Глава 16

Пропажа

Декабрь 1715

В маленькой комнатушке дома, окнами выходившего на пертский Северный порт, было тепло. Из кухни аппетитно пахло супом. Несколько родовитых якобитов остановились в этом доме, в том числе и граф Бредалбэйн. Марион сжалась в кресле в углу комнаты, временно превращенной в штаб. Старый граф приказал девушке явиться к нему немедленно, едва узнав, что она нарушила его приказ вернуться в Гленлайон и до сих пор пребывает в лагере.

Марион понимала, что ее ждет суровая отповедь, и все же испытала облегчение, хоть ненадолго вырвавшись из тяжелой атмосферы лагеря, которая совсем не способствовала повышению морального духа солдат. Три недели назад граф Мар принял решение вернуться в Перт и там дожидаться обещанного подкрепления из Франции. Отступление сопровождалось неразберихой. По приказу Мара армия разрушала все на своем пути, на практике применяя «тактику выжженной земли».

Повстанцы разграбили и сожгли все поселки и деревни на своем пути. Марион с ужасом и жалостью взирала на домишки, превратившиеся в груды почерневших обгоревших камней и обуглившихся балок. Как ни старалась, она не могла забыть лица крестьян, с отчаянием смотревших, как их запасы на зиму вместе со всеми пожитками превращаются в дым, и крики и плач перепуганных детей, цеплявшихся за материнскую юбку. Дункан объяснил, что это – неизбежное зло, по-другому нельзя. Нужно уничтожить все источники продовольствия и все дома, которые могут стать пристанищем для королевской армии, если герцог Аргайл все же решится пуститься в погоню. Это военная тактика. Девушка вздохнула. «Мы на войне, Марион!»

Для нее слово «война» теперь означало сотни искалеченных солдат, которые лежали под своими окровавленными тартанами с израненными телами и душами. Она делала в лагере, что могла: зашивала раны, помогала раненым помыться и кормила их с ложки. Несколько часов просидела она у изголовья несчастного, которому уже ничто не могло помочь, держа его за руку и слушая, как он называет ее именем жены или, быть может, невесты, пока смерть не избавила его от мучений. После этого она несколько дней не могла прийти в себя и много плакала.

Всего в битве погибло около сотни солдат, еще две с лишним сотни получили ранения. Раненых уложили прямо на промерзшей и влажной земле в больнице короля Якова VI, возведенной на месте древнего картезианского монастыря, разрушенного в 1559 году, в эпоху яростного преследования католицизма. Сегодня в госпитале осталось не более двух десятков недужных, однако удушающий запах экскрементов, рвотных масс и крови никуда не делся. Марион с трудом подавляла тошноту, подкатывающую снова и снова, стоило ей войти в помещение, где она пропадала целыми днями. Она даже есть привыкла уже после того, как все раны были обработаны и заново перевязаны.

Дункан провел в госпитале всего неделю. Его раны пусть медленно, но заживали. Слава богу, обошлось без заражения, раны зажили, и наконец сняли швы. Оставалось лишь подождать, пока время сделает свое дело и смягчит некрасивый рубец, протянувшийся через все лицо. Что до раны в паху, то и она понемногу заживала – Дункан мог уже ходить, почти не прихрамывая.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Бредалбэйн. Он был один. О том, что Марион в Перте, ему сообщил ее отец. Две недели девушке удавалось избежать встречи с лэрдом Гленлайона и соотечественниками, которые могли ее узнать. Однако она понимала, что встреча с отцом неизбежна. И этот день наконец настал.

Она как раз набирала в колодце воду, чтобы сварить утреннюю порцию каши, и наклонилась поднять с земли второе ведро, оставленное в сторонке, когда взгляд ее упал на знакомые башмаки. Подняв глаза, она увидела отца. Лицо его было спокойно, но бледность, которую только подчеркивали рыжеватые волосы, говорила о многом. Отец схватил ее за руку и увел за собой в тихое место, где можно было не опасаться любопытных ушей.

– Объяснись немедленно, Марион! – прикрикнул он на дочь, выпуская ее руку.

– Я помогаю в лагере! Я не смогла уехать, зная, что нашим людям понадобится забота и поддержка после боя.

Лэрд Гленлайона внимательно посмотрел на дочь, но ее оправдания показались ему вполне приемлемыми. Однако гнев его не утих.

– Я бы предпочел, чтобы ты сообщала мне о своих планах! Я – твой отец, не забывай об этом. А я-то считал, что ты в безопасности, в Честхилле! Признай, тут есть из-за чего расстроиться!

– Я просто не успела предупредить тебя до начала сражения, – соврала Марион. – А потом было столько раненых, за которыми нужно было ухаживать… что я просто об этом забыла.

– Марион Кэмпбелл! – Джон Гленлайон покачал головой. – Разве мало мне забот с нашими долгами? А ты упорно добавляешь мне новые! И как раз тогда, когда твой брат пропал!

– Мой брат? Неужели Дэвид сбежал домой?

– Я говорю о твоем брате Джоне. Он не явился в лагерь в утро перед битвой и не приехал до сих пор. Я решил было, что проблемы с мельницей серьезнее, чем я рассчитывал, но приехал мой человек из Честхилла и сказал, что там все разрешилось за несколько дней до сражения. И теперь я не знаю, что и думать! Придется поехать в Гленлайон и выяснить, что же на самом деле случилось с Джоном.

Выходит, Джон пропал в тот самый вечер, когда она передала ему изобличающий якобитов документ. Но что с ним могло случиться?

Замогильный голос Бредалбэйна вернул ее к действительности.

– Мисс Кэмпбелл, что вы можете сказать в свое оправдание?

Маленькие злобные глазки смотрели на нее так холодно, что Марион даже поежилась.

– Вы понимаете, в какое положение поставили нас своим непослушанием?

Она медленно кивнула.

– Что вы сделали с документом, который я вам доверил? Ведь, судя по всему, вы так и не поехали в Финлариг?

В голосе его появились свистящие нотки. По тому, как сжались и побелели тонкие губы старика, девушка поняла, какого труда ему стоило сдерживать свой гнев. Положение и вправду сложилось катастрофическое. И Джон, от которого больше двух недель не было вестей… Да, сейчас не время врать и изворачиваться.

– Я отдала его моему брату Джону. Он должен был отвезти его в Финлариг, а потом, еще до рассвета, вернуться в лагерь. В день битвы…

Старый граф с такой силой ударил тростью по паркету, что Марион вздрогнула. Бредалбэйн выругался сквозь зубы. Гнев его не утих, а наоборот, только усилился.

– Вы нарушили мой приказ! Вот глупая девчонка! Этот бездельник Джон не явился ни в замок, ни в лагерь! Может статься, вам известно место, где он отсиживается?

– Отсиживается? Неужели вы думаете, что он забрал документ и сбежал с ним? А вам не приходило в голову, что на него могли напасть по дороге и даже убить?

Сардонический смех эхом прокатился по комнате, и у Марион мороз пошел по коже.

– У Кэмпбеллов из Гленлайона глупость передается по наследству! – насмешливо заявил старик. – Нет, я полагаю, ваш брат жив и здоров. Просто он спрятался, чтобы не участвовать в сражении.

Марион поджала губы, но отвечать на колкость не стала. Бредалбэйн, прихрамывая, подошел к креслу и сел, поморщившись от боли. Декабрьские холода принесли с собой острую боль в суставах, поэтому двигаться ему становилось день ото дня труднее. Дрожащей рукой он достал из кармана шерстяной клетчатой куртки крошечную табакерку, открыл ее и отсыпал на тыльную сторону кисти щепоть нюхательного табаку.

– Документ нужно разыскать, Марион.

Сказано это было тоном, не допускающим возражений, и Марион предпочла промолчать. Старик зажал себе одну ноздрю, а другой вдохнул черный порошок.

– Он не должен оказаться в руках роялистов. Наше счастье, если они его еще не заполучили.

Его лицо вдруг сморщилось, и все тело содрогнулось в приступе ужасного кашля. Марион сжалилась над стариком и поднесла ему стакан воды.

– Чего вы хотите от меня? – спросила она, едва лишь он отдышался.

Старый граф вытер слезящиеся глаза носовым платком, обшитым тончайшим валенсийским кружевом.

– Я хочу, чтобы вы исправили свою ошибку, мисс. Пока только я один знаю, что документ пропал. Надеюсь, мне не придется затрагивать эту тему в беседе с графом Маром. Вы меня понимаете?

– Но как вы хотите, чтобы я разыскала брата? Он ведь может быть где угодно! Может, даже на дне озера!

– Он наверняка не поехал на юг, поскольку в тамошних землях полно солдат-роялистов. Обыщите весь Хайленд! Я отправлю с вами Макгрегоров и их людей. Они хорошо знают край и будут вам охраной.

Марион состроила недовольную гримаску, которая не укрылась от взгляда Бредалбэйна. Старый граф насмешливо улыбнулся.

– Есть в мире вещи куда менее приятные, чем кататься на лошадях по Хайленду в компании бандитов Макгрегоров, сударыня! Подумайте лучше о людях, чьи имена упомянуты в этом документе. Их жизни теперь висят на волоске.

Марион вдруг снова стало жарко. И правда, все эти люди ради правого дела рисковали всем – имуществом, титулами и даже жизнью. Она закусила губу. И это из-за нее все они могут в недалеком будущем поцеловаться с Вдовой! Пухлощекое лицо графа Стретмора, улыбчивое и любезное, возникло у нее перед глазами.

– Имя Стретмора тоже в этом документе?

Бредалбэйн посмотрел на нее с удивлением.

– Как, вы еще не знаете?

– Что именно?

– Стретмор погиб в бою.

Марион не сразу поняла суть сказанного.

– О! – выдохнула она, думая только о том, чтобы не выдать чувства облегчения. – Такой молодой…

– Ваше огорчение вполне понятно. Но не тревожьтесь, я подыщу вам нового жениха, не хуже.

Он наморщил лоб и постучал по нижней губе худым узловатым пальцем.

– Кстати, как поживает молодой Макдональд? – спросил он не без сарказма.

– Который из них? Дункан?

Марион зарделась. Бредалбэйн с усилием распрямил больные ноги.

– Он самый! И как я только мог забыть? Дункан – подходящее имя для предателя. Он был ранен, насколько я знаю?

– Да, но уже поправляется.

Граф внимательно посмотрел на девушку, и его тонкие губы изогнулись в гримасе отвращения.

– Хм… Поистине неисповедимы пути Господни! Иногда я задумываюсь даже, понимает ли он сам, что делает… Лучше бы призвал к себе этого висельника Макдональда, а не беднягу Стретмора!

Он устало вздохнул и пожал плечами. Потом залез пальцем под парик и механически принялся почесывать голову, размышляя.

– М-да, планы Господа не всегда совпадают с нашими.

– Стыдно так говорить, сударь! – воскликнула Марион. – Вы прекрасно знаете, что Макдональды отличились в этом сражении, и это благодаря им победа не досталась герцогу Аргайлу!

– Да, это правда. Иногда их дикарская ярость оказывается очень кстати. Я хочу сказать, когда она служит нашим интересам.

– Никакая это не дикарская ярость! Ими руководят гордость и их понятия о чести!

Старик усмехнулся.

– О чести, говорите вы? Как бы не так! – Он фыркнул, словно старый осел, и снова стукнул тростью по паркету. – Вернемся к теме, которая меня интересует больше и не терпит отлагательств. Я хочу, чтобы вы нашли документ, Марион. Немедленно идите и соберите вещи. Нельзя терять ни минуты. На этот раз вы от меня не ускользнете!

Марион воззрилась на старого графа с изумлением. Лицо ее вдруг стало очень бледным.

– Вы хотите сказать, что я еду сегодня же?

– Макгрегора я уже предупредил. Он собирает своих людей. Вы уезжаете через час.

– Но…

Марион закрыла глаза. В горле у нее пересохло. Она с трудом сглотнула. Бредалбэйн холодно смотрел на девушку.

– Я сказал через час, и на этот раз не разочаруйте меня!

* * *

В дверь постучали. Вошла Барб Макнаб, служанка.

– Его нигде нет, госпожа Кэмпбелл! Я спрашивала у людей из его клана, но парня уже полдня никто не видел.

– Проклятье!

Гребешок из слоновой кости упал на пол и разбился. Марион с сожалением посмотрела на кусочки, собрала их с пола и быстро сунула в свою сумку.

– Мне нужно с ним поговорить! Я должна объяснить ему, почему уезжаю!

– Я обошла лагерь трижды! Мне уже даже стали делать непристойные предложения, если вы понимаете, о чем я… Он словно сквозь землю провалился!

– Попробуй еще раз! У меня очень мало времени.

Лицо маленькой и кругленькой Барб Макнаб раскраснелось от беготни. Она посмотрела на дочь своего лэрда с мягким укором и сказала:

– Не думаю, что вам надо так часто видеться с этим Макдональдом!

– Я разве спрашивала у вас совета, Барб?

– Нет, но я решила сказать все равно. Люди уже начинают судачить…

– Пусть себе говорят! Хотя лучше бы беспокоились о других, более важных вещах! Граф Мар все никак не может решить, что ему делать, мы до сих пор не знаем, сколько людей в распоряжении Аргайла, не говоря уже о том, что Претендент не торопится в Шотландию!

В поисках потерявшегося чулка она обежала комнату, потом принялась рыться в своих вещах. Отыскав пропажу под кроватью, она швырнула чулок в сумку.

– Прошу вас, найдите его! – взмолилась она, оборачиваясь к служанке.

– Хорошо, но это уже в последний раз! Скажу Макгрегору, что вы задержитесь еще на полчаса. Он уже ждет внизу.

– Как, уже? – удивилась Марион, бросилась к окну и едва не упала, споткнувшись о башмак. – Ладно, подождет!

* * *

Дункан надел кожаную куртку и ловко перекинул плед через левое плечо. Всегда через левое, потому что у горцев принято покрывать сердце тартаном своего клана…

– Значит, граф Мар не хочет давать еще один бой? – спросил у него отец.

– Если в общих чертах, то да.

Он повернулся и посмотрел на расстроенного отца. Лиам вернулся в лагерь рано утром, и в облике его, как и в поведении, что-то неуловимо переменилось. Дункан не смог бы сказать, что именно, и все-таки… Взгляд у отца стал другим, а еще, пожалуй, изменились осанка и голос. Видно, смерть Ранальда потрясла Лиама намного больше, чем он предполагал.

Когда же он спросил, как мать, отец ответил чуть ли не сердито, что она сильная и справится с горем. Больше он ничего рассказывать не стал и переменил тему, спросив, что произошло в армии с тех пор, как она переместилась в Перт.

– Каждый день мы теряем бойцов. Они уезжают, возвращаются к своим семьям. Когда до нас дошли удручающие новости о капитуляции Макинтоша и английских якобитов в Престоне и о том, что силы правительства захватили Инвернесс, моральный дух упал совсем. Мару нужно было добить армию Аргайла сразу же после Шерифмура. Теперь трудно сказать, чем все закончится…

– Он получил из Франции подкрепление, как было условлено?

Лиам выглядел очень усталым и несчастным. Дункану вдруг пришло в голову, что в Гленко случилось что-то нехорошее. Он был готов поклясться, что прав.

– Нет, пока еще нет. Но ходят слухи, что если он в ближайшее время не перейдет от слов к делу, то Франция не ответит на его призыв.

– А что случилось в Престоне?

Дункан снял берет и потряс им, чтобы стряхнуть снег.

– Рассказывают, что якобиты, обосновавшиеся на перевале Риббл-Бридж, решили переменить тактику и перебраться на другое место. С приближением врага они отправились к Престону, захватили город и забаррикадировали ворота, чтобы обезопасить себя. Это, конечно же, было ошибкой. Двенадцатого ноября, на рассвете, правительственные силы под командованием генерала Уиллса подошли к городу и снесли часть заграждений. Потом, утром тринадцатого, город был полностью окружен. Генерал Форстер хотел сдаться, но хайлендеры воспротивились. Ты же знаешь – победа или смерть… В общем, генерал Уиллс предложил им сдаться, пригрозив, что в противном случае изрубит всех как капусту. – Дункан невесело усмехнулся и натянул берет на голову. – Графа Дервенуотера и бригадира Макинтоша держали в заложниках, пока продолжались переговоры с якобитами. Армия повстанцев разделилась, потому что горцы ни за что не соглашались капитулировать. Один Мюррей даже проник в комнату к генералу Форестеру и выстрелил в него, заявив, что он – предатель, раз собрался сдаваться. На следующее утро все решилось. Полторы тысячи солдат, в числе которых была тысяча хайлендеров, сдались в плен. И это при том, что в последнем бою потери с нашей стороны были незначительные – семнадцать якобитов против восьми десятков роялистов.

– Хм… – Взгляд Лиама затерялся где-то над речкой Тай, сейчас укрытой коркой льда. – Если Провидение не пришлет нам на помощь французскую армию, наши шансы короновать Якова очень малы, если не сказать, что их нет совсем.

– Нужно надеяться, отец.

– Надеяться? Ну конечно… А ты-то сам как? Как твои раны?

– Я в порядке.

Юноша машинально провел пальцем по припухшему шраму на лице и поморщился.

– Еще болит, но я уже привык.

– А Марион Кэмпбелл? Она вернулась в Гленлайон? – спросил Лиам с едва заметной усмешкой.

– Нет, Марион еще в лагере. Но я думаю, что отец скоро отправит ее домой. Те, кого ранили в бою, почти все уже поправились, и здесь, в Перте, хватает женщин, чтобы за ними присматривать. Поэтому…

Лиам внимательно осмотрел шрам на щеке у сына и улыбнулся.

– Как я и думал! Прекрасная работа! Штопальщики, конечно, тоже знают свое дело, но куда приятнее, когда твоей кожи касаются женские руки, верно?

К концу фразы голос его охрип. Он кашлянул, прочищая горло, и отвел взгляд. Дункан присмотрелся к отцу повнимательнее.

– Отец, в Карнохе точно ничего не случилось?

– Я не хочу об этом говорить, Дункан.

– Поссорились с мамой?

Лиам не ответил. Он подошел ближе к реке, скрестил руки на груди и нахмурился. Из-за дерева выскочил заяц и застыл в нескольких шагах от отца с сыном. Потянув носом воздух, зверушка встала на задние лапки и сердито уставилась на чужаков. Мгновение – и заяц скрылся в покрытых снежком зарослях ивняка.

– Язычок у нее все такой же острый?

– У кого? У Марион? – спросил Дункан, который все еще думал о матери.

Лиам обернулся. Под ногами у него захрустел снег. Он усмехнулся.

– У кого же еще?

– Думаю, да. Только сейчас она все время возится с ранеными, так что мы видимся нечасто.

Или, вернее, не так часто, как ему хотелось бы… По меньшей мере, через день она приходила его проведать и проводила с ним часик или два. Темы для разговора они выбирали самые невинные, часто обсуждали лагерные байки и слухи. А еще Марион рассказывала о своих подопечных там, в лазарете. Дункану было очень приятно узнать, что, помимо прочих достоинств, у дочери лэрда Гленлайона еще и доброе сердце. Со слезами на глазах Марион описывала ему агонию парня, который оставил в долине молодую жену на сносях. Ему уже никогда не увидеть своего первого и единственного ребенка… Марион долго плакала, уткнувшись ему в плечо.

Дункан каждый раз с нетерпением ждал, когда она наконец подойдет. Он часто следил за ней глазами, когда Марион управлялась со своими делами, просто ради удовольствия ее видеть. Да, отец прав: женские руки творят чудеса…

– Хотя, конечно, ругаться как сапожник она перестала, – пошутил он.

