Она мучительно размышляла обо всём, что услышала. «Представь, что это должно случиться со мной, с Вадиком, с Анькой!» – вспоминала она слова Мити. Соня не могла осуждать его, понимала – положение у него сейчас по-настоящему безвыходное. И как она только могла поверить, что он её предал? Теперь она знала – интуиция её не обманывала, Митя не мог продать её ради машины и денег, он по-прежнему её любит!

Эта мысль наполняла её сердце теплом, но холодной змеёй вползала другая. Наташа! Их брак не сможет остаться фиктивным, между ними уже была связь, пускай и давно. Пожертвовав ради Мити совестью, памятью о матери, отдав Калюжным весь бизнес, Наташа не будет довольствоваться печатью в паспорте, она найдёт способ добиться своей цели. А он – он ведь молодой мужчина, не робот. Когда Сони не будет рядом – долго не выдержит.

Она не могла думать об этом – но это было реальностью. Стиснув зубы, Соня металась по углам, ища выход. Выхода не находилось. Она честно попыталась представить, что идёт на его предложение – ничего не получилось. О том, чтобы ехать тайком в Москву и жить там на правах любовницы, и речи идти не могло. Да и её собственное предложение спрятаться в сибирской деревне вместе с ребёнком казалось не менее фантастическим. Но что же делать, что? Жизнь разводила их навсегда, и Соня могла только молиться, зная, на какие искушения обрекает мужа, и как ему придётся за это расплачиваться.

Иногда у неё возникали совсем бредовые идеи – пойти к Калюжному, высказать ему всё, потребовать… Но Соня вспоминала голос в диктофоне: с такими людьми по-человечески говорить бесполезно. А думая о Валентине Юрьевне, Соня сразу же представляла себе истеричку с обезумевшими глазами, кидающуюся на неё и орущую что-то про секту. Что ей можно объяснить?

В тот день, когда они с Митей расстались, Соня прибежала в садик последней. Танечка вслух не попрекнула, но посмотрела осуждающе: сама, мол, знаешь, что такое сидеть с единственным ребёнком до семи часов.

Находиться в собственном доме теперь, зная, что каждое слово слышат чужие люди, стало невыносимо. Соня вначале даже с Вадиком боялась разговаривать, но потом решила: будет вести себя, как обычно. Это Калюжные вторгаются в её дом, в её жизнь. А она – имеет полное право жить так, как хочет, и не обращать внимания на чужую подлость. Вот только Аньку надо предупредить… Не рассказывать ей дома про интернат – а то Калюжные перекроют и этот путь. И ещё – чтобы ничего не говорила Валерии.

До выхода на новую работу оставалось ещё два дня. В среду Соня отвела Вадика в садик, клятвенно пообещав забрать его раньше всех. Вернулась домой и села в кресло – делать она ничего не могла. Взяла в руки лиса, но разговора не получилось – беседовать с Борисом при прослушке она не могла даже мысленно.

Думала она, конечно, о Мите. Сердце обливалось кровью от безысходной жалости к нему. И тут Соня впервые в жизни ощутила настоящую, безудержную ненависть к Калюжным.

Это было не брезгливое чувство, сродни тому, что вызывал у неё отчим; не ревность, которую она испытывала к Наташе. Соня и прежде считала Митиных родителей своими врагами, осуждала за подлость, страдала от несправедливых обид. Но сейчас ей пришлось испытать нечто иное, по силе и глубине сравнимое со страстью и одержимостью. Она вдруг поняла – пока есть на свете Калюжный, ничего хорошего никогда не будет! И пожелала ему самых страшных бед и страданий – за всех его жертв. Она злорадно представляла, как Калюжный мучается от страшной болезни, корчится от страха, мучимый преступниками…

Но приступ прошёл – схлынул, как волна от песчаного берега. И Соня с ужасом заглянула в свою душу – заглянула и испугалась. Нет, она не позволит… Не позволит им превратить себя в такое же чудовище! Они умножают зло, но ненависть не исправишь ненавистью. Эти люди страшно больны, Соня обязана их пожалеть. Они несчастны – и дело не только в будущей расплате. Они не способны распознать любовь, они не живут, а рассчитывают и строят козни, могут раздавить собственного, горячо любимого сына и испытать при этом удовлетворение. Более убогих людей Соня в жизни не видела. Даже у Вовы – иу того имелись зачатки совести, но не у Калюжных.

Соня вскочила и побежала в церковь. Единственное, что она могла сделать для них – это помолиться. А вдруг они что-то поймут, хотя бы задумаются? Разве можно упускать этот шанс – сейчас, пока ещё не поздно? И самое главное, надо срочно спасать себя – от заразной болезни под названием «калюжность».

Несмотря на своё решение, Соне стоило немалых усилий написать имена Антона и Валентины на листочке «за здравие», поставить за них свечи и искренне помолиться. Но всё-таки она сделала это и, неудовлетворённая до конца, периодически борясь с новыми приступами ненависти, приплелась домой.

Открыла ключом дверь, но не успела захлопнуть её за собой, как услышала негромкий голос из собственной комнаты:

– Это я. Не пугайся.

Соня чуть не подпрыгнула от неожиданности. Хорошо ещё, что он сказал это прежде, чем показался.

– Откуда у тебя ключ? Ты же его отдал… – медленно проговорила она, входя.

– Сонь, я всегда делаю запасной. Кстати, почему ты до сих пор не сменила замок?

Женя сидел в кресле, листая журнал, свободно вытянув ноги в собственных тапочках (расставшись с женихом, Соня запрятала их глубоко в шкаф – подальше от Митиных глаз, но, видно, не так глубоко, как считала). При появлении хозяйки незваный гость медленно поднял голову.

– Считала тебя порядочным человеком… – выдохнула она.

– Соня… – Женя смотрел на неё снисходительно, как на маленькую, несущую глупости девочку. – Ну что ты прямо… Я человек дела. И кстати, никогда тебе не врал. Просто не всегда и не обо всём говорил – ради твоего же блага.

Соне хотелось заорать, но она смогла только выдавить:

– Уходи… Пожалуйста… уходи!

Её взгляд повторял то же самое гораздо красноречивее.

– Без паники, – строго приказал Женя.

– Прошу тебя…

– Чего ты боишься? Самой себя?

– Нет, тебя!

– Глупости. Я не насильник, детка. Но если боишься – звони в милицию.

– Женя! Если ты хоть каплю меня уважаешь! Если ты… если…

– Погоди, – спокойно, не обращая внимания на её истерику, сказал он. – У меня есть к тебе разговор.

И тут он неожиданно сделал чёткий, понятный знак: глазами показал на потолок и приложил палец к губам – мол, тише, нас слушают. Соня замерла на месте, словно он приказал не молчать, а не двигаться.

– Налей, мне, пожалуйста, чаю, – попросил Женя. – Это не трудно? У тебя есть какое-нибудь печенье… ну, или сушки…

Одновременно с этими словами он вытащил из кармана листок, неслышно развернул и протянул Соне. Она прочла надпись, сделанную печатным почерком – таким же, как и в Митиной записке: «Ты в опасности, в квартире прослушка. Пока ты одна, К-ые от тебя не отвяжутся. Внимание! Сейчас я буду уговаривать тебя вернуться ко мне. Ты немного поломаешься и согласишься. Потом я уйду и попробую убедить их отстать от тебя».

