10 августа 561 Р.Х. день седьмой, Утром. Правый берег Днепра в 50 километрах выше по течению современного Кременчуга, Временный полевой лагерь кагана Баяна.

Известие о гибели наследника и всего его войска каган получил вчера днем, на исходе второго дня с того момента как это случилось; ныне он только что переправился через Днепр чуть выше современного Кременчуга. Очевидно, вымолачивая залегшее на ночевку войско тудуна, воительницы Серегина, несмотря на наложенное на них заклинание Истинного Взгляда, все же упустили парочку вражеских воинов, сумевших утечь в камыши, а потом поймать одну из множества бегающих по степи лошадей. Вообще-то гонцов было два. Первого послал еще сам тудун, вечером того дня, когда войско Серегина устроило ему бойню на броде; а второй, собственно, послал себя сам.

Получив дурные вести, каган, по обычаю, принятому у некоторых народов, приказал казнить обоих гонцов. При этом он ни на минуту не поверил ни в какое колдовство или там помощь богов, злых духов, но зато вспомнил предсмертную похвальбу посла антов Мезамира, грозившегося, что в случае его смерти встанут на бой несметные рати… Правда, немного подумав, кагану удалось себя успокоить – ведь левобережных антов он имел как хотел вот уже почти год, и примерно представлял себе их вооружение, экипировку и тактику. Тот, кто после убийства антских послов повел против обров необъявленную войну, действовал совсем по-иному и иным оружием. И тот, и другой гонец рассказали о тактике неожиданно объявившегося врага и привезли с собой образцы тяжелых и коротких арбалетных болтов с цельнотянутыми (тевтонская полупромышленная технология) бронебойными наконечниками оживальной формы, которыми враг издалека убивал его воинов.

У кагана при осмотре этих болтов вызывала почтение их тяжесть и особенно впечатлил вес стальных наконечников, в каждом из которых было достаточно металла, чтоб сделать из него двадцать или тридцать наконечников для обычных стрел. Какую же силу должен иметь лук и руки лучника, чтобы на расстоянии в тысячу шагов запущенная им стрела насквозь пробивала ламеллярный доспех или кольчугу? Восхищало и качество металла этих наконечников, с легкостью царапавших самые лучшие стальные доспехи. У местных антов в обиходе было мягкое сыродутное железо, бронза или даже кость. Кстати, костяные наконечники считались самыми опасными, ибо при попадании в тело обычно обламывались, оставляя в ране отравленное иглообразное острие.

Кроме того, анты были по преимуществу пеши, и только вожди и старшая дружина могли позволить себе коней, а войско, напавшее на обров, было поголовно конным, причем хорошо вымуштрованным – нападающим и тут же в абсолютном порядке отходящем, чтобы атаковать с другой стороны. То они издали мечут свои смертоносные стрелы, доводя до безумия безнаказанным убийством, то сходятся вплотную, на удар меча – и тоже побеждают, потому что при столкновении сталь на сталь их оружие значительно лучше. Второй гонец перед смертью показал кагану свой наполовину испорченный меч, в который на одну треть врубился чужой палаш, оставив на лезвии чудовищную зарубку в треть его ширины. И в то же время оба гонца в один голос повторяли, что стрелы не брали странных врагов, даже не попадая в них, а мечи отскакивали и тупились об их доспехи.

Нет, тут антами даже и не пахло. Тут замешался кто-то другой – достаточно богатый, чтобы покупать своим воинам оружие и снаряжение, в буквальном смысле достойное только настоящих князей или ханов, и достаточно квалифицированный как полководец, чтобы прекрасно вышколить свое войско. В любом случае, оба воина утверждали, что вражеская кавалерия обычно нападала на них небольшими группами, а что касается боя на рассвете, то из-за свойства тумана глушить звуки обрам казалось, что напали на них совсем немногочисленные, но прекрасно знающие это место люди. Кроме того, каган считал, что столь хорошо подготовленная армия не может быть большой. Примерно как у византийцев – пять-шесть отрядов по тысяче человек.

Обры в настоящий момент располагали в разы большим войском, а если считать булгар хана Забергана, то преимущество должно было стать подавляющим. Булгары же, если что, должны были сыграть роль мальчиков для битья и понести в сражении основные потери, в то время как авары получали возможность собрать добычу и получить с этой битвы основной политический гешефт. А мангусы они там или нет, каган Баян еще разберется, и да тем больше будет его слава. К тому же некоторых из них можно будет оставить в живых, чтобы потом натравливать на своих врагов.

Приняв это решение вчерашним вечером, каган немедленно, не дожидаясь утра, распорядился отправить несколько десятков самых преданных воинов гонцами к хану Забергану, чья булгарская орда в настоящий момент находилась между устьями Днепра и Южного Буга. Нескольких – это из тех соображений, что если не доскачет один, то доскачет другой, да и у мелких конных отрядов шанс выжить в незнакомой и враждебной степи все же выше, чем у одиночных всадников. Эти гонцы везли булгарскому хану только один приказ – немедленно поворачивать на север и двигаться на соединение с главными силами авар примерно в районе днепровских порогов.

Потом каган вызвал к себе югура (верховного шамана) и вопросил у него, как ему добиться помощи сверхъестественных сил, а то, может, им и в самом деле противостоит чужое божество, злой и коварный мангус, чья армия состоит из яростных остроухих шулмусок, приходящих ниоткуда и уходящих никуда? Правда вот стрелы у них вполне обычные, из стали и дерева – ну так то лишь стрелы. Кто сказал, что у злых демонов не может быть обыкновенных вещей? Хотя и стрелы эти тоже не совсем обыкновенные. Каган, взявший в руки детский лук чуть ли не раньше, чем научился ходить, вертел в руках эту стрелу и думал, что такой лук должен быть одновременно и очень маленьким (так как стрела короткая), и очень тугим, так как она имеет большой вес и бьет с сокрушающей силой. Может, тут и в самом деле какое колдовство?

Югур, остроглазый и щуплый, но совсем еще не дряхлый старик с заостренной козлиной бородкой, одетый в просторные одежды и весь увешанный амулетами (преимущественно когтями и зубами хищников) несколько раз раскинул гадательные кости, каждый раз делая какие-то пометки на мраморной дощечке свинцовым карандашом; потом, прищурившись и шевеля губами, долго смотрел на пляшущие в очаге языки пламени, подкармливая огонь из своих рук сложенным здесь же хворостом. После этого он встал и, приняв величественную позу, глубоким внушительным голосом объявил, что светлейший бог Неба Ульген и его супруга богиня Земли Умай отвернулись от народа обров и больше не будут помогать им в делах. Помочь кагану может повелитель царства мертвых, владыка смерти, рогатый старик Эрлик – он же Демон Длинные Руки – но за это он требует отдать ему в жертву весь народ антов.

Выслушав югура, каган отпустил его восвояси и глубоко задумался. Бог Смерти Эрлик очень могущественен, но гнев сразу и Земли и Неба – это тоже очень серьезно. Видимо, давно уже гневались на обров верховные божества, раз так легко и сразу отказали им в своей поддержке, по сути лишая всяческого будущего. Опять вспомнились проклятия злосчастного Мезамира:

– Сгинете, проклятые, – сказал он в лицо кагану, умирая на лезвии меча, – и жаба за вами не кумкнет. Придет мститель…

Но обратного пути уже не было. Еще прошлым летом начав примучивать левобережных антов, каган, как и все остальные обры, очень далеко зашел по пути Эрлика, и теперь ему было невозможно отказаться от его даров, делающих обров такими победоносными. Тогда каган распорядился справить по погибшим обрам кровавую тризну, а для того во славу Демона Длинные Руки убить всех славянских пленников, захваченных в этих местах, включая самых маленьких детей, и в дальнейшем в этой земле без пощады убивать всех, кто встретится – будь то мужчина, женщина или ребенок.

И вот сегодня утром аварское войско снимается с лагеря и движется навстречу своей судьбе на соединение с булгарами. Поскольку обоз и кочевья с семьями не могут двигаться с такой же скоростью, как и войско в походе, то все войско ползет со скоростью ленивого пешехода. Недаром же говорят, что тех, кого Бог хочет наказать, он лишает разума.

Восемьдесят третий день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы, кабинет командующего.

капитан Серегин Сергей Сергеевич

Три дня назад мы разгромили вторую по силе группировку авар, подчинявшихся тудуну – наследнику кагана. Тогда я взял оперативную паузу для того, чтобы, во-первых, дать отдых людям и лошадям после интенсивных боев; во-вторых – разобраться с человеческими и материальными трофеями; в-третьих – посмотреть, как на наши действия отреагирует каган Баян. Кроме того, Велизарию предстояло завершить первый интенсивный курс лечения, после которого он перестанет выглядеть развалиной, а превратится хоть и в пожилого, но еще довольно крепкого мужчину. Таким образом, все это время мы интенсивно отдыхали, знакомились с бывшими славянскими полоняниками (еще три каравана, которые капитан Коломийцев перехватил у того же колодца), собирали тех, к кому дошли посланные князем Идаром вицы, вели разведку и ждали, пока окончательно оклемается наш военный гений и его супружница.

Впрочем, у обров по большому счету смерть тудуна ничего не решила, потому что у кагана Баяна множество законных жен, еще больше наложниц, и еще больше сыновей, которые будут только рады занять вакантный пост. Правда, мы под корень уничтожили несколько обрских родов, но тем самым в какой-то мере только облегчили кагану жизнь, потому что при своей жизни эти люди представляли оппозиционные течения в народе обров. С нашей точки зрения, они были не лучше и не хуже других обров, просто у них было свое, отличное от официального, мнение, кто должен править народом обров, а кто нет. А поскольку внутриполитические дрязги обров нас не касаются, то чума на оба их дома.

Когда разведка, окружившая главное становище обров липкой сетью своих амазонских дозоров, донесла, что обры снимаются с лагеря и всем своим кагалом вместе с примученными еще в Степи племенами движутся на юг, я понял, что решающий для антов час настал и нашему отдыху приходит конец. Не оправдались наши надежды на то, что каган не спохватится еще хотя бы неделю или дней десять. Радио-то у обров нет, и голубиной почты тоже, да и гонцов друг к другу начальники посылают лишь от случая к случаю. Но не срослось. Видимо, от недостатка опыта в таких операциях мои девочки упустили какого-то недобитка (а может быть, даже и не одного), а уж поймать себе одну или пару лошадей из разбежавшегося табуна для кочевника-обра проще, чем два пальца об асфальт.

Хотя, даже если бы каган и не повернул свое войско на юг, а не спеша двинулся бы на запад вдоль той полосы на границе леса и степи, где поселения антов наиболее многочисленны, то вряд ли бы я остался сидеть на месте и ждать, что из этого выйдет. Хотя там, на севере, у местных славян была возможность отступить в леса, спрятаться, переждать нашествие в племенах своих родичей склавенов, будущих полян, так как многие левобережные анты, не дожидаясь разорения, еще в прошлом году ушли на территорию будущих северян.

А у тех антов, что жили по Днепру на его левом берегу, не имелось никакой возможности спрятаться и скрыться от жестокого врага; отряды их профессиональных воинов были очень малочисленны и плохо вооружены, и надеяться им оставалось только на помощь высших сил – то есть на мою. Тем более это представляло большую важность потому, что земли по правому берегу Днепра были довольно густо заселены, а движущиеся на юг авары убивали всех подряд, не заморачиваясь поимкой полона. Одно счастье, что двигались они очень медленно, не быстрее тридцати километров в сутки, и у меня еще оставалось шесть-семь дней до момента, когда обры выйдут к тому месту, где мы три дня назад похерили орду наследника их кагана.

Первое, что я сделал, это собрал пятерку – и мы открыли окно, в которое проскользнул штурмоносец. Перед Елизаветой Дмитриевной была поставлена задача дать четкую и ясную расстановку сил. Кто, где, сколько и в каком направлении движется. В первую очередь меня интересовали вражеская разведка и гонцы, а также мелкие отряды антских воев и ополченцев, которым предстояло сорвать с места вицы князя Идара. Пока что у меня была только карта неподвижных объектов, то есть неукрепленных селений с примерным указанием количества населения, а для ведения маневренной войны этого крайне мало.

Вторым ко мне был вызван Ратибор, который, пройдя курс магических ванн, скинул с плеч лет двадцать, и теперь бегал повсюду как молодой вьюнош. Ратибору была поставлена задача собрать ко мне всех тех дружинников, которые были родом из находящихся под угрозой левобережных селений и имели авторитет как у старейшин, так и у простых родовичей. Каждому дружиннику для поддержки придавалось по полнокровному уланскому эскадрону, а по местным понятиям, сто двадцать полностью экипированных и вооруженных всадниц – это сила сильная и круть невероятная. Делал я это потому, что народ из тех селений надо было убирать, и как можно скорее, ибо медленно двигающиеся на юг обры оставляли за собой только выжженную землю. Тем дружинникам, чьим родичам помочь было уже невозможно, я приказал быть готовыми развернуть на своей родной земле беспощадную партизанскую войну против обров. Мои лилитки должны научиться не только сшибаться с врагом грудь в грудь, но и наносить ему ущерб тихо и незаметно, действуя в составе разведывательно-диверсионных групп. Чему-то их научат командиры-егеря, а чему-то и местные славянские вои, которые как раз и были мастерами такой специальной войны.

Когда Ратибор спросил меня, почему Великий князь не встретит врага грудь на грудь с применением всех моих чудес, я объяснил этому большому ребенку, что применять «все чудеса» и ставить на кон войско мне пока еще рановато, потому что это первый, а не последний мир на моем пути, а посему врага надо измотать мелкими наскоками, уничтожая части его войска по отдельности, как мы это сделали с ордой тудуна. Но это требует времени, и чтобы при этом под ногами не мотались какие-нибудь гражданские, которые нечаянно могут стать кормом для какого-либо злобного божества. Почесав потылицу, Ратибор вполне по-уставному ответил «Есть!» и тут же ускакал выполнять мое поручение – в смысле ускакал на своих двоих. Все же служил мужик в ромейских легионах, служил.

В самую последнюю очередь я позвал в свой кабинет своего главного военспеца Велизария. Лучший тактик поздней античности и раннего средневековья, выглядящий уже не как дряхлый старец, а как мужчина в возрасте «под пятьдесят», пришел ко мне в необмятом еще камуфляже. Его глаза вдохновенно блестели, он был бодр и полон энергии. Немного, правда, странно было видеть его со сбритой бородой. Ну, здесь явно чувствуется влияние майора Половцева. Мне-то все равно, что у Велизария на лице, главное, что в голове – а майор у нас поборник поддержания внешнего вида. Вместе с Велизарием хотела было прийти Антонина, но я сразу сказал, что пока не желаю ее видеть. Интриги, по которым она большой спец, у нас начнутся позже, а пока дела должны быть прямыми, как клинок кавалерийского палаша.

– Радуйтесь, господин мой Велизарий, – по-гречески поприветствовал я своего гостя, – проходите и садитесь, как ваше самочувствие, есть ли жалобы, вопросы, претензии?

– Эх, господин мой Сергий, – присаживаясь в кресло, ответил Велизарий, – такого самочувствия, как сегодня, у меня не было уже лет двадцать. Но думаю, что этот вопрос мне скорее пристало бы обсуждать с госпожой Максимой или милейшей малюткой Лилией. Ведь вы позвали меня сюда не для светской беседы и не только ради того, чтобы похвастаться передо мной своим прекрасно организованным штабом. Раз уж я здесь, то значит, я зачем-то вам понадобился. Рассказывайте, господин мой Сергий, я вас внимательно слушаю.

– Вы совершенно правы, господин мой Велизарий, – ответил я, – хоть я планировал дать вам отдохнуть не менее недели, но обстоятельства складываются так, что лед тронулся значительно раньше, чем я рассчитывал.

– Какой восхитительный словесный оборот, – воскликнул Велизарий, – «лед тронулся». Прокопию бы обязательно понравилось. Признайтесь, господин мой Сергий, вы же ведь по воспитанию варвар? Только они могут изрекать такие перлы, разумеется, если в этот момент не пьяны в стельку.

– Господин мой Велизарий, – ответил я, – бывшие варвары за полторы тысячи лет стали столпами цивилизации, а те, что сейчас несут этот штандарт, успели исчезнуть с карты мира или впасть в дикость. Человечество так устроено, что по мере его развития центр цивилизации неизменно сдвигается на север. Все началось еще в медном веке с Шумера, где так жарко, что люди круглый год могут обходиться без одежды. Шумеры считали варварами предков вавилонян и иранцев, а о существовании египтян и вовсе не подозревали. Потом наступил бронзовый век и цивилизация шагнула дальше на север, после чего ее центрами стали Египет, Вавилон, Урарту и Крит. Ассирию, хеттов и прочих брать не будем, потому что это бывшие варвары, преобразовавшиеся под воздействием ключевых цивилизаций. Варварами тогда считали предков эллинов и римлян. Потом наступил век железный – точнее, стальной – и возможность превращать мягкое железо в какую-никакую сталь дало цивилизации новый толчок, и сперва Эллада, а потом и Рим забрали эстафетную палочку у Персии и Египта. Следующий толчок двинет цивилизацию еще дальше на север, и ее столпами станут галло-франки, англосаксы, тевты, даны и баварцы, а также восточные славяне, к которым принадлежу и я сам.

– Все это, конечно, интересно, господин мой Сергий, – немного ехидно ответил Велизарий, который был уже в курсе нашего происхождения из опережающего по времени мира, – но хотелось бы знать, не сдвинется ли однажды цивилизация еще севернее – например, туда, где живут гипербореи?

– А мы, господин мой Велизарий, и есть гипербореи – куда уж там севернее. Третий Рим, одна из двух мировых Сверхдержав, тридцать три раза способная уничтожить все другие государства на земле, – ухмыльнулся я в ответ, вытаскивая на стол позаимствованный у Ольги Васильевны Политический атлас мира, развернув его на первой странице и ткнув пальцем в окрашенную ярко-розовым цвет страну под названием СССР.