– Твоя мать говорит, Элспет ждет не дождется от тебя письма. Дункан, ты должен ей написать. Просто хотя бы скажи, что ты жив.

Тяжелый вздох вырвался из груди юноши. Ну что ему писать Элспет? Он передернул плечами вместо ответа.

– Как собираешься поступить, когда вернешься?

– Не знаю, отец. Думаю, поговорю с ней. Нам надо объясниться.

– Даже если у вас с Марион ничего не выйдет? Дункан, Элспет хорошая девушка, и жаль, если…

– Я знаю, что она хорошая, отец, но я ее не люблю. И если Марион вернется к себе домой и я ее больше не увижу, от этого я не стану любить Элспет больше.

– Ясно.

Между им и Марион ничего особенного не происходило. По крайней мере после той ночи в лагере, в Ардохе, после сражения. Временами ему даже казалось, что та ночь ему просто приснилась, потому что в затуманенном болью разуме сохранились лишь разрозненные, обрывочные воспоминания: Марион, склонившись над ним, зашивает ему рану на щеке; ее рука гладит его по волосам, в то время как головой он лежит у нее на коленях, но не может открыть глаза; ее пальцы стискивают его руку, когда Саймону отрезают ногу; она рыдает, зарывшись лицом ему в рубашку, когда Саймон уже умер…

Она плакала по Макдональду… Это взволновало его до глубины души. И ее запах… Приснилось ли ему, как она целует его в горячий лоб, как ее шелковистые кудри касаются его шеи? И тепло девичьего тела, прижавшегося к нему в ночной темноте? И как приятно было осознать, что ты не один, когда просыпаешься от кошмара и в панике зовешь по имени погибшего брата… О да, нежность женщины лучше всяких снадобий врачует израненное мужское сердце!

Когда же армия перебралась в Перт, Марион стала приходить все реже и старалась не прикасаться к нему лишний раз. Она по-прежнему обмывала ему щеку и аккуратно выбривала щетину вокруг раны – процедура очень болезненная, зато какая приятная! Странно, но очень скоро он начал даже получать некоторое удовольствие, испытывая боль в ее присутствии, как если бы они, Марион и боль, стали неотделимы друг от друга. Ту, другую рану ему пришлось лечить самому, потому что Марион наотрез отказалась заглядывать ему под килт. Дункан и сам прекрасно понимал, что поставит ее и себя в неудобное положение, решись Марион прикоснуться к нему там… Ему становилось не по себе от одной только мысли об этом. В общем, он так привык к постоянному присутствию Марион, что готов был отрезать себе палец на руке, только бы она подольше оставалась рядом.

Стоило ей прикоснуться к Дункану, как у него по спине бежали мурашки, а сердце начинало стучать быстрее. Когда она обхватывала руками его лицо, чтобы посмотреть, как заживает шов, и он ощущал ее дыхание, кровь вскипала у него в жилах. Ценой нечеловеческих усилий он брал себя в руки, когда так хотелось обнять ее, прижаться губами к ее губам! И ее глаза, такие голубые, такие ясные и смотрят на него с такой нежностью! Временами ему казалось, что во взгляде девушки было нечто большее, чем дружба. Однако он боялся допустить ту же ошибку, что и в Киллине. Марион была слишком ему дорога: она стала единственным утешением в его горе.

Ночью он часто просыпался – потный, испуганный – от собственного крика: «Ранальд! Ран! Нет!» Мысль, что ему никогда больше не увидеть брата, просто не укладывалась в голове. Временами он оглядывался, ожидая увидеть улыбающегося, как обычно, Ранальда у себя за спиной. Он привык, что брат всюду следует за ним, словно тень. Теперь Дункан носил sgian dhu брата в правой гетре, вместе с собственным ножичком. Потеряв Ранальда, он не просто лишился брата. Он утратил качества, которыми мечтал обладать и которые так и не приобрел: бесстрашие, веселье, умение терпеливо сносить боль. Наверное, тот несчастный случай в винокурне, когда Ранальд оказался на волоске от смерти, научил младшего из братьев в полной мере проживать настоящий момент, радоваться каждому мгновению жизни. Неизвестно почему в голове вдруг возник нелепый вопрос: неужели Ранальд умер девственником?

* * *

Она не пришла ни вчера, ни сегодня. Настроение у Дункана было отвратительное. Марион не показывалась в лазарете уже три дня – с того самого момента, когда из Карноха вернулся отец. Что могло случиться? Не сказал ли он чего-то такого, что могло ее огорчить? Вряд ли, в разговоре с ней он тщательно выбирал слова. Или она попросту не хочет больше его видеть? Но как Дункан ни ломал голову, придумать, что такого он мог сделать, чтобы оттолкнуть от себя девушку, так и не смог.

В тупике Роупмейкерс-Клоуз он остановился перед домом, в котором жила Марион. Ноги его тотчас же увязли в липкой грязи. Да, если она и вправду избегает встречи, то его приходу здесь никто не обрадуется…. Дункан постоял немного перед крыльцом и повернулся, чтобы уйти, но, сделав шаг, снова остановился. Может, подождать немного? Что, если Марион спустилась в кухню?

– Стойте! Мистер Макдональд, подождите! – послышался гнусавый голос.

Дункан посмотрел вверх и узнал круглое лицо Барб Макнаб.

– Не вздумайте уйти, я уже бегу!

Створки окна с грохотом захлопнулись. Через минуту низенькая, дородная Барб открыла входную дверь и поманила его в дом. У Дункана заныло в груди: неужели Марион заболела?

– Где она? Где Марион? – спросил он, едва войдя в холл, окна которого не были застеклены.

Служанка развела руками, отчего ее роскошные телеса забавно колыхнулись.

– Уехала! Уж так она хотела поговорить с вами перед отъездом, но вы как сквозь землю провалились…

– Уехала? Отец отправил ее домой?

Добрая женщина затрясла головой так, что чепец съехал набок. Поправив его, она ответила:

– Не домой! Брат Марион, Джон, пропал еще до битвы…

– Это я уже знаю. Мне вчера рассказали.

Барб смерила юношу взглядом и сказала сердито:

– Вот она и поехала его искать!

– Как это?

– Ну да, уехала с Макгрегорами, да хранит ее Господь! – подвела итог Барб, потирая замерзшие руки.

– Вы хотите сказать, что она уехала с ними одна?

Дункан ушам своим не верил. Он знал, что Марион не занимать дерзости и храбрости, но так рисковать! Это было чистейшей воды сумасшествие. Комок гнева подкатил к горлу, угрожая ему удушьем.

– Лучше бы ваш лэрд послал своих людей искать сына, а не отправлял дочку с этими… с этой бандой!

– Лэрд-то об этом ничего не знает, – призналась Барб, и по лицу ее было видно, что она и сама встревожена. – Это граф Бредалбэйн заставил Марион ехать с Макгрегорами.

– Бредалбэйн? Этот старый пронырливый лис? Боже правый! Но зачем ему для этого понадобилась Марион?

– Долго рассказывать! Если вкратце, то моя госпожа совершила большую оплошность, и теперь ее надо исправить.

– Оплошность? Какую оплошность?

– Мне она рассказывать не захотела. Это все, что я знаю. Только она была очень расстроена. Все никак не могла собрать свою сумку: то вытряхнет из нее все, то снова складывает…

– И когда Марион уехала?

– Три дня назад.

– Три дня? И вы мне не сказали?

– Она хотела с вами поговорить до своего отъезда, это так, но передать на словах ничего не попросила. Поэтому я и не стала ничего говорить.

Дункан схватил Барб за пухлые плечи и несколько раз ощутимо потряс.

– Куда они поехали?

– Не знаю. Пустите! Мне больно, грубиян вы эдакий!

Дункан разжал пальцы, и женщина побежала вверх по ступенькам, причитая и охая, как испуганная сова. На середине лестничного пролета она вдруг остановилась и обернулась.

– Они поехали на запад! Да, точно! Теперь я вспомнила. Она пришла и сказала, что они поедут к Троссаксу.

Троссакс – старинные владения клана Макгрегоров…

– Спасибо!

Дункан повернулся так резко, что взметнулись полы сине-красно-зеленого пледа, и вскоре затерялся в толпе горожан.

* * *

Алан Макдональд быстрым шагом вышел из маленького, жалкого на вид трактира и направился к Дункану и Колину, которые дожидались его на улице. Оба уже сидели в седле и успели порядком замерзнуть. Лошадям тоже не терпелось поскорее спрятаться от пронзительного ветра, и они ожесточенно помахивали хвостами и вертели головами. Дункан не находил себе места от нетерпения. Он с куда бóльшим удовольствием сам пошел бы расспросить трактирщика, не проезжали ли по этой дороге на днях Макгрегоры, но рана в паху начинала болеть каждый раз, когда он спрыгивал с лошади и снова садился в седло.

– Они здесь были! – объявил рыжеволосый великан Алан, вскакивая в седло. – Сегодня утром! Хозяин заведения уверен, что это были они. Еще бы в трактире не приметили Роб-Роя и эту девицу Кэмпбелл! Они пробыли тут недолго: спросили дорогу и дали передохнуть лошадям. А потом направились на север.

– Ты уверен, что на север?

– Да. Трактирщик говорит, что вышел посмотреть, точно ли они убрались. Для него невелика радость знать, что по окрестностям бродят Макгрегоры!

– В такую погоду у них остается одна дорога, – сказал Колин. – Все перевалы засыпало снегом, поэтому они не смогут проехать через горы, хотя это было бы и быстрее.

– А с чего ты взял, что они едут в Гленлайон? – спросил Алан.

– Скорее всего, туда, но могут еще свернуть к Гленорхи или Килхурн-Каслу.

– Ладно! Едем к Стратфиллану, а там посмотрим!

Алан насмешливо посмотрел на Дункана.

– И что ты собираешься делать, Дункан, когда отыщешь ее?

– Ничего.

– Как это – ничего? Ради чего тогда ты затеял всю эту поездку?

– Это мое дело, и оно тебя не касается.

– Ты в нее втрескался, да? Эта ведьма Кэмпбелл околдовала тебя, а, приятель?

– Заткнись, Алан! – прикрикнул на товарища Дункан. И, смерив его сердитым взглядом, добавил: – Понять не могу, почему ты вызвался ехать с нами. Если рассчитываешь на ней отыграться, можешь прямо сейчас возвращаться в Перт!

– Не злись, ничего такого мне не надо. Просто надоело считать гвозди в дверях, дожидаясь, пока болван Мар решится снова напасть на этих проклятых sassannachs! Сил больше не было сидеть в лагере!

– Что ж, тогда едем! Хочу догнать их, пока не стемнело. Я не слишком доверяю Макгрегорам.

Колин с Аланом обменялись понимающим взглядом, и Дункан это заметил, но предпочел промолчать. Он повернул своего коня и пустил его галопом.

В такую метель ехать можно было только очень медленно, тем более что снегом засыпало все дороги. Солнце клонилось к закату, становилось все темнее. Еще пара часов – и они могли оказаться в полном мраке в совершенно незнакомом месте, без крыши над головой. Поэтому Дункану пришлось согласиться переночевать на небольшом постоялом дворе, у въезда в долину Гленорхи.

За эти три дня они несколько раз находили и снова теряли след Марион. Три долгих изнурительных дня, проведенных в седле, на холоде, впроголодь… Дункан понимал, как ему повезло, что Колин согласился составить ему компанию. Дядя знал эту часть Хайленда куда лучше, чем племянник. Но у Колина были свои причины уехать из Перта. Он не собирался возвращаться в лагерь. Как только они найдут Марион, Колин поедет в Гленко за своими вещами, а оттуда по восточной дороге, через Грейт-Мор, – в Инвернесс. Там он сядет на корабль и уплывет в Америку. Не только ряды сторонников Претендента он намеревался покинуть. Он решил покинуть родные земли и никогда туда не возвращаться. И только Лиам с Дунканом знали почему.

Алан пошел договориться с хозяином о ночлеге, а Колин с племянником остались в конюшне снимать сбрую с лошадей. «Завтра, я увижу ее завтра!» – повторял про себя Дункан. Сам он валился с ног от усталости, а пустой живот напоминал о себе громким урчанием.

Алан ворвался в конюшню, едва не сбив Колина с ног. Лицо его расплылось в улыбке.

– Не поверишь, Дункан, кого я только что видел в трактире!

Тот высыпал в сумку на шее у лошади вечернюю порцию овса, выпрямился и стряхнул соломинки с пледа.

– Неужто герцога Аргайлского?

– Лучше!

Дункан сделал вид, что размышляет.

– Тогда Претендента?

– Опять мимо, приятель! Я видел эту ведьму… ну, эту девицу Кэмпбелл!

У Дункана внутри все похолодело.

– Ты чего? Почему молчишь? Разве не ее ты искал?

– Ты уверен, что это она?

– Да я видел ее, как сейчас вижу тебя! Она сидела за столом вместе с Робом и Джеймсом Мором.

Дункан проглотил комок в горле. Он уехал из Перта в спешке, успев захватить только самые необходимые вещи и оружие и предупредив отца. С Лиамом он был немногословен, благо отец не стал расспрашивать, и сразу же вскочил на украденного в Инверари черного коня. Ему хотелось одного: как можно скорее найти Марион. И ни разу он не задался вопросом, что скажет девушке, когда окажется с ней лицом к лицу. Внезапно Дункан почувствовал себя неловко. Если рассудить здраво, зачем он вообще приехал? Чтобы вырвать Марион из похотливых объятий какого-то Макгрегора? Значит, он считает ее своей? «Ну и болван же я! Она ничего мне не должна!» И все же это было сильнее его.

Алан ждал.

– Что ж, отлично. И как она? В порядке?

– Могу вернуться и спросить, как она поживает! – насмешливо предложил приятель. – Ты что, думаешь, что я с ней разговаривал?

– А что с ночлегом? – спросил Колин. – Ты снял для нас комнату?

– Свободных комнат у них нет, – буркнул в ответ Алан. – Но хозяин сказал, что мы можем переночевать на конюшне, если хотим.

– Если хотим! – передразнил его Колин. – А у нас есть выбор? Надеюсь, что раз уж с нами обходятся, как с лошадьми, то хотя бы овсом накормят!

В общем зале трактира «Черный дуб» было тепло и шумно. Дункан выбрал себе место в углу и теперь смотрел на рыжеволосую макушку Марион поверх голов подвыпивших, активно жестикулирующих постояльцев и завсегдатаев заведения, которые отделяли их друг от друга. У него было две причины не привлекать к себе внимания. Во-первых, большинство гуляк, которые жизнерадостно накачивались спиртным за соседними столами, были Кэмпбеллы, а Дункану совсем не хотелось ввязываться в драку. Рана в паху болела, и длительное пребывание в седле отнюдь не ускоряло заживление. Во-вторых, он не находил в себе сил предстать перед девушкой. Ну что он ей скажет, что?

Он отставил оловянную миску и налил себе в кружку пива из кувшина. Марион едва не «клюнула» носом в тарелку – Джеймс Мор успел удержать ее за плечи. Девушка либо была пьяна, либо очень устала. Дункан предпочел бы вторую причину. Марион склонила головку к Джеймсу на плечо, а он осторожно приобнял ее. Дункана захлестнула волна ревности. «Руки прочь, Макгрегор!»

– Я не прочь сегодня потискать какую-нибудь курочку! – медленно проговорил Алан, не сводя глаз с обширного зада миловидной блондинки, которая как раз поставила пару кружек на соседний стол.

– Заодно и в теплой постели окажешься, хитрец! – усмехнулся Колин.

Блондинка повернулась к ним и, приметив, с каким явным вожделением глазеет на нее Алан, показала в улыбке гнилые зубы.

– Fuich! – выдохнул Алан.

Колин расхохотался и хлопнул его по плечу.

– А ты ей понравился, Ал!

– Еще бы! Вот только страшилки надоели мне еще в Перте! Если закрыть глаза и все закончится быстро, можно еще перетерпеть. Ну нет, сегодня ночью я рассчитываю заполучить кое-что получше!

Он рассеянно обвел комнату глазами, и взгляд его остановился на рыжеволосом создании, прижавшемся к сыну Роб-Роя.

– Может, сегодня тебе повезет с ней больше, Дункан! Сдается мне, она втянула свои коготки!

Взгляд Дункана скользнул по изящной шейке Марион, потом опустился ниже. При воспоминании о том, какая нежная у нее кожа, как приятно было сжимать ее грудь в ладонях, Дункан невольно покраснел.

– Я ехал сюда не за тем, чтобы уложить ее в постель!

– Ты что, за идиота меня держишь? Никто не стал бы ехать через полстраны да еще в снегопад, только чтобы полюбоваться красивыми глазами какой-то девчонки! Если ты опасаешься, что Элспет узнает…

Дункан резко повернулся к Алану и сгреб его за шиворот.

– Не вздумай проболтаться Элспет! Я сделаю все сам, когда придет время.

– Эй, парни, перестаньте! – вмешался Колин. – Сейчас не время и не место для драки.

Он кивнул в сторону двух мужчин, которые неодобрительно косились на их тартаны. Дункан отпустил рубашку Алана. Тот, выругавшись сквозь зубы, поправил воротник.

– Зачем тебе эта девушка, Дункан? – спокойно спросил у племянника Колин. – Она – дочка нашего заклятого врага!

– Я знаю, не забыл. Но если ее дед и был нам врагом, это не значит, что и она нам враг.

– А как же Элспет?

Дункан глотнул пива и со стуком поставил кружку на стол. Джеймс как раз помог Марион встать, и они направились к лестнице. Дункан стиснул зубы.

– Я не буду больше с ней видеться.

– Значит, ты и вправду решил сойтись с этой… ну, с этой девчонкой?

– Если она сама захочет.

– Переспать с дочкой Гленлайона – одно дело, но взять ее в жены…

Алан тряхнул рыжими волосами, словно отказываясь верить в услышанное.

– Дункан! Завали ее в постель, а потом возвращайся в Гленко к Элспет! Она куда послушнее, чем эта фурия! И еще… – Склонив голову набок, он прищурился, рассматривая Марион. – …Элспет намного симпатичнее, – закончил он шепотом.

Дункан всмотрелся в неправильные черты дочки Гленлайона, чей профиль вырисовывался на фоне пледа Макгрегора. Ее полные чувственные губы сложились в усталую гримаску, но рот все равно казался великоватым для лица. Ее глаза, большие и чуть раскосые, как у кошки, были закрыты. Что ж, Дункану она казалась красивой, даже очень, хотя он прекрасно понимал, что это не та красота, которая воспламеняет желание любого мужчины. Но пусть черты Марион, особенно взятые по отдельности, можно было назвать банальными или даже некрасивыми, в общем и целом ее лицо в ореоле огненных кудрей притягивало взгляд, очаровывало.

– Кто, Элспет? Ну да, наверное, она красивее. Но Марион – другое дело, Ал. В ней есть что-то такое…

– И куда вы отправитесь? – спросил Колин. – Неужели у тебя хватит смелости привезти ее жить в долину?

Марион и Джеймс поднялись на второй этаж. Дункан проводил их взглядом и допил пиво. «Если он хоть пальцем к ней прикоснется…» Но меньше чем через минуту Джеймс вернулся к своим спутникам. Дункан взглянул на дядю, который не сводил с него глаз. Колин укоризненно покачал головой.

– А почему бы и нет? Я – Макдональд из Гленко. Что мне, по-твоему, селиться в долине Гленлайон?

– Подумай хорошенько, Дункан!

