Увидев их, заведующая всплеснула руками:
– Сонечка… Вадик! Ну, как вы, мои дорогие?
– Всё в порядке, – как можно ровнее ответила Соня.
– Бледная ты какая… Всё знаю, ничего не спрашиваю…
– У нас всё нормально, – Соня решила сразу перейти к делу, – Нина Степановна, скажите, вы примете Вадика в группу? Не стоит ему всё время дома сидеть. Я собираюсь искать работу и…
– Ну… а почему бы нет? – на секунду замявшись, ответила заведующая. – Можешь приводить завтра, как обычно.
– Спасибо! Только… сколько нам надо платить?
Нина Степановна сразу же поняла, о чём речь.
– Оставим за Вадиком льготу, как за сиротой, у меня все документы сохранились, приказ есть. Не переживай.
– Вот спасибо! – обрадовалась Соня.
– А… можно тебя спросить? Где ты собираешься работу искать?
– Не знаю пока. Пройдусь по всем школам, садам… посмотрю объявления.
Женщина покачала головой:
– Сонечка, боюсь, у тебя ничего не выйдет. Меня, например, предупредили, чтобы обратно тебя не брала, буквально вчера. И с квартирой они своего добьются.
Соня, конечно, предполагала, что Калюжные её не простят, но…
– Даже вчера? Как приятно… не забывают! – не выдержав, горько воскликнула она.
– Софья Васильевна…
– Нет, ну скажите, чего они не уймутся… чего им ещё надо?! Сейчас-то – чего?
– Валентина тебя ненавидит, никак не успокоится, – вздохнула заведующая.
– Почему же? Чем я теперь ей мешаю?
– Не знаю, дорогая… Наверное, ревность. Удивляюсь на Дмитрия – уж он-то мог бы похлопотать, не совсем же ему безразлично, что теперь с вами?!
– Ну, ничего… – бормотала Соня. – На стенках мой портрет не развешан, весь город они не предупредят. Не возьмут по специальности, пойду мыть полы.
– Ой, а знаешь… – задумчиво приложила палец к губам Нина Степановна. – У нас в интернате вечно нехватка кадров. Пойди туда и попросись в нянечки – Калюжные, небось, и не вспомнили про него, они только школы да детсады обзвонили. Авось не узнают, а узнают – не велика потеря, возьмёшь да уйдёшь.
– Отлично. Я так и сделаю, – решительно кивнула Соня. – Спасибо за совет.
Нянечкой так нянечкой… В своё время она побоялась работать там воспитателем, а теперь пойдёт мыть толчки. Но… не страшно, у себя в группе она уже несколько месяцев заменяла няню. Правда, интернат – это тебе не элитный садик.
– Ну и славно, – подытожила заведующая. – Сейчас Дмитрий женится, мать успокоится, а через полгодика я тебя снова возьму.
– В смысле… женится? – замерла на месте Соня.
– Ой… – женщина смутилась. – Ты ведь не знаешь, наверное. Но это ведь по расчёту – у них там кругом один расчёт, ты же понимаешь…
– На ком? – бесцветным голосом спросила Соня.
Могла и не спрашивать.
– Забыла, как зовут. На падчерице Калюжного.
* * *
– Я боялась тебе сказать… – Анька глядела исподлобья. – Валерия смеётся: мамаша раньше Наташку терпеть не могла, а теперь расхваливает – девочка-то с наследством. А по мне – так этой мерзкой мамане всё одно, на ком Димку женить, лишь бы не на тебе!
Соня молчала. Пару часов назад она получила удар – ножом в спину, да так с этим ножом и осталась – истекать кровью. Она не понимала, как это может быть правдой? Да, она не раз в эти дни вспоминала Наташу, не сомневаясь, что теперь она ещё активнее возьмётся за Митю. Но, положа руку на сердце, не верила, что он поведётся. Женитьба? Нет, нет, невозможно… Это просто ложь, провокация его родных – специально для Сони, чтобы сделать ей побольнее!
Даже если Дима наплевал на венчание… Для чего ему новая кабала, когда кругом столько возможностей? Да что там, все девушки города могли стать его… И уж если ему бы приспичило – «сестрёнка» нырнула бы в койку и без всякой свадьбы.
– Не расстраивайся, Сонечка! – уговаривала Анюта. – Ты же понимаешь – она наследница, хотят её бабло прибрать.
– Понимаю. Не понимаю, почему он в этом участвует.
– Да ему-то что? Ему сказали – он сделал. Можно подумать, ему это помешает по бабам шляться!
Соня слушала её, пытаясь понять, что происходит. В денежную подоплёку она не верила – у Мити и так хватает теперь денег. А в голову уже закралась отвратная мысль: Митя ушёл не просто так, от жены – к маме. Он уже знал, что уходит к Наташе. Наивная, Соня поверила, что к Наташе он ничего не испытывает. Но, если вспомнить все его трогательные разговоры с «сестрёнкой»… его зависимость от неё – несмотря ни на что… Соня сжала кулаки. Какой же дурой она была! Наивной, ничего не видящей дурой… Она же помнит: в своей семье – так просто нельзя. А тут все карты сошлись. Приданное любви не помеха. Родители – за.
А эта дрянь… Предала собственную мать, закрыла глаза на её убийство, чтобы заполучить того, о ком мечтала с детских лет.
Да и сам он – ничем не лучше. Он продал – и Соню, и Вадика, которого так просил усыновить. Ради денег Калюжного перешагнул через все свои принципы… Или никаких принципов не было вовсе? От безграничного доверия Соня перешла в полное отрицание всего, что, казалось, было в Мите хорошего.
– Останусь с тобой, – объявила сестра. – Что-то ты совсем никакая…
На этот раз Соня не возражала. Уложив Вадика, обе устроились на диване.
– Завтра суд, – напомнила Анька, – посмотрим на папочку… В глаза поглядим.
– Разве он придёт? Он же доверенность выдал.
– Придёт – решение получать. Не знаю, правда, зачем. Звонил, пьяненький, нёс какую-то ахинею, оправдывался, мол, ради меня это делает. Что всё его – это моё…
– Ага… А ещё Жанночкино и Оленькино.
