Глава 5. Англичане!

На улицах Квебека было грязно и мокро: недавно прошел дождь, который смыл следы ушедшей зимы. Воздух был прохладный, но дувший с океана бриз обещал скорую и теплую весну. Усталые лица горожан светились радостью: наконец-то можно выйти погулять! Зима 1758—59 года выдалась трудной. Город впервые ощутил нехватку продовольствия, да и английское присутствие давало о себе знать. Ситуация сложилась катастрофическая, и губернатору Водрейю пришлось отправить двух посланцев ко двору французского монарха с просьбой о содействии.

Одиннадцатого ноября 1758 года корабли «Утард» и «Виктуар» покинули прибрежные воды Квебека, увозя на борту господ Андре Дореля и Луи Антуана де Бугенвиля. Однако надежды у жителей почти не осталось. У военного министра империалистической Британии Уильяма Пита была лишь одна цель – любой ценой захватить Новую Францию. Все чаще звучало мнение, что Франция разорена. Если это правда, то чем же она сможет помочь своей колонии размером с целый континент? Ответ на этот вопрос должны были привезти Дорель и де Бугенвиль.

Река Святого Лаврентия освободилась ото льда несколько недель назад, и на горизонте появились первые корабли. Однако новостей об «Утарде» и «Виктуаре» не было никаких. Изабель запахнула поплотнее полы своей серой суконной накидки и поспешила за желтой бабочкой, перепрыгивая через лужи и старательно обходя рытвины. У любой повозки сломается колесо, если угодит в такую… Дорога была в жалком состоянии: у дорожного смотрителя в ближайшие недели будет много работы.

В такую погоду пройти по улицам пешком было легче, чем проехать в карете. Изабель была этому только рада – она любила пешие прогулки и ничуть не расстраивалась, когда возвращалась домой в грязных сабо и чулках. Зато как это здорово – гулять по улицам и заходить в лавки за покупками! Сегодня рынок был закрыт, но девушка знала, где раздобыть все необходимое для праздничной трапезы. Ведь сегодня праздник! Приплясывая, она спустилась по улице Сен-Жан до Фабричной дороги, которая была больше похожа на ручей.

Ребятишки в сабо, измазанные чуть ли не по пояс, прыгали через потоки воды, попутно обрызгивая грязью прохожих, а иной раз и падая прямо на них. Фабричная дорога была единственной в городе мощеной дорогой. Причиной отсутствия городских дорог была эрозия почвы; землю за многие годы сильно размыло осадками. А еще на этой дороге всегда было очень грязно – после сильных дождей ручьи сносили сюда мусор со всего города.

– Здравствуйте, мадемуазель Лакруа! Славный денек для прогулки!

Изабель посмотрела вверх. Из окна ей улыбался и махал рукой старик со снежно-белыми волосами.

– Добрый день, мсье Гарно́! День и вправду чудесный! Как себя чувствует Катрин?

– Ей лучше! Она уже не кашляет и быстро поправляется!

– Это замечательно! Передайте, что на будущей неделе я зайду к ней и принесу травяного чаю и пирожных от мамы Донни́!

– Спасибо, мадемуазель Лакруа! Обязательно передам! Огромное вам спасибо!

Изабель помахала старику и пробежала мимо двух подвыпивших солдат, как раз выходивших из трактира «Синий пес». В последние несколько лет Квебек был больше похож на военный лагерь, чем на город. Начиная с 1748 года около четырех тысяч военнослужащих прошли по его улицам. Основная часть их сейчас несла вахту на заставах, разбросанных по территории страны. Гарнизон Квебека насчитывал тринадцать рот, и почти все солдаты, на радость бедным горожанам, чьи дома́ никогда не отличались роскошью и большими размерами, были расквартированы в недавно построенных в районе Верхнего города казармах. Лишь немногие военные получили на руки документ за подписью мэра, дававший им право поселиться на квартире у горожан.

Пропустив мимо ушей скабрезные шуточки солдат, Изабель поправила накидку и чуть приподняла юбку, чтобы не слишком сильно ее испачкать (и не задавать Перрене лишней работы!), и направилась к коллежу иезуитов, где учился ее брат Гийом.

– Бедный Гийом! В такой чудный день сидеть взаперти, уткнувшись носом в учебник риторики или латыни! Какая жалость!

Она подумала о монастыре урсулинок, о котором совсем не скучала. Хотя нет, со своей кузиной Клотильдой, в миру Маргаритой Биссон, она с удовольствием виделась бы чаще. И все же стоило только подумать о свободе, которую ей вернули нынешней весной, как у Изабель за спиной вырастали крылья…

Распространявшийся от монастырской пекарни приятный запах, который она вдохнула полной грудью, напомнил Изабель, что нужно зайти к брату Луи за сладкими булочками-бриошами – любимой сдобой отца. Часы на стене церкви, примыкавшей к зданию коллежа, показывали почти одиннадцать. Стоит поторопиться! Энергичным шагом девушка пересекла городскую площадь и, проходя мимо прекрасного собора Пресвятой Богородицы, перекрестилась. На улице Бюад ей пришлось обойти кучу поленьев, которые кто-то вывалил посреди дороги, и ускорить шаг, минуя позолоченное изваяние собаки, охранявшее вход в импозантный четырехэтажный дом, принадлежавший покойному торговцу Николя Жакену по прозвищу Филибер. Существует поверье, что золотой пес сумеет сохранить дом своего хозяина от любого зла. Несмотря на это, в 1748 году Филибер умер насильственной смертью, а убийца так и не был найден, так что у горожан появился серьезный повод подвергнуть легенду сомнению.

Изабель ненадолго остановилась, чтобы отдышаться и полюбоваться открывающимся перед нею видом. С вершины лестницы, ведущей в Нижний город, меж столбиков дыма, которые поднимались над островерхими крышами, крытыми кедровым гонтом и оснащенными лесенками, виднелась величественная река. Ее неторопливые воды сверкали на солнце. Несколько плотов и рыбачьих плоскодонных лодок плыли по своим делам, выше по течению виднелась флотилия каноэ – вне всякого сомнения, то были индейцы. Две бригантины и шхуна с голыми мачтами, теряющимися в путанице рей и вантов, тихо покачивались на якорях близ входа в порт.

Вскоре перед Квебеком выстроится армада торговых и военных кораблей и по лесу из мачт станут с криками летать чайки… Изабель любовалась родным городом, испытывая при этом чувство гордости. «Квебек, ты – король Новой Франции! Храни тебя Господь как можно дольше от посягательств этих англичан!» Закрыв глаза, она постаралась запечатлеть этот пейзаж в памяти, потом вздохнула, подхватила юбки и, напевая, начала нелегкий спуск в нижнюю часть города.

Когда дорога наконец стала ровной, из тени выскочил и заковылял ей навстречу персонаж, одним своим видом вселявший беспокойство.

– Добгый день, мамзель Лакгуа!

Звук этого гнусавого голоса заставил Изабель вздрогнуть. Девушка крутнулась на каблуках и увидела некрасивое лицо под копной спутанных, коротко остриженных темных волос. «Ужасная ошибка природы!» – подумала она, когда увидела его впервые. Существо улыбнулось, показывая кривые зубы, половина из которых уже превратилась в почерневшие пеньки.

– Здравствуй, мой милый Тупине́! Хочешь помочь мне нести покупки?

Создание без возраста кивнуло в знак согласия, заранее представляя вкусности, которыми девушка отблагодарит его за помощь. Изабель отдала ему пустую корзинку и направилась к Рыночной площади, где находилась пекарня Лакруа. На прилавках сегодня было пусто, зато завтра, в пятницу, здесь будет на что посмотреть! Соберется толпа горожан, и торговцы, которые часто пускают свой товар с молотка, поднимут невообразимый шум…

Повернув за угол улицы Нотр-Дам, Изабель увидела трех офицеров. Они явно спешили, раскланиваясь по дороге со знакомыми горожанами. У одного под мышкой был зажат дорожный сундук. У входа в постоялый двор «Золотое яблоко» двое индейцев, кутаясь в одеяла, спокойно курили трубку. Тут и там спешили по своим делам мужчины и женщины. Молодые рекруты под ленивыми взглядами солдат в увольнении перетаскивали ведра с водой и вязанки дров и счищали грязь, скопившуюся у домов: стекающие из Верхнего города к реке талые воды тащили с собой весь накопившийся за зиму мусор.

Девушка вошла в булочную, оставив за дверью тихий гул утреннего города. Ее встретил запах свежей сдобы, от которого сразу заурчало в животе. Взглядом сладкоежки она обвела прилавок с булочками – еще горячими, присыпанными толченым сахаром. Тупине замер перед корзиной со сладкими булками, словно пес, ожидающий своей доли угощения. Двое постоянных покупателей покинули лавку, держа под мышкой по полуфунтовой булке пшеничного хлеба. Франсуаза белыми от муки руками поправила фартук, сдула с лица надоедливую прядку волос, посмотрела на Тупине, который стоял как зачарованный, и наконец улыбнулась Изабель.

– А вот и моя прекрасная Изабель! Сегодня у тебя знаменательный день! Странно, что тебя отправили за покупками в твой собственный день рождения! Ты наверняка бы нашла себе лучшее занятие, чем бегать по грязи через весь город. Иди, я тебя поцелую!

Разрумянившись от удовольствия, Изабель перегнулась через прилавок. Невестка шумно чмокнула ее в щеку и ласково потрепала по другой, оставив на ней отпечаток измазанного мукой пальца.

– Двадцать лет нашей красавице, подумать только! Держи, это специально для тебя! Он еще горячий!

С этими словами она вынула из-под прилавка что-то завернутое в льняную салфетку. Положив сверток перед Изабель, она развернула его. На салфетке красовался большой сдобный пирог с сухофруктами и яблочным повидлом.

– Спасибо, милая Франсуаза! – воскликнула Изабель, вдохнув аромат пирога с золотистой корочкой. – Придется спрятать его под кровать, чтобы Ти-Поль не стащил!

– Под кровать? Но тогда он достанется Мюзо́!

Изабель засмеялась. И правда! Этот хитрец Мюзо – такая же сладкоежка, как и она сама! Но Франсуазе не стоит волноваться: пока она дойдет до дома, от пирога не останется ни крошки! Луи на несколько минут отошел от печи, чтобы поздравить сестренку с днем рождения и пообещать, что придет в отцовский дом к ужину.

Болтая с невесткой, Изабель наполнила корзинку, которую стоявший столбиком Тупине по-прежнему держал в руках перед собой. Перед уходом она попросила пару сладких булочек, и Франсуаза уложила их в рожок из бумаги.

Следующая остановка – кабачок семейства Говен на улице де Мёль. Он занимал первый этаж в здании, смежном с магазином отца. Каждый раз, когда она проходила мимо этого дома, Изабель вспоминала детство. Здесь она родилась и провела первые годы жизни, прежде чем отец, чье состояние из года в год увеличивалось, приобрел участок на улице Сен-Жан.

Первоначально там планировалось построить склад для хранения товара, которого становилось все больше, и магазин на улице де Мёль просто перестал вмещать все необходимое. Но, став членом Королевского совета, Шарль-Юбер Лакруа изменил свои планы. Это назначение неизбежно влекло за собой приятные перемены в общественном положении семьи, и, по его мнению, нужно было соответствовать новому статусу. К тому же теперь ему предстояло регулярно посещать еженедельные собрания Совета во дворце интенданта, а подъем и последующий спуск по дороге Монтань и улице де Повр был делом нелегким, особенно в зимнюю пору. Поэтому на новом участке построили большой красивый дом со всеми современными удобствами, а здание на улице де Мёль, в нескольких шагах от набережной, стало служить складом. Отличное решение, верно?

Изабель задержалась перед каменным фасадом дома, в котором выросла. Для любопытного и активного ребенка, каким она была, магазин казался настоящей пещерой с сокровищами. Запахи и вид продовольственных товаров, разложенных на полках магазина или же в просторных погребах, – все это было живо в ее воспоминаниях и сегодня! Она и тогда была большой лакомкой. Изабель прекрасно помнила ароматы пряностей: сладковатые и пикантные – корицы, гвоздики, мускатного ореха и черного перца; острый запах мяса, сала и смальца, который использовался у них дома для кулинарных целей; кисловатый – уксуса и соленой рыбы. И скольким еще ароматам она не могла дать названия! Все они соединились в один, очень характерный, который она называла «запах папиного магазина».

Девушка улыбнулась, вспоминая времена, когда они с Мадлен играли в этой «пещере Али-Бабы», полной заморских сокровищ. Кузина звала ее тогда Изабеллой Кастильской. Девочки целыми днями играли, превращая магазин в настоящий дворец, что частенько вызывало досаду отца Изабель. Куски бархата и тончайшего лионского сукна, блестящая медная посуда, серебряные столовые приборы заменяли шаловливым игруньям сокровища. Временами в их распоряжении оказывался даже обтянутый камчатной тканью диван или письменный стол с бронзовой фурнитурой. Какие приятные воспоминания!

– Мамзель Лакгуа? Туда, нам надо туда!

Тупине тянул ее за полу, указывая пальцем на вход в кабачок «Де Говен». Девушка кивнула и толкнула дверь заведения. Посетители – несколько праздношатающихся грузчиков, торговцы, обсуждающие сделку, и пассажиры с кораблей, временно остановившихся в порту, – были заняты своими делами и не обратили на нее внимания. Изабель направилась к стойке, за которой юная девушка вытирала оловянные чарки и расставляла их на полках у себя за спиной. Девушка подняла голову и, увидев, кто пришел, улыбнулась.

– Здравствуй, милая моя Иза! Ты, конечно же, зашла за вином для мадам Пертюи?