– Я уже три месяца об этом думаю! Все, иду спать! Поговорю с Марион завтра.

Стон сорвался с губ Дункана. Чье-то теплое дыхание ощущалось на шее, потом к коже прикоснулись влажные губы. «А Mhórag!» Теплый язычок прошелся по его щеке вверх, к уху. Он снова застонал и перевернулся, чтобы обнять предмет своих ночных грез. Холодный мокрый нос ткнулся ему в лицо, а пальцы зарылись в короткую жесткую шерсть. От неожиданности Дункан открыл глаза.

Маленькая, пестрого окраса собачонка смотрела на него, свесив язык и часто дыша. От удовольствия ее хвостик ходил ходуном.

– Зачем ты меня разбудила? Кто ты? An cu-sith?

Собачка по-прежнему не сводила с него маленьких блестящих черных глаз. Дункан резко обернулся, так, что захрустела солома, и сглотнул, чтобы промочить пересохшее горло. В свете ветрозащитной лампы, подвешенной на стене у двери, он рассмотрел торчащие из вороха соломы ботинки Колина. Юноша протер глаза и вынул из спутанных волос пару соломинок. Куда подевался Алан?

Собака лизнула его руку. Дункан погладил ее, почесал за ушком.

– Что ты хочешь, a charaid?Где твой хозяин? Если ты голодна, прости, но у меня для тебя ничего нет.

Собака коротко гавкнула и побежала к двери. Она в последний раз оглянулась на Дункана, открыла дверь мордой и скрылась в промерзлой темноте ночи. В щель ворвался ледяной ветер, и огонек в лампе дрогнул. Юноша с сожалением выбрался из своего уютного убежища и пошел к двери, чтобы ее запереть. На улице было тихо. Ненастье угомонилось, и в долине стало спокойно. Колин заворочался на своем месте.

– Ты что там делаешь?

Глаза у него были красными – наверное, перебрал спиртного. Дункан уже давно спал в конюшне, когда дядя пришел устраиваться на ночлег. Наверняка он успел выпить не одну пинту пива…

– Пришел чей-то пес и разбудил меня. А где Ал?

Колин потер лицо, пытаясь сообразить, где он и что происходит, потом покосился на пустое стойло и нахмурился.

– Не знаю… Он лег там, но, видно, решил-таки осчастливить ту беленькую подавальщицу из трактира. Она весь вечер крутила перед нами своим задом, чертовка!

– Вот как?

Дункан взял фляжку, притороченную к его седлу. Она оказалась пустой.

– Пойду наберу воды.

Но Колин уже успел снова провалиться в сон.

– Пусть тебе приснится что-то хорошее! – пробормотал Дункан.

Выскользнув на улицу, он тихонько притворил за собой дверь и невольно поежился. Окруженный бледным гало диск луны едва виднелся за тонким покрывалом облаков. Холм, на котором стоял трактир «Черный дуб», казался темно-синим. Внутри все, похоже, спали, и только в общем зале мигал крошечный огонек.

От конюшни к зданию постоялого двора вела узкая и не длинная, метров десять, тропинка, протоптанная в покрывшемся коркой снеге. Дункан быстро прошел по ней и, стараясь ступать бесшумно, вошел в трактир. Войдя, окинул просторное помещение взглядом. На столах и на полу валялись стаканы, в луже пива на полу плавал кувшин.

Внимание юноши привлек шорох: что-то зашевелилось в глубине комнаты. Может, Алан пришел ночевать сюда? Дункан наклонился и прищурился. На лавке и правда спал какой-то мужчина, прижимая к себе пустую пивную кружку, но это был не Алан.

Легким шагом Дункан подошел к стойке бара, на которой кто-то оставил два кувшина с пивом, которое оказалось еще теплым. Он отпил немного, потому что в горле пересохло. Едва успев поставить кувшин на липкий прилавок, Дункан услышал приглушенный женский смех и громкое сопение. В лицо ему ударил луч света. В дверном проеме вырисовался женский силуэт и замер на месте. Та самая блондинка с обширным крупом вскрикнула от удивления и поспешила запахнуть вырез сорочки на своей роскошной груди. Еще мгновение, и она убежала снова за дверь. Послышался скрип пружин, потом по полу загромыхали чьи-то тяжелые шаги. Из-за двери появился огромный мужчина. Он был совершенно голый, но в руке сжимал нож.

– Что вы тут делаете?

Это тоже был не Алан.

– Пиво решил допить, – пояснил Дункан и невольно улыбнулся при виде кокетки, прятавшейся за спиной своего мужчины.

Молодая женщина улыбнулась в ответ и разжала пальчики, отчего ворот ее ночной рубашки раскрылся чуть ли не до плеч, обнажив большие груди с сосками такими же розовыми, как и ее щечки.

– Простите, что потревожил вас!

Красотка снова захихикала.

– Возвращайся в постель, быстро! – скомандовал громила, поворачиваясь к своей даме.

Смерив Дункана подозрительным взглядом, он что-то пробормотал себе в бороду и закрыл дверь. В общем зале снова стало темно и тихо. Значит, Алан залез под чью-то другую юбку… Дункан усмехнулся. И вдруг улыбка пропала у него с лица. У него появилось дурное предчувствие. Он выпил еще пива и вытер губы ладонью. Ему вспомнилось, с каким вожделением смотрел Алан на… Марион!

Сердце забилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Если этот бузотер осмелится тронуть хоть волос у нее на голове, он, Дункан, отправит его ad patres! Он взбежал на второй этаж. В коридоре было черным-черно. Дункан пошел вдоль стены, останавливаясь возле каждой двери и напряженно вслушиваясь в тишину. Он услышал и храп, и шепот, и сонное бормотание. Но в которой из комнат Марион? Дункан уже собрался было бежать на третий этаж, как вдруг услышал приглушенный вскрик. Кровь застыла в жилах. Где? Где кричали? Паника захлестнула его.

Он вернулся назад и замер посредине коридора. В висках громко стучала кровь. И снова крик… Так, он донесся слева! Дункан побежал на звук. Скрип дерева, хрипение… Он прижался ухом к двери. В комнате точно была женщина, и она то и дело тихонько вскрикивала. У Дункана сдали нервы: он ворвался в комнату и замер при виде зрелища, которое открылось ему в свете свечи, оставленной на прикроватном столике.

– Черт!

Мужчина на кровати так рьяно предавался восторгам плоти и так стонал от удовольствия, что даже не услышал его. Женщина, которая была под ним и чьи обильные, подрагивающие розовые телеса он с наслаждением черпал полной горстью, вскрикнула от испуга, но ее возлюбленный решил, что она орет от счастья, и навалился на нее с еще большим усердием.

– Да, моя козочка! – хрипло приговаривал он и толкал так, что кровать тряслась.

Дункан, не успев даже оправиться от изумления, закрыл глаза. С трудом сдерживая смех, он отвесил поклон даме, смотревшей на него с нескрываемым ужасом, и вышел из комнаты. Он почти забыл, что привело его в этот коридор. Нет, похоже, у него самого едет крыша! Конечно же, Марион спокойно спит, а Алан храпит на мягкой кровати, обнимая одну из здешних прислужниц…

– Если не возьмешь себя в руки, к концу года точно спятишь! – пробормотал Дункан, обращаясь к самому себе.

Он постоял с минуту, прижавшись спиной к стене и глядя на лестницу, которая вела на третий этаж, потом закрыл глаза, дожидаясь, пока сердце снова станет биться нормально. Трижды глубоко вдохнув и выдохнув, он открыл глаза и шагнул к лестнице. С третьего этажа доносились голоса, однако он решил не прислушиваться. И вдруг послышался грохот, а вслед за ним и крик, который точно нельзя было спутать с экстатическим воплем. Дункан застыл на месте.

В нерешительности он посмотрел на потолок. Супружеская ссора? Особого желания снова попасть в затруднительную ситуацию у него не было. Но что-то не давало ему уйти. А вдруг Алан и вправду решил вломиться к Марион? Ведь он уже один раз пытался ее изнасиловать! Вот и сегодня весь вечер пялился на девушку с вожделением…

Снова крик, и у Дункана волосы зашевелились на голове. «Марион!» За криком последовал грохот. Захлопали двери. Кто-то куда-то бежал, мужской голос отдавал приказы… Нет, это точно не супружеская размолвка… Дункан взлетел вверх по лестнице. Несколько мужчин старались выломать дверь, явно запертую изнутри. Двое из них, стоило Дункану показаться на лестничной площадке, вцепились в него.

– Стой! Куда это ты так спешишь? – грубо спросил тот, что был справа.

Дункан оттолкнул его и чуть сам не свалился на ступеньки. Изрыгая ругательства, мужчина кубарем покатился вниз по лестнице. Его товарищ, который по-прежнему держал Дункана за руку, буквально впечатал юношу в стену и ударил кулаком в живот. Дункан задохнулся. Согнувшись пополам, уже стоя на коленях, он попытался увернуться от противника и пусть на четвереньках, но убежать. Благо в коридоре было темно, и ему удалось укрыться в углу. И тут в горло ему уперлось острие ножа.

– Все равно далеко не уйдешь, гаденыш!

Дверь наконец поддалась, и несколько здоровяков ввалились вместе с ней в комнату. Повисла тяжелая тишина. Время словно замерло. Что происходит? Дункан поморщился от боли, причиняемой клинком. Что они увидели там, в комнате? Почему все молчат? Взгляд его расширенных от ужаса глаз обратился к дверному проему. Оттуда в коридор проникал слабый свет, но того, что творилось в комнате, видно не было.

– Марион!

Железные пальцы вцепились ему в волосы и запрокинули голову назад. Клинок вонзился глубже, но Дункан уже не чувствовал боли. Он думал только о Марион, которая наверняка была там, в комнате. Что все это значит? Где она?

– Ты кто такой? – спросил голос, показавшийся ему знакомым.

– Макдональд, Дункан Макдональд!

Пальцы разжались, и он повалился на пол.

– Вот это встреча! Как ты-то тут оказался?

– Марион… Я подумал, она в опасности…

Ему помогли подняться. Уже оказавшись на ногах, Дункан узнал Джеймса Мора, который смотрел на него и улыбался. И вдруг из комнаты донеслись рассерженные голоса. Дункан бросился туда и… замер на пороге. Алан стоял и как зачарованный смотрел расширенными от ужаса глазами на маленький острый кинжал. Марион, чья ночная рубашка была местами разорвана, сжимала рукоятку обеими руками.

– Уйдите все! Я хочу исполосовать его на ленты!

– Мы сами с ним управимся, – попытался успокоить девушку Роб, которому не улыбалось стать свидетелем кровопролития.

– Это последний раз, когда мерзавец ко мне прикасается! Грязный выродок Макдональдов!

Острие кинжальчика поднялось выше по шее Алана, и тот сглотнул.

– Марион, не надо! Клянусь, он больше тебя не тронет.

Девушка встрепенулась, лезвие кинжала задрожало. Она медленно повернулась на голос, и встретилась взглядом с Дунканом.

– Марион, прошу тебя…

– Д-д-дункан? Как… как ты тут оказался?

– Отдай мне sgian dhu! Ну пожалуйста!

Еще несколько секунд она не могла прийти в себя. Потом нож упал на пол. Макгрегор тут же скрутил Алана и вывел из комнаты. Марион горько разрыдалась, и Дункан поспешил заключить ее в объятия.

 

Глава 17

Наследство Кэмпбеллов

Марион понадобилось время, чтобы успокоиться. Она высвободилась из объятий Дункана и вытерла глаза и нос рукавом. Юноша смотрел на нее с тревогой.

– Мне уже лучше, – пробормотала она, пожимая пальцы, которые до сих пор стискивали ее руку.

– Ты уверена?

– Да, со мной все хорошо.

– Это все из-за меня! Я взял его с собой в эту поездку, я должен был предвидеть… О Марион! Мне очень жаль, что так вышло.

– Говорю же, Дункан, я в порядке.

Она поежилась. Стоять на полу было очень холодно. Она села на кровать и подобрала ноги под себя. В трактире снова стало тихо. Куда Макгрегоры увели Алана, Марион не знала и не хотела знать. Если бы ее отец был здесь, этот мерзкий тип уже болтался бы в петле. Но раз уж наказывать негодяя выпало Макгрегорам, то, вероятнее всего, дело закончится взбучкой и парой выбитых зубов. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет…

В коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и вошла белокурая и румяная супруга трактирщика.

– Меня попросили принести вам это! – сказала она, опуская на прикроватный столик чашку теплого молока.

Не переставая улыбаться, кокетка покосилась на Дункана.

– Может, и вы чего-нибудь выпьете? У меня осталось немного пива…

– Спасибо, не надо.

– Если вам все же что-то понадобится… может, какая-то безделица…

Кончиками пальцев она коснулась плеча юноши, сопроводив свой жест весьма многообещающим взглядом. Марион не составило труда разгадать маневр трактирщицы. Настойчивость дамочки порядком разозлила ее.

– Хорошо, спасибо. Спокойной ночи!

– Спокойной, хотя, думаю, поспать уже не получится!

Это была правда – за окном уже светало. Трактирщица вышла из комнаты, бросив на Дункана последний призывный взгляд, отчего щеки юноши порозовели, и закрыла за собой дверь. Марион поморщилась. Дункан взял чашку с молоком и протянул ей.

– На, выпей! Это поможет тебе успокоиться и уснуть.

– Ненавижу теплое молоко!

Он усмехнулся и присел на скамью перед кроватью. «Совсем как в «Серой сове»!» – подумалось девушке.

– Я тоже терпеть его не могу. Но мать всегда заставляла меня выпивать все до последней капли.

Он отпил глоток и передал молоко Марион.

– Не так уж плохо!

Она с неохотой поднесла к губам чашку, от которой приятно пахло виски. Отпив немного теплого молока, промочившего пересохшее горло, она поежилась от отвращения и поставила чашку снова на столик.

– Дункан, как ты здесь оказался?

– Гм… Я… Я возвращаюсь домой, в Гленко.

Он кашлянул, прочищая горло, и нервно провел рукой по волосам, в которых торчали травинки. Марион вдруг пришло в голову, что, возможно, несколько минут назад он резвился на сене с этой белобрысой трактирщицей. Думать об этом было ужасно неприятно.

– Я слышал, твоего брата не оказалось на месте при перекличке… – сказал он несколько сконфуженно.

Было ясно, что ему не хочется отвечать на ее вопрос. Но как он тут оказался? Марион протянула руку и принялась вынимать сухие травинки из его непослушной черной шевелюры. Задев случайно шрам у него на щеке, она вздрогнула. Только теперь она поняла, как сильно по нему соскучилась и как рада его видеть.

– Еще мне сказали, что ты допустила оплошность и теперь ее надо исправить.

– Вот как? – переспросила она, бледнея.

– И что это Бредалбэйн отправил тебя в поездку с Макгрегорами. Почему, Марион?

Он говорил с Барб, в этом не могло быть никаких сомнений.

– Проклятье!

Лучше рассказать ему все. Ну, или почти все… Некоторые подробности все же стоит утаить, например почему она передала документ своему брату. Дункан смотрел на нее с непроницаемым выражением на лице, и от этого Марион стало не по себе. Она опустила глаза и уставилась на свои руки, лежащие на коленях.

– Все дело в пропавшем документе!

– Документе? Каком еще документе?

– Я все тебе объясню!

Марион перевела взгляд на руку Дункана, машинально постукивавшего пальцами по колену, большую и красивую. Ей вдруг захотелось взять ее и прижать к себе. Взгляд девушки медленно перетек с руки на колено, а оттуда – к волосатому бедру, которое виднелось из-под измятого килта. То был первый раз, когда она так смотрела на мужчину… Марион невольно покраснела.

– Что еще за документ, Марион?

– Ах да, документ… – Она справилась с волнением и перевела взгляд на чашку с молоком. – В тот вечер, перед битвой при Шерифмуре, Бредалбэйн приказал мне, когда я буду возвращаться домой, в Гленлайон, завезти в Финлариг один документ. А я… В общем, я заболела и не могла ехать. Но я знала, что документ очень важный и его надо спрятать в надежном месте, поэтому попросила моего брата Джона отвезти его в Финлариг вместо меня. Что он и сделал… По крайней мере я так думала, пока Бредалбэйн не вызвал меня к себе уже в Перте несколько дней назад. Никто так и не привез документ в Финлариг, а Джона не видели с того самого вечера, когда я его ему отдала. Бредалбэйн рвал и метал. Он приказал мне разыскать брата и вернуть бумагу.

Дункан какое-то время сидел молча, даже пальцы его замерли. Марион невольно уставилась на них. Интересно, прикасались ли эти пальцы к жене трактирщика?

– Что это был за документ?

– Там были перечислены имена…

– Имена? И только?

– Имена родовитых якобитов, которые собрались в Бремаре под знаменами Стюартов. Еще там были их подписи.

– Теперь я понял…

Пальцы его снова нервно забегали по колену, причем все быстрее и быстрее. Марион же думала о своем. «Ты прекрасно знала, что он не девственник! Конечно, в долине его дожидается какая-нибудь девушка!» А у этой трактирщицы есть чем привлечь мужчину, в отличие от нее самой… Например, роскошная грудь. Конечно, Дункан не мог этого не заметить. Марион знала, как один вид этой части женского тела возбуждает мужчин. Неожиданно для себя она поняла, что ревнует, и раздраженно хмыкнула.

– Марион?

Дункан смотрел на нее со странным выражением лица. Как знать, нравится она ему по-настоящему или он просто хочет развлечься? Марион посмотрела на него с отчаянием, которое он истолковал по-своему.

– И вы до сих пор его не нашли, верно?

Она помотала головой. Глаза застилали слезы. Какая же она глупая! Из-за нее жизнь множества людей висит на волоске, а она гадает, желает этот мужчина провести с ней ночь или всю жизнь! Проклятье! Но что же делать?

– Дункан, это так ужасно! Мне нужно вернуть документ. Если он попадет в руки роялистов, глав многих кланов обвинят в государственной измене, и это все – по моей вине…

«Потому что мне хотелось быть с тобой!»

– А что об этом думает Роб?

– Он знает только то, что знаю я. Джона мы так и не нашли, хотя ищем его уже неделю. Расспрашиваем людей тут и там, и выходит, что он проезжал по этой дороге, но точно мы не знаем. Хайленд – он ведь такой большой…

– Но почему твой брат не отвез документ в Финлариг?

Она и сама сотни раз задавала себе тот же вопрос. И ответа на него так и не нашла. Она не допускала даже мысли, что Джон нарочно оставил бумагу у себя, чтобы потом предать якобитов. Марион пожала плечами и закрыла глаза. Дункан стер слезу с ее щеки. Когда теплые пальцы коснулись ее кожи, девушка вздрогнула.

– Чем я могу тебе помочь? – тихо спросил он.

«Обними меня покрепче!»

Было видно, что юноше не по себе. Жесты его были неловкими, неуверенными. Может, он торопится вернуться к своей белобрысой любовнице и просто не знает, какой придумать предлог, чтобы уйти?

– Ты ничем не можешь мне помочь. Я провинилась, мне эту ужасную оплошность и исправлять! Да поможет мне Господь!

Марион снова посмотрела на Дункана. Его проницательный, волнующий взгляд был устремлен на нее. Исходивший от него запах сена снова и снова напоминал ей о похотливом взоре, которым одарила юношу супруга трактирщика. Девушка попыталась вспомнить, были ли и у нее травинки в волосах. И потом, после того, как она обошлась с ним в Киллине, Дункан ни за что не прикоснется к ней, разве только она сама его об этом попросит. Но на это она, Марион, никогда не отважится – из страха, что он примет ее за женщину легкого поведения, которой она никогда не была. Если она и позволит ему прикоснуться к себе, то только потому, что любит его… Господи боже, и угораздило же ее влюбиться в Макдональда из Гленко! Да ведь отец с братьями ее за это удушат! Не говоря уже об этом старом лисе Бредалбэйне…

– Марион, ты хочешь, чтобы я остался с тобой?

