Судно Джерри отправилось с Маврикия в северную часть Аравийского моря. Всего в сотне миль от берега один из членов команды залез на вершину мачты, откуда незадолго до этого Флэш выкрутил радиомаяк DEA. Теперь передатчик выкинули в море. Флэш упаковал его, чтобы не тонул. Маяк остался на плаву. Агенты DEA считали, что судно ждет встречи с пакистанским поставщиком гашиша и поэтому никуда не движется. Они слишком поздно осознали, что мы обнаружили и выкинули маяк.

Скрывающийся от правосудия друг Джерри, главный инвестор в тайско-канадской операции, Роджер Ривз, решил, что Мальорка — самое подходящее для него убежище. По-английски он говорил с сильным акцентом уроженца Южной Джорджии.

— Говард, у тебя, я смотрю, все заметано в Европе и Азии. Я с божьей помощью перевозил тонны кокаина и сотни тонн марихуаны из Колумбии в США. Хочу то же самое делать здесь. Я никогда никого не кидаю, плачу, как договорились. Но я должен знать всех, кто в деле. Ну, например, если ты хочешь, чтобы я перевез товар из Пакистана в Англию, то мне придется встретиться с этим парнем, Маликом, и с тем, что разгружает товар в Англии. У меня такое правило: если я делаю бизнес с людьми, которых узнал через тебя, то плачу тебе, даже если ты вообще не в курсе дела.

— Роджер, я не против, чтобы кто-то с кем-то сходился. Но Малик, например, определенно не станет встречаться с американцами. Он их терпеть не может.

— Ну, тогда пошел он в жопу. А как насчет этого лорда в Бангкоке?

— С ним ты можешь встретиться когда угодно. Но лорд Мойнихан живет на Филиппинах, а не в Бангкоке.

— А коноплю они выращивают на Филиппинах?

— Да, Роджер. Сейчас самое начало продаж. Мой друг вырастил отличный продукт в прошлом году.

— Ну, с травой я мог бы помочь. А что насчет твоего друга, террориста из ИРА? Его имя во всех статьях про тебя. С ним бы я точно встретился.

— У него есть тонна марокканского гашиша, которую он хочет перевезти. Если имеешь деньги и можешь его избавить от дури, он будет счастлив с тобой встретиться.

— Я готов, чувак. Ты знаешь нормальные места для разгрузки здесь, на побережье, в Европе?

— Только в Англии, Роджер.

— Покажешь?

— Конечно. Я представлю тебя моему другу, Джонни Мартину, в Англии. Он провезет тебя по этим местам, если надо. А еще ты можешь сбывать ему товар.

— Ты знаешь людей, которые продают корабли?

— Здесь я тебе не помощник, Роджер.

— В любом случае я встречусь со всеми твоими друзьями, начиная с этого лорда. Мы можем с ним увидеться прямо сейчас?

Я прибыл на Манилу на два дня раньше Роджера. Сам не помню почему, я пообещал Мойнихану пойти вместе с ним на похороны Элизабет Маркое, сестры свергнутого президента, который недавно скончался. Мы исполнили свой долг.

Мойнихан открыл гостиницу в Маниле, в районе Эрмита. Он и мне предложил вложить пятьдесят тысяч долларов. Я дал ему деньги под обещание достать мне поддельный филиппинский паспорт и гарантировать бесплатное проживание в гостинице, с кем бы я ни приехал. Мой взнос и гораздо более значительные вложения других людей позволили Мойнихану превратить гостиницу «Эмпайр» в «Мак-Артур» (чьим девизом было: «Вы вернетесь»). На первом этаже находился массажный салон «Рассвет жизни» и великолепный «люкс», названный «номером Говарда Маркса». Мойнихан знал мои слабые места.

Я рассказал ему о Роджере и о том, что тот ищет спокойное место для выращивания индийской конопли. Мойнихан воодушевился, от того что сможет вытянуть из меня денег, и заказал частный самолет, чтобы полетать по островам. Он надеялся через секвестраторов Акино получить контроль над этими землями. Роджер был восхищен приемом.

Мы полетели на остров Фуга на севере Филиппин. На этом плоском клочке суши, где не было пресной воды, жило семнадцать человек. Для выращивания марихуаны он не годился. Мы немного прогулялись. Островитяне убили корову и накормили нас. Перед тем как садиться в самолет, Роджер набрал горсть земли.

— Отдам на анализ, — пояснил он.

Когда мы вернулись в номер Говарда Маркса, я спросил его, серьезно ли он намерен выращивать коноплю на Фуге. Вряд ли это идеальное место.

— Нет, чувак, это было просто шоу для лорда. Я намерен выращивать коноплю где-нибудь в горах, о которых он не знает. Видел их с самолета. Но этот остров мне подходит для жизни. Он расположен прямо на морских путях. Там меня никто не найдет. А если лорд будет думать, что я там выращиваю траву, он позаботится, чтобы никто не знал моего места нахождения. А лорд знает кого-нибудь, кто строит корабли?

После нескольких остановок на ночь в азиатских столицах, я полетел в Лондон, чтобы заняться делами «Международного туристического центра Гонконга» и устройством лондонского офиса мехарских бумагоделательных фабрик.

Балендо и Орка прекрасно справлялись с агентством, но, хотя оно работало в полную силу, выпадали недели, когда торговли не было. В такой вот период «мертвого штиля» в фонтане перед агентством передохли все золотые рыбки.

— Это к несчастью, — сказал Балендо.

— Какого рода несчастью? — спросил я.

— Не знаю.

— Какого черта нам вообще здесь нужен фонтан? От него ужасный шум, запотевают окна и дохнут золотые рыбки.

— Китайцы всегда устраивают фонтаны.

— Зачем?

— Для хорошего бизнеса.

— Какая связь между фонтанами и бизнесом?

— На китайском слово «вода» звучит так же, как слово «деньги».

— И как?

— Соя.

— В смысле, как соевый соус?

— Как соус. Сегодня приедет мой дядя из Кантона, посмотрит, в чем проблема.

Дядя Балендо сразу же все понял. Бросил один взгляд на фонтан и сказал:

— Феншуй.

— Феншуй? — отозвался Балендо. — Вот как! Я улыбнулся со знанием дела.

— Говард, тебе это кажется странным? — спросила Орка.

— Конечно нет. Я знаю, что такое феншуй. Нам нужно либо переносить офисы, либо разворачивать этот долбаный фонтан.

К счастью, решено было двигать фонтан. За огромные деньги четырехметровое каменное сооружение разобрали и сложили заново. Оно больше не глядело на улицу, но было обращено к фасаду, чтобы деньги втекали в агентство, а не утекали из него. Вроде бы логично, хотя если вдуматься...

