Мы вернулись туда, откуда это все началось.

Я стояла в гостиной пляжного домика Джордана и смотрела из окна на виднеющийся вдали океан. Голубое небо и перистые облака… казалось, что сейчас то особое осеннее утро, когда можно натянуть шорты и пойти на пляж играть фрисби. В действительности же за окном было очень холодно, штормило, и ветер был слишком сильный, даже змея не запустить.

Джордан вывез меня поздней ночью, пока я была слишком сонной, чтобы возражать. Я не стала спрашивать, зачем ему это вдруг понадобилось, да меня это, признаться, не особо и волновало. Все лучше, чем сидеть взаперти в кладовке, к тому же я надеялась воспользоваться сменой места и попытаться сбежать.

В кармане не было ни цента, не было ни удостоверения личности, ни телефона, но между гор виднелись изгибы трассы 101. Я представила себя у обочины с поднятым вверх большим пальцем, пытающуюся остановить машину или грузовик. Наверняка нашелся бы кто-то, кто подобрал бы меня и умчал прочь, не задавая лишних вопросов.

Джордан подошел сзади, положил руки мне на плечи, что мне категорически не понравилось, и тоже взглянул на океан.

— До сих пор боишься высоты? — с издевкой поинтересовался он.

— Нет, от этого ты меня избавил, — солгала я.

Он рассмеялся, прекрасно зная, что это не так.

— Думаю, сейчас в самый раз было бы полазить по горам.

Я в подробностях помнила тот ужасный день, после которого мне было так плохо. Он терроризировал меня, заставляя лазать по скалам. Я ударила его локтем под ребра и отошла на безопасное расстояние.

— Я больше никуда не полезу. Никогда.

— Полезешь, если я тебе велю.

— Можешь превратить меня в кровавое месиво, но я этого делать не буду.

Он загадочно кивнул, отчего у меня мурашки побежали по спине. У него были и более действенные методы принуждения. С их помощью он заставлял меня делать все, что угодно, даже то, что я клялась не делать никогда. Но в этот раз, к моему удивлению, он оставил эту тему.

— Хорошо, — удивительно легко согласился он. — Давай просто покатаемся.

— Хорошо, давай.

Если он хотел куда-то поехать, я совершенно не возражала. Мне так редко выпадала возможность побыть на людях, возможность незаметно улизнуть, пока его кто-то будет отвлекать. Он достал из стенного шкафа мою куртку, и пока помогал одеваться, у меня хватило наглости его подколоть:

— Как же ты выпускаешь меня наружу — не боишься, что я сбегу?

— А почему я должен волноваться? Ты взрослая женщина, Мэг, я не твоя няня. Зачем мне тебя в чем-то ограничивать?

— Брехло ты самое настоящее. Зачем ты меня сюда притащил?

— А ты не знаешь?

— Понятия не имею, твою мать.

— Ненавижу, когда ты начинаешь материться. Когда я на тебе женился, не думал, что ты окажешься такой вульгарной.

— А когда я выходила за тебя замуж, то тоже не думала, что ты окажешься таким больным засранцем.

Он горестно вздохнул, словно я была самой тяжкой обузой в мире.

— Я терпел как мог.

— Правда? И чего же такого ты хотел от меня, чего я тебе не дала?

— Я хотел все.

— И я дала тебе все.

Он нахмурился.

— Нет, не дала. Ты вообще никогда мне ничего не давала.

Его слова были полностью лишены смысла. Но прошло то время, когда я стала бы тратить силы, пытаясь понять, что же он хочет этим сказать.

— Но если уж я такая никчемная, то просто подай на развод. Зачем истязать меня до смерти?

— Потому что это очень забавно.

— Мне это забавным не показалось.

— Что ж, зато я повеселился как следует.

— Неужели?

— Да.

Он говорил серьезно? Или шутил? Его мысли и мотивы всегда были для меня полнейшей загадкой, поэтому сейчас я, как обычно, понятия не имела, говорит он правду или нет.

