Все тот же день, около часу после полудня, все то же селение. Обед.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Все страньше и страньше – как сказал в свое время известный литературный персонаж. И дело было совсем даже не в специфическом вкусе густой – аж ложка стоит, и очень острой похлебки, судя по всему, состоящей из баранины с говядиной, лука, моркови, свеклы, перца, бобов и каких-то местных травок в качестве приправ. Да, портить воздух после такого супчика можно много и со вкусом. Видимо, Птица не стала вникать в тонкости кулинарного процесса, и поставила задачу лишь в самом общем виде, а дальше местные управлялись сами как могли по своим кулинарным рецептам. Но ничего! Ночуя на свежем воздухе, можно позволить себе и не такие изыски.

Но ребята мои к кулинарным изыскам не привыкли и наворачивают это варево так, что только за ушами трещит. Тем более что еда свежая, горячая и вполне калорийная, а внутренний дворик дома старосты – место вполне уютное, тенистое, даже несмотря на несколько варварски срубленных персиковых деревьев. Местные поварихи, одетые в домотканую одежду из сколотых бронзовыми булавками и стянутых поясами цельных кусков ткани, все подливали нам свою похлебку в глубокие глиняные миски, лишь покачивая головами от нашего хорошего аппетита. Но и это тоже не было странным. Любой хозяйке всегда приятно, когда мужчины, поедая ее стряпню, не жалуются на вкус и не отказываются от добавки.

Странно то, что Колдун и Птица каким-то образом сумели найти с местными общий язык. И это не язык жестов, не «твоя моя не понимай», а добротная членораздельная речь, как сказала сама Птица, так называемая сельская латынь. Вот Птица действительно странная. Если бы я не знал о ее особых способностях, то подумал бы весть знает что. Вроде бы тихоня и фифа, не чета нашей Кобре, но некоторые местные явно боятся ее до одури, до дрожи в коленках и недержания мочи. Зато другие, в большинстве своем подростки, явно уважают и смотрят ей в рот, ловя каждое сказанное слово…

Что-то с ней случилось за последние пару часов, то, что ускользнуло из моего поля зрения, потому что в тот момент мне явно было не до того. Мы с моими ребятами реализовывали плоды нашей маленькой победы – собирали трофеи и потрошили обоз тевтонов, состоящий из четырех телег на подрессоренном железном ходу, а также планировали наши дальнейшие действия.

Трофеи, кстати, меня весьма порадовали. Как всегда, у немцев все аккуратно и продумано, вплоть до маленькой походной кузни с запасом древесного угля, гвоздей, подков и прочего кавалерийского имущества, а также набора деревянных колодок для перегона рабов, занимавших почти две телеги. Тянули эти средства передвижения по две флегматичные и покладистые коняги, явно тяжеловозных статей. Насколько я помню, если как следует пожадничать, то в каждую такую повозку можно было загрузить до двух тонн всякой всячины. Превращать этот поселок в свою базу я не собирался, и уже прикидывал – сколько времени нам понадобится, чтобы отсюда уйти, и что при этом мы можем взять с собой, а что все-таки придется бросить.

А бросить нам придется очень многое из найденного, ибо я не собирался грузить повозки до самого прогиба осей, потому что уходить я собирался далеко не торными дорогами. Карта, вместе с другими бумагами найденная в командирской сумке штурмбанфюрера Лемке, ясно показывала, что на западе, дальше по течению реки, куда вела пробитая колесами дорога, начинались уже земли ордена. Примерно в сорока километрах отсюда, у слияния с еще одной рекой, находился ближайший к нам укрепленный форпост Тевтонского ордена, в котором и стоял тот самый 3-й конный панцергренадерский регимент, прикрывающий ближайшие земли от набегов неких восточных варваров.

Туда нам пока было не надо, я не собирался воевать против всего Ордена с десятью наличными бойцами, если даже считать отца Александра. Если что, то существуют и куда более приятные способы самоубийства. Например, пощупать голодного свинозавра за тестикулы, или прыгнуть в жерло действующего вулкана. Путь наш отсюда лежал на север и только на север, навстречу тем самым восточным варварам, от которых так усердно защищались тевтоны. Враг моего врага – мой друг. Постепенно понижающаяся и сглаженная горная гряда в том направлении, больше похожая на цепь высоких холмов, дарила многообещающие надежды на то, что где-то там, между этими холмами, найдется если не дорога, то хотя бы тропа, по которой мы сможем протащить наши телеги.

У меня не было никакого сомнения, что пройдет еще три-четыре дня и тут будет буквально не протолкнуться от тевтонов, встревоженных исчезновением их отряда. И это только в лучшем случае, если командир полка штандартенфюрер Браун поднимет тревогу по факту неприбытия этого отряда из поиска. Куда хуже может получиться, если все адепты Нечистого каким-то образом связаны между собой и Браун узнал об уничтожении Лемке в тот же момент, когда отец Александр выжег тому мозги. Тогда большой пушистый зверек посетит нас уже завтра к обеду, или, в крайнем случае, послезавтра утром. Сидеть на попе ровно и ждать неприятностей я не собирался, поэтому и развил довольно бурную деятельность по организации эвакуации.

Была еще одна проблема, о которой меня предупредил отец Александр, и этой проблемой было кольцо Адепта Смерти, ранее принадлежавшее штурмбанфюреру Лемке. Что-то я краем уха слыхивал о таких кольцах… Стоило слегка напрячь мозги, как тут же вспомнилось, что еще в детстве мой дед рассказывал о таких вот фрицевских колечках, на которых череп изображен. Назывались они «Мертвая голова», и выдавались в качестве награды за особые заслуги наиболее ревностным эсэсовцам. Несомненно, это было одним из них.

Непростое оказалось колечко, непростое. Если верна теория, которую выдвинул отец Александр, то такое кольцо, в котором заключена своего рода сила, напрямую связывает его обладателя с самим Нечистым, а через него и с остальными адептами. Пока это кольцо цело, то по его эманации коллеги Лемке запросто смогут вычислить наше местоположение, что не совсем айс. Просто выбросить его в реку или закопать в землю тоже не вариант. Рано или поздно оно обязательно найдется. Как сказал мне отец Александр, – все предметы такого рода с атрибутами сил Зла необходимо уничтожать в обязательном порядке, уменьшая присутствие Нечистого в этом мире. Серебряное кольцо можно было только расплавить…

Ну, прямо тебе калька сюжета из Властелина Колец. Хотя, кто знает, не на совсем же пустом месте профессор Толкиен создавал свое сочинение, присобачив к некоему фактическому материалу собственный сюжет… Но, с другой стороны, судить об этом нам пока преждевременно. Информации много, но она разбросана там и сям плохо сочетающимися между собой фрагментами, соединить которые в единое целое пока никак не удается и приходится все анализировать по частям. И главный вопрос не в тевтонах. С ними как раз все понятно. Удравшие в этот мир из нашего деятели ваффен СС могли нагородить и не такого.

Уничтожение кольца тоже та еще задача, осложненная тем, что среди моих людей нет ни одного кузнеца, способного раскочегарить походный горн тевтонов. То есть чисто теоретически мы знаем, как это сделать, но времени и сил на это будет потрачено неразумно много. Но этим мы займемся чуть позже, быть может, среди новых подопечных Птицы имеется хотя бы ученик кузнеца, а уж как разжигать горн, он должен знать обязательно. Как мне кажется, на эту роль больше всего подходит вон тот здоровенный угрюмый парень с отметинами окалины на больших сильных руках. Вот закончим, мягко выражаясь, кушать и поговорим с ним на предмет технической помощи. Но и этот вопрос, пусть очень важный, но тоже далеко не главный.

Главный вопрос в том, кто рулит тут всеми процессами, все время оставаясь за кадром и откуда у всего происходящего здесь растут ноги, и откуда руки? Кто эта таинственная женщина, которая говорила с Колдуном, и что это за ее такие непутевые родственники, тоже явно из нашего мира, укрывшиеся тут от победившего их Единого бога? В таком контексте, и к гадалке не ходи, это могут быть только греко-римские олимпийские боги, или те сущности, что некогда стояли за этими вывесками. Конечно, это могли быть языческие божества древних славян, египтян, персов или индусов, но последнюю точку в этом вопросе ставил язык, на котором разговаривают жители этого поселения, а говорят они, как утверждала Птица, именно на латыни, а не на древнеславянском, фарси или языке древних египтян. И одеты они тоже соответственно, то есть примерно так, как бывают одеты актеры в фильмах о жизни Древнего Рима. Разумеется, между кино и увиденной нами реальностью все-таки есть разница, но она не настолько велика, чтобы помешать узнаванию.

Оставалось понять, что же для нас будет означать реальное присутствие в этом мире такой, несомненно могущественной, но очень склочной и скандальной семейки, по сравнению с которой советская коммуналка есть образец благодушия, порядка и покоя. Больше половины семейки откровенные садисты, маньяки и властолюбцы, и оставшиеся тоже далеко не сахар – я это уяснил еще со времен золотого детства. По крайней мере, именно такое мнение сложилось у меня тогда после прочтения древнегреческих мифов, и это при том, что подробности как-то даже и не запомнились. Так что, хоть самостоятельно в этом мире нам не выжить, и воевать один на один с тевтонами – дело безнадежное, но ухо с такими покровителями нам придется держать востро, а решения принимать взвешено, ориентируясь только на свои интересы. В надежде, что отец Александр как раз сможет несколько просветить меня относительно договороспособности и вообще вменяемости этих так называемых богов, я, не откладывая в долгий ящик, обратился к нему, высказав свои предположения.

– Пока, к сожалению, могу сказать лишь то, что я почти ничего о них не знаю, – в ответ на мой вопрос покачал головой священник, – эллинских лжебогов нынче не изучают ни в семинариях, ни на курсах инквизиторов. Даже факультативно. Их дело было закрыто и сдано в архив еще больше полутора тысяч лет назад и сект на основе их верований просто не существует. Совсем другое дело – прямые сатанисты, манихеи, и разного рода сектанты протестантского толка. Но, как я понимаю, дела с ними нам иметь не придется.

– Как раз с сатанистами придется, – усмехнулся я, – а то как еще иначе можно назвать тевтонов. Но не о них сейчас речь, потому что там все просто, никакой политики, одна сплошная война. А война – это как раз по нашей части. С возможными союзниками получается куда сложнее. Если это действительно так называемые олимпийские боги, то избави нас, о Боже, от таких друзей, а уж с врагами мы и сами справимся.

– Наверное, вы правы, Сергей, – задумчиво протянул отец Александр, отставив в сторону пустую миску из-под супа и прихлебывая из чашки горячий отвар, приготовленный Птицей собственноручно, – Очевидно, политическую линию вам придется вырабатывать на ходу и при этом я вам, разумеется, в этом помогу чем могу.

Священник повернулся в сторону Птицы.

– Анна Сергеевна, – спросил он, – скажите, что это за такой отвар вы приготовили нам на десерт, а то я что-то не узнаю вкуса, хотя, несомненно, чувствую, что в нем есть нечто знакомое?

– Дикий чай, мелко порезанные плоды цитрона, – с лукавством на лице начала перечислять Птица, – почки и молодые листья малины и смородины, чабрец, душица, немного меда для сладости, а также некоторые травы, снимающие усталость и улучшающие настроение.

– Настоящая алхимия, Анна Сергеевна, – рассмеялся отец Александр, протянув свою чашку за добавкой.

И тут, заставив всех вздрогнуть и изумленно застыть, случилось нечто, что можно было бы назвать явлением Христа народу. Посреди дворика, чуть в стороне от нас – как раз там, где тевтоны вырубили деревья на дрова, отчаянно взвихрилась поднятая вверх пыль, из столба которой, едва удержавшись на ногах, почти прямо на нас вывалился какой-то тип со смазливой и наглой рожей профессионального мошенника. Одет он был наподобие местных пацанов, только на тех одежда была сшита из грубой льняной и шерстяной домотканой ткани, а этот кадр щеголял шелками и тончайшим батистом, на версту распространяя вокруг себя удушливое облако ароматов от благовоний и притираний. Одной рукой он придерживал на голове широкополую шляпу, а другой прижимал к груди металлический, обвитый двумя змеями, довольно изящный жезл. Вид у незваного гостя был растерянный и слегка придурковатый, как будто все произошедшее являлось для него полной неожиданностью. Да, это был далеко не Христос…

– Здрасьте, – немного невпопад на чистом русском языке произнес неожиданный визитер, приподнимая свою шляпу и преспокойно глядя прямо в стволы снятых с предохранителей и наведенных на него автоматов и пистолетов – это у спецназовцев сработали рефлексы, которые, как известно, не пропьешь. А вот местные упали перед пришельцем ниц, будто моля его, то ли о помощи, то ли о пощаде. Но с местными мы еще разберемся, а сейчас все внимание было направлено на нашего гостя, который, судя по всему, как раз и принадлежал к тому самому олимпийскому семейству – об этом говорило и его необычное появление, и сам вид, несколько спесивый, даже несмотря на шумное и довольно неуклюжее – и уж точно неожиданное для него самого – появление.

От моего внимания не ускользнуло и то, как немного проказливо улыбнулся Колдун, шепча что-то Птице на ухо и убирая за ворот рубахи свой неизменный камень. Так радуется мальчишка, успешно подставивший неуклюжему дяденьке подножку.

– Здравствуй, Гермесий, – с легкой издевкой ответила на приветствие Птица, – или как там тебя звать на этот раз, покровитель лжи, шпионажа и провокаций? Тебе мама не говорила, что подсматривать и подслушивать нехорошо?

Тот, кого Птица назвала Гермесием, выпрямился, попытался подняться в воздух, трепеща крылышками позолоченных сандалий, но тут же тяжело плюхнулся обратно, снова едва устояв на ногах. На этот раз очередь загадочно улыбаться перешла уже к отцу Александру.

– … и пытаться сбежать от разговора тоже нехорошо, молодой человек, – добавил к словам Птицы священник.

– И вовсе я не человек, – нагло заявил визитер, вскинув голову и обведя нас высокомерным взглядом сверху вниз, – а даже самый настоящий бог. Трепещите, смертные! Хоть местные жители называют меня Меркуриосом, но вы, если вам так нравится, можете обращаться ко мне как к Гермесию.

И он, напыжившись, с важным видом сдул несуществующие пылинки со своей блистающей туники.

– Это ты-то бог? – ехидно удивился отец Александр и в голосе священника мне послышались громыхающие нотки далекой грозы, а вокруг головы начало появляться призрачное бело-голубое сияние. – Бог он, понимаете, товарищи. Пацан, овладевший силой два дня назад, запросто сбил его с ног подножкой, а молодая девица прочла с первого взгляда, как детский букварь. И все это совершенно без моей помощи. И кто ты, спрашивается, после этого? Мелочь ты пузатая, мелкий жулик и вор… А ну проси немедленно прощения, пока я не разозлился по-настоящему.

Вся спесь мигом слетела со светлоликого бога. Его глазки испуганно забегали, он нервно передернул плечами и состроил жалостливую гримасу.

– Дядя, прости засранца, – плаксиво протянул он, убрав левую руку за спину и сложив ее рожками, – Я больше так не буду, честное олимпийское слово.

Ответом ему был хохот, похожий на стихающие раскаты грома где-то в вышине.

– И кого ты думал обмануть, плутишка? – громыхающим голосом спросил любителя подслушивать отец Александр. – Или ты думаешь, что я ничего не вижу? Проси прощения по-настоящему, старый ты прохвост.

– Виноват, ошибся, дядя, – склонив голову, пробормотал божок и вытянул руки вперед, словно школьник, уличенный в баловстве, – характер у меня мягкий, и вообще я ни в чем ни виноват. Прости меня, если можешь, сирого и убогого. А то ведь я тебя знаю, дядя – развоплотишь походя, и не будет больше старого плута Гермесия… – тут он артистически шмыгнул носом, подчеркивая свое искреннее раскаяние.

– Да ладно тебе, Гермесий – ты прощен, – уже почти обычным голосом пророкотал священник, неспешным движением доставая четки. – Буду я еще тебя развоплощать, руки пачкать. Подопечных тебе жуликов и воров от этого точно меньше не станет. Веди себя прилично и тогда с тобой уж точно ничего не случится.

– Спасибо, дядя, – повеселел покровитель мошенников, и его русые кудри радостно заколыхались из-под шляпы, – ты, как всегда, добр. Вот отец наш Зевсий, сволочь злопамятная, до сих пор не может забыть мне свой скипетр, а ведь сколько воды с той поры утекло. Чуть не прибил меня, зараза. Да и братец Аполлонус тоже не ангел. Чуть что, бывало, лупил меня, несчастного, смертным боем за всякие шалости.

– Ню-ню, – с притворной строгостью прогудел отец Александр, в глазах которого вспыхивали насмешливые искорки, – не прибедняйся. Лупили его, понимаешь. Лучше скажи, зачем ты сюда явился и в чем смысл этой интриги. И смотри, не обманывай. Если что, то наблюдать за тобой мы будем в три пары глаз, при этом мальчик очень чувствителен, девица проницательна, а я, как ты знаешь, значительно сильнее тебя.

– Знаю, дядя, – повесил голову Гермесий, вытянувшись в струнку, как перед командиром, – но все же… – он бросил в сторону нас и спецназовцев быстрый взгляд, исполненный недоверия и чувства собственного превосходства, – мне не хотелось бы сейчас говорить при смертных о разных тайных вещах, о которых можно рассуждать только между своими.

– Ты дурак или прикидываешься? – удивился тот, кто говорил голосом священника, и тут же этот голос посуровел, – эти смертные значат для меня куда больше, чем просто смертные, а ты куда меньше, чем воображаешь. Так что рассказывай, не тяни кота за фаберже, а то я действительно рассержусь, забуду о том, что совсем недавно простил некоего Гермесия, и отдам его для допроса сидящему здесь капитану Серегину. А он умеет допрашивать, ты поверь, расскажешь ему все что знаешь, чего не знаешь и о чем догадываешься. И твое бессмертное тело тут будет только в плюс, капитан сможет ломать тебя без всяких ограничений, ведь помереть от пытки ты не сможешь.

– Да, дядя, – поскучнел обладатель жезла-кадуцея, – ошибся я в тебе. Злой ты, куда злее тех людей, что принесли с собой сюда твоего извечного Оппонента. Додуматься пытать бедного Гермесия – это же уму непостижимо.

Он сокрушенно вздохнул и часто заморгал, показывая тем самым охватившее его молчаливое негодование.

– Я не злой, – с полузакрытыми ответил отец Александр, продолжая меланхолично перебирать четки, – я справедливый, но ты мне зубы не заговаривай. Отвечай – откуда здесь взялись эти тевтоны и та погань, которой они поклоняются?

– Это не я, – проблеял божок и замотал головой, – это все своим медным лбом придумал придурок Арес. Воинов ему, видишь ли, захотелось – настоящих. Притащил он их сюда, значит, явился перед ними и заявил – я, стало быть, бог войны, поклоняйтесь мне, и мы вместе завоюем весь мир. А они его шугнули как шелудивого пса, поскольку у них уже было свое божество, называемое ими херр Тойфель, а придурка Ареса они и знать не желали. Ох, и лупила же его потом Афина… так лупила за эту погань древком своего копья – да жаль, что совсем не прибила. Вот так теперь и живем, дядя. Мы, Тойфель, людишки и тевтоны.

Тут он вновь выразительно и шумно вздохнул, и театрально развел руками.

– Плоховато живете, Гермесий, – покачал головой священник. – Но ты давай, рассказывай дальше. И поживее. А то из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что ты знаешь о том, кто и с какой целью перебросил сюда этих людей, и в чем вообще смысл всей этой операции?

– Не знаю я ничего, дядя, честно, не знаю, – снова заблеял тот. – Меня там и рядом не стояло и мимо не пробегало. Это все братец Аполлонус и наша знайка-зазнайка Афина… Ой!

– А вот с этого момента поподробнее, Гермесий, – с явным удовольствием произнес адепт Небесного Отца, – пожалуйста, без «ой». Ну, давай говори, мы тебя слушаем. Да все начистоту выкладывай, не вздумай юлить!

