15 августа 561 Р.Х. день двенадцатый, Вечер. Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга, бывшая походная Ставка Кагана Баяна.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Победа в битве это – не только триумф, вызывающий замирание духа у потомков, и несметная добыча в почти полмиллиона римских солидов, но еще и скорбная обязанность похоронить павших – и своих, и чужих. Если оставить все как есть, то на августовской жаре тела начнут разлагаться, и вскоре мы тут можем иметь источник полномасштабной эпидемии. Всех погибших нужно было хоронить, и немедленно. Обров и убитых членов их семей – путем закапывания экскаватором в землю, а тех рабов и слуг, которых они приносили в жертву для вызывания рогатого старика Эрлика – путем кремации на открытом огне, как это положено по славянским обычаям.

Дело в том, что не имелось никакой возможности отличить славян от всех прочих в этой массе изуродованных и обнаженных тел, к тому же уже начавших пованивать, поэтому я решил, что всех их мы погребем как это положено у этого народа очистив души от тел жарким пламенем большого костра. Причем костром абсолютно добровольно вызвалась поработать сержант Кобра. В противном случае количество древесных стволов, необходимых для кремации тридцати тысяч тел, зашкаливало бы за все разумные рамки.

Поисковые похоронные команды вместе с дружинниками и сбегавшимися в наш лагерь разного рода уцелевшими поехали по тем селениям, в которых уже успели порезвиться обры. Их задачей было привезти сюда же для огненного погребения всех безвинно замученных и геройски павших при обороне своих домов. Сколько при этом выйдет дополнительных тел, требующих кремации, сказать трудно – может, пять тысяч, а может, и все двадцать, потому что обры были жестоки и безжалостны, а переписей населения никто в этих краях никто не проводил. Пока же тела свозились в бывшую каганскую ставку и с утра их начали складывать на эпическую поленницу из цельных древесных стволов, которые всю ночь таскали из мира Содома наши саперы-строители, укладывая один ствол на другой при помощи автокранов.

А совсем недалеко, в низине под холмом, экскаваторы и военные бульдозеры раскапывали огромную безымянную могилу для сгинувших таки бесследно обров, расширяя и утрамбовывая дно уже существовавшей на том месте сухой балки. В будущем, скорее всего, это место будет названо Баяновой могилой, Мертвой Балкой, или как-нибудь еще, отмечая народную память о тех, которые пошли за шерстью, да так и остались навсегда в этой земле. Кстати, самого Баяна, как мы ни искали, обнаружить не удалось. Или его разорвало на куски залпом главного калибра со штурмоносца, или этот мерзавец воспользовался обстоятельствами и утек с глаз долой, из сердца вон. Кстати, нам снова понадобилась магия, ибо при совершении массовых захоронений во избежание негативных последствий тела положено пересыпать хлорной или негашеной известью, которой у нас ни в коем случае не было. А делать это было надо. Из этого положения нас вывел Колдун, при помощи особого заклинания и Кобры превративший в негашеную известь груду обычного мелкодробленого известняка.

Все же я воспринимал уже эту землю как свою, а ее жителей как часть своего Единства. С точностью плюс-минус пять процентов можно было ожидать, что до восьмидесяти процентов антов добровольно и без всякого давления с моей стороны присоединятся к Единству. Анты, как и все славяне с готами и прочими германцами – один из тех народов, которые в данный момент находятся на пике своей пассионарности. Булгары, находящиеся в инерционной фазе и привыкшие больше к грабежу, чем к героическим битвам, могли дать мне чуть более тридцати процентов от общей численности своего народа, а обры, сознательно обратившиеся к злу, несмотря на всю свою храбрость, совсем не имели нужного мне потенциала, за что и поплатились.

С булгарами тоже придется разбираться, то ли отделив чистых от нечистых, и отогнав последних подальше в степь, то ли каким-то иным способом, гарантирующим тот же результат. Но мне субпассионарная прослойка в основании нового народа совсем не нужна. А то однажды один из этих козлов станет большим начальником, как хан Заберган, и все понесется по новой. Субпассионарность как таковая отнюдь не отменяет способности интриговать и подличать, скорее наоборот – слишком активные субпассионарии – старающиеся для себя, а не для общего блага, как раз и являются причиной разрушения многих империй прошлого.

Рычащая и воняющая соляровым угаром техника вызывала у антов из уцелевших селений, припаханных для помощи на похоронных работах, настоящий шок и благоговейный трепет. Подъемные краны на стальных тросах, с невиданной легкостью вздымающие благоухающие острым эвкалиптовым запахом бревна и укладывающие их в поленницу почти в человеческий рост – и тут же, рядом, в балке, рычащая землеройная техника готовила обрам и обринкам, павшим в своем последнем сражении, последнее место упокоения.

Тела обров просто плотно складывали на дно ямы, пересыпая их самодельной негашеной известью. И уже на закате вчерашнего для эта яма была засыпана и утрамбована бульдозерами. А сегодня утром прикомандированные анты ровными рядами натыкали на могильнике ветви терна, Анастасия вызвала небольшой локальный дождь, Колдун произнес заклинание ускорения роста, и вот – захоронение обров скрылось под буйными зарослями дикого колючего терна. Эта буйная колючая путанка, с одной стороны, является символом бесславной кончины народа обров, а с другой стороны, должна была предотвратить размывание могильника весенними талыми водами. Пройдет одно или два поколения, и никто даже и не вспомнит, где покоится этот народ, не оставивший после себя потомков, но зато оставивший о себе очень недобрую память.

С павшими антами все было по-другому. Их тела рядами выкладывались на покрывающий поленницу деревянный помост. А тела людей, замученных обрами в окрестных селениях, все подвозились, пока не образовалась пирамида из мертвых человеческих тел на деревянном фундаменте. Амбре было, знаете ли, еще то, не помогал даже запах эвкалиптовых стволов, потому что некоторые из антов, погибших от рук обров, пролежали на жаре до пяти дней. Но я никуда не уходил и усилием воли заставлял себя быть там и наблюдать все – от начала и до конца. Князь я или не князь. Особо тяжело было видеть, как на костер возносят мертвых детей. В эти моменты хотелось оживить уже один раз убиенных обров и поубивать их по новой, на этот раз с применением всех достижений цивилизации.

И хоть с политической точки зрения все было сделано правильно, я укорял себя тем, что в первый же день не бросил против обров всю свою мощь, не приказал Кобре использовать против них свое тактическое ядерное оружие, и не применил на поле боя стрелковое вооружение с контейнеровоза: винтовки, пулеметы и автоматы, не бросил в атаку страшно воющие танки, и не накрыл лагерь врага лавиной гаубичных снарядов. А также тем, что не пошел лично впереди войска, направо и налево разбрасывая смерть с помощью меча Ареса. Я и только я оказался виновен в том, что эти дети погибли вместе со своими родителями, и нет мне в этом никаких законных оправданий.

– Не кручинься, сын мой, – услышал я в голове знакомый рокочущий голос Отца, – принимать такие решения – это вполне нормально как для политика, так и полководца. Ты сделал это из лучших побуждений, стремясь к тому, чтобы победившие анты ценили и свою победу и свое новое государство. Теперь ты должен сделать так, чтобы эта победа не пропала втуне, чтобы ее не растащили на куски мелкие людишки, радеющие только о своей выгоде, чтобы на месте посаженного тобой маленького саженца поднялся бы огромный несокрушимый дуб славянского православного государства. Моя возлюбленная дочь Анна была права. Государство восточных славян и на этот раз люди тоже назовут Русью, и дашь это имя, которое пройдет через века, ты, Серегин, а не варяг Рюрик.

– Хорошо, Отче, – ответил я, – я готов карать и миловать, крестить этих людей в Днепре, рвать зубами, отправлять на плаху и сажать на кол, вести войска на врага и строить города, лишь бы жертвы этой ужасной скоротечной войны были не напрасны. Только, прошу вас, примите у себя эти невинные души, павшие по недомыслию одних и злобной алчности других, и разместите их по высшему разряду, как положено праведникам. И неважно, что они не были крещены, для меня это ничего не меняет.

– Хорошо, сын мой, я выполню твою просьбу, и дверь в райские чертоги откроется перед этими людьми, – серьезно сказал Отец. – А еще я благословляю тебя на труд по созданию тут нового славянского государства. Но помни, что главной задачи с тебя никто не снимал. Ты должен идти вверх по мирам, в каждом из них помогая своим отбивать вторжения чужеплеменных языков и устанавливая повсюду ту справедливость, которая сделает жизнь людей безопаснее и счастливее. Просто этот мир бесхозный, без государства славян и без вождя, который может его создать, поэтому я и отдаю его тебе под еще одну базу. Прими и владей, архонт Серегин. Он под твоей защитой.

– Спасибо, Отче, – снова ответил я, – это хорошие добрые люди, и было бы несправедливо отдать их под власть жестоких садистов авар. Я сделал все что мог, чтобы обезопасить их настоящее, теперь надо позаботиться и об их будущем.

– Да, – усмехнулся Отец, – что касается авар, точнее их рогатого хозяина. Оказывается, у этой войны была еще одна, мало кому известная жертва. Мой Вечный Оппонент так впечатлился тем, как твоя команда разделалась с насланным им драконом, что теперь, тьфу-тьфу-тьфу, будет обходить вас по кругу дальними дорогами. Он очень боится встретиться с тобой на узкой дорожке и не устоять в схватке. Наверное, он правильно делает. Ты очень и очень непрост.

На этой оптимистической ноте завершился наш разговор с Отцом, который пришел не здороваясь, а ушел не прощаясь. Пока мы с ним обменивались мнениями, пирамида из тел была окончательно сложена, наши добровольные помощники и одновременно скорбящие родственники отошли в сторону, и настал тот момент, когда надо поджигать погребальный костер. Смеркалось. Как я уже говорил, большую часть энергии для этого костра предстояло получить от Кобры, и ей же была оказана честь возжечь погребальное пламя.

Ужа в сумерках, священнодействуя, Кобра сложила ладони горстью, и в ее руках засиял маленький, но очень яркий плазменный шар. Присутствующие на мероприятии анты во все глаза смотрели на этот разгорающийся свет. Вот шар стал размером с яблоко, вот с очень крупный помидор, вот он уже размером с арбуз, а свет от него настолько ярок, что на пару сотен шагов заливает все вокруг призрачным бело-голубым светом.

Разведя руки в стороны, Кобра толкнула огненный шар в сторону погребального костра, и тот поплыл по воздуху, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, одновременно обретая цвет и жар добела раскаленного металла и увеличиваясь в размерах. Едва только этот шар достиг своей цели, как пламя встало яростной стеной навстречу звездам, как раз в этот момент прорезавшимся на темнеющем небосклоне. Во все стороны от костра повеяло не горящей человеческой плотью, а благоуханием мирры и ладана. Древесина деревьев из верхнего леса – легкогорючая, ароматная и пропитанная эфирными маслами, но такого эффекта не могла дать даже она. Отец Небесный выполнил свое обещание.

– Мой Бог, – сказал я стоявшему рядом Ратибору, – говорит, что все ваши родичи попали в вирий, и теперь вам незачем беспокоиться об их душах. Теперь нам надо позаботиться о живых, чтобы больше никогда не повторилось ничего подобного нападению авар. И начнем мы это с ваших старых знакомых булгар.

– Да, княже, – кивнул Ратибор, – мы чуем райское благоухание, такое же, с каким погребли наших побратимов, павших в битве у брода. А насчет булгар, княже, позволь дать тебе пару советов, ибо я этих паскудников знаю еще с пеленок, потому что младшая жена моего отца тоже была булгаринкой…

Все имеет свой конец, прогорел дотла и этот погребальный костер, оставив после себя только остывающий пепел, который никто не будет собирать в урны, ибо то хоронили не павших в бою воинов. Потом этот пепел прибьют осенние дожди, покроют снега, а по весне на холм, на котором некогда размещалась ставка кагана Баяна, придут анты и высадят саженцы фруктовых деревьев. По яблоне и груше за каждого взрослого женщину или мужчину, по вишне или сливе за каждую девушку или каждого юношу, и по кусту малины или крыжовника за каждого ребенка. И этот сад, широко раскинувшийся вокруг, светлый и благоухающий, будет памятником павшим во время нападения авар. Хорошо бы поставить на самой вершине статую Скорбящей Матери или что-то вроде того, но местные славяне еще не понимают такого монументального искусства, увековечивающего память о прошедших событиях.

18 августа 561 Р.Х. день пятнадцатый, Утро. Степь между устьями Днепра и Южного Буга, кочевья булгар-кутугуров.

После того как седмицу назад исчез хан Заберган вместе со всем своим семейством, которого забрали злые шулмуски и мангусы, булгары-кутугуры находились в великом смятении. Можно было бы, конечно, выбрать себе нового хана, но кто его знает, может и его тут же постигнет такая же участь, как и несчастного Забергана, а потому все ранее желавшие немного поханствовать, разом сняли с выборов свои кандидатуры и остались булгары без хана. Хотя кому он нужен? Что, без хана овцы и кони не едят траву, а свирепые сторожевые псы не охраняют от степных волков принадлежащие булгарам отары и табуны? А если снова придут шулмуски и мангусы, то им, со всех их колдовством, сопротивляться просто бесполезно.

А если и найдется такой дурак, то прогремит гром без грозы и дурак падет мертвым, как будто никогда и не жил. Те же, кто ведет себя смирно и не дергается, вполне могут пережить их визит для того, чтобы потом рассказать о нем друзьям и родственникам, как рассказывали о том, как это было, уцелевшие охранники-нукеры хана Забергана. Фингал под глазом у одного и опухшая мошонка у другого свидетельствовали о том, что, даже не желая убивать, мангусы-шулмуски остаются очень скорыми на расправу. Правда, нашлись горячие головы, в основном молодые, которые начали кричать, что нужно откочевать куда-нибудь подальше с этого проклятого места – например, назад в придонские степи, или вперед, к низовьям Прута, Днестра и Дуная, как это планировалось сделать раньше, или хотя бы послать разведку. Для того, чтобы, наконец, выяснить – что же происходит вокруг?

– Молчать, – сказали молодым горлопанам седобородые аксакалы, – если шулмуски и мангусы украли хана Забергана, то это не значит, что в степи вообще нет никакой власти. Есть Великий каган Баян, который жестоко накажет всех ослушников своей воли. Надо только дождаться его ценных указаний и выполнить их буква в букву.

После такого решения аксакалов булгары распустили по степи свои кочевья и принялись ждать ценных указаний, при этом сохраняя полную готовность к походу. Но день шел за днем, а ценных указаний все не было и не было, как, впрочем, и не ценных. А потом, три дня назад, случилась катастрофа. В кочевье рода Рыжего Пса, которое было самым северным, пришли, охающие и страдающие, те молодые булгары из знатных семейств, которых по одной голове от каждого рода отрядили в заложники Великому Кагану Баяну. Их роскошные одежды были чисто выстираны, как у какой-то нищеты, а на ягодицах красовались следы от множества ударов плетью. Этих юношей старейшины Рыжих Псов (один из самых захудалых родов, хотя в прошлом они были достаточно богаты) приняли как родных и, посадив на коней, отправили дальше по родным юртам. Правда, не все бывшие заложники вернулись к своим кочевьям, и не все из них были пороты, хотя одежду заставили постирать абсолютно всех.

Эти-то молодые люди, надежа и опора, будущее народа булгар, как раз и поведали о том, что случилось в степи в последнее время, о чем булгары не ведали ни сном, ни духом. Во-первых, выяснилось, что озорничающие шулмус-мангус – это не только у них, у булгар, а вообще везде. Великий Мангус Серегин наложил на степь свою могучую руку с железными когтями, и если кто не хочет слушать его приказов, того заклюет огромный железный дракон и разрежут на куски огромные армии шулмусок, которых не намного меньше, чем булгар. А сами эти шулмуски – огромные, здоровые и очень мускулистые, способные своими мечами разрубать человека в полном доспехе от макушки и до самой задницы. Они уже разрубили хана Забергана, кагана Баяна, а также многих авар, которые решили не подчиниться и пойти на них войной. Из-за этого народ авар уже гниет в яме, а Великий Мангус Серегин повернул свою несметную, состоящую из шулмусок, армию на булгар.

Покориться, как можно скорее покориться пришельцам из неведомых далей, пока они не пустили против булгар свою ужасную силу, пока рычащие железные звери не вырыли для них яму и не бросили их в нее гнить. Если уж блистательные и непобедимые авары погибли в сражениях с шулмусками все до единого, сгинув за один день и одну ночь, то бедные булгары, чьей храбрости хватало только на то, чтобы грабить безоружных ромейских крестьян, не имеют против них никаких шансов. Бывшие заложники рассказывали, что они сами видели заколдованный город в тридевятом царстве, тридесятом государстве, похожий на города далекой восточной империи, и в то же время от них очень сильно отличающийся, а также огромную армию закованных в панцири непобедимых всадников катафрактариев*.

Примечание авторов: * Так как в армии Серегина кирасы и пики входили как в экипировку рейтарш (тяжелые) так и в экипировку уланш (легкие) то неопытному взгляду булгарских юношей представлялось, что все воительницы Серегина относятся к тяжелой панцирной кавалерии. А уж массивные дестрие, тяжелые как живые танки, и вовсе вызвали у молодых кочевников шок и трепет. Именно поэтому эти Кацы предложили сдаться, ведь от перемены флага булгары всегда только выигрывали. Или им так казалось…

Таким образом общий настрой у булгар был упадническим, однако нацеленным на сотрудничество с новым союзником-патроном. Короче, лишь бы нас не обижали, а там уж мы отслужим, или пленных постережем, или дань с побежденных соберем. Они еще не знали, что Серегин предназначил им совсем иную задачу, но делая выбор между схваткой за свою свободу с возможным уничтожением и выполнением той самой неприятной, но отнюдь не смертельной задачи, булгары выбирали неприятное и унизительное, но зато почти безопасное.

Кстати, когда этих молодых людей спросили, где их отсутствующие товарищи и почему не все из них оказались выпороты ханом мангусов, то они ответили, что те четверо оказались полными дураками и остались добровольно служить Великому Мангусу Серегину, лепеча что-то про воинский долг, подвиги и верную беспорочную службу. А пороли из них тех, на кого потом пожаловались за грубое поведение и избиения девки-наложницы, данные им еще аварами. А шулмуски сразу же отобрали у них этих девок, вынуждая благородных молодых господ терпеть нужду в женском обществе, или противоестественным образом удовлетворять свою страсть друг с другом. Да и еще, вдобавок, наказали за самые естественные вещи, которые должен делать мужчина, чтобы женщина его уважала.

Молодые обормоты не знали, что еще легко отделались, потому что амазонки, коллективно и в лице Артемиды, настаивали для молодых насильников в качестве наказания на травматической кастрации или, говоря по-простому, требовали «оторвать яйца». Но почему-то эти требования распространялись не на всех. Некоторые, которые точно так же спали со своими славянскими девками, неожиданно избегли всяческого наказания, что было ужасно несправедливо.

