь мне Димка. Мы оставили Митю с девочками, а сами направились к группе местных, что стояли поодаль, сбившись в кучку. Там были примерно полтора десятка подростков обоего пола и еще примерно с десяток молодых женщин. В их глазах стояли страх и обреченность. Конечно, ведь они не знали, чего им ожидать от нас, оказавшихся еще могущественней той грозной силы, что сломила их, и теперь боялись попасть из огня да в полымя.

Я внимательно посмотрела на этих людей – в меру смуглые, черноволосые с правильными и по большей части красивыми лицами средиземноморского типа, они были одеты в простые прямые одежды из отбеленного полотна, характерные для теплого субтропического климата. Чем-то мне их одеяния напомнили картинки из истории античности. То есть, их одежды явно были похожими на античные, до того как их грубо порвали и измяли. Сердце заходилось у меня от жалости и сочувствия, когда я смотрела на этих несчастных и испуганных людей. Когда мы подошли, они притихли и смотрели на нас с настороженностью и мольбой, отчего к моему горлу подкатил комок. Мне хотелось утешить их и приободрить, сказать, что им нечего теперь бояться, что мы защитим их и не дадим в обиду. Да, «мы» – за последние три дня я приучилась полностью отождествлять себя со спецназовцами, которые были значительно чище и честнее моих городских знакомых, не говоря уже о насквозь прогнившем, пропитанном воровством, коррупцией и лизоблюдством, лагерном начальстве.

И сейчас мной овладело состояние спокойствия и уверенности – я уже не задумывалась, что сказать этим обитателям растерзанного поселка, стоящим передо мной, и поймут ли они меня.

– Я приветствую вас, уважаемые жители этого селения, – произнесла я, подняв обе руки и раскрыв ладони в знак того, что у меня нет против них дурных намерений, – не бойтесь, мы не причиним вам зла. Мы уничтожили ваших врагов, и готовы помочь вам всем, чем только можно. Я знаю, что вам пришлось перенести жестокие страдания и сочувствую вам от всего сердца. Мы пришли сюда не для того, чтобы убивать и сеять вражду. Мы пришли к вам с миром и хотим, чтобы вы доверились нам. Теперь, когда ваши мучители убиты, вам больше ничего не угрожает и я прошу вас успокоиться и поговорить со мной.

Слова, идущие из самой глубины моей души, возникали сами собой и лились навстречу этим людям. И пусть они не понимали мою речь, но я знала, что искренность и то выражение, с которым я их произносила, действуют на них положительно. Глаза их уже не выражали той затравленности, что была в них прежде, они внимательно слушали мою речь, хотя она пока и была для них всего лишь набором звуков.

К тому же я остро осознавала важность возложенной на меня миссии. Ведь это первый вербальный контакт с простыми обитателями этого мира! Именно контакт, а не военное столкновение, когда только сила, ловкость и изощренность ума решает, кто выживет, а кто удобрит собою землю. Возможно, капитан Серегин вполне намеренно дал мне это поручение, потому что, в отличие от его людей, даже Ники, я не производила на местных столь пугающего впечатления. Может, я ошибаюсь, но сейчас в обращенных на меня взглядах по большей части читалась надежда.

Но все же эти люди меня не понимали. Я уж было подумала, не пустить ли в ход жестикуляцию, как вдруг Димка сделал шаг вперед и, встав впереди меня, лицом к этим людям, заговорил на незнакомом мне языке! Я изумленно слушала, как бегло он шпарит, даже не запинаясь, да так выразительно, что меня пробрало до мурашек, причем я понимала, что он переводит им мои же слова. Справившись с удивлением – да уж, в мире, где чудеса и странности на каждом шагу, этому быстро учишься – я, вслушавшись, поняла, что это вполне реальный язык, а еще секундой позже до меня дошло, что это латынь. Грубая, деревенская, возможно испорченная временем, но определенно латынь. У меня очень тонкий фонетический слух, и мне легко даются языки, а с латынью я была немного знакома, в силу своей любознательности, по цитатам и изречениям, ну и по телевизору доводилось слышать, как звучат католические молитвы. Дальше этого, правда, мое знакомство с латынью не простиралось, поэтому сей мертвый в нашем мире язык был для меня чужой, в отличие от английского и немецкого, которые я изучила самостоятельно, чисто ради самоутверждения, потратив по году на каждый.

Теперь общение пошло как по маслу. С облегчением я отметила, что эти люди стали постепенно успокаиваться. Они тихо переговаривались между собой, и выражение настороженности на их лицах стало сменяться признательностью, а в глазах юношей промелькивало любопытство, смешанное с благоговением.

Ну вот, по крайней мере, три из четырех пунктов я выполнила. Вошла в контакт, обогрела теплом своей души и успокоила. Димка, конечно, тоже мне здорово помог. А то пришлось бы, чего доброго, пантомиму изображать, пытаясь объясниться – ну да ничего, изобразила бы, в лагере я очень хорошо развила свои артистические способности. Однако, сдается мне, что кривляющийся контактер, не знающий языка, не произвел бы должного впечатления, а вот общаться через переводчика – это уже совсем иной, так сказать, уровень.

Теперь мне осталось выполнить только четвертый пункт задания капитана Серегина и накормить нас и этих людей. Я спросила у немного пришедших в себя местных, можно ли найти здесь какой-нибудь большой котел или что-то вроде того. Немного посовещавшись, женщины через Димку ответили мне, что нужная вещь должна быть в доме старейшины, напротив которого мы сейчас и стоим. Один из мальчиков, которого звали Аякс, оказался его внуком и сказал, что, поскольку тевтоны устроили в их доме свой штаб, то наверняка там есть не только большой праздничный бронзовый котел, который могли ворочать лишь четверо здоровых мужчин, но и кое-что из прочей посуды.

Я тяжело вздохнула – никто из стоящих передо мной мальчиков четырнадцати-пятнадцати лет от роду явно не тянул на взрослых и здоровых мужчин, а это значило, что для перетаскивание казана на место готовки придется обращаться за помощью к спецназовцам. Не то чтобы я думала, что они мне не помогут, наоборот, была уверена в обратном, но как-то неудобно с просьб и жалоб начинать выполнение первого же поручения нашего грозного капитана. Но как оказалось, волновалась я напрасно. По моей просьбе, переданной через Димку, Аякс молнией метнулся в дом и почти тут же выскочил обратно, возбужденно вопя. Оказалось, ничего и никуда не надо тащить. Обо всем позаботились ныне покойные тевтоны – они вытащили казан во внутренний дворик и запасли топливо. Правда, на дрова эти варвары пустили росшие в том же дворике вишневые и персиковые деревья, но что взять с потомков фашистов, которым по какой-то случайности удалось захватить власть в этом мире.

Обратившись к женщинам постарше, я попросила их сварить человек на сорок чего-нибудь густого, например, супа с овощами, крупой и мясом, и они понимающе и с готовностью мне закивали. Невольно вспомнился свинозавр – вот бы его сейчас сюда его – хватило бы на всех. Или хотя бы того барсука, подстреленного Никой… Но, как оказалось, зря мне вспомнились наши дикарские деликатесы. Аякс сказал, что тевтоны уже успели заколоть для себя нескольких баранов и быка, а мяса успели пожарить совсем немного.

Едва я вскользь подумала о Нике, как та тут же объявилась в поле зрения. Она неспешно пересекала площадь, перекинув свой карамультук через сгиб локтя – немного вальяжная, как тигрица после удачной охоты. Было видно, что после боя она находится в превосходнейшем настроении и готова отмочить одну из своих любимых шуточек, острых, но вполне беззлобных. Реакция местных на ее явление была странной и непредсказуемой – едва только они узрели ее смеющееся лицо, как вдруг все дружно рухнули ниц прямо в пыль и, вытянув к ней руки, о чем-то отчаянно заголосили. Я прям оторопела – можно было подумать, что они отчаянно просят кого то могущественного не гневаться и пощадить их самих и их родню.

Ника была шокирована и возмущена. Уперев руки в боки, она посмотрела на меня и спросила:

– Что это значит, Птица? Не успела я открыть рот, как эти люди падают на землю и просят меня о чем-то, будто я идол какой-то. Они что, все сумасшедшие?

– Нет, Ника, – ответила я, – но мне кажется, что они действительно воспринимают тебя как могущественную персону, которая может уничтожить их одним движением пальца, и молят тебя этого не делать.

– Ага, – подтвердил Димка, – Анна Сергеевна права, так они выражают свое почтение к тебе.

– Ну ладно, Колдун, – кивнула смущенная Ника, – если они тебя понимают, то скажи им, чтобы поднимались на ноги. Я не очень-то люблю такие знаки внимания, и могу случайно разгневаться. Скажи, что если они хотят сделать мне приятное, то пусть стоят прямо и говорят только правду.

В ответ Димка кивнул и произнес несколько слов на латыни, после которых коленопреклонная толпа начала нехотя подниматься на ноги и отряхиваться.

– Спасибо, Колдун, – поблагодарила Ника и повернулась в мою сторону, – если честно, Птица, то я заглянула к вам сюда на минутку, посмотреть, как у тебя дела, и сейчас мне срочно нужно бежать дальше. Но сперва я хотела сделать тебе один подарок. Мне всяческие побрякушки будут ни к чему, а ты классная девка, и эта штука будет тебе в самый раз… Вот, смотри – отыскала в седельной сумке у одного покойного засранца.

С этими словами Ника, словно факир, вытащила из кармана нечто сказочно прекрасное, от чего у меня просто дух захватило – на изящной серебряной цепочке, в искусно сделанной оправе, висел изумительной красоты крупный синий камень круглой формы, сияющий чистым и глубоким блеском. Мне было нетрудно догадаться, что это сапфир – кое-какие знания в минералогии у меня имелись. В той прошлой жизни такие вещи мне были недоступны. Ну, была у меня пара колечек – одно с маленьким брюликом, другое с бирюзой, но в основном я довольствовалась бижутерией. Эта же вещь, наверное, должна была бы стоить целое состояние – на это ясно указывал размер камня и тонкая работа неизвестного ювелира. В нашем мире носить такие дорогущие штучки могли позволить себе лишь жены, дочери или любовницы олигархов. Вся моя женская сущность возликовала при виде такого подарка, а эстет во мне просто прыгал от восторга – совершенство украшения впечатлило бы кого угодно, даже искушенных знатоков.

Тем не менее одна неприятная мысль скребла мою душу все явственней и громче… Наверное, меня можно было посчитать излишне щепетильной, но мои принципы, из которых и складывалась эта щепетильность, являли собой саму мою суть, они были неотъемлемой частью меня, и я не могла отбросить их в одно мгновение, только лишь увидев красивую вещь.

Ника ясно выразилась, что взяла это украшение у убитого ею тевтона. Можно было предположить, что тот тоже, в свою очередь, не купил этот кулон в магазине, а тоже снял его с чьего-то мертвого тела. Я абсолютно не страдаю суевериями, но это предположение сильно охладило мой пыл, хотя кулон так заманчиво сиял и просился на мою шею… Тут я еще напомнила себе, что мы находимся в мире, где существует магия, так что суеверия тоже нельзя сбрасывать со счетов – а что, если на этом камне лежат какие-нибудь ужасные заклятья, как это обычно бывает в книгах, и его следующий владелец просто обречен на разного рода беды…

– Нет, Ника, – покачала я головой, – спасибо, но я поостерегусь брать эту вещицу. Ведь из-за нее уже наверняка кого-то убили, и на ней кровь владельца. А потом – вдруг он проклят или заклят, этот камень? Здесь ведь повсюду магия. Я не хочу стать следующей жертвой этого украшения. Хотя оно прекрасно…

Я прикоснулась пальцами к камню, полыхающему синими искрами, не в силах подавить вздох сожаления.

Похоже, Нику озадачили мои слова – раньше подобное не приходило ей в голову. Она задумчиво подбрасывала кулон на ладони.

– Думаешь, лучше от него избавиться?

И тут подал голос Димка, который все это время стоял чуть в стороне и внимательно нас слушал, чуть наклонив голову к правому плечу.

– Погоди, Ника, – неожиданно сказал он, – дай-ка мне взглянуть на этот кулон…

Пожав плечами, Ника опустила камень в подставленные ладони мальчика, продолжая держать его за цепочку. Одной рукой Димка сжал сияющий синий камень, а другой достал из-за ворота рубахи свой амулет. Примерно две или три минуты он так и стоял, закрыв глаза и держа по камню в каждой ладони. С замиранием сердца я смотрела на эти явно магические манипуляции, и не только я одна. Местные, забыв о порученных им делах, смотрели на то, что делал Димка, с каким-то особым благоговейным интересом.

– Вот и все! – через некоторое время сказал Димка, открывая глаза и выпуская кулон из своей ладони. – Никакого особенно страшного заклятья или проклятья на этом камне нет и длинной кровавой истории тоже. Две последние смерти при этом не в счет и вы, Анна Сергеевна, можете носить его без всякой опаски, потому что ничего страшнее заклинания против вшей на этом камне не имеется.

Немного помолчав, мальчик глубокомысленно добавил:

– Между прочим, из этого сапфира мог бы получиться отличный ключ для ваших особых способностей. Для этого надо лишь, чтобы Ника надела вам его на шею. Все предварительные настройки я уже произвел и теперь нужно только дать этому камню познакомиться с вами, войти в энергетический контакт – и он заработает.

Слова Димки меня несказанно обрадовали и заинтриговали. Теперь, после тщательной ревизии нашего маленького мага, я уже не боялась синего камня, зная, что на нем нет проклятий, и очень хотела им владеть.

– Хорошо, Дима, я готова! – сказала я и пригнула голову, после чего Ника надела цепочку с кулоном мне на шею, опустив камень в ложбинку между грудей.

После этого, торопливо махнув нам рукой и пожелав удачи, она унеслась по своим делам.

Как только камень коснулся кожи, по моему телу сразу же пробежала горячая волна – сперва от груди к голове и ступням, а потом обратно, после чего внутри камня на мгновение вспыхнул маленький, но яркий огонек. Я стояла и, оцепенев, смотрела на это синее чудо, устроившееся у меня на груди, будто теплый ласковый котенок. Теперь я точно была уверена, что этот кулон, как и Димкин амулет, тоже являлся магическим, но нес какую-то другую энергию и принадлежал мне и только мне.

Димка удовлетворенно кивнул и слегка прикоснулся к моей руке.

– Вот и все, Анна Сергеевна, – подтвердил он мои догадки, – дело сделано. Теперь вам надо привыкнуть к этому камню, это ваш и только ваш ключ к внутренней силе, такой же, какой есть и у меня. Теперь он часть вас, а вы часть его.

Ошарашенная случившимся, я не сразу поняла, что Димка сказал это не разжимая губ, а его голос звучал у меня прямо в голове.

– Такой же, как у тебя? – машинально переспросила я вслух и только потом спохватилась.

– Тише, Анна Сергеевна, – снова телепатически сказал Димка, – говорите мысленно. Подумайте сперва обо мне, а потом то, что вы хотите мне сказать, и я вас обязательно услышу.

– Хорошо, Дима, – я попыталась выполнить его инструкции и, кажется, у меня что-то получилось, потому что мальчик кивнул.

– Ну, так-то лучше, Анна Сергеевна, – опять мысленно сказал он. – А теперь давайте продолжим разбираться с ключами. Ваш ключ такой же, как мой, но не совсем. Мой ключ, подаренный мне той женщиной, это ключ мастера. Он учит и дает подсказки, и позволяет мне настраивать вторичные ключи вроде вашего, если кристалл ключа будет подходить к тому человеку.

– Так, значит, годится не всякий камень?

– Да, не всякий. Этот камень почти идеально подошел вам, но он бесполезен для меня или для Ники. Нам надо срочно подыскать для нее что-нибудь подходящее, потому что этот мир постоянно стачивает ее защитную оболочку, и как только он сточит ее совсем, то из нее наружу вырвется могучая, буйная и неуправляемая сила, которая примется крушить все вокруг помимо ее желания. Ключ поможет Нике поставить этот процесс под контроль, и тогда сила будет служить Нике, а не наоборот, как сейчас.

– И что это должен быть за камень? – снова спросила я.

– Я предполагаю, что рубин, – ответил Димка, – но годится этот камень или нет – станет понятно только тогда, когда я возьму его в руки. Я пока еще не умею определять пригодность камней на расстоянии.

– Очень хорошо, Дима, – мысленно произнесла я. – Будем надеяться, что у тебя все получится. Теперь скажи мне, когда ты успел выучить латынь, на которой ты разговаривал с местными жителями?

– Ах, это была латынь!? – удивился Димка. – Очень интересно! Дело в том, Анна Сергеевна, что я ее не учил. Совсем. Это все камень. Я просто посмотрел вон на того мальчика, подумал о том, что хотел бы знать его язык, а все остальное ключ сделал сам, правда, я не до конца понимаю, как именно… Вы только попросите камень, и он сам все сделает.

– Настоящие игры разума, – пробормотала я и внимательно посмотрела стоявшую прямо напротив меня на девочку лет пятнадцати, которая казалась немного повзрослевшей и потрепанной копией Аси.

– Я хочу знать ее язык, понимать речь, и уметь говорить, – мысленно произнесла я, обращаясь к камню, после чего я на мгновение ослепла и оглохла, а в моей голове закружил вихрь из образов, слов и звуков. Было похоже на то, что мой мозг беспощадно тасуют как карточную колоду, выкладывая из него замысловатый пасьянс. Но не успела я испугаться по-настоящему, как все было кончено. Ко мне вернулись зрение и слух, и я с удивлением осознала, что мне понятны все те слова, которыми перебрасываются между собой сбившиеся в кучку местные.

И то, что я услышала, мне категорически не понравилось. Я была удивлена, возмущена и несколько растеряна. Оказывается, Димка переводил мне только официальную часть разговора, видимо, не придавая значения некоторым высказываниям, или просто не прислушиваясь. Мне же без труда удалось уловить, что настроение аборигенов по отношению к нам было далеко от благодушного. И разжигали это настроение те кумушки, что были постарше.

Во-первых, мы были для этих деревенских снобок всего лишь носящими штаны варварами, которых они страшатся и которым абсолютно нельзя доверять.

Во-вторых, именно нас они считали первопричиной всех своих бед. Если бы мы не объявились возле их стоящего на отшибе маленького селения, то их бы не беспокоили, может быть, еще долго.

В третьих – эти балбески на полном серьезе обсуждали, кого из них мы первыми скормим в пищу железноруким титанам, которые помогли нам уничтожить тевтонов. За титанов они, разумеется, приняли наших спецназовцев в полной боевой выкладке.

Конечно же, они справедливо полагали, что мальчишка не станет прислушиваться. Так и вышло, но я, начав понимать их речь – о чем они пока не догадывались – сразу просекла их настрой, к тому же моя интуиция всегда позволяла выловить истину из шепотков и взглядов.

Короче, из этих разговоров я поняла, что нет предела человеческой глупости и невежеству. Но все же это были обычные люди – пусть и со своеобразным способом мышления. Но как бы они не сели теперь на шею, или, того хуже – не учинили какую-нибудь пакость – кто их знает, на что они способны и какие у них понятия о чести… И поэтому нужно было немедленно понять – что же теперь делать с этими людьми? Самый простой вариант – доложить капитану Серегину и перевалить на него проблему – я отмела сразу же. Он, чего доброго, подумает, что вообще никого не стоит спасать и прикажет местным убираться на все четыре стороны – и тогда все они неизбежно погибнут, если не от рук тевтонов, то от зубов местных хищников, достаточно вспомнить одного лишь только свинозавра. А ведь я не хочу ничьей гибели и твердо намерена избежать такого исхода. Хватит, уже было достаточно смертей, и, быть может, на этом стоило бы остановиться. Внутри меня гнев перемешался с отчаянием, и эта смесь комом встала в горле, не давая мне дышать.

И тут снова заработал мой кулон. На этот раз не было ничего подобного той перетасовке мозгов, которую я ощутила, когда за доли секунды выучила местную латынь. Просто мое сознание обдало морозным холодом, в котором все понятия и предметы стали необычайно четкими и рельефными. Я поняла, что могу исправить ситуацию и должна сделать это самостоятельно. Иначе грош мне цена как руководителю. Конечно, это не та работа, о которой я мечтала всю жизнь, но я обязательно справлюсь.

– Всем немедленно замолчать! – ледяным тоном сказала я на языке Цезаря и Цицерона.

Все притихли и недоуменно уставились на меня. Им, должно быть, было очень неуютно сейчас, ведь они поняли, что я могла услышать то, что не предназначалось для моих ушей. Мой строгий взгляд переходил от лица к лицу, и многие не выдерживали, опускали глаза. Все же некоторый раболепный страх в них присутствовал – а как же иначе, их не могли не впечатлить наши действия с кулоном, после которых я заговорила на их языке…

Теперь, в этой тишине, мне казалось, что я могу читать их мысли. Не то, чтобы каждую мысль я слышала, как произнесенную вслух – но общий настрой был мне открыт. Мне были ведомы побуждения этих людей, их страхи, чаяния и надежды. Множество образов возникли перед моим внутренним взором, грозя взорвать мой ошеломленный мозг. Усилием воли я попыталась упорядочить свои ощущения. Все это было так внове для меня и повергало в растерянность, но я знала, что не имею права отступиться, к тому же открывшееся мне должно было сыграть мне на пользу и образумить этих людей. И я заговорила, стараясь, чтобы ритм и накал моей речи составляли унисон с дыханием и ударами сердца:

– Прежде чем мы перейдем к насущным делам, хочу сделать всем вам одно полезное напутствие. Вижу, догадки бродят средь вас о нашем происхождении и истинных намерениях. Мы не варвары и не титаны, и нам не нужны от вас жертвы. Знаю, о чем вы говорите меж собой, имея в сердце недоверие и неприязнь. Но наказывать вас мы не будем. Ибо ваши ложные мысли и так неизбежно поведут вас по ложному пути, который может закончиться весьма печально. Так что можете быть свободны в ваших помыслах. Однако из сострадания к вам я все же предупреждаю – гибельным будет путь тех, кто выберет неповиновение. Также не могу не посочувствовать тем, кто будет распространять вредные слухи и нагнетать страх. И прошу вас уяснить себе – никакие заговоры у вас не пройдут, так как любая мысль, направленная против нас, тут же станет нам известна.

Сказав это, я немного преувеличила. Но так сделать было необходимо, потому что мне требовалось настолько впечатлить этих людей, чтобы они беспрекословно подчинялись мне, не вдаваясь в долгие раздумья.

С самого начала мое внимание привлекла одна молодая женщина, выделяющаяся среди других жителей поселения, обычно смуглых и черноволосых, своими необычными для этого народа чертами внешности. Рыжая копна небрежно заколотых кудрей, небесно-голубые глаза, белая кожа, яркий здоровый румянец на щеках, щедро украшенных россыпью веснушек… Да и фигура у нее были несколько крупнее, чем у остальных, довольно миниатюрных местных дам. Именно дам, потому что было в их лицах, в осанке, в походке, в манере улыбаться нечто, выдававшее в них именно степенных замужних женщин. Вот и эта, хотя и выглядела моложе меня, и ее вполне можно было назвать девушкой, несомненно уже испытала на себе узы Гименея…

Внезапно, чуть дольше задержав на ней свой расфокусированный взгляд, я отчего-то поняла, что теперь кое-что о ней знаю и даже смогу назвать ее имя. Чередой смутных образов передо мной в один момент пронеслись все ее незатейливые мысли… Непонятно, откуда у меня взялось все эти знания – я даже не напрягалась, глядя на эту рыжую красотку – но тут же решила, не задумываясь, использовать их для усиления воспитательного эффекта.

– Феодора, – обратилась я к ней, – не беспокойся о своей корове. Вероятно, она бродит тут, неподалеку, и у тебя еще будет возможность ее поискать, если корова для тебя важнее спасения собственной жизни. И можешь не стесняться своих чувств к сожженному тевтонами супругу. Он ведь частенько тебя поколачивал, не правда ли?

Вот теперь эффект был более чем удовлетворительным. Все воззрились на Феодору, затем на меня, и дружный вздох прошел по толпе, полный изумления и покорности. Причем покорность теперь была безоговорочной – я, со своим умением читать их мысли, тут же вознеслась едва ли не в ранг богини. По крайней мере, они испытали ко мне искреннее уважение, а все остальное было уже не столь важно.

Затем, радуясь тому, что наконец могу вздохнуть свободно, я наконец отправила их всех готовить обед, назначив старшим мальчика по имени Аякс. Все же единственный уцелевший в селении дом был его домом. Что еще мне в нем понравилось – шустрый подросток явно обладал задатками лидера, а также, к счастью, и благоразумием. Именно он первым адаптировался к новому положению и теперь стремился развить полезную деятельность.

Вообще-то, как раз местные подростки вызывали у меня несомненную симпатию. Если бы их с самого начала не подзуживали кумушки, мы бы с ними сразу спелись. Ладно, у меня еще будет возможность познакомится с ними поближе и, заодно, попрактиковаться в моей латыни…

Когда Аякс, раздуваясь от важности, повел всю процессию в дом, предварительно дав мне слово, что все порученное будет исполнено в самом лучшем виде, я вместе с Димкой заторопилась к тому месту, где мы оставили девочек и Митю с Антоном. Беспокойство за них не оставляло меня все это время, но, как оказалась, волновалась я совершенно напрасно…

Подойдя, мы застыли от изумления. Картина, представшая нашему взору, поражала своей безмятежностью – она никак не вязалась с тем, что происходило вокруг, и сильно напоминала пир во время чумы. Эта картина была тем более удивительной, что Ася, Яна и Митя, пребывая во вполне уравновешенном состоянии духа, пытались расшевелить Антона, а вовсе не наоборот. Ах, ну да – когда Димка своим магическим способом снимал стресс с девчонок, о бедном хореографе никто не подумал…

Дети были так увлечены, что даже не заметили нашего приближения. Мы же не хотели портить им игру, поэтому подходили тихо, на цыпочках. А в это время Янка декламировала своим звонким голоском:

– Бала-бала-ми!

– Йоу… – безрадостно отвечал Антон то, что положено, и остальные вторили ему.

– Чика-чика-чи! – задорно продолжала девочка всем известную лагерную «вопилку».

– Йоу… – послушно подвывал Антон.

Он был уже не так бледен, но бодрости у него за время нашего отсутствия не прибавилось. Эх, надо было попросить Димку, чтобы и его «полечил». Теперь за дело взялась эта троица, и, кажется, без особого успеха… Однако надежда есть – я знала, что ничто так не воодушевляло Антона, как искреннее внимание детей.

Мы с Димкой, наблюдая, остановились поодаль. Дети до сих пор нас не заметили – они были поглощены игрой и благородной целью вывести Антона из ступора. В душе я была очень тронута тем, что они делают.

Когда очередная вопилка закончилась, Митя сказал:

– Антон Витальевич, а давайте вот эту: «дыр-дыр, пулемет»? Чур, я буду говорить!

– Да, давайте, давайте! – радостно согласилась Янка и обе девочки запрыгали от восторга.

– Ладно, Мить, ты говори, а мы с Антоном Витальевичем показывать будем. Да, Антон Витальевич? – сказала Яна тем тоном, которым ребенка уговаривают съесть еще одну ложечку каши.

Хореограф уныло кивнул.

Я не без удовольствия слушала слова любимой детьми игры.

– Дыр-дыр, пулемет!

Выше-выше, самолет!

Бац, артиллерия!

Скачет кавалерия! – декламировал Митя, а все остальные послушно и старательно делали соответствующие каждой строчке движения.

Антон вяло махал своими длинными худыми руками, и выглядел при этом так комично и жалко, что я еле сдерживала истерический смех.

Мы с Димкой переглянулись и тоже стали жестикулировать под слова. После решения нелегких задач веселая лагерная игра явилась приятной разрядкой для моих напряженных нервов.

– Танки шинами шуршат!

И подлодки вдаль глядят!

Снайпер замер на сосне!

Видит сны сапер во сне! Бабах! – закончил Митя, и все, включая нас с Димкой, дружно захлопали в ладоши.

Тут-то нас и заметили. Антон так весь прямо просиял, увидев меня, и ему на глазах полегчало – он вздохнул, как малыш, увидевший наконец маму, которая ушла с утра и вернулась только к вечеру. Эх, Антон, Антон, дитя ты малое – тоже во мне, как и гаврики мои, защиту и опору видишь, безоговорочно признаешь мое моральное превосходство и доверяешь мне и моим решениям… Сейчас я понимала все это с необычайной четкостью. Конечно, и раньше его побуждения не представляли для меня особой тайны, но теперь, при помощи магии синего сапфира, незатейливые изгибы мысли нашего недотепы-хореографа были видны мне так хорошо, словно я действительно читала их в открытой книге.

Девчонки кинулись мне на шею, словно мы не виделись целые сутки. Все хорошо в их прелестных головках – страшные воспоминания не стерлись полностью, но сильно поблекли – так, как если бы это было все давным-давно. У Мити примерно то же, но он сам это сделал, сознательным усилием – запихнул воспоминания в дальний угол. А ведь у мальчишки при наличии чистейшей бесхитростной души – очень сильная энергетика, ясный, достаточно зрелый разум, могучая воля и твердые убеждения – и все это без малейшей примеси магических способностей.

Так, а у меня, значит, эти самые способности начинают понемногу проявляться… До сих пор я даже не имела времени как следует подумать об этом. Может, это и к лучшему – при моей эмоциональности лучше не заостряться на тех странных вещах, что стали со мной происходить с некоторых пор – это я об умении видеть чужие мысли. Вот странно – до обретения этого дара я всегда использовала выражение «читать мысли». Но сейчас я поняла, что это не совсем точная формулировка. Чужие мысли представали передо мной в виде образов. Опять же это были не совсем зрительные образы. Я не могла увидеть черты лица того, о ком думают, но по эмоциям безошибочно догадывалась, кем он приходится человеку. Например, понятия «мой муж» и «мой возлюбленный» имели разную эмоциональную окраску. Мысли человека передавались мне в виде абстрактной картинки, в которой присутствовали только форма и цвет… Мой разум считывал картинку с сознания другого человека, быстро анализировал ее, сопоставляя с реальностью и тут же выдавал заключение – так что я безошибочно могла узнать то, о чем думает человек, хотя и не в деталях. Это происходило достаточно легко, но не совсем автоматически – то есть, я должна была непременно проявить собственное эмоциональное участие в отношении конкретного человека, и лишь тогда мне открывались его помыслы. Если же одинаковые мысли были у множества людей, это усиливало саму картинку, но стирало детали. Так, а как же я узнала имя той рыжей? Такие подробности, как имена и географические названия, я видеть никак не могла. Хм, очень странно. Ладно, я надеюсь, у меня будет возможность подумать и попрактиковаться с этим, пока же все это видение мыслей происходит спонтанно, но в соответствии с необходимостью.

Вообще, мне нужен отдых… Моя голова уже не вмещает в себя такое обилие информации. Вот бы взять выходной, чтобы все обдумать на досуге… Тьфу, какой выходной! Ну вот, уже теряю ясность разума, а может, этот мой разум хохмит надо мной таким образом? Нет, лично мне явно нужна передышка… Не люблю это заторможенное состояние эмоциональной вымотанности…

Я присела на землю, опершись спиной о стену. Боже, как хорошо сидеть вот так, закрыв глаза, и ни о чем не думать… Сейчас, хотя бы минут пятнадцать посижу и снова буду в порядке.

Девочки прижимались ко мне с обеих сторон, приятно было чувствовать их тепло. Никто меня не беспокоил в течение этих пятнадцати минут, даже чужие мысли стыдливо прятались в стороне, не решаясь залезть в мою бедную голову. Пусть она отдохнет, эта голова, ведь потом ей предстоит вести с детьми очень непростой разговор…

Нескольких минут релаксации хватило, чтобы почувствовать себя достаточно бодро для того, чтобы наконец ввести всех непосвященных в курс происходящего.

– Итак, я думаю, вы все уже поняли, что мы попали в другой мир, и мир этот магический… – так начала я свою речь, выразительно глядя на Антона, потому что именно ему необходимо было четко и окончательно уяснить сию данность. У взрослых, в отличие от детей, мышление закоснелое, и им труднее принять то, что не укладывается в их представления. Мозг Антона сопротивлялся. Мозг этот очень хотел верить, что все случившееся – нелепое недоразумение, которое вскоре прояснится, и тогда все вернется на круги своя. Этот не слишком сложный мозг даже допускал, что ему снится сон. Беспокойный, странный и тревожный сон – и не более того, то есть извлекать из происходящего какие-то выводы не имеет смысла – в конечном итоге настанет пробуждение в теплой постельке, в уютной квартирке, где мама уже приготовила чай и нажарила блинов…

– Наверное, у всех у вас в голове крутится один вопрос – вернемся ли мы назад… – продолжала я, – скажу вам честно – я не знаю. Но давайте будем надеяться, что это возможно. Теперь хочу прояснить то, что наверняка интересует вас уже давно – вы помните, я обещала поговорить об этом…

Я прикрыла глаза на несколько секунд, сосредотачиваясь на том, что мне предстояло рассказать тем, кто так безоговорочно доверял мне. Затем я вкратце поведала о Димкином приключении в пещере и о его открывшихся способностях. Однако о своих решила умолчать. Сказала и о том, что не все гладко в этом мире, что тут тоже случаются войны и распри, и наша задача при этом – не пострадать. Говоря, я делала упор на то, что нам нужно быть сплоченными и оптимистичными, благоразумными и осторожными, жить дружно, слушаться старших и ничего не бояться.

Девчонки смотрели на меня расширенными глазами, открыв рот, украдкой бросая на Димку почтительные взгляды. Антон растерянно моргал и глаза его были полны недоверия, страха, беспомощности и тоскливого отчаяния. Митя же старался скрыть свое замешательство, однако я видела, что ему не терпится самому расспросить друга обо всем.

– Итак, это пока все, что я хотела вам сообщить, – сказала я, закончив непростой, но столь необходимый разговор, при этом вздохнув с большим облегчением, – вопросы есть?

Разумеется, вопросов было много. Дети буквально загалдели наперебой:

– Анна Сергеевна, а Димка теперь волшебник? – это спрашивала, конечно же, Яна.

– А где мы здесь будем жить? Анна Сергеевна, при помощи магии можно построить дом? – это был вопрос практичной Аси.

– А я тоже могу получить магические способности? – интересовался Митя.

Помимо прочего, был разрешен спор между Димками о том, куда же нас все-таки забросило – в магический мир или в прошлое. Никому из них не пришлось подставлять лобешник, так как правы оказались оба.

Словом, разговор был весьма долгим и насыщенным, и от этого я изрядно утомилась. К счастью, вскоре нас позвали обедать.

 

Часть 3

Все тот же день, около часу после полудня, все то же селение. Обед.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Все страньше и страньше – как сказал в свое время известный литературный персонаж. И дело было совсем даже не в специфическом вкусе густой – аж ложка стоит, и очень острой похлебки, судя по всему, состоящей из баранины с говядиной, лука, моркови, свеклы, перца, бобов и каких-то местных травок в качестве приправ. Да, портить воздух после такого супчика можно много и со вкусом. Видимо, Птица не стала вникать в тонкости кулинарного процесса, и поставила задачу лишь в самом общем виде, а дальше местные управлялись сами как могли по своим кулинарным рецептам. Но ничего! Ночуя на свежем воздухе, можно позволить себе и не такие изыски.

Но ребята мои к кулинарным изыскам не привыкли и наворачивают это варево так, что только за ушами трещит. Тем более что еда свежая, горячая и вполне калорийная, а внутренний дворик дома старосты – место вполне уютное, тенистое, даже несмотря на несколько варварски срубленных персиковых деревьев. Местные поварихи, одетые в домотканую одежду из сколотых бронзовыми булавками и стянутых поясами цельных кусков ткани, все подливали нам свою похлебку в глубокие глиняные миски, лишь покачивая головами от нашего хорошего аппетита. Но и это тоже не было странным. Любой хозяйке всегда приятно, когда мужчины, поедая ее стряпню, не жалуются на вкус и не отказываются от добавки.

Странно то, что Колдун и Птица каким-то образом сумели найти с местными общий язык. И это не язык жестов, не «твоя моя не понимай», а добротная членораздельная речь, как сказала сама Птица, так называемая сельская латынь. Вот Птица действительно странная. Если бы я не знал о ее особых способностях, то подумал бы весть знает что. Вроде бы тихоня и фифа, не чета нашей Кобре, но некоторые местные явно боятся ее до одури, до дрожи в коленках и недержания мочи. Зато другие, в большинстве своем подростки, явно уважают и смотрят ей в рот, ловя каждое сказанное слово…

Что-то с ней случилось за последние пару часов, то, что ускользнуло из моего поля зрения, потому что в тот момент мне явно было не до того. Мы с моими ребятами реализовывали плоды нашей маленькой победы – собирали трофеи и потрошили обоз тевтонов, состоящий из четырех телег на подрессоренном железном ходу, а также планировали наши дальнейшие действия.

Трофеи, кстати, меня весьма порадовали. Как всегда, у немцев все аккуратно и продумано, вплоть до маленькой походной кузни с запасом древесного угля, гвоздей, подков и прочего кавалерийского имущества, а также набора деревянных колодок для перегона рабов, занимавших почти две телеги. Тянули эти средства передвижения по две флегматичные и покладистые коняги, явно тяжеловозных статей. Насколько я помню, если как следует пожадничать, то в каждую такую повозку можно было загрузить до двух тонн всякой всячины. Превращать этот поселок в свою базу я не собирался, и уже прикидывал – сколько времени нам понадобится, чтобы отсюда уйти, и что при этом мы можем взять с собой, а что все-таки придется бросить.

А бросить нам придется очень многое из найденного, ибо я не собирался грузить повозки до самого прогиба осей, потому что уходить я собирался далеко не торными дорогами. Карта, вместе с другими бумагами найденная в командирской сумке штурмбанфюрера Лемке, ясно показывала, что на западе, дальше по течению реки, куда вела пробитая колесами дорога, начинались уже земли ордена. Примерно в сорока километрах отсюда, у слияния с еще одной рекой, находился ближайший к нам укрепленный форпост Тевтонского ордена, в котором и стоял тот самый 3-й конный панцергренадерский регимент, прикрывающий ближайшие земли от набегов неких восточных варваров.

Туда нам пока было не надо, я не собирался воевать против всего Ордена с десятью наличными бойцами, если даже считать отца Александра. Если что, то существуют и куда более приятные способы самоубийства. Например, пощупать голодного свинозавра за тестикулы, или прыгнуть в жерло действующего вулкана. Путь наш отсюда лежал на север и только на север, навстречу тем самым восточным варварам, от которых так усердно защищались тевтоны. Враг моего врага – мой друг. Постепенно понижающаяся и сглаженная горная гряда в том направлении, больше похожая на цепь высоких холмов, дарила многообещающие надежды на то, что где-то там, между этими холмами, найдется если не дорога, то хотя бы тропа, по которой мы сможем протащить наши телеги.

У меня не было никакого сомнения, что пройдет еще три-четыре дня и тут будет буквально не протолкнуться от тевтонов, встревоженных исчезновением их отряда. И это только в лучшем случае, если командир полка штандартенфюрер Браун поднимет тревогу по факту неприбытия этого отряда из поиска. Куда хуже может получиться, если все адепты Нечистого каким-то образом связаны между собой и Браун узнал об уничтожении Лемке в тот же момент, когда отец Александр выжег тому мозги. Тогда большой пушистый зверек посетит нас уже завтра к обеду, или, в крайнем случае, послезавтра утром. Сидеть на попе ровно и ждать неприятностей я не собирался, поэтому и развил довольно бурную деятельность по организации эвакуации.

Была еще одна проблема, о которой меня предупредил отец Александр, и этой проблемой было кольцо Адепта Смерти, ранее принадлежавшее штурмбанфюреру Лемке. Что-то я краем уха слыхивал о таких кольцах… Стоило слегка напрячь мозги, как тут же вспомнилось, что еще в детстве мой дед рассказывал о таких вот фрицевских колечках, на которых череп изображен. Назывались они «Мертвая голова», и выдавались в качестве награды за особые заслуги наиболее ревностным эсэсовцам. Несомненно, это было одним из них.

Непростое оказалось колечко, непростое. Если верна теория, которую выдвинул отец Александр, то такое кольцо, в котором заключена своего рода сила, напрямую связывает его обладателя с самим Нечистым, а через него и с остальными адептами. Пока это кольцо цело, то по его эманации коллеги Лемке запросто смогут вычислить наше местоположение, что не совсем айс. Просто выбросить его в реку или закопать в землю тоже не вариант. Рано или поздно оно обязательно найдется. Как сказал мне отец Александр, – все предметы такого рода с атрибутами сил Зла необходимо уничтожать в обязательном порядке, уменьшая присутствие Нечистого в этом мире. Серебряное кольцо можно было только расплавить…

Ну, прямо тебе калька сюжета из Властелина Колец. Хотя, кто знает, не на совсем же пустом месте профессор Толкиен создавал свое сочинение, присобачив к некоему фактическому материалу собственный сюжет… Но, с другой стороны, судить об этом нам пока преждевременно. Информации много, но она разбросана там и сям плохо сочетающимися между собой фрагментами, соединить которые в единое целое пока никак не удается и приходится все анализировать по частям. И главный вопрос не в тевтонах. С ними как раз все понятно. Удравшие в этот мир из нашего деятели ваффен СС могли нагородить и не такого.