– Ну, это значит так, дядя, – прокашлявшись, угодливым тоном резво начал русоволосый божок, – меня там действительно не было, но одна знакомая сорока на хвосте принесла, что Аполлонус с Афиной о чем-то таком сговаривались. Мол, нужны герои, которые победили бы тевтонов и избавили наш мир от этой напасти. За главного героя он даже собирался отдать замуж свою сестру, старую деву, Артемиду. Если действительно герой, то пусть и укрощает ее на брачном ложе, хоть каждую ночь. Может, родят кого-нибудь, вроде хм… Геракла. После победы над тевтонами и херром Тойфелем Аполлонус с Афиной должны были оказаться в белом с блестками, а Зевсий в навозе по самые кудри. А тут еще и проверенная в деле собственная гвардия Аполлонуса, не связанная нашими семейными делами. Должно было получиться красиво, Зевсия – на пенсию, солнцеликий Аполлонус – гордо сидит на троне, мудрая Афина – разумно правит миром, а вот он, – Гермесий кивнул в мою сторону, – вместе с этой стервой Артемидой – смотрит за порядком в мире. Но тут, дядя, пришел ты и все испортил.

Вот как, значит, они решили, божества недоделанные. Ага, типа того, что я всю жизнь мечтал таскать каштаны из огня для мелкого интригана и жениться на старой деве с желчным, склочным, противным характером. А не пошли бы они все подальше со своими планами и все лесом, лесом, лесом.

Тот, кто говорил голосом отца Александра, как оказалось, был того же мнения.

– Гермесий, – сказал он, присвистнув и вперившись внимательным взглядом в собеседника; где-то в уголках рта священника, скрываемая бородой, зарождалась усмешка, – вы что, совсем уже одичали здесь в этой своей резервации? Неужели твой Аполлонус думал, что дети мои, лучшие из лучших, будут служить ему как послушные марионетки, а не поведут себя так, как диктует им ум, честь, совесть и свободная воля? Вымести из этого мира тевтонов вместе с их поганью – это, конечно, дело святое, но вот участвовать в ваших интригах они уж точно откажутся.

– Разумеется, откажемся, – кивнул я, – пусть этот ваш Аполлоний поищет дураков где-нибудь еще.

– Молчи, смертный, – взвизгнул Гермесий, потрясая своим жезлом, – не оскорбляй всемогущее божество своим пренебрежением. Аполлоний и его сестра Артемида ужасно обидчивы и мстительны, и стоит им узнать о твоих словах, то тогда тебе точно несдобровать. Их месть всем вам будет ужасной!

– Цыц, Гермесий, – прикрикнул на разошедшегося божка тот, кто говорил голосом отца Александра. – Эти люди отмечены моим знаком, и они совершенно не в вашей власти. Понятно? А чтобы ни ты, ни Аполлоний, ни кто-нибудь еще не замыслили против них чего-нибудь дурного, то отныне и присно и во веки веков быть вам рядом с ними такими же простыми смертными, как они. Аминь!

– Молчу, дядя, молчу, – снова испугался покровитель плутов, прикрывая рот рукой, – так-то характер у меня мягкий и вообще я тут ни при чем. Это все Аполлоний, проклятый, все он.

– Прекрати дурачиться! – добродушно прикрикнул отец Александр. – У меня есть к тебе еще пара вопросов, а потом можешь проваливать на все четыре стороны. И не вздумай больше подсматривать за нами или подслушивать, потому что в таком случае простым развоплощением ты не отделаешься. Изобрету специально для тебя что-нибудь особенное, например, обращу в молодой баобаб… Как тебе такая перспектива?

– Отнюдь не вдохновляющая, дядя, – печально склонил тот кудрявую голову, – пробыть остаток вечности баобабом, при моем-то темпераменте – этого и врагу не пожелаешь… – он вздохнул и поежился, – поэтому я буду покладист и даже умилен. Так что, гражданин начальник, задавай этот свой вопрос и я отвечу на него со все возможной точностью. А потом – с чистой совестью на волю.

– Хорошо, Гермесий, – кивнул священник и повернулся к сидящему рядом с Птицей Колдуну.

– Отрок Димитрий, – сказал он, – расскажи-ка этому гражданину с сомнительной репутацией свою историю. Уж очень меня заинтересовала личность той таинственной незнакомки. И не смотри та то, что он вроде как бог, ты и сам сейчас уступаешь ему весьма немногим.

Немного помявшись, мальчик на публику повторил свой рассказ о том, что произошло с ним в той пещере. Ставший необычайно серьезным, Гермесий несколько раз останавливал мальчика и задавал ему уточняющие вопросы. Стало ясно, что его обычная напускная дурашливость – не более чем маска, за которой скрывается жесткий и изощренный ум с многотысячелетним жизненным опытом. Он даже попросил Колдуна вытащить из-под рубашки и показать ему тот самый черный камень, который превращал самого обычного мальчика в могущественного волшебника.

– Значит так, дядя, – задумчиво скребя гладковыбритый подбородок, произнес наш божественный визитер, – если посмотреть на все это не очень внимательно, то можно предположить, что это могли быть Афина или Артемида, но! – он многозначительно поднял вверх длинный тонкий палец, создавая короткую, но вескую паузу, – Артемида никогда бы не пошла на встречу с лицом противоположного пола, даже таким юным, как наш герой, а Афина ни за что бы не стала опрощаться и говорить о радостях обычной человеческой жизни. Эти факты, а также зубчатая корона на голове у незнакомки, черный алмаз, использованный в качестве камня-ключа и упоминание о племени «дочерей» подводят нас к третьей кандидатуре, которую на первый взгляд нельзя было ни в чем заподозрить, так как она изначально никогда не участвовала в наших семейных играх…

– Постой, Гермесий, – прервал я докладчика, – а с чего ты взял, что незнакомка собралась принять участие в ваших семейных играх? Из анализа ее «выступления» у меня сложилось впечатление, что она собралась напрочь разрушить всю эту игру, а пока все бегают и кричат, удалиться восвояси, прихватив с собой банк.

– Разрушить семейную игру – это тоже семейная игра, молодой человек, – назидательно пояснил обладатель крылатой шляпы. – Хотя что-то в твоих словах определенно есть… как будто ее действия направлены не параллельно интригам остальных игроков, а в какой-то еще не до конца понятной перпендикулярной плоскости, как будто ее интересует совсем не тот приз, что и остальных. Не знаю…

– Имя, Гермесий, имя, – перебирая четки, произнес отец Александр, – если ты открыл рот и произнес «альфа», то будь добр, дойди и до «омеги».

– У нее много имен, – задумчиво и тихо ответил Гермесий, глядя перед собой, словно исполнившись некоего благоговения, – некоторые называют ее Великой Матерью, другие Матерью Богов, третьи Кибелой или Реей, четвертые… впрочем, это неважно. Она вообще-то самая древняя среди нас – когда еще не было ни титанов, ни олимпийцев, была уже Великая Мать, которой поклонялись первые племена людей. Но самое главное – отпечаток ее личности есть на камне, который мальчик носит на своей шее. Спутать ее ауру с чьей-то еще невозможно, и я очень сочувствую тебе, мальчик. Быть учеником Матери Кибелы очень непросто и чаще всего получается так, что она, подобно черной паучихе, пожирает своих неудачливых учеников.

– Этого юношу ей пожрать не удастся, Гермесий, – произнес отец Александр, словно отрубив, – В любом случае. Отрок Димитрий находится под моей защитой. По крайней мере, до тех пор, пока он находится в этом мире, лежащем вне пределов моей юрисдикции.

– Ну, если его берешься защищать ты, дядя, – вздохнул божок, с уважением склонив голову перед священником, – тогда я за него спокоен. Кстати, разве ты не собираешься присоединить этот мир к своим владениям?

– Не собираюсь, – ответил священник, – я же сказал, что этот мир лежит вне пределов моей юрисдикции. Вы сами затащили сюда моего адепта, вот теперь сами и выкручивайтесь. Хотя тут не мешало бы капитально прибраться и вымести весь тот мусор, который вы успели накопить за время своей ссылки. Но эту миссию я, скорее всего, доверю тем, кого ты видишь сейчас перед собой. Тебе все понятно, Гермесий?

– Все ясно и понятно, дядя, – облегченно вздохнул тот и вопрошающе-опасливо вскинул глаза, – Ну я пошел…

– Погоди уходить-то, – сказал отец Александр и указал рукой на Птицу, – есть еще одно важное дело. Прежде чем покинешь свою епархию, переведи местную паству в подчинение вот этой молодой леди. Тебе теперь они совсем без надобности, да и договор о их защите ты выполнить не сумел. Теперь их селение разрушено, родственники убиты, а те, кто выжил, остались без родных и крыши над головой.

– Ну, куда мне было лезть супротив херра Тойфеля… – пробормотал Гермесий, оглаживая свой крылатый жезл, змеи на котором встревожено зашипели. – Все, пожалуй, готово, теперь они ваши, девушка, телом и душой, прошу вас их любить и лелеять, – он с кривоватой улыбочкой взглянул на Птицу и отвесил ей шутливый полупоклон, – до свиданья, надеюсь, что до скорого.

С этими словами античное божество элегантным жестом приподняло свою шляпу, а затем, перебирая своими крылатыми сандалиями, подпрыгнуло в воздух и с легких хлопком исчезло, оставив после себя только пыльный вихрь.

Анна Сергеевна Струмилина.

Ну и ну… Это вялое восклицание было единственно возможной реакцией моего мозга, уже изрядно перенасыщенного очевидным-невероятным. Я не то чтобы устала удивляться и поражаться, но чудеса и неожиданности этого мира стали немного утомлять мою психику. Я, со своей склонностью к спокойному размышлению, не имела ни времени, ни возможности проанализировать то, что со мной происходило. Все события от начала нашего попадания в этот мир слились в один сплошной сумасшедший вихрь. Я очень надеялась, что у меня все же когда-нибудь появится возможность отдохнуть и привести свои мысли в порядок. Теперь я уже не ойкала мысленно – каждое новое чудо воспринималось мной почти как должное.

А очередным чудом было то, что к нам собственной персоной явился самый настоящий бог… Ну, точнее, он неожиданно выпал, чем явился во всем подобающем божеству великолепии. Это Димка его, так сказать, «извлек на свет божий». Уж не представляю себе, как именно он это сделал – думаю, он почувствовал, что рядом с нами находится кто-то желающий оставаться незримым, и подсек его каким-то магическим образом, тем самым разоблачив незаметно подслушивающего бога при всем честном народе. О чем он мне и сообщил тут же по секрету.

Итак, перед нами, дурашливо улыбаясь и щуря хитрые глаза, стоял тот, кого местные называли Меркурием, а сам он думал о себе по-гречески, как о Гермесе, точнее Гермесии. Откуда я это знаю? Прочла в его мыслях, а ведь он даже был ни сном ни духом о том, что я роюсь в его бестолковке – ну, по крайней мере, никакого чрезмерного волнения по поводу просмотра его мыслей он не выказал. Остальные увиденные мной образы, к моему разочарованию, не представляли особого интереса. Неуютно как-то и скучно было в хранилище его разума – ощущение, будто темно, пыльно и затхло, без малейшего проблеска чего-то прекрасного, высокого или гениального.

Вообще-то я могла бы и так без труда догадаться о личности визитера, ведь ее весьма красноречиво характеризовал его образ – ну кто же не знает героя древнегреческих мифов с его знаменитыми крылатыми сандалиями? Прикольная обувь – кажется, теперь я догадываюсь, как она действует на самом деле – она помогает носящему ее быстро перемещаться в пространстве, оставаясь невидимым. Ну да, ведь он, Гермесий этот, вроде как был типа почтальона и передавал волю богов другим богам и даже смертным, усыпляя их при помощи вот этого не менее прикольного скипетра… Оказывается, помню кое-что из мифологии, в детстве это моя любимая книжка была – «Легенды и мифы Древней Греции и Рима». И еще прекрасно помню, что тогда я искренне верила в существование всех этих богов, с интересом разглядывала картинки в той книжке и мечтала, чтобы ко мне явился кто-нибудь из них, да хотя бы вот этот Меркурий.

Ну, вот и сбылась мечта… нет, совсем не идиота, а впечатлительной девочки с богатым воображением. Смотрела я на бога, стоящего передо мной, и сопоставляла реальность с моими детскими представлениями. К моему удовольствию, расхождение было минимальным. С моей точки зрения, на внешность этот Гермесий – тип весьма симпатичный. Этакий до придела залакированный и присыпанный сахарной пудрой мальчик-мажор в исполнении Ди Каприо. Было в нем какое-то очарование порока и обмана, куда там знаменитому основателю МММ Сергею Мавроди. Несомненно, этот Гермесий, вздумай он заняться подобной деятельностью – и денег собрал бы больше, и без труда сумел бы с ними улизнуть в неизвестном направлении. Кто знает – если этот древнегреческий бог действительно время от времени шастает среди смертных, то, может быть, это он и был описан Ильфом и Петровым под именем Остапа Бендера. Ну, или какой-нибудь его внебрачный сын… Впрочем, это если только допустить то, что он может свободно проникать в наш мир и возвращаться обратно.

Потом в разговор вступил тот, кто скрывался за обликом отца Александра, и мне, откровенно сказать, стало страшновато. При всем его общем дружелюбии лезть в сознание этой сущности я сочла несколько неуместным и лишь слегка скользнула мыслью по поверхности ее или его эмоциональных реакций. Я увидела сущность, по сравнению с которой Атлант, держащий небесный свод, и Сизиф, толкающий в гору камень, казались бы записными бездельниками, а Эйнштейн и Капица недоученными школярами. Тот же Гермесий по сравнению с этой сущностью действительно казался пузатой мелочью, но в то же время я ощущала исходящую от нее благость, человечность и безмерную доброту. Да, иногда этой сущности приходится быть жестокой, подобно хирургу, который, вскрывая нарыв, или отсекая раковые ткани, вынужден резать по живому, но эта жестокость вынужденная, идущая во благо, а не во вред. При всем при этом я удивилась, насколько образ того, кто говорил голосом отца Александра, оказался у меня удивительно антропоморфным, как будто это был мой любимый дедушка, готовый утешить и поддержать свою любимую внучку. А может быть, и нет в этом сходстве ничего удивительного, ведь сказано же в Писании про людей, что созданы они по божьему образу и подобию…

Окончательно меня добило известие о том, что по настоянию этой сущности Гермесий передал в мое ведение выживших жителей этого поселка. «Теперь они ваши и душой и телом», – сказал покровитель купцов, мошенников и пиратов перед тем, как исчезнуть, и эти слова тяжким грузом упали на мои плечи. Я ведь на самом деле не богиня, не волшебница и не святая, я даже не могу сказать, что учусь этому ремеслу, и эта нежданная новость меня просто раздавила. С другой стороны, я поняла, что теперь с их стороны исключено всяческое непослушание и малейшая нелояльность.

А Гермесий этот хамло. Даже не поинтересовался, как зовут его преемницу, не говоря уже о том, чтобы дать какие-то напутствия. И вообще, повел себя так, словно я – самая обычная, заурядная девица, недостойная даже пошлого комплимента. Вообще никаких эмоций в мою сторону, хоть явных, хоть тайных. Просто свинство. «Девушкой» назвал… хорошо, что хоть не женщиной, иначе точно бы схлопотал по своей смазливой наглой мордахе…

М-да, самолюбие мое было несколько задето, хоть я и старалась не придавать этому значения. Я привыкла, что мужчины, видя меня в первый раз, смотрят хотя бы с интересом. Однако ведь, если подумать, Гермесию-то не одна тысяча лет – он, может быть, насмотрелся на всяких разных красоток, и теперь его трудно впечатлить обычной девушке? А может, просто он был в шоке от неожиданного разоблачения, как та звезда? Так пыталась я себя утешить, но неизбежно приходила к одному заключению – не джентльмен Гермесий, увы, совсем не джентльмен, а самый настоящий мерзавец, хотя и чертовски очаровательный…

Необходимость подумать о своей «пастве», переданной мне Высшей волей, заставила свернуть мои мысли с глупых переживаний к более серьезным вещам. Я посмотрела в ту сторону, где столпились те самые местные, и увидела в их блестящих черных глазах обожание и фанатизм. По законам этого мира, теперь эти люди пойдут за меня и в огонь и в воду, требуя в обмен с моей стороны защиты и благословения их дел. Все, что с ними случится, теперь будет на моей совести, и если наглый божок не испытывал по поводу погибших никаких нравственных терзаний, то я так не смогу и сама себя заем поедом до смерти. Ответственность… это то, чего я бы хотела избежать. Мне и так было достаточно тех угрызений совести, что порой мучили меня по поводу моих гавриков, которых я увела из лагеря и втравила в смертельно опасную, хотя и захватывающую, историю…

Едва удручающие мысли завладели моим сознанием, нагоняя тоску и уныние, как на мое предплечье легла сильная мужская рука. Повернув голову, я увидела, что это был отец Александр. Теплый свет его голубых глаз ободрял и успокаивал.

– Не бойся, дочь моя, – проникновенно сказал мне священник, – Господь дал тебе крест, который теперь надо нести, но я вижу, что этот крест тебе по силам. Успокойся, разберись в себе, и делай что должно, а мы все тебе поможем, ибо тогда свершится то, что и должно было свершиться. Тут у каждого свой крест и каждый несет его как может. Даже ваш Антон, которого считают обузой и ничтожеством, тоже играет свою роль, и, быть может, ему еще предстоит совершить нечто великое. Аминь!

Светло-голубой нимб уже не сиял над головой священника, и глухие грозовые раскаты исчезли из его голоса – теперь это был он сам, собственной персоной, без малейшего участия той могущественной сущности, которая иногда через него действовала и говорила. Ласковое тепло и уверенная сила, исходящие от отца Александра, наполнили мою душу спокойствием и осознанием важности возложенного на меня бремени. Также я ощутила невидимую поддержку, на которую мне теперь приходилось уповать. И в моем сердце даже забрезжило что-то, похожее на радость, при мысли о том, что я могу многое дать этим доверенным мне людям, многому их научить. Я теперь – их богиня! Богиня Анна. Вот только чему мне пристало покровительствовать? Что ж, такие вопросы с кондачка не решаются, тут надо подумать. Я буду благоразумной богиней, без самодурства. Главное, не впасть в гордыню, ведь три десятка верующих – это, конечно, невеликий приход, но все же для начинающей богини более чем достаточно.

Ну, если разобраться, то при Гермесии жители поселка занимались контрабандной торговлей, переправляя через хребет помимо пограничных постов товары из восточных степей в земли тевтонов и обратно. Дело тут было даже не в торговых пошлинах, высоких или низких – между степями и тевтонами шла пусть вялотекущая, но все же горячая война и всяческая официальная торговля между ними была просто невозможна. Перебирая воспоминания одного юноши, я как бы воочию увидела эту тропу, достаточно широкую для телеги, петляющую среди гор и холмов и выходящую на ту сторону хребта в земли лихих степных наездниц…

Именно эта контрабандная деятельность и стала причиной уничтожения селения. Когда командующий поисковой экспедицией штурмбанфюрер Лемке обнаружил тут гнездо контрабандистов, он тут же приказал ликвидировать это поселение с полным уничтожением всех его жителей. Тех людей, которых мы освободили, должны были принести в жертву херру Тойфелю, а не продать в рабство, как я сперва было подумала.

Но я же не Гермесий и не имею склонности к воровству, контрабанде, шпионажу и прочим малопочетным, с моей точки зрения, занятиям, а значит, тех, кого передали в мое ведение, надо будет, с позволения сказать, перепрофилировать. Но что я им могу предложить в качестве занятия, которое прокормит их самих и их семьи? Впрочем, какие семьи – эти люди потеряли своих родных. Вообще, надо с ними уже наконец разобраться – кто что из себя представляет. Но, пожалуй, я это сделаю во время пути. Пока же для меня ясно одно – мои новые подопечные явно делятся на две группы. Из двадцати семи человек шестнадцать были подростками, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Именно их тевтоны не тронули, а приберегли для большого жертвоприношения своему Тойфелю. Все остальные являлись молодыми замужними женщинами, возраст старшей, на глаз, не превышал двадцати восьми лет. Впрочем, младшей, судя по виду, было около тринадцати-четырнадцати лет, но раз она уже сочеталась браком, то в жертвы Тойфелю, очевидно, не годилась.

