Герцогиня спала, во всем доме царила тишина, мертвая тишина.

В комнате ротмистра Риклебена сидел барон Герольд — он попросил у офицера разрешения остаться у него, пока не будет известия о состоянии ее высочества.

Он взял предложенную сигару, но она постоянно гасла; открыл книгу, но не мог от волнения читать. Мрачная забота лежала на лице барона, и мучительное беспокойство заставляло его беспрестанно ходить по комнате взад и вперед…

Фон Пальмер заперся в своей комнате и был в самом скверном настроении. Хорошенький денек выдался сегодня, право! Когда он утром вошел в кабинет с докладом о необходимых переделках дворца в резиденции, герцог встретил его с удивленным лицом, держа в руках распечатанное письмо от своего кузена, принца Леопольда, в котором тот спрашивал, почему гофмаршальство уже три года не платит фирме «Шмит и Ко»? Глава фирмы обратился к посредничеству принца, потому что на прямые запросы относительно уплаты приходили только новые заказы и уклончивые ответы. А в последний раз был ответ, что если будут надоедать, то и вовсе перестанут делать заказы.

Пальмер улыбнулся и сказал, что это просто недоразумение, но его высочество энергично выразил желание, чтобы оно как можно скорее было урегулировано.

Это неприятно, очень неприятно! Как будто этот торговец не должен постоянно давать в кредит, по крайней мере до тех пор, пока он, господин фон Пальмер, сможет удалиться в тихий уголок!

Одно утешение — иметь вблизи фрау Берг. Как она блистательно приноровила развязку ко дню рождения принца! Старая герцогиня-мать оттолкнула Клодину — это было неоценимо! Перед матерью даже и его высочество не решится продолжать комедию. Чудесно! Великолепно!

Последние лучи вечернего солнца падали сквозь большое окно в комнату герцогини.

— Клодина! — прошептал слабый голос.

Девушка, погруженная в невеселые думы, встала и опустилась на колени у постели больной.

— Как ты себя чувствуешь?

— О, мне лучше, лучше; я чувствую, что наступает конец.

— Не говори так, Элиза!

— Есть тут кто-нибудь, кто бы мог нас услышать? — спросила герцогиня.

— Нет, герцог пошел к принцам, горничная в соседней комнате, Катценштейн у герцогини-матери, а сестра милосердия спит над своим молитвенником.

Больная лежала тихо и следила за скользящим золотым зайчиком, который постепенно поднимался по изображению мадонны…

— Почему ты не доверяла мне? — спросила она грустным тоном. — Почему не сказала откровенно все все?

— Дорогая, мне нечего было скрывать от тебя!

— Клодина, не лги! — торжественно сказала герцогиня. — Нельзя лгать перед умирающей.

Клодина гордо подняла голову.

— Я никогда не лгала тебе, Элиза!

Горькая улыбка скользнула по бледному, истощенному лицу больной.

— Ты мне лгала каждым взглядом, — ужасно ясным и холодным голосом сказала она, — потому что ты любишь моего мужа…

Крик перебил ее — и голова Клодины тяжело упала на красное шелковое одеяло. То, чего она боялась, было высказано женщиной, которую она так глубоко и преданно любила.

— Я тебя не упрекаю, Клодина, я хочу только, чтобы ты обещала мне после моей смерти…

— Милосердный Боже! — воскликнула девушка, вскакивая. — Кто пробудил в тебе это ужасное подозрение?

— Подозрение? Ты бы лучше спросила меня: кто открыл мне глаза на ужасную действительность? И он… он любит тебя, любит! — шептала дальше герцогиня. — Боже, это так естественно!

— Нет, нет! — вне себя воскликнула Клодина, ломая руки.

— Ах, замолчи, — попросила усталым голосом герцогиня, — продолжим наш разговор: я должна сказать еще многое.

У Клодины кружилась голова. Что она могла сделать, чтобы доказать свою невиновность?

Щеки больной сильно раскраснелись, она тяжело дышала.

— Элиза, поверь мне, — молила девушка. — Я…

Больная внезапно поднялась.