– За вином и еще кое за чем, Марселина! Если у тебя осталась бутылочка сливянки, я возьму и ее.

Девушка вскинула брови.

– У вашего отца она закончилась? Обычно мы у него покупаем.

– В доме осталась одна бутылка, но этого мало, потому что сегодня на ужин придут мои братья.

– И мсье Этьен тоже?

Изабель лукаво улыбнулась.

– И Этьен, конечно. Уж не надумала ли ты, Марселина, прибрать к рукам моего брата? Ему этим летом исполняется тридцать шесть, а тебе – всего четырнадцать! Он же в отцы тебе годится!

Девушка с легким раздражением передернула плечами и надула пухлые губки.

– Присядьте, я принесу вино!

И она исчезла в кладовой. У Изабель вошло в привычку раз в неделю заходить к мадам Пертюи с пинтой вина – просто чтобы немного поболтать. Мари-Мадлен Пертюи была супругой Игнаса Пертюи, королевского прокурора. Младший сын Шарля Пертюи, с которым дедушка Изабель Шарль Лакруа некогда были компаньонами, приходился отцу девушки крестником.

В былые времена прокурорская чета и родители Изабель тесно общались, и Мари-Мадлен (дети семьи Лакруа звали ее тетя Мари) относилась к Изабель с особым вниманием. Она часто дарила девочке красивые вещи, привезенные из Франции, которые, как она говорила, ей были уже не нужны. Особенно запомнился Изабель день, когда на свой пятый день рождения она получила от тети Мари очень красивую восковую куклу. Повзрослев, она поняла, что игрушка была выписана из-за океана специально для нее.

Через пару минут Марселина вернулась с кувшином. Она была очень похожа на мать, от которой унаследовала глаза цвета обсидиана, смуглую кожу и черные волосы, волной спадавшие ей на спину из-под кокетливо повязанной косынки. К несчастью, красавица гуронка Мари-Эжени, которая служила в семье Гиллемен, умерла во время родов, и ее ребенка удочерили Матье и Мари Говен. Мадам Говен умерла зимой 1757. Никто так и не узнал имя отца Марселины, однако, судя по тому, что у девочки была довольно светлая для индианки кожа, вероятнее всего, он был европейцем.

Девушка со стуком поставила кувшин на стойку и проверила, плотно ли сидит пробка. Изабель тем временем смотрела в окно, выходившее на бухту Кюль-де-сак.

– Марселина, ты, случайно, не слышала, в ближайшие дни в порту не ждут кораблей?

– Говорят, по реке поднимаются целых три! Скоро они обогнут остров и войдут в порт.

С тех пор как река снова стала судоходной, Изабель часто вглядывалась в горизонт в надежде увидеть двухмачтовое судно. И не она одна с нетерпением дожидалась возвращения посланцев от правительства.

– А что это за корабли?

Марселина качнула красивой головкой.

– Не знаю!

Изабель подумала о том, как было бы славно, если бы эти суда привезли хорошие новости. Тупине начал топтаться на месте. Ему хотелось идти дальше, потому что вознаграждение он получит, только когда все покупки будут сделаны. Изабель поцеловала Марселину в щеку и вышла.

– А ты что слышал об этих кораблях, а, Тупине?

– Ничего не слышал, мамзель!

Они подошли к перекрестку улиц де Мёль и Су-ле-Фор. Изабель посмотрела в сторону береговой батареи, располагавшейся в самом конце улицы. В просматривающейся отсюда части залива не было ни единого судна. Перед дверью ближайшего дома целовались влюбленные. Изабель подумала о красавце Николя де Мелуазе, и ее сердечко забилось чаще.

Вдруг Тупине смешно закудахтал и принялся махать руками, словно крыльями, а потом чмокнул воздух, имитируя звук поцелуя. Изабель рассмеялась. «Бедный Тупине, природа во многом тебя обделила, – подумала она. – Но ты очень добрый, даже мухи не обидишь!»

Лишенного родительской ласки Жана Тупена, которого все в городе ласково звали Тупине, воспитали сестры-августинки, опекавшие местный приют для неимущих. Мальчик отставал в умственном развитии, но был очень доброжелательным и охотно брался за любое дело. Ему исполнилось четырнадцать, когда францисканские монахи взяли его к себе. Жители нижней части города привыкли видеть его на улицах Нижнего города, где он очень любил гулять, особенно когда в порт приходили корабли. Наблюдение за огромными судами, извергавшими на причалы набережной свои неисчислимые сокровища, доставляло ему неизъяснимое удовольствие.

Зазвонили колокола на церкви Нотр-Дам-де-Виктуар. Изабель вздрогнула. «Angelus»! Нужно спешить, если она хочет помочь Перрене и Сидонии с приготовлением ужина и собирается повозиться с тестом. Торопливым шагом они с Тупине отправились на улицу Сен-Пьер. Там она взяла из рук своего помощника корзину и протянула ему две аккуратно завернутые в бумагу булочки.

– Спасибо, милый Тупине! С тобой всегда так приятно ходить за покупками!

Покраснев от удовольствия, он взял подарок своими большими руками.

– Спасибо, мамзель Лакгуа!

Изабель чмокнула его в плохо выбритую щеку и стремительно вошла в дом семейства Пертюи. Изумленный Тупине так и остался стоять у порога.

* * *

По кухне разнесся звон разбитого фаянса.

– Вот мерзость!

– Перрена, попридержи язык! Здесь у нас не корабельные верфи!

Служанка показала Сидонии язык, благо та стояла к ней спиной и ничего не видела. Пожилая кухарка как раз закончила раскатывать тесто. Перевернув пласт, она окинула его взглядом знатока и снова взялась за скалку. Ее молодая помощница, бормоча себе под нос новые ругательства, принялась собирать с пола осколки миски и куски сыра.

– Отдам Мюзо! Этот пес и так уже толстый, как поросенок! А ведь я только что вымыла пол! Вот мерзость!

Сидония, которая как раз заворачивала в тесто фаршированных пряными травами пулярок, сердито на нее цыкнула. Изабель улыбнулась и подмигнула Ти-Полю, который смотрел в блестящий, как зеркало, металлический таз и строил рожицы. Она была на седьмом небе от счастья. Запахи двух пирогов – с заварным кремом и с яблоками на сливках – приятно щекотали ноздри девушки, весьма чувствительные к кулинарным изыскам.

– Мама Донни, посмотри, хватит? – спросила Изабель, кладя на стол терку и кусок капусты.

Сидония заглянула в плошку и внимательно осмотрела содержимое. На кухне ни одно решение не принималось без ее одобрения.

– Думаю, должно хватить. Положите капусту в котелок и долейте немного вина. Но только чуть-чуть! Капуста не должна в нем плавать!

Изабель сделала, как ей было приказано. Пожилая кухарка добавила несколько секретных ингредиентов, накрыла котелок крышкой и подошла к печи.

– Ти-Поль, передайте Батисту, чтобы принес еще дров! Не хватало, чтобы я подала на праздничный стол полусырых пулярок!

– Как скажешь, мама Донни!

И Ти-Поль выбежал из кухни через дверь, которая вела во внутренний двор. Старик Батист Лефевр выполнял в доме всю мужскую работу. Сегодня он с самого утра колол дрова, а обычно управлялся и за кучера, и за садовника, и за столяра, и даже выступал третейским судьей, когда господские дети ссорились. Он родился и вырос в Сореле и, как многие жители этого региона, променял серп и грабли на мокасины и кожаные гетры с бахромой, в которых удобнее охотиться за «бурым золотом» – бобром. Он наверняка бы разбогател, если бы не пагубное пристрастие к азартным играм.

Не имея ни су за душой и будучи больше не в состоянии спать на голой земле в лесах из-за проблем с суставами, он познакомился с Этьеном, и тот посоветовал старику предложить свои услуги его отцу. Семейство как раз похоронило верного слугу Мишеля, прожившего в доме двадцать восемь лет. Поначалу Батисту, который привык к широкому простору, пришлось тяжело, однако со временем он притерпелся к условиям оседлой жизни и даже научился ей радоваться.

Шарль-Юбер Лакруа с большим уважением относился к этому безотказному и честному человеку, который оказался таким же отличным помощником в доме, как и покойный Мишель. Он даже доверял ему отнести домой свой портфель с деньгами и документами, когда после длительного собрания во дворце интенданта ему нужно было еще отправиться по делам.

Ти-Поль вернулся вприпрыжку, снова уселся перед начищенным до блеска тазом и высунул язык чуть ли не до подбородка. Перрена не упустила случая на него прикрикнуть:

– Перестань пускать слюни в миску, маленький проказник, иначе мне снова придется ее мыть! Лучше очисти пару морковок!

– Мне – чистить морковку? Ни за что! Это женская работа!

– Да неужели? И что ты тут, в таком случае, забыл? Иди и займись мужским делом! И оставь в покое мою посуду!

Ти-Полю очень хотелось остаться в кухне, поэтому он умолк и потянулся за морковкой. Перрена заглянула в стоявшую на печи кастрюлю с молоком, бросила в нее щепотку соли, кусочек драгоценного стручка ванили, запах которой так нравился Изабель, и кусочек засахаренной лимонной корочки, чтобы придать крему еще более приятный аромат. Потом разбила четыре крупных яйца и отделила белки от желтков. Белки отправились в миску, стоящую на влажном полотенце, а желтки – в кастрюлю с кремом. Из любопытства Изабель подошла поближе. Привычной рукой служанка принялась взбивать белки в легкую пену.

– Перрена, что это ты делаешь?

Молодая женщина так увлеклась своим занятием, что не заметила, как подошла Изабель. Когда та заговорила, она едва не выронила от испуга свою сбивалку.

– Ой! Мадемуазель Лакруа, вы меня напугали! А если бы я все выплеснула на стол?

– Прости меня, пожалуйста! Ты печешь для меня меренги с кремом?

Служанка попыталась напустить на себя грозный вид, но уголки ее губ приподнялись в улыбке.

– Ну-ка, брысь отсюда, маленькая лакомка! Достаньте лучше тарелки! Все ж лучше, чем бездельничать!

Изабель заглянула в кастрюльку. На поверхности молока появились мелкие пузырьки. Не переставая взбивать, свободной рукой Перрена сдвинула кастрюлю с огня и бросила в нее горсть риса. Лицо молодой госпожи внезапно осветилось улыбкой.

– Ты готовишь рисовый пудинг а-ля Конде? Да, Перрена, да?

– Ничего-то от вас не спрячешь! – с притворной строгостью пожурила ее служанка. – Ну, если теперь вы все знаете, может, достанете посуду? Скоро придут ваши братья с семьями, и вам придется присмотреть за малышами, пока мы будем накрывать на стол!

Изабель направилась к серванту, в котором хранился великолепный сервиз севрского фарфора. Отец подарил его матери шесть лет назад, и она позволяла ставить его на стол только в самых торжественных случаях. Подумав немного, девушка решила, что трапеза в честь ее двадцатилетия – достойный повод воспользоваться сервизом. Взяв полдюжины тарелок, она отнесла их в гостиную, где на огромном столе орехового дерева уже была расстелена праздничная скатерть.

В то же мгновение, весело помахивая треуголкой, в комнату вошел ее отец с зажатой под мышкой тростью с золотым набалдашником. При виде дочери он склонился в глубоком поклоне. На боку у него болталась шпага – привилегия, дарованная представителям знати, офицерам и выходцам из торговой среды, которые являлись членами Королевского совета. Отправляясь на заседание, мсье Лакруа брал ее с нескрываемой гордостью.

– Папа! – обрадовалась Изабель. – Вы вернулись так рано! Я очень рада!

Шарль-Юбер выпрямился, одернул сюртук и отдал треуголку и трость Батисту, который уже успел снять с него редингот.

– Ради моей любимой дочки мы сократили заседание!

– Ну, папочка, разве может заседание закончиться раньше обычного? – И девушка со смехом бросилась отцу на шею. – Неужели вы ушли пораньше из-за такой безделицы?

– Безделицы? Сегодня моей дочери исполняется двадцать, и ты называешь это безделицей?

Смеясь, он нежно поцеловал ее в щеку. Затем, отстранившись, окинул девушку внимательным взглядом.

– Мне кажется, ты переменилась! – воскликнул он, наморщив нос и вскинув брови.

– Ничуть, уверяю вас!

– Не знаю, не знаю…

Во взгляде Шарля-Юбера мелькнула грусть.

– Еще вчера ты была маленькая, а сегодня… Сегодня у наших дверей толпятся женихи, которые собираются отнять тебя у меня!

Изабель опустила глаза, и по щекам ее разлился румянец.

– Я не тороплюсь покинуть этот дом, папочка!

Он погладил ее по щеке и поддел пальцем подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

– Может, пока и не торопишься. Но я знаю, что скоро настанет день и моя дочка покинет семейное гнездо. И мне бы очень хотелось, чтобы, когда это случится, твой похититель оказался достоин тебя.

Изабель подумала о Николя Рено де Мелуазе де Невиле и почувствовала, что краснеет. Молодой человек происходил из знатной семьи уроженцев французского региона Ниверне, мужчины которой неизменно выбирали военную карьеру. Дед Николя, Франсуа-Мари, прибыл в Новую Францию в 1685 году. Он был командиром роты французской колониальной морской пехоты – «Compagnies franches de la marine». Незадолго до смерти, в 1699 году, у него родился сын Николя-Мари, который впоследствии тоже стал командовать ротой в колониальных войсках. От своей матери он унаследовал поместье Невиль на континенте.

– Конечно, так и будет!