– Да ну его, он козёл. Может, теперь угомонится? Получит свою бумажку и не будет квартиру трогать.
– Да нет. Дело доведут до конца. Нина Степановна сказала, – бесцветным голосом сообщила Соня.
– Вадика-то она в садик взяла?
– Да, завтра поведу. И льготы нам сохранили.
– Кстати, – деловым голосом начала Анька. – Ты не думай, я вам бабок подкину, с голоду не помрёте.
– Нет, Анечка, спасибо, у меня ещё много… – поспешила отказаться Соня. – Дима, между прочим, голодными нас не оставил. Положил сорок тысяч на счёт.
– Ого! Какая щедрость! – презрительно усмехнулась сестра.
– Ну, наверное, папа больше не дал. Ань, придётся тебе поработать посыльной. Вернёшь эти деньги – Валерии передашь.
– А может…
– Нет, не может! – отрезала Соня. – И вот ещё… забери мобильник его… в коридоре остался.
– Ой, у Димона такой аппарат клёвый! А можно, я для Костика возьму?
– Нет, нельзя! Сама, что ли, не понимаешь?
Они ещё долго разговаривали. В конце концов, Соне пришлось притвориться спящей – иначе Анька свела бы её с ума в своеобразных попытках утешить: то предлагала проколоть
Мите шины, то ей в голову приходили куда более радикальные меры, касающиеся его половых органов.
Сестра замолчала, и Соня действительно попыталась заснуть, но не тут-то было. Прежняя боль, ставшая уже привычной, сменилась новой, острой, нестерпимой. Одно дело – догадываться, другое – знать. В ближайшее время… Да нет, чего ждать, скорее всего, уже сейчас, вот этой самой ночью, Митя лежит рядом с грудастой брюнеткой без талии, снимает с неё дорогущее белье, целует и ласкает так, как ещё несколько дней назад ласкал Соню.
А Наташа – вцепляется в него своими короткими загорелыми пальцами с отличным маникюром. Да какое она имеет право! Митя принадлежит Соне, принадлежит ей по закону, перед Богом! Только… что толку об этом думать? Он сделал свой выбор – сделал по доброй воле. И Наташа тут ни при чём. Он сам – предатель. Его – Соня никогда не простит.
Анька всхрапнула во сне. Соня подумала о сестре с теплом – как здорово, что она у неё есть, взбалмошная, несерьёзная, но такая искренняя и родная. Соня осторожно погладила её по голове – так, как гладила мама. За своей любовью Соня не видела никого. Она поставила мужа во главу угла, и он сиял ей оттуда, как солнце в окошке. Но солнце оказалось ненастоящим, оно потеряло своё право светить, покрылось грязными пятнами. Зато остались те, кто нуждается в её любви – сестра, Вадик. Если Соня сможет устроиться на работу в интернат – там будет столько маленьких людей, которым понадобится её забота! И никто не запретит Соне любить, никакое предательство, никакие свадьбы. Это её право, её воля. А Митя… Единственное, что она сможет для него сделать – это молиться за него. Потому что он – всё равно её муж. Перед Богом и перед людьми. В болезни и здравии, в богатстве и бедности, в горе и радости.
Как интересно разделилась их семья… Здравие и богатство достались Мите. Бедность, болезнь и горе – Соне. Но, если бы ей предоставили выбирать – она выбрала бы то же самое.
* * *
Утром она повела Вадика в сад. Идти ему не хотелось, особенно когда он понял, что Соня больше не будет его воспитательницей. Но она осталась тверда. К тому же, узнав, что Надежды Петровны там нет, Вадик повеселел.
Танечка встретила их тепло. Наверное, даже очень хорошему человеку куда проще сострадать чужой беде, чем радоваться счастью ближнего. Вот и у Танечки – радоваться получалось гораздо хуже. Но смотрела она всё-таки без злорадства и явно испытывала неловкость от того, что знает о позорной Сониной отставке.
– Какая ты молодец, что взяла Вадика, – негромко заговорила девушка, пока мальчик переобувался. – Ты просто герой! Тебе и самой нелегко, а ты…
Соня внутренне сжалась. Сейчас она хорошо понимала Мару, которая терпеть не могла обсуждать свои подвиги.
– Да просто дедушка попросил, – поморщившись, куда-то в сторону сказала она.
Пусть лучше думают про квартиру, чем про то, что она – герой. Тем более что сейчас не она спасает Вадика, а Вадик – её.
Танечка ещё несколько секунд мучилась от любопытства, наверное, ей хотелось узнать, вернётся ли Соня к прежнему жениху, на работу, или ещё что-нибудь, о чём судачили в садике. Но, будучи вежливой и тактичной, девочка удержалась.
Соня ещё немного постояла, наблюдая, как Вадик осваивается в группе. Дети ему обрадовались – они всегда радовались, когда долго отсутствующий возвращался.
– Ну, зайка, я пойду, – сказала ему Соня. – Вечером жди.
– Мама… – глаза у Вадика быстро наполнялись слезами. – А ты когда придёшь?
– Это не твоя мама! – тотчас подскочила к нему Настя. – Это наша Софья Васильевна!
– Это теперь не ваша! А моя Софья Васильевна! – рассердился мальчик. – Она только меня воспитывает! А вас – нет!
Соня никогда раньше не видела, чтобы он проявлял такую агрессию – чуть было не напал на девочку с кулаками. Настя растерянно перевела взгляд на Соню.
– А нас вы больше не хотите воспитывать?
– Хочу, – улыбнулась Соня. – Но Вадик теперь мой сын, он правду сказал. Так что смотрите, не обижайте его! А то я буду думать, что вы меня больше не любите.
Настя деловито кивнула, тут же приняв сказанное к сведению, снисходительно хлопнула Вадика по плечу, да так, что он чуть не упал.
– Пошли! – заявила она. – Побьем вместе Янку – она твой стул заняла!