Десять молодых замужних женщин, подвергшихся насилию… Тевтоны надругались над ними, не успев после этого убить лишь по причине того, что мы вовремя вмешались. Зато они убили всех их детей, и помешать этому мы не успели. Стало быть, всем этим женщинам была нанесена сильная психологическая травма. Только одной из них удалось избежать печальной участи – и этой счастливицей была как раз Феодора. По мелькнувшим в ее голове образам я узнала, что она как-то очень удачно спряталась, и объявилась только тогда, когда все было уже кончено. Но подробности этого приключения в ее памяти разглядеть не удалось. Немного попозже надо будет обязательно поболтать по душам с этой ловкой молодой женщиной. Общение с такой необычной личностью сулило мне очень много интересной информации об этом мире и населявших его людях. Эта рыжая очень выделялась на фоне остальных своих товарок, и не только из-за своей внешности. Заметно было, что по сравнению с ними она очень умна, предприимчива, и обладает большой жизненной энергией, имея при этом легкий, незлобивый характер и увлекающуюся натуру. И еще я заметила, что остальные кумушки относятся к ней с легкой неприязнью. Разбираться в этом именно сейчас при помощи чтения мыслей мне не хотелось – все-таки для этого нужны кое-какие усилия, да и картина тоже получается неполной.

Однако ничто не мешало мне строить предположения. И были они вот какие – поскольку Феодора обладает необычной, довольно миловидной внешностью, то наверняка мужья остальных дамочек не могли не заглядываться на нее, что, естественно, раздражало их благоверных. Ну, мужья теперь мертвы, но отношение их бывших жен к Феодоре уже не изменить…

Да, вряд ли мои выводы ошибочны – так думала я, глядя, как Феодора то и дело поправляет прическу, откидывая назад голову и поднимая свои красивые полные руки, при этом ее большие груди томно колыхаются под мягкими складками одежды; ее движения плавны и исполнены величавой женственности. Румянец цветет на ее щеках, а сама кожа ее белая, словно мрамор, без тени загара. Ах, ну да – рыжие же моментально сгорают на солнце и к их коже почти не пристает загар…

Во второй группе сильнее всего выделялся, конечно же, Аякс. Очень активный и сообразительный юноша. Он уже вовсю общался с Димкой, беспрестанно спрашивая о чем-то нашего юного волшебника. При этом он относился к тому с долей определенного почтения, впрочем, как и другие подростки. До меня даже долетели слова «слушаюсь, мой господин», что весьма смущало моего гаврика, который, будучи от природы стеснительным, явно чувствовал себя не в своей тарелке от такого обращения.

Митя также крутился около этих двоих, явно недовольный появлением у Димки нового приятеля, а сам Димка в такой ситуации чувствовал себя виноватым, он разрывался между Митей и Аяксом, и мне было его очень жаль. Надо будет как-то урегулировать и эту ситуацию, а для этого в первую очередь потребуется серьезно, по-взрослому, поговорить с Димкой…

А вообще чтение мыслей стало как-то утомлять меня. Я заметила, что этот процесс забирает изрядное количество энергии и ведет к упадку сил, а мне очень не хотелось бы превращаться в выжатый лимон. Ведь я не настоящая богиня и даже не волшебница, я всего лишь еще только учусь ими быть. Кроме того, я и так всегда неплохо разбиралась в людях и их побуждениях. И я решила, что без крайней необходимости не буду лезть в чужие мозги. Это я в первое время, только-только обнаружив в себе этот дар, использовала его направо и налево, как ребенок, дорвавшийся до новой игрушки. Теперь же, почувствовав себя не очень хорошо, пришлось сказать себе «стоп», что я и сделала с большим облегчением.

То и дело мое внимание возвращалось к Антону, и неожиданные перемены в его настроении, хоть и казались труднообъяснимыми, все же весьма меня радовали. Из состояния мрачной подавленности он почему-то впал в приподнятую экзальтацию – вероятно, его ударило по мозгам это странное появление нагловатого божка, а еще осознание того, кто был собеседником Гермесия, которого этот скользкий тип называл «дядей». Ну еще бы – до последнего оставаясь мрачно настроенным скептиком, Антон теперь воочию увидел, насколько крутые чудеса случаются в этом мире. Вывалившийся из ниоткуда настоящий античный бог и одна из ипостасей Творца, которые прямо здесь и сейчас разговаривают между собой по-русски – это вам не мелочи, это феерично и внушительно… А может быть, дело в самом отце Александре, который, не прекращая перебирать четки, сказал Антону пару слов, изменивших его настроение. Может быть, главная сила этого священника не в способности уничтожать движением бровей любую сколь угодно могущественную нечисть, а в том, чтобы вселять в хороших людей уверенность в себе, бодрость и оптимизм…

– Ну вот и хорошо, – подумала я, машинально сжав кулак в жесте «йес!» и удовлетворенно кивнув своим мыслям, в то же время продолжая ненавязчиво наблюдать за Антоном. Женщины как раз отправились мыть посуду, а наш великий педагог и хореограф увлеченно занимался тем, что развлекал Асю и Яну. То и дело до меня доносился заливистый смех, а порой я слышала странные звуки и выкрики, по которым можно было догадаться, в какую игру они играют. А играли они в «Крокодила» – ну это когда кто-то один изображает животное, а остальные угадывают, какое именно. Обычно в эту игру играли только дети, а педагоги – кроме вашей покорной слуги, разумеется, у которой вечно детство в одном месте играет – считали недопустимым кривляться перед воспитанниками. А уж Антон с его болезненным самолюбием… от него-то я точно такого не ожидала.

Но теперь на него любо-дорого было посмотреть. Я давилась от смеха, глядя как он, такой тощий и нелепый, напустив на себя преувеличенно важный вид, уселся на корточки и прижал к бокам согнутые руки. Неестественно выгнув назад спину, он резко поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, пытаясь изобразить… хм, а кого?

Девчонки тоже озадаченно хмурились, глядя на воспитателя.

Внезапно ужасная догадка кольнула меня прямо в сердце – а не сошел ли наш Танцор с ума?! Я уж было собиралась напрячься, чтобы заглянуть в его голову, но тут Яна захлопала в ладоши и закричала:

– А я знаю, а я знаю!

– Ну, говори! – нетерпеливо сказала Ася.

– Орел! – торжествующе произнесла та, – правильно, Антон Витальевич?

Тот расплылся от удовольствия и похвалил девочку за сообразительность. А я успокоилась, убедившись, что Антон вполне адекватен, разве что слегка возбужден.

И тут я заметила, что местные подростки, что стояли поодаль словно неприкаянные, с интересом наблюдают за игрой. Вскоре несколько из них, поощряемые неугомонным Аяксом, решились присоединиться. Димка и Митя также приняли участие в любимой игре. Естественно, все трудности общения успешно преодолевались с Димкиной помощью, и вскоре я могла с удовольствием наблюдать смешанную команду своих и местных – которые, собственно, с некоторых пор уже тоже мои.

Я же, видя, что общение детей имеет перспективную тенденцию, тем более что они находятся под присмотром, решила подойти к капитану Серегину, который, как мне показалось, размышлял над чем-то очень важным. Рядом с ним стоял отец Александр и они оба были чем-то всерьез озабочены.

Командир, сидя в тени под навесом, задумчиво рассматривал что-то, лежащее на его ладони.

– А, Птица, – сказал он, подняв на меня глаза, – а ну-ка, взгляни на эту штуку и скажи, что ты о ней думаешь…

Он протянул ко мне ладонь с лежащим на ней предметом. Даже не знаю, как описать те чувства, что я испытала, разглядев, что это за вещь… Я не хотела верить своим глазам, но это было именно то, что я больше никогда не ожидала увидеть – то, что было забыто, отброшено и похоронено в памяти ценой неимоверных усилий… И вновь ошеломляющие воспоминания нахлынули на меня, пробуждая целую гамму мучительных переживаний…

– Птица, что с тобой? – встревожено спросил Серегин, тряся меня за плечо, – ты чего так побледнела?

Откуда-то передо мной возникла Ника, она обняла меня своими крепкими руками, и, переглянувшись с капитаном, отвела чуть подальше, в закуток за поленницей. Там она усадила меня на какое-то подобие табуретки, и, сев на поленья напротив, успокаивающе накрыла мою ладонь своей.

– Ты чего, подруга? – озабоченно сказала она, – тебя это кольцо так напугало?

– Нет… – я покачала головой, – просто я вспомнила не очень приятный эпизод из своей жизни…

– Ну ладно, ты давай успокойся, – Ника ободряюще похлопала меня по руке, внимательно вглядываясь в мое лицо, – а то на тебе лица нет. Может, водички тебе принести, а?

– Нет, Ника, не надо водички… – пробормотала я, – я уже в порядке.

Я и вправду уже пришла в себя. И почему я такая эмоциональная? Наверное, этого я не в силах изменить в себе. Нервишки определенно сдали у меня от всех сегодняшних впечатлений, а этот новый дар забрал слишком много энергии. Теперь я чувствовала себя так, словно мои нервы были оголены… Но почему-то сейчас я не хотела бы, чтобы это состояние исчезло, как исчез психологический стресс у девочек после Димкиного вмешательства. Мне надо было пережить все эти чувства заново – пусть это и больно, и страшно – но что-то подсказывало мне, что так будет правильно. Выговориться… Открыться навстречу чужому чуткому сердцу… Рассказать то, что было спрятано глубоко в моей душе, освободиться, наконец, от этого тяжкого груза, что никогда не давал мне забыть ту боль, хотя я и пыталась. Мне не нужно помощи и утешения – нет, совсем не этого я ждала. Просто выплеснуть все это, отпустить на волю… И снова стать по-настоящему свободной и легкой, как птица. И опять обрести умение испытывать чистую радость и безоговорочно доверять своему сердцу…

Ника слушала меня внимательно, и я была безмерно благодарна ей. В этот момент я была предельно откровенна. Впервые эта история вырвалась наружу и достигла человеческих ушей. Какое же это облегчение! Ошибкой было думать, что, тая произошедшее в сокровенных и глубоких тайниках собственной души, я смогу освободиться от того ощущения потери, пустоты и невнятной тоски, накатывающей на меня временами словно ниоткуда.

…Это случилось два с половиной года назад… Глеб был хорошим, добрым и интересным парнем, приехавшим к нам учиться с Украины, и мы любили друг друга… Все было хорошо, пока кто-то из его украинских друзей, «черных копателей», не подарил ему одно кольцо. Точно такое же, как и то, что показал мне сейчас Сергей Сергеевич. Помню, с какой гордостью Глеб мне его показывал, и глаза его при этом горели от возбуждения – ведь это же настоящее эсэсовское кольцо – «Мертвая голова»! Необычайно редкий артефакт. Но я не разделяла его восторгов. Кольцо казалось мне зловещим и неприятным. Ухмыляющийся череп и непонятные символы внутри кольца создавали ощущение чего-то чуждого и враждебного. По-своему оно было, конечно, красивым, но содержащийся в нем посыл внушал мне мистический страх, хотя тогда я не особо верила во всякую оккультную чепуху. Я знала, что Глеб ни за что не выбросит это кольцо, но просила хотя бы не надевать его. В ответ на это он только смеялся, и демонстративно его надевал – вот, мол, видишь, ничего не происходит, я не превращаюсь в демона…

Но настал такой день, когда неуловимые и постепенные перемены в нем обрели ужасающую отчетливость. Я не узнавала своего любимого – он стал раздражительным и холодным. Мне все еще хотелось верить, что это он – мой любимый Глебушка, мой родной и близкий человек, но с леденящим чувством я каждый день обнаруживала в нем все новые и новые признаки словно бы другой сущности. Он очень быстро менялся, и эти перемены пугали меня. Изменился его взгляд, и даже голос. Странные книги появились в его компьютере – я старалась не вникать, чтобы не накручивать себя, но книги эти и картинки были связаны с чем-то оккультным – там были разные символы, знаки, и Глеб все это на полном серьезе изучал, при этом злясь на меня, когда я пыталась насмешничать над этим. Куда девался славный, добродушный парень, любящий животных, пишущий стихи и мечтающий о путешествиях? Он похудел, стал подолгу впадать в состояние, когда он словно бы не реагировал ни на что, а прислушивался к чему-то внутри себя. То и дело он брал из коробочки это кольцо, и только тогда на его лице появлялись какие-то эмоции. Он надевал это жуткое кольцо на палец, любовался им, при этом на его лице играла улыбка – но не та, открытая и жизнерадостная, а другая – словно это улыбался совсем чужой человек, и не было в этой улыбке радости, а шло от нее ощущение какого-то злобного ликования… А я была уже беременна, и втайне надеялась, что это известие вернет мне моего веселого и общительного Глеба. Когда-то он говорил, что, если это произойдет, мы сразу поженимся, и тогда я не сомневалась, что так оно и будет. Но, когда я, задыхаясь от радостного волнения, сообщила ему эту чудесную новость, он остался совершенно равнодушным. Я не могла в это поверить, и слезы брызнули из моих глаз – слезы боли и разочарования. А он заявил, что у него другие планы на жизнь, и со мной и ребенком они никак не связаны. И я подумала, что проклятое кольцо тому виной… И я бросилась к той коробочке и выхватила оттуда эту омерзительную вещь с намерением выбросить ее в окно, но тут Глеб, словно коршун, налетел на меня и сбил с ног. Он вырвал кольцо из моей руки, сказав мне, чтоб я никогда не смела трогать его вещи, и в голосе у него было столько ненависти и злобы, что я содрогнулась. А после этого он принялся избивать меня ногами. Я даже не чувствовала физической боли – душевная боль была намного сильнее. Его остановил звонок по телефону. Разговаривая, он вышел из комнаты, а я же, с трудом поднявшись, добралась до двери и ушла. Он не обратил на меня никакого внимания.

Ребенка я потеряла… Я сказала всем, что поскользнулась на улице и упала – мне было стыдно говорить, что это мой любимый так обошелся со мной.

Я приходила в себя довольно долго. Глеба я ни разу не видела с тех пор. Говорили, что он уехал в другой город, но тогда меня это уже мало волновало. Я зализывала свои раны, читала книги по психологии и старалась занять себя бурной деятельностью.

Постепенно все то, что произошло со мной тогда, стерлось в памяти, уже не причиняя такую боль, словно кровоточащая рана. А со временем все тягостные воспоминания осели в самом потаенном уголке сознания, и я вновь могла смеяться и жить полноценной жизнью. Но случалось, что малейшее случайное напоминание о тех далеких событиях вновь поднимало в моей душе отголосок давнишней боли, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы прийти в норму.

И сейчас, увидев это кольцо, я будто заново пережила всю ту забытую историю – вспомнила холодные глаза любимого человека, и как он жестоко избивал меня ногами, и потом – белые стены больницы и ощущение безвозвратной потери… Вспомнила то ощущение тоски, холода и одиночества, несмотря на то, что мама и мои друзья поддерживали меня как могли. Но никто из них не знал настоящей правды…

И вот теперь эту правду знают Ника, капитан Серегин и отец Александр, ибо они тоже слышали, как я, захлебываясь слезами, рассказывала свою историю.

– Не исключено, – тихо сказал священник, – что ту тварь, охота за которой и привела нас сюда, когда-то звали Глебом. По срокам вроде все сходится… И еще, теперь мы знаем, что именно такое кольцо делает человека Адептом Зла, а не наоборот. Причем не любого человека, а именно того, кто готов принять его силу и использовать ее во вред людям. Ведь Анна Сергеевна, то есть Птица, еще тогда не поддалась дьявольскому соблазну, а, напротив, отвергла его, из-за чего и пострадала, но спасла при этом свою душу…

– Вполне возможно, – так же тихо ответил капитан Серегин, – я в этом не специалист и ничего не могу сказать. Но мне жаль, что этот Глеб не попался мне еще тогда – те, что способны избивать беременную женщину, не должны жить ни в каком облике, ни в дьявольском, ни в человеческом.

В этих словах Серегина было столько поддержки и участия, что я чуть было опять не разрыдалась, но усилием воли сдержала себя. Ведь я теперь богиня, или, по крайней мере, волшебница Анна, и должна быть сильной, очень сильной, ибо на меня смотрят те, кто предан мне теперь и душой и телом.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Все завертелось быстрее после такого знаменательного события, как появление среди нас прямо из воздуха античного божка Гермесия и занимательной беседы с ним одной из ипостасей Творца, время от времени вселяющейся в нашего отца Александра. Хорошей такой беседы в стиле полевого допроса, расколовшего плута Гермесия от макушки и до пупа. Выбора у нас не было. Если завтра утром тевтоны пришлют сюда полный эскадрон, а может даже два, то и к гадалке не ходи – отбиться от них нам будет чрезвычайно трудно. А то, что они пришлют, в этом нет никаких сомнений. В этом нас убедил рассказ Птицы об особых свойствах эсэсовского кольца. Да и нет здесь ничего такого, что бы нам стоило защищать ценой своей жизни. Поэтому берем ноги в руки и уходим отсюда как можно быстрее.

Решилась и проблема с погонщиками для повозок. После того как Гермесий, по настоянию того, кто говорил голосом отца Александра, передал Птице – как бы это правильно выразиться – «души» выживших обитателей освобожденного нами поселения, недостатка во вспомогательном персонале мы больше не испытывали. Его, этого персонала, стало даже как-то многовато, причем в значительной мере персонала женского, молодого, блудливого и не сдерживаемого никакими этическими нормами христианства. Ходят такие вот черноокие павы и облизываются, глядя на моих красавцев, как кошки на сметану. Того и гляди, со всем жаром южного темперамента начнут валять их под первыми попавшимися кустами. Насколько я понимаю, тут так принято. Но нам этого не надо, так и до греха недалеко, хотя решать этот вопрос все равно придется. Дурное дело – оно нехитрое.

Подростки из этой компании – это совсем другое дело. Первым делом в них был заметен направленный на Птицу горящий обожанием взгляд. На этих мальчиков и девочек мы могли более-менее положиться, ибо их исполнительность была выше всяких похвал. Жаль только, что их боевой потенциал меньше нуля и ниже плинтуса. Боевой дух в них и не ночевал, и дело тут даже не в возрасте. Насколько я помню историю, их македонские сверстники в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет уже считались достаточно взрослыми, чтобы встать в ряды непобедимой в то время фаланги царя Филиппа Одноглазого. Впоследствии, по воле его сына Александра Филипповича, эти мальчики, ставшие двадцати-двадцатипятилетними ветеранами, сокрушили несметные персидские полчища и завоевали бессмертную славу. И они совсем не были исключением. Можно вспомнить поколение наших дедов, когда такие же мальчишки и девчонки убегали на фронт или вступали в партизанские отряды.

Но эти местные, видно, были сделаны из совсем другого теста. Если их будут убивать, то они в лучшем случае постараются убежать, а в худшем – сядут на землю и, прикрыв руками голову, будут покорно ждать смерти. Недаром же местному богу войны захотелось завести себе настоящих воинов, и недаром тевтоны, предков которых он притащил сюда с полей Великой Отечественной, битые там в хвост и в гриву нашими дедами, здесь побеждали всех, несмотря на свое абсолютное численное меньшинство и быстро закончившиеся запасы патронов и снарядов, что вынудило их вернуться к холодному оружию. Одни лишь воинственные степные наездницы способны на своих бескрайних равнинах сражаться с тевтонами более или менее на равных, и то только потому, что победить легкую стреляющую кавалерию тяжелой рыцарской конницей просто невозможно.