Изабель обняла отца, но на сердце у нее вдруг стало тяжело. По своей наивности она не задумывалась о том, что частые встречи с Николя могут привести ее к алтарю. В голову пришла еще более тревожная мысль: а ведь и правда, если однажды она станет мадам Николя Рено д’Авен де Мелуаз, ей придется покинуть дом и все, что сегодня наполняет ее жизнь. Если бы только знать, что принесет ей супружество…

* * *

Изабель налила себе лукового супа. Девятилетняя Анна и двенадцатилетний Пьер бегали вокруг стола, распевая во весь голос:

– Сержант Лакруа, сержант Лакруа! Папа теперь сержант, ран-тан-план! Папа теперь офицер, ура-ура-ура!

– Дети, перестаньте! – с улыбкой одернула их Франсуаза.

– Хотя он мог бы стать офицером на флоте, – обронила Жюстина с мрачным видом и поймала Анну за руку, чтобы заставить ее остановиться. – Сядьте же наконец! От вашей беготни у меня кружится голова! И потом, вы уже достаточно взрослая, чтобы вести себя как полагается.

Заскрипели стулья, и все расселись по местам. Над столом повисла тишина. Удостоверившись, что дети взяли в руки нужные столовые приборы, Жюстина расправила складки на юбке и посмотрела на Луи.

– Франсуа-Марк-Антуан Ле Мерсье считал вас перспективным кандидатом. Ваш отец мог бы купить вам патент лейтенанта флота.

Луи вздохнул.

– Матушка, вы прекрасно знаете, что я никогда не желал для себя карьеры военного. Я не чувствую себя комфортно в военной форме, и запах хлеба и дрожжей мне намного приятнее, чем запах пудры и коррупции. Всем известно, что Ле Мерсье и интендант Биго нечисты на руку.

Этьен саркастически усмехнулся.

– При этом совесть не запрещает тебе поддерживать лестницу, по которой наш отец поднимается в высшее общество, правда, Луи? И без стеснения пользуешься его щедротами…

– Я делаю все, что в моих силах, чтобы прокормить детей, Этьен! – поспешно оборвал его Луи. – Ты мыслишь по-другому. Ты убиваешь индейцев, не задумываясь о том, сколько детей оставляешь сиротами!

Кулак с грохотом опустился на стол, и суп задрожал в тарелках. Побледнев, Этьен вскочил с места и замахнулся на брата. Красный от гнева и стыда, Шарль-Юбер по очереди смерил сыновей взглядом, и оба, понурившись, затаили дыхание. Маленький Люк, младший сын Луи, заплакал на коленях у Франсуазы, и молодая женщина поспешно вышла из комнаты. Плач малыша затих за дверью, ведущей в кухню.

– Довольно! – громыхнул Шарль-Юбер. – Этьен, Луи, я не потерплю такого поведения в своем доме! Сейчас не время и не место! Остается только перессориться между собой, когда англичане у дверей! Поберегите силы, мальчики, они вам пригодятся.

Этьен сел и мрачно посмотрел на брата, который извинился перед семьей за свою резкость. Шарль-Юбер кивком дал понять, что принимает извинения, и снова зачерпнул ложкой суп. Изабель нахмурилась. Неужели братья испортят ей праздник? Надо постараться направить беседу в более спокойное русло. Она накрыла руку отца своей ручкой.

– Марселина говорит, что по реке поднимаются три корабля. Вы что-нибудь об этом слышали?

– Марселина?

Этьен посмотрел на сестру со странным выражением, наводившим на мысль, что между ним и Марселиной действительно что-то происходит. Изабель подумала, что со стороны Этьена непорядочно заводить роман с такой юной девушкой, сколь бы красивой она ни была.

– Да, мне рассказала об этом Марселина. И сдается мне, милый Этьен, что ты к ней неравнодушен!

Лицо брата на секунду застыло, но уже в следующее мгновение он отвернулся и принялся есть суп.

– Три корабля? – воодушевленно переспросил Ти-Поль. – Они плывут из Франции?

– Похоже, что так, – кивнул Шарль-Юбер.

– Это послы с ответом французского короля, да?

– Очень может быть. И, вероятно, они привезут долгожданное подкрепление. Скоро мы об этом узнаем. Сегодня утром их видели дозорные острова Орлеан. Если все благополучно, то они уже вошли в порт.

– Пустые надежды, отец, – со вздохом заметил Этьен.

Изабель опустила голову.

– Иза, а твой де Мелуаз приходил тебя поздравить? Уж он-то должен знать, чем нас обрадовал король!

Девушка вскочила со стула. Оба брата насмешливо смотрели на нее. Она хотела ответить, но тут вошла Перрена и стала собирать суповые тарелки, чтобы заменить их чистыми. Сотрапезники подождали, пока на стол поставят блюда с горячими пулярками, пирогами с мясом, тушеной капустой и другими гарнирами.

– Иза, ты не ответила! – сказал Ти-Поль, нарочно привлекая общее внимание. – Ты виделась со своим красавчиком де Мелуазом? Да или нет?

Изабель наступила ему на ногу. Мальчик вскрикнул, сердито посмотрел на нее и скорчил гримаску. Жюстина, которая всегда следила за тем, чтобы ее дети вели себя достойно, одернула сына и приказала извиниться перед сестрой и всеми присутствующими, что он весьма неохотно и сделал.

– Может, он увезет тебя во Францию, Иза? Тебе не приходила в голову такая мысль? – спросил Гийом.

– Глупости! Николя – канадец, он служит в колониальных войсках. И вообще, он еще не говорил со мной о браке.

– Видите, видите! Она уже зовет его по имени! Говорю же, что она в него влюбилась! Иза влюбилась в де Мелуаза! Иза влюби…

– Довольно!

Голос Жюстины прозвучал так громко, что все вздрогнули. Франсуаза, которая недавно вернулась в гостиную, даже привстала, чтобы снова выйти, но передумала. Жюстина натянуто улыбнулась и положила себе на тарелку кусок пулярки.

– Мсье де Мелуаз станет для Изабель прекрасной партией. Он старший сын в хорошей семье, наследник поместья Невиль, и его военная карьера обещает быть весьма успешной. Он прекрасно служит под началом нашего уважаемого командующего Монкальма и очень скоро получит повышение.

– Но, мама, Николя для меня – добрый друг, не более… – пробормотала смущенная Изабель.

– Изабель, дружба часто перерастает в нечто гораздо большее. Очень скоро вы в этом убедитесь.

Шарль-Юбер окинул дочь внимательным взглядом. Он знал, что девушка неравнодушна к молодому де Мелуазу, и это его немного тревожило. Не то чтобы он ему не нравился, наоборот. В обществе Николя де Мелуаза считали человеком долга, и манеры у него были самые приятные. Но отец его, в свое время занимавший завидное положение в высших кругах канадской общины, незадолго до смерти разорился: принадлежавший ему завод по производству черепицы перестал приносить прибыль. В итоге Николя нельзя было назвать богатым, однако у него были связи, обеспечивавшие ему достойное место в обществе. А если Монкальм еще и удостоит его ордена Святого Людовика… Вспомнив о Монкальме, Шарль-Юбер расстроился. Недавно он узнал, что генерал и его свита активно суют нос в дела интенданта. Действовали они негласно, но каждый член Королевского совета с некоторых пор находился под пристальным наблюдением.

Это волновало Шарля-Юбера тем больше, что огромные дотации для Новой Франции, которая, казалось бы, активно торговала и могла себя прокормить, вызывали подозрения у короля. Что, если люди Монкальма уже имеют доказательства махинаций власть имущих? Хотя нет, вряд ли. Каждый раз, когда интендант Биго посещал Францию, чтобы отчитаться перед королем Людовиком о состоянии дел в колонии, подозрения исчезали. Но мысль о том, что это не может длиться вечно, тревожила Шарля-Юбера в течение многих месяцев. Тревожила настолько, что он просыпался ночью от сильного сердцебиения. Боль в груди тоже с каждым днем усиливалась.

Приходилось признать, что беспокойство и угрызения совести постепенно подрывали его здоровье. На данный момент слухи о том, что помощники интенданта нечисты на руку, утихли. Чтобы заткнуть рот недоброжелателям, Биго стал вести себя сдержаннее и старался не демонстрировать лишний раз свое богатство. Но долго ли это продлится? Бедняки уже давно голодали, и недавний указ об употреблении в пищу конины только подлил масла в огонь.

Коммерция мсье Лакруа между тем процветала, и это многим было не по нраву. Шарль-Юбер утешал себя мыслью, что нужно же ему поддерживать тот образ жизни, к которому его семейство привыкло… Хотя бы ради счастья его дорогой Жюстины, чью требовательность было весьма нелегко удовлетворить. Погруженный в размышления, Шарль-Юбер тяжело вздохнул. Тем временем его домочадцы принялись пересказывать друг другу городские слухи, и обстановка за столом стала менее напряженной. Желая продемонстрировать свои познания в риторике, Гийом начал цитировать Цицерона, чем вызвал дружный смех.

Жюстина, которая гордилась успехами своего старшего сына, выразила мнение, что Гийом успешно постигает искусство figuris sententiarum ad delectandum, однако ему следовало бы поработать над стороной ad docendum своих речей, что поможет ему стать добрым иезуитом. Юношу, полагавшего, что он уже многого достиг, замечание матери не порадовало. Чтобы отыграться, он напомнил ей, что собирается посвятить себя не Церкви, а литературе, которая, по его мнению, есть искусство не менее благородное, чем проповедование абстиненции. Жюстина моментально помрачнела, что случалось каждый раз, когда ее ожидания не оправдывались, и приняла надменный вид.

Если не считать этого небольшого инцидента, настроение у сотрапезников было самое приятное. После десерта и кофе на столе появилась сливовая наливка – финальный аккорд трапезы. Франсуаза отвела детей в кухню мыть руки, а Перрена принялась убирать со стола. Мужчины достали трубки и вытянули ноги под столом. Настал момент тишины, которым Изабель насладилась сполна.

Ужин едва не обернулся семейной ссорой, но в конце концов все обошлось. Изабель знала, что обязана этим маленьким чудом своим двум старшим братьям, которые не любили семейных застолий. Луи и Этьен родились в первом браке отца с Жанной Лемлен, которая скончалась в 1731, оставив их сиротами десяти и восьми лет от роду. Отец отдал их на воспитание Антуану и Николетте Лакруа, которые жили в деревне Анж-Гардьен, расположенной в нескольких лье ниже по течению от Квебека. В 1738 Шарль-Юбер женился на Жюстине и забрал детей домой. Отношения между мачехой и пасынками никогда не были хорошими. Жюстина сочла, что Луи и Этьен дурно воспитаны, и часто ставила им в упрек их «деревенские» манеры. Однажды в пылу ссоры она даже заявила, что их мать наверняка была простоватой полуграмотной дочкой фермера.

Братья Лакруа, которым в то время было соответственно семнадцать и пятнадцать лет, не собирались подчиняться капризам новой матери, холодной и несговорчивой, к которой они не испытывали и намека на симпатию. Шарля-Юбера это, конечно, огорчало, однако ему удалось призвать сыновей к порядку, и те покорились неизбежному. Жюстину же, судя по всему, подобное положение вещей не беспокоило. Она была холодна даже с собственными детьми. Можно ли было ожидать, что такая женщина примет с распростертыми объятиями чужих? В конце концов они все же научились относиться друг к другу с уважением.

Тиканье больших настенных часов и обильная трапеза навевали дремоту. Еще немного, и Изабель уснула бы прямо на стуле, но тут в дверь постучали. Батист пошел открывать и вернулся через пару минут с запиской.

– Для мадемуазель Изабель! – церемонно объявил он, протягивая запечатанный конверт девушке.

Удивленная Изабель села прямо. От кого могло прийти послание поздним вечером? Не потрудившись прочесть имя отправителя, она распечатала письмо и пробежала глазами первые строчки. Все ждали ее слов. Щеки девушки порозовели. Николя в Квебеке! Он спрашивал, можно ли ему навестить ее сегодня, но, к сожалению, только после встречи с Монкальмом и заседания штаба. Судно «Шезин», на борту которого находился де Бугенвиль, только что встало на якорь в порту. Сердце девушки забилось, как пойманная птичка.

– Ну что там, что? – нетерпеливо спросил Ти-Поль. – Приглашение на бал?

– Нет. Это… от мсье де Мелуаза. Он в Квебеке. Его корабль сегодня вечером прибыл в город, и он отправился в штаб…

– Ну, что я говорил? – победно заявил Ти-Поль. – Она в него влюбилась!

– Не говори глупости, маленький безобразник!

Потупившись, Изабель сложила письмо и спрятала его в рукав.

– И чего же он хочет? Расскажите нам, дочь моя! – попросила Жюстина, которая даже не пыталась скрыть своего удовлетворения.

– Он просит разрешить ему меня навестить.

– Сегодня? Но не слишком ли поздно?

– Я могу попросить его прийти завтра, матушка, если…

– Нет! Не будем огорчать такого славного юношу! Пускай приходит! Сидония побудет с вами в гостиной.

Изабель почувствовала, как в висках застучала кровь. О большем нельзя было и мечтать! Николя хочет ее видеть! С момента их последней встречи прошло больше месяца. Это был лучший подарок, какой она могла пожелать. Она увидит своего Николя сегодня же! Слегка нервничая, она написала ответ на клочке бумаги и аккуратно его сложила. Батист отнес записку ожидавшему у дверей солдату.

Дети играли в кегли при активном участии Мюзо, который радостно вилял хвостом и ронял все подряд. Мужчины вели беседу о том, предоставит ли Франция своей канадской колонии военную помощь. Что касается Изабель, то ее мысли были далеко.

– Вы действительно думаете, что англичане дойдут до самого Квебека? – вдруг спросил Ти-Поль.