Соня подняла голову и посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, что это: какая-то его ненормальная шутка, уловка, провокация или… Глаза у Жени были серьёзными и напряжёнными, как никогда. Соня вдруг поняла, что имел в виду Митя, когда сказал, что Женя смертельно за неё боится. Поняла и… поверила. «Хорошо», – кивнула она. На его лице появилось облегчение и даже что-то похожее на гордость – за неё, за её сообразительность.

– Так как насчёт чая? – подсказал он.

– Ну, ладно, – медленно произнесла она уже вслух. – Я тебя покормлю. Но потом ты сразу уйдёшь.

– Конечно… можно, я пока посмотрю телевизор?

– Смотри… – Соня пожала плечами.

Он, действительно, включил телевизор, сделав погромче звук. Но смотреть не стал. Мягкими, неслышными движениями Женя начал передвигаться по комнате. Он достал из кармана небольшой прибор размером с пейджер – то ли датчик, то ли измеритель, Соня раньше таких не видала, и стал перемещаться с ним по некой одному ему понятной траектории. Без всяких церемоний обследовал не застеленный утром диван, подошёл к мебельной стенке, распахнул дверцы, наклонился и провёл рукой под каждой полкой. Потом заглянул в детский угол и проделал то же самое с подоконником и журнальным столиком. Здесь он задержался, сел на корточки и через несколько секунд указал Соне на маленький предмет на тыльной стороне столешницы, что-то вроде чёрной квадратной коробочки.

Потом махнул Соне – мол, иди на кухню, погреми. Сам пришёл туда следом за ней и, продолжая поиски, параллельно завёл бессмысленный разговор. Спрашивал, как у неё дела, когда она собирается делать ремонт, ругал неумеху-Митю. А Соня невольно повиновалась ему, как под гипнозом. Женя давил сейчас на неё той властью, которой обладают более жёсткие и опытные люди, привыкшие руководить и уверенные в том, что им подчинятся.

Якобы желая пить чай в комнате, Женя вернулся туда и, продолжая разговаривать, ещё раз обошёл её, тщательно оглядел потолок, осмотрел ночник с деревянной полочкой и показал Соне на такую же маленькую штучку, на этот раз напоминающую большую пуговицу. Шокированная, Соня наблюдала за его действиями, следуя за ним по пятам. Подобным образом он обследовал всю квартиру, не исключая ванной и туалета, и нашёл ещё три «жучка» – на телефоне в коридоре, под компьютерной стойкой у Аньки в комнате, и под навесным шкафом на кухне.

Когда все пункты прослушки были обнаружены, Женя приступил ко второй части спектакля.

– Сонь… Хватит уже о ерунде, – внезапно сказал он, прервав самого себя. – Ты ведь знаешь, зачем я пришёл.

– Нет, не знаю… – тоскливо откликнулась Соня.

– Детка… – он повернулся к ней и уставился своим непрозрачным, пристальным взглядом. – Я люблю тебя. Любил и буду любить. Это мой крест, ничего не попишешь.

– Женя, не надо… – искренне взмолилась она, забыв про жучки.

– Нет, Сонь, теперь я так просто от тебя не уйду. Мои предсказания сбылись – пацан тебя бросил, не мог не бросить. Он даже не способен понять, что потерял. Не способен оценить тебя, потому что такая женщина – не для него.

– Спасибо, – усмехнулась Соня, – ты очень добр. Вообще-то все считают наоборот.

– Я не добр, – мрачно ответил Женя. – Просто я тебя знаю. Такое вот со мной приключилось несчастье. Детка… Мне тяжело думать, что ты была с другим. Это правда. Но ещё тяжелее навсегда тебя потерять. Я попробовал найти себе женщин – это оказалось ужасно. Давай начнём всё с нуля, с чистого листа. Только я и ты. Никакого Калюжного не было. Мы по-прежнему жених и невеста, как хотела твоя мама. Ты допустила ошибку. Я… тоже… в чём-то виноват. Знаю, ты не владела собой. Наверное, нам надо было пройти через это. Сонь, скажи мне, что мы через это пройдём.

– Женя, мы с Димой венчались… – тихо проговорила она, не в силах поддержать его план.

– Чушь. Если хочешь, мы и это исправим – ты послушай телевизор, там у них в шоу-бизнесе все разводятся и по сотому разу венчаются, только бабки плати.

Соня возмущённо открыла рот, но Женя тут же приложил ладонь к её губам, приказывая молчать. И она промолчала.

– Я знаю, ты взяла из детдома мальчика, – продолжал он.

– Я не против. Дам ему свою фамилию. Если хочешь – заведём ещё детей. Я в состоянии их содержать. Не захочешь – воля твоя. Соня, я никогда и ни перед одной женщиной так не унижался. Меня – умоляли, я – никогда. И всё-таки я здесь, я делаю это.

Проговорив это, он вздохнул и уставился на Соню с осуждением. Она не знала, что и думать – то ли это связано с его речью, то ли он требует исполнить, наконец, свою роль.

– Для того чтобы потом попрекать всю жизнь? – бесцветно произнесла Соня, словно выполняя приказ.

– Ни одного попрёка ты не услышишь. Но в ответ я потребую одной вещи. Ты полностью прервёшь с ним все отношения. Никогда больше не произнесёшь его имя. Никогда не встретишься, даже чтобы вернуть ему вещи. Если надо, я сам передам. Никогда не будешь разговаривать с ним – по телефону или в инете. Согласна?

– Никаких отношений больше нет. Всё давно порвано…

Ей становилось всё противнее играть в эту игру, особенно после того, как она так гневно обличала притворство и ложь – вчера, с Митей. Но, в конце концов, она-то ведь не собирается замуж на самом деле! «Никаких последствий, только, чтоб снять жучки!» – уговаривала она себя. Ну, не будут же Калюжные проверять – спит ли она с Женей.

«Я не буду спать с Наташкой! Это – фикция», – вспомнила она вдруг Митины слова, и на душе потемнело. Только отступать было поздно.

А Женя наслаждался двусмысленностью ситуации, даже не скрывая этого.

– Ты согласна выйти за меня?

Не дождавшись ответа, он схватил Соню за руку и произнёс:

– Иди ко мне, детка… Пожалуйста, вспомни, что между нами было. Тебе было хорошо со мной. Я никогда не забуду той ночи… Нашей ночи.

Соня ошеломлённо таращилась на него – до какого предела можно притворяться?

– Я хочу быть с тобой. Прямо сейчас, – заявил он.

В его глазах мелькнула насмешка, и в то же время зажглось настоящее острое желание. Женя прищурился. Он вдруг потянул Соню на себя, с силой обхватил её за талию так, что она оказалась прижатой к нему всем телом, жарко провёл рукой по её спине.