Велизарий, то и дело тряся головой, моргая и щурясь, долго вглядывался в карту, потеряв на какое-то время дар речи – он был поражен в самое сердце. По сравнению с великаном, раскинувшимся на одной шестой части суши, его Византия выглядела просто захудалой провинцией, притулившейся где-то сбоку. Разумеется, я немного смухлевал, поскольку к моему времени страна была уже значительно меньше и называлась совсем по-другому. Кстати, я мог бы показать Велизарию и карту Российской Империи из мира контейнеровоза – ту, где государство с миллиардным населением разлеглось на двух континентах. Однако совесть не позволила. Но не будь я Бич Божий, если не постараюсь исправить положение и в своем родном мире.

На мгновение меня вдруг обуял приступ холодной ненависти к мелким людишкам, которые раздергали, растащили, распилили на мелкие удельные княжества некогда великую страну, а потом своими погаными языками продолжали втаптывать ее, к тому моменту уже покойную, еще глубже в грязь.

Подумав так, я испугался сам себя. Ведь нельзя же ненавидеть миллионы людей только за то, их воспитали так, что они с легкостью променяли первородство за обещание чечевичной похлебки. Другое дело – национальные лидеры, стремившиеся выкроить себе из единой страны по удельному княжеству. С обрами – это другое, на войне как на войне; и вообще тут так положено – всех мужчин, кто выше тележной чеки – к ногтю, а женщин и детей – в рабство. Как обры поступали с левобережными антами, так и я поступлю с ними. Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть. А за убийство послов должна быть отдельная кара; надо бы мне, раз уж Темуджин Есугеевич еще не родился, начать огнем и мечом внедрять в широкие массы понятие дипломатической неприкосновенности.

Хотя мятеж против страны – это тоже война, и дело об узурпации власти не имеет сроков давности. Вот вырезал Велизарий тридцать тысяч константинопольских бунтовщиков – и спит себе спокойно, а чем я хуже его? Могу вырезать даже еще больше, только при этом не надо терять рамки человечности, чтобы незаметно не превратиться в настоящее чудовище. А то такие вспышки ярости до добра не доведут. Надо будет потом сходить обследовать свой мозг у Птицы и посоветоваться с ней, как мне с этим жить дальше, и не слишком ли я крут с этими обрами. А пока надо заниматься текущими делами – вон, Велизарий уже отошел от шока и ждет от меня новой порции откровений, или же, наконец, грамотно поставленной боевой задачи.

– Итак, господин мой Велизарий, давайте пока отложим на потом исторические изыскания и наконец займемся делом. Обстановка на театре боевых действий в настоящий момент такова… – сказал я, расстелив на столе карту нижнего Поднепровья, на которой было отмечено каждое селение антов и нанесен предполагаемый маршрут движения обров. После чего начал излагать события предыдущих дней, описав разгром орды тудуна, расположение сил противника, его наиболее вероятные действия и наш возможный ответ на эти безобразия с учетом постоянно поступающих новых разведданных.

Когда я закончил, Велизарий, откинувшись назад, еще раз окинул взглядом карту, так сказать, в общем виде, и кивнул.

– Недурно, недурно, – сказал он, – теперь я точно вижу, что вы, господин мой Сергий, отнюдь не один из ухвативших удачу варваров. Цивилизация – это то, что должно быть у человека в крови, и у вас она есть. Вы вполне грамотно по частям измотали и обескровили противника, перед тем как добить его одним решающим ударом, спланировав битву так, чтобы все преимущества были на вашей стороне. И с другой ордой вы справитесь не хуже, ведь для того, чтобы грабить, она должна будет разделиться на разошедшиеся по стране мелкие отряды, поскольку в этой стране нет крупных городов, которые можно грабить большими армиями. Я даже не понимаю, зачем вам понадобилась моя помощь? Пока что вы и сами неплохо справляетесь.

– Господин мой Велизарий, – ответил я, – то, что я делаю сейчас – это азы нашей военной науки. К тому же наш способ вести сражения сильно отличается от принятого здесь. В данном случае у меня лучше получаются обязанности вождя, определяющего, кто есть враг, а кто друг, а также обязанности организатора. Пока против меня варвары-дилетанты, возмещающие недостаток образования жестокостью, я неплохо справляюсь; но вдруг нам придется иметь дело с чем-то большим, ведь одним этим миром наша деятельность явно не ограничена? А у вас имеется несомненный военный талант, как в области стратегии, так и в области тактики. И вообще, мудрость нашего народа гласит, что одна голова хорошо, а две лучше, и именно поэтому я решил вытащить вас из той затхлой виллы и дать вам вторую молодость, а также возможность еще раз применить ваши таланты.

Велизарий задумчиво кивнул, а потом, внимательно посмотрев мне в глаза, вдруг спросил:

– Господин мой Сергий, скажите, а какова роль здешних варварских народов в ваших планах и планах вашего господина? Неужели вами движет только достойная каждого настоящего христианина человеческая жалость к гонимым и обиженным? Ведь варвары – вне зависимости от того, пашут они землю или пасут скот, кочуя по степи – всегда дики, необузданны и войнолюбивы. У нашей империи уже есть опыт крещения готов и вандалов. Могу сказать, что крещеные варвары в жестокости по отношению к цивилизованным христианам ничуть не уступали своим родичам-язычникам.

– Господин мой Велизарий, – крайне серьезным тоном ответил я, – все эти люди мои родичи, пусть и в …надцатом колене, так что защитить их от гибели и рабства для меня дело чести. Также делом чести я считаю принести местным славянам свет цивилизации, а православное христианство им будет проповедовать отец Александр. Вы знаете, что когда он говорит, то даже закоренелые дьяволопоклонники раскаиваются и плачут как дети. Но и это еще далеко не все. Есть в моих планах и рациональное зерно. Если организовать в междуречье сперва Днепра и Днестра, а потом и Дона с Дунаем сильное в военном отношении и единоверное Византии государство, то можно будет предотвратить множество вторжений на ее цивилизованные земли. Причерноморскими степями шли в Паннонию гунны, за гуннами сейчас идут авары, за аварами пойдут булгары, за булгарами – венгры, за венграми – печенеги, за печенегами – половцы. За половцами пришли монголы, поднявшие в поход к последнему морю все население Великой Степи и разрушивших множество городов от севера до крайнего юга…

– Господин мой Сергий, – поинтересовался Велизарий, – а что было после монголов?

– А после монголов, – ответил я, – наступила совсем другая эпоха, в которой не было уже ни Византии, ни Великой Степи, ни варварских королевств – короче, ничего, к чему был бы привычен ваш взор. Все изменилось настолько, что нынешние враги империи, вроде германцев, славян и персов, по сравнению с турками-османами показались бы вам белыми пушистыми зайчиками, невинно скачущими по поляне.

– Э-э-э, господин мой Сергий, – осторожно спросил мой новоявленный соратник, – а кто такие турки-османы?

– Турки, господин мой Велизарий, – ответил я, – это кочевой народ, потомки кочевников-тюркотов; они в самой фанатичной форме приняли ислам – такое религиозное течение, которое возникнет в Аравии через пятьдесят лет от этого момента и впоследствии станет причиной жесточайших межрелигиозных войн, затянувшихся аж до нашего времени. Именно турки-османы, ставшие яростными поборниками этой веры, в фанатичной слепоте уничтожили христианскую Византию, создав на ее руинах свое разбойничье государство. Но это должно случиться еще не скоро, впереди у вас еще целых девятьсот лет.

Велизарий вскочил с кресла и начал расхаживать по комнате.

– Господин мой Сергий, – наконец взмолился он, – вы очень могущественный человек, если вообще человек… Скажите, можно ли сделать так, чтобы Константинополь не пал перед богомерзкими варварами – ни девятьсот, ни тысячу, ни две тысячи лет спустя?

– В принципе, – сказал я, – возможно все. Для этого только надо оказаться в нужное время в нужном месте, и иметь силы для исполнения задуманного. Начнем с последнего. Фактически с самого начала своего существования Империя была поставлена в положение войны на два фронта, которое еще никому не добавляло сил. С одной стороны за Дунаем у нее все время были варвары. Сначала германские племена, потом гунны, славяне, авары и так далее. С другой стороны равновеликие по мощи централизованные державы персов, арабов, турок. Силы империи ромеев таяли в бесплодных боях, и не было у нее ни одного спокойного дня….

Теперь уже я внимательно смотрел на своего собеседника.

– А вот теперь представьте, что к северу за Дунаем пусть независимая, но единоверная и миролюбивая славянская держава – миролюбивая потому, что кроме единоверной Византии, у нее и так хватает врагов, покушающихся на ее земли – германцев с запада и совершающих грабительские походы с востока степняков. Если нам удастся поставить Русь и Византию спиной к спине отражать удары всего мира – то, считай, мы решили половину твоей задачи. Если граница по Дунаю станет границей мира, то высвободившиеся легионы могут быть переброшены для действий на азиатском фронте против персов, арабов или турок. При этом Аравию было бы неплохо заранее прибрать к рукам и полностью христианизировать – тогда в положенный срок вместо образования новой религии произойдет укрепление – как православия, так и самой Империи*.

Примечание авторов: * А ведь кто его знает, а ведь Серегин может быть и не прав. Если византийские власти будут вести себя в Аравии по-свински и принуждать там, где надо увещевать (а это не исключено), то главным политическим лозунгом пассионарного толчка может стать «борьба за независимость», а главной религиозной идеей – размежевание с православием. Хотя последнее не обязательно, ибо автору памятен тот факт, когда православный грузинский патриарх призывал своих прихожан-грузин убивать таких же православных осетин.

– Не знаю, господин мой Сергий, не знаю, – пробормотал великий полководец, – не очень-то верится, что, послушав проповеди вашего отца Александра, славяне сразу станут кроткими как овечки и прекратят нападения на территорию Империи.

– А мне славяне и не нужны кроткими как овечки, – заверил я, – ибо овечек стригут, а потом режут на мясо и шкуры. Смогут такие стать щитом против варваров, или сами потребуют защиты? Нет, славяне должны быть правильными: быть гордыми без гордыни, сильными без жестокости, добрыми без слюнтяйства, верными без фанатизма, умными без обмана, хитрыми без подлости. И тогда Отец дарует им свою любовь… впрочем, он любит их и так, иначе бы мы здесь никогда не оказались.

Велизарий только пожал плечами.

– Наши миссионеры, например, – сказал он, – как ни старались, так и не могли добиться сколь-нибудь серьезных успехов. Уж слишком горды и неуступчивы твои предки, господин мой Сергий.

– А может, ваши миссионеры, – ответил я, – о требах думали больше, чем об Отце и Сыне и Святом Духе – и требовали урожая, даже еще не приступив к севу и пахоте? Быть может, они о величии вашего базилевса толковали больше, чем о том, что Бог есть Любовь? Хотя, что могут миссионеры, когда славянам становится достоверно известно, что очередное нашествие степных бандитов на их земли организовали дипломаты вашего Юстиниана – дали обрам денег и подсказали новым федератам, на кого им идти. Империя сама пилит сук, на котором сидит, и закончится это для нее очень плохо. Один раз дав денег бандиту, ты будешь платить ему до тех пор, пока не издохнешь либо ты, либо он. И ведь, взимая с империи дань, они будут ходить на ее территорию в походы, угонять людей в рабство, грабить и разрушать церкви; и для того, чтобы сдержать их в хоть каких-то рамках, потребуется множество хорошо подготовленных солдат. А потом будет так, что тот, кто выберет позор, пытаясь избежать войны, получит и позор, и войну. Так уж устроен этот мир. В то время как со стороны крещеных славян Константинополю при неблагоприятном развитии событий* грозит только смена династии и уния, соединяющая два православных государства в единое и нерушимое целое, простирающееся от студеных северных морей до жарких пустынь знойного юга.

Примечание авторов:

* Серегин имеет в виду период иконоборчества, начавшийся в Византии в 717 году и продолжавшийся почти сто лет. На одной стороне были народ и большая часть духовенства, а на другой императоры исаврийской** династии и армия, которую по большей части набирали среди их земляков.

** Исавры – древний народ Малой Азии, языковая принадлежность которого неизвестна. Исавры населяли горную местность на юге Малой Азии – Исаврию.

– Хорошо, господин мой Сергий, – расстроено сказал Велизарий, – можно сказать, что ты меня убедил, и твое будущее славянское государство действительно имеет право на будущее. Но за это дело надо браться серьезно. В первую очередь надо будет лишить власти местную племенную старшину, чтобы они ели из твоих рук или вообще прекратили бы свое существование. Без этого никакого нормального государства тебе не построить, ибо все утопнет в обсуждениях и разговорах.

– Это я и сам понимаю, – ответил я, – поэтому первым делом приручил старшую дружину бывшего князя. Они принесли мне присягу и провозгласили Великим князем, то есть князем-автократором, не подчиняющимся военной демократии, отдающему приказы, а не обращающемуся с просьбами к народному собранию. На других условиях я просто не брался защищать племенной союз антов. Кроме того, предыдущий светлый князь Идар разослал вицы – то есть объявил всеобщую мобилизацию боеспособных, и эвакуацию всех остальных. Насколько я знаю, старшины множества дальних родов не подчинились этому приказу, а некоторые погнали княжьих гонцов палками. Теперь у меня есть полное моральное право низложить этих старшин и назначить вместо них своих людей из дружины, услышавших Призыв.

– Господин мой Сергий, – хмыкнул мой собедник, – неужто вы хотите ввести для своего народа такую же систему, какую франки ввели в покоренной ими Галлии, и будете раздавать феоды с рабами своим самым преданным сторонникам?

– Ни в коем случае, – резко ответил я, – свободный в качестве воина всегда предпочтителен рабу, а для того, чтобы отразить последующий натиск степных народов на цивилизованные пределы, мне будет необходима по-настоящему массовая, и при этом хорошо обученная и вооруженная армия. Та армия, которая есть у меня сейчас, в основном предназначена для решения задач за пределами этого мира. Сейчас мои девочки просто проходят обкатку боем и нарабатывают боевой опыт, но об этом мы поговорим позже, а сейчас давайте вернемся к практическим вопросам, которые важны для нас здесь и сейчас.

– Очень хорошо, господин мой Сергий… Давайте действительно вернемся на землю, не воспаряя мыслью в небесные просторы, хотя ваши слова дали мне немалую пищу для размышлений. Кстати, вы ничего не сказали о поведении булгар. Ведь, кажется, они сейчас являются союзниками авар в войне против антов? Три года назад я имел с ними дело и могу сказать, что нахальства у них больше, чем отваги, а жадности больше, чем мужества.

– Ну, – ответил я, – булгары скорее рабы, чем союзники, и каган Баян ни в обол не ставит ни их, ни их вождя хана Забергана, хотя для него было бы нежелательным, чтобы они снова откололись и пошли гулять сами по себе. И для меня это тоже нежелательно, потому что бродящие сами по себе булгары снова сойдутся с какими-нибудь славянами и займутся разбоем, в том числе и на Византийских землях. Кстати, они почти добровольно пошли на этот неравноправный союз с аварами, по крайней мере мне неизвестно ни о каких серьезных сражениях по этому вопросу, да и хан Заберган тоже остался при своей должности, чего бы не случилось, пойди все иначе.

– Ну вот вам, господин мой Сергий, и первый совет – пока обры как черепахи ползут на юг, а вы выдергиваете у них из-под носа местных славян и досаждаете мелкими уколами их основной орде, попробуйте всерьез заняться их булгарскими федератами. Славянского населения, родственного вам, в тех местах просто не существует, живут там только родичи тех же булгар, так что вы уже не будете вынуждены соблюдать этот ваш этикет войны и убирать невооруженных людей с поля будущего сражения. В бою эти варвары не очень стойки, и, быть может, вам с легкостью удастся убедить их перейти на вашу сторону.

– Тот, кто с легкостью меняет стороны конфликта, никогда не останется никому верным, – с сомнением ответил я, – хотя в том, что булгар надо нейтрализовать, я с вами не спорю. Просто я бы отложил это действие до того момента, когда аварская орда будет окончательно разгромлена.

Велизарий пожал плечами и назидательно произнес:

– И упустили бы прекрасную возможность использовать одних варваров против других, раз уж вы не видите в этой роли своих славян. К тому же после разгрома основной орды хан Заберган может сделать вид, что он не заключал с аварами никакого союза, и у вас против него никаких доказательств, потому что варвары, а особенно кочевники, не очень-то утруждают себя написанием хоть каких-то бумаг. Конечно, вы можете попробовать напасть на булгарскую орду без всякого объяснения причин, но для соседних варварских народов это будет совсем не то, как если бы вы атаковали союзника вашего врага кагана Баяна. Если вы уж решили строить тут свое государство, то этот момент будет для вас чрезвычайно важен.

– Ну что же, – сказал я, посмотрев на часы, – спасибо за совет. Я обязательно им воспользуюсь. А теперь прошу меня извинить, господин мой Велизарий, ибо дела.

– Странные вы там люди, у себя в будущем, господин мой Сергий, – усмехнулся Велизарий, вставая, – постоянно смотрите на прибор, показывающий время и сверяете с ним все свои дела. Как будто из-за этого время может пойти быстрее.

– И ведь оно идет быстрее, господин мой Велизарий, – ответил я, пожимая руку своему собеседнику, – именно поэтому за нами никто не успевает, опаздывает не только нанести удар, но и даже защититься или убежать. И этот факт не требует доказательств, потому что из двух армий с большей вероятностью победит та, что перед битвой первой построится в атакующие боевые порядки и нанесет удар по еще строящемуся и оттого дезорганизованному противнику, сомнет его и погонит прочь. Скорость мышления командующего и быстрота исполнения его приказов – это такая же характеристика армии, как ударная мощь войск и их стойкость в обороне. Да вы и сами не один раз побеждали только потому, что были не только умнее, но и быстрее вражеского командующего.