«Что? Ты хочешь остаться? А как же шлюшка, которая ждет тебя на сене?» Хотя, может, он с ней уже закончил, но не прочь побаловаться еще? Вдруг Марион осознала, что через дырку на ночной рубашке видна ее грудь, а у нее она куда меньше, чем у той, белобрысой… Марион мучительно покраснела.

– Ты хочешь остаться на ночь здесь, со мной?

Он улыбнулся и подмигнул ей.

– Только если ты пообещаешь, что не станешь тыкать мне в горло ножом!

Марион эти слова показались обидными. Она нахмурилась и сердито посмотрела на юношу.

– Прости, я не хотел тебя обидеть, – пробормотал он с виноватым видом и попытался взять ее за руку.

Она оттолкнула его руку и смерила Дункана тяжелым взглядом.

– Это ты послал ко мне Алана?

«Пока сам резвился на сене с этой потаскушкой!»

Дункан вдруг побледнел как полотно и уставился на нее расширенными от изумления глазами. Она моментально пожалела о сказанном, но было уже поздно. Слова сорвались с губ под влиянием гнева, недовольства, ревности…

– Что я такого сказала?

Бледность Дункана пугала. Марион прикусила губу.

– Так ты решила, что я привез с собой Алана, чтобы он тебя… Это ж надо такое выдумать! Ну почему ты такая злая на язык, Марион Кэмпбелл? Ты должна бы уже понять, что я не хочу тебе зла… Даже наоборот! Я-то думал, что мы с тобой поладили… Я думал, что…

Он умолк, будучи не в силах справиться с волнением и неловкостью. Потом заговорил, но уже другим, резким тоном:

– Я возвращаюсь на конюшню, посплю еще пару часов. А потом поеду дальше, в Гленко. Как тебе такой план?

На конюшню? Значит, он ночевал на конюшне? И эти травинки в волосах…

– Конечно, ты спал на конюшне! – вдруг вырвалось у нее.

Разумеется, Дункан истолковал это ее восклицание по-своему и помрачнел еще больше.

– Да, на конюшне! Когда все комнаты заняты, знаешь ли, приходится спать рядом с лошадьми! Но за меня можете не волноваться, мисс Кэмпбелл, мне это не в новинку!

Марион уставилась на брошь Макдональдов у него на плече. Она вдруг испытала неловкость и рассердилась на себя. Но что же все-таки у него было с женой трактирщика? Боже, надо же быть такой тупицей! Конечно, он приехал сюда не из-за нее, Марион! Он просто дезертировал из армии и едет домой, в Гленко!

Сквозь щели в ставнях в комнату проникли первые лучики восходящего солнца. У Марион появилось странное чувство, что все это ей уже довелось когда-то пережить. И это было так… грустно. Да, брат прав: ей пора научиться держать язык за зубами!

– Я просто хотел предложить тебе помощь в поисках документа, Марион, – тихо сказал Дункан после продолжительной паузы.

Он выглядел растерянным и разочарованным. Положив руку на ручку двери, он ненадолго остановился. Марион отчаянно жалела о своей несдержанности. Ей хотелось извиниться, но слова снова, в который раз, застряли у нее в горле. Может, так даже лучше? Если она открывает рот, то только чтобы сказать очередную глупость…

– А не пошло бы все к черту!

Дункан замер на пороге, а потом, хлопнув дверью, вышел, в очередной раз оставив Марион наедине с угрызениями совести и растерянностью.

* * *

Несколько часов беспокойного сна – и Марион открыла глаза. Комнату заливал солнечный свет, такой ослепительно яркий, что пришлось зажмуриться. На стекле переливался морозный рисунок. И было ужасно холодно. Огонь в жаровне давно погас, и ноги у девушки стали как ледышки. Она с трудом села на кровати и растерла руки и ноги. Взгляд ее упал на чашку с молоком, и Марион поморщилась. В животе тут же заурчало, но Марион не поручилась бы, что это от голода. Скорее, от тревоги: что, если Дункан уже уехал в Гленко? И снова это противное урчание… Нет, есть все-таки тоже хочется! «Если он уехал, ты сама виновата! Ты и твой змеиный язык!» – укорила она себя.

Негромкий стук в дверь отвлек ее от невеселых мыслей. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула розовощекая супруга трактирщика.

– А-а, вы уже проснулись! – с улыбкой сказала она, внесла в комнату поднос с едой и поставила его в ногах постели. – Мистер Макгрегор просит, чтобы вы позавтракали как можно скорее.

– А который теперь час? – лениво спросила Марион, потягиваясь, как кошка.

– Уже десять, мисс.

– Десять? Боже, как поздно! Скажите Макгрегору, что я спущусь через десять минут!

– Хорошо.

– И еще…

– Слушаю?

– Молодой человек, который был тут прошлой ночью…

Блондинка понимающе улыбнулась и подмигнула Марион.

– Тот высокий красивый парень со шрамом на щеке?

Марион пришлось прикусить губу, чтобы сдержать язвительную реплику в адрес трактирщицы.

– Да, тот самый. Он уже уехал?

– Нет, мисс! Он внизу, разговаривает с мистером Макгрегором и другим, из своего клана.

– Этот другой – Макгрегор или Макдональд?

– Макдональд, – ответила трактирщица, забирая со столика чашку с холодным молоком.

– А рыжий громила?

– Этот уехал рано утром с несколькими Макгрегорами. Похоже, ночью он свалился с лестницы – то-то шума было! – но вид у него сегодня утром был самый жалкий.

Марион невольно улыбнулась. Еще не все потеряно!

* * *

Честхилл, обиталище лэрда Гленлайона, – дом из серого камня, дверные проемы, окна и угловые стыки стен которого были обрамлены тесаным камнем, – казался довольно скромным в сравнении с жилищами многих других родовитых Кэмпбеллов. Но Марион об этом никогда не задумывалась. Главное – здесь она была дома! Долина, в которой она родилась и жила всю жизнь, считалась одной из самых красивых и плодородных в западной части Хайленда.

После двух дней бесплодных поисков она предложила Робу заехать в Честхилл за продуктами. На самом же деле ей хотелось повидаться с младшим братом Дэвидом и хорошенько помыться. Марион до смерти надоело обливаться ледяной водой, стоя в деревянном корыте, а потом надевать на себя грязную одежду.

Чтобы объехать как можно больше поселков и деревень на пути, Роб Рой разделил группу на две части, одна из которых отправилась на запад, а другая, в которую входили он сам, Марион, Дункан и еще несколько людей, продолжили поиски к востоку от Стратфиллана. В один момент они даже решили, что нашли след: один кузнец сказал, что недели три назад к нему заезжал похожий на Джона юноша и он починил ему упряжь. Значит, это было через неделю после битвы при Шерифмуре. Марион это известие очень огорчило. Разумеется, она была рада узнать, что брат жив, однако это новое известие подтверждало предположение Бредалбэйна. Что же Джон сделал с документом? В голову лезли самые мрачные мысли. Как будто и без того на нее свалилось мало горестей!

Марион обернулась. Дункан ехал на своей лошади в нескольких метрах позади нее. После их последней стычки он держался отстраненно, и это уже начало ее раздражать. И все же Марион знала, что это равнодушие напускное. На самом деле Дункан нервничал: в отличие от нее самой, ни один Макдональд в Честхилле не мог чувствовать себя в безопасности.

На въезде в поместье несли караул двое вооруженных мужчин. При виде кавалькады они вскочили и схватились за оружие. Марион сняла с головы капюшон, и огненные волосы рассыпались у нее по плечам. Охранники поспешили распахнуть ворота. Девушка испытала огромное облегчение и радость. После трехмесячного отсутствия она наконец-то дома!

Прошло несколько минут, прежде чем зрение, привычное к солнечному свету и яркому блеску заснеженных пейзажей, приспособилось к сумраку холла. В доме было тепло и вкусно пахло пирогом со свининой. Марион подумала, что надо будет попросить Амелию приготовить ее знаменитое жаркое из говядины, ведь они вряд ли задержатся в Честхилле больше чем на пару дней…

Вешая накидку на крючок на стене, Марион случайно встретилась взглядом с Дунканом. С той самой ночи в трактире «Черный дуб», когда он ушел, хлопнув дверью, Дункан вообще говорил мало. Сохранив всю свою любезность, он держался на расстоянии и не выказывал никаких чувств. Марион знала, что сама в этом виновата, и злилась на себя: одной злобной фразой она разорвала узы дружбы, которые возникли между ними в Перте. И все же она надеялась, что равнодушие Дункана показное и его чувство к ней не угасло. Множество раз замечала она этот странный огонек в его взгляде, когда он смотрел на нее. Вот так, как сейчас…

– Пойду скажу Амелии, что я вернулась и что нас за столом будет больше. А вы пока проходите в кабинет, – предложила она, кивком указывая на нужную дверь. – На полке наверняка найдется бутылка виски, угощайтесь. А я скоро вернусь.

Марион прошла в кухню, располагавшуюся в самом конце коридора.

Амелия сидела у большого соснового стола – старого, с изрезанной столешницей, – чистила репу и складывала ее в почерневшую миску. Старая кухарка оторвала взгляд от горы очисток посмотреть, кто пришел. Лицо ее, худое и изнуренное многими годами тяжелой работы, просветлело. Она прищурилась, чтобы убедиться, что глаза ее не обманывают.

– Mòrag Bheag! – воскликнула она, выпрямляясь.

Подбежав к Марион, она обняла ее своими худыми руками, а потом чуть отодвинулась, чтобы получше рассмотреть. Орехово-карие глаза ее блестели от радости.

– A Mhórag, ciamar tha thu?

– Tha mi gu math.

– Tha Dàibhidh shuas an staighre, chaidh Iain à-mach…

Кровь отхлынула от лица Марион. Амелия нахмурилась, усадила девушку на стул и с беспокойством спросила:

– Am bheil thu gu math?

– A bheil Iain ann?

В горле у нее пересохло. Пожилая женщина посмотрела на нее растерянно.

– Tha… – ответила она тоном, подразумевающим, что по-иному и быть не могло.

– A Thiarna! Где он?

– Уехал в Иннервик, у него какое-то дело к старику Маковену. К ужину обещал вернуться.

Амелия с беспокойством уставилась на Марион.

– Приготовить ваше любимое жаркое, моя крошка?

– Да, пожалуй, – тихо проговорила девушка, беря кухарку за руку.

Улыбка у Марион вышла довольно-таки жалкой. Странное дело: она всю дорогу представляла, как будет есть это жаркое, и глотала слюнки, а теперь… теперь ей его уже не хотелось.

– Вот Джон обрадуется, что вы приехали! Сдается мне, что-то гложет его с того самого дня, как он вернулся.

«Что-то гложет его…» Ну разумеется! Марион была уверена, что брата встреча с ней нисколько не обрадует. Ему придется объясниться и отдать документ, который она, не откладывая, отвезет в Финлариг.

Хлопнула дверь, и на лестнице загрохотали шаги. Эти звуки вернули Марион к реальности. Из коридора донеслись мужские голоса. Наверное, Дэвид зашел в кабинет отца и застал там четырех ее спутников. Амелия тоже услышала голоса и кинулась было посмотреть, кому они принадлежат, но Марион успела удержать ее за рукав.

– Чуть не забыла! Мами, у нас гости.

Пожилая женщина нахмурилась. Марион называла ее так, только если совершала какую-то отчаянную шалость или когда хотела ее задобрить.

– И я хочу, чтобы с ними обращались со всей возможной любезностью.

– Могу я узнать, кто будет угощаться моим жарким?

– Роберт Рой Макгрегор со своим человеком и…

– Пресвятая Богородица, спаси и помилуй!

– …и Дункан и Колин Макдональды.

– Макдональды?

– Да, Амелия. Макдональды из Гленко.

На длинном морщинистом лице кухарки появилось испуганное выражение. Бедная женщина перекрестилась.

– Мало того, что они крадут наше мясо, так теперь я должна им его еще и жарить!

Марион не представляла, как заговорить с Джоном о документе. В кабинете царило гнетущее молчание. Ее старший брат ходил взад-вперед по старому французскому ковру, который так нравился их матери и был одной из немногих вещей в доме, все еще напоминавших об эпохе процветания семейства Кэмпбеллов из Гленлайона, время от времени пиная его ногой. В руке у Джона был наполненный до краев стакан с виски, и янтарные капли то и дело падали на выцветшие розы, которые были изображены на ковре. Внезапно Джон осознал, что взгляды всех присутствующих обращены на него, и постарался обуздать дрожь в пальцах.

Он вернулся домой несколько минут назад и не слишком обрадовался встрече с сестрой. Более того, несколько секунд он смотрел на нее с откровенным ужасом, а потом лицо его посерело, он, запинаясь, попросил его извинить, бросился в кабинет, налил себе драм виски и залпом его выпил. Только потом до него дошло, что в комнате он не один. Гости сохраняли безмолвие, однако их взгляды говорили красноречивее любых слов.

Отблеск огня в камине красиво подсвечивал стены комнаты, обшитые панелями из красного дерева. Несколько кресел, чудом избежавших описи за долги и продажи, были очень удобными. У застекленного окна стоял большой стол орехового дерева. Одно стекло было выбито еще прошлым летом, и на его место вставили дощечку, ведь денег хватало только на самое необходимое.

Над камином висел портрет мужчины в кирасе. Его удлиненное лицо, обрамленное волнистыми рыжими волосами, было обращено к смотрящему. Он был молод – лет двадцать пять, едва ли больше. Длинный, узкий, с горбинкой нос, умный взгляд, обаятельная улыбка… В общем, он был очень хорош собой. Таким был дед Марион, пятый лэрд Гленлайона Роберт Кэмпбелл, до того периода своей жизни, когда увлечение азартными играми и злоупотребление спиртным лишили его всего.

Часто девушка останавливалась перед портретом и рассматривала лицо своего деда, о котором не слышала ничего, кроме злословий. Неужели он и вправду был таким трусом, как говорят? Таким бессердечным и самолюбивым? Или же он стал случайной жертвой войны за власть между несколькими могущественными ответвлениями рода Кэмпбеллов? Игра случая, но Джон встал прямо под портретом, у камина, в свете которого виски в его стакане заиграл янтарными отблесками. Сходство между ним и его дедом было потрясающим.

Отец однажды рассказал Марион историю клана Кэмпбеллов из Гленлайона. Это было давно. Однажды вечером в ту последнюю осень, когда мать еще была жива и когда крестьяне еще не пригнали скотину с летних пастбищ, на западные земли долины напали Макдональды. Воинственные крики поднятых по тревоге мужчин клана разбудили маленькую Марион. Испуганная, она прибежала в гостиную к матери, которая, ожидая возвращения супруга, пыталась унять волнение вышиванием. Как обычно, мужчины вернулись не солоно хлебавши: ни одного из нападавших поймать не удалось, вдобавок они лишились двадцати голов скота.

Видя, что растревоженная девочка все равно быстро не уснет, лэрд взял ее на колени, сел у огня и принялся рассказывать ей об их родной долине. Протянувшаяся на сорок километров от озера Тай до озера Лайон Гленлайонская долина считалась самой длинной в Хайленде. Если верить легендам, легендарный Финн Маккумал построил в ней двенадцать замков и его давно никем не виденная армия до сих пор спала в горных пещерах дальше к северу.

В конце XV века Кэмпбеллы из Гленорхи отняли долину у ее прежних хозяев, Стюартов из Гарта. Первым лэрдом стал Арчибальд Кэмпбелл. О его жизни было известно мало, но, по семейным преданиям, он был человеком милостивым, добрым и справедливым. Его сын Дункан не унаследовал ни мудрости, ни иных похвальных качеств от своего отца. В народе его насмешливо называли Dhonnachaidh Ruadh na Feileach. Как и Финн Маккумал, он любил строить. Замки охраняли вход и выход, а также всю протяженность долины, и двери их всегда были открыты для бродячих арфистов-ирландцев и ремесленников самых разных профессий, которые приходили из Лоуленда и получали в Гленлайоне в обмен на свои услуги кров и защиту.

Третьим лэрдом стал Колин «Неистовый». Он был человеком вспыльчивым, гневливым и скорым на расправу – неудивительно, что за ним закрепилась слава крайне жестокого правителя. Его боялись все, даже собственная семья. Так, на холмах возле замка Меггерни, было повешено тридцать шесть мужчин из Лохабера, а именно жителей Кеппоха и Гленко, пойманных во время рейда. Не меньшее удовольствие доставляло этому жестокосердому лэрду украшать деревья в своем поместье болтающимися в петле Макгрегорами, которых он презирал и всячески преследовал.

На смену жажде крови пришли снисходительность и сострадание – Дункан «Рыжий» был полной противоположностью своему отцу. Даром свою скотину мародерам из Лохабера он, конечно, не предлагал, но Макгрегоры, жившие на землях Гленлайона, всегда могли рассчитывать на его покровительство. Однако и у этого владыки были свои недостатки: его пристрастие к азартным играм и невезучесть положили начало упадку семьи. В наследство Роберту, своему маленькому внуку и преемнику, Дункан «Рыжий» оставил гору долгов. В возрасте восьми лет Роберт Кэмпбелл стал пятым лэрдом Гленлайона.

Как любой представитель знати в Хайленде, Роберт получил хорошее образование. Его обучили французскому, латыни, счету, а еще – ненавидеть Макдональдов и играть в кости. В этом искусстве он много лет совершенствовался в годы своей вынужденной праздности, пока дядя на правах опекуна управлял делами клана.

Жалоб от разъяренных кредиторов поступало все больше, и это заставило Роберта часть своих земель сдать в аренду пришлым людям из Лоленда, а еще часть – и вовсе продать. Его двоюродный брат, Грей Джон Кэмпбелл из Бредалбэйна, остался единственным человеком в Шотландии, который продолжал занимать ему деньги. Роберт с легким сердцем подписывал вексель за векселем. Но Бредалбэйн, который, разумеется, знал, что денежек своих обратно не получит, преследовал другую цель – сделать Роберта Кэмпбелла своим рабом. Так и случилось: в 1684 году, когда у Роберта за душой не осталось ни фартинга, ему пришлось подписать бумагу, в которой он брал на себя обязательство не продавать ни клочка земли, не выдавать векселей без разрешения своих поручителей, графа Бредалбэйна и девятого графа Аргайла, а также передать им право управлять своей собственностью.

В 1689 году, вскоре после того, как граф Аргайлский был казнен, граф Бредалбэйн отказался занять Роберту из Гленлайона еще денег, и последний нарушил свое обещание. Ослепленный гневом и отчаянием, он продал Мюррею из Атолла, заклятому врагу Кэмпбеллов, все оставшиеся у него земли, за исключением поместья Честхилл, которое по документам принадлежало его супруге. В довершение всего Стюарты из Аппина и Макдональды из Гленко во время рейда, последовавшего после битвы при Килликранки, наведались и в Честхилл и унесли оттуда все, что имело хоть какую-то ценность.