И вот, по прошествии трех дней с того момента, на северной окраине территории, занимаемой булгарскими кочевьями, вдруг появилось множество всадников в очень странной экипировке. Булгары поняли, что настал тот час, когда они или безмерно обогатятся, или сгинут бесследно.

Тогда же и там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич

Булгары как народ вызывали у меня смешанные чувства. Отчасти я их воспринимал как ослабленную, состарившуюся и травоядную копию авар, а отчасти как предков наших казанских татар, и это делало для меня этот народ не чужими людьми. Боец моей группы Бек, в миру младший сержант контрактной службы Равиль Шамсутдинов – тоже татарин по национальности и мусульманин по вероисповеданию. И это меня ничуть не напрягает, как и то, что боец Кобра хохлушка, а Ара – он и есть ара, то есть пятидесятипроцентный армянин. Все эти люди в последнее время немного отошли в тень, потому что, в отличие от Кобры, Змея и Дока, они не владеют никакими особыми или командирскими талантами, а использовать своих старых товарищей для черной работы мне кажется немного зазорным. Поэтому я держу свою группу зарезервированной для особых поручений. Мало ли какая может возникнуть необходимость.

Но вернемся к нашим татарам. Все же мы, русские прожили с ними в неразрывном симбиозе более шестисот лет, включая период Золотой орды, когда оттуда к нам на Русь наезжали баскаки. Потом, при Иоанне Васильевиче Грозном, мы тоже на них наехали в ответ и стали после того татары ходить под московскими царями и самим своим существованием доказывать, что взаимодействие христианства и ислама – это не всегда вялотекущая как геморрой религиозная война, как бы некоторым «товарищам» ни хотелось обратного. Поэтому к булгарам не может быть такого холодно-беспощадного отношения, как к аварам – «всех убили, закопали и уселись пировать».

И ведь действительно анты – точнее, не подвергшиеся разорению их поднепровские роды– в ознаменование победы, избавления от опасности и в память о погибших закатили на весь мир такой пир, что даже небу стало жарко. Все мои воины и воительницы, все двадцать пять с лишним тысяч штыков и сабель хотя бы раз посидели за столами, выпили столетних медов, спели протяжные смутно понятные славянские песни, а также поводили с местными девчатами и парубками задорные хороводы, при этом и людей посмотрев и себя показав.

Ратибор хотел еще разнообразить культурную программу праздника зрелищем распинаемых во славу Перуна аварских женщин и детей, но я прикрикнул на него, повелев выбросить из головы такие мысли. Пришлось объяснить, что неважно, во славу какого бога приносится человеческая жертва – профит с нее получит только Чернобог и его присные. Обрских детей лучше было раздать по семьям старшей дружины, девок и молодых женщин отдать в наложницы и младшие жены, а старух, весьма немногочисленных, сначала передать моей команде для омоложения, а потом провести по пункту номер два.

Пришлось добавить, что ведь я или кто-то из моих людей всегда можем проверить, на каком положения в семье дружинника живет приемный обрский мальчик или девочка. То ли как приемный сын или дочка, то ли как робичич или раба, которому или которой достаются самые грязные и тяжелые работы в доме, а также все пинки, затрещины и щипки от родных детей. В последнем случае гнев мой будет ужасен, а поэтому те из дружины, которые не уверены в своих бабах, их великодушии, человеколюбии и готовности сердцем принять чужого ребенка как своего, пусть лучше не берут на воспитание чужих детей, ибо иначе будет только хуже. На том и договорились.

Конечно, в процессе подготовки этого праздника пришлось немного помочь с логистикой, открывая для местных порталы к селениям то одного, то другого славянского рода для доставки к месту посиделок как съестных припасов, так и самих гостей. Все расходы на подготовку пира старшина антов брала на себя, а то продовольствие, которое мы захватили в аварском лагере, в том числе блеющие, мычащие, хрюкающие и мемекающие стада, было определено на питание моего немаленького войска.

Когда собирали все необходимое для пира, в глаза явственно бросалось, как мучают приступы жадности этих прижимистых расчетливых мужиков, которые уже взяли в обычай путать личное хозяйство с доверенным их попечению имуществом всего рода и этим дополнительно обогащаться. Коррупция и казнокрадство – они, знаете ли, не при Ельцине начались, и не при Путине закончатся. Но с Ратибором, Добрыней или любым другим старшим дружинником, перешедшим под мой флаг, спорить весьма проблематично даже для родовых старейшин, ибо чревато. Рука у дружинников тяжелая, а характер решительный. Там, на Перетопчем броде, получив приказ своего князя, они были готовы умереть, но не отступить. И что им какая-то родовая старшина – плюнуть и растереть. Стоит мне отдать соответствующий приказ – и пережитки родоплеменного строя дружно сядут на кол или повиснут на сучьях деревьев подобно новогодним игрушкам. Но я такой приказ пока не отдаю, ибо сперва стоит разобраться, кто в этих краях есть кто, и не рубить сгоряча все больные головы разом.

По местным понятиям (ибо анты живут пока без писаных законов) в случае победы над вторгшимся врагом рода обязаны проставляться в пользу князя и дружины. Кроме того, их старшины обязаны регулярно выделять часть нажитых богатств для того, чтобы устраивать праздники, на которых все члены рода, вне зависимости от социального статуса, будут нажираться до разрыва пояса и упиваться до положения риз. Но дружина у меня, по местным понятиям, просто запредельного размера – не триста-пятьсот воев, а двадцать пять тысяч, целое войско, вот и расходы старшин возросли многократно. Но небольшое такое кровопускание кошельку родовой старшины будет мне только на пользу, ибо позволит выявить всех активных недовольных, или даже ядро возможного заговора.

Не успели еще остыть угли погребального костра, а среди Жирославов, Жировитов, Жиряев и Жиромиров* уже пошли шепотки и разговоры о том, что враг повержен, надобность в решительном и суровом князе с многочисленной дружиной отпала. И что пора бы приискать себе другого, попроще и поскромнее в запросах, например, из булгар, а этого попросить пойти вон – туда, откуда он пришел.

Примечание авторов: * корень «Жир» в славянских именах-прозвищах обозначал не толщину пуза данного субъекта, а подчеркивал его достаток или благосостояние. Короче, основой зарождающегося заговора против Серегина явился местный олигархат, а от этой болезни есть только одно лечение – равноудаление, желательно куда-нибудь за пределы державы, а потом шарфиком, шарфиком…

И хоть звали меня на княжение совсем не эти богатеи и кровопийцы, а старшая дружина, все богатство которой заключается в хорошем князе, в крепком и остром мече и воинской взаимовыручке, но все же симптом был нехороший. Не успели мы окончить военные хлопоты и приступить к мирному строительству, как у нас завелись богатенькие фрондеры. По странному совпадению, по большей части это была старшина дальних северных родов, которая сама добровольно легла под обров, выплатила кагану Баяну дань и дала заложников, лишь бы их не трогали. Вот с этих козлов и стоит начать приведение народа антов к общему государственному знаменателю. Но сперва мы все же займемся булгарами, а свои Жиряи пока подождут.

А булгары были смущены и напуганы, потому что бывшие заложники, заранее отпущенные нами к родным кочевьям, уже успели застращать их до полусмерти. И могучие мы, и ужасные, и жестокие кровавые тираны, не подчиниться которым будет себе дороже. И вот когда мандраж находился на самой высшей точке, то появляемся мы в белом с блестками. Кстати, в процессе разбора полетов после разгрома аварского войска выяснилось, что скота у авар так мало было как раз потому, что большую часть их несметных стад перегоняли на запад как раз булгары, превратившиеся на время в обычных пастухов. Жен и детей авары своим данникам доверить побоялись, а вот скот нет; видно, знали, что в случае непослушания всегда могут снять с них достойную компенсацию.

Кроме того, на данный момент в кочующей, а точнее хаотично перемещающейся по выпасам орде не было центральной власти. Хана Забергана мы умыкнули, а достойной замены ему избрано не было, так как претенденты, не желая брать на себя грехи предыдущей власти, сняли свои кандидатуры и ждали, что же будет завтра. В принципе, такое положение было мне на руку, ибо позволяло не вести переговоры, а диктовать булгарским аксакалам свою волю победителя.

Во-первых – раз уж я разгромил и уничтожил кагана Баяна, то считаю, что вправе принять на себя права и обязанности по тому соглашению, которое авары заключили с булгарами-кутигурами. А если кому-то это не нравится, то они могут пойти и сразиться с моими воительницами, которые здесь же, все в полном составе, ждут наготове. Желающих сразиться не нашлось, даже несмотря на то, что булгарские воины числом более чем вдвое превышали моих воительниц. Еще бы – у меня были плотно сжатые кулаки в железных перчатках, а у булгар рыхлая тестообразная масса, по большей части не желающая сражаться и гибнуть за ханские амбиции отдельных персонажей.

Во-вторых – исходя из всего вышесказанного, я возлагаю на себя обязанности верховного хана орды булгар-кутугуров и запускаю ликвидационный процесс, предусматривающий ее слияние с племенным союзом антов и образование на их базе единого государства Артании. Те, кому это не по нраву, оставляют на месте свое движимое и недвижимое имущество и идут на все четыре стороны, желательно в загробное царство, передавать привет рогатому старику.

В-третьих – все булгары должны немедленно сдать мне все свое оружие, кроме охотничьего, необходимого для того, чтобы в дикой степи отбивать нападение волков на отары и табуны. Те же булгары, которые добровольно вызовутся до последнего вздоха служить в моей дружине, получат оружие из моих рук. Несдача оружия приравнивается к бунту и карается смертью прямо на месте преступления. У булгарского народа есть сутки на размышления – и завтра, ровно в тоже время, тех булгар, которые не выполнят мои требования, ждет неизбежная лютая смерть, а те, которые выполнят, будут в моей державе жить-поживать и добра наживать. И в этом даю свое слово, которое крепче записи в любом договоре с ромеями. Я, в отличие от некоторых, своего слова нарушать не собираюсь, и истреблять обезоруженных не планирую. А иначе кто будет пасти стада, доить коров, стричь овец и поставлять в мое войско табуны прекрасных быстрых коней?

И был по всей булгарской орде великий плач и скрежет зубовный, но никто, кроме отдельных молодчиков, при попытке сопротивления повязанных своими же, и не вздумал сопротивляться. Кстати, сутки ждать не пришлось – сдача оружия началось уже после полудня, и тогда же в мою дружину записались первые услышавшие Призыв добровольцы, добрая половина которых была как раз из тех удальцов, которых мне на расправу выдали булгарские аксакалы. Именно из этих багатуров, с прослойкой антских полян, я планировал создать мобильную степную пограничную службу, которая будет контролировать границы создаваемого мной государства на западе и особенно на востоке, откуда нет-нет да приходят всякие незваные гости.

20 августа 561 Р.Х. день семнадцатый. Утро. Полевой лагерь на правом берегу Днепра.

Дима (Колдун).

В последнее время я начал замечать, что в этом мире мне стало немножко сложно колдовать, то есть создавать свои заклинания. Я как будто задыхался, хватая воздух широко открытым ртом, на лбу выступала испарина, руки и ноги начинали дрожать, будто я только что поднимал тяжелый груз. Проанализировав свои ощущения, я понял – это все от недостатка магии. Видимо, мы вычерпали небольшие запасы этого мира, просочившиеся сюда самотеком, а того потока, который поступал от моего же заклинания преобразовывающего в магию энергию из природных источников, для сложных манипуляций уже не хватало – и я испытывал что-то похожее на то, что испытывает человек при недостатке кислорода.

Если дело так пойдет и дальше, то вскоре мы уже не сможем открывать порталы, так как магия начнет иссякать и у Ники, которая сейчас работает у нас магическим аккумулятором. Нам требовался собственный магический источник воды, огня или ветра, но как его создавать и запускать, я не знал. Другие методы не подходили по разным причинам. Например, некоторые деревья способны генерировать слабые магические потоки, но, во-первых, для этого их должен быть целый лес, который будет расти не менее пары десятков лет, а во-вторы, для управления такими потоками нужны специально обученные жрецы-друиды, или жрицы-дриады. Проблема грозила стать очень серьезной, и в первую очередь я должен был сообщить о ней Сергею Сергеевичу и Анне Сергеевне, потому что они рассчитывают на мою помощь, а я скоро не смогу создать и самого обычного заклинания для отпугивания комаров.

Сергей Сергеевич меня внимательно выслушал и сказал, что хоть он и не ведет такой активной магической жизни, как я, но все равно уже некоторое время он тоже испытывает легкое недомогание, вызванное, скорее всего, теми же причинами. И Анна Сергеевна тоже сказала, что с ней стало твориться что-то непонятное, только она не понимала, что именно. Мое мнение о том, что для этого мира нужен свой магический источник и Анна Сергеевна и Сергей Сергеевич восприняли со всей серьезностью. Тогда мы позвали еще Нику, Анастасию, Артемиду, Геру, а Лилию звать не пришлось, потому что она, как всегда, пришла сама и первым делом показала мне язык. И ведь совсем не скажешь, что ей больше тысячи лет.

– Итак, – сказал Сергей Сергеевич, – товарищ Колдун поставил перед нами исключительно архиважный вопрос. Тот небольшой запас магической энергии, который самотеком просочился в этот мир, находится на исходе, из-за чего все наши планы, предусматривающие использование магии, оказались под угрозой. Нам срочно необходим собственный источник магии, способный предать дальнейший импульс всем нашим действиям. Ваше мнение, товарищи эксперты?

Первой, как самая вредная, в разговор влезла Лилия.

– Для того чтобы задействовать источник магии местного происхождения, – самодовольно заявила она, – необходим какой-нибудь бездомный дух стихии, который согласится переселиться в этот мир и служить преобразователем природной энергии в магическую. Духи Огня поселяются в действующих вулканах или горящих выходах нефти и газа. Духи Воды селятся на водопадах, гейзерах, или там где вода со страшной силой стремится между узких берегов. Духи Ветра живут в узких насквозь продуваемых ущельях или катаются на тропических тайфунах, как на скейтбордах.

– Да уж, – сказал Сергей Сергеевич, – где уж нам взять поблизости действующий вулкан, водопад или ручной тайфун, чтобы не наносил никому никакого ущерба… Товарищи богини, нет ли какого способа попроще?

– Но духи стихий – это еще не все источники магии, – заявила Артемида, – друиды и дриады тоже могут собирать магическую энергию с огромных лесных массивов, но большая ее часть тратится как раз на поддержание благополучия тех же деревьев. Кроме того, они капризны и эгоистичны, и в тех мирах, где такой способ добычи магии имеет место, ради благополучия своих лесов ведут войну на истребление с обычными людьми, которым нужна древесина, грибы-ягоды и место для распашки полей. Кроме всего прочего, дриады не признают границ, а поэтому не надейтесь, что сможете поселить их в какой-нибудь роще, и они будут этим довольны и останутся в тех же границах, какие эта роща имела раньше. Убивая тех, кого вы стремитесь защитить, они будут бросать их тела под корни своих деревьев как удобрение…

Поняв, что начала говорить что-то не то, Артемида замялась и пожала плечами.

– Впрочем, – сказала она, – я и сама понимаю, что такой способ тебе не подходит. Правда, есть еще магическая энергия, вырабатываемая молящимися в храмах, но это, так сказать, персональная магия, поступающая на пропитание тому богу, которому посвящен храм и присосаться к этому потоку будет весьма проблематично. Боги обычно очень ревнивы в этом вопросе, а дядя, которому тут принадлежит большинство храмов, особенно щепетилен, чтобы у него никто не украл ни эрга.

– Да, – сказал Серегин, – нам чужого не надо, хотя и своим обзавестись пока не получается. Скажите, а разве нельзя открыть постоянный прямой портал в один из нижних миров и качать оттуда магическую энергию?

– Портал открыть можно, – ответила Ника, – да только овчинка выделки не стоит. Энергии через портал поступит меньше, чем необходимо для поддержания его работы. Не фонтан…

После этих слов Ники мы все удрученно замолчали и опустили головы, однако Анастасия, просветлев, вдруг сказала:

– Ты, Ника, правильно сказала про фонтан! Я имею в виду Дух Фонтана из заброшенного города мира Содома. Мы с ним очень дружны, и он вполне может дать мне часть себя, своеобразный отводок, для того, чтобы мы посели его в этом мире…

– Но, Настасья, – спросил я, – где мы возьмем для такого духа настоящий водопад? Ведь ему нужна быстротекущая вода.

– Не волнуйся, Дима, – серьезно ответила Анастасия, – водопад тут необязателен. Достаточно днепровских порогов, в которых содержится куча энергии, которую дух Фонтана, а в этом случае Дух Порогов сможет превращать в магию. Нам этого вполне хватит, и еще останется.

Как только Анастасия договорила, все вскочили и начали подпрыгивать и орать, бурно выражая свою радость. А Ника бросилась даже обнимать и целовать Анастасию с криком: «Ты молодец, Настька!». Невозмутимыми остались только Сергей Сергеевич и Анна Сергеевна.

– Тихо! – наконец сказал Сергей Сергеевич. – Вам, Анастасия Николаевна, благодарность в приказе и мое отеческое рукопожатие перед строем, а также приказ немедленно готовить операцию по переселению отводка духа фонтана в этот мир. И постарайтесь сделать это как можно скорее, ибо магия нам нужна, и время не ждет.

Два часа спустя. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Угроза остаться без магии была достаточно серьезной, но одна голова хорошо, а восемь лучше, потому что эту непростую и довольно важную задачу мы решили очень нетривиальным способом. Нет, вру – эту задачу решила Анастасия, а мы ей лишь только аплодировали. Между прочим, Дух фонтана согласился почти сразу, Насте даже не пришлось его уговаривать. В основном время у нас ушло не на уговоры, а на то, чтобы в мире Содома мы смогли оправиться и подзарядиться в магическом смысле от того же источника.

И вот настал решающий момент. Портал был открыт прямо с площади Фонтана в заброшенном городе на берег Днепра, где ревел страшным голосом самый мощный из днепровских порогов по имени Ненасытец, а мы с Анастасией и Никой приготовили что-то вроде магической силовой купели, в которой должны были отнести Дитя Духа Фонтана к его месту жительства. Когда Дух Фонтана, как обычно, обнаженный, выступил из переливающихся разными цветами струй к нам навстречу, то я сперва остолбенела. Вместо чего-то бесформенно-бурлящего он держал на руках так же сотканную из водяных струй маленькую голенькую девочку примерно трехлетнего возраста, смотрящую на нас совершенно невинными детскими глазами.