Не ожидавшая подобной наглости, Соня дёрнулась, толкнула его, но он так крепко стоял на ногах, что она сама чуть не отлетела к стене. Настаивать Женя не стал. Усмехаясь одними губами, он сложил руки в притворном раскаянии, потом сделал строгое лицо и кивком указал на ночник с подслушивающим устройством – продолжаем, мол, продолжаем, чего ты?

– Не сейчас… – едва сдерживая ярость, выговорила она. – Я сейчас не готова…

– Конечно, детка, прости, – серьёзно ответил он. – Я всё понимаю. Мы поговорим об этом завтра. Или когда ты будешь готова. Кстати, у тебя лампочка криво висит. Этот сопляк, небось, даже уровнем пользоваться не умеет.

Женя протянул руку к ночнику, пошарил на нем и вдруг воскликнул:

– Смотри… подожди-ка… ни фига себе!

Он очень естественно показал голосом, что впервые видит жучок.

– Кто-то установил у тебя прослушку!

– Не может быть… Зачем? – наверное, Соне не хватало артистизма, но она попробовала изобразить изумление и тревогу.

– Так… Мне надо сейчас уехать. Я всё выясню, не волнуйся. Приду к тебе завтра, и мы закончим наш разговор.

Соня подняла брови, но промолчала. В конце концов, надо как-то решить вопрос с жучками – иначе никакой жизни не будет. Нет, Женя прав – пусть Калюжные отстанут от неё навсегда!

Она чувствовала себя виноватой – сыграть роль ей практически не удалось. А ведь Женя пришёл её выручить, защитить, хотя и знает, что всё между ними кончено. И сейчас – рискует, отправляясь к Калюжным. Никто другой не предложит ей такой помощи.

– Хорошо. Я буду тебя ждать, – повинуясь порыву, сказала она.

Женя несколько секунд удивлённо вглядывался в неё, желая понять, какой смысл она вкладывает в эти слова. В его глазах появилась нескрываемая надежда.

– Я приду, детка, – сказал он.

Забрал с тумбочки листок со своими указаниями, бесшумно сложил и убрал в карман, потом обулся и вышел, аккуратно заперев за собой дверь собственным ключом.

* * *

У Сони осталось ощущение, что на неё вылит ушат помоев. На сердце было так тяжело, как если бы она и в самом деле собралась изменить Мите. Теперь она с ужасом представляла, что Женя снова объявится, но и одновременно ждала его, чтобы понять, чем всё закончилось. «Я попробую уговорить их снять жучки и оставить тебя в покое», – так, кажется, он написал на бумажке.

А почему бы сразу не снять, раз уж он все их нашёл своим хитрым прибором? Наверняка Женя это умеет. Тем более что Калюжные услышали главное: у Сони с Митей всё кончено. По её убеждению, этого должно быть вполне достаточно. Но Женя считает, что она, как минимум, должна согласиться выйти за него замуж. А вдруг Калюжные не успокоятся, пока не услышат конкретного ответа? И Женя снова придёт и потребует разыгрывать фарс…

Кстати, его осведомлённость о делах и планах Калюжного, о его конфликте с сыном, о Вадике и о прослушке казалась Соне всё более странной, даже подозрительной. Уж если Калюжные нашли Вову, то не вхож ли к ним и Женя? Но всё-таки Соня не могла в это верить: Женя не предатель, он был когда-то близким ей человеком. И у него есть свои способы получения информации.

В этот день Соня забрала Вадика пораньше. Она захватила санки и, не заворачивая домой, повела его кататься на горку. Вадик радовался, а она оттягивала возвращение. Дом, в котором хозяйничают чужие люди, приходят и дотрагиваются до её вещей, перестал быть её домом. От каждого его угла веяло подлостью, всё казалось осквернено. Соня впервые подумала, что будет рада уехать из этой квартиры – пусть Вова её делит! Это уже не мамин дом, и не тот, в котором они были так счастливы с Митей. Он полон теперь одиночества, страдания и угрозы.

На другое утро Соня, приведя Вадика в группу, обнаружила вместо Танечки свою бывшую сменщицу.

– Ты уже вышла?

Соне не удалось скрыть удивление и досаду – обычно Надька «болела» не менее двух недель.

Та махнула рукой – погоди, мол, и пошла рыться в кладовке.

Увидев подмену, Вадик напрягся и встал, как вкопанный, на пороге.

– Ничего, милый, Надежда Петровна только до обеда, – прошептала ему на ухо Соня.

Надька вышла к ним в раздевалку – никого, кроме них, там сейчас не было.

– С матерью поругалась, – охотно объяснила она. – Брата в больницу увезли. Внуку апельсинов купить не на что, а она пенсию туда таскает – врачам в карманы суёт, супчиком его кормит. Небось, домой решила забрать. Щас! Пущу я его домой, не на ту напали! В общем, у нас война. Больничный, зараза, закрыла. А по мне – пусть бы Танька ещё поработала… Полгода как с училища пришла, а ей сразу – девятый разряд! Я до девятого пять лет пахала.

Надежда завела свою любимую песню, так ничего и не спросив по поводу Вадика.

Повинуясь уговорам, мальчик послушно побрёл в группу, обречённо оглядываясь на Соню. Та виновато посмотрела ему вслед. Даже спускаясь по лестнице, она слышала хорошо поставленный, закалённый в борьбе Надькин голос и её любимое: «А ну-ка!..» Далее по тексту могло следовать что угодно – от приказа принести карандаш до сурового наказания. Соня приостановилась и несколько секунд колебалась, успокаивая себя, что Надежда – не самое худшее зло на земле. Она шагнула на следующую ступеньку, а потом… резко повернулась и кинулась обратно.

Вадик стоял у окошка, приготовившись махать. Услыхав её голос, он тотчас же обернулся, но с места не сдвинулся: правила есть правила, он уже «сдан» воспитателю.

– Надь, можно тебя на минуточку? – позвала Соня.

– Ну, чего? – буркнула Надежда.

– Подойди, будь добра, чтоб я не натоптала.

Воспитательница нехотя вылезла из-за стола – взгляд у неё был недовольным.

– Значит, так, Надежда Петровна, – негромко и быстро произнесла Соня. – Вадик натерпелся за эти дни. Не ори на него – это раз. Если вдруг описается – не вздумай позорить перед детьми. Сними белье незаметно, а если тебе лень – я вечером сама застелю. Короче, не трепи ему нервы – я тебя знаю.

– А то – что? – с недоброй усмешкой уточнила та.

Кровь прилила Соне к голове.

– А то на настоящий больничный уйдёшь! – жёстко сказала она. – Я своему сыну психику ломать не позволю.

Соня ожидала всякой реакции, но Надька вдруг довольно кивнула.

– Во – видишь? – весомо проговорила она, словно указывая на интересный факт. – За своего-то теперь горой стоишь! А раньше молчала в тряпочку. Вот что значит: своя рубашка ближе к телу!