Отец Александр сказал мне, что такое положение, скорее всего, сложилось из-за изолированного положения этого мира, а также жестокой, даже, деспотической, власти так называемых эллинских богов, рассматривающих поклоняющееся им население только как ресурс, необходимый для поддержания своего существования в качестве сверхъестественных существ. Недаром же древние римляне строили храмы своим императорам, вознося им молитвы, как богам. И хоть ни один из них не стал бессмертным, но все равно в этом что-то есть. Возможно, нужна была какая-то инициация или особые способности – например, как у Птицы, Колдуна или отца Александра. Не случайно же в нашем мире Единый Бог, забравший себе подавляющее количество паствы, стал для них таким неодолимо могущественным.

Но раз так, то может быть верна и обратная теория. Божество, лишившееся поклонения своей паствы, деградирует обратно в простого смертного или мелкого духа, в зависимости от того, было в нем человеческое начало или нет. Поэтому наличие почитателей для местных божков является вопросом жизни и смерти, а если их мало, то могут случиться самые разнообразные коллизии – от войны всех против всех, до сверхэксплуатации человеческого ресурса, исключающей его самовосстановление.

Отец Александр так объяснил мне свое понимание особенностей функционирования местного пантеона:

– Античные боги-эмигранты, – говорил он, – захватив с собой весьма ограниченное количество ценного человеческого ресурса, не желали тратить его понапрасну, поэтому поставили местный народ под свой полный и жесткий контроль, что вызвало в нем несмываемую психическую усталость и даже привело к некоторому вырождению. С одной стороны посмотришь – нормальные люди, а глянешь с другой стороны – видишь каких-то домашних животных или фигурки на шахматной доске. У шахматных пешек, офицеров и даже ферзей нет своей воли, они покорно следуют решениям игроков, и местные люди так же теряют свою волю, становятся вялыми и пассивными. И неважно, кто выступает в роли игрока: сущности, которых мы считаем античными богами или сатана – результат всегда один и тот же. Как ресурс для поддержания жизнедеятельности местного пантеона, население этого мира почти полностью истощено и в самое ближайшее время должен будет наступить коллапс.

Сказать честно, я даже не понял, кто конкретно это говорит – сам отец Александр или тот, кто время от времени разговаривает его голосом. Кроме того, был у меня к ним обоим одни вопрос:

– А в нашем мире, на Земле, – спросил я, – там же нет такого дефицита человеческого ресурса, который может быстро истощиться. Неужели Господь не может взять управление на себя, уничтожив жадность, глупость, злобу, подлость и другие пороки нашего мира. А мы бы благодарно порадовались.

– Ничего ты не понимаешь, Сергей Сергеевич, – со вздохом ответил мой собеседник. – Дело не в дефиците ресурса – при прямом управлении человечеством он в любом случае будет истощаться. Именно поэтому Всевышний никогда не использует и не использовал для построения своего Царствия на Земле таких методов, ибо при внешней соблазнительности этой идеи ее реализация ведет нас прямо в ад, как и любые благие намерения, претворяемые в жизнь негодными средствами. Такие методы как раз были свойственны его главному оппоненту, которого здесь зовут херром Тойфелем, но каждый раз племена и народы, которые попадали под его влияние, становились жертвой внутренней деградации и последующего распада, или военного поражения. Так было с аварами, хазарами, печенегами, болгарскими богумилами, французскими катарами, германскими нацистами и многими другими, которым несть числа. Самый свежий пример – это Украина, подпавшая под власть темных сил по причине лени и жадности значительной части своего населения. Каждый раз Сатана берется за дело, преисполнившись уверенности, что он изучил все свои прежние ошибки и ни за что не допустит их повторения, и каждый раз все повторяется снова и снова. Созданные им социальные конструкции рушатся, оставляя после себя только обугленные руины и гекатомбы трупов. Господь же, напротив, считает, что мы, люди, сами должны раздувать в себе дарованную нам божью искру и от разумных животных подняться до того, чтобы быть достойными того факта, что Господь создал нас по своему образу и подобию…

– Все это понятно, – сказал я. – Но какой практический вывод можно сделать из этой информации?

– Вывод, Сергей Сергеевич, на самом деле очень простой, – пожал плечами священник, – если в среднем принять психическую силу любого из нас за единицу, то у тевтонов эта сила будет восемь десятых от нашего уровня, а у местных примерно две-три десятых. Как я уже говорил, почти неизбежен коллапс этой системы, построенной на непосредственном управлении местным населением и эксплуатации его психики. Если не будет притока свежей крови, то местная цивилизация тихо угаснет, а так называемые боги останутся без подкормки. Возможно, что и от вас ожидали, что вы ринетесь направо и налево улучшать местную породу и тем самым хоть немного отодвинете их неизбежный конец.

– Возможно, это так, – кивнул я, – а возможно, и нет. Меня больше волнуют выводы, так сказать, на ближнюю перспективу. А они таковы, что в силу этой особенности местного населения нам стоит рассчитывать только на себя и не ожидать никакой помощи со стороны.

– Это не совсем так, Сергей Сергеевич, – загадочно усмехнулся отец Александр, и я понял, что со мной опять говорит тот, кто время от времени выглядывает из-за спины священника-инквизитора, – Дело в том, что, когда Гермесий упомянул Кибелу, то все встало на свои места. Это моя, гм, старая знакомая еще с тех времен, когда человечество одевалось в шкуры и пряталось от непогоды по пещерам. Тогда ее действительно звали Великой Матерью. У нее совсем другой метод прямого управления, чем у остальной компании – она не присасывается к психике своей паствы, как это делают местные олимпийцы и приравненные к ним персоны, а просто живет вместе с тем племенем, которое она выбрала для себя базовым, находясь с ним в непосредственном контакте. Поэтому я ожидаю, что живущее в местных степях племя ее дочерей, которое правильнее было бы называть привычным словом «амазонки», будет куда живее и дееспособнее, чем все прочие окружающие их племена, за исключением тевтонов. Только вот и в те времена, и скорее всего сейчас совсем не просто завоевать их искреннее уважение и восхищение. Одной мужской силы и мускулистой фигуры для этого мало, видали они ребят и покруче, чем ваш старичок Арни.

– Разберемся, – стараясь быть как можно более солидным, произнес я, – чем меньше мы будем обращать внимания на то, что они женщины, тем больше мы их заинтересуем. Я правильно мыслю, отче?

– Правильно, сын мой. К тому же у вас есть Ника, то бишь, простите, Кобра, и одно это поможет вам привлечь к себе доброжелательное внимание амазонок и отомкнуть многие двери, которые еще никогда и не перед кем не открывались. В общем, степные наездницы – это шанс. Но берегись, капитан Серегин – поскольку Кибела не контролирует напрямую мысли своих дочерей, как это делают олимпийцы, то среди них нет-нет случаются такие обыкновенные человеческие пороки, как коварство, обман, интриги, предательство и измена. Великая Мать скорее для них не богиня, а военный вождь, который ведет их на врага в лихой степной скачке. Конечно, те, кто затевает интриги против самой Кибелы, неизменно плохо кончают, и это зрелище не самое аппетитное. Но всегда есть кто-то недовольный, и этот кто-то желает улучшить свое положение за счет судьбы своих ближних. С появлением в этом мире моего вечного оппонента эти тенденции должны были приобрести новое измерение, ведь он не только Князь Тьмы, но еще и владыка Лжи и Обмана. Так что будьте особенно осторожны, и до тех пор, пока не появится сама Кибела, не выпускайте оружие из своих рук, и не пейте и не ешьте ничего из предложенного. Не все является тем, чем выглядит.

– Спасибо, отче, – поблагодарил я, – и с этим мы тоже разберемся. Ведь и мы сами такие записные обманщики, что еще надо поискать. Но не ответишь ли ты мне еще на один вопрос?

– Отвечу, сын мой, – усмехнулся отец Александр, только вот к кому будет этот вопрос – к хозяину этого тела, или к его гостю?

– Скорее второе, – ответил я. – Мне хотелось бы знать, не повредит ли Птице навязанная ей тобою роль божества, властвующего над душами своей паствы. Я посмотрел на то, как они к ней теперь относятся, и с моей точки зрения, это даже хуже, чем прямое рабство, ибо из рабства можно убежать, а из такого слепого поклонения нет.

– Это действительно хуже, чем рабство, – подтвердил мои опасения тот, кто говорил голосом отца Александра, – но за Птицу ты можешь не опасаться. Она не вампир, не собственница, и не будет эксплуатировать души этих людей, как Гермесий. По сути, этот исходящий от них поток ей совершенно не нужен для выживания, и она, ошарашенная всеми этими новыми для себя ощущениями, чисто подсознательно старается сократить его до минимума.

– А обойтись без этого было нельзя? – спросил я. – Черт с ней, с этой повышенной лояльностью, но мне все равно как-то не по себе от такой компании.

При упоминании черта тот, кто говорил голосом отца Александра, немного поморщился.

– Нет, сын мой, – сказал мне он, перебирая четки, – по-иному было нельзя. Во-первых – оставить их за Гермесием – это значило получить шпионов и вполне вероятных диверсантов в собственном лагере. Гермесий еще тот плут и я не собирался вот так, за здорово живешь, давать ему в руки оружие против вас. Во-вторых – взять их на себя я тоже не мог, этот мир не находится в моей компетенции и такой шаг был бы первым на пути его аннексии, чего я не хочу. Не в моих правилах нарушать уже заключенные договора, по крайней мере, пока их придерживается противоположная сторона. В-третьих – разорвать связь этих людей с Гермесием и отпустить их на все четыре стороны я тоже не мог. Точнее, чисто технически сделать это я мог, но при этом я обрек бы их души на медленное психическое иссыхание и мучительную гибель. Ведь для большинства вас, людей, за исключением отдельных выродков-эгоистов, очень важно знать, что ты кому-то нужен, ценен и кем-то любим – и это чувство должно быть взаимным. Для этих людей не было ничего хуже, чем получить на том конце ментального канала пустоту вместо божества, принимающего твое поклонение. В-четвертых – Птица добрая, хорошая девочка и ей не очень-то приятен тот приторный мед обожания, к которому местных приучили эти мелкие прохвосты. Мне даже немного интересно, насколько быстро будет восстанавливаться психика перешедших под ее покровительство людей. Ведь она их действительно всех любит, и рано или поздно они тоже ответят ей взаимностью. К тому же этот опыт весьма и весьма расширяет ее горизонт развития, что может очень сильно понадобиться и ей, и вам в будущем, ибо мои возможности в этом мире сильно ограничены, а мальчик, которого вы называете Димой Колдуном, еще всего лишь ребенок. Ему еще расти и расти, и слишком частые и чрезмерные психические нагрузки могут привести к тому, что это мальчик вырастет закоренелым мизантропом, которому ненавистен сам вид людей.

– Понятно, отче, – кивнул я, – просто местные большей частью напоминают мне каких-то анимированных кукол, зомби, поднятых из могил злым колдуном и слепо исполняющих какие-то прописанные для них давным-давно ритуалы. Ни проблеска мысли, ни искры сознания – ничего, и даже эмоции у них какие-то ненастоящие. Подростки немного поживее, поактивнее, но и там заметно что-то вроде наброшенной на них сети, не оставляющей за ними никакой внутренней свободы. Причем, фанатики, с которыми мне приходилось иметь дело, ведут себя в обычном общении гораздо свободнее аборигенов этого мира. Даже пленный тевтонский рыцарь выглядел для меня больше человеком, чем они.

– Будем надеяться, что это у них пройдет, – сухо ответил отец Александр, – но при этом учти, что даже частичная ремиссия может занять весьма длительное время.

– Очень хорошо, – сказал я, – буду надеяться, что наши новые спутники, а особенно спутницы, станут в дальнейшем более человечными. А то некоторые из них уже проявляют чисто женский интерес ко мне и моим парням, а нам как-то неудобно отвечать им взаимностью, пока они находятся в таком подчиненном состоянии. Это какое-то скотоложество получается.

– Нет тут никакого скотоложества, – возмутился отец Александр. – Если женщина просит от тебя немного ласки и внимания, то дай ей это, и отнесись к ней не как к простому сосуду, в которое ты должен поместить свое семя, а как к живому и страдающему человеку. Ведь совсем бездушных среди них нет. И этот заряд душевности и внимания будет полезен для их душ, восстановление которых может резко ускориться. Но помни, что вероятность зачатия от этих контактов весьма велика, и именно твои дети будут отвечать за все, что ты натворишь в этом мире.

– Я все понял, отче, – произнес я, – и постараюсь исправить свою ошибку. Теперь мне хотелось бы знать, что нам делать с эсэсовским кольцом. Времени его плавить совершенно нет, а оставлять его неповрежденным – это навлечь на себя беду. Ведь оно может работать в качестве маяка?

– Да, это так, это кольцо действительно может работать в качестве маяка для других владельцев подобных колец, и разрушить его будет тоже не очень просто. Для того чтобы я мог изгнать из металла впечатанную в него сатанинскую сущность, это кольцо надо расплавить в пламени кузнечного горна, а это пока невозможно. В качестве полумеры можно сперва попробовать расплющить кольцо молотом, разбив череп и сопутствующие ему руны, в которых заключена значительная часть силы… При этом должна исчезнуть точная наводка на это кольцо – вместо конкретной точки мысленные локаторы владельцев подобных колец увидят некое расплывчатое пятно немалой площади. Ну а потом, в более спокойной обстановке, остатки кольца можно будет и расплавить, окончательно прервав его связь с силами зла.

Сказано – сделано. Кольцо было уложено на походную тевтонскую наковальню, а за молот взялся Зоркий Глаз – самый здоровый из моих ребят, как пушинку таскавший тяжеленный «Печенег» с примкнутой патронной коробкой. Отец Александр, наблюдавший за этой операцией, сказал, что в этот момент от кольца исходили волны страха и отчаяния, как от преступника, лежащего на плахе. Колдун тоже был тут – стоял, прижавшись к священнику и сжимая тонкими пальцами свой амулет, а вот Птицу я отослал подальше, вместе с Мастером руководить подготовкой к отъезду. Уж слишком травмирующие воспоминания были у нее связаны с такими же кольцами.

Удар молотом и почти ощутимый ультразвуковой визг, от которого мы все поморщились, а Колдун даже болезненно скривился. Раз отец Александр сам настоял на его присутствии, значит, зрелище казни артефакта заряженного магией зла, совсем не считалось тем негативным опытом, который может повредить неокрепшей детской психике.

Удар следовал за ударом, плюща серебристый металл в бесформенную лепешку. При этом кольцо больше не визжало, а лишь коротко и почти неслышно вскрикивало. Так продолжалось до тех пор, пока Зоркий Глаз не расплющил серебряное изделие в плоский блин с неровными краями, толщиной немногим более чем у фольги. Потом, отложив молот, Зоркий Глаз сильными пальцами сложил получившуюся пластинку вчетверо, после чего продолжил ее плющить до того состояния, пока она не начала распадаться под ударами на отдельные чешуйки. Все, дело было сделано, отец Александр подтвердил, что энергетические структуры бывшего кольца разрушены полностью, остался только общий фон, который теперь можно устранить только переплавкой, что мы отложили на потом. А пока пора было трогаться в путь, время уже не ждало.

Примерно час спустя. Анна Сергеевна Струмилина.

Мы уходили из злосчастного поселения под скрип несмазанных осей, мычание волов, ржание коней и крики кружащих в вышине стервятников, ожидающих, когда им будет дан доступ к дармовому угощению. Уходили с невеселыми мыслями, сполна насмотревшись того, что вполне могло сломать психику любому среднестатистическому человеку. Наше приключение, с самого начала не сулившее безмятежных радостей, вылилось в жестокий триллер. Пусть пока и не погиб никто из нашей команды – жива я, живы и здоровы все гаврики, жив даже Антон, несмотря на свою феноменальную способность влипать в неприятности; полны энергии и деловитой собранности все спецназовцы и отец Александр. Однако я чувствую, что смерть буквально идет за нами по пятам, щелкая зубами в предвкушении добычи; я почти ощущаю ее холодное дыхание у себя на шее, кажется, оглянусь – и увижу ее зловещую торжествующую ухмылку… И мурашки пробегают у меня по спине; я стараюсь гнать прочь это навязчивое видение, вглядываясь в лица и пытаясь наитием уловить настроение тех, кто меня окружает.

Пока шли сборы, Ника время от времени перекидывалась со мной взглядами, и в ее глазах я видела поддержку и ободрение, сочувствие и понимание. После того как я рассказала ей свою историю, тупая боль наконец ушла из моего сердца. Я чувствовала, что стала сильнее и мудрее с тех пор. Печаль, что так долго жила во мне, наконец вылетела и растворилась в эфире, и теперь мне было одновременно и тревожно и легко. Но больше ничего не привязывало меня к прошлому, все чувства были связаны только с настоящим, и это настоящее активизировало мои душевные ресурсы, заставляя мыслить трезво и взвешенно. Мой разум словно наполнился необычайной ясностью. Мир, казалось, приобрел более четкие очертания и новые оттенки, и все это никак не было связано с моим даром…

Капитан Серегин и отец Александр, похоже, были уверены, что нас попытаются перехватить, и поэтому гонят вперед наш отряд, который вырос за сегодняшний день с шестнадцати человек до сорока двух. Без сомнения, наш караван представлял со стороны весьма экзотическое зрелище. Кроме четырех тевтонских пароконных повозок на железном ходу, запряженных здоровенными флегматичными битюгами, капитан умыкнул из разоренного поселения еще восемь запряженных медлительными волами арб и целое стадо крупного и мелкого рогатого скота, который теперь составляет наш ходячий запас продовольствия. Не бросать же животных на поживу местным хищникам и не менее хищным тевтонам, которые наверняка уже отправились за нами в погоню.

Двигались мы по плохо наезженной проселочной дороге в таком порядке: впереди капитан Серегин и с ним, в качестве проводника, серьезный большеглазый юноша по имени Гай – его отец водил этой дорогой караваны контрабандистов; рядом отец Александр, церковной латыни которого вполне хватало для общения с проводником, а также Док и Мастер, что следовали позади и слегка по бокам от этой троицы, полные невозмутимой настороженности, поводя по сторонам стволами автоматов и внимательно вглядываясь в окрестности. Следом вереницей тянулись вьючные лошади с самым ценным грузом, телеги и арбы с провиантом, на которых, помимо всего прочего, ехали местные женщины, мои гаврики и малахольный Антон. А в самом конце, растянувшись километра на два, горестно мыча и тоскливо блея, по дороге пылило копытами подгоняемое девушками-подростками коровье-баранье стадо. Жалко, что тевтоны перебили в селении всех собак, которые здорово помогли бы девицам управляться с животными. Кстати, старшей над ними я поставила Феодору и она, необычайно довольная, неплохо справлялась со своими обязанностями начальника, то и дело обводя подчиненных горделивым взглядом и по-командирски покрикивая на них. Корова ее, между прочим, нашлась. Когда мы уже выходили из селения, животное появилось откуда ни возьмись – наверное, спустилось с холма, где оно благоразумно пряталось во время переполоха. Получив порцию ласки из рук счастливой хозяйки, пятнистая хитрунья присоединилась к коллективу, то бишь стаду.

Самыми последними, верхом на трофейных лошадях, ехал наш арьергард: пулеметчик Зоркий Глаз и снайпер Ника со своими напарниками, сапер Бек и заместитель Серегина старшина Змей. Если нас попробуют догнать какие-либо неприятности, то от встречи с этой компанией им явно не поздоровится.

Сперва наш путь лежал по накатанной дороге назад к месту впадения ручья в основную реку, которую мы уже успели прозвать Теплой, а потом все по той же дороге, проходящей мимо брода, у которого и состоялась первая схватка спецназовцев с тевтонами. Там, не переходя через ручей, мы двинулись дальше вверх по его течению, в обход громоздящейся слева от нас высокой горы, поросшей густым лесом. Справа от нас, по ту сторону ущелья, высился куда более солидный горный массив, изобилующий массовым скальными выходами и обрывистыми склонами и осыпями.

По мере приближения к истокам ручья склоны ущелья становились все выше и круче. Но, когда солнце уже было готово зайти за горную гряду, ручей сделал резкий поворот и после невысокого, но крутого подъема вывел нас на поросшую короткой бархатистой травкой большую поляну округлой формы – премилую, кстати сказать, поляну, словно созданную для комфортного отдохновения утомленных путников.