* * *
В суде на заседании действительно появился Вова. Остальное оказалось вполне предсказуемо: Калюжные довели дело до конца, так, как и предсказывал Митя. Завещание было аннулировано. Отчиму присудили одну треть жилплощади, предложив сёстрам или разменять квартиру, или выплатить компенсацию новому собственнику. Соня очень надеялась, что Аньке удастся уговорить отца подождать с активными действиями. Тем более что в суде Вова расклеился. Он неожиданно вскочил с места и принялся причитать:
– Это… я – это… я по справедливости всё хочу! Доча, это я ради тебя только, доча моя! Вы так и запишите, что всё – доче моей, Анечке, а мне самому ничего не надо, у меня есть уголочек. Мне главное, чтобы воровке этой ничего не досталось от нашей с Марочкой квартирки…
Судья раздражённо уставилась на него. Адвокат Калюжного тут же надавил своему подопечному на плечо, быстро и зло произнёс на ухо несколько фраз, и тот обмяк, понурился, замотал головой.
– Ну… то есть… всё, как вот тут говорят… всё правильно… – забормотал он.
Не обращая на него никакого внимания, судья вынесла постановление и, соблюдая регламент, огласила возможность обжалования. Обжаловать, все понимали, было бесполезно.
Соня почти не нервничала, Анька и та разозлилась сильнее. Соня только посматривала на часы – она хотела ещё съездить по поводу работы и пораньше забрать Вадика.
Расставшись с сестрой, Соня поспешила в интернат, усиленно молясь по дороге, чтобы получить это место. Директор её узнала – поинтересовалась, как продвигаются дела с опекунством. Соня объяснила, что всё упирается в справку с работы, и тут же спросила, возьмут ли её в няни. Ольга Филипповна удивилась – она знала о Сониной квалификации. И тогда Соня неожиданно взяла и честно рассказала, что происходит. Услышав фамилию Калюжных, директор нахмурилась. Соня обречённо ждала отказа.
– Да и… ладно! – решилась вдруг Ольга Филипповна. – Мне никаких указаний не поступало, с меня и взятки гладки. По крайней мере, справку успеешь взять, нарисуем тебе там нормальный доход. А нянечки нам очень нужны. На ночь оставаться сможешь? Хотя бы раз в три дня.
– На ночь… А Вадик?.. Если только с собой его… Это ведь можно?
– Кроватка всегда найдётся.
– Но мне его из садика забирать надо – в те дни, когда я днём. Хотя бы в половину седьмого, – просительно сказала Соня.
– Придумаем что-нибудь. Так что, решено?
– Да.
– Тогда так. Меня тут несколько дней не будет, вернусь в пятницу. Придёшь, осмотришься, всё оформим.
– Хорошо.
– И будь готова выйти уже в субботу. У нас тут не так, как в саду – выходные по графику. Договорились?
– Да, да, конечно.
Окрылённая, словно получила работу в престижной школе, Соня рванула на автобус. По расписанию он отходил минут через двадцать. Она поглядывала на часы, решая, пойти ли пешком – а это минут тридцать пять, или замёрзнуть, дожидаясь транспорта. Было начало шестого, в садик она успевала в любом случае. Соня решила пойти.
Но по дороге настроение, так неожиданно поднятое, упало донельзя. Чему радоваться? Ничего хорошего больше не будет. Переходя пустое шоссе, Соня в который раз поймала себя на преступной мысли, что ей хочется помедлить и дождаться, пока из-за поворота вылетит автомобиль… Эти мысли были ужасны, греховны, и Соня гнала их от себя, как могла. Она заставляла себя вспоминать, как Вадик называет её мамой, как искренне у него это получается. Надо поспешить к нему, к её малышу, он так ждёт, он соскучился…
На улице уже стемнело, накануне снег подтаял, а к вечеру подморозило, и она шла, выбирая путь, чтобы не поскользнуться. Но всё-таки наступила не туда, и нога подвернулась. Соня попыталась сохранить равновесие, но не получилось. Она, несомненно, упала бы, если бы кто-то, шедший за ней следом, не подхватил её. Нащупывая поверхность, Соня невольно ухватилась за куртку спасителя, и выпрямилась, готовая извиниться и поблагодарить.
Но слова замерли у неё на губах. Всё ещё удерживая её под руку, рядом стоял Митя.
* * *
«Что ты здесь делаешь?» – хотела произнести она, но не смогла. Она вообще ничего не могла говорить. А Митя уже обхватил её, спрятал в свои объятья, с силой прижал к груди её голову.
Соня инстинктивно рванулась, пытаясь освободиться. В душе поднимался гнев, она не понимала, чего ему теперь от неё надо. То есть, как ей казалось, поняла, и это взбесило её ещё больше. Ну уж нет, так унижать себя она не позволит! Ушёл – так ушёл, она ему не коврик – вытирать ноги! Соня дёрнулась, вырываясь, тотчас же поскользнулась снова и упала прямо на него.
– Тихо, тихо… пожалуйста, маленькая моя… – зашептал он ей в ухо. – Я тебе всё расскажу… я шёл за тобой – от суда… Но на улице нельзя… не будем здесь стоять, на виду, пойдём… скорее.
Соня, как под гипнозом, пошла – точнее, он буквально потащил её за собой. Завёл в безлюдную подворотню, прижал к стене и принялся целовать – жадно, горячо, насильно удерживая, как маньяк свою жертву. В голове у Сони поплыло, рассудок отключился.
Но как только он немного приотпустил её, делая вдох, она с ненавистью отбросила его руки.
– Мерзость какая… – проговорила она. – Как ты смеешь…
– Подожди, подожди, – он приложил ладонь к её губам. – Мне надо сказать тебе… пока есть возможность.
Митя оглянулся по сторонам, словно преследуемый преступник.
– Слушай. Дома ничего не говори – дома установлена прослушка… у меня не было выхода…
– Что-о установлено? – не поняла Соня.
– Ира принесла мне записку от… Жени, – он поморщился, выговаривая имя соперника. – Что у нас в доме жучки. Это – Калюжный, он… Я не мог ничего – понимаешь? Вот, подожди…
Соню поразило, что он назвал отца по фамилии. Неужели она ждала не зря – Митя всё-таки пришёл, он сейчас всё объяснит? Но… Соня знала теперь слишком много, чтобы нуждаться в его объяснениях. Он живёт у отца, ездит на джипе и женится на Наташе – он сделал свой выбор, так что он может ещё сказать?
