Пятая
Брэкетт мчался в Саусалито и только на миг, из любопытства, чуть сбросил скорость на мосту Золотых Ворот, чтобы посмотреть на место, где произошел несчастный случай. На выезде Брэкетт взял вправо и поехал по западному берегу Залива мимо Главного бульвара Саусалито, пока наконец не увидел неоновую вывеску — стыдливое признание: «свободные места есть». Он остановился у ворот «Стоянки и Отдыха».
Мотель как мотель. Истинный символ Америки воплощался у Брэкетта не в горячих сосисках, бейсболе и кока-коле, хотя их рекламировали на каждом шагу; нет, для него символ Америки — мотель. В нем отцы-основатели, утаившие свои подлинные имена, навеки запечатлели образ нации. «Стоянка и Отдых», понимая, что здесь все-таки Саусалито, а не окраина Детройта, попытался прикрыться личиной благопристойности, но не обманул бы и летучую мышь. Не обольщаясь декором, Брэкетт прошел мимо конторки к комнате 41, находившейся в дальнем конце коридора. В номере было тихо, как в погребальной урне.
Стукнув раз-другой, Брэкетт толкнул дверь, удивляясь, что она не заперта. В комнате никого, но было видно, что тут дрались — на полу валялся перевернутый стул, лампа разбита, изверг свое содержимое чемодан. Но дрались явно недолго и невсерьез. Крови и никаких признаков трагедии не было. Видно, пришелец застиг Лумиса врасплох, тот оказал слабое сопротивление — так, для формы, — и его увели, наверное, ткнув пистолет под ребро.
Кляня себя, Брэкетт зло выругался, думая, что, может, все происходило в ту самую минуту, когда он смаковал виски или восхищался видом Залива. Правда, не так уж он и виноват, приехал, когда просили, даже на пять минут раньше. Но оправдание жалкое. Разве трудно было догадаться? Он же видел лицо Лумиса, разглядел его ужас… Брэкетт наскоро пересмотрел ворох вещей в углу — ничего примечательного; толкнул дверь в ванную — опять ничего; раковина, полотенца, мыльная пена для бритья, коробка салфеток и… женщина. Скорчившаяся на полу, дрожащая, голая. Она смотрела на него, обезумев от страха. Брэкетт прикрыл дверь.
— Все в порядке… — невпопад заметил он. — Вы в безопасности. Я — друг Лумиса. Тут никого нет. — Брэкетт широко распахнул дверь в комнату. Подойдя к кровати, он разыскал платье, сбившийся комочек белья и вернулся в ванную. Женщина так и не шелохнулась. — Вот, возьмите. Так и простудиться недолго.
Женщина уставилась на одежду, упавшую к ее ногам. Брэкетт скромно отвернулся, чтобы не стеснять ее, как вдруг та извилась и налетела на него, молотя кулаками. Брэкетт перехватил ее запястья, влепил пощечину и оттолкнул к стенке. Когда женщина попыталась укусить его, отвесил еще одну.
— Да стойте же! Я не собираюсь обижать вас! — закричал он, поднимая ее с пола. У женщины полились слезы, и она свалилась на крышку унитаза, цепляясь за Брэкетта. Тот поддержал ее за талию и потянулся за полотенцем прикрыть плечи.
— Я Уолтер Брэкетт, — сказал он, присаживаясь перед ней. — Пришел к Лумису. Он ведь был тут, правда?
Женщина кивнула.
— Хорошо. Так что же произошло?
Молчание. На полных руках Брэкетт приметил пятнышки от уколов, женщина быстро прикрылась полотенцем.
— Да не волнуйтесь! Я не из полиции. Разыскиваю вашего друга, только и всего.
Женщина медленно подняла голову (выцветшие голубенькие глазки, шея в веревках вен), долго смотрела на Брэкетта и наконец произнесла:
— Он убьет его.
— Кто?
— А мне приказал оставаться здесь… пригрозил, что если я двинусь с места…
— Но, послушайте, он же ушел. Понимаете? Здесь никого нет. Вы в безопасности. — Для пущего эффекта Брэкетт пошире распахнул дверь. — Кто же это был?
Женщина отвернулась — вздернутый подбородок, упрямо закушена верхняя губа, карикатурный вызов.
— Ну, ладно. Хоть опишите его. Какой он? Старый? Молодой?
— Черный.
— Черный? — удивился Брэкетт. — Он — черный? Вы про цвет кожи? Или что другое?
Женщина замялась.