Командир приказал остановиться и стал внимательно разглядывать поляну.

Мой взгляд быстро оценил это прелестное местечко. Видно было, что какое-то время назад каменистый оползень перекрыл русло ручья, после чего образовалось озерцо, впадина которого постепенно заполнилась смываемыми с гор осадочными породами. Озерцо сперва заилилось, а потом и вовсе превратилось в зеленеющую травой лужайку, окаймленную по краям буйными зарослями усыпанных ягодами облепиховых кустов. У меня аж скулы свело при виде такого пропадающего зазря богатства природы. Его тут собирать и собирать на благо людям…

Как оказалось, на сегодня наш путь был окончен. Капитан Серегин махнул рукой, и повозки начали разъезжаться по периметру поляны, готовясь встать в некое подобие оборонительного круга. Потом в самую сердцевину были пропущены вьючные лошади, а за ними и стадо, а самым последним на место нашей ночной стоянки, не торопясь, шагом въехал наш арьергард, после чего и тевтонские армейские повозки, и арбы были сдвинуты в линию, создав неодолимое препятствие для конницы. На поляне и у берега ручья сразу стало шумно, тесно, запахло конским потом и коровьим навозом. Забегали женщины, суетясь по поводу ужина, ухнул об землю тяжелый бронзовый казан, а подростки обоих полов начали шарить по кустам в поисках хвороста.

Тем временем старшина Змей доложил командиру, что никакого преследования они пока не наблюдали, но на всякий случай он приказал Беку выставить МОНки в самых интересных для преследователей местах, пояснив, что, если с той стороны к нам вдруг будут подкрадываться неприятности, то сильный БУМ-М-М заранее предупредит нас об их приближении. И неоднократно. Да уж, могу вообразить… То есть, как я поняла, эти устройства сработают автоматически, что очень хорошо.

А вообще не надо быть опытным следопытом, чтобы пройти по нашим следам, достаточно проследить, куда ведут выдающие наш путь коровьи лепешки. Да и сам путь стал настолько утоптанным и одновременно перепаханным копытами, что теперь походил на проезжий тракт, и тот, кто будет нас искать – обязательно найдет.

Сгущались сумерки, и красочные отблески заката на быстро темнеющем небе возвещали о неотвратимом приближении ночи, сулящей опасность. Причем на этот раз опасность неизвестную и оттого более внушительную, которая будет исходить не от каких-то хищников с их примитивными рефлексами, а от людей с извращенным мировоззрением, обладающих к тому же некоторой магической силой… Которые явно не станут проявлять дружелюбие и дипломатическую терпимость к тем, кто под ноль уничтожил их идейных партайгеноссе.

На ужин спецназовцы зарезали молодого барашка, а женщины весело и быстро, со знанием дела его выпотрошили и освежевали, после чего мясо, нарезанное кусками, было уложено в котел вместе с луком, морковью и какими-то местными приправами. Отлично зная, что без шеф-повара на кухне всегда творится бардак, я назначила главной поварихой расторопную Клавдию, и теперь эта пышная невысокая брюнетка, уперев руки в выдающиеся бедра, звонко командовала своими помощницами, при этом с триумфом поглядывая на Феодору. Мол, знай наших!

За ужином, когда всем были розданы дымящиеся глиняные миски с густым аппетитным варевом, и по ним звонко и красноречиво застучали ложки, я заметила, что происходит нечто для меня весьма удивительное. Сначала я не решалась поверить в то, что видела, но нет, пришлось признать, что зрение меня не обманывает – уж такие-то вещи бросаются в глаза сами собой, для этого даже не надо быть психологом и внимательным наблюдателем… Да и факт сам не то чтобы странный, но для нормальных людей какой-то нелогичный…

А происходило вот что. Местные женщины – правда, не все, но, по крайней мере, половина из них – несмотря на то, что совсем недавно они подверглись насилию и издевательствам, вели себя… хм, как бы не совсем прилично, а точнее, совсем неприлично. Они принялись заигрывать с мужчинами, то есть с нашими спецназовцами. Собственно, других-то поблизости не наблюдалось, а Антон со своим фимозом, простатитом и уретритом, а также юноши-подростки, естественно, были не в счет. Зато мускулистые и ловкие парни полностью завладели их вниманием, и языковый барьер не был им в этом помехой.

Наблюдая за местными соблазнительницами, я просто диву давалась, насколько откровенны были их намеки – они «делали глазки», как бы невзначай оголяли плечи, будто бы ненароком выставляли из под складок одежды стройные ножки, то до колена, а то и до самого бедра, а также, томно глядя на предметы своей страсти, облизывали губы и призывно улыбались. В общем, разжигали в мужчинах желание, посылая во все стороны отчетливые и недвусмысленные сексуальные сигналы. На лбу у них будто было написано крупными буквами: «Одинокая дама желает провести эту ночь в приятной компании».

Разумеется, наши мужчины не могли этого не заметить. Я считала, что столь прямолинейные заигрывания могли их только отпугнуть, но, похоже, местные матроны отнюдь не разделяли такого мнения. Более того, вся эта демонстрация похоти наверняка являлась для них естественным, нисколько не предосудительным, делом. Парни же, судя по всему, впервые очутились в эпицентре столь явной, направленной на них со всех сторон эротической атаки, и теперь чувствовали себя крайне неловко. Наши бравые орлы, как я могла предположить, привыкли к более утонченному флирту. И вот уже кое-кто из парней, заглядевшись на эротический спектакль, ненароком пролил на себя ложку супа, промахнувшись ею мимо рта…

Откуда-то я знала, что в моей власти было прекратить это безобразие. Стоило только мне пожелать, как охватившее женщин возбуждение сменится сонливостью и апатией. Но я не стала этого делать, хотя бы потому, что принимая на себя ответственность за их души, я поклялась, в первую очередь перед собой, что буду им не строгой госпожой, а любящей и заботливой матерью. Ну не знают люди в глухом предгорном селении, без библиотек, телевидения и танцулек, никаких других развлечений и удовольствий, кроме постельных утех. Так что я, можно сказать, не просто проигнорировала их поведение, но и благословила их затею на успех. Мне лишь надо было позаботиться, чтобы свидетелями этого безобразия не стали мои гаврики. Что касается местных подростков, то они относились ко всему происходящему как к чему-то самому собой разумеющемуся.

Между прочим, прочие матроны, не принимавшие участия в соблазнении, похоже, совсем не осуждали своих сестер по несчастью, а даже как бы молчаливо их одобряли, несмотря на то, что были погружены в печаль из-за утраты своих близких. Почему же остальные ведут себя так… хм, игриво?

Я с трудом удерживалась от порыва заглянуть в головы соблазнительниц – исключительно из-за стыдливости, опасаясь разом увидеть там полную «Кама-сутру» с дополнительными приложениями в стиле развратного и порочного Древнего Рима. Поразмыслив, я предположила, что шалуньи, вероятно, не были особо счастливы со своими мужьями, а скорбеть им по большому счету не о ком – наверняка они не успели еще обзавестись детьми. Или же тут имеет место некий психологический феномен, когда человек, стремясь упасть в пучину животной страсти, пытается тем самым облегчить в себе боль от чувства утраты и избавиться от тяжелых воспоминаний. Я о таком раньше неоднократно читала.

Словом, так или иначе, но напор античных красоток уже начал создавать ощутимое напряжение в нашей компании. Даже Серегин – наш суровый невозмутимый командир – как-то смущенно кашлянул, отводя взгляд от горящих откровенной страстью глаз Феодоры… А в этот момент Клавдия, пользуясь правом главной поварихи, стала подливать ему добавки из огромного черпака, делая это неспешно и почтительно, исполненная важности и благолепия. Совершая сие действо, она нагнулась и преспокойно вывалила перед глазами нашего Бати свой пышный бюст, которому позавидовала бы и Анна Семенович. Дав капитану Серегину поглубже, до самого пупа, заглянуть к себе в вырез, Клавдия выпрямилась и победоносно поглядела на Феодору.

Совершенно случайно я заметила, что сидящая слева от меня Ася, в то время как остальные дети уткнулись в свои миски и с аппетитом наворачивали похлебку, застыла с ложкой в руке. Проследив за ее хмурым взглядом, я обнаружила, что направлен он как раз на тех двоих – Клавдию с Феодорой. Сквозь злой прищур Ася, словно в прицел, смотрела поочередно то на одну, то на другую матрону, и в этом взгляде двенадцатилетней девочки было совсем не детское понимание всего того, что тут происходит. А когда она перевела взгляд в сторону капитана, в ее глазах расцвело выражение, которое мне трудно было сразу расшифровать в силу того, что ничего подобного я не ожидала увидеть, но буквально через пару секунд меня словно озарило – это было безграничное обожание, восторг, поклонение и любовь – целая гамма ярких эмоций, поражающих своей силой.

Нет, пожалуй, не нужно сейчас лезть в Асину голову. Ведь все ясно как день – девочка увидела в капитане Серегине идеал отца, а может, она даже нафантазировала себе, что он и есть ее отец-военный. Отсюда у нее и ревность к этим женщинам, претендующим на его внимание.

Ничего, Ася у меня умница-благоразумница, и опасаться тут, пожалуй, нечего. Просто мне и самой уже было весьма неловко из-за той эротической атмосферы, что пропитала все вокруг. Правда, кроме Аси, никто из детей ничего такого не замечал – невинные, юные ангелочки мои уплетали еду, настроение у всех было стабильно хорошее. Местные подростки сидели своей кучкой, недалеко от моих гавриков – эти ребята уже явно отделились от взрослых женщин и теперь старались держаться поближе к нашей компании, группируясь вокруг Димки.

Воздух, загустевший от эротических флюидов, подействовал и на Антона. Объектом своего внимания он выбрал худенькую, смуглую молодую матрону по имени Туллия, очень симпатичную, с выразительными черными глазами и чувственным алым ртом. Эта красотка тоже принимала активное участие в стрельбе глазками, причем, не ограничиваясь одной мишенью. Похоже, что ей нравились сразу все наши мужчины, за исключением, естественно, нашего хореографа, которого Туллия упорно игнорировала, как, впрочем, и другие охотницы на мужиков.

Однако несчастный этого не замечал. Ему казалось, что ужимки девушек предназначены как раз ему – а как же иначе, ибо кто у нас самый элегантный, самый грациозный, в конце концов, на ком самый красивый головной убор? И Антон уже минуты три, не отрывая глаз от красотки и мечтательно улыбаясь, скреб ложкой по пустой миске. Из глаз у него при этом вылетали сердечки и стройной стайкой устремлялись в сторону черноокой чаровницы.

Отец Александр, вкусив суп и отказавшись от добавки, сел перебирать свои четки, поставив вокруг себя занавес уединения, и пылкие взгляды дам соскальзывали с него, как капли воды с гуся. Весь его вид говорил о том, что к происходящему он относится вполне нейтрально, не осуждая, но и не желая принимать участия в этом празднике жизни. Мое настроение было таким же. Несмотря на то, что мы с этим человеком были совершенно разными людьми, и наша сила имела разную природу, имелось в нас что-то общее, способствующее взаимопониманию.

После ужина, когда подростки помыли посуду, а капитан Серегин распределил ночные дежурства, мы все начали потихоньку готовиться ко сну. Однако эротическое напряжение никуда не делось – наоборот, с наступлением темноты взгляды и жесты знойных дам стали еще более смелыми. И вот уже одна из девиц как бы ненароком прижалась к кому-то из ребят грудью, а другая попросила ее согреть… Если честно, немного забавно было наблюдать, как крутые ребята в камуфляже приходят в замешательство от этих «приставаний» и косятся при этом на командира.

Но командиру и самому приходилось жарковато… Целых две прекрасных гурии – Феодора с Клавдией – обхаживают его наперебой, то и дело одаривая друг друга испепеляющими взглядами. Что-то «товарищи женщины» совсем разошлись, того и гляди начнут исполнять стриптиз со всеми вытекающими последствиями… Ах, да ну их, не хочу превращаться в моралистку, мне ведь и самой не чуждо ничто человеческое, только здесь нет пока героя моего романа…

Решив не углубляться в намечающиеся шуры-муры, я стала укладывать спать свою ребятню. Все-таки мы сильно устали. Расположились мы возле костра, привычно развернув прямо на земле наши пенки. Гадов я уже не боялась, тем более что этой ночью спальные места были окружены кольцом из волосяного аркана, а местные, развязав пояса и скинув свои нехитрые одеяния, не предусматривающие никакого нижнего белья, накрывшись плащами, улеглись на ворохах сена прямо в трофейных телегах или на своих арбах.

Очень хотелось спать, однако я предполагала, что нам вряд ли удастся поспать спокойно, ведь ни для кого не было секретом, что ночью или рано утром на нас могут напасть тевтоны. Дети быстро заснули, а я все лежала, слушая доносящиеся от костра звуки – чувственные переливы женского смеха и игривое воркование, изредка прерываемые приглушенным баском нашего командира. Как уж они там между собой общались – я себе не представляю. Хотя, говорят же, что язык любви и страсти в переводчике не нуждается…

Через некоторое время и там все стихло, только вот с некоторых телег вдруг нет-нет начали раздаваться ритмичные скрипящие звуки, приправляемые стонами страсти… Очевидно, что желание некоторых девиц не спать в одиночестве было удовлетворено и теперь они торопились воспользоваться плодами своей победы.

Меня же беспокоило какое-то смутное чувство, будто я упустила что-то важное. Чувство это зудело, как назойливая муха, никак не желая принимать отчетливую форму. Однако я была слишком вымотана для того, чтобы предаваться анализу, и с большим удовольствием наконец разрешила себе погрузиться в сладкий сон…

Разбудил меня отдаленный шум. Видимо, я спала чутко, потому что дети от этого не проснулись, только Янка беспокойно перевернулась с одного бока на другой. Я со страхом прислушалась. Кто-то орал и отчаянно ругался. Сначала, спросонья, я, естественно, подумала, что объявлена тревога и хотела уже было вскочить и поднимать гавриков. Однако по тональности криков мне тут же стало понятно, что кричат и вопят только две женщины, и весь базар происходит на чистейшей латыни. Я с облегчением вздохнула и ухмыльнулась – несомненно, это был обычный женский скандал на тему, которая называется «делить мужика».

Бранящиеся голоса принадлежали Феодоре и Клавдии – две эти претендентки на благосклонность командира страстно, с чувством ругались, понося друг друга на чем свет стоит, из чего можно было сделать вывод, что они обе сегодня остались с носом. Я встала и тихонько подошла поближе. Думая, стоит ли мне что-то предпринять, я следила за ходом их эмоциональной беседы, и между делом аж заслушалась, получая своеобразное удовольствие – настолько витиеватой и художественно оформленной была их брань на языке Плиния и Сократа… Кроме всего прочего, обе скандалистки были полностью обнажены, а это означало, что их ревнивые ухаживания дошли до самой крайней точки, и в самый решительный момент, утомленный выяснением того вопроса, кто из них будет первой, капитан Серегин покинул их скандальное общество, соблазнившись прелестями тихой скромницы Туллии, которая сейчас медленно млела в его объятьях.

– Ты блудливая бесхвостая кобыла, стояла бы спокойно в своем стойле и жевала сено! Если будешь вставать у меня на дороге, я выдергаю все твои космы и украшу ими отхожее место! – гневно орала Феодора.

– Кто бы говорил! На себя посмотри! Наверное, Прометей был пьян и пролил огонь на голову твоей прародительницы! И уж мне ли сравниться с тобой в блудливости? Муж твой покойный не зря угощал тебя вожжами чуть не каждый день – бешеный зверь сидит у тебя в чреслах, и ты не пропускаешь мимо ни одного мужчину! – визгливо парировала Клавдия.

– А тебе завидно, что я могу разжечь в любом мужчине пламя страсти? – расхохоталась в ответ Феодора. – И уж не ты ли все старалась соблазнить моего мужа, хотя уже имела трех других любовников? Ты – бессовестная женщина, достойная удовлетворять свою страсть разве что с ослом!

– Ах, с ослом?! – взвилась ее соперница, – ну, а ты, в таком случае, иди и совокупляйся с конем – видать, ты настолько распутна, что никто из мужчин не в силах тебя ублажить, раз ты все время меняешь любовников!

Словом, за исключением определенных терминов и специфических фразеологических оборотов, перебранка эта по большому счету ничем не отличалась от тех, что частенько случаются и в нашем мире. Сначала – угрозы, потом – «обмен любезностями» с целью поддеть друг друга побольнее, а затем, бывает, доходит и до драки…

Не успела я закончить свое умозаключение, как эти две женщины тут же проиллюстрировали мои мысли – они вцепились друг другу в волосы, намереваясь, в лучших традициях женской потасовки, «повыдирать патлы» и «повыцарапывать зенки»… Две голые женщины, как кошки, с воплем вцепившиеся друг другу в волосы – это зрелище, достойное богов.

Конечно же, я была вынуждена немедленно вмешаться в этот скандал, но появляться перед разъяренными бабами самолично и разнимать их мне показалось плохой идеей. Волшебница, в конце концов, я или нет! Я представила, что между этой сцепившейся парочкой проскакивает разряд статического электричества – и щелкнула пальцами.

Судя по всему, я перестаралась – слишком уж велика была сила взаимной ненависти между двумя этими особами, которую я использовала для подпитки этого заклинания. Ярко-голубая вспышка, сопровождающаяся громким треском, мгновенно разбросала подвывающих скандалисток в разные стороны. В воздухе запахло озоном и палеными волосами. Вот эту бы энергию, да в мирных целях. На будущее я отметила, что в следующий раз на заклинание надо ставить двух– или даже трехкратный понижающий коэффициент, а то уж больно футуристично смотрелись жертвы моего эксперимента, с недоумевающими физиономиями и клочками дымящихся волос вместо прически. После этого пора было уже и мне появиться на сцене.

Как только я предстала перед обеими скандалистками, упирая руки в боки и с трудом сдерживая смех, они тут же упали передо мной на колени и закрыли руками головы, отклячив при этом свои пышные зады. Как сказал мне потом ухмыляющийся Бек, вид сзади на эту сцену мог бы смутить даже закоренелого евнуха.

– О, могущественнейшая богиня Анна, – хором взвыли Феодора и Клавдия, – прости нас, недостойных, пощади и избавь от своего гнева. Мы больше никогда не будем так делать, только не наказывай нас больше.

– Хм, – строго сказала я, – вообще-то, мои дорогие, уже поздно пить боржом, то есть извиняться. Что сделано, то сделано, и теперь мое наказание навсегда останется с вами. Стоит вам прикоснуться к друг другу с недобрыми намерениями, как вы тут же получите продолжение сегодняшнего наказания, которое отныне будет с вами навечно.

– Это все она! – тут же взвизгнула Клавдия, указывая на Феодору.

– Нет, это она! – в том же духе ответила Феодора и попробовала ткнуть пальцем в свою соперницу, но сверкнувшая ярко-голубая молния заставила ее взвыть и отдернуть руку.

– Обе вы хороши до изумления, – прокомментировала я полученный дамами урок, – поэтому и наказание распределено между вами поровну. Могу дать вам совет – держитесь друг от друга подальше, и все будет хорошо. И никогда не претендуйте больше на одного и того же мужчину, даже если вы настолько распутны, что собирались ублажать его вдвоем. У вас все равно ничего не выйдет, ибо демонстрировать в его присутствии сцены взаимной ревности – это самая большая глупость, которую можно придумать. Вы могли вырвать друг у друга на головах последние остатки волос, но это не помогло бы вам вернуть капитана Серегина в свои объятья.

– Но почему, о моя госпожа, – взвыла Клавдия, – я не могу наказать эту нахальную мерзкую приблудную кошку, которая посмела покуситься на самое святое в моей жизни? Сними с меня свое наказание, и я буду служить тебе верой и правдой.

Феодора в ответ благоразумно промолчала, что снова повысило мою оценку этой довольно умной женщины.

– Цыц! – топнула я ногой, – ты и так будешь служить мне, хочешь ты того или нет. Между нами долг крови и неразрывная связь, освященная богом, по сравнению с которым ваш Меркуриос – не более чем жалкий слуга. Я все сказала, а теперь идите и подумайте о своем дальнейшем поведении. Аминь!