На этой оптимистической ноте разговор с Велизарием был завершен, но не успел я выйти из своего кабинета, как наткнулся на идущего навстречу отца Александра.

Как раз его-то я и искал, чтобы поговорить на предмет проповеди нашей версии христианства, лишенного подтекста политического подчинения Константинополю, среди местных антов. Но, как оказалось, сейчас священника заботило совсем не это.

– Сергей Сергеевич, – сходу спросил он, – скажите, вы случайно ничего не почувствовали?

– Нет, отче, – ответил я, – а что я должен был почувствовать?

– Отец только что сообщил мне, – поднял очи к небу отец Александр, – что там, в мире Славян, какой-то достаточно сильный колдун, шаман или маг обров, совсем недавно вопрошал высшие силы о поддержке своего народа. И хоть Отец отверг все его притязания, за то что обры в последнее время совершают нечистое, творя жестокость ради самой жестокости, но его вечный оппонент, действующий под псевдонимом «рогатый старик Эрлик», принял заказ и пообещал обрам свою помощь, потребовав за это в жертву весь народ антов целиком.

– А требовалка у него не лопнет, у этого рогатого старика? – возмутился я. – Ведь наверняка знает, с кем связывается, и что там, на открытой местности, Отец Небесный с нашей помощью получит шанс прихлопнуть его как муху газеткой. И знает, что произошло там с его сыночком херром Тойфелем, и что может случиться с ним самим, если мое терпение лопнет и я решу повернуть свое воинство в миры, лежащие еще ниже Подвалов, для того чтобы разобраться с тем, кто там нам мешает жить… Поэтому не думаю, что тот, кто обещал обрам помощь, самолично явится искать приключения на свои рога, ведь обещать – это еще не значит жениться. Скорее всего, пришлет какую-нибудь тварь – для формальной отмазки, что помощь оказана. В конце концов, насколько я знаю, Нечистый никогда не заботится о благополучии своих сторонников, ведь они для него только расходный материал. Точно так же, как херр Тойфель не заботился о тевтонах как о людях, а видел в них только удобный рабочий скот и бойцовых псов.

– Не знаю, не знаю, – ответил отец Александр, – возможно, вы и правы, но если в игру вступят такие силы, то под их удар попадут наши уланские эскадроны, поодиночке выполняющие индивидуальные задания, а мы, сидя здесь, не то что не сможем им помочь, но даже вовремя не узнаем о случившейся беде. В принципе, любое чудовище, которое может наслать на нас отец лжи, не представляет особой опасности для вашей магической пятерки; я смогу отпугнуть его силой Отца, а вы запросто убьете такую тварь мечом Ареса, не говоря уже о Кобре, которая зажарит его тактическим плазменным шаром примерно так же, как она разделалась с беднягой Посейдонием.

– И какой из этого следует сделать вывод? – сказал я, немного подумав. – А вывод из этого такой, что пришло время нам организовать в мире Славян нечто вроде походной ставки, надежно прикрытой от нападения с земли и с воздуха – и более удобного места, чем переправа неподалеку от Хортицы, я придумать не могу. Тылы пусть пока остаются в этом мире, как и все резервные части, а главных действующих лиц пора выдвигать вперед. Время пришло, тем более что благодаря исследованиям Колдуна мы теперь можем открывать порталы не только между разными мирами, но и между двумя точками одного и того же мира.

11 августа 561 Р.Х. день восьмой, Утро. Правый берег Днепровского лимана неподалеку от современного Николаева, кочевья булгар-кутугуров, полевая ставка хана Забергана.

Вызвавшись быть союзником аварского кагана Баяна, хан Заберган грезил о новых победах, добыче и славе, а получил роль чернорабочего и погонщика скота. Кочевья булгар-кутугуров, медленно смещающиеся вдоль берега Черного моря в сторону устья Дуная, помимо своего, гнали скот, принадлежавший их аварским господам. Прибыв на равнину, с одной стороны ограниченную побережьем Черного моря, а с двух других нижними течениями Днестра и Дуная, булгары собирались начать готовить зимовья для всей объединенной орды; косить, сушить и складывать в копны траву, чтобы скоту на зимовке было чем питаться; рубить лес и строить полуземлянки для семей рядовых обров и походный дворец для самого кагана, а также окружать все это кольцами деревоземляных укреплений, позже ставших известными как хринги. А чтобы булгары вели себя прилично и не вздумали своевольничать, то он каждого рода были взяты в заложники несколько знатных юношей, которые в данный момент находились в ставке кагана Баяна, где их ждало превращение в настоящих обров.

Кроме того, хану Забергану было больше всего обидно, что булгар-кутугуров не допустили до грабежа селений их старых соседей – поднепровских антов. Не дело раба – пусть он даже и привилегированный раб – с саблей и на коне грабить другого раба, когда это должен делать их господин и повелитель. Не хотелось булгарам быть рабами, а пришлось, потому что еще меньше им хотелось погибать под градом стрел и прямыми однолезвийными палашами неистовых авар-обров, чьи неисчислимые орды пришли в причерноморскую степь три года назад. Обрам, напротив, терять было уже нечего, потому что на их плечах висели неистовые тюркоты хана Истеми, победившие этот народ в жестокой войне и гнавшие его прочь из степи. В то время как с другими соседями – теми же хорезмийцами или хазарами – тюркоты уживались вполне мирно; с хазарами у них даже возникло нечто вроде симбиоза.

Когда обры пришли в причерноморскую степь и примучили булгар, то уже на следующий год первыми под их натиском пали левобережные поднепровские анты. А когда их князь Идар, потрепанный, но не побежденный, решил пойти на переговоры, каган Баян приказал попросту убить послов и начать против антов неограниченную войну. Узнав об этом, хан Заберган схватился за голову. Послы в Степи были неприкосновенны, потому что твой противник в этой войне из-за пастбищ с источниками воды или контроля над караванными путями в следующей войне может оказаться твоим союзником. Но обрам и их кагану степные законы были не писаны, и они вытворяли такое, что и в голове не укладывалось у честного степняка.

Ну зачем было под корень истреблять левобережных антов, в то время когда рачительный хозяин просто обстригал бы их как овец, у которых слишком отросла шерсть, а то брал бы их союзниками в набег на византийские земли за Дунаем. Три года назад сам Заберган сходил под Константинополь, и только вмешательство престарелого Велизария помешало ему тогда как следует пограбить столицу империи, изнемогающую во враждебном окружении. Как раз вернувшись из того похода, Заберган столкнулся с обрами и понял, что спокойной жизни в этом месте больше не будет, и теперь придется либо подчиниться новым повелителям, либо сражаться насмерть за свою свободу и саму жизнь.

Сражаться булгары-кутугуры не хотели. Одно дело – ходить в грабительские походы, зная, что войска империи немногочисленны, плохо обучены и их солдаты и командиры в отсутствие угрозы собственным жизням склонны скорее имитировать боевую активность, чем на самом деле кидаться в схватку за какие-то там идеалы любви к отечеству. И совсем другое – столкнуться в бою с пришедшим из глубин Азии яростным и неукротимым воинствующим народом, который по приказу своих вождей будет биться до последней капли крови.

Размышления хана о минувшем, нынешнем и о грядущем были прерваны самым беспардонным образом. Вбежавший в походную юрту босоногий белоголовый мальчишка-гот, помощник табунщика, пал хану в ноги.

– Угнали, великий хан, угнали, угнали, – заголосил он тонким голосом, колотясь своим лбом о войлочную кошму, которой был застелен земляной пол.

Этого мальчишку хан знал. Он был помощником старого табунщика Мурата, еще прозываемого Хромоногим за то, что одна нога у него не гнулась после давнего ранения. Мурату хан поручил табун племенных кобыл боевой кабардинской породы – наивысшую ценность, какую только может иметь кочевник, для которого хороший конь – это и мать, и отец, и верный боевой товарищ. Все его красавицы-жены, все добытое в походах злато-серебро не стоило и одного волоска с гривы такой племенной кобылы или жеребца. И вот мальчишка кричит, что лошадей угнали… В любом случае пастбище, на котором паслись аргамаки, находилось в самой середине медленно перемещающихся на запад булгарских кочевий, и похитители просто не могли успеть уйти так далеко, чтобы храбрые булгарские джигиты не сумели их перехватить.

– Эй ты там, – лениво сказал хан, – прекрати орать и внятно скажи – кто угнал, в каком направлении и где сейчас старый табунщик Мурат?

– Нет Мурат, нет, – заплакал мальчишка, – пришел мангус-шулмус, много-много мангус-шулмус, угнали конь, угнали кобыла, угнали Мурат-табунщик, Акбаш на коня и скакать сказать хан.

– Какой еще мангус-шулмус? – рассвирепел хан Заберган, – говори немедленно, пустая твоя голова, кто и куда угнал ханский табун?

– Мангус-шулмус угнал, великий хан, – заныл помощник табунщика, – честно-честно. Все конный, в доспехах, большой, страшный, с луками, с саблями и пиками, много-много вылезли из дыры и угнали туда табун и табунщик. Большой дыра, много конь рядом пройти может, очень много. Нет теперь никого. Старый Мурат нет, молодой Бури нет, Урман нет, Норкул нет, один Акбаш* есть.

Примечание авторов: * Ак бош (тюркск) – белая голова. Прозвище блондина в стае закоренелых жгучих брюнетов.

Ничего так толком и не понявший хан топнул ногой и кликнул нукеров – влепить белоголовому дураку-рабу плетей, чтобы перестал болтать ерунду про разных мангусов-шулмусов, а внятно бы сказал, кто угнал ханских лошадей. И вообще, стоило бы послать кого-нибудь проверить, не врет ли этот Акбаш; и может, драгоценный табун из тысячи кобыл-аргамаков и сотни жеребцов с маленькими, только три месяца назад родившимися жеребятами, никто и не угонял – но тут началось такое, что не поздоровилось и самому хану.

На самом деле Серегину, который не собирался переквалифицироваться в конокрады, сам этот табун был нужен как седло корове, а нужен ему был хан Заберган – но поди найди того хана в мешанине почти одинаковых юрт. Однако после некоторого наблюдения стало ясно, что этот племенной табун имеет немалую ценность и принадлежит какому-то важному и знатному лицу – возможно, самому важному и знатному среди булгар-кутугуров. Возились с этими лошадьми как с малыми детьми, а может, даже и больше. Серегин, посоветовавшись с первопризывными амазонками, решил, что если отжать этот табун, желательно бескровно, и при этом «упустить» какого-либо пастушка, то побежит тот напрямую к тому самому хану, которого затем тоже можно будет того – пригласить для интересной беседы. Так сказать, чтобы не бегать потом по степи за каждым булгарином по отдельности. Весьма нудное и неинтересное, между прочим, занятие.

Сначала для акции по отжиму табуна Серегин хотел использовать линейный уланский эскадрон, но потом переменил свое решение и взял оторв из эскадрона конной амазонской разведки, подчиненного капитана Коломийцеву. Конечно, рафинированного изящества амазонок, пришедших к Серегину еще с первого призыва, этим девкам категорически не хватало, но роль конокрадок они исполнили первоклассно, Голливуд нервно курит в сторонке. Когда из разверзшейся портальной дыры с дикими криками и гиканьем галопом выскочило около сотни обряженных в камуфляжную уланскую экипировку девиц на легких низкорослых косматых конях и с лицами, размалеванными боевым гримом, то большая часть табунщиков от неожиданности просто справила большую нужду прямо под себя, не утруждаясь даже тем, чтобы просто спустить штаны.

Вытянувшиеся в колонну, гикающие и визжащие амазонки тугой петлей охватили табун, собираясь гнать его в ту же дыру, из которой они так лихо выскочили, и никто даже и не подумал оказать им сопротивление или попытаться убежать. И только юный Акбаш, гот-сирота, полураб-полувоспитанник старого Мурата, вскочил на спину резвому племенному жеребцу по кличке Илдирим (Молния) – рыжему как огонь, с белой звездочкой до самого носа – и прямо так, без седла и уздечки, обхватив руками мощную шею, рванул прочь от этого места. Перепуганного мальчишку амазонки не тронули и даже немного посторонились, чтобы дать ему благополучно удрать, зато всех остальных табунщиков вместе с табуном загнали в дыру и ушли туда сами, захлопнув за собой проход. И еще долго потом нынешние помощники старого табунщика Мурата – Бури, Урман и Норкул – не могли отделаться от липкой и пахучей приставки к имени – «пислик» (засранец).

А Акбаш, которого, да еще на таком приметном жеребце, через смотровое окно было отследить не сложнее чем рыжего муравья в толпе черных, скакал и скакал через степь, мимо пасущихся стад, медленно перемещающихся огромных телег с походными юртами, пока не прискакал в расположенную на вершине живописного холма Ставку хана Забергана. С одной стороны, на север и восток от ханской Ставки, к самому горизонту уходил чуть пожелтевший и привядший в конце лета, но все еще полный жизни степной простор, а с другой стороны, на юг и запад, до бесконечности простиралась играющая бликами бесконечная синева Днепровского лимана. Обдувающий вершину холма морской бриз приносил в ханскую ставку благословенную прохладу и свежий запах моря. Именно туда, к группе юрт на вершине этого холма – обыкновенных снаружи, но прекрасно отделанных изнутри – и подскакал на рыжем жеребце Акбаш. Едва только он, поклонившись разморенному жарой охраннику, проскользнул внутрь юрты, на той стороне наблюдательного окна все пришло в движение.

Расположенная на холме ханская ставка, лишь на некотором расстоянии окруженная другими кочевьями, была настолько лакомой целью, что брать решили всю семью хана вместе с движимым имуществом, а не только самого Забергана с ближайшим окружением. Поэтому потребовалось время для того, чтобы мобилизовать дополнительные силы в придачу к боевой группе капитана Коломийцева (с которой он уже взял четыре каравана работорговцев, после чего они закончились). В качестве дополнительных сил (без вариантов, все остальные в разгоне) у Серегина была только рейтарская дивизия. А что – и внушительно, и представительно. Вряд ли не успевшие даже вооружиться и сосредоточиться булгары полезут буром на прекрасно вооруженных панцирных всадниц, тем более что три тысячи рейтарш Серегина сжаты в жесткий кулак, а двадцать или тридцать тысяч всадников булгар (в зависимости от степени мобилизации) разбросаны по своим кочевьям на площади около полутора тысяч квадратных километров. Но это еще надо посмотреть, понадобится этот резерв в действии или нет. Судя по тому, как предки «братушек» повели себя при отжиме табуна, Коломийцев может справиться со всеми делами только своей командой.

Итак, не успели нукеры Зебергана вытащить мальчишку из юрты, чтобы всыпать ему плетей, в том числе и за то, что тот взял очень дорогого и ценного жеребца, на котором вообще запрещено ездить, как на той же пыльной тропе, по которой некоторое время назад проскакал рыжий конь с белоголовым юным всадником, раскрылась дыра в пространстве – и оттуда, яростно ревя моторами и плюясь удушливыми соляровыми выхлопами, одна за другой выскочили четыре облепленных десантом БМП-2, причем на броне вперемешку сидели разведчики из позднего СССР, в бронежилетах и вооруженные автоматами, а также амазонки в камуфляжных панцирях «от Серегина», с саблями и луками наготове. А на первой машине, бок о бок со старшим лейтенантом Антоновым – болтающая ногами дикая и неистовая оторва Артемида, которая вот уже целую вечность так не веселилась. А следом за БМП с десантом колонной по четыре показался конный разведывательный эскадрон амазонок – тот самый, что угонял табун. Тоже тетки весьма неласковые и внушающие к себе страх и почтение. Выдрессированные кони идут рысью в ногу, и это производит не меньшее впечатление, чем рев моторов и лязг гусениц БМП.

А у нукеров хана Забергана и луки не натянуты, и панцири не надеты – да и зачем, жарко ведь; а с вершины холма любую угрозу будет видно километров за тридцать в любую сторону. А тут – такое внезапное и ужасное нападение, от которого дрожит под ногами земля и все существо булгарина хочет сжаться в комок и забиться в какую-нибудь подземную норку. Вот один из нукеров потянулся за мечом и тут же пал со стрелой в горле. С Артемидой не шутят; и вообще, и у бойцов, и у воительниц имеется крайне жесткий приказ убивать на месте любого булгарина, который схватится за оружие. Исключение в виде нелетальных ранений и добрых мануальных плюх могло быть сделано только для самого хана, но, по счастью, этого не понадобилось.

Нукеры, охранявшие хана Забергана, сперва впали в шок от такого внезапного нападения, а потом, догадавшись, что к ним явились те самые шулмус-мангус, о которых кричал мальчик Акбаш, побросав оружие, повалились навзничь, уткнув свои лица в землю и оттопырив вверх зады. Все – лишь бы не видеть спрыгивающих с брони страшных колдовских существ, появляющихся ниоткуда и передвигающихся на рычащих и воняющих железных драконах. Только те двое, которые тащили из ханской юрты за руки юного Акбаша, немного замешкались и были повергнуты наземь – один мужским ударом кулака в скулу от замполита разведбата Антонова (нокаут), а другой пинком маленького дамского берца в промежность от Артемиды (уй, больно-то как).

И вообще эти двое, Антонов и Артемида, случайно столкнувшиеся нос к носу в Заброшенном городе всего несколько дней назад, вдруг воспылали друг к другу такой неистовой страстью, что в пяти метрах от них запросто воспламенялась солома, а в десяти метрах взрывались бочки с бензином. Артемида, к примеру, увидела в Антонове еще одного богоравного героя без страха и упрека – более жизнерадостного, более наивного и менее жесткого, чем ожесточившийся в условиях бесконечной борьбы с терроризмом Серегин. В то же время Артемида видела в старшем лейтенанте Антонове такую же божественную искру, которую тоже можно было попробовать раздуть в настоящее пламя.