Я вздрогнула потому, что рядом с ревущей мощью воды за порталом этот ребенок выглядел так мило и так уязвимо. Разумом я понимала, что бушующая на порогах вода, запредельной мощью пробивающая себе путь среди гранитных скал, для этой девочки является родной стихией, ее воздухом, ее хлебом насущным, ее смыслом жизни, но все равно мне было за нее страшно.

– Смотри, Анастасия, – беззвучно обратился Дух Фонтана к своей любовнице-человеку, – это наша дочь, твоя и моя, и я отдаю ее тому миру, потому что то место ей очень нравится…

После этих его слов мы все втроем поднесли силовую купель к самому парапету, и дочь Духа Фонтана соскользнула с рук своего отца прямо в наш сосуд, попутно обдав всех нас троих мелкими водяными брызгами. Я не скажу, что нам было тяжело нести этого ребенка в магической купели те пятнадцать или двадцать шагов, что отделяя место рождения от места назначения; значительно сложнее, чисто психологически, было перевернуть купель и выпустить этого ребенка в белую бушующую пену. Увидев, что мы колеблемся, дочь Духа Фонтана сама рыбкой выпрыгнула из купели и нырнула в бушующую воду. Мгновение спустя мы имели честь наблюдать, как она счастливо резвится в белопенных струях, наслаждаясь стихией и с каждым моментом становясь все взрослее и взрослее, а на гребнях волн начинают плясать знакомые разноцветные искры. Потом дочь Духа Фонтана, которая к тому моменту имела вид юной пятнадцатилетней девушки, остановилась в бурлящей воде прямо напротив нас, высунувшись наружу по пояс, и помахала нам рукой.

– Спасибо вам, друзья, – услышала я в своей голове ее звонкий голос, – это очень хороший дом для такой как я, и я никогда не забуду вам этой услуги. Если вам что будет надо от стихии воды, то вы приходите на берег этой реки и позовите богиню этой реки Дану. Я обязательно приду. А теперь извините, мне нужно обследовать свои новые владения.

Сказав это, Дана снова нырнула в бурный поток и исчезла из виду, но мы знали, что с ней все хорошо, ибо магия снова начала вливаться в наши тела. Свершилось – днепровские пороги обрели своего Духа, река Днепр – свою богиню, мы нового друга, а этот мир – настоящий магический источник.

25 августа 561 Р.Х. день двадцать второй. Полевой лагерь на правом берегу Днепра,

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

– Здесь будет заложен стольный град великого княжества Артания, – торжественно сказал я и воткнул в землю деревянный шест, изображающий собой центр будущего города, после чего отец Александр приступил к освящению места будущей постройки.

Место было выбрано не случайно – в нашем будущем мире на этом холме, почти на девяносто метров возвышающемся над зеркалом реки Днепр, находится правобережный Хортицкий район города Запорожье. В окрестностях будущего стольного града располагалось сразу пять неукрепленных селений антов, которые были отлично видны с вершины холма, как и поросший на две трети лесом остров Хортица и русло Днепра на много километров в обе стороны. Где-то там, у северного горизонта, виднелись и белые буруны порога Вольный, в которых резвилась новорожденная речная богиня Дана. Представляю, что подумают ромейские торговые гости, когда увидят выглядывающую из воды полупрозрачную обнаженную девушку. Кстати, ей не обязательно обитать на самих порогах, просто там находится ее источник энергии, а сама Дана может спокойно перемещаться вверх и вниз по течению всего Днепра.

Но сейчас мне была интересна не столько она, сколько местные анты, чьи старейшины, наряженные в свои лучшие одежды, тоже присутствовали на церемонии. Этнографа бы сюда, он бы рассказал обо всем более подробно, но сдается мне, что к славянской базе племенного союза антов эти люди имеют весьма отдаленное отношение. Готы, сарматы, аланы, булгары, сплавившиеся по Днепру на жирные степные черноземы балты, и пять процентов, этого, как его, ну красного, ну мяса, то есть славян. По вышивкам на рубашках местных старейшин и фасону их шапок, наверное, можно было изучать географию будущей великой славянской империи. Уже сейчас, несмотря на все различия в своем внешнем облике, эти люди говорят на одном языке, заключают смешанные браки и через два-три поколения должны слиться в один неразделимый народ.

Переправившееся на правый берег войско тудуна задело местных антов только слегка, ибо предупрежденные об опасности люди успели попрятаться в степных балках и на поросшем камышом побережье. Искать их у авар времени тогда не было, а вскоре уже и они сами попали в весьма неприятную ситуацию, и им стало уже не до ловли рабов. Поэтому, с одной стороны, старейшины не выглядят особо бедствующими, а с другой стороны, в отличие от оппозиционеров из глухих медвежьих углов, являются моими самыми яростными и преданными сторонниками. Они видели, какой ужас грозил им и их людям, и видели, как по этой угрозе паровым катком в конном строю прокатились мои рейтарши и уланши.

Пока их мало. На правом берегу в окрестностях Хортицы живет не более пятисот семей, считая и тех, что голыми и босыми сумели сбежать от разорения и гибели на левом берегу. Закладываемая мною крепость – это не только пункт внешней торговли и резиденция моего наместника с местной дружиной, но еще и точка сборки нового государства. Теперь люди не будут бояться селиться в этих краях, пахать землю, строить основательные дома, а не вшивые землянки, рожать детей и завещать им этот мир от края и до края. А для этого нужна обширная переселенческая программа, нужны мастера, плотники и каменщики, специалисты по изготовлению кирпичей, нужны каменоломни и рабочие в них, ибо строиться тут надо на века.

А пока – эх, невеликий я специалист в строительстве – приходится обходиться наемными тевтонскими шабашниками, согласившимися зашибить деньгу на моей стройке. А ведь так дело не пойдет. На смену зарубежным специалистам, размечающим сейчас будущую цитадель моего замка и намечающую места для лесопильных водяных мельниц, кирпичных мастерских и печей по обжигу извести, необходимо воспитывать собственные кадры. Давать тевтонам отроков в ученики – и вперед, ибо обучение местных специалистов тоже входит в контракт тевтонских шабашников. Мэри постаралась, настояв на этом пункте. При каждом удобном случае она аккуратно но очень веско в финансовом смысле вымещала на представителях этой спесивой и заносчивой нации свое прошлое пребывание в роли предназначенной в жертву херру Тойфелю рабыни.

Тем временем отец Александр закончил возносить молитвы Отцу на славянском языке и антские землекопы, поплевав на ладони, взялись за заступы и тачки. Их работа – по разметке тевтонских мастеров вынуть грунт под фундамент будущего донжона, дойдя до скального основания. Чему-чему, а копать землю антов учить не надо.

Что самое интересное, собравшиеся тут старейшины антов и старшие дружинники слушали отца Александра очень внимательно. Во-первых – речь его была им понятна и просил он свое верховное божество о понятных вещах, а не рек странные словеса на латыни или греческом. Во-вторых – не упоминался в этой молитве чужой и даже враждебный им ромейский базилевс, а говорилось только о них и о их нуждах, о будущей богатой и безопасной жизни, которая наступит, когда крепость будет достроена, и жители этого края окажутся под защитой ее гарнизона. В-третьих – Отец не произносил ни слова, но я чувствовал, что он слышит слова своего аватара и благословляет наши труды, и от ощущения его незримого присутствия у меня даже шевелились волосы на затылке, и, видно не у одного меня.

Мой новый оруженосец, мальчик Ув, стоявший рядом и державший в руках мой шлем, нарушая торжественность момента, вдруг завертел головой, но я положил руку ему на плечо и он успокоился. Хороший, умный и честный мальчик, и я думаю, что не зря Птица рекомендовала мне обратить на него внимание. Сейчас же ко мне идет Ратибор в сопровождении нашего старого приятеля Добрыни, старика Сигмунта, на которого удар палицей по шлему не оказал совершенно никакого влияния, а также трех местных старшин: Горазда, Рудимира и Бурислава. Когда говорят взрослые мужчины, мальчики должны молчать и внимать.

Слушать Ув должен действительно очень внимательно, потому что, когда разговор закончится и мы с ним останемся наедине, я обязательно попрошу его рассказать все во всех подробностях – кто где стоял, о чем говорил и какие выводы об этом человеке можно сделать, исходя из его слов и жестов. Если мальчику действительно предстоит унаследовать основанное мною государство, то одного умения рубиться двуручным мечом ему будет явно мало. Из денщиков Петра великого вышло много по-настоящему талантливых людей, достигших самых высоких постов, а почему у меня должно получаться иначе, трем более что сам мальчик счастлив. Теперь у него есть такой приемный отец, которым может гордиться любой сирота, и такая приемная мать (я имею в виду Птицу), какую он только может себе желать.

Тем временем уважаемые люди народа антов подошли ко мне и поклонились.

– Здрав будь, великий князь Серегин, – глубоко поклонился мне Ратибор и сопровождавшие его анты синхронно повторили это движение, также прогудев что-то вроде: «Здрав будь, княже».

– И вы будьте здравы, честные мужи, – ответил я им легким поклоном, показав тем самым, что я их уважаю и они у меня в фаворе. – Скажите, какое дело привело вас ко мне?

Сигмунт, тот самый тюкнутый Ратибором по голове старик, степенно огладил длинные седые висячие усы, которые явно были предметом его тайной гордости. Как оказалось, при полном отсутствии военных талантов, он оказался большим докой по хозяйственной части, и именно его я сделал прорабом при строительстве цитадели столицы нового славянского государства.

– Есть такое дело, княже, – неторопливо сказал он мне на славянском языке, но с сильным германским акцентом, – ту, эти, которых ты привел, мастера, брешут разную ерунду…

– И что же они брешут? – стараясь сдерживаться, спросил я Сигмунта.

Есть у меня подозрение, что по происхождению Сигмунд гепид, а отнюдь не гот. Для понятности скажу, что в тех анекдотах, которые в нашем мире рассказывают про эстонцев, тут упоминаются именно гепиды. Ну, вы меня поняли, Сигмунт был такой же. Не спеша снял шапку и также не спеша почесал коротко стриженный затылок.

– Так вот, княже, – сказал Сигмунт, – они брешут, что ты всех в свою веру в Небесного Отца силком обращать будешь? Мол, невместно тебе, когда кто-то верит не как ты. Скажи нам, положа руку на сердце, так ли это?

– Нет, Сигмунт, – ответил я, положив на сердце руку, – это не так. Никого силком в свою веру я обращать не собираюсь, и даже уговаривать никого не буду. Верить так, как верю я сам, это привилегия, а не обязанность. И неважно, веришь ли ты в Отца, важно, чтобы Он поверил в тебя. А поверит он в тебя тогда, когда сможет гордиться таким Сыном, в которого вдохнул часть своей души. Впрочем, на эту тему тебе лучше поговорить с отцом Александром.

Услышав слова, что никого неволить не будут, антские старшины явно повеселели. Ратибору было все равно, он и так вошел со мной в глубокий резонанс, а потому начал смотреть на все с моей колокольни. Сказал князь, что надо верить так, так и так, а старину забыть – значит, старина будет забыта и приказ выполнен. Идеальный подчиненный, при этом лишенный всяческой инициативы. Добрыня тоже отнесся к моим словам спокойно, так как уже несколько раз хаживал на вечерние проповеди отца Александра, которые тот скромно называл беседами, и, думаю, что в самое ближайшее время он дозреет и до крещения. Зато Сигмунт, видимо, настроившийся на длительный религиозный диспут, переходящий в рукопашный бой, покраснел, побледнел, дернул рукой ус и, повернувшись, пошел вон. Вслед за ним откланялись и остальные визитеры.

Как только они отошли за пределы слышимости, Ув почти неслышно, одними губами, сказал мне:

– Этот человек, княже, задумал что-то нехорошее. В глазах его была злость, но ум оставался холодным и в нем был какой-то хитрый план. У этого человека очень мало друзей, но у этих друзей очень много яда. То, что ты делаешь, княже, хорошо для всего народа антов, но очень плохо для некоторых набольших людей, которые от этого потеряют свою власть и даже, быть может, и саму жизнь, как по твоему приказу потерял ее хан Заберган.

Предупреждение было таким недвусмысленным, что думать тут было нечего, требовалось трясти, и трясти изо всех сил. Сначала попытка вызвать в новом государстве религиозную рознь, а потом, когда анты, поняв, что никто никого принуждать не будет, потеряли к этому интерес, перейти к какому-то запасному плану. Религиозная жизнь у местных славян находится явно в загоне. Никаких освобожденных идеологических работников вроде жрецов, волхвов и прочих друидов у них нет, так что крещению не мешают интересы никакой жреческой корпорации, и сами анты веротерпимы до полного безобразия. С чего же тогда опасения по поводу возможного крещения, тем более что в своих проповедях отец Александр в основном упирает на то, что Отец и центральная фигура здешнего пантеона Род – это одно и то же божество, функция которого была сотворить такой прекрасный мир, в котором мы все живем. И самое главное – возразить на это нечего, а гипертрофированный варяжский воинский культ Перуна с его человеческими жертвоприношениями к восточным славянам еще не попал, и уже не попадет.

Очевидно, что к активной деятельности перешли противники создания сильного централизованного славянского государства, сторонники родоплеменной старины и агенты Великобрита… нет, простите, оговорился – Византии. Конечно, никакие указивки из Константинополя в эти Палестины поступить бы не успели, но почему бы не предположить наличие постоянных агентов влияния с одной-единственной задачей – препятствовать объединению восточнославянских племен и строительству на их базе государства. Ну, вот такой я параноик. Но лучше быть живым параноиком, чем мертвым прекраснодушным идиотом. Недаром же ни у одного Идара ничего не получалось, и Рюрик свою эскападу начинал с Новгорода, далекого от загребущих рук Константинопольских политиков, и лишь потом его соратник и регент при юном сыне-наследнике Игоре Олег Вещий имплантировал готовую русскую государственность в Киев, вызвав в Константинополе немалый переполох.

Итак, предположим, есть «группа товарищей», которые каким-то образом, скорее всего через торговлю колониальными товарами, связаны своими интересами с константинопольскими властями, или легко уязвимы для их шантажа. В нашем мире с такими людьми, именуемыми «пятой колонной», поступали по разному. В одни времена их называли «врагами народа» и выпиливали без всякой пощады, по малейшему подозрению, не особо обращая внимание на пол или возраст жертвы. В другие – объявляли сумасшедшими и запирали в специальных заведениях для промывания мозгов. В третьи – на них совсем не обращали внимания, и тогда жизнь страны порастала плесенью из правозащитников и грантоедов, и честные люди начинали стыдиться своей честности.

Здесь времена до предела простые, и планы вряд ли предусматривают хоть что-то кроме банального убийства. Причем нацелиться убийцы могут не на меня, ибо я для них слишком хорошо защищен, а на Птицу или курируемых ею детишек. В таком случае, как они, возможно, считают, я уж точно выйду из себя, перестану следить за тем, что делается за моей спиной, и капитально подставлюсь под смертельный удар. А может, просто расчет будет делаться на то, что потеряв близких мне людей, я развернусь на сто восемьдесят градусов и удалюсь туда, откуда пришел. А вот хрен этому Сигмунту и его приятелям, не дождутся!

Надо было переходить сперва к следствию, а затем и к активным действиям по ликвидации заговора, но меня сдерживает отсутствие в моем распоряжении хоть сколь-нибудь подготовленного особиста, способного размотать подозреваемый мною клубок скорпионов и ехидн. Увы, но в штате танкового полка такой единицы просто не оказалось. Вдобавок у меня не было даже намека на то, откуда можно взять специалиста или специалистов подобной квалификации, способных решить проблему со шпионами и заговорщиками. Не идти же опять на поклон к старому доброму дядюшке Густаву де Мезьеру, попросив поделиться специалистами из тамошнего гестапо? Или все же, с учетом того, что уже поставлено нами на кон, махнуть рукой на гордость и поклониться старику в ножки? А то, несмотря на все наше могущество, иммунитета от яда ни у кого из нас нет.

28 августа 561 Р.Х. день двадцать пятый. Утро. Река Борисфен (Днепр), чуть ниже по течению от острова Хортица, византийский дромон «Золотая лань».

Гребцы с усилием налегали на весла, ветер со стороны Эвксинского Понта раздувал косые цветастые латинские паруса, отчего быстроходный парусно-гребной корабль византийского императорского военно-морского флота быстро продвигался вверх по течению. Патрикий Кирилл, доверенное лицо магистра оффиций Евтропия, стоял на носовой площадке дромона, на которой в бою выстраиваются ряды лучников и, нахмурившись, вглядывался в проплывающие мимо берега. Поручение, данное магистру Евтропию, отнюдь не было таким простым и безопасным. В трюмах «Золотой Лани» расфасованные в плотные провощенные мешки, лежали восемьдесят тысяч солидов – ежегодная субсидия варварским федератам империи аварам, которые только что должны были разгромить чрезвычайно усилившихся и возгордившихся прежних федератов империи поднепровских антов.

Следом за кораблем императорского флота шли четыре пузатых торговых дромона-биремы. Их владельцы, входившие в ту же клику, что и магистр Евтропий, патрикий Кирилл, патрикий Руфин и еще многие, многие и многие, стригущие купоны и дублоны от близости к императорскому трону, должны были скупить по дешевке у варваров их военную добычу – в основном молодых и сильных рабов, в постоянном притоке которых нуждалась экономика рабовладельческой империи. Именно ради этого притока работали византийские дипломаты, разжигая междоусобные свары между соседями империи, именно ради него булгары и авары должны были убивать и полонить славян, славяне – готов, гепидов и лангобардов, аланы и касоги – булгар, а все пленные от этих междоусобных столкновений – одинаково продаваться по демпинговым ценам ромейским купцам.

В ответ соседи Византии, хоть и поддавались на дипломатические провокации, но любили империю ромеев не больше чем склочную злоязыкую базарную тетку, подозревая ее в постоянной лжи и коварстве. И только звонкие подачки в золотой монете еще позволяли имперской дипломатии достигать своих целей. И вот патрикий Кирилл как раз и являлся одним из таких дипломатов, которые лестью и подкупом должны были претворять в жизнь внешнеполитическую доктрину империи в поэтической форме выраженную византийским поэтом Георгием Писидой:

…скиф убивает славянина, а тот убивает его.

Они залиты кровью от взаимных убийств,

и их великое возмущение выливается в битву.

Один булгарский хан как раз в это время обвинял двуличную политику византийцев по отношению к варварским народам в следующих выражениях: «Лаская все народы и обольщая их искусством речей и коварством души, вы пренебрегаете ими, когда они ввергнутся в беду головой, а пользу от того получаете сами». Так должно было быть и на этот раз, еще один поворот Днепра-Борисфена – и впереди покажется торговый остров, на котором ромейские купцы раньше встречались с антами, а теперь встретятся уже с их победителями аварами.