Звонкий голос брата вернул Изабель к реальности, и она подняла глаза от своего стаканчика с разбавленной наливкой.

– Луисбург они и правда захватили, но ведь это не значит, что англичане уже у наших дверей?

Шарль-Юбер положил трубку на стол и с грустью посмотрел на дочь. Изабель перевела на него взгляд своих прекрасных зеленых глаз, и он вдруг осознал, какой красавицей она стала. С тех пор как дочь стала выезжать в свет, он слышал о ней множество лестных отзывов. Открытие взволновало его. Его крошка Изабель, его шалунья, его выдумщица, его солнышко и радость, превратилась в прелестную молодую женщину.

Мужчины смотрели на нее, такую красивую и юную, с вожделением, словно голодные волки. Ее дни под его крышей отныне были сочтены. Изабель достигла брачного возраста, и претенденты на ее руку, конечно же, не заставят себя ждать. Взять хотя бы этого де Мелуаза, который увивался за ней всю зиму! Шарль-Юбер надеялся, что хлопоты, связанные с наступлением англичан, охладят пыл молодого военного. Однако, как теперь выяснилось, этого не произошло. Пусть это эгоистично, но ему очень хотелось, чтобы дочь побыла с ним еще немного. Он устало покачал головой.

– Изабель, радость моя, не думай, что англичане удовольствуются этой затерянной в туманах Атлантики крепостью!

– Говорят, они уже начали ее сносить, камень за камнем, – сердито подхватил Этьен. – Скоро от нее останутся одни руины, и им не придется ничего возвращать, если вдруг остров Руайяль снова отойдет к нам, как это было в 1748.

Жюстина села ровнее и обратилась к дочери:

– Война – не та тема, которую приличествует обсуждать дамам, Изабель! Вам было бы уместнее заняться вышиванием.

Девушка пропустила слова матери мимо ушей. Не было такой темы, которую Жюстина сочла бы приемлемой для себя и своей дочери, поэтому Изабель перевела взгляд на отца и спросила с тревогой:

– Но неужели они придут сюда? Неужели они не знают, что Квебек неприступен?

– Неприступен? А разве не говорили так и о Луисбурге? – резко заявил Луи. – Ты такая наивная, Иза! Английский флот уже давно стал частью акадийского пейзажа. И, как говорят, кораблей становится все больше. Только такие же идиоты, как Тупине, еще могут надеяться, что все обойдется! Скоро они явятся и начнут осаду. На этот раз англичане решили заполучить все наши земли, уж можешь мне поверить! Иначе зачем бы мне оставлять пекарню на мою бедную Франсуазу и поступать в ополчение?

Еще в январе, по совету Монкальма, губернатор Водрей стал набирать ополчение в трех регионах Новой Франции – Монреале, Труа-Ривьер и Квебеке. Всех мужчин возрастом от шестнадцати до шестидесяти, способных держать оружие, обязали влиться в его ряды под угрозой сурового наказания.

Перрена, которая, прислушиваясь к разговору, снимала чайник с огня, охнула.

– Простите, я обожгла руку.

Изабель перехватила ее испуганный взгляд и догадалась, что ее тревожит.

– Папа, они дважды пытались захватить Квебек, но так и не смогли!

– Пресвятая Дева нас всех защитит! – вставила свое слово Жюстина.

Этьен горько усмехнулся.

– Если бы! Мачеха, неужели вы полагаете, что ваши молитвы повернут английскую армию вспять?

Жюстина вздернула подбородок и метнула на Этьена убийственный взгляд. Она терпеть не могла, когда братья обращались к ней «мачеха», и знала, что они это делают, чтобы ее позлить.

– Если Франция больше не думает нам помогать, то наши земли скоро перестанут быть французскими, – сказал Луи. – Армия в плачевном состоянии. Дезертирство и отсутствие субординации – это вещи, к которым все уже давно привыкли. Мы остро нуждаемся в обученных солдатах, но Франция отказывается нас ими обеспечить!

– Дождемся ответа от короля! Послы Водрея вернулись, и скоро мы все узнаем. Как говорится, не стоит продавать шкуру неубитого медведя!

Изабель уныло склонила голову.

Трудно было поверить, что однажды англичане станут их повелителями. Николя никогда в открытую не говорил ей о нависшей над колонией опасности. Наоборот, он старался успокоить ее, повторяя, что война преимущественно идет в Европе и что Франция ничуть не тревожится за свои американские колонии.

Девушке вспомнился прекрасный вечер в доме интенданта Биго. Николя и еще несколько офицеров долго обсуждали судьбу колонии. Изабель же больше интересовали музыка и танцы, поэтому она слушала вполуха. Она не приняла всерьез слов своего кавалера. Разумеется, она слышала, что англичане время от времени нападают на аванпосты региона Великих озер и Огайо, попирают прекрасный флаг с изображением геральдических лилий, но все же…

Прошлым летом англичане захватили форт Фронтенак. Отступая к форту Ниагара, французские войска взорвали свою крепость Дюкен. Но разве Монкальм не отразил атаку неприятеля под крепостью Карийон? Это произошло за несколько недель до падения Луисбурга. Николя особенно отличился в том сражении. Неужели это их последняя победа? С тех пор англичане разрушили несколько деревень на полуострове Гаспези и угомонились. Но зима закончилась, с реки сошел лед, и перед завоевателями открылся прямой путь к Квебеку. Станет ли город их новой целью?

– Но не посмеют же эти еретики отправить жителей Новой Франции в свои южные колонии, как они это сделали с нами, акадийцами? – с тревогой спросила Перрена, водружая на стол кипящий чайник.

– Кто знает?

– Они не посмеют! – воскликнула Изабель.

В свое время Перрена рассказала своей юной госпоже, какой ужас довелось пережить тысячам акадийцев во время принудительной депортации. Она оказалась в числе тех немногих, кому удалось избежать переселения, но какой ценой! Отца, мать, братьев и сестер отправили в английские колонии, и Перрена понятия не имела, куда именно. Вряд ли им доведется еще свидеться… Некоторые англичане впоследствии признали, что ими была допущена ошибка, однако это не помешало им погрузить жителей Луисбурга на корабли и отправить их на историческую родину. Переехать навсегда во Францию? Изабель поежилась. Господи, ну какая же она наивная! Голос Луи отвлек ее от размышлений:

– Наши люди давно голодают, поэтому вполне может статься, что смена власти некоторым пойдет на пользу. Голод никогда не был хорошим советчиком. Многие считают, что сменить одно ярмо на другое – не такая уж большая печаль.

– Луи Лакруа, как вы смеете говорить столь ужасные вещи! – возмутилась Жюстина.

– Я всего лишь повторяю услышанное. Люди недоедают и хотят жить в мире. Война разоряет эту страну… постойте, с какого года? Население сыто ею по горло и считает, что при англичанах жить будет легче. Разве нынешнего пайка – полфунта хлеба и куска конины в день – хватит, чтобы сражаться с врагом или вспахать поле? И, что хуже, они не могут заниматься тем и другим одновременно. И чем меньше будет засеяно полей, тем сильнее будет зверствовать голод.

– А мне кажется, у нас прекрасные солдаты! – отчаянно краснея, осмелилась вставить слово в беседу юная Анна.

Франсуаза сделала ей знак помолчать. Изабель налила себе чашечку травяного чая и рискнула высказать свое мнение:

– Наши люди никогда не согласятся, чтобы ими правили англичане!

Луи едва заметно улыбнулся и наставил на нее указующий перст.

– Если бы ты почаще отвлекалась от своих рюшечек и ленточек, сестренка, не слушала разных фанфаронов и смотрела бы по сторонам, то знала бы, о чем я говорю! Пока ты со своими приятелями танцуешь на балах и ездишь на пикники, простые люди ищут себе пропитание на дне пустых чанов с солониной! Где ты была, когда возле дворца наместника собрались женщины и привели с собой голодных детей? Может, уплетала деликатесы за столом у великолепной мадам Бобассен?

– Из ваших слов следует, что вам все равно, какому королю служить – французскому или английскому!

– Вовсе нет. Моя бедная Иза, ты так ничего и не поняла! Ты когда-нибудь задумывалась о том, почему у господ Биго, Водрея, Монкальма и даже твоего дражайшего де Мелуаза всегда есть хлеб на столе, в то время как пайки горожан и простых солдат постоянно сокращают?

– Интендант Биго, как и все, ест конину! И на столе у мадам Пеан тоже…

– Я не желаю больше это слушать! – вскричала побледневшая Жюстина и встала. – От ваших кощунственных речей у меня голова идет кругом! Стыдно ставить под сомнение намерения нашего добрейшего короля и господина интенданта! Наш великодушный мсье Биго делает все, что в человеческих силах, дабы вызволить эту страну из беды! Мы – подданные короля Людовика, и нам следует ему доверять!

Шарль-Юбер допил сливянку и при этом старался не смотреть на старших сыновей. Он тоже был очень бледен. Жюстина залпом опустошила свою рюмку, весьма сухо пожелала всем приятного вечера и удалилась в спальню. Перрена спросила, не желает ли кто-нибудь еще сладкой наливки, и собрала пустые рюмки. Франсуаза, которая давно устала от дискуссий, вернулась в кухню. Дети и Перрена последовали за ней. Изабель прикусила губу, чтобы не заплакать. В итоге братья все-таки нашли способ испортить ей праздник. Луи подпер щеку ладонью. Гийом и Ти-Поль сидели тихо, как мышки, довольные тем, что им разрешили присутствовать при разговоре пререкавшихся взрослых и не приказали выйти из комнаты. Этьен покручивал наливку в рюмке, с трудом сдерживая негодование. Шарль-Юбер опустил голову: чувство вины стало для него уже привычным бременем.

Намеки сыновей на излишне роскошную жизнь представителей высшего общества выводили его из себя. И как только им не стыдно заговаривать об этом в его доме, да еще и в присутствии его супруги? Разве не является Луи владельцем прекрасной булочной в Нижнем городе, а Этьен – преуспевающим торговцем пушниной? И благодаря кому? Своему отцу, Шарлю-Юберу Лакруа! Конечно, он не всегда действовал честно, но зла никому не делал, по крайней мере нарочно. Несколько выгодных сделок, удачных вложений… Но разве он один пользуется полученными прибылями? И потом, в последние годы торговые дела в колонии явно пошли в гору!

Шарль-Юбер прекрасно знал, что говорят люди за его спиной: «Этот Лакруа из шайки Биго!» Но колония остро нуждалась в людях, которые не боялись осваивать новые рынки и развивать тем самым ее экономику. Неужели они этого не понимают? Ведь вполне справедливо, если предприимчивые дельцы получают от своих сделок прибыль!

И все же он не решился отстаивать свои интересы вслух. Его удерживало чувство вины, которое росло день ото дня и разъедало ему душу. Пока простой люд недоедал, он заполнял трюмы кораблей редкими и дорогими деликатесами и отправлял их во Францию и на острова. Солдатам действительно приходилось под страхом смерти есть конину, в то время как он платил одному фермеру в деревне Силлери, чтобы тот откармливал для него свиней и телят. Просто Жюстина наотрез отказалась есть конину: «Я не стану есть своего кота или собаку. И мясо лошади тоже!» Как всегда, ему хотелось ей угодить, и чем дальше это продолжалось, тем сильнее его мучила совесть.

Делать женщину счастливой – разве это дурно, неправильно? Когда по приказу Биго множество мельниц закрыли, чтобы сократить потребление населением муки, он добился разрешения продолжить работу для племянника жены Пьера Биссона, проживавшего в Пон-Руже. Из его муки был испечен и тот хлеб, который они сегодня ели за ужином… Эта мысль развеяла чувство вины и направила его по пути, который он определил для себя в день своего бракосочетания с Жюстиной Лаэ.

– Не смейте меня упрекать, слышите! Все, что я делаю, делается для вас и вашей матери! Вам следует это понимать.

– Она нам не мать! Единственное, что я могу сказать, так это то, что эта гарпия медленно убивает вас! Вы сильно изменились, отец! Раньше вы превыше всего ценили честь и порядочность, а сейчас для вас главное – выгода! И эта женщина, которая с виду само благочестие…

– Замолчи, Этьен! Я запрещаю тебе…

Но молодой человек уже вскочил на ноги.

– Отец, мы не ставим вам в упрек то, что вы для нас сделали. Но в народе говорят о восстании, понимаете? Нужно подавать людям хороший пример! Они давно не верят власть имущим и уверены, что вы нарочно устроили голод, чтобы набить свои карманы. А еще говорят, что урожай потеряли потому, что Господь хотел нас всех покарать за то, что творится за стенами дворца интенданта! Отец, подумайте об этом!

Этьен посмотрел на сестру.

– Прости меня, Изабель. Но я не хочу, чтобы говорили, будто я тоже пользуюсь щедротами Биго. Пойду к «Говену», Ленуар с Жюльеном наверняка уже там. Еще раз с днем рождения!

И он ушел. Над столом повисло молчание. Гийом принялся раскачиваться на стуле, скрип которого вызвал у Изабель раздражение. Она стиснула зубы. Этьен был в семье кем-то вроде белой вороны. Ему всегда удавалось нарушить спокойствие, когда они собирались за одним столом. Он жил, как индеец, носил одежду из кож, от которой противно пахло, и понятия не имел о том, что такое хорошие манеры. И, вдобавок ко всему, сегодня выяснилось, что он совращает четырнадцатилетних девиц! Хорошо, что у Луи больше здравомыслия. Как и Этьен, он терпеть не мог Жюстину, но у него хватало ума держать язык за зубами. Не в силах больше сдерживаться, Изабель убежала к себе в комнату, чтобы выплакаться от души.