Офис мехарских бумагоделательных фабрик располагался рядом с площадью Гайд-парк-корнер. Через агентство по найму персонала я нашел секретаря — прекрасную, образованную пакистанку. Я ничего не смыслил в делах фабрик. Она не понимала, кто я такой. Я просто дал ей телефон Малика, а Малику — ее телефон, чтобы они между собой со всем разобрались. Регулярно прибывали большие партии самых разнообразных грузов, от женского нижнего белья до кожаных чемоданов. Малик не занимался их сбытом. Все товары отправили на склад. Во время посещения Пакистана я спросил его, зачем это нужно.

— Затем, Д. Г. Маркс, чтобы заработать на льготном экспорте. Мы можем на этом сделать состояние. Я объясню. Правительству Пакистана требуется поддерживать экспорт. Оно выплачивает экспортеру вознаграждение в процентах от цены, по которой экспортер продает продукцию. Правительство Пакистана не смотрит, сколько на самом деле уплачено денег. Люди стали бы мошенничать. В страну присылают правительственного чиновника, чтобы тот оценил продукт и назвал экспортную цену. Как и у тебя в стране, Д. Г. Маркс, стоимость всех товаров оценивает таможня. У меня много друзей-африди на пакистанской таможне. Это тебе известно. Они приходят и декларируют большую стоимость. Мы получаем большой процент. Например, на прошлой неделе я купил еще два контейнера женских панталон. В Карачи они стоят, может, десять рупий за пару. Я показываю таможеннику-африди, что у меня есть заказ на панталоны из Саудовской Аравии. Он подписывает документ, согласно которому цена составляет сто рупий за пару. В соответствии с правительственной инструкцией выплата за женские панталоны равняется тридцати процентам от экспортной цены. Правительство выплачивает мне тридцать рупий за каждую пару панталон.

— Значит, Малик, ты хорошо заработал, ничего не продавая. Просто отлично.

— А я что тебе говорю! Вот почему в лондонском офисе столько коробок с панталонами и прочим тряпьем. В Джибути, где я делаю бизнес с коровьим дерьмом, у меня стоит десять контейнеров с панталонами. Они никому не нужны.

Судно Джерри вышло из Аравийского моря через Индийский океан и Малаккский пролив в Южно-Китайское море.

Пока я находился в Лондоне, позвонил Мойнихан. Он только что вернулся после многочасового допроса в филиппинской иммиграционной службе. Для него это было что-то совершенно новое. Скотленд-Ярд пытался добиться от Филиппин его депортации, чтобы притянуть к ответу за давние грехи. Разбираясь со своими делами, он понял, что я в большой опасности, и посоветовал ради моего же блага немедленно прилететь в Манилу. Мне это совсем не понравилось.

Том Сунде зашел за деньгами. Он по-прежнему снабжал меня интересной информацией о старых и нынешних компаньонах. Том заговорил о лорде Мойнихане, который очень интересовал Карла из-за своей близости к семье Маркое. ЦРУ не давали покоя миллионы филиппинского диктатора. Я рассказал Тому о предостережении Мойнихана, и Сунде выразил готовность слетать в Манилу, встретиться с Мойниханом, разузнать, что происходит, и сообщить мне.

Том поведал, что агент DEA в Маниле Арт Скальцо завязал дружбу с Мойниханом, чтобы тот помог ему подвести меня под арест, устроить провокацию. Мойнихан не видел иного выбора, как подыграть копу. Но меня это не должно было волновать. Мойнихан рассчитывал разобраться с этим дерьмом, не подвергая опасности ни меня, ни себя. Он уже имел на руках мой филиппинский паспорт и вскоре собирался привезти его в Европу.

Том посоветовал не доверять Мойнихану, но я никогда и не доверял ему. В этом не было никакой необходимости.

Судно Джерри стояло в самой южной оконечности Сиамского залива. Несколько таиландских рыболовецких судов, груженных тридцатью тоннами высококачественной марихуаны, вышли из небольшой гавани рядом с Районгом, в Южном Таиланде. Объемистый груз был переправлен в трюм посудины Джерри, которая направилась в Тихий океан через пролив Лусон между Тайванем и Филиппинами. Некоторое время судно шло вдоль тропика Рака, затем взяло курс на Берингово море и холодные просторы Северной Канады.

Несколько недель спустя тридцатитонный груз уже находился на острове Ванкувер, а судно Джерри бросило якорь в Лиме, столице Перу. Операция, самая крупная как для меня, так и для многих других, удалась идеально. Агенты DEA, должно быть, искали судно Джерри в Аравийском море или десять тонн гашиша в Калифорнии. Мы снова их одурачили.

Голландский граф Фредерик, промышлявший контрабандой марихуаны, поставил свою яхту в двухстах сотнях миль к западу от вьетнамского порта Дананг. Вьетнамская шхуна с контрабандным грузом вышла с Тритона, не признающего законов островка, известного как пристанище пиратов со всего мира. Суда встретились, и семь с половиной тонн вьетнамской марихуаны, выдаваемой за тайскую, перекочевали на яхту. Фредерик взял курс на Канаду.

Как только граф принял на борт вьетнамскую траву, я отправился в Ванкувер, чтобы забрать деньги от первых продаж тайской марихуаны. Билет заказывал через Балендо.

— Отдохнешь от Дальнего Востока в Ванкувере, — сказал он.

Не зная ничего о моем прошлом, Балендо догадывался, что я занимаюсь контрабандой наркотиков. Между нами ничего не было сказано на сей счет, но какое еще объяснение мог он дать тому, что иногда через его руки проходили чемоданы с деньгами.

— Ну, у меня есть хороший повод для поездки, Балендо. Надо забрать деньги.

— Понятно. А потом отправишься в Гонконг?

— Нет, мне не нравится идея перевозить большие количества денег через границы. Меня слишком хорошо знают. Я просто отдам деньги человеку, который доставит их в банк. Деньги переведут на мой счет в Гонконге. Это встанет мне в десять процентов.

— Слишком много. Подобные услуги не должны стоить больше пяти процентов.

— А кто запрашивает такую цену?

— Триады. В Ванкувере вторая по величине китайская община на Западе. Первая — в Сан-Франциско.

— Я не знаю никого из триад.

— Все китайцы из триад.

Балендо ждал меня в холле гостиницы «Шератон» в Ванкувере, чтобы забрать чемодан с тремястами тысячами канадских долларов, полученных от Боба Лайта — Боб и Рон Аллен занимались продажами. Через полчаса Балендо возвратился без чемодана.

— Ты быстро обернулся, Балендо.