— Черный…
— Не очень-то вы уверены.
— Черный. Все они черные. Разве нет?
— Кто именно? — Брэкетт вздохнул, зажег сигарету, чтобы чем-то заняться. — А я? Я тоже черный?
Снова пожатие плеч. Сцена напоминала Брэкетту детские капризы, когда отпрыск семьи (непрерывно вопрошаемый «Что с тобой, детка?») не желает ни во что играть.
— Да послушайте же, мне обязательно нужно разыскать его. А вы оставайтесь здесь. Здесь вы в безопасности. Заприте дверь.
Он поднял платье, положил ей на колени.
— Не знаете, куда они пошли?
— Нет…
— Может, что говорили?
— Нет…
— Ладно, спасибо. — Брэкетт направился к двери. — Между прочим, а как вас зовут?
— Норма Уитли.
— Вы хорошо знали Лумиса?
Молчание. Впрочем, не все ли равно.
— Ладно. А случайно вам не знакома некая Мэри Малевски?
Женщина покачала головой, ее опять пробрала дрожь.
Брэкетт приостановился, окинул взглядом грязную, жалкую комнатушку.
— Простите, если чем обидел, — коротко произнес он и вышел, а женщину стало рвать — голова была опушена между колен к блестящему розово-голубому кафелю пола.
Старик у конторки осведомился, не коп ли он. Нет, ответил Брэкетт, ему надо кое-что узнать, но все, чем он располагает, — 20 долларов.
— «Плимут». Синий.
— Лумиса?
— Приехал на нем, а там кто же его знает?
— За рулем сидел он или кто другой?
— Какой такой другой?
— А разве вы больше никого не видели?
— Только Лумиса. Да я особо и не присматривался.
— А куда он поехал — не заметили?
— Куда?
— Ну да. Направо? Налево?
— Нет. Прямо. Поехал прямо. Через улицу.
— Это куда же? — Брэкетт озадаченно взглянул в окно.
— Как куда? На мойку машин. Куда еще можно ехать через улицу?
Уже на бегу Брэкетт понял, что опоздал. У пандуса было полно народу; пробиваясь через толпу, не вслушиваясь в гомон, он неотрывно смотрел на синий «плимут», не сомневаясь, что внутри Лумис. Из-под машины выползали, вскипая и опадая, пузырьки мыльной пены — густо-розовой.
— Кто умер? — допытывалась какая-то женщина. Отвернувшись от «плимута», Брэкетт подошел к металлическим перилам. Рабочий гаража протянул ему сигарету.
— Во, месиво! Видели?
— Какого цвета погибший? — поинтересовался Брэкетт, глядя на бледные пятна лиц у входа.
— Как это, какого цвета?
— Ну, белый или черный?
— A-а. Белый. Вернее, то, что от него осталось. С чего это вы вдруг?
— Больше никого в машине не было?
— А что? Вы — коп?
— Нет.
Кто-то допытывался, вызвали ли полицию, но ответа не потребовалось: уже слышалось тонкое завывание полицейской сирены.
— Где-нибудь поблизости можно выпить? — спросил Брэкетт.
Когда он час спустя вернулся, подвал гаража гудел. Было душно, кондиционер едва работал. У агрегата мойки суетилось человек тридцать, не меньше; детективы, стенографы, фотографы, эксперты из полицейской лаборатории, медэксперты, патрульные, представитель окружной прокуратуры, рабочие гаража, зеваки и на переднем сиденье «плимута» труп Лумиса.
У конторки владелец добивался компенсации за сломанный механизм «Чудо-автомойка», его вежливо попросили изложить все претензии письменно. Вежливостью одаривали немногих. В дальнем углу пристроился высокий худощавый парень, Симмонс, с явным разочарованием наблюдавший за происходящим.
Снимали свидетельские показания. Без всякой последовательности. Лишь вопросы и ответы. И все.
Педантичные:
— В какое время он приехал?
— Говорил же. Не заметил.
— А машину видели?
— Да, машину видел.
— Когда она подъехала?
— В 2.00 или в 2.15.
— А точно?
— В 2.00.
— А может, в 2.15?
— Пусть в 2.15.
— Чего вы мне поддакиваете! Когда точно?
— В 2.15.
Небрежные:
— Конечно, дел у вас, только поспевай. И все-таки ведь обычно клиент сначала покупает талончик? Верно?
— Да. Но…
— А этот чего ж не купил?
— Понимаете, я…
— Мисс?..
— Мисс Делла Фичн.