Разоренный, раздавленный несчастьями Роберт, которого Бредалбэйн именовал не иначе как «старый безумец», стал топить свой гнев и стыд в бутылке, нашел утешение в игре. Ему пришлось даже совершить несколько набегов на Стратфиллан, чтобы дети не умерли с голоду. Наконец, чтобы хоть как-то прокормить семью, Роберт Кэмпбелл поступил на службу в Аргайлский полк в чине капитана. Тринадцатого февраля 1692 года, находясь со своими солдатами на постое в долине Гленко, он был вынужден именем короля устроить ту страшную резню.

Марион невидящим взором смотрела на того, кому предстояло стать седьмым лэрдом Гленлайона. Брат допил виски и собирался налить себе третий стакан, когда звучный голос Роба нарушил тишину:

– Где документ?

Роб не имел привычки ходить вокруг да около. Джон посмотрел на него округлившимися от страха глазами и поставил стакан на стол. Пальцы его дрожали.

– У меня его нет.

Напряжение в комнате нарастало. Марион с такой силой вцепилась в подлокотники кресла, что ногтями прорвала обивку.

– Что ты с ним сделал, Джон Кэмпбелл?

На лбу юноши выступили капли пота. Он вытер их носовым платком.

– Я… я продал его.

Крик пронзил воздух, словно удар меча. Бледная как смерть Марион вскочила и зажала рот руками, но у нее и так пропал дар речи. Дункан дернулся в кресле. Взгляд его перебегал с девушки на ее брата и обратно.

– Кому продал? – спросил по-прежнему невозмутимый Роб.

Джон не отрываясь смотрел на сестру, а потому не видел, что остальные смотрят на него с недоверием.

– Сыну герцога Аргайлского.

Эти слова обрушились на Марион словно дубинка. Она застонала, качая головой из стороны в сторону. Конечно, все это ей только снится! Брат издевается над ней, как обычно, хочет ее позлить! Она попыталась найти во взгляде Джона хотя бы намек на насмешку, но увидела только огорчение и растерянность.

– Господи, Джон, что ты наделал!

Ноги Марион вдруг стали ватными, предметы обстановки закружились перед глазами. Кто-то не дал ей упасть и усадил в кресло. Дункан встал сзади и положил руки девушке на плечи.

– Я сделал это ради отца, Марион, – с неожиданным пылом попытался оправдаться перед ней брат, – теперь он сможет выкупить почти половину долины!

– Ради папы? – выкрикнула она, пытаясь подняться, но руки Дункана удержали ее в кресле. – Понимаешь ли ты, что именно продал врагу, Джон?

– Подписи нашего отца на этой бумаге не было. И подписи Бредалбэйна тоже, насколько я знаю.

– Мне плевать на Бредалбэйна! Пусть себе горит в аду, я только буду спать спокойнее! И какая разница, есть там подпись отца или нет? Важно то, что он сражается ради правого дела! А где ты был, когда твои соотечественники рисковали жизнью на поле битвы? Пил вино и торговался о цене за их головы? Ты выторговывал побольше денег за свое предательство, а, Джон? Джон… Ты предал родину, свой клан, своего отца! Ты меня предал…

Голос Марион сорвался, и она разрыдалась. Слезы струились по ее бледным щекам. Джон опустил глаза. Его волнение было очевидно.

– Я тебе доверилась…

– Тебе этого не понять, Марион. Мне надоело видеть, как отец унижается перед этим деспотом Бредалбэйном, лижет ему сапоги…

Юноша взглянул на портрет своего предка над камином и указал на него обличающим перстом.

– Все из-за этого презренного пьяницы! Он все продал, всем пожертвовал ради своей проклятой бутылки и костей! Он продал нас, и вот что нам приходится терпеть по его вине…

– Да, Роберт был безумцем, но то, что он продал, не потеряно навсегда, Джон. Земля, фермы, холмы, деревья – все то, благодаря чему мы до сих пор выживаем, это он продал. И все это можно когда-нибудь выкупить обратно. Но только не чью-то жизнь.

Она ненадолго замолчала и медленно встала с кресла. Дункан потихоньку убрал руки.

– А ты, что ты продал, Джон? Знаешь ли ты сам? Подумал ли ты об этом?

– Марион…

За маской напускного спокойствия, которую он пытался сохранить, Джону все труднее было прятать свой стыд.

– Ты продал жизнь этих людей, – продолжала девушка бесцветным голосом. – Знаешь ли ты, что ждет человека, обвиненного в государственной измене?

Он медленно кивнул и отвернулся.

– Господи Боже, конечно, я знаю… Проклятье! Ну и наворотил же я…

– Это еще легко сказано!

– С кем вы имели дело? – спросил Роб.

Джон повернулся в его сторону, но в глаза собеседнику посмотреть не отважился и обратил взгляд на огонь в камине.

– С сыном герцога Аргайлского. Никого, кроме нас двоих, в комнате не было.

– И он заплатил?

– Да, дал мне векселя.

– Где они?

– В надежном месте.

– Он сказал вам, как намеревается распорядиться документом?

– Он… – Джон закрыл глаза, желая сосредоточиться. – По-моему, он сказал, что подождет, чем закончится восстание, прежде чем давать делу ход. Наверное, решил подумать.

– По-вашему? Или он действительно так сказал?

– Это его слова, теперь я точно вспомнил, – с уверенностью ответил Джон, поднимая на кузена глаза.

Роб повернулся к трем своим спутникам, которые до этих пор молчали. К Марион вернулась способность мыслить здраво. Внезапно глаза ее заблестели надеждой.

– Мы можем попытаться выкрасть бумагу! Я хорошо знаю замок, и…

– Ты туда не вернешься, это даже не обсуждается, – отрезал Дункан.

Девушка резко повернулась к нему. Вид у нее был рассерженный.

– По крайней мере, без сопровождения, – добавил он, выдержав ее взгляд.

– Может, лучше выкрасть сына герцога Аргайлского и заставить его вернуть документ? – добродушным тоном предложил Колин.

Роб кивнул и, подумав еще немного, сказал:

– Может, так и сделаем. Это неплохое решение. Но к сыну герцога Аргайлского так просто не подобраться. Он сейчас адъютант при ставке своего отца в Стерлинге. И, если верить последним новостям, людей в армии Аргайла за последние недели прибавилось. Это будет очень рискованное дело.

– Но попробовать стоит, – сказал Колин.

– У меня есть идея получше, – небрежно обронила Марион. – Может, устроим так, чтобы он сам к нам приехал? Джон может под каким-нибудь предлогом заманить его в Честхилл. Сын Аргайла не заподозрит в злом умысле труса, который с такой легкостью продал своих!

Все посмотрели на Джона, который обвел присутствующих испуганным взглядом. Роб усмехнулся.

– А почему бы и нет?

 

Глава 18

Приглашение

Дункан в очередной раз перевернулся на матрасе, который для него расстелили на полу пустой комнаты в Честхилле. Сон никак не шел к нему. Взгляд юноши обежал помещение. Занавесок на окне не было, поэтому лунный свет беспрепятственно проникал в комнату и замирал правильными прямоугольными пятнами на голых темных стенах, до половины обшитых деревянными панелями. Когда-то давно эти стены украшали картины… По обе стороны от полуразвалившегося камина тянулись книжные полки, из чего следовало, что раньше это была библиотека, и в ней, вполне возможно, имелись ценные экземпляры изданий. Марион, конечно, не довелось увидеть комнату в ее первозданном виде. Немногие предметы меблировки, оставшиеся в распоряжении лэрда Гленлайона, не отнятые за долги и не украденные во время рейдов, были размещены в четырех маленьких комнатах на первом этаже дома и в нескольких спальнях на верхних этажах.

Юноша закрыл глаза и попытался представить себе комнату Марион. Наверняка обстановка в ней скромная, даже строгая. Кровать, комод, один или пара стульев. Письменный стол? Нет, стола там быть не может. Чем она обычно там занимается, когда остается одна? Рассматривает себя в венецианском зеркале? Роется в большом платяном шкафу, полном вышитых юбок из египетского хлопка и тончайших батистовых рубашек с французскими кружевами, какие он видел на нарядных леди в Эдинбурге? Есть ли у нее привезенные с Востока жемчуга и тонкой работы серебряные испанские броши? Нет, ничего такого у Марион нет. И все-таки это ее комната, в ней все напоминает о хозяйке, там царит ее запах…

Внезапно на душе стало тяжело. Ему не место в этом доме, в этой долине! Нельзя допустить, чтобы ответственность за деяния Кэмпбеллов легла на его клан. Хватит с них и их собственных несчастий! К тому же он ощущал смутное волнение, от которого становилось не по себе.

Казалось бы, здесь Дункан был волком в овчарне, и, в то же самое время, он чувствовал себя овечкой в волчьем логове.

Несчастья и беды, пережитые многими поколениями, накапливались и превращались в тяжкий груз для потомков. Родители учили своих детей ненавидеть с младенчества, как ходить и разговаривать. Дети вырастали и поступали так же со своими собственными сыновьями и дочерьми, не задаваясь никакими вопросами. Ненависть и жажда мести, ею порождаемая, становились единственным смыслом существования.

Эта невеселая мысль посещала Дункана не раз. Здесь, в Хайленде, ненависть витала в воздухе наравне с ароматом цветущего вереска. Все эти распри между кланами… Вместо того чтобы объединиться против врага, их настоящего врага – Англии, они ссорились между собой. Во время последней кампании он не раз становился свидетелем потасовок, чтобы понять: реставрировать монархию в Шотландии такими методами им никогда не удастся. Но что делать? Хайлендеры таковы, каковы они есть, со своими достоинствами и недостатками. И сам он – не исключение.

Но должно же быть в жизни еще что-нибудь помимо ненависти к соседу! К примеру, не один десяток лет у их клана хорошие отношения с Кэмеронами из Лохила и Макдональдами из Кеппоха. Но хватит одной искорки, чтобы все переменилось. Со Стюартами из Аппина они тоже весьма дружны, но ведь так было не всегда! То же можно было сказать и о Маклинах из Ардгура и Дуарта. Были времена, когда они проливали кровь друг друга. Но что касается Кэмпбеллов…

От размышлений его оторвал скрип. Дункан прислушался. Где-то скрипнула дверь. Кто и куда может идти ночью? Дункан сел на матрасе. Что, если это Джон? Что ж, если этот прохвост решил потихоньку сбежать… Он поспешно запахнул на себе полы пледа, надел пояс, башмаки, схватил кинжал и пистолет. Одного взгляда на трех мужчин, которые лежали рядом, хватило, чтобы понять: Колин и оба Макгрегора спят. Что ж, он и сам справится с этим слабаком!

Юноша выскользнул из комнаты, бесшумно закрыл за собой дверь, крадучись подошел к входной двери и вышел на улицу. Луна сияла над Крег-Деаром, отделявшем долину от унылой долины Раннох-Мор. Ее нежный свет окрашивал пейзаж в переливчатые оттенки опалово-сиреневого и жемчужно-голубого, отчего все вокруг казалось неправдоподобным, сказочным. Дункан замер, любуясь этой красотой.

Кто-то закутанный в накидку сидел на низкой каменной оградке к нему спиной. Дункан повернулся, чтобы уйти. Ему не хотелось нарушать уединение Марион. Но девушка успела обернуться.

– Дункан?

– Да, это я.

Он вышел из тени портика. Ночь выдалась спокойная, и долину окутала безмятежная тишина – такая, какая бывает только зимой. Животные глубоко спали, согретые толстым слоем жира и густым мехом в своих норах под снегом, который заглушал и поглощал все шумы. Дункан спустился по ступенькам и пошел по тропинке, которая вела к ограде. Снег хрустел у него под ногами.

– Третья ступенька лестницы скрипит, – улыбаясь, сказала Марион. – Я несколько раз из-за этого попадалась, так что точно знаю.

– Что ты тут делаешь среди ночи?

– Когда не получается заснуть, я прихожу посидеть на этой стеночке. А ты? Почему ты вышел?

– Услышал, как закрылась входная дверь. Решил, что это твой брат собрался…

– Сбежать? – вставила она решающее слово. – Он – трус, он бы не осмелился.

Она снова принялась смотреть на долину, волнистым покрывалом раскинувшуюся сколько хватало глаз. Потом протяжно вздохнула, отчего изо рта вырвалось облачко пара.

– Красиво, правда?

Дункан тоже присел на ограду, позаботившись о том, чтобы между ними осталось побольше пустого места.

– Да, пожалуй.

– Я люблю тишину. Когда тихо, мне легче думается.

– А о чем ты сейчас думаешь?

Марион какое-то время молчала, тихонько болтая ногами над землей.

– Никак не могу поверить, что мой брат мог такое сделать!

– Ты сильно на него из-за этого злишься?

– Злюсь ли я на него? Я никак не могу решить, что с ним сделать сначала – выцарапать глаза или… В общем, заснуть не получается. Я все время прокручиваю в голове эту историю, пытаюсь понять. И от этого становится еще хуже.

– Марион, мы вернем эту бумагу. Еще не все потеряно!

– Я надеюсь на это, Дункан. Я все время думаю о людях, чья жизнь оказалась в опасности из-за моей беспечности! По правде говоря, все это – по моей вине…

– Ты не могла знать наперед.

Она посмотрела на него растерянно, с сожалением.

– Дункан, он ведь мой родной брат! И он нас предал. Он – враг нашего общего дела. Почему?

– Если я правильно понял, он хотел помочь вашему отцу.

– Помочь сделать что? Выкупить клочок земли? Боже правый, да когда отец узнает, он не переживет позора!

Дункану до смерти хотелось обнять Марион, прижать к себе, запустить пальцы в ее кудри и шептать, шептать ей слова утешения… но ничего подобного он делать не стал. Он уже отказался от надежды быть с ней. Эта девушка не для него. В один миг он поверил, что все возможно. Но теперь все было иначе. Другой, не он, будет обнимать ее, ласкать ее тело…

– В детстве, – глядя на звездное небо, начала рассказывать Марион, – в теплое время года, когда весь дом засыпал, я часто приходила сюда и ложилась у стены на старом пледе. Иногда даже засыпала, и меня будил первый крик петуха. Тогда я прокрадывалась обратно к себе в спальню, чтобы Амелия не переполошилась, когда придет звать меня завтракать. Бедная Амелия… Она так расстроилась, когда узнала насчет Джона!

– Я ей точно не понравился, – с легкой иронией в голосе заметил Дункан.

Марион тихонько засмеялась особым, горловым смехом, похожим на воркование голубки.

– Она не любит людей из Гленко по той простой причине, что ее мужа убил кто-то из твоего клана во время одного большого рейда на земли Атолла. Так что тут все понятно.

– Вот оно что…

После непродолжительного молчания Марион указала пальцем на мерцавшие в темноте несколько ярких точек.

– Это – Полярная звезда. Я называю ее Душой неба.

– Она находится в созвездии Малой Медведицы.

Девушка посмотрела на него с удивлением.

– Ты такое знаешь?

– Меня научил отец.

Ошарашенный вид Марион позабавил Дункана.

– Я не такой неуч, как можно подумать. Умею читать по-английски, немного по-французски и… читаю молитвы на латыни.

– Я не хотела тебя обидеть…

– Ты, наверное, считаешь, что я только и делаю, что дерусь и придумываю, как бы украсть у вас еще десяток коров!

Марион не желала признать его правоту.

– И вовсе нет!

Он засмеялся и указал пальцем на небо, чуть пониже, к востоку от Полярной звезды.

– Это – Большая Медведица, – сказал он. – Медведица-♣ мать. Ты знаешь историю Большой и Малой Медведиц?

– Нет, – ответила Марион, начиная понемногу сердиться.

– А греческую мифологию?

– Немного, – сказала она уже с явным раздражением.

– Каллисто была любимой нимфой богини-охотницы Дианы. Она была очень красивая…

Дункан выдержал паузу, которая длилась ровно столько, чтобы успеть окинуть девушку красноречивым взглядом, и продолжил рассказ:

– Бог Юпитер приметил ее и захотел соблазнить. Чтобы добиться цели, он перенял облик Дианы. Но Диана быстро разгадала его хитрость. Терзаясь ревностью и гневом, она запретила прекрасной Каллисто приходить в свои сады, хотя та и уверяла, что пыталась противиться натиску сладострастного бога. Через несколько месяцев Каллисто родила сына и назвала его Аркас. Но оказалось, что несчастья ее только начались. Едва супруга Юпитера узнала о случившемся, как ее гнев обрушился на бедную Каллисто. Диана превратила соперницу в медведицу, и та укрылась в лесу. Аркаса она пощадила, и он вырос вдали от матери. Когда ему шел пятнадцатый год, на охоте юноша случайно увидел медведицу, которой стала его мать. Он долго гнался за ней и наконец настиг. К счастью, Юпитер, который по-прежнему любил Каллисто, не дал Аркасу ее убить. Случившееся так огорчило его, что он превратил Каллисто и Аркаса в созвездия. С тех пор Большая Медведица и ее дитя украшают собой небесный свод.

Марион улыбнулась.

– Грустная история, но очень красивая. Я ее раньше не слышала.

– Вот придешь сюда ночью в следующий раз и вспомнишь ее. – Дункан погладил ее по руке, лежавшей на шерстяной ткани накидки. – И, может статься, вспомнишь и обо мне.

На мгновение их взгляды встретились, и Марион первой опустила глаза.

– И много таких историй ты знаешь?

– Сколько-то знаю, – ответил он, спрыгивая с ограды. – Но на сегодня хватит и одной. Возвращайся в постель, Марион. – Он подал ей руку, помогая спуститься на землю. – Смотри, ты вся дрожишь от холода!

Она резким движением сдернула накидку, и Дункан ощутил аромат розовой воды, который моментально пробудил в нем острое желание. Марион между тем вошла в отцовский кабинет, где в камине догорали остатки дров. Дункан остановился в дверном проеме.

– Хочешь выпить? – робко спросила девушка.

– Марион, уже очень поздно. Ты не думаешь, что тебе пора лечь спать?

Она тихо засмеялась.

– Ты говоришь совсем как мой отец!

Красные угли, своим слабым светом освещавшие комнату, словно подчеркивали огненный цвет ее шевелюры.

– В библиотеке наверняка холодно…

– Я привык. Я… Доброй ночи, Марион!

Он отступил в коридор и почти тут же ощутил прикосновение руки к своей рубашке.

– Дункан! Я хочу с тобой поговорить.

– Не думаю, что это хорошая мысль.

– Несколько минут, ну пожалуйста!

Он последовал за ней в кабинет. Марион попросила его побыть с ней! Как он может отказаться? И все же для Дункана каждая лишняя минута, проведенная наедине с девушкой, становилась мукой, которая, как ему казалось, длилась вечно.

– Договорились! Несколько минут!

Сделав пару шагов, он повернулся было к Марион, но невольно встретился взглядом со светлоглазым пятым лэрдом Гленлайона, который, казалось, смотрел на него поверх плеча своей внучки. Дункан стиснул зубы. Марион проследила за его взглядом.

– Это Роберт Кэмпбелл… в молодости. Портрет написан после его первого военного похода, вскоре после начала Реставрации.

Дункан всмотрелся в бледноватое лицо со ртом слишком маленьким в сравнении с объемной нижней челюстью. В чертах Роберта было что-то женское. Однако, глядя на него, невозможно было предсказать, что через несколько лет он станет палачом, организует побоище в Гленко. Дункан настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как Марион подошла ближе. Когда она провела пальчиком по его щеке, он вздрогнул.

– Еще болит?

– Только если смеюсь.

Пальцы Марион задержались у него на щеке, пробежали по выпуклому шраму. Ему внезапно показалось, что в комнате стало жарко. Он сделал глубокий вдох, надеясь, что это поможет совладать с волнением.