Перед походом к Днепру-Борисфену «Золотая лань» заходила в Херсонес Таврический, где патрикий Кирилл узнал, что за последнее время от авар не пришел ни один из тех нескольких караванов с пленными, которые они должны были послать туда по предыдущему соглашению, когда только начали воевать с народом антов. Именно поэтому к военному кораблю патрикия Кирилла и присоединились купеческие дромоны, чьи владельцы не желали лишаться выгоды, но все-таки не рисковали самостоятельно соваться в самое логово жестоких варваров, а хотели, чтобы их защитил авторитет имперского воинского начальника. Любое нарушение привычного порядка вещей и достигнутых договоренностей может таить в себе опасность, и потому патрикия Кирилла мучили неясные дурные предчувствия.

Дромон обогнул два маленьких и очень приметных островка, находившихся как раз в месте поворота Днепра-Борисфена, и впереди открылась южная оконечность того острова, где предполагалась встреча с делегацией авар. По мере приближения патрикию Кириллу все сильнее и сильнее хотелось протереть глаза. Вся южная оконечность острова представляла собой изрезанный протоками и поросший ивняком песчаный пляж, и он весь сейчас был покрыт множеством обнаженных женских тел, часть из которых просто лежала на песке, наслаждаясь блаженным ничегонеделанием. Их кони смирно щипали травку чуть в стороне от берега. Другие же вместе со своими лошадьми плескались в речных струях, мыли и вычесывали их шкуры. С ума сойти, сколько золота и серебра можно было бы выручить на рабских рынках империи за этот щебечущий экзотический цветник. Ну где вы еще найдете атлетически сложенных смугло-коричневых девиц с раскосыми глазами и острыми ушами.

Патрикий Кирилл не знал, что беззащитность этих женщин была только кажущейся. У каждой на снятом с боевого коня седле лежала аккуратно свернутая защитная экипировка, форма, а также все положенное личное оружие, типа палаша кинжала, арбалета и пики, воткнутой рядом в песок тупым концом. Самозарядки Мосина и единые пулеметы, положенные по штату № 2 тоже были тут, составленные во взводные козлы… Приближающие дромоны были вовремя замечены, и несколько убийственных скорострельных машинок по приказу эскадронных командиров были аккуратно размещены на флангах в прибрежных зарослях тальника таким образом, чтобы купающиеся воительницы не перекрывали ему сектор обстрела.

Прояви ромеи хоть малейшее недружелюбие – и за их жизнь никто не даст и старой поношенной портянки. Впрочем, драться с боевыми лилитками врукопашную и соревноваться в стрельбе из лука с амазонками – это такое же самоубийственное занятие, как и рядами и колоннами идти на мерно стрекочущие пулеметы, собирающие свою кровавую жатву на полях мировых войн высших миров.

Но не один патрикий засмотрелся на купающийся в Днепре полк серегинских уланш – такое шикарное зрелище привлекло внимание и остальной команды дромона – сначала офицеров, собравшихся на возвышенной носовой платформе, а потом и других, за исключением гребцов нижнего ряда, запертых в подпалубном пространстве. Сначала, заглядевшись на голых баб, сбился с барабанного ритма одноглазый боцман Агапий, а вслед за тем, как замолчал барабан, уже гребцы верхнего ряда бросили грести и, привстав со скамей, завертели головами в поисках того, что привлекло такое внимание их офицеров. Короче, получились бардак и позорище, заставившие покраснеть не одного седого ветерана. Дромон зарыскал на курсе, как подгулявший матрос на выходе из таверны, потом, после резких окриков очнувшихся офицеров, выровнялся. Правда, то впечатление, которое центральный имперский флот собирался произвести на варваров, было необратимо испорчено этим инцидентом. То ли дело на торговых кораблях, где на веслах сидят не свободные ромейские моряки, а прикованные к своим скамьям рабы. Там с ритма не сбился никто, ибо у злого надсмотрщика в руках больно хлещущая плеть с несколькими хвостами.

Так ромеи думали ровно до того момента, пока не произошло следующее приключение. В нескольких локтях от плещущих весел дромона вынырнули головы нескольких нереид, находившихся в своей водной форме, плескавших по глади реки своими дельфиньими хвостами. А среди нереид, как их предводительница, резвилась богиня реки по имени Дана, чье обнаженное тело юной девушки было соткано из полупрозрачных водяных струй. Стоит ей разозлиться – и тихая, сияющая солнечными бликами гладь реки превратится в яростно бушующую вспененную поверхность в объятиях разъяренных волн, сбрасывающих за борт человеческие тела, хрустнут хрупкие корпуса дромонов, и тогда против ромеев не понадобятся никакие пулеметы. В отношении того, что происходит на Днепре, Дана значительно могущественнее своей сводной матери Анастасии. Ведь она – это теперь и есть Днепр, и не стоит никому ссориться с богиней, находясь в полной ее власти.

Увидев такое явление, ромеи сперва остолбенели, а потом начали лихорадочно креститься и возносить молитвы Всевышнему о спасении от нечистой силы. Попытка развернуть «Золотую Лань» и направить ее вниз по течению привела к тому, что в скулу дромона с недвусмысленной бесцеремонностью ударила невесть откуда взявшаяся волна, возвращавшая ромейский дромон обратно на путь истинный. Возносящие молитвы голоса ромеев при этом стали громче и пронзительней; это суеверные в силу своей профессии люди уверовали, что теперь они находятся в полной власти враждебных сил, и не будет им никакого спасения.

А эта волна уже несла дромон по речной глади все дальше и дальше вверх по течению. Несмотря на то, что большинство весел бесполезно повисли в своих уключинах, а гребцы в панике метались по палубе, с каждым ударом сердца «Золотая Лань» все увеличивала и увеличивала свою скорость, и вскоре уже дромон напоминал выходящий в лихую атаку торпедный катер. Следом точно так же разгонялись и торговые купеческие дромоны, и никакие усилия подстрекаемых ударами плети гребцов не могли замедлить их стремительный бег по глади речных вод. Вот пронеслась по правому борту и скрылась позади южная оконечность острова с ее странными купальщицами, а византийские дромоны продолжали свой неудержимый бег против течения.

В патрикии Кирилле, продолжавшем неподвижно стоять на носовой площадке дромона, липкий страх перед колдовством и неизвестностью мешался с недоумением при виде всего происходящего. Ведь даже одетые и экипированные всадники, силуэты которых появились на высоком обрывистом берегу по левому борту дромона, отнюдь не походили на тех степных варваров-авар, которых патрикий Кирилл помнил по своему прошлогоднему посещению ставки кагана Баяна, расположенной тогда на правом берегу в устье Дона-Танаиса.

Какие, к воронам, могут быть варвары, одетые в одинаковую до последней заклепки амуницию, и дисциплинировано выполняющие команды своих начальников? А тут еще и эти чудеса с речными то ли чудовищами в образе женщин, то ли просто бесами, которые тянут ромейские дромоны с их перепуганными командами неведомо куда. Но всю истину этого утверждения ромеям еще предстояло познать, ибо впереди на берегу по левому борту уже показались тонкие ниточки причальных мостков и возле них – некоторое количество встречающего дромоны народу явно неварварского вида. При этом наверху, на плоской вершине возвышающегося над мостками холма, патрикий Кирилл мог наблюдать только что начатое, но явно масштабное строительство. Повсюду были видны горы разрытой землекопами земли, и какие-то люди все время бегали с тачками туда-сюда. На впадающей в Днепр неподалеку от стройки речке возводились странные бревенчатые конструкции, назначения которых патрикий Кирилл опознать пока не мог. То ли пыточные сооружения, то ли попытка с неизвестной целью запрудить движение этой речки, чтобы помешать ей слиться с Днепром-Борисфеном. Если это второе, то непонятно с какой целью производятся все эти манипуляции.

Хотя, если брать по большому счету, патрикий Кирилл думал, что глупые деяния презренных варваров должны быть безразличны по-настоящему цивилизованному ромею. Ну и что, что это не авары, которых эти пришельцы, в свою очередь, победили и изгнали из этих краев. Ну и что, что они не похожи на варваров. Ведь даже если варвар не похож на варвара, то он все равно остается варваром и с ним нужно поступать соответствующим образом: льстить, подкупать, обманывать, в любом случае делать все, чтобы одни глупые варвары убивали других глупых варваров, тем самым действуя во благо ромейской державе. Патрикий Кирилл происходил из старого римского патрицианского рода и впитал такие воззрения с молоком матери, что мешало ему трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию.

А ситуация для державы ромеев вообще и лично патрикия Кирилла в частности была, надо сказать, не очень хорошей, и попытка действовать привычным для ромеев образом могла привести к неприятным и даже фатальным последствиям. Патрикий Кирилл лично для себя мог заполучить кол в седалище, ибо его отчетливое желание взять воительниц в плен и продать в рабство будет обязательно «прочитано» Птицей и доложено Серегину. И это была одна из самых маленьких его провинностей, потому что гекатомба славянских трупов, кремированная после разгрома аваров, тоже отчасти была на совести этого человека, и этой части по совокупности хватило бы на три расстрела, одно пожизненное заключение и двадцать лет без права переписки.

Византия же в целом, как государство, могла и должна была заполучить на своих границах непримиримого врага политики ромейских базилевсов и очаг кристаллизации для всех славяно-германских варваров Восточной Европы и Балкан. Если бы ромейские базилевсы и их ближайшее окружение были согласны на равноправное сотрудничество с этим государством, то такое развитие событий привело бы к установлению спокойствия на границе империи по Дунаю и на причерноморском побережье и высвободило бы часть сил, необходимую для действий в районе Месопотамии и Аравии. В противном случае это должно было превратить границу по Дунаю и побережье Черного моря в такое место, откуда к ромеям придут неизменные спутники бога войны – страх и ужас. Но патрикий Кирилл, по причине отсутствия знакомства с предысторией вопроса, всего этого не знал, а потому и не ведал о глубине пропасти, разверзающейся под его ногами.

Далее все было просто. Волна, уже потерявшая большую часть своего разбега, игриво ткнула военный дромон бортом к одному из причалов. Как раз к тому, возле которого собралась небольшая толпа народа, ядром которой явно были местные начальники. При этом на самом причале ромеев ожидали с веревками в руках несколько типичных славянских воинов, одетых в белые рубахи и белые же порты из домотканого полотна. Кораблям купцов повезло меньше – их просто небрежно выплеснуло на берег, что могло означать только одно – по мнению богини Даны, их путь окончен и они навсегда останутся на этом берегу. Но о них позже, а сейчас все самое главное происходило на дромоне патрикия Кирилла. Сразу же после того, как матросы «Золотой Лани» дрожащими руками приняли и закрепили брошенные им с причала швартовые концы, на борт ромейского корабля в сопровождении десятка солдат в полном вооружении решительно взошел человек, в котором за милю можно было узнать пограничного чиновника.

– Пограничная служба Великого княжества Артания, – на неплохом, но несколько архаическом греческом языке сухо сказал этот человек, тем самым подтвердив догадку патрикия Кирилла, – старшина Антон Змиев. Попрошу приготовить корабль к таможенному досмотру и предъявить документы, удостоверяющие личность, верительные грамоты, документы на груз и декларации на ценное имущество и наличные денежные средства.

Несмотря на отсутствие всякой пышности в одеждах и явную молодость, это человек был преисполнен осознания собственной важности и мощи стоявшего за ним государства, хотя, конечно же, никакого Великого княжества Артании патрикий и знать не знал, и ведать не ведал. Но при этом он послушно полез висящую на боку кожаную сумку, где находился ситовник* за подписью магистра оффиций Евтропия, удостоверяющий, что податель сего патрикий Кирилл выполняет особо важное поручение базилевса Юстиниана у варваров, именуемых аварами, и все должностные лица ромейский империи должны при исполнении этого поручения оказывать означенному патрикию Кириллу всяческую помощь и поддержку.

Печать с двуглавым орлом, дата от основания Рима и подпись означенного магистра Евтропия.

Примечание авторов: * ситовник – разновидность низкосортного пергамента, вырабатываемого из шкур взрослых коз.

Никаких других документов, за исключением клочка пергамента с распиской на получение восьмидесяти тысяч солидов, у патрикия Кирилла с собой не было, и это заставляло его в определенной мере чувствовать свою ущербность, как и любого бюрократа, у которого не оказалось требуемой начальником бумажки.

Чиновник взял из рук патрикия Кирилла ситовник, бросил на него беглый взгляд и со словами: «Прочти, Агния» – передал в руки своему совсем юному помощнику, который, к удивлению патрикия, оказался вовсе не молоденьким парнем, а девушкой. Впрочем, и остальные солдаты, взошедшие на борт «Золотой Лани», тоже оказались девушками, очень красивыми и настроенными настолько недружелюбно, что от одного их взгляда у патрикия между лопатками пробегали особо откормленные мурашки.

Эта Агния, как заправский секретарь, взяла ситовник из рук своего начальника и быстро и четко прочла текст, потом тут же на ходу перевела его на какой-то другой язык, не похожий ни на язык персов-алан, ни на язык авар-булгар, ни на языки готов-гепидов, ни на язык антов-дулебов. Было такое впечатление, что Агния говорила на всех этих языках сразу*. Единственно, что патрикий Кирилл смог уловить на слух, так это трехкратное упоминание имени базилевса Юстиниана.

Примечание авторов: * русский язык является потомком смешения балтских, финно-угорских, славянских, германских, иранских, тюркских языков, причем последние примешались в нашу речь задолго до татаро-монгол.

Выслушав как оригинальный текст, так и перевод, чиновник посмотрел на патрикия таким взглядом, что у того сверху к горлу подступил ком, а снизу возникло желание немедленно облегчиться под ближайшим кустом. Было это тем более необъяснимо, что патрикий Кирилл никогда не считал себя трусом, так как по обстоятельствам своего рождения и в соответствии с полученным воспитанием еще ни разу не попадал в по-настоящему опасные ситуации, а в дворцовых интригах предпочитал держаться сильнейшего. И тут вот – здрасьте – один только равнодушно-оценивающий, еще даже не угрожающий взгляд, а патрикий Кирилл чуть было не обделался по полной программе. А ведь он – представитель ромейского базилевса Юстиниана, самого могущественного человека цивилизованного мира. И пусть персы считают иначе – но кто же будет спрашивать этих варваров? А тут какое-то никому не известное Великое княжество Артания, а у патрикия такое чувство, что он столкнулся с краешком чего-то непостижимо сложного или невероятно могущественного, вроде империи, по сравнению с которой сама ромейская держава выглядит захудалым варварским королевством, вроде уничтоженных не так давно королевств африканских вандалов и италийских готов.

– Вступившая в сговор с врагом рода человеческого и совершавшая ужасные преступления против мирного населения аварская орда, – четко произнес старшина Змиев, – некоторое время назад была разгромлена и полностью уничтожена вооруженными силами Великого княжества Артания. Ты, патрикий, сам признался в том, что доставлял аварскому кагану деньги и уговаривал его напасть на селения антов для их дальнейшего порабощения – чтобы те, кого ромейский базилевс считал своими врагами, оказались бы уничтожены вместе со всем своим потомством.

«Да не говорил я ничего такого, – в отчаянье, покрываясь холодным потом, подумал патрикий Кирилл*, – не говорил, не говорил, не говорил. Хотя все это, к сожалению, скорее всего, святая истинная правда – и про то, что авары полностью разгромлены и уничтожены, и про то, что они вступали в сговор с нечистым, а я им содействовал. Но я же не знал, не знал, не знал, а эти колдуны артаны все вывернули так, как будто это я сам уговорил их подписать договор с дьяволом. Проклятые колдуны, которым ведомо все тайное, не дающие покоя честным людям..».

Но становилось очевидно, что он влип, и влип уже окончательно.

Примечание авторов: * Нет, Змей в одночасье не приобрел телепатических способностей. Эти мысли патрикия Кирилла, весьма ярко и отвратительно окрашенные, так как это человек ненавидел и славян, и авар, и булгар, и персов – короче, всех, кроме «цивилизованных» ромеев – прочла Птица и сообщила Змею свои выводы при помощи рации.

– Поэтому, – продолжил свою речь старшина Змиев, – и ты, и твои люди объявляетесь подозреваемыми по делу о сговоре с Нечистым и преступлениях против человечности и подлежите немедленному превентивному аресту. Если вы и ваши люди добровольно сложите оружие и покинете ваш корабль, то и с вами будут обращаться без излишнего насилия и в меру вашей виновности. Я, например, ничуть сомневаюсь, что простые матросы и солдаты хоть сколько-нибудь были замешаны в богомерзкие шашни с самим Сатаной. Если же кто-нибудь из вас не подчинится этому решению, пусть пеняет только на себя.

Услышав эти слова, моряки с «Золотой Лани» и солдаты-лучники один за другим в знак капитуляции начали бросать на палубу свои кинжалы, абордажные топоры и махайры, а также аккуратно опускать луки с ненатянутой тетивой и колчаны со стрелами.

Возможно, что к такой покладистости их побудило зрелище захвата выброшенных на берег купеческих дромонов, куда в пешем строю ворвались по полсотни или больше бойцовых лилиток в полной рейтарской экипировке, и устроили «секир-башка» всем, кто вовремя не бросил оружие и не упал мордой на палубу. Хозяева этих кораблей, имевших на веслах гребцов-рабов, по артанским законам, совершили одно из самых тяжких преступлений, карающееся смертной казнью. Отягчающим обстоятельством в этом случае являлось то, что более половины этих рабов являлись славянами.

С командой «Золотой Лани» обращались значительно вежливей исключительно потому, что капитан Серегин предполагал, что посланца императора, дромон и его команду, после соответствующей психологической и идеологической обработки, все же придется отправить обратно, а поэтому было нежелательно причинять им какой-нибудь вред.

В то же день, четверть часа спустя. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Змей так запугал и запутал этого патрикия Кирилла, посланца Юстиниана (а точнее, одного из его прихвостней магистра оффиций Евтропия), что через несколько минут разговора тот едва не плакал. А ведь мы его даже еще не били, продемонстрировав всего лишь бессмысленность любых попыток сопротивления, неодолимость наступивших обстоятельств, а также неотвратимость наказания за совершенные тяжкие грехи, и не в загробном мире – прямо здесь и сейчас. Хотя, если говорить о пресловутом Евтропии, то кто чей прихвостень, еще надо посмотреть. Видели мы уже ситуации, когда молодой хвост вертел престарелой собакой – да так, что пыль летела во все стороны. Сам патрикий явно был из той же оперы, и готовился занять место своего «благодетеля», как только оно станет свободным в результате интриг. И вот после того, как с ним закончил работать Змей, настала моя очередь низводить и курощать ромейского посланца.