— Можешь ли ты поклясться мне, — убийственно спокойно сказала она, — что между тобой и герцогом ничего не было сказано о любви? Поклянись мне в этом памятью твоей матери, и если ты сможешь это сделать перед умирающей, я поверю тебе и буду думать, что мои собственные глаза обманули меня!

Клодина стояла, как каменная. Губы ее шевелились, но из них не вырвалось ни звука, и она, уничтоженная, склонила голову. Герцогиня опустилась на подушки.

— Ты все-таки не можешь решиться на это, — проговорила она.

— Элиза! — воскликнула наконец Клодина. — Поверь мне! Поверь! Боже, что мне сделать, чтобы ты поверила? Повторяю тебе — ты заблуждаешься!

— Тише, — сказала герцогиня с презрительной улыбкой.

Вошел его высочество.

— Как ты себя чувствуешь, Лизель? — нежно сказал он и хотел поправить на ее лбу влажные волосы.

— Не трогай меня! — проговорила герцогиня, и ее глаза расширились. — Все прошло, — прошептала она.

Клодина бессильно прислонилась к двери. Герцог подошел к ней и тихо спросил:

— Герцогиня бредит?

У Клодины грудь разрывалась от отчаяния; она зажала рот платком, чтобы удержать готовое вырваться рыдание, и, шатаясь, вышла в другую комнату. Герцог со страхом вышел за ней.

— Что случилось? — спросил он.

Глаза больной были устремлены на дверь, в которую исчезли оба.

Ужасная, непереносимая боль сковала ее мысли. Она лежала со сжатыми кулаками и горящими глазами. Клодина не хотела сознаться даже перед умирающей! Она так хорошо отнеслась к ним, хотела сама благословить их перед смертью, чтобы они принадлежали друг другу на всю жизнь. Это было бы мщением за ее разбитое счастье. А Клодина, Клодина! Каким же испорченным созданием была она, если решилась призывать небо в свидетели своей невиновности!

Гнетущий страх сдавил грудь несчастной.

Ее муж снова вошел, подошел к ногам постели и испытующе посмотрел на нее. Клодина, овладевшая собой, несла в руках стакан.

— Выпей, Элиза, — сказала она, наклоняясь и поддерживая рукой голову герцогини, — эти капли, которые всегда помогают тебе.

Герцогиня лежала почти без сознания, с крепко сжатыми губами. Ее большие темные глаза пристально посмотрели на бледное лицо молодой девушки, потом на мужа.

Стакан в руке Клодины задрожал.

— Выпей же, — сказала она изменившимся голосом. Раздался дикий крик, и стакан был выбит из рук Клодины.

— Яд! — пронзительно вскричала герцогиня и вскочила с безумным видом, вытянув с отчаянием руки. — Яд! На помощь! Неужели конец недостаточно скор для вас?!

Она без сил упала, и новый поток крови покрыл ее белую одежду и постель.

Клодина, упавшая на колени, в ужасе вскочила. Со сверхчеловеческой силой овладела она собой, позвонила и помогла поднять больную, которую герцог, глубоко потрясенный, прижал к своей груди.

— Лизель, — говорил он. — Лизель, великий Боже!..

Герцогиню положили в постель, и она лежала с закрытыми глазами, как мертвая.

Вновь началась суета. Старый доктор с озабоченным лицом стоял около больной; он посмотрел на часы, пощупал слабый пульс и покачал головой.

— Профессор прибудет в девять часов, — прошептал он плачущей старой герцогине, — но до тех пор надо быть спокойными, не показывать страха. Лучше всего, чтобы ее высочество оставалась в привычном обществе, я буду пока в соседней комнате.

— Клодина! — прошептала больная. — Клодина!

Герцогиня-мать оглянулась, ища глазами молодую девушку, но она исчезла. Старуха в страхе вышла в коридор и спросила, где комната фрейлейн фон Герольд. Но дверь была заперта, и за ней не слышалось никакого движения…

Клодина почти лишилась сознания в своей комнате, мысли ее путались. Вот до чего дошло! Свет считал ее любовницей герцога, его жена умирала с этим бредом!