Уничтожение кольца тоже та еще задача, осложненная тем, что среди моих людей нет ни одного кузнеца, способного раскочегарить походный горн тевтонов. То есть чисто теоретически мы знаем, как это сделать, но времени и сил на это будет потрачено неразумно много. Но этим мы займемся чуть позже, быть может, среди новых подопечных Птицы имеется хотя бы ученик кузнеца, а уж как разжигать горн, он должен знать обязательно. Как мне кажется, на эту роль больше всего подходит вон тот здоровенный угрюмый парень с отметинами окалины на больших сильных руках. Вот закончим, мягко выражаясь, кушать и поговорим с ним на предмет технической помощи. Но и этот вопрос, пусть очень важный, но тоже далеко не главный.

Главный вопрос в том, кто рулит тут всеми процессами, все время оставаясь за кадром и откуда у всего происходящего здесь растут ноги, и откуда руки? Кто эта таинственная женщина, которая говорила с Колдуном, и что это за ее такие непутевые родственники, тоже явно из нашего мира, укрывшиеся тут от победившего их Единого бога? В таком контексте, и к гадалке не ходи, это могут быть только греко-римские олимпийские боги, или те сущности, что некогда стояли за этими вывесками. Конечно, это могли быть языческие божества древних славян, египтян, персов или индусов, но последнюю точку в этом вопросе ставил язык, на котором разговаривают жители этого поселения, а говорят они, как утверждала Птица, именно на латыни, а не на древнеславянском, фарси или языке древних египтян. И одеты они тоже соответственно, то есть примерно так, как бывают одеты актеры в фильмах о жизни Древнего Рима. Разумеется, между кино и увиденной нами реальностью все-таки есть разница, но она не настолько велика, чтобы помешать узнаванию.

Оставалось понять, что же для нас будет означать реальное присутствие в этом мире такой, несомненно могущественной, но очень склочной и скандальной семейки, по сравнению с которой советская коммуналка есть образец благодушия, порядка и покоя. Больше половины семейки откровенные садисты, маньяки и властолюбцы, и оставшиеся тоже далеко не сахар – я это уяснил еще со времен золотого детства. По крайней мере, именно такое мнение сложилось у меня тогда после прочтения древнегреческих мифов, и это при том, что подробности как-то даже и не запомнились. Так что, хоть самостоятельно в этом мире нам не выжить, и воевать один на один с тевтонами – дело безнадежное, но ухо с такими покровителями нам придется держать востро, а решения принимать взвешено, ориентируясь только на свои интересы. В надежде, что отец Александр как раз сможет несколько просветить меня относительно договороспособности и вообще вменяемости этих так называемых богов, я, не откладывая в долгий ящик, обратился к нему, высказав свои предположения.

– Пока, к сожалению, могу сказать лишь то, что я почти ничего о них не знаю, – в ответ на мой вопрос покачал головой священник, – эллинских лжебогов нынче не изучают ни в семинариях, ни на курсах инквизиторов. Даже факультативно. Их дело было закрыто и сдано в архив еще больше полутора тысяч лет назад и сект на основе их верований просто не существует. Совсем другое дело – прямые сатанисты, манихеи, и разного рода сектанты протестантского толка. Но, как я понимаю, дела с ними нам иметь не придется.

– Как раз с сатанистами придется, – усмехнулся я, – а то как еще иначе можно назвать тевтонов. Но не о них сейчас речь, потому что там все просто, никакой политики, одна сплошная война. А война – это как раз по нашей части. С возможными союзниками получается куда сложнее. Если это действительно так называемые олимпийские боги, то избави нас, о Боже, от таких друзей, а уж с врагами мы и сами справимся.

– Наверное, вы правы, Сергей, – задумчиво протянул отец Александр, отставив в сторону пустую миску из-под супа и прихлебывая из чашки горячий отвар, приготовленный Птицей собственноручно, – Очевидно, политическую линию вам придется вырабатывать на ходу и при этом я вам, разумеется, в этом помогу чем могу.

Священник повернулся в сторону Птицы.

– Анна Сергеевна, – спросил он, – скажите, что это за такой отвар вы приготовили нам на десерт, а то я что-то не узнаю вкуса, хотя, несомненно, чувствую, что в нем есть нечто знакомое?

– Дикий чай, мелко порезанные плоды цитрона, – с лукавством на лице начала перечислять Птица, – почки и молодые листья малины и смородины, чабрец, душица, немного меда для сладости, а также некоторые травы, снимающие усталость и улучшающие настроение.

– Настоящая алхимия, Анна Сергеевна, – рассмеялся отец Александр, протянув свою чашку за добавкой.

И тут, заставив всех вздрогнуть и изумленно застыть, случилось нечто, что можно было бы назвать явлением Христа народу. Посреди дворика, чуть в стороне от нас – как раз там, где тевтоны вырубили деревья на дрова, отчаянно взвихрилась поднятая вверх пыль, из столба которой, едва удержавшись на ногах, почти прямо на нас вывалился какой-то тип со смазливой и наглой рожей профессионального мошенника. Одет он был наподобие местных пацанов, только на тех одежда была сшита из грубой льняной и шерстяной домотканой ткани, а этот кадр щеголял шелками и тончайшим батистом, на версту распространяя вокруг себя удушливое облако ароматов от благовоний и притираний. Одной рукой он придерживал на голове широкополую шляпу, а другой прижимал к груди металлический, обвитый двумя змеями, довольно изящный жезл. Вид у незваного гостя был растерянный и слегка придурковатый, как будто все произошедшее являлось для него полной неожиданностью. Да, это был далеко не Христос…

– Здрасьте, – немного невпопад на чистом русском языке произнес неожиданный визитер, приподнимая свою шляпу и преспокойно глядя прямо в стволы снятых с предохранителей и наведенных на него автоматов и пистолетов – это у спецназовцев сработали рефлексы, которые, как известно, не пропьешь. А вот местные упали перед пришельцем ниц, будто моля его, то ли о помощи, то ли о пощаде. Но с местными мы еще разберемся, а сейчас все внимание было направлено на нашего гостя, который, судя по всему, как раз и принадлежал к тому самому олимпийскому семейству – об этом говорило и его необычное появление, и сам вид, несколько спесивый, даже несмотря на шумное и довольно неуклюжее – и уж точно неожиданное для него самого – появление.

От моего внимания не ускользнуло и то, как немного проказливо улыбнулся Колдун, шепча что-то Птице на ухо и убирая за ворот рубахи свой неизменный камень. Так радуется мальчишка, успешно подставивший неуклюжему дяденьке подножку.

– Здравствуй, Гермесий, – с легкой издевкой ответила на приветствие Птица, – или как там тебя звать на этот раз, покровитель лжи, шпионажа и провокаций? Тебе мама не говорила, что подсматривать и подслушивать нехорошо?

Тот, кого Птица назвала Гермесием, выпрямился, попытался подняться в воздух, трепеща крылышками позолоченных сандалий, но тут же тяжело плюхнулся обратно, снова едва устояв на ногах. На этот раз очередь загадочно улыбаться перешла уже к отцу Александру.

– … и пытаться сбежать от разговора тоже нехорошо, молодой человек, – добавил к словам Птицы священник.

– И вовсе я не человек, – нагло заявил визитер, вскинув голову и обведя нас высокомерным взглядом сверху вниз, – а даже самый настоящий бог. Трепещите, смертные! Хоть местные жители называют меня Меркуриосом, но вы, если вам так нравится, можете обращаться ко мне как к Гермесию.

И он, напыжившись, с важным видом сдул несуществующие пылинки со своей блистающей туники.

– Это ты-то бог? – ехидно удивился отец Александр и в голосе священника мне послышались громыхающие нотки далекой грозы, а вокруг головы начало появляться призрачное бело-голубое сияние. – Бог он, понимаете, товарищи. Пацан, овладевший силой два дня назад, запросто сбил его с ног подножкой, а молодая девица прочла с первого взгляда, как детский букварь. И все это совершенно без моей помощи. И кто ты, спрашивается, после этого? Мелочь ты пузатая, мелкий жулик и вор… А ну проси немедленно прощения, пока я не разозлился по-настоящему.

Вся спесь мигом слетела со светлоликого бога. Его глазки испуганно забегали, он нервно передернул плечами и состроил жалостливую гримасу.

– Дядя, прости засранца, – плаксиво протянул он, убрав левую руку за спину и сложив ее рожками, – Я больше так не буду, честное олимпийское слово.

Ответом ему был хохот, похожий на стихающие раскаты грома где-то в вышине.

– И кого ты думал обмануть, плутишка? – громыхающим голосом спросил любителя подслушивать отец Александр. – Или ты думаешь, что я ничего не вижу? Проси прощения по-настоящему, старый ты прохвост.

– Виноват, ошибся, дядя, – склонив голову, пробормотал божок и вытянул руки вперед, словно школьник, уличенный в баловстве, – характер у меня мягкий, и вообще я ни в чем ни виноват. Прости меня, если можешь, сирого и убогого. А то ведь я тебя знаю, дядя – развоплотишь походя, и не будет больше старого плута Гермесия… – тут он артистически шмыгнул носом, подчеркивая свое искреннее раскаяние.

– Да ладно тебе, Гермесий – ты прощен, – уже почти обычным голосом пророкотал священник, неспешным движением доставая четки. – Буду я еще тебя развоплощать, руки пачкать. Подопечных тебе жуликов и воров от этого точно меньше не станет. Веди себя прилично и тогда с тобой уж точно ничего не случится.

– Спасибо, дядя, – повеселел покровитель мошенников, и его русые кудри радостно заколыхались из-под шляпы, – ты, как всегда, добр. Вот отец наш Зевсий, сволочь злопамятная, до сих пор не может забыть мне свой скипетр, а ведь сколько воды с той поры утекло. Чуть не прибил меня, зараза. Да и братец Аполлонус тоже не ангел. Чуть что, бывало, лупил меня, несчастного, смертным боем за всякие шалости.

– Ню-ню, – с притворной строгостью прогудел отец Александр, в глазах которого вспыхивали насмешливые искорки, – не прибедняйся. Лупили его, понимаешь. Лучше скажи, зачем ты сюда явился и в чем смысл этой интриги. И смотри, не обманывай. Если что, то наблюдать за тобой мы будем в три пары глаз, при этом мальчик очень чувствителен, девица проницательна, а я, как ты знаешь, значительно сильнее тебя.

– Знаю, дядя, – повесил голову Гермесий, вытянувшись в струнку, как перед командиром, – но все же… – он бросил в сторону нас и спецназовцев быстрый взгляд, исполненный недоверия и чувства собственного превосходства, – мне не хотелось бы сейчас говорить при смертных о разных тайных вещах, о которых можно рассуждать только между своими.

– Ты дурак или прикидываешься? – удивился тот, кто говорил голосом священника, и тут же этот голос посуровел, – эти смертные значат для меня куда больше, чем просто смертные, а ты куда меньше, чем воображаешь. Так что рассказывай, не тяни кота за фаберже, а то я действительно рассержусь, забуду о том, что совсем недавно простил некоего Гермесия, и отдам его для допроса сидящему здесь капитану Серегину. А он умеет допрашивать, ты поверь, расскажешь ему все что знаешь, чего не знаешь и о чем догадываешься. И твое бессмертное тело тут будет только в плюс, капитан сможет ломать тебя без всяких ограничений, ведь помереть от пытки ты не сможешь.

– Да, дядя, – поскучнел обладатель жезла-кадуцея, – ошибся я в тебе. Злой ты, куда злее тех людей, что принесли с собой сюда твоего извечного Оппонента. Додуматься пытать бедного Гермесия – это же уму непостижимо.

Он сокрушенно вздохнул и часто заморгал, показывая тем самым охватившее его молчаливое негодование.

– Я не злой, – с полузакрытыми ответил отец Александр, продолжая меланхолично перебирать четки, – я справедливый, но ты мне зубы не заговаривай. Отвечай – откуда здесь взялись эти тевтоны и та погань, которой они поклоняются?

– Это не я, – проблеял божок и замотал головой, – это все своим медным лбом придумал придурок Арес. Воинов ему, видишь ли, захотелось – настоящих. Притащил он их сюда, значит, явился перед ними и заявил – я, стало быть, бог войны, поклоняйтесь мне, и мы вместе завоюем весь мир. А они его шугнули как шелудивого пса, поскольку у них уже было свое божество, называемое ими херр Тойфель, а придурка Ареса они и знать не желали. Ох, и лупила же его потом Афина… так лупила за эту погань древком своего копья – да жаль, что совсем не прибила. Вот так теперь и живем, дядя. Мы, Тойфель, людишки и тевтоны.

Тут он вновь выразительно и шумно вздохнул, и театрально развел руками.

– Плоховато живете, Гермесий, – покачал головой священник. – Но ты давай, рассказывай дальше. И поживее. А то из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что ты знаешь о том, кто и с какой целью перебросил сюда этих людей, и в чем вообще смысл всей этой операции?

– Не знаю я ничего, дядя, честно, не знаю, – снова заблеял тот. – Меня там и рядом не стояло и мимо не пробегало. Это все братец Аполлонус и наша знайка-зазнайка Афина… Ой!

– А вот с этого момента поподробнее, Гермесий, – с явным удовольствием произнес адепт Небесного Отца, – пожалуйста, без «ой». Ну, давай говори, мы тебя слушаем. Да все начистоту выкладывай, не вздумай юлить!

– Ну, это значит так, дядя, – прокашлявшись, угодливым тоном резво начал русоволосый божок, – меня там действительно не было, но одна знакомая сорока на хвосте принесла, что Аполлонус с Афиной о чем-то таком сговаривались. Мол, нужны герои, которые победили бы тевтонов и избавили наш мир от этой напасти. За главного героя он даже собирался отдать замуж свою сестру, старую деву, Артемиду. Если действительно герой, то пусть и укрощает ее на брачном ложе, хоть каждую ночь. Может, родят кого-нибудь, вроде хм… Геракла. После победы над тевтонами и херром Тойфелем Аполлонус с Афиной должны были оказаться в белом с блестками, а Зевсий в навозе по самые кудри. А тут еще и проверенная в деле собственная гвардия Аполлонуса, не связанная нашими семейными делами. Должно было получиться красиво, Зевсия – на пенсию, солнцеликий Аполлонус – гордо сидит на троне, мудрая Афина – разумно правит миром, а вот он, – Гермесий кивнул в мою сторону, – вместе с этой стервой Артемидой – смотрит за порядком в мире. Но тут, дядя, пришел ты и все испортил.

Вот как, значит, они решили, божества недоделанные. Ага, типа того, что я всю жизнь мечтал таскать каштаны из огня для мелкого интригана и жениться на старой деве с желчным, склочным, противным характером. А не пошли бы они все подальше со своими планами и все лесом, лесом, лесом.

Тот, кто говорил голосом отца Александра, как оказалось, был того же мнения.

– Гермесий, – сказал он, присвистнув и вперившись внимательным взглядом в собеседника; где-то в уголках рта священника, скрываемая бородой, зарождалась усмешка, – вы что, совсем уже одичали здесь в этой своей резервации? Неужели твой Аполлонус думал, что дети мои, лучшие из лучших, будут служить ему как послушные марионетки, а не поведут себя так, как диктует им ум, честь, совесть и свободная воля? Вымести из этого мира тевтонов вместе с их поганью – это, конечно, дело святое, но вот участвовать в ваших интригах они уж точно откажутся.

– Разумеется, откажемся, – кивнул я, – пусть этот ваш Аполлоний поищет дураков где-нибудь еще.

– Молчи, смертный, – взвизгнул Гермесий, потрясая своим жезлом, – не оскорбляй всемогущее божество своим пренебрежением. Аполлоний и его сестра Артемида ужасно обидчивы и мстительны, и стоит им узнать о твоих словах, то тогда тебе точно несдобровать. Их месть всем вам будет ужасной!

– Цыц, Гермесий, – прикрикнул на разошедшегося божка тот, кто говорил голосом отца Александра. – Эти люди отмечены моим знаком, и они совершенно не в вашей власти. Понятно? А чтобы ни ты, ни Аполлоний, ни кто-нибудь еще не замыслили против них чего-нибудь дурного, то отныне и присно и во веки веков быть вам рядом с ними такими же простыми смертными, как они. Аминь!

– Молчу, дядя, молчу, – снова испугался покровитель плутов, прикрывая рот рукой, – так-то характер у меня мягкий и вообще я тут ни при чем. Это все Аполлоний, проклятый, все он.

– Прекрати дурачиться! – добродушно прикрикнул отец Александр. – У меня есть к тебе еще пара вопросов, а потом можешь проваливать на все четыре стороны. И не вздумай больше подсматривать за нами или подслушивать, потому что в таком случае простым развоплощением ты не отделаешься. Изобрету специально для тебя что-нибудь особенное, например, обращу в молодой баобаб… Как тебе такая перспектива?

– Отнюдь не вдохновляющая, дядя, – печально склонил тот кудрявую голову, – пробыть остаток вечности баобабом, при моем-то темпераменте – этого и врагу не пожелаешь… – он вздохнул и поежился, – поэтому я буду покладист и даже умилен. Так что, гражданин начальник, задавай этот свой вопрос и я отвечу на него со все возможной точностью. А потом – с чистой совестью на волю.

– Хорошо, Гермесий, – кивнул священник и повернулся к сидящему рядом с Птицей Колдуну.

– Отрок Димитрий, – сказал он, – расскажи-ка этому гражданину с сомнительной репутацией свою историю. Уж очень меня заинтересовала личность той таинственной незнакомки. И не смотри та то, что он вроде как бог, ты и сам сейчас уступаешь ему весьма немногим.

Немного помявшись, мальчик на публику повторил свой рассказ о том, что произошло с ним в той пещере. Ставший необычайно серьезным, Гермесий несколько раз останавливал мальчика и задавал ему уточняющие вопросы. Стало ясно, что его обычная напускная дурашливость – не более чем маска, за которой скрывается жесткий и изощренный ум с многотысячелетним жизненным опытом. Он даже попросил Колдуна вытащить из-под рубашки и показать ему тот самый черный камень, который превращал самого обычного мальчика в могущественного волшебника.

– Значит так, дядя, – задумчиво скребя гладковыбритый подбородок, произнес наш божественный визитер, – если посмотреть на все это не очень внимательно, то можно предположить, что это могли быть Афина или Артемида, но! – он многозначительно поднял вверх длинный тонкий палец, создавая короткую, но вескую паузу, – Артемида никогда бы не пошла на встречу с лицом противоположного пола, даже таким юным, как наш герой, а Афина ни за что бы не стала опрощаться и говорить о радостях обычной человеческой жизни. Эти факты, а также зубчатая корона на голове у незнакомки, черный алмаз, использованный в качестве камня-ключа и упоминание о племени «дочерей» подводят нас к третьей кандидатуре, которую на первый взгляд нельзя было ни в чем заподозрить, так как она изначально никогда не участвовала в наших семейных играх…

– Постой, Гермесий, – прервал я докладчика, – а с чего ты взял, что незнакомка собралась принять участие в ваших семейных играх? Из анализа ее «выступления» у меня сложилось впечатление, что она собралась напрочь разрушить всю эту игру, а пока все бегают и кричат, удалиться восвояси, прихватив с собой банк.

– Разрушить семейную игру – это тоже семейная игра, молодой человек, – назидательно пояснил обладатель крылатой шляпы. – Хотя что-то в твоих словах определенно есть… как будто ее действия направлены не параллельно интригам остальных игроков, а в какой-то еще не до конца понятной перпендикулярной плоскости, как будто ее интересует совсем не тот приз, что и остальных. Не знаю…

– Имя, Гермесий, имя, – перебирая четки, произнес отец Александр, – если ты открыл рот и произнес «альфа», то будь добр, дойди и до «омеги».

– У нее много имен, – задумчиво и тихо ответил Гермесий, глядя перед собой, словно исполнившись некоего благоговения, – некоторые называют ее Великой Матерью, другие Матерью Богов, третьи Кибелой или Реей, четвертые… впрочем, это неважно. Она вообще-то самая древняя среди нас – когда еще не было ни титанов, ни олимпийцев, была уже Великая Мать, которой поклонялись первые племена людей. Но самое главное – отпечаток ее личности есть на камне, который мальчик носит на своей шее. Спутать ее ауру с чьей-то еще невозможно, и я очень сочувствую тебе, мальчик. Быть учеником Матери Кибелы очень непросто и чаще всего получается так, что она, подобно черной паучихе, пожирает своих неудачливых учеников.

– Этого юношу ей пожрать не удастся, Гермесий, – произнес отец Александр, словно отрубив, – В любом случае. Отрок Димитрий находится под моей защитой. По крайней мере, до тех пор, пока он находится в этом мире, лежащем вне пределов моей юрисдикции.

– Ну, если его берешься защищать ты, дядя, – вздохнул божок, с уважением склонив голову перед священником, – тогда я за него спокоен. Кстати, разве ты не собираешься присоединить этот мир к своим владениям?

– Не собираюсь, – ответил священник, – я же сказал, что этот мир лежит вне пределов моей юрисдикции. Вы сами затащили сюда моего адепта, вот теперь сами и выкручивайтесь. Хотя тут не мешало бы капитально прибраться и вымести весь тот мусор, который вы успели накопить за время своей ссылки. Но эту миссию я, скорее всего, доверю тем, кого ты видишь сейчас перед собой. Тебе все понятно, Гермесий?

– Все ясно и понятно, дядя, – облегченно вздохнул тот и вопрошающе-опасливо вскинул глаза, – Ну я пошел…

– Погоди уходить-то, – сказал отец Александр и указал рукой на Птицу, – есть еще одно важное дело. Прежде чем покинешь свою епархию, переведи местную паству в подчинение вот этой молодой леди. Тебе теперь они совсем без надобности, да и договор о их защите ты выполнить не сумел. Теперь их селение разрушено, родственники убиты, а те, кто выжил, остались без родных и крыши над головой.

– Ну, куда мне было лезть супротив херра Тойфеля… – пробормотал Гермесий, оглаживая свой крылатый жезл, змеи на котором встревожено зашипели. – Все, пожалуй, готово, теперь они ваши, девушка, телом и душой, прошу вас их любить и лелеять, – он с кривоватой улыбочкой взглянул на Птицу и отвесил ей шутливый полупоклон, – до свиданья, надеюсь, что до скорого.

С этими словами античное божество элегантным жестом приподняло свою шляпу, а затем, перебирая своими крылатыми сандалиями, подпрыгнуло в воздух и с легких хлопком исчезло, оставив после себя только пыльный вихрь.

Анна Сергеевна Струмилина.

Ну и ну… Это вялое восклицание было единственно возможной реакцией моего мозга, уже изрядно перенасыщенного очевидным-невероятным. Я не то чтобы устала удивляться и поражаться, но чудеса и неожиданности этого мира стали немного утомлять мою психику. Я, со своей склонностью к спокойному размышлению, не имела ни времени, ни возможности проанализировать то, что со мной происходило. Все события от начала нашего попадания в этот мир слились в один сплошной сумасшедший вихрь. Я очень надеялась, что у меня все же когда-нибудь появится возможность отдохнуть и привести свои мысли в порядок. Теперь я уже не ойкала мысленно – каждое новое чудо воспринималось мной почти как должное.

А очередным чудом было то, что к нам собственной персоной явился самый настоящий бог… Ну, точнее, он неожиданно выпал, чем явился во всем подобающем божеству великолепии. Это Димка его, так сказать, «извлек на свет божий». Уж не представляю себе, как именно он это сделал – думаю, он почувствовал, что рядом с нами находится кто-то желающий оставаться незримым, и подсек его каким-то магическим образом, тем самым разоблачив незаметно подслушивающего бога при всем честном народе. О чем он мне и сообщил тут же по секрету.

Итак, перед нами, дурашливо улыбаясь и щуря хитрые глаза, стоял тот, кого местные называли Меркурием, а сам он думал о себе по-гречески, как о Гермесе, точнее Гермесии. Откуда я это знаю? Прочла в его мыслях, а ведь он даже был ни сном ни духом о том, что я роюсь в его бестолковке – ну, по крайней мере, никакого чрезмерного волнения по поводу просмотра его мыслей он не выказал. Остальные увиденные мной образы, к моему разочарованию, не представляли особого интереса. Неуютно как-то и скучно было в хранилище его разума – ощущение, будто темно, пыльно и затхло, без малейшего проблеска чего-то прекрасного, высокого или гениального.

Вообще-то я могла бы и так без труда догадаться о личности визитера, ведь ее весьма красноречиво характеризовал его образ – ну кто же не знает героя древнегреческих мифов с его знаменитыми крылатыми сандалиями? Прикольная обувь – кажется, теперь я догадываюсь, как она действует на самом деле – она помогает носящему ее быстро перемещаться в пространстве, оставаясь невидимым. Ну да, ведь он, Гермесий этот, вроде как был типа почтальона и передавал волю богов другим богам и даже смертным, усыпляя их при помощи вот этого не менее прикольного скипетра… Оказывается, помню кое-что из мифологии, в детстве это моя любимая книжка была – «Легенды и мифы Древней Греции и Рима». И еще прекрасно помню, что тогда я искренне верила в существование всех этих богов, с интересом разглядывала картинки в той книжке и мечтала, чтобы ко мне явился кто-нибудь из них, да хотя бы вот этот Меркурий.

Ну, вот и сбылась мечта… нет, совсем не идиота, а впечатлительной девочки с богатым воображением. Смотрела я на бога, стоящего передо мной, и сопоставляла реальность с моими детскими представлениями. К моему удовольствию, расхождение было минимальным. С моей точки зрения, на внешность этот Гермесий – тип весьма симпатичный. Этакий до придела залакированный и присыпанный сахарной пудрой мальчик-мажор в исполнении Ди Каприо. Было в нем какое-то очарование порока и обмана, куда там знаменитому основателю МММ Сергею Мавроди. Несомненно, этот Гермесий, вздумай он заняться подобной деятельностью – и денег собрал бы больше, и без труда сумел бы с ними улизнуть в неизвестном направлении. Кто знает – если этот древнегреческий бог действительно время от времени шастает среди смертных, то, может быть, это он и был описан Ильфом и Петровым под именем Остапа Бендера. Ну, или какой-нибудь его внебрачный сын… Впрочем, это если только допустить то, что он может свободно проникать в наш мир и возвращаться обратно.

Потом в разговор вступил тот, кто скрывался за обликом отца Александра, и мне, откровенно сказать, стало страшновато. При всем его общем дружелюбии лезть в сознание этой сущности я сочла несколько неуместным и лишь слегка скользнула мыслью по поверхности ее или его эмоциональных реакций. Я увидела сущность, по сравнению с которой Атлант, держащий небесный свод, и Сизиф, толкающий в гору камень, казались бы записными бездельниками, а Эйнштейн и Капица недоученными школярами. Тот же Гермесий по сравнению с этой сущностью действительно казался пузатой мелочью, но в то же время я ощущала исходящую от нее благость, человечность и безмерную доброту. Да, иногда этой сущности приходится быть жестокой, подобно хирургу, который, вскрывая нарыв, или отсекая раковые ткани, вынужден резать по живому, но эта жестокость вынужденная, идущая во благо, а не во вред. При всем при этом я удивилась, насколько образ того, кто говорил голосом отца Александра, оказался у меня удивительно антропоморфным, как будто это был мой любимый дедушка, готовый утешить и поддержать свою любимую внучку. А может быть, и нет в этом сходстве ничего удивительного, ведь сказано же в Писании про людей, что созданы они по божьему образу и подобию…

Окончательно меня добило известие о том, что по настоянию этой сущности Гермесий передал в мое ведение выживших жителей этого поселка. «Теперь они ваши и душой и телом», – сказал покровитель купцов, мошенников и пиратов перед тем, как исчезнуть, и эти слова тяжким грузом упали на мои плечи. Я ведь на самом деле не богиня, не волшебница и не святая, я даже не могу сказать, что учусь этому ремеслу, и эта нежданная новость меня просто раздавила. С другой стороны, я поняла, что теперь с их стороны исключено всяческое непослушание и малейшая нелояльность.

А Гермесий этот хамло. Даже не поинтересовался, как зовут его преемницу, не говоря уже о том, чтобы дать какие-то напутствия. И вообще, повел себя так, словно я – самая обычная, заурядная девица, недостойная даже пошлого комплимента. Вообще никаких эмоций в мою сторону, хоть явных, хоть тайных. Просто свинство. «Девушкой» назвал… хорошо, что хоть не женщиной, иначе точно бы схлопотал по своей смазливой наглой мордахе…

М-да, самолюбие мое было несколько задето, хоть я и старалась не придавать этому значения. Я привыкла, что мужчины, видя меня в первый раз, смотрят хотя бы с интересом. Однако ведь, если подумать, Гермесию-то не одна тысяча лет – он, может быть, насмотрелся на всяких разных красоток, и теперь его трудно впечатлить обычной девушке? А может, просто он был в шоке от неожиданного разоблачения, как та звезда? Так пыталась я себя утешить, но неизбежно приходила к одному заключению – не джентльмен Гермесий, увы, совсем не джентльмен, а самый настоящий мерзавец, хотя и чертовски очаровательный…

Необходимость подумать о своей «пастве», переданной мне Высшей волей, заставила свернуть мои мысли с глупых переживаний к более серьезным вещам. Я посмотрела в ту сторону, где столпились те самые местные, и увидела в их блестящих черных глазах обожание и фанатизм. По законам этого мира, теперь эти люди пойдут за меня и в огонь и в воду, требуя в обмен с моей стороны защиты и благословения их дел. Все, что с ними случится, теперь будет на моей совести, и если наглый божок не испытывал по поводу погибших никаких нравственных терзаний, то я так не смогу и сама себя заем поедом до смерти. Ответственность… это то, чего я бы хотела избежать. Мне и так было достаточно тех угрызений совести, что порой мучили меня по поводу моих гавриков, которых я увела из лагеря и втравила в смертельно опасную, хотя и захватывающую, историю…

Едва удручающие мысли завладели моим сознанием, нагоняя тоску и уныние, как на мое предплечье легла сильная мужская рука. Повернув голову, я увидела, что это был отец Александр. Теплый свет его голубых глаз ободрял и успокаивал.

– Не бойся, дочь моя, – проникновенно сказал мне священник, – Господь дал тебе крест, который теперь надо нести, но я вижу, что этот крест тебе по силам. Успокойся, разберись в себе, и делай что должно, а мы все тебе поможем, ибо тогда свершится то, что и должно было свершиться. Тут у каждого свой крест и каждый несет его как может. Даже ваш Антон, которого считают обузой и ничтожеством, тоже играет свою роль, и, быть может, ему еще предстоит совершить нечто великое. Аминь!

Светло-голубой нимб уже не сиял над головой священника, и глухие грозовые раскаты исчезли из его голоса – теперь это был он сам, собственной персоной, без малейшего участия той могущественной сущности, которая иногда через него действовала и говорила. Ласковое тепло и уверенная сила, исходящие от отца Александра, наполнили мою душу спокойствием и осознанием важности возложенного на меня бремени. Также я ощутила невидимую поддержку, на которую мне теперь приходилось уповать. И в моем сердце даже забрезжило что-то, похожее на радость, при мысли о том, что я могу многое дать этим доверенным мне людям, многому их научить. Я теперь – их богиня! Богиня Анна. Вот только чему мне пристало покровительствовать? Что ж, такие вопросы с кондачка не решаются, тут надо подумать. Я буду благоразумной богиней, без самодурства. Главное, не впасть в гордыню, ведь три десятка верующих – это, конечно, невеликий приход, но все же для начинающей богини более чем достаточно.

Ну, если разобраться, то при Гермесии жители поселка занимались контрабандной торговлей, переправляя через хребет помимо пограничных постов товары из восточных степей в земли тевтонов и обратно. Дело тут было даже не в торговых пошлинах, высоких или низких – между степями и тевтонами шла пусть вялотекущая, но все же горячая война и всяческая официальная торговля между ними была просто невозможна. Перебирая воспоминания одного юноши, я как бы воочию увидела эту тропу, достаточно широкую для телеги, петляющую среди гор и холмов и выходящую на ту сторону хребта в земли лихих степных наездниц…

Именно эта контрабандная деятельность и стала причиной уничтожения селения. Когда командующий поисковой экспедицией штурмбанфюрер Лемке обнаружил тут гнездо контрабандистов, он тут же приказал ликвидировать это поселение с полным уничтожением всех его жителей. Тех людей, которых мы освободили, должны были принести в жертву херру Тойфелю, а не продать в рабство, как я сперва было подумала.

Но я же не Гермесий и не имею склонности к воровству, контрабанде, шпионажу и прочим малопочетным, с моей точки зрения, занятиям, а значит, тех, кого передали в мое ведение, надо будет, с позволения сказать, перепрофилировать. Но что я им могу предложить в качестве занятия, которое прокормит их самих и их семьи? Впрочем, какие семьи – эти люди потеряли своих родных. Вообще, надо с ними уже наконец разобраться – кто что из себя представляет. Но, пожалуй, я это сделаю во время пути. Пока же для меня ясно одно – мои новые подопечные явно делятся на две группы. Из двадцати семи человек шестнадцать были подростками, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Именно их тевтоны не тронули, а приберегли для большого жертвоприношения своему Тойфелю. Все остальные являлись молодыми замужними женщинами, возраст старшей, на глаз, не превышал двадцати восьми лет. Впрочем, младшей, судя по виду, было около тринадцати-четырнадцати лет, но раз она уже сочеталась браком, то в жертвы Тойфелю, очевидно, не годилась.

Десять молодых замужних женщин, подвергшихся насилию… Тевтоны надругались над ними, не успев после этого убить лишь по причине того, что мы вовремя вмешались. Зато они убили всех их детей, и помешать этому мы не успели. Стало быть, всем этим женщинам была нанесена сильная психологическая травма. Только одной из них удалось избежать печальной участи – и этой счастливицей была как раз Феодора. По мелькнувшим в ее голове образам я узнала, что она как-то очень удачно спряталась, и объявилась только тогда, когда все было уже кончено. Но подробности этого приключения в ее памяти разглядеть не удалось. Немного попозже надо будет обязательно поболтать по душам с этой ловкой молодой женщиной. Общение с такой необычной личностью сулило мне очень много интересной информации об этом мире и населявших его людях. Эта рыжая очень выделялась на фоне остальных своих товарок, и не только из-за своей внешности. Заметно было, что по сравнению с ними она очень умна, предприимчива, и обладает большой жизненной энергией, имея при этом легкий, незлобивый характер и увлекающуюся натуру. И еще я заметила, что остальные кумушки относятся к ней с легкой неприязнью. Разбираться в этом именно сейчас при помощи чтения мыслей мне не хотелось – все-таки для этого нужны кое-какие усилия, да и картина тоже получается неполной.

Однако ничто не мешало мне строить предположения. И были они вот какие – поскольку Феодора обладает необычной, довольно миловидной внешностью, то наверняка мужья остальных дамочек не могли не заглядываться на нее, что, естественно, раздражало их благоверных. Ну, мужья теперь мертвы, но отношение их бывших жен к Феодоре уже не изменить…

Да, вряд ли мои выводы ошибочны – так думала я, глядя, как Феодора то и дело поправляет прическу, откидывая назад голову и поднимая свои красивые полные руки, при этом ее большие груди томно колыхаются под мягкими складками одежды; ее движения плавны и исполнены величавой женственности. Румянец цветет на ее щеках, а сама кожа ее белая, словно мрамор, без тени загара. Ах, ну да – рыжие же моментально сгорают на солнце и к их коже почти не пристает загар…

Во второй группе сильнее всего выделялся, конечно же, Аякс. Очень активный и сообразительный юноша. Он уже вовсю общался с Димкой, беспрестанно спрашивая о чем-то нашего юного волшебника. При этом он относился к тому с долей определенного почтения, впрочем, как и другие подростки. До меня даже долетели слова «слушаюсь, мой господин», что весьма смущало моего гаврика, который, будучи от природы стеснительным, явно чувствовал себя не в своей тарелке от такого обращения.

Митя также крутился около этих двоих, явно недовольный появлением у Димки нового приятеля, а сам Димка в такой ситуации чувствовал себя виноватым, он разрывался между Митей и Аяксом, и мне было его очень жаль. Надо будет как-то урегулировать и эту ситуацию, а для этого в первую очередь потребуется серьезно, по-взрослому, поговорить с Димкой…

А вообще чтение мыслей стало как-то утомлять меня. Я заметила, что этот процесс забирает изрядное количество энергии и ведет к упадку сил, а мне очень не хотелось бы превращаться в выжатый лимон. Ведь я не настоящая богиня и даже не волшебница, я всего лишь еще только учусь ими быть. Кроме того, я и так всегда неплохо разбиралась в людях и их побуждениях. И я решила, что без крайней необходимости не буду лезть в чужие мозги. Это я в первое время, только-только обнаружив в себе этот дар, использовала его направо и налево, как ребенок, дорвавшийся до новой игрушки. Теперь же, почувствовав себя не очень хорошо, пришлось сказать себе «стоп», что я и сделала с большим облегчением.

То и дело мое внимание возвращалось к Антону, и неожиданные перемены в его настроении, хоть и казались труднообъяснимыми, все же весьма меня радовали. Из состояния мрачной подавленности он почему-то впал в приподнятую экзальтацию – вероятно, его ударило по мозгам это странное появление нагловатого божка, а еще осознание того, кто был собеседником Гермесия, которого этот скользкий тип называл «дядей». Ну еще бы – до последнего оставаясь мрачно настроенным скептиком, Антон теперь воочию увидел, насколько крутые чудеса случаются в этом мире. Вывалившийся из ниоткуда настоящий античный бог и одна из ипостасей Творца, которые прямо здесь и сейчас разговаривают между собой по-русски – это вам не мелочи, это феерично и внушительно… А может быть, дело в самом отце Александре, который, не прекращая перебирать четки, сказал Антону пару слов, изменивших его настроение. Может быть, главная сила этого священника не в способности уничтожать движением бровей любую сколь угодно могущественную нечисть, а в том, чтобы вселять в хороших людей уверенность в себе, бодрость и оптимизм…

– Ну вот и хорошо, – подумала я, машинально сжав кулак в жесте «йес!» и удовлетворенно кивнув своим мыслям, в то же время продолжая ненавязчиво наблюдать за Антоном. Женщины как раз отправились мыть посуду, а наш великий педагог и хореограф увлеченно занимался тем, что развлекал Асю и Яну. То и дело до меня доносился заливистый смех, а порой я слышала странные звуки и выкрики, по которым можно было догадаться, в какую игру они играют. А играли они в «Крокодила» – ну это когда кто-то один изображает животное, а остальные угадывают, какое именно. Обычно в эту игру играли только дети, а педагоги – кроме вашей покорной слуги, разумеется, у которой вечно детство в одном месте играет – считали недопустимым кривляться перед воспитанниками. А уж Антон с его болезненным самолюбием… от него-то я точно такого не ожидала.

Но теперь на него любо-дорого было посмотреть. Я давилась от смеха, глядя как он, такой тощий и нелепый, напустив на себя преувеличенно важный вид, уселся на корточки и прижал к бокам согнутые руки. Неестественно выгнув назад спину, он резко поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, пытаясь изобразить… хм, а кого?

Девчонки тоже озадаченно хмурились, глядя на воспитателя.

Внезапно ужасная догадка кольнула меня прямо в сердце – а не сошел ли наш Танцор с ума?! Я уж было собиралась напрячься, чтобы заглянуть в его голову, но тут Яна захлопала в ладоши и закричала:

– А я знаю, а я знаю!

– Ну, говори! – нетерпеливо сказала Ася.

– Орел! – торжествующе произнесла та, – правильно, Антон Витальевич?

Тот расплылся от удовольствия и похвалил девочку за сообразительность. А я успокоилась, убедившись, что Антон вполне адекватен, разве что слегка возбужден.

И тут я заметила, что местные подростки, что стояли поодаль словно неприкаянные, с интересом наблюдают за игрой. Вскоре несколько из них, поощряемые неугомонным Аяксом, решились присоединиться. Димка и Митя также приняли участие в любимой игре. Естественно, все трудности общения успешно преодолевались с Димкиной помощью, и вскоре я могла с удовольствием наблюдать смешанную команду своих и местных – которые, собственно, с некоторых пор уже тоже мои.

Я же, видя, что общение детей имеет перспективную тенденцию, тем более что они находятся под присмотром, решила подойти к капитану Серегину, который, как мне показалось, размышлял над чем-то очень важным. Рядом с ним стоял отец Александр и они оба были чем-то всерьез озабочены.

Командир, сидя в тени под навесом, задумчиво рассматривал что-то, лежащее на его ладони.

– А, Птица, – сказал он, подняв на меня глаза, – а ну-ка, взгляни на эту штуку и скажи, что ты о ней думаешь…

Он протянул ко мне ладонь с лежащим на ней предметом. Даже не знаю, как описать те чувства, что я испытала, разглядев, что это за вещь… Я не хотела верить своим глазам, но это было именно то, что я больше никогда не ожидала увидеть – то, что было забыто, отброшено и похоронено в памяти ценой неимоверных усилий… И вновь ошеломляющие воспоминания нахлынули на меня, пробуждая целую гамму мучительных переживаний…

– Птица, что с тобой? – встревожено спросил Серегин, тряся меня за плечо, – ты чего так побледнела?