А Митя уже совал ей в руку какую-то бумажку. Соня автоматически развернула её и прочла: «Вслух ничего не говори. В квартире установлена прослушка. Понял, что это значит? Ничего не трогай. На меня не ссылайся, записку уничтожь. ВспомниЛ.».
Что это? Та самая записка – от Жени? Соня не знала, его ли это почерк – они никогда не переписывались. Буквы были чёткие, отрывистые, как будто печатные.
– Вот я и… поехал к Калюжному, – произнёс Митя, тревожно наблюдая за её реакцией. – Я не собирался к ним возвращаться…
– Видно, он тебя убедил, – отвернулась Соня.
– Убедил, – горестно кивнул Митя. – Ещё как убедил. Я, когда пошёл… решил – хватит! Надо всё это заканчивать, выведу его на чистую воду, спрошу про Ларису, запишу его слова, как он меня записывает! Купил по дороге диктофон, зашёл в «Видео-маркет» на станции…
– Ну и как – записал?
– Да. Сейчас, подожди… – он в который раз оглянулся и полез в карман.
– Зачем, Дима? К чему это всё? Ты сам всё решил и… Что ты хочешь теперь доказать?
– Нет, Сонь, не сам. Не называй меня так… подожди, послушай. Мне пришлось сказать тебе весь этот бред, будто я от тебя ухожу – чтобы там слышали!
– Ты был очень убедителен – я поверила. Мне надо идти… пусти – Вадик ждёт.
– Ты моя жена, – Митя сильнее сдавил объятья, – и ты меня выслушаешь. Соня, это глупо, мы теряем время, другой возможности может не быть!
– Жена? – Соня была вне себя от ярости. – Жена, значит? У тебя, кажется, намечается вторая! А сколько всего по плану?
– Ты всё поймёшь, – нетерпеливо мотнул головой он. – Я не отпущу тебя, пока ты всё не поймёшь.
Всё это походило на плохой сериал. Митя вытащил из куртки маленький диктофон – примерно с таким Анька ходила на лекции. Сам надел Соне наушники и снова прижал её к себе, с трудом удерживаясь от поцелуев. И она покорилась. Невзирая на всё, что узнала и пережила, Соня не могла ни оттолкнуть Митю, ни вырваться из его объятий, о которых так хотела забыть эти дни и о которых продолжала мечтать.
На улице проезжали машины, заглушая запись, звук периодически прерывался. Но Соня представила себе эту сцену так, как если бы всё происходило при ней.
Калюжный-старший приходу сына не удивился. Заявил, что ждал его. Митя раскланиваться не стал, сразу же перешёл к делу. Голос его дрожал от возмущения, Соня как будто видела, с каким бешенством он смотрит, как ходят желваки у него на лице.
– Ты поставил в мой дом прослушку. Зачем? Чего тебе от нас надо?
– Твой дом?
Это был голос вальяжного босса, низкий, презрительный.
– Этот сарай – твой дом? Видать, мать права. Тебя зомбировали, сын.
– Я тебе не сын!
– Фильтруй базар! Это ещё что за заявы? Смотри, не пожалей!
Большому начальнику оказался не чужд уголовный жаргон.
– Уже не о чем жалеть.
– Не торопись – торопилку откусят. Откуда узнал про жучки?
– Нашёл.
– Значит, тот, кто ставил – болван.
– Просто я тоже не идиот.
– Она знает?
– Соня? Нет, я не стал её пугать.
– Отлично. Нашёл и нашёл – дальше-то что?
– Оставь нас в покое! Чего ты добиваешься?
– Объясняю. Димка, ты взрослый мужик. Я, может, и дал бы тебе ещё поиграться, да мать загибается. Лица на ней нет, скорую через день вызываю. Пора эту х…ю заканчивать. Да и обстоятельства нынче не те, некогда ждать. Проблему твою надо решать. И я её решу.
– Ты хорошо свои записи слушал? Не понял – я не вернусь! Я люблю её!
– Я понял только, что мой сын не в себе. Издевается над матерью. Ради какой-то твари послал её на фиг. Стелется перед жидовкой, старше его на восемь лет! Гробит свою жизнь. Теперь ещё кормит чужого приблудка. Да, слушал я тебя, слушал! Ты стал не похож на себя!
– Да, стал: не на себя, а на тебя! И ты… хоть ещё одно слово… только скажи о ней!.. Из тебя грязь льётся, как… Да ты даже не видел её ни разу!
– А в каком тоне мне о ней говорить?! – неожиданно взревел отец. – Всё я про неё знаю! Чего мне на неё смотреть – была бы ещё красотка! Вон папка валяется: фотки – и в фас, и в профиль. И цвет глаз, и размер ноги. И про семейку её знаю. И что к попам тебя затаскала!
– А мать в церковь ходит – это как, ничего? Тебя креститься заставила – ты пошёл. А ты знаешь, что у матери тоже еврейская кровь?
– Не трогай маму! – тон у Калюжного стал угрожающим.
– У неё та кровь, которая надо! И она всю жизнь над тобой тряслась! Она одна натерпелась… готова верить во всё. Я перед ней так виноват… скажет, прыгни в окно – прыгну, не то что креститься. А эта – хитрожопая, мозги тебе промыла….
– Не смей, я сказал! – выкрикнул Митя. – Вот ты говоришь – ради матери… ая – ради своей жены! На всё готов!
Должно быть, он сжал кулаки и шагнул навстречу отцу.
– Да как ты сравнивать смеешь? – презрительно ответил тот. – Маме твоей двадцать лет было, она ангелом была! Ты вообще с головой-то дружишь? Жена, б… Или эта с… в постели чё вытворяет – нашлялась к тридцати годам, натаскалась… Так давай я тебе шлюх оплачу – натрахаешься вдоволь, угомонишься…
– Она – моя жена! Прекрати её оскорблять!
– У неё таких мужей – знаешь, сколько было?
– Что… что ты сказал?! Я – её муж. Никого у неё не было!