О, отчаянность ее безумной гордости! Если она достанет звезду с неба для свидетельства ее невиновности, все равно никто не поверит ей — ни умирающая, ни живущие, ни даже тот, который предостерегал ее и которого она тогда оттолкнула. Один Бог знает, что она чиста, но Бог не творит больше чудес! Потеряна! Погибла! Она стала позором своей семьи, теперь все будут показывать на нее пальцами и говорить: «Смотрите, смотрите, вот та, которая разбила сердце нашей бедной герцогини».

Кто мог спасти ее? Герцог? Он не мог вступиться за нее — они все сделали бы вид, что верят ему, а потихоньку продолжали смеяться. Милосердный Боже! Что она сделала людям, что они так ненавидят ее?

Если бы она могла умереть! Она не сняла бы с себя позора, но была бы мертва и не чувствовала его более.

Клодина мучилась. Там, в парке, есть маленький пруд, сказал ей внутренний голос. Там так тихо, так прохладно; может быть, ее найдут потом и скажут: «У нее все-таки было чувство чести, у этой Клодины, она не могла жить с преступлением на сердце! И только один сказал бы, подходя к гробу: «Сестра моя, чистая и гордая, любимица моя, я верю тебе!»

А в Нейгаузе черная головка прижмется к плечу красивого мужчины и нежный голос скажет: «Какое мне дело, Лотарь, что твоя родственница опозорила твое имя, — все равно я люблю тебя!»

Несколько громких ударов заставили Клодину встрепенуться.

— Фрейлейн фон Герольд, — проговорил писклявый голос Болен, — герцогиня-мать ждет вас.

Клодина машинально вышла, забыв, что волосы ее распущены и что на ней домашний халат. Ничего не сознавая, вошла она в еще не освещенную комнату, на пестрый ковер которой падал двумя полосами лунный свет.

— Клодина! — мягко прозвучало у окна.

Молодая девушка подошла и поклонилась.

— Садитесь, Клодина.

Но она не двинулась и стояла, словно окаменев.

— Герцогиня умирает? — хрипло спросила она.

— Все в воле Божьей.

— И по моей вине, по моей вине, — пробормотала девушка.

Герцогиня не отвечала.

— Я должна предложить вам вопрос, — сказала она, наконец, — очень странный в ту минуту, когда ангел смерти витает у дверей этого дома, Клодина. Но тот, за которого я должна предложить его, обязал меня сделать это сейчас же. Барон Герольд просит вас, Клодина, заменить его осиротевшей дочери мать, и стать его женой.

— Ваше высочество, — воскликнула пораженная девушка, отойдя на шаг и тяжело припав к мраморному карнизу зеркала. — Благодарю, — сказала она потом, — я не хочу от него жертв.

— Однако, — строго возразила герцогиня, — вы могли бы одним ударом прекратить все пересуды, могли бы удержать ненадолго улетающую жизнь, чтобы она окончилась спокойно…

— Ваше высочество! — простонала Клодина.

— Моя бедная, несчастная Лизель, — вздохнула старуха.

— Ваше высочество, я отдам жизнь за герцогиню, — с мольбой проговорила девушка, — только не это унижение…

— Вашу жизнь! Сказать нетрудно, Клодина…

— Ах, если бы я могла доказать это! — вскричала она и подошла со сложенными руками к стулу герцогини.

Месяц осветил ее полную отчаяния фигуру и потухшие глаза.

Герцогиня испугалась.

— Клодина, Клодина! — мягко сказала она.

— Неужели, ваше высочество, вы действительно думаете, что я бесчестна? — спросила она разбитым голосом.

— Нет, дитя мое, потому что барон Герольд не взял бы такую в жены.

Клодина отступила.

— Потому, только потому, — проговорила она.

— Мне было тяжело поверить слухам, — продолжала герцогиня. — Но, дитя мое, я знаю жизнь, знаю своего пылкого сына и его власть над женщинами… и вдруг узнаю, что ты бежавшая от него, постоянно находишься рядом! Дитя мое, я верю, что ты была только другом герцогини, но ты посмела преступно играть своим добрым именем, не сумела избежать подозрений и потому прими руку, которая протягивается к тебе, — настойчиво прибавила герцогиня. — Никто, даже самые злые сплетники не отважатся сказать, что Лотарь Герольд фон Нейгауз привлек к своей груди женщину, которая не чиста, как солнце. И он, мой сын, не посмеет бросить взгляда на женщину, принадлежащую другому…

— Я не в силах владеть собой, ваше высочество, — сказала Клодина.

