Брент Уилсон разгладил отвороты смокинга перед тем, как возникнуть в проеме своего окна (восемь на десять футов), которое ожидаешь увидеть скорее в супермаркете, чем на первом этаже многоквартирного дома. Он наслаждался взорами прохожих, запрудивших просторный тротуар за окном. Открывавшиеся взгляду с улицы цветной телевизор (экран 30 дюймов), модерновая радиоаппаратура с бесчисленными сверкающими циферблатами и ручками, модная, сияющая лаком мебель датского производства, а также подобранные со вкусом гравюры усиливали впечатление утонченного завсегдатая клубов, наслаждающегося покоем перед тем, как отобедать, возникающее от одного вида Уилсона.

Уилсон решительно получал удовольствие, каждый вечер демонстрируя себя толпе обывателей, хоть никогда и не признавал существования людей за окном. Особое внимание он уделял тому, чтобы вести себя так, словно от улицы его отделяет каменная стена, а не стекло, и все-таки двигался по своей роскошной комнате как-то странно — бочком — словно актер, не желающий поворачиваться к зрителям спиной. Намек на малейший интерес со стороны прохожих — в особенности женщин — доставлял ему величайшее наслаждение.

Зазвонил телефон, и он лениво пересек комнату, чтобы ответить.

— Это мистер Уилсон? — поинтересовался грудной женский голос.

— Да, это я. — Разглядывая телефонный аппарат, стоящий точно в центре столика, Уилсон слегка приподнял подбородок, чтобы придать коже на шее гладкость и упругость, в корне уничтожая малейший намек на второй подбородок, появившийся у него на тридцать пятом году жизни.

— Меня зовут Гилда.

— Гилда? — Пальцами свободной руки Уилсон коснулся лба в театральном жесте задумавшегося человека. — Я не…

— Мы не знакомы. Просто мне хотелось поговорить.

Выражение его лица осталось дружелюбным, но голос зазвучал тверже.

— Что бы вы ни продавали, меня это не интересует.

— О, нет! — запротестовал грудной голос. — Я день за днем вижу вас в окне вашей гостиной, и мне кажется, что мы почти знакомы. Ваше имя я нашла в списке жильцов в парадном, а ваш телефон — в справочнике. Мне бы просто хотелось поговорить.

Ему было любопытно узнать, кем из регулярно виденных им прохожих она была. Сумасшедшая, конечно, но думать об этом лестно.

— Расскажите мне о себе, Гилда.

— О моей внешности, вы хотите сказать? Ну что ж, рост пять футов шесть дюймов, вес 125 фунтов, натуральная блондинка, вполне привлекательная. Я совершеннолетняя, закончила университет с дипломом психолога.

— Красота и ум, — заметил он, рисуя в уме картину по этим игриво перечисленными приметам. Образ, описанный ею, был далек от отталкивающего. — Не хотите ли заехать и чего-нибудь выпить?

— О, нет. Нам нельзя встречаться. Я просто не могла дождаться возможности долго и обстоятельно поговорить с вами.

— Если б вы заехали, мы бы не стали тратить время на разговор, верно?

Она хихикнула.

— А вы решительный, верно? Мы… Я должна повесить трубку, — оборвала она саму себя. — Я позвоню вам завтра вечером. В восемь.

На следующий день вечером он стоял возле книжного шкафа рядом с телефоном , ожидая ее звонка. Тот раздался лишь в десять минут девятого.

— Держу пари, вы думали — я не позвоню, — весело заявила она.

Он был раздражен на нее за то, что заставила его ждать, и на себя — за то, что ждал.

— Это вряд ли имеет значение, — заметил он холодно.

— Звучит не очень-то приветливо. Я приготовила себе виски с содовой. Слушайте! — Он услышал позвякивание кубиков льда о хрусталь. — Почему бы и вам не достать себе выпивку из вашего шикарного бара. Тогда мы могли бы говорить с полным комфортом.

— Неплохая идея, — сказал он, оттаивая, и отложил трубку. Бар располагался в противоположном углу комнаты. Мебель была расставлена не для его удобства, а чтобы наиболее привлекательно выглядеть в глазах зрителей. Он взял графин из граненого стекла и налил на два дюйма густого, золотого бурбона и плеснул содовой из такого же сифона.