— Мисс Делла Фичн. Прелестное имя. Так почему же вы его не заметили?
— Не так уж у нас и много народу было. Не очень много.
— Так почему?
— Я была в…
— Вон там?
— Ну да. Поэтому и пропустила.
— А разве оттуда не слышно, как въезжает машина?
— Не очень…
— Ну, ну, не смущайтесь, мисс Делла. Естественная физиологическая функция организма.
Научные:
— Чарли, нужны тебе снимки заднего сиденья машины?
— Зачем это? Что там такое на заднем сиденье?
— Другая половина его головы.
Вопросы, вопросы… Симмонс вздохнул, выделил из толпы Брэкетта и, аккуратно обходя лужицы мыла, направился к нему.
— Извините, вы знали погибшего Лумиса?
Удивившись, Брэкетт обернулся.
— Я потому спросил, — слегка улыбнулся Симмонс, — что вы не похожи на простого зеваку…
— Мы с ним познакомились сегодня утром.
— Как интересно. Где же это?
— В морге.
Вздернув брови, Симмонс опять улыбнулся и заглянул в записную книжку.
— Стало быть, вы — либо сержант Хендерсон, либо Уолтер Брэкетт. Но вы не Хендерсон. Хендерсон куда толще вас, и я только что беседовал с ним. Целых полчаса. Значит, вы — Уолтер Брэкетт. Верно?
— Да.
— Отлично! Я лейтенант Симмонс. Вот мой жетон.
Брэкетт молча разглядывал детектива, отметив тщеславно отполированные туфли и налакированные волосы. Они присели на низенькую полку, поверх банок с маслом.
— И что же, Брэкетт, привело вас сюда? Бабское любопытство?
— Вы так думаете?
— Нет. Считай я так, вы были бы по ту сторону ограждения, с остальными. Так что же?
— Лумис мне звонил.
— Вот как? Зачем?
— Не знаю. Он был уже мертв, когда я приехал.
— Это правда?
Брэкетт взглянул на детектива. Тот откинулся назад, стараясь не коснуться ненароком стенки гаража.
— Я под подозрением?
— Ну, разумеется, — Симмонс улыбнулся — чуть заметно дрогнули губы — и добавил: — Точно так же, как и 200 миллионов других. Когда неизвестно, кто виноват, виноваты все. Разве не так?
— Нет, не так.
Симмонс посмотрел на него. Неподалеку Йохансен беседовал с репортером.
— Ну да! Я и запамятовал: вы что-то вроде частного детектива?
— Все равно, я с вами не согласен.
— Может, сократите для меня это число?
— С двухсот миллионов?
— Ага.
Брэкетт колебался.
— Ну, ну, смелее. Не такой уж я гордый. Всегда готов прислушаться к… опыту.
Что это отнюдь не комплимент, до Брэкетта дошло сразу.
— Ну ладно. Во-первых, если у убийцы нет частного самолета, он все еще в этом квартале. Срезаем миллионы. Во-вторых, он мужчина. Сбрасываем еще тысячи. А в третьих, он черный. Осталось всего сотни. В-четвертых, он профессиональный убийца. Не любитель. Вот уже только десятки. А если он профессионал, то наверняка зарегистрирован в полиции, и у вас в картотеке есть его отпечатки. Значит, если хорошенько попудрить порошком «плимут», комнату в мотеле, отыщутся «пальцы». Что доводит число подозреваемых до минимума. Их уже не 200 миллионов, а всего один-единственный.
— Так все просто? — расцвел улыбкой Симмонс.
— Ну не совсем. Но вы спросили, и я ответил как сумел.
— Да уж. А скажите, где вы прятались, наблюдая убийство?
— При убийстве я не присутствовал.
— А? Значит, убийцу видели?
— И убийцу не видел.
— Тогда мне, пожалуй, самая пора сдавать свой значок. Я-то в абсолютной темноте. Мне неприятно, что милые мои жители Сан-Франциско платят подоходный налог на содержание такого неумехи. Тут уж прямо вымогательством пахнет.
— В номере 41, — вздохнул Брэкетт, — находится женщина. Норма Уитли. Убийцу видела она.
— Мы там побывали. В номере 41 никого нет.
— Час назад она там была.
— А сейчас нет.
— Ладно, пусть. Но я назвал имя. Надо ее разыскать…
— И все?
— Послушайте…
— Нет, теперь послушайте вы, — тихо прервал Симмонс. — Видите вот того симпатягу?