— Ты должна это сделать, дитя мое, должна — он ждет внизу в страхе и надежде…

— Ваше высочество, — взмолилась Клодина, — он не любит меня, это жертва, которую он приносит чести нашего имени. Я не могу принять ее. Ваше высочество, сжальтесь надо мной!

— Так принесите и вы жертву, — сказала герцогиня, раздраженная противоречием. — Неужели ваша честь, честь вашего дома не стоит жертв? Неужели ее не стоит умирающая наверху?..

— Ваше высочество, — прошептала Клодина, — я хочу переговорить с бароном Герольдом.

Герцогине стало жаль отчаявшейся девушки, она налила стакан воды и подала ей.

— Сначала успокойся, и тогда пусть он придет, — сказала она, усадив дрожащую Клодину на стул.

— Старший доктор! — доложила, входя, фрейлейн Болен, и вслед за ней показалась фигура врача.

— Извините, ваше высочество, что я ворвался к вам, — поспешно начал он, — но я считаю своим долгом сообщить вашему высочеству, что августейшая пациентка находится в большой опасности. Ее высочество совершенно истощена потерей крови. Профессор Тольгейм настаивает на переливании крови. Я также считаю его необходимым.

Его высочество решился дать нужную кровь, но это небезопасно: операция может дать последствия, угрожающие жизни, и потому мы не должны рассчитывать на герцога, а закон положительно гласит…

Он остановился. Клодина вскочила со стула и протянула ему руку.

— Господин доктор, я прошу, я хочу быть той, которая…

— Вы? — спросил доктор и с удивлением посмотрел на обращенное к нему с мольбой бледное лицо девушки. — Правда, фрейлейн Герольд? Так идемте скорее, скорее! Нельзя терять ни минуты. Но предупреждаю вас, что придется вскрыть артерию.

— Ах, милый доктор, — сказала Клодина, и движение, и голос ее выразили: только-то!

Она поспешно, забыв этикет, пошла вперед, как будто боясь, чтобы кто-нибудь не опередил ее.

Старая герцогиня не поняла хорошенько, в чем дело:

— Переливание? Что это такое?

Когда она вошла в комнату невестки, врачи суетились около больной.

Перед Клодиной стояла сестра милосердия, отвертывая рукав ее белого кашемирового платья.

Герцогиня положила руку на плечо сына, который только что вышел от больной в соседнюю комнату, где в страхе стояли Катценштейн и горничная.

— Адальберт, — тихо промолвила она, — что же это такое? Доктор сказал, что ей перережут артерию, чтобы перелить кровь в жилы Лизель?

Он рассеяно наклонил голову, не отрывая глаз от молодой девушки.

— Ради Бога, — продолжала его августейшая мать, — разве мы можем позволить, чтобы фрейлейн фон Герольд сделала это для нас, ведь это, кажется, весьма опасная вещь!

Герцог пристально посмотрел на нее.

— Не правда ли? — тихо и горько спросил он. — На это требуется больше мужества, чем из-за угла направить удар, сразивший насмерть женщину и повергший в грязь имя невинной девушки. Я не могу помешать ей принести эту жертву, — продолжал он, пожав плечами, — я всего менее: тогда люди скажут, что я больше забочусь о ней, чем о жизни жены!

Сестра задернула полог. Послышался голос профессора:

— Из руки в руку, коллега, так вернее!

Герцог вышел. В страшном волнении ходил он по той комнате, в которой недавно объяснялся в любви Клодине.

Он отдал бы теперь половину своей жизни, чтобы уничтожить тот час. Бедная девушка! Бедная Лизель! Он не хотел этого! Он стремился к счастью с побуждением человека, привыкшего к победам. Он действительно испытывал сильное чувство к прекрасной фрейлине своей матери; она оттолкнула его.

Впервые он склонился перед женщиной, но его проступок был наказан судьбой.