— Так-то лучше, — сказал он в трубку.

— Прекрасно! — воскликнула она с энтузиазмом. — Я вам не говорила вчера, что я ужасно умная? Я была в списке у декана все время учебы в университете. А оценки у меня были просто фантастические.

— Как давно вы закончили учиться? — спросил он, внезапно представив себе сорокапятилетнюю широкоплечую бригантину.

— Три года назад.

— Вы уверены, что не хотите заехать как-нибудь вечером? — Он уселся в кожаное кресло лицом к окну, потянул из бокала и осторожно закинул ногу на ногу.

— О, нет! У моего мужа случится припадок, если он узнает, что я только разговаривала с вами!

«Еще одна неугомонная домохозяйка», — подумал он цинично. — Я не знал, что вы замужем.

— С первого курса в университете. Стиральная машина в нашем общежитии вышла из строя, и Стив пришел наладить ее. — Наступила короткая пауза. — Он самый тупой мужчина в мире.

За большим окном стояла женщина, почти расплющив нос о стекло. Уилсон вытянул левую руку и взглянул на сверхкрохотные часы. Женщина внезапно смутилась и заторопилась прочь. Уилсон улыбнулся.

— Если вы так к нему относитесь, Гилда, то почему вышли за него?

— Сначала был секс, всякие глупости. Он и вправду красивое животное. Охотник — ни дня не сидит дома. Ну, вы знаете. Но теперь я с ним говорить не могу.

— Всегда можно развестись, — предложил он, сбрасывая ногу и закидывая на нее другую тщательно продуманным движением.

— Это невозможно.

— Невозможно? Почему?

— Он слишком властный. Я знаю его. Я ведь спец по психологии, не забыли?

Уилсон долго с наслаждением потягивал выпивку специально для мужчины средних лет, который остановился перед окном. Мужчина задержался еще на мгновение, прежде чем уйти.

— Так как же вы поступите?

— Я вам сказала, что я сообразительная. Я все устроила… он возле двери. Всего хорошего.

— Завтра? — спросил он поспешно.

— Мммммм. — В трубке раздался щелчок.

Следующим вечером Уилсон, дожидаясь ее звонка, надел светло-коричневый смокинг и приготовил коктейль. Она позвонила ровно в восемь.

— Привет! — объявила она. — Это Гилда.

— У вас возбужденный голос. Выпили?

— Нет. Я просто счастлива. Моя проблема решена.

— Стив согласился дать вам развод?

— Даже лучше. Развод может быть таким утомительным. Нет, я рассказал ему все о вас и о наших телефонных разговорах, и сказала, что мы любим друг друга и хотели бы пожениться.

— Уж не думаете ли вы, что здесь есть хоть слово правды? — спросил он с холодным бешенством.

— Конечно, нет. Я никогда в жизни не вышла бы за вас. Вы ничем не лучше моего помешанного на мускулатуре Стива с этим вашим позированием перед окном. Я думаю, что вы самая эгоцентричная, пропитанная нарциссизмом личность… — ее голос продолжал и продолжал жужжать.

Он вылетел из кресла, на мгновение забыв, каким не грациозным должно показаться это движение любому, кто находился за окном.

— Слушай меня, ты… ты, самка, — начал он.

Ее грудной смех прервал его.

— Стив очень властный, очень примитивный и очень раздражительный. Всего хорошего, мистер Уилсон.

— Всего хорошего? Что ты….

Синий седан с визгом затормозил у бровки перед большим окном, и из него проворно выскочил мужчина, вытаскивая за собой длинноствольное ружье.

Пот выступил на лбу Брента Уилсона, и он, как безумный, закричал:

— Гилда!

— Теперь я вызову полицию, так что у него не будет никаких шансов выйти сухим из воды, — сказала она спокойно.

Брент Уилсон, как завороженный, уставился на ствол ружья, разворачивавшийся в его сторону и желтый огонек, рванувшийся ему навстречу, украсивший окно (восемь на десять футов) рисунком наподобие паутины. Что-то тяжелое разбило ему грудь, и он медленно соскользнул на пол, неловко вытянувшись на восточном ковре, в то время как его светло-коричневый смокинг постепенно темнел на груди.