— Деньги будут на твоем счету в Гонконге завтра.

— А плата?

— Никакой.

— Ты можешь переправить деньги из любого места куда угодно, Балендо?

— Из любого места, где есть китайская община.

Тут до меня дошло, какого дурака я валял с денежными переводами. Все эти долгие перелеты, счета за гостиницы, мучения на границах, постоянный страх, что тебя ограбят по наводке, были излишни. Если кто-нибудь хотел отправить мне деньги, ему только и требовалось, что отнести их в ближайший китайский ресторан, вручить владельцу и велеть дожидаться звонка от Балендо, моего друга и делового партнера вот уже много лет. У меня голова шла кругом.

— Балендо, ты можешь остаться здесь и позаботиться о более крупных суммах в течение следующих нескольких месяцев?

— Нельзя оставить агентство в Лондоне. Я могу приезжать каждый месяц и забирать у тебя деньги.

Разобраться с деньгами от этого и следующего ванкуверских грузов оказалось намного легче, чем я думал. Мне даже не пришлось бы лететь в Ванкувер. Достаточно было вызвать в Канаду Джона Денби, чтобы тот периодически забирал деньги у Боба или Рона, а когда наберется приличная сумма, отдал бы ее Балендо, который проделает свой китайский фокус.

Джон прибыл в Ванкувер. Я представил его Бобу Лайту. С Роном и Джерри он уже был знаком по пакистанской операции. Я оставил Джона за главного, а сам полетел в Пальму через Лондон.

В Хитроу мне учинили легкий допрос, но не обыскивали. В Пальме Рафаэль Льофриу встретил меня и провел через иммиграционный и таможенный контроль. У него возникла проблема: нуждаясь в деньгах, он хотел продать квартиру с видом на море в Пальма-Нова. Не знаю ли я кого-нибудь, кто захочет ее купить? Я приобрел квартиру.

С тех пор как родился Патрик, Джуди меня почти не видела. Мы давно уже нигде не отдыхали.

— Говард, может, прекратишь мотаться по миру и побудешь со мной и с детьми? Не то я сойду с ума. Давай проведем две недели на Сицилии. Помнишь, как прекрасно мы там отдыхали? Я уже обо всем позаботилась. Подумала, тебе понравится, если мы сначала отправимся в Кампионе-ди-Италия, потом сядем на поезд из Милана в Рим, а после полетим в Палермо. Дети будут в восторге. Маша может поехать с нами и сидеть с детьми по вечерам. Ты наконец узнаешь своего сына.

— Звучит заманчиво, любимая. Лучше и не придумаешь.

Это была чистая правда.

Отдав дань ностальгии по Кампионе-ди-Италия, мы добрались до Сицилии и остановились в Санта-Доменико, в Таормине, у подножия Этны, которая неожиданно проснулась. Посетили греческие амфитеатры, римские города и, по моему настоянию, пообедали в Корлеоне, описанном Марио Пьюзо в «Крестном отце». В Палермо я заскочил в Банк Сицилии и положил деньги на свой банковский счет, которым еще не пользовался для получения платежей.

Я держался подальше от телефонов. Никто не знал, как со мной связаться. Мне нравилось проводить время с семьей. Деловые разъезды и проворачивание сделок несут с собой деньги и адреналин, но я слишком увлекся. Следовало остановиться и вспомнить, что такое быть отцом и мужем. Только этого я и желал, возвращаясь домой.

Дома ожидала масса сообщений. У Джона Денби в Ванкувере скопилась изрядная сумма, которую он хотел сбыть с рук в течение недели. Мак-Канн, остановившийся в гостинице «София», в Барселоне, грозился нагрянуть в Пальму, если я не приеду к нему прямо сейчас. Там же, в Барселоне, Мойнихан, который снял номер в «Ориенте», ждал, когда я заберу свой филиппинский паспорт. Малик звал в Лондон обсудить некоторые деловые предложения, не имевшие отношения к главному бизнесу. Том Сунде звонил из Дюссельдорфа, требуя денег. Фредерик еще был в плавании, но готовился сгрузить товар в Канаде.

Я позвонил Филу в Бангкок и попросил отправиться в Канаду. С ним можно было частично расплатиться из тех денег, которые хранил Джон Денби. Я собрался на несколько дней в Барселону. Пригласил Малика в Пальму. Позвонил Сунде в «Хилтон». Тот согласился прилететь в Пальму, если я заплачу за билет.

В самолете меня посетила шальная мысль познакомить Мак-Канна с Мойниханом. Английский лорд ужинает с террористом из ИРА — это забавно.

— Итак, какие делишки обстряпывает гребаный английский лорд с валлийской сукой? —поинтересовался Мак-Канн, пожимая руку Мойнихану.

— Хотел бы спросить у тебя то же самое, да благоразумие не велит, — парировал Мойнихан.

— Я ж не гребаный лорд.

— Ну, я имел в виду, какие у тебя дела с Говардом?

— Говард на меня шестерит. А ты шестеришь на него? Потому что, если так, ты шестеришь на меня. — Джим рассмеялся собственной шутке.

— Не желаю никого обидеть, но нет. Не сказал бы, что работаю на Говарда. Нас связывают деловые отношения и дружба. Мы оба учились в Оксфорде. Имеем ряд общих интересов. Любим вкусно поесть и выпить. Так, Говард?

Прежде чем я успел вставить слово, вмешался Джим.

— Ты осознаешь, что мы воюем, лорд Мойнихан.

— Пожалуйста, называй меня Тони. Кто воюет?

— Ты и я, ёб твою.

— Не понимаю.

— Англия и Ирландия.

— Мой дорогой Джим... — начал Мойнихан.

— Никакой я тебе не дорогой, ёб твою. Не надо мне тут этих гребаных оксфордских лекций.

— Джим, Мойнихан — одна из самых распространенных в мире ирландских фамилий. Я считаю себя ирландцем. Одно из моих вторых имен — Патрик. Сенатор Мойнихан — мой двоюродный брат.

— Но ты протестант, — возразил Мак-Канн.

— Война идет из-за власти, не из-за веры. Я, вероятно, больше ирландец, чем ты, Джим.

— В палате лордов меня не увидишь, можешь быть уверен.

— Меня тоже. Я для них был занозой поострей, чем ты. И не случайно прожил почти всю взрослую жизнь в католических странах. Я самый горячий сторонник полной независимости Ирландии.

— Да неужели? Сколько же английских солдат ты застрелил? Сколько блокпостов взорвал?

И все в том же духе. Каждый старался выставить себя ярым ирландским республиканцем, ревностным католиком и патриотом.