* * *

В доме было очень тихо. Изабель открыла глаза и поняла, что в комнате темно. Она прислушалась – никаких звуков. Неужели все уехали? Она встала, на ощупь нашла подсвечник и неслышными шагами спустилась в гостиную. Там тоже было темно. Единственная свеча освещала угол комнаты, где, выронив из рук вязание, дремала Сидония. Перед очагом в своем любимом кресле сидел Шарль-Юбер. Больше в гостиной никого не было.

Девушка довольно долго стояла, глядя на отца. Его округлый живот медленно поднимался и опускался в ритме дыхания. Она часто подтрунивала над его чрезмерной полнотой, заявляя, что наличие живота объясняется тем, что такое большое и доброе сердце просто не поместится в маленьком теле. Сердце у отца и вправду было такое же большое, как и их страна. Наверное, слишком большое. А супруга ему досталась весьма требовательная. Ее, свою дочку, он тоже любил безумно и ни в чем не мог ей отказать. Заметив присутствие Изабель, отец повернулся к ней:

– Это ты, моя куколка?

Девушка вышла из тени.

– Да, папа.

Он протянул руку, приглашая ее подойти поближе.

– Мне очень жаль, моя девочка, что все так вышло.

– Не расстраивайтесь, папочка! Этьен таков, каков он есть, и с этим ничего не поделаешь.

– Это правда… Мальчик очень упрям. Какая жалость! Но попробовать все равно стоило. Я предложил ему работу в своем магазине – он отказался. Не понимаю… Он предпочитает слоняться по лесам в компании индейцев! Иногда я даже задаюсь вопросом, почему…

– Не стоит из-за этого огорчаться! Этьен по натуре очень свободолюбивый и вспыльчивый, и в городе его никто не удержит. Даже женщина.

Шарль-Юбер какое-то время молчал. Этьен так и не женился, хотя было время, когда он всерьез полагал, что его сын влюблен. Однако его избранница – по крайней мере так сказала Жюстина – умерла. С тех пор прошло много лет. Как звали ту девушку? Нет, имени уже не вспомнить… Изабель права – Этьена не изменишь. Хорошо еще, что он занялся торговлей мехами.

– Уже поздно. Боюсь, твой дорогой де Мелуаз уже не придет.

Изабель успела забыть о предполагаемом визите Николя. В панике она бросила взгляд на часы. Четверть двенадцатого! Неужели он забыл о ней или, может, собрание штаба слишком затянулось? Но тогда почему он не прислал записку с извинениями? Отец медленно встал, и его тело, словно старая устрица, которой многие годы приходилось противостоять силе течения, тяжело всколыхнулось.

– Думаю, пора дать отдых моим старым косточкам! Завтра будет новый день.

Прищурившись, он посмотрел на Сидонию.

– Идите спать, папочка, я о ней позабочусь.

Кивнув в знак согласия, он поцеловал девушку в лоб.

– Хорошо. Доброй ночи, моя куколка.

– Доброй ночи, папочка!

Вскоре под его весом заскрипела лестница. Изабель подошла к камину: ей хотелось ощутить тепло огня. Так, глядя на языки пламени, она простояла довольно долго. Ей было грустно. Как уныло заканчивался день, хотя его начало было таким славным! Этьен превратил праздничный ужин в честь ее двадцатилетия в катастрофу, и, в довершение всего, Николя не пришел. Ужасный день, просто ужасный!

Девушка устало опустилась в кресло. Сидония спокойно посапывала рядом. Милая мама Донни! Она была для девушки роднее и ближе, чем Жюстина. Изабель никогда не испытывала особой привязанности к родной матери. Девушке всегда казалось, что, как бы она ни старалась, ей ни за что не удастся сделать «так, как до́лжно». Мать постоянно делала ей замечания по поводу внешнего вида, рукоделья и даже ее манеры говорить. «Ты изъясняешься, как дочь извозчика, Изабель!» «Глядя на тебя, можно подумать, будто ты целый день барахталась в грязи, как какая-то нищенка!»

Бывали дни, когда Изабель завидовала своей двоюродной сестре Мадлен, которая была сиротой. Правда, она тут же себя одергивала, зная, что Мадлен завидует ей уже потому, что у нее есть мама, которую можно поцеловать. Хотя, честно говоря, Жюстина не одобряла такого рода проявлений привязанности. Когда она последний раз искренне обнимала свою дочь или шептала ей на ушко ласковые слова просто потому, что хотела выразить свои чувства? Но ведь должна же она хоть немного ее любить… Разве есть на свете матери, которые не любят своих детей? Может, если бы она, Изабель, была мальчиком… Временами Жюстина бывала нежна с Гийомом и Ти-Полем. Не сказать, чтобы девушка завидовала братьям, и все же… Счастье, что отцовской любви ей хватало сполна.

Сидония шумно вздохнула и заерзала в своем кресле, так что оно заскрипело. Наверное, пора разбудить ее и идти спать. Изабель встала. Она была готова задуть свечу, когда с улицы донесся стук колес. Она посмотрела в окно, но было слишком темно. И все же ей показалось, что карета остановилась перед их домом. Послышались голоса. Неужели все-таки Николя? Ведь уже так поздно…

Не задаваясь больше никакими вопросами, она прошла к входной двери и приоткрыла ее. Возле кареты в свете фонарей стояли трое мужчин. Один из них шагнул в сторону дома. Он был среднего роста и крепкого сложения. После недолгих колебаний он повернул назад. Поставив ногу на подножку, он обратился к одному из спутников, и Изабель узнала голос. Николя! Вот только прилично ли ей выходить на улицу в столь поздний час?

Отмахнувшись от всех правил хорошего тона, она выскочила на холодный воздух и остановилась на последней ступеньке лестницы. Следует ли ей позвать его? Де Мелуаз обернулся.

– Мадемуазель Лакруа?

– Мсье де Мелуаз, это вы?

Он подошел к лестнице, однако остановился у ее подножия. При свете луны Изабель увидела, что он улыбается. Зажав треуголку под мышкой, молодой человек отвесил вежливый поклон.

– Мадемуазель Лакруа, я сожалею, что заставил вас ждать. Заседание закончилось намного позже, чем я рассчитывал, и у меня не было возможности послать вам записку. Нижайше прошу меня простить!

– Охотно вас прощаю, мой друг! Я понимаю, что дела колонии имеют для вас первостепенное значение.

– Благодарю вас за снисходительность, мадемуазель.

В дальнем конце улицы показался покачивающийся фонарь ночного сторожа. Между молодыми людьми повисло неловкое молчание. Спутники де Мелуаза по-прежнему ждали его у кареты, и Изабель чувствовала, что они на нее смотрят.

– Не хотите ли войти ненадолго? – предложила она.

Де Мелуаз нервно теребил уголок своей треуголки.

– Полагаю, это не очень удобно – наносить визит в такую позднюю пору…

Изабель нахмурилась. Зачем тогда приезжать, если не считаешь приличным войти в дом?

– Сидония до сих пор в гостиной, мы будем не одни. Это вас устроит?

– Я прошу вас уделить мне несколько минут, не больше.

Он махнул своим спутникам, и те сели в карету. Николя нерешительным шагом прошел за Изабель в дом. В гостиной девушка указала ему на кресло, однако ее поздний гость предпочел остаться стоять. Она решила последовать его примеру. Сидония по-прежнему тихо спала в кресле.

– Может, нам лучше ее разбудить?

Изабель посмотрела на свою милую кормилицу.

– У нее глубокий сон. Думаете, это обязательно?

Молодой человек нервным жестом поправил ворот камзола и бросил взгляд на пожилую женщину, которой в данной ситуации была предназначена роль дуэньи. Честно говоря, ему совсем не хотелось ее будить. Уже само его присутствие в доме в такое время было нарушением приличий. Изабель подошла и протянула руку ладошкой вверх. Он уставился на эту ручку, которую ему так хотелось взять в свои руки. Девушка выжидательно посмотрела на него.

– Вашу шляпу, мсье!

– О, простите!

Их пальцы соприкоснулись, и низ живота обоих опалило желанием. Николя распрямил плечи и опустил глаза из опасения, что Изабель заметит его волнение. Впрочем, если бы он в этот момент посмотрел ей в глаза, то увидел бы там отражение своих собственных чувств.

Она подошла к столику, чтобы положить на него треуголку, предоставив ему любоваться мягкими изгибами ее тела. Голос разума пытался его урезонить. Уйти немедленно! Верх неприличия – являться в чужой дом посреди ночи! Неотесанный болван! Он так спешил увидеться с Изабель, что осознал, который на самом деле час, только когда кучер остановил лошадей перед ее домом. Если бы Изабель не вышла, он бы, конечно же, уехал.

– Путешествие мсье Бугенвиля было приятным?

Она повернулась и теперь смотрела на него с той очаровательной улыбкой, которая пленила его в их первую встречу. Ему вдруг до боли захотелось прикоснуться к этим губкам своими губами, ощутить их вкус…

– Да, если только переход через Атлантику может быть приятным… Он вернулся бы раньше, если бы корабль не попал в ледяной плен возле мыса Нордкап. Но все обошлось, слава богу.

– Его миссия увенчалась успехом?

– Она имела умеренный успех, так будет вернее.

– Король снизошел к нашим просьбам?

Де Мелуаз вздохнул. Ему не хотелось пересказывать девушке то, что только что поведал им Бугенвиль: короля отныне не заботит судьба колонии, которая стоила ему огромных денег и почти ничего не давала взамен. Еще по пути во Францию Бугенвиль оставил прошение, описав в нем сложную ситуацию, в которой оказалась Новая Франция. Он также отметил настойчивость, с которой англичане посягают на ее независимость, и необходимость отразить их нападки. Однако ничего из того, что он говорил или писал, не произвело впечатления на министра Берье. Этот государственный муж дал Бугенвилю понять, что у короля и так достаточно забот.

– К сожалению, не в той мере, как мы рассчитывали. Ресурсы нашей родины не безграничны. Франция истощена войной, которую ведет на континенте. Наши силы тоже тают, и мы все дороже платим за победы. Мне неприятно сообщать вам об этом, мой друг, но Франция, боюсь, решила отступиться от своих «конюшен». Министр Берье недвусмысленно дал понять Бугенвилю, что интересы короля сейчас не здесь, а в Европе, и именно там сейчас решается будущее: «Глупо пытаться спасти конюшни, когда дом горит!» Министр даже не счел нужным передавать наше прошение королю. Нашей армии не хватает оружия, наши солдаты голодают и не ждут от завтрашнего дня ничего хорошего. Франция же дает нам мизерное количество боеприпасов и провианта и какие-то жалкие четыре сотни рекрутов подкрепления.

– Но я слышала, что по реке поднялось только три корабля! Где же тогда эта армия?

– Если верить Бугенвилю, подкрепление прибудет очень скоро, правда, при условии, что на то будет Господня воля. Океан кишит пиратами Георга. Угроза со стороны этих разбойников на море и английского флота, заблокировавшего устье реки Святого Лаврентия, растет по мере того, как увеличивается их армия. Подкрепление к ним прибывает тысячами!

– Все это ужасно, мсье де Мелуаз! Я думала, Франция дорожит рынком мехов, который приносил ей такую прибыль в прошлом!

– В настоящее время он дает намного меньше денег. И потом, меняются настроения, взгляды… Великие умы, которые ныне правят Францией, больше интересуются философией, чем такими приземленными вещами, как потребности ее колоний! Руссо, Вольтер, Монтескье… Королевские министры попали под влияние их возвышенных идей. «Конюшни»! Для них Канада – задворки мира. Когда-нибудь они станут локти себе кусать, но будет поздно! У страны действительно огромные долги, но знать между тем утопает в роскоши. Герцог Орлеанский выгреб из казны нашей доброй родины все до последнего су. И, к нашему несчастью, наш возлюбленный король поступает не лучше. А мы… мы умираем с голоду…

Изабель невольно опустила глаза, и ее круглые щечки окрасились румянцем. Внезапно ему в голову пришла мысль, что она, возможно, что-то знает о торговых делах отца и о лихоимстве и махинациях окружения интенданта Биго. Бугенвиль в своем послании королю изложил все, что ему было известно по этому поводу. Сегодня вечером он рассказал об этом Николя. Это было весьма неприятно, однако он знал, что у Бугенвиля не было выбора. Он донес на тех, кто был причастен к расхищению средств, выделяемых колонии Короной. К несчастью, Шарль-Юбер Лакруа входил в число злоумышленников. У Бугенвиля и Монкальма имелись доказательства: торговые корабли, которые шли от Антильских островов, были досмотрены в открытом море еще до прибытия в Квебек. Подразумевалось, что порученцы интенданта выкупят груз, чтобы потом продать его с большой выгодой для себя. Негоциант Лакруа входил в число этих последних. Какой скандал! Настала пора положить этому конец. Николя с грустью думал, какие испытания вскоре выпадут на долю Изабель. Но он сумеет ее защитить! Да-да, он защитит ее от позора…

Изабель между тем была занята своими мыслями. Неужели братья правы? Ей не хотелось продолжать этот разговор, не обещавший ничего хорошего. Но и подойти к Николя, чтобы сказать ему, как сильно она соскучилась, девушка тоже не решалась.

Сидония заворочалась в своем кресле и что-то пробормотала во сне. Молодые люди замерли на месте. Если она их застанет, как Изабель объяснит присутствие посетителя в гостиной в такой поздний час? К счастью, кормилица не проснулась.

– Я принес вам… подарок.

Де Мелуаз вынул из кармана камзола несколько листов бумаги и принялся нервно их теребить.

– В Париже мсье Бугенвиль имел удовольствие встретиться с мэтром Франсуа Купереном. Еще до отъезда я имел дерзость попросить его… В общем… Я знаю, как вы любите играть на клавесине, поэтому… Это ноты. Для вас!