Мы сели во внедорожник и покатили вниз по дороге. Я бесстрастно глядела по сторонам, умом понимая, что вид очень красивый, только эта красота ни капельки меня не трогала.

Наконец мы проехали указатель, обозначавший въезд в парк штата Орегон, Джордан сбавил скорость и повернул. От шоссе отходила проселочная дорога, петлявшая среди поросших лесом холмов. По ней мы забирались все выше и выше, пока не приехали на уединенную стоянку. Наша машина была единственной. Здесь, на высоте сотен футов над уровнем моря, облака образовывали сплошную завесу. Небо казалось серым, океан тоже, вдалеке разворачивался шквал дождя.

Побережье растянулось на мили к северу и к югу. Не было видно ни городов, ни телефонных столбов, ни домов или радиовышек, одни только деревья и выпирающие скалы. Мы были заброшены на край земли — два последних уцелевших человека.

Мощные порывы ветра раскачивали машину, и я не хотела выходить. Дурно становилось от одной мысли о том, что мы забрались так высоко, к тому же у меня были не самые хорошие предчувствия. Зачем Джордан привез меня в это живописное безлюдное место?

Он выбрался из машины и поежился от холода. С заднего сиденья забрал свою куртку, затем обошел машину и открыл дверцу, подал мне руку — видимо, ждал, что я на нее обопрусь.

— Вылезай, Мэг.

— Нет.

— Ты должна насладиться видом.

— Мне и отсюда все отлично видно.

— Отсюда будет лучше.

Он указал на какие-то пояснительные знаки.

— Это историческое место. Пойдем со мной. Тебе понравится.

Я продолжала упираться, поэтому он просто вытащил меня из машины и поставил на асфальт. Я думала, что у знаков остановимся, но мы вышли на тропинку и зашагали вверх. Жуткое место: с одной стороны опасный отвесный спуск, с другой — живописный уступ, до которого довольно далеко идти и нет ограждений. На уступ можно было забраться, лишь преодолев многочисленные опасные изгибы.

Вокруг торчала сотня плакатов с предупреждениями: «Впереди опасные скалы!», «Не сходите с проложенных дорожек!», «Путешественники должны соблюдать особую осторожность!»

Я остановилась как вкопанная, отказываясь идти дальше, но он тянул меня все настойчивее.

— Куда ты меня тащишь? — спросила я.

Он показал на уступ.

— Туда.

— Я не пойду.

— Не тебе решать.

Я вырвалась и вернулась к машине, в ту же секунду он подлетел и, не успела я опомниться, обхватил меня за талию, поднял и понес к тропинке.

Гигантские древние ели нависли над нами, волосы и одежду трепал ветер, внизу ревел и бился о камни пенный прибой. Между нами и пропастью не было ничего — ни забора, ни поручня. Уступ был абсолютно отвесным, стоило только взглянуть на него, как у меня начинала кружиться голова.

Я боялась, что, если пошевелюсь, он потеряет равновесие или ослабит хватку и мы полетим вниз, поэтому брыкаться перестала. Он был доволен тем, что я сдалась, и наконец поставил меня на твердую землю.

Я упала у ближайшего валуна, вцепившись в него мертвой хваткой, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

— Мэг, ты боишься?

— Пошел к черту!

Большим и указательным пальцами он схватил меня за подбородок и крепко сжал, заставляя смотреть только на него и больше никуда.

— Мне нравится, когда ты напугана.

Я ударила его по руке.

— Ты больной. Я всегда об этом подозревала.

— Не всегда, — возразил он. — Были времена, когда ты думала, что я могу пройти по воде, что это я зажигаю звезды.

— Это было до того, как я поняла, что ты свихнувшийся псих.

— Думаешь, я сумасшедший?

— Не думаю. Уверена.

— А почему? Только лишь потому, что требовал больше, чем ты готова была дать? — Он осклабился, злой и угрожающий. — Что такого в наркотиках и сексе в кругу друзей? Если ты не хотела участвовать, то сказала бы что-нибудь.