— Где? — спросил Брэкетт, стараясь не злиться.
Симмонс указал на маленького тщедушного человека у цементной опоры. Тот стоял в одиночестве и наблюдал, насупясь от разочарования. Так на глазах съеживается проколотый воздушный шар, из которого высвистывает воздух. Только этим он и выделялся, а так — совсем серенький, вроде придорожного камня.
— И что?
— Скажите спасибо, что за вас взялся не он.
— Почему? Кто он?
— Работает в Б. Р. Н.
— Наркотики?
— Умница! — похвалил Симмонс, будто бы ободрил собаку, научившуюся сидеть. — Именно. Наркотики.
В подробности вдаваться он не стал, да и не требовалось. Брэкетт уже понял, почему гибель Лумиса привлекла всю полицейскую верхушку. Хотя сам Брэкетт никогда не сталкивался с наркотиками (это модное преступление миновало его поколение), он смотрел фильмы и читал книги, как и все. Лумис был «мулом», курьером. Его не трогали, выслеживая, кто оплачивает ему дорожные расходы. Теперь, когда он мертв, все потеряло остроту. Наркотики Брэкетт воспринял просто как фон. Для него смерть Лумиса значила одно — убили богатого клиента. Только это было важно. И еще загадка. Вечноживущая игра в розыск. Кто преступник?
— Где-то я с вами согласен, — говорил между тем Симмонс.
Агент из бюро наркотиков сгинул, точно рабочий сцены в антракте.
— Что? — очнулся Брэкетт. Справа от него Йохансен позировал фотографу из «Кроникл».
— Говорю, согласен с вами. В чем-то.
Порхнула мимолетная улыбочка, указательным пальцем Симмонс пригладил бровь.
— Согласен, что убийца Лумиса работал профессионально. Но не ясно, его наняли или он работал от себя? Несомненно одно — Лумис знал его, иначе не подпустил бы так близко. Да, убийца — не любитель. Любителю недостало бы хватки вытворить такое и удрать. Мы сразу же поймали бы его. Он и не добрался бы до ближайшего угла. Нет, парень этот убивать не боится. Он упивается опасностью. А любителя тошнит, как только он приставит пистолет ко рту жертвы. Так что очко в вашу пользу. Но, ей-богу, зря вы валите все на бедолаг-негров. У полиции из-за этого дурная слава…
— Но она же сказала — «черный»…
— Кто она?
— Женщина. В мотеле.
— Если таковая существует.
— Я ее видел.
— А кроме вас — никто.
— Так то мотель, лейтенант, а не гостиница, где регистрируют…
— Понятно, понятно. Я большой мальчик. Но факт остается фактом — видели ее только вы.
— И Лумис…
— Хм, Лумис! Лумис мертв.
— И убийца. Он тоже видел. И если вы не поторопитесь. Норма Уитли тоже умрет.
Пауза Брэкетт чувствовал взгляд Симмонса. Аккуратно закинув ногу за ногу, тот дымил сигаретой.
— Ладно, допустим, она существует. Но вы уверены, что она не наврала?
— А зачем?
— Зачем? Затем, что в этой проклятой стране многие были бы счастливы истребить всех негров до единого. Вот зачем.
— У нее не было причины…
— Да кто, черт возьми, толкует о причинах! Вы ей поверили?
Брэкетт замялся. Приходилось признать, что не очень.
— Мне кажется, она сама толком не понимала, что несет.
Брэкетт отвернулся, ему хотелось уйти, но что-то удерживало его. Что же? Сложившиеся обстоятельства? Нет. Хоть и не хотелось сознаваться, он нервничал из-за своей беспомощности в этих обстоятельствах.
— Брэкетт… — окликнул Симмонс. — Допустим, Уитли говорила правду. Предположим, и вы не врете. Не врет никто. Вы ответили на мой вопрос. Теперь на него отвечу я.
Брэкетт настороженно покосился на собеседника.
— Есть у вас доказательства, — продолжал тот тоном, каким учителя говорят с умственно неполноценными, — что в «плимуте» сидел тот самый, кто побывал в мотеле? Никаких. А старик-дежурный? Он вообще никого в машине не видел. Кроме Лумиса.
— Другой прятался на полу!
— Но был ли это один и тот же? Доказательств нет.
— Нет, конечно. Можно сказать, что такое не исключено.