Но прежде чем им заняться, я спустился туда, где мои воительницы заканчивали разбираться с купеческими дромонами, двигавшимися вслед за военным кораблем. Состав преступления в данном случае был налицо. Когда мы с отцом Александром, Птицей, Елизаветой Дмитриевной и библиотекарем Ольгой Васильевной составляли свод законов Великого княжества Артания (было дело между окончательным разгромом авар и сегодняшним моментом) то в самом начале вписали подрасстрельную статью «порабощение (п.1.), содержание в рабстве (п.2.) и рабскую эксплуатацию человека человеком (п.3.)». У антов уже была аналогичная норма их традиционного права, касающаяся, правда, только членов их племенного союза, но я сказал, что наше племя – это все человечество; а для того, чтобы наказать негодяя, есть различные формы срочных и бессрочных принудительных работ.

Если на военном дромоне все гребцы были свободными военными моряками, в случае абордажа или десанта способными взяться за луки, мечи и топоры, то на «купцах» гребцы являлись прикованными к своим скамьям рабами. При этом свободная часть команды ограничивалась капитаном-владельцем, боцманом, десятком матросов палубной команды, необходимых для того, чтобы работать с латинскими парусами, а также несколькими надсмотрщиками, которых обычно подбирали за зверовидность и безжалостность по отношению к гребцам. Так вот, исходя из вышеизложенного, капитанам, их помощникам, а также надсмотрщикам светили бессрочные каторжные работы, а всем прочим членам команды «купцов» – что называется, от «трех до пяти», с возможностью сокращения срока за различные заслуги. Весьма кстати, ввиду затеянного мною строительства замка. Пусть пока эти первые в моем государстве зеки роют котлован, а там будет видно.

Основным грузом этих торговых дромонов были деревянные колодки для заковывания живого товара и некоторое количество денежных средств, чтобы этот живой товар закупить. По сравнению с той суммой, которую вез кагану патрикий Кирилл, эти серебряные миллиарисии действительно составляли сущие копейки, за которыми и наклоняться-то было неохота. Хотя магия магией, а серебро в некоторых случаях тоже не повредит – то ли нечисть какую прихлопнуть, то ли воду от злобных бацилл очистить. Гребцы-рабы – это совсем другое дело. Сорок пар весел на каждом дромоне подразумевали наличие ста шестидесяти сильных и здоровых гребцов, ибо иные на веслах не выживали.

Всех вместе их было чуть больше шестисот мускулистых, как призовые штангисты, мужиков, больше половины которых было славянами, около трети германцами и примерно десять процентов проходило по статье «разное», включая экзотических в эти времена негров. Этих гребцов хозяева дромонов неплохо кормили, и на долгих стоянках, когда команду расковывают и отправляют в эргастулы (казармы для рабов), даже иногда приводили им женщин. А как же иначе, ведь гребцы – это «мотор» дромона, и тот хозяин, который плохо заботится о своем моторе, не смазывает его и не заменяет износившиеся запчасти, проживет только до первого хорошего шторма. А на шторма Черное море весьма богато. Но в любом случае рабство есть рабство, и свободных членов команды, а особенно хозяев и надсмотрщиков, гребцы ненавидели со всей лютостью обездоленных людей, и поэтому, когда мои воительницы раздавали пинки и крушили ударами кулаков ребра, то в воздухе стояли сплошной свист и улюлюканье, одобряющие столь блестящий мастер-класс по рукопашному бою.

Потом болезных частью увели, частью унесли, после чего гребцы, прикованные к скамьям на выброшенных на сушу кораблях, забытые и никому не нужные, остались предоставленными самим себе. Честно говоря, я не представлял, что с ними делать. Ну, освободить – это само собой, но как быть с ними дальше? Кормить «за просто так» я их не буду. Во-первых – не позволит Мэри, а во-вторых – я и сам сторонник того, что кто не работает, тот не ест. И черт его знает, будут ли они, знавшие только принудительный труд, работать за плату как свободные люди, без окрика надсмотрщика и свиста его плети. Или они примутся разбойничать, просто отнимая у местных антов, что им необходимо, и тогда я буду вынужден их просто уничтожить, просто потому, что за антов, которых я уже взял под защиту, я отвечаю в значительно большей степени, чем за этих гребцов. С другой стороны, куда податься всем этим людям? Если у кого-то из них на далекой родине еще сохранились семьи, то там их, наверное, уже никто не ждет. И кроме всего прочего, до этой их родины еще нужно добраться, что весьма сложно, даже если это земли ближних славян; а если это в Карфагене, Испании, Италии или упаси боже в Африке южнее Сахары, так и вообще невозможно.

Пока я смотрел на этих гребцов, они в свою очередь смотрели на меня. Наконец один из гребцов с ближайшего корабля, косматый как медведь и мускулистый как Шварценеггер, с плечами, покрытыми застарелыми шрамами от плетей (по всей видимости, неформальный лидер команды), привстал на скамье, насколько позволяла цепь и крикнул в мою сторону на плохой латыни.

– Эй, начальник, ты, что ли, будешь наш новый хозяин?

– Начальник, – ответил я, – это ты правильно сказал, а вот хозяина у вас больше нет. Совсем. Здесь, в Артании, рабство запрещено, и ваш бывший хозяин теперь до конца жизни будет копать землю на стройке, если выживет после сегодняшнего внушения.

– Э-э-э… нет, начальник, – задумчиво произнес мой собеседник, почесав лохматый затылок, – так дело не пойдет. Если не будет хозяина, то кто нам даст вина, пожрать, постель и женщину?

– Никто не даст, – пожал я плечами, – если ты не старик, не ребенок и не инвалид, то сам должен заработать себе на жизнь.

– Заработать на жизнь? – у лохматого был такой вид, как будто я предложил ему достать с неба луну. – А как это можно сделать? Пока что у нас получалось зарабатывать зуботычины да плети, а на жизнь заработать не получалось.

Остальные загудели, одобряя слова товарища.

– Все просто, – ответил я, – если пойдешь работать на стройку, то, с учетом своей силы, будешь получать за работу одну силикву* в день, и на нее жить. Но только там действительно надо работать до седьмого пота, а не просто присутствовать, – тут я обвел глазами этих людей, которые слушали меня очень внимательно. Теперь я обращался к ним всем. – Если же вы решите, что работать вам скучно и хочется повоевать, то с вашим телосложением добро пожаловать в штурмовую пехоту. Во время обучения плата тоже одна силиква, но жить вы будете на всем готовом за счет службы; после завершения обучения плата один миллиаресий**, и все необходимое так же, как и во время учебы, будете получать за счет службы. Но командира слушать как родного отца, он вам не надсмотрщик, и кнутом не машет. Не будете выполнять его приказы, то тут же вылетите со службы – кувырком, не оглядываясь. При этом, если вздумаете заняться грабежом местного населения, то зуботычинами не отделаетесь и будете тут же настигнуты нашими солдатами и убиты. Местные, на каком бы языке они ни говорили и к какому бы племени ни принадлежали, целиком и полностью находятся под нашей защитой.

Примечание авторов:

* силиква – византийская серебряная монета весом в 2,2 грамма серебра, равная 1/24 золотого солида.

** миллиаресий – византийская серебряная монета весом в 4,5 грамма серебра, равная 1/12 золотого солида или 2 силиквам, или одному древнеримскому денарию.

– Понятно, начальник, – снова почесал в затылке лохматый и задал еще один вопрос, – Скажи, приятель, а сам-то ты кто, что обещаешь такие деньги? Поди, там все совсем не так?

– Ты сам правильно назвал меня начальником, – ответил я, – капитан Серегин, по совместительству великий князь и бог справедливой оборонительной войны.

– Бог?! – усомнился лохматый, – врешь, поди?! И какой из тебя князь? Князь – он одет в шелк с ног до головы, перстни на нем золотые, венец серебряный и цепь златая поперек пуза, как для неаполитанских собак. А ты одет как варвар, важности в лице никакой, рукоять меча оплетена обычной кожей и совсем не изукрашена, а рука у тебя мозолиста, а не нежна и холена. Нечто бывают такие князья? Нет, не бывают. Обманщик – вот ты кто, а никакой не князь и не бог.

– Обманщик, говоришь? – переспросил я, извлекая из ножен меч Ареса и направляя его в сторону лохматого. Затем я представил, что железо, охватывающее щиколотки гребцов, становится мягким, как мокрая глина, ножные кольца разрываются, а удерживающие их цепи подобно змеям скромно уползают под лавки, чтобы замереть там навсегда. Полностью создав в мозгу эту картину, я мысленно сказал: «Аминь» – и повернул меч, как ключ в замочной скважине, что должно было выпустить заклинание на свободу.

Но тихой работы не получилось. Что-то звякнуло, кракнуло, а потом пошел такой шум, будто эти кандалы принялась грызть целая сотня железных хомяков, при этом чавкающих и шумно отплевывающихся. И цепи, вместо того чтобы тихо отползти в сторону, принялись в панике черными змеями расползаться во все стороны как по команде: «спасайся кто может». Вид у лохматого и его приятелей был до предела обалдевший, особенно после того, как некоторым пришлось уворачиваться от улепетывающих в панике кандалов. Где-то я пять перестарался, не рассчитал усилий.

– Верую! – заорал недавний пессимист, рухнув передо мной на колени, и стукнув лохматой головой о планширь бывшего купеческого дромона. – Верую, князь-батюшка, надежа ты наша и опора, во все верую. И в то, что ты князь, и в то, что бог, или, по крайней мере, могучий колдун, и в то…

– Хватит уже, – устало сказал я своему новоявленному новоявленному почитателю и махнул мечом на две почти противоположных стороны, – записываться на стройку – это туда, а в войско – вон туда. Там вас примут, оденут, приведут в порядок, помоют, накормят, обогреют и объяснят, что надобно делать и там, и там. А мне с вами разговаривать дальше некогда, на это у меня есть помощники.

К моему удивлению, из толпы, повылезшей из развалившихся на суше дромонов, в сторону стройки направилось чуть больше трех десятков, а остальные дружной компанией потопали вербоваться в армию. То ли они все по большей части из военнопленных, то ли решили, что раз я так неласково встретил патрикия Кирилла, то теперь непременно буду воевать с Византией. А может, и то, и другое вместе взятое. Кстати, война с готами в Италии закончилась всего лишь девять лет назад, так что некоторые участники тех событий могут быть вполне еще живы. Но вернемся к нашим баранам, точнее к патрикию Кириллу – вот он стоит в сторонке, отделенный от команды дромона и трясется как осиновый лист, пока люди Мэри из финансовой службы пересчитывают солиды в кожаных мешках. Полезное занятие – доверяй, но проверяй. Это неграмотного аварского кагана можно обмануть, а нашу Мэри никогда. Но мы подождем, посмотрим пока по сторонам и, как только Мэри закончит с этим деятелем, возьмем его в оборот. Кстати, для этого мне понадобятся Велизарий и Антонина, они успели так радикально омолодиться, что теперь никто из константинопольских знакомых, наверное, не сумеет их узнать.

28 августа 561 Р.Х. день двадцать пятый. Около полудня. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Нет на свете зрелища отрадней, чем наблюдать человеческую радость. Для меня, по крайней мере. Когда я вижу все эти сменяющие друг друга оттенки чувств – от неверия к бурному ликованию – я начинаю испытывать то же самое. И вот, глядя, как супруга Велизария Антонина каждый день вглядывается в зеркало, я с удовольствием отдаюсь во власть ее эмоций. Сначала она робко разглядывает свои изменившиеся черты, поворачиваясь то одним боком, то другим; при этом время от времени прикрывает глаза и трясет головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Потом, вздохнув, вглядывается еще более внимательно – и вот тут ее лицо начинает оживать. Оно вдруг загорается очаровательным румянцем – это сердце женщины начинает быстрее гнать кровь от радостного волнения. Глаза наполняются блеском, словно в их глубине зажглось по маленькому фонарику; ресницы подрагивают, ноздри трепещут, грудь вздымается… Уголки губ ползут вверх – и это преддверие восторга. Антонина то придвигает зеркало поближе, то отводит подальше; ее плечи разворачиваются, подбородок поднимается вверх – горделивая осанка признанной красавицы – и она разражается тихим смехом, который щекочущим хрустальным звоном отдается в моем позвоночнике, передавая все ее безмерное незамутненное ликование. И я тоже смеюсь от счастья вместе с ней, я радуюсь и сопереживаю – и мои магические способности не имеют к этому никакого отношения…

К настоящему моменту Антонина с Велизарием прошли почти полный курс регенерации. Могу сказать, что они оба, помолодев, составляют на загляденье гармоничную пару. Русоволосая белокожая Антонина, высокая и статная, отлично смотрится рядом со своим крепким плечистым супругом, голову которого теперь окружает пусть не длинный, но достаточно пышный ежик каштановых волос. К появлению растительности на своей до того лысой как колено голове великий полководец отнесся с благоговением, и теперь то и дело запускает в них ладонь, млея от счастья.

Самое удивительное в Антонине – это ее глаза-хамелеоны, которые в зависимости от освещения и настроения своей хозяйки с легкостью меняют свой цвет от серого до зеленовато-карего. Но в основном в них живет сейчас изумрудная лучистость, выдающая пока еще не притупленную эйфорию от чудесного преображения.

Несколько дней назад, когда мы все еще находились в заброшенном городе мира Содома, Антонина, уже насмотревшись в зеркало, собиралась уходить, в комнату вошла Феодора – та самая, что одной из первых присоединилась к нашему отряду еще там, в нижнем мире ссыльных античных богов. Теперь Феодора носила короткую стрижку из нашего мира (сама ее стригла), стильный белый английский костюм с контейнеровоза и являлась женой младшего сержанта Равиля Шамсутдинова, больше известного по позывному «Бек», который души не чаял в своей половине. Не то чтобы она была моей закадычной подругой, но иногда она приходила ко мне и мы болтали с ней по душам о том о сем. Правда, в последнее время из-за суеты видеться нам приходилось нечасто.

Словом, получилось так, что эти две женщины буквально столкнулись в дверях нос к носу. Феодора открыла было рот, чтобы извиниться и посторониться, но тут Антонина громко вскрикнула и, побледнев, уставилась нее. Феодора изрядно растерялась от такой реакции на свою персону и теперь тоже стояла, хлопая глазами и пребывая в полном недоумении.

Тем временем Антонина протянула к ней руку и срывающимся шепотом, еле двигая непослушными губами, произнесла на латыни:

– Феодора?! Ты?

Та переступила с ноги на ногу и, кинув на меня, тоже ничего не понимающую, быстрый взгляд, ответила на том же языке:

– Ну да, меня зовут Феодора. Скажи, а мы разве с тобой знакомы, что ты с таким удивлением смотришь на меня?

Тут Антонина бросилась к ней на шею и зарыдала.

– О, Феодора! – причитала она, то тряся, то обнимая совершенно обалдевшую женщину, – Ты жива! Ты жива! Как же так, Феодора? О, моя милая подруга, они и тебя тоже воскресили! Какое счастье, что я встретила тебя в этом волшебном месте, где случаются чудеса!

Бедная Феодора замерла как статуя и взглядом взывала ко мне о помощи. Она явно опасалась сама отцеплять от себя эту сумасшедшую, которая несет вслух откровенный бред о какой-то воскрешенной Феодоре. И, хоть я тоже до сих пор не поняла причину странного поведения Антонины, все же поспешила на помощь своей приятельнице.

– Э-э… Антонина… – сказала я, легонько похлопав по плечу жену Велизария, – я не думаю, что вы могли быть когда-нибудь знакомы. Вероятно, тут какое-то недоразумение… Отпусти ее, давай разберемся…

Истерические восклицания моментально стихли. Две женщины сделали по шагу назад и с интересом посмотрели друг на друга.

– Я прошу прощения, – наконец произнесла Антонина, лицо которой приобрело нормальный цвет, – наверное, я действительно обозналась. Но надо же, какое удивительное сходство с одной моей подругой – разумеется, в те годы, когда она была так же молода и прекрасна, как я сейчас! Ты похожа на нее, тогдашнюю, прямо как отражение в зеркале. И тебя тоже зовут Феодорой, как и ее…

Теперь Антонина просто с любопытством взирала на стоявшую перед ней Феодору, которой не терпелось узнать, с кем же ее все-таки перепутали. А я уже, кажется, знала. У Антонины была только одна закадычная подруга с таким именем – ныне покойная базилисса, супруга Юстиниана.

– Надо же, какое удивительное совпадение… – пробормотала Антонина, качая головой, и после небольшой паузы спросила:

– Откуда ты родом, Феодора?

Та помялась, затем, получив от меня ободряющий кивок, произнесла:

– Я не знаю своего происхождения, госпожа э-э… Антонина. Просто я однажды очнулась в маленькой горной долине иного мира, насквозь промокшая после сильного дождя, не зная о себе ничего, кроме имени. Ручей, протекавший по долине, вывел меня к берегу большой реки. Там я встретила людей, которые, так же, как и я, говорили по-латыни, и один из них стал моим мужем, а я его женой под именем Бонифация. Мы жили вместе очень недолго и очень несчастливо. Муж частенько меня поколачивал, а я забеременела от него и родила дочку по имени Инес, которая скоро умерла. Потом однажды на селение напали тевтоны, которые искали Серегина и его спутников, но почему-то убили в нашем поселке всех, кроме подростков и молодых женщин. Потом Серегин сам нашел тевтонов и всех их поубивал, как это он обычно делает, когда видит врагов, а нас, выживших, взял с собой. Здесь, в отряде, я второй раз вышла замуж, но на этот раз я всем довольна и мой муж меня любит. Вот и вся моя история, госпожа моя Антонина, и пусть госпожа Анна подтвердит, что я говорю правду.

– Да, – не колеблясь, сказала я, – Феодора говорит правду, и я готова быть тому порукой.

– Так значит, – задумчиво и тихо произнесла Антонина, пристально разглядывая стоящую напротив женщину, – Феодора умерла и воскресла в ином мире, омолодившись и потеряв память… Неисповедимы пути Господни. Возможно, что по-иному было просто нельзя.

Тут я подумала, что вряд ли когда-нибудь Отец будет обсуждать вопрос неисповедимости своих путей применительно к судьбе Феодоры хоть с Антониной, хоть со мной, хоть с самой Феодорой – а значит, тайна ее происхождения так и останется тайной.

Вот такая странная история произошла с нашей Феодорой. Правда, несмотря на все попытки Антонины установить с ней более близкое знакомство та отвечала отказом, предпочитая общаться исключительно со своими старыми знакомыми. Но и Антонина скоро умерила свою назойливость. Она теперь все больше и больше наслаждалась возвращением физической привлекательности, а ее супруг Велизарий спешил использовать возвратившиеся к нему мужские возможности. Теперь каждое утро он вместе с солдатами и офицерами бегает на зарядку и выполняет силовые упражнения, а по ночам из комнаты супругов до моего чуткого мозга долетают такие флюиды страсти, что мне становится неловко.