– Я хотела попросить у тебя прощения за ту выходку… ну, в «Черном дубе». Я знаю, что ты не причинил бы мне вреда, Дункан. Просто… Понимаешь, я очень перепугалась. Конечно, глупо с моей стороны было говорить такое…

– Давай забудем об этом.

Она уставилась на него своими голубыми глазами. «Такие глаза бывают у диких кошек», – подумалось Дункану. Все движения девушки были исполнены кошачьей грации – томной, чувственной. Марион улыбнулась одними уголками губ. О-о, эта ее улыбка… Сердце Дункана забилось быстрее.

– Дункан… я хочу кое-что знать…

Тонкие брови ее сошлись, во взгляде появилась неуверенность. Он решил подождать, что будет дальше.

– Я хочу знать, ищешь ли ты мести…

Он в изумлении вскинул брови.

– О чем ты?

Марион, взволнованная как никогда прежде, обошла вокруг него. Похоже, чтобы сказать то, что она хотела, потребовалась вся ее смелость.

– Если бы в ту ночь, в Киллине, в «Серой сове», я позволила тебе сделать то, что ты хотел, что бы случилось потом?

Вопрос настолько озадачил Дункана, что он на время лишился дара речи. Девушка внимательно смотрела на него, ожидая ответа.

– Марион, я не знаю. Я…

Она нахмурилась и отвернулась. Судя по всему, это был не тот ответ, который она рассчитывала получить. Но что именно она хотела узнать?

– Марион, – тихим голосом продолжал Дункан, молясь про себя, чтобы на этот раз все не испортить, – у меня не было намерения обесчестить тебя и оставить, как ты подумала. Но я не знаю, что бы с нами случилось потом. Прошу, верь мне! И то, что ты… что ты – дочка Гленлайона, тут совсем ни при чем.

Марион повернулась к нему, но выражение ее лица было непроницаемым. Она подошла так близко, что тела их соприкоснулись. Дункан закрыл глаза. Ее аромат окутал его – тот самый аромат, который околдовал его там, на лугу, когда они впервые встретились три месяца назад. Неужели прошло уже три месяца?

– А я… я об этом думала. И часто.

Она приложила ладонь к его груди в том месте, где в сумасшедшем темпе стучало сердце. Боже, что она делает? Он призвал на помощь всю свою выдержку. Надо пожелать ей доброй ночи и уйти! Однако ноги отказывались ему повиноваться.

– Дункан, я… Той ночью мне хотелось… Но я испугалась.

Он открыл глаза. Марион была в нескольких сантиметрах и смотрела на него снизу вверх. «Поцелуй меня!» – казалось, кричали ее глаза и приоткрытые дрожащие губы.

«Это сон!» – подумал Дункан. Однако рука, которая поднималась у него по спине к затылку, была вполне реальной.

– О Марион!

Его тело перехватило инициативу. Дункан понял, что теряет над собой контроль. Сперва его пальцы обхватили ее тонкую талию, и он притянул ее к себе. Потом его губы соприкоснулись с губами Марион, и он ощутил аромат ее дыхания. Что происходит? Тело его словно вспыхнуло огнем. Он жадно припал к ее рту, пробуя на вкус ее губы и язык. Руки его заскользили по ее спине, с каждым следующим мгновением становясь все более ласковыми, настойчивыми.

– О Марион!

Он вздрогнул, ощутив ласковое прикосновение ее рук – белых, с длинными пальчиками, которые казались такими же нетерпеливыми, как и его собственные. Каждое касание, словно огонь, жгло его плечи и спину. Девушка исследовала его тело, и жесты ее были неуверенными и неловкими. Она была неофитом в науке плотской любви, теперь он был в этом уверен. Однако это только радовало его, усиливало желание.

«Она моя! Только моя!» Его сердце билось с такой силой, что болело в груди и было трудно дышать. Дункан тихонько подтолкнул Марион к письменному столу, приподнял и усадил на столешницу. Бедра девушки сами собой раздвинулись, и он встал между ними. Пользуясь этим мгновением отсрочки, он окинул пламенным взглядом отдающееся его ласкам девичье тело и принялся развязывать шнурок корсажа.

В проникавшем в комнату через окно лунном свете кожа Марион казалась голубоватой. Боже, она была нежнее шелка! Великолепная сильфида, достойная того, чтобы Эрос воспел ее в своих стихах… Корсаж распахнулся, открывая его взгляду трепещущее полукружие груди, вздымавшейся и опускавшейся в бешеном ритме. Он потянул за ткань платья, и одна ее грудь, небольшая и круглая, обнажилась совсем. Маленький розовый сосок встал торчком. Он прикоснулся к нему пальцами. Сладостный звук сорвался с губ Марион, когда она закрыла глаза и запрокинула голову назад.

Все происходило слишком быстро. Нужно замедлить темп, насладиться, налюбоваться… но его тело, которое и так дожидалось слишком долго, хотело получить все и сразу. Он так мечтал об этом мгновении! Ценой огромного усилия он заставил себя сдержаться. Марион заслуживает большего. Ее нельзя пугать… Она должна получить удовольствие от того, что он с ней делает. Она должна захотеть еще, потребовать большего…

Он медленно приподнял ее юбку, выждал несколько секунд и провел рукой сначала по икре, а потом и по бедру. Один раз он уже получил отказ, второго он просто не переживет! Она обняла его ногой. Пальцы его замерли на округлой и упругой ягодице, и он прижался низом живота к ее животу. «Я сейчас займусь любовью с дочкой Гленлайона в его кабинете, на его письменном столе!» Спиной он чувствовал осуждающий взгляд Роберта Кэмпбелла. «А не пошел бы ты к черту!»

– Нет! – вдруг взмолилась Марион.

Рука Дункана повисла в воздухе. Сердце его, казалось, остановилось.

– Марион! Проклятье… – выругался он, слегка отстраняясь от девушки.

Она поймала его за воротник, притянула к себе и поцеловала.

– Только не тут! – пояснила она с лукавой улыбкой.

– Господи, а я уже думал…

– Нет, Дункан. На этот раз я твоя. На одну ночь, если хочешь…

– На одну ночь? Но мне ни за что не хватит одной ночи, mo aingeal. Я так тебя хочу… А Mhórag… Ты сводишь меня с ума…

Она ласково оттолкнула его, взяла за руку и повела за собой вверх по лестнице. Они вошли в маленькую, приятно теплую комнату. Дункан остановился в центре и окинул ее взглядом. Он ощущал ее запах, этот женский запах, от которого кружилась голова. В камине из тесаного камня горели брикеты торфа, золотистым светом освещая комод. Над камином висел пейзаж – вне всяких сомнений, нарисованный с натуры здесь, в долине. У противоположной стены стоял маленький, украшенный изящной резьбой в виде виноградной лозы платяной шкаф. Много ли в нем хлопчатобумажного белья и льняных сорочек с тончайшими кружевами? Вряд ли. Марион не из тех, кого тешат такие финтифлюшки. Единственным предметом роскоши была бело-голубая фарфоровая ваза с букетом засушенных цветов. Еще в комнате было кресло с наброшенным поверх тартаном Кэмпбеллов и… кровать, узковатая для двоих, если на ней спать, но для другого дела вполне подходящая. Дункан улыбнулся.

– Что тебя рассмешило? – спросила девушка с легким удивлением.

– Вечером, когда лег спать, я представлял себе твою комнату.

– Правда? И что же?

Она прислонилась спиной к двери и теперь смотрела на него, прикрыв глаза, отчего они стали еще больше похожи на кошачьи. Дункан в одно мгновение преодолел расстояние в несколько шагов, их разделявшее, и прижал ее к двери, испытав острое наслаждение, когда по ее телу пробежала дрожь желания.

– Единственное, о чем я не подумал, – это ваза с цветами, – ласково прошептал он, проводя губами по ее подбородку.

Марион засмеялась мелодичным тихим смехом.

– Я всегда оставляю себе на зиму последний осенний букет. Даже сухой, он напоминает мне о том, что после долгой зимы придет новая весна. А когда в долине снова зацветают гиацинты, штокрозы и вереск, я ставлю в вазу новый букет.

Дункан обхватил рукой затылок Марион и притянул ее к себе, чтобы поцеловать.

– Я очень хочу тебя, Марион…

– И я хочу тебя, Дункан.

– Скажи это снова! Я хочу знать точно. Я не хочу, чтобы…

– Я очень хочу… чтобы ты занялся со мной любовью, Дункан Колл Макдональд!

Потрясенный до глубины души, он пылко поцеловал Марион. Пальцы его утонули в рыжих завитках ее волос, вдруг показавшихся обжигающе горячими. Наконец он, задыхаясь, оторвался от нее и заглянул в голубые глаза.

– Но не слишком ли это опасно… здесь? Твои братья…

– Дэвид спит так, что его и пушкой не разбудишь, а комната Джона в другом конце коридора. И на всякий случай я заперла дверь на задвижку.

Он снова поцеловал ее, упиваясь дыханием, срывавшимся с алых губ.

– Марион, ты уверена, что правда хочешь? Я хочу сказать… Ну, чтобы мы с тобой…

– Да, Дункан. Я бы сделала это с тобой и в «Серой сове», и в «Черном дубе», если бы не…

– Если бы не твой ядовитый язык?

Он овладел ее ртом. Сейчас ее язык показался ему сладким, бархатистым. Расшнуровав корсаж, он помог Марион снять платье. Когда это произошло, она смутилась. Дункан посмотрел на нее и улыбнулся. То был не первый раз, когда она оказывалась перед ним в сорочке и в нижней юбке. Он бережно вывел ее на середину комнаты, поближе к камину.

– Я хочу видеть тебя, Марион Кэмпбелл!

Она провела пальцем по броши, скреплявшей полы его пледа.

– Per mare, per terras, – тихо прочитала Марион.

Она сняла брошь и приколола ее к его сорочке.

– Это мой девиз. Не забывай, я Макдональд из Гленко.

Она украдкой посмотрела на него, и губы ее тронула легкая улыбка.

– Хм… Ты забыл, что девиз Кэмпбеллов – «No obliviscaris»?

– Разве могу я это забыть, mo aingeal?

Неуверенные пальцы Марион принялись расстегивать пряжку у него на ремне, и вскоре он упал, а вслед за ним и плед. Ее руки погладили Дункана по спине, ощупали его плечи, скользнули по рукам вниз, к самому краю рубашки. Прикосновение ее теплых пальцев к бедрам заставило его вздрогнуть. С губ Марион сорвался воркующий звук. Да, Аллан прав: настоящая колдунья! Он снял башмаки, стащил через голову рубашку и швырнул ее на пол к пледу.

Марион покраснела как маков цвет и отступила на шаг. Дункан посмотрел вниз, на свое возбужденное мужское естество, и улыбнулся. Было забавно наблюдать, как Марион рассматривает его. Он протянул ей руку.

– Нет, подожди…

Она медленно обошла вокруг, юбкой задевая его по ногам. Палец очертил изгиб его бедра, потом округлость бицепса. Губами она прошлась по его плечу, потом осыпала поцелуями его шею.

– Прости, я не побрился…

– Мне это даже нравится…

Ее пальцы медленно, томно спустились по его торсу вниз, к дорожке из волос внизу живота, который вздрогнул при прикосновении. Он закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям, и застонал, когда ее любопытная рука прикоснулась к вздутому шраму. Марион тотчас же отдернула руку, но юноша успел поймать ее и вернул на прежнее место.

– Я сделала тебе больно?

– О нет, Mhórag! Просто моему сердцу невмоготу больше ждать. Продолжай, мне очень приятно…

Прикосновения стали легче, но смелее. Они пробежали по длинному шраму, протянувшемуся от лобка над эрегированным членом, которого она не стала касаться, до бедра и замерли там.

Потом Марион отняла руку, встала перед Дунканом и положила руки ему на грудь.

– Ты очень красивый.

Он растерянно улыбнулся, почувствовав себя неловко. Дункан знал, что нравится женщинам, но это в первый раз женщина открыто говорила, что считает его красивым. Дрожащей рукой он погладил Марион по щеке, потом спустился пальцами к приоткрытому вороту сорочки.

– Можно?

Веки ее дрогнули и опустились. Сорочка соскользнула с плеч, обнажая грудь, которая виднелась меж длинными огненными прядями. Он мягко сжал ее ладонями и почувствовал, как твердеют соски. Тело ее напряглось, по нему пробежала дрожь. Он ощутил, как в низу живота нарастает боль. Он провел ладонями по ребрам Марион, ощущая каждое, хрупкое и выступающее, под трепещущей полупрозрачной кожей, и остановился на округлости ягодиц, потом вновь поднялся к тонкой талии. На то, чтобы развязать шнурок на юбке, ушло несколько секунд. С мягким шелестом она упала, и это прикосновение ткани к обнаженной коже доставило удовольствие обоим. За юбкой последовала и нижняя сорочка. Ослепленный, Дункан любовался обнаженной Марион, которая красотой не уступала Венере кисти Боттичелли, появляющейся из своей раковины.

Взглядом он ласкал это прекрасное белое тело, некогда явившееся ему из вод озера, воспоминание о котором так долго питало его ночные мечтания. И наконец оно перед ним – доступное, ищущее самых изысканных удовольствий плоти!

– Ты еще красивее, чем в моих мечтах, а Mhórag. И только Богу известно, как я мечтал о тебе!

Он присел перед Марион на корточки, обхватил ее бедра руками и прижался щекой к животу, упиваясь ее теплом и ее запахом. Она дрожала.

– И это было как сейчас?

– М-м-м…

Он поцеловал ее в пупок, потом его губы опустились ниже. Она попыталась было отстраниться, но Дункан удержал ее. Все пути к бегству были отрезаны. Слишком поздно…

– Нет!

Пальцы Марион погрузились в его шевелюру и тихонько потянули, запрокидывая голову. Во взгляде девушки он прочел и страх, и желание.

– В моих мечтах я не мог прикоснуться к тебе, почувствовать тебя. А Mhórag, это намного лучше, чем мечты!

Медленно, ощущая на вкус ее кожу, в то время как руки его, чувственные и возбужденные, ласкали тело, он поднялся и обхватил ее лицо ладонями.

Округлые груди прижались к его торсу. Дункан подумал, что Марион очень трогательна в своей неискушенности и наивности. Он нежно поцеловал ее, запуская пальцы в копну кудрей, щекотавших ему щеки и плечи. «Господи, возможно ли это? Марион, обнаженная, в моих объятиях! И я слышу, как ее сердце бьется рядом с моим!» По его телу пробежала дрожь, это ее рука опустилась ему на член. Он застонал, и она отдернула руку.

– Не останавливайся, прошу тебя…

Подчиняясь, Марион принялась кончиками пальцев исследовать его тело, и Дункан почувствовал, что она постепенно расслабляется. Прикосновения ее рук и губ становились все увереннее. Уже через несколько минут они оказались на перине. Запах Марион окутал Дункана, от него голова шла кругом. Его тело хотело большего. Он скользнул рукой меж ее стройных бедер, и они, не сопротивляясь, распахнулись, открыв его взору золотистый треугольник волос. В этом местечке шерстка была такой же пламенно-рыжей, как и ее шевелюра.

Желание опьяняло его. Он поднялся рукой до того места, где бедра соединялись, и Марион всем телом подалась вперед.

– О Дункан!

– Тебе приятно?

– О да!

– А Mhórag, màingeal dhiablluidh…

Со стоном она развела бедра шире. Ее руки искали точку опоры – что-нибудь, за что можно ухватиться, чтобы не сгинуть в этом упоительном водовороте ощущений.

– Знаешь ли ты, что то, что ты готова подарить мне этой ночью, ты никогда не сможешь забрать обратно?

– Я знаю, знаю…

Она уцепилась за столбик кровати, и по телу ее прошла волна сладострастной дрожи. Это зрелище вызвало у Дункана вздох восхищения.

– Умоляю, Дункан, ну же!

Он лег на тело, которое извивалось и просило одного – чтобы им овладели. Марион готова была принять его, он это знал. Но нет, еще рано… Ему хотелось…

– Да, Mhórag, я хочу услышать, как ты произносишь мое имя и просишь меня взять тебя…

Марион отпустила столбик кровати и обеими руками впилась ему в плечи. Он вздрогнул от боли и застонал. Тело девушки звало его, жаждало его.

Дункан слегка привстал на коленях и обхватил Марион за талию. Она выгнулась еще сильнее и с хриплым придыханием проговорила его имя, чем возбудила его еще больше.

– Дункан! Иди ко мне, умоляю…

И наконец он решительно, но мягко вошел в нее, взломав дверцу в тайный сад. Она вскрикнула от удивления. Он на мгновение замер, любуясь ею. Он знал, что ей будет больно, но разве могло быть иначе? Обнимавшие его руки чуть разжались. Марион приоткрыла глаза.

– Прости. Я буду осторожно…

Она заглушила его слова нежным поцелуем и обхватила его ногами, привлекая к себе, заключая в себя. Дожидаясь, пока боль утихнет, она сосредоточилась на его взгляде – ласкающем, влюбленном. В памяти почему-то всплыл подслушанный разговор между двумя девушками из соседней деревни. Возлюбленный одной из них, получив желаемое, сразу же бросил бедняжку и принялся обхаживать другую.

Будучи не в силах сдерживаться, Дункан начал двигаться в ней в ритме, который испокон веку направлял все живое. Ощущения, которые это породило в Марион, заставили ее забыть все едва зародившиеся в душе страхи, и она отдалась движению – сладострастному танцу, порабощавшему тела и разум, заставлявшему желать еще и еще, ведущему к абсолютному счастью…

«Я занимаюсь любовью с Марион Кэмпбелл…» – без устали повторял про себя Дункан, чтобы убедиться, что он не грезит. Марион постанывала, запрокинув голову. Ему было так хорошо, что он ни разу не вспомнил о боли в паху. Внезапно крик вырвался из его груди.

То было ликование. По телу прошла волна дрожи, и он излился в нее, исторг в нее частицу самого себя. Обессилев, он с невнятным бормотанием мягко опустился на возлюбленную.

Через несколько секунд Марион запустила пальцы в черные как ночь волосы Дункана и заставила его посмотреть себе в лицо. Во взгляде его она нашла то, что желала увидеть: искру желания, которую не загасило полученное наслаждение.

– Ты убила меня, – прошептал он.

Довольная, она улыбнулась. Он обнял ее еще крепче. Ее едва слышное воркование пленило его слух, наполнило душу радостью. «Голубка! Белая голубка у меня в руках…»

– Марион, поедем со мной! Я хочу, чтобы ты была рядом.

– Но я и так рядом!

– Едем в Гленко, ко мне домой!

Он ощутил, как ее тело напряглось под ним.

– Дочка Кэмпбелла в Гленко? Ты… ты это серьезно?

И Марион посмотрела на него, скептически приподняв одну бровь.

– Очень серьезно! Марион Кэмпбелл, с тобой мне не хватит одной ночи, я тебе уже это сказал. Я хочу быть с тобой каждую ночь. Я хочу жить с тобой в моем доме в Гленко. Конечно, если ты тоже этого хочешь.

Опьяненный любовью и острым запахом тел, Дункан положил голову ей на грудь и закрыл глаза. Под ухом у него быстро-быстро стучало ее сердце. Отныне он был готов подчинить свою жизнь биению этого сердца. И никто, ничто ему не помешает, даже если ради этого ему придется навсегда уехать из родной долины. Он был готов поклясться в этом. Только теперь он понял, что до сумасшествия влюблен в нее.

– Марион?

– Что?

Но что, если она не хочет быть с ним? При этой мысли у него болезненно сжалось сердце. Она накрыла их обоих одеялом.