Соня оторопела. Не то чтобы это было справедливым, Соня и раньше не очень-то молчала, но… как бы это сказать – старалась не нарываться по каждому поводу. Надьку всё равно не исправишь, ну и что толку ругаться с ней каждые пять минут? Порой Соня, и правда, терпела, так же, как терпели и дети, и некоторые родители.

– Потому что… – медленно проговорила она. – Потому что у каждого ребёнка должен быть тот, кто за него заступится.

– Вот и я так за своего сына – всем горло перегрызу! – удовлетворённо подтвердила Надька.

– А твоя мать – за своего… – сказала Соня. – Надь, ты бы пустила всё-таки брата домой. Если заботишься о сыне. Подумай, а вдруг Там… что-то есть, а?

* * *

Женя пришёл, как и в прошлый раз, в полдень. На этот раз он не стал открывать дверь своим ключом, а вежливо позвонил. Соня молча пропустила его.

– Привет, – сказал он. – Погоди, я проверю.

Он сделал новый круг со своим приборчиком и, хотя на этот раз уже знал, где искать, тщательно осмотрел всю квартиру.

– Чисто, – наконец, заключил он.

Соня сама заглянула под столик и проверила телефон – ни пуговиц, ни коробочек. Помимо облегченья, Соня испытала отвратительное чувство. Здесь снова побывали – чужие люди ходят сюда, как к себе домой… Когда же они успели – пока она отводила ребёнка?

– Ну, всё, – Женя вольготно расположился в кресле. – Можем, наконец, поговорить спокойно.

– О чём… – выдохнула Соня.

Сигнализацию сняли, значит, разговор про замужество, слава Богу, не понадобится. Она всё ещё надеялась, что Женя помогал ей из чистого альтруизма.

– Обо всём, – коротко ответил он.

– А ты уверен… что здесь ещё нет… видеонаблюдения, к примеру.

– Конечно, уверен, я всё осмотрел.

– Что же это они так… сэкономили… – пробормотала Соня.

– Это сложно, время нужно, да и незачем. А почему ты боишься камер? – усмехнулся он.

Соня разозлилась.

– Жень, – твёрдо сказала она, – спасибо за помощь. Большое спасибо. Отдай мне мой ключ, пожалуйста.

– Пока не могу. Вдруг в следующий раз ты меня не пустишь.

– В след… В следующий? – она даже запнулась. – Женя, ты хам! Это мой дом… как ты можешь так поступать? Потому что меня некому теперь защитить? Это… это – низко!

– А тебя и раньше некому было защитить. Кроме меня.

– Это ты так считаешь! А вот я, например, подозреваю… что это ты… дал Калюжным мой ключ! – выпалила Соня и сама испугалась.

Но Женя ни капельки не смутился.

– Нет, – спокойно ответил он. – В этом не было смысла – ты могла поменять замок тогда, сразу после моего визита. Я, кстати, до сих пор не понимаю, почему ты этого не сделала. Правда, дверь вашу откроет любой дурак. А у Калюжного не дураки работают.

– Значит… – вытаращила глаза Соня, – то есть… ты и не скрываешь, что общаешься с ними?

– Общался.

Она даже потеряла дар речи. Человек сам признаётся в нечистоплотности и говорит об этом почти что с гордостью! Женя снисходительно покачал головой, увидев её реакцию.

– Мне нужно было защитить тебя, – мягко объяснил он, как непонятливому ребёнку. – Спасти от напасти по имени «Дима». Пришлось выбирать доступное орудие.

– Ты… ты… ты совершил подлость и утверждаешь, что защищал меня?!

– Какую же подлость, детка? – пожал плечами Женя.

– Ты… общался с моим врагом! Задумывал что-то с ним… против меня! Помогал травить нас!

– О-о… Сонь, твоя беда в том, что ты слишком начитана. Тебе мерещится всё и сразу – из всех сюжетов. Думаешь, мы разрабатывали спецоперацию под кодовым названием «Разлучить Соню с Димой»? Пока мои интересы совпадали с интересами Калюжных, я пытался найти с ними контакт. Но потом наши пути разошлись.

– Они… от тебя узнали про Вову, да? – вдруг осенило Соню. – Что у нас конфликт? Что он до сих пор прописан у нас? Никто этого не знал, кроме Ирины… значит…

– Ира тут ни при чём. Ты мне сама рассказала – после смерти матери, помнишь?

Женя, казалось, не испытывал ни малейших угрызений совести, напротив, он точно знал, что всё сделал верно. Он терпеливо улыбнулся:

– Детка. Есть такие задания, которые выполнять противно. Ты бы нос воротила, если бы знала. Но кто-то должен это делать. Поставлена задача. Найден способ.

– И цель оправдывает средства… – пробормотала Соня.

– Ты не защищал меня, Женя. Ты мстил. Мы скоро лишимся маминой квартиры. Вот она, твоя любовь – её хорошо видно… по плодам.

– А плоды ещё не созрели, Сонь. Ты должна была понять, что из себя представляет твой мальчик. Его следовало вывести на чистую воду, чтобы он спёкся и променял тебя на безбедную жизнь. Всего лишь вопрос времени, так зачем же тянуть? И ведь он так и сделал, Сонь, согласись.

Она смотрела на Женю во все глаза. Мысль, что она чуть не вышла замуж за этого человека, казалась ей сейчас просто дикой.

– Не надо на меня злиться, детка, – покачал головой он, – квартиру у тебя отсудил не я, а Калюжный. У меня была другая идея, потоньше – поселить папашу по месту прописки, чтобы мальчику жизнь малиной не казалась. Отчим – алкаш, двое на кухне, ну и…

– Зачем же ты пошёл к Калюжному?

– А как бы я Вову заставил? Мне понадобился ресурс – не столько материальный, сколько силовой.

– Боже, Женя… я не понимаю… Как ты мог… зачем?! Почему нельзя было просто оставить меня в покое?!

– Сонь, я хотел, честно, хотел. Я рвал и метал, когда ты выбрала его. Собирался выбросить тебя из головы. Но не смог. Я редко действую на эмоциях, но ты – исключительный случай.

– Эмоции?! Продуманный план! Моего выживания…

– Не твоего, – Женя оставался спокойным и терпеливым.

– И сначала это была именно эмоция. Дней пять промучился, потом не выдержал. Караулил вас около дома, хотел посмотреть… на кого ты меня променяла. Не мог понять, какой ещё студент и откуда. Где искать вас с этим гадёнышем, я не знал. А где, кстати, вы были? На съёмной квартире?

– Нет, на даче.

– Твою мать… Вот подумал про дачу, но решил, что твой козлик туда не захочет, в сарай этот ваш, в холодрыгу. Но это неважно. Что толку, если бы я вас нашёл? Сонь, не поверишь: впервые в жизни не знал, что мне делать…

Она молчала, а Женя продолжил:

– В общем, вас не было, но я увидел Аньку с Костиком. А потом к дому подъехал целый эскорт. У подъезда оставили наружку – я этого парня знал, он из органов ушёл, в частную охрану Калюжного. Я подошёл, спросил, кого ищем, предложил помощь. Он и сказал, что шеф приехал на разборку с сыном. Как они твой дом отыскали – не знаю, я на тебя не наводил, про Калюжного узнал только тогда.