Немного отмякнув, я добавила:

– Идите, оденьтесь и через полчаса подходите к костру. Мне надо будет хотя бы отчасти привести в порядок ваши прически, а то вы сейчас похожи на драных кошек, выскочивших из пожара.

Схватившись за головы, обе преступницы тут же обнаружили на них обгорелые клочки вместо роскошных кудрей – и залились громким плачем.

– Тихо вы! – прошипела я, – дети уже спят, а вы уже достаточно нашумели за сегодняшний вечер. Если вы издадите еще хотя бы один звук, то, клянусь своей силой, я заставлю онеметь вас до конца ваших никчемных жизней.

Очевидно, эта угроза оказалась достаточно весомой, потому что обе скандалистки задом-задом отползли от меня и растворились в ночном полумраке.

День четвертый. Утро. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Да уж, оторвались мы этой ночью по полной программе, и горячие южные женщины в этом от нас не отставали. Конечно, посты при этом бдели, но возвращающихся с дежурства бойцов тут же перехватывали в свои жаркие объятья горячие латинки или латинянки – не знаю как их правильно назвать – и сразу запускали в процесс по улучшению породы. Причем было такое впечатление, что местные бабы будто с цепи сорвались, целую вечность не видев живых мужиков. Такого темперамента, экспрессии и, не побоюсь этих слов, накала страстей, я в своей жизни пока еще не встречал. Из-за меня, каюсь, было дело, даже поспорили, а потом и подрались две местные красотки, но тут вмешалась Птица и в прямом смысле устроила им короткое замыкание. Треску и искр было – как при захлесте двух высоковольтных проводов.

Ну, а если подробнее, то это была та еще история… Сперва эти две дамочки, Феодора и Клавдия, занялись состязательным соблазнением вашего покорного слуги. Уж как они изощрялись! Я себя прям турецким султаном почувствовал… С большим удовольствием я наблюдал за ними, не выказывая никакого нетерпения – ну а куда спешить, тем более что само зрелище затягивало, ведь не каждый день перед тобой устраивают эротические игры две прелестницы… Так что я не торопился отдать предпочтение ни одной из них, даже когда они уже совсем разделись. Кстати, процесс раздевания впечатлил меня своей легкостью и быстротой – дело в том, что вся их одежда состояла всего лишь из плаща и сколотого большими бронзовыми булавками-фибулами куска ткани, изображающего платье. Стоило развязать пояс и расстегнуть фибулу, как все женское одеяние просто и незатейливо падало на землю.

И вот передо мной стоят две обнаженные знойные женщины, объятые страстью и нетерпением… Мне подумалось, что такое неожиданное пикантное приключение при столь необычных обстоятельствах следует воспринимать как подарок судьбы. Да уж – ощущения непривычные, но чертовски приятные. Не припоминаю, чтобы прежде мне доводилось испытывать нечто подобное… Главное, ничто не мешает мне разглядывать их, любуясь грациозными и томными движениями, манящими улыбками. Мне хочется смотреть на них долго, ведь в моем возрасте эмоциональное наслаждение от женской близости доминирует над страстными неудержимыми порывами, свойственными юности…

Феодора, конечно же, имела в собственных глазах некоторое преимущество – на фоне остальных женщин она выгодно выделялась за счет высокого роста, белой кожи и восхитительной рыжей шевелюры, которую она сейчас распустила по своим пышным округлым плечам. Я, правда, не был особым любителем рыжих, хотя и оценил прелести ее ладной фигуры – несомненно, по всем греко-римским канонам она была близка к идеалу красоты, о котором я могу судить по тем скульптурам, что доводилось видеть в музеях. И лишь маленькая, точнее, большая, деталь мешала более точному соответствию – ее налитые, белоснежные груди. Они были подобны двум огромным спелым грушам, и темные, удлиненные соски при этом задорно торчали в стороны. Животик у Феодоры был плотный, слегка округлый, ноги пропорциональные и стройные, без намека на кривизну или волосатость, и вдобавок ко всему довольно недурная мордашка – маленький нос, широко расставленные глаза с поволокой, ямочки на розовых щечках.

А главным в ней было то, что во всех ее движениях сквозила та плавность и медлительная грация, что и придает женщине неуловимый эротизм, сводя с ума морально неустойчивых юношей и будя смелые фантазии у зрелых мужей… Короче, внешность такая, что Дана Борисова отдыхает и нервно курит в сторонке.

Клава – это была дама совсем другого типа. Невысокая, на голову ниже Феодоры, она обладала феноменальным, словно два футбольных мяча, и при этом стоячим бюстом, и не менее феноменальной, гм, филейной частью, что выступала сзади подобно полке от комода. И все это сочеталось у нее с подчеркнуто узкой талией, упругим животом и дополнялось маленькими и изящными кистями рук и ступнями ног. Этакие «песочные часы», способные пробудить животную страсть – столько энергии и жизненной силы чувствовалось в этом роскошном женском теле, что возникало желание взять, и как следует укротить эту лошадку… Клавдия завлекательно улыбалась, и ее белоснежные зубы так и сверкали на смуглом лице, а бюст подрагивал и вздымался. Да уж… несомненно, увидев эти груди, Анна Семенович первым делом побежала бы к своему пластическому хирургу и закатила бы ему скандал, требуя себе еще более грандиозного украшения. Вызывало удивление, как вообще эта Клава умудрялась сохранять равновесие при таком-то бюсте и как ее не заносит на поворотах. Сия тайна велика есть, хотя, наверное, в этом ей помогала служившая противовесом пышная, не имеющая малейших признаков целлюлита, задняя часть тела. Задок у Клавы была не только выдающихся размеров, но и идеальной формы, и поэтому ее хотелось гладить и гладить, как круп хорошей породистой лошади.

Судите сами, ну как пройти мимо таких двух колодцев и не напиться, тем более что бабы сами наперебой вешались мне на шею. Но, как оказалось, я был не прав, чем дальше заходило дело, тем ярче между этими двумя женщинами пылал огонь ревности и тем меньше внимания они уделяли мне и больше друг другу. Хоть я и ни бельмеса не понимал в их латинской перебранке, но мне такие отступления совсем не нравились. В результате я встал, подобрал свою куртку, и покинул эту скандальную парочку. Лучше уж провести ночь никак, чем так.

Правда, оказалось, что провести ночь «никак» мне не грозило. Едва я отошел в сторону от этих двоих (которые так увлеклись выяснением отношений, что даже не заметили моего исчезновения), то наткнулся на еще одну местную красотку, Туллию, которая будто специально ожидала моего появления. Это была вполне равноценная замена Феодоре с Клавдией. С точки зрения мужчины, все у нее было на четыре с плюсом. Стройная фигура, черные вьющиеся волосы, такие же черные глаза и пухлые, темные губы, блестящие и свежие, словно розовый бутон. Грудки у нее оказались небольшими, но твердыми, как незрелые яблочки, а живот походил на впалую мраморную чашу. И самое главное – к ее страсти не было примешано и тени ревности и скандальности, что оттолкнуло меня от тех двоих. С этой брюнеточкой я и провел всю оставшуюся ночь, лишь время от времени прерывая занятия любовью для обхода постов. И это того стоило – столько темперамента и страсти, неги и ласки, такой изобретательности я не встречал еще ни в одной женщине, несмотря на приличный опыт в этой сфере. Меня беспокоило только неожиданно возникшее чувство, что на нас с ней кто-то смотрит из темноты недобрым взглядом, причем основное внимание направлено на мою партнершу, а мне достается, так сказать, рикошетом. Хотя что там разглядишь, в темноте…

Вот так, обнимая Туллию, я со стороны наблюдал и развитие скандала между моими несостоявшимися партнершами и то, как Птица быстро и решительно пресекла это безобразие. Я бы так не смог, ибо растаскивание вцепившихся друг в друга женщин – занятие нудное, опасное и не гарантирующее результата. А тут – трах-шарах-бабах – и больше никто никуда не идет.

Правда, скандалистки при этом лишились большей части волос на головах, но это уже, как говорится, неизбежный в таких случаях побочный эффект, который сама Птица в буквальном смысле попыталась сгладить при помощи ножниц и расчески. Получилось у нее довольно миленько, в стиле минималистских женских причесок нашего мира. Кстати, как я узнал потом, ни одна, ни другая все же не остались в одиночестве. Об этом позаботились Бек с Арой, растащившие девок по разным сторонам лагеря и задавшие им хорошенькую скачку. Да те и сами были не против – если уж обломилось со мной, то хоть так они могли получить немного сладенького. Такая вот любовь.

За исключением этого приключения, ночь прошла спокойно. Мало того что не сработала ни одна из минно-взрывных закладок Бека, но и наш лагерь не посетил ни один из крупных хищников. Утром и я сам и мои парни чувствовали себя полностью опустошенными, и в то же время морально удовлетворенными и спокойными, а местные бабы, принимавшие участие в этой оргии, выглядели как домашние кошки, ненароком облопавшиеся сметаны. Шерсть их, то есть, простите, волосы, лоснились, глаза горели, а с губ то и дело срывалось ласковое мурлыкание. Куда только делись те серые забитые существа, которых мы еще вчера подобрали на развалинах их поселения.

Вообще-то я сам себе удивляюсь, ведь обычно я не склонен к таким случайным приключениям, и партнерш себе выбираю более чем тщательно, отчего до сих пор и не женат. Да и мои парни тоже далеко не казановы, и обычно не кидаются на первую попавшуюся юбку. А тут, понимаешь, такой залет, да еще и без презервативов… Наверное, все же в этом деле была задействована какая-то магия, и речь идет совсем не о гормонах или феромонах.

Другой вопрос, что нам делать с этими женщинами, когда наша миссия в этом мире так или иначе придет к своему завершению. Не сможем же мы осесть по хуторам только для того, чтобы растить множество сопливых детишек. Конечно, сами по себе дети – это счастье, но от нас-то человечество ждет гораздо большего. Кроме того, это местные привыкли к таким диким условиям, а мои ребята всеми силами будут рваться к цивилизации. Да и чужие мы здесь. Вот если кто-то из этих женщин согласится уйти вместе с нами, тогда совсем другое дело, хотя их легализация в нашем мире выльется в бюрократическую мороку.

Когда я рассказал о своих сомнениях отцу Александру, тот пожал плечами и сказал, что обратную амбаркацию* надо еще заслужить. Она вполне возможна, но не обязательна, красной дорожки перед нами никто расстилать не будет, даже если в итоге удастся победить тевтонов. Так что делать надо что должно, а свершится все равно то, что суждено. Но об этом мы подумаем потом, а пока наша главная задача – оторваться от возможной погони или хотя бы принять бой в таких условиях, где за нами будут все возможные тактические преимущества.

(Прим. авт.: Обратная амбаркация* – возвращение десанта обратно на корабли)

Поднял я всех на рассвете. Несмотря на спокойную и восхитительную ночь, не стоило забывать и о возможном преследовании. Пока поварихи, косясь на изрядно укоротившуюся прическу своей начальницы, разогревали вчерашний суп, разбухший за ночь и превратившийся в самую настоящую кашу, остальные сворачивали лагерь и готовились к выступлению. Проводник Гай сказал, что тропа контрабандистов начиналась прямо от этой поляны, и через удобную седловину промеж двух гор выводила на ту сторону горного хребта прямо в бескрайние степи, поросшие морем травы и отдельно стоящими высокими деревьями, вершины которых объедали огромные животные, по сравнению с которыми и слон показался бы карликом. Первоначально по этой тропе гоняли пасти в степи скот, который отъедался там на травах выше человеческого роста просто до безобразия. Потом, с появление в этом мире тевтонов, через эту дырку в горном хребте началась контрабандная приграничная торговля, в итоге окончившаяся разорением и гибелью столь удачно устроившегося поселения.

Почти сразу же от поляны тропа контрабандистов так круто полезла вверх, что даже привычные ко всему обозные битюги могли тянуть телеги только шагом, а людям нет-нет приходилось наваливаться на них сзади, чтобы помочь животным на особо крутых участках подъема. По счастью, таких мест было очень немного, в основном подъем был хоть и крутым, но все же приемлемым. Мы находились в пути уже около четырех часов и рассчитывали к полудню достичь седловины, когда наконец услышали «бум-м-м-м», сообщивший, что на первую заложенную нами МОНку кто-то наткнулся…

К этому времени мы достаточно высоко поднялись над уровнем долины – наверное метров на пятьдесят, но изгиб ущелья и густые заросли кустарника, среди которых петляла тропа, не давали ничего разглядеть. Всего в нашем распоряжении было четыре хранившихся у Бека мины МОН-50 и одна МОН-100. Три пятидесятки он выставил на тропе от селения к месту нашей ночевки, причем самую первую сразу за бродом, и еще одну заложил почти у самого выхода с поляны, что приютила нас на ночь. «Сотка» же осталась в запасе – на случай, если придется оборудовать позицию, на которой мы будем вынуждены драться с погоней насмерть.

Чем выше поднималась тропа, тем уже и удобней для обороны было боковое ущелье, ведущее к перевалу. Но все равно, самое удобное место, по словам Гая, должно быть на самом перевале, где щель между крутыми горными склонами сужается до того, что на тропе между двумя скалами не способны разъехаться две груженые товаром арбы. То есть, в переводе на наши меры, это меньше шести метров по фронту, что, в общем-то, почти идеально для обороны от кавалерии. Если мы успеем дойти до этой позиции, то защищаться там мы сможем почти неограниченно долго, хоть от целой армии, лишь бы хватило боеприпасов. А если тевтоны попробуют пустить в ход мощь своего херра Тойфеля, то с учетом наличия в нашем отряде отца Александра им от этого самим будет еще хуже. Уже проверено практикой.

Когда бумкнуло второй раз, то авангард нашего отряда уже взобрался на перевал и начал разбивать лагерь-дневку на специально оборудованном для этого месте за самой высокой точкой подъема. Ущелье там гостеприимно расширялось, образуя поляну, имелся бьющий из-под скалы родник из которого вытекал небольшой ручей, струящийся в попутном для нас направлении, и сложенный из камней очаг. А нависающие на этим местом двухметровые каменные карнизы и довольно глубокая пещера предоставляли убежище как от солнечного жара, так и от непогоды. В любом случае животные устали тащить вверх повозки, им требовался отдых. Это же касалось и людей, которые тоже выбились из сил, и последние несколько сотен метров подъема казались им чудовищной пыткой.

Когда, примерно в полдень, в «ворота», как я про себя назвал то самое узкое место, въехал наш арьергард, то где-то далеко внизу сработала уже та МОНка, которая была заложена на месте нашей последней ночевки. Кто бы ни шел за нами по пятам, ему нельзя было отказать в настойчивости и игнорировании собственных потерь. Если исходить хотя бы из приблизительных расчетов, то на подготовку позиции для встречи незнакомцев, столь назойливо желающих с нами познакомиться, у нас было еще что-то около четырех часов времени.

Разумеется, никаких окопов в скалах и каменистых осыпях вырыть было невозможно. Пришлось ограничиться выложенными из камней стрелковыми ячейками и веревочным спотыкачом, усиленном крупноячеистой рыбацкой сетью, растянутой в самом узком месте прохода на случай, если нас попробуют атаковать в конном строю на полном скаку. Не думаю, что у тевтонов настолько дурные командиры, но вдруг…

Последнюю МОНку, снабдив радиовзрывателем, мы замаскировали, присыпав щебнем, за поворотом тропы в месте, недоступном для нашего огня. Именно здесь тевтоны должны будут накапливать силы для массированной атаки, и именно здесь это взрывное устройство, похожее на тарелку, принесет нам максимум пользы. Короче, подготовились к встрече дорогих гостей как могли.

Сам я, примкнув к своему «Валу» дневной оптический прицел, занял позицию на узком карнизе метрах в двадцати над тропой. Оттуда просто великолепно были видны как подходы к нашему расположению со стороны противника, так и дневной лагерь, где находились те, кого мы должны были защитить. С другой стороны ущелья, почти на таком же карнизе, только чуть выше меня, накрывшись маскировочной сеткой, за каменным выступом укрылись Кобра с Бухгалтером. Зоркий Глаз с напарником Арой и со своим верным «печенегом» занял позицию внизу прямо напротив прохода. Если что, то именно ему придется встретить врага кинжальным огнем в упор. Пока до появления противника еще оставалось время, я старался как можно лучше изучить местность и проиграть в уме все подробности грядущего боя.

Полдень. Стоянка на перевале. Анна Сергеевна Струмилина.

Господи, я и не знала, что у меня будет столько дел. Получилось так, что наши мужчины остались готовиться к бою в самом узком и удобном для обороны месте ущелья, оставив меня распоряжаться по хозяйству, ибо Антон в этом деле был совершенно не в счет. Выбившихся из сил животных не менее уставшие люди должны были распрячь, напоить из специальной каменной колоды, куда стекала вода родника, после чего загнать их в глубокую и широкую пещеру, используемую местными как хлев и убежище от крупных хищников. А потом задать им сухого сена и зерна и оставить в покое.

Конечно, большую помощь мне и нам всем оказал мальчик Гай, который уже водил караваны контрабандистов вместе с отцом. Он-то и рассказал, как лучше расставить телеги и арбы, чтобы они никому не мешали, где находится очаг и где отхожее место. Все ужасно примитивно, тем не менее, стоило признать, что стоянка для отдыха караванов оборудована тщательно и со знанием дела; во всем прослеживалась забота о тех, кто будет ей пользоваться.

Пока мы обустраивались на этом месте, прошло часа два или даже чуть больше. Когда все было сделано, и под казаном уже весело плясал огонь, у меня появилось время встряхнуться и подумать. Кстати, топили тут не дровами. В пещере обнаружился довольно большой запас хрупких антрацитово-черных камней, которые на поверку оказались кусками неплохого каменного угля. Ну, это и понятно. Если местные знали, что где-то поблизости находится открытое месторождение, то они быстро смекнули, что привозить сюда уголь куда удобнее, чем дрова, поскольку требуется его гораздо меньше.

Итак, я собиралась подумать, а именно – подумать о вчерашнем поведении местных женщин, которые, за исключением всего троих самых стойких, с разбегу бросились в омут разврата и принялись соблазнять первых встречных парней, которых они до этого ни разу ни видели. Это было важно, потому что я не понимала их поведения, а так отныне не должно быть ни в коем случае. Мало ли что им взбредет в голову в следующий раз, и кто тогда будет расхлебывать результат их сумасбродства? Конечно же, богиня Анна. Так что до этого доводить не следует, а то методы богини не всегда блещут гуманностью – а тем более еще совсем неопытной богини… Вон, ссору Клавдии и Феодоры пришлось решать слушком радикальными средствами, и, если бы у меня было время подумать и выбрать методы, то я бы никогда не решилась сделать то, что сделала. Слишком уж это было жестоко. Если бы их взаимная ненависть была немного больше, то так недолго было бы и поджарить заживо их обеих на электричестве собственного внутреннего производства. Аккуратнее надо быть, Анна Сергеевна, осторожнее и вдумчивее, и сперва изучить процесс, а потом уже направо и налево размахивать виртуальной волшебной палочкой…

Мне нужно было срочно поговорить по душам с кем-нибудь из этих женщин. Не устроить в мозгах полицейский шмон, а именно поговорить. В конце концов, я не ставила перед собой задачу следить за их нравственностью и держать в ежовых рукавицах. Мне хотелось понять мотивы и побуждения людей, чья мораль была столь отлична от привычной нам общехристианской и даже мусульманской.

Немного подумав, в качестве собеседницы я выбрала Феодору. У остальных и прическа была пониже и дым из трубы пожиже – в смысле, что ум они имели такой неглубокий, что его способна перейти вброд даже курица. Это наблюдение касалось и Клавдии. Повариха она отличная, а вот все, что сверх того, лежало вне сферы ее понимания.