Откуда-то передо мной возникла Ника, она обняла меня своими крепкими руками, и, переглянувшись с капитаном, отвела чуть подальше, в закуток за поленницей. Там она усадила меня на какое-то подобие табуретки, и, сев на поленья напротив, успокаивающе накрыла мою ладонь своей.

– Ты чего, подруга? – озабоченно сказала она, – тебя это кольцо так напугало?

– Нет… – я покачала головой, – просто я вспомнила не очень приятный эпизод из своей жизни…

– Ну ладно, ты давай успокойся, – Ника ободряюще похлопала меня по руке, внимательно вглядываясь в мое лицо, – а то на тебе лица нет. Может, водички тебе принести, а?

– Нет, Ника, не надо водички… – пробормотала я, – я уже в порядке.

Я и вправду уже пришла в себя. И почему я такая эмоциональная? Наверное, этого я не в силах изменить в себе. Нервишки определенно сдали у меня от всех сегодняшних впечатлений, а этот новый дар забрал слишком много энергии. Теперь я чувствовала себя так, словно мои нервы были оголены… Но почему-то сейчас я не хотела бы, чтобы это состояние исчезло, как исчез психологический стресс у девочек после Димкиного вмешательства. Мне надо было пережить все эти чувства заново – пусть это и больно, и страшно – но что-то подсказывало мне, что так будет правильно. Выговориться… Открыться навстречу чужому чуткому сердцу… Рассказать то, что было спрятано глубоко в моей душе, освободиться, наконец, от этого тяжкого груза, что никогда не давал мне забыть ту боль, хотя я и пыталась. Мне не нужно помощи и утешения – нет, совсем не этого я ждала. Просто выплеснуть все это, отпустить на волю… И снова стать по-настоящему свободной и легкой, как птица. И опять обрести умение испытывать чистую радость и безоговорочно доверять своему сердцу…

Ника слушала меня внимательно, и я была безмерно благодарна ей. В этот момент я была предельно откровенна. Впервые эта история вырвалась наружу и достигла человеческих ушей. Какое же это облегчение! Ошибкой было думать, что, тая произошедшее в сокровенных и глубоких тайниках собственной души, я смогу освободиться от того ощущения потери, пустоты и невнятной тоски, накатывающей на меня временами словно ниоткуда.

…Это случилось два с половиной года назад… Глеб был хорошим, добрым и интересным парнем, приехавшим к нам учиться с Украины, и мы любили друг друга… Все было хорошо, пока кто-то из его украинских друзей, «черных копателей», не подарил ему одно кольцо. Точно такое же, как и то, что показал мне сейчас Сергей Сергеевич. Помню, с какой гордостью Глеб мне его показывал, и глаза его при этом горели от возбуждения – ведь это же настоящее эсэсовское кольцо – «Мертвая голова»! Необычайно редкий артефакт. Но я не разделяла его восторгов. Кольцо казалось мне зловещим и неприятным. Ухмыляющийся череп и непонятные символы внутри кольца создавали ощущение чего-то чуждого и враждебного. По-своему оно было, конечно, красивым, но содержащийся в нем посыл внушал мне мистический страх, хотя тогда я не особо верила во всякую оккультную чепуху. Я знала, что Глеб ни за что не выбросит это кольцо, но просила хотя бы не надевать его. В ответ на это он только смеялся, и демонстративно его надевал – вот, мол, видишь, ничего не происходит, я не превращаюсь в демона…

Но настал такой день, когда неуловимые и постепенные перемены в нем обрели ужасающую отчетливость. Я не узнавала своего любимого – он стал раздражительным и холодным. Мне все еще хотелось верить, что это он – мой любимый Глебушка, мой родной и близкий человек, но с леденящим чувством я каждый день обнаруживала в нем все новые и новые признаки словно бы другой сущности. Он очень быстро менялся, и эти перемены пугали меня. Изменился его взгляд, и даже голос. Странные книги появились в его компьютере – я старалась не вникать, чтобы не накручивать себя, но книги эти и картинки были связаны с чем-то оккультным – там были разные символы, знаки, и Глеб все это на полном серьезе изучал, при этом злясь на меня, когда я пыталась насмешничать над этим. Куда девался славный, добродушный парень, любящий животных, пишущий стихи и мечтающий о путешествиях? Он похудел, стал подолгу впадать в состояние, когда он словно бы не реагировал ни на что, а прислушивался к чему-то внутри себя. То и дело он брал из коробочки это кольцо, и только тогда на его лице появлялись какие-то эмоции. Он надевал это жуткое кольцо на палец, любовался им, при этом на его лице играла улыбка – но не та, открытая и жизнерадостная, а другая – словно это улыбался совсем чужой человек, и не было в этой улыбке радости, а шло от нее ощущение какого-то злобного ликования… А я была уже беременна, и втайне надеялась, что это известие вернет мне моего веселого и общительного Глеба. Когда-то он говорил, что, если это произойдет, мы сразу поженимся, и тогда я не сомневалась, что так оно и будет. Но, когда я, задыхаясь от радостного волнения, сообщила ему эту чудесную новость, он остался совершенно равнодушным. Я не могла в это поверить, и слезы брызнули из моих глаз – слезы боли и разочарования. А он заявил, что у него другие планы на жизнь, и со мной и ребенком они никак не связаны. И я подумала, что проклятое кольцо тому виной… И я бросилась к той коробочке и выхватила оттуда эту омерзительную вещь с намерением выбросить ее в окно, но тут Глеб, словно коршун, налетел на меня и сбил с ног. Он вырвал кольцо из моей руки, сказав мне, чтоб я никогда не смела трогать его вещи, и в голосе у него было столько ненависти и злобы, что я содрогнулась. А после этого он принялся избивать меня ногами. Я даже не чувствовала физической боли – душевная боль была намного сильнее. Его остановил звонок по телефону. Разговаривая, он вышел из комнаты, а я же, с трудом поднявшись, добралась до двери и ушла. Он не обратил на меня никакого внимания.

Ребенка я потеряла… Я сказала всем, что поскользнулась на улице и упала – мне было стыдно говорить, что это мой любимый так обошелся со мной.

Я приходила в себя довольно долго. Глеба я ни разу не видела с тех пор. Говорили, что он уехал в другой город, но тогда меня это уже мало волновало. Я зализывала свои раны, читала книги по психологии и старалась занять себя бурной деятельностью.

Постепенно все то, что произошло со мной тогда, стерлось в памяти, уже не причиняя такую боль, словно кровоточащая рана. А со временем все тягостные воспоминания осели в самом потаенном уголке сознания, и я вновь могла смеяться и жить полноценной жизнью. Но случалось, что малейшее случайное напоминание о тех далеких событиях вновь поднимало в моей душе отголосок давнишней боли, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы прийти в норму.

И сейчас, увидев это кольцо, я будто заново пережила всю ту забытую историю – вспомнила холодные глаза любимого человека, и как он жестоко избивал меня ногами, и потом – белые стены больницы и ощущение безвозвратной потери… Вспомнила то ощущение тоски, холода и одиночества, несмотря на то, что мама и мои друзья поддерживали меня как могли. Но никто из них не знал настоящей правды…

И вот теперь эту правду знают Ника, капитан Серегин и отец Александр, ибо они тоже слышали, как я, захлебываясь слезами, рассказывала свою историю.

– Не исключено, – тихо сказал священник, – что ту тварь, охота за которой и привела нас сюда, когда-то звали Глебом. По срокам вроде все сходится… И еще, теперь мы знаем, что именно такое кольцо делает человека Адептом Зла, а не наоборот. Причем не любого человека, а именно того, кто готов принять его силу и использовать ее во вред людям. Ведь Анна Сергеевна, то есть Птица, еще тогда не поддалась дьявольскому соблазну, а, напротив, отвергла его, из-за чего и пострадала, но спасла при этом свою душу…

– Вполне возможно, – так же тихо ответил капитан Серегин, – я в этом не специалист и ничего не могу сказать. Но мне жаль, что этот Глеб не попался мне еще тогда – те, что способны избивать беременную женщину, не должны жить ни в каком облике, ни в дьявольском, ни в человеческом.

В этих словах Серегина было столько поддержки и участия, что я чуть было опять не разрыдалась, но усилием воли сдержала себя. Ведь я теперь богиня, или, по крайней мере, волшебница Анна, и должна быть сильной, очень сильной, ибо на меня смотрят те, кто предан мне теперь и душой и телом.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Все завертелось быстрее после такого знаменательного события, как появление среди нас прямо из воздуха античного божка Гермесия и занимательной беседы с ним одной из ипостасей Творца, время от времени вселяющейся в нашего отца Александра. Хорошей такой беседы в стиле полевого допроса, расколовшего плута Гермесия от макушки и до пупа. Выбора у нас не было. Если завтра утром тевтоны пришлют сюда полный эскадрон, а может даже два, то и к гадалке не ходи – отбиться от них нам будет чрезвычайно трудно. А то, что они пришлют, в этом нет никаких сомнений. В этом нас убедил рассказ Птицы об особых свойствах эсэсовского кольца. Да и нет здесь ничего такого, что бы нам стоило защищать ценой своей жизни. Поэтому берем ноги в руки и уходим отсюда как можно быстрее.

Решилась и проблема с погонщиками для повозок. После того как Гермесий, по настоянию того, кто говорил голосом отца Александра, передал Птице – как бы это правильно выразиться – «души» выживших обитателей освобожденного нами поселения, недостатка во вспомогательном персонале мы больше не испытывали. Его, этого персонала, стало даже как-то многовато, причем в значительной мере персонала женского, молодого, блудливого и не сдерживаемого никакими этическими нормами христианства. Ходят такие вот черноокие павы и облизываются, глядя на моих красавцев, как кошки на сметану. Того и гляди, со всем жаром южного темперамента начнут валять их под первыми попавшимися кустами. Насколько я понимаю, тут так принято. Но нам этого не надо, так и до греха недалеко, хотя решать этот вопрос все равно придется. Дурное дело – оно нехитрое.

Подростки из этой компании – это совсем другое дело. Первым делом в них был заметен направленный на Птицу горящий обожанием взгляд. На этих мальчиков и девочек мы могли более-менее положиться, ибо их исполнительность была выше всяких похвал. Жаль только, что их боевой потенциал меньше нуля и ниже плинтуса. Боевой дух в них и не ночевал, и дело тут даже не в возрасте. Насколько я помню историю, их македонские сверстники в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет уже считались достаточно взрослыми, чтобы встать в ряды непобедимой в то время фаланги царя Филиппа Одноглазого. Впоследствии, по воле его сына Александра Филипповича, эти мальчики, ставшие двадцати-двадцатипятилетними ветеранами, сокрушили несметные персидские полчища и завоевали бессмертную славу. И они совсем не были исключением. Можно вспомнить поколение наших дедов, когда такие же мальчишки и девчонки убегали на фронт или вступали в партизанские отряды.

Но эти местные, видно, были сделаны из совсем другого теста. Если их будут убивать, то они в лучшем случае постараются убежать, а в худшем – сядут на землю и, прикрыв руками голову, будут покорно ждать смерти. Недаром же местному богу войны захотелось завести себе настоящих воинов, и недаром тевтоны, предков которых он притащил сюда с полей Великой Отечественной, битые там в хвост и в гриву нашими дедами, здесь побеждали всех, несмотря на свое абсолютное численное меньшинство и быстро закончившиеся запасы патронов и снарядов, что вынудило их вернуться к холодному оружию. Одни лишь воинственные степные наездницы способны на своих бескрайних равнинах сражаться с тевтонами более или менее на равных, и то только потому, что победить легкую стреляющую кавалерию тяжелой рыцарской конницей просто невозможно.

Отец Александр сказал мне, что такое положение, скорее всего, сложилось из-за изолированного положения этого мира, а также жестокой, даже, деспотической, власти так называемых эллинских богов, рассматривающих поклоняющееся им население только как ресурс, необходимый для поддержания своего существования в качестве сверхъестественных существ. Недаром же древние римляне строили храмы своим императорам, вознося им молитвы, как богам. И хоть ни один из них не стал бессмертным, но все равно в этом что-то есть. Возможно, нужна была какая-то инициация или особые способности – например, как у Птицы, Колдуна или отца Александра. Не случайно же в нашем мире Единый Бог, забравший себе подавляющее количество паствы, стал для них таким неодолимо могущественным.

Но раз так, то может быть верна и обратная теория. Божество, лишившееся поклонения своей паствы, деградирует обратно в простого смертного или мелкого духа, в зависимости от того, было в нем человеческое начало или нет. Поэтому наличие почитателей для местных божков является вопросом жизни и смерти, а если их мало, то могут случиться самые разнообразные коллизии – от войны всех против всех, до сверхэксплуатации человеческого ресурса, исключающей его самовосстановление.

Отец Александр так объяснил мне свое понимание особенностей функционирования местного пантеона:

– Античные боги-эмигранты, – говорил он, – захватив с собой весьма ограниченное количество ценного человеческого ресурса, не желали тратить его понапрасну, поэтому поставили местный народ под свой полный и жесткий контроль, что вызвало в нем несмываемую психическую усталость и даже привело к некоторому вырождению. С одной стороны посмотришь – нормальные люди, а глянешь с другой стороны – видишь каких-то домашних животных или фигурки на шахматной доске. У шахматных пешек, офицеров и даже ферзей нет своей воли, они покорно следуют решениям игроков, и местные люди так же теряют свою волю, становятся вялыми и пассивными. И неважно, кто выступает в роли игрока: сущности, которых мы считаем античными богами или сатана – результат всегда один и тот же. Как ресурс для поддержания жизнедеятельности местного пантеона, население этого мира почти полностью истощено и в самое ближайшее время должен будет наступить коллапс.

Сказать честно, я даже не понял, кто конкретно это говорит – сам отец Александр или тот, кто время от времени разговаривает его голосом. Кроме того, был у меня к ним обоим одни вопрос:

– А в нашем мире, на Земле, – спросил я, – там же нет такого дефицита человеческого ресурса, который может быстро истощиться. Неужели Господь не может взять управление на себя, уничтожив жадность, глупость, злобу, подлость и другие пороки нашего мира. А мы бы благодарно порадовались.

– Ничего ты не понимаешь, Сергей Сергеевич, – со вздохом ответил мой собеседник. – Дело не в дефиците ресурса – при прямом управлении человечеством он в любом случае будет истощаться. Именно поэтому Всевышний никогда не использует и не использовал для построения своего Царствия на Земле таких методов, ибо при внешней соблазнительности этой идеи ее реализация ведет нас прямо в ад, как и любые благие намерения, претворяемые в жизнь негодными средствами. Такие методы как раз были свойственны его главному оппоненту, которого здесь зовут херром Тойфелем, но каждый раз племена и народы, которые попадали под его влияние, становились жертвой внутренней деградации и последующего распада, или военного поражения. Так было с аварами, хазарами, печенегами, болгарскими богумилами, французскими катарами, германскими нацистами и многими другими, которым несть числа. Самый свежий пример – это Украина, подпавшая под власть темных сил по причине лени и жадности значительной части своего населения. Каждый раз Сатана берется за дело, преисполнившись уверенности, что он изучил все свои прежние ошибки и ни за что не допустит их повторения, и каждый раз все повторяется снова и снова. Созданные им социальные конструкции рушатся, оставляя после себя только обугленные руины и гекатомбы трупов. Господь же, напротив, считает, что мы, люди, сами должны раздувать в себе дарованную нам божью искру и от разумных животных подняться до того, чтобы быть достойными того факта, что Господь создал нас по своему образу и подобию…

– Все это понятно, – сказал я. – Но какой практический вывод можно сделать из этой информации?

– Вывод, Сергей Сергеевич, на самом деле очень простой, – пожал плечами священник, – если в среднем принять психическую силу любого из нас за единицу, то у тевтонов эта сила будет восемь десятых от нашего уровня, а у местных примерно две-три десятых. Как я уже говорил, почти неизбежен коллапс этой системы, построенной на непосредственном управлении местным населением и эксплуатации его психики. Если не будет притока свежей крови, то местная цивилизация тихо угаснет, а так называемые боги останутся без подкормки. Возможно, что и от вас ожидали, что вы ринетесь направо и налево улучшать местную породу и тем самым хоть немного отодвинете их неизбежный конец.

– Возможно, это так, – кивнул я, – а возможно, и нет. Меня больше волнуют выводы, так сказать, на ближнюю перспективу. А они таковы, что в силу этой особенности местного населения нам стоит рассчитывать только на себя и не ожидать никакой помощи со стороны.

– Это не совсем так, Сергей Сергеевич, – загадочно усмехнулся отец Александр, и я понял, что со мной опять говорит тот, кто время от времени выглядывает из-за спины священника-инквизитора, – Дело в том, что, когда Гермесий упомянул Кибелу, то все встало на свои места. Это моя, гм, старая знакомая еще с тех времен, когда человечество одевалось в шкуры и пряталось от непогоды по пещерам. Тогда ее действительно звали Великой Матерью. У нее совсем другой метод прямого управления, чем у остальной компании – она не присасывается к психике своей паствы, как это делают местные олимпийцы и приравненные к ним персоны, а просто живет вместе с тем племенем, которое она выбрала для себя базовым, находясь с ним в непосредственном контакте. Поэтому я ожидаю, что живущее в местных степях племя ее дочерей, которое правильнее было бы называть привычным словом «амазонки», будет куда живее и дееспособнее, чем все прочие окружающие их племена, за исключением тевтонов. Только вот и в те времена, и скорее всего сейчас совсем не просто завоевать их искреннее уважение и восхищение. Одной мужской силы и мускулистой фигуры для этого мало, видали они ребят и покруче, чем ваш старичок Арни.

– Разберемся, – стараясь быть как можно более солидным, произнес я, – чем меньше мы будем обращать внимания на то, что они женщины, тем больше мы их заинтересуем. Я правильно мыслю, отче?

– Правильно, сын мой. К тому же у вас есть Ника, то бишь, простите, Кобра, и одно это поможет вам привлечь к себе доброжелательное внимание амазонок и отомкнуть многие двери, которые еще никогда и не перед кем не открывались. В общем, степные наездницы – это шанс. Но берегись, капитан Серегин – поскольку Кибела не контролирует напрямую мысли своих дочерей, как это делают олимпийцы, то среди них нет-нет случаются такие обыкновенные человеческие пороки, как коварство, обман, интриги, предательство и измена. Великая Мать скорее для них не богиня, а военный вождь, который ведет их на врага в лихой степной скачке. Конечно, те, кто затевает интриги против самой Кибелы, неизменно плохо кончают, и это зрелище не самое аппетитное. Но всегда есть кто-то недовольный, и этот кто-то желает улучшить свое положение за счет судьбы своих ближних. С появлением в этом мире моего вечного оппонента эти тенденции должны были приобрести новое измерение, ведь он не только Князь Тьмы, но еще и владыка Лжи и Обмана. Так что будьте особенно осторожны, и до тех пор, пока не появится сама Кибела, не выпускайте оружие из своих рук, и не пейте и не ешьте ничего из предложенного. Не все является тем, чем выглядит.

– Спасибо, отче, – поблагодарил я, – и с этим мы тоже разберемся. Ведь и мы сами такие записные обманщики, что еще надо поискать. Но не ответишь ли ты мне еще на один вопрос?

– Отвечу, сын мой, – усмехнулся отец Александр, только вот к кому будет этот вопрос – к хозяину этого тела, или к его гостю?

– Скорее второе, – ответил я. – Мне хотелось бы знать, не повредит ли Птице навязанная ей тобою роль божества, властвующего над душами своей паствы. Я посмотрел на то, как они к ней теперь относятся, и с моей точки зрения, это даже хуже, чем прямое рабство, ибо из рабства можно убежать, а из такого слепого поклонения нет.

– Это действительно хуже, чем рабство, – подтвердил мои опасения тот, кто говорил голосом отца Александра, – но за Птицу ты можешь не опасаться. Она не вампир, не собственница, и не будет эксплуатировать души этих людей, как Гермесий. По сути, этот исходящий от них поток ей совершенно не нужен для выживания, и она, ошарашенная всеми этими новыми для себя ощущениями, чисто подсознательно старается сократить его до минимума.

– А обойтись без этого было нельзя? – спросил я. – Черт с ней, с этой повышенной лояльностью, но мне все равно как-то не по себе от такой компании.

При упоминании черта тот, кто говорил голосом отца Александра, немного поморщился.

– Нет, сын мой, – сказал мне он, перебирая четки, – по-иному было нельзя. Во-первых – оставить их за Гермесием – это значило получить шпионов и вполне вероятных диверсантов в собственном лагере. Гермесий еще тот плут и я не собирался вот так, за здорово живешь, давать ему в руки оружие против вас. Во-вторых – взять их на себя я тоже не мог, этот мир не находится в моей компетенции и такой шаг был бы первым на пути его аннексии, чего я не хочу. Не в моих правилах нарушать уже заключенные договора, по крайней мере, пока их придерживается противоположная сторона. В-третьих – разорвать связь этих людей с Гермесием и отпустить их на все четыре стороны я тоже не мог. Точнее, чисто технически сделать это я мог, но при этом я обрек бы их души на медленное психическое иссыхание и мучительную гибель. Ведь для большинства вас, людей, за исключением отдельных выродков-эгоистов, очень важно знать, что ты кому-то нужен, ценен и кем-то любим – и это чувство должно быть взаимным. Для этих людей не было ничего хуже, чем получить на том конце ментального канала пустоту вместо божества, принимающего твое поклонение. В-четвертых – Птица добрая, хорошая девочка и ей не очень-то приятен тот приторный мед обожания, к которому местных приучили эти мелкие прохвосты. Мне даже немного интересно, насколько быстро будет восстанавливаться психика перешедших под ее покровительство людей. Ведь она их действительно всех любит, и рано или поздно они тоже ответят ей взаимностью. К тому же этот опыт весьма и весьма расширяет ее горизонт развития, что может очень сильно понадобиться и ей, и вам в будущем, ибо мои возможности в этом мире сильно ограничены, а мальчик, которого вы называете Димой Колдуном, еще всего лишь ребенок. Ему еще расти и расти, и слишком частые и чрезмерные психические нагрузки могут привести к тому, что это мальчик вырастет закоренелым мизантропом, которому ненавистен сам вид людей.

– Понятно, отче, – кивнул я, – просто местные большей частью напоминают мне каких-то анимированных кукол, зомби, поднятых из могил злым колдуном и слепо исполняющих какие-то прописанные для них давным-давно ритуалы. Ни проблеска мысли, ни искры сознания – ничего, и даже эмоции у них какие-то ненастоящие. Подростки немного поживее, поактивнее, но и там заметно что-то вроде наброшенной на них сети, не оставляющей за ними никакой внутренней свободы. Причем, фанатики, с которыми мне приходилось иметь дело, ведут себя в обычном общении гораздо свободнее аборигенов этого мира. Даже пленный тевтонский рыцарь выглядел для меня больше человеком, чем они.

– Будем надеяться, что это у них пройдет, – сухо ответил отец Александр, – но при этом учти, что даже частичная ремиссия может занять весьма длительное время.

– Очень хорошо, – сказал я, – буду надеяться, что наши новые спутники, а особенно спутницы, станут в дальнейшем более человечными. А то некоторые из них уже проявляют чисто женский интерес ко мне и моим парням, а нам как-то неудобно отвечать им взаимностью, пока они находятся в таком подчиненном состоянии. Это какое-то скотоложество получается.

– Нет тут никакого скотоложества, – возмутился отец Александр. – Если женщина просит от тебя немного ласки и внимания, то дай ей это, и отнесись к ней не как к простому сосуду, в которое ты должен поместить свое семя, а как к живому и страдающему человеку. Ведь совсем бездушных среди них нет. И этот заряд душевности и внимания будет полезен для их душ, восстановление которых может резко ускориться. Но помни, что вероятность зачатия от этих контактов весьма велика, и именно твои дети будут отвечать за все, что ты натворишь в этом мире.

– Я все понял, отче, – произнес я, – и постараюсь исправить свою ошибку. Теперь мне хотелось бы знать, что нам делать с эсэсовским кольцом. Времени его плавить совершенно нет, а оставлять его неповрежденным – это навлечь на себя беду. Ведь оно может работать в качестве маяка?

– Да, это так, это кольцо действительно может работать в качестве маяка для других владельцев подобных колец, и разрушить его будет тоже не очень просто. Для того чтобы я мог изгнать из металла впечатанную в него сатанинскую сущность, это кольцо надо расплавить в пламени кузнечного горна, а это пока невозможно. В качестве полумеры можно сперва попробовать расплющить кольцо молотом, разбив череп и сопутствующие ему руны, в которых заключена значительная часть силы… При этом должна исчезнуть точная наводка на это кольцо – вместо конкретной точки мысленные локаторы владельцев подобных колец увидят некое расплывчатое пятно немалой площади. Ну а потом, в более спокойной обстановке, остатки кольца можно будет и расплавить, окончательно прервав его связь с силами зла.

Сказано – сделано. Кольцо было уложено на походную тевтонскую наковальню, а за молот взялся Зоркий Глаз – самый здоровый из моих ребят, как пушинку таскавший тяжеленный «Печенег» с примкнутой патронной коробкой. Отец Александр, наблюдавший за этой операцией, сказал, что в этот момент от кольца исходили волны страха и отчаяния, как от преступника, лежащего на плахе. Колдун тоже был тут – стоял, прижавшись к священнику и сжимая тонкими пальцами свой амулет, а вот Птицу я отослал подальше, вместе с Мастером руководить подготовкой к отъезду. Уж слишком травмирующие воспоминания были у нее связаны с такими же кольцами.

Удар молотом и почти ощутимый ультразвуковой визг, от которого мы все поморщились, а Колдун даже болезненно скривился. Раз отец Александр сам настоял на его присутствии, значит, зрелище казни артефакта заряженного магией зла, совсем не считалось тем негативным опытом, который может повредить неокрепшей детской психике.

Удар следовал за ударом, плюща серебристый металл в бесформенную лепешку. При этом кольцо больше не визжало, а лишь коротко и почти неслышно вскрикивало. Так продолжалось до тех пор, пока Зоркий Глаз не расплющил серебряное изделие в плоский блин с неровными краями, толщиной немногим более чем у фольги. Потом, отложив молот, Зоркий Глаз сильными пальцами сложил получившуюся пластинку вчетверо, после чего продолжил ее плющить до того состояния, пока она не начала распадаться под ударами на отдельные чешуйки. Все, дело было сделано, отец Александр подтвердил, что энергетические структуры бывшего кольца разрушены полностью, остался только общий фон, который теперь можно устранить только переплавкой, что мы отложили на потом. А пока пора было трогаться в путь, время уже не ждало.

Примерно час спустя. Анна Сергеевна Струмилина.

Мы уходили из злосчастного поселения под скрип несмазанных осей, мычание волов, ржание коней и крики кружащих в вышине стервятников, ожидающих, когда им будет дан доступ к дармовому угощению. Уходили с невеселыми мыслями, сполна насмотревшись того, что вполне могло сломать психику любому среднестатистическому человеку. Наше приключение, с самого начала не сулившее безмятежных радостей, вылилось в жестокий триллер. Пусть пока и не погиб никто из нашей команды – жива я, живы и здоровы все гаврики, жив даже Антон, несмотря на свою феноменальную способность влипать в неприятности; полны энергии и деловитой собранности все спецназовцы и отец Александр. Однако я чувствую, что смерть буквально идет за нами по пятам, щелкая зубами в предвкушении добычи; я почти ощущаю ее холодное дыхание у себя на шее, кажется, оглянусь – и увижу ее зловещую торжествующую ухмылку… И мурашки пробегают у меня по спине; я стараюсь гнать прочь это навязчивое видение, вглядываясь в лица и пытаясь наитием уловить настроение тех, кто меня окружает.

Пока шли сборы, Ника время от времени перекидывалась со мной взглядами, и в ее глазах я видела поддержку и ободрение, сочувствие и понимание. После того как я рассказала ей свою историю, тупая боль наконец ушла из моего сердца. Я чувствовала, что стала сильнее и мудрее с тех пор. Печаль, что так долго жила во мне, наконец вылетела и растворилась в эфире, и теперь мне было одновременно и тревожно и легко. Но больше ничего не привязывало меня к прошлому, все чувства были связаны только с настоящим, и это настоящее активизировало мои душевные ресурсы, заставляя мыслить трезво и взвешенно. Мой разум словно наполнился необычайной ясностью. Мир, казалось, приобрел более четкие очертания и новые оттенки, и все это никак не было связано с моим даром…

Капитан Серегин и отец Александр, похоже, были уверены, что нас попытаются перехватить, и поэтому гонят вперед наш отряд, который вырос за сегодняшний день с шестнадцати человек до сорока двух. Без сомнения, наш караван представлял со стороны весьма экзотическое зрелище. Кроме четырех тевтонских пароконных повозок на железном ходу, запряженных здоровенными флегматичными битюгами, капитан умыкнул из разоренного поселения еще восемь запряженных медлительными волами арб и целое стадо крупного и мелкого рогатого скота, который теперь составляет наш ходячий запас продовольствия. Не бросать же животных на поживу местным хищникам и не менее хищным тевтонам, которые наверняка уже отправились за нами в погоню.

Двигались мы по плохо наезженной проселочной дороге в таком порядке: впереди капитан Серегин и с ним, в качестве проводника, серьезный большеглазый юноша по имени Гай – его отец водил этой дорогой караваны контрабандистов; рядом отец Александр, церковной латыни которого вполне хватало для общения с проводником, а также Док и Мастер, что следовали позади и слегка по бокам от этой троицы, полные невозмутимой настороженности, поводя по сторонам стволами автоматов и внимательно вглядываясь в окрестности. Следом вереницей тянулись вьючные лошади с самым ценным грузом, телеги и арбы с провиантом, на которых, помимо всего прочего, ехали местные женщины, мои гаврики и малахольный Антон. А в самом конце, растянувшись километра на два, горестно мыча и тоскливо блея, по дороге пылило копытами подгоняемое девушками-подростками коровье-баранье стадо. Жалко, что тевтоны перебили в селении всех собак, которые здорово помогли бы девицам управляться с животными. Кстати, старшей над ними я поставила Феодору и она, необычайно довольная, неплохо справлялась со своими обязанностями начальника, то и дело обводя подчиненных горделивым взглядом и по-командирски покрикивая на них. Корова ее, между прочим, нашлась. Когда мы уже выходили из селения, животное появилось откуда ни возьмись – наверное, спустилось с холма, где оно благоразумно пряталось во время переполоха. Получив порцию ласки из рук счастливой хозяйки, пятнистая хитрунья присоединилась к коллективу, то бишь стаду.

Самыми последними, верхом на трофейных лошадях, ехал наш арьергард: пулеметчик Зоркий Глаз и снайпер Ника со своими напарниками, сапер Бек и заместитель Серегина старшина Змей. Если нас попробуют догнать какие-либо неприятности, то от встречи с этой компанией им явно не поздоровится.

Сперва наш путь лежал по накатанной дороге назад к месту впадения ручья в основную реку, которую мы уже успели прозвать Теплой, а потом все по той же дороге, проходящей мимо брода, у которого и состоялась первая схватка спецназовцев с тевтонами. Там, не переходя через ручей, мы двинулись дальше вверх по его течению, в обход громоздящейся слева от нас высокой горы, поросшей густым лесом. Справа от нас, по ту сторону ущелья, высился куда более солидный горный массив, изобилующий массовым скальными выходами и обрывистыми склонами и осыпями.

По мере приближения к истокам ручья склоны ущелья становились все выше и круче. Но, когда солнце уже было готово зайти за горную гряду, ручей сделал резкий поворот и после невысокого, но крутого подъема вывел нас на поросшую короткой бархатистой травкой большую поляну округлой формы – премилую, кстати сказать, поляну, словно созданную для комфортного отдохновения утомленных путников.

Командир приказал остановиться и стал внимательно разглядывать поляну.

Мой взгляд быстро оценил это прелестное местечко. Видно было, что какое-то время назад каменистый оползень перекрыл русло ручья, после чего образовалось озерцо, впадина которого постепенно заполнилась смываемыми с гор осадочными породами. Озерцо сперва заилилось, а потом и вовсе превратилось в зеленеющую травой лужайку, окаймленную по краям буйными зарослями усыпанных ягодами облепиховых кустов. У меня аж скулы свело при виде такого пропадающего зазря богатства природы. Его тут собирать и собирать на благо людям…

Как оказалось, на сегодня наш путь был окончен. Капитан Серегин махнул рукой, и повозки начали разъезжаться по периметру поляны, готовясь встать в некое подобие оборонительного круга. Потом в самую сердцевину были пропущены вьючные лошади, а за ними и стадо, а самым последним на место нашей ночной стоянки, не торопясь, шагом въехал наш арьергард, после чего и тевтонские армейские повозки, и арбы были сдвинуты в линию, создав неодолимое препятствие для конницы. На поляне и у берега ручья сразу стало шумно, тесно, запахло конским потом и коровьим навозом. Забегали женщины, суетясь по поводу ужина, ухнул об землю тяжелый бронзовый казан, а подростки обоих полов начали шарить по кустам в поисках хвороста.

Тем временем старшина Змей доложил командиру, что никакого преследования они пока не наблюдали, но на всякий случай он приказал Беку выставить МОНки в самых интересных для преследователей местах, пояснив, что, если с той стороны к нам вдруг будут подкрадываться неприятности, то сильный БУМ-М-М заранее предупредит нас об их приближении. И неоднократно. Да уж, могу вообразить… То есть, как я поняла, эти устройства сработают автоматически, что очень хорошо.

А вообще не надо быть опытным следопытом, чтобы пройти по нашим следам, достаточно проследить, куда ведут выдающие наш путь коровьи лепешки. Да и сам путь стал настолько утоптанным и одновременно перепаханным копытами, что теперь походил на проезжий тракт, и тот, кто будет нас искать – обязательно найдет.

Сгущались сумерки, и красочные отблески заката на быстро темнеющем небе возвещали о неотвратимом приближении ночи, сулящей опасность. Причем на этот раз опасность неизвестную и оттого более внушительную, которая будет исходить не от каких-то хищников с их примитивными рефлексами, а от людей с извращенным мировоззрением, обладающих к тому же некоторой магической силой… Которые явно не станут проявлять дружелюбие и дипломатическую терпимость к тем, кто под ноль уничтожил их идейных партайгеноссе.

На ужин спецназовцы зарезали молодого барашка, а женщины весело и быстро, со знанием дела его выпотрошили и освежевали, после чего мясо, нарезанное кусками, было уложено в котел вместе с луком, морковью и какими-то местными приправами. Отлично зная, что без шеф-повара на кухне всегда творится бардак, я назначила главной поварихой расторопную Клавдию, и теперь эта пышная невысокая брюнетка, уперев руки в выдающиеся бедра, звонко командовала своими помощницами, при этом с триумфом поглядывая на Феодору. Мол, знай наших!

За ужином, когда всем были розданы дымящиеся глиняные миски с густым аппетитным варевом, и по ним звонко и красноречиво застучали ложки, я заметила, что происходит нечто для меня весьма удивительное. Сначала я не решалась поверить в то, что видела, но нет, пришлось признать, что зрение меня не обманывает – уж такие-то вещи бросаются в глаза сами собой, для этого даже не надо быть психологом и внимательным наблюдателем… Да и факт сам не то чтобы странный, но для нормальных людей какой-то нелогичный…

А происходило вот что. Местные женщины – правда, не все, но, по крайней мере, половина из них – несмотря на то, что совсем недавно они подверглись насилию и издевательствам, вели себя… хм, как бы не совсем прилично, а точнее, совсем неприлично. Они принялись заигрывать с мужчинами, то есть с нашими спецназовцами. Собственно, других-то поблизости не наблюдалось, а Антон со своим фимозом, простатитом и уретритом, а также юноши-подростки, естественно, были не в счет. Зато мускулистые и ловкие парни полностью завладели их вниманием, и языковый барьер не был им в этом помехой.

Наблюдая за местными соблазнительницами, я просто диву давалась, насколько откровенны были их намеки – они «делали глазки», как бы невзначай оголяли плечи, будто бы ненароком выставляли из под складок одежды стройные ножки, то до колена, а то и до самого бедра, а также, томно глядя на предметы своей страсти, облизывали губы и призывно улыбались. В общем, разжигали в мужчинах желание, посылая во все стороны отчетливые и недвусмысленные сексуальные сигналы. На лбу у них будто было написано крупными буквами: «Одинокая дама желает провести эту ночь в приятной компании».

Разумеется, наши мужчины не могли этого не заметить. Я считала, что столь прямолинейные заигрывания могли их только отпугнуть, но, похоже, местные матроны отнюдь не разделяли такого мнения. Более того, вся эта демонстрация похоти наверняка являлась для них естественным, нисколько не предосудительным, делом. Парни же, судя по всему, впервые очутились в эпицентре столь явной, направленной на них со всех сторон эротической атаки, и теперь чувствовали себя крайне неловко. Наши бравые орлы, как я могла предположить, привыкли к более утонченному флирту. И вот уже кое-кто из парней, заглядевшись на эротический спектакль, ненароком пролил на себя ложку супа, промахнувшись ею мимо рта…

Откуда-то я знала, что в моей власти было прекратить это безобразие. Стоило только мне пожелать, как охватившее женщин возбуждение сменится сонливостью и апатией. Но я не стала этого делать, хотя бы потому, что принимая на себя ответственность за их души, я поклялась, в первую очередь перед собой, что буду им не строгой госпожой, а любящей и заботливой матерью. Ну не знают люди в глухом предгорном селении, без библиотек, телевидения и танцулек, никаких других развлечений и удовольствий, кроме постельных утех. Так что я, можно сказать, не просто проигнорировала их поведение, но и благословила их затею на успех. Мне лишь надо было позаботиться, чтобы свидетелями этого безобразия не стали мои гаврики. Что касается местных подростков, то они относились ко всему происходящему как к чему-то самому собой разумеющемуся.

Между прочим, прочие матроны, не принимавшие участия в соблазнении, похоже, совсем не осуждали своих сестер по несчастью, а даже как бы молчаливо их одобряли, несмотря на то, что были погружены в печаль из-за утраты своих близких. Почему же остальные ведут себя так… хм, игриво?

Я с трудом удерживалась от порыва заглянуть в головы соблазнительниц – исключительно из-за стыдливости, опасаясь разом увидеть там полную «Кама-сутру» с дополнительными приложениями в стиле развратного и порочного Древнего Рима. Поразмыслив, я предположила, что шалуньи, вероятно, не были особо счастливы со своими мужьями, а скорбеть им по большому счету не о ком – наверняка они не успели еще обзавестись детьми. Или же тут имеет место некий психологический феномен, когда человек, стремясь упасть в пучину животной страсти, пытается тем самым облегчить в себе боль от чувства утраты и избавиться от тяжелых воспоминаний. Я о таком раньше неоднократно читала.

Словом, так или иначе, но напор античных красоток уже начал создавать ощутимое напряжение в нашей компании. Даже Серегин – наш суровый невозмутимый командир – как-то смущенно кашлянул, отводя взгляд от горящих откровенной страстью глаз Феодоры… А в этот момент Клавдия, пользуясь правом главной поварихи, стала подливать ему добавки из огромного черпака, делая это неспешно и почтительно, исполненная важности и благолепия. Совершая сие действо, она нагнулась и преспокойно вывалила перед глазами нашего Бати свой пышный бюст, которому позавидовала бы и Анна Семенович. Дав капитану Серегину поглубже, до самого пупа, заглянуть к себе в вырез, Клавдия выпрямилась и победоносно поглядела на Феодору.

Совершенно случайно я заметила, что сидящая слева от меня Ася, в то время как остальные дети уткнулись в свои миски и с аппетитом наворачивали похлебку, застыла с ложкой в руке. Проследив за ее хмурым взглядом, я обнаружила, что направлен он как раз на тех двоих – Клавдию с Феодорой. Сквозь злой прищур Ася, словно в прицел, смотрела поочередно то на одну, то на другую матрону, и в этом взгляде двенадцатилетней девочки было совсем не детское понимание всего того, что тут происходит. А когда она перевела взгляд в сторону капитана, в ее глазах расцвело выражение, которое мне трудно было сразу расшифровать в силу того, что ничего подобного я не ожидала увидеть, но буквально через пару секунд меня словно озарило – это было безграничное обожание, восторг, поклонение и любовь – целая гамма ярких эмоций, поражающих своей силой.

Нет, пожалуй, не нужно сейчас лезть в Асину голову. Ведь все ясно как день – девочка увидела в капитане Серегине идеал отца, а может, она даже нафантазировала себе, что он и есть ее отец-военный. Отсюда у нее и ревность к этим женщинам, претендующим на его внимание.

Ничего, Ася у меня умница-благоразумница, и опасаться тут, пожалуй, нечего. Просто мне и самой уже было весьма неловко из-за той эротической атмосферы, что пропитала все вокруг. Правда, кроме Аси, никто из детей ничего такого не замечал – невинные, юные ангелочки мои уплетали еду, настроение у всех было стабильно хорошее. Местные подростки сидели своей кучкой, недалеко от моих гавриков – эти ребята уже явно отделились от взрослых женщин и теперь старались держаться поближе к нашей компании, группируясь вокруг Димки.