— Именно. Не исключено — и только. Значит, подозреваемый не один. Их опять сотня. Даже не десяток, заметьте. Сотня. Если он профессионал — а мы оба согласны, что профессионал, — он нигде не оставит своих отпечатков. Ни в «плимуте», ни в мотеле. Нигде. Умник такой… И опять у нас тысячи. Верно? И вдобавок, не дай Бог, конечно, но что если он ускользнул от всех наших засад? Он сейчас уже в самолете. Любуется Сьерами. В эту самую минуту. И тогда… подозреваемых опять миллионы.
— Видите, — заключил Симмонс, — не все так уж простенько и незатейливо. А, Брэкетт?
Опершись о поручни «Харбор Квин», пассажир глядел на дома Саусалито, выжидая, пока пароход выплывет на середину Залива. Убедившись, что рядом никого, он извлек из внутреннего кармана пистолет, завернутый в носок, перегнулся через поручни и раскрыл ладонь. Он следил за тем, как тяжелый шерстяной сверток взбаламутил гладь воды… и исчез. Вернувшись к столику под стеклянным навесом, пассажир допил пиво и заказал еще «Туборг».
— Пожалуйста, еще бутылочку. Крошка.
Брэкетт стоял у распахнутой дверцы «плимута». Короткий взгляд на тело Лумиса — и с него хватило. Смерть — чудовищная аномалия жизни, даже если она настигает человека в постели, а его ложе окружают внуки, или на поле битвы под знаменами своей страны. Не назовешь ее ни благословенной, ни героической; к ней не идут никакие удобные определения, какими наделяют ее благочестивые живые в молитвах, советах или запоздалых некрологах. Смерть — конец жизни, и все тут. Если Лумис (сейчас уже официально подтверждено, что это он) полагал. что когда тебе суют дуло пистолета в рот и высаживают мозги на бежевую обивку машины, ты просто «удираешь от мира», то помоги ему Боже.
— Попечальтесь, попечальтесь о нем, Брэкетт. Больше-то некому. Даст ему штат гроб, так он, того гляди, стянет у гроба ручки.
Брэкетт промолчал, он смотрел на бело-розовую мыльную пену, которую спускали в водосток.
— Норму Уитли пропустим через АПБ , — продолжал Симмонс, — мы ее разыщем. Наркоманов найти нетрудно.
Брэкетт зашагал к выходу, но детектив, обогнав его, бросил повелительно:
— Не встревайте! Делом занимаемся мы.
— Правда? И как же вы мне помешаете? Лишите лицензии? Я не нарушаю закон, лейтенант, вам меня не зацепить.
— Законодательные книги. Брэкетт, ух какие толстенные. Диву даешься, чего в них только не напихано!
— Знаю. Читал.
Он двинулся дальше, но лейтенант опять резко преградил ему дорогу.
— Брэкетт, ну что для вас Лумис?
— Ничего. Я познакомился с ним только утром.
— Надо же, вот совпадение!
— Пусть так.
— О… — Симмонс улыбнулся. — …Скажите-ка, а вас никогда не тянуло на родину? В Англию?
— Изредка.
— Так, пожалуйста, если вас вдруг снова одолеет тоска по родине, известите нас. Договорились?
Театрально подмигнув, Симмонс растворился в толпе. Брэкетт застыл на секунду, потом до него дошло, что подвал тонет в криках, табачном дыму и толкотне, и он поспешил к выходу, к прохладе уличного воздуха. Он уже вышел к пандусу, когда услышал, что его зовут. Не оборачиваясь, он проталкивался к барьеру, но Йохансен все-таки настиг его.
— Уолтер! Погоди! Куда ты так мчишься?
— Звякни как-нибудь, Херб. Спешу.
— А я хотел пригласить тебя к обеду. Жена будет рада повидаться с тобой.
— Извини. — Брэкетт приостановился. — В другой раз. Ладно? Привет Хайлари.
— Хайлари? — удивился Йохансен.
— Ну да. Ведь у тебя жена — Хайлари?
— Нет… Виржиния. С Хайлари мы развелись четыре года назад.
— A-а. Ну что ж… Значит, привет Виржинии.
И, улыбнувшись, Брэкетт выбрался на улицу. У «бьюика» его опять перехватил встревоженный Йохансен.
— Уолтер! С тобой все в порядке?
— Все отлично…
— Может, ты из-за Симмонса… Так наплюй. Послушал бы ты, что он со мной позволяет!
— Поберегись, Херб, задавят!
Йохансен оглянулся и быстро отскочил на тротуар.
— А какие у тебя планы? — спросил он, опять напуская на себя важность — выражение, которое он репетировал для обложки «Тайм».