Изабель смотрела на листки бумаги, которые он ей протягивал, с невыразимой радостью. Новая пьеса для ее клавесина? Она схватила ноты и порывисто прижала их к груди.

– О, Николя! Ой, простите… – опомнилась она, краснея при мысли о фамильярности, которую себе позволила. – Мсье де Мелуаз, я хотела сказать…

Он подошел ближе.

– Прошу, зовите меня Николя. Вы позволите мне называть вас Изабель?

Он смотрел на нее так настойчиво, что у девушки задрожали коленки.

– Ну да, конечно… В сложившейся ситуации… Полагаю, в этом нет ничего дурного.

Она сжала пальчиками листки бумаги, пытаясь совладать с волнением. Николя не сказал ничего. Словно зачарованный, смотрел он в яркие зеленые глаза девушки. Хватит ли ему смелости? Он сделал еще шаг и украдкой посмотрел на пожилую даму, которая так и не проснулась.

– Изабель, у меня есть для вас кое-что еще!

– Вы и так преподнесли мне прекрасный подарок!

– Причина, по которой я так настаивал на сегодняшней встрече… С днем рождения!

Неловко порывшись в кармане, он извлек из него мешочек из переливчатого шелка, перетянутый бархатной лентой.

– О! А что это?

Изабель не могла скрыть радостного возбуждения.

– Посмотрите сами!

Она взяла мешочек, развязала его и вскрикнула от восторга, когда на ее ладонь выпал красивый стеклянный флакончик янтарного цвета, оплетенный тонкими золотыми нитями. Николя взял его, снял восковую печать и откупорил украшенную сияющей жемчужиной пробку. Сладкий аромат коснулся трепещущих от удовольствия ноздрей Изабель.

– Вы позволите?

Девушка кивнула и протянула ему запястье. Стеклянная пробка оказалась холодной, но Изабель вздрогнула скорее от удовольствия, и это не укрылось от ее кавалера. Он взял ее тонкую ручку и вдохнул аромат, вспоминая тот памятный бал, когда он впервые увидел Изабель. Ослепленный красотой небесного создания, сидевшего на кушетке в другом конце музыкальной комнаты мадам де Бобасен, он вполуха слушал Жозефа Дюфи-Шареста, рассуждавшего об экономической ситуации в Новой Франции. Его рассеянность в конце концов была замечена собеседником, который, проследив за его взглядом, сказал:

– Ваши мысли далеко, друг мой. Хотите, я угадаю, где именно? В другом конце гостиной!

Николя расправил плечи. Словно ребенок, пойманный на шалости, он пробормотал что-то в свое оправдание и попытался вернуться к прерванной беседе.

– Ее зовут Изабель Лакруа.

Николя умолк на середине фразы.

– Что?

– Девушку, с которой вы не сводите глаз, зовут Изабель Лакруа. Она – дочь Шарля-Юбера Лакруа, торговца и члена Королевского совета. Из Квебека.

– Вот как? – обронил Николя, переводя взгляд на девушку, которая тоже украдкой поглядывала на него поверх веера из перьев. – Раньше я ее не встречал. Интересно, она…

– Вы хотели спросить, не обручена ли она?

На какое-то время Николя лишился дара речи.

– Так да или нет?

Жозеф Дюфи-Шарест покачал головой.

– Нет, мой друг! Ваш выбор пал на прекраснейший из плодов, выросших в садах Квебека! Правда, пока он немного зеленоват, но в зрелости обещает обрести еще большую прелесть! Счастлив будет тот, кто сорвет его первым!

– Это запретный плод, Жозеф! – вмешался в разговор подошедший сзади Этьен Шарест. – Ее матушка стережет дочь, как волчица волчонка! Горе тому, кто посмеет коснуться ее, не получив на то согласия родителей и Церкви. Ложе, которое ее примет, должно быть освящено!

– Счастье, что матушка, эта прекрасная святоша, не заставила дочку постричься в монахини, дабы обеспечить себе отпущение грехов! Говорят, она рассчитывает на то, что с помощью младшего из сыновей, Поля, все же получит теплое местечко на небесах. Это было бы кощунство – спрятать эту грудь и эти шелковистые золотые кудри под монашеским одеянием!

Концерт подошел к концу, и девушка вместе с остальными гостями направилась в бальный зал. Она прошла совсем близко… очень близко от него!

Он не мог отвести от нее глаз. Она двигалась так грациозно, что, казалось, плыла над паркетом! Ее платье из розового муара нашептывало сладкие слова, а покачивание бедер звало последовать за ней в благоуханном шлейфе духов. Сердце быстрее забилось у него в груди. «Прекрасна, как букет белых цветов!»

– Туберозы, жасмин и розы! Запах этих цветов напоминает мне о вас, – прошептал Николя и внезапно осознал, что все еще держит ее за руку. – Или, скорее, я нахожу вас такой же прекрасной, как эти цветы!

– Николя… Вы слишком добры! Не знаю, могу ли я принять…

Он наклонился к ней, и ее волосы коснулись его губ.

– Не стоит благодарности. Я скучал по вас, Изабель. И я считал минуты, которые отделяли меня от нашей сегодняшней встречи.

Голос его, едва слышный, дрожащий, перешел в шепот. Изабель не смела шевельнуться из страха нарушить очарование момента. Аромат духов и исходивший от Николя запах табака и пряностей опьяняли ее. Она смежила веки и положила руки ему на грудь.

– Я тоже по вас скучала, Николя. После нашей последней встречи… мы так давно не виделись!

– Изабель, от счастья у меня голова идет кругом! Согласны ли вы, чтобы я попросил у вашего батюшки позволения видеться с вами… официально?

Она чувствовала, как быстро стучит его сердце под военным мундиром. Только теперь взгляд ее упал на новую нашивку на его камзоле.

– Вас повысили? Вы теперь капитан? – удивленно спросила она.

Изумление Изабель было таково, что она забыла ответить на вопрос, который он только что задал. Он кашлянул, пытаясь скрыть замешательство.

– Король даровал мне патент капитана и помощника майора квебекского гарнизона. Говорят, это губернатор Водрей рекомендовал меня Его Величеству и именно ему я обязан повышением.

– Примите мои поздравления, капитан де Мелуаз!

Он поблагодарил ее и, не в силах больше сдерживаться, взял Изабель за руки, задев попутно страницы с нотами.

– Вы не ответили на мой вопрос, Изабель! Но, быть может, вам нужно еще немного времени? Я отнесусь к этому с пониманием.

– О нет, Николя, нет! Поговорите с отцом. Мне очень приятно внимание, которое вы мне оказываете, и я буду счастлива снова увидеться с вами!

Его взгляд остановился на ее полуоткрытых губах. Со дня их первой встречи Изабель с волнением ждала, когда же он ее поцелует. Наконец-то этот миг настал! Николя поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. Она почувствовала приятное волнение. Листки с нотами с мягким шорохом посыпались на пол к их ногам. Сидония могла проснуться в любой момент. Благоразумие подсказывало, что на этом хорошо бы остановиться. Изабель понимала, что ей, к сожалению, придется удовольствоваться только этим невинным поцелуем. Но ведь у них впереди еще столько времени…

– Я буду навещать вас, мадемуазель Изабель, так часто, как это позволят мои обязанности. Завтра я принимаю командование своей ротой и весь день проведу на плацу. Надвигается война, и… Но я все-таки найду способ поскорее увидеть вас!

Изабель вздохнула, будучи не в силах скрыть своего разочарования.

– Я буду ждать вас, мой друг!

* * *

Погода была прекрасная. Легкий ветерок раздувал юбки Изабель, которая с завязанными глазами, выставив руки перед собой, перебегала от одной подружки к другой. Ее смех был похож на эхо беззаботного счастья. Прозрачный и ясный, словно журчание родника в теплом воздухе этого двадцать шестого дня июня, он терялся в нежной зеленой листве огромного клена, под которым находились девушки.

– Где же вы? Я иду искать! Да где же вы все? Ой, я кого-то поймала!

Она пробежала пальцами по лицу своей «пленницы», пытаясь определить, кто это. Девушка громко вскрикнула, когда Изабель легонько ущипнула ее за нос.

– Это Мадо! Мадо, с тебя фант!

Остальные участницы забавы весело засмеялись.

– Иза, ты жульничаешь!

– А не нужно было кричать! Мадо, это ведь игра! Ну-ка, завязывай глаза!

Мадлен Госселен взяла в руки платок и замерла, глядя на оконечность мыса.

– Что ты там увидела? – спросила Жанна Креспен.

– Не мой ли там Жюльен? Смотрите, он мне машет! Неужели что-то случилось? Я думала, они будут рассматривать дело вдовы Пеллерен до самого ангелуса… А потом они с Ти-Полем собирались пойти на Оружейную площадь, чтобы посмотреть маневры!

– Ничего с твоим Жюльеном не случилось! Наверное, просто решил с тобой поздороваться. Они с Ти-Полем придут к нам позже. Видно, он уладил свои дела с вдовой Пеллерен быстрее, чем рассчитывал.

– Вряд ли… – сказала Мадлен, поворачиваясь к Изабель. – Эта история тянется уже десять лет. В свое время отец Жюльена забыл перемолоть для вдовы Пеллерен мино зерна, и теперь она отказывается платить налог за пользование мельницей. Я очень удивлюсь, если выяснится, что они уладили дело. Мамаша Пеллерен – крепкий орешек!

Она перевела взгляд на горную гряду Кармель. Жюльена больше не было видно.

– Уж не случилось ли что-нибудь серьезное?

– Мадо, посмотри, какой чудесный день! Не надо думать о плохом. Мы уже устали ждать, когда ты наконец завяжешь глаза!

Мадлен вздохнула. Милая Изабель! Для нее мир устроен так просто! Хотя, возможно, она и права. Солнце сияет слишком ярко, чтобы позволять мрачным мыслям испортить себе настроение… Молодая женщина улыбнулась, закрыла глаза платком и, спотыкаясь о кочки, отправилась на поиски подружек. Несколько юных девиц, бывших воспитанниц монастыря урсулинок, устроили пикник в этот ясный летний день на мысе Диамант. Сидония и еще три пожилые дамы сидели чуть поодаль и не спускали глаз со своих питомиц.

Кудряшки весело танцевали, выбиваясь из-под украшенных кружевами белых чепцов. Лица девушек раскраснелись и сияли радостью. Наконец, устав от беготни, томимые жаждой игруньи расселись на покрывала, расстеленные на траве. И только Изабель по-прежнему не сиделось на месте.

– Изабель, присядь, а то у нас голова кружится от твоих пируэтов! Присядь и расскажи, как прошел вечер у мадам Пеан де Ливодьер! – попросила Жилетта Ден. – Интересно же знать, кто что сказал и что сделал!

Изабель со смехом перескочила через корзинку с едой, сделала несколько танцевальных па и только тогда остановилась. Часто дыша, она закрыла глаза и вдохнула морской воздух. Ее полную грудь красиво облегал казакин, сшитый из ткани того же оттенка зеленого, что и ее сияющие глаза.

– Девушки, какой это был чудный вечер! Жизнь так прекрасна! Каждый день – это новое обещание счастья! Я каждый вечер благодарю за это Господа.

– А я думаю, что это счастье было бы невозможно без братца мадам Анжелики Пеан, твоего милейшего капитана де Мелуаза! Ты должна сказать мне спасибо за то, что я подтолкнула тебя к нему в объятия! – Жанна лукаво улыбнулась.

Николя де Мелуаз… Щеки Изабель порозовели, стоило ей вспомнить тот знаменательный вечер в доме госпожи де Бобасен в январе 1758. Она приехала на бал вместе со своей подругой детства Жанной Креспен и ее матерью. Это был только второй ее выход в высшее общество Квебека, и надо же такому случиться – именно в тот вечер она познакомилась с Николя…

Свечи сверкали тысячами огоньков, квартет братьев Родо наигрывал дивные по красоте мелодии. Удобно устроившись на кушетке в уютной гостиной, Изабель и Жанна маленькими глоточками пили свое вино и внимали ангельскому голосу Луизы Жюшро. Изабель замечала, как часто взгляды присутствующих обращаются к ней, но это не беспокоило девушку. Ее занимали только музыка и удовольствие, которое дарили божественные звуки. Смежив веки, девушка наслаждалась мелодичным голосом исполнительницы. Ах, как бы ей хотелось так прекрасно петь!

Дома, едва Изабель начинала что-то тихонько напевать, Сидония ласково одергивала ее: «Изабель, радость моя, пойте лучше пальчиками!» Что ж, на клавесине она и вправду играла очень хорошо. Быть может, однажды она сможет исполнить что-нибудь на таком вот званом вечере…

– Изабель! – шепотом позвала ее Жанна.

Девушка открыла глаза, возвращаясь к реальности. Две молодые дамы взирали на нее поверх своих вееров с противоположного конца комнаты. Соблюдая правила хорошего тона, она улыбнулась им и посмотрела на подружку.

– Разве здесь есть еще что-то, что заслуживает моего внимания больше, чем эта прекрасная песня?

– Есть! Николя де Мелуаз! Смотри, он только что вошел! Красавчик, правда?

Кончиком сложенного веера Жанна украдкой указала на группу мужчин, остановившихся у дверей гостиной. Изабель узнала губернатора Водрея и главнокомандующего армией генерала Монкальма. Последний как раз направился к мадам де Бобасен, с которой, по слухам, состоял в любовной связи. Среди офицеров Изабель разглядела бригадного генерала Сенезерга, мэра города Армана де Жоане, господина Этьена Шареста де Лозона и его брата Жозефа Дюфи-Шареста. Эти двое унаследовали от отца одно из самых больших состояний в Новой Франции.