Мойнихан посвятил меня в тайну: ему доверена часть пропавших миллионов президента Маркоса. Похоже, Карл был прав. Я согласился помочь в отмывании денег. Мойнихан дал мне поддельный филиппинский паспорт. Еще одни корочки ожидал кто-то в Пальме. Мойнихан собирался попросить меня передать паспорт, но передумал и спросил, не может ли остановиться у меня с леди Эдитой. Я предложил им жилье в Пальма-Нова. Квартира все еще была записана на Рафаэля Льофриу, но ключи у меня имелись.

Мак-Канн спешил повидаться, чтобы выйти на Роджера Ривза. Роджер дал ему пятьдесят тысяч фунтов, и Джим приготовился провернуть поставку. Меня немного задевало, что эти двое ведут дела так, будто меня не существует, но мешать им я не собирался. Сказал Джиму, что Роджер с женой и детьми живут на Мальорке. В конце концов Джим решил, что должен приехать в Пальму.

Я добрался до Пальмы первым. Из Хитроу позвонил Малик. Его отказывались посадить на самолет «Иберии», потому что он не оформлял испанской визы.

Я позвонил Рафаэлю, пожаловался, что у моего друга, очень богатого пакистанского инвестора, проблемы, что он не может со мной встретиться. Рафаэль обещал разобраться.

Через двадцать минут он перезвонил: Малик уже в пути, все улажено.

Я отправился в аэропорт Пальмы, в офис Рафаэля. Там было два выхода: на территорию аэропорта и в зал прибытий. Рафаэль сказал, что встретит Малика у трапа и приведет к себе, чтобы избежать стычек с иммиграционной службой и таможней. После недолгого ожидания появился напуганный Малик под конвоем Рафаэля. Пакистанец думал, что его арестовали, и вздохнул с облегчением, увидев меня:

— Это уж слишком, Д. Г. Маркс!

Малик остановился в нашем доме. Льофриу, которому он понравился, представил меня и Малика богатому алжирцу Мишелю Кадри, проживавшему на Мальорке. Мы лихорадочно обсуждали грандиозные сделки, от купли-продажи мебели из Бангладеша до приобретения пятизвездочных отелей в Марокко. Ни один из этих прожектов не воплотился в жизнь.

Малик предлагал мне заняться раскруткой зубной пасты, содержащей экстракт коры какого-то пакистанского дерева. В одном гималайском племени, жевавшем эту кору, несколько поколений не знали забот с зубами. Еще Малика беспокоил гашиш, который он держал на складе. Я пообещал подумать, и насчет дури, и о зубной пасте.

Прибыл Мак-Канн. Этого я поселил в квартире Хоббса на площади Банк-де-Лоли, в старой части Пальмы. Затем прилетел Сунде с известием, что агенты DEA вернулись в Пальму. Смеха ради, я и его засунул на квартиру Хоббса. Том сошел с ума от счастья, услышав, что Мойнихан имел доступ к пропавшим миллионам Маркоса. Приехали Мойнихан и Эдита и остановились в квартире Рафаэля в Пальма-Нова. Я сообщил Тому, где они.

На маленьком испанском острове происходило черт-те что. Член палаты лордов и содержатель филиппинских борделей остановился в доме главного комиссара испанской полиции. За лордом следил агент ЦРУ, проживавший на квартире англичанина, полового извращенца, на пару с боевиком ИРА. Ирландец готовил поставку марокканского гашиша при содействии пилота из Джорджии, работавшего на Медельинский картель. А за всем этим стоял бывший агент МИ-6, который руководил продажами тридцати тонн тайской марихуаны в Канаде и принимал в своем доме главного поставщика гашиша из Пакистана. Добавьте одинокого агента DEA, пытающегося понять, что происходит. Декорации были расставлены для эффектной сцены.

Увы, это была сцена провала. Она началась со звонка Фила из Ванкувера в первых числах сентября 1987 года. Канадская королевская конная полиция Ванкувера арестовала Джона Денби, Джерри Уиллса, Рона Аллена и многих других. Конфисковала несколько тонн марихуаны и несколько миллионов долларов. Груз накрыли на корабле, когда тот стал на якорь в порту Ванкувер. Именно туда Боб переправлял на парусниках тайскую марихуану со складов на острове Ванкувер.

Я философски отнесся к потере денег и тайской марихуаны: всякое случается, — но тяжело переживал арест Джона.

А еще меня беспокоил Фредерик. Угодит ли он в ловушку? Остался ли кто-нибудь на свободе, чтобы получить марихуану? И не вьетнамскую ли траву Фредерика конфисковали?

Последнее предположение было верным. Канадская полиция нагрянула вскоре после того, как конфискованное судно встретилось с парусником Фредерика и приступило к разгрузке вьетнамской марихуаны. Фредерик отплыл, ничего не зная. В отличие от Джона Денби и Боба Лайта, Джерри Уилле и Рон Аллен не участвовали во вьетнамской поставке, но из-за того, что в тайской и вьетнамской операциях были задействованы одни и те же люди, Джерри с Роном арестовали за сделку, о которой те знать не знали. Американцы не могли сказать, что миллионы конфискованных долларов выручены от продажи тайской марихуаны и что они ничего не знали о вьетнамской дури. Если Рон и Джерри заимели зуб на меня, я не мог их за это упрекать. Это была моя вина.

В тот день, когда пришли трагические известия, я отправился к Мойнихану в Пальма-Нова. Он нервничал, мялся, отводил глаза. Я знал, что наш разговор записывается. Меня так и подмывало прямо сказать об этом, но я удержался и попробовал обратить ситуацию в свою пользу.

— Ты выглядишь встревоженным, мой дорогой. Что-то случилось, Говард?

— Арестовали моих друзей с грузом наркотиков в Ванкувере.

— О господи! Какая жалость. Это был твой груз?

— Нет, конечно. Я не имею к нему никакого отношения. Я был не в курсе.

— А что за друзья? Я их знаю?

— Джерри Уилле. Возможно, я тебе его представлял в Маниле или Бангкоке.

— Да, было такое. Приятный человек, насколько я помню. Кто-нибудь еще?

— Нет.

— Раз уж мы затронули эту тему, не возражаешь, если я задам несколько вопросов о твоем бизнесе? Я имею в виду наркотики, конечно. — Мойнихан даже не пытался хитрить.

— Продолжай, Тони.

Мойнихан накидал мне кучу глупых вопросов о перевозке наркотиков. Я отвечал с осторожностью, не сознаваясь ни в чем, кроме того, что было всем известно. Он отлучился в ванную, а когда вернулся, весь вид его выдавал сильное облегчение. Он спросил, могу ли я отмыть деньги, много денег: несколько миллионов, которые в настоящее время в Майами. Я сказал, что свяжу его с моим зятем, Патриком Лэйном, который живет в Майами.