Воздух, загустевший от эротических флюидов, подействовал и на Антона. Объектом своего внимания он выбрал худенькую, смуглую молодую матрону по имени Туллия, очень симпатичную, с выразительными черными глазами и чувственным алым ртом. Эта красотка тоже принимала активное участие в стрельбе глазками, причем, не ограничиваясь одной мишенью. Похоже, что ей нравились сразу все наши мужчины, за исключением, естественно, нашего хореографа, которого Туллия упорно игнорировала, как, впрочем, и другие охотницы на мужиков.

Однако несчастный этого не замечал. Ему казалось, что ужимки девушек предназначены как раз ему – а как же иначе, ибо кто у нас самый элегантный, самый грациозный, в конце концов, на ком самый красивый головной убор? И Антон уже минуты три, не отрывая глаз от красотки и мечтательно улыбаясь, скреб ложкой по пустой миске. Из глаз у него при этом вылетали сердечки и стройной стайкой устремлялись в сторону черноокой чаровницы.

Отец Александр, вкусив суп и отказавшись от добавки, сел перебирать свои четки, поставив вокруг себя занавес уединения, и пылкие взгляды дам соскальзывали с него, как капли воды с гуся. Весь его вид говорил о том, что к происходящему он относится вполне нейтрально, не осуждая, но и не желая принимать участия в этом празднике жизни. Мое настроение было таким же. Несмотря на то, что мы с этим человеком были совершенно разными людьми, и наша сила имела разную природу, имелось в нас что-то общее, способствующее взаимопониманию.

После ужина, когда подростки помыли посуду, а капитан Серегин распределил ночные дежурства, мы все начали потихоньку готовиться ко сну. Однако эротическое напряжение никуда не делось – наоборот, с наступлением темноты взгляды и жесты знойных дам стали еще более смелыми. И вот уже одна из девиц как бы ненароком прижалась к кому-то из ребят грудью, а другая попросила ее согреть… Если честно, немного забавно было наблюдать, как крутые ребята в камуфляже приходят в замешательство от этих «приставаний» и косятся при этом на командира.

Но командиру и самому приходилось жарковато… Целых две прекрасных гурии – Феодора с Клавдией – обхаживают его наперебой, то и дело одаривая друг друга испепеляющими взглядами. Что-то «товарищи женщины» совсем разошлись, того и гляди начнут исполнять стриптиз со всеми вытекающими последствиями… Ах, да ну их, не хочу превращаться в моралистку, мне ведь и самой не чуждо ничто человеческое, только здесь нет пока героя моего романа…

Решив не углубляться в намечающиеся шуры-муры, я стала укладывать спать свою ребятню. Все-таки мы сильно устали. Расположились мы возле костра, привычно развернув прямо на земле наши пенки. Гадов я уже не боялась, тем более что этой ночью спальные места были окружены кольцом из волосяного аркана, а местные, развязав пояса и скинув свои нехитрые одеяния, не предусматривающие никакого нижнего белья, накрывшись плащами, улеглись на ворохах сена прямо в трофейных телегах или на своих арбах.

Очень хотелось спать, однако я предполагала, что нам вряд ли удастся поспать спокойно, ведь ни для кого не было секретом, что ночью или рано утром на нас могут напасть тевтоны. Дети быстро заснули, а я все лежала, слушая доносящиеся от костра звуки – чувственные переливы женского смеха и игривое воркование, изредка прерываемые приглушенным баском нашего командира. Как уж они там между собой общались – я себе не представляю. Хотя, говорят же, что язык любви и страсти в переводчике не нуждается…

Через некоторое время и там все стихло, только вот с некоторых телег вдруг нет-нет начали раздаваться ритмичные скрипящие звуки, приправляемые стонами страсти… Очевидно, что желание некоторых девиц не спать в одиночестве было удовлетворено и теперь они торопились воспользоваться плодами своей победы.

Меня же беспокоило какое-то смутное чувство, будто я упустила что-то важное. Чувство это зудело, как назойливая муха, никак не желая принимать отчетливую форму. Однако я была слишком вымотана для того, чтобы предаваться анализу, и с большим удовольствием наконец разрешила себе погрузиться в сладкий сон…

Разбудил меня отдаленный шум. Видимо, я спала чутко, потому что дети от этого не проснулись, только Янка беспокойно перевернулась с одного бока на другой. Я со страхом прислушалась. Кто-то орал и отчаянно ругался. Сначала, спросонья, я, естественно, подумала, что объявлена тревога и хотела уже было вскочить и поднимать гавриков. Однако по тональности криков мне тут же стало понятно, что кричат и вопят только две женщины, и весь базар происходит на чистейшей латыни. Я с облегчением вздохнула и ухмыльнулась – несомненно, это был обычный женский скандал на тему, которая называется «делить мужика».

Бранящиеся голоса принадлежали Феодоре и Клавдии – две эти претендентки на благосклонность командира страстно, с чувством ругались, понося друг друга на чем свет стоит, из чего можно было сделать вывод, что они обе сегодня остались с носом. Я встала и тихонько подошла поближе. Думая, стоит ли мне что-то предпринять, я следила за ходом их эмоциональной беседы, и между делом аж заслушалась, получая своеобразное удовольствие – настолько витиеватой и художественно оформленной была их брань на языке Плиния и Сократа… Кроме всего прочего, обе скандалистки были полностью обнажены, а это означало, что их ревнивые ухаживания дошли до самой крайней точки, и в самый решительный момент, утомленный выяснением того вопроса, кто из них будет первой, капитан Серегин покинул их скандальное общество, соблазнившись прелестями тихой скромницы Туллии, которая сейчас медленно млела в его объятьях.

– Ты блудливая бесхвостая кобыла, стояла бы спокойно в своем стойле и жевала сено! Если будешь вставать у меня на дороге, я выдергаю все твои космы и украшу ими отхожее место! – гневно орала Феодора.

– Кто бы говорил! На себя посмотри! Наверное, Прометей был пьян и пролил огонь на голову твоей прародительницы! И уж мне ли сравниться с тобой в блудливости? Муж твой покойный не зря угощал тебя вожжами чуть не каждый день – бешеный зверь сидит у тебя в чреслах, и ты не пропускаешь мимо ни одного мужчину! – визгливо парировала Клавдия.

– А тебе завидно, что я могу разжечь в любом мужчине пламя страсти? – расхохоталась в ответ Феодора. – И уж не ты ли все старалась соблазнить моего мужа, хотя уже имела трех других любовников? Ты – бессовестная женщина, достойная удовлетворять свою страсть разве что с ослом!

– Ах, с ослом?! – взвилась ее соперница, – ну, а ты, в таком случае, иди и совокупляйся с конем – видать, ты настолько распутна, что никто из мужчин не в силах тебя ублажить, раз ты все время меняешь любовников!

Словом, за исключением определенных терминов и специфических фразеологических оборотов, перебранка эта по большому счету ничем не отличалась от тех, что частенько случаются и в нашем мире. Сначала – угрозы, потом – «обмен любезностями» с целью поддеть друг друга побольнее, а затем, бывает, доходит и до драки…

Не успела я закончить свое умозаключение, как эти две женщины тут же проиллюстрировали мои мысли – они вцепились друг другу в волосы, намереваясь, в лучших традициях женской потасовки, «повыдирать патлы» и «повыцарапывать зенки»… Две голые женщины, как кошки, с воплем вцепившиеся друг другу в волосы – это зрелище, достойное богов.

Конечно же, я была вынуждена немедленно вмешаться в этот скандал, но появляться перед разъяренными бабами самолично и разнимать их мне показалось плохой идеей. Волшебница, в конце концов, я или нет! Я представила, что между этой сцепившейся парочкой проскакивает разряд статического электричества – и щелкнула пальцами.

Судя по всему, я перестаралась – слишком уж велика была сила взаимной ненависти между двумя этими особами, которую я использовала для подпитки этого заклинания. Ярко-голубая вспышка, сопровождающаяся громким треском, мгновенно разбросала подвывающих скандалисток в разные стороны. В воздухе запахло озоном и палеными волосами. Вот эту бы энергию, да в мирных целях. На будущее я отметила, что в следующий раз на заклинание надо ставить двух– или даже трехкратный понижающий коэффициент, а то уж больно футуристично смотрелись жертвы моего эксперимента, с недоумевающими физиономиями и клочками дымящихся волос вместо прически. После этого пора было уже и мне появиться на сцене.

Как только я предстала перед обеими скандалистками, упирая руки в боки и с трудом сдерживая смех, они тут же упали передо мной на колени и закрыли руками головы, отклячив при этом свои пышные зады. Как сказал мне потом ухмыляющийся Бек, вид сзади на эту сцену мог бы смутить даже закоренелого евнуха.

– О, могущественнейшая богиня Анна, – хором взвыли Феодора и Клавдия, – прости нас, недостойных, пощади и избавь от своего гнева. Мы больше никогда не будем так делать, только не наказывай нас больше.

– Хм, – строго сказала я, – вообще-то, мои дорогие, уже поздно пить боржом, то есть извиняться. Что сделано, то сделано, и теперь мое наказание навсегда останется с вами. Стоит вам прикоснуться к друг другу с недобрыми намерениями, как вы тут же получите продолжение сегодняшнего наказания, которое отныне будет с вами навечно.

– Это все она! – тут же взвизгнула Клавдия, указывая на Феодору.

– Нет, это она! – в том же духе ответила Феодора и попробовала ткнуть пальцем в свою соперницу, но сверкнувшая ярко-голубая молния заставила ее взвыть и отдернуть руку.

– Обе вы хороши до изумления, – прокомментировала я полученный дамами урок, – поэтому и наказание распределено между вами поровну. Могу дать вам совет – держитесь друг от друга подальше, и все будет хорошо. И никогда не претендуйте больше на одного и того же мужчину, даже если вы настолько распутны, что собирались ублажать его вдвоем. У вас все равно ничего не выйдет, ибо демонстрировать в его присутствии сцены взаимной ревности – это самая большая глупость, которую можно придумать. Вы могли вырвать друг у друга на головах последние остатки волос, но это не помогло бы вам вернуть капитана Серегина в свои объятья.

– Но почему, о моя госпожа, – взвыла Клавдия, – я не могу наказать эту нахальную мерзкую приблудную кошку, которая посмела покуситься на самое святое в моей жизни? Сними с меня свое наказание, и я буду служить тебе верой и правдой.

Феодора в ответ благоразумно промолчала, что снова повысило мою оценку этой довольно умной женщины.

– Цыц! – топнула я ногой, – ты и так будешь служить мне, хочешь ты того или нет. Между нами долг крови и неразрывная связь, освященная богом, по сравнению с которым ваш Меркуриос – не более чем жалкий слуга. Я все сказала, а теперь идите и подумайте о своем дальнейшем поведении. Аминь!

Немного отмякнув, я добавила:

– Идите, оденьтесь и через полчаса подходите к костру. Мне надо будет хотя бы отчасти привести в порядок ваши прически, а то вы сейчас похожи на драных кошек, выскочивших из пожара.

Схватившись за головы, обе преступницы тут же обнаружили на них обгорелые клочки вместо роскошных кудрей – и залились громким плачем.

– Тихо вы! – прошипела я, – дети уже спят, а вы уже достаточно нашумели за сегодняшний вечер. Если вы издадите еще хотя бы один звук, то, клянусь своей силой, я заставлю онеметь вас до конца ваших никчемных жизней.

Очевидно, эта угроза оказалась достаточно весомой, потому что обе скандалистки задом-задом отползли от меня и растворились в ночном полумраке.

День четвертый. Утро. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Да уж, оторвались мы этой ночью по полной программе, и горячие южные женщины в этом от нас не отставали. Конечно, посты при этом бдели, но возвращающихся с дежурства бойцов тут же перехватывали в свои жаркие объятья горячие латинки или латинянки – не знаю как их правильно назвать – и сразу запускали в процесс по улучшению породы. Причем было такое впечатление, что местные бабы будто с цепи сорвались, целую вечность не видев живых мужиков. Такого темперамента, экспрессии и, не побоюсь этих слов, накала страстей, я в своей жизни пока еще не встречал. Из-за меня, каюсь, было дело, даже поспорили, а потом и подрались две местные красотки, но тут вмешалась Птица и в прямом смысле устроила им короткое замыкание. Треску и искр было – как при захлесте двух высоковольтных проводов.

Ну, а если подробнее, то это была та еще история… Сперва эти две дамочки, Феодора и Клавдия, занялись состязательным соблазнением вашего покорного слуги. Уж как они изощрялись! Я себя прям турецким султаном почувствовал… С большим удовольствием я наблюдал за ними, не выказывая никакого нетерпения – ну а куда спешить, тем более что само зрелище затягивало, ведь не каждый день перед тобой устраивают эротические игры две прелестницы… Так что я не торопился отдать предпочтение ни одной из них, даже когда они уже совсем разделись. Кстати, процесс раздевания впечатлил меня своей легкостью и быстротой – дело в том, что вся их одежда состояла всего лишь из плаща и сколотого большими бронзовыми булавками-фибулами куска ткани, изображающего платье. Стоило развязать пояс и расстегнуть фибулу, как все женское одеяние просто и незатейливо падало на землю.

И вот передо мной стоят две обнаженные знойные женщины, объятые страстью и нетерпением… Мне подумалось, что такое неожиданное пикантное приключение при столь необычных обстоятельствах следует воспринимать как подарок судьбы. Да уж – ощущения непривычные, но чертовски приятные. Не припоминаю, чтобы прежде мне доводилось испытывать нечто подобное… Главное, ничто не мешает мне разглядывать их, любуясь грациозными и томными движениями, манящими улыбками. Мне хочется смотреть на них долго, ведь в моем возрасте эмоциональное наслаждение от женской близости доминирует над страстными неудержимыми порывами, свойственными юности…

Феодора, конечно же, имела в собственных глазах некоторое преимущество – на фоне остальных женщин она выгодно выделялась за счет высокого роста, белой кожи и восхитительной рыжей шевелюры, которую она сейчас распустила по своим пышным округлым плечам. Я, правда, не был особым любителем рыжих, хотя и оценил прелести ее ладной фигуры – несомненно, по всем греко-римским канонам она была близка к идеалу красоты, о котором я могу судить по тем скульптурам, что доводилось видеть в музеях. И лишь маленькая, точнее, большая, деталь мешала более точному соответствию – ее налитые, белоснежные груди. Они были подобны двум огромным спелым грушам, и темные, удлиненные соски при этом задорно торчали в стороны. Животик у Феодоры был плотный, слегка округлый, ноги пропорциональные и стройные, без намека на кривизну или волосатость, и вдобавок ко всему довольно недурная мордашка – маленький нос, широко расставленные глаза с поволокой, ямочки на розовых щечках.

А главным в ней было то, что во всех ее движениях сквозила та плавность и медлительная грация, что и придает женщине неуловимый эротизм, сводя с ума морально неустойчивых юношей и будя смелые фантазии у зрелых мужей… Короче, внешность такая, что Дана Борисова отдыхает и нервно курит в сторонке.

Клава – это была дама совсем другого типа. Невысокая, на голову ниже Феодоры, она обладала феноменальным, словно два футбольных мяча, и при этом стоячим бюстом, и не менее феноменальной, гм, филейной частью, что выступала сзади подобно полке от комода. И все это сочеталось у нее с подчеркнуто узкой талией, упругим животом и дополнялось маленькими и изящными кистями рук и ступнями ног. Этакие «песочные часы», способные пробудить животную страсть – столько энергии и жизненной силы чувствовалось в этом роскошном женском теле, что возникало желание взять, и как следует укротить эту лошадку… Клавдия завлекательно улыбалась, и ее белоснежные зубы так и сверкали на смуглом лице, а бюст подрагивал и вздымался. Да уж… несомненно, увидев эти груди, Анна Семенович первым делом побежала бы к своему пластическому хирургу и закатила бы ему скандал, требуя себе еще более грандиозного украшения. Вызывало удивление, как вообще эта Клава умудрялась сохранять равновесие при таком-то бюсте и как ее не заносит на поворотах. Сия тайна велика есть, хотя, наверное, в этом ей помогала служившая противовесом пышная, не имеющая малейших признаков целлюлита, задняя часть тела. Задок у Клавы была не только выдающихся размеров, но и идеальной формы, и поэтому ее хотелось гладить и гладить, как круп хорошей породистой лошади.

Судите сами, ну как пройти мимо таких двух колодцев и не напиться, тем более что бабы сами наперебой вешались мне на шею. Но, как оказалось, я был не прав, чем дальше заходило дело, тем ярче между этими двумя женщинами пылал огонь ревности и тем меньше внимания они уделяли мне и больше друг другу. Хоть я и ни бельмеса не понимал в их латинской перебранке, но мне такие отступления совсем не нравились. В результате я встал, подобрал свою куртку, и покинул эту скандальную парочку. Лучше уж провести ночь никак, чем так.

Правда, оказалось, что провести ночь «никак» мне не грозило. Едва я отошел в сторону от этих двоих (которые так увлеклись выяснением отношений, что даже не заметили моего исчезновения), то наткнулся на еще одну местную красотку, Туллию, которая будто специально ожидала моего появления. Это была вполне равноценная замена Феодоре с Клавдией. С точки зрения мужчины, все у нее было на четыре с плюсом. Стройная фигура, черные вьющиеся волосы, такие же черные глаза и пухлые, темные губы, блестящие и свежие, словно розовый бутон. Грудки у нее оказались небольшими, но твердыми, как незрелые яблочки, а живот походил на впалую мраморную чашу. И самое главное – к ее страсти не было примешано и тени ревности и скандальности, что оттолкнуло меня от тех двоих. С этой брюнеточкой я и провел всю оставшуюся ночь, лишь время от времени прерывая занятия любовью для обхода постов. И это того стоило – столько темперамента и страсти, неги и ласки, такой изобретательности я не встречал еще ни в одной женщине, несмотря на приличный опыт в этой сфере. Меня беспокоило только неожиданно возникшее чувство, что на нас с ней кто-то смотрит из темноты недобрым взглядом, причем основное внимание направлено на мою партнершу, а мне достается, так сказать, рикошетом. Хотя что там разглядишь, в темноте…

Вот так, обнимая Туллию, я со стороны наблюдал и развитие скандала между моими несостоявшимися партнершами и то, как Птица быстро и решительно пресекла это безобразие. Я бы так не смог, ибо растаскивание вцепившихся друг в друга женщин – занятие нудное, опасное и не гарантирующее результата. А тут – трах-шарах-бабах – и больше никто никуда не идет.

Правда, скандалистки при этом лишились большей части волос на головах, но это уже, как говорится, неизбежный в таких случаях побочный эффект, который сама Птица в буквальном смысле попыталась сгладить при помощи ножниц и расчески. Получилось у нее довольно миленько, в стиле минималистских женских причесок нашего мира. Кстати, как я узнал потом, ни одна, ни другая все же не остались в одиночестве. Об этом позаботились Бек с Арой, растащившие девок по разным сторонам лагеря и задавшие им хорошенькую скачку. Да те и сами были не против – если уж обломилось со мной, то хоть так они могли получить немного сладенького. Такая вот любовь.

За исключением этого приключения, ночь прошла спокойно. Мало того что не сработала ни одна из минно-взрывных закладок Бека, но и наш лагерь не посетил ни один из крупных хищников. Утром и я сам и мои парни чувствовали себя полностью опустошенными, и в то же время морально удовлетворенными и спокойными, а местные бабы, принимавшие участие в этой оргии, выглядели как домашние кошки, ненароком облопавшиеся сметаны. Шерсть их, то есть, простите, волосы, лоснились, глаза горели, а с губ то и дело срывалось ласковое мурлыкание. Куда только делись те серые забитые существа, которых мы еще вчера подобрали на развалинах их поселения.

Вообще-то я сам себе удивляюсь, ведь обычно я не склонен к таким случайным приключениям, и партнерш себе выбираю более чем тщательно, отчего до сих пор и не женат. Да и мои парни тоже далеко не казановы, и обычно не кидаются на первую попавшуюся юбку. А тут, понимаешь, такой залет, да еще и без презервативов… Наверное, все же в этом деле была задействована какая-то магия, и речь идет совсем не о гормонах или феромонах.

Другой вопрос, что нам делать с этими женщинами, когда наша миссия в этом мире так или иначе придет к своему завершению. Не сможем же мы осесть по хуторам только для того, чтобы растить множество сопливых детишек. Конечно, сами по себе дети – это счастье, но от нас-то человечество ждет гораздо большего. Кроме того, это местные привыкли к таким диким условиям, а мои ребята всеми силами будут рваться к цивилизации. Да и чужие мы здесь. Вот если кто-то из этих женщин согласится уйти вместе с нами, тогда совсем другое дело, хотя их легализация в нашем мире выльется в бюрократическую мороку.

Когда я рассказал о своих сомнениях отцу Александру, тот пожал плечами и сказал, что обратную амбаркацию* надо еще заслужить. Она вполне возможна, но не обязательна, красной дорожки перед нами никто расстилать не будет, даже если в итоге удастся победить тевтонов. Так что делать надо что должно, а свершится все равно то, что суждено. Но об этом мы подумаем потом, а пока наша главная задача – оторваться от возможной погони или хотя бы принять бой в таких условиях, где за нами будут все возможные тактические преимущества.

(Прим. авт.: Обратная амбаркация* – возвращение десанта обратно на корабли)

Поднял я всех на рассвете. Несмотря на спокойную и восхитительную ночь, не стоило забывать и о возможном преследовании. Пока поварихи, косясь на изрядно укоротившуюся прическу своей начальницы, разогревали вчерашний суп, разбухший за ночь и превратившийся в самую настоящую кашу, остальные сворачивали лагерь и готовились к выступлению. Проводник Гай сказал, что тропа контрабандистов начиналась прямо от этой поляны, и через удобную седловину промеж двух гор выводила на ту сторону горного хребта прямо в бескрайние степи, поросшие морем травы и отдельно стоящими высокими деревьями, вершины которых объедали огромные животные, по сравнению с которыми и слон показался бы карликом. Первоначально по этой тропе гоняли пасти в степи скот, который отъедался там на травах выше человеческого роста просто до безобразия. Потом, с появление в этом мире тевтонов, через эту дырку в горном хребте началась контрабандная приграничная торговля, в итоге окончившаяся разорением и гибелью столь удачно устроившегося поселения.

Почти сразу же от поляны тропа контрабандистов так круто полезла вверх, что даже привычные ко всему обозные битюги могли тянуть телеги только шагом, а людям нет-нет приходилось наваливаться на них сзади, чтобы помочь животным на особо крутых участках подъема. По счастью, таких мест было очень немного, в основном подъем был хоть и крутым, но все же приемлемым. Мы находились в пути уже около четырех часов и рассчитывали к полудню достичь седловины, когда наконец услышали «бум-м-м-м», сообщивший, что на первую заложенную нами МОНку кто-то наткнулся…

К этому времени мы достаточно высоко поднялись над уровнем долины – наверное метров на пятьдесят, но изгиб ущелья и густые заросли кустарника, среди которых петляла тропа, не давали ничего разглядеть. Всего в нашем распоряжении было четыре хранившихся у Бека мины МОН-50 и одна МОН-100. Три пятидесятки он выставил на тропе от селения к месту нашей ночевки, причем самую первую сразу за бродом, и еще одну заложил почти у самого выхода с поляны, что приютила нас на ночь. «Сотка» же осталась в запасе – на случай, если придется оборудовать позицию, на которой мы будем вынуждены драться с погоней насмерть.

Чем выше поднималась тропа, тем уже и удобней для обороны было боковое ущелье, ведущее к перевалу. Но все равно, самое удобное место, по словам Гая, должно быть на самом перевале, где щель между крутыми горными склонами сужается до того, что на тропе между двумя скалами не способны разъехаться две груженые товаром арбы. То есть, в переводе на наши меры, это меньше шести метров по фронту, что, в общем-то, почти идеально для обороны от кавалерии. Если мы успеем дойти до этой позиции, то защищаться там мы сможем почти неограниченно долго, хоть от целой армии, лишь бы хватило боеприпасов. А если тевтоны попробуют пустить в ход мощь своего херра Тойфеля, то с учетом наличия в нашем отряде отца Александра им от этого самим будет еще хуже. Уже проверено практикой.

Когда бумкнуло второй раз, то авангард нашего отряда уже взобрался на перевал и начал разбивать лагерь-дневку на специально оборудованном для этого месте за самой высокой точкой подъема. Ущелье там гостеприимно расширялось, образуя поляну, имелся бьющий из-под скалы родник из которого вытекал небольшой ручей, струящийся в попутном для нас направлении, и сложенный из камней очаг. А нависающие на этим местом двухметровые каменные карнизы и довольно глубокая пещера предоставляли убежище как от солнечного жара, так и от непогоды. В любом случае животные устали тащить вверх повозки, им требовался отдых. Это же касалось и людей, которые тоже выбились из сил, и последние несколько сотен метров подъема казались им чудовищной пыткой.

Когда, примерно в полдень, в «ворота», как я про себя назвал то самое узкое место, въехал наш арьергард, то где-то далеко внизу сработала уже та МОНка, которая была заложена на месте нашей последней ночевки. Кто бы ни шел за нами по пятам, ему нельзя было отказать в настойчивости и игнорировании собственных потерь. Если исходить хотя бы из приблизительных расчетов, то на подготовку позиции для встречи незнакомцев, столь назойливо желающих с нами познакомиться, у нас было еще что-то около четырех часов времени.

Разумеется, никаких окопов в скалах и каменистых осыпях вырыть было невозможно. Пришлось ограничиться выложенными из камней стрелковыми ячейками и веревочным спотыкачом, усиленном крупноячеистой рыбацкой сетью, растянутой в самом узком месте прохода на случай, если нас попробуют атаковать в конном строю на полном скаку. Не думаю, что у тевтонов настолько дурные командиры, но вдруг…

Последнюю МОНку, снабдив радиовзрывателем, мы замаскировали, присыпав щебнем, за поворотом тропы в месте, недоступном для нашего огня. Именно здесь тевтоны должны будут накапливать силы для массированной атаки, и именно здесь это взрывное устройство, похожее на тарелку, принесет нам максимум пользы. Короче, подготовились к встрече дорогих гостей как могли.

Сам я, примкнув к своему «Валу» дневной оптический прицел, занял позицию на узком карнизе метрах в двадцати над тропой. Оттуда просто великолепно были видны как подходы к нашему расположению со стороны противника, так и дневной лагерь, где находились те, кого мы должны были защитить. С другой стороны ущелья, почти на таком же карнизе, только чуть выше меня, накрывшись маскировочной сеткой, за каменным выступом укрылись Кобра с Бухгалтером. Зоркий Глаз с напарником Арой и со своим верным «печенегом» занял позицию внизу прямо напротив прохода. Если что, то именно ему придется встретить врага кинжальным огнем в упор. Пока до появления противника еще оставалось время, я старался как можно лучше изучить местность и проиграть в уме все подробности грядущего боя.

Полдень. Стоянка на перевале. Анна Сергеевна Струмилина.

Господи, я и не знала, что у меня будет столько дел. Получилось так, что наши мужчины остались готовиться к бою в самом узком и удобном для обороны месте ущелья, оставив меня распоряжаться по хозяйству, ибо Антон в этом деле был совершенно не в счет. Выбившихся из сил животных не менее уставшие люди должны были распрячь, напоить из специальной каменной колоды, куда стекала вода родника, после чего загнать их в глубокую и широкую пещеру, используемую местными как хлев и убежище от крупных хищников. А потом задать им сухого сена и зерна и оставить в покое.

Конечно, большую помощь мне и нам всем оказал мальчик Гай, который уже водил караваны контрабандистов вместе с отцом. Он-то и рассказал, как лучше расставить телеги и арбы, чтобы они никому не мешали, где находится очаг и где отхожее место. Все ужасно примитивно, тем не менее, стоило признать, что стоянка для отдыха караванов оборудована тщательно и со знанием дела; во всем прослеживалась забота о тех, кто будет ей пользоваться.

Пока мы обустраивались на этом месте, прошло часа два или даже чуть больше. Когда все было сделано, и под казаном уже весело плясал огонь, у меня появилось время встряхнуться и подумать. Кстати, топили тут не дровами. В пещере обнаружился довольно большой запас хрупких антрацитово-черных камней, которые на поверку оказались кусками неплохого каменного угля. Ну, это и понятно. Если местные знали, что где-то поблизости находится открытое месторождение, то они быстро смекнули, что привозить сюда уголь куда удобнее, чем дрова, поскольку требуется его гораздо меньше.

Итак, я собиралась подумать, а именно – подумать о вчерашнем поведении местных женщин, которые, за исключением всего троих самых стойких, с разбегу бросились в омут разврата и принялись соблазнять первых встречных парней, которых они до этого ни разу ни видели. Это было важно, потому что я не понимала их поведения, а так отныне не должно быть ни в коем случае. Мало ли что им взбредет в голову в следующий раз, и кто тогда будет расхлебывать результат их сумасбродства? Конечно же, богиня Анна. Так что до этого доводить не следует, а то методы богини не всегда блещут гуманностью – а тем более еще совсем неопытной богини… Вон, ссору Клавдии и Феодоры пришлось решать слушком радикальными средствами, и, если бы у меня было время подумать и выбрать методы, то я бы никогда не решилась сделать то, что сделала. Слишком уж это было жестоко. Если бы их взаимная ненависть была немного больше, то так недолго было бы и поджарить заживо их обеих на электричестве собственного внутреннего производства. Аккуратнее надо быть, Анна Сергеевна, осторожнее и вдумчивее, и сперва изучить процесс, а потом уже направо и налево размахивать виртуальной волшебной палочкой…

Мне нужно было срочно поговорить по душам с кем-нибудь из этих женщин. Не устроить в мозгах полицейский шмон, а именно поговорить. В конце концов, я не ставила перед собой задачу следить за их нравственностью и держать в ежовых рукавицах. Мне хотелось понять мотивы и побуждения людей, чья мораль была столь отлична от привычной нам общехристианской и даже мусульманской.

Немного подумав, в качестве собеседницы я выбрала Феодору. У остальных и прическа была пониже и дым из трубы пожиже – в смысле, что ум они имели такой неглубокий, что его способна перейти вброд даже курица. Это наблюдение касалось и Клавдии. Повариха она отличная, а вот все, что сверх того, лежало вне сферы ее понимания.

Кстати, с того момента, как мы прибыли на эту горную стоянку, Ася и Яна таскались за мной хвостиком как привязанные. Причем без труда было видно, что надо все это зачем-то Асе, а Яна таскается вместе с ней, то ли из солидарности, то ли потому, что подруга ее об этом прямо попросила или даже заставила. Короче, Яне было скучно, а Асе нет. Она как будто ждала чего-то и готовилась использовать это событие для своей пользы. Она вообще была скрытной девочкой, себе на уме, и я даже не представляла, что еще могло прийти в ее маленькую умную головку.

Время от времени ее взгляд останавливался то на Клавдии, то на Туллии, то на Феодоре, и я понимала, что это ожидание как-то связано с капитаном Серегиным, но покане представляла себе, каким образом.

И вот, наконец, Феодора закончила устраивать в пещере нашу скотину и, отдав последние указания девочкам-подросткам, вышла наружу. Я терпеливо ждала, пока она, скинув свои одежды и, без тени стыда, полностью обнажившись, смывала с себя пыль и грязь в том же каменном желобе, из которого совсем недавно мы поили скотину. Проточная родниковая вода была холодной до ломоты в зубах, и Феодора в процессе мытья фыркала и повизгивала. От всей ее ядреной фигуры с пышными подрагивающими грудями при этом исходило ощущение здоровья, силы и какой-то дикой невинности. Взгляды, которые она при этом бросала на меня, были полны недоумевающего бесстыдства. Она просто не знала, что своего тела надо стыдиться, и не понимала, почему я не присоединюсь к ней и не омою свои члены после утомительного и пыльного пути. Наконец она окончила водные процедуры и присела на широкий каменный выступ, обтесанный в виде скамьи, завернувшись с ног до головы в большой кусок ткани из тонкой шести. И вышло это у нее так же ловко, как будто она надела банный халат. Я невольно залюбовалась ею – так она была хороша с этой своей французской стрижкой, с усилившимся от купания румянцем; глаза ее сияли какой-то невозможной бирюзовостью, и весь вид прелестной купальщицы выражал абсолютную безмятежность. Улыбка блуждала на ее губах, делая ее и без того милое лицо еще более привлекательным. Я невольно ответила ей такой же радостной дружеской улыбкой и решила, что время для нашего разговора настало. Я подошла поближе и опустилась на каменную скамью рядом с ней.

– Госпожа, – обратилась ко мне Феодора, очаровательно потряхивая короткими рыжими прядками, чтобы смахнуть воду, и набрасывая на голову покрывало, – неужели вы там, в своем небесном мире, никогда не моетесь? Ведь так приятно в эту дневную жару после длинного и тяжелого пути сбросить с себя все одежды и омыть уставшее тело холодной водой. Или у вас все совершенно по-иному, и вам все равно, вымыли вы себя или нет.

Сказать честно, эта женщина меня смутила и вогнала в краску. Не говорить же ей, что я бы не прочь последовать ее примеру, но стесняюсь Митьку и Димку, местных мальчиков-подростков, а также находящихся на расстоянии прямой видимости спецназовцев – тем более что я знаю об их биноклях и четкости их изображения. В тот раз, когда мы купались в горячей заводи вместе с Никой и девочками, от мужских глаз нас отделяла непроницаемая скала, а еще наша убежденность в том, что все парни в отряде капитана Серегина непоколебимо порядочны и деликатны. Не то что теперь я в этом была не уверена – совсем наоборот – но, во-первых, тут не было скалы, а во-вторых, совсем недавно я убедилась в том, что порядочность и деликатность наших парней заканчивается ровно в тот момент, пока они не увидят со стороны женщины приглашающий сигнал. А я, даже случайно, не желала подать кому-либо такие вот приглашающие знаки. Я просто стеснялась сказать Феодоре, что мне стыдно обнажиться на открытом месте… Прямо какой-то оксюморон. Но, очевидно, мне все же лучше поговорить с ней на эту тему, потому что врать не хочется, а отмалчиваться совсем не в моем духе.

– Понимаешь… – сказала я ей, – там, откуда мы пришли тоже принято поддерживать себя в чистоте, но для женщин там принято обнажаться или наедине, или в такой же женской компании или в обществе своего возлюбленного или мужа, с которым она делит свою жизнь, а все остальное от Лукавого, то есть херра Тойфеля. Мужчины же, с которыми мы вместе путешествуем, являются моими друзьями и товарищами, а отнюдь не возлюбленными или мужьями. А потому мы хоть и хотим обмыть наше тело от пыли и грязи, но не желаем, чтобы они видели его обнаженным.

– Спасибо, госпожа, вы все мне объяснили, – сказала Феодора и, выпростав из под своего покрывала руки, три раза звонко хлопнула в ладоши.

По этому сигналу к ней явилось трое девочек-подростков – худеньких, чернявых, горбоносых, с длинными иссиня черными волосами, завивающимися тонкими кольцами. Вся троица, казавшаяся для меня на одно лицо, вопросительно уставилась на Феодору удлиненными, подведенными сажей глазами.

– Девочки, – безапелляционно-приказным тоном скомандовала Феодора, – наша госпожа желает помыться, но ее оскорбляют и смущают случайные мужские взгляды. Если вы меня поняли, то действуйте!

Девочки тут же убежали, но почти сразу же вернулись, взяв с телеги большой отрез грубой хлопковой ткани, похожей на бязь, из которой и соорудили для меня живую ширму вокруг желоба с водой. Я предложила Асе с Яной разделить и присоединиться к водным процедурам, и те с удовольствием согласились. Вслед за тем я с наслаждением стала разоблачаться, один за другим снимая, хм, свои предметы туалета. Пока я раздевалась, глаза Феодоры все больше и больше раскрывались в удивлении. Как я уже говорила, по местным меркам, опирающимся на стандарты античного Средиземноморья, одежда из нашего мира была невероятно сложной и сшитой с большим искусством. Хотя в теплом и влажном парниковом климате этого мира в ней было слегка жарковато. Тут вообще можно было бы ходить голышом и не замерзнуть.

Родниковая вода в желобе оказалась обжигающе холодной, а чувство чистого тела восхитительным. Хотя купаться в горячей заводи было все же интересней. Но нет ничего такого, с чем бы не справились натуральная губка и душистое мыло местного производства. Вскоре я с девочками, завернувшись в такое же полотенце, присела рядом с Феодорой на нагретый солнцем камень. Вслед за нами те три чернявые девчонки, что держали ширму, по примеру своей начальницы ничуть не заморачиваясь стыдливостью, разделись и, повизгивая, полезли в желоб купаться голышом. А я начала давно запланированный разговор с нашей рыжей бестией.

– Скажи, Феодора, – спросила я, – что случилось с вами прошлой ночью, и почему вы так набросились на наших парней, будто долгое время не видели мужской ласки, а потом вдруг дорвались до сладкого. Ваш скандал с Клавдией выглядел совершенно безобразно. Я-то думала, что ты умнее и не будешь доводить дело до драки.

Та в ответ сперва лишь пожала плечами и задумалась.

– Не знаю, госпожа, – произнесла она через некоторое время, невинно моргая и разводя руками, – это было словно наваждение. С вами мы будто вырвались на свободу и увидели, что мир, который раньше был присыпан пылью, стал вдруг цветным и ярким, еда обрела вкус, а мужские ласки особенную остроту, когда от каждого прикосновения по телу будто пробегают мурашки и хочется кричать от счастья. Наверное, это ваши мужчины такие особенные, потому что раньше я никогда такого не ощущала, несмотря на то, что пару лет уже была замужем, и имела множество любовников. А что касается скандала с Клавдией, так она со своими подругами давно точила на меня зуб, потому что я могла отбить любовника у любой из них. А ваш командир – он особенный вдвойне, мы обе это чувствовали и не могли отступить, что закончилось плохо… Извини меня, я не хотела тебя расстроить, госпожа, и поэтому смиренно принимаю назначенное тобой наказание. Хотя и мужчина по имени Бек был тоже очень неплох, гораздо лучше и моего мужа, и других….

– Никаких извинений, – ответила я, – что было, то прошло. Только держись от этой Клавы подальше, и все будет хорошо. И больше не называй меня госпожой, а зови просто Анной, или, если хочешь выказать уважение, то Анной Сергеевной, что означает добавление к моему имени имени моего отца.

Говоря эти слова, сама я сделала в памяти заметку насчет того, что свое эмоциональное пробуждение Феодора связывает с тем моментом, когда ее душу передали от Гермесия под мое попечительство.

– Хорошо, госпожа Анна, – кивнула она и тут же спросила, – а если бы вы были замужней матроной, то к вашему имени добавлялось бы имя мужа?

– Нет, – ответила я, – так у нас не делается. Имя отца остается с нами на всю жизнь, а выходя замуж, женщина обычно берет себе его фамилию*.

– Ну, это понятно, – кивнула Феодора, – и наши патриции поступали точно так же, пока их не истребили тевтоны. А вот у нас женщина, вышедшая замуж, лишается даже своего имени и зовется по имени мужа. На самом деле я была Бонифацией, а Феодора – это мое прошлое имя, которое мне дала мать. Но теперь, когда мой муж мертв, я думаю, что могу вернуться к своему прошлому имени, и как страшный сон забыть годы, проведенные с этим чужим для меня человеком.

(Прим. авт.: Фамилия* – в древнем Риме все обитатели патрицианского дома, включая супругу хозяина, детей, слуг приживалов из дальних родственников и даже рабов и рабынь)

Ага, теперь понятно, почему местные бабы накинулись на наших парней как кошки на сметану. С таким отношением к женщине, лишающем ее даже собственного имени, жизнь в этом обществе должна была бы казаться мне по-настоящему ужасной.

– Да, – кивнула я, – ты можешь, и даже должна вернуться к тому имени, которая дала тебе мать. Это даже не подлежит обсуждению. Тем более, что имя Феодора нравится мне куда больше чем Бонифация.

– А мне, госпожа Анна, – вдруг произнесла Феодора, откинув наброшенное на голову покрывало и снова встряхивая головой, отчего ее волосы засияли на солнце, словно красная медь, – нравится моя новая прическа. Голове стало так легко и прохладно, что я будто летаю. Клавдия бесится, она думает, что у нее забрали что-то важное, а я вижу, что вы тоже носите короткие волосы, и с вашей стороны это совершенно не зазорно.

– Очень хорошо, Феодора. У коротких волос есть еще тот плюс, что уход за ними занимает гораздо меньше времени, – я с удовольствием посмотрела на сделанную моими руками отличную стрижку, придававшую ей еще больше миловидности, – но ты не сказала мне, был ли у вас ребенок и если был, то, что с ним потом стало.