Кстати, с того момента, как мы прибыли на эту горную стоянку, Ася и Яна таскались за мной хвостиком как привязанные. Причем без труда было видно, что надо все это зачем-то Асе, а Яна таскается вместе с ней, то ли из солидарности, то ли потому, что подруга ее об этом прямо попросила или даже заставила. Короче, Яне было скучно, а Асе нет. Она как будто ждала чего-то и готовилась использовать это событие для своей пользы. Она вообще была скрытной девочкой, себе на уме, и я даже не представляла, что еще могло прийти в ее маленькую умную головку.

Время от времени ее взгляд останавливался то на Клавдии, то на Туллии, то на Феодоре, и я понимала, что это ожидание как-то связано с капитаном Серегиным, но покане представляла себе, каким образом.

И вот, наконец, Феодора закончила устраивать в пещере нашу скотину и, отдав последние указания девочкам-подросткам, вышла наружу. Я терпеливо ждала, пока она, скинув свои одежды и, без тени стыда, полностью обнажившись, смывала с себя пыль и грязь в том же каменном желобе, из которого совсем недавно мы поили скотину. Проточная родниковая вода была холодной до ломоты в зубах, и Феодора в процессе мытья фыркала и повизгивала. От всей ее ядреной фигуры с пышными подрагивающими грудями при этом исходило ощущение здоровья, силы и какой-то дикой невинности. Взгляды, которые она при этом бросала на меня, были полны недоумевающего бесстыдства. Она просто не знала, что своего тела надо стыдиться, и не понимала, почему я не присоединюсь к ней и не омою свои члены после утомительного и пыльного пути. Наконец она окончила водные процедуры и присела на широкий каменный выступ, обтесанный в виде скамьи, завернувшись с ног до головы в большой кусок ткани из тонкой шести. И вышло это у нее так же ловко, как будто она надела банный халат. Я невольно залюбовалась ею – так она была хороша с этой своей французской стрижкой, с усилившимся от купания румянцем; глаза ее сияли какой-то невозможной бирюзовостью, и весь вид прелестной купальщицы выражал абсолютную безмятежность. Улыбка блуждала на ее губах, делая ее и без того милое лицо еще более привлекательным. Я невольно ответила ей такой же радостной дружеской улыбкой и решила, что время для нашего разговора настало. Я подошла поближе и опустилась на каменную скамью рядом с ней.

– Госпожа, – обратилась ко мне Феодора, очаровательно потряхивая короткими рыжими прядками, чтобы смахнуть воду, и набрасывая на голову покрывало, – неужели вы там, в своем небесном мире, никогда не моетесь? Ведь так приятно в эту дневную жару после длинного и тяжелого пути сбросить с себя все одежды и омыть уставшее тело холодной водой. Или у вас все совершенно по-иному, и вам все равно, вымыли вы себя или нет.

Сказать честно, эта женщина меня смутила и вогнала в краску. Не говорить же ей, что я бы не прочь последовать ее примеру, но стесняюсь Митьку и Димку, местных мальчиков-подростков, а также находящихся на расстоянии прямой видимости спецназовцев – тем более что я знаю об их биноклях и четкости их изображения. В тот раз, когда мы купались в горячей заводи вместе с Никой и девочками, от мужских глаз нас отделяла непроницаемая скала, а еще наша убежденность в том, что все парни в отряде капитана Серегина непоколебимо порядочны и деликатны. Не то что теперь я в этом была не уверена – совсем наоборот – но, во-первых, тут не было скалы, а во-вторых, совсем недавно я убедилась в том, что порядочность и деликатность наших парней заканчивается ровно в тот момент, пока они не увидят со стороны женщины приглашающий сигнал. А я, даже случайно, не желала подать кому-либо такие вот приглашающие знаки. Я просто стеснялась сказать Феодоре, что мне стыдно обнажиться на открытом месте… Прямо какой-то оксюморон. Но, очевидно, мне все же лучше поговорить с ней на эту тему, потому что врать не хочется, а отмалчиваться совсем не в моем духе.

– Понимаешь… – сказала я ей, – там, откуда мы пришли тоже принято поддерживать себя в чистоте, но для женщин там принято обнажаться или наедине, или в такой же женской компании или в обществе своего возлюбленного или мужа, с которым она делит свою жизнь, а все остальное от Лукавого, то есть херра Тойфеля. Мужчины же, с которыми мы вместе путешествуем, являются моими друзьями и товарищами, а отнюдь не возлюбленными или мужьями. А потому мы хоть и хотим обмыть наше тело от пыли и грязи, но не желаем, чтобы они видели его обнаженным.

– Спасибо, госпожа, вы все мне объяснили, – сказала Феодора и, выпростав из под своего покрывала руки, три раза звонко хлопнула в ладоши.

По этому сигналу к ней явилось трое девочек-подростков – худеньких, чернявых, горбоносых, с длинными иссиня черными волосами, завивающимися тонкими кольцами. Вся троица, казавшаяся для меня на одно лицо, вопросительно уставилась на Феодору удлиненными, подведенными сажей глазами.

– Девочки, – безапелляционно-приказным тоном скомандовала Феодора, – наша госпожа желает помыться, но ее оскорбляют и смущают случайные мужские взгляды. Если вы меня поняли, то действуйте!

Девочки тут же убежали, но почти сразу же вернулись, взяв с телеги большой отрез грубой хлопковой ткани, похожей на бязь, из которой и соорудили для меня живую ширму вокруг желоба с водой. Я предложила Асе с Яной разделить и присоединиться к водным процедурам, и те с удовольствием согласились. Вслед за тем я с наслаждением стала разоблачаться, один за другим снимая, хм, свои предметы туалета. Пока я раздевалась, глаза Феодоры все больше и больше раскрывались в удивлении. Как я уже говорила, по местным меркам, опирающимся на стандарты античного Средиземноморья, одежда из нашего мира была невероятно сложной и сшитой с большим искусством. Хотя в теплом и влажном парниковом климате этого мира в ней было слегка жарковато. Тут вообще можно было бы ходить голышом и не замерзнуть.

Родниковая вода в желобе оказалась обжигающе холодной, а чувство чистого тела восхитительным. Хотя купаться в горячей заводи было все же интересней. Но нет ничего такого, с чем бы не справились натуральная губка и душистое мыло местного производства. Вскоре я с девочками, завернувшись в такое же полотенце, присела рядом с Феодорой на нагретый солнцем камень. Вслед за нами те три чернявые девчонки, что держали ширму, по примеру своей начальницы ничуть не заморачиваясь стыдливостью, разделись и, повизгивая, полезли в желоб купаться голышом. А я начала давно запланированный разговор с нашей рыжей бестией.

– Скажи, Феодора, – спросила я, – что случилось с вами прошлой ночью, и почему вы так набросились на наших парней, будто долгое время не видели мужской ласки, а потом вдруг дорвались до сладкого. Ваш скандал с Клавдией выглядел совершенно безобразно. Я-то думала, что ты умнее и не будешь доводить дело до драки.

Та в ответ сперва лишь пожала плечами и задумалась.

– Не знаю, госпожа, – произнесла она через некоторое время, невинно моргая и разводя руками, – это было словно наваждение. С вами мы будто вырвались на свободу и увидели, что мир, который раньше был присыпан пылью, стал вдруг цветным и ярким, еда обрела вкус, а мужские ласки особенную остроту, когда от каждого прикосновения по телу будто пробегают мурашки и хочется кричать от счастья. Наверное, это ваши мужчины такие особенные, потому что раньше я никогда такого не ощущала, несмотря на то, что пару лет уже была замужем, и имела множество любовников. А что касается скандала с Клавдией, так она со своими подругами давно точила на меня зуб, потому что я могла отбить любовника у любой из них. А ваш командир – он особенный вдвойне, мы обе это чувствовали и не могли отступить, что закончилось плохо… Извини меня, я не хотела тебя расстроить, госпожа, и поэтому смиренно принимаю назначенное тобой наказание. Хотя и мужчина по имени Бек был тоже очень неплох, гораздо лучше и моего мужа, и других….

– Никаких извинений, – ответила я, – что было, то прошло. Только держись от этой Клавы подальше, и все будет хорошо. И больше не называй меня госпожой, а зови просто Анной, или, если хочешь выказать уважение, то Анной Сергеевной, что означает добавление к моему имени имени моего отца.

Говоря эти слова, сама я сделала в памяти заметку насчет того, что свое эмоциональное пробуждение Феодора связывает с тем моментом, когда ее душу передали от Гермесия под мое попечительство.

– Хорошо, госпожа Анна, – кивнула она и тут же спросила, – а если бы вы были замужней матроной, то к вашему имени добавлялось бы имя мужа?

– Нет, – ответила я, – так у нас не делается. Имя отца остается с нами на всю жизнь, а выходя замуж, женщина обычно берет себе его фамилию*.

– Ну, это понятно, – кивнула Феодора, – и наши патриции поступали точно так же, пока их не истребили тевтоны. А вот у нас женщина, вышедшая замуж, лишается даже своего имени и зовется по имени мужа. На самом деле я была Бонифацией, а Феодора – это мое прошлое имя, которое мне дала мать. Но теперь, когда мой муж мертв, я думаю, что могу вернуться к своему прошлому имени, и как страшный сон забыть годы, проведенные с этим чужим для меня человеком.

(Прим. авт.: Фамилия* – в древнем Риме все обитатели патрицианского дома, включая супругу хозяина, детей, слуг приживалов из дальних родственников и даже рабов и рабынь)

Ага, теперь понятно, почему местные бабы накинулись на наших парней как кошки на сметану. С таким отношением к женщине, лишающем ее даже собственного имени, жизнь в этом обществе должна была бы казаться мне по-настоящему ужасной.

– Да, – кивнула я, – ты можешь, и даже должна вернуться к тому имени, которая дала тебе мать. Это даже не подлежит обсуждению. Тем более, что имя Феодора нравится мне куда больше чем Бонифация.

– А мне, госпожа Анна, – вдруг произнесла Феодора, откинув наброшенное на голову покрывало и снова встряхивая головой, отчего ее волосы засияли на солнце, словно красная медь, – нравится моя новая прическа. Голове стало так легко и прохладно, что я будто летаю. Клавдия бесится, она думает, что у нее забрали что-то важное, а я вижу, что вы тоже носите короткие волосы, и с вашей стороны это совершенно не зазорно.

– Очень хорошо, Феодора. У коротких волос есть еще тот плюс, что уход за ними занимает гораздо меньше времени, – я с удовольствием посмотрела на сделанную моими руками отличную стрижку, придававшую ей еще больше миловидности, – но ты не сказала мне, был ли у вас ребенок и если был, то, что с ним потом стало.

– После года жизни с мужем, – печально сказала Феодора, – я родила девочку, которую назвали Инессой. Только мой муж был ей не рад, он хотел сына и считал, что я родила свою дочь не от него, а от нашего соседа кузнеца. Инесса прожила недолго… Больше детей у меня не было, но я очень надеюсь, что после прошлой ночи это изменится, и я смогу снова стать матерью. Но если этого раз будет недостаточно, то я буду повторять его снова и снова, пока не добьюсь результата. Я рожу ребенка от одного из ваших мужчин, и это сделает меня счастливейшей женщиной.

– Наверное, ты сможешь добиться того, чего хочешь, – кивнула я, – но как ты сможешь растить своего ребенка в одиночестве, потеряв всех тех, кто был тебе близок? Ведь мы тоже не можем вечно находиться в этом мире и будем всеми силами стремиться к тому, чтобы вернуться к себе домой к родным очагам.

– Тогда я уйду вместе с вами или просто умру, как и все остальные, чьи души были отданы вам во владение. Вы ничего не понимаете. Ведь между нами связь, которую может разорвать только смерть или же божество, чье могущество даже не укладывается в моем сознании. Но я надеюсь, что до этого не дойдет и тогда, даже если мужчина по имени Бек не захочет вместе со мной растить этого ребенка, то любой другой большой человек с радостью возьмет в свою семью женщину, беременную от мужчины из чужого мира, ибо такие дети, вырастая, совершают великие дела, прославляя ими тех, кто их вырастил и воспитал, поднимая эту фамилию на невероятную высоту. Такие случаи уже бывали, и думаю, что все остальные женщины будут думать то же самое. А самое главное, так будут думать и те степные наездницы, в земли которых мы идем. Они всеми правдами и неправдами будут стараться подольше задержать вас у себя, чтобы как можно больше их воинов смогли забеременеть от ваших мужчин. Для них это очень важно, тем более что отцы их будущих детей тоже являются хорошими воинами, хотя только девочки получат у них соответствующее воинское воспитание, а мальчики станут конюхами, слугами и наложниками для удовольствия и рождения детей…

После этих слов Феодоры я решила чуть погодя обследовать при помощи своих особых способностей всех тех женщин, которые принимали участие в оргии прошлой ночью и вступят в связь с нашими мужчинами позже. А пока этот разговор пора было заканчивать. Информации было получено много, и теперь требовалось ее хорошенько осмыслить.

Около четырех часов дня. Оборонительная позиция на перевале. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

С высоты моей позиции на карнизе приближающиеся по чуть извивающейся тропе конные тевтоны в бинокль были видны как на ладони. И тут я впервые пожалел об отсутствии в составе нашего отряда тяжелого снайпера с крупнокалиберной винтовкой АСВК. С такой фузеей можно было бы на выбор щелкать вражеских командиров с дистанции километр-полтора. Вон, например, того пижонистого адама в бордовом плаще и с пышным султаном на шлеме. Быть может, это сам штандартенфюрер Браун или кто-то из его ближайших подручных. Уж больно уверенно жестикулирует этот тип, и уж больно подобострастно ведут себя окружающие его тевтоны. Но чего нет, того нет. Ведь в этом выходе не подразумевалось никаких задач, для которых мог бы понадобиться тяжелый снайпер. Если что, то с Брауном разберется отец Александр, как и с прочими черными магами – его помощниками; вряд ли они сами пойдут в лобовую атаку, а нам надлежит заняться простыми рыцарями и кнехтами, которых в этом воинстве явно большинство.

Общая численность приближавшихся к нашим позициям тевтонских кавалеристов, если не считать обоз и штабников, была в пределах двухсот – двухсот пятидесяти всадников, то есть, насколько я помню структуру германских кавалерийских частей, это за вычетом потерь от минных закладок и численности уже уничтоженного нами взвода, три полных эскадрона или половина полка. В бинокль было хорошо видно, как мощные кавалерийские кони, утомленные дальним переходом, тяжело преодолевают подъем по горной тропе; как утомлены битюги, запряженные в обозные повозки и эскадронные полевые кухни. Очевидно, их командир гнал свой отряд больше суток форсированным маршем с минимальным отдыхом, и теперь и люди, и животные находятся на последней стадии истощения физических сил.

Самым удивительным было отсутствие над продвигавшейся в нашем направлении черно-серой змеей каких-либо флагов или значков. Вместо этого над колонной колебались волны неестественного серого марева – очевидно, что это было следствие какого-то черного заклинания, позволяющего выдержать противоестественно изнурительный темп марша. Если так, то, возможно, и в атаку их тоже погонят при помощи обычной для тевтонов черной магии. Очень удобно – не надо тратиться ни на шнапс для подбадривания живых, ни на медикаменты для раненых, ибо они все равно будут продолжать драться до самой своей смерти, не обращая внимания на тяжесть ран.

Такого же эффекта можно достичь при помощи специальных наркотических смесей, которые в нашем мире нет-нет, да применяются в различных местных конфликтах – то американцами на своих союзниках, то исламскими террористами. Только магия, похоже, в этом мире наверняка обходится дешевле. Общим же признаком для всех таких случаев является то, что командование воспринимает своих бойцов как условные игровые фигурки, а не живых людей, что есть некий признак того, что и те и другие находятся под так называемым прямым управлением внешних игроков.

Подумав об этом, я тут же связался по портативной рации с отцом Александром и высказал ему эти свои соображения.

– Знаю, – коротко ответил тот, – злом от этих тевтонов разит, как от падали. Но ты не беспокойся, командир, мы наготове – оформим адептов Тойфеля в лучшем виде, за нами не заржавеет…

– Кто это мы, – как-то невпопад спросил я, – ты и твой шеф?

– Я, и отрок Димитрий, – коротким смешком ответила рация, – для шефа задача по уничтожению нескольких не самых сильных черных магов кажется мелковатой…

– А это не опасно для мальчика? – забеспокоился я, – ведь Колдун еще совсем ребенок и стоило бы держать его подальше от всех этих грязных игр взрослых мужчин.

– Удержишь ты его, как же – с его-то силой, – хмыкнул отец Александр, – и вообще, в чем-то, благодаря своей силе, он будет даже повзрослее нас с тобой. Ты не беспокойся, я прослежу, чтобы мальчик находился в полной безопасности – разумеется, настолько, насколько это возможно.

– Ну, – сказал я, – я на тебя надеюсь. Будьте там наготове, кажется, осталось еще совсем немного – и прольется чья-то кровь.

– Чувствую, – ответил мне отец Александр, – зло, сгущающееся вокруг нас, стало уже почти ощутимым. До связи, командир!

– До связи, честный отче, – сказал я и отключил канал.

Дело действительно двигалось к развязке семимильными шагами, ибо авангард тевтонской колонны дошел уже до того места, откуда можно было увидеть наши импровизированные укрепления и часть лагеря за ними. Атмосфера зла сгустилась почти до осязаемой плотности, по ушам ударил почти неслышимый ультразвуковой визг и эскадрон, двигавшийся первым, неожиданно сорвался в галоп на узкой тропе. При этом я как-то машинально отметил, что такая реакция обычно свойственна не людям, а хищному зверю, который неожиданно увидел добычу. Не зря же сущность, которой поклоняются тевтоны, еще называют Зверем.

Увлекаемая сатанинской силой, черно-серая волна людей и животных с грохотом покатилась по узкой тропе, сталкивая ослабевших в колючие кусты и обдирая их бока о скальные стены каньона. Было видно, что для этой скачки взмыленные кони собирают последние остатки сил, и стоит им остановиться, то они тут же упадут замертво. Но злая магия продолжала толкать их вперед, пусть даже и ценой собственной жизни. Пять ударов сердца, десять, пятнадцать… Конная лавина добралась до замаскированной сети и растянутых веревок и начала громоздиться в узком проходе валом из конских и человеческих тел, по которым короткими очередями кинжальным огнем ударил пулемет. Десять-пятнадцать ударов сердца – и как такового эскадрона уже не было. В наличии имелась лишь куча шевелящихся конских и человеческих тел, отчасти еще живых, отчасти уже умерших. Но злая магия продолжала действовать. Поэтому те тевтоны, кому повезло выбраться живыми из этой свалки, вскакивали на ноги и, схватив первое попавшееся оружие, а зачастую и с голыми руками, бежали к своей цели с явным желанием вцепиться в горло и растерзать – и падали под пулями спецназа. Но их было много, очень много, для всего лишь нескольких стрелков.

И тут все вдруг закончилось… Вокруг все заволокло уже знакомое нам бело-голубое сияние, сверкнула молния, ударил гром – и впереди, там где находился главарь тевтонов со своим штабом, в небо взвилось грибовидное облако из пыли и дыма, очень похожее на миниатюрный ядерный взрыв. Почти одновременно с этим пришло ощущение, что зло, толкавшее вперед полумертвых безумцев, иссякло и теперь те, кто выжил, бежали уже не вперед, а назад, под прикрытие спасавшего от пуль скального выступа. Когда пыль и дым на месте попадания молнии рассеялись, то стало видно, что вожака в бордовом плаще больше нет, как и большей части его подхалимов и лизоблюдов, которых вместе с лошадьми разбросало с стороны и размазало по стенкам ущелья, словно после попадания шестидюймового гаубичного снаряда.

Первый раунд был выигран. Но только первый, ибо я чувствовал, что пока будет жив хотя бы один тевтон, они от нас не отстанут и будут стремиться любой ценой выполнить приказ своего повелителя.

Атака возобновилась минут пятнадцать спустя, когда тевтонские кавалеристы спешились и перегруппировались. Одни, как камикадзе, под прикрытием небольшой группы стрелков вооруженных легкими рычажными арбалетами полезли в проход под выстрелы разгребать завал из конских и человеческих тел и резать веревки и сети, чтобы попробовать открыть путь еще одной конной атаке. Другие же начали карабкаться вверх по скалам, пытаясь забраться на нависающие над ущельем карнизы, и таким образом обыграть нас по вертикали.