Беседуя с Патриком, я выложил все, что знал про Мойнихана: мошенник, не заслуживает доверия, плутует со всеми, но перевозками наркотиков не занимался, к тому же лорд; утверждает, будто у него очень много денег, которые надо отмыть, есть веские основания этому верить. Патрик разрешил дать Мойнихану его номер.

Малик отправился в Лондон, а оттуда в Карачи. Мак-Канн улетел в Париж. Роджер уехал в Амстердам. Сунде, вознагражденный должным образом, отбыл в Дюссельдорф, пообещав через Карла разузнать, нельзя ли как-то вытащить Джона Денби из тюрьмы. Я остался в Пальме и дал клятву, которой верен по сей день: навсегда оставить сделки с наркотиками.

Не то чтобы у меня вдруг открылись глаза и я осознал, что наркоторговля — грязный бизнес, преступление против общества. Мне просто разонравилась такая жизнь. Почти все мои компаньоны сидели в тюрьме. Одни, по понятным причинам, винили меня за то, что лишились свободы. Другие — за то, что я замахивался на многое и тем самым ставил под угрозу наш бизнес. Меня критиковали и осмеивали, потому что я не занимался кокаином. Кое-кто пытался подставить ножку. Кое-кто не хотел делиться доходом от сделок, которые без моей помощи никогда бы не состоялись. За мной постоянно следили. Я платил немерено денег ЦРУ, чтобы отмазаться от DEA. Моя прибыль равнялась нулю. Я не виделся с семьей. Решено: отхожу от дел! Я известил об этом Роджера Ривза, Мак-Канна, Фила, Малика и Джо Смита, который случайно оказался на Мальорке. Все восприняли новость скептически.

Когда в конце концов со мной связался Фредерик, я рассказал ему о судьбе груза и объявил, что больше не в деле. Он воспринял новости совершенно спокойно, только попросил достать ему поддельный паспорт. О том же просил и Роджер Ривз. Я не смог им отказать и заказал у Джимми Ньютона еще две ксивы.

Я не знал, что делать с лингвистической школой в Карачи. Это был законный бизнес с большим потенциалом, но он стоил мне немалых денег, школа несла большие убытки. Я полетел в Карачи, закрыл школу, а Джорджу и Ассумпте дал денег, чтобы собирали чемоданы и уезжали из Пакистана.

Малик сказал, что попробует получить что-нибудь за гашиш, который он держал для меня. Мы договорились с этого момента заниматься только законным бизнесом: производством бумаги, импортом-экспортом и раскруткой зубной пасты.

После ареста марихуаны в Ванкувере мне страшно не хотелось возвращаться в Бангкок. Массажный салон хоть и считался формально законным бизнесом, а также приносил немалые деньги, уже не увлекал меня. Более того, до меня дошло, что нередко отцы, перед тем как продать дочерей в массажные салоны, сами лишают их девственности. Участие во всем этом могло плохо сказаться на моей карме. Я заявил Филу, что завязываю. Он тоже не хотел продолжать. Мы продали салон, оставив за собой филиал «Международного туристического центра Гонконга».

Я позвонил Патрику Лэйну в Майами. Они с Мойниханом мило побеседовали, но ни о чем не договорились и вряд ли могли договориться.

В Ванкувере суд освободил под залог Джерри Уиллса, Рона Аллена и Джона Денби. Джерри и Рон не долго думая бежали. Джон остался. Он не мог не сдержать слова, даже если дал его полицейским. Джерри и Рон наняли для него великолепного адвоката Яна Дональдсона.

Теперь моя жизнь стала очень простой. Я работал на турагентство и кое-чем приторговывал. Хотя все ладилось, я не находил себе места. Дела шли сами собой.

— Балендо, если бы я был твоим подчиненным и мог поехать куда угодно, что бы ты мне поручил?

— Тайвань, конечно.

— Почему? Что там такое?

— Экономический бум. Как в Гонконге и Японии, только лучше. Западные компании на тамошнем рынке пока не появились. Туристический бизнес — нетронутая целина. Многие авиакомпании не суются на Тайвань, опасаясь Китая. Надо бы изучить обстановку. Военное положение отменили. Ты со своим обаянием для Тайваня то, что надо.

Я принялся изучать Тайвань.

Начав с массового производства дешевых и скверных пластмассовых игрушек, Тайвань затем сделал рывок и стал осваивать производство высококачественной электроники, проводить ядерные исследования. Экспортируемые товары ценились выше китайских, но, несмотря на прорыв в сфере высоких технологий, средства связи и банковские системы Тайваня оставались примитивными. Туристическая индустрия находилась на зачаточном уровне. Имелось всего несколько мест, где иностранцы могли поесть.

Не составив ни плана, ни продуманной бизнес-стратегии, я полетел в Тайбэй и остановился в гостинице «Фортуна» на Чуншан-роуд. Освежившись в джакузи, отправился осматривать окрестности. Здесь, в залитых светом барах и кафе, текла ночная жизнь. Я зашел в одно заведение выпить и завязал разговор с хозяином, филиппинцем по имени Нести. Его жена работала в туристическом агентстве, а сестра — в баре «Хсалин», популярном среди немногочисленных гостей с Запада. Он предложил встретиться там следующим вечером. Я отправился спать и закрывал глаза со спокойной душой. Никто не знал, где я, за исключением филиппинца. И я не делал ничего противозаконного.

Следующее утро началось со звонка из Центра зарубежных покупателей. Узнав, что я прибыл на Тайвань по делу, мне предлагали посетить офис и рассказать о своих деловых интересах. Звонившая — она назвалась Джойс — пообещала заехать за мной в гостиницу в десять тридцать утра.

Джойс Ли была молода и привлекательна. Лимузин доставил нас к ее офису. Я рассказал, что главная цель моей поездки на Тайвань — рекламировать туристическое агентство в Великобритании. Джойс быстро организовала для меня встречи с руководством тайваньской авиакомпании «Китайские авиалинии» и представителями туристических агентств. Ее разочаровало, что в мои намерения не входило заказывать тайваньские товары. Я утешил ее обещанием в следующий раз прилететь с заказами.

Вечером я встретился в «Хсалин» с Нести и его женой Марией, которая рассказала о туристическом рынке Тайваня и назвала цены на авиабилеты, запрашиваемые авиакомпаниями и агентствами.

После ухода китайской пары рядом со мной уселись трое новозеландцев. Я пил виски и воду из отдельных стаканов и случайно опрокинул стакан с водой на колено одному из троицы. Стал извиняться.