– После года жизни с мужем, – печально сказала Феодора, – я родила девочку, которую назвали Инессой. Только мой муж был ей не рад, он хотел сына и считал, что я родила свою дочь не от него, а от нашего соседа кузнеца. Инесса прожила недолго… Больше детей у меня не было, но я очень надеюсь, что после прошлой ночи это изменится, и я смогу снова стать матерью. Но если этого раз будет недостаточно, то я буду повторять его снова и снова, пока не добьюсь результата. Я рожу ребенка от одного из ваших мужчин, и это сделает меня счастливейшей женщиной.

– Наверное, ты сможешь добиться того, чего хочешь, – кивнула я, – но как ты сможешь растить своего ребенка в одиночестве, потеряв всех тех, кто был тебе близок? Ведь мы тоже не можем вечно находиться в этом мире и будем всеми силами стремиться к тому, чтобы вернуться к себе домой к родным очагам.

– Тогда я уйду вместе с вами или просто умру, как и все остальные, чьи души были отданы вам во владение. Вы ничего не понимаете. Ведь между нами связь, которую может разорвать только смерть или же божество, чье могущество даже не укладывается в моем сознании. Но я надеюсь, что до этого не дойдет и тогда, даже если мужчина по имени Бек не захочет вместе со мной растить этого ребенка, то любой другой большой человек с радостью возьмет в свою семью женщину, беременную от мужчины из чужого мира, ибо такие дети, вырастая, совершают великие дела, прославляя ими тех, кто их вырастил и воспитал, поднимая эту фамилию на невероятную высоту. Такие случаи уже бывали, и думаю, что все остальные женщины будут думать то же самое. А самое главное, так будут думать и те степные наездницы, в земли которых мы идем. Они всеми правдами и неправдами будут стараться подольше задержать вас у себя, чтобы как можно больше их воинов смогли забеременеть от ваших мужчин. Для них это очень важно, тем более что отцы их будущих детей тоже являются хорошими воинами, хотя только девочки получат у них соответствующее воинское воспитание, а мальчики станут конюхами, слугами и наложниками для удовольствия и рождения детей…

После этих слов Феодоры я решила чуть погодя обследовать при помощи своих особых способностей всех тех женщин, которые принимали участие в оргии прошлой ночью и вступят в связь с нашими мужчинами позже. А пока этот разговор пора было заканчивать. Информации было получено много, и теперь требовалось ее хорошенько осмыслить.

Около четырех часов дня. Оборонительная позиция на перевале. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

С высоты моей позиции на карнизе приближающиеся по чуть извивающейся тропе конные тевтоны в бинокль были видны как на ладони. И тут я впервые пожалел об отсутствии в составе нашего отряда тяжелого снайпера с крупнокалиберной винтовкой АСВК. С такой фузеей можно было бы на выбор щелкать вражеских командиров с дистанции километр-полтора. Вон, например, того пижонистого адама в бордовом плаще и с пышным султаном на шлеме. Быть может, это сам штандартенфюрер Браун или кто-то из его ближайших подручных. Уж больно уверенно жестикулирует этот тип, и уж больно подобострастно ведут себя окружающие его тевтоны. Но чего нет, того нет. Ведь в этом выходе не подразумевалось никаких задач, для которых мог бы понадобиться тяжелый снайпер. Если что, то с Брауном разберется отец Александр, как и с прочими черными магами – его помощниками; вряд ли они сами пойдут в лобовую атаку, а нам надлежит заняться простыми рыцарями и кнехтами, которых в этом воинстве явно большинство.

Общая численность приближавшихся к нашим позициям тевтонских кавалеристов, если не считать обоз и штабников, была в пределах двухсот – двухсот пятидесяти всадников, то есть, насколько я помню структуру германских кавалерийских частей, это за вычетом потерь от минных закладок и численности уже уничтоженного нами взвода, три полных эскадрона или половина полка. В бинокль было хорошо видно, как мощные кавалерийские кони, утомленные дальним переходом, тяжело преодолевают подъем по горной тропе; как утомлены битюги, запряженные в обозные повозки и эскадронные полевые кухни. Очевидно, их командир гнал свой отряд больше суток форсированным маршем с минимальным отдыхом, и теперь и люди, и животные находятся на последней стадии истощения физических сил.

Самым удивительным было отсутствие над продвигавшейся в нашем направлении черно-серой змеей каких-либо флагов или значков. Вместо этого над колонной колебались волны неестественного серого марева – очевидно, что это было следствие какого-то черного заклинания, позволяющего выдержать противоестественно изнурительный темп марша. Если так, то, возможно, и в атаку их тоже погонят при помощи обычной для тевтонов черной магии. Очень удобно – не надо тратиться ни на шнапс для подбадривания живых, ни на медикаменты для раненых, ибо они все равно будут продолжать драться до самой своей смерти, не обращая внимания на тяжесть ран.

Такого же эффекта можно достичь при помощи специальных наркотических смесей, которые в нашем мире нет-нет, да применяются в различных местных конфликтах – то американцами на своих союзниках, то исламскими террористами. Только магия, похоже, в этом мире наверняка обходится дешевле. Общим же признаком для всех таких случаев является то, что командование воспринимает своих бойцов как условные игровые фигурки, а не живых людей, что есть некий признак того, что и те и другие находятся под так называемым прямым управлением внешних игроков.

Подумав об этом, я тут же связался по портативной рации с отцом Александром и высказал ему эти свои соображения.

– Знаю, – коротко ответил тот, – злом от этих тевтонов разит, как от падали. Но ты не беспокойся, командир, мы наготове – оформим адептов Тойфеля в лучшем виде, за нами не заржавеет…

– Кто это мы, – как-то невпопад спросил я, – ты и твой шеф?

– Я, и отрок Димитрий, – коротким смешком ответила рация, – для шефа задача по уничтожению нескольких не самых сильных черных магов кажется мелковатой…

– А это не опасно для мальчика? – забеспокоился я, – ведь Колдун еще совсем ребенок и стоило бы держать его подальше от всех этих грязных игр взрослых мужчин.

– Удержишь ты его, как же – с его-то силой, – хмыкнул отец Александр, – и вообще, в чем-то, благодаря своей силе, он будет даже повзрослее нас с тобой. Ты не беспокойся, я прослежу, чтобы мальчик находился в полной безопасности – разумеется, настолько, насколько это возможно.

– Ну, – сказал я, – я на тебя надеюсь. Будьте там наготове, кажется, осталось еще совсем немного – и прольется чья-то кровь.

– Чувствую, – ответил мне отец Александр, – зло, сгущающееся вокруг нас, стало уже почти ощутимым. До связи, командир!

– До связи, честный отче, – сказал я и отключил канал.

Дело действительно двигалось к развязке семимильными шагами, ибо авангард тевтонской колонны дошел уже до того места, откуда можно было увидеть наши импровизированные укрепления и часть лагеря за ними. Атмосфера зла сгустилась почти до осязаемой плотности, по ушам ударил почти неслышимый ультразвуковой визг и эскадрон, двигавшийся первым, неожиданно сорвался в галоп на узкой тропе. При этом я как-то машинально отметил, что такая реакция обычно свойственна не людям, а хищному зверю, который неожиданно увидел добычу. Не зря же сущность, которой поклоняются тевтоны, еще называют Зверем.

Увлекаемая сатанинской силой, черно-серая волна людей и животных с грохотом покатилась по узкой тропе, сталкивая ослабевших в колючие кусты и обдирая их бока о скальные стены каньона. Было видно, что для этой скачки взмыленные кони собирают последние остатки сил, и стоит им остановиться, то они тут же упадут замертво. Но злая магия продолжала толкать их вперед, пусть даже и ценой собственной жизни. Пять ударов сердца, десять, пятнадцать… Конная лавина добралась до замаскированной сети и растянутых веревок и начала громоздиться в узком проходе валом из конских и человеческих тел, по которым короткими очередями кинжальным огнем ударил пулемет. Десять-пятнадцать ударов сердца – и как такового эскадрона уже не было. В наличии имелась лишь куча шевелящихся конских и человеческих тел, отчасти еще живых, отчасти уже умерших. Но злая магия продолжала действовать. Поэтому те тевтоны, кому повезло выбраться живыми из этой свалки, вскакивали на ноги и, схватив первое попавшееся оружие, а зачастую и с голыми руками, бежали к своей цели с явным желанием вцепиться в горло и растерзать – и падали под пулями спецназа. Но их было много, очень много, для всего лишь нескольких стрелков.

И тут все вдруг закончилось… Вокруг все заволокло уже знакомое нам бело-голубое сияние, сверкнула молния, ударил гром – и впереди, там где находился главарь тевтонов со своим штабом, в небо взвилось грибовидное облако из пыли и дыма, очень похожее на миниатюрный ядерный взрыв. Почти одновременно с этим пришло ощущение, что зло, толкавшее вперед полумертвых безумцев, иссякло и теперь те, кто выжил, бежали уже не вперед, а назад, под прикрытие спасавшего от пуль скального выступа. Когда пыль и дым на месте попадания молнии рассеялись, то стало видно, что вожака в бордовом плаще больше нет, как и большей части его подхалимов и лизоблюдов, которых вместе с лошадьми разбросало с стороны и размазало по стенкам ущелья, словно после попадания шестидюймового гаубичного снаряда.

Первый раунд был выигран. Но только первый, ибо я чувствовал, что пока будет жив хотя бы один тевтон, они от нас не отстанут и будут стремиться любой ценой выполнить приказ своего повелителя.

Атака возобновилась минут пятнадцать спустя, когда тевтонские кавалеристы спешились и перегруппировались. Одни, как камикадзе, под прикрытием небольшой группы стрелков вооруженных легкими рычажными арбалетами полезли в проход под выстрелы разгребать завал из конских и человеческих тел и резать веревки и сети, чтобы попробовать открыть путь еще одной конной атаке. Другие же начали карабкаться вверх по скалам, пытаясь забраться на нависающие над ущельем карнизы, и таким образом обыграть нас по вертикали.

Шанс у них еще был, хоть и небольшой. Даже после потери почти трети личного состава, против девяти бойцов включая меня, в строю у противника оставалось еще около двух сотен головорезов, пусть и вооруженных только холодным оружием. Правда, легкие рычажные арбалеты не особо смогли помочь спешенным тевтонским кавалеристам – в основном из-за плохой настильности траекторий полета своих болтов. Максимальная прицельная дальность их стрельбы составляла не более пятидесяти метров, а на большей дистанции вражеским стрелкам приходилось стрелять навесным огнем, по методу «на деревню дедушке», что почти бесполезно против замаскировавшихся бойцов, использующих огнестрельное оружие и рассыпной строй. Вторым недостатком этого девайса было то, что стрелкам приходилось вставать в полный рост для того, чтобы при перезарядке упереться ногой в «стремя» и взвести тетиву. Обычно в этот момент их и настигала пуля, выпущенная из «Вала», отправляя мерзавца прямо в объятия его Темного Господина.

Так что особо разгуляться мы им не дали. Ребята внизу прореживали арбалетчиков, как самых опасных. В это время мы с Коброй, используя свои господствующие над проходом позиции на скальных карнизах, в первую очередь занялись теми супостатами, которые пытались карабкаться вверх по склонам ущелья. Специальной экипировки у них с собой не было. Ну, не считать же таковой кавалерийские арканы и подкованные металлом сапоги со шпорами, которые при скалолазании больше мешали, чем помогали. Одно небольшое ранение в руку или ногу, или даже неловкое движение, и тевтонский солдат с воплем летит на острые камни. Вот если были бы против нас специально подготовленные альпийские егеря, так было бы совсем другое дело. Но я откуда-то знал, что таких частей у тевтонов нет, ибо в местных горах воевать не с кем и не за что. С другой стороны, застигни они нас на равнине, где нас можно было бы окружить и навалиться со всех сторон – и результат боя тоже вышел бы совсем иным, не в нашу пользу. А так, хлопцы – шо маемо, то маемо. Грех жаловаться.

К тому же все вокруг в ущелье заволокла чуть сияющая и переливающаяся искрами дымка, как бы прямая противоположность той серой пелены, которую совсем недавно на нас пытались наслать тевтонские маги. Вражеские солдаты, попавшие в это сияние делались вялыми, сонными и малоподвижными, а у меня и моих парней словно прибавилось сил. Будто мы и не шли полдня а потом в лихорадочном темпе оборудовали позиции. Кроме того, обострились все органы чувств: слух, зрение, обоняние и осязание, а еще то шестое чувство, которое называется предвидением или интуицией. Кажется, японцы называют такое состояние «саттори», и считают, что все решения, принятые под его влиянием, всегда бывают верными. Но нам сейчас не надо принимать никаких решений – а надо, чтобы как можно скорее подохла вся та мерзость, что, невзирая на потери, лезла на наши позиции.

Ничего не добившись и потеряв еще примерно три десятка солдат в проходе, и около двух десятков на скалах, тот, кто командовал сейчас тевтонами, снова оттянул своих людей назад и взял паузу на подумать – уж больно колючий еж засел в этой узкой норе. В принципе в таких условиях неплохо помогают артиллерия и минометы, но очевидно, что в распоряжении этого отряда, предназначенного для скоротечных кавалерийских схваток на равнине, не имелось, ни баллист, ни катапульт, ни соответствующих зажигательных или взрывающихся снарядов; или все это, выступая в погоню, они оставили в пункте своей постоянной дислокации. Шли они на охоту за маленькой группой пришельцев, рассчитывая скорее на магию, чем на технику, а попали чуть ли не на полномасштабную войну.

По моим грубым прикидкам, поскольку кавалерии на переход сюда понадобилось около двух суток, то осадные машины будут двигаться вдвое-втрое медленнее. И даже если прямо сейчас уцелевший тевтонский командир, каким либо магическим или техническим способом даст знать в крепость о своей проблеме, то обоз с машинами и пехотным подкреплением доползет сюда не раньше, чем через пять-семь дней. Впрочем, пусть они этого и не знают, но такое долгое ожидание будет для них бессмысленным, ибо, сколько бы врагов ни осталось в живых после дневного боя, ночью мы наденем ноктовизоры и вырежем всех тевтонов до единого.

Наступившее затишье, сопровождающееся топотом ног и звуками какой-то возни, говорило о том, что противник сейчас строит планы и перегруппировывается для решающего, по его мнению, броска. Мысленно перекрестившись, я приказал Мастеру запускать квадрокоптер. И вовремя это сделал.

Не успел наш «летающий глаз» подняться на полсотни метров выше уровня скальных карнизов и чуть сдвинуться вперед, как на экране маленького жидкокристаллического дисплея стало видно, как в скальном тупичке перед самым узким местом ущелья концентрируются спешенные тевтоны – последние уцелевшие рыцари и кнехты, как бы не все, что к этому моменту еще оставались на ногах. Не зря же именно там мы прикопали в осыпи щебня свою последнюю МОН-100 на случай такой решительной атаки. Если вся эта толпа рванется вперед, то «Печенег» с ней, может, справится, а может, и нет.

– Рви! – скомандовал я Беку, и тут же изображение на дисплее затянуло дымом и пылью, а по ушам ударил тяжелый грохот. Два килограмма тротила – это не игрушка. Узкий сноп четырехсот шестиграммовых стальных роликов и щебня, которым «монка» была присыпана для маскировки, метлой хлестанул вдоль ущелья, собирая свою кровавую жатву. С квадрокоптера хорошо было видно, как часть нависающего там над тропой каменного козырька вдруг дрогнула и рухнула вниз прямо на головы живых и мертвых тевтонов, подняв новые клубы пыли, в которой было не разглядеть ни зги. Едва угасло вибрирующее меж стен ущелья эхо взрыва, как оттуда раздались истошные вопли, стоны и крики боли.

Держа оружие наизготовку, я привстал со своей лежки и, сделав Кобре с Бухгалтером знак прикрывать, осторожно двинулся вперед вдоль карниза, чтобы увидеть творящееся за поворотом собственными глазами. Обогнув выступ, мешавший мне заглянуть за поворот ущелья, я посмотрел вниз и присвистнул. Да, это была славная охота, по-другому не скажешь. Там внизу, на тропе, повсюду валялись разбросанные взрывом окровавленные и присыпанные пылью тела, частично разорванные на части, частично погребенные под каменной осыпью, а частично кажущиеся почти целыми, но в то же время недвижимые. Кое-кто из тевтонов еще шевелился, но это, как говорится, было бессмысленным трепыханием.

Вот на дальнем конце тропы у самого поворота появилось несколько расплывчатых теней. Возможно, это были коноводы, которых оставили охранять лошадей, и которые решили посмотреть, что стало с их приятелями, а заодно обшарить карманы покойников. Приложив к плечу приклад своего «Вала», я сделал несколько одиночных выстрелов по копошащимся впереди и внизу фигурам, после чего быстро проговорил в гарнитуру рации:

– Отец Александр, как там у вас?

– Все чисто, командир, – послышался в наушнике сухой смешок отца Александра, – ни одного живого адепта Нечистого в округе не наблюдается.

– Вас понял, – ответил я и, переключив канал, скомандовал, – Змей, Док, Зоркий, Ара, Бек, Мастер – вперед! Я, Кобра и Бухгалтер – прикрываем!

Топот ног, несколько почти неслышных выстрелов в пыли и дыму, хорошие такие матерки от Змея и Дока – и после этого тишина. Полная.

– Как дела, Змей? – не выдержал я этой пытки тишиной.

– Все чисто, командир, – отрапортовал через какое-то время Змей и после непродолжительной паузы неуверенно добавил, – Батя, у нас тут такое дело… имеем в наличии одного пятисотого*.

(Прим. авт.: пятисотый* – пленный)

– Нахрена он нам? – раздраженно отозвался я. – Помножьте его на ноль и все дела.

– Не могу, командир, – ответил Змей, – потому что это баба.

– Баба?! – только и смог вымолвить я. – Чудны дела твои, господи! Ладно, пусть пока поживет, а вы пока проверьте, что там дальше по тропе.

– Дальше, – хмыкнул Змей, – дальше только их лошади и обоз. Возниц в обозе, если что, мы уже кончили, так что, командир, можешь не беспокоиться.

Дело в том, что меня несколько напугал рассказ отца Александра о прямом управлении, практикуемом здесь по отношению к людям со стороны различных сущностей, и я решил перестраховаться и больше вообще не брать в плен тевтонов. Потому что, входя с ними в контакт, не только мы получаем информацию об их богомерзком государстве, но и оно, то есть сам херр Тойфель, через того, кого мы подвергаем допросу, тоже получает информацию о нас. А вот это, я считаю, совершенно лишнее. Пусть лучше я чего-то не узнаю о Враге человечества, чем Враг узнает о том, кто я такой.

Махнув ребятам рукой, я вернулся к месту своей лежки, и по закрепленной за крючья альпинистской веревке быстро спустился вниз. Пора было мне на месте разобраться со складывающейся обстановкой.

Ребята бдели. Док, Бек, Зоркий и Ара заняли позицию в дальнем конце ущелья, битком набитом обозными телегами тевтонов, среди которых самым ценным приобретением были три эскадронные полевые кухни, из труб которых мирно валил дымок. Прежде чем вытащить оттуда нашу добычу, потребовалось сперва разобрать громоздящийся в самом узком месте прохода завал из конских и человеческих тел, запутавшихся в наших заграждениях из веревок и сети.

По сути, обоза у нас после этого боя и так уже было слишком много. Явившиеся по наши души половина кавалерийского полка притащила с собой сорок две пароконных телеги на железном ходу и три походные кухни. Кроме этого, в нашем распоряжении оказался табун из более двух сотен строевых и обозных коней, среди которых особо выделялись несколько первоклассных рыцарских жеребцов, принадлежащих, вероятно, покойным магам-офицерам. По сути, нам было бы достаточно и десятка телег, чтобы заменить тихоходные скрипучие и неповоротливые арбы и одной походной кухни, чтобы готовить еду на всю нашу компанию. А все остальное надо бросать, ибо тот, кто слишком обременяет себя добычей, тот потом долго не живет. Разумеется, это не касается лошадей – что строевых кобыл, что тягловых першеронов, что рыцарских жеребцов. Табун лошадей способен двигаться сам, требует минимум ухода и, кроме того, в бескрайних степях лошади обладают особенной ценностью. Пора сажать моих ребят в седло. Первичные навыки у всех есть, а дальше научатся.

Отдав все необходимые распоряжения насчет подогнать волов и начать разгребать завал, я пошел смотреть на взятую Змеем в плен «пятисотую бабу». И нифига это оказалась никакая не баба, а находящаяся без сознания совсем молодая девчонка, лет семнадцати-восемнадцати, со знаками различия гауптшарфюрера или штандартеноберюнкера в металлических петлицах у горловины легкого доспеха. Честное слово, лучше бы Змеюка пристрелил ее сразу и не мучил, потому что несколько поражающих элементов МОНки вошли ей в грудь и живот, пробив пластины зерцала и кольчужную сетку и, в придачу ко всему, каменная плита с рухнувшего сверху карниза раздавила ей ноги до самых колен, превратив их в кровавое месиво из мяса и костей. Даже если немедленно доставить эту девушку в хороший госпиталь нашего мира, то еще бабушка пополам сказала – умрет ли она, останется ли калекой, или сумеет выздороветь. В наших условиях тут нужен был священник, а не врач. А если учесть, что будущая покойница была тевтонкой, то даже священник окажется лишним.

Но я решил все-таки позвать отца Александра, ибо по нескольким словам предсмертного бреда этой девицы сделал вывод, что она совсем не желала идти в объятия к херру Тойфелю, боясь личной встречи с ним больше самого факта смерти.

Как ни удивительно, но батюшка вместе с Колдуном явились даже раньше, чем я успел их вызвать. То ли им об этом сообщил сам Змей – что почти невозможно, потому что он свято блюдет субординацию – то ли в этом деле замешано что-то сверхъестественное, может, божественное, а может быть, и магическое. Все зависело от того, кто в этой паре в этот раз был ведущим, а кто ведомым.

Бросив на распростертую у ног девушку всего один взгляд, священник на какое-то время погрузился в раздумья. Было видно, что его мучили какие-то сомнения. Именно его, а не того, кто иногда говорит его голосом. Тем временем Колдун, вцепившийся левой рукой в свой камень, правой начал водить над телом раненой, время от времени что-то бормоча себе под нос. Так продолжалось несколько минут, пока Колдун не опустил свой камень за ворот рубахи и не выпрямился со вздохом облегчения.

– Ну что, юноша, – сказал отец Александр, – какие будут ваши первые выводы?

– Не знаю, – пожал плечами мальчик, – связь ее с тем, кого тевтоны называют Тойфелем, сейчас сильно ослаблена болью и страхом гибели. Но на ней стоит что-то вроде ловушки. Как только нить, связывающая ее душу с Нечистым, разорвется, так тут же сработает заклинание синдрома внезапной смерти и она умрет от внезапной остановки сердца.

– А ты что, юноша, планировал спасти сразу и душу, и тело? Конечно, жаль ее, такую молодую и неповинную в том, что она родилась среди сторонников зла, но, к сожалению, это невозможно. Или одно, или другое.

Колдун через рубашку погладил свой камень.

– А почему нет, отче? – спросил он. – Если мы будем действовать сообща, то вполне все может получиться. Вы будете рвать нить и врачевать душу. А я попробую перехватить заклинание-ловушку и отсоединить его от сигнального контура. Если же не получится, то просто нейтрализовать. В самом крайнем случае мы получим гадящего под себя взрослого младенца с мозгом, очищенным до инстинктов и безусловных рефлексов, которого всему надо будет учить заново.

– А что ты будешь делать с ее ранами? – спросил священник. – Я хоть и не врач, но думаю, что без всякого синдрома внезапной смерти эта девушка умрет максимум через четыре часа. И не рассчитывай на свой камень, ведь большинство лечебных заклинаний, хранящихся в нем, требуют, чтобы их применял человек с медицинским образованием.

– Есть одно заклинание, – ответил мальчик, – которое не требует медицинского образования. Правда, оно не совсем лечебное. Я имею в виду регенерацию. Там написано, что всего за сутки больной или раненый должны полностью восстановиться. Я думаю, что это заклинание стоило бы наложить на всех нас, и тогда товарищ капитан и его солдаты больше не будут бояться того, что их ранят или убьют. Но сперва лучше попробовать это на том, кого не жалко, ведь у всякого средства есть свои побочные эффекты… – он на мгновение вскинул свои ясные серые глаза на отца Александра, затем на меня, и, сглотнув, как-то виновато пробормотал: – Хотя мне очень, очень жалко ее…

– Хорошо, мой юный друг, – сказал отец Александр, утешающим жестом кладя свою ладонь на голову мальчика, – если ты так хочешь, то мы спасем эту грешную душу вместе с ее телом. Но только, чур, потом не пищать – дело на вид будет не очень приятным и аппетитным.

– Слушаюсь «не пищать», – ответил Колдун и спросил, – честный отче, а что мы сейчас должны делать?

– Сейчас мы в первую очередь должны освободить эту девицу от доспехов и одежды, ибо на них лежит печать Нечистого, и они будут тянуть ее душу назад в его объятия. В случае же если ты преуспеешь, а я потерплю неудачу, то это тело надо будет обязательно обезглавить, а потом дотла сжечь на костре, ибо иначе образуется ужасная трудноубиваемая тварь, которая сможет натворить много бед.

– Разве так может случиться, честный отче? – спросил Колдун, которого прямо передернуло от представшей его воображению картины. – Разве Господь, от имени которого вы будете действовать – не всемогущ, всеведущ и всеблаг?

– Всегда надо учитывать возможность неудачи, потому что сатана – это король морока и обмана, а в таком деле и тем более, – назидательно ответил адепт Небесного Отца. – Эта душа, можно сказать, с рождения пребывала в его власти, и теперь мы будем пробовать выдернуть ее оттуда только потому, что нам захотелось спасти хрупкую слабую девочку.

– Я все понял, честный отче, – сказал мальчик. – Если что, я смогу превратить это тело в пепел за доли секунды. Но давайте поторопимся, ибо срок жизни этого тела уж подходит к концу.

– Да, давай поторопимся. Итак, если ты не передумал, давай приступим к делу. И кстати, поскольку доспехи нам больше не понадобятся, то ремешки лучше разрезать, а не расстегивать. Так же надо резать и одежду, ибо это нарушит структуру заклинаний, которые могли быть на нее наложены.

– Товарищ капитан, – повернулся ко мне мальчик, – дайте мне, пожалуйста, ваш нож, а то мой перочинный годится только для того, чтобы строгать палочки. И скажите, пожалуйста, своим солдатам, чтобы они помогли нам перетащить ее в другое место. Отцу Александру так будет проще освобождать ее душу от зла.

– Действительно, товарищ капитан, – поддержал Колдуна его напарник, разрезая ножом кожаные ремешки, удерживающие зерцало, – выделите людей для помощи и переноски тела. Отнеситесь к этому делу, как к очень важному эксперименту. Если у нас все получится, то мы сможем наложить на всех нас по нескольку полезных заклинаний, в том числе и так называемую регенерацию. Это действительно очень сильная вещь, и мальчик хорошо придумал – испытать ее на пленном враге.

Колдун снова пронзительно и серьезно глянул на нас снизу вверх своими добрыми глазами, не переставая при этом лезвием ножа распускать на девушке по швам кавалерийские штаны с кожаными вставками.

– Она же не виновата, что родилась тевтонкой, – сказал он со всей силой своей благородной души, – вот если мы ее перевоспитаем, то это будет правильно, почему-то мне кажется именно так.

– Фантазер, – коротко бросил отец Александр, продолжая свою работу, – но, может быть, в этом что-то есть. Юноша, аккуратно подержите даме левую ногу, сейчас я буду резать на ней сапог…

Вскоре эта работа была закончена и четверо моих парней во главе со Змеем на плащ-палатке оттащили раненую тевтонку, оказавшуюся худой бледной белокурой куклой самой ранней молодости, поближе к нашему лагерю – туда, где не валялись конские и человеческие трупы, и не кружились целые рои злых мясных мух. Напоследок Колдун пробормотал какие-то слова и махнул рукой в сторону вороха ее одежды, которая тут же занялась жарким чадным пламенем с искрами наподобие бенгальского огня. Удивительно, что горела даже тонкая кольчужная рубашка до середины бедер и стальное зерцало.

Там девицу, так и не пришедшую в сознание, положили на землю. Отец Александр и Колдун опустились возле нее на колени, при этом мальчик положил ей обе руки на грудь, а священник возложил свои ладони на виски. С минуту ничего не происходило, только дыхание раненой стало чаще и глубже, а бледно-голубые глаза несколько раз открылись и закрылись. Потом отец Александр произнес свое коронное: «Изыди, сатана!» – и тело девицы страшно выгнулось и начало биться в судорогах, а сама она издала несколько пронзительных и ужасающих криков. Но, видимо, мальчик и священник все сделали правильно. Судороги постепенно сошли на нет, а крики стихли, сменившись тихим и горестным плачем обиженной девочки.

– Дело сделано, Сатана изгнан из этого тела и больше не вернется, – сказал священник, отпустив голову девицы и вытерев рукавом лоб. – Мальчик тоже сделал свое дело, и ее тело быстро восстановится. Теперь только надо проверить, осталась ли в этом теле личность, а в личности разум.

Тут я вспомнил ползающего в пыли и пускающего слюни тевтонского мага, которому тот же отец Александр изгнал вместе с Сатаной и разум. Я уже переживал за эту девицу и думал, что неужели и ее ждет такая же ужасная участь, как и того старого негодяя. Но тут она открыла глаза и хрипло спросила по-немецки:

– Где я, почему лежу тут голой? И кто вы, черт возьми, такие?

 

Часть 4

Анна Сергеевна Струмилина.

За изгнанием Сатаны я, простите за рифму, наблюдала со стороны, можно сказать, держа руку на пульсе. Своим ментальным зрением я видела впечатляющий процесс. В какой-то мере то, что делал отец Александр, напоминало работу хирурга, удаляющего раковую опухоль. Чернота внутри сознания пациентки дергается и сопротивляется, но скальпель хирурга ее безжалостно иссекает и выбрасывает прочь. Виден очень большой опыт и знание дела, я бы так не смогла – или бы порезала лишнего, сделав девушку идиоткой, или оставила бы некоторые куски мрака, что позволило бы их темному хозяину восстановить связь и снова подчинить себе эту душу.

Странные образы возникали передо мной во время этого мистического действа. Откуда-то я знала, что херр Тойфель – хозяин этого сгустка мрака, через который он посылал команды в это юное тело, сейчас тоже испытывает почти невыносимую боль. Совсем иное дело, когда тевтон умирает или погибает в бою. Тогда херр Тойфель просто втягивает в себя его душу, смакуя очередное угощение. Совсем недавно ему довелось пережить совершенно потрясающее пиршество, когда посвященные ему души пошли сплошным потоком, и херр Тойфель, торопливо облизываясь, едва успевал их глотать. И вдруг такой облом – отбирают, вырывают прямо изо рта вкусное, еще живое, не дают насладиться сладким запахом предсмертного ужаса и нежным вкусом боли от смертельных ран. И кто отбирает – жалкие л-л-людишки, сами смертные, постоянно делающие глупости и неспособные разобраться в мотивах своих поступков.

То ли дело он, херр Тойфель – самый умный, самый хитрый, самый сильный и самый красивый в этом мире. Местные жалкие божки не смеют и близко к нему подойти, потому что боятся и уважают… Пусть он только часть – причем часть внезапно и насильственно отделенная – той древней и могучей сущности, которая с самим Творцом спорила за господство над одним из основных миров. Но он велик и могуч, и каждая новая поглощенная душа делает его еще сильнее. А потому пусть эти людишки, возомнившие о себе черт знает что, отойдут, наконец, в сторону и дадут ему забрать то, что принадлежит ему по праву. Когда-нибудь он наберется сил и станет таким могучим, что выгонит из этого мира всех своих конкурентов и будет править им единолично.

В то мгновение херр Тойфель, как обиженный ребенок, уже готов был кинуться к нам с криком «Отдай – мое!», явив свой ужасающий облик, но вовремя отпрянул. За одним из людишек, вырывающих из его лап такую сладкую и невинную жертву, стоял, словно грозный призрак, некто в белых одеждах – на плече он держал сияющий двуручный меч. Старый и смертельно опасный недруг из того времени, когда сам херр Тойфель еще был частью огромной и могучей сущности, королем разрушения и императором обмана. Этот махнет разок – и не будет больше бедного старого Тойфеля. Его не видит никто из людей, но старый враг, расставивший на него эту ловушку, определенно там, спокойно ждет, распространяя вокруг себя смертельное сияние Порядка.

Поняв, что здесь ему ничего не светит, кроме смертельной ловушки, херр Тойфель тут же сник и прекратил борьбу за эту несчастную душу, втянул свое черное щупальце, освободив душу девушки от своего присутствия, и обратился в бегство, после чего мое ощущение его чувств и эмоций куда-то пропало. Последнее, что сделал отец Александр, так это привычно «переключил» душу этой девушки на меня, чтобы свято место не пустовало и не привлекало разных паразитов вроде плута Гермесия.

Только тут я поняла, что, сканируя эту девочку, подслушивала самого Нечистого, и меня аж передернуло от ужаса и отвращения. Потом меня охватил страх от мысли, что херр Тойфель заметил меня, когда я его подсматривала и подслушивала. Как это вообще могло получиться – ведь он сверхъестественное создание, а я всего лишь обыкновенная женщина с некоторыми необыкновенными способностями.

– Не бойся, дочь моя, – неожиданно сказал мне закончивший свою работу отец Александр, – пока мы вместе, эта тварь из Мрака не посмеет приблизиться к тебе и причинить зло. Ну а потом ты сумеешь набрать такую силу, что это не ты будешь бояться его, а совсем наоборот. Это я тебе обещаю.

В этот момент я вдруг поняла, что священник произносил слова на мысленном, телепатическом уровне и за все это время он так и не разомкнул своих губ и, что самое удивительное – я его поняла.

– Да, это так, – мысленно подтвердил тот. – А сейчас, пожалуйста, просмотри сознание этой девушки и проверь, не откромсал ли я ей чего-либо лишнего.

– Хорошо, сейчас я сделаю то, о чем вы просите, – так же безмолвно ответила я и попыталась погрузиться в сознание девушки.

Но сперва у меня ничего не выходило, потому что тевтонка лежала без чувств, и мне попадались только какие-то бесформенные сновидения и грезы, по которым нельзя было судить о целостности ее сознания. Эротический окрас плавающих в нем образов говорил о том, что девушка созрела, но в то же время не согласна делать «это» с первым встречным, а жаждет встретить принца на белом коне. Для того, чтобы узнать о ней немного больше, мне требовалось, чтобы ее сознание полностью бодрствовало, и я принялась мысленно ее тормошить.

Сначала у меня ничего не получалось. Но потом девушка открыла глаза и хрипло по-немецки прокаркала пересохшим ртом:

– Где я, почему лежу тут голой? И кто вы, черт возьми, такие?

Для того чтобы прочитать основную информацию, хранящуюся в ее сознании, мне хватило и нескольких секунд. Ничего особо сложного: зовут Гретхен, возраст семнадцать лет, отец – какой-то очень высокий тевтонский чин, она – единственный законный ребенок, с детства воспитывалась как мальчик, закончила кадетскую школу и двухгодичное офицерское училище. А в этой самой части, что бросили в погоню за нами, находилась на предвыпускной практике. Последние ее воспоминания – страшный грохот и летящие прямо в лицо пыль и камни. Вот, кажется, и все.

Нет, вот еще кое-что – слово «русские», по рассказам кого-то из старших, то ли отца, то ли деда (скорее всего, деда) внушает этой девушке панический ужас, до икоты и колик в животе. Ну да – ведь мы как-никак враги, и именно на нас охотились тевтонские кавалеристы для того, чтобы одних убить, а других взять в плен. Нечего с ней церемониться! Мы с Серегиным почти одновременно наклонились над ее распростертым телом. Командир был в своей полной «лохматой» экипировке, с лицом, раскрашенным «под лешего» черными зигзагами устрашающего грима.

– Милая Гретхен, – сказала я, тщательно выговаривая немецкие слова, – мы тот самый ужасный страх, который ты носишь в своей душе. Мы и есть те русские, которых ты так боишься, и теперь ты наша пленница и душой и телом.

После этих моих слов девушка посмотрела на Серегина, вздохнула, глаза ее закатились, и она потеряла сознание.

– Анна Сергеевна, – укоризненно сказал мне Димка, поднимаясь с колен, – не будите ее больше, пожалуйста, а иначе я не смогу понять, как действует мое заклинание регенерации. В инструкции было сказано, что после его применения в качестве лечебного средства для восстановления организма требуются сутки полного покоя и неподвижности. Ну, если не сутки, то двенадцать часов как минимум. А ведь нам надо еще вправить ей кости на ногах и наложить лубки, и мне не хотелось бы, чтобы она чувствовала при этом боль.

– Хорошо, Дима, – сказала я и погрузила Гретхен в самый глубокий сон. – Как ты и хотел, она спит так крепко, насколько это возможно, и не проснется, даже если ты будешь резать ее на куски.

– Я не режу девушек, – хмуро произнес Димка и посмотрел на нашего командира. – Мы можем начинать, товарищ капитан. Если Анна Сергеевна говорит, что она ничего не чувствует, значит, так и есть. Сперва я вытащу из нее осколки, а потом пусть Док сделает перевязку и наложит шины.

Сказав это, юный маг начал напряженно водить обеими вытянутыми руками над грудью и животом этой девушки – и под его пальцами заструилось призрачное колышущееся марево. Он водил так руками секунд двадцать, когда на белый свет показался первый осколок, будто бы сам собой вылезший из раны. Вскоре за первым осколком последовали и другие. Но Димка продолжал водить руками, пока не очистились все раны. Потом он опустил руки, и с силой тряхнул кистями, будто стряхивая с них брызги воды. Когда все закончилось, Димка своими пальцами собрал с кожи девушки окровавленные стальные цилиндрики и сделал знак Доку, чтобы тот приступал к перевязке.

Потом спецназовцы под наблюдением Димки бинтовали нашу пленную… Да какая же она пленная – сидит как миленькая у меня в черепушке, как и прочая гоп-компания, захваченная нами в поселке, и я уже скоро начну уставать от такого сожительства. Наверное, потому-то все боги и богини такие дерганые мизантропы, что им надоедают мелкие хотения людишек, желающих манны небесной, но не желающих для этого ударить и палец о палец. Я же не хочу быть никакой богиней, надоело это мне хуже горькой редьки. Но я понимаю меру своей ответственности – как за тех, кого мне всучили, не спрашивая моего согласия, так и за то, чтобы маленькому коллективу пришельцев из нашего мира не был нанесен коварный удар в спину. Как я поняла, здесь такое может случиться запросто – по приказу своего бога паства будет шпионить, убивать и предавать. А мы тут мешаем очень многим, ломая многолетнюю, если не многовековую, интригу.

Так вот, пока спецназовцы под присмотром Димки накладывали шины и бинтовали нашу пациентку, я отозвала в сторону капитана Серегина и отца Александра, и кратко изложила им то, что смогла узнать, подглядывая за операцией удаления из сознания Гретхен сатанинской опухоли. Священник молча кивнул, наверное, потому, что херр Тойфель тоже был им замечен и оценен. А вот лицо капитана Серегина надо было видеть. Просто невероятная смесь скепсиса и потрясения. Сатана был буквально рядом, в двух шагах – а его-то он и не заметил.

– Так вы думаете, Анна, – мысленно обратился ко мне православный экзорцист, – что этот херр Тойфель – это просто ребенок, играющий в солдатики?

– Очень злой и мерзкий ребенок, отче, – так же беззвучно ответила я ему, – гнусный мизерабль, которому доставляет удовольствие наблюдать, как страдают и мучаются люди. Я до сих пор чувствую себя так, будто провалилась в выгребную яму. Эта тварь ни на секунду не задумываясь, ради своего удовольствия замучает нас всех, включая детей, и потому у нас не должно быть к нему никакого снисхождения и никакой пощады, связанных с его «юным» возрастом.

– Это понятно, – согласился священник, – с Сатаной, какой бы облик он ни принимал и на какие бы части ни делился, мир невозможен по умолчанию. Тот, кто примирится со злом, тот впустит его в свой дом и, в конце концов, будет им поглощен. В данном случае я говорю о том, что у нашего врага, несмотря на всю его мощь и злобу, психология маленького ребенка и мы должны это использовать… Например, устроить из этой Гретхен хорошую ловушку.

– Наверное, это так, отче, – подтвердила я, – но эта сущность была очень сильно напугана, когда увидела призрак вашего покровителя. Она поняла, что это была ловушка, и думаю, больше никогда не вернется к этой Гретхен. К тому же вы сами сделали эту девушку моей подопечной, и я не позволю, чтобы она получила дополнительные психотравмы в довесок к тем, что у нее уже есть. И без того период реабилитации будет у нее долгим и тяжелым. Поэтому не стоит усугублять то, что и так находится далеко не в лучшем виде. Давайте лучше поймаем эту гадину на чем-нибудь другом.

– Хорошо, Анна, наверное, вы правы, – мой безмолвный собеседник мысленно вздохнул, – но если мы не сумеем выловить эту тварь и выкинуть во тьму внешнюю, то тогда, чтобы лишить ее корма, нам придется уничтожить подряд всех тевтонов до единого. Или – или – третьего варианта тут нет.