Старший лейтенант Антонов, даже не подозревая, кто она такая на самом деле, видел в Артемиде красивую отвязную девчонку, за резкостью и порывистостью прячущую свою тонкую ранимую душу. Ему хотелось обнять ее за плечи и своей грубой мужской силой оградить от жестоких реалий этого мира. А Артемида, прожившая всю жизнь одиночкой и лишь иногда объединявшаяся с братцем по разным вопросам, буквально млела от этих поползновений старшего лейтенанта, ибо каждой женщине, даже такой крутой и независимой, как она, хочется мужской опеки, любви и ласки. Артемида даже специально перевелась в батальон к Коломийцеву, чтобы быть поближе к своему любимому, и теперь уже расставание с вечным девством было для нее не за горами.

Юный Акбаш, стоя столбиком, в полном обалдении наблюдал, как резвятся в ханской ставке неведомые пришельцы и пришелицы с устрашающе размалеванными лицами, как они вытаскивают из юрты хана Забергана с разбитым в кровь носом и заломленными за спину руками, как выкидывают из других шатров его любимых и не очень жен и наложниц, как выволакивают на свежий воздух сундуки со златом-серебром, и как вьючат их на железных зверей, а слуги и служанки, к которым в темпе урагана тут же присоединяются жены и прочие приживалки, начинают разбирать юрты, потому что главный начальник сказал, что если они не успеют собрать и упаковать свое походное жилье, то спать будут на голой земле под открытым небом. А нукеры охраны – такие страшные и грозные, когда имеют дело с ним, с беззащитным пацаном – теперь дрожат, уткнувшись носом в землю и оттопырив вверх свои толстые зады.

Уже второй раз жизнь мальчика ломалась в корне. Все, что было до того, исчезало в подернутом дымкой забвения прошлом, а впереди был только серый туман неизвестности. В первый раз, когда отряд булгар разгромил селение, где жили его родители, и угнали взрослых в рабство, сам Акбаш, тогда еще шестилетний готский мальчик по имени Ув (лезвие) выжил только чудом. Худенького слабосильного мальчика никто не хотел брать в рабы, и умереть бы ему тогда с голоду, если бы не сжалившийся над ребенком старый табунщик Мурат. Хромому старику уже давно нужен был помощник для мелких поручений типа «подай-принеси», потому что отданные в обучение к старику булгарские мальчишки считали для себя эти обязанности слишком зазорными. Именно тогда бывший Ув обзавелся прозвищем Белоголовый, и быть бы ему среди табунщиков полным парией, но старый бездетный Мурат относился к нему скорее как к воспитаннику, чем как к рабу. В силу этого твердый и толстый посох старого Мурата не раз охаживал по спине и ниже юных озорников, решивших оттянуться на безответном белоголовом мальчике. Но вот и этот эпизод жизни остался у мальчика в прошлом, потому что мужчина в странной одежде и с раскрашенным лицом сильной рукой взял его за плечо и потянул за собой в неизвестность.

11 августа 561 Р.Х. день восьмой, 17:05. Полевой лагерь на правом берегу Днепра.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Ну вот мы и снова в походе. На этот раз это не степь мира Подвалов Мироздания, а степь шестого века от Рождества Христова, и река, протекающая неподалеку от нашего лагеря, называется Днепр. На самом деле география этого мира с точностью до третьего знака после запятой совпадает с нашей географией, и где-то на этой земле, чуть выше по течению, напротив острова Хортица, должен быть расположен город Александровск, он же Запорожье. Именно здесь, на высоком правом берегу Днепра, Серегин планирует основать столицу нового княжества, а пока тут его временная полевая Ставка. И вообще, устраивается он тут так, будто и в самом деле останется тут княжить, хотя я знаю, что на самом деле это не так. Серегин, как и все мы, стремится домой, но и этот народ антов, чья жизнь и смерть целиком и полностью зависят сейчас от него и от всех нас, тоже по-настоящему запали к нему в сердце и, переходя к новым мирам, не может он просто так бросить их на произвол судьбы.

Когда я прямо у него спросила, что он собирается делать, то Серегин ответил, что ни один здешний персонаж – ни Ратибор, ни Добрыня, ни кто-нибудь еще – так и не дотягивает до масштабов Рюрика, Ярослава Мудрого, Владимира Святого и Владимира Мономаха. Это исполнители и только, самостоятельную работу им нельзя поручать ни в коем случае – обязательно все запорют. Так что пока будем делать то, что должно – громить авар, приручать булгар, решать проблемы со старым маразматиком Юстинианом (вот уж кому вторая молодость не светит ни при каких обстоятельствах) и надеяться, что появится все-таки нужный человек, пригодный на роль основателя княжеской династии.

Ну а пока мужчины воюют и занимаются политикой, нам, женщинам, остается только вести хозяйство и обихаживать всех тех сироток, которых они притаскивают в наш лагерь из своих походов. По счастью, меня миновала доля общения с женами и наложницами хана Забергана. По большей части это грязные, немытые, вонючие чернявые бабы и девицы в очень дорогих, но засаленных и затасканных платьях. Кроме всего прочего, они очень гордятся своим положением ханских жен и в любой момент готовы унизить тех, кто слабее и ниже положением, чем они.

Дрессировку булгарок Серегин поручил, кому бы вы думали, правильно – Гере. Вот уж у кого властности хватит на всю эту шоблу, вместе взятую, и еще останется неприкосновенный запас. Первым делом он приказал забрать у них всех слуг и служанок, чтобы все делали сами, и Гера выполнила это с садистским удовольствием. Ведь она сама давно уже приучилась не пользоваться прислугой, лишь изредка подшаманивая себе при помощи магии. Второй приказ Серегина, касавшийся жен хана Забергана, гласил, что этих вонючек надо отвести на речку, раздеть там догола, заставить вымыться и выстирать одежду. И пока они этого не сделают, жрать им не давать, а там будет видно. Своеобразный у Серегина юмор, хотя надо признать, что все его действия приводят к требуемому результату. Даже метров за триста-четыреста слышно, как визжат и орут при помывке и стирке изнеженные ханские жены, потому что Гере помогают все девицы-амазонки ее десятка – а это страшная сила, ведь все амазонки гимнофилки и ужасные чистюли.

А мне от этой роскоши достался еще один гаврик – чрезвычайно стеснительный худой беловолосый мальчишка, лет двенадцати на вид. Булгары звали его Акбаш, то есть белоголовый, и мне с трудом удалось заставить его вспомнить свое настоящее имя. Когда у него еще была своя семья и дом, родители-готы дали ему имя Ув, то есть «лезвие». Тихий такой, скромный парень, очень любящий лошадей и даже, кажется, понимающий их язык. Когда Дима, как это и положено в нашей компании, наделил его знанием русского языка, Ув ничуть не удивился, коротко поблагодарил, но при этом не стал даже чуть-чуть более разговорчивым.

Мне кажется, что, несмотря на новую и еще необмятую армейскую одежду, которую ему принес с каптерки Митя, мальчик до сих пор не верит, что он больше не раб, и что у нас просто не бывает ни господ, ни рабов. Такое ощущение, что он все время ждет с нашей стороны хозяйского окрика.

Но хозяйского окрика все нет и нет, но зато, как ни странно, на готского мальчика обратила внимание Яна, ранее не интересовавшаяся сверстниками противоположного пола. Возможно, дело было в том, что они были чем-то похожи. Возможно, своей сиротской судьбой, а возможно, тем, что оба были худыми, беловолосыми и очень неразговорчивыми. Ну почти что как брат и сестра, если не считать, что их разделяла пропасть почти в полторы тысячи лет. Только мальчик пока стесняется проявлять к Яне взаимный интерес, хотя мне видно, что она ему очень нравится. По сравнению с Асей, Митей и Тел, которые в своем камуфляже, с легким мечом на поясе и автоматом Федорова через плечо стали похожи на настоящих маленьких солдат, Яна выглядит не так грозно, и поэтому вызывает к себе больше доверия. К тому же Тел дополнительно пугает его своим непривычным внешним видом, красной кожей, рожками и хвостом, хотя она первая проявила к нему интерес, по деммским обычаям попробовав познакомиться с новым самцом.

Да, мальчик Ув немногословен, но есть та тема, о которой он может говорить часами – и эта тема лошадей. У всех нас – и у меня, и у Димки, Аси и Тел, и даже у Яны с Димой – есть походные лошадки, на которых мы ездим так же привычно, как дома на велосипедах. Но лошадь не велосипед, а почти что член семьи. Ее нужно правильно кормить и поить, ее надо чистить, она нуждается в ласке и общении, а Ув знает про лошадей все, и даже более того.

Кстати, у Димы как раз тот вороной боевой дестрие, которого он приручил еще в тот день, когда мы впервые встретились с тевтонами. Серегин пытался отдать его кому-нибудь из бойцов, но этот конь просто не желает себе другого седока, быть может, потому, что при своей массивной мускулистой конструкции просто не ощущает веса Димки, а может, потому, что они стали друзьями. Ездит на нем Димка очень редко, но обязательно приходит проведать своего четвероного друга, задать ему корма, налить свежей воды, вычесать скребницей бока и рассказать последние новости на ухо, и у меня такое впечатление, что конь его понимает. Хотя, кто его знает, нашего Колдуна, он ведь мог передать знание русского языка и своему коню, жалея только, что его голосовой аппарат не способен произносить звуки человеческой речи. Вот я же умею разговаривать с лошадьми – по крайней мере, мы с моей Звездочкой телепатически хорошо понимаем друг друга.

Так вот, этот Димкин жеребец, массивный как танк и сильный как трактор, просто очаровал Ува. В задумчивости наблюдая за мальчиком, гладящим гриву вороного коня, я своим затуманившимся на мгновение взглядом увидела на месте худенького паренька статного мускулистого юношу или молодого мужчину, лет на десять-пятнадцать старше, в полной рейтарской экипировке и большим двуручным мечом в чехле за спиной. Роскошные белокурые волосы юноши, волнами ниспадающие на плечи, были схвачены золотым обручем*.

Примечание автора: * для древних германцев, в том числе и готов, стрижка волос считалась знаком траура в случае поражения, или рабского состояния.

Рядом с юношей стояла прижавшаяся к нему стройная девушка в ярком цветастом платье, чьи пшенично-золотые волосы, схваченные обручем из серебра, по своей роскоши соперничали с белокурыми волосами юноши. На ее ярко-розовых губах играла нежная улыбка, а голубые, как васильки, глаза светились счастьем. И только приложив определенные усилия, можно было узнать в этих двоих повзрослевших и возмужавших Ува и Яну.

– Т-с-с-с-с, – шепотом сказала мне по своему обычаю невесть откуда появившаяся Лилия, – сегодня я работаю по своей основной специальности и говорю тебе, богиня Анна, что эти двое воистину предназначены друг для друга, и это так. Юноша полюбит девушку, девушка полюбит юношу, и любовь их будет так сильна, что боги будут улыбаться, гладя на них с небес. Да будет так – и никто, ни смертный, ни бессмертный, не в состоянии этого изменить.

– А почему на Уве золотой венец? – так же шепотом спросила я.

– Так он же воспитанник и выученик вашего Серегина и его нового друга Велизария, а также еще один твой приемный сын – пояснила Лилия, – великий архонт Артании*, Куявии**, Славии*** и земель пруссов, ятвягов, леттов, ливов, готов и гепидов. Ты думаешь, почему Артемида привела этого мальчика к тебе, а не отправила туда, где вы собираете всех прочих местных, освобожденных из полона? Искра, горящая в нем, может и должна быть раздута в яростное пламя.

– А Яна? – снова спросила я.

– А Яна, – хитро прищурилась Лилия, – это первая и последняя любовь архонта Уве, невеста и будущая жена, королева, царица, императрица и мать его детей. Я тут попросила кое-кого, и за этой парой присмотрят даже после того, как они оба выйдут из-под моей юрисдикции…

– Кто присмотрит? – спросила я, но Лилия, как всегда в таких случаях, уже исчезла.

К тому же наваждение закончилось, и теперь передо мной снова стоял худенький белобрысый мальчик по имени Ув, гладящий гриву боевого коня, и восторженно смотрящая на него Яна. А ведь я и в самом деле смогу полюбить этого ребенка, как уже полюбила ту же Яну, Асю, Димку и Митю. И пусть только попробует кто-нибудь причинить им зло – тогда узнает, какова Анна Сергеевна в гневе. Кстати, об этой истории обязательно надо рассказать Серегину. Если мне просто не напекло голову, то этот Ув как раз тот человек, которого Серегин сейчас ищет. Конечно, чтобы он стал таким, каким его нам показали, нужно лет десять, но это тоже неплохо, ведь для того, чтобы он был успешен, он должен научиться многому тому, что необходимо знать правителю и полководцу, и в первую очередь приобрести иммунитет от лести и обмана.

Там же и тогда же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Прямо напротив меня сидит булгарский хан Заберган. Бывший хан. Неласкова к нему оказалась судьба и мои дикие воительницы. Был он хозяином своего народа, повелителем его судьбы, а теперь стал даже меньше, чем просто никем. На жирной роже семипудового ленивца следы оказанного сопротивления, то есть ссадины и кровоподтеки, а также отчетливый рельефный отпечаток маленького женского берца. Наверное, вякнул бывший хан нечто неподобающее, типа: «Вах, молчи, женщина» – и получил берцем по фейсу, для вразумления и осознания. А может, и не только по фейсу, но и по другим интимным частям организма, только их, в отличии от фейса, снаружи не видно.

Хотя в принципе, наверное, это было сделано зря. В том смысле, что от этого удара никакого вразумления и осознания у бывшего хана так и не наступило, а наступило только тупое непонимание по типу: «А нас-то за шо? Мы-то же не авары?» С таким человеком явно каши не сваришь. В свое время он с легкостью предал антов – своих недавних союзников по походу к Константинополю, сейчас так же легко предает своего нынешнего союзника – аварского кагана Баяна, а если представится такая возможность, то предаст и нас. И чтобы это понять, совсем не нужно быть таким великим чтецом мыслей, как наша Птица, достаточно только обычного знания человеческой природы и совсем чуть-чуть особых способностей для того, чтобы определить наличие фальши, насквозь пропитывающей этого человека. По крайне мере, «муки совести», которые Колдун наложил на этого человека, не оказали на него ни малейшего воздействия, а это уже не лечится. Тут по морде берцем бить бесполезно – тут требуется только летальный исход или заклинание принуждения, а оно для нас табу.

И хоть Заберган продолжает хорохориться, он для меня все равно что живой мертвец – еще дышит, говорит, спит с женщинами, ест и испражняется, но могила для него уже вырыта. Хотя с могилой мы озадачиваться, пожалуй, не будем – раки на дне Днепра тоже хотят есть, и хоть обры их совсем недавно неплохо подкормили, такой жирный и вкусный экземпляр их явно обрадует. Единственное, что мне удалось выяснить полезного в этом разговоре, так это то, что каган Баян взял от каждого рода булгар-кутугуров в заложники по одному или два юноши знатного происхождения, и в случае если кутугуры не будут повиноваться его распоряжениям, этих заложников немедленно убьют. Ну да, а если они не будут убиты, то это замечательный способ через несколько лет сформировать среди покоренных племен проаварскую элиту.

Только мы аварам этих нескольких лет не дадим, вопрос решится в ближайшие дни. Но заложников из-под носа Баяна вытаскивать надо в любом случае, потому что тогда булгары будут плясать не под аварскую, а под нашу дудку. Ну а потом уже почти привычный для меня процесс деления народа на чистых и нечистых по принципу принятия или непринятия Призыва. Теперь самое главное – определиться с тем, где их держат и под какой охраной. Наверняка это место где-то в середине вражеского лагеря, но не очень близко к резиденции кагана. Нам лишь бы только понять, где именно, а дальше начнется привычная для спецназа работа – тихо пришли, тихо взяли что надо, и тихо ушли, и никто не знает, что куда делось, потому что и ветра не было. Тем более что с порталом и разными магическими штучками нам даже не потребуется проникать за периметр. То, что хуже всего – так это то, что булгары и обры одеваются примерно одинаково, и издали будет невозможно определить, кого мы видим – булгарских заложников или просто молодых обров. Хотя пристальное наблюдение за лагерем кагана надо установить немедленно. Пусть волчицы любого из эскадронов, кружащих в настоящий момент поблизости от вражеской ставки, возьмут под контроль одного-двух стервятников и попробуют разобраться, кто там есть кто.

Кстати, если отвлечься от бывшего хана Забергана, то еще стоит сказать о тех антских воях, которые откликнулись на вицы, разосланные еще князем Идаром. Пока их пришло не больше тысячи – это не так много, чтобы это количество хоть что-то значило в масштабе уже имеющихся у меня сил, но и не так мало, если воспринимать этих рослых, плечистых, мускулистых парней как ядро будущей территориальной армии. Те же булгары или авары по сравнению с ними выглядят настоящими заморышами. В основном приходящие сейчас вои пеши, потому что большинство антских всадников находились либо на порубежных заставах, как Добрыня, либо входили в состав старшей дружины, как Ратибор. Но это же значит, что такие мелкие группы, от трех-пяти до десятка бойцов будут приходить на это место еще долго, или их надо будет собирать прямо в степи.

Именно в расчете на этих новобранцев я и приказал Мэри закупить несколько тысяч комплектов тевтонской пехотной экипировки. Пока что их принимали, объясняли ситуацию и отправляли в сортировочный лагерь. Те, кто услышат и примут Призыв подобно тому, как это сделала старшая дружина, получат новую экипировку и пройдут обучение у тевтонов-инструкторов. Такой пехоты, что получится в итоге, этот мир не знал еще никогда. Остальные, глухие к Призыву, в то время пока мы бьем авар, будут копать в лагере ямы для сортиров, а потом без всякого шума отправятся по домам, ибо в частях постоянной готовности, или даже среди резервистов первой очереди для них места нет.