Он постепенно отрезал меня от парковки, и я на глаз оценивала ширину дорожки, прикидывая, сколько места мне нужно, чтобы проскочить мимо.

— Значит, так ты это представляешь? Ты убедил себя, что раз я не сопротивлялась достаточно часто или достаточно сильно, то в этом виновата только я сама?

— Именно.

— Как удобно!

— Да, а разве нет? Я рассказал о твоих специфических сексуальных предпочтениях Доктору Теду, и он согласен со мной в том, что твоя непрерывная тяга к сексу просто поразительна. Его очень заинтересовал твой случай, он хотел бы как следует тебя изучить.

— То есть это у меня сексуальные проблемы?

— Да, и теперь это документально оформлено.

Я иронично усмехнулась.

— Скажи, а твой воспаленный мозг когда-нибудь прекращает плести интриги?

— Тебе не стоит так зацикливаться на моих дефектах. Лучше обрати внимание на свои.

— А они есть?

— Это ты сумасшедшая, Мэг. Тебя осмотрел известный психиатр и рекомендовал длительную госпитализацию. Тебя могут признать невменяемой и направить на принудительное лечение.

— Очень умно, Джордан.

— Да. Скажешь, нет?

— Почему же ты тогда сразу не положил меня в больницу?

— Будучи преданным и заботливым мужем, — он так и сочился сарказмом, — я решил подарить тебе последние несколько дней свободы, прежде чем последовать советам врачей и изолировать тебя. Я повез тебя в твое любимое место, где мы провели медовый месяц.

— Значит, приют для душевнобольных мне все еще светит? Когда? Как только мы вернемся в Портленд?

— Может быть. А может, и нет. Если вдруг ты совершишь самоубийство — скажем, сбросишься с этого утеса во время истерического припадка, — то это не станет ни для кого сюрпризом.

Я с горечью осознала, что он был совершенно прав. Он полностью отрезал меня от внешнего мира, и мне оставалось только догадываться, какие истории он рассказывал людям, интересующимся, что со мной стало. От меня долгое время не было ни слуху ни духу, я ни с кем, кроме Доктора Теда, не разговаривала. Да и во время нашей короткой беседы я зарекомендовала себя не самым лучшим образом. Он ничуть не сомневается, что я могу причинить себе вред. Синяки на шее это доказывают.

— Я тебя ненавижу, — прошипела я.

— Ты ненавидишь меня? — Он рассмеялся, причем прозвучало это очень зловеще и неестественно. — Я не могу позволить испытывать ко мне такие чувства.

— Это не тебе решать! — ответила я его же фразой, которая так ему нравилась и которая так меня бесила. — Я буду чувствовать то, что пожелаю. Это не твое вонючее дело!

— Ты все еще пытаешься от меня уйти.

— У меня не было такой возможности. Твоя тюрьма слишком надежна.

— Но ты позвонила Стиву. Он уже ехал тебя забирать, а я не мог ему этого позволить.

— Ты ошибаешься. Ему на меня было наплевать. Он не собирался приезжать. — Это помогало смягчить чувство вины — притвориться, будто Стив не воспринял меня всерьез, не планировал мне помогать.

— Нет, ему доставляло удовольствие быть твоим рыцарем в сверкающих доспехах. Зачем ты обратилась к нему, Мэг? Ты же знала, что мне это не понравится.

— Я требую развода, — смело заявила я. — Хочу, чтоб ты оставил меня одну, хочу быть как можно дальше от тебя.

— Когда ты выходила за меня замуж, то клялась, что будешь со мной, пока смерть не разлучит нас.

— Не буквально!

— Тебе возбраняется мне лгать, Мэг. Когда же ты наконец это усвоишь? Ты принадлежишь мне и будешь рядом со мной всегда.

Я не собиралась оставаться рядом с ним даже ближайшие несколько секунд, если, конечно, смогу придумать, как бы сбить его с ног и добежать до парковки.