– Да, – согласилась я, – действительно, других вариантов нет. Но мы будем над этим работать, и надеюсь, что справимся с проблемой херра Тойфеля без геноцида тевтонов.

– Знаете, Анна, – подумал отец Александр, – вы еще слишком человечны для богини, но, может быть, так и надо.

Когда парни закончили перевязку, они переложили юную тевтонку на импровизированные носилки и отнесли в пещеру. Там ее осторожно уложили на расстеленное на земле сено, неподалеку от входа, в сухом и прохладном месте, прикрыв покрывалом из грубоватой шерстяной ткани. Спящая, а потому безмятежная, она казалась мне весьма хорошенькой, хотя и излишне бледной.

Я смотрела на ее лицо с острым подбородком и по-детски припухлыми губами, на тени от подрагивающих ресниц, на прилипшую ко лбу прядь тонких тусклых волос… И сочувствие вперемешку с материнской нежностью вдруг шевельнулось у меня в душе. Хоть Димка пообещал ей полное выздоровление, но мой разум все еще с большой неохотой соглашался верить во все эти чудеса. Бедное дитя, я видела, что стало с ее ногами – маловероятно, что она когда-либо сможет ходить – тут никакой гипс не поможет… Я горько вздохнула, понимая, что не стоит так долго стоять возле этой несчастной, растравляя себя. Но не могла заставить себя уйти. Что-то настойчиво скребло где-то внутри, и я обязательно должна была разобраться с этим чувством.

Внезапно я почувствовала прикосновение к своей руке чьей-то теплой ладошки. Это была Яна. Она неслышно подошла и взяла меня за руку, словно почувствовав мое состояние. Мы, крепко сжав наши руки в безмолвном порыве солидарности, стояли и смотрели на искалеченную белокурую девушку, чья душа еще недавно была вместилищем Сатаны. Она то улыбалась чему-то во сне, то вздрагивала и жалобно всхлипывала. Это несчастное дите еще недавно спешило нас убить, потому что задержка, связанная с нашим появлением, мешала каким-то ее планам, причем я не до конца поняла – каким именно. А сейчас она находилась полностью в нашей власти, а жизнь и здоровье ее зависели только от нас.

Бедная девочка. Капитан Серегин безжалостен к врагам, и для него ты лишь источник информации. А отец Александр видит в тебе только подопытную свинку в весьма любопытном магическом эксперименте. И лишь чистое детское сердце, открытое и доверчивое, полное любви и сострадания, видит в тебе человека – обычного человека, страдающего и нуждающегося в помощи, изначально доброго, рожденного чистым и непорочным… А что же я? Уж не очерствело ли мое сердце? Не обросло ли оно твердой коркой равнодушия в этом жестоком мире? Отчего-то именно сейчас я задумалась о том, насколько сильно изменилась с тех пор, как начались все эти странные приключения…

Тем временем Яна подняла на меня глаза, полные слез, и прошептала:

– Анна Сергеевна, вы можете ей помочь? Ну пожалуйста!

– Яна, не беспокойся за нее, – я ласково погладила девочку по голове и прижала к себе, – Димка уже помог ей чем только можно. Теперь нам остается только ждать… Ведь здесь нет ни скорой помощи, ни больниц, ни аптек. Ничего, к чему мы привыкли там, у себя дома.

Подумав об этом, я непроизвольно поискала глазами нашего юного волшебника, который как-то незаметно исчез после проведенной операции. И тут же услышала его голос в своей голове:

– Я иду, Анна Сергеевна…

Вскоре Димка, который отлучился лишь на несколько минут – как он сказал, чтобы попить воды – стоял перед нами. У меня к нему была целая куча вопросов, но не успела я открыть рот, как он начал говорить сам. Я пока еще частенько забываю о существовании телепатической связи, о том, что стоит мне мысленно произнести его имя, как он тут же откликается…

– Анна Сергеевна, вы правы, – сказал он, бросив на Гретхен удовлетворенный взгляд, – кости ног у нее действительно были раздроблены на осколки, но тем не менее я надеюсь, что они срастутся и она снова сможет ходить.

Внезапно он широко улыбнулся мне и Яне, так, что лучики радости ворохом посыпались из его ясных, обычно таких серьезных, глаз.

– А ну-ка, Анна Сергеевна, дайте-ка мне вашу руку… Я кое-что вам покажу.

Заинтригованная, я протянула ему свою правую руку ладонью кверху. Он положил на нее свою ладонь и сразу какой-то яркий поток хлынул в мой разум, раздвигая его границы. Я смотрела на раненую девушку и мысленным взором видела, как происходит регенерация ее поврежденных тканей. Частички ее изломанного тела двигались, становясь на свои места. Порванные сосуды вновь соединялись, мышцы и нервы срастались… Я буквально слышала хруст, легкий скрежет, бульканье и шуршание – все то, что сопровождало восстановление, но не могло быть услышано обычным слухом. Это было настоящее чудо, побеждающее известные мне законы биологии – реликтовая регенерация высшего организма, обычно работающая лишь на плоских червях, и причастность к этому событию наполняла мою душу чистейшим ликованием…

– Пока все идет нормально, – мысленно произнес Димка, – отец Александр сказал, что при процессе регенерации этой Гретхен не помешала бы капельница с глюкозой. Но чего нет, того нет, и проснется она голодная как волк, готовая зараз слопать целого жареного барана.

Я посмотрела на эту худенькую девушку и засомневалась в Димкиных словах. Но потом подумала, что процесс такой регенерации должен быть действительно весьма энергозатратным, а жировая прослойка у Гретхен и так явно меньше нормальной для девушки ее возраста, и как бы ее организм при этом не начал пожирать сам себя.

– Знаешь что, Дима, – произнесла я вслух, – оставить эту девочку без питания на целых двенадцать часов было не очень хорошей идеей. Я думаю, ее надо будить каждые полтора-два часа и поить горячим бульоном и сладким чаем. Так мы избежим обезвоживания организма и подкормим его энергией и питательными веществами.

Димка в ответ тяжело вздохнул.

– Наверное, вы правы, – так же вслух произнес он, виновато моргая и потирая переносицу, – Я об этом не подумал… Я стараюсь все делать правильно, но мне очень тяжело. Простите меня.

– Ничего, Дима, – погладила я его по голове, – волшебником быть очень непросто. Главное, что ты сам это понимаешь.

– Анна Сергеевна, – сказала добрейшая Яна, – а можно, я буду поить эту девушку бульоном и чаем?

– Конечно, можно, Яночка, – ответила я и погладила девочку по голове.

Потом мы замолчали и стояли втроем. Я обнимала доверчиво прижавшихся ко мне детей, и мы вместе смотрели на спящую тевтонку, и у каждого в голове бродили свои собственные мысли, проистекающие, однако, из одной причины.

И я невольно опять вернулась к беспокоящим, скребущимся назойливой мышью размышлениям о том, насколько сильно я изменилась, и в какую сторону… Как легко в гордыне своей не заметить в себе перемены! Нехорошие перемены, которые, подобно червоточинам, медленно и незаметно подтачивают нашу целостность. Для меня всегда было важным сохранять собственную суть. Я никогда ни под кого не подстраивалась, и мои жизненные принципы и постулаты, выработанные ценой потерь и ошибок, и закаленные в процессе приобретения опыта, являлись для меня своеобразными маяками в мерной суете повседневности. Мне это нужно было для того, чтобы сохранить свою индивидуальность, не раствориться среди многих, и при этом остаться честным и уважающим себя человеком. Но шок от попадания в другую реальность оказался настолько силен, что мне не всегда удавалось себя здесь контролировать посредством прогонки своих реакций через собственные постулаты… Да фактически у меня даже и времени-то не было для размышления и анализа. Меня увлекал бурный поток событий, и мне оставалось только напрягаться изо всех сил, стараясь в них не утонуть.

Спецназовцы – так то люди другого склада, они, кажется, вообще не размышляют, для них и так все ясно и четко… Но для них и проще все, чем для меня. Я – не они. И поэтому я должна – обязательно должна – заморочиться когда-нибудь тем, что я представляю из себя на данный момент… И меня не может оправдать ни отсутствие свободного времени, ни усталость, ни шок, ни ответственность. Наоборот – чем больше моя ответственность, тем требовательнее я должна быть к себе. Ведь все начинается с мелочей… Сначала мы не обращаем на них внимания под поощрительными взглядами окружающих, и очень скоро теряем контакт с собственной душой…

Если не заметить этот момент, то такое состояние становится привычным, и вот мы уже не можем вспомнить – а какая она, наша душа… Мы забываем ее голос… А она, родная, совсем рядом – взывает и кричит, но мы не слышим и не видим ее… Нам кажется, она нам больше не нужна. И вот тогда за ненужной, брошенной душой приходит КТО-ТО… Это может быть алкоголь, или депрессия, или психическое расстройство – много найдется охотников за такой драгоценностью. Поэтому я никогда не позволяла моей душе терять контакт с моим разумом. И она, любовно взращиваемая в холе и неге, платила мне искренней благодарностью, одаривая интуицией, яркими чувствами, довольством и самоуважением.

О да, мне не удалось избежать грехопадения… Я признала это без малейших колебаний.

Во-первых – я позволила себе рассуждать в ракурсе собственных «хочу» и «не хочу».

Во-вторых – я стала презрительно отзываться о людях.

В-третьих – я допустила со своей стороны издевку и уничижительное отношение к человеку, который пережил страдания.

В-четвертых – я проявила черствость и равнодушие, пытаясь в манерах подражать другим людям.

В-пятых – мое сострадание было недостаточным..

Итак, то, что я вовремя очухалась, и увидела свои промашки – это очень хорошо. Теплой волной на меня накатило то, что весьма достоверно называется «на душе полегчало». Отец Александр был и прав и неправ одновременно – я не просто все еще была слишком человечной для богини, я стремилась сохранить эту человечность как можно дольше и как можно в большем объеме. Ведь и без меня найдется кому разрушать царства и попирать железными стопами выи побежденных. А я, напротив, должна нести добро и милость к побежденным, особенно, когда они слабы или раскаялись в своих заблуждениях.

Вечер того же дня. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Посовещавшись с отцом Александром, я решил продлить наш привал на перевале до следующего рассвета. И тому было несколько причин.

Следующая оборудованная стоянка у подножья гор находилась на расстоянии дневного перехода от перевала и, если сейчас мы тронемся в путь, то ночевать нам придется в неподходящем для этого месте. Не очень приятная перспектива, особенно, когда у нас теперь нет сколь-нибудь значимых причин для спешки. От нынешней погони мы уже отбились, и еще неизвестно, когда тевтоны смогут снарядить за ними другой, более многочисленный отряд. Они не знают, что самая главная наша фишка – это отец Александр, в присутствии которого мы можем не бояться всей их злой магии, вместе взятой. Хотя теперь, может, и знают – через херра Тойфеля, с которым мы поскандалили из-за одной пропащей души. Кому как, но внешне мне эта девочка не очень понравилась. Наверное, суповые наборы не в моем вкусе. Ну что это за женщина – словно заморенный пацан. Тем более что она на положении военнопленной, хотя Птица и хлопочет над ней, как над своим собственным птенцом.

К тому же люди устали от тяжелого подъема, и возбуждены после последовавшего за этим боя. Сейчас им нужно дать возможность сбросить с себя усталость и возбуждение. В основном я имею в виду спецназовцев, но и подопечные нашей «богини Анны» – так ее прозвали наши парни – тоже были возбуждены ничуть не меньше. Кое-где это возбуждение даже выливалось в радостное ликование. Когда я пришел в лагерь, весь запыленный, грязный и усталый, первый, кто меня там встретил, была Туллия, которая, привстав на цыпочки, сняла с меня шлем и водрузила мне на голову лавровый венок победителя, после чего впечатала мне в губы смачный поцелуй. Мне кажется, что следующей ночью она снова посетит мое ложе, и я против этого совсем не возражаю. Как женщина эта малышка устраивает меня куда больше, чем иные мои знакомые дамы, и дело тут даже не в латинской экзотике. Однако я опять почувствовал чей-то злобный взгляд, вонзившийся мне в спину, но, обернувшись, не увидел никого, кроме группки местных девчонок-подростков, которыми заправляла наша Матильда – в миру Ася. Ничего не понимаю…

Прочий же народ при этом бросал в воздух чепчики и кричал что-то радостное, хотя я ни бельмеса не понял в этой латинской галиматье. Говорил мне папа – учи языки, и сойдешь за умного. Шутка – те языки, которые дома мне были нужны «по работе», я и так знаю, а вот латынью заняться еще не было повода, хотя отец Александр говорит, что эта латынь сильно отличается и от классической, и от церковной. Какой-то деревенский греко-латинский суржик.

Процесс сбора и сортировки трофеев – увлекательнейшее занятие, и времени на него надо выделять как можно больше. Что взять с собой, что бросить, что пригодится самим, а что пойдет в обменный фонд для контактов с местным населением. Самая большая ценность – это кони, в крайнем случае, мы сможем верхами уходить от любой погони, почти не уступая в скорости своим преследователям. Но это в крайнем случае. Все остальное вторично – запас фуражного зерна и продовольствия, кузнечный инвентарь, полевые кухни, большое количество холодного оружия и кавалерийской экипировки. В кухнях, кстати, кипел уже почти готовый обед, а металл оружия и снаряжения был довольно неплохого качества. Своим мастерством тевтоны явно превосходили коренное население этого мира и, если бы они не были такими сволочами, то жили бы просто припеваючи – знай себе торгуй изделиями из металла.

Тевтонский обед я, кстати, приказал вылить, и отец Александр одобрил мое решение. Неизвестно, чего намешали туда покойные повара, и неизвестно, какие заклинания произносили над этой едой тевтонские маги. К тому же женщины под руководством Клавдии почти закончили готовить свою собственную похлебку, и поступить по-иному было бы неуважением к их труду. Тот, кто слишком много жадничает, тот мало живет. Единственным ценным приобретением в продовольственной части тевтонского обоза была обычная картошка, которую местные называли чертовым яблоком и наотрез отказывались есть. Но ничего, у нас так: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. А тот кто не с нами – тот против нас.

Кроме всего прочего, нашей добычей стали еще три серебряных кольца офицеров СС. Еще одно мы не нашли – скорее всего, оно было уничтожено ударом молнии вместе со своим хозяином. Эти кольца тоже становились для нас проблемой, ибо они отчаянно фонили, выдавая наше возможное местоположение.

И последней причиной продления нашей стоянки была наша пленница по имени Гретхен, которую Колдун не рекомендовал трогать до самого утра. Сейчас она по большей части спала, а в короткие периоды пробуждений ее кормила с рук вторая наша девочка – Зайчонок, в миру называвшаяся Яной. И я, и мои бойцы – все мы баловали этого ребенка, которому с рождения не хватало любви и ласки. И вот она, золотая душа, сама вызвалась посидеть с пленной и поить ее из кружки горячим бульоном и сладким чаем.

Быть может, это была с ее стороны просто доброта, а может быть, и гениальный тактический ход, призванный склонить пленную к общению, ибо местные девки тевтонку, даже такую слабую и беспомощную, боялись и ненавидели до зубовного скрежета. Наши же парни у Гретхен вызывали испуг, граничащий с шоком. Когда она увидела меня, уже умытого, такого красивого и благообразного, то с криком «найн» сжалась в комок, стремясь поглубже зарыться в соломенную подстилку, будто я собирался прямо тут съесть живьем. Кончилось все тем, что прибежала Птица и, размахивая руками, прогнала меня, будто я задумал совершить с ней что-то нехорошее. Да как бы не так, для совершения всего «нехорошего» мне вполне хватает и малышки Туллии, а вид мосластого полудетского тела Гретхен не вызывает у меня ничего, кроме брезгливой жалости. Чтобы она начала мне нравиться, ее еще откармливать и откармливать.

Кроме Зайца и Птицы, больную регулярно навещал Колдун, выполняющий роль лечащего врача, тоже не вызывавший у Гретхен приступов паники. Конечно, одиннадцатилетний парень ни хрена не разбирался в медицине, но, быть может, магическое чутье, а быть может, талисман позволяли ему утверждать, что процесс выздоровления идет успешно, и уже утром с больной можно будет разговаривать на отвлеченные темы. Не будем называть это допросом, тем более что чисто военные темы нас интересуют не особо. Куда больше мы хотели бы узнать сведенья о физической и политической географии этого мира. Нет, несколько комплектов тевтонских карт у нас уже есть, но это карты командиров звена взвод-батальон, показывающие лишь ближайшие окрестности, без детальных обозначений. А мне хотелось бы иметь побольше информации из первых рук. Ну ничего, это дело подождет до завтра. Все равно, пока мы не спустимся на равнину, путь у нас только один – вперед по ходу ущелья.

Едва солнце зашло за вершину горы, то на нашу стоянку сразу же упала густая тень, принесшая с собой полумрак, прохладу и сырость. Слишком уж узким и глубоким было ущелье у перевала, слишком крутые были у него стены. А на костровой площадке, где уже кипел большой бронзовый казан, началось нечто вроде импровизированного праздника с музыкой и народными плясками. Вроде бы намечалось продолжение вчерашнего вечера, но не совсем. Теперь веселье было куда более искренним и неподдельным, и его сексуальный окрас был почти незаметен, будто последующее деление общей компании на пары и уединение этих пар для совместного занятия любовью подразумевались заранее. Люди просто радовались – победе, жизни, вкусному ужину и отдыху в безопасности, в большой и хорошо вооруженной компании. Не радовалась только наша пленница, но всем нам на ее настроения по большому счету было глубоко наплевать.

Поздний вечер. Штандартеноберюнкер СС Гретхен де Мезьер, дочь великого госпитальера Нового Тевтонского ордена.

На этот раз я проснулась от дикарского грохота барабанов, свиста дудок, топота десятков ног и множества громких задорных выкриков. Победители праздновали гибель трех панцергренадерских эскадронов СС, и от понимания этого к горлу подкатывал сухой ком. В висках толчками, в такт барабанам, била кровь, ужасно болела и раскалывалась голова. Казалось, что неведомые танцоры пляшут прямо на моей несчастной макушке. Кроме того, болело все тело, которое, казалось, сковали неведомым заклинанием и вонзили в него мириады мелких и очень острых иголок. Но в отличие от предыдущих моих пробуждений, которые мною воспринимались как полусон-полубред, мыслила я достаточно ясно и могла отличить реальность от навязчивых видений.

А видения, которые посещали меня во время прежних пробуждений, были одно ужаснее другого. Последнее, что я помнила, были летящие прямо в лицо пыль и камни, острая режущая боль в груди и животе, а потом падающий прямо на меня кусок неба. По крайней мере, так мне тогда казалось. Мне было очень страшно, совсем не хотелось умирать и идти к нашему Темнейшему покровителю херру Тойфелю.

Ведь я еще так молода и не испытала в жизни ничего, что стоило бы испытать. Я даже не встретила еще настоящего мужчину, а те мальчишки-кадеты, с которыми я могла бы попытаться заняться любовью, по отзывам моих более опытных подруг, кончали чуть ли не раньше, чем успевали спустить штаны. Тупое сопливое жлобье, а не воины, на плечах которых будет покоиться благополучие нашей арийской расы. Несколько раз я пыталась завести отношения с наставниками, но они все как один оказались монахами, которые не интересуются женщинами. И вот я лежала на спине, плакала, чувствовала, как жизнь уходит из меня, и смотрела в безумно-голубое небо, покрытое перистыми облаками, пока не потеряла сознание.

Потом была острая режущая боль в голове и ужасающий визг, будто кто-то мучил маленького зверька, меня будто рвали пополам и у меня не было ни сил, ни воли сопротивляться этой пытке. Когда это кончилось, я ненадолго пришла в себя и обнаружила, что все еще жива, но лежу полностью обнаженная и мне очень холодно. В этот момент надо мной склонилась ужасная и одновременно прекрасная женщина с чисто арийской внешностью, сообщившая, что я нахожусь среди русских, которые являются самыми злейшими врагами нашей расы. Эта валькирия повергала меня в ужас. В то же время я почему-то знала, что она самый дорогой для меня человек, дороже отца и матери, дороже подруг и друзей детства, дороже всего, что было свято для меня раньше.

Существо, нагнувшееся надо мной вместе с ней, напротив, было ужасно своим видом. Самый настоящий боевой титан, о создании которого мечтают все наши высшие маги. Ведь это он и ему подобные, действуя магией и металлом, полностью уничтожили три конных панцергренадерских эскадрона СС и, как мне кажется, даже не понесли при этом потерь. У него были синие глаза чистокровного арийца, в которых горел огонь ненависти и презрения, прочный сферический шлем с маской, закрывающий нижнюю часть лица, размалеванного серыми и черными полосами боевой раскраски, и сдвинутые на лоб огромные очки. Пораженная этим взглядом, словно ударом, я снова провалилась в беспамятство.

Потом я еще несколько раз, ни в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, выплывала из мрака, ощущая на своих губах то сладость бодрящего напитка, то вкус хорошо сваренного крепкого мясного бульона. И каждый раз я видела рядом с собой хрупкую светловолосую девочку, которая ухаживала за мной, обтирая со лба пот и давая мне, беспомощной, пищу и питье. Ведь моих сил хватало лишь на то, чтобы открывать и закрывать глаза, и шевелить челюстью, проглатывая то, что эта девочка вливала мне в рот из кружки с длинным узким носиком. Кто она? Для рабыни или служанки – слишком хорошо одета, а для дочери знатного человека – слишком скромна и тиха. С другой стороны, если меня кормят и обо мне заботятся – то, наверное, знают, кто мой отец и считают важной пленницей. В этом случае уход за мной могли поручить девочке достаточно высокого происхождения, младшей дочери этой валькирии или побочной дочери титана от местной наложницы, если, конечно, у них могут быть дети.

Еще во время этих пробуждений я поняла, что из моей головы куда-то исчез тот вкрадчивый шепчущий голос, который раньше время от времени руководил моими поступками, давал советы в личной жизни и наказывал за непослушание приступами мучительной боли. Херра Тойфеля вырвали из моей головы, поселив там взамен тихую и привязчивую любовь к той русской женщине-валькирии. Более того, я тоже знала, что и она любит меня такой же необъяснимой материнской любовью и от этого на сердце становилось тепло и мягко, что недостойно будущего офицера войск СС.

Еще среди них была странная пара. Мальчишка со светящимися серыми глазами, одетый как титан, и мужчина средних лет, в котором за километр можно было опознать жреца. Но жреца не херра Тойфеля, как у нас, а его вечного врага, которому и служат все русские. Жрец показался мне невероятно мудрым и невероятно могучим, и связь его со своим богом была сильна. Сильнее даже, кажется, чем наш Великий Магистр связан с херром Тойфелем. Мальчик, наоборот, ни с кем не был связан и представлял силу сам в себе, и сила эта была враждебна нам, тевтонам. И тут я поняла, как этим русским удалось победить наш отряд. Ведь боевые титаны и три мага такой силы при прямой божественной поддержке дали им уничтожающую мощь.

Я хорошо помню, как вздыбливалась земля под ногами наших кнехтов, как рушились скалы, и с неба прямо в нас били огромные молнии. Все ущелье заволок странный туман, отнимающий силы и делающий тевтонских воинов слабыми и податливыми. Я помню, как под ужасающий хохочущий грохот древнего оружия с названием «машингивер» погибал первый эскадрон, и мы ничем не могли помочь своим братьям, потому что копыта коней запутывались в невесть откуда взявшихся веревках и сетях. Я помню, как падали со скал те, что решили обойти врага по горному гребню, а мы даже не могли увидеть врагов, будто растворившихся среди скальных осыпей и чахлых кустов. Я помню, как бесполезными оказались наши отличные кавалерийские арбалеты, и как враги беспощадно истребили всех арбалетчиков до единого.

Более того, после визита мальчика со жрецом посмотреть на меня приходили и остальные воины-титаны. Только двое из них были похожи на тех русских, о которых говорится в наших страшных сказках. Один – чернявый, горбоносый, со злыми черными глазами, а второй – с широким плоским лицом и узкоглазый. Все же остальные русские титаны имели вполне арийскую внешность, и в этом смысле были близки к идеалу нашей расы куда больше, чем многие мои знакомые офицеры СС. Но все равно они внушали мне ужас, и я готова была зарыться в солому, чувствуя свою беззащитность оттого, что мое тело под плащом полностью обнажено.

Как рассказывал мне мой дед, Отто де Мезьер, когда он еще был жив, русские обычно существуют в двух ипостасях: спокойной и озлобленной. Когда они спокойны, то это неуклюжие добродушные увальни, которые никому не причиняют зла, и у вас может возникнуть иллюзия, что их ничего не стоит завоевать и сделать рабами. Как только вы составите такой план и приступите к его выполнению, то случится то, что произошло в нашем эпосе «Легенды о Барбароссе». Когда добродушные увальни поймут, что на них напали, они сперва полгода чешут у себя в затылках, а потом идут на огород и выкапывают из земли заветный меч-покладинец. С таким мечом в руках русские на все кладут, иногда даже с пробором, и превращаются в ужасных воинов. Их удары приобретают сокрушительную силу стихий, в замыслы их полководцев не способны вникнуть лучшие тевтонские мыслители, а солдаты дерутся так, что их мало убить и повалить, а еще надо разорвать на части. Дед знал, о чем говорил, он сам в молодости участвовал в войне с русскими, и был одним из героев «Легенды о Барбароссе». Тогда все они, наши предки, только чудом остались в живых, вырвавшись из того мира в этот, когда бесчисленные русские полчища железным потоком затопили нашу прародину.

– Никогда не воюй с русскими, – говорил мне дед, – а если такое случиться, то беги от них со всех ног куда глядят глаза – ведь ты женщина, и тебе это простительно…

Мой любимый дед умер, воссоединившись с Тойфелем, и не знает, что я оказалась в таком положении. Только убежать у меня нет сил, потому что мне не служат руки и ноги, а так же потому, что любовь женщины-валькирии, что самое ужасное, держит меня сильнее любых цепей. И ведь я даже не знаю, что со мной будет потом – принесут ли эти русские меня в жертву своему божеству, или будут использовать как покорную подстилку, и мое ложе сегодня будет посещать один, а завтра другой. А может, они просто продадут меня диким наездницам из степей. В любом случае остаток своей жизни я проведу далеко от отца и нашего дома.

Тут я не выдержала и расплакалась, а ухаживающая за мной девочка утирала мне платком слезы. Как я ненавижу эту отвратительную беспомощность. Если бы у меня были силы, то я бы стукнула эту девчонку кулаком в лицо и заставила бы ее признать мое господство старшего юнкера СС. Я не совсем дура, и понимаю, что мое господство будет продолжаться ровно до тех пор, пока не прибегут взрослые воины-титаны и не прикончат меня на месте, ибо лучше умереть, смеясь врагу в лицо, чем жить, пресмыкаясь перед ним на коленях.

Когда же наконец эти дикари прекратят свои скачки? Ведь моя голова и так раскалывается, не давая возможности ни подумать, ни хотя бы снова заснуть. А подумать было над чем. Когда мы покоряли местных и загоняли их – одних в питомники для научного размножения, а других в рабочие лагеря, чтобы они там трудились на благо нашей расы, – то считали, что это в порядке вещей, и говорили: «горе побежденным». А что, если эта группа русских воинов-титанов и магов оказалась в этом мире совсем не случайно, а пришла по нашим следам, чтобы добить и поработить выживших в той ужасной войне. И теперь нам следует вслед за ними ожидать появления русских армий, вооруженных до зубов железом и магией. Тогда снова будет «горе побежденным», но только побеждены будем теперь уже мы – тевтоны…

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Когда окончательно стемнело и на небе зажглись звезды, в самый разгар веселья воздух над площадкой, где танцевали, вдруг заколебался, и из этого марева в центр круга танцующих вдруг вывалились двое: уже знакомый нам Гермесий с посохом-кадуцеем, крылатых сандалиях и широкополой шляпе, и еще один тип: плешивый, коренастый, хромоногий, с большими руками, покрытыми трудовыми мозолями.

Музыка тут же стихла, круг танцующих распался. Местные с некоторым испугом смотрели на незваных гостей. Покровитель плутов, от которого винный дух шибал метров за десять, осмотрелся и немного придурошно поклонился мне и отцу Александру, подметая при этом землю полями своей шляпы.

– Здравствуйте, господа-начальники, разрешите присоединиться к вашей честной компании? – произнес он.

– И тебе здравствовать, Гермесий, – ответил я. – Представь своего друга, и добро пожаловать к нашему веселью.

– Знакомьтесь, ик, – кивнул божок, находившийся в том состоянии благородного подпития, когда ноги еще держат, а мозг уже отключается и язык сам, без его участия несет всякую околесицу, – это мой друг Гефестий, собственной персоной. Шли мы с ним, понимаешь, мимо и смотрим, кто-то празднует, да так, что дым коромыслом. А неподалеку тевтоны дохлые кучей валяются… – он захихикал, – ох и засмердит здесь через недельку…

– Балаболка! – солидно и с чувством ответил Гефестий. – Набрался по самое не грусти у Дионисия, и теперь несет всякую хрень.

– Да-да, – поддержал приятеля Гермесий, еще раз оглядываясь по сторонам, – никогда не ходите в гости к Дионисию! Вино у него кислое, а все бабы жирные, пьяные, вонючие, с толстыми волосатыми ляжками… Ну что я должен делать всю ночь с толстой волосатой женщиной, которая к тому же и совершенно лыка не вяжет? Пусть их лучше сатиры обхаживают.

– Сатиры, – по-прежнему веско заметил второй божок, – горазды любить друг друга только самым противоестественным образом. А вакханкам Дионисия тоже хочется немного мужской ласки. А этот тип – ноги в руки, и ну от них бежать!

– Если им хочется любви, – ответил пьяненький Гермесий, выпячивая губы, – то пусть сперва помоются и сбреют с себя всю волосню. У приличной женщины волосы должны расти только на голове – и точка. Во всех остальных местах это не-ги-ги-енично!

– Это тебе сама Гигия* по пьяни шепнула? – уточнил Гефестий, которого от ужимок приятеля начал разбирать смех.

– Ага, она самая. А потом добавила, что ее папаша за просто смешную цену продает отличную настойку корня брионии**. Результат получается супер – не женщина, а мраморная статуя, – подтвердил его спутник, потом еще раз осмотрелся и невпопад добавил, – а девки-то местные как похорошели, не то что те коровищи. Вот что значит отдать народ в хорошие руки. Идите ко мне, мои красавицы, я вас всех люблю!

Примечание авторов:

* Гигия – в античной мифологии богиня красоты и здоровья, дочь Асклепия и Афины. Гигию изображали в виде молодой красивой женщины, кормящей змею из чаши и именно символ Гигии– змея, обвивающая чашу, впоследствии стала символом медицины.

** Настойка корня брионии – препарат, применявшийся древними греками для медикаментозной депиляции тела и придания ему того самого облика мраморной статуи)

У меня возникло навязчивое желание дать этому богу по хохотальнику, а потом хорошенько добавить, и лучше всего ногами. Нечего тянуть свои лапы к сидящей у меня на коленях Туллии, бо выдерну их и вставлю с другого конца, да не с того, с которого было. Остальные мои ребята тоже поняли все как надо, а это самое главное, ибо вместе и батьку бить веселее, а уж мелкого божка и подавно. И плевать на то, что у его приятеля бицепсы и кулаки как у молотобойца. Зато ноги слабые. Короче, как-нибудь справимся. Обстановку разрядил отец Александр.

– Ты, Гермесий, – ледяным тоном произнес он, – говори, да не заговаривайся. Ты сам передал их души новой владелице и теперь не имеешь на них никакого права. Ты здесь гость, а не хозяин, и если будешь буянить и приставать к чужим женщинам, то узнаешь, насколько тяжелы кулаки у их мужчин. Я так сказал!

– Я че, я ниче, – растерянно пробормотал тот, от этих слов как-то даже протрезвел, – я просто шел мимо и решил заглянуть на огонек. Вот и дружбана с собой привел. Кто, как не он, сможет расплавить тевтонские кольца и обратить в ничто заключенную в них злую силу…

– Расплавить – это да – смогу, – авторитетно поправил приятеля Гефестий, – а что касается злой силы, то по ней я не специалист. Тут даже старик Зевсий ничего не сделает, ибо добро и зло ему поставлялось уже готовое, в корзинах, и его оставалось только разбросать среди людей. Тут особый специалист нужен…

– Есть такой специалист, – с легкой усмешкой произнес священник, – ты что, Гефестий совсем состарился и не признаешь старых знакомых? С тобой-то мы вроде никогда и не ссорились?

Покровитель кузнечного ремесла сперва близоруко прищурился, уставившись на говорившего, а потом натужно рассмеялся:

– Да, дядя, не признал я тебя. Ну, если ты с нами, то я тем более уверен в успехе. Хочу только спросить – ты будешь свергать старика Зевсия или как?

– Я уже говорил твоему дружку Гермесию, что чту заключенные договора ровно до той поры, пока их соблюдает противная сторона, и не намерен сейчас нарушать это правило, – последовал ответ.

– Его свергнут в любом случае, – пожал могучими плечами изготовитель молний, – не ты, так Аполлоний со своей бабьей шайкой. Несчастным тогда будет этот мир, и несчастны будут живущие в нем люди.

– Так они и сейчас не особо счастливы, – сурово заметил отец Александр, – вы так их загоняли своей ментальной дойкой, что силы местного человечества уже находятся на грани полного истощения. Дальше только вырождение и гибель. Местные женщины всего два дня побыли без докучливой опеки присутствующего здесь Гермесия, а уже расцвели как цветы в степи с наступлением влажного сезона. А ты говоришь – силы зла. Да вы сами зло, вытравить которое мне не позволяет тот старый договор.

– Ну, извини, дядя! – насупился хромой божок, – если я зло, тогда я пошел! Всего наилучшего, вам, мучачос!

– Действительно, дядя, – скромно поддержал приятеля Гермесий, – может, мы пойдем?

– Постой! – священник хлопнул ладонью по колену, отчего Гефестий замер как статуя, – услышал о себе правду – и в кусты? Так не пойдет! А кто дело-то делать будет, если не ты? – он выдержал недолгую паузу, затем сказал: – Пойдете оба, но только после того, как кольца будут расплавлены, а злая сила изгнана из их металла.

– Хорошо, дядя, – сказал Гефестий, тряхнув плешивой головой, – давай сюда горн, мехи, уголь, сами кольца и остограмиться перед работой – все будет сделано. Если хотя бы чего-то одного нет, то и результат тоже не гарантирован.

Отец Александр три раза хлопнул в ладоши – и к нему подбежал один из местных мальчишек. Выслушав отданные шепотом указания, пацан умчался, но вскоре вернулся с целой кучей приятелей, которые тащили с собой все что было затребовано. Я же тем временем шепотом сказал Змею, чтоб достал из НЗ опечатанную флягу с чистым медицинским спиртом. Если мастеру не налить перед работой, то этот грех не замолить никакими молитвами и результат будет такой, что лучше бы никто и ничего не делал.

Сломав сургучную опечатку, я набулькал в кружку божественному кузнецу медицинскую дозу граммов в сто чистогана и тот, словно был стопроцентным русаком, опрокинул кружку в рот, проглотив содержимое одним глотком, потом выдохнул и понюхал рукав.

– Амброзия, – авторитетно заметил он, – ну что, приступим?

Слово «амброзия» не миновало ушей его приятеля, и эти уши, конечно, тут же насторожились.

– А мне амброзии? – нагло потребовал он.

Ну, тут уже пришла моя очередь шутить. Гермесию я набухал не медицинскую, а убойную дозу – и тот, выхлебав ее залпом, как простое вино, начал хватать обожженным ртом воздух, пытаясь сделать еще один вдох.

– Какая же это, к циклопам, амброзия?! – прошипел он, злобно глядя на собутыльника. – Цикута это неразбавленная вместе с жидким огнем… Полцарства за кувшин воды!

В этот момент одна из молоденьких девиц, обслуживающих наше празднество, подала несчастному божку искомый предмет и тот, запрокинув голову, начал жадно пить прямо из горла. Ох, лучше бы он этого не делал, потому что спирт, смешавшийся с водой, действует мгновенно, и сильнее всего на уже подвыпивших поклонников Бахуса, то есть Дионисия.

Кроме того, в присутствии отца Александра не стоило разбрасываться обещаниями, потому что едва он сделал последний глоток, то кувшин лопнул, окатив его градом керамических осколков. Клятва была принята, и теперь он должен был обеспечить этой девочке полцарства или равноценную замену. Вот так, не подумав, трекать языком.

Но и это было еще не все – несчастный алкаш замотал головой, сделал пару шагов и грохнулся на землю прямо там, где стоял, после чего немедленно захрапел, впав в отключку.

Гефестий при виде конфуза, приключившегося с приятелем, только одобрительно хмыкнул, продолжая раскочегаривать непривычный для него тевтонский кавалерийский горн, вместо мехов у которого была ручная воздуходувная улитка – примерно как на сирене. Дело там шло на лад, и в скором времени мы должны были приступить к плавке колец.

– Ну, дядя, благослови! – сказал божок, когда все было готово, и среди рдеющих углей осталось только место для колец.

– Конечно, благословлю, – ответил тот и начал нараспев читать молитвы, в то время как я по одному подавал Гефестию вытащенные из мешочка кольца, после чего тот плавил их на углях под мерное гудение ручной воздуходувки, которую по очереди крутили трое местных подростков. Металл как миленький плавился в этом жаре, сперва стекая в специальный сосуд, а потом, вздымаясь над ним грязной пеной, по мере того, как его остатки под молитвами избавлялись от злых заклятий. Но вот дело было сделано. Брошенные последними в огонь серебряные пластинки, на которые распался расплющенный перстень, расплавились и сгорели, после чего отец Александр подтвердил, что зла с нами больше нет.

В благодарность за хорошо сделанную работу я набухал мастеру раза в два больше спирта, чем требовалось для медицинской дозы, и тот принял кружку со свойственным ему достоинством и тактом, после чего еще раз крякнул, сказал, чтобы мы обращались, если что. Затем он взвалил на плечо нагло дрыхнущего Гермесия и прямо вместе с ним растворился в воздухе…

Неофициальный рабочий визит двух божков в нашу компанию был завершен.

Анна Сергеевна Струмилина.

А Гефестий мне глянулся – не как мужчина, разумеется, а как человек, то есть бог. Чем-то он мне напомнил соседа-водопроводчика дядю Васю, с золотыми руками и вечно под хмельком. Тот тоже без ста грамм за работу не брался, ибо без этого и глаз не остер, и руки дрожат до неприличия. А вот выпьет мужик – и сразу как огурчик, глаз-алмаз и руки не дрожат, и мастер хоть куда… И даже плешь у Гефестия вполне симпатичная, хотя просится на нее что-то вроде кожаной кепочки, чтоб и в кузне не горела и голову прикрывала от лишнего жара.

Но это я так, к слову. Самое главное, что стараниями этого замечательного человека, то есть бога, мы, наконец, избавились от помеченных херром Тойфелем колец, и теперь свободны как птицы в полете. В смысле – нет у этого херра теперь инструментов, способных отследить наше перемещение по здешнему миру. В принципе, если у нас опять будут похожие проблемы, то Гефестий обещал забежать и снова все исправить. Ну точно как дядя Вася – просто замечательный специалист, и точно так же хлещет медицинский спирт, будто обычную воду.

Но не только визитом двух божков-приятелей и их пьянкой был знаменателен сегодняшний вечер. Сказать честно, для меня было большим шоком то, что в рюкзаке у Дока имеется сразу два – целых два! – литра медицинского спирта, и его никто не стремится поскорее изничтожить путем принятия внутрь, чтоб не досталось врагу. И в силу этого факта я еще больше зауважала капитана Серегина и его людей.

После ухода незваных гостей праздник снова продолжился, но только теперь уже без того энтузиазма. К спирту, правда, никто не прикоснулся, и полная на две трети фляга снова ушла на дно рюкзака, откуда ее достали. Пили настойку из трав, подслащенную медом и самым настоящим свекловичным сахаром, взятым в числе трофеев у тевтонов. Пели протяжные песни – наши русские и местные латинские, слегка похожие на итальянскую эстраду семидесятых годов. Еще немного посидели и начали расходиться спать, завтра нам предстоял трудный спуск с перевала к неохватным степям, простирающимся к северу от гор.

Это только кажется, что спускаться в горах легко, а подниматься наоборот. В спуске тоже нет особого удовольствия. Если повозку не сдерживать, то она под своим весом покатится под уклон, калеча людей и ломая ноги лошадям. Поэтому на такой случай в транспорте, специально предназначенном для гор, имеются специальные тормоза. А если их нет, то телеги спускают на перекинутых через блок веревках, прицепив с противоположной стороны соответствующий противовес. Тевтонские армейские повозки тормозами оборудованы были, а посему эта проблема стояла перед нами не очень остро. Но в путь мы двинемся завтра, как только рассвет окончательно рассеет мрак на дне ущелья. Сейчас же надо идти спать, пусть даже часы мне говорят о том, что время еще детское.