— Пару месяцев назад я отказался от одной работенки, а сейчас вот решил взяться.
— Ну и отлично, Уолтер.
— Не волнуйся. Путаться у вас под ногами не собираюсь. Дело касается одной девушки. Просила разыскать отца.
— А-а! — с заметным облегчением вздохнул Йохансен. — Если чем могу помочь… Все что надо… Я не забыл прежние времена. Как ты мне помогал…
— Да, Херб. Кое-что нужно.
— Так не стесняйся!
— Помнишь девушку, что разбилась ночью?
— Я… — Йохансен замялся. — Я не веду это дело.
— Знаю. Но скажи, куда отгоняют машины?
— Как когда. Если проверяем, не краденая ли, перегоняем на наш тюремный двор.
— Это рядом с доками, верно?
— Да. Рядом. Но туда нужен пропуск.
— Понятно. Может, устроишь мне?
Йохансен только что не танцевал от смущения.
— Понимаешь… Я бы, Уолтер, с удовольствием… Но, в общем…
— Ладно, забудь.
— Неохота марать себе послужной список. Ты же понимаешь.
— Понимаю, понимаю.
— Но если что еще…
— Говорю же, забудь. Привет Виржинии. О’кей?
Йохансен кивнул. Брэкетт улыбнулся, потрепал его по плечу и спросил:
— Есть тут рядышком телефон?
— В гараже.
— Нет, туда не хочется.
— Еще в кулинарии. — Он указал на кулинарию рядом с мотелем.
— Спасибо, Херб. — Брэкетт снова потрепал его по плечу и отправился в кулинарию. Йохансен провожал его взглядом, пока тот не скрылся в магазине, а потом поправил галстук и вернулся на мойку к репортерам.
В кулинарии народу толпилось не меньше, чем в гараже, но никто ничего не покупал, не соблазнялись даже радугой вывесок в окне. Все грудились у прилавка, обсуждая драму на мойке и возмущаясь, к чему же идет мир. Брэкетт с трудом докричался, узнавая про телефон. Наконец из толпы откликнулись — телефон в углу, звоните на здоровье.
— Спасибо. — Брэкетт мешкал, восхищался магазином, вот Либерман позавидовал бы! Наконец снял трубку и набрал номер. Ему ответил настороженный женский голос:
— Алло?
— Мириэм? Уолтер Брэкетт.
— А, Уолтер! Как живешь?
— Отлично. Как детишки?
— Нормально. Когда ты появишься?
— Скоро. Скоро. Сидни дома?
— Нет, вышел.
— На дежурстве?
— Нет. Дежурил вчера. Вышел погулять.
— И когда придет?
— Сказал, скоро. Но прошло уже три часа.
— Когда придет, попроси, пусть встретит меня у тюремного двора. Скажем, в шесть.
— Где?
— У тюремного загона. Где машины. Пожалуйста, Мириэм. Он очень нужен.
— Конечно, Уолтер… Но…
— В шесть, Мириэм. До свидания. Забегу на днях.
Положив трубку, Брэкетт уставился в пространство. Он чувствовал слабость и какое-то странное возбуждение: ему вдруг открылось, на что он решился. Что ему надо искать, он не знал. Но знал точно, что первый шаг сделан. И знал направление, в каком собирался шагать.
— Спасибо, — бросил он продавцу.
— Вы тоже детектив?
— В общем, да.
— А он захаживал к нам.
— Кто?
— Да тот, которого убили. Он из мотеля, верно?
— Один заходил?
— Всегда один. Все? Да. Пара пакетов пива, растворимый кофе «Максуэлл», баночка джема и горячее мясо со ржаным хлебом.
— А говорил о чем-нибудь?
— Нет. И слава Богу.
— И вы никогда никого с ним не видели?
— Никогда. Никого. Я уже говорил вашим дружкам.
— Спасибо, — поблагодарил Брэкетт и стал проталкиваться к двери, но вдруг обернулся: — А сегодня утром он случайно не заходил?
Продавец задумчиво возвел глаза к потолку, склонил голову набок и ответил:
— Нет. Народу толкалось полно, но его не было. Извините.
— Да пустяки. Не важно.
Брэкетт вышел и застыл у витрины, отсутствующе глядя на вывески, меню сэндвичей, отражение мотеля напротив. Он поежился и вернулся к «бьюику». Заворачивая на углу, он снова увидел «мигалки». 4.23. Ярко светило солнце. Не наброшен даже стыдливый покров темноты.