– Твою мать, Димка! Не будь дураком! Не знал, что у неё ещё ё… есть?
Молчание. Соня представила лицо Мити в этот момент. Подняла на него глаза – сейчас он застыл в тревожном ожидании.
– Зачем… ты… поставил прослушку… – в наушниках снова послышался его голос. Он говорил теперь медленно и устало.
– Отстань от нас… Пожалуйста, отстань…
– Нет, – раздался баритон Калюжного. – Первый шаг для решения проблемы – собрать информацию. Я же тебе объяснял: кто владеет информацией, владеет миром.
Он помолчал, и, судя по звукам, прошёлся по комнате.
– Ладно, всё, хорош воздух гонять. Давай серьёзно, – произнёс вдруг отец совсем иным, доверительным тоном. – Отлично, что ты пришёл, сын, назрел разговор. Между нами, понял? Мать не втягивай. Значит, слушай сюда. У Наташки – треть всего, что я наживал. Наживал я это не для Наташки. Сделал в своё время глупость – подарок Ларисе. Но я рассчитывал на её преданность. Глупо, знаю. В тот момент мне была нужна эта женщина. Вот такое же помраченье случилось, как у тебя.
– А теперь видать, не нужна стала…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Это ведь ты… убил Ларису?
Соня вздрогнула, услышав, какой мукой дались Мите эти слова. Но Калюжный остался спокоен.
– Да, – коротко ответил он. – Ты – мой сын, от тебя я ничего скрывать не стану. Лариса перешла грань. Встала мне поперёк горла. Унижать и грабить себя я никому не позволю. Не она первая, не она последняя. Если бы я позволял каждому безнаказанно… Я не был бы тем, кто я есть сейчас.
Он произнёс это почти лениво, без напора, с расстановочкой. Соня вслушивалась, пытаясь понять – испытывает ли Калюжный хоть каплю сомнения в своём праве лишать людей жизни или рушить их судьбы. Ей показалось, что в его голосе возникло нечто показное – вроде как человек убеждает самого себя, что поступает правильно.
– А мать – в курсе, как ты решаешь проблемы? Или вы заодно? – глухо спросил Митя.
Даже в записи было слышно, как он боится услышать ответ.
– Я тебя предупредил – не трогай мать! – в голосе Калюжного впервые за весь разговор появилась тревога. – Нет, конечно! И не вздумай ей, слышишь!.. У неё сердце… У мамы другие методы – вообще-то дурацкие. Это её штучки всё – насчёт твоей сектантки. Уволить, квартиру отобрать… Фантазёрка. Я ей помогал, конечно, делал, как она скажет. Она… ты знаешь – она единственная женщина в моей жизни. Тебе круто повезло, что ты – её сын. Она всё ждала – мол, Димка вернётся, надоест ему, но я-то тебя знаю. Ты у нас парень упёртый, весь в меня. Сдохнешь – но на своём настоишь. Между прочим, я хотел по-доброму. Предложил этой твоей… хорошую компенсацию. Но она, видать, нацелилась на всё. Обломается! Имей в виду: ты – моё вложение, самое главное в жизни. Никому не позволю забирать мои вложения. И тебе самому тоже. Так что… Возвращайся, пока не поздно, сынок. Здесь твой дом. Только здесь. Здесь теперь твоя мама. Плюнь на самолюбие. Я тебя и так уважаю. Погорячились – и будет. Всё моё – твоё, ты же знаешь.
Соня услышала в голосе Митиного отца по-настоящему тёплые, сердечные нотки – он был сейчас искренен. Она даже представила, как он положил руку на плечо сына.
– Я не вернусь! – отрезал Митя, не желая поддаваться на его любящий тон, и, наверное, сбросил с плеча его руку. – Самолюбие тут ни при чем. Я люблю эту женщину и буду любить всегда. Она тоже – единственная в моей жизни! Мне не нужны твои бабки. С кровью чужой… И Соне не нужны. Хотя что тебе объяснять? Не вернусь, ни за что, понял?
– Вернё-ё-ошься, – голос у Калюжного перестал быть добрым. – Больше церемониться не буду, хватит.
– Ну и что, что ты нам сделаешь, что вы ещё придумаете? Ну чего тебе от меня надо? Ну, хочешь – найми мне киллера, как для Ларисы! Что, может, у тебя бабок не хватит? Только в том случае ты меня и получишь! В гробу!
– Димка! Знаешь, мне это сейчас что напомнило? – Соня услышала смех – отрывистый, словно Калюжный закашлялся. – Помнишь – Тарас Бульба? Как его там… забыл, как сынка звали – продал отца за бабу. А тот ему – «Я тебя породил, я и убью!» Так там хоть така-ая была, понять можно… ха-ха-ха!
Митя молчал. Наконец, Калюжный прекратил хохотать.
– Убей, – услышала Соня тихий голос мужа. – Прямо сейчас – сам, без киллера. Слабо?
– Ладно, хватит, – резко прервал его отец. – Убью, коли просишь. Но – не тебя. В тебя я слишком много вбухал. Не тебя. Её.
– Что… Ч-ч-что т-т-ы сказал?! – Митя даже начал заикаться.
– Что слышал. Не хочешь по-хорошему – решим твой вопрос радикально. Уберу, как бревно на моём пути. Была проблема – и нет.
Соня вновь подняла глаза на Митю, представляя, как у него похолодело внутри в тот момент. Она вспомнила отчаянье и страх у него в глазах, тогда, дома, на кухне.
– Что? Ты… ты не посмеешь! Я же тебе никогда не прощу!
– Обойдусь без прощения твоего.
– Я… Я тогда сам тебя…
– Кишка тонка. Ещё спасибо скажешь. Когда выбора нет – куда проще.
– Ты… ты – ненормальный! Тебя надо в психушку… Я ни дня не буду жить без неё – слышишь, ты, урод, выродок?! У тебя не будет сына – чего ты добьёшься? Если хоть волос слетит с её головы… Я… я…
Голос у него прервался – Митя задохнулся от страха или бешенства, Соня не знала. Сейчас он смотрел на неё с любовью и тревогой.