12 августа 561 Р.Х. день девятый, 17:25. Полевой лагерь на правом берегу Днепра, Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Не все селения антов мы сумели эвакуировать перед тем как к ним подошли обры, пожирающие все на своем пути словно саранча. Старейшины некоторых родов просто не поверили нашим посланцам-дружинникам, и их пришлось долго уговаривать, в результате чего к другим селениям наши эскадроны просто опоздали, напрасно потратив время в другом месте. Поскольку защищать значительно сложнее, чем просто устраивать резню, то на стороне обров было определенное преимущество. Даже десяток или два вооруженных аварских всадников способны устроить побоище в мирном неукрепленном селении, где мужчины в лучшем случае вооружены топорами и охотничьими рогатинами.

Такие мелкие группы вражеских всадников, обычно выдвигаемые каганом впереди аварского войска на половину дневного перехода, изрядно попортили нам кровь вчера во время спасательной операции и заставили обратить на себя серьезное внимание. На борьбу с ними мы отрядили две трети своих уланских эскадронов, которые тут же рассыпались по изобилующей холмами и оврагами степной равнине и развернули на аварских разведчиков настоящую охоту. При боестолкновении на пересеченной местности с действующей из засады доброй сотней уланш мелкая группа аварских кавалеристов в свою очередь становилась фактически беззащитной жертвой этих безжалостных охотниц за головами. Поскольку заклинание Охранного ветра еще ни разу не давало сбоя, луки обров оказывались бесполезны, а вот арбалетные болты со стороны наших воительниц летели в цель вполне исправно и поражали насмерть даже богатых и знатных, несмотря на защищавшие их кольчуги и доспехи.

Есть все-таки в лилитках – что в диких, что во всех остальных – нечто такое, что роднит их с ушастыми существами из мира Большой Луны. В разгар схватки они всецело отдаются неистовой ярости, которая не отпускает их до самого конца боя. Первый раз мы это наблюдали во время Битвы у Дороги, когда освобожденные нашим заклинанием лилитки добровольно кинулись на Волкодавов и устроили им настоящую резню. Также и сейчас – после кровавых головокружительных схваток от аварских всадников остается только кровавое рагу.

Хорошую сталь пускают тевтоны на свои палаши и затачиваются те до бритвенной остроты, но каким сильным и яростным должен быть удар, чтобы напополам разрубить тело знатного обра, частью разорвав, а частью смяв гармошкой тонкие стальные пластины ламеллярного доспеха. Иногда удар идет поперек корпуса – вдоль пластин и тогда нижняя половина обрина остается на коне, а верхняя, еще цепляясь за жизнь, падает на степную траву. Часто перед тем как нанести последний, смертельный удар, боевые лилитки, чье владение палашом быстро прогрессирует, сперва обрубают врагу обе руки, по локоть или по плечо, как получится. Потом их приятели найдут место побоища, и увиденная картина послужит им уроком. Собакам – собачья смерть.

И было за что так с ними поступать. В тех селениях, откуда мы не успели или не смогли эвакуировать местное население, эти самые обры, как взбесившиеся ласки, уничтожили весь народ поголовно. Их любимый способ убийства – распятие, но не брезгуют они и посажением своих жертв на кол, сожжением заживо и волочением за лошадьми, а отсечение головы в таких условиях и вовсе можно считать за милость.

Я почти физически ощущал ярость, овладевающую воительницами, которые сперва сильно гуманизировались под нашим влиянием, а теперь испытывали шок, что неужели такое возможно не только по отношению к ним, остроухим, но к самым обычным людям с круглыми ушами. Но сильнее всего картины аварских зверств подействовали на наших юных лейтенантов, происходивших из достаточно гуманного, почти пасторального мира, а теперь неожиданно повзрослевших и закалившихся, а также отчасти поседевших.

– Запомните, мальчики, – сказал я им после того сражения у брода, – теперь вы Старшие Братья, и поэтому ведите себя соответственно. Не раскисайте, но и не ожесточайте свое сердце, несите врагу справедливое возмездие, а не жестокую месть их родным и близким. Если от нас требуется, чтобы народ обров сгинул бесследно, то давайте не будет отягощать этот процесс лишними жестокостями. В конце концов, это требование означает не стопроцентное физическое истребление, а всего лишь то, чтобы никто и никогда не смог практиковать такой образ жизни. Для нас это табу, так что несите свое звание русских воинов и офицеров честно и грозно, воздавая врагу за злодеяния, но не впадая в неистовую жестокость.

Так что я мог быть более-менее уверен в том, что женщинам и детям обров не грозит ничего особенного после того как мы убьем всех их мужчин; а в этой войне любой обр, взявший в руки оружие, обязательно умрет. Пришедший с мечом от меча и погибнет, пошедший по шерсть останется стриженным, возомнивший себя сверхчеловеком и господином будет низвергнут в прах и растоптан, а обратившийся ко злу сам будет пожран этим злом без остатка, потому что сила поднимется на силу. И хоть никто не назовет меня добрым божеством, вроде Птицы или Лилии, но я несу обрам лишь чистую, ничем не замутненную ярость возмездия. Какой мерой мерили, такой и отмерится им.

А в том, что это случится, у меня не было никакого сомнения. Несмотря на все потери антов, большую часть мирного населения нам удалось убрать с пути аварской орды, сохранив тем самым ядро народа. Ну и конечно, играли свою роль и потери, нанесенные обрам. Из двадцати тысяч в этих боях мы выбили уже тысячи полторы, причем сегодня вдвое больше, чем вчера. И если каган еще не полный мудак, то очень скоро он окончательно забудет о том, чтобы высылать впереди своего войска завесу из мелких отрядов. Происходящее особенно страшно для врага, ибо пока ни одному обру из тех, кому не повезло попасть в засаду, не удалось спастись и рассказать о том, как все было на самом деле, а нарубленные кусками молчаливые трупы очень негативно воздействовали на боевой дух аварской орды. Это было необходимо для того, чтобы каждый обрин понял, что он уже обречен на лютую смерть и безымянную могилу.

Но не все было так однозначно, как говорили в наше время. В процессе поиска того места, где при остановке на ночевку содержат заложников, обнаружилось, что кроме молодых булгар, которые внешностью и одеждой почти не отличаются от своих обрских сверстников, в ставке кагана имеют место и парубки вполне славянского облика. Светловолосые, в белых рубахах и портах они были очень хорошо заметны с воздуха. Собственно, по ним-то мы место содержания заложников и обнаружили, ибо, как я уже говорил, булгарские заложники от обров не отличались. У них, кажется, даже оружие не отобрали. Итак, что это мы видим, если как раз сейчас авары творят над бедными антами жестокий геноцид? Или это заложники от тех родов антов, которых каган примучил еще раньше и пока не желал переигрывать? В любом случае, это знак того, что кто-то из «братьев-славян» (или не совсем славян) решил, что договориться с врагом будет гораздо выгоднее и удобнее, чем сражаться с ним до последней капли крови. А вот это, товарищи, не айс, совсем не айс. Коллаборационистов следует истреблять так же беспощадно, как и самих захватчиков-оккупантов.

Тогда же и там же. Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

Ух ты, снова мы в новом мире. Тут даже живут древние славяне – но не такие, как в древней Киевской Руси, а еще древнее, лет так на пятьсот – четыреста. Они тут такие древние, что даже по-человечески еще разговаривать не умеют. Отец Александр говорит, что это даже не церковнославянский, и что он сам почти ничего не понимает. Да и местные детки-девки (наосвобождал их Серегин на наши головы) по сравнению с дикими оторвами-амазонками – просто скучные клуши, которые умеют только плести веночки из полевых цветов, плакать о прошлой, тихой и мирной, жизни и петь длинные протяжные и ни хрена непонятные песни. Да по сравнению с ними даже бывшие мясные лилитки – верх крутизны и драйва. По крайней мере, они тихие-тихие, а внутри стальной стержень, такой, что не согнешь.

Парни у местных тоже так себе. Лучше, чем в том первом мире, который Сергей Сергеевич называет миром подвалов, но все же еще не по моему вкусу. Митька куда лучше. Он и крутой в последнее время стал, из пистолета стреляет лучше всех нас, и в фехтовании тоже не отстает.

А в нашей детской компании прибыло. Новое приобретение зовут Ув – он худой, белобрысый и неразговорчивый; и хотя Димка его в первый же день научил нашему русскому языку, слов из него и клещами не вытянешь.

Есть только одна тема, от которой он воодушевляется – это лошади. Говорить он о них может бесконечно. И я его слушаю. Очень внимательно слушаю. Потому что лошадь в этом мире не только средство передвижения, но также друг и боевой товарищ. Советы специалиста, как любит приговаривать Серегин, никогда лишними не бывают, а тем более этого Ува тоже взяли с нами в посыльные. Правда, пистолета и автомата ему не дали, а дали большой нож и арбалет, который он взводит рычагом.

А вообще этот Ув сирота – его родителей, когда он был маленький, убили булгары, а его самого взяли в рабство. Теперь наши его освободили и хотят сделать из него настоящего человека, и потому присоединили к нашей компании. Уж не знаю, получится ли…

Кстати, Сергей Сергеевич скоро обещал допустить нас до настоящего большого дела – обеспечивать связь между нашими эскадронами и отрядами местных древних славян, которые – ну тупые – совсем не умеют шить сапоги, а носят что-то вроде лаптей, сплетенных из полосок кожи. Если у кого тут есть сапоги, так это, считай, почти что миллионер. Долларовый. Правда, Ольга Васильевна мне сказала, что, например, римляне империю построили, а сапог шить не умели, из-за чего всю жизнь ходили в сандалиях, а все оттого, что у них там в Италии никогда не было настоящей зимы. Только напрасно Сергей Сергеевич берет на дело этих славян. Помощи от них никакой, а вот напороть они могут нипадеццки. Митька был у них на учениях и говорит, что пока они еще телята телятами, не то что наши лилитки, амазонки и волчицы, которыми мы все гордимся, потому что мы – это они, а они – это мы.

И Анна Сергеевна тоже ругалась с Сергей Сергеичем правда, не из-за местных, а из-за нас. Она говорит, что рано нас еще посылать на реальное поле боя, малы мы еще и вообще без нас там обойдутся, потому что как она будет смотреть в глаза Митькиным родителям, если с ним что-нибудь случится? У меня родителей нет, и я могла бы пойти в поход свободно, но Анна Сергеевна не пускает и меня тоже, наверное, для того, чтобы Митьке было не так обидно.

Сергей Сергеевич в ответ ей заявлял – сама слышала – что если он не отправит нас в поле по делу, то мы просто удерем сами по себе, и никто не будет знать, где нас искать. А так он за нами приглядит и постарается не дать в обиду. Да нафига – мы сами с Митькой кого хочешь обидим, догоним и еще добавим. Правда, с нами будет этот худой слабак Ув, так быть может, его и придется защищать…

12 августа 561 Р.Х. день девятый, 23:55. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Тиха украинская ночь, дрыхнет под звездным небом ставка кагана, только не спят часовые, покрасневшими глазами всматривающиеся во мрак, откуда в любой момент может прилететь град стрел (Заклинание истинного взгляда, как оказалось, прекрасно заменяет прибор ночного видения) или придут бесшумно ступающие беспощадные убийцы-мангусы, которых не чуют ни кони, ни собаки. Страх, липкий страх обуял спящий лагерь, вползая в не знавшие ранее этого чувства сердца воинов кагана… и даже те, кто сейчас спят, спят беспокойно, в любой момент ожидая встречи с рогатым стариком Эрликом, которому они запродали свои души за воинскую удачу. И хоть у их нынешних врагов, безвестных и ужасных, воинской удачи не в пример больше, и жизни обров они берут как хотят и когда хотят, но рогатый старик Эрлик всегда возьмет свое. Такие мелочи, как неспособность выполнить свою часть договора, его не касаются. Против этой правды жизни бессилен даже сам каган, чей сон сейчас тоже очень беспокоен…

Уже множество обров лежат в местной степи порубленными и пробитыми странными короткими стрелами. И никто не знает ни того, кто будет следующим, ни даже того, кто это делает и как такое случилось, ведь неведомый враг не оставляет живых свидетелей. Страх – это хорошо, потому что страх разъедает преданность обров своему кагану, из воинов превращая их в обычных грабителей. Страх уничтожает преданность, ибо если бы рядовые обры умели в своей массе читать хотя бы рунические буквы, то давно бы уже прочли на черном ночном небосклоне огненные письмена: «Вы все умрете!!!». Они действительно все умрут, ибо я слов на ветер не бросаю, а Отец подтвердил мое решение. Такие звери в человеческом облике, которые распинают женщин и детей, жить на этом свете не должны.

Но это случится немного позже, а пока у нас иная задача. Пока липкий страх окутывает спящую ставку кагана, мы шарим по ней просмотровым окном, в любой момент готовым превратиться в полноценный портал. Нам нужны несколько неприметных походных шатров, стоящих чуть на отшибе, возле которых, в отличие от остальных, стоят вооруженные часовые. Сами воины обров предпочитают спать на попоне под открытым небом, завернувшись в походное одеяло. В шатрах спят лишь женщины, дети и заложники, данные другими племенами в знак своей верности. Последние – потому что так легче ночью контролировать их поведение и местоположение.

Гадить заложники тоже должны, не выходя из шатра, как и проделывать прочие естественные надобности. Хотя обры о своих «гостях» даже заботятся и предоставляют им рабынь из последнего полона, которых они еще не успели убить каким-либо жестоким образом. Это немного осложняет нашу задачу тихого изъятия заложников, но думаю, что мы справимся. Надеюсь, что эти девушки понимают, насколько нежелательно им и дальше оставаться среди «гостеприимных» обров. Впрочем, их добровольное содействие нам и не обязательно. Хорошее сонное заклинание от Птицы (ведь никто не удивится, если люди ночью крепко заснут) – и рабочие лилитки вынесут всех за руки за ноги, не разбирая возраста, пола, национальности и социального положения. А там разберемся, кто есть кто.

Для захвата шатров с заложниками я подготовил свою старую группу и наш первопризывный амазонский спецназ в качестве подразделения силовой поддержки, надеясь при этом, что открывать огонь из самозарядных винтовок и особенно пулеметов нам все же не понадобится. По минимуму мне не хотелось бы прибегать к таким средствам раньше времени, а по максимуму я желал полностью избежать применения огнестрельного оружия в этом мире. Не только из-за экономии невосполнимых патронов, но еще и из-за того, что такие средства борьбы были еще преждевременны. Зачем стрелять из пушек и пулеметов, если с задачей прекрасно справляется магия и хорошо отточенная сталь?

Итак, когда до полуночи осталось всего несколько минут, просмотровое окно остановилось за спиной опирающегося на свое копье и зевающего во всю пасть обра-часового, и на мгновение приоткрылось. Как мне показалось, сонного заклинания в этом случае было мало, поэтому Колдун оделил этого типа хорошим таким двадцатичетырехчасовым заклинанием стасиса, превратив его в живую статую, туго обтянутую тончайшей, но несокрушимой пленкой остановленного времени. Причем прихватило обра с раскрытым в зевке ртом и выглядел он в таком состоянии весьма презабавно. С четверыми его приятелями, которые спали тут же, церемонились мы гораздо меньше. Просмотровое окно склоняется к спящим обрам, приоткрывается, из него высовываются мои руки с шомполом от «калаша» – и крепкий сон отдыхающей смены часовых переходит в вечный. Грязная, конечно, работа, но что поделаешь – на войне как на войне.

А дальше – цигель цигель, ай лю лю, как говорил незабвенный сталинский главдиверсант Илья Лисов*. Если где-то и когда-то существуют все возможные миры, то и с товарищем Лисовым мы, возможно, когда-нибудь и встретимся.

Примечание авторов: * Илья Лисов – главный герой культовой саги Владислава Конюшевского в жанре альтернативной истории «Попытка возврата».

Дальше просмотровое окно переместилось во внутреннее пространство шатра, наполненное храпом, сопением, запахом несвежих человеческих тел, размотанных на просушку онуч и выпущенных на свободу кишечных газов. Короче, хоть топор вешай. Дальше дело было за рабочими лилитками, которые, морщась от царящего в шатре победного духа, принялись вытаскивать за руки за ноги храпящие тушки и укладывать рядами на специально подготовленном месте. Мальчиков отдельно, девочек отдельно. Хорошее сонное заклинание составила Птица – ни в одном из четырех шатров никто не проснулся. Возникла мысль умыкнуть еще и кагана, но я оставил ее на потом. Не один каган будет, так другой; а нам надо истребить весь народ обров как таковой, а не менять шило на мыло. Так что на сегодняшний день задачу можно считать выполненной.

Неласковым будет пробуждение вчерашних заложников, особенно тех, кого дали покорившиеся обрам антские рода. Адреса, пароли, явки и кто что орал на вече. Ни хатоскрайников, ни будущей пятой колонны нам тут не надо. Да, и молодым булгарам тоже мало не покажется, хотя нужны мне они молодыми, здоровыми и на свободе. Пропесочат их не по-детски и отправят к своим, тем более что булгарская орда, лишенная пропавшего неизвестно куда хана, уже начала шипеть, кипеть и пузыриться, как перебродивший квас.

Жизненные перемены будут к лучшему лишь для тех девиц, которых обры определили заложникам в постельные подстилки. Хотя, как сказал мне Добрыня, обратно в рода их не примут и замуж горемычных тоже не возьмут; и одна им дорога – идти на реку Днепр, чтобы утопиться и обернуться русалками. А вот черта лысого им всем. Пусть те кобели, что их огуливали, в Днепре топятся – говорят, как раз из таких уродов и получаются самые отборные упыри. А девиц мы, чай, прокормим, даже беременных, не объедят. И к делу тоже пристроим, а то у меня и рабочие, и бывшие мясные лилитки в строй рвутся, а на полевых кухнях кашеварить и в банно-прачечном отряде белье стирать некому. Но об этом чуть позже, а пока – т-с-с-с! – соблюдайте тишину, идет операция.