Рядом с ними, горделиво распрямив плечи, стоял темноволосый молодой мужчина лет тридцати, среднего роста, коренастый, но хорошо сложенный. Он кивал, слушая своих собеседников. В следующий миг он поднял глаза и посмотрел на Изабель. Девушка моментально зарделась и спряталась за веером, укоряя себя за то, что ее застали за разглядыванием мужчин.

Мсье де Мелуаза ей описывали не раз, поэтому ошибки быть не могло. Он улыбнулся ей и перенес внимание на собеседника, который, судя по выражению лица и жестам, говорил о чем-то весьма серьезном.

– Ну? – спросила Жанна.

– Очень хорош собой! Но у него наверняка есть невеста, которая его ждет! Такой видный мужчина…

– Говорят, его сердце свободно, как весенняя ласточка! И я вижу, дорогая, он тебя заметил. Хочешь, я попрошу брата Жана, чтобы он представил вас друг другу?

Изабель с громким щелчком захлопнула веер, и дамы Рамзэ, сидевшие перед ней, обернулись и смерили ее негодующими взглядами.

– Жанна, я запрещаю тебе играть в посредницу!

Юная мадемуазель Креспен спрятала улыбку в ладошку и тихонько похлопала подругу по руке.

– Вижу, он тебе понравился.

– Какая разница? – Изабель снова развернула веер и принялась обмахиваться, чтобы освежить раскрасневшееся от волнения лицо. – Разве может мсье де Мелуаз де Невиль заинтересоваться такой простолюдинкой, как я, когда в Квебеке так много красивых и элегантных девушек из знатных семей?

– Может, ты, конечно, и простолюдинка, зато богатая и красивая, как солнышко! А в его жилах хотя и течет голубая кровь, но, предупреждаю тебя, он в долгах как в шелках!

– И все же он остается хозяином сеньории Невиль, правда? Говорят, один из его предков по материнской линии был личным доктором Людовика XIII!

– Ну и что с того? Изабель, он вот уже полчаса не сводит с тебя глаз!

– А что, если он смотрит вовсе не на меня?

– А на кого же еще? Не на меня уж точно, я обручена. И ты намного красивее этой Мари-Анн Дюшеснэ! Даже Женевьева Мишо в подметки тебе не годится!

– Ты так говоришь, чтобы доставить мне удовольствие! Ты смеешься надо мной!

– Взгляды мужчин не врут, моя милочка!

Эти слова смутили Изабель. Поклонники увивались вокруг нее с самого первого бала, на котором она побывала. Это было в октябре на приеме у губернатора. Пара кавалеров даже устроила ссору, которая вполне могла кончиться дуэлью, но Изабель хватило здравого смысла сказаться больной и уехать. Так что ее дебют не прошел незамеченным.

Молодой Антуан Мишо и красавчик Филипп Амио в тот вечер без конца оспаривали друг у друга ее внимание. Устав от этого, Изабель приняла приглашение Марселя-Мари Бридо на менуэт. Отвергнутые воздыхатели тут же объединились против более удачливого «выскочки», однако благопристойно дождались конца танца, чтобы сорвать на нем зло.

Музыка смолкла, последовали аплодисменты. Изабель, которой концерт доставил массу удовольствия, хлопала в ладоши, как ребенок. Громко обмениваясь впечатлениями, гости вставали со своих мест и направлялись к игровым столикам или в бальный зал, откуда доносились нестройные звуки музыки, – музыканты настраивали инструменты. Девушки отправились в зал. Проходя мимо де Мелуаза, Изабель покраснела от волнения и решительно уставилась в пол. И все же она чувствовала, что он провожает ее взглядом. Де Мелуаз шагнул было вперед, чтобы последовать за ней, но граф де Монтрей преградил ему путь.

Несколько минут спустя Изабель стояла в окружении толпы воздыхателей, оспаривавших друг у друга этот изысканнейший из цветов, и смеялась над шуткой Марселя-Мари, который очень достоверно пародировал интенданта Биго, когда Жанна ущипнула ее за руку.

– Изабель, он идет к нам!

Все еще смеясь, Изабель повернулась к подруге, которая внезапно переменилась в лице.

– Жанна, что с тобой? Тебе дурно?

– Мсье де Мелуаз! Он идет к нам!

У Изабель оборвалось сердце. Она расправила морщинку на платье, одернула кружевную манжету.

– Ты… ты уверена?

Не осмеливаясь оглянуться, она натянуто улыбнулась Жану Куару, слов которого не слышала. Музыканты заиграли джигу, и пары потянулись к центру зала. Стремясь опередить других кавалеров, Марсель-Мари грациозно поклонился, намереваясь пригласить Изабель, которая нервно теребила кружева, когда между ними вдруг возник силуэт мужчины.

– Не окажет ли мне мадемуазель Лакруа честь потанцевать со мной?

Изабель, ожидавшая услышать голос молодого мсье Бридо, подняла глаза и застыла. На нее с очаровательной улыбкой смотрел Николя де Мелуаз. У Марселя-Мари вырвалось гневное восклицание, которое эхом подхватили остальные поклонники девушки.

– Я… – только и смогла пробормотать сконфуженная Изабель и умолкла.

Жанна толкнула ее локтем в бок и улыбнулась Николя.

– Я уверена, мадемуазель Лакруа будет счастлива потанцевать с вами!

Лицо Изабель стало пунцовым. Девушка присела в неуклюжем книксене и оперлась на руку Николя. Уходя, она сердито посмотрела на подругу, с довольным видом потиравшую ладошки.

– Эй, ты уснула?

Мадлен потянула за кудряшку, выбившуюся из-под чепца Изабель, сшитого из пике. Девушка вздрогнула и открыла глаза.

– Ну же, мадемуазель Лакруа, мы ждем, когда ты расскажешь нам светские сплетни, и в первую очередь – о своем воздыхателе! Может, вам с Николя все-таки удалось побыть хоть минутку наедине?

Жилетта и Мари-Франсуаза Ден, дочки генерал-лейтенанта и управителя королевскими владениями Франсуа Дена, расхохотались. Старшей было четырнадцать, младшей – всего тринадцать. В силу возраста они еще не посещали великосветских собраний, но обожали о них слушать.

– Мадлен Госселен, ты совсем забыла о приличиях!

– А с каких это пор приличия заботят тебя, дорогая моя кузина?

– Почему я должна рассказывать тебе о нашей тайной встрече?

– Потому что я умираю от любопытства!

– Ну, не знаю… Может, и не стоит рассказывать…

– Иза, мы уже устали ждать! Рассказывай! Так вы с ним виделись или нет?

– Да! – со вздохом ответила Изабель. – Мы виделись наедине.

– Наедине? И он тебя поцеловал?

– Какая же ты любопытная, Мадлен!

Но кузина уже успела схватить ее за руки. Изабель прочла на ее личике нетерпение и радостное волнение. Она любила помучить ее, сделать так, чтобы Мадлен умирала от любопытства.

– Ну? Он предложил тебе руку?

– Мадлен! Ну как ты можешь? Сейчас не время делать дамам предложения. Еще слишком рано, да и голова у него занята этими англичанами и еще бог знает чем… Может, когда угроза минует…

Изабель вырвалась из рук Мадлен и побежала по траве, подпрыгивая, как козочка. Кузина довольно быстро догнала ее и увлекла за собой в заросли кизила.

– Теперь ты от меня не уйдешь, плутовка!

Изабель посмотрела направо, где у подножия мыса Диамант блестели воды реки.

– Ладно, я все тебе расскажу!

– Все?

– Да! Не сойти мне с этого места!

И девушки засмеялись. Изабель покрутилась на месте с такой грацией, что кузина невольно залюбовалась ею. Какая же она все-таки красивая, эта Изабель Лакруа! Живой и любознательный взгляд девушки касался всего, что ее окружало; Изабель не переставала впитывать в себя все нюансы жизни, которую она с такой жадностью познавала. Ей удавалось получать от этой жизни такую радость, что она заражала ею всякого, кто оказывался рядом. При этом девушка не замечала, какое впечатление производит на окружающих, в особенности на мужчин.

В свои двадцать лет Изабель ожидала от жизни только удовольствий. И одним из них были встречи с молодым Николя де Мелуазом, умным и очаровательным. Однако она не строила особых иллюзий на его счет: в канадском высшем свете не было недостатка в красивых молодых дамах, подыскивающих себе мужа. Мадлен неустанно твердила, что она, Изабель, затмит всех красавиц, в каком бы салоне ни появилась, однако ей не верилось. Изабель была из тех, кто не осознает истинной силы своей красоты. Может, именно это и делало ее такой привлекательной в глазах окружающих?

Мадлен находила Изабель прелестной и безумно привлекательной. Она любила ее так сильно, что это чувство не оставляло в ее сердце места для ревности. Мадлен была на два года старше, и они выросли вместе, поскольку жили по соседству на улице де Мель, в Нижнем городе. С самых ранних лет их называли «сестры Лакруа». Внешне они и впрямь были очень похожи. Мадлен, правда, была худенькой и чуть выше кузины, но обе имели роскошные волосы золотого цвета, водопадом спадавшие по спине, и глаза ярко-зеленого цвета, который мог бы поспорить по красоте с самыми прекрасными изумрудами Короны.

Отцы девушек были братьями, а Изабель с Мадлен, соответственно, двоюродными сестрами, но любили друг друга, как если бы были родными. Мать Мадлен произвела на свет шестерых детей, и только двое из них выжили. Франсуа, который был на четыре года младше сестры, умер в январе 1755 от ветряной оспы, а через месяц скончалась и их мать. Их отец Луи-Этьен служил артиллеристом на флоте, и как раз в тот период его перевели в форт Дюкен, гарнизоном которого командовал Клод-Пьер Пекоди де Контрекер. Луи-Этьену пришлось отдать дочь на воспитание в семью брата. Он так и не вернулся домой. Осенью 1757 года Луи-Этьена настигла случайная смерть: его придавило плохо закрепленной пушкой буквально за пару дней до бракосочетания своей обожаемой дочурки с Жюльеном Госселеном, служившим в то время помощником мельника в приходе Святого Лаврентия Орлеанского.

Изабель вернулась к остальным подружкам, крутнулась в пируэте и плюхнулась на траву.

– Порционный паштет в тесте! Пирожные с ореховой начинкой, тарталетки с земляникой! Мадлен, ты не поверишь, какие красивые и дерзкие наряды были у дам! Мадам Анжелика Пеан была, как всегда, самой красивой! На ней было великолепное кисейное платье на подкладке из неапольского желтого шелка, а манжеты – из валенсийских кружев, в целых четыре ряда!

– Целых четыре? На моем парадном платье их всего два! Может, они вовсе не валенсийские?

– Если бы ты была любовницей старика Биго, ты бы тоже носила такие, Жилетта.

– А в чем была Женевьева Куар?

Жанна с надменным видом протянула ручку, словно для поцелуя.

– Как обычно, дорогая…

И девушки жизнерадостно перешли к обсуждению остальных мсье и мадам.

– А ты слышала, что мсье маркиз де Водрей упрекнул интенданта в излишней роскоши этого бала? «Возмутительно! Такое расточительство, когда наши славные солдаты недоедают!» Но ведь и сам губернатор ни в чем себя не ограничивает, верно?

– Иза, Жюльен мне рассказывал, в каких ужасных условиях живут наши ополченцы!

Изабель очень не нравилось, когда ей напоминали, что и она без зазрения совести пользуется щедротами интенданта Биго. Но что она могла поделать? Если она откажется посещать балы, это ничуть не улучшит бедственного положения армии. Свою совесть она облегчала тем, что относила кое-какие продукты сестрам-урсулинкам, а те делили их между бедняками. Не желая, однако, чтобы ей испортили такой чудесный день, Изабель выразила свое раздражение шумным вздохом.

Мадлен, которой хотелось услышать последние светские сплетни, решила переменить тему, с некоторых пор неприятную для всех членов семейства Лакруа.

– Ладно! Расскажи нам что-нибудь забавное! На рынке я слышала пересуды о мсье Дешено. Правда ли то, что рассказывают?

Изабель и Жанна, которые стали свидетельницами происшествия, дружно расхохотались.

– Чистая правда, кузина! Мсье Дешено танцевал менуэт, наступил на юбку мадам Панэ и закачался так, что у нас едва не началась морская болезнь! Потом он упал на мадам Арну, супругу доктора, а его парик взвился под потолок и упал в стакан к мсье де Виену, который подошел и нахлобучил его обратно на голову бедняги, так и оставшегося лежать на полу посреди бального зала! И вино капало ему на плечи, представляете? К тому же мсье Виен надел парик задом наперед. Вы только представьте себе эту картину! Мы плакали от смеха. Николя пришлось увести меня в гостиную. Мсье Дешено подняли, переодели в сухой камзол и отправили домой.

– Вот тогда-то ты и оказалась наедине со своим де Мелуазом?

Изабель с мечтательным видом улыбнулась.

– Ну, Иза, рассказывай! Он тебя поцеловал?

– Какая же ты нескромная…

И тут со стороны террасы замка Святого Людовика донесся крик. Изабель и ее подружки по монастырской школе разом обернулись. По улице Мон-Кармель, которая вела на Оружейную площадь, где, как предполагалось, проходил смотр полка ла Сарра, бежали Ти-Поль и Жюльен. Младший брат Изабель махал им рукой.

– Англичане! Англичане!