— Ты из Уэльса? — спросил он, отряхиваясь.

- Да.

— Ydych chi siarad Cymraeg?

- Odw.

— Рой Ричарде. Рад познакомиться!

— Говард Маркс. Прости за воду.

— Ничего страшного. Слава богу, это только вода. Часом, не уэльская?

— Не думаю, Рой. Хотя несколько лет назад я и сам собирался перевозить воду на кораблях из Уэльса на Восток. Может, кто-то украл мою идею.

— Так ты этим занимаешься? Водой?

— Нет, сейчас я всего лишь простой туристический агент, но раньше брался за все понемногу. А ты? Только не говори, что занимаешься водой.

— Ни в коем случае. Я сбежал из Уэльса в Новую Зеландию от дождей. Сейчас работаю на правительство Новой Зеландии. Звучит круто, но мы с друзьями просто проводим собеседования с тайваньцами, которые хотят эмигрировать в Новую Зеландию.

— Впечатляет. Значит, ты решаешь, кто поедет, а кто нет?

— Я бы так не сказал. Окончательное решение принимают другие.

— Но предварительное решение за тобой. Ты можешь не пустить.

— Наверное, так оно и есть. Я как-то не задумывался.

— Рой, а почему люди уезжают с Тайваня? Вроде бы место хорошее, экономика устойчивая.

— Здесь до смерти боятся Китая, особенно с тех пор, как англичане пообещали вернуть Гонконг в 1997 году. Считают, что рано или поздно китайцы придут и сюда. Я совершенно с этим не согласен. Но многие хотят уехать. И если они отвечают определенным требованиям, мы принимаем их в Новой Зеландии.

— А что это за требования?

— В первую очередь человек должен быть весьма состоятельным. Но здесь таких довольно много. Мы принимаем университетских профессоров, физиков-ядерщиков и ведущих промышленников. По несколько десятков в месяц. Мы проводим много интервью, но нам хорошо платят. И есть масса возможностей для левого заработка.

— Каких, например?

— Ну, люди, которые хотят получить новозеландское гражданство, почитают нас как богов. Согласны делать все, что им скажут. Мы можем диктовать, куда они должны вложить деньги в Новой Зеландии, где жить, какой открыть бизнес. Как ты понимаешь, у многих новозеландцев есть свои предложения на сей счет. Проталкивая некоторые идеи, можно получить хорошие комиссионные. Мы указываем, в каких гостиницах жить, как добираться. Можем диктовать что угодно.

— У вас есть хороший туристический агент?

— А что? Вообще-то у нас нет постоянного турагента. Если твои цены конкурентоспособны, то я с радостью помог бы подработать земляку. Может, сходим куда-нибудь. Ты был в Эм-Ти-Ви?

В 1988 году театры Эм-Ти-Ви в Тайбэе попадались на каждом углу, все разные. До сих пор у меня не возникало желания туда зайти. Тот, куда привел меня Рой, был одним из самых больших. Мы заплатили смешные деньги за билет, и попали в огромный зал, где посетителям предлагался фантастический выбор музыкальных видеозаписей и лазерных дисков. Подобного изобилия я никогда не видел. Каждый из нас должен был выбрать диск и комнату для просмотра. В Тайбэе вывески пишут на одном языке, на мандаринском диалекте китайского, но иногда попадаются надписи на английском. В этом театре Эм-Ти-Ви имелось два указателя на английском: «Секс» и «Без секса». Из секс-отделения вываливались затраханные парочки. Мы с Роем прошли под вывеской «Без секса» и выбрали одно из многочисленных весьма комфортабельных помещений, оснащенных наисовременнейшей аудио- и видеотехникой. Устроившись на диване, стали смотреть лазерный диск с Джо Кокером в Mad Dogs and Englishmen. Официант принес пиво. Рой достал и раскурил небольшой косяк.

— Думаю, и за тобой водится такой грешок, — заметил он.

— Это настолько очевидно?

— Должен признаться, Говард, я почти не сомневался. Косяк был набит великолепной тайской марихуаной.

— Рой, как ты думаешь, а не захотел бы кто-нибудь из тай-ваньцев эмигрировать на Мальорку или в Уэльс?

— Они поедут куда угодно и привезут с собой кучу бабла, но только если получат гражданство. Если Уэльс станет независимым, у тебя, возможно, появится шанс, но сейчас Великобритания довольно сурово относится к иммигрантам. Про Испанию не знаю. Все страны предоставляют гражданство людям, которые отвечают всем требованиям. Все зависит от твоих связей.

Интересно, гадал я, провел бы Рафаэль несколько миллиардеров с Тайваня через аэропорт Пальмы, чтобы те обратили свое состояние на пользу Мальорки?

— Хотел бы я, чтобы Уэльс получил независимость, Рой. Могли бы произойти большие перемены.

— Что бы ты делал, если бы управлял Уэльсом?

— Я перестал бы впускать новозеландцев, пока их правительство не признает, что в семьдесят втором Уэльс уступил «Олл блэкс» в Кардифф-Армз-Парк из-за нечестной игры.

— Боюсь, дни уэльского регби прошли. Ты поймешь это летом, когда Уэльс будет играть в Новой Зеландии. Но серьезно, что бы ты делал, если бы управлял Уэльсом?

— Прежде всего легализовал марихуану, чтобы в моей стране ее мог курить кто угодно. Активно поддерживал бы выращивание конопли. Разрешил импорт марихуаны.

— С этим многие бы согласились. Я в том числе. А героин? Как насчет него?

— Я бы легализовал все наркотики, но с оговоркой. Пусть марихуану продают и покупают как целебную траву, которая не вредит здоровью. Другие наркотики, вызывающие привыкание, токсичные или приносящие иной вред, следует продавать свободно, но сопровождать полной и правильной информацией относительно их эффекта. Если люди хотят жить под кайфом, отлично, но они должны знать, с чем имеют дело. Общество может себе позволить субсидировать тех немногих личностей, которые, как это ни печально, не мыслят себе иной жизни.

— И только-то? Ты думаешь, что легализация наркотиков решила бы все проблемы?

— Многие. Наверняка я бы уничтожил атомные электростанции и вооруженные силы, высвободил бы капиталы, вложенные в оборонный комплекс. Тогда не стало бы очень богатых или очень бедных. Все бы работали. Ты же знаешь, обычная история.

— В Новой Зеландии тебя бы точно в тюрьму посадили, Говард. Почему бы тебе не уговорить тайваньцев построить пару заводов в Уэльсе, Говард? Создать новые рабочие места.

— Но ты сказал, что тайваньцев Уэльс не интересует — слишком сложно получить гражданство.