И еще к этой неловкости примешивается горьковатый оттенок тоски… Счастливые супруги! Они прожили вместе всю жизнь, вместе состарились, и вот теперь получили вторую молодость, причем вечную. Наверное, они воспринимают это как подарок свыше. А я? Суждено ли мне встретить своего единственного? Так хочется любви – хочется романтики и поцелуев, объятий, душевных разговоров, страстных признаний… Кем он будет – мой избранник? А что, если мне вообще не суждено его встретить, и я так и не испытаю большой и настоящей любви? От этих мыслей становится ужасно неуютно. Эх, если б я могла заглянуть в свое будущее… Но увы, у меня это не получается. Вообще, все, что касается лично меня, покрыто пеленой неизвестности. Что ж, придется мне и дальше полагаться на волю Провидения.

Однако не могу не отметить тот факт, что у меня появился поклонник. Это командир нашего разведывательного батальона капитан Коломийцев – рыжее мускулистое чудо, солнышко в штанах, и, как говорит Серегин, один из лучших офицеров, прибывших к нам из восемьдесят девятого года. Его батальон – единственный из того полка, участвовавший в деле против авар, на одну треть состоит из его старых солдат, а на две трети из разного рода амазонских оторв, которых команда Змея собирала по всем их амазонским тюрьмам и штрафбатам. Именно там, среди диких амазонок, подвизались наши бесплатные приложения Гера и Артемида. Надо сказать, что уродок и старушек в батальоне у Коломийцева нет, все амазонки молоды, прекрасны, дерзки, и все влюблены в своего командира, а он, получается, влюблен в меня.

Этот капитан Коломийцев так неловко пытается со мной заигрывать, что мне его становится просто жалко. Наверное, наслушался рассказов Серегина про строгую и разборчивую «богиню Анну»… Я стала постоянно его чувствовать – его незатейливые мысли толпятся на границе моего восприятия, так и норовя залезть мне в голову – нормальные, здоровые мысли о том, что я ему очень нравлюсь, что он находит меня красивой, сексуальной, умной, доброй и рад бы прогуляться со мной при луне… Но мне почему-то неинтересно.

Это что же такое – все его мысли читаются сами… Мне даже приходится усилием разума блокировать восприятие, но это почти не помогает. О чем же это говорит? Вероятно, о том, что этот человек слишком прост для меня. Но он очень милый, и мне не хочется его огорчать. Вот, недавно принес мне букет полевых цветов… Сам стоит и смотрит на меня как влюбленный школьник – глаза сияют чистейшей голубизной, веснушки аж светятся… Хороший, славный мальчик, ну почему бы мне не полюбить его? Но нет, богине Анне надо мужчину под стать, а интрижки ее не интересуют. Поэтому солнышку в штанах остается печально вздыхать, да лелеять свою несбыточную мечту…

Угораздило же человека так несчастно влюбиться, что теперь ни туда, ни сюда. И вылечить его некому. Лилия занимается только подростковыми «любовями», а из этого возраста капитан Коломийцев уже формально вышел, да и я не могу лечить его сама от себя. Хотя почему бы нет? Надо только проанализировать, какие черты моей внешности и личности привлекли этого человека настолько, что он потерял голову и после этого можно предложить ему адекватную замену. Вот чем, например, плоха подвизавшаяся при разведывательном отделе бывшая жена аварского тудуна хорезмийка Гюльбадан-бану? Сумрачная высокая красавица, гордо несущая свою голову, увенчанную черными косами. Она всего лишь немногим старше меня, но у нее уже одна почти взрослая дочь, и еще одна дочь помладше, и сын, как говорится, школьного возраста. Кроме масти волос, между нами много общего в фигуре и пластике движений – так почему бы капитану Коломийцеву не полюбить эту дикую экзотическую штучку, оставив меня в покое… Не подойдет Гюльбадан-бану, найдем ему славянскую красавицу. С кем бы мальчик ни тешился, лишь бы не страдал от несчастной любви, а то больно же смотреть, как человек мучается…

Тогда же и там же. Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».

Нет, ну надо же – наша Янка нашла себе мальчика! Вот тихушница – я до последнего не догадывалась, что она глаз на этого Ува положила. Вообще так нечестно – я-то с ней делюсь секретами… Даже когда в Серегина влюбилась, она первая узнала – а это произошло, когда мы еще только-только в Нижний мир попали. Ну да я на нее не обижаюсь. Я за нее, наоборот, рада. Хотя этот Ув так себе… Я бы на такого не запала – сам худой, а волосы белые и длинные, как у девчонки, он их в хвостик сзади собирает. И что интересно – этот Ув заявляет, что он гот. Да и вовсе он не похож! Я видела готов – еще там, в нашем мире – они во все черное одеваются и волосы в черный цвет красят, а лицо белой пудрой мажут… И они всегда мрачные и хотят умереть, и еще они любят ходить ночью на кладбище… ну, мне так девчонки рассказывали. Словом, чокнутые они, готы эти. Правда, Янка утверждает, что это нация такая, и к тем готам отношения не имеет, но что-то я не слышала про такую нацию… и вообще, что эта Янка понимает… Но то, что они друг другу подходят – это факт. Они и похожи, будто брат с сестрой.

Анна Сергеевна говорит, что чувствует в Уве большие способности, но я-то ничего не чувствую – ни большого, ни маленького. Но вот что заметила – Димкин большой черный конь, который раньше никого к себе не подпускал, признал нашего новенького. Димка ездит на своем коне очень мало, считай что совсем не ездит, и раньше конь все время скучал. Теперь же он как привязанный ходит за этим Увом. Так они втроем и слоняются – впереди Ув, который выбирает пастбище на завтра для наших коней, за ним Янка, а за ними большой черный конь. Смешные.

Вообще здорово, когда человек находит себе пару. Одиноким быть плохо и скучно. Мне кажется, когда у человека есть пара, он становится лучше – все его хорошие качества выходят наружу. Это, наверное, от счастья так происходит. Между прочим, Антон Витальевич тоже нашел себе девушку. Да не какую-нибудь, а настоящую русалку! Не халам-балам. А это потому произошло, что он очень сильно изменился. Там, в нашем детском лагере, над ним только все смеялись и издевались – и правильно, он был таким нелепым придурком… Мы с девчонками его на конфеты раскручивали – он думал, если будет нас угощать, мы его любить будем. Фиг там! Он, конечно, добрый, да вот почему-то все время хотелось над ним ржать… и издеваться так аккуратно… Не знаю почему. И понимаю, что не заслуживал он такого, а вот удержаться было невозможно.

А сейчас это будто совершенно другой человек. Просто удивительно! Подстригся, сбрил усы дурацкие – но не в этом же дело… А в чем – понять не могу. Вот только на конфеты его по-наглому раскручивать я бы уже не стала.

Со своей русалочкой он не расстается – всюду они ходят за ручку и постоянно смотрят друг на друга, улыбаясь как два влюбленных идиота, каковыми они, собственно, и являются. Зато Антон наконец расстался со своей кепкой – он ее этой Илле своей и подарил, а ей удивительно идет под ее пепельные пышные волосы. Они, эти русалки, теперь выглядят вполне прилично, потому что одеваются – это Анна Сергеевна их приучила. Правильно, нечего сиськами трясти при всем честном народе. Они быстро это дело продыбали – как можно украсить себя с помощью одежды, подчеркнув свои достоинства. Они вообще все повторюшки и подражают нам, обычным людям. Глупые такие, но прикольные… Илле с того контейнеровоза достался клевый комплект – джинсовые шортики и кофточка. На ногах у всех русалок (как, впрочем, и у нас) – кроссовки, потому что это самая удобная обувь. Они, правда, шнурки не завязывают, потому что их долго потом развязывать, если подвернется водоем и захочется поплавать; они их просто затягивают и заправляют внутрь. Это мой Митька научил их, умник этакий…

И, кстати, такая умора наблюдать, как Илла учит Антона плавать… Я случайно увидела, они этим втихаря занимались, найдя уединенную бухточку на побережье. Ну и не удержалась, понаблюдала немного. Илла его держит под живот и что-то щебечет своим птичьим голосом. А он руками размахивает, плыть пытается – я не могу, ну и ржач… Тут она его все дальше на глубину заводит – ей-то пофиг, у нее хвост. Он боится, цепляется за нее, сам бледный от страха, а пытается улыбаться, влом ему перед ней трусом показаться. Наконец она его отпускает… И он тут же начинает тонуть. Я бы давно психанула, а эта Илла вылавливает его, смеется и нежно целует, а затем, взяв его в охапку, плывет к берегу. Между прочим, Антон тонет всегда молча, только глаза таращит – вот респект ему за это; если бы русалка услышала его визг, наверняка сразу бы за мужика перестала считать.

28 августа 561 Р.Х. день двадцать пятый. После полудня. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Место для разговора с патрикием Кириллом было приготовлено на обрывистом берегу Днепра чуть в стороне и от основного лагеря и от стройки цитадели будущей столицы. Вид оттуда открывался замечательный. В одну сторону было видно все почитай до белопенных бурунов днепровских порогов, а в другую открывался обозрению искусственный холм, который местные позже окрестят «Тудуновой могилой». Несмотря на полуденное время и некоторый зной, воздух над Днепром был чист и прозрачен, а поблескивающие на гребешках волн разноцветные искры говорили о том, что вода ниже порогов, благодаря деятельности богини Даны, обрела определенные магические свойства.

Кстати, магический фон в районе будущей столицы уже почти пришел в норму, а вода в Днепре приобрела такие же магические свойства, как и вода из фонтана в Заброшенном городе. Только они с учетом водотока крупной реки очень сильно разбавлены, но если в течение лета вы каждый день будете купаться в этой воде, то старости вам не видать ни в каком виде, и все ваши раны будут заживать в три раза быстрее. Вот мы и выводим своих воительниц на купание вместе с их боевыми конями, которым эта вода тоже очень полезна, ибо, как утверждает мой адъютант Уве, кони это тоже люди, но только на четырех ногах и с копытами. Жеребцы после таких купаний вдвое сильнее интересуются кобылами, а кобылы начинают рожать куда более здоровых, крепких и умных жеребят, которые только что не будут говорить. Только не говорите об этом Колдуну, а то он обязательно что-нибудь придумает, а ездить на говорящем коне, по моему мнению, несколько перебор.

Бывшие мясные лилитки из обслуживающей штаб хозяйственной роты сноровисто натянули шелковый тент, поставили под ним большой стол с самоваром тевтонской выделки и местной выпечкой, расставили вокруг удобные мягкие стулья для всех, кто будет присутствовать при этом странном разговоре, который должен будет изображать то ли допрос, то ли дипломатический прием. Патрикию Кириллу, как допрашиваемому, я сперва предполагал выделить простую некрашеную деревянную табуретку, но потом махнул рукой на все эти условности. Если мы не договоримся, то ему и табуретка покажется за высочайшее счастье, а если договоримся, то зачем же заранее обижать человека. Это было бы правильно, если бы все, как это водится у варварских вождей, сидели на деревянных скамьях, а в противном случае табуретка – это действительно перебор.

По здравому дополнительному размышлению я понял, что присутствовать при разговоре с посланцем Юстиниана должны были – я, моя супруга Елизавета Дмитриевна, отец Александр, Птица, а также Велизарий с Антониной. Птица хотела было вежливо отказаться, но я сказал, что кроме нее некому контролировать текущее психическое состояние пациента, а также ловить разумом те подсказки, что ненароком могут промелькнуть в его мозгу. Птица согласилась с моей правотой и пришла на встречу, правда, всем своим видом демонстрируя, что все это она делает лишь потому, что благодарна мне за все, что я сделал для нее и детей. Ну и пусть демонстрирует, главное, что дело она свое знает, и ни один момент в разговоре не окажется упущенным.

И вот когда все наши расселись на стульях, вместе со мной во главе стола, то привели патрикия Кирилла, напуганного и окончательно дезориентированного. Так уж получилось, что по дороге сюда тому на глаза сперва попалось несколько «Уралов», на которых по очереди обучались автовождению специально отобранные бывшие мясные лилитки, а потом – три воющих и свистящих турбинами Т-80, на которых учебную программу выполняли штатные механики-водители танкового полка, совсем незадолго до всех коллизий поступившие в него из учебных подразделений. Заниматься такими вещами в районе заброшенного города мира Содома мне казалось кощунством, а здесь, на степных просторах днепровского правобережья, было самым милым делом. Местные уже научились воспринимать эти железные чудовища как своих защитников, и теперь совсем их не пугаются, сколько бы шума и лязга те ни производили.

А стоит танкистам остановиться у какого-нибудь селища, чтобы попросить ледяной водички из колодца, как тут же стальную многотонную черепаху со всех сторон облепляет все немногочисленное население полуземлянок – как говорится и стар, и млад. Как правило, при этом одной водичкой из колодца дело не обходится – женщины подносят чумазым, в тавоте, защитникам парного молочка, а место воды во флагах занимает стоялый медок, и бороться с этим явлением бесполезно. Бороться можно только с неумеренным потреблением этого медка, а также с возникающими после оного склоками и дрязгами. Перевод в строительный батальон – достаточная угроза, чтобы держать парней в узде; кроме того, принявшие призыв бойцы сами по себе более дисциплинированны, чем обычные солдаты хоть советской, хоть российской армий, и хоть потребляют спиртосодержащий продукт, но в меру – вечером, опосля ужина. Тем более что после пары глотков такого медка даже бойцовые лилитки, не говоря уже о бывших мясных, кажутся писаными красавицами. Пора и тут устраивать вечерние танцульки под оркестр, а то без них нам будет трудно выстраивать единое культурное пространство, объединяющее и местных, и пришлых, и тем самым делать в этот народ инъекцию наших культуры и мышления.

Но местные-то к ездящим по степи танкам уже немного привычные, даже пастухи всего лишь лениво отгоняют стада с пути железных машин, а вот то, как патрикий Кирилл не опростался при встрече с железными чудовищами, знает только он сам. Зато, если все закончится удачно и ромейский посланец благополучно вернется в Константинополь, ему будет что рассказать что своему непосредственному начальнику, что самому императору Юстиниану. Чтобы неповадно ромеям было ходить на нас войной или делать иные пакости непрямого действия, вроде натравливания авар. Рано ли поздно все выйдет наружу, и рано или поздно за все придется заплатить сторицей.

И вот конвой из внушительно выглядящих боевых лилиток привел патрикия Кирилла к нам под навес и указал ему на чуть отодвинутый в сторону стул – мол, поставили специально для тебя, приятель. Немного повертев головой и скользнув равнодушным взглядом по присутствующим, включая Велизария с Антониной, патрикий Кирилл поприветствовал нас кивком головы и спросил на вполне понятной книжной латыни:

– Итак, что хотят от ромейского патрикия ужасные варвары, с помощью могучего колдовства сокрушившие дружественный империи ромеев великий народ авар? Неужели вам было недостаточно того, что вы захватили в плен, ограбили, оскорбили и унизили посланца великой империи, разоружив его самого и его людей, а также отобрав у него донатиум в восемьдесят тысяч солидов, предназначенный означенным федератам? Я уже молчу о том, что с вашего попустительства и по вашему приказу были арестованы и убиты честные ромейские купцы, намеревавшиеся торговать с варварами, а их имущество было безжалостно разграблено.

– Во-первых, – ответил я, – мы хотим, чтобы вы сели, патрикий Кирилл, ибо не получится разговора, когда один стоит, а все иные сидят.

– Кто это «мы»? – вскинул тот голову, – пока вы не назвали себя, я могу только догадываться, кто из вас кто, и можно ли мне вообще с вами говорить.

– Мы, – ответил я, по очереди указывая на присутствующих, – это я, великий князь народа антов капитан Серегин, та также моя супруга Великая княгиня Елизавета, дочь Дмитрия. Вот сидит наш духовный советник православный священник отец Александр, наш военный советник досточтимый господин Велизарий и его супруга госпожа Антонина, а также маг разума госпожа Анна дочь Сергея, которая необходима за этим столом, чтобы убедиться в том, что все произнесенные слова соответствуют мыслям и намерениям их владельцев.

Патрикий Кирилл покраснел, затем побледнел, уставившись сперва на Птицу, потом на отца Александра, а уж только потом на меня.

– Как вы могли, – взвизгнул он, – посадить за один стол православного священника – если он действительно священник – и богомерзкую колдунью?! Вы можете меня убить, но я ни минуты не останусь в вашем обществе.

– Господин мой благородный Кирилл, – попытался прервать истерику патрикия отец Александр, – господь любит леди Анну и благословляет все ее дела и поступки. Она тоже часть его Великого Замысла, и к тому же он считает ее своей любимой дочерью.

– Ты все лжешь! – снова выкрикнул патрикий, на этот раз уже обращаясь к отцу Александру. – Никакой ты не священник! Думаешь, что нацепил на пузо крест – и стал священником? Но нет, не на того напал, я-то вижу, когда передо мной настоящий священник, а когда поддельный. Сейчас сила на вашей стороне, но однажды огромная империя ромеев встанет дружно, как один человек, и вот тогда вы пожалеете о том, что обидели ее посланца.

Чем дольше он вопил и верещал, тем сильнее и ярче наливалось бело-голубое сияние вокруг головы отца Александра. Не стоило ромею так орать на аватара, привлекая к себе внимание самого Отца.

Но вот и сам скандалист заметил, что происходит нечто необычное, увидел нимб вокруг головы отца Александра, наливающийся ярчайшим светом, сияющим и видимым даже в свете дня, и осекся на полуслове, застыв с протянутой в нелепом жесте рукой.

– Ну вот, благородный Кирилл, – ехидно сказал я, как только крики прекратились, – если вы хотели получить гнев божий на свою голову, то вы этого добились. Тот, на кого вы так орали, является аватаром Отца, главного действующего лица Троицы, и именно через него господь дает нам советы и спускает распоряжения и директивы. А еще ему интересно смотреть, как мы будем справляться с теми или иными заданиями. А госпожа Анна – это любимая дочь Отца, которая тоже, как Он, есть Любовь. Ей Отец делегировал право прощения всех малых, сирых и убогих, буде они согрешат от недомыслия, или потому что вообще не ведали что творили. Так что вы, благородный Кирилл, ведите себя повежливей, потому что Отец очень не любит, когда кто-нибудь обижает или оскорбляет тех, кому он оказал доверие.

– Да, это так, благородный Кирилл, – подтвердила Антонина, – именно через отца Александра, который и в самом деле является настоящим православным священником, Отец частенько заглядывает на огонек в эту компанию.

А моя Елизавета Дмитриевна ничего не сказала, лишь загадочно улыбнулась и молча пихнула меня локтем под ребро, напоминая тот случай, когда Отец «позвонил» мне во время нашего раннего утреннего секса. Как же, помню.

– Да?! – с дурацким видом переспросил патрикий Кирилл, разом растерявший весь свой апломб. – А я и не знал!

– Незнание законов, сын мой, – прокомментировал его детский лепет громыхающий голос Отца, – отнюдь не освобождает от ответственности за их нарушение. Но на первый раз ты прощен. В дальнейшем же поостерегись на основании нескольких бегло сказанных слов оскорблять людей, о которых ничего не знаешь.