— Все кончено, Джордан. Наша встреча была ошибкой. Ты должен с этим смириться. Мне от тебя ничего не надо. Я просто исчезну, и мы оба будем жить дальше каждый своей жизнью.

— Ничего не кончено, Мэг. Хотя мне нравится наблюдать за твоими жалкими попытками сбежать, ты должна прекратить со мной бороться. Это бессмысленно. Тебе меня не пересилить.

На мои слова он не обратил ни малейшего внимания, подошел ко мне вплотную, и я оказалась прижата к валуну. У этого мерзкого подонка была эрекция, и его член уперся мне в ногу.

— Ты собираешься трахнуть меня здесь, даже когда опасаешься меня и не знаешь, как я могу себя повести?

— Да, черт возьми. Когда ты боишься, чувства обостряются, поэтому секс должен быть фантастическим.

— Я не стану этого делать. Ты не сможешь меня заставить.

— Ты так считаешь? Знаешь, а ведь Бритни в свой последний день мне тоже отказала. Она не умела плавать и боялась воды. Она не захотела заниматься сексом, в то время как я сказал, что она должна.

— Ты хотел трахнуть ее, когда она была… была… до ужаса напугана?

Я уставилась на него, испытывая острое желание бросить какое-нибудь оскорбление ему в лицо, которое бы действительно его ранило, но ничего подходящего, что точно бы описывало его суть, в голову не приходило.

— Ты чудовище! — воскликнула я в сердцах, хотя это было еще мягко сказано.

— Бритни сказала мне то же самое — и посмотри, что с ней произошло. Ты не усвоила урок, Мэг. Ты все еще не поняла, как опасны порой бывают слова, но скоро поймешь.

Он наклонился и очень крепко меня поцеловал, заталкивая свой язык мне чуть ли не в глотку. Он запустил руку под куртку и грубо схватил меня за грудь. Я вырвалась, но он все еще перекрывал мне путь к отступлению. Обойти его на таком крошечном участке не представлялось возможным. Я была зажата скалой с одной стороны и валуном с другой, места для маневра катастрофически не хватало.

— Пусти! — в бешенстве крикнула я.

— Нет.

— Выпусти меня отсюда!

Тревога в голосе постепенно нарастала.

— Нет, — ответил он все так же невозмутимо.

Я глянула ему через плечо туда, где стояла наша машина, в надежде увидеть туристов, которые вслед за нами решили сходить на утес. Но как и все последние месяцы, спасать меня было некому. Рассчитывать нужно было только на себя.

— Если ты еще хоть раз ко мне притронешься, я тебя убью, — клятвенно пообещала я.

— Правда убьешь? Что-то я сомневаюсь, что у тебя на это хватит решимости.

Он снова стал меня теснить, прижимая к скале, схватил за бедра, прильнув ко мне всем телом.

— Сейчас я тебя трахну, — предупредил он, — когда ты так близко к краю, когда точно знаешь, что в любой момент можешь сорваться.

Он принялся возиться с пуговицей у меня на брюках, со змейкой и уже собирался их спустить. Но я ни за что не буду заниматься с ним сексом в таком ужасном месте! Ни за что!

Я начала сопротивляться не на шутку. Я больше не боялась потерять равновесие и разбиться насмерть. Ярость и паника неожиданно придали мне силы, которую я уже и не чаяла обрести.

— Да! — страстно зашептал он, зажимая меня в железные тиски. — Борись! Борись за жизнь! Отдайся страху, это так возбуждает!

Он вплотную прижимал меня к себе, я изогнулась и укусила его за грудь, вцепившись зубами с такой силой, что отчетливо ощутила, как рвется кожа. Он дернулся от боли, но я не ослабила хватку, — ему пришлось залепить мне пощечину, чтобы освободиться.