– А зачем мне такой сын? – жёстко произнёс Калюжный. – Ты меня знаешь – я слов на ветер не бросаю. Хочешь – рискни, проверь. А хочешь, обойдёмся без жертв, мне фиолетово. Имей в виду – Лариска сама была виновата. И ты – виноват будешь сам. И никогда себе не простишь. А у меня выхода нет – или ты вернёшься, или эта фигня закончится. Никому не позволю забирать моё. Тем более каким-то грязным жидовкам.
В диктофоне настала тишина – видать, у Мити не осталось слов. Потом снова раздался голос отца.
– Значит, так. Вот мои условия. Не хочешь радикальных мер – бросай свою бабу, и пусть живёт, мне на неё чихать. Близко к ней больше не подходи. А самое главное – вот что. Деньги должны быть в одном кармане, значит, Наташка должна остаться в семье. Женишься на Наташке. Вернёшь всё наше назад. А она визжать будет от счастья, как кошка мартовская.
– Ты спятил… Ты просто чудовище… моральный урод…
– Не слышу ответа.
– Хорошо… – застонал Митя. – Я вернусь! Только оставь меня в покое! Я не могу жениться – я женат!
– Это не обсуждается, – Калюжный не слушал. – Даю тебе сутки. Прощаешься, посылаешь свою тихоню подальше – да так, чтоб не бегала за тобой, чтоб поняла – раз и навсегда. Если не сможешь – её убираю я.
– Ты… ты это серьёзно? Я не верю…
– Идиот! Во что – не веришь? Сказать, как умирала Лариска? Что перед смертью крикнула? Как обмочилась от страха… Наташки не оказалось, прошляпили. Может, и к лучшему, Бог отвёл. По правде – мне её жаль было, хоть и на Ларискиной совести всё… И сейчас неохота связываться, геморройно уже, подозрительно. С детства девку растил. Возьмёшь её на себя – повезло бабе.
– Не трогай… не смей трогать Соню… – в голосе Мити слышался холодный ужас. – Скажи… Скажи, что ничего ей не сделаешь!
– От тебя зависит. А то – выбирай варианты, какой интереснее? Машина на переходе… но тут может быть накладка – вдруг живая останется? Можно покруче взять – за все мамины страдания. Изнасилование в подъезде – как тебе? Маньяк в городе – насилует и убивает своих жертв. Правда, мне больше нравится взрыв бытового газа. Чисто и быстро. Кстати, проблема устраняется вместе с вашим подкидышем – чтобы уж никаких больше концов. Наташка тебе родного родит. Собственно, для того и прослушку установили. Чтобы тебя случайно не грохнуть.
Снова тишина. Потом раздался голос мужа – Соня поняла, он сломался.
– Нелюдь ты… – тихо сказал Митя. – Я уйду от неё. Поклянись не трогать её, иначе…
– Слово Антона Калюжного.
– Тогда… верни ей работу. Квартиру.
– Нет, не могу. Надо было раньше думать, когда предлагали. Я – своему слову хозяин, играю только по своим правилам. И всё довожу до конца. Должников надо наказывать, наглецов – ставить на место. Мать хочет, чтобы эта девка осталась ни с чем. Так что пусть радуется, что живая. Теперь главное. С Наташкой заключим брачный контракт. Всё её имущество делится на три части. Одна треть – моя, одна – твоя. Это справедливо – пока я не буду в тебе уверен, как в самом себе. Треть – Натке, и это оч-ч-чень по-божески, если помнить, что она могла гнить сейчас рядом с мамочкой. Будем считать, компенсируем ей смерть Лариски.
– И что же… она согласна?
– А то! Вот она-то как раз свою выгоду понимает.
– Она… она и так тебе всё отдаст, она тебя боится!
– Не хочу загонять её в угол – коль не мёртвая, лучше – благодарная. У меня врагов хватает, взять только Мокина, что за Лариской прибрать хотел. Он сейчас притих, а зуб точит. Ты пойми, сын, неуязвимых нет. Кое-кто роёт под меня – для чего мне лишние проблемы?
– Ты можешь купить у Наташки всё… ты же предлагал Ларисе!
– Всё это и так моё! Ларка со мной хотя бы когда-то трахалась. Да и Мокин давил. А этой малявке платить не буду, с какой стати? Нет, только женитьба – всё общее, в рамках семьи. И ты в себя малость придёшь. Делом займёшься.
– То есть ты меня ей продаёшь?
– Дурак! Для тебя же всё делаю. А там – разбирайся. Хочешь – пользуй, хочешь – гуляй. И поработай, наконец, сам. Фирму и рестораны давно пора отдать тебе – не бабе таким делом рулить. Ну, чего замолчал-то? Вернись к жизни, сынок!
– Ненавижу… – услышала Соня голос мужа. – Никогда не стану твоим…
– Лирику не разводи! – гаркнул на него отец. – Будь мужиком.
Снова пауза, Соне показалось она очень страшной, как будто в этот момент могло случиться что-то непоправимое.
– Ну что – всё? – несколько беспокойно спросил Калюжный. – Уяснил ситуэйшн? Жду действий. И пожалей мать – она у нас не вечная. Если с ней что из-за тебя… Пущу твою сучку в расход, даже не задумаюсь.
– Будь ты проклят…
Раздался какой-то шум, потом – громкий стук двери и шаги по лестнице. Видно, Митя, выбегая, забыл отключить диктофон. Потом – тишина. Соня вытащила из уха наушник.
– Ты… как ты мог – согласиться на его условия? Как? – не понимала она.
Митя ошалело уставился на неё.
– А что… что, по-твоему, я мог сделать? Дома – прослушка, мне надо было показать, что я тебя бросил!
– Я не про то! Как ты вообще мог повестись, согласиться на всё?
– А что – у меня выбор был?!
– Выбор есть всегда! Ты выбрал – двоежёнство! Ложь! Ты пошёл на поводу у убийцы… шантажиста!
– Есть? Выбор – есть? Соня… ты с ума сошла? Да, я выбрал! Наташку в фате! Чем тебя в гробу… закрытом… Думаешь, я смог бы жить после этого? Зная, что убил тебя? Самоубийство – смертный грех, Сонь, ты сама говорила. Ты этого хочешь?