13 августа 561 Р.Х. день десятый, 07:05. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,

Славянская дева Милонега, дочь воя Гремислава.

Проснулась я на рассвете, когда первый луч солнышка только готовился блеснуть через виднокрай. Сперва я даже не поняла, где нахожусь, ведь засыпала я в душном шатре, полном моими подругами по несчастью и их мучителями, а теперь вдыхала бодрящий свежий воздух с легким ароматом дыма от горящих неподалеку костров, а надо мной расстилался бездонный купол синего утреннего неба. Первая моя мысль была о том, что лучше бы мне было сразу умереть, броситься в речку или удавиться, зацепив поясок платья за сук дерева, а не переносить ужасные мучения, насланные на меня злой богиней Недолей.

Попав в полон к обрам, я и так уже была все равно что мертвая, служа подстилкой этим грубым насильникам. Сперва моим телом пользовался знатный вислоусый воин средних лет, потом я ему надоела и меня отдали молодому обрину попроще, потом был беззубый старик, а потом, как изношенную и затрепанную вещь, меня бросили в шатер с заложниками для ублажения их телесных надобностей. Там мною овладел прыщавый Дрочун, сын гнусного предателя князя-старшины Жирослава. Ни одна дева или вдова не обращала своего внимания на этого тощего маленького уродца, и им было все равно, сколько его папа накопил желтых кружочков с портретами ромейских базилевсов.

И это был еще не самый худший вариант; очень многие мои подруги по несчастью, надоевшие своим господам, были ими замучены насмерть самыми различными способами. На них катались, как на лошадях, загоняя насмерть, их распинали на деревьях, их сажали на кол, их привязывали за руки за ноги возле муравейников. Такой же конец, наверное, ждал и меня, да только каким-то чудом я перенеслась куда-то далеко-далеко от мучителей. А может, я никуда и не переносилась, может, я просто умерла, как мечтала много раз, и очнулась уже в вирии, среди душ пращуров и светлых добрых богов, и песня парящего в вышине жаворонка приветствует мою душу, прибывшую в обитель Сварога и Лады?

Но нет, грубое рядно, укрывающее меня до подбородка, никак не могло принадлежать верхнему миру, как мои лежащие поверх рядна руки, покрытые царапинами, ссадинами и шрамами. Я знаю, что у тех, кто умер и перенесся в вирий, раны должны немедленно зажить сами собой, а все предметы там должны быть изящной и красивой выделки, как те тонкие ткани и узорчатые кубки, которые привозили к нам ромейские купцы. Повернув голову и посмотрев направо и налево, я увидела, что лежу крайней в ряду все еще спящих моих подруг по несчастью, а неподалеку стоят и молча смотрят в нашу сторону странно одетые мужичина и женщина, и восходящее солнце обливает своим светом их фигуры, будто одевая в светящиеся золотисто-розовые одежды.

Эти двое были совсем не похожи на обров ни обликом, ни одеждой. На поясе мужичины висел длинный меч, непременная принадлежность воя-полянина, а гладко выбритое жесткое и властное лицо говорило о том, что он тут воевода или даже князь, сам ведущий в бой свою дружину. Женщина была одета не так, как одеваются у нас, славян, и не так, как одеваются женщины ромеев, булгар или проклятых обров. Все в ее одежде отличалось простотой и неброскостью, и в то же время прекрасно сочеталось между собой. Так, наверное, выглядела бы Жива, богиня жизни и радости, решив спуститься к смертным для того, чтобы узнать об их нуждах. Ее спутник совсем не походил на Даждьбога, супруга Живы, а больше всего напоминал что-то среднее между Сварогом, повелителем огня и покровителем кузнецов, и Перуном, покровителем воев и княжьих дружин.

Поняв, что пытаюсь натянуть личины богов на пусть и очень странных, но обыкновенных смертных, я едва не засмеялась, что было бы крайне неразумно в моем положении. Потом этот так и не родившийся смех застрял у меня в горле, потому что эти двое вдруг посмотрели прямо на меня, глаза в глаза, и я почувствовала исходящую от них силу, мощь и мудрость. Это действительно были божества, но только не наши, славянские – привычные и легкие, как воздух и солнечные лучи, не вмешивающиеся в дела простых смертных – а чужие, облеченные силой и властью. Эти сила и власть были им необходимы для того, чтобы менять и гнуть этот мир под себя, вознося до небес одни народы и вбивая в земной прах другие.

Но несмотря на эту чуждость, эти божества каким-то образом тоже были для нас родней и собирались протянуть руку помощи моему избиваемому и погибающему народу. То, какую цену придется заплатить за эту помощь, меня в тот момент не волновало. Главное – уничтожить обров, а там вернется украсно украшенная добрая жизнь с плясками и хороводами в честь Ярилы и Макоши… Пусть я даже этого и не увижу, потому что немедленно, сразу, как только смогу это сделать, кинусь головой в глубокий омут, чтобы смыть позор со своей поруганной чести…

– Выбрось из головы эти глупости, девочка, – услышала я внутри себя голос этой женщины, – тебе еще жить, любить, рожать детей и радоваться жизни, а ты собралась в омут головой.

– Да, это так, – подтвердил мужчина, – а если твой род уничтожен или откажется тебя принять, то мы готовы стать твоей семьей и твоим родом. Ведь не для того мы спасали твою жизнь, чтобы ты с такой легкостью кидала ее в омут.

Услышав эти голоса в своей голове, я вся сжалась в испуге, ведь не каждый день боги говорят со смертными, но женщина сказала мне: «Встань и иди» – и я не смогла не выполнить ее приказание, а вслед за мной с земли начали подниматься и остальные мои подруги по несчастью…

Тогда же и там же. Капитан Серегин и Анна Сергеевна, она же Птица.

– Вот, Птица, смотри, – на беззвучной мыслеречи сказал капитан Серегин, – тут лежит будущее того народа, который появится в этом мире вместо нас, русских, каким бы оно, это будущее, ни было.

Три десятка славянских девиц, на которых Серегин при этом указывал, спали сном младенцев и даже пока не ведали о тех переменах, которые произошли в их судьбе. Во-первых – сонное заклинание Анны Сергеевны действовало безотказно, а во-вторых – этим девочкам впервые за долгое время дали поспать ровно столько, сколько им хочется, не поднимая на заре ударом сапога по ребрам. Правда, большинство из этих девиц и так начали уже беспокойно ворочаться и открывать смеженные веки. Дело в том, что даже до нашествия обров позже первого луча солнца у славян вставали только самые отъявленные лентяйки. Славянские девицы и молодухи, помогая матери или свекрови, с утра должны были сделать множество дел – подоить корову, покормить кур и собрать из-под них яйца, затем растопить очаг и собрать обед уходящим в поле мужчинам. Поэтому, так или иначе, в ближайшее время девицы уже проснутся, после чего Анна Сергеевна при помощи Лилии займется их психологической и физической реабилитацией.

– Да, – так же беззвучно ответила Анна Сергеевна, загадочно улыбаясь, – это действительно будущее. Но только почему вы думаете, что тут не будет русского народа? Такой народ обязательно появится, и начало ему дадут в том числе и эти девочки.

– Ну как же сможет появиться русский народ, если у него не будет варяга-руса по имени Рюрик? – не издав ни звука вслух, вопросил Сергеевны Серегин. – С учетом того, что мы тут наворотили к девятому веку, история изрядно отклонится в сторону, и даже непонятно в какую.

– Не беда, Сергей Сергеевич, – таким же образом ответила Анна Сергеевна, – что тут не будет Рюрика и его присных. Ведь в этом мире вместо того залетного варяга к восточным славянам на триста лет раньше явились вы, Сергей Сергеевич, с дружиной и принесли те же самые, но только более зрелые идеи построения государства. А так как мы с вами русские, то государство это тоже будет называться русским, или что-то вроде того.

– А нужны ли мы будем этим людям после того, как разгромим и уничтожим обров? – снова спросил Серегин, мысленно пожав плечами.

– Разумеется, будем нужны, – подтвердила Анна Сергеевна, – Ольга Васильевна, например, считает, что по нашей славянской традиции всегда нужен кто-то со стороны, не погрязший в местных коммунальных склоках, к кому можно обратиться с просьбой рассудить спор и от кого будет не зазорно принять совет или даже прямой приказ. Она говорит, что главная политическая проблема славян заключается в том, что каждый род или племя считает себя не хуже других своих соседей и очень внимательно следит, чтобы с их стороны ему не было бы никакого унижения и поношения. В то же время пришелец со стороны вроде франкского торговца Само, болгарского хана Аспаруха или варяжского авантюриста Рюрика видится славянам идеальным вождем, равноудаленным от местных интриг. Мы с вами, Сергей Сергеевич, тоже подходим под эти условия, так что у нас есть все шансы добиться того, чего от нас хочет Отец Небесный – то есть основать государство и суметь укрепить его настолько, чтобы стряхнуть его с карты этого мира не смогли никакие Тэмучжины и Тамерланы.

– Все это хорошо, – мысленно кивнул Серегин, – но дело в том, что нам надо идти дальше, в верхние миры, и нам просто некогда будет возиться с этим миром несколько десятков лет… Тут можно жизнь положить, и то без всякой гарантии успеха. Мы уйдем и все рассыплется, как распалась держава Само после его смерти. Как видите, Птица, не только вы читали умные книжки и разговаривали с милейшей Ольгой Васильевной.

– А ведь придется повозиться, Сергей Сергеевич, – ответила Анна Сергеевна, – ведь мы ответственны за тех, кого мы приручили. Очевидно, придется назначать кого-то временно управляющим, и, пока не подрастут местные кадры, применять к этому миру удаленное управление, время от времени наезжая с инспекциями. Знаете, было у меня видение, что таким кадром, способным принять у вас управление этой версией Древней Руси, может быть юный табунщик Ув, которого мне недавно сплавили Артемида и ее нынешний бойфренд старший лейтенант Антонов. С чего бы это, когда с местными сиротами я стараюсь работать куда более опосредованно, чтобы не привязывать к себе их души и не причинять боль при расставании… А второй половиной Ува, его душой и возлюбленной королевой, должна быть наша Яна, которую вы упорно называете Зайчонком. Кстати, Лилия тоже подтвердила, что я не ошибаюсь и нахожусь на верном пути. Думаю, что вам стоит попробовать взять этого мальчика к себе в оруженосцы и посмотреть, насколько у вас получится воспитать из него свое продолжение, предназначенное для этого мира. Я, со своей стороны, берусь быть ему приемной матерью и старшей сестрой, а вы побудьте этому сироте приемным отцом. Думаю, он будет вами гордиться.

– Хорошо, – ответил Сереги с безмолвным вздохом, – если за этого мальчика поручились вы, Лилия и Артемида, то, наверное, в этом что-то есть. Я возьму этого мальчика на воспитание и сделаю из него настоящего русского воина, чего бы это ни стоило. А теперь, Птица, посмотрите – кажется, ваши временные подопечные уже просыпаются.

Разговор этих двоих, понимающих друг друга с полумысли, был быстр и безмолвен, а принятые решения точны и взвешены. Для этого мира наступала точка перелома, определяющая его политический ландшафт на тысячелетия вперед.

Примерно в это же время проходило и разбирательство с бывшими заложниками обров. К ним Серегин не был столь гуманен, как Анна Сергеевна к их бывшим постельным игрушкам. Выложили их после захвата совсем в другом месте, заранее отделив булгар от изменников-антов, и занималась их пробуждением сержант Кобра и целая кодла злобных амазонок, а у них, как известно, не забалуешь. А нечего было насиловать несчастных девочек, стараясь превзойти в этом гостеприимных хозяев.

Еще час назад бывшие заложники пережили магический аналог ведра холодной воды на голову, и теперь Кобра и ее команда занимались их низведением и курощением.

Молодых знатных булгар доводили до того состояния, когда они, трепеща от сознания собственной ничтожности, смогут выслушать то, что соберется сказать им великий и могущественный вождь, князь, хан (нужное подчеркнуть) Серегин, по совместительству бог оборонительной войны и священный мститель. Если не верите, можете спросить у аварского тудуна, коли сумеете отыскать его в загробном мире. Или у своего хана Забергана, который вчера тоже того – покинул эту юдоль скорби.

Сыновей и племянников антов-изменников готовили только к допросу третьей степени, для того чтобы выяснить, кто, когда и при каких обстоятельствах составил заговор против ныне покойного князя Идара, который, конечно, умер, но его дело по объединению всех антов и всех славян вообще живет живее всех живых. А те, кто против такого объединения, те враги народа, гады ползучие и чернобоговы сыны. Короче, колитесь бисовы дети: адреса, пароли, явки, кто где был, что пил и о чем при этом говорил.

13 августа 561 Р.Х. день десятый, 10:35. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.

Переполох, поднявшийся поутру в ставке кагана, впору было сравнить с суетой в муравейнике, в который заползла большая жирная зеленая гусеница. И поводы к тому были очень весомые. Во-первых – исчезли все находившиеся в шатрах, предназначенных для заложников, гарантирующих хорошее поведение булгарской знати и части старейшин антских родов, еще до гибели тудуна признавших над собой власть обров. Во-вторых – караул, выставленный у шатров с заложниками, оказался мертвым без всяких видимых причин, а тот обрин, который в момент их похищения стоял на часах, буквально окаменел вместе со своим копьем. Несмотря на то, что грудь его не двигалась, и сердце не билось, тело часового длительное время оставалось теплым и мягким, чего не бывает с трупами. Несомненно, это была какая-то могущественная магия, еще одно проявление ужасного злого мангуса, взявшегося преследовать несчастный народ обров.

Часового долго пытались разбудить, но только отбили о его бока кулаки и ноги, а также начисто изломали несколько палок. Последовавшие затем попытки воткнуть в окаменевшее тело кончик ножа приводили только к тому, что слабый металл или гнулся или ломался. В конце концов, югур, который взял следствие в свои руки, рассвирепел и приказал водрузить этот человекообразный статуй на большой жарко горящий костер, но он не горел и в огне. Несмотря на то, что югур почти порвал свой бубен и сломал колотушку, а дрова прогорели дотла, придурок с открытым ртом так и остался стоять величавым статуем посреди рдеющих углей, нигде даже не закоптившись.

Наблюдавший за этой картиной каган Баян хмурился все больше и больше. А когда каган хмурится, то положено прятаться – и чем дальше, тем быстрее, ибо если кто не спрятался, то каган не виноват. В принципе, кагану и так было понятно, что примененная в данном случае магия настолько же превосходит возможности деревенских заклинателей вроде того же югура, насколько огромный медведь превосходит маленького серого мышонка. В этом деле югур проявил такую преступно низкую компетентность и квалификацию, что его стоило бы тут же сжечь на таком же костре, на каком пытались сжечь заколдованного часового, и жив югур был только потому, что у кагана под рукой не было никого с более подходящей для этого дела квалификацией.

– Значит так, – сказал он запыхавшемуся югуру, – если ты сам ничего не можешь, то немедленно обратись за помощью к рогатому старику Эрлику. Если будут нужны жертвы, то возьми для этого всех имеющихся рабов и пленных, но добейся необходимого. Рогатый старик Эрлик должен прислать нам помощь, иначе я лично, своей рукой, вырву тебе глотку.

– Великий каган, – проблеял перепуганный югур, – а если рогатый старик Эрлик пришлет свою помощь, но она окажется бессильной против злого мангуса?

– Тогда, – ответил каган, – своей рукой горло тебе вырвет сам мангус, или ты думаешь, он собирается оставить в живых хотя бы одного обра? Полное и всеобщее уничтожение – вот его цель, и надеяться на иное просто глупо.

– Хорошо, великий каган, – склонился югур в поклоне, – я сделаю все возможное и невозможное для того, чтобы старик Эрлик прислал нам свою помощь.

– Тогда, – усмехнулся каган Баян, – не забудь сменить бубен и колотушку, потому что эти уже износились.

Где-то вне времени и пространства, Цитадель Тьмы, башня Ужаса.

Рогатый старик Эрлик, он же Чернобог, он же Ариман, он же Сатана, он же агент «666».

Нечистый дух, которого обры называли рогатым стариком Эрликом, разумеется, услышал призыв югура, а также хрипы и стоны погибающих под его ножом жертв, почувствовал на губах сладкий запах проливаемой крови, ощутил предсмертный ужас и муки жертв. Не так уж часто целые народы за какую-либо выгоду целиком предавали себя его власти, и не слишком долго после этого длилось их существование, ибо остальные людишки тут же ополчались против такого народа и любой ценой сживали его со свету.

Конечно, жертвы, принесенные обрами, были ему приятны, как и обещание бросить под жертвенный нож все побежденные народы, но выходить собственной персоной против тех, кто встал на пути у обров и грозил им уничтожением, рогатый старик не собирался. Слишком хорошо он понимал, с кем ему придется иметь дело. Один Адепт Небесного Отца чего стоит. И это ни какой-нибудь забытый и покинутый адепт, совсем нет. Небесный Отец посещает его сознание настолько часто, насколько это возможно для высшего божества, чтобы не повредить личность смертного существа. Да и этот адепт Силы Серегин с его воинским Единством и мечом Бога Войны тоже далеко не сахар.