Мы стояли, впившись друг в друга глазами. Наконец-то он сбросил маску, выпустив наружу всю свою ненависть, демонстрируя истинные чувства. На его лице читалась такая лютая злоба и презрение, что я невольно попятилась, испугавшись его так, как никогда прежде не боялась.

— Почему ты на мне женился? — спросила я.

— Потому что у меня была такая возможность. Потому что ты была совершенно одна. Во всем мире не оказалось ни единого человека, которому была бы небезразлична твоя судьба, и я мог делать с тобой все, что угодно. — Он жестом указал на скудный ландшафт, смеясь над тем, как обнажилось нутро каждого из нас, как высоко мы забрались и в какое безлюдное место попали. — Ты моя и навсегда таковой останешься. Я привел тебя сюда и могу трахнуть или убить — все равно никто не узнает. Теперь ты поняла?

— О да, — сказала я. — Теперь я поняла.

Исход мог быть только один. За долю секунды, пока сердце совершает один удар, я бросилась к нему и толкнула изо всех сил. Он торжествовал, упивался своей властью надо мной, и я застала его врасплох, когда он этого совсем не ждал. Он покачнулся и попытался ухватиться за меня. Не знаю, хотел ли он таким образом удержаться на ногах или увлечь меня вместе с собой, но я отскочила как можно дальше.

Гравитация тащила его вниз. Все произошло настолько стремительно, что я даже не успела осознать, что наделала. С выражением крайнего изумления на лице, но не проронив ни звука, он перевалился через край, тело его полетело вниз и исчезло в мгновение ока.

Я так и осталась стоять, оцепенев от неожиданности, не в силах оторвать взгляд от того места, на котором он только что стоял. В голове все крутилось в бешеном вихре, голос разума пронзительно визжал от пережитого шока. Я хотела глянуть вниз, но слишком боялась перегнуться через край и увидеть его распластанное тело.

Не знаю, может, он сейчас, весь расплющенный, с раздробленными костями, но живой, лежал внизу подо мной либо он все-таки долетел до бурлящей внизу воды и утонул.

Даже если он кричал, ревел мое имя, падая и ударяясь об уступы, рокот прибоя был настолько оглушителен, что я этого не услышала.

Меня трясло, перед глазами плыли круги, я совершенно утратила координацию, ослабла от головокружения и голода и думала, что прямо здесь потеряю сознание. Я на ощупь попыталась отыскать свои вещи, собраться с мыслями, чтобы решить, как же быть дальше. Моим естественным и истинно человеческим побуждением было спасти его, но если он все еще был жив (я, наверное, буду проклята за такие мысли), я не хотела, чтобы его спасли.

И тут наконец-то показалась группа туристов. Они не успели меня заметить, и я съежилась за валуном: необходимо было успокоиться, чтобы меня не приняли за сумасшедшую.

Что говорить? Что делать? Нужно сказать им, что что-то произошло, но что бы такое придумать? Я только что столкнула Джордана со скалы. Скорее всего, он погиб, но мог оказаться серьезно ранен, зависнув над пропастью, — в таком случае мне необходимо было тянуть время и молиться, чтобы он скончался до того, как прибудут спасатели.

Как я могла кого-то убедить, что мой красивый богатый муж заманил меня в это ужасное место, чтобы убить? Кто поверит, что он собирался столкнуть меня отсюда, а потому мне пришлось столкнуть его первой?

Правда казалась нелепой и просто нереальной. Это на меня была заведена история болезни в психушке. Это у меня были проблемы с алкоголем и наркотиками. Это я была молодой бедной девушкой, которая возникла из ниоткуда, чтобы выйти замуж за миллионера.

Я выскочила из укрытия и побежала к туристам, крича и размахивая руками.

— Помогите! Помогите! — стенала я. — Помогите! О Господи, помоги! Джордан сорвался! Джордан сорвался с утеса!

Я добежала до ошеломленного мужчины, стоявшего первым, и упала ему на руки, старательно изображая из себя убитую горем вдову, которой я должна стать с этого момента.