– Нина Степановна сказала, – бессильно выдохнула Соня.

– Чего тут искать…

– Я действовал по наитию, – продолжал он. – Передал агенту, что хочу встретиться с его шефом. Я сам не знал, о чём буду с ним говорить. Но я – человек дела, и я должен был что-нибудь предпринять. В конце концов, выяснить, что его отпрыску от тебя надо.

– И ты встретился с Калюжным!

– Встретился, Сонь. Объяснил, что его сын украл у меня жену. Понял, что Антон и сам не в восторге – ну, я так и думал. Калюжный сказал, что у него пока другие проблемы, и предоставил мне право действовать. Но у меня не было никакого плана. Я узнал, что вы вернулись, и решил сначала увидеть тебя, поговорить. Понять, что происходит. Я надеялся, что ты уже пожалела о том, что натворила. Но ты была как одержимая, не слушала, бредила про венчание… Детка, мне стало так жаль тебя. Я ведь знал, чем всё кончится…

– Не без твоей помощи… – Соне не хотелось даже смотреть на него.

– He-а… Мне и делать ничего не пришлось. Калюжные требовали, чтобы я давил на тебя, но я не стал. Я предпочёл ждать. Правда, я чуть не сделал глупость – после разговора с тобой… решил встретить этого сосунка, объяснить ему, что и как. Пошёл сюда утром, но вдруг увидел твоего отчима. И меня как озарило: пусть мальчик сам покажет себя – во всей красе. Избей я его, убей – ты бы только роняла слёзы, а теперь… сама всё видишь теперь.

– Выбор настоящего мужчины. Не стал избивать сына Калюжного… даже не знаю, как ты сдержался, – ехидно произнесла Соня.

– Да, Сонь, и зря ты иронизируешь. Драка бесцельна, и только бы мне навредила, ты права. И тебе сделал бы хуже – вину свалили бы на тебя.

– И ты предложил Калюжным стратегию…

– Стратегия… Сонь, не смеши. Да, рассказал про Вову, Калюжный выслушал, но ему было некогда. Заявил, что всё это чушь, быстрее купить тебя, раз ты так присосалась, как он выразился… объяснить тебе, что здесь не отломится, мол, бери сейчас, потом не дадут. Я его предупредил, что этот номер не пройдёт, но разве ж ему понять… про тебя… Ну, а как ты отказалась от денег, Валентина сама тобой занялась, по своему усмотрению. Больная баба, на всю голову… Такое навертеть… приватизация, суд, размен… столько людей подкупить, когда всё было просто. Вот и скажи теперь: при чём тут я?

Соня не отвечала, и тон у Жени стал несколько раздражённым.

– Детка, мне незачем оправдываться. Я всегда поступаю верно, поверь. Видишь – я ничего не скрываю, хотя и мог. Моё сотрудничество с Калюжными оказалось коротким. Если на то пошло – ты виновата передо мной гораздо сильней. Я не мог смотреть, как ты тупо губишь свою жизнь. Калюжные тоже не могли видеть вас вместе, вот и вся дружба. Но, увы, они быстро меня отстранили. Видишь ли, я хотел, чтоб хреново стало Димке, а они – чтоб тебе. Последний раз Валентина звонила мне узнать, что за история с ребёнком, истерила, что я ничего не делаю. А я ей объяснил, чтобы с ребёнком тебе не мешала, что это, наоборот, всё только ускорит. И оказался прав.

– Забавно, – усмехнулась Соня. – А как же ты с ней общался? Подпевал, что я корыстная сектантка? Она, небось, удивлялась, как ты на мне жениться хотел, нет?

– Сонь, какой смысл её разубеждать? Чтобы приняла тебя в свои объятья? Прости, на такой героизм я не способен.

– Я уже поняла.

– Послушай. Я знаю: Вова – частично моя вина. Не думай, без жилья я тебя не оставлю, с отчимом твоим разберусь. Захочешь – выкуплю его часть для тебя. Или оставь свою долю Аньке – две трети больше, чем половина, ей хватит. И переезжай ко мне. Ты ведь никогда не интересовалась, а у меня две квартиры и дом за городом. Одну из них – трёшку – я пока сдаю. В любой момент можно освободить. Косметический ремонт, мебель и….

– Классно… – Соня задохнулась от возмущения. – То есть ты загнал меня в угол… Значит – или на улицу, или к тебе. Как здорово ты всё решил! Слов нет, Жень… Просто нет слов!

– Я, между прочим, в курсе, что у ребёнка, которого ты хочешь усыновить, есть шикарная квартира. И куда же я тебя загоняю? Выбор за тобой.

– У Вадика – да, есть… – покачала головой Соня. – Только ты не мог предвидеть, что появится Вадик!

– Я не мог предвидеть, что Калюжные так далеко зайдут!

– не выдержал Женя. – Хватит упрёков, Сонь. Я как узнал про убийство Ларисы… Провёл собственное расследование. Точнее, мне помогли – кое-кто в нашем ведомстве роет против Калюжного, но это – жалкие потуги, и кончатся они плохо. Ты для него враг – не меньше неё. А в чем-то даже и больше. Лариса пыталась забрать только деньги, а ты – их любимое чадо… и деньги!

– Какие деньги? – брезгливо сморщилась Соня. – Ты спятил?

– Сонь, это же не мои слова. Это ты им докажи, что кому-то не нужны их бабки! Калюжный на мои звонки отвечать перестал. Ему надоело ждать, понимаешь? Как только я понял, к чему идёт… я сразу пришёл – предупредить твоего Ромео. Между прочим, тогда он хотя бы допёр, что не такой уж для тебя и подарок.

– Это ты внушил ему, ты!

– Но это же правда. Ты – не для него, Сонь. А вообще-то, я был сильно напуган – просил его не отходить от тебя ни на шаг. Толку, конечно, от него… как от козла молока. Поэтому я сам, как мог, наблюдал за домом. И увидел, как к вам прибыли гости. Я опасался худшего. Но понял, что ребята по другой части.

– А как ты понял? И как они тебя не заметили?

– Я профессионал, – усмехнулся Женя. – Это ответ на оба твоих вопроса. Но с этого момента от меня ничего не зависело – он бы и слушать меня не стал. Я до ручки дошёл от страха. Несколько дней наблюдал сам, но не мог я торчать возле вас постоянно. Пришлось обращаться к твоему киндер-сюрпризу – вот и прислал с Ирой записку. Её не вини, я сказал, что речь о твоей жизни, чтобы не проболталась. А этот твой… просто взял и сбежал. Дерьмо… Зато я, Сонь – я снова здесь. И теперь все твои проблемы буду решать я. Поверь, тебе нечего бояться. Просто положись на меня, вот и всё.

– Митя не сбежал! – горячо возразила Соня. – Он спас меня тем, что ушёл! Он боялся только за меня… Вот если бы тебе поставили условие – или ты уходишь от меня, или меня убьют?!

– Это он сказал, что ли, когда ноги делал? Он ещё и тупой – нести под прослушкой такое?