Патрикий повернулся на голос, сложил ладони перед грудью и склонил голову.

– Прими мои извинения, о Боже, – покаянно произнес он, – я на всю жизнь усвою этот урок, и больше никогда не буду так поступать.

– В этом заявлении недостаточно искренности, – телепатически сказала мне Птица, – зато в избытке присутствует лицемерие и досада.

– Значит, – так же безмолвно ответил я, – если этот Кирилл лукавит даже перед лицом Отца, то верить этому закоренелому царедворцу нельзя даже на грош.

– Думаю, что ты прав, сын мой, – бас включившегося в разговор Отца громыхал даже в телепатическом общении, – впрочем, поскольку это дела чисто людские, оставляю все дальнейшие действия на ваше людское усмотрение. Скажу лишь одно. Смерть этого человека в ближайшее время будет нежелательна.

– А я и не собирался, Отче, чай мы не на поле боя, – мысленно ответил я Отцу и обратился с вопросом к Птице, – можем ли мы положиться на Антонину?

– Вполне, – мысленно ответила Птица, – и дело даже не в том, что она благодарна тебе за лечение. Это дитя константинопольского дна таких тонких душевных категорий вообще не понимает. Просто она видит в тебе вожака самой крутой стаи из всех, что только есть в этом мире и поэтому будет держаться за тебя зубами и ногтями, чтобы вместе с тобой оказаться в стане победителей. Антонина знает этих византийских царедворцев как облупленных и единственный ее недостаток – это невозможность телепатического общения. Придется нам обходиться жестами, взглядами и намеками.

– Ничего, – сказал я, – обойдемся. А еще, если действовать внаглую, то в нашем распоряжении есть русский язык, которого этот патрикий не понимает, а Антонина с Велизарием вполне. И вообще, если бы этот Кирилл догадывался, с кем сидит за одним столом, то убежал бы в степь куда глаза глядят, не оставаясь тут ни минуты более.

– Да, – подтвердила Птица, – безопаснее обниматься с ядовитой змеей, чем иметь дело с недружественно настроенной Антониной. Так что, Сергей Сергеевич, давайте начнем. Только хотелось бы все это провернуть поскорей, потому что просматривать мысли этого Кирилла это все равно, что совать голые руки в дырку туалета типа «сортир». Такие же мерзкие и противные ощущения.

– Давай приступим, – подумал я Птице и сказал вслух на той же плохой латыни, какой оперировал наш недобровольный гость, – благородный Кирилл, раз Отец вас простил, так присаживайтесь же на стул и давайте поговорим как взрослые серьезные люди.

– Хорошо, – облегченно сказал патрикий Кирилл, последовав моему совету, – только для начала хотелось бы понять, о чем мы с вами можем говорить. Я человек подчиненный, не самовластный тиран, и даже не магистр оффиций, и действую только в рамках данных мне инструкций. А в этих инструкциях сказано, что я послан к аварскому кагану Баяну с весьма определенными поручениями, а поскольку авары вами разгромлены и полностью уничтожены, и кагана Баяна больше нет, то и говорить о моих поручениях к нему тоже не имеет смысла. Я всего лишь хотел бы получить от вас расписку о том, что вы изъяли у меня восемьдесят тысяч солидов донатия*, предназначенного аварским вождям.

Примечание авторов: * донатий (взнос) так называемый подарок или подношение, зачастую замаскированная дань, которую византийские императоры платили племенам варваров, чтобы гарантировать их миролюбивое поведение.

– Расписку написать не вопрос, – ответил я, переглянувшись с Антониной, – только в ней нужно будет отразить тот факт, что при пересчете в мешках с деньгами оказалось не восемьдесят тысяч солидов, а несколько меньшая сумма в семьдесят четыре с половиной тысячи солидов… У меня очень дотошный начальник финансовой службы, которая удавится за гнутый медный обол, а не то что за астрономическую сумму в пять с половиной тысяч солидов.

– Ну так, магистр оффиций Евтропий, – сладким голосом проворковала Антонина, – наверное, сам отсыпал в мешки это золото и запечатывал их своей личной печатью, так что благородному Кириллу нечего бояться огласки. Ведь он же не брал из этих мешков ни единой монетки, а тот, кто будет утверждать обратное, всего лишь возведет клевету на честного человека.

Одного беглого взгляда на патрикия было достаточно для того, чтобы сказать, что на этом «честном человеке» уже клейма ставить негде, и Птица телепатически подтвердила мою догадку, что патрикий то ли имел на руках дубликаты печатей, то ли нашел способ, как аккуратно снимать их и ставить на место. Но в принципе, детали не важны, сейчас в Константинополе жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Юстиниан давненько уже «не тот», и казнокрады в его окружении должны чувствовать себя вполне комфортно. Правда, остается риск нарваться на всплеск старческой раздражительности и кончить жизнь безвестным узником в подвалах Влахернского дворца, но этот патрикий Кирилл слишком мелкая сошка, чтобы его заметил сам император, да и к тому же по большей части находится в разъездах, выполняя поручения большей или меньшей степени паскудности.

Кстати, этот тип совершенно не обратил внимания на тот момент, когда я представил ему Велизария с Антониной. После сеанса омоложения великий полководец выглядит лет так на двадцать пять, а его супруга на восемнадцать; и только уже прорезавшиеся, но еще не до конца выросшие зубы говорят о пока не завершенной метаморфозе.

Вряд ли патрикий Кирилл слышал о том, что Велизарий с женой бесследно исчезли со своей виллы, потому что в это время он должен был быть уже в море. В крайнем случае, он доложит о появлении в новообразованном славянском государстве двух молодых самозванцев, которые морочат голову глупым варварам, выдавая себя за известного полководца и его супругу. В это тамошним функционерам, включая самого императора Юстиниана, поверить легче, чем в радикальное омоложение двух глубоких стариков.

И вообще, с этим патрикием каши не сваришь, поэтому этот разговор пора закруглять, а при отправлении вручить ромейскому посланцу письмо с формальным предупреждением о нежелательности вмешательства Византийской империи в наши внутренние дела. Точнее, о тех тяжких последствиях, которые наступят для нее в таком случае, хотя нам этого и очень не хочется. Вряд ли Юстиниан послушается наших предупреждений, но при этом я с чистой совестью смогу сказать Велизарию, что не я начал эту войну.

28 августа 561 Р.Х. день двадцать пятый. Поздний вечер. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Сегодня праздник у ребят, сегодня в клубе танцы. Сегодня впервые после победы над аварами и всенародного траура по поводу жертв вражеского нашествия, на площадке над Днепром, неподалеку от стройки замка возобновляются ежедневные танцульки под оркестр, перенесенные сюда из мира Содома. Мероприятие сделано открытым и посещать его могут все, а не только воители и воительницы, пришедшие в этот мир вместе с нами. Дана набрала уже столько сил, что смогла подобно своему отцу, Духу Фонтана в мире Содома, протянуть на эту площадку магопровод, вырастить на ней ковер особо стойкой травы, а по периметру быстрорастущие деревья, приспособленные к местному климату и расцветить их мигающими магическими огоньками.

Как только начало темнеть, на деревьях зажглись огоньки, а полковой оркестр начал наигрывать попурри из различных танцевальных мелодий, на эту танцплощадку потянулся народ. Первыми пришли лилитки из боевых и вспомогательных подразделений, которым это развлечение было уже прекрасно знакомо, их юные командиры, а также солдаты и офицеры танкового полка, не находящиеся в нарядах и на боевом дежурстве. А то вдруг нагрянет еще один дракон, а мы тут беззаботно веселимся. Нет, как сказал Серегин, минимум одна поднятая на холм зенитная установка из шести постоянно обшаривала своим радаром небо и была способна обнаружить любую воздушную цель на расстоянии до восемнадцати километров.

Потом на звуки музыки и веселые голоса потянулись местные. Сперва, услышавшие Призыв воители и немногочисленные воительницы из территориальных войск местной обороны, а затем уже и девчата из окрестных селений, наряженные в платья из беленого льняного полотна и трогательные веночки из полевых цветов. Пришла себя показать и людей посмотреть и поступившая на службу к Серегину старшая дружина покойного князя Идара. Все же для них это первый опыт общения с нашей культурой, а не с военным делом или политикой. Специально для тех, «кому за тридцать» были поставлены столы крепким пивом, медами и заморскими (византийскими) винами. Всем остальным участникам веселья алкоголь был полностью запрещен, и они были вынуждены утолять жажду несколькими разновидностями местного кваса, а также «коктейлями Даны», магически тонизирующей подслащенной медом водой с добавкой различных мятых фруктов и ягод.

Впрочем, когда я пришла, то и без спиртного веселье было в самом разгаре. Кстати, не успела я вместе с моими гавриками прийти на танцплощадку, как к нам подбежали несколько девушек в белых платьях и увенчали меня, Асю и Яну веночками из полевых цветов. Конечно, нам было приятно, особенно после того, как мы заметили такой же веночек в темных кудрях Ники, который она несла словно королевскую корону. Сперва мы утолили жажду предложенными нам безалкогольными напитками, а потом Митька, Ася и Яна принялись учить Ува, как танцевать вальс. Митька и Ася показывали на себе, как это делается правильно, а Яна пыталась руководить своим пока еще неуклюжим кавалером.

Потом я заметила, как неподалеку от меня неуверенно отирается капитан Коломийцев, явно желая, но не решаясь подойти. Я уже было собиралась нарушить собственные правила и самой пригласить моего незадачливого кавалера на очередной белый танец, которые шли тут один за другим, как вдруг его из-под самого моего носа увела смазливая молоденькая красотка, в которой я с удивлением опознала сильно изменившуюся Геру. Ну что же – не судьба, значит, не судьба. Махнув рукой, я отошла к столам с прохладительным и выпила полный стакан коктейля Даны, мерцающего таинственными магическими огоньками.

Сказать честно, после этих коктейлей Даны Кока-Кола на вкус – это не более чем газированная жидкость для мытья стекол. Об этом мне сказала не абы кто, а сама Мэри, которая в обычном штатском платье, но со шпагой на боку посетила это мероприятие. Кавалеров на нее не находилось, как и на Нику – уж больно сильные ауры уверенности в себе, силы и властности излучали вокруг себя наши волшебницы Огня и Богатства. А сами они не пользовались правом белого танца, предпочитая оставаться зрительницами этого замечательного мероприятия. Напротив, Анастасия, танцевала довольно часто и со всеми понемногу, приглашая на белый танец в основном молодых командиров кавалерийских эскадронов и младших офицеров танкового полка. Явно эти танцульки были для нее не способом найти себе партнера на одну ночь или на всю жизнь, а всего лишь возможностью отвлечься от каких-то своих потаенных мыслей.

Чуть позже, когда уже окончательно стемнело, с реки повеяло влажной прохладой, а над магическими огоньками танцплощадки во всю мощь зажглись большие яркие звезды. Именно в этот момент на танцплощадку собственными персонами и явились Великий князь капитан Серегин, его супруга княгиня Волконская, а также такая приближенная к ним особа как Зул бин Шаб, да продлит Всевышний ее дни. Сам наш Батя, как и его супруга, разумеется, не танцевали, но их присутствие придало мероприятию определенный оттенок официальности, и в их сторону немедленно потянулись старшие дружинники вместе со своими законными женами, а также временными дамами, чтобы выразить князю свое почтение, а также решить какие-то свои насущные вопросы.

Как сказал один умный человек про времена, которые должны были наступить чуть позже – на совещание никого затянуть было нельзя, а вот на пьянку все начальники сбегались с превеликой охотой. Танцульки, конечно же, не пьянка, но тоже развлекательное мероприятие, да и старшая дружина в эти времена еще не заросла по самые уши спесью, как это было во времена Владимира Ясно Солнышко, или его сына Ярослава Мудрого. Вот кто тут спесив, так это некоторые родовые старейшины, руководящие представители родоплеменного общественного строя. Но Серегин у нас такой, что любую спесь сумеет обломать так, что и пеньков от нее не останется.

Кстати, вот они с Елизаветой Дмитриевной, Ратибором, Добыней и еще двумя достойными воями Дубыней и Горыней, присели на скамьи возле длинного стола с напитками, и, кажется, зовут меня, Нику и Анастасию на предмет посоветоваться. Без малейшего опасения оставляю своих гавриков среди веселящихся воев и воительниц и направляюсь к нашему Бате для серьезного разговора. Неподалеку трется забытый патрикий Кирилл, но его широко растопыренным ушам придется сегодня испытать разочарование, потому что каждый из пятерки уже умеет ставить такое несложное заклинание как «Полог тишины». И вдобавок, если патрикий умеет читать по губам, то разговаривать мы будем не на языке местных антов, который он наверняка неплохо знает, а на чистом русском, который поступившие к нам на службу антские дружинники усвоили в обязательном порядке.

– Значит так, Птица, – сказал Серегин как только я подошла, – Дубыня говорит, что после булгар пора начинать примучивать те рода антов, которые не дали воев князю Идару, а вместо того предпочли договориться с аварским каганом о подчинении и дани. В первую очередь необходимо добиться покорности от левобережного рода старшины Жирослава, который весьма зол на нас за то, что мы казнили смертью его отданного в заложники ублюдочного сыночка Дрочуна за садистские забавы с предоставленными аварами наложницами.

– Давайте сделаем так, Сергей Сергеевич, – ответила я, – пусть антские родовичи из предавших родов будут идти особо, их старейшины особо, а такие ублюдки и животные в человеческом облике, как Дрочун и Жирослав, приживший его с родной теткой, совсем особо. Не нравится мне, что вы хотите сделать с антскими родами тоже самое, что с булгарами, или даже с несчастными аварами, теперь полностью исчезнувшими с лица этого мира.

– А что, – спросил Серегин, – мне с аварами целоваться надо было, что ли? И исчезли они из этого мира не потому, что я такой плохой, а потому что душой и телом предались злу и совершали ужасные злодеяния, в том числе и массовые убийства.

– Да знаю я об этом, – сказала я, – но не хочу, чтобы от вашего праведного гнева пострадал кто-нибудь невиновный. Не все же они там такие гады, как этот Жирослав?

– Извини меня, добрая и мудрая йога* Анна, – почтительно поклонившись, произнес Дубыня, – но невиновных в тех родах нет, ибо решение, на чью сторону встать в этой борьбе, принималось родовичами на вече, поскольку старшины не князья и не самовластны в своих решениях.

Примечание авторов: * йога – это по-старославянски волшебница или колдунья. До наших времен дошло в виде образа злой колдуньи бабы-яги, изгнанной людьми в глубокие леса с наступлением христианства.

– Ну не все же кричали на вече то одно, что было нужно старшинам вроде Жирослава? – спросила я.

– Нет, не все, – признался Дубыня, который получил свое имя-прозвище не за отсутствие умственных способностей и упрямство, как можно было подумать, а всего лишь за широкую кряжистую фигуру и крепость мышц, в напряженном состоянии по твердости не уступавших самому настоящему дубу.

– Ну, тогда, – добавила я, – по подвигу каждому должна быть и награда. Тем, кто предавал – одна судьба. Тем, кто решил, что тихо отсидится в сторонке – другая, полегче, но все же не такая сладкая, как сахар или мед. А тем, кто говорил на вече правильные слова, но не смог переубедить своих родовичей или даже присоединился к нашим силам на свой страх и риск – совсем другая, ибо им нечего стыдиться перед нами. Все должно быть сделано справедливо, и чтобы каждый видел, что у нас нет коллективной ответственности и каждый получает то, что заслужил.

Дубыня только пожал своими могучими плечами, на каждом из которых я могла бы усесться как в кресле, а Серегин хмыкнул и произнес:

– Хорошо, Птица, мы будем разбираться с каждым человеком по отдельности, но для этого мне понадобится, чтобы ты немного поработала детектором лжи и чтецом мысли. Но при этом учти, что на основании именно твоих слов мы будем приговаривать людей к смерти или длительным срокам каторжных работ.

– Вы меня не запугаете, Сергей Сергеевич, – ответила я, – и мою совесть тоже. Я же протестую не против наказаний вообще, ибо видела, к чему ведет безвластие, а против наказаний невиновным. Если это будет исключено, то я с радостью отделю для вас мух от котлет.

На этом наш разговор закончился. Затем к столу подошли Ника с Анастасией, и началось обсуждение сроков набегов на антские рода-изменники и расчета потребных для этого сил и средств. Но такие подробности мне никогда не были интересны, поэтому я тихонечко отошла в сторонку и направилась на поиски своих гавриков. Нашла я их, всех четверых, включая Ува, в обществе юных амазонских оторвочек, выплясывающих под быструю рок-н-ролльную мелодию какой-то их амазонский дикий танец. При этом было видно, что юные амазоночки пытаются отбить у Аси с Яной их кавалеров, но у них это не получается. Мои мальчишки, (и Ува я стала воспринимать тоже как своего), оказались верны своим подругам, не желая поддаваться на дешевые провокации.

Кстати, совсем рядом с моими гавриками и юными амазоночками, вместе с такими же сиротками, танцевала еще одна худенькая раскосенькая смуглая девочка примерно двенадцати лет от роду, одетая в традиционный аварский женский костюм: цветастую свободную рубаху до середины бедра и узкие штанишки-дудочки чуть ниже колен. Если антские сиротки предпочитали или водить хороводы, или тихо стоять в сторонке, молча глядя на танцующих, ибо рок-н-ролл был слишком быстр для их темперамента, то эта аварская девочка, сверкая светлыми подошвами ног, самозабвенно отплясывала что-то свое, похожее сразу и на восточные, и на кавказские танцы. Но вот ее заметили юные амазоночки и, оттеснив антских подростков, встали в круг, хлопками ладоней подбадривая ускорившую темп экзотическую танцоршу, такую же дикую и неукротимую как они. Я на мгновение скользнула своей мыслью по поверхности сознания этой девочки и поняла, что она, выжив там, где выжить было невозможно, и потеряв при этом всех родных, о которых у ней остались не очень хорошие воспоминания, теперь хотела все забыть, жить и радоваться жизни.

30 августа 561 Р.Х. день двадцать седьмой. Полдень. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Прокопий Кесарийский, секретарь и специалист по связям с общественностью Флавия Велизария.

Записки путешественника по невероятным местам и очевидца чудесных приключений

Случилось так, что волею Божьею мы попали в чрезвычайно странную компанию. Даже получив вторую молодость и возможность в течении еще очень длительного времени заниматься литературным трудом, я все равно не могу до конца поверить во все происходящее. Раньше весь мир делился для меня на варваров и ромеев. Варвары могли быть образованными и иметь длинную историю, но все равно оставаться варварами, потому что они не понимали и не принимали всего того, что делает нас, ромеев отличными от них. И дело тут отнюдь не в том, что варвары совсем иного народа или племени, чем мы. Империя, как огромный котел, принимает в себя людей различных народов и племен или переделывает их в ромеев, рабов базилевса, чиновной иерархии и далекого и непостижимого бога, подозрительного и нетерпимого к чужому мнению, как ревнивый муж. Даже наши мятежи укладываются в строгую систему. Если ромейский полководец поднимет мятеж против императора, то только для того, чтобы занять его место. Если восстанет раб, то только для того, чтобы самому стать господином, а бывших господ обратить в рабов. Если появится какая-нибудь новая еретическая секта, то только для того, чтобы, набрав влияние, самой сделаться господствующим исповеданием, а всех остальных загнать в подполье или уничтожить. Если же варвары, пришедшие с севера, востока или юга, не хотят переделываться в ромеев, то Империя выплевывает их вон как негодный материал.