– Нет… ты должен был… должен был доказать ему, что это тебя не сломит… Пойти в милицию… к прокурору… рассказать всё матери…
– Соня… Соня, Соня, Соня… – простонал он. – О чём ты? Мать бы мне не поверила. Или… ещё хуже – стала бы с ним заодно. Милиция куплена, прокурор – вообще наш друг семьи!
– Зачем же ты тогда брал диктофон?
– Я… я не знал, что он так повернёт! Тобой – я рисковать не стану! Не послушали бы меня менты, это ж ясно! И – что тогда?
– Тогда… тогда предоставить всё воле Божьей. И, возможно, он бы не допустил…
– Возможно?! Я не могу предоставить всё Его воле! Он поручил мне беречь и охранять тебя. Теперь я за тебя в ответе!
– Мы должны жить по Его закону. И тогда всё, что должно случиться – пускай случилось бы!
– Да? А ты себя на моё место поставила? Представь, что Вадика или Аньку убьют по твоей вине? Только потому, что ты не выполнила какое-то условие! Сонь, да я не только женюсь, я дам себе руку отрезать, глаз вырвать – лишь бы ты не пострадала…
Соня закрыла лицо ладонями.
– И что же теперь? Что? – простонала она.
– Я всё продумал… – Митя обхватил её ещё крепче и снова начал целовать – лицо, шею. – Подпишем с Наташкой контракт, как хочет Калюжный. Сыграем свадьбу. И я сразу уеду – в Москву. Потом выждем время, пока всё затихнет. Оформишь Вадика, и я перетащу вас туда. Снимем вам жильё в другом районе, Москва большая. Деньги у меня будут. Отец ничего не узнает.
– Что? – Соня вытаращила на него глаза. – Буду прятаться, с ребёнком? А если выследят – этого ты не боишься? Какая же разница тогда… И что – так всю жизнь, пока не найдут? А Наташа? Она поедет за тобой, даже не сомневайся!
– Другого выхода нет! – шёпотом выкрикивал Митя. – Бросить вас здесь – без жилья и денег? Здесь всё равно опасно для вас… Мы с тобой – одно целое. Мы должны быть вместе. Помнишь, что сказал священник?
– Если ты хочешь быть с нами – будь с нами в открытую! Как раньше!
– Нет! Это не в моих силах. Даже если уйти с работы, таскаться за тобой по пятам – я не сумею тебя защитить… А ещё Вадька…
– Я никуда не поеду. Не стану прятаться. Пусть всё будет, как будет. А как поступишь ты… Митя, это – дело твоей совести… Вторая жена! Господи, Митя, ты для меня это делаешь, да? Мне такого не надо, не надо меня так спасать! Ты меня убиваешь этим…
Но он слышал только своё.
– Значит, останешься? Может, с Женей? С ним надёжней, спокойней, не надо прятаться! – почти прошипел он.
Глаза у него метали молнии.
– Вот ты о чём беспокоишься! – усмехнулась Соня. – По себе судишь… Я себе второго мужа не заведу. Делай, что считаешь нужным, Мить. Но мы никуда не поедем!
– Соня! Что ты со мной творишь… Как, как так можно? Ты перекладываешь всё – на меня одного. А я ничего не могу сделать… Наверное, я не мужик… Наверное, надо просто его убить… Убить Калюжного… Решить, как он говорит, радикально.
– Не смей! – испугалась Соня. – Ты навлечёшь этим страшные беды! На себя, на меня… Это смертный грех!
– Да куда не плюнь – всё смертный грех, – скривился он.
– Митя… не надо, не пугай меня! Мы ни к чему не придём сейчас здесь, в этой подворотне. Мне надо срочно бежать в садик. Пожалуйста, отпусти меня.
– Сонечка… Соня, ты сейчас не отвечай ничего. Я найду способ связаться с тобой… Чуть позже, они всё ещё следят – за тобой, за мной. Ты только подожди, не руби с плеча, пожалуйста… Подумай, и ты сама поймёшь… Неужели ты бы смогла иначе?
– Я слушала ваш разговор, Мить. Я не верю в это. Он взял тебя на понт! Может, и Ларису убил не он. Просто ему выгодно тебя запугать!
– Я не стану проверять! Не могу рассчитывать, что это понт. Я его лучше знаю. Он всегда повторяет – моё слово закон… ты же сама слышала – ну зачем притворяешься?
– Пусти меня, Мить… Я не вижу никакого выхода. Если ты боишься и идёшь у него на поводу – выхода нет.
– Я не могу быть рядом с вами каждую секунду! Да и это его не остановит! – отчаянно выкрикнул он. – Мы ходим по кругу, Сонь…
– Ты будешь с нами тайком – в обеденный перерыв, да? А в остальное время – с Наташей. Будешь спать с ней… Митя, будешь, я знаю!
– Я не буду с ней спать! Это просто фикция, пойми!
– Нет, Мить… Я не смогу жить в этой «фикции»! Если ты женишься – между нами всё кончено, – на глазах у Сони выступили слёзы.
– Сонь, ты меня пожалей хоть! Нельзя же, нельзя так! Не выполню его условий – тебя убьют. Поэтому я женюсь, Сонь. Это решено.
– Тогда… лучше больше никогда не появляйся рядом со мной, Мить…
– Соня, Сонечка, ну почему ты меня не слышишь?!
В подворотню, где они прятались, завернул грузовик. Митя вжал Соню в стенку, закрывая на узком проходе от автомобиля, и жадно прижался губами к её губам. У Сони прервалось дыхание, так ей хотелось сейчас, чтобы он никогда её не отпускал…
– Мне пора… – прошептала она, отворачиваясь. – Я опаздываю. Там Вадик…
– Пойдём отсюда, – сказал он. – Я посажу тебя на такси. Сонечка, я сам найду, как связаться. В квартире ничего обо мне не говори.
Он подхватил её под руку и вытянул на улицу. Быстрым шагом они пошли вдоль дороги.
– Как он там – Вадька? Скучаю по нему, не могу…
– Он тоже… сердце мне разрывает!