На ночь мы устроились вчетвером на сеновале в пещере, уютной женской компанией выходцев из нашего мира: я, Ника, Яна и Ася. Сделано это было как бы в противовес спецназовцам, уединившихся на других телегах с лицами противоположного пола. Да и уединение-то было весьма условно, просто все дружно делали вид, что они не замечают всего того, что происходит по соседству. Сено было мягким, воздух прохладным, грубое шерстяное покрывало теплым, и, к счастью, Ася с Яной быстро угомонились и заснули. Спала на своей подстилке и наша пленница. Словом, идиллия располагала к душевному разговору и мы с Никой решили перед сном воспользоваться моментом.

– Знаешь, я вот еще что хочу тебе сказать… – начала Ника, – капитан Серегин говорит, что он чувствует, как на него постоянно кто-то внимательно смотрит, будто из засады. Взгляд очень злой и внимательный – так смотрят, когда хотят убить или искалечить. Мы, спецназовцы очень серьезно относимся к таким предчувствиям и не пускаем дело на самотек. Один раз он вроде даже поймал взглядом того, кто проявляет к нему такой нездоровый интерес, и как ты думаешь, кто это оказался?

– Не имею представления, Ника… – растерянно пожала я плечами, – у меня действительно не было ни малейшего соображения по поводу личности загадочного недоброжелателя, и я «ткнула пальцем в небо»:

– Неужели Антон?

Ника презрительно фыркнула.

– У Танцора не хватит психического ресурса, чтобы продуцировать взгляд такой силы… – произнесла она, и, поскольку я продолжала теряться в догадках, наконец сказала: – А ведь это оказалась твоя Ася – та самая, которая Матильда…

– Да ну, что за абсурд… – отмахнулась я, – ни за что не поверю. Не может этого быть. Ася, конечно, хитрая девочка, себе на уме, но она не будет желать Серегину смерти или увечья.

– Ну, как знаешь, подруга, – ответила Ника, – мое дело просто предупредить. В любом случае смотри внимательно – с девочкой творится что-то не то.

Конечно же, я думала, что знаю, что происходит с Асей, и потому не придала словам Ники особого значения. Ну, смотрит девочка на Серегина, и что с того? Очевидно же, что она видит в нем идеального отца и поэтому ревнует его к посторонним женщинам. Я вовсе не считала, что это такая большая проблема, и была уверена, что все пройдет само собой. Ну, возможно, мне стоит с ней как следует поговорить – ведь, в конце концов, даже отец, будучи одиноким, имеет право на личную жизнь… Немного подумав, я твердо решила на следующий день поговорить с Асей.

Еще немного поворочавшись на жесткой соломе, мы обе вскоре провалились в крепкий и здоровый сон. Однако спали мы ровно до тех пор, пока нас не разбудил дикий женский крик. Выяснилось, что кричала схватившаяся за голову Туллия, а болтающийся тут же рядом Серегин тело утешал свою подругу как мог, а мог он очень немного. По себе знаю, что бывает, если у женщины выдернут одну или несколько прядей волос.

Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

Это Он – конечно же, это именно Он – тот, кто предназначен мне судьбой, кого я люблю всей своей душой… Он – герой моих снов, мой Принц на белом коне, мой рыцарь и жених. Он – самый лучший, самый благородный, самый смелый и самый красивый. Взгляд его прекрасных синих глаз заставляет трепетать мое сердце, а от его голоса по всему моему телу пробегают мурашки… Он так отважен, суров и решителен… Я почти сразу узнала его. Поначалу, правда, я подумала, что он может быть моим отцом… Но нет, я совсем на него не похожа. К тому же такой, как он, никогда не допустил бы, чтобы его ребенок попал в дом малютки, а затем в детдом. А я попала туда сразу после рождения, и на память от матери у меня осталась лишь записка: «Девочку зовут Асель». А Субботина я, потому что именно утром в субботу дежурная нянечка обнаружила меня у входа в дом малютки… Так что я не знаю, кто мои родители.

Янка не знает, что я часто завидую ей – она хоть какое-то время жила с родителями, помнит их лица, их голоса… Она знает, кто ее родил. А я? Без роду и без племени, все равно что собака какая-то… Родители мне даже фамилии не оставили. Но ничего. Теперь все изменится. Теперь все будет по-другому. Потому что рядом ОН, мой любимый. Я в любой момент могу видеть его. Я даже могу подойти и поговорить с ним! И совершенно неважно, что возле него сейчас вертится эта… Не понимаю, честно говоря, что он в ней нашел – сама маленькая, чуть выше меня, кожа смуглая, волосы черные и вьющиеся, нос крючком, как у бабы-яги – ну чувырла чувырлой!

Ничего… Я-то лучше! И красивее, и наверняка умнее, и танцую лучше нее. Просто мой любимый пока думает, что я всего лишь маленькая девочка. Но он ошибается, сильно ошибается. Я уже взрослая и умею любить сильно-сильно. И я знаю, что происходит, когда мужчина и женщина любят друг друга, и чем они тогда занимаются, чтобы показать свою любовь… Но иногда они этим занимаются просто так… Вот, как Он с этой… Не может же он любить ее, такую страшную.

Но что же мне-то делать? Я хочу, чтобы он полюбил меня…

Но сейчас он с ней, и я ничего не могу поделать. Хотя почему не могу? За любовь надо бороться! Я готова бороться. Я пойду на все, лишь бы он был со мной. Я добьюсь этого. Я упорная. Эту надо как-то от него оторвать… Главное, чтобы никто ни о чем не догадался. Но я же умная! И больше не могу этого терпеть – выше моих сил наблюдать, как они каждую ночь вместе! Она не смеет забирать Его у меня. Она недостойна такого мужчины, и никогда не будет любить его так, как я. Надо лишь открыть ему глаза, как-то намекнуть… Там, в нашем мире, это было бы очень трудно сделать, а здесь, к счастью, все по-другому. Вон, та девчонка, не помню ее имя, уже замужем побывала, а ей всего тринадцать! А я чем хуже? А ничем, я даже намного лучше, и мне тоже почти тринадцать лет…

Так что я уверена, что нужно приложить совсем немного усилий – и он будет моим… Мой любимый, самый прекрасный… Его не сравнить с теми сопливыми мальчишками, которые влюблялись в меня в лагере и в детдурдоме. Я всегда хотела полюбить такого, как он. И я буду самым счастливым человеком на свете, когда он ответит на мою любовь. Но как, как привлечь его внимание? Что если я спугну его? Вдруг я увижу в его глазах холод и равнодушие вместо любви? Тогда я этого не перенесу. Тогда мне останется только убить себя, потому что зачем мне жить, если самый родной человек отвергает меня? Достаточно того, что меня отвергли родители.

Ладно, не буду думать о грустном. Он меня не отвергнет. Я же не уродина, и не дура какая-нибудь. Я – Матильда. Та Матильда, из фильма, тоже ведь влюбилась в своего Леона. Обожаю этот фильм, могла бы десять раз подряд смотреть. Леон же не отшил ее из-за возраста. Правда, он не стал с ней любовью заниматься. Ну так он вообще ни с кем не занимался. А мой любимый это делает… К сожалению. Если бы не это, мне бы не было так обидно. Но я смогу сделать так, что он полюбит меня. Правда, еще не знаю, каким образом… Но начало уже положено.

Анна Сергеевна с Никой думали, что я сплю, а я слышала весь их разговор. Сначала я было испугалась, что меня вычислили, но потом успокоилась, ведь Анна Сергеевна даже мысли не допускает, что я могу что-то сделать. Но неужели можно вот так ощущать взгляд? Я ведь действительно чувствовала сильную ненависть, когда они уединялись, но это чувство было направлено исключительно на Туллию… К моему любимому я ничего подобного не испытывала.

Нелегко было притворяться спящей, но пришлось это делать ради той цели, которую я себе наметила. И не только наметила – я уже кое-что предприняла. Не зря я очень долго думала. Конечно, я вовсе не была уверена, что моя задумка немедленно поможет осуществлению моих далеко идущих планов, но и терпеть я больше не могла. Сегодня днем я попросила у Митьки перочинный ножичек – он, дурачок влюбленный, сразу дал, ничего не спрашивая – и, улучив момент, сделала несколько надрезов на боку той телеги, на которой мой любимый проводил ночи в компании моей соперницы. Я уже заранее обратила внимание, какие длинные волосы у Нее. И тут же эта мысль и пришла мне в голову – устроить ей маленькую, но очень чувствительную неприятность…

Словом, я терпеливо дождалась, когда Анна Сергеевна и Ника заснут, слезла с сеновала, на котором мы ночевали, и тихонько пробралась к той самой арбе. К счастью, никаких шевелений там не наблюдалось – наверное, эти двое уже спали.

С каким же удовольствием и злобной радостью, таясь во мраке под телегой, я запихивала в деревянные прорези эти черные длинные волосы! Вот тебе – думала я, веселясь еще и оттого, что с моими волосами такой номер точно бы не прошел. Я специально стриглась «под Матильду» у одной знакомой тетеньки парикмахерши. Я ведь была на одно лицо с этой героиней, и какая жалость, что капитан Серегин ведет себя совсем не так, как Леон, возлюбленный настоящей Матильды, тоже взрослый мужчина… Но я это исправлю, мой любимый. Все будет по-моему. Моя любовь преодолеет все преграды…

Наконец, с сознанием выполненного долга, слегка возбужденная, но крайне довольная собой, я тихонько прокралась на свое спальное место и, улыбаясь, уютно улеглась, свернувшись калачиком. Меня не мучили ни малейшие угрызения совести. Я предвкушала дикий крик боли чернявой, ее растерянность и испуг.

– Так тебе и надо, – думала я, погружаясь в безмятежный сон, – не смей забирать чужое… Это мой мужчина! А потом я придумаю что-нибудь еще, и не буду давать тебе покоя, пока ты не отстанешь от моего любимого. Я не отдам его никому…

День пятый. Раннее утро. Все там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Правильно говорили предки, что утро добрым не бывает. Едва только небо начало светлеть, как я подскочил от раздавшегося у меня прямо под ухом вопля. Как оказалось, орала моя Туллия, чьи длинные волосы какой-то шутник или негодяй сумел незаметно заправить в длинные отщепы на досках повозки, в которой мы, гм, ночевали. Особого ущерба ее прическе нанесено не было, но я прикинул, как ей было больно, когда она, не ожидая подвоха, попробовала подняться с нашего ложа, в результате чего несколько тонких прядок было вырвано с корнем. Первый крик боли вскоре сменился тихим обиженным плачем. Туллия явно не понимала, кто и за что мог над ней так зло подшутить.

Я был сильно возмущен – и даже не столько тем, что покусились на мою женщину, сколько тем, что такое стало возможно в нашем маленьком коллективе. Если мы начнем втихаря пакостить друг другу, то очень быстро перессоримся между собой, а потом погибнем. Поэтому я настоятельно потребовал у Птицы немедленно провести следствие и навести порядок в этом бабском курятнике. Если кого-то мучает ревность, то я могу обеспечить эту особу дополнительной работой, чтобы ей некогда было страдать дурью. Наряд на мойку котлов пожизненно – это, я думаю, достаточно суровое наказание. Причем применил бы я его в любом случае, даже если бы жертвой неведомого шутника стала бы не моя женщина, а кто-нибудь еще.

Первые подозрения пали на вчерашних конкуренток Туллии – Клавдию и Феодору, которые из ревности могли бы сделать ей пакость, пока их, гм, парни исполняли обязанности часовых. Но эта версия не выдержала проверки. Обычно Птица деликатно избегала читать сознание своих подопечных, но в этот раз ей пришлось сделать исключение. И тут же выяснилось, что ни Феодора, ни Клавдия и близко не подходили к той повозке. Более того – их интерес к моей персоне в значительной степени уже угас, поскольку для каждой из них было важнее то, что я не достался сопернице, а Туллию они воспринимали как серого невзрачного мышонка, который скоро мне надоест. А пока им надо копить силы и набирать авторитет.

На какое-то время следствие зашло в тупик. Версия о том, что среди нас имеется агент херра Тойфеля или кого-то из античных богов, который решил напакостить нам таким странным образом, тоже всерьез не рассматривалась. Отец Александр и Колдун фактически в один голос заявили, что таковых среди нашего контингента нет и быть не может – они за это отвечают.

Больше мнений ни у кого не было, и все уже собирались расходиться, как вдруг Кобра подошла к Птице и что-то зашептала ей на ухо. Тонкая высокогрудая манерная Птица, со своей прической «конский хвост», и крепко сбитая, даже мускулистая, Кобра с характерной короткой армейской стрижкой, стоя рядом, смотрелись весьма органичным подтверждением марксовой теории о борьбе и единстве противоположностей. Но это я так, к слову, потому что, выслушав Кобру, Птица нахмурилась и принялась вертеть головой, будто пыталась кого-то отыскать взглядом. У нас тут, конечно, не станция метро в час пик, и спрятаться особо негде, поэтому Птица быстро нашла кого искала. Хм, никогда бы не подумал. Матильда – которая Ася?! Птица подозвала ее к себе и, шепнув что-то Кобре, начала с девочкой длинный, и по всему видно, не особо приятный разговор. А Кобра тем временем подошла ко мне.

– Товарищ капитан, – непонятно чему ухмыляясь, сказала она, – преступник найден, изобличен, и сейчас Птица выясняет все обстоятельства дела. Как только она закончит, все будет доложено вам во всех подробностях. Могу сказать только то, что такое больше не повторится.

В растерянности я только пожал плечами – ни за что бы не поверил, что это была Матильда. Такая смирная и скромная девочка, правда, чуть побойчее своей подружки, но все же далеко не дотягивающая до записной хулиганки – и тут такое вот! Ничего не понимаю – девочка как девочка, с чего бы ей пакостить моей подруге. Понятно, когда взрослые бабы вцепляются друг другу в патлы из-за мужиков – но тут совсем ребенок учинил такое, что никак не может налезть на мою голову.

Махнув на все рукой, я погладил заплаканную девушку по голове и пошел дальше готовить наш отряд к спуску с перевала. Хотя стоило бы задуматься – кто мне эта молодая и пылкая женщина? Просто случайная знакомая? Но я не сплю со случайными знакомыми, особенно по две ночи подряд. ППЖ*? Вполне возможно, но я не чувствую к ней ничего такого, что мужчина должен чувствовать по отношению к своей любовнице. Мне это просто удобно, а ведь Туллия после нашего разрыва обязательно будет страдать, плакать, вздыхать и смотреть печальными глазами. Чего доброго, еще и наложит на себя руки… Только с чего – они ведь тут привыкли менять мужиков с той же легкостью, как и нижнее белье, несмотря на то, что белья-то как раз они и не носят. И речи не идет о том, что эта случайная связь могла бы иметь хоть какое-то продолжение.

Примечание авторов: ППЖ* – на армейском сленге означает походно-полевую жену, то есть женщину, с которой в условиях боевых действий поддерживается постоянная половая связь.

– Хотя, – кольнула меня мысль, – Туллия может забеременеть и родить, а мне как-то не по себе оставлять своего ребенка на произвол этого злого мира, где все – покой, право на счастье женщин и детей, на свой дом и звонкий детский смех – завоевывается силой оружия.

С другой стороны, а разве в нашем мире не так? Наоборот, все точно так же и, пожалуй, еще хуже. Точно так же все, что мы любим и ценим, остается в целости и сохранности только потому, что ограждено, как говорили раньше, «стальной стеной штыков». Также нас там осаждает огромное количество желающих поработить или уничтожить наш народ, и между нашей страной и их желаниями стоим только мы с оружием в руках. Видимо, никогда и ничего не меняется под этим солнцем…

Анна Сергеевна Струмилина.

Ася подошла ко мне с высоко поднятой головой, видимо, не чувствуя за собой никакой вины, и я немного успокоилась. Тем горше было мое разочарование, когда я просмотрела ее мысли и узнала правду. Я старалась успокоиться и рассуждать трезво.

Спокойно, только спокойно – говорила я себе. Ничего непоправимого не произошло, слава Богу. А мне следовало бы быть внимательней… Я корила себя, что упустила важный момент – вот оно, то самое беспокойное чувство, на которое я не обратила внимания, решив, что просто устала. Что ж, впредь я не буду так легкомысленно отмахиваться, когда меня начнет скрести смутное беспокойство – телепатия телепатией, а о природной интуиции забывать не стоит.

Как бы то ни было, на Асю злиться я не могла. Я оправдывала девочку и ее странные побуждения тем, что у нее было тяжелое детство, что жизнь в детдоме без родителей – далеко не сахар и заставляет ребенка либо отупеть, либо постоянно предаваться самым бредовым и невероятным фантазиям. Но это! Двенадцатилетняя девочка насмотрелась романтических фильмов и втюхалась во взрослого мужчину, который годится ей в отцы…

Да ладно, Анна Сергеевна, не накручивай себя. Не надо так эмоционально. Никакой катастрофы здесь нет. Ведь не убийство же, в конце концов, замышляла юная барышня, а всего лишь влюбилась… Влюбилась в нашего командира, капитана Серегина. Считает себя достаточно взрослой для того, чтобы вступать во «взрослые» отношения. Так, спокойно, Анна Сергеевна, без паники… Ничего страшного пока не произошло. Сам объект еще даже не знает и не догадывается о таком «счастье», которое, помимо всего прочего, у нас дома еще чревато судимостью по весьма нехорошей статье УК. Впрочем, я уверена, что морально-нравственный аспект стоит у капитана на первом месте, и он в любом случае поведет себя правильно.

Она смотрела прямо мне в глаза – и смотрела довольно дерзко, уверенная в том, что уличить ее будет невозможно. Я наблюдала за ее лицом; просматривать мысли сейчас уже не имело смысла, к тому же это забирало слишком много энергии. Того, что я увидела, было вполне достаточно, а все остальное мне скажет логика и интуиция… Ну и любовь, конечно. Я уже давно убедилась, что любовь и есть ключ к пониманию чужой души. Грош тебе цена, если ты видишь мысли окружающих, но не имеешь любви в своем сердце…

Вот она стоит передо мной, такая трогательная в своем очаровании раннего юношества – полуженщина-полуребенок… С виду спокойная, но ее истинное состояние выдают руки, то и дело потирающие одна другую, ее глаза, что избегают смотреть прямо, нервное покусывание губ… Ну и как начать с ней этот непростой разговор? Посмотрим, какой ты педагог, Анна Сергеевна – что в данном случае подскажет тебе твое сердце, а что продиктуют твои правила, такие верные и незыблемые… Для начала надо дать ей понять, что для меня не существует ничего тайного…

– Ася… я не собираюсь тебя ругать или наказывать. И допрашивать тебя я тоже не буду – я и так все знаю, – сказала я, внимательно глядя в глаза девочки.

Ася на мгновение растерялась – ведь она не ожидала ничего подобного. Но потом она быстро взяла себя в руки. Девочка вздернула голову, и, моргая преувеличенно честными и невинными глазами, с деланным удивлением произнесла:

– О чем вы, Анна Сергеевна? Я не понимаю…

– Я о твоей любви к капитану Серегину. Не стоит запираться, голубушка моя, мне известно все, что происходит в твоей прелестной головке… – говоря это совершенно спокойным тоном, я внимательно следила за ее реакцией. В глазах у нее мелькнуло удивление, смешанное с испугом, она отчаянно пыталась не подать виду, что удивлена и ошарашена. Но усилия ее были тщетны, я не отводила от нее пристального взгляда и она не выдержала – вот глаза ее забегали, она взглянула на меня с беспомощно-жалким выражением и опустила голову.

– Я не… это неправда… – еле слышно пробормотала она, и яркая краска залила ее щеки.

– Ася, дорогая… – я пыталась подобрать правильные слова – от этого, от моего умения найти подход к этой девочке, похожей на колючего ежика, зависело все, – послушай то, что я тебе скажу – ты уже взрослая и тебе необходимо знать это… – при этих словах Ася заметно встрепенулась, и я поняла, что она слушает меня очень внимательно. – В любви нет ничего постыдного, поэтому ты можешь не скрывать от меня того, что я и так знаю… Любовь делает нас лучше – добрее, мудрее, сильнее. Когда в сердце есть любовь, мы так счастливы, что готовы обнять и осчастливить весь мир… И совершенно неважно, отвечает ли наш избранник взаимностью. Мы делаем все, чтобы ему было хорошо. Главное при этом – не потерять собственную душу, не испачкать ее, не принести в жертву. Ибо только наличие души делает нас полноценным человеком. Только того, кто не утратил свою душу, могут полюбить в ответ, потому что никому не нужен злой, мстительный, завистливый, вечно страдающий, унылый и несчастный человек, способный только на то, чтобы делать пакости, и не работающий над совершенствованием собственной души. Таких людей избегают, и их удел – одиночество. Потому что нельзя заставить силой полюбить себя. Любовь – это очень хрупкий и нежный цветок, одно неосторожное движение – и ее бутон, который мог расцвести в нечто прекрасное, увядает и погибает…

Я чувствовала, что мои слова ярко запечатлеваются в сердце юной Джульетты. Наверное, с ней первый раз разговаривали вот так – без нотаций и нравоучений, а как с равной – доброжелательно и спокойно. Кроме того, я открывала ей те вещи, о которых она прежде не догадывалась. Я сама пришла к этому через непростой жизненный опыт. Часто мне приходило в голову, что, знай я это раньше, многих неприятных коллизий мне удалось бы избежать… Девочка жадно впитывала каждое мое слово, и отчего-то мной овладела такая нежность к этому ребенку, такое желание помочь ей, уберечь, что мой голос дрогнул, проникновенно произнося слова, идущие из самой глубины сердца, слова, которые накладывают серьезные обязательства:

– Ася, я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу быть твоей наставницей, хочу по возможности заменить тебе родителей… Я готова принимать тебя такой, какая ты есть, прощать твои ошибки, защищать от невзгод, поддерживать и оберегать. Я, может быть, не совсем идеальная, но прошу и тебя принимать мои недостатки… Я хочу, чтобы ты доверяла мне. Я обещаю, что никогда не предам тебя…

Я замолчала, ожидая реакции девочки на мои слова. Вдруг я увидела, как из ее глаз капают слезы… Кап-кап – слезы падали на землю, и она даже не пыталась их утирать.

– Спасибо, Анна Сергеевна… – прошептала она, подняв голову – в ее мокрых глазах стояло облегчение, и радость, и благодарность, – я не буду больше вас обманывать…

– Я обещаю, что не буду читать твои мысли, но и ты пообещай, что, прежде чем что-то сделать, ты посоветуешься со мной, – сказала я, утирая слезы с ее щек.

– Я обещаю, – с искренней готовностью закивала она.

– Ты у меня умница, – сказала я и погладила ее по голове, почувствовав, как она всем существом откликнулась на ласку, – а теперь давай разберемся с твоей любовью к капитану Серегину…

Ася вновь опустила голову и жалобно всхлипнула.

– Я люблю его, Анна Сергеевна! – воскликнула она. – Я не могу выносить, как он спит с другой! Я не знаю, как ему сказать – вдруг он посмеется надо мной, я же для него маааленькая! – тут Асины слова перешли в бурные рыдания, словно прорвало плотину ее сдерживаемых чувств.

Я обняла девочку за плечи и застыла вместе с ней с таком своеобразном объятье. Бедная моя фантазерка, напридумывала о Серегине Бог знает чего, а потом и влюбилась в этот идеальный образ. Да, он красив – красив той особой хищной мужской красотой, силен, брутален и способен обворожить не одно девичье сердце. Но в то же время он абсолютно холоден к чувствам женщины, она для него только объект для удовлетворения его плотских потребностей, гибрид куклы из секс-шопа и кухонного комбайна со стиральной машиной. Да, он не будет насиловать, топтать и унижать женщин, но они и без того штабелями падают к его ногам. Такой мужчина – это совсем не герой моего романа, и очень жаль, что Ася попалась на удочку обаяния этого самца. Но в то же время это очень хорошо, что ее избранник – порядочный и честный человек, а не какой-нибудь мерзавец, способный воспользоваться чистой любовью маленькой девочки…. Все дело в ее возрасте, ведь любовь в двенадцать лет не может быть зрелой, а, следовательно, ни к чему хорошему не приведет. Хотя, позвольте, отчего же… Ведь, если порыться в памяти, прецеденты можно обнаружить… Вон, моя одноклассница, Верка, в тринадцатилетнем возрасте влюбилась в вожатого в лагере, тому вроде двадцать было. Ну, и встречались они четыре года, а потом поженились. Не трогал он ее до свадьбы. Сейчас уже трое детей у них – вполне счастливая пара…

– Послушай, Ася, – сказала я, – не плачь, пожалуйста. Я ведь тебе говорила, что любить – совсем не стыдно. Тебе и не должно быть стыдно за свою любовь, просто ты еще слишком юная, чтобы быть подругой взрослого мужчины. Но ведь ты когда-нибудь повзрослеешь… Не надо торопить события. Я думаю, тебе надо поговорить с Серегиным.

– Да? – недоверчиво спросила Ася, успокаиваясь, – вы так думаете? А если он меня прогонит? Посмеется?

– Не прогонит. И не будет смеяться. Поверь мне, я знаю, – успокоила я ее.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Со стоянки на перевале мы вышли, едва только взошедшее солнце озарило розовым светом вершины окружающих гор. Начался новый день нашего похода в неизвестность. Прихотливо извивающееся ущелье, постепенно расширяясь, неуклонно вело на север. Дорога была нахоженой, тропа расчищенной от камней; ветки же колючих кустов – те, что вытягивались на нее дальше, чем нужно, кто-то из прежних постоянных пользователей маршрута аккуратно обрубил каким-то острым орудием. Ручей, бравший начало от родника на перевале, постепенно вбирал в себя более мелкие ручейки и источники, и теперь превратился в небольшую речку, резво петляющую по дну ущелья.

Узость тропы заставила наш караван изрядно растянуться. Мои парни, которые первоначально ехали верхом, спешились и повели лошадей в поводу. Мало нам было телег и полевой кухни в обозе, так мы еще были обременены стадом скота и табуном трофейных коней, с которыми едва справлялись латинские девочки-подростки. Бросить все эти мычащие, ржущие и блеющие трофеи мне не позволяла большая зеленая и пупырчатая жаба, нашептывающая, что вот ты бросишь, а потом понадобится – и что ты с этим будешь делать? Если брать грубо, то примерно на полсотни человек нашей команды мы каждый день режем одного барана. И хоть пока я не планирую хоть сколько-нибудь увеличивать наш контингент, и на телегах еще имеются значительные запасы круп и овощей, но потребное на день количество продуктов заставляет всерьез задуматься о снабжении. Навечно этих запасов не хватит и рано или поздно нам придется озаботиться их пополнением.

Скоро дорога пошла так сильно под уклон, что тормоза на повозках едва справлялись, а в одном месте пришлось по очереди применять к каждой повозке и аркан с противовесом. Проводник Гай через отца Александра передал, что это было единственное такое крутое место, дальше будет полегче. Что называется – утешил.

Примерно за два часа до полудня небо затянуло сплошной серой пеленой, из которой начал накрапывать тихий теплый дождик, заставив всех нас нахохлиться и накинуть на голову капюшоны накидок. Местные, у которых было тоже что-то вроде плащей, поступили аналогично. Одна лишь Птица повеселела и улыбалась во весь рот, подставляя дождю лицо, и была так счастлива, будто это самая прекрасная погода на свете. Дорога сразу стала скользкой, в воздухе запахло прохладой и сыростью.

По окружавшей нас буйной субтропической растительности было видно, что это здесь вполне обычное явление, а мелкая речка время от времени имеет шанс превращаться в бурный селевой поток. Не дай Бог быть застигнутым в этом ущелье сильной и продолжительной грозой, когда, кажется, разверзаются хляби небесные и будто само небо обрушивается на землю. Если бы пошел ТАКОЙ дождь, то я сразу бы приказал бросать все и, взяв только самое необходимое, залезать вверх повыше по склону. Но, по счастью, подобное обычно случается только во время сезона гроз, до которого, по словам нашего проводника, еще никак не меньше месяца. А пока путь по этому ущелью относительно безопасен.

На дневку встали около часу дня и тут же начали раздавать обед из трофейной тевтонской полевой кухни. По первому разу готовить на ходу у поварих получилось не очень, но думаю, что со временем они вполне освоятся с этим прогрессивным девайсом. Жидким бульоном от супа Зайчонок покормила и нашу пленную, потом, поев, помыв посуду и передохнув полчаса, караван двинулся дальше. К тому моменту дождик прекратился, а хмарь разошлась клочьями, открыв нашему взгляду светло-голубое небо и солнышко, бросившее свои лучи на дно ущелья. Сразу стало душно как в русской бане. Те, кто еще недавно кутался в плащи, тут же начали освобождаться от верхней одежды. Но все равно, пот по лицам катился градом, а одежда промокала насквозь. Настоящая душегубка.

Ночевать мы расположились на площадке, расчищенной нашими предшественниками на плоской вершине небольшой возвышенности у излучины речки. Было видно, что в случае схода селевого потока отбитая довольно крутым берегом волна уйдет в другую сторону, и караван будет в безопасности. Правда, воду для ужина приходилось таскать издалека, но это была не такая уж большая проблема. Ущелье в этом месте было настолько широким, что вполне заслуживало называться долиной, а окружающие его горы приобрели сглаженный вид и стали значительно ниже, чем раньше. Пока народ разбивал лагерь, я поинтересовался у Колдуна, когда я смогу переговорить с пленной.

– Прямо сейчас, товарищ капитан, – четко ответил мальчик и замялся, – она уже достаточно оправилась, но смущена и растеряна, и я даже не знаю – выйдет ли хоть что-нибудь путное из этого разговора.

– Ничего, – ответил я, – у нас и не такие разговаривали. Сходи за Птицей и возвращайся, постоишь на всякий случай рядом с нами…

Бывшая штандартеноберюнкер СС Гретхен де Мезьер, дочь великого госпитальера Нового Тевтонского ордена.

Весь день меня, беспомощную, раздетую, по самый подбородок укрытую грубым покрывалом, везли на тряской повозке, и у меня не было возможности пошевелить ни рукой ни ногой. Зато херр Тойфель покинул мою несчастную голову, и у меня появилась возможность подумать о возможных вариантах моей дальнейшей судьбы и о том, зачем мне теперь жить и как умереть.

Ухаживала за мной все та же девочка, которую, как я узнала, звали Янхен, и которая оказалась сиротой, взятой на воспитание женщиной-валькирией. Я долго думала – понизился мой статус от этого факта или нет. Ведь у одних народов воспитанник – это почти раб, а у других названное родство не уступает кровному. Наблюдая за тем как титаны и сама валькирия обращаются к девочке, я пришла к выводу, что здесь, скорее всего, имеет место второй случай. Не каждая мать будет обращаться с родной дочерью так, как валькирия обращалась с Янхен. Значит, мой статус как пленницы все-таки достаточно высок.

В обед, помимо бульона, меня покормили жидкой кашей с ложечки, после чего Янхен заботливо отерла мои губы платочком. После обеда пришли мальчик-маг со светящимися серыми глазами, и пугающий меня жрец Единого, а с ним еще один воин-титан, которого остальные называли Док. Откинув покрывало, они все вместе учинили осмотр моему несчастному обнаженному телу и я, несмотря на стыд, тоже непроизвольно скосила на него глаза. Я примерно представляла, какие повреждения получила в тот момент, когда погибли последние наши кнехты, и понимала, что должна была умереть почти сразу. Но я все еще была жива и, судя по всему, мои раны начали необычайно быстро подживать, а колющая боль в них уменьшилась до приемлемого уровня. Наверное, тут была замешана очень мощная магия. Моих пленителей осмотр тоже удовлетворил, потому что они, немного посовещавшись, снова накрыли меня покрывалом и отдали Янхен какие-то указания.

Потом снова потянулись скучные часы дороги, и я опять задремала, убаюканная мерным покачиванием повозки. Сколько я спала, не знаю, но проснулась уже под вечер на новой стоянке, когда те, что взяли меня в плен, готовились к ужину и ночевке. А сразу после ужина ко мне пришли главный воин-титан, женщина-валькирия и мальчик-маг, скромно вставший в сторонке.

– Добрый вечер, Гретхен, – на довольно сносном немецком языке поздоровался со мной предводитель титанов, – Скажите, нет ли у вас каких либо пожеланий или жалоб?

Мозг мой вскипел яростью. Вопрос о пожеланиях и жалобах звучал как пощечина, да и светская вежливость не соответствовала, ни тому месту в котором я находилась, ни сопутствующим этому обстоятельствам.

– Ах, он еще и издевается, – подумала я, а вслух ответила с такой же преувеличенной вежливостью: – Спасибо, господин главный русский, чувствую я себя почти хорошо и пожаловаться мне тоже не на что. А еще хотелось бы, чтобы мне вернули мой меч, моего коня и отпустили меня.

Мои пленители заулыбались и сдержанно засмеялись. Лишь потом я поняла, что назвать командира маленького отряда «главным русским» было несколько опрометчиво с моей стороны. Вскоре выяснилась и другая несуразность моего ответа.

– Что, Гретхен, – посмеиваясь, спросила женщина-валькирия, – прямо так тебя и отпустить, с мечом, на коне и совершенно голой? К счастью, это невозможно, потому что, выполняя твое пожелание, мы покрыли бы себя несмываемым позором.

Мальчик-маг тем временем сунул руку в расстегнутый ворот рубахи и вытащил оттуда нечто на цепочке, буквально сочащееся силой сквозь сжатые пальцы кулака. Глаза его при этом из просто светящихся стали сияющими, и сила потекла из каждой клеточки его тела. Необычайно талантливый и сильный молодой маг – неудивительно, что херр Тойфель любой ценой хотел заполучить его себе.

– Слушай меня, Гретхен, – тихо сказал он, переглянувшись с женщиной-валькирией, – двигаться ты сможешь только завтра утром, когда мое заклинание полностью восстановит твое поврежденное тело. Но, если ты попробуешь причинить зло кому-либо из нас, наших людей или животных, испортить какое-либо оружие и предметы, то тогда можешь пенять на себя, ибо мое заклинание не оставит тебе ни одного шанса выжить.

Он говорил явно не на немецком, а на своем русском языке, но, несмотря на это, я его прекрасно понимала. Наверное, он из тех могучих магов, что рождаются раз в несколько тысячелетий, а потом, достигнув вершин могущества, становятся настоящими богами.

– Мы сделаем лучше, – сказала женщина-валькирия, – она просто не сможет причинять зло. Как только она захочет сказать гадость или начать интригу, то ее язык тут же онемеет, как только она поднимет руку, чтобы ударить кого-то или сломать какую-либо вещь, то ее рука тут же отнимется, как только она захочет бежать от нас, то ее ноги откажутся ей служить. Да будет так, как я сказала!

После последних слов глаза ее на мгновение вспыхнули ярко-зеленым светом, как у кошки, смотрящей на огонь, потом мигнули и погасли, но я знала, что действительно оно так и будет, и эта женщина только что наложила на меня сильнейшее заклятие подчинения. Теперь я не смогу ударить ухаживающую за мной девчонку, даже если захочу сделать ей больно. Правда, при этом женщина-валькирия не заклинала мои мысли и не затуманивала мой разум, но это, скорее всего, потому, чтобы наложенная на меня несвобода была еще горше и обиднее. Кстати, удрать я смогу и на коне, собственные ноги для этого совсем не обязательны. Но пока лучше прикинуться девочкой-паинькой и не вызывать подозрений. К тому же, прежде чем бежать, нужно будет тут все как следует разведать и выяснить настоящие цели этих людей.

– Хорошо, – вслух согласилась я, – если так, то я не буду пытаться причинить вам вред или стараться бежать. Даю в этом свое слово кадета кавалерийского училища СС.

– Ona ljot! – коротко сказала женщина-валькирия, посмотрев на главного титана, – Popitka diversii ili pobega neizbejni.

– Pust. Glavnoe poluchit pravdivie svedenia ob etom mire, – ответил тот, – Ja budu sprashivat, a ti vnimatelno sledi za otvetami.

Женщина-валькирия сразу же поняла, что я не собираюсь выполнять данное мною обещание и мои актерские таланты тут совсем ни причем. А вот магия, наоборот, замешана в этом деле очень сильно. Скорее всего, эта женщина – сильнейший маг разума, и способна получить ответ раньше, чем задаст вопрос. Я просто почувствовала пронзивший меня магический импульс запроса на истинность сделанного мною утверждения, и то, что, вернувшись, он принес своей хозяйке четкий отрицательный ответ. Таков мой талант – чувствовать и видеть магию во всех ее видах, но не иметь способности привести в действие даже слабейшее и простейшее из заклинаний. Дальше лгать просто бессмысленно. Бедная, бедная Гретхен, что с тобой теперь будет?

Главный титан вперил в меня свой тяжелый взгляд.

– Первый вопрос, Гретхен, – сказал он, – расскажи нам, что ты знаешь о том, что творится в тех степях, куда мы идем, к северу от гор? Какие народы там живут, кто ими правит и какая там политическая и военная обстановка – войны, союзы и прочая политика.

Я немного оторопела. Он что, не собирается выведывать у меня военные секреты Ордена, а интересуется лишь дорогой через Великие Степи? Ничего не понимаю… Наверное, он хочет узнать про распложенные в тех степях запретные Места Силы, к которым обычному человеку опасно даже приближаться, не говоря уже о том, чтобы в них проникнуть? Или, он хочет идти на восток до самых земель амазонок? Не самый безопасный путь для такого маленького отряда. Несколько лет назад там бесследно сгинула ушедшая в рейд по кочевьям амазонок тяжелая кавалерийская бригада СС, и с тех пор те земли считаются для нас запретными. Пока запретными.

– Великие Степи, – ответила я вслух, – простираются от внутреннего моря на западе до высоких гор на востоке. Там никто не живет, в смысле из людей. Огромные животные, ростом с крепостную башню и неуязвимые для нашего оружия, легко разрушают поселения и вытаптывают поля, а охотящиеся на них пожиратели мяса настолько ужасны, что человек умирает от страха, только завидев их издали. Только огромные армии или могущественнейшие маги способны пересечь эти степи и найти то, что они ищут, а не свою собственную смерть. Еще там живут дикие кочевницы-мужененавистницы. Если вы попадете в их руки, то тогда участь ваша будет незавидной. Вы в ловушке, господа русские, позади у вас доблестные воины Тевтонского ордена, а впереди смерть, против которой бессильно ваше оружие.

– Otvet ne tochen i ne polon, – сказала женщина-валькирия главному титану, – Ona podumala o kakix-to ujasnix Mestax Sily, i o tom, chto tam propala celay kavaleriyskaya brigada SS.

Главный титан ничего не ответил женщине-валькирии и снова перевел свой взгляд на меня.

– Расскажи об этом поподробнее, Грета, и не обманывай нас, – сказал он, – если надо, люди способны уничтожать любых, самых страшных животных, ведь они умны, а те нет. Расскажи о настоящей причине, почему все, кроме амазонок, избегают этих степей, и какое отношение они имеют к расположенным в них Местам Силы?

Очевидно, женщина-валькирия с невероятной легкостью читала мои мысли, и как только главный титан задавал вопрос, то я сама давала ей подсказку для уточняющего вопроса. Сопротивляться такому методу допроса, когда понимают даже невысказанное, было невозможно, и я решила сдаться ввиду бессмысленности сопротивления. Тем более, что и жрец и мальчик-маг все еще были здесь, и их колдовство тоже влияло на ситуацию.

– Хорошо, – сказала я, – давайте я расскажу вам все, что знаю, но знаю я и в самом деле немного, не больше и не меньше остальных моих соплеменников. Только пообещайте, что потом убьете меня безболезненно, и не будете глумиться над мертвым телом.

– Мы не будем тебя убивать, – ответил главный титан, – и тем более глумиться над твоим мертвым телом, как, впрочем, и над живым. Это не в наших обычаях. Но давай, рассказывай все, что ты знаешь о степях, а уже мы будем решать, полезно это или нет.

– Во-первых, – начала я свой рассказ, – все, что я вам сказала до этого, правда, но не вся. На самом деле люди не живут в тех степях не из-за животных, которых при желании можно было бы извести, а из-за странных явлений и событий, время от времени происходящих в тех местах. Раньше, до того как места эти были признаны запретными, оттуда порой возвращались небольшие разведывательные группы, рассказывающие разные небылицы и привозившие вещи, которые были выше нашего понимания. Лучшие наши мудрецы не могли понять не только то, как эти вещи работают, но и то, для чего они предназначены. Потом там исчезла целая кавалерийская бригада, и Великий Магистр запретил походы в те степи, как слишком опасные.

Говорят, что там, в самом сердце степей, есть несколько мест, где творится невесть что. Некоторые думают, что именно там обитают местные боги, а некоторые полагают, что там находится пуповина этого мира, по которой в него попадают люди и странные предметы из других миров. Что же касается амазонок, то они призваны охранять сердце степей и не допускать туда посторонних. По слухам, тот, кто сумеет добраться до главного Места Силы, обретет власть над пространством и временем, и сможет повелевать самими богами.

Главный титан, жрец и женщина-валькирия переглянулись и кивнули, после чего главный титан сказал:

– Отдыхай, Гретхен. Сказанного тобой вполне достаточно. Судьба твоя решится не завтра, но надеюсь, что все с тобой будет хорошо. После того, как из твоей головы удалили херра Тойфеля, не думаю, чтобы ты захотела вернуться к прежней жизни.