Те же, кого я встретил здесь, никоим образом не являются ромеями, так как отрицают всю эту суету. В то же время их никак нельзя назвать и варварами, поскольку они имеют четкий системный взгляд на мир и с самого начала понимают, с кем имеют дело, чего хотят достичь и как этого следует добиваться. Основание новой империи на пустом месте среди диких варваров сродни строительству города на пустынном берегу среди дюн и скал, когда каждого рабочего, каждый гвоздь, кирпич или доску необходимо привозить из более цивилизованных мест. Ранее с такой задачей по строительству города мог справиться только Великий Александр Македонский, но даже ему не удалось построить из варваров державу, которая пережила бы его самого. А эти люди не просто надеются, но и твердо рассчитывают на то, что построенная ими империя переживет не только их, но века и тысячелетия бурной истории. Они говорят, что пришли из далекого будущего, в котором такая империя была построена гораздо позже и в гораздо более худших условиях. Но, несмотря на это, она сумела раскинуться на таких огромных пределах, которые кажутся невероятными даже потомкам римлян, чья держава некогда включала в себя просторы от Геркулесовых столбов до Херсонеса, и от студеных германских земель до жарких аравийских и африканских пустынь.

Но это была уже совсем другая империя, с другим, неромейским взглядом на жизнь и окружающие народы, и именно такой собирается строить свою империю великий князь Артании капитан Серегин, только что своей безжалостной рукой стерший с лица этого мира весьма мешавшее ему войнолюбивое племя авар. Узнав об этом, в Константинополе придут в ярость. Там считают, что уничтоженные Серегиным авары являлись состоящими на жаловании ромейскими федератами, действующими против славян с ведома и по поручению императора Юстиниана.

Хотя на самом деле картина выглядит значительно более сложной, чем это кажется из Влахернского дворца. Как удалось выяснить артанской разведке, авары одновременно с теми переговорами, которые вели в Константинополе, заслали такую же представительную делегацию в Ктесифон к старому лису, персидскому царю царей Хосрову I. О чем о ни там договорились, доподлинно не известно, но если верить тому, что записано в исторических книгах, которые были привезены сюда из будущих веков, вся последующая политика аварского каганата была антивизантийской и проводилась в тесном союзе с персидской державой, а следовательно, устранив авар, великий архонт Серегин оказал Византии огромную услугу, а не нанес вред. Но разве это возможно объяснить таким умникам, как магистр оффиций Евтропий и иже с ними, а также престарелому императору Юстиниану, который весьма зол на славян, за их постоянные набеги на северные пределы империи. Заменять меньшее зло большим – вполне в стиле нынешних властей, изгоняющих из соседнего леса семейство лис для того, чтобы поселить там стаю голодных волков-людоедов.

Кстати, именно сегодня мы проводили патрикия Кирилла и его дромон «Золотая Лань» в обратный путь в Константинополь. Уезжал патрикий в весьма дурном расположении духа, потому что почти половина гребцов и две трети лучников из команды его дромона предпочли остаться здесь и поступить на службу к Серегину. Так я воочию смог наблюдать, как Серегин производит прием в свое Единство новых членов, услышавших так называемый Призыв. С одной стороны, вроде бы ничего особенного. Солдаты и матросы просто положили свое оружие на землю и, произнеся слова клятвы, подняли его обратно. Но с другой стороны, при этом у меня на затылке шевелились волосы, как будто я видел что-то запретное и очень сокровенное.

Чуть позже мне удалось разговорить одного из тех матросов-лучников по имени Григорий. Немного помявшись, он рассказал мне, как в момент принесения клятвы почувствовал, что на его плечо легла невидимая рука божества, и что с того момента он стал постоянно чувствовать незримый локоть стоящего рядом товарища, готового в любой момент прикрыть его от удара своим щитом. Также этот Григорий сказал, что все время чувствует в себе незримое присутствие и самого великого архонта Серегина, который помнит, знает и заботится о каждом солдате, и каждый солдат ему дороже, чем родной сын, потому что является частью его самого. И это чувство товарищества придает Григорию сил, потому что в наших византийских легионах он никогда не ощущал ничего подобного, как не видел там и таких командиров, как великий архонт Серегин, который скорее всего все же является носителем чего-то божественного, потому что для обычного человека такие способности просто невозможны.

Кстати, должен я рассказать и о тех, кого лучник Григорий называет своими товарищами. По большей части это женщины с очень смуглой кожей, чуть раскосыми глазами и острыми, как у лис, нечеловеческими ушами. Говорят, что этих странных женщин при помощи ужасного колдовства вывели искусственно для своих надобностей очень могучие маги-содомиты в том мире, где я, Велизарий и Антонина, проходили лечение от старости. Не обошлось там и без нечестивых эллинских богов, которых господь убрал из наших миров и спрятал подальше, чтобы они не путались под ногами. При этом, говоря о нечестивых эллинских богах, я не имею в виду ни добрейшую малышку Лилию, которая заботливо лечила меня от старости и прочих болезней, ни отважную Артемиду, которая поступив в войско Серегина, ни даже упрямицу Геру.

Даже среди добрых, порядочных семейств тоже встречаются уроды, но о них обычно не принято говорить вслух. Ведь в общем и целом, как оказалось, эллинские боги не были прокляты, иначе почему Господь выслал их в очень отдаленные места, а не низверг в самые глубины ада? И даже обитатели Содома и Гоморры не были уничтожены всеблагим богом-отцом, а вместо того перемещены в такой мир, где они бы не смогли никого развратить своим поведением. Правда, позднее Господь пожалел о своей доброте, ведь, оставшись в одиночестве, эти люди не только не оставили свой порок, но еще больше развили его и усугубили, создав настолько ужасное общество, что у честного христианина, какого бы исповедания он ни был, и в голове не укладывается, как такое вообще возможно.

Именно там, в мире содомитов, не признающих обоеполой любви, и были выведены специальные женщины-лилитки, которые подчинялись своим создателям только потому, что постоянно находились под специальным заклинанием Принуждения. В зависимости от кормления и воспитания в раннем детстве они могли стать для своих хозяев племенным, рабочим или мясным скотом, а также неким подобием бойцовых собак, готовых по приказу хозяина кинуться на кого угодно. Потом в тот мир наводить порядок по поручению Всевышнего пришли Серегин и другие его присные, не признающие ни содомитов, ни рабства в каком бы то ни было виде. Так как они сами были очень сильными магами, они разрушили заклинания подчинения, а потом натравили на содомитов железные тевтонские легионы и подобно Понтию Пилату умыли от того мира руки, потому что господь сказал, что не их дело наводить порядок на той помойке, населенной наследниками Содома и их жертвами.

Из того мира они забрали лишь тех несчастных остроухих женщин, которых они освободили от рабства. Несмотря на их грозное имя и немного нечеловеческий вид, в этих существах нет ничего дьявольского, и души у них такие же, как и у нас с вами, потому что иначе отец Александр не смог бы крестить их в христову веру, а Серегин – принять их души в свое Единство, которому покровительствует Сам Создатель всего сущего. И если даже течет в жилах этих остроухих женщин доля нечеловеческой крови, то это не значит ничего, кроме того, что и те существа тоже способны обрести свое спасение.

Именно из них в основном и составлено теперь непобедимое войско великого архонта Серегина. Только не стоит надо мной смеяться, потому что бойцовая их разновидность, которой у Серегина в войске с самого начала было больше всего, по внешнему виду выглядит росло и плечисто, очень физически сильна, а ее представительницы очень ловки, хорошо ездят на лошади и с легкостью владеют длинным стальным мечом, щитом и копьем. Эти женщины-воительницы настолько сильны, что с легкостью выигрывают соревнование в перетягивании каната у вдвое большего количества наших ромейских матросов, которых тоже никто не назовет слабаками.

Сойтись с ними в прямом бою будет смертельно даже для лучших солдат нашего мира, доселе непобедимых катафрактариев, потому что вооружение и защита у тяжеловооруженной конницы Серегина ничуть не хуже, а короткие болты из тугих арбалетов со стальной плетеной тетивой способны с легкостью пробить любые доспехи. Кроме того, эти воительницы прекрасно сражаются не только в конном, но и в пешем строю, а их кони отлично вышколены и не нуждаются в присмотре, в бою самостоятельно прибегая к своим хозяйкам в тот момент, когда они им больше всего нужны. Видели мы вместе с Велизарием, как на их тренировках эскадроны воительниц-уланш лихо спешиваются, превращаясь в ощетинившуюся копьями пехоту, а потом, когда учебная атака отбита и рейтары наносят по расстроенному противнику разящий удар, уланские эскадроны садятся обратно в седла, чтобы на свежих, неутомленных конях гнать и рубить бегущего врага.

Кроме всего прочего, эти женщины неутомимы на ложе, хотя не всякий мужчина решится с ними возлечь, но те, которые все-таки рискнули, говорят, что большего наслаждения не испытывали в своей жизни. Несмотря на свои непривычные пропорции, эти женщины, обнажившись, становятся прекрасными в своей целесообразности могучей силы и убийственного обаяния. Тот же Григорий рассказал мне, что после того как их приняли в Единство, последовало посвящение в Воители, во время которого каждому из них пришлось возлечь с такой воительницей, чтобы показать, что они не только надежные боевые товарищи, но еще и пылкие любовники, чуждые всему противоестественному. Так вот, эти женщины – безжалостные убийцы на поле боя – соединяясь со своим мужчиной, становятся образцом нежности и кротости. Говорят, что тайная мечта любой из них – это родить мальчика-сына от достойного отца, ведь раньше проклятие злых колдунов заставляло их рождать одних только девочек, но великий архонт Серегин и его спутники освободили несчастных и от этого заклинания.

Как только в результате лечения у меня восстановились естественные потребности в области женщин, я сперва не знал, что мне делать. Хорошо было Велизарию, у которого под рукой была Антонина, и они могли обрушить друг на друга весь жаркий пыл своей второй молодости. Но что оставалось делать мне, ведь там не было специальных заведений, в которых мужчина может удовлетворить свои естественные потребности, попросту именуемых лупанарами.

Но как оказалось, там все можно было сделать совсем по-другому, просто сходив на танцы и познакомившись с одной из этих женщин, нравы которых весьма свободны, и которые редко кому отказывают. А уж если они кому-то отказывают, то значит, что человек этот противен им донельзя. Если при знакомстве ты нравишься этой женщине, а она нравится тебе, то вы, немного потанцевав и поговорив для приличия, берете друг друга под руки и уходите туда, где сможете разделить между собой самый настоящий пир страсти. Даже самый дорогой и роскошный столичный лупанар после такого покажется вам дешевым низкопробным заведением, в котором торгуют исключительно подпорченным товаром.

Правда, при этом я сам так и не решился ответить ни на один призыв боевой остроухой, ограничившись стройной молоденькой девушкой более привычного вида и весьма завлекательных форм, которую звали Диллиль. Могу сказать, подтверждая мнение многих других, что лучшего такого случая в моей жизни еще не было. Кроме того, моя партнерша оказалась неплохой рассказчицей, и когда мы закончили с плотскими делами, она еще долго повествовала мне о своем прошлом, тех нравах, что царят в армии Серегина, и о своих планах на будущее. Оказывается – о ужас – злые волшебники-содомиты выращивали таких, как она, исключительно для того, чтобы съесть, и срок ее жизни уже подходил к концу. Но тут опять вмешался Серегин, натравив на содомитов не менее злых тевтонов, и после короткой и почти бескровной войны те победили, но не знали, что им делать с подобными Диллиль девушками, потому что они уже были христианами и людей не ели. В результате их просто обменяли то ли на секрет какого-то заклинания, то ли еще на что-то, я не понял на что, а Серегин почти сразу же взял их в свое войско. Кроме всего прочего, Диллиль сейчас ходит на занятия в школу и учит грамоту, а когда все выучит, хочет учиться дальше, и в этом она не одинока. Очень много ее подруг хотят того же, то и Диллиль.

Можно сказать, что это просто удивительная история девушек, которые были рождены для того, чтобы стать куском мяса, а в результате всех случившихся с ними метаморфоз стремятся к тому, чтобы стать образованными людьми, и как бы это удивительно ни звучало, великий архонт Серегин поддерживает их в этих устремлениях. Мне, например, не понять, зачем ему в войске грамотные, а тем более образованные солдаты.

Но все это абсолютная ерунда по сравнению с еще более диковинными существами, обитающими прямо среди непосредственного окружения архонта Серегина и второго по важности лица, госпожи Анны. Это действительно очень странные существа. У них красная кожа, острые черты лица, на голове имеются рожки, а сзади длинный хвост. И при всем при этом они не боятся святой воды, против них бесполезно читать «Отче Наш», и иногда они вполне мило беседуют с местным священником отцом Александром. Говорят, что Бог-Отец лично даровал им свое прощение, но я даже не представляю, какие услуги для этого они должны были ему оказать.

31 августа 561 Р.Х. день двадцать восьмой. Ранее утро. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Сегодня я проснулась ни свет ни заря в холодном поту и с отчаянно бьющимся сердцем оттого, что мне приснился страшный сон. Мне снилось, что мы с гавриками оказались в том ущелье в полном одиночестве, один на один с готовившимся нас пожрать порождением ада, и никакой капитан Серегин, никакой отец Александр на помощь к нам так и не пришли. Первым делом я убедилась, что и Яна и Ася сопят, уткнувшись носиками мне в бока и лишь потом, натянув одеяло до самого подбородка, посмотрела в высокое уже светлое небо и принялась размышлять.

Как верно сказала Елизавета Дмитриевна: «У людей нашего магического сословия „просто снов“ не бывает.» Особенно если эти сны такие яркие и страшные, что способны не на шутку напугать даже такую храбрую женщину, как я. Это мое подсознание или вышние силы, или и то, и другое вместе пытаются предупредить меня о такой опасности, против которой мне не сможет помочь даже вся королевская конница и вся королевская рать. А такой опасностью для себя самой могу быть только я сама, потому что любую угрозу, которая придет ко мне со стороны, я смогу нейтрализовать либо собственными силами, либо при помощи моих товарищей. Нет, никаких других вариантов тут нет и быть не может. Повредить мне способно только то, что уже сидит у меня внутри и мой долг – справиться с этим самостоятельно.

Потом я подумала, что поскольку тут нет и не будет другого мага разума, то придется мне заняться самолечением. Сказать честно, я еще никогда не пробовала входить внутрь самой себя, и даже не представляю, как это можно сделать, но все же попробовать надо. Итак, для начала расслабимся, вдохнем поглубже, и постараемся погрузить себя в легкую полудрему, в то же время, какой-то частью своего сознания продолжая бодрствовать и воспринимать происходящее. Теперь, пока я окончательно не погрузилась в сон, необходимо найти точку входа внутрь самой себя и, оставаясь в трансе, скользнуть в сердцевину своего сознания подобно змее, которая сама кусает себя за хвост. Раз, два три… Ура, получилось, я внутри себя. Я так обрадовалась, что чуть было не вышла из состояния транса, но очень быстро взяла себя в руки. Возвращаться обратно было еще преждевременно, надо было идти вперед и оглядеться.

Внутри все оказалась точно также, как в жизни, то есть мой внутренний мир представлял собой мастерскую, привычно заваленную лоскутами ткани и кожи, клочьями ваты и синтепона, какими-то проволочными конструкциями, кусками отполированного дерева, мелкими цветными пуговицами – то есть всем тем, что составляет обязательный арсенал завзятой рукодельницы. Мое Эго, смешливая пятнадцатилетняя девушка, поджав под себя ногу, сидела за рабочим столом и, сдувая в сторону надоедливый локон, при свете настольной лампы ловко шила мягкую куклу. Заслышав звук моих шагов и неизбежный шорох лоскутов под ногами, Эго обернулось на шум, и ее лицо озарилось радостью.

– Здравствуй дорогая Аннушка, – воскликнуло Эго, всплеснув руками, – я так рада, что ты наконец пришла. Насилу до тебя докричалась. Нам давно уже надо было поговорить, а тебе все время был недосуг зайти ко мне в гости.

– Так это ты наслала на меня этот страшный сон? – спросила я. – Мне что, действительно, грозит какая-то опасность?

– Аннушка, ну как я могла насылать на тебя дурные сны? – вопросом на вопрос ответило Эго. – Просто я тебя звала-звала, звала-звала, а этот сон, он сформировался сам, от рассогласованности твоего внутреннего Я, то есть меня, и тех могучих магических сил, которыми ты сейчас оперируешь. Каждый раз, когда ты обращаешься к этим силам, на моем лице или руках появляется новая морщинка, а в волосах прядка неурочной седины. Еще совсем недавно я чувствовала себя такой молодой и бойкой, а теперь меня начинают беспокоить различные хвори. Если так пойдет и дальше, то я сперва всерьез заболею, а потом умру, и вот тогда в этой комнате поселится тот, кто приходил к тебе во сне. Вот это будет по-настоящему страшно.

– И что же, – испугалась я, – мне теперь совсем не колдовать и не помогать Серегину и другим людям?

– Да, нет, душа моя, колдуй, – махнуло рукой Эго, – но только при этом ты должна перестать вести себя как строгая старушка, сдерживая порывы своего сердца. Ведь плохо не то, что ты практикуешь магию, а плохо то, что после этого ты не восполняешь с любимым человеком затраченную тобой душевную энергию. Мне было бы так приятно чувствовать, что ты любишь и любима, и всей душой отдаешься своему счастью. Бери пример с Серегина – пока он со своей Елизаветой Дмитриевной счастлив в браке, жить они оба будут вечно. В этом случае магия не помеха, а лишь подспорье, ибо именно она помогает превратить вечную любовь в вечную молодость, в том числе и вечную молодость души. Сегодня же вечером иди на танцульки и поднеси в руках свое сердце капитану Коломийцеву. Чем он для тебя плох, или ты хочешь принца на белом коне?

– Хочу, – вздохнула я.

– Ну, так и сделай из него принца, – упрямо сказало Эго, – по крайней мере, попробуй. Ведь любой влюбленный мужчина – это мягкая глина в руках у женщины. Ведь он неглуп, способен чувствовать твои порывы и обладает определенными творческими способностями, которые тебе требуется только найти. Ну, что, договорились, Аннушка?