А может, это вообще ловушка на него лично – мол, расслабится рогатый старичок, вылезет приструнить обнаглевших смертных, а его молнией с небес хлоп – и пепел в урну, дело в архив. Был тут один родственничек, тоже думал, что в своем собственном Храме, охраняемом гвардейцами, преданными ему как собаки, его филактерий окажется неуязвим. Но длинные руки Отца дотянулись и туда, в результате чего Храм рухнул, гвардейцы оказались перебиты, филактерий расплавлен в первозданном огне, а сам Малыш Тойфель выброшен во тьму внешнюю, откуда нет возврата. Нет уж, дураков нет, все кончились. Соваться туда самому нет никакого резона, и мало ли кто кому и чего обещал. Обещать – это еще не значит жениться, потому что свои рога Нечистому дороже чужих жизней.

Но послать кого-нибудь все одно надо. Потому что а вдруг поможет, и тогда обры дадут ему много-много вкусных жертв. Хорошо бы они весь тот мир до единого человечка принесли бы ему в жертву, а потом и сами издохли – но это желание лежит уже за гранью возможного…

Рогатый старик хмыкнул.

Послать лучше всего какое-нибудь порождение Великого Хаоса, которые в изобилии пасутся в окрестностях Цитадели Тьмы, например, одного из плюющихся огнем многоголовых Великих Драконов. И Адепт Отца тут побоку. Он с тварями хаоса не воюет, а только исключительно с Силами Зла. Придется Серегину самому разгребать это дерьмо своим мечом Бога Войны. К тому же эти твари вечно голодны и совсем не откажутся от нежного и мягкого человеческого мяса, обжаренного с кровью. А о том, что у этого мяса есть крутые защитники, дракону говорить совсем не обязательно. И кстати, будет необходимо наложить на этого дракона заклятье в первую очередь напасть именно на главного врага, а только потом разнообразить свой стол изысками других кухонь. А то тупое и жадное животное накинется в первую очередь на самих обров, обожрется ими и издохнет от переедания.

Выбрать какого-нибудь молодого и наивного, всего с тремя головами, которому не исполнилось еще и тысячи лет, и натравить его на этого Серегина, пообещав много-много вкусных невинных дев. Почему-то драконы особо обожают девственниц, как будто этот факт хоть как-то влияет на вкус жареного человеческого мяса. Пробовал он и такое, и не такое – никакой разницы. Вот жилистый и пропитанный потом рыцарь – это совсем иное дело, потому что воняет от него обычно как от старой сапожной подметки, и на вкус он тоже точно такой же…Ну просто цимус грандиозус.

13 августа 561 Р.Х. день десятый, 15:45. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.

Вакханалия убийств продолжалась уже третий час. Со всего обоза, со всех походных лагерей, от всех участвующих в походе родов были собраны все рабы, слуги, пленные, служанки, их дети и весь прочий народ, который нельзя было отнести к племени обров, а также больные, калеки и прочий человеческий шлак. Измазанный в человеческой крови югур бил в свой бубен, взывая к Эрлику, а его помощники, младшие шаманы, перерезали глотки, громоздя одно мертвое тело на другое, превращая живое и мыслящее в мертвое и инертное. Если для вызова Эрлика не хватит рабов и слуг, то югур начнет резать воинов, разумеется, начиная с так называемых союзников – угорских племен: зебендер, кочагир и тарниах.

Рабов хватило. Над пирамидой, складываемой из мертвых тел, вдруг заклубилось облако, из глубины которого пробивалось багровое сияние. Потом в сердцевине этого облака под приветственные крики аварского войска прорезалось что-то темное, массивное, хищное и смертоносно опасное. Еще несколько мгновений – и ужасное крылатое трехголовое создание – казалось, целиком состоящее из клыков, когтей, черного мрака и алого огня – полностью оказалось на свободе. Изрыгнув длиннейшую струю огня из средней головы, тварь тяжело замахала крыльями и направилась на юг. Будь ее воля, она бы с удовольствием пожрала бы и тех, кто ее вызвал. Но приказ Нечистого был прям и не допускал двойного толкования. Требовалось атаковать и уничтожить врагов этих людей, и только потом переходить на вольные хлеба.

Проводив удаляющегося дракона взглядом, югур выдохнул и выпрямился. Воинов союзных племен теперь можно было и не трогать. Оставалось дорезать совсем немного рабов – и все. К тому же теперь ему не грозил ни гнев великого кагана, ни месть ужасного мангуса, ведь не может же потерпеть поражение эта огромная и могучая тварь, от трех своих носов до кончика хвоста покрытая прочнейшими панцирными пластинами и дышащая на врага огнем. Каган тоже был доволен. Теперь лишь оставалось убедиться в смерти врага – вот и все. А до ставки Серегина у острова Хортица дракону было лететь часа три, не больше. Время пошло.

13 августа 561 Р.Х. день десятый, 18:35. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Приближающегося к ставке трехголового Змея Горыныча примерно за полтора часа до прибытия первыми заметили бойцыцы и командиры рассыпанных по степи эскадронов. Если для лилиток, волчиц и амазонок медленно проплывающее в высоте на широко раскинутых крыльях черно-красное чудовище не говорило ни о чем особенном, то их командиры, воспитанные на такой же, как у нас, русской народной, блатной хороводной культуре, тут же просекли фишку и начали слать мне сообщения о приближающемся воздушном противнике типа «Змей Горыныч Трехголовый, огнедышащий».

Поскольку мои лейтенанты люди серьезные и к шутками в боевой обстановке совсем не склонные, я сразу понял, что все всерьез. Что бы ни летело к нам в гости, встречать его требовалось «по-взрослому» – с цветами и оркестром, то есть с выведенным на позиции зенитным дивизионом и приведенной в полную боеготовность магической пятеркой и Артемидой. У которой по драконам есть какой-никакой боевой опыт. Как говорится: «к нам едет ревизор, хе-хе, на свою голову».

Огнедышащим это Змей Горыныч был назван потому, что змеюка попробовала атаковать один из моих уланских эскадронов, но тот грамотно рассыпался на местности и, не представляя единой цели, начал пулять в снизившуюся тварь арбалетными болтами с наложенными за них заклинаниями самонаведения, бронебойности и огненного лезвия. Малоприятный, надо сказать, для врага комплект. Даже тяжеловооруженная латная конница чувствует себя под дождем таких болтов как голый на морозе. И хоть по-настоящему Змею Горынычу эти болты повредить не могли – слишком уж это здоровая скотина – но такой обстрел понравился ему мало. Во-первых – если вас колют иголкой, это все же больно, а во-вторых – если такой болт попадет в глаз, то огненное лезвие обязательно выжжет глазное яблоко, а это как минимум два месяца регенерации даже при драконьих возможностях.

А целили мои снайперши дракону как раз в глаза, и именно туда вело болты заклинание самонаведения. Короче, Горынычу это не понравилось, особенно после того, как окривела на правый глаз средняя голова, и он махнул на моих уланш перепончатым крылом, а в дальнейшем даже не пытался связываться с суровыми тетками в форме и доспехах. Результат боя – у дракона минус один глаз из шести, а у меня четверо лилиток-уланш с ожогами средней тяжести у Лилии на реабилитации. Вполне приемлемо для начала, по-моему.

Кстати, именно после этого боя уланш против Змея Горыныча я попросил Колдуна исследовать вопрос с возможностью создания заклинания полета для кавалерийских соединений, в смысле, чтобы мои воительницы смогли скакать прямо по воздуху, игнорируя леса, моря и горы, и атакуя подобных тварей прямо в родной воздушной стихии. Колдун сказал, что такое заклинание, накладываемое на коня, в принципе, возможно, а вот над его практическим воплощением надо будет еще подумать.

Сказать честно, если бы нападение дракона было внезапным, то у него был бы шанс уйти хотя бы на второй раунд, но при Кобре и Артемиде, уже разозленных и готовых к бою, шансов у ящера не было никаких – неважно, сколько у него там голов, три или двенадцать. Плазменное заклинание Кобры, на лету прицепленное к стреле Артемиды, можно было счесть аналогом зенитной управляемой ракеты с ядерной боеголовкой. Помните, как Кобра Посейдония приложила? Бумс – и нет старичка! Так там был бог, и не из самых слабых; а тут какой-то дракон, пусть даже трехголовый и огнедышащий.

Едва только Артемида, прищурившись, спустила тетиву своего лука, одновременно Кобра махнула рукой, и вместо стрелы к дракону навстречу помчалось нечто вроде огненной кометы, оставляющей за собой медленно тающий хвост белого дыма. Ну точно также, как стартует с направляющих пусковой зенитная ракета Бук-М3. Змей Горыныч начал маневр уклонения, но дымный хвост упорно изогнулся дугой, не выпуская зверюгу из створа системы самонаведения.

По-моему, от такого афронта Горыныч даже не успел испугаться всеми тремя своими головами. Сперва полыхнула ярчайшая слепящая вспышка, отбросившая от предметов и людей чернильно-темные тени. При этом все присутствующие, чье зрение не было защищено специальными очками или защитными заклинаниями, словили зайчиков и на некоторое время ослепли. Зато остальные, и я в том числе, прекрасно видели, как из того места, где только что было трехголовое чудо-юдо, вспухла неровная дымная клякса, а из нее во все стороны полетели какие-то пылающие лохмотья, оставляющие за собой тающие в воздухе серые дымные полосы. Потом, секунд через пятнадцать, бумкнуло так, что у меня заложило уши. И все. Никто никуда не идет, в смысле не летит.

А зачем мы сюда, спрашивается, тащили «Тунгуски» и «Стрелы», если у нас тут пара Кобра с Артемидой заменяет ЗРК С-300 в ядерном исполнении. Хотя страховка еще никому не вредила, потому что этих гадов могло быть и двое, и трое; а значит, огневая мощь лишней быть не может, ибо кашу маслом не испортишь.

Зато спектакль для собравшихся в лагере местных получился просто замечательный. Все все видели, впечатлились и прониклись. Змея Горыныча трехголового разнести в клочья с первого выстрела – такого местный фольклор еще, кажется, не знал. Самые невероятные слухи и достоверная информация вперемешку разлетелись во все концы великой славянской земли. В результате те, которые уже сделали свой выбор в мою пользу, окончательно укрепились в своем решении; те, что колебались – решили, что делали это напрасно, а те, которые были против меня – поняли, что и с ними будет то же самое, если в кратчайшие сроки не придут ко мне с повинной головой и веревкой на шее.

Но все это будет позже, а пока требовалось съездить в эпицентр взрыва, чтобы глянуть и оценить все своими глазами, а также нанести обрам ответный визит, если не Змеем Горынычем, так штурмоносцем. Но этот визит будет уже завтра, с утра пораньше, а пока съездим посмотрим, что это там такое дымится. Так и до степного пожара, сейчас нам совсем ненужного, недалеко. Пришлось просить Анастасию немного включить такой редкий тут в августе дождик. И это событие тоже нашло своих благодарных зрителей, ибо управление погодой – это вещь практическая, понятная и нужная в хозяйстве.

Где-то вне времени и пространства, Цитадель Тьмы, башня Ужаса.

Рогатый старик Эрлик, он же Чернобог, он же Ариман, он же Сатана, он же агент «666».

Вот и все. Чуял же, что дело там нечисто. Рвануло так, что от бедного дракоши, хехе, не осталось ни ножек, ни рожек. Ни хрена собачьего, надо сказать, не осталось, а у него, между прочим, кожа как из кевларовой ткани, а чешуя крепче титана. Разлетелось все в мелкие дребезги, остались только искры и вонючий дым. А ведь на его месте мог бы быть и я, если бы не послушался голоса разума и полез бы сам разбираться с этими наглыми смертными. Наглые-то они наглые, но вот смертные ли, вот в чем вопрос? Это какую же энергию надо было концентрировать в одной точке и не дать ей преждевременно разрядиться, чтобы вот так, в клочья, разнести трехголового Великого Дракона? Впрочем, с двенадцатиголовым было бы то же самое, быть может, только хоть какие-то горящие куски долетели бы до земли. Нет уж, нафиг-нафиг.

В таких делах лучше тихо постоять в сторонке, наблюдая со стороны, как лупят других, и перенимая опыт. Опыт – он всегда опыт, его не пропьешь. А адепты зла пусть идут лесом. Если перебьют этих, то не беда – наберем новых, благо дураков во всех мирах навалом и любителей бежать за подвешенной морковкой тоже. Отец лжи я или нет? Кстати, этим смертным удалось не только в легкую прибить дракона, но еще и справиться с разными побочными последствиями вроде степного пожара. А для этого тоже нужен талант. Нет, за этими смертными действительно лучше наблюдать издалека и мотать при этом на ус, пусть даже они мне и враги. А вдруг что пригодится…

13 августа 561 Р.Х. день десятый, 23:55. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.

Ночь у обров началась весело. Едва только серпик месяца вслед за солнцем зашел за горизонт, как на, так не сдвинувшуюся в этот день с места, ставку кагана, в которую тот в течение дня стянул все свои силы, создав единый укрепленный лагерь, из темноты десятками полетели чуть светящиеся огоньками арбалетные болты. С одной стороны, это был не более чем беспокоящий огонь, а с другой стороны, сочетание заклинаний Истинного Взгляда на арбалетчицах и Самонаведения на арбалетных болтах приводило к тому, что как минимум каждый четвертый болт втыкается в живое тело, а то и каждый третий. А это немало.

В ночных условиях, при обстреле по площадям, никого успеха, кроме беспокойства противника, в принципе быть не должно, как у обров, которые попробовали ответить на обстрел из своих луков, но только вызвали взрыв презрительного смеха из темноты. Выезжать же из лагеря, чтобы найти стрелков и отомстить за обстрел каган строго запретил. И дураку было понятно, что злобный мангус, приславший своих шулмусок пострелять по лагерю обров, того только и добивался. Обращаться к высшим силам смысла тоже не было, тем более что одной из самых первых жертв этого обстрела пал сам югур, пораженный арбалетным болтом прямо в горло и умерший от этой раны почти мгновенно. Его помощники-шаманы тут же разбежались и попрятались, и в противостоянии враждебной магии обры оказались предоставлены самим себе.

Каган Баян при этом обстреле не просто уцелел, но даже и не был ранен, но страшнее любой раны для него было осознание своего бессилия. Возникло ощущение, что эта огороженная телегами ставка – его последнее земное пристанище, откуда он вместе со своим народом шагнет прямиком в загробный мир, и этот методичный ночной обстрел как раз является преддверием такого конца. Рогатый старик Эрлик и его чудовище оказались бессильными против злобного мангуса и теперь он решил напомнить о себе градом ночных стрел. Все оказалось напрасно: и мужество воинов, и гекатомбы жертв, и мудрость кагана. Сила сломала силу, и дух свирепых насильников и убийц упал в прах в страхе перед ужасным и сверхъестественным. Они были готовы биться против людей, но не против загадочных существ, в один миг преодолевающих огромные расстояния, видящих в темноте как днем, и против которых оказалось бессильно главное оружие обров – их луки и стрелы.

Кстати, вчерашний заколдованный часовой, теперь поставленный как украшение возле шатра кагана, оттаял тогда, когда прошли ровно сутки с того момента, когда на него было наложено заклинание. Но его допрос ничуть не приблизил кагана к истине, хотя при нем употреблялись самые изощренные пытки. Растяпа просто ничего не мог сообщить, потому что ничего не знал. В конце концов, его изуродованный труп был выброшен из шатра кагана, после чего повелитель обров принялся готовиться к следующему дню.

Надеяться было не на кого, оставалось только героически умереть, постаравшись забрать с собой как можно больше врагов. Хотя и в этом у кагана были сильные сомнения. До сих пор злобный мангус не изъявлял большого желания сходиться с врагом грудь в грудь, предпочитая наносить жалящие удары и тут же отскакивать, выбирая следующее место, где врагу может быть нанесен максимальный ущерб при своих минимальных потерях. Так что, скорее всего, обрам придется умереть неотомщенными, в гнусном бессилии и невозможности нанести ответный удар.

При этом каган совершенно не помнил о тех бесчисленных антах – женщинах, детях, стариках, убитых обрами по его приказу и без. Но зато об этом помнил тот, кого он называл злобным мангусом, готовя ужасную кровавую тризну по невинным жертвам, в которой будут уничтожены все убийцы до единого.

14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 3:05. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,

Сержант СПН ГРУ Кобра, в миру Ника Зайко, Темная Звезда, маг огня высшей категории.

Ночь, звезды, тишина, стрекочут цикады, и хочется верить, что нет никакой войны, я на Украине у бабушки, в селе Петрополь, и там тоже нет никакой революции гидности, никаких правосеков, Гройсманов и Порошенок с Турчиновыми, никаких Ахметовых, Коломойских и прочих Фирташей. Хочется верить, что на Украине царит мирное время какого-нибудь Кучмы, как в моем детстве, все тихо и благостно, все соседи улыбаются друг другу, жизнь тиха и обильна. Кстати, бабушкин Петрополь должен располагаться примерно километрах в тридцати отсюда, на берегу тихой речки, которая и ныне течет в тех местах.

Я узнавала, местные славяне и сейчас там живут. Их поселения стоят почти на тех же местах, на которых располагались села моего времени, на берегах мелких речек или ручьев, только народу в местных полуземлянках под соломенной кровлей проживает раз в десять меньше, чем в крытых шифером и железом хатах нашего мира. А так все то же самое; закроешь глаза, расслабишься и как будто нет полутора тысяч лет… Псы брешут, девчата поют – благодать. Только вот народ все больше не чернобровый с волосами цвета воронова крыла, а пепельно-русый или даже соломенно-блондинистый. Мне тут сказали, что это из-за того, что среди местных большая примесь балтского и германского населения. И только там, где к местным примешались осевшие на землю тюрки-булгары, можно встретить жгучих брюнетов и девчат со смоляными косами.