– Марион, помнишь, в «Черном дубе» я сказал тебе, что еду в Гленко? Я так сказал, потому что разозлился, ведь ты заявила… Ты меня обвинила… Ну, в общем, это была неправда. Правда в том, что я с ума сходил от беспокойства, зная, что ты уехала одна с Макгрегорами. Я искал тебя три дня и наконец нашел… – Он привстал на локте, чтобы лучше ее видеть. – Я боялся за тебя. Не знал, что мне делать. И боялся, что ты скажешь не то, что мне хотелось услышать. В общем, не придумал ничего другого, кроме как соврать. Но это ради тебя я приехал.

Онемев от волнения, она смотрела на него лучистыми глазами.

– Марион, я… я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу прожить с тобой всю жизнь.

Она медленно придвинулась и нежно его поцеловала. Прошло еще несколько минут. Дункан снова опустил голову ей на грудь. Марион все не отвечала. Значит, она с ним не поедет…

– Я еду с тобой в Гленко.

Это было последнее, что он запомнил, прежде чем забыться счастливым сном.

 

Глава 19

Разговор с Гленлайоном

В комнате пахло так приятно, что Марион вздохнула от удовольствия и сглотнула слюну. В животе заурчало. И неудивительно: вчера за ужином она почти ничего не съела – признание брата отбило всякий аппетит. Но все же Марион предпочла на время забыть о необходимости подкрепить свои силы.

Тяжелая волосатая нога лежала у нее на ногах. Перина задрожала в такт движениям незваного гостя, кровать скрипнула под избытком веса, который ей приходилось выдерживать. Черные длинные волосы Дункана рассыпались по плечам, закрыв ему лицо. Она осторожно, чтобы не разбудить его, отвела их в сторону. Небритый, со шрамом через всю щеку, он был похож на дикаря из давних времен, который пришел, чтобы грабить и жечь все, что попадется на пути. В определенном смысле именно это он с ней и сделал. Завладев ее сердцем, он воспламенил ее тело и овладел им. А она… Она сгорела в его объятиях. Марион покраснела до корней волос, вспомнив об их ночных утехах. Однако даже тени сожаления она не испытывала.

В последние несколько недель она часто представляла себе, каково это будет, когда ее тела коснутся мужские руки. А именно – руки Дункана. Она представляла, каково это, когда соприкасаются два тела. Что ж, действительность превзошла все ожидания.

Дункан вздохнул, медленно открыл глаза и улыбнулся ей.

– Madainn mhath dhuit, mo aingeal. Скажи, это правда ты или я еще сплю? Сегодня ночью мне приснился прекрасный сон. Сладкий сон зимней ночью…

– Что, если ты до сих пор не проснулся?

– Если так, то я никогда не хочу просыпаться. Ты хорошо спала?

– Для двоих моя кровать узковата, – заметила она, скользнув взглядом по его широким плечам.

– Прости, что стеснил тебя, – насмешливо сказал он. – А я спал как младенец. Ничего, ты привыкнешь.

– К твоему храпу?

Он засмеялся.

– Я не храплю.

– Еще как! Дункан Макдональд, ты храпишь, как пьяница!

Он захохотал громче.

– Это потому, что я был пьян, mo aingeal. Пьян, как никогда раньше.

Он взял Марион за подбородок и приподнял ее лицо.

– Я был пьян тобой…

Он ласково поцеловал ее в холодный нос, потом в губы, заставляя их открыться и позволить ему исследовать рот.

– Наверное, уже много времени, – сказал он после недолгого молчания.

Марион потянула носом воздух.

– Судя по запаху горячего хлеба, часов семь или восемь.

– Уже? – вскричал он, садясь на постели. И потом посмотрел на нее с улыбкой любопытства. – У нас принято узнавать время по солнцу.

– Поверь, запах хлеба, который печет Амелия, тоже не обманет! Она всегда сажает хлебы в печь в одно и то же время.

Лицо Марион стало серьезным. Она едет в Гленко! Вся тяжесть принятого решения камнем легла ей на сердце. Ей придется отказаться от приятных мелочей, которые с давних пор составляли ее повседневность, и вдруг все они показались ей очень важными, совсем как запах хлебов Амелии, наполнивший собой дом. И все же Марион была готова на все, лишь бы быть с мужчиной, которого любила.

Дункан соскочил с кровати, положил на кучу углей кусок торфа и раздул огонь. Несколько секунд – и в очаге вспыхнуло пламя. Марион залюбовалась гибким телом и рельефной мускулатурой возлюбленного. Вздохнув от удовольствия, она плотнее закуталась в теплые одеяла. Дункан повернулся, и теперь настала очередь Марион выдержать его взгляд. Юноша выпрямился во весь рост. Он и не пытался прикрыть свою наготу.

– Может, оденешься? Холодно же!

Он с лукавой усмешкой посмотрел на свой живот и ноги.

– Тебе неловко видеть меня голым, а, Марион?

– Ну… Немного неловко, – призналась она. – Я не привыкла к тому, что по моей комнате разгуливает голый мужчина.

Он засмеялся и присел на край кровати, заскрипевшей под его весом так, что Марион решила: сейчас она перевернется.

– Знала бы ты, как меня это радует!

Дрожащими пальцами она погладила его по бедру. Дункан взглянул на нее, прикрыв глаза, и по телу молодой женщины пробежала дрожь.

Его рука прикоснулась к ней, мгновенно пробудив дремлющее желание.

– Ты и я… Мне с трудом в это верится. Когда я проснулся, пришлось себя ущипнуть, чтобы поверить, что это не сон.

Он взял ее руки, по очереди поцеловал и поднес к своему сердцу.

– Все, что я сказал тебе вчера, Марион, было от сердца. И когда я просил тебя поехать со мной в Гленко, если ты, конечно, помнишь, – тоже…

– И мой ответ тоже был от сердца, Дункан.

Его белые зубы приоткрылись в улыбке.

– Ты не пожалеешь?

– Никогда!

Он поцеловал каждую ладонь и приложил их к своей груди на уровне сердца.

– Оно бьется ради тебя.

Он наклонился, и черные волосы коснулись щеки Марион. Она закрыла глаза. Губы Дункана прижались к ее губам – нежные, мягкие. Когда он отстранился, она уже знала, что он готов снова повторить все то, что было между ними несколько часов назад. Заметив ее удивление, Дункан засмеялся. Движение руки – и от Марион упорхнуло одеяло. Дункан уложил ее на спину и замер. Потом нежно поцеловал и, привстав на коленях, принялся ее рассматривать.

Молодая женщина ощутила неловкость от того, что он смотрит на нее вот так, при свете дня. Он догадался о ее волнении и убрал руки, которыми она попыталась было прикрыться.

– Не прячься, Марион! Мне нравится смотреть на тебя.

Он с вожделением воззрился на нее, и она ощутила, как по телу разливается приятное тепло. Кровь прилила к щекам.

– И все-таки я стесняюсь!

Он улыбнулся.

– Скажи, что тебе самой не нравится смотреть на меня, и я перестану.

Марион открыла было рот, но смутилась, и ее губы сомкнулись снова. Да, то была правда – ей нравилось на него смотреть.

– Ты прав, – смущенно согласилась она.

Он рассмеялся.

– Leannan sith…

– Может, и так, поэтому берегись! Я могу утащить тебя в свое подземное жилище!

– И я буду жить там вечно в изобилии и роскоши? – На лице Дункана появилась гримаса отвращения. – Fuich!

– Это еще почему? Тебе бы не понравилось? А я думала, все мужчины только об этом и мечтают!

– Жить в роскоши в окружении прекрасных дев и заниматься любовью с утра до вечера?

– Об этом можешь даже не мечтать! Я буду единственной женщиной в твоей постели, Дункан!

Он тихонько засмеялся.

– Конечно… Скажи, а в Гленлайоне много холмов, где живут феи?

– Немного, но есть.

– Знаешь, а ведь с твоим даром предвидения ты и вправду можешь оказаться leannan sith.

Дункан обхватил ее за талию и усадил к себе на колени. Марион вздрогнула от холода, царившего в непрогретой еще комнате, и прижалась к нему.

– Ты веришь в эльфов?

– Верила, когда была маленькой, – призналась она, слегка смутившись. – Пока не попробовала вызвать эльфа сама. Амелия рассказала мне, что надо сделать, чтобы появился целый кортеж фей верхом на бабочках с золотистыми крылышками и эльфов в доспехах на переливающихся всеми цветами радуги скарабеях.

– Правда? И что же надо было сделать? – улыбаясь, поинтересовался Дункан.

– Положить в один башмак листок ясеня, в другой – листок бузины. Потом сунуть в карман ветку боярышника и сказать первому порыву ветра: «Да благословит тебя Господь!»

– И получилось?

Она поморщилась.

– Конечно: из кустов с громким гиканьем выскочили оба мои братца!

Дункан засмеялся и чмокнул ее в плечо.

– Вместо эльфов к тебе явилась парочка Красных колпачков!

– Почти… А ты знаешь, что в наших краях и вправду живет Красный колпак?

– Нет, – ответил он, лаская губами ее шею.

Руки его сладострастно поглаживали ягодицы Марион, медленно скользили по ее бокам вверх и вниз. От этих прикосновений по телу девушки бегали мурашки.

– Амелия говорит, что он бродит среди руин Меггерни.

– А я слышал, что там обитает призрак твоего родича, кровожадного Колина Кэмпбелла.

– Кто тебе такое сказал? Неужели ты веришь в привидения?

– Так же, как в фей и эльфов, не больше и не меньше. Но, сказать честно, мы стараемся обходить это место, когда приходим сюда… с визитом. Старый Ангус Маккол клялся, что видел призрак твоего прадеда возле стены замка. Так вот, привидение показало пальцем на деревья за спиной у Ангуса и его спутников и разразилось наводящим ужас смехом. Все обернулись и увидели висящих в петле тридцать шесть гниющих трупов Макдональдов, которых когда-то повесили в этом месте… Они бросили коров, которых украли, и вернулись в Гленко с пустыми руками. А у Ангуса с того самого дня волосы стали белыми как снег.

Марион усмехнулась.

– Что ж, безумец Колин знает свое дело! Надо будет сказать отцу, чтобы коров почаще гоняли пастись к руинам старого замка.

– Скажи, ты ведь этого не сделаешь? Хотя, когда ты будешь жить со мной в Гленко, ты ведь не станешь отрезать мне… сама знаешь что, даже если и случится повод?

Молодая женщина нахмурилась, не понимая, о чем он говорит.

– А зачем мне что-то тебе отрезать?

– Ты что, забыла, как грозилась отрезать мне «все причиндалы»?

Марион задумалась, покусывая губы. Лицо ее вдруг просветлело, и она задорно улыбнулась.

– Помню! Я вспомнила, Дункан Макдональд!

Рука ее скользнула вниз и завладела предметом, на который были обращены ее угрозы. Дункан издал стон удовольствия.

– Угроза в силе, хотя… Дело это не срочное, его можно отложить.

Медленно лаская его, она засмеялась тихим, журчащим смехом. Дункан сомкнул веки и притянул ее к себе, чтобы поцеловать. Вдруг с нижнего этажа донеслись раскаты голосов. Оба вздрогнули. Похоже, Джон и трое спутников Дункана разговаривали на повышенных тонах. Марион не могла разобрать слов, но в том, что беседа не была дружеской, не могло быть никаких сомнений. Услышав душераздирающий вопль Амелии, она поняла все.

Отбросив руку Дункана, она соскочила с кровати. На лестнице послышались шаги и самые грубые ругательства. Марион испуганно посмотрела на Дункана, который только теперь осознал, что происходит.

– Одевайся! – произнес он лишенным эмоций голосом.

Бледная как полотно, девушка бросилась собирать с пола разбросанные в беспорядке вещи и натягивать их на себя. Дункан не отставал от нее. Джон яростно застучал кулаками в дверь сестриной спальни.

– Марион, немедленно открывай! – кричал он. – Я знаю, что он там! Марион! Открой эту чертову дверь!

Марион в отчаянии посмотрела на Дункана, который как раз одергивал плед и поправлял ремень.

– Он тебя убьет… Дункан, только не это!

– Ничего он не сделает, mo aingeal. Конечно, может, и попытается, но я не позволю какому-то там жалкому Кэмпбеллу себя убить!

Услышав это, Марион нахмурилась. Дверь сотрясалась от ударов.

– Не забывай, он – мой брат!

Он завязал шнурок у нее на корсаже и поцеловал ее в лоб.

– Ладно, горло я ему перерезать не стану.

– Марион! – снова и снова повторял хриплый от злости и ненависти голос Джона. – Быстро открывай, или я вышибу дверь! Я знаю, что этот негодяй Макдональд в твоей комнате!

Марион с тревогой посмотрела на дверные петли, потом на Дункана, которого происходящее, похоже, не особенно взволновало.

– В окно! Дункан, прыгай в окно!

Она вцепилась ему в руку, толкая к единственному возможному выходу.

– Ты и правда думаешь, что я сбегу как трус? Открой дверь. Пускай заходит!

Дверь заходила ходуном, и с каждым новым ударом Марион вздрагивала. Дункан подтолкнул ее к двери и попытался приободрить жестом. Но она успела заметить, как его рука легла на рукоятку кинжала.

– Ну же, Марион!

Дрожащими пальцами она отодвинула задвижку, и Джон с перекошенным от ярости лицом ворвался в спальню. Он сопел, как бык, готовый напасть. Во взгляде его ясно читалась жажда убийства, и Марион инстинктивно отшатнулась. Джон посмотрел на нее, потом на Дункана. В комнате повисла тишина. В дверном проеме застыла Амелия, а у нее за спиной, держа руки на рукоятках ножей и готовясь вмешаться в любой момент, стояли Роб и Колин. Кухарка судорожно рыдала, Джон все никак не мог отдышаться.

Марион окаменела от ужаса. Джон сделал шаг вперед и замер. Окинув сестру взглядом с головы до ног, он посмотрел на неубранную постель.

В пощечину, от которой Марион отбросило к стене, он вложил всю свою злость. Девушка сползла вниз, держась рукой за ушибленную щеку и пытаясь сдержать слезы. Мгновение Дункан потрясенно смотрел на ее брата, потом, по мере того как новые чувства просыпались в нем, лицо его исказилось яростью. Испустив леденящий кровь вопль, он бросился на Джона и швырнул его к комоду. Тот пошатнулся, ваза с цветами рухнула на пол и разбилась.

Амелия вскрикнула. Марион сжалась в уголке, парализованная страхом и изумлением. Кулак рассек воздух, послышался отвратительный хруст ломаемой кости. Роберт и Колин поморщились.

– Будь ты проклят, Макдональд! – взвыл Джон, хватаясь за окровавленный нос. – Ты обесчестил мою сестру и заплатишь за это жизнью, подонок!

Он обнажил свой кинжал, но не успел поднять оружие, как клинок уперся в его собственное горло. Колин схватил его за волосы.

– Клянусь, если ты хотя бы прикоснешься к нему, я отправлю тебя гореть в аду на пару с твоим мерзавцем дедом!

С диким криком Амелия бросилась вниз по лестнице. Роб помчался следом, опасаясь, как бы она не переполошила весь клан. В таком случае дело наверняка закончилось бы кровавой резней. Марион ухватилась за ножку кровати и с трудом встала.

– Прекратите! Отпустите его!

Но Колин не обратил на нее ни малейшего внимания, и Марион совсем уже приготовилась броситься на него, когда внизу снова зашумели люди. Амелия истерично рыдала и что-то кричала. По лестнице загрохотали тяжелые шаги.

Марион показалось, что пол уплывает у нее из-под ног.

– Папа!

В комнату вошел лэрд Гленлайона, а следом – один из его приближенных. Подручный лэрда толкнул Дункана к стене, выкрутил ему руку за спину и приставил к шее нож. Кровопролитие казалось неминуемым…

– Немедленно отпустите моего сына!

Колин без проволочек подчинился и подтолкнул Джона к отцу.

– Что здесь происходит? – спросил Гленлайон.

Взгляд его глубоко посаженных глаз обежал комнату и остановился на кровати. Как только суть происходящего открылась ему, кровь отхлынула у лэрда от лица и он испустил вопль ярости.

– Этот мерзкий Макдональд обесчестил ее! – крикнул Джон, указывая обличающим перстом на Дункана, которому клинок под кадыком мешал дышать.

С губ Марион сорвался стон. Она понимала, что должна вмешаться.

Рука с кинжалом ждала сигнала, одного слова, чтобы перерезать молодому Макдональду горло. Гленлайон смерил предполагаемого насильника ледяным взглядом.

– Это я! Я сама его позвала!

– Ты позвала этого каналью к себе в постель? – переспросил Джон, сплевывая кровь. – Но ведь ты помолвлена с графом Стретмором! Теперь он не захочет жениться на такой шлюхе, как ты!

– Заткнись! – прикрикнул на сына едва сдерживающий ярость Гленлайон.

Марион встретилась взглядом с Дунканом, которого слова Джона привели в крайнее изумление. Он с трудом сглотнул. Марион посмотрела на отца. Тот ответил жестким, холодным взглядом.

– Это правда? – спросил он бесцветным голосом.

– Папа, пусть его отпустят! Он взял только то, что я отдала ему по доброй воле!

– Но почему, Марион?

– Ну… потому что…

– Чтобы наверняка лишить себя последнего шанса сделать достойную партию! – прошипел Джон.

– Граф Стретмор погиб в сражении, жалкий ты болван!

Не сводя с брата пылающих гневом глаз, Марион шагнула к нему.

– Он погиб, сражаясь за своего короля! Он не предал его, в отличие от тебя!

Джон побледнел и стиснул зубы.

– Марион, перестань!

– Не перестану! В этой комнате единственный, кто запятнал позором имя Кэмпбеллов, – это ты! И значит, не тебе судить мои поступки!

Лэрд Гленлайона нахмурил кустистые брови.

– Объяснись, Марион! Что еще за предательство?

– Джон…

Она знала, что ее откровения станут для отца ужасным ударом, а ведь жизнь и так не баловала Гленлайона подарками… Но выбора у нее не было. Марион понимала, что обязана рассказать правду. Что она и сделала, правда, не вдаваясь в подробности. В этом не было нужды. Она попыталась обрести поддержку во взгляде Дункана, однако тот отвернулся и стоял не шевелясь, потому что нож подручного лэрда все еще холодил ему шею. Плечи Гленлайона поникли под тяжестью нового удара судьбы. Он закрыл глаза и опустил голову, а потом приказал своему человеку отпустить Дункана, а сыну – выйти из комнаты.

– Отец, я могу объяснить…

– Отправляйся в мой кабинет, Джон. Немедленно!

Юноша бросил исполненный ненависти взгляд на сестру и Дункана, который выдержал его с показным равнодушием, и вышел. Колин последовал за ним. Лэрд повернулся к Дункану и внимательно посмотрел на него.

– Мне нужно поговорить с сыном. А потом я займусь вами.

И он ушел, даже не взглянув на дочь. Плечи Марион задрожали, и она, рыдая, упала на кровать. Прошло несколько минут, прежде чем Дункан подошел к ней. Марион уставилась на носки своих башмаков, не решаясь поднять глаза.

– Думаю, я имею право требовать объяснений, – глухим голосом проговорил он. – Так что насчет Стретмора?

– Прости меня! Я хотела тебе сказать, но подумала, что это может подождать. Все равно ведь он умер…

– Ты была помолвлена с графом Стретмором и ничего мне не сказала?

– А зачем мне было об этом говорить? Дункан, ведь тогда между мной и тобой ничего не было!

Он отвернулся. Марион наконец осмелилась поднять голову и уставилась ему в спину.