Уже засыпая, я долго думала о его словах и пыталась разобраться в своих чувствах и мотивах. То, что еще вчера-позавчера казалось мне невероятно важным и нужным, теперь вдруг превращалось в мусор, и я понимала, что все эти идеи внушал херр Тойфель, с детства сидевший в моей несчастной голове. Повернувшись, я посмотрела на мою верную сиделку, и мне захотелось приласкать ее и обнять. Только жаль, что тело мое еще сковано лечебным заклинанием. С этой мыслью я и заснула.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Отойдя чуть в сторону, мы тут же устроили импровизированное совещание. Сперва я хотел отослать Колдуна и поговорить только со взрослыми. Но потом передумал. Информация, полученная от этой Гретхен, была важной, правда, слишком уж фантастической и пугающей. Так что ничье мнение не будет лишним. Кроме того, я уже понял, что его камень, помимо всех прочих магических свойств, мог быть использован еще и в качествен своего рода справочника или путеводителя, что при нашем дефиците информации совсем не лишнее. Короче, Колдун моим приказом был произведен в «почетные взрослые» и включен в командный состав отряда, хотя я понимал, что, несмотря на то, что такое положение льстит его самолюбию, на самом деле он остается обыкновенным двенадцатилетним мальчишкой.

– Поскольку ни хрена не понятно, – сказал я, – то, по традициям заведенным в русской армии еще Петром Великим, первым должен высказаться самый младший из присутствующих. Давай, Колдун, говори, что ты думаешь обо всей этой галиматье. В первую очередь меня интересует – что это такое – Места Силы, и с чем их едят? А также, из-за чего могла быть закрыта эта территория?

Колдун приосанился и снова вытащил свой камень из-за воротника рубашки. Для него этот жест означал, что сейчас он просматривает записанную в нем информацию, потому что для непосредственных магических манипуляций прямой контакт с камнем ему уже не требовался.

– Значит так, товарищ капитан, – наконец произнес он, – территория закрыта как раз из-за этих Мест Силы. Не все они дружелюбны к человеку, а вещи, которые могут быть там обнаружены, опасны и непонятны местным жителям.

К примеру, тевтоны с технической точки зрения совсем не выглядят дикарями, но попади к ним в руки современный нам планшетный компьютер с севшими батарейками, они вряд ли смогут разобраться с тем, для чего эта вещь предназначена, как она работает, и тем более понять ее устройство. А судя по словам этой Гретхен, таких вещей было найдено очень и очень много, что говорит о том, что мы и тевтоны далеко не единственные, кто попал в этот мир в последние годы. Возможно, что существуют еще какие-то миры, технически более развитые, чем наш, представители которых тоже проваливались в дырки мироздания и попадали сюда. Информация раздела «Мирозданье» для меня пока закрыта из-за недостаточного магического уровня, и я не могу сказать об этом точнее. Вот… Но точно, что эти степи – что-то вроде контейнера под мусоропроводом, куда падают все предметы, сброшенные жильцами верхних этажей. Это относится и к нам, просто мы выпали в стороне от центра этой особой зоны.

Что касается так называемых Мест Силы, то они являются источниками магической энергии, и могут выглядеть как необычные с виду рощи, превращающие в магию энергию живой природы, горящие на поверхности естественные факелы природного газа или нефти, от которых исходит магия огня, поющие ветровые ущелья, водопады и естественные артезианские фонтаны, от которых исходит магия мертвых стихий – воздуха и воды, а также сооружения и храмы, которые возводятся над источниками магии порядка или хаоса, ведущими между собой непрерывное сражение за господство над Вселенной. Кстати, та пещера, в которой я с ней встретился, тоже является одним из Мест Силы. Просто тогда я этого еще не понимал.

Мальчик немного помялся и добавил:

– У меня есть предчувствие, что на самом деле нам надо идти именно туда, в одно из этих мест силы, а совсем не на встречу с Кибелой. Она сама найдет нас, если ей понадобится – ведь по этим землям ходят боевые отряды ее племени.

– Предчувствие – это хорошо, – сказал я, – предчувствия надо уважать. Только нельзя ли сказать немного поточнее – в какую сторону нам идти, и насколько далеко? А то уйдем куда-нибудь, а потом придется возвращаться.

– Пока не знаю, товарищ капитан, – развел руками Колдун, виновато опустив голову, – у меня ведь еще недостаточно магической квалификации. Но чем больше я узнаю, тем больше мой доступ в другие разделы. Камень говорит, что я должен получать знания по порядку, а не метаться от одного к другому. Наверное, это знание придет чуть позже, когда я буду готов его принять.

– Очень хорошо, – кивнул я, – и чисто по-русски – «пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что».

– Не совсем так, товарищ капитан, – поправил меня Колдун, сжимая левой рукой свой камень, – тут сказано, что именно из таких Мест Силы возможно проложить путь обратно в наш мир. Но если ошибиться, то можно залететь туда, куда Макар телят не гонял, поэтому не рекомендуется заниматься этим всяким недоучкам вроде меня.

– Понятно, – сказал я и перевел взгляд на нашу новоявленную богиню, – а теперь вы, Птица, изложите, пожалуйста, свой взгляд на эту ситуацию.

Птица немного подумала, потом покачала головой и не торопясь произнесла:

– Пока ничего не могу сказать, Сергей Сергеич, кроме того, что эта несчастная девочка была свято уверена в своих словах. Но вы же знаете, что такое пропаганда и промывание мозгов, особенно если этим занимается сверхъестественная сущность, имеющая возможность проникать в сознание… Конечно, не хочется идти туда – не знаю куда, но, судя по всему, нам придется это сделать. Других вариантов, кроме того, чтобы, спустившись с гор, повернуть на восток, я пока не вижу.

– И это понятно, – вздохнул я, потом перевел взгляд на отца Александра и спросил, – а вы что скажете, честный отче?

– А что я могу сказать? – отозвался тот. – К путешествиям по иным мирам меня не готовили, да и сама новость о том, что существуют другие миры, что Бог и на самом деле есть, и если надо, то он вмешивается в наши дела, посредством своих слуг наказывая злых и вознаграждая добрых – взорвет нашу святую матерь церковь похлеще машины с тротилом. Ибо слишком много в ней стало чиновников в рясах, не верующих ни во что, кроме своего статуса и неправедных доходов. Сергей Сергеич, я приму любое ваше решение и буду сопровождать ваш отряд, ограждая его от различных происков зла. Думаю, что в нужный момент Господь подскажет, куда мы должны будем пойти и что там сделать.

– Очень хорошо, – со вздохом подвел я итог, – если отбросить детали, то все вы сошлись на том, что информации для принятия конкретного решения пока недостаточно, и что, пока обстановка не прояснится, мы должны следовать прежним путем сперва на север, а потом на восток. Так мы и будем делать, пока не получим новые сведения. На этом, пожалуй, у нас все.

– Сергей Сергеич, – неожиданно обратилась ко мне Птица, и в ее тоне явственно ощущалось что-то нехорошее, равно как и в глазах, – можно с вами переговорить, желательно тет-а-тет?

Чего-то такого я ждал от нее весь день. Утром я не стал дожидаться окончания следствия по делу о волосах Туллии и начал готовить отряд к дневному переходу. При этом лишь мельком я видел, как Птица разговаривала с плачущей Матильдой. Тогда, как и сейчас, я абсолютно не понимал, с чего бы маленькая девочка начала вредить взрослой женщине. Такой милый ребенок – и такая злоба.

Птица взяла меня под локоть и почти силой увлекла в сторону от тропы, где даже случайно никто не мог нас подслушать.

– Вот что, уважаемый Сергей Сергеич… – полушепотом прошипела Птица, сверля меня взглядом, – хочу донести до вашего сведения – Ася уже не ребенок, и все прекрасно понимает…

Что это за нотки в ее голосе? Она что, злится на меня? Интересно, интересно…

А она, сверкая на меня негодующими глазами, продолжала приглушенным голосом, в котором явственно вибрировал сдерживаемый гнев:

– Причем она девушка, выросшая в ненормальных условиях детского дома – нервная, ранимая и чувствительная. Ее жизненный опыт ограничен, а психика травмирована обстоятельствами. Сперва, когда я увидела, как она к вам относится, то подумала, что она увидела в вас своего отца. Знаете, детдомовские дети частенько фантазируют на такие темы, выдумывая себе разных идеальных родителей, которые по тем или иным обстоятельствам не могут их воспитывать. Понимаете?

– Понимаю, – растерянно ответил я, – но при чем тут образ отца и ревность к Туллии?

– Ничего вы не понимаете, Сергей Сергеич… – с горечью ответила Птица; ее прищуренные глаза сверкали от еле сдерживаемых эмоций. – Дело в том, что вы просто идеальный отец – средних лет, здоровый, не урод, обаятельный, в меру умный и заботливый, в чинах, с героическим ореолом, не пьющий и не курящий. Любой ребенок, имеющий возможность указать на вас пальцем и сказать – «это мой отец», мог бы ходить среди сверстников, раздувшись от гордости.

– И что тут плохого? – растерянно спросил я.

– В том-то и дело, что ничего, – ответила Птица, и в ее голосе отчетливо зазвенели нотки раздражения. – Это я, грешным делом, подумала, что Ася выбрала вас в отцы, а на самом деле она в вас влюбилась… Вы понимаете? Влюбилась горячо и безнадежно своей первой и самой жгучей любовью! Знайте, что на фоне всех тех мужчин, которых она встречала ранее, вы совершенно вне конкуренции. И вот юная влюбленная дурочка, у которой в голове бродит ядреная смесь из книжных историй, голливудских мелодрам и разыгравшихся гормонов, наблюдает, как вы каждую ночь милуетесь с этой Туллией, относясь к той примерно как к резиновой кукле. Вот девчонка и вбила себе в голову, что должна бороться за свою любовь. Она решила начать с того, что будет отваживать от вас всех женщин, чтобы потом самой занять их место… Она готова на все – вы понимаете? – на все, лишь бы быть с вами.

После этих слов Птицы мне стало невыносимо стыдно. Действительно, было в моей связи с Туллией нечто не совсем нормальное. Раньше, если я и спал с женщинами чисто для развлечения, то ни одна из них не зависела в материальном или каком-то ином плане. А Туллия была зависима от меня, и я не уверен, спала ли она со мной только потому, что хотела этого, или же намеревалась застолбить за своей персоной высокое положение в нашем обществе. Женщина военного вождя – это крутой статус среди местных латинок.

– А… – только и смог открыть я рот, начиная кое-что понимать, но разъяренная Птица не дала мне договорить и продолжила свой монолог:

– Вы, наглые самцы, воспользовались тем, что местные сучки сами начали стелиться под вас, и устроили черт знает что почти что на глазах у четырех несовершеннолетних! Ну ладно, однажды был своего рода магический всплеск, противостоять которому было очень трудно, почти невозможно. Но вам понравилось, и вы же продолжили все это… и не подумали о том, какое представление о вашем моральном облике может сложится у детей! И вообще! Кобели, черт бы вас побрал!

Я смотрел на Птицу, которая так сурово изобличала меня, и неприятное чувство – смесь стыда с опасением потерять перед ней свой авторитет – нарастало во мне. Это, однако, не мешало мне невольно любоваться ею, прекрасной в своем гневе. Сейчас я увидел эту девушку в совершенно новом свете. Вполне себе тихая и скромная до того богиня-педагогиня пылала таким неистовством, такой убежденностью в своей правоте, что мне было, прямо сказать, не по себе, тем более что я никогда не мог предположить подобный разнос со стороны «гражданского лица». Она потрясала кулаками прямо перед моим носом, молнии летели из ее глаз, а конский хвост на ее макушке воинственно подрагивал в такт ее яростным тирадам.

Однако, хоть в целом она была, к великому моему стыду, абсолютно права, все же некоторое преувеличение имело место быть. И я, и остальные ребята блюли приличия и старались не позволять на глазах у детей ничего лишнего со своими подругами. А Матильда… она просто очень развитая девочка, с некоторыми познаниями, почерпнутыми «из подворотни» и потому несколько искаженными. Я об этом не подумал. Я считал ее ребенком, а она оказалась маленькой женщиной…

А Птица продолжала она свою обвинительную речь, не переставая сверлить меня гневным взором:

– А вы знаете, красавцы в камуфляже, что ваши женщины или уже беременны от вас или будут беременны в самое ближайшее время? Маленькие хвостатые мальчики уже бегут на встречу со своими упитанными девочками – и через девять месяцев и Туллия, и Феодора, и Клавдия, и Агния, и Люция, и все, кто уже с вами спарился, разродятся маленькими симпатичными младенчиками… А те, которые строили из себя недотрог в трауре, всего лишь были не способны зачать в прошлую и позапрошлую ночи, и свои попытки заполучить от вас генетический материал они сделают немного позже. Так что приготовьтесь…

Я, пытаясь не выдать своего замешательства и всей той гаммы чувств, что охватила меня после такой неожиданной атаки, извечным славянским жестом почесал в затылке и спросил:

– Птица, так что же теперь делать? Я имею в виду как Матильду, так и весь этот наш самоходный бабий коллектив. Ведь ничего нет злее, чем женщина, от которой вдруг просто так уходит мужик. Хотя вполне с тобой согласен, что мы несколько заигрались в свободную любовь, и это уже становится опасным для дисциплины. Если бабы сцепятся в драке, то к этому делу могут подключиться их мужчины. И тогда – прощай, боевое подразделение, здравствуй, цыганский табор.

– Это верно, – охотно подтвердила Птица, и я с облегчением отметил, что она начала понемногу остывать, видя, что я адекватно реагирую на ее нападки, вполне, между прочим, справедливые. – А сделать тут можно только одно – как там у вас говорят – до прибытия в пункт постоянной дислокации прекратить весь это бордель на колесах раз и навсегда. И нечего ссылаться на местные обычаи. Вы же, капитан Серегин, не будете ходить с голой задницей только потому, что так делают местные мужики?

– Аналогию понял, постараюсь исправиться, – хмыкнул я. – Но что прикажете делать с женщинами, которые уже привыкли каждый вечер получать порцию витамина «Х», и что делать с Матильдой, которая, скорее всего, не прекратит своих домогательств?

– С распутницами из местных я разберусь сама, – веско ответила Птица, – они забудут у меня и думать о сладеньком. Что же касается Аси, которую вы называете Матильдой, так она не случайно выбрала этот позывной…

– Не понял, – оторопел я, – как связан позывной и ее влюбленность?

– Тут и нечего понимать, – усмехнулась Птица, – Матильда – это малолетняя героиня французского остросюжетного фильма «Леон», влюбленная в своего взрослого мужчину-напарника, являющегося наемным убийцей с благородной душой. Весь фильм и построен вокруг этой любви на фоне погонь, перестрелок и прочего криминального антуража. Вы же, капитан Серегин, куда круче того Леона, ваша социальная роль в обществе более положительная, а еще вы контактней и симпатичней хотя бы потому, что работаете не в одиночку, а в составе группы. Разлюбить вас Ася не в силах, и вообще, это дело может перейти от мелких пакостей к попытке суицида. Девушки в этом возрасте вообще склонны решать все свои проблемы радикально, а у Аси, при ее сложном характере и не менее сложной судьбе, этот риск больше в несколько раз…

«М-да, Сергей Сергеич, – подумал я про себя, – хотел большой и чистой любви – получи и распишись, да только не забудь расплатиться… Что, если действительно кинется со скалы от несчастной любви? Сколько таких случаев было… Не хочу! Но и ответить на ее чувства для меня невозможно, и все потому же – ребенок! Будь она на пять-семь лет старше – вот тогда бы я с превеликой радостью… Но, наверное, в том возрасте из нее уже уйдет эта милая детская пылкость, которую сменят меркантильность и расчетливость. И тогда эта девочка не будет нынешней Матильдой, а станет роковой женщиной-вамп, охотницей на сильных мира сего и их отпрысков-балбесов…»

– Так будет, если она продолжит ту жизнь, которой жила до того, – неожиданно сказала Птица. – Вот тогда годам к семнадцати-восемнадцати из нее получится законченная хищница, не останавливающаяся ни перед чем в достижении своих целей. Но это еще не предрешено. Все зависит от того образа жизни, который она будет вести; если попадет под правильное влияние, то у нее будет одна судьба, а если нет, то другая. Возможно, что знакомство с вами коренным образом изменит ее жизнь, а также возможно, что мы вообще больше никогда не вернемся домой. Но все надо делать так, капитан Серегин, чтобы потом не было безумно стыдно за еще одну потерянную душу. Вы меня понимаете?

Я кивнул. Черт возьми, все время забываю, что эта женщина может читать мои мысли как открытую книгу, и отвечать на вопрос раньше, чем он был задан. От этого мне как-то становится не по себе.

А если серьезно, я бы с удовольствием удочерил Матильду или взял над ней опеку. Но кто отдаст ребенка одинокому спецназовцу, который в любой момент может не вернуться из-за речки; да и откуда мне взять время на ее воспитание, когда я в своей холостяцкой квартире скорее в гостях, чем дома. Мне там даже неуютно. Лучше будет, если мы с ребятами установим свое шефство над этим детдомом и будем регулярно его навещать. И девочки тогда не почувствуют себя потерянными, и всякие твари, которые над ними там издеваются, будут знать, что если надо, то и на них тоже найдется управа, способная пинком открыть дверь и крикнуть: «Хенде хох!». Шутка. Надеюсь, до этого не дойдет.

С другой стороны, мы ведь и в самом деле, возможно, никогда не найдем пути назад. Ведь все, что у нас есть – это предчувствия Колдуна, которые, как говорится, к делу не подошьешь. И вот тогда надо будет сделать так, чтобы девочка повзрослела и поумнела под нашим с Птицей чутким руководством. И в этом случае возможны варианты, конечно, если ее чувства за это время не ослабнут. А быть может, к тому времени я уже буду для нее слишком старым – ведь мне уже стукнет за сорок. А Матильда будет находиться в самом расцвете своей юной красоты…

И тут снова начала говорить Птица.

– А вот за это вы не беспокойтесь, Сергей Сергеич, – с легкой иронией произнесла она, – эксперимент, поставленный на тевтонке, прошел удачно, и теперь наш главный маг обеспечит всех вас постоянным заклинанием регенерации. Помимо того, что вас нельзя будет убить в бою, кроме разового и одномоментного полного разрушения организма, это заклинание несет с собой и еще один приятный бонус, постоянно поддерживая организм в состоянии, близком к генетическому оптимуму, то есть возрасту около двадцати пяти лет. А вы-то думали, откуда вообще берутся бессмертные боги? На самом деле они не бессмертные, а просто самовосстанавливаемые, и теперь эта практика будет доступна и нам. Так что за сохранность своего организма не переживайте. И даже если мы вернемся в наш мир, на его способность к самовосстановлению это не повлияет.

– Хорошо, – сказал я вслух, несколько обалдевший от такой многообещающей перспективы, – но это все прямолинейные теории. Практика же на самом деле бывает куда более извилиста. Пусть расстаться с Туллией для меня будет не особо сложно, но это мои взаимоотношения с Матильдой – это другой разговор. Как убедить ее в том, что нам не надо торопиться, и что наши чувства еще должны пройти испытание временем? Я могу пообещать ей быть все время рядом – естественно, за исключением постели. Я теперь лично займусь ее воспитанием, чтобы она поняла, что значит быть женой военного, который, уходя утром на службу, не знает, когда он вернется домой – вечером или через несколько лет; а может быть, и вообще никогда.

– Хорошо, Сергей Сергеич, – примирительно махнула Птица своим хвостом, – теперь, наверное, вам будет лучше самому поговорить с Матильдой и убедить ее больше не делать глупостей. Я думаю, что она будет счастлива. А с борделем вы, ей Богу, заканчивайте. В крайнем случае, отведите под это дело отдельную часть лагеря, огороженную ширмами, и отпускайте туда своих мальчиков по одному, как говорится, «попастись на травке».

– Ладно, Птица, – со вздохом согласился я. – Я беру на себя мужскую часть коллектива.

– Договорились, Сергей Сергеич, – с усмешкой согласилась Птица. – Вы идите и переговорите со своими парнями, а через полчаса мы с Асей к вам тихонько подойдем. Постарайтесь быть с ней потактичней.

Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

После того утреннего разговора я ходила сама не своя – я все думала о том, что сказала мне Анна Сергеевна, и с замиранием сердца ждала того момента, когда могу объясниться с капитаном Серегиным. Я уже было совсем потеряла надежду, и уже считала себя самой последней дурой и уродкой, но когда вдруг эта Женщина, Умеющая Читать Мысли, подошла ко мне и сказала, что ОН готов поговорить со мной, счастью моему не было предела. Сердце забилось так сильно и часто, что я чуть не потеряла сознание. Мой любимый, мой Принц, мой Рыцарь, мой Герой, сам захотел меня видеть и говорить со мной. Я трепещу так, что ноги едва держат меня, руки дрожат, а в животе то холод, то жар…это, наверное, от тех самых бабочек…. До этого я только смотрела на него со стороны и не смела даже мечтать о том, что он сам захочет встретиться со мной наедине. Ну, не совсем наедине, но Анна Сергеевна не в счет. Она мне теперь – очень близкий человек, она никому ничего не расскажет.

Итак, настал долгожданный момент. Я быстренько накинула ветровку, пригладила волосы расческой, бросила победный взгляд на Янку, которая по-прежнему возилась со своей дурацкой немкой, и на легких ногах побежала вслед за Великолепной Анной на встречу к моему любимому и ненаглядному. Он уже ждал нас под светом луны, чуть в стороне от лагеря – там, где русло реки совершает свой поворот, образуя широкую отмель. Журчание воды и шелест кустов, окаймлявших импровизированный пляж, должны были обеспечить нам полную тайну нашего разговора. Нечего всяким-разным знать о моей любви.

При виде капитана Серегина, нервно грызущего травинку в ожидании нашего появления, все умные мысли выскочили у меня из головы, и я испытала желание броситься к нему прямо на грудь и обнять.

Но, конечно же, я не стала этого делать. Начало должно быть тихим и аккуратным. К тому же в голове осталось кое-что из того, что Анна Сергеевна рассказывала про любовь… Чудные слова она говорила… Но я еще подумаю об этом, а пока у меня просто коленки дрожат от волнения, потому что вот он, передо мной – Тот, Кто Завладел Моим Сердцем, и я должна произвести на него самое лучшее впечатление.

Сделав на лице выражение пай-девочки – оно у меня хорошо получается – я подошла к Серегину и, опустив глаза, заговорила, торопясь высказать все, что лежало на душе:

– Простите меня, Сергей Сергеич, за ту штуку с волосами Туллии. Честное слово, я больше так не буду. Просто вы мне сразу очень-очень понравились, и я поняла, что так сильно вас люблю, что просто жить без вас не смогу. Честное слово – это и на самом деле так… Вы такой сильный, красивый и обаятельный… Мое сердце трепещет в ваших руках, и когда вы выбрали себе эту местную девушку, мне стало плохо и грустно. Я не могла найти себе места, я плакала и металась, и наконец решила, что я должна бороться за свою любовь, как могу. Остальное вы знаете… Вот, тут среди местных есть девочки, которые совсем немного старше меня, но они уже побывали замужем. Я тоже хочу за вас замуж, и чтобы вы были моим первым и единственным… Честное слово – я все вытерплю и буду любить вас вечно – так же, как люблю сейчас…

Мой любимый переглянулся с Анной Сергеевной и вздохнул, а я, закончив говорить, застыла в ожидании. Моя речь звучала, как мне показалось, хорошо и красиво – прямо как в кино. Надеюсь, что он оценит…

Томительно текло время, и я все больше боялась услышать страшные для себя слова – холодные слова отказа и порицания. И тогда я, честное слово, сама бы бросилась головой хоть в пропасть, хоть в омут, лишь бы не длить эту нудную и бесполезную жизнь. Моя речь уже не казалась мне великолепной. Да, нет никаких сомнений, что для него мои выстраданные и искренние слова – всего лишь жалкий лепет глупой девчонки… Ах, как я себя ругала теперь за все свои романтические мечтания, за то, что открылась перед этим человеком, который, опустив руки, молча стоит передо мной, в душе, конечно же, потешаясь над моими чувствами… Какой был смысл в моих возвышенных словах, ведь для него я всего лишь маленькая девочка, которую можно отшлепать и поставить в угол…

Но когда мой любимый наконец заговорил, то его слова показались мне слаще меда и прекраснее райской музыки. А от его голоса я просто растаяла, как мороженое под жарким летним солнцем.

– Милая Асель, – проникновенно сказал он, и душа моя воспарила прямо к звездным небесам, – прости меня, я не знал, что ты испытываешь ко мне такие чувства. Ты очень хорошая и милая девушка, и я совсем не хотел сделать тебе больно.

– Зовите меня Матильдой, Сергей Сергеевич, – тихо произнесла я в ответ, паря на волнах несказанного счастья, – это имя нравится мне гораздо больше, чем Ася или Асель.

– Хорошо, пусть будет Матильда, – кивнул он, – а теперь послушай. Анна Сергеевна мне все объяснила, и я хочу тебе сказать, что, будь ты немного постарше, я был бы только рад, что на меня обратила внимание такая красивая и умная девушка. А пока ты еще полностью не созрела, между нами в ближайшие пять-семь лет возможна только дружба и ничего более…

Ах, все это было хорошо, но совершенно недостаточно – я не собиралась ждать любви моего милого долгие годы, а хотела получить ее прямо сейчас…

– Анна Сергеевна, – взвилась я и топнула ножкой, – скажите Димке, чтобы он немедленно сделал меня старше. Волшебник он, в конце концов, или просто погулять вышел?! Если мне не хватает пяти-семи лет, то пусть он мне их прибавит, и тогда ко мне не будут относиться как к маленькой девочке. Ну пожалуйста, Анна Сергеевна, это же ему совсем ничего не стоит. Раз – и все!

– К сожалению, Ася, – сказала та, быстро перекинувшись с Серегиным взглядом, смысл которого был мне неясен, – такой выход для тебя нежелателен. Всякое вмешательство в естественное развитие организма может привести к абсолютно непредсказуемым для тебя последствиям. В случае ускоренного развития твоего организма такими последствиями могут быть преждевременная старость, остановка психического развития, бесплодие и различные раковые заболевания. К тому же Дима пока еще начинающий волшебник, и потому не сможет в полной мере проконтролировать заклинание такой сложности, а когда он приобретет нужную квалификацию, потребность в ускоренном взрослении у тебя отпадет естественным образом.

Эти слова привели меня в состояние полного уныния, и я повесила нос. Конечно, хорошо, что мой любимый обратил на меня свое внимание и сделал мне комплименты, но он по-прежнему видел во мне только маленькую девочку…

А Анна Сергеевна сочувственно посмотрела на меня и мой грустный вид, и продолжила:

– Ася, не стоит шутить со своим будущим ради сиюминутных хотелок. Если жить, а не существовать, то пять лет пролетят так быстро, что ты не успеешь оглянуться. Думаю, что Сергей Сергеич от тебя никуда не убежит, и тебе надо только постараться быть его достойной.

– Убежит, – обиженно проворчала я, – к своей Туллии или к другой местной тетеньке…

На моих глазах выступили непроизвольные слезы и я, действительно, как ребенок, начала размазывать их кулаками.

– Я люблю его всем сердцем, – стонала я, – и мне невыносимо видеть его в объятиях чужих женщин… Ведь он не любит же их… А я… Я готова на все…

– Ася, – строго сказала Анна Сергеевна, – невежливо говорить о присутствующем здесь человеке в третьем лице, тем более если ты говоришь, что его любишь.

– Извините меня… – пробормотала я, утирая слезы рукавом ветровки. Что-то я совершенно расклеилась от этого разговора, – наверное, мне и в самом деле лучше покончить с этой жизнью, раз я приношу проблемы…

Эти двое переглянулись. Да, я их сознательно подзуживала, говоря о самоубийстве, но какой у меня был выход? Роль «маленькой девочки» надоела мне хуже горькой редьки, и я рвалась из нее на волю, как зверек из тесной клетки. Хочу быть кем-то значимым, занимающимся настоящим делом, а не просто «малышкой Асей», танцовщицей, певуньей и хохотуньей. Пусть мой любимый видит, что я на две головы выше всех этих Туллий, Клавдий, Люций и Феодор, и оценит это по достоинству.

Анна Сергеевна обняла меня и стала гладить по голове, отчего сырости стало еще больше – и слезы, и сопли лились из меня рекой – представляю, как отвратительно я выглядела в тот момент в глазах любимого… Но ничего я поделать с собой не могла, и вот теперь приходилось выносить весь этот позор.

– Успокойся, детка, – тихо шепнула мне Анна, но куда там… И тогда она обратилась к моему ненаглядному:

– Сергей Сергеич… а может, вы могли бы взять к себе Асю кем-то вроде секретаря, или как там это у вас называется в армии? Пусть бегает по вашим делам, передает ваши поручения, записывает то, что должно быть записано и будет поближе к вам, чтобы вы могли оценить ее, а она вас.

– В армии это называется ординарец, – задумчиво произнес мой любимый, а следующие его слова так и вообще снова заставили мою душу взмыть к вершинам счастья:

– Асю бы я в ординарцы не взял, а вот Матильду возьму обязательно. Только, как я уже говорил раньше – пожалуйста, не пищать, рядовой.

– Есть не пищать, товарищ капитан, – вытянулась я в струнку, а потом ликующим взглядом посмотрела на Анну Сергеевну.

Мне было немного неловко, но все же пришлось попросить ее оставить нас с моим любимым вдвоем для частного разговора. Мне хотелось выяснить некоторые очень важные вещи.

Мы остались наедине. Я внимательно посмотрела в глаза Серегина, набираясь решимости для щекотливой беседы. Но весь его вид располагал к откровенности, поэтому я глубоко вздохнула и произнесла:

– Сергей Сергеич… пожалуйста, не удивляйтесь вопросам, которые я буду вам задавать… – тут я опустила глаза и от смущения принялась постукивать носком кеда о землю. – Скажите, вам, мужчинам, действительно нужны… э-э-э… ну, такие отношения с женщинами – ну, в смысле спать с ними? Только скажите мне правду, потому что если вы будете меня обманывать или говорить, что я слишком маленькая, я этого не перенесу.

– Ну, как тебе сказать… – мой любимый замялся, пытаясь подобрать правильные слова, – вообще-то, по правде говоря, без этого можно вполне обойтись.

– Да? – обрадовалась я.

– Да, – кивнул он, – но иногда трудно удержаться от соблазна…

– Но вы же сможете, правда? – с надеждой спросила я.

– Послушай, Матильда… – сказал он, внимательно глядя мне в глаза, – я, конечно, постараюсь. Но тебе не стоит так сильно меня контролировать. Человеку необходимо чувствовать себя свободным, чтобы он мог проявить весь потенциал своей личности. Любовь – это не тюрьма. Ты меня понимаешь?

– Не совсем…

– Я хочу сказать, что любить – значит принимать любимого таким, какой он есть, – мягко пояснил он, – радоваться, когда ему хорошо. Поддерживать, когда ему плохо. Любовь – это не чувство обладания – «мое, и все». В любви нет места для злобы, зависти и ревности… Это светлое чувство, понимаешь?

Он говорил мне удивительные вещи. Впрочем, Анна Сергеевна тоже поведала мне о любви много интересного. Раз уж двое взрослых говорят одно и то же – значит, так и есть, хоть и странно это все звучит… Мне определенно становилось легче от его слов, будто что-то тяжелое упало с души. Я доверяла ему – и это утихомиривало мои терзания. Ах, как было бы замечательно, если бы он действительно был моим отцом! Я бы внимала всем его наставлениям. Впрочем, я и так постараюсь внимать.

– Матильда… – продолжал он тем временем, глядя на меня с теплой, по-настоящему отцовской улыбкой, – я обещаю, что постараюсь больше не причинять тебе боли. Еще раз прости, что невольно обидел тебя, не зная о твоих чувствах. И спасибо за твою искренность и твою любовь. Давай просто принимать все как есть и надеяться только на лучшее. Договорились?

Я кивнула. Плакать и страдать мне уже совершенно не хотелось. И пакостить тоже.

Анна Сергеевна Струмилина.

Вопрос, с которым ко мне после ужина подошла Ася, был неожиданным, но настолько очевидным, что странно, что до этого не додумалась я сама.

– Анна Сергеевна, – спросила она, – скажите, а вы ведь можете вмешиваться в сознание других людей?

– Да, Ася, могу, – ответила я, – но зачем тебе это надо? Хочешь, чтобы я отвадила Туллию от капитана Серегина?

– Нет, – отмахнулась Ася, – это теперь уже неважно. Я хотела бы знать, сможете ли вы передать мне или кому-нибудь еще из наших свое знание латинского языка, чтобы и другие люди тоже могли бы общаться с местными. Например, поскольку мне это понадобится, когда я буду помогать капитану Серегину.

Что ж, по этому вопросу надо посоветоваться с Димкой и, если в его кристалле-талмуде что-нибудь есть на эту тему, то над вопросом стоит поработать.

– В принципе, это возможно, – ответила я, немного подумав, – и я могу попытаться составить заклинание, но, быть может, в Димкином кристалле есть готовое решение?

И мы вдвоем пошли искать Димку, который нашелся, разумеется, у постели болящей тевтонки. Ну прямо главврач на обходе.

– Процесс регенерации развивается правильно, – с ноткой самодовольства в голосе сказал Димка, – уже завтра больная сможет сидеть, стоять и ходить, а послезавтра забегает как миленькая.

– Дим, – сказала я, – все это очень хорошо, но есть еще одно дело. Скажи, ты сможешь научить меня передавать свое знание языка – например, латинского – кому-нибудь еще, не обладающему магическими способностями?

Мальчик сразу сделал серьезное лицо и потянулся за своим камнем. В принципе, он всегда так поступает, когда ему нужна помощь и подсказка. После нескольких минут транса, когда я уже начала беспокоиться, он открыл глаза, убрал свой камень за ворот рубашки и виновато пожал плечами, сказав:

– Нет, Анна Сергеевна, научить я вас такому заклинанию не смогу, потому что его нужно конструировать заново. Попробуйте заняться этим сами, ваш уровень уже позволяет делать такие вещи. Вы растете быстрее меня, пусть и начали заниматься магией значительно позже. Если хотите побыстрее, то я могу передать тому человеку свое знание латыни, которое лишь немногим хуже вашего.

– Хорошо, Дима, передай, пожалуйста, свои знания латинского языка Асе. Ей зачем-то это очень надо.

– Что, прямо сейчас? – уточнил Димка, скептически посмотрев на девочку.

– Да, прямо сейчас, – упрямо ответила та. – Только не сожги мне мозги, ладно?

– Не бойся, я осторожно, – ответил Димка, затем вытянул вперед свои руки и положил ладони на Асины виски. Какое-то время ничего не происходило, потом Димку начала бить мелкая дрожь, а глаза у Аси закатились, и я подумала, что она сейчас потеряет сознание. Испугавшись, проклиная себя, я попыталась проникнуть в ее сознание, но не обнаружила там ничего, кроме какофонии различных голосов, выкрикивающих латинские и русские слова. Я уже была готова проклясть себя за то, что погубила девочку, доверив сложнейшую работу неопытному и самонадеянному мальчишке, как вдруг все кончилось. Голоса в голове у Аси утихли, Димка, еще немного постояв, опустил руки, и девочка, открыв глаза, несколько раз хлопнула ресницами.

– Я теперь действительно говорю по-латыни? – неуверенно спросила она нас с Димкой на все том же латинском языке.

– Да, – хором ответили мы.

– Ну, тогда я пошла, – сказала Ася, расцветая самой счастливой улыбкой, – у меня еще есть неотложные и очень важные дела.

Нам с Димкой осталось только переглянуться.

Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

Когда Димка магическим способом учил меня этому дурацкому латинскому, я успела проклясть все на свете, потому что мне показалось, что мои мозги засунули в мясорубку и хорошенько покрутили ее ручку. Я уже подумала, что умираю, но тут все кончилось и я, вместе с получившимся фаршем из слов, выпала в осадок. Ощущеньице не из приятных.

Едва придя в себя, я наскоро удостоверилась, что результат обучения положительный, и, оставив Димку с Анной Сергеевной решать свои колдовские проблемы, быстренько поскакала искать эту самую Туллию.

Она сидела под деревом и предавалась мечтам. Даже не сразу заметила меня. На смуглых щеках румянец, волосы красивыми завитками рассыпаны по плечам… На ее коленях лежал пучок полевых цветов – желтых и голубых, и ее руки плели из них венок. Губы ее слегка улыбались, и эта зараза была в этот момент очень хороша…

Я нахмурилась. Противоречивые чувства одолевали меня. Мне и отчего-то жалко ее было – я ведь понимала, что она ничего дурного мне намеренно не сделала. И в то же время она меня здорово раздражала – моя взрослая соперница. Но по крайней мере, я уже не испытывала той ненависти, что раньше просто огнем горела в моей груди и заставляла искать способы навредить этой кудрявой брюнетке.

– Эй ты, привет! – сказала я, шагнув к ней. Мое приветствие прозвучало нагло, но церемониться с этой девицей я не собиралась.

Она подняла голову, и, увидев, кто перед ней, тут же изменилась в лице, вскочила и начала подобострастно кланяться. Фу, гадость! Я поморщилась. Просто ненавижу такое пресмыкание. Ужасно неприятно. И неловко к тому же. Все-таки она взрослая тетка, а я девочка – то есть, юная девушка…

Хотя… меня внезапно осенило интересное соображение – раз она мне кланяется, значит, знает свое место… А ведь могла бы и понаглее себя вести – все-таки именно она – избранница нашего главного мужчины. Это хорошо, что она не заважничала. Я-то собиралась ее жестоко обломать, но теперь вижу, что есть надежда на вполне миролюбивую беседу…

– Ладно уже, прекращай свои дурацкие поклоны… – проворчала я, – давай сядем и поговорим.

Мы сели на травку. Она смотрела на меня приветливо, но ей не удалось скрыть выражение тревожного ожидания, которое я поспешила оправдать.

– Послушай, Туллия… – сказала я, дерзко глядя на нее, – ты знаешь, кто я такая?

– Знаю, ты великая маленькая госпожа… – начала она.

– Правильно, – перебила я ее, величественно кивнув, – но еще я – невеста Серегина, понятно?

Растерянность и огорчение отчетливо проступили на ее лице. Она потупилась и тихо ответила:

– Понятно, юная госпожа…

– А что еще тебе понятно? Немедленно отвечай! – грозно сказала я, сдвинув брови. На самом деле мне было даже немного забавно. Я вдруг поняла, что эта смуглая латинянка – робкое, пугливое, забитое существо, подавить которое ничего не стоит.

Она молчала, нервно теребя в руках свой венок. Я поняла, что придется самой ее просветить.

– Слушай меня, Туллия, – после этих слов я сделала многозначительную паузу и продолжила ровным, убедительным и даже нарочито доброжелательным тоном: – я вовсе не желаю тебе зла, а просто прошу, чтобы ты прекратила отношения с моим женихом. Ты же понимаешь, что они ни к чему бы не привели. Пока ваша связь не зашла слишком далеко, разорви ее. Не печалься, ты еще найдешь себе другого парня. А этот мужчина – мой, и мы поженимся, как только я войду в брачный возраст. Так что не огорчай свою госпожу, Туллия… Надеюсь, мы останемся с тобой в добрых отношениях и ты не дашь мне повода сердиться на тебя…

Она грустно кивала и глаза ее при этом подозрительно блестели.

День шестой. Утро. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Как ни удивительно, но Матильда все-таки нашла способ поговорить с Туллией, причем, по словам последней, на довольно неплохом латинском языке. Как ей удалось выучить язык меньше чем за час, остается загадкой, но, скорее всего дело, не обошлось без магии. На эту магию тут натыкаешься так же часто, как на коровьи лепешки, когда идешь по следам стада. Только успевай смотреть под ноги.

Короче, Туллию она от меня отшила. Матильда провозгласила себя моей законной женой, и, как мне кажется, она будет держаться за этот статус мертвой хваткой.

На эту ночь мы с Птицей становили своего рода разгрузочный день – точнее, ночь, свободную от любовных утех. Хватит – погулял народ. Мы договорились делать это дело в специальной палатке и строго по очереди – одна пара за ночь. Ну, или кто организует себе персональный шатер, тот может делать это хоть каждый день, лишь бы его типа семейная жизнь не бросалась в глаза окружающим.

Злой и невыспавшийся, я поднял караван еще на рассвете, и на максимальной скорости погнал его дальше вниз по долине реки, в которую превратилось ущелье. Горы вокруг постепенно сменились пологими холмами. Примерно около полудня с вершины одного из таких холмов мы и узрели бесконечный степной простор, покрытый травяным ковром и усеянный многочисленными высокими деревьями вроде акаций. А там, где-то далеко впереди, торопился в нашу сторону одинокий всадник и несколько приотставшая от него группа – то ли поддержки, то ли преследования.

Колдун долго вглядывался вдаль, терзая свой амулет, а потом опустил его и сказал, что всадник – это, несомненно, гонец, и направляется он именно к нам. А вот та группа, которая едет вслед за ним, испытывает и к гонцу, и к нам одинаково сильные негативные чувства.

Господи! Как это надоело! И тут враги!