Кто мог оклеветать Клодину перед герцогиней?

На камине в канделябре горела одна единственная свеча, точно так же, как в тот злосчастный вечер. Холодный пот выступил на лбу его высочества.

— Только бы хватило времени, чтобы объяснить ей все, — прошептал герцог, — только бы она не умерла, считая меня виновным.

Есть что-то великое и святое в жизни женщины. Герцогиня обожала его, несмотря на его проступки, несмотря на холодность и равнодушие. Герцог почти наяву видел, как глаза ее устремляются на него с тем задушевным сиянием, от которого он так часто отворачивался. Он слышал ее ласковый голос, с нежностью обращавшийся к нему. Она могла прожить так долго, благодаря за каждую кроху любви, брошенную им, блаженствуя от каждой ласки и так мало требуя от него.

Ее маленькие недостатки и слабости, так сильно раздражавшие его прежде, теперь показались ему такими ничтожными…

Он остановился перед окном и вспомнил, что было одиннадцать лет тому назад. Тогда тоже боялись за нее; он видел себя у ее постели рядом с колыбелью своего первенца — она, бледная и слабая, гордо улыбалась, и глаза ее сияли. Он же только формально поблагодарил ее; все его интересы были направлены на ребенка, наследника. Ведь она только исполнила свой долг. Герцог прижался лбом к стеклу и вытер глаза.

Почему не сообщают ему, как прошла операция?

Весь замок был погружен в напряженный страх, в коридорах сидели лакеи с озабоченными лицами, внизу, тихо переговариваясь, собрались придворные. В комнатах августейших детей гувернантка и няни с грустью смотрели на них, а в подвальном этаже шепталась прислуга, рассказывая страшные истории.

Старая ключница только что ясно видела при лунном свете белую даму в левом флигеле; она так тихо и в то же время тяжело ступала по ступенькам, как ходят привидения, предвещающие смерть!

Все знали, что сделана последняя попытка для спасения герцогини, имя фрейлины фон Герольд было у всех на устах…

В комнате Пальмера сидела фрау Берг. Она была послана светлейшей принцессой Теклой за принцессой Еленой. И, конечно, воспользовалась этим, чтобы пожелать своему другу доброго вечера, расспросить его о положении дел и сообщить невероятную новость о том, что барон Герольд в присутствии принцессы Теклы просил старую герцогиню предложить его руку и сердце Клодине фон Герольд.

Почтенная дама была вне себя от этого. Только бы благополучно усадить принцессу в карету, — жаловалась она, расхаживая взад и вперед по комнате, в то время как Пальмер нервно качался в качалке; ведь она в припадке раскаяния способна наделать величайших глупостей.

Но где же принцесса?

Старая ключница видела белую даму: это была она. Да, она шла, тяжело ступая и согнувшись — ужас овладел ею, когда она услышала, что герцогиня близка к смерти, что фрейлейн фон Герольд также в опасности… Она узнала это из отрывочных фраз старой горничной, которую встретила внизу у ключницы, возвращаясь из сада, куда в ужасе выбежала, чтобы не видеть дома, где горе воцарилось по ее вине…

Потом она вошла в одну из комнат герцогини, где у окна стоял герцог. Когда принцесса увидела его прекрасное, всегда спокойное, а теперь искаженное волнением и залитое слезами лицо, она не выдержала.

Путаясь в словах, почти крича, начала она обвинять себя и созналась во всем, упав на колени и схватив его руку.

Герцог не перебивал ее и только, когда она в изнеможении замолкла, спросил:

— Письмо, Елена? Как попало к вам единственное письмо, которое я написал Клодине и которое, очевидно, совершенно ошибочно было понято герцогиней?!

— Ваше величество просили в нем Клодину «несмотря на это» остаться другом герцогини.

— Несмотря на то, что я оскорбил фрейлейн фон Герольд.

— Кузен, кузен! Накажите меня! — воскликнула принцесса в отчаянии. — Скажите мне, что сделать, чтобы исправить!..

Герцог пожал плечами.

— Как вы достали письмо?

— Фрау фон Берг, — проговорила принцесса и лишилась чувств.