Хорошо тут у местных, тихо. Если придешь в селение, встречают уважительно, но без подобострастия. Не умеют тут еще льстить и пресмыкаться. Я для них поляница, защитница от злого ворога, а стало быть, любимая дочь для стариков и сестра для тех, что помоложе. На большее никто и не замахивается. Для местных парней я существо недосягаемое и неприкосновенное, и у них и в мыслях нет посмотреть на меня как на красивую женщину – как говорил Зул, возможную партнершу по горизонтальным танцам. Возможно, их отпугивает мой суровый вид и короткая стрижка под мальчика, а возможно горящая на моих руках яростная магия Хаоса. Не каждой женщине дано прибить трехголового Горыныча. И только мальчишки – те, которые еще совсем дети – смотрят на меня радостно и мечтательно, еще не понимая, что смотреть на поляницу со стороны и жить с ней в одном доме – это совершенно разные вещи.

Но все равно при одной мысли, что этих добрых, милых людей, мою дальнюю родню, может хоть кто-нибудь обидеть, в моем горле тут же рождается звериное рычание и шерсть на загривке поднимается дыбом. Не забуду, не прощу. Разорву на части и испепелю в прах, как сделала это с драконом. Пусть любой, кто задумает причинить им зло, пеняет потом только на себя – остаток жизни у него будет очень коротким и очень бурным.

Размечталась я что-то, размякла. Так у меня обычно бывает после крупных выбросов энергии, когда ее расход на полном серьезе можно измерять килотоннами. Сначала жгучая вспышка с импульсом бесконечного наслаждения в конце; а потом наступает нега, благодать и благорастворение. Хочется нежиться хоть на золотом песочке пляжа, хоть на пуховой перине брачного ложа, хоть на постели из шкур диких барсов, и размышлять о чем-то возвышенном и прекрасном. Примерно то же, только значительно слабее, я испытывала после удачного снайперского выстрела, когда видела, как, роняя оружие, падает убитый враг, и как страх и смятение охватывает его приятелей, понявших, что рядом я – их внезапная смерть.

И это чувство захватывало меня целиком, оно было настолько острым, что было способно заменить все человеческие радости, вытеснить их из сознания, особенно если женщина вроде меня только читала в книгах о том наслаждении, которое она должна чувствовать во время соития с мужчиной, и никогда не испытывала его в жизни… А ведь я тоже красивая молодая женщина, я тоже хочу мужской любви, нежности и ласки, хочу чувствовать тот миг наивысшего наслаждения, когда сливаются тела и сердца, любить мужчину и быть им любимой…

Но, к сожалению, это невозможно. Единственный мужчина, который запал в мое сердце, постоянно находится рядом, и в то же время недоступен мне так же, как если бы он был на Марсе, а я на Венере. И это отнюдь не капитан Серегин, как могли подумать некоторые. Батя для меня он и есть Батя. И хоть разница в возрасте между нами не столь велика, но все равно он для всех нас нечто монументальное, величественное и непогрешимое. Я и помыслить не могу, чтобы лечь с ним в постель, ибо такой шаг был бы дня меня чем-то вроде настоящего инцеста. Остальные ребята нашей группы для меня как братья, кто старше, кто младше, а предков из восемьдесят девятого года я вообще не воспринимаю как возможных половых партнеров. Какие-то они для меня дремучие и замшелые.

Пытался за мной ухлестывать и один офицер из параллельной России, капитан Воронков, но из этого ничего не вышло. Уж слишком из разного теста мы сделаны, и капитан переключился на более доступные женские экземпляры, которые вскорости замелькали поблизости. Теперь у него две молоденьких бывших мясных сразу, очень довольные таким фактом, и спят они сразу втроем под одним одеялом. Но это уже их личное дело, поскольку я не имею привычки совать свой нос в чужую постель.

А мне о таком, в смысле о собственном мужчине, остается только мечтать, так как тот, кому отдано мое сердце и душа, никогда не ответит мне взаимностью… Это наш священник-инквизитор отец Александр, Адепт и Голос Небесного Отца, ведущий нас по запутанным закоулкам Мироздания. Он запал мне в сердце еще тогда, когда на базе спецназа мы только готовились к нашему заданию, которое в итоге вылилось в поход через миры. Умный, обаятельный, красивый особенной зрелой мужской красотой, он был настолько непохож на других знакомых мне мужчин, что сразу привлек мое внимание. Но я знала, что сержант-контрактник и православный священник, маг хаоса и адепт порядка друг другу не пара, и потому держала свои чувства в тайне. Чем дольше продолжался наш поход, тем сильнее становилось мое тайное чувство к отцу Александру. В тот момент, когда мы вдвоем с ним уничтожали филактерий херра Тойфеля, сжигая злобную тварь в Первозданном Огне – таком же, в каком рождался мир в первые мгновенья Большого Взрыва – я чувствовала его сильные теплые руки, лежащие рядом с моими, ощущала протекающие через них потоки энергии, и от этого мне было так хорошо, что об этом сложно даже сказать словами.

Теперь каждый раз, когда мы случайно встречаемся в штабе у Серегина или просто вечером у фонтана, у меня начинают гореть щеки, а сердце проваливается куда-то в живот. Я люблю этого человека, но не только не знаю, как ему об этом сказать, но даже не уверена в том, что это вообще нужно делать. Кто я такая и кто он – тем более, что наши энергии прямо противоположны, и если мы отдадимся этому делу без остатка, то результат будет непредсказуем вплоть до того, что весь это мир может быть аннигилирован вместе с нами. По крайней мере, мне так кажется, а более авторитетных специалистов в вопросе взаимодействия пары энергий «хаос-порядок» я пока не знаю. И все, что мне остается – это лежать на медвежьей шкуре, брошенной поверх копны соломы, смотреть на большие звезды в кристально чистом небе, не знающем ни кислотных дождей, ни прочих химических выбросов, и мечтать о том, как было бы хорошо, если бы мы с отцом Александром были обычными людьми, которые могли бы позволить себе любовь, семью, дом, детей и внуков…

Вот немного помечтаю, потом засну, а утром проснусь как ни в чем не бывало, готовая сублимировать свою несчастную любовь в огненные выбросы гнева, поражающие врагов России, в каком бы мире она ни располагалась. Я чувствую, что уже в течение нескольких ближайших дней народ обров полностью прекратит свое существование, и случится это отнюдь не без моего участия.

14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 8:05. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,

Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи.

Вот уже несколько дней как моего мужа провозгласили Великим князем Артании и теперь, собственно, я не княжна, а самая настоящая княгиня. Серегин не придает особого значения всем этим титулам, тем не менее вполне серьезно воспринимает свою ответственность перед этими людьми, которые в какой-то мере являются нашими прямыми предками, а в какой-то мере – их двоюродными братьями, не оставившими потомства. Те десять дней, что продолжается операция по спасению народа антов от порабощения аварами, виделись мы с Серегиным только урывками, а последние дни он даже ночевал в 561-м году.

Правда, взамен себя он оставил довольно интересных гостей, самым важным из которых, несомненно, был состарившийся византийский полководец Велизарий, а самым любопытным – его секретарь Прокопий Кесарийский. Седенький такой старикашка, и непонятно только, как в нем жизнь держится. Было забавно наблюдать, как он в перерывах между омолаживающими ваннами и медицинскими процедурами живчиком мечется по заброшенному городу, суя свой нос везде где можно, и даже там, где нельзя. Пока у Димы Колдуна не доходили руки до того, чтобы вложить в Прокопия русский язык, провожатыми и переводчицами ему служили свободные от службы девочки-амазонки, которых очень забавлял буквально вездесущий седой старичок. Прокопия поразили совсем не мой штурмоносец и не танки и бронетранспортеры мира предтечи основного потока. Больше всего его поразило количество книг в полковой библиотеке, а также то, что большую часть ее читателей составляли даже не офицеры, а рядовые солдаты и унтер-офицеры, то есть сержанты. В нашей армии государь-император тоже поощряет, когда в свободное от службы время служивые много читают, повышают свой образовательный и культурный уровень, а потом, по выходе в отставку, поступают для обучения в государственные университеты или служат в местном самоуправлении и полиции. Но об этом позже, потому что после того как Дима Колдун наконец-то вложил в Прокопия русский язык, его вниманием целиком овладела любезная библиотекарь Ольга Васильевна, после чего все вздохнули с облегчением.

Что касается Антонины, супруги Велизария, то она была так, серединка на половинку. Если встать на точку зрения аристократки, то это простолюдинка самого низкого пошиба, вырвавшаяся на самый верх социальной лестницы Империи. Короче – выскочка или, по-французски – парвеню. Если посмотреть на Антонину с точки зрения какого-нибудь демократа, то она яркий пример человека, который сделал себя сам. Правда. сделал не упорным трудом и не успехом в искусствах и точных науках, а личными связями, правильным замужеством и неустанными интригами. Лучше положить с собой в постель живую гадюку, чем иметь такую подругу, как Антонина. Впрочем, Серегин так и собирался использовать эту Антонину – как эксперта в области ядовитых и запутанных византийских интриг.

Сам же Велизарий, которому инъекцию русского языка сделали сразу и в обязательном порядке, по большей части общался с майором Половцевым, подполковником Седовым и прочими товарищами офицерами, и лишь изредка с самим Серегиным. Судя по всему, с аварами Серегин справлялся и без помощи своего главного военного консультанта, который пока еще не пришел в надлежащую физическую форму.

Я тоже уже думала, что в этом мире обойдутся без моей помощи, за исключением редких вылетов на разведку, но случившееся вчера происшествие с трехглавым драконом поставило всех на уши, и Серегин наконец соизволил выдать своей жене настоящий боевой приказ. Сегодня, с утра пораньше, я должна была совершить на штурмоносце вылет к Ставке кагана и учинить ему такой же погром, какой дракон должен был совершить с нашим лагерем. Прикинув остаток боекомплекта, я решила, что вполне могу сделать по два десятка выстрелов дуплетом из главного калибра и по две сотни из каждого ствола оборонительных турелей. Этого будет вполне достаточно для того, чтобы учинить во вражеском лагере великий переполох, окончательно деморализовав и демобилизовав противника.

Итак, ровно в восемь утра, имея на борту прапорщика Пихоцкого, моего мужа, Диму, Анну Сергеевну, Колдуна, Анастасию, Нику-Кобру, Велизария, а также десантно-штурмовую роту амазонок при полном вооружении и экипировке, я оторвала штурмоносец от земли и направила его в сторону ставки кагана обров. Операция «Ответный удар» началась.

14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 8:25. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, Походная Ставка Кагана Баяна.

Методичный навесной обстрел из арбалетов длился всю ночь, то стихая, то учащаясь. В результате этого воинство кагана медленно, но неумолимо сокращалось, при этом число раненых в разы превышало количество убитых, и стоны этих раненых и умирающих вместе с плачем и криками рвущих на себе волосы женщин вносили свою долю во все увеличивающуюся сумятицу. Кроме всего прочего, обры провели бессонную ночь и были деморализованы необъяснимой меткостью вражеских стрелков, которые попадали в цель, даже не видя того, в кого стреляют, а также мощью болтов, с легкостью пробивающих любые доспехи и кольчуги.

Когда встало солнце, то и кагану, и самому последнему воину стало понятно, что для обров настал последний час, потому что на холмах, окружающих их объединенный лагерь, маячило никак не менее десяти тысяч прекрасно вооруженных всадниц-шулмусок, над ставкой которых реяло алое как кровь знамя мести. После потерь обров от ночного обстрела силы сторон были на глаз уже почти равными. К тому же полки шулмусок были свежи, полностью осознавали свою силу и правоту, а также горели жаждой мести за всех убитых и замученных обрами антов.

Попытка отогнать их подальше не привела ни к чему, кроме дополнительных потерь. Кони у шулмусок оказались намного выносливее и быстрее аварских, поэтому те просто отпрянули от удара, продолжая осыпать обров арбалетными болтами. При этом ответный обстрел из аварских луков не причинил шулмускам никакого ущерба. Каган просто не верил своим глазам – все стрелы его воинов летели мимо врагов, в то время как атакующая аварская лава постоянно несла потери. То один, то другой обрин или вылетал из седла, или рушился наземь прямо вместе с конем. Попытка схлестнуться в ближнем бою на копьях и палашах тоже не удавалась, пока навстречу дальше всех вырвавшимся вперед двух тысячам удальцов из племени тарниах не выплеснулись примерно вдвое превосходящие их лихие шулмуски в тяжелом панцирном вооружении.

Приложив руку к глазам козырьком, каган с болью наблюдал, как его воинов жестоко рубят на глазах всего войска. Рейтарская лавина на своих тяжелых дестрие прокатилась там, где только что были удальцы племени тарниах, как через пустое место, и уже через минуту, по сигналу трубы развернув коней, снова скрылась за холмами, оставив за собой ужасающее поле, покрытое мертвыми телами. Эта битва могла поглотить все, что было у кагана и еще потребовать добавки, ибо враг превосходил обров во всем – и это позволяло ему самому выбирать место и момент решающей схватки.

Вернувшимся в лагерь совершенно упавшим духом аварам осталось только умертвить своих женщин и детей, чтобы не отдать их злобному мангусу на поругание и рабство, а затем самим постараться как можно достойней закончить свою жизнь. Но запоздало и это решение. В воздухе над Ставкой кагана появился штурмоносец.

– П-и-и-и-у, – басовито сказали электромагнитные пушки главного калибра, и два белых пушистых каната инверсионных следов соединили их и шатры в центре лагеря, в которых квартировал каган и его родня и близкие.

– Кхр-р-р-бах, – вертикально вверх поднялись в воздух на месте попадания кусты из вздыбленной ударом земли, лохмотьев шатров и фрагментов человеческих тел.

– Дух, шлеп, дух, дух, шлеп, шлеп, дух, – заколотили по земле комья падающего грунта и лохмотьев чего-то кровавого, что только что было каганом Баяном и его близкими.

– П-и-и-и-у, – басовито повторил свой номер главный калибр штурмоносца, снова поразив центр лагеря, вбивая в землю все невбитое и разрывая все неразорванное.

Третий, четвертый, пятый и шестой удары с воздуха были направлены не на возможное командование и так уже дезорганизованной аварской орды, а на телеги кочевников, в два ряда опоясывающие холм, на котором был устроен лагерь. Эти четыре залпа разметали телеги обров, открыв путь для того, чтобы ворваться в лагерь, деморализовав противника до крайности, и к тому же так перекопали землю, что атаковать через это сплошное нагромождение воронок в конном строю было бы полным безумием. Вот когда Серегин пожалел о том, что еще не готово конно-летательное заклинание. Но воительницы уланских эскадронов и их командиры не растерялись. Недаром же их тренировали для боя одинаково и в конном, и в пешем строю. Подскакав к пролому, бойцовые лилитки спешивались и, обнажив палаши, шли на штурм в пешем порядке, как и предусматривало их обучение в мире Содома, а «волчицы» и дикие лилитки продолжали маневрировать на своих конях, забрасывая арбалетными болтами тех обров, которые еще пытались помешать вторжению в свой лагерь. И вот сперва отчаянное, а потом и беспорядочное сопротивление перешло в резню, когда разъяренные победители перестают смотреть, кого рубят, а побежденные кидаются под их мечи, лишь бы избежать позора и рабства, что для них страшнее смерти. И наконец на поле боя опускается тяжелая тишина, прерывающаяся лишь хриплым дыханием победителей, смотрящих на страшное дело рук своих.

14 августа 561 Р.Х. день одиннадцатый, 9:10. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, бывшая походная Ставка Кагана Баяна.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Когда стало ясно, что битва за Ставку кагана переходит в ужасающую рукопашную битву, которой я всегда старался избегать, то наша пятерка, именно ради этого и взятая мной на штурмоносец, наложила на наших воительниц такое же поддерживающее заклинание, какое мы уже употребили в битве у дороги. Правда, наши бойцовые лилитки на этот раз оказались хорошо тренированы, прекрасно защищены и вооружены, кормлены мясом и, кроме того, прекрасно представляли, за что сражались; и поэтому относительный процент потерь был гораздо меньше, чем в тот раз. Но все равно, если бы не это заклинание, мы потеряли бы многих и многих, а также утратили бы и значительную часть боевого духа наших бойцыц. Но все было сделано правильно, и все частички нашего боевого Единства еще раз убедились, что мы своих не бросаем.

Но в любом случае, количество тяжело и смертельно раненых по любым меркам зашкаливало. Открыв прямой портал из разгромленной ставки кагана, мы начали переправлять своих раненых в заброшенный город, прямо в руки нашей Лилии, а также Галины Петровны и ее подчиненных-медиков. И только тут товарищи предки из двадцатого века поняли, что такое настоящая полномасштабная война, пусть даже и холодным оружием. Они увидели раненых, которых не могла бы спасти никакая современная медицина, людей у которых ударом меча или копья был вспорот живот, отрублена, или тяжело повреждена рука или нога, получивших колющий удар в грудь (очень редко, потому что броня тевтонского производства в основном справлялась с защитой) или удар палашом в лицо.

В это же время раненые и искалеченные обры-мужчины получали самую простую и надежную медицинскую помощь, которая только была возможна в этил условиях – удар мизерикордией* в сонную артерию, при том, что к раненым женщинам и детям относились гораздо гуманней, если они не оказывали сопротивления. Их просто перевязывали и оставляли ждать, пока медицинский конвейер не переварит наших собственных раненых. Но таких было очень немного, большинство женщин обров во время схватки сами кидались под палаши лилиток и гибли с полным осознанием своей правоты. Поэтому можно было сказать, что народ обров, а также те, кто имели несчастье быть их союзниками, уничтожен целиком и полностью, и не восстанет больше из праха для того чтобы пугать своим страшным именем потомков. Как я и обещал, пришедшие с мечом от него же и погибли, око было взято за око, зуб за зуб, а те, что пошли на поводу у Нечистого, немедленно очутились в аду в его же власти. Теперь можно разворачиваться лицом к дезорганизованным булгарам и задавать им вопрос, что они предпочтут – подчиниться или умереть.

Примечание авторов: * мизерикордия (меч милосердия) трехгранный или ромбовидный кинжал с узким клинком предназначенный для добивания поверженного противника через сочления доспехов.