– А зачем ты была в интернате? – вспомнил он вдруг. – Это что-то насчёт него?
– Ага… обратно решила сдать, – усмехнулась Соня. – Ты – меня, я – его…
– Соня!
– Я устраиваюсь туда на работу.
– Правда? Кем?
– Нянечкой.
– То есть уборщицей? – в его голосе послышался ужас.
– Спасибо скажи, что берут.
– Сонь… ты об этом тоже дома не говори… Вообще ничего про себя не говори! Предупреди Аньку…
– Твоя мама, видать, мечтает, чтобы я сдохла от голода вместе с ребёнком? Большой души человек…
– Молчи… – с болью произнёс он. – Я знаю, чего она добивается – выжить тебя из города. Но если мы сами уедем, вместе…
– Митя! Ты понимаешь, что говоришь? Что предлагаешь? Представь, ну представь! Ты живёшь в квартире отца, а мы снимаем жильё – на его, как ты правильно сказал, кровавые… И вместе дурим Калюжных, водим за нос твою… так называемую жену… тратим её деньги… А ты – ездишь ко мне тайком на подаренном папой джипе! Словно я – твоя любовница, будем скрываться, прятаться по углам! Это противно, мерзко, лживо, как ты не видишь! Это я – твоя жена, Митя! Я, а не она!
– Но что… что же делать, Соня?
Она резко остановилась, повернулась к нему лицом.
– Хорошо, – неожиданно сказала она. – Хорошо, я согласна. Оформлю усыновление, и уедем, спрячемся. Но – не в Москву… куда-нибудь за Урал, на другой конец страны, хоть в деревню какую, где нас не найдут… Будем жить, как подсказывает совесть. И будь что будет.
– Нет, Соня, нет… Так нельзя… это самоубийство. Без денег мы ничего не сможем. И я не смогу ждать, пока ты оформишь Вадьку, отец с меня не слезет, ему нужны Наткины бабки! Он ни перед чем не остановится.
– Тогда… заплатим отцу Вадика… чтобы считалось, что мальчик с ним. И уедем – без оформления… – Соня схватилась за голову. – Нет, нет, что я несу? Нельзя рисковать ребёнком – вдруг его отберут?
– Вот именно! Нельзя рисковать! Даже если мы спрячемся вместе… Калюжный – он ведь на краю света найдёт!
– Всесилен он, что ли? Да за пределами города его никто знать не знает!
– Найдёт, Сонь!
– Паранойя… А может… может… ты не его боишься? Ты… хочешь жить на обе ноги – и машину свою с квартирами иметь… и меня. Только, Мить… это невозможно! Несовместимо! Я никогда не буду с тобой, пока ты живёшь в том мире! Я не стану участвовать в обмане. Или ты остаёшься со мной, или – всё, стена.
– Так… так ты обо мне думаешь? – задохнулся от возмущения Митя. – Думаешь, я могу дышать с Калюжным одним воздухом? Зная о нём всё? Ради тачки и бабок? Как ты могла, Соня?! Ты и правда считаешь, что я на это способен?
– Не знаю… – она зажмурилась, страдая от собственных обвинений. – Правда, Мить, ничего не пойму… Прости, по-моему, ты и сам не знаешь… Боже мой, сколько сейчас времени?
Соня с тревогой глянула на часы – десять минут седьмого, а надо ещё доехать. Душа её раздваивалась – она не могла, не хотела расставаться с Митей, ей надо было видеть его, дотрагиваться до него. Она не знала, как это возможно – оторваться от него сейчас и уйти. Но в садике ждал Вадик.
Они вышли на шоссе. Соня подняла руку, пытаясь поймать такси. Она делала, наконец, так, как надо. Точнее, кто-то делал всё за неё.
– Нет, подожди… – не успокаивался он. – Как ты можешь – даже думать, что я…
– А что мне думать? Ты живёшь с отцом, в его доме, да?
– Да, но…
– Ты мог поехать в квартиру матери! Её сейчас нет там! Но ты…
– Соня, да потому что! Я должен знать, что они делают! Предлагаешь сидеть в другом районе и трястись за тебя?!
– Ну да! Рядом с Наташкиной спальней трястись покомфортней! Только не говори, что она к тебе не лезет! Невеста… Блин, Митя! Как ты можешь…
– Соня, я молчу… сижу и молчу! Видеть их никого не могу, отвечаю – да или нет. А от Наташки вообще тошнит теперь. Я ей сказал – дохлый номер. А ей по фигу!
– Мало ли! Она всё равно надеется! Ей тебя продали – и она тебя заполучит!
– Это её проблемы! Ничего она не получит, кроме печати в паспорте! Пожалуйста, пойми – ничего не изменилось… Я люблю тебя…
Около них уже остановилось такси.
– Митя, иди… мне надо ехать, – быстро проговорила Соня и заглянула к водителю, называя адрес.
– Возьми деньги… – Митя полез в карман, достал бумажник и принялся извлекать непослушными пальцами нужную купюру.
– Нет, Мить, только не эти деньги… ни ста рублей… ни десяти, – твёрдо отвела его руку Соня, усаживаясь в машину. – И больше никаких денег на книжку. Я всё равно их верну.
– Это была моя зарплата, это не…
– Вся зарплата? Тогда на что ты сейчас живёшь?
Соня захлопнула дверцу. Растерянный, Митя остался стоять на шоссе. Потом опомнился, наклонился к приоткрытому стеклу.
– Соня, пожалуйста, только подожди меня… ничего не предпринимай. И… не пускай его, не верь ему, я знаю, он придёт, он умеет внушать… Пожалуйста, подожди, я всё сделаю…
– Кого? – не поняла Соня. – Отца твоего?
– Этого своего – гэбиста! Не открывай ему, слышишь?
Соня только покачала головой: опять!
– Едем? – нетерпеливо спросил водитель.
– Да… – выдохнула она.
Автомобиль отъехал, а Соня, прильнув к стеклу, пыталась разглядеть удаляющуюся фигуру Мити за грязным окном такси. Думала она только о том, увидит ли его ещё, прикоснется ли к нему. И о том, что так и не поцеловала его на прощание.