— Да, но это другое дело. Посмотри, сколько в Уэльсе японских заводов. И японцы не пытаются осесть там. Тай-ваньцы те же японцы. Они готовы осваивать любой рынок, чтобы заработать много денег.

— Почему же их нет в Уэльсе?

— Потому что ни один уэльсец не сделал им привлекательного предложения, сулящего налоговые льготы, вид на жительство и возможности в будущем получить гражданство. Почему бы тебе не стать тем человеком, который первым построит тайваньский завод в Уэльсе?

— И как я найду тайваньцев, которых заинтересует такое предложение?

— Я вижу около двадцати каждый день.

Следующая неделя прошла за ужинами, коктейлями и разного рода встречами с руководством промышленных предприятий и турагентств.

Обзаведясь обширной информацией о деловой практике на Тайване и кучей знакомых из местной элиты, я вернулся в Лондон. Балендо пришел в восхищение. Он мог предложить правительству Новой Зеландии и всем, кто летел на Тайвань, более дешевые билеты. Начался обмен телексами между Лондоном, Новой Зеландией и Тайбэем. Через несколько недель «Международный туристический центр Гонконга» стал ведущим продавцом билетов «Китайских авиалиний» в Англии и заполучил в клиенты «Эвергрин», самую крупную в мире компанию по контейнерным морским перевозкам.

Я нанял исследователя, чтобы узнать, какие льготы предлагают желающим открыть предприятия в Южном Уэльсе. Резюмировал информацию и написал легкий для понимания доклад.

В ходе этих изысканий, я познакомился с американцем, любителем го, которого звали Майкл Кац. Он был адвокатом, имел право практиковать в Великобритании и Соединенных Штатах и знал кое-что о моем прошлом. Игра в го сделала нас друзьями.

С того самого времени, как я узнал от Тома Сунде, что мной занимаются агенты DEA, мне хотелось получить заключение грамотного юриста о том, удастся ли американцам добиться моей экстрадиции. Кац сказал, что может слетать в Америку, изучить законы об экстрадиции, встретиться с адвокатами и властями и раскопать всю информацию, имеющую отношение к моему делу.

Вернувшись в Пальму, я побеседовал с Рафаэлем на тот предмет, сумеем ли мы извлечь какую-нибудь пользу из желания тайваньских магнатов приехать на Мальорку, построить здесь дома и фабрики. Он уверял, что сумеем. Рафаэль не собирался нарушать испанские иммиграционные законы, но видел иные возможности. Он представил меня Луису Пине из Университета Балеарских островов, который подготовил подробный отчет об экономической ситуации на Мальорке, и с министром туризма Мальорки, снабдившим меня кучей рекламной информации.

В июне 1988 года я, за исключением двадцати косяков в день, не позволял себе ничего предосудительного и жил спокойно. Поездки на Тайвань и в Лондон не мешали мне проводить гораздо больше времени дома и получать от этого удовольствие. Многие мои законные проекты теперь сосредоточивались на Пальме. Не было нужды облетать полмира ради деловой встречи или получения денег. Какое-то время я тешил себя порочной идеей баснословно разбогатеть законными способами, но вскоре от нее отказался. Люди в этом преуспевшие казались несчастными или внушали отвращение. Те немногие умные и счастливые богачи, которых я знал, либо были преступниками, либо принадлежали к академической элите. Я имел множество знакомых в криминальном мире, а вот с ученой средой не соприкасался со студенческой скамьи. Было ошибкой потерять с нею связь.

Каждые семь лет бывшие выпускники Баллиола получают приглашение встретиться со своим выпуском. Я окончил колледж в 1967 году, но ни в 1974, ни в 1981 на приглашения не откликнулся. В 1988 году я передумал и полетел из Пальмы в Лондон. Джулиан Пето встретил меня в Хитроу и отвез в Оксфорд на машине.

Было странно снова гулять по внутреннему двору Баллиола. Мои сокурсники за двадцать лет мало изменились, и старые связи быстро возрождались. Моих подвигов по части контрабанды гашиша никто не осуждал, ощущался лишь интерес и вежливое любопытство. Мы обменивались телефонами и адресами, строили планы, как встретимся снова. К сожалению, Мак не приехал, но дал о себе знать. Он обретался в Лондоне и на меня, казалось, зла не держал.

Один из сокурсников, уэльсец Питер Гиббинс, стал состоятельным профессором. Во время каникул он проводил семинары по информационным технологиям для менеджеров со всего мира. Мы поговорили о Тайване, о том, интересна ли тайваньцам европейская бизнес-практика. Питер спросил, не подберу ли я желающих поучаствовать в семинарах, которые он организует и на которые пригласит ведущих академических лекторов. Гостей с Тайваня можно поселить в студенческом общежитии Баллиола. Я согласился помочь чем смогу.

В Пальме меня ожидало несколько бредовых сообщений от Роджера Ривза. Мы встретились в кафе в Санта-Понсе, маленьком курортном городке на побережье, на полпути между Ла-Вилетой и домом Роджера в Андрайтксе.

— Говард, мальчик мой, паспорт, который ты мне дал, оказался лажей.

— Что значит лажей? Его выписали прямо в паспортном столе.

— Мне наплевать, где выписали эту лажу. На прошлой неделе я отправился в Амстердам. На иммиграционном контроле взглянули в паспорт и потащили допрашивать.

— Но, Роджер, могли быть другие причины. Вдруг полиция села тебе на хвост, пока ты летел?

— Черта с два! Я только и собирался, что купить лодку-другую. Копы не делают стойку на такие вещи.

— Почему нет, Роджер? Чем интересовалась голландская полиция?

— Я не остался, чтобы выяснить. Ну уж нет! С божьей помощью дернул оттуда.

— В смысле?! Тебя преследовали?

— Преследовали? Еще как! Я чесанул через взлетную полосу, перелез через две высоченные изгороди из колючки вокруг аэропорта. Меня на кусочки изрезало. Слушай, может, дело и не в паспорте, но ты гарантируешь, что он чист?

— Не могу.

— Хорошо. Достань другой.

Спустя несколько часов Роджер позвонил мне домой:

— Говард, либо они охотятся за тобой, либо ты коп.

— Что?!

— Как только ты отъехал от кафе в Санта-Понсе, четверо в штатском вышли из машины и попытались меня арестовать. Наговорили какого-то дерьма про машину, про то, что должны посмотреть мои документы. Я распихал их и удрал через пекарню. Если бы не господня помощь, меня бы засадили в клетку. Они за тобой охотятся, приятель.

— Тогда почему же они меня не арестовали, Роджер?

— То-то и оно, Говард. Думаю, нам не стоит разговаривать какое-то время.