Шанс у них еще был, хоть и небольшой. Даже после потери почти трети личного состава, против девяти бойцов включая меня, в строю у противника оставалось еще около двух сотен головорезов, пусть и вооруженных только холодным оружием. Правда, легкие рычажные арбалеты не особо смогли помочь спешенным тевтонским кавалеристам – в основном из-за плохой настильности траекторий полета своих болтов. Максимальная прицельная дальность их стрельбы составляла не более пятидесяти метров, а на большей дистанции вражеским стрелкам приходилось стрелять навесным огнем, по методу «на деревню дедушке», что почти бесполезно против замаскировавшихся бойцов, использующих огнестрельное оружие и рассыпной строй. Вторым недостатком этого девайса было то, что стрелкам приходилось вставать в полный рост для того, чтобы при перезарядке упереться ногой в «стремя» и взвести тетиву. Обычно в этот момент их и настигала пуля, выпущенная из «Вала», отправляя мерзавца прямо в объятия его Темного Господина.

Так что особо разгуляться мы им не дали. Ребята внизу прореживали арбалетчиков, как самых опасных. В это время мы с Коброй, используя свои господствующие над проходом позиции на скальных карнизах, в первую очередь занялись теми супостатами, которые пытались карабкаться вверх по склонам ущелья. Специальной экипировки у них с собой не было. Ну, не считать же таковой кавалерийские арканы и подкованные металлом сапоги со шпорами, которые при скалолазании больше мешали, чем помогали. Одно небольшое ранение в руку или ногу, или даже неловкое движение, и тевтонский солдат с воплем летит на острые камни. Вот если были бы против нас специально подготовленные альпийские егеря, так было бы совсем другое дело. Но я откуда-то знал, что таких частей у тевтонов нет, ибо в местных горах воевать не с кем и не за что. С другой стороны, застигни они нас на равнине, где нас можно было бы окружить и навалиться со всех сторон – и результат боя тоже вышел бы совсем иным, не в нашу пользу. А так, хлопцы – шо маемо, то маемо. Грех жаловаться.

К тому же все вокруг в ущелье заволокла чуть сияющая и переливающаяся искрами дымка, как бы прямая противоположность той серой пелены, которую совсем недавно на нас пытались наслать тевтонские маги. Вражеские солдаты, попавшие в это сияние делались вялыми, сонными и малоподвижными, а у меня и моих парней словно прибавилось сил. Будто мы и не шли полдня а потом в лихорадочном темпе оборудовали позиции. Кроме того, обострились все органы чувств: слух, зрение, обоняние и осязание, а еще то шестое чувство, которое называется предвидением или интуицией. Кажется, японцы называют такое состояние «саттори», и считают, что все решения, принятые под его влиянием, всегда бывают верными. Но нам сейчас не надо принимать никаких решений – а надо, чтобы как можно скорее подохла вся та мерзость, что, невзирая на потери, лезла на наши позиции.

Ничего не добившись и потеряв еще примерно три десятка солдат в проходе, и около двух десятков на скалах, тот, кто командовал сейчас тевтонами, снова оттянул своих людей назад и взял паузу на подумать – уж больно колючий еж засел в этой узкой норе. В принципе в таких условиях неплохо помогают артиллерия и минометы, но очевидно, что в распоряжении этого отряда, предназначенного для скоротечных кавалерийских схваток на равнине, не имелось, ни баллист, ни катапульт, ни соответствующих зажигательных или взрывающихся снарядов; или все это, выступая в погоню, они оставили в пункте своей постоянной дислокации. Шли они на охоту за маленькой группой пришельцев, рассчитывая скорее на магию, чем на технику, а попали чуть ли не на полномасштабную войну.

По моим грубым прикидкам, поскольку кавалерии на переход сюда понадобилось около двух суток, то осадные машины будут двигаться вдвое-втрое медленнее. И даже если прямо сейчас уцелевший тевтонский командир, каким либо магическим или техническим способом даст знать в крепость о своей проблеме, то обоз с машинами и пехотным подкреплением доползет сюда не раньше, чем через пять-семь дней. Впрочем, пусть они этого и не знают, но такое долгое ожидание будет для них бессмысленным, ибо, сколько бы врагов ни осталось в живых после дневного боя, ночью мы наденем ноктовизоры и вырежем всех тевтонов до единого.

Наступившее затишье, сопровождающееся топотом ног и звуками какой-то возни, говорило о том, что противник сейчас строит планы и перегруппировывается для решающего, по его мнению, броска. Мысленно перекрестившись, я приказал Мастеру запускать квадрокоптер. И вовремя это сделал.

Не успел наш «летающий глаз» подняться на полсотни метров выше уровня скальных карнизов и чуть сдвинуться вперед, как на экране маленького жидкокристаллического дисплея стало видно, как в скальном тупичке перед самым узким местом ущелья концентрируются спешенные тевтоны – последние уцелевшие рыцари и кнехты, как бы не все, что к этому моменту еще оставались на ногах. Не зря же именно там мы прикопали в осыпи щебня свою последнюю МОН-100 на случай такой решительной атаки. Если вся эта толпа рванется вперед, то «Печенег» с ней, может, справится, а может, и нет.

– Рви! – скомандовал я Беку, и тут же изображение на дисплее затянуло дымом и пылью, а по ушам ударил тяжелый грохот. Два килограмма тротила – это не игрушка. Узкий сноп четырехсот шестиграммовых стальных роликов и щебня, которым «монка» была присыпана для маскировки, метлой хлестанул вдоль ущелья, собирая свою кровавую жатву. С квадрокоптера хорошо было видно, как часть нависающего там над тропой каменного козырька вдруг дрогнула и рухнула вниз прямо на головы живых и мертвых тевтонов, подняв новые клубы пыли, в которой было не разглядеть ни зги. Едва угасло вибрирующее меж стен ущелья эхо взрыва, как оттуда раздались истошные вопли, стоны и крики боли.

Держа оружие наизготовку, я привстал со своей лежки и, сделав Кобре с Бухгалтером знак прикрывать, осторожно двинулся вперед вдоль карниза, чтобы увидеть творящееся за поворотом собственными глазами. Обогнув выступ, мешавший мне заглянуть за поворот ущелья, я посмотрел вниз и присвистнул. Да, это была славная охота, по-другому не скажешь. Там внизу, на тропе, повсюду валялись разбросанные взрывом окровавленные и присыпанные пылью тела, частично разорванные на части, частично погребенные под каменной осыпью, а частично кажущиеся почти целыми, но в то же время недвижимые. Кое-кто из тевтонов еще шевелился, но это, как говорится, было бессмысленным трепыханием.

Вот на дальнем конце тропы у самого поворота появилось несколько расплывчатых теней. Возможно, это были коноводы, которых оставили охранять лошадей, и которые решили посмотреть, что стало с их приятелями, а заодно обшарить карманы покойников. Приложив к плечу приклад своего «Вала», я сделал несколько одиночных выстрелов по копошащимся впереди и внизу фигурам, после чего быстро проговорил в гарнитуру рации:

– Отец Александр, как там у вас?

– Все чисто, командир, – послышался в наушнике сухой смешок отца Александра, – ни одного живого адепта Нечистого в округе не наблюдается.

– Вас понял, – ответил я и, переключив канал, скомандовал, – Змей, Док, Зоркий, Ара, Бек, Мастер – вперед! Я, Кобра и Бухгалтер – прикрываем!

Топот ног, несколько почти неслышных выстрелов в пыли и дыму, хорошие такие матерки от Змея и Дока – и после этого тишина. Полная.

– Как дела, Змей? – не выдержал я этой пытки тишиной.

– Все чисто, командир, – отрапортовал через какое-то время Змей и после непродолжительной паузы неуверенно добавил, – Батя, у нас тут такое дело… имеем в наличии одного пятисотого*.

(Прим. авт.: пятисотый* – пленный)

– Нахрена он нам? – раздраженно отозвался я. – Помножьте его на ноль и все дела.

– Не могу, командир, – ответил Змей, – потому что это баба.

– Баба?! – только и смог вымолвить я. – Чудны дела твои, господи! Ладно, пусть пока поживет, а вы пока проверьте, что там дальше по тропе.

– Дальше, – хмыкнул Змей, – дальше только их лошади и обоз. Возниц в обозе, если что, мы уже кончили, так что, командир, можешь не беспокоиться.

Дело в том, что меня несколько напугал рассказ отца Александра о прямом управлении, практикуемом здесь по отношению к людям со стороны различных сущностей, и я решил перестраховаться и больше вообще не брать в плен тевтонов. Потому что, входя с ними в контакт, не только мы получаем информацию об их богомерзком государстве, но и оно, то есть сам херр Тойфель, через того, кого мы подвергаем допросу, тоже получает информацию о нас. А вот это, я считаю, совершенно лишнее. Пусть лучше я чего-то не узнаю о Враге человечества, чем Враг узнает о том, кто я такой.

Махнув ребятам рукой, я вернулся к месту своей лежки, и по закрепленной за крючья альпинистской веревке быстро спустился вниз. Пора было мне на месте разобраться со складывающейся обстановкой.

Ребята бдели. Док, Бек, Зоркий и Ара заняли позицию в дальнем конце ущелья, битком набитом обозными телегами тевтонов, среди которых самым ценным приобретением были три эскадронные полевые кухни, из труб которых мирно валил дымок. Прежде чем вытащить оттуда нашу добычу, потребовалось сперва разобрать громоздящийся в самом узком месте прохода завал из конских и человеческих тел, запутавшихся в наших заграждениях из веревок и сети.

По сути, обоза у нас после этого боя и так уже было слишком много. Явившиеся по наши души половина кавалерийского полка притащила с собой сорок две пароконных телеги на железном ходу и три походные кухни. Кроме этого, в нашем распоряжении оказался табун из более двух сотен строевых и обозных коней, среди которых особо выделялись несколько первоклассных рыцарских жеребцов, принадлежащих, вероятно, покойным магам-офицерам. По сути, нам было бы достаточно и десятка телег, чтобы заменить тихоходные скрипучие и неповоротливые арбы и одной походной кухни, чтобы готовить еду на всю нашу компанию. А все остальное надо бросать, ибо тот, кто слишком обременяет себя добычей, тот потом долго не живет. Разумеется, это не касается лошадей – что строевых кобыл, что тягловых першеронов, что рыцарских жеребцов. Табун лошадей способен двигаться сам, требует минимум ухода и, кроме того, в бескрайних степях лошади обладают особенной ценностью. Пора сажать моих ребят в седло. Первичные навыки у всех есть, а дальше научатся.

Отдав все необходимые распоряжения насчет подогнать волов и начать разгребать завал, я пошел смотреть на взятую Змеем в плен «пятисотую бабу». И нифига это оказалась никакая не баба, а находящаяся без сознания совсем молодая девчонка, лет семнадцати-восемнадцати, со знаками различия гауптшарфюрера или штандартеноберюнкера в металлических петлицах у горловины легкого доспеха. Честное слово, лучше бы Змеюка пристрелил ее сразу и не мучил, потому что несколько поражающих элементов МОНки вошли ей в грудь и живот, пробив пластины зерцала и кольчужную сетку и, в придачу ко всему, каменная плита с рухнувшего сверху карниза раздавила ей ноги до самых колен, превратив их в кровавое месиво из мяса и костей. Даже если немедленно доставить эту девушку в хороший госпиталь нашего мира, то еще бабушка пополам сказала – умрет ли она, останется ли калекой, или сумеет выздороветь. В наших условиях тут нужен был священник, а не врач. А если учесть, что будущая покойница была тевтонкой, то даже священник окажется лишним.

Но я решил все-таки позвать отца Александра, ибо по нескольким словам предсмертного бреда этой девицы сделал вывод, что она совсем не желала идти в объятия к херру Тойфелю, боясь личной встречи с ним больше самого факта смерти.

Как ни удивительно, но батюшка вместе с Колдуном явились даже раньше, чем я успел их вызвать. То ли им об этом сообщил сам Змей – что почти невозможно, потому что он свято блюдет субординацию – то ли в этом деле замешано что-то сверхъестественное, может, божественное, а может быть, и магическое. Все зависело от того, кто в этой паре в этот раз был ведущим, а кто ведомым.

Бросив на распростертую у ног девушку всего один взгляд, священник на какое-то время погрузился в раздумья. Было видно, что его мучили какие-то сомнения. Именно его, а не того, кто иногда говорит его голосом. Тем временем Колдун, вцепившийся левой рукой в свой камень, правой начал водить над телом раненой, время от времени что-то бормоча себе под нос. Так продолжалось несколько минут, пока Колдун не опустил свой камень за ворот рубахи и не выпрямился со вздохом облегчения.

– Ну что, юноша, – сказал отец Александр, – какие будут ваши первые выводы?

– Не знаю, – пожал плечами мальчик, – связь ее с тем, кого тевтоны называют Тойфелем, сейчас сильно ослаблена болью и страхом гибели. Но на ней стоит что-то вроде ловушки. Как только нить, связывающая ее душу с Нечистым, разорвется, так тут же сработает заклинание синдрома внезапной смерти и она умрет от внезапной остановки сердца.

– А ты что, юноша, планировал спасти сразу и душу, и тело? Конечно, жаль ее, такую молодую и неповинную в том, что она родилась среди сторонников зла, но, к сожалению, это невозможно. Или одно, или другое.

Колдун через рубашку погладил свой камень.

– А почему нет, отче? – спросил он. – Если мы будем действовать сообща, то вполне все может получиться. Вы будете рвать нить и врачевать душу. А я попробую перехватить заклинание-ловушку и отсоединить его от сигнального контура. Если же не получится, то просто нейтрализовать. В самом крайнем случае мы получим гадящего под себя взрослого младенца с мозгом, очищенным до инстинктов и безусловных рефлексов, которого всему надо будет учить заново.

– А что ты будешь делать с ее ранами? – спросил священник. – Я хоть и не врач, но думаю, что без всякого синдрома внезапной смерти эта девушка умрет максимум через четыре часа. И не рассчитывай на свой камень, ведь большинство лечебных заклинаний, хранящихся в нем, требуют, чтобы их применял человек с медицинским образованием.

– Есть одно заклинание, – ответил мальчик, – которое не требует медицинского образования. Правда, оно не совсем лечебное. Я имею в виду регенерацию. Там написано, что всего за сутки больной или раненый должны полностью восстановиться. Я думаю, что это заклинание стоило бы наложить на всех нас, и тогда товарищ капитан и его солдаты больше не будут бояться того, что их ранят или убьют. Но сперва лучше попробовать это на том, кого не жалко, ведь у всякого средства есть свои побочные эффекты… – он на мгновение вскинул свои ясные серые глаза на отца Александра, затем на меня, и, сглотнув, как-то виновато пробормотал: – Хотя мне очень, очень жалко ее…

– Хорошо, мой юный друг, – сказал отец Александр, утешающим жестом кладя свою ладонь на голову мальчика, – если ты так хочешь, то мы спасем эту грешную душу вместе с ее телом. Но только, чур, потом не пищать – дело на вид будет не очень приятным и аппетитным.

– Слушаюсь «не пищать», – ответил Колдун и спросил, – честный отче, а что мы сейчас должны делать?

– Сейчас мы в первую очередь должны освободить эту девицу от доспехов и одежды, ибо на них лежит печать Нечистого, и они будут тянуть ее душу назад в его объятия. В случае же если ты преуспеешь, а я потерплю неудачу, то это тело надо будет обязательно обезглавить, а потом дотла сжечь на костре, ибо иначе образуется ужасная трудноубиваемая тварь, которая сможет натворить много бед.

– Разве так может случиться, честный отче? – спросил Колдун, которого прямо передернуло от представшей его воображению картины. – Разве Господь, от имени которого вы будете действовать – не всемогущ, всеведущ и всеблаг?

– Всегда надо учитывать возможность неудачи, потому что сатана – это король морока и обмана, а в таком деле и тем более, – назидательно ответил адепт Небесного Отца. – Эта душа, можно сказать, с рождения пребывала в его власти, и теперь мы будем пробовать выдернуть ее оттуда только потому, что нам захотелось спасти хрупкую слабую девочку.

– Я все понял, честный отче, – сказал мальчик. – Если что, я смогу превратить это тело в пепел за доли секунды. Но давайте поторопимся, ибо срок жизни этого тела уж подходит к концу.

– Да, давай поторопимся. Итак, если ты не передумал, давай приступим к делу. И кстати, поскольку доспехи нам больше не понадобятся, то ремешки лучше разрезать, а не расстегивать. Так же надо резать и одежду, ибо это нарушит структуру заклинаний, которые могли быть на нее наложены.

– Товарищ капитан, – повернулся ко мне мальчик, – дайте мне, пожалуйста, ваш нож, а то мой перочинный годится только для того, чтобы строгать палочки. И скажите, пожалуйста, своим солдатам, чтобы они помогли нам перетащить ее в другое место. Отцу Александру так будет проще освобождать ее душу от зла.

– Действительно, товарищ капитан, – поддержал Колдуна его напарник, разрезая ножом кожаные ремешки, удерживающие зерцало, – выделите людей для помощи и переноски тела. Отнеситесь к этому делу, как к очень важному эксперименту. Если у нас все получится, то мы сможем наложить на всех нас по нескольку полезных заклинаний, в том числе и так называемую регенерацию. Это действительно очень сильная вещь, и мальчик хорошо придумал – испытать ее на пленном враге.

Колдун снова пронзительно и серьезно глянул на нас снизу вверх своими добрыми глазами, не переставая при этом лезвием ножа распускать на девушке по швам кавалерийские штаны с кожаными вставками.

– Она же не виновата, что родилась тевтонкой, – сказал он со всей силой своей благородной души, – вот если мы ее перевоспитаем, то это будет правильно, почему-то мне кажется именно так.

– Фантазер, – коротко бросил отец Александр, продолжая свою работу, – но, может быть, в этом что-то есть. Юноша, аккуратно подержите даме левую ногу, сейчас я буду резать на ней сапог…

Вскоре эта работа была закончена и четверо моих парней во главе со Змеем на плащ-палатке оттащили раненую тевтонку, оказавшуюся худой бледной белокурой куклой самой ранней молодости, поближе к нашему лагерю – туда, где не валялись конские и человеческие трупы, и не кружились целые рои злых мясных мух. Напоследок Колдун пробормотал какие-то слова и махнул рукой в сторону вороха ее одежды, которая тут же занялась жарким чадным пламенем с искрами наподобие бенгальского огня. Удивительно, что горела даже тонкая кольчужная рубашка до середины бедер и стальное зерцало.

Там девицу, так и не пришедшую в сознание, положили на землю. Отец Александр и Колдун опустились возле нее на колени, при этом мальчик положил ей обе руки на грудь, а священник возложил свои ладони на виски. С минуту ничего не происходило, только дыхание раненой стало чаще и глубже, а бледно-голубые глаза несколько раз открылись и закрылись. Потом отец Александр произнес свое коронное: «Изыди, сатана!» – и тело девицы страшно выгнулось и начало биться в судорогах, а сама она издала несколько пронзительных и ужасающих криков. Но, видимо, мальчик и священник все сделали правильно. Судороги постепенно сошли на нет, а крики стихли, сменившись тихим и горестным плачем обиженной девочки.

– Дело сделано, Сатана изгнан из этого тела и больше не вернется, – сказал священник, отпустив голову девицы и вытерев рукавом лоб. – Мальчик тоже сделал свое дело, и ее тело быстро восстановится. Теперь только надо проверить, осталась ли в этом теле личность, а в личности разум.

Тут я вспомнил ползающего в пыли и пускающего слюни тевтонского мага, которому тот же отец Александр изгнал вместе с Сатаной и разум. Я уже переживал за эту девицу и думал, что неужели и ее ждет такая же ужасная участь, как и того старого негодяя. Но тут она открыла глаза и хрипло спросила по-немецки:

– Где я, почему лежу тут голой? И кто вы, черт возьми, такие?