– Нет, не под прослушкой… то есть… он только намекнул… Я сама догадалась!

Соня с досадой поняла, что чуть не проговорилась об их с Митей встрече. Женя внимательно посмотрел на неё, но дознаваться не стал.

– Ох, Соня, Соня, – демонстративно вздохнул он. – Так ты ему ещё и благодарна, что ли? Бросил тебя – с ребёнком, с жучками, без жилья и без денег.

– А ты… ты просто пользуешься ситуацией! Это ты сейчас… рассчитываешь на мою благодарность, скажешь, нет?

– В какой-то мере, – прищурился он. – Как видишь, я с тобой честен.

– Ничего не выйдет, Жень. Ты больше не будешь решать моих проблем! Спасибо тебе за жучки. Но с этого момента… не надо меня защищать – я ничего не боюсь. Только тебя. Ты – страшный человек. Прости.

– Как говорил классик, – усмехнулся Женя, ничуть не обидевшись, – «люди делятся на две категории: одни не способны ни на что, другие способны на всё, я предпочитаю вторую». Сонь, твой младенец ни на что не способен. Все эти подвиги – курам на смех, враньё, чтобы лицо сохранить. Чем он пожертвовал, ну, скажи, чем? Вернул себе все блага цивилизации – раз! Сел обратно в джипарь – два! Ходит с тёлками по клубам и ресторанам… Вот это жертва ради любимой женщины! Нет, детка, это не я, это он воспользовался ситуацией. Нашёл удобный повод, вспомнил мою подсказку – и благородно отступил. Супер! Очнись, детка! Ну ты же умная женщина! Как же он купил тебя – так дёшево?

Соня молчала – Женя подсыпал ей соли на рану. Она сама мучительно размышляла об этом. Митя ради её безопасности ушёл к родителям. И… действительно получил обратно всё – деньги, власть, автомобиль. Особенно этот автомобиль! Как он мог снова сесть в машину, подаренную отцом! Разве это входило в условия сделки? Кто заставил Митю вернуться целиком и полностью, и душою, и телом? Покинув Соню, он мог жить в одиночестве, не пользоваться ничем от Калюжного!

А как он собирается её спасать? Женится на Наташе! Двоежёнство, измена, обман… Не слишком ли велика цена? Да, он по-прежнему любит Соню, в этом у неё и сейчас нет сомнений, но как удобно – перевести её на нелегальное положение. И овцы будут целы, и волки сыты!

Соня, как могла, гнала от себя гадкие мысли. Она вспомнила Митино лицо, его глубокий, искренний взгляд… Как можно в нём сомневаться – она ведь сама слышала угрозы Калюжного! Женя ничего об этом не знает, но она-то – своими ушами… А джип… Джип – это Митина слабость, что тут поделаешь. Он надолго лишился автомобиля и не роптал – а теперь, наверно, не выдержал…

Нет, нет, чепуха, дело вовсе не в этом! Просто Мите приходится доказывать отцу, что завязал с Соней окончательно. Пусть Митя сдался, но он не предатель! Он загнан в угол, ему плохо, хуже, чем ей сейчас – во сто раз. Женя сам признаёт, что опасность была реальной. Значит, Митя не преувеличивал!

А вот… стоит ли теперь верить бывшему жениху? Что, если они всё разыграли вместе с Калюжным? Нарочно запугали Митю… А история с ключом? Соне внезапно пришла в голову дикая мысль: не сам ли Женя устанавливал эти жучки? Соня уже убедилась, что он умён и хитёр, а его принципы отличаются от её собственных, как небо и земля.

Молчание затянулось. Соня пристально вглядывалась в его лицо, понимая: перед ней – тот самый незнакомец, которого она когда-то впервые увидела в гостях у Ирины. И Соня по-прежнему ничего о нём не знает. Но тут она вспомнила, как Женя ходил по квартире в поисках жучков, его тревожное лицо, опасливые движения. Время, потерянное в тех местах, где прослушка не найдена… Нет, так сыграть невозможно – в этот момент Женя выглядел искренним. Да и выдавать, что у него есть второй ключ, тогда бы не стал.

Решив это, Соня выдохнула с облегченьем – ну не может человек постоянно лгать, вести даже не двойную, а тройную игру! Тем более близкий когда-то человек.

Всё это время Женя спокойно выдерживал её взгляд, в ожидании, что она скажет.

– А чем ты пожертвовал ради меня – снял прослушку? – медленно произнесла Соня. – Предупредил Митю? Но ведь ты сделал это ради себя, чтобы прийти вот сейчас… как ты пришёл. А если бы знал, что Митя останется, не вернётся к Калюжным – предупредил бы?

– Детка… – с горечью произнёс он, а в глазах у него появилась настоящая боль, – если б с тобой что случилось… Как ты можешь спрашивать? Конечно, я тебя хочу – и не скрываю, и не скрывал. Но речь шла о твоей жизни, только об этом я и… Я знал, разумеется, что он слабак и когда-нибудь сдуется, но даже в голову не пришло, что он так позорно сбежит, вместо того, чтобы защитить тебя! Я думал – пойдёт к отцу, отговорит его.

– Позорно сбежит? – возмутилась Соня. – Представь себя на его месте… что он мог сделать? Как бы он защитил?.. Ты что, не слышал? Ему поставили условие!

– Да с чего ты взяла? – презрительно сказал Женя. – Тебе легче так думать, что ли? Мало ли, что он сказал!

– Пусть… даже если и так… – Соня опомнилась и решила быть осторожней. – Всё равно – ответь. Как бы ты в таком случае…

– Это лёгкий вопрос, – пожал плечами он. – Если кто-то угрожает моей жизни или жизни моих близких, он подлежит уничтожению. Настоящий мужчина не может ответить иначе. Ну, разумеется, когда остальные варианты исчерпаны.

– Убить человека?! Собственного отца?!

Соня в ужасе вспомнила Митины слова: «Наверное, я не мужчина». А вдруг эта дикая мысль вновь придёт ему в голову?

– Конечно. И тюрьма бы меня не испугала – там тоже люди живут. Зато знал бы, что ты в безопасности. Но на поступок способен не каждый.

– «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» Вот это – выход?! Это принесло бы худшие беды – мы все бы расплачивались!

– Я тоже читал Достоевского в школе, – хмыкнул Женя.

– Нов наказание я не верю. Я видел, как страдают порядочные люди, которые мухи не обидят. А такие, как Антон Калюжный, всегда в шоколаде. На других он беды навлёк – это да. Но только не на себя.

– Есть и другой суд… – тихо произнесла Соня.

– А, это про то, что грешников на небе накажут? Детка, я уважаю твои… религиозные чувства. Но, на мой взгляд – люди это придумали, чтобы оправдать несправедливость. И своё бездействие.

– Ты ещё про опиум для народа скажи!

– Во-во. А почему бы тогда твоему Богу не «подлечить» грешников здесь, на Земле? Чтобы другим неповадно было.

– Жень, я не хочу в таком тоне… Это вопрос другого уровня.

– Думаешь, я примитив? Или возразить нечего?