— Роджер, ты же не считаешь, что я полицейский, правда?

— Нет, не считаю. Конечно, нет. Но чую опасность. Большую опасность.

В тот же день со мной связался Том Сунде и потребовал денег на мою защиту. Я сказал, что живу в ладах с законом, а потому денег не имею. И добавил, что если бы агенты DEA собирались меня арестовать, давно бы уже так и сделали. Он ответил, что большое жюри собирается предъявить мне обвинение. За четверть миллиона долларов я получу все материалы. Я ему не поверил. Он объявил, что дружбы ради заниматься этим не будет, но предупредит, если арест станет неминуем.

На следующий день к нам пришла жена Роджера, Мари. Сразу после нашего с Роджером разговора Ривзы поехали забрать сына из школы на другом конце Пальмы. Несколько вооруженных полицейских окружили машину и арестовали Роджера. Ночь он провел в полицейском участке, а утром его повезли во Дворец правосудия на встречу с судьей, кабинет которого находился на втором этаже. Роджер, хоть и был в наручниках, перемахнул через стол судьи, выпрыгнул из окна и упал на крышу припаркованной машины. Он мчался по главной улице, преследуемый ордой полицейских, пока его не схватили. Теперь он находился в тюрьме, в Пальме. Его выдачи добивались немцы, а не американцы.

Мне пришлось долго расспрашивать Мари, прежде чем в тумане забрезжила истина. Мак-Канн поставил Роджеру кучу марокканского гашиша, а тот нанял немецкое грузовое судно с немецкой же командой, чтобы отвезти дурь в Англию. Немцев арестовали в Германии, когда судно пришвартовалось в порту уже без груза. Они сразу выложили властям все, что знали. Немецкий закон запрещает использовать корабли для перевозки наркотиков. Роджеру было предъявлено обвинение в Любеке, и он не сомневался, что немцы и ко мне имеют претензии.

Я покинул Пальму на первом же самолете. Оставаться там стало опасно. Со мной был чемодан бумаг, относящихся к иммиграции тайваньцев на Пальму, семинарам по информационным технологиям и строительству заводов в Южном Уэльсе. Я прилетел в Тайбэй и поселился в гостинице «Фортуна». Хоть я и прихватил паспорт на имя Уильяма Тетли (спрятанный в картонной сторонке книжного переплета), но пользовался настоящим удостоверением личности. Я не прятался. Не считал, что нахожусь в бегах. Просто на Тайване я чувствовал себя в безопасности. Там даже не существовало американского посольства.

Пока я находился в Европе, Рой Ричарде на пару недель слетал в Новую Зеландию и побеседовал обо мне с друзьями в Уэллингтоне. Один из них читал «Счастливые времена» Дэвида Лея. Рой привез книжку и попросил у меня автограф.

Ричарде помог мне заключить с «Чайна метал» предварительное соглашение о строительстве завода в Южном Уэльсе и вручил длинный список тайваньских миллионеров, желающих жить на Мальорке и вкладывать там деньги. Кроме того, некоторые менеджеры промышленных предприятий заинтересовались семинарами в Оксфорде. Чтобы поддержать отношения с Маликом, я договорился о закупке тюбиков для зубной пасты. Дела шли просто великолепно.

Джерри Уилле нашел меня через Балендо. Мы почти год не разговаривали. Джерри сказал, что от знакомого адвоката, имеющего связи в DEA, услышал, будто в Майами большое жюри приняло обвинительный акт против него, меня и других. По всей видимости, меня считали главарем преступного клана. Американцы собирались потребовать моей экстрадиции.

Была ночь. Я пошел прогуляться по кампусу Тайваньского университета. Должен ли я снова исчезнуть и жить по паспорту Тетли? Тайком, урывками встречаться с женой, детьми и родителями? Осесть на Тайване? Ведь это одна из немногих территорий, не заключивших с США договор об экстрадиции. И похоже, я тут приживусь. По крайней мере, семья сможет проводить со мной много времени.

Я отправился к Нести, мы пропустили по стаканчику. В баре было против обыкновения пусто.

— Где Мария? — спросил я, не увидев его жены.

— Пошла в Храм Собаки со своим дядей.

— Что это, черт возьми, за собачий храм?

— Есть только один Храм Собаки, Говард. Он стоит на берегу рядом с Таншуй, в часе-двух езды отсюда. Тридцать лет назад рыбацкий сампан разбился во время шторма, и погибли все тридцать три человека, которые были на борту. Их всех похоронили в общей могиле. Собака одного из рыбаков прыгнула в могилу, да так и не вылезла. Ее тоже похоронили. Теперь эту собаку почитают воплощением верности, и она покоится в храме на берегу. Верность — очень важная вещь для преступника. Поэтому многие из тех, кто преступил закон, приходят туда молиться.

Я расспросил Нести, как найти Храм Собаки, и добрался туда на такси. Приехал на рассвете. На парковке возле храма теснились всевозможные средства передвижения, от мотороллеров до «мерседесов». Тысячи нищих, гангстеров и проституток сновали между автостоянкой и святилищем. Внутри храма перед двухметровой статуей из черного камня люди стояли на коленях и молились собаке. Кто-то лепил на изваяние крохотные листочки сусального золота. Моя молитва была простой: «Сделай, чтобы я остался с женой и детьми!» При одной мысли о детях на глазах выступили слезы. Мифэнви собиралась провести с нами лето, а мне редко выпадала возможность побыть сразу со всеми своими четырьмя детьми. Всего несколько дней отделяло меня от годовщины свадьбы. Я хотел быть с женщиной, которую люблю.

Майкл Кац прилетел ко мне в Тайбэй из Лос-Анджелеса. Он собрал кучу бумаг об экстрадиции и деле Эрни Комбса. Последние подтверждали, что телефоны в моем доме на Мальорке прослушивались. По мнению Каца, обвинения против меня не выдвигали, и запроса на выдачу не поступало. Я воспринял его слова как ответ на свою молитву собаке. Я мог возвращаться в Пальму.

Покончив с делами, я полетел из Тайбэя в Вену, потом в Цюрих. Позвонил Тому Сунде из аэропорта. Он посоветовал мне не задерживаться в Пальме более сорока восьми часов. Рафаэль встретил меня в аэропорту Пальмы, провел в обход иммиграционного и таможенного контроля и отвез домой. Я завалил детей подарками из Тайваня и, чтобы отпраздновать годовщину свадьбы, повел Джуди поужинать в «Тристан», в «Пуэрто портале», затем мы отправились в «Уэллиз» выпить с Джеффри Кенионом. Уик-энд я провел в кругу семьи.