– Он умер, и все это уже не имеет значения.

Повисло молчание.

– Дункан, ты должен мне верить!

– А если бы его не убили, ты бы все равно отдалась мне?

– За него я бы никогда не вышла. Я его не хотела. Нашу помолвку устроил граф Бредалбэйн, потому что хотел помешать мне…

Он обернулся.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты предпочла бы простой дом в Гленко замку в графстве Ангус? Да ты издеваешься надо мной! А я подумал было… что там, в Ардохе, ты оказалась не случайно…

– Так оно и есть.

Ну конечно! Ведь там был и граф Стретмор!

Она поднялась на ноги, которые по-прежнему были как ватные, и посмотрела ему в глаза.

– Дункан, не говори глупостей! Это ради тебя я осталась в лагере после сражения. Я знала, что должно случиться что-то ужасное. И знала, что кто-то из твоего клана умрет…

– Разумеется, кто-то должен был умереть. Это же война, Марион!

– Я просто не могла от тебя уехать, особенно после того… того видения… Я видела его, Дункан! Видела тартан твоего клана, весь в крови…

– И поддалась соблазну проверить, случится это или нет? – спросил он с горечью.

Это замечание уязвило Марион в самое сердце, но она сдержалась, поскольку понимала, что заставляет ее возлюбленного так говорить.

– Мне было страшно, потому что это видение случилось, когда я была рядом с тобой, так что я… я знала…

Дункан внимательно посмотрел на девушку. Она не лгала.

– И ты знала, что мой брат погибнет? Ты хочешь сказать, что это то самое видение, которое было у тебя в ночь, когда мы ограбили «Sweet Mary»? И ты мне ничего не сказала?

Он провел рукой по лбу. Лицо его помрачнело.

– Нет, все не так! Я не знала точно, кто именно умрет. Но, Дункан… Я боялась, что это можешь быть ты. Я не знала, что именно случится. И я так испугалась, что могу тебя потерять…

– Тебе надо было мне сказать! Может, я сумел бы сделать так, чтобы моего брата не убили!

– Нет! Судьбу изменить нельзя! Неужели ты не понимаешь? Я вижу то, что будет, и ничего не могу изменить. Будущее уже прописано, оно не меняется!

Девушка упала на колени и расплакалась. С минуту Дункан молча смотрел на нее, потом вздохнул.

– Марион, прости меня. Я не должен был говорить с тобой таким тоном. Я знаю, что ты ничего не могла изменить. – И он осыпал ее лицо ласковыми поцелуями. – Что касается Стретмора…

Она открыла покрасневшие от слез глаза и посмотрела на него.

– Он очень кстати умер на поле битвы.

– Как ты можешь говорить такие страшные вещи? Ему ведь было всего девятнадцать лет! – Она умолкла, заметив выражение лица Дункана, потом заговорила снова: – Повторяю, я бы за него никогда не вышла! И никто не смог бы меня заставить.

– Но ведь, судя по всему, это была блестящая партия…

– Мне не нужны были ни его замки, ни титулы. Это тебя… Это тебя я…

Слова, казалось, застряли в ее пересохшем горле. Марион колебалась. Но отступать теперь было поздно.

– Это тебя я хотела, Дункан!

Лицо его расслабилось, губы приоткрылись. Было ясно, что он взволнован, растроган и подыскивает слова. Он обнял Марион и прижал к себе.

– Наверное, я тебя люблю…

– «Наверное» или любишь?

– Если честно, Дункан, я не хотела в тебя влюбляться. Все-таки я – дочка лэрда Гленлайона, а ты… Вдобавок ко всему я не знала, каковы твои истинные намерения. Я боялась, что ты просто хочешь воспользоваться мною, чтобы отомстить за твой клан.

– Марион!

Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо.

– Мой нежная Mòrag… Я никогда не смогу причинить тебе зло. И если ты и вправду любишь меня хоть немного, это уже больше, чем я мог надеяться!

* * *

Лэрд Гленлайона стоял у окна спиной к нему. Взгляд его блуждал по белым от снега холмам, окружавшим поместье. Бесконечное постукивание пальцами по столешнице письменного стола заставляло Дункана нервничать еще больше. И все же юноше удалось сохранить невозмутимое выражение лица, когда Гленлайон отвлекся от созерцания пейзажа и устало посмотрел на него.

– Не стану скрывать, что разочарован. Марион – моя единственная дочь, и я желал для нее другой судьбы, – заявил он без околичностей. – Выбрать Макдональда! Fuich! Марион всегда меня удивляла, но это переходит все границы разумного. – Лэрд грохнул по столу кулаком, посмотрел на сжатые пальцы, расправил их, вздохнул и закрыл глаза, словно признавая, что изменить случившееся он бессилен. – Как бы то ни было, я не собираюсь ни к чему ее принуждать. Честно говоря, я боялся, что это произойдет. У нее не было особых причин оставаться в Перте, если не считать вас. Я знаю свою дочь лучше, чем она думает. И я не слишком многословен. Мои разговоры с детьми, особенно с Марион, скорее… Но ведь мужчине трудно одному растить девочку, к тому же такую непоседливую. Я давно оставил надежды ее перевоспитать.

Он пожал плечами, повернулся к огню и посмотрел вверх, на портрет. Казалось, его отец с напряженным интересом вслушивается в разговор.

– Буду с вами откровенен, Макдональд. Ваш клан я считаю наихудшей язвой Хайленда. Но я способен оценить, что собой представляет человек, не принимая во внимание его корни и происхождение. – Он посмотрел на застывшего у входной двери Дункана. – Марион была обещана в жены графу Стретмору, вам это уже известно. Но он погиб, да примет Господь его душу! Это упрощает ситуацию, особенно в том, что касается планов Бредалбэйна. Но, поступив так, как поступила, Марион лишила себя шансов на выгодное замужество.

– Выгодное, говорите вы? – возмутился Дункан, внезапно обретая дар речи. – Но для кого?

Изнуренное, худое лицо Гленлайона ожесточилось. Он нахмурился, хотя взгляд его выцветших голубых глаз остался грустным.

– Для нее самой, Макдональд. Вы неправильно истолковали мои намерения. Я всем сердцем люблю дочь. Ради нее я готов поступиться некоторыми своими принципами. Я бы никогда не воспользовался Марион ради собственного обогащения. Я хочу, чтобы это было ясно с самого начала.

– Это ясно, сэр.

Гленлайон вздохнул и посмотрел на портрет красавца кавалера над камином.

– Ваши намерения, Макдональд, – вот что меня волнует! Зачем мужчине из Гленко преследовать дочь Гленлайона, если только он не хочет… В общем, если вспомнить, в каких отношениях наши кланы, полагаю, неудивительно, что я задаюсь такими вопросами.

– Я понимаю, – отозвался Дункан. – Но мои намерения самые честные, сэр, поверьте!

Лэрд насмешливо улыбнулся.

– Поверить вам на слово? Хотелось бы. Но вот загвоздка: я давно не доверяю людям, которые приходят из Проклятой долины. И мне трудно усмотреть в этой истории что-то помимо желания отомстить. Мне очень дорога моя дочь. Она – это все, что у меня осталось… она напоминает мою покойную супругу.

– Сочувствую вам, сэр. Марион мне рассказывала…

– Она вам рассказывала? Что ж, это хорошо.

Он задумался. Длинные пальцы лэрда нервно теребили карман небесно-голубого бархатного камзола, подчеркивавшего цвет его глаз. Дункан представил Марион в платье того же цвета…

– Вы принудили ее?

Дункан заморгал от неожиданности.

– Нет, сэр, нет!

Лэрд поморщился, потер кончик носа и окинул юношу оценивающим взглядом.

– Полагаю, это правда. Марион трудно заставить делать то, что она не хочет, разве только ценой обид и слез, и мне это известно лучше, чем кому-либо. И если я правильно разгадал природу чувств, которые она к вам испытывает… Я поверил дочери, когда она сказала, что сама пригласила вас… в свою спальню. Ей всего шестнадцать, но, насколько я вижу, она уже знает, чего хочет. Я шокирован ее поведением, и это еще слабо сказано. Но я ничего не могу изменить, не так ли? – Он горько усмехнулся и продолжил: – Надо признаться, в этом есть и моя вина. Я всегда позволял ей все, что она хотела. И сегодня я слишком устал, чтобы с ней сражаться. К великому огорчению Амелии, моя дочь куда больше любила лазить в мальчишечьих штанах по торфяным кучам, чем благонравно сидеть в доме в чистом платьице и заниматься рукоделием или читать псалмы из Библии. Да вы и сами знаете, какая Марион упрямая!

Дункан улыбнулся уголками губ.

– Да, я заметил. И язык у нее подвешен как надо.

– Именно, – согласился лэрд и прищурился. – Полагаю, мне следовало обходиться с ней построже. Ее речь и манеры оставляют желать лучшего.

– А мне в ней это даже нравится, – сказал Дункан, не переставая улыбаться.

– О да, в этом я не сомневаюсь.

Гленлайон посмотрел на него так внимательно, что Дункану стало не по себе.

– Как зовут вашего отца?

– Лиам Макдональд.

– Лиам… Не слишком распространенное в Хайленде имя. Думаю, мы с ним встречались. Скорее всего, на моих землях, но не помню, когда именно.

В задумчивости он потер подбородок, потом снова повернулся и посмотрел на картину.

– Вам известно, что человек на портрете – мой отец?

– Да, я догадался.

– То, что он сделал, нельзя ни исправить, ни простить. Он был человеком слабым, легко подпадал под чужое влияние. Я считаю, что он совершал непростительные поступки, но не хочу, чтобы за них расплачивалась Марион. – И он многозначительно посмотрел на Дункана. – Вы понимаете?

– Прекрасно понимаю, сэр.

– Как вы намерены с ней поступить теперь, когда… Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

– Я хочу увезти ее с собой в Гленко, – ответил Дункан, не моргнув глазом.

На лице лэрда заходили желваки. Он принялся перебирать пальцами звенья золотой цепочки от часов, пропущенной сквозь петельку камзола, и натянул ее так туго, что она вот-вот грозила лопнуть.

– Гленко… – прошептал он и поморщился, как если бы даже название этой долины было проклято. – И она согласилась?

– Да.

Гленлайон нахмурился и шумно выдохнул, словно признавая свою беспомощность. Дункан даже ощутил некоторую жалость по отношению к человеку, чей груз жизненных забот казался столь тяжким. Интересно, случалось Марион видеть отца улыбающимся?

– Скажите, Макдональд, а почему вы хотите увезти мою дочь в Гленко?

Дункан не сразу понял суть вопроса. Но когда понял, расправил плечи и вздернул подбородок.

– Потому что я люблю ее, сэр!

Сердце его неслось галопом, как испуганная лошадь, спасающаяся от опасности. Он только что озвучил отцу Марион чувства, которые питал к ней и которые осознал едва ли не час назад. Да, он любит Марион!

– Вы ее любите… – повторил Гленлайон громко. – И что же вы готовы сделать ради этой… любви?

– Ради Марион я готов на все.

Слова вырвались сами собой, Дункан даже удивился. Он любит Марион Кэмпбелл! Испытав приступ ярости там, в спальне, когда Джон ее ударил, он осознал, что мог бы убить за нее. Если бы Джон не был ее братом, он наверняка бы ударил его ножом.

– Поймите меня правильно, – продолжал между тем отец Марион, – я должен убедиться в том, что ваши чувства истинны. Для меня нелегко оценить, что вы за человек. Вы – уроженец Гленко, но я видел вас в бою. Вы бесспорно храбры. И, как я полагаю, человек чести. Моя дочь была в ваших руках некоторое время, и вы… – Он поморщился. – И вы отнеслись к ней с уважением. Я давно хотел поблагодарить вас за все, что вы для нее сделали.

Гленлайон подошел к маленькому одноногому столику, на котором стояли стаканы, и взял один. Потом снял с полки шкафа бутылку виски и вернулся к письменному столу.

– Вам наверняка известно, что мой отец промотал свое наследство, – сказал он, наливая себе драм янтарного напитка.

Потом открыл ящик стола и вынул ларец розового дерева с отделанными латунью уголками. Он оказался запертым. Дункан молча, с любопытством наблюдал за действиями лэрда, пока тот искал в связке нужный ключ. Наконец Гленлайон вставил маленький ключик в замочную скважину.

– Я разорен, и мне нечего дать Марион. – Он многозначительно посмотрел на Дункана. – Я хочу сказать, что не в состоянии дать дочери достойное приданое.

– Мне ничего от вас не нужно, сэр. Ваша дочь – вот все, чего я желаю.

– Да, разумеется. – Он усмехнулся себе под нос. – Хотя нет. Будем считать, что все коровы, которых вы украли с тех пор, как первый раз ступили на мои земли и я пинком под зад отправил вас домой, и есть ее приданое!

Дункан почувствовал, что краснеет. Он открыл было рот, но не произнес ни звука. Выходит, Гленлайон его запомнил? Надо же! Отец Марион открыл ларец. В нем на кроваво-красной бархатной подушке лежал серебряный кубок тонкой чеканки. Какое-то время Гленлайон рассматривал его со странным выражением на лице. Потом медленно извлек из ларца и поставил на стол рядом со стаканом, в который успел налить виски.

– Намереваетесь ли вы жениться на ней?

Дункану стало неловко. Разумеется, отец хотел убедиться, что его дочь не станет мишенью для насмешек и презрения. Но о том, чтобы связать себя с Марион узами брака, он до сих пор не задумывался. Да и хочет ли он вообще жениться? И хочет ли этого она сама?

– Дело в том… В общем, мы с Марион об этом еще не говорили. Но если она захочет… Что ж, тогда я произнесу с ней брачные клятвы.

Похоже, этот ответ устроил Гленлайона. Он плеснул виски в серебряный кубок и протянул его Дункану. Потом поднял стакан.

– Slàinte mhat!

Дункан, следуя его примеру, залпом опустошил кубок и протянул его Гленлайону, но тот отвел его руку.

– Нет, этот кубок ваш, – сказал он.

Юноша с изумлением уставился на великолепный образчик мастерства ювелиров, который поблескивал у него в руке.

– Он принадлежал вашему клану, – попытался объяснить происходящее Гленлайон, но было ясно, что он смущен. – Полагаю, пришло время его вернуть.

Велико же было удивление Дункана, когда он понял, что у него в руках – знаменитый серебряный кубок великого Макиайна, которого больше двадцати лет назад убил капитан Роберт Кэмпбелл. Этот кубок, привезенный некогда из Франции, пропал вместе с остальным добром из усадьбы лэрда Карноха, которую солдаты аргайлского полка впоследствии сожгли дотла.

– Кубок Макиайна… – шепотом проговорил он, пораженный происходящим.

– Да, это он. Вижу, вам известно о его существовании. Он хранился в этом ларце с тех самых… ужасных времен. До сегодняшнего дня я не прикасался к нему. Много раз я заставал отца сидящим перед раскрытым ларцом. Он подолгу смотрел на кубок, но тоже никогда к нему не прикасался. Думаю, он боялся… Боялся проклятия, понимаете?

– Думаю, да.

– Я возвращаю эту вещь вам. Она мне не принадлежит. Я даже рад от нее избавиться. Сама мысль, что она здесь, в моем столе, меня тяготила. Но не мог же я явиться к вашему лэрду и сказать: «Это кубок вашего отца, возьмите!» – Он помолчал, глядя на блестящее серебро. – Не думаю, что наши кланы скоро научатся сосуществовать мирно. И я знаю, что по-прежнему буду недосчитываться коров и время от времени на деревьях в Честхилле будут болтаться в петле ваши соотечественники…

Дункан сглотнул, но выдержал неодобрительный взгляд Гленлайона.

– Надеюсь только, что ради Марион вы позаботитесь о том, чтобы вас не повесили. Мне будет очень досадно приговорить к казни человека, завоевавшего любовь моей дочери.

Губы Дункана помимо воли изогнулись в усмешке. Какой цинизм! Надо же, у этого человека есть чувство юмора!

– Постараюсь не попасться, – тихо сказал он.

Гленлайон улыбнулся в ответ. И вдруг лицо лэрда просветлело, он словно помолодел лет на десять.

– И еще… Я не настолько наивен, чтобы думать, что Марион будет легко жить в Гленко. Но если она согласилась поехать с вами, значит, понимает, что ее ждет. И все же я прошу вас: позаботьтесь о том, чтобы ей не было слишком трудно.

– Разумеется, сэр! Можете на меня рассчитывать.

– Отец мой, наверное, ворочается в своей могиле…

Внезапно дверь в кабинет распахнулась и вбежали Роб Рой и Джеймс Мор. Последний бросил на стол документ со сломанной печатью и приветствовал лэрда простым кивком, без церемоний.

– Думаю, мы нашли способ вернуть документ!

Гленлайон нахмурился и посмотрел на бумагу на столе, но в руки брать ее не стал.

– Что это такое?

Джеймс Мор подошел ближе. На его покрасневшем от мороза лице играла торжествующая улыбка.

– Это приказ убить Претендента! И подписан он Джоном Кэмпбеллом, сыном и наследником герцога Аргайла.

– Проклятье! – выдохнул Дункан.

– Значит, Претендент наконец прибыл в Шотландию?

– Да, два дня назад. Он высадился в Питерхеде и скоро отправится в Перт, где его ждут с таким нетерпением!

– Слава богу! – прошептал лэрд. Он взял документ со стола, чтобы получше рассмотреть. – Как он попал к вам в руки?

– Мы перехватили почту из Форт-Уильяма, – пояснил Джеймс. – Скажем так: удалось уговорить курьеров дать нам порыться в письмах. – Он выразительно похлопал по кинжалу, болтавшемуся в ножнах у пояса. – На одном я узнал почерк сына герцога Аргайла. Сначала я решил, что это и есть тот самый документ, который мы разыскиваем. Но, если подумать, и этот вполне может пригодиться.

– Для шантажа? – спросил Дункан.

Джеймс ответил широкой улыбкой.

– Можно сказать и так! Не думаю, что Аргайл обрадуется, узнав об интригах и политических идеях своего сыночка. Этот шалопай обстряпал дело так, чтобы вся вина за него пала на отца. Представляете, что ждало бы старого Аргайла, взойди Претендент на трон? Он бы закончил жизнь под клинком Вдовы, как и его предки!

– Ну и ладно! – выразил свое отношение к делу Дункан.

Гленлайон многозначительно усмехнулся и с задумчивым видом повертел документ в руках.

– Что ж, Аргайл, теперь ты попался!

– На этом хорошие новости заканчиваются, – сказал Джеймс и с сочувствием посмотрел на Дункана. – Боюсь, твоя сестра с мужем попали в беду.

– Что?

– Тревора Макдональда арестовали за нападение на обоз с продовольствием, следовавший в Форт-Уильям. Одного солдата убили.

Дункан стиснул кубок в руке.

– В стране восстание, поэтому я сомневаюсь, что с ними обошлись мягко. Хорошо, если вообще кормят… В общем, мы столкнулись с конвоем на дороге. Их везли в Инвернесс.

– Их? Ты хочешь сказать, что Франсес не отпустили?

– Нет, – ответил Джеймс.

– Мать не переживет этой зимы!

– Колин уже уехал в Гленко. Они с твоей матерью поедут в Перт, чтобы поставить в известность твоего отца и решить, что можно сделать.

Дункан не знал, что думать и что делать. Ему хотелось тут же броситься к матери, которая наверняка едва жива после смерти Ранальда, а теперь, когда арестовали еще и Франсес… Но ведь у него теперь есть Марион и собственные проблемы…