– Хорошо… Если коротко – то потому, что Он дал свободу воли и право выбора каждому. Но свобода воли одних часто нарушает права других.

– Тогда все должны знать – какой поступок какие последствия будет иметь. Как в Уголовном кодексе.

– Уголовный кодекс не остановил ни одного преступника. Или очень немногих. Так и здесь – правила все знают, и про последствия тоже. Но…

– Потому что нарушен принцип неотвратимости наказания. Каждый надеется – авось пронесёт. И ведь проносит!

– Он не нарушен. А Бог – не милиция. Он не давит на нас очевидностью. Только тогда каждый будет поступать по собственной вере и совести… тогда будет выбор… а иначе мы стали бы роботами… или рабами. Но Там – вот Там, да, всё будет неотвратимо! – Соня горячилась и сама себе напоминала сейчас Мару, протестующую против «ереси». – И потом… многих уже и здесь, как ты говоришь, «лечат». Которых можно вылечить. А если не лечат, значит, безнадёжный случай – это ещё хуже, как ты не понимаешь!

– Ладно, Сонь! – Женя поднялся с кресла. – Хорош! Это всё чепуха, я здесь не для проповедей. Надо решать нашу с тобой ситуацию.

– Никакой ситуации нет, – Соня напряглась и тоже встала.

– Нам ведь незачем притворяться, да? – он словно не слышал. – Я, конечно, знал, что ты сама не придёшь. И сейчас не рассчитываю, что кинешься ко мне утешаться. Но я тоже гордый мужик. И то, что я вымаливаю тебя вернуться – это многого стоит.

– Куда – вернуться? – резко спросила Соня.

Женя сделал к ней шаг, но она выставила вперёд руку и замотала головой: не подходи.

– К нормальной жизни. К нашему браку. Всё, что я сказал вчера, под прослушкой – могу повторить и сейчас. Обещаю – ни одного попрёка.

– К какому ещё браку? – обалдела она. – Какие попрёки? Женя, я замужем. И всегда буду замужем. Даже если бы я захотела – я не смогла бы это нарушить!

– Не понимаю! – раздражённо заговорил он. – Эти венчания – просто красивая традиция, не более того. Ну ты же умная женщина, у тебя критический ум…

– Это таинство, Женя! Если ты не веришь, то это не значит…

– А ты, почему ты веришь? Это обряд, его проводит обычный человек. Который, прости, пьёт, жрёт и… в туалет ходит в промежутках между службами. Да Всевышнему, коли Он есть, не до того, что там кто-то пропел в рясе над двумя дураками.

– Да, Женя, человек – посредник. А клятвы свои мы давали перед Богом, Ему и друг другу. Ты когда-нибудь давал клятву? Хотя бы человеку? И если давал – то нарушал, когда тебе покажется удобным?

– Я не люблю клятв, – Женя помрачнел, словно вспомнив что-то неприятное. – Присягу давал, и служил верно. Но если хочешь – тебе поклянусь. И выполню. Даже если подохнуть придётся.

– Нет, не хочу! Я уже поклялась! Другому человеку.

– Не быть вам вместе, Сонь. Объективно – не быть. Даже если он такой хороший, как ты говоришь – тогда тем более. Не надейся, больше ему от Калюжных не вырваться. Их не уговоришь, не уломаешь. Да он и сам теперь не захочет: одно дело – по большой страсти, другое – когда уже всё от тебя получил. Ты ведь сама понимаешь, не дура. Вот – реальная ситуация. И что от тебя требует твоя церковь? Всю жизнь без мужика куковать. А я предлагаю нормальный, законный брак. Верность. Любовь. Одобрит тебя твой Бог, не сомневайся.

Соня задумчиво смотрела на него.

– Детка, не смотри на меня так, – почему-то занервничал Женя. – Ты когда так смотришь, я…

– Женя… – медленно начала она. – Знаешь… я рада, что ты всё мне сказал. Спасибо тебе, правда. Я хочу, чтобы ты понял… Даже если бы я не венчалась… и на земле не было бы ни одного мужчины, кроме тебя… И если бы я никогда не знала Митю… С тобой бы я теперь судьбу не связала. Никогда.

– Настолько противен? – глаза у него потемнели.

– Нет, не ты сам. А твои взгляды на жизнь. Мы слишком разные люди.

– В постели это нам не мешало. И не помешает.

– Брак – это не только секс.

– Поверь мне… как старшему. Если в постели порядок, то молиться каждый может, кому захочет.

– Нет. Но это уже неважно. Я люблю другого. И он мой муж.

– «Но я другому отдана и буду век ему верна»?

– Я рада, что и поэзию ты тоже любишь.

На его лицо легла тень. Взгляд у него стал тяжёлым, выражение губ – жёстким. Но когда он заговорил, речь его звучала по-прежнему спокойно, хотя более отрывисто.

– Яне люблю поэзию. Я не люблю сказки. Я живу реальной жизнью и крепко стою на земле. Поэтому вот что я тебе скажу. Хочешь ты или нет, наша свадьба – это сейчас единственный способ, чтобы Калюжные навсегда про тебя забыли. Я понял – жить ты со мной не будешь, раз фанатично веришь всему, что тебе вправили в церкви. Значит, заключим фиктивный брак.

– Нет! – моментально отреагировала она.

Поступить так же, как Митя? После того, что она испытала, услыхав про его женитьбу?

– Не спеши. Подумай и поймёшь, что последствия…

– А тебе-то это зачем? – перебила его Соня.

– Всё очень просто, – губы у него скривились в усмешку, но взгляд остался прежним. – Подожду, пока у тебя мозги встанут на место. И не допущу, чтобы появился кто-то другой. Я умею ждать и догонять. Помнишь, ты рассказывала, как фиктивный брак у твоей матери превратился в реальный?

– Тогда тем более – нет, – твёрдо сказала она.

Зачем, зачем она согласилась вчера на навязанную им игру? Это всё отвратительно. И это пора заканчивать. Раз и навсегда. Больше никакой лжи и притворства – плевать на последствия.

Внезапно Соня поняла, что свободна, что больше не находится под воздействием его гипнотической силы. И ощутила невероятную легкость.

Под её взглядом Женя всё больше хмурился, но не отступал. Он не сомневался, что деваться ей некуда.

– Я сказал Калюжному, что беру тебя на себя, – с весомостью в каждом слове продолжал он. – Что женюсь на тебе, чтобы не было пути назад. Только после этого сняли прослушку. Ты у меня на поруках, он мне поверил! Если мы не поженимся, опасность останется. Особенно если твой недоумок вдруг снова возьмётся тебя донимать. Калюжным будет спокойнее, если он забудет о тебе раз и навсегда.

– Ты же говорил, что он никогда не придёт, – прищурилась она.

– По серьёзному – нет. Но есть мужики, которым доказательства подавай, что они всем бабам нужны. Недаром лапшу тебе на уши вешал. Напомнит о себе, убедится, что ему здесь «дают», и снова – в кусты. А предки его задёргаются – вдруг он опять… Зато если ты будешь замужем – он не заявится. Или ты собираешься его ждать? Встанешь в очередь со всеми его проститутками? Надеюсь, ты не мазохист. И самолюбие у тебя есть.

Женя уставился на неё в ожидании, сознавая, что провел серьёзную, кропотливую работу, обложил Соню со всех сторон, отверг все её доводы и привёл неоспоримые аргументы. А главное – что она брошена, одинока, запугана, на грани морального и материального краха.

Соня, и правда, уже очень устала, её вымотал этот разговор. Но Женя не мог понять одного: она уже перепрыгнула через костёр, стала облаком и уплыла, а он всё ещё разговаривает с ней, даёт инструкции, как не сгореть. Пора, наконец, ему объяснить.

– Мне всё равно, на что ты надеешься… – тихо, глядя на него в упор, сказала она. – Мне всё равно, что решат Калюжные. Мне всё равно, что они сделают. Я не знаю, заявится ли Митя, а если заявится – я не буду жить с ним тайком, прячась по углам. Я его жена, а не любовница. И самолюбие моё тебя не касается. А вот тебе – пора бы его включить. И понять, что здесь тебе делать нечего. Прощай, Женя. Ключ можешь не отдавать, скоро нас в этой квартире не будет.

Она смотрела ему в лицо открыто, не опуская глаз, пока он сверлил её своим стальным, неотступным взглядом. Лицо его наливалось бешенством, багровело. Это было бы страшно, но Соня находилась сейчас слишком далеко, чтобы испугаться. Она только надеялась, что он всё понял и уйдёт.

Но не тут-то было.

– Ты – шизофреничка, – внезапно сказал он. – Но и я тоже теперь параноик.

Одним рывком Женя пересёк комнату и всей своей массой вжал Соню в стену. Соня в ужасе попробовала вырваться – бесполезно, захват у него оказался железным.

– Прости, больше не могу… – проговорил он. – Я тебя верну.

Он быстро провёл рукой по её шее, дёрнул на платье молнию, рывком сорвал его с плеча вместе с бретелькой бюстгальтера, обнажив грудь, больно её сдавил. Губами впился в Сонины губы, не давая говорить и дышать. Другая его рука залезла под платье и уже шарила там. Женя грубо провёл по бедру Сони, стягивая белье. А она не могла даже двинуться под тяжестью его тела. Сейчас он был по-настоящему ей противен, а особенно потому, что когда-то он смел прикасаться к ней, как сейчас, и она не возражала! Как это было возможно, как?! Её тело принадлежало Мите, оно не могло быть испачкано, осквернено чужими руками. Её грудь могли трогать только его нежные, ласковые руки и губы. Чужой, коренастый, с животными повадками мужчина сейчас овладеет ею, и она возненавидит саму себя! Уже ненавидит… От ужаса и отвращения на глазах выступили слёзы. Подобные боль и бессилие она испытывала лишь однажды – когда у её любимого, бережно хранимого Бориса, которого не решалась брать даже Анька, оторвали глаза безжалостные подростки.

Ждать помощи было неоткуда. Соня оказалась зажата так, что не могла шевельнуться. Одну руку она всё-таки высвободила, пытаясь вырваться, отталкивала его, но физических сил не хватало. Теперь ей стало страшно, как никогда. Она знала одно

– этого нельзя допустить! Если это произойдёт, всё кончено, всё пропало, она не сможет с этим жить! Соня ногтями впилась в его запястье, но он словно не чувствовал боли. С трудом отвернув лицо, Соня сделала глоток воздуха.

– Никогда не прощу тебе! – в отчаянье выкрикнула она.

– Ты нелюдь…

То есть ей показалось, что выкрикнула, на самом деле – простонала едва слышно. Она даже не заметила, что повторяет слова Мити, сказанные отцу. Но если бы и помнила, то подтвердила бы: то, что делает Женя – преступление, равносильное убийству. По крайней мере, её он сейчас убивал…

Внезапно Женя остановился. Ослабил захват и сделал шаг назад. Несколько секунд он просто смотрел, сжав зубы, щека у него дёргалась. На его руке, в том месте, где Соня вцепилась ногтями, выступили капли крови. И вдруг он произнёс своим обычным, размеренным тоном с едва уловимой досадой, хотя всё ещё тяжело дышал, и лицо у него оставалось красным:

– Прости, детка. Не сдержался. Впервые в жизни сам себе не хозяин. Я лучше подожду. Мне надо набраться терпения, и я справлюсь. Подожду, пока ты захочешь сама. Даже если придётся ждать очень долго – всё равно ты моя. И только моя.

Не дожидаясь ответа, он отвернулся и вышел в коридор. Соня осталась на месте, словно её приковали к стене – подавленная, разбитая. И только когда хлопнула входная дверь, медленно сползла вниз. Слёзы всё ещё текли по лицу, но внутри было пусто. Рядом что-то упало – она перевела взгляд. Это оказался Борис. Соня чувствовала себя слабой и заторможенной. Но вид друга, валяющегося мордой вниз, был нестерпим. Она протянула руку и достала его из-под столика.

Посмотрела на его хитрую мордочку и вдруг испытала иррациональное чувство, словно одним глотком влила в себя рюмку водки – странный, ничем не объяснимый кураж.

– Достали, б…! – впервые в жизни она выругалась матом.

– Все, все достали!

Лис молча и внимательно смотрел на неё.

– А я всё равно не пропаду! – с детским вызовом сказала ему она. – Вот назло им всем – и никто ничего мне не сделает! Ни Калюжные. Ни Женя. Ни Вова. И… он…. тоже. Хватит!

– Соня громко взвизгнула. – Не надо мне! Ни трёхкомнатных квартир… ни съёмных. И без этой – проживу. И денег не надо, и помощи их мерзкой не надо!

– Надо же! Какая сила воли у человека! – усмехнулся лис. – Да уж! – Соня истерически всхлипнула. – А что? Да, сила воли, а ты как думал?

– Я не про тебя, – невозмутимо пояснил Борис. – А про Женю.

– Он мерзавец… – выдохнула Соня, всё ещё сидя на полу. – Как ты мог советовать мне… говорить, что я буду с ним счастлива?

– Не преувеличивай. Во-первых, я не советовал. Во-вторых – могла быть счастлива. Жила бы – забот не знала.

– И это – и есть счастье?!

– Прости, прости, нет, конечно, – издевательски пропел Борис. – Настоящее счастье – по рецепту от глупой Снегурочки. Которая знала ведь, что нельзя, но…

– А я раньше не понимала эту сказку. Ругала, жалела Снегурочку. А ведь за неё можно только порадоваться. Она испытала то, что хотела. Ради этого стоило и растаять… Я не боюсь.

– Я знаю другую сказку. Про старого бурого лиса, которого никто не слушал, – вздохнул Борис. – Но… – тут он прищурился, – если бы все его слушали, никаких сказок не было бы вообще.

Соня с удивлением посмотрела на него, словно впервые видит.

– А замок всё-таки поменяй, – внезапно сказал лис. – Ну его на фиг, этого параноика. Сколько у него там ещё ключей?