Изабель побледнела, как и ее кузина. Испуганные сестры Ден заключили друг друга в объятия. Сидония, которая как раз собирала остатки еды в корзины вместе с другими дамами, вскрикнула. Ти-Поль, запыхавшийся, добежал до них первым и остановился, прижимая руку к сердцу, которое готово было разорваться в его тщедушной груди. В свои тринадцать он выглядел десятилетним. В детстве он много болел и поэтому заметно отставал от сверстников. Судя по всему, ему не суждено было сделать блестящую карьеру в армии, о которой он мечтал, но мальчик обладал живым умом и острым глазом. Вдобавок Ти-Поль был наделен такими качествами, как сила воли и решительность, поэтому вполне мог найти себя в богословии или же в судейском деле, хотя чрезмерные усилия на любом поприще могли серьезно подорвать его здоровье.

Изабель обняла брата за плечи и с тревогой посмотрела ему в глаза.

– Отдышись сначала, Ти-Поль! Если будешь так бегать…

– Они пришли, Иза! – взволнованно вскричал Ти-Поль, едва переведя дух. – Они пришли!

К ним уже подходил Жюльен. Мрачное выражение его лица не сулило ничего доброго. Будучи в шаге от паники, Мадлен бросилась к мужу, чтобы узнать, что же все-таки случилось.

– Что там происходит? Англичане на реке, да? Скажи нам наконец, Жюльен!

– Мы услышали странный шум со стороны замка, пошли посмотреть…

Дрожащим пальцем он указал на реку. Туман, который висел над водой в самые жаркие дни, не скрывал окружающего пейзажа. С юго-запада надвигалась армада белопарусных кораблей. Изабель вскрикнула от страха. Сомнений не оставалось: война. Квебеку предстоит пережить осаду.

– Вероятно, то, что мы видим, только авангард их флотилии, – серьезным тоном продолжал Жюльен. – Даже самым тяжелым судам удалось преодолеть Траверс, хотя, учитывая его мели, мы думали, что это невозможно. Скоро приплывут еще шесть десятков крупных кораблей, не меньше, и с сотню мелких, которые сейчас возле острова Мадам. Кошмар! Мы просчитались во всех прогнозах!

Женщины с возгласами отчаяния бросились на мыс. Испуганные дети прятались в кусты, если юбки матери не оказывалось поблизости. На мысе Диамант началась паника. Хотя, по правде говоря, жители Квебека готовились к вторжению. Еще месяц назад авангард английского флота был замечен возле поселка Римуски. Монкальм тотчас же распорядился, чтобы жители региона Сот-дю-Сюд покинули свои дома и ушли вглубь страны со всем имуществом, которое могли увезти. Мужчин, способных к обороне, попросили в самые короткие сроки явиться в Квебек.

Люди попрятали свои жалкие пожитки и зарыли в землю предметы культа – потиры, монстранции, библии, дарохранительницы – словом, все, что могли бы похитить эти протестантские еретики. С острова Орлеан эвакуировали жителей. Мадлен вместе с мужем переехала в дом Шарля-Юбера, но в эти дни они с Жюльеном почти не виделись. Вместе с остальными членами народного ополчения он укреплял оборонные сооружения города и строил новые со стороны Бопора.

За несколько недель частоколы, траншеи и редуты возникли в трех местах на участке между рекой Сен-Шарль и деревушкой Сол-де-Монморанси, ниже по течению относительно Квебека. Монкальм не счел нужным сооружать укрепления в верховьях реки из соображений, что англичанам никогда не проникнуть дальше острова Орлеан. Правильно размещенные артиллерийские батареи смогут остановить вражеские суда, если те попытаются подойти к городу.

Сердце Изабель колотилось как бешеное. В этот момент Николя наверняка ждет решения военного совета генерала Монкальма и его штаба. Начнут ли они атаку или же дождутся первых маневров противника?

Странная тишина повисла над холмами Квебека. Даже красноплечие трупиалы, распевавшие в небе все утро, умолкли. Складывалось впечатление, будто Земля сошла с оси. Горожане, выбравшиеся на природу, чтобы насладиться прекрасной погодой, притихли от изумления и страха. Апокалипсические картинки уже мелькали в их воспаленном воображении. Изабель села на траву, больше не заботясь о том, чтобы не измять украшенное кружевами полосатое платье. Англичане под Квебеком! Совсем не к месту мелькнула мысль, что в этом году они не поедут за земляникой на остров Бахуса и что вся она достанется англичанам. Изабель устремила взгляд на лазурный горизонт, ожидая увидеть еще тысячи белых парусов. В груди заболело. Что с ними всеми станет?

– Они высадятся на остров! – прошептала испуганная Мадлен. – Наш дом, Жюльен, наше гнездышко! Эти демоны все разграбят!

 

Глава 6. Лебединая песня

Вымпел – красный крест на синем поле – развевался на верхушке фок-мачты линейного трехпалубного судна HMS «Принс Фредерик». Этот гигант весом в тысячу семьсот сорок тонн, имевший на борту шестьдесят четыре пушки, вот уже двадцать третий день был в пути. Наглые чайки, сопровождавшие его от самого Луисбурга, постоянно бомбардировали моряков и оснастку пометом. Солдаты, смеясь, повторяли, что «если таков авангард французов, то им пора начинать читать молитвы».

По ярко-голубому небу плыли легкие белые облачка, на горизонте вырисовывался архипелаг, состоявший из небольших островков. Судно обежал слух, что поездка подходит к концу. Новость обрадовала солдат, которые спешили стряхнуть с себя уныние и усталость, причиной которых были длительное пребывание в замкнутом пространстве и отсутствие физической активности. В поле зрения появился крупный остров Орлеан. Однако радоваться было рано: места здесь были опасные, и, если рулевой зазевается, корабль мог прочно сесть на мель. Первые природные оборонительные рубежи этого края английские суда прошли успешно: и устье огромной реки Святого Лаврентия, которое иные называли настоящим морским кладбищем из-за внезапно поднимающегося здесь шквального ветра, и неожиданно наползающие густые туманы, и коварные рифы, потопившие немало кораблей. Но и сама река таила в себе еще немало неприятных сюрпризов.

Провидение было к ним благосклонно – погода стояла прекрасная. Норд-ост благоприятствовал быстрому продвижению флотилии по реке до самого Квебека (переход составил четыреста сорок миль). Похожая на величественную длинную змею, река Святого Лаврентия уходила вглубь земель, раскинувшихся сколько хватало глаз, словно бескрайний ковер зелени, наброшенный на холмистую местность. Александеру временами казалось, будто мир, населенный дикими индейцами и кровожадными переселенцами, засасывает его. Зимой, во время многочисленных стычек, он успел узнать нравы местных жителей и понял, что здесь, чтобы не лишиться шевелюры, надо смотреть в оба.

Новая Франция, как выяснилось, была страной крайностей, и это касалось не только масштабов, но и климатических условий. Зимы здесь были очень холодные, а в летние месяцы стояла жара. Ее озера были морями, а бескрайние леса не имели конца. Все это Александер, конечно, слышал еще в Шотландии, но если река Святого Лаврентия, увлекавшая их в самое сердце континента, является одной из многих ей подобных, то какого же размера здесь должны быть озера? Чувство, похожее на ликование, охватывало его, когда он смотрел на изрезанный берег, проплывавший перед глазами. От желания завоевать этот мир у него по телу пробегала дрожь, а в душе в очередной раз просыпалось стремление к приключениям и открытым пространствам.

Вторая зима, которую Александеру довелось пережить в заокеанской колонии, выдалась суровой. На родине он привык к нелегким условиям существования, однако выживать при минусовых температурах оказалось еще сложнее, и он не раз задумывался, согласится ли остаться здесь по окончании военных действий, если, конечно, уцелеет. Но теперь величественные пейзажи и приятное тепло, разлитое в воздухе, заставляло забыть обо всех трудностях, которые диктовали зима и жизнь в лоне британской армии.

В конце лета 1758 года, после падения Луисбурга, хайлендский полк отправили в качестве подкрепления в форт Карийон к генералу Эберкромби, которому французский генерал Монкальм нанес сокрушительный удар с тыла. Невзирая на проявленную в бою храбрость, 42-й Королевский хайлендский полк, в просторечье «Black Watch», понес тяжелые потери. Солдат хайлендского полка Фрейзера перевезли из Галифакса в Бостон, где они получили возможность отпраздновать в течение трех дней свою недавнюю победу у крепости Кейп-Бретон. Не успели многие из них протрезветь, как полк отправили в Олбани, где ему предстояло разместиться на зиму в нескольких окрестных фортах.

Роту Александера распределили в форт Стенвикс, в нескольких лье к западу от Скенектади, а роту братьев, к его величайшему облегчению, – в форт Херкимер. Иногда они делали вылазки на территорию противника, а остальное время он наблюдал за французами и помогал достраивать форт. И все же второй год пребывания в Новой Англии был отмечен инцидентом, который мог повлечь за собой весьма неприятные для Александера последствия. На первый взгляд – стечение обстоятельств, но только ли?

Сержант Родерик Кэмпбелл потерял кинжал в Луисбурге и попросил Александера одолжить ему свой на пару дней, пока оружейник не смастерит новый. Солдату Макдональду пришлось подчиниться: приказы командира не обсуждались. К тому же речь-то шла о банальном заимствовании… Вот только через пять дней нож этот нашли торчащим из живота одного капрала в ближнем к Стенвиксу лесочке. Оригинальная рукоять позволила быстро установить хозяина кинжала. Александера обвинили в убийстве и взяли под стражу. Кэмпбелл не появлялся в лагере еще четыре дня, и начали поговаривать, что солдат Макдональд прикончил и его тоже, но тело сержанта спрятать успел, а капрала – нет.

На рассвете пятого дня Кэмпбелл наконец вернулся в форт. Он был в жалком состоянии и на заседании военного трибунала заявил, что капрал Нил Макензи и он сам стали жертвами нападения индейцев. Что касается кинжала, то он подтвердил, что позаимствовал его у солдата из своей роты, и добавил, что во время схватки индеец отнял у него этот нож и заколол им несчастного капрала. Его же индейцы оставили в живых и повели в леса. Однажды ночью он воспользовался опьянением своих тюремщиков, убил их и вернулся в лагерь с тремя скальпами. Надо сказать, что за такие трофеи, добытые в бою с туземцами или акадийцами, пытающимися вернуться в родные места, их обладателю доставались не только дополнительные деньги, но и слава.

Выйдя из деревянного домика, в котором состоялся суд, Родерик Кэмпбелл, криво усмехнувшись, сказал Александеру:

– Повезло тебе, Макдональд! Задержись я немного на… – Он осекся и после паузы добавил: – Тебя бы повесили.

– В следующий раз, сержант, прошу вас, позаимствуйте нож у другого солдата. Похоже, мой приносит вам несчастье, – просто ответил Александер, повернулся и пошел к товарищам, которые уже поджидали его, чтобы вместе отметить освобождение.

В душе Александер был уверен, что Кэмпбелл убил капрала Макензи и выдумал всю эту историю с индейцами. Некоторые солдаты свободное время посвящали охоте и продавали добычу местным торговцам мехом. Макензи был из их числа. Ловкий охотник, он искусно выбирал место для ловушек и в короткое время успел собрать много красивых шкурок. За них Кэмпбелл его, вероятнее всего, и прикончил, но Александер решил попридержать язык. Он сам чудом избежал петли, и доказательств вины сержанта у него не было никаких. Оставалось только пристально следить за действиями последнего.

Только в марте 1759 в форт наконец пришел приказ выступать. Генерал Джеймс Вольф решил, что хайлендский полк Фрезера в числе первых английских формирований начнет осаду Квебека. Командование операцией было поручено бригадному генералу Роберту Монктону, тому самому, который депортировал тысячи жителей Акадии.

К середине апреля после длительного и трудного перехода по снегу, в некоторых местах доходившему им до пояса, Александер и его соотечественники прибыли в Нью-Йорк и взошли на борт фрегата «Найтингейл». К середине мая показались берега Акадии. В Галифаксе они сделали остановку и провели интенсивные учения. Четвертого июня внушительного вида флотилия Вольфа вышла в море с целью одержать над французами окончательную победу.

Опершись локтями о леер, Александер наблюдал за группой матросов и солдат, закинувших удочки в надежде поймать рыбу, которая, по слухам, была в этой реке громадной. Впрочем, здесь все было громадное, чему удивляться? Он посмотрел в сторону левого борта. Фрегат «Трент» с двадцатью восемью пушками на борту шел вровень с «Принс Фредерик». За ними следовали «Пегги», «Нозерн Лэсс» и «Бивер». Шхуны, бригантины, корветы и другие суда, в том числе более мелкие, груженные провизией и боеприпасами, вереницей тянулись следом. Впереди по курсу вырисовывались очертания средней надстройки судна «Нептьюн».

Сине-бело-красные вымпелы трех дивизий щелкали на ветру, на корме и бушприте каждого судна развевался Union Jack. Темные воды реки сплошь, насколько хватало глаз, были усеяны белыми парусами – этот флот воплощал собой неоспоримое превосходство Британской империи.

Весной его авангард под командованием адмирала Филиппа Даррела встал в устье реки, дабы предупредить поступление к французам продовольствия. До этого небольшой флотилии неприятеля, насчитывавшей шестнадцать кораблей, удалось войти в реку Святого Лаврентия в середине мая. Но с того дня поступление в колонию продуктов питания, боеприпасов и подкрепления было полностью прекращено. Франции оставалось только преклонить колени перед могущественным завоевателем. До победы оставались считаные дни. Александер глубоко задумался. Что он станет делать, когда война закончится?

– О чем ты думаешь?

Он резко обернулся. Летиция смотрела на него своими удивительными серыми в зеленую крапинку глазами. Губы ее слегка припухли, щеки порозовели, и Александер догадался, что она только что поднялась на палубу из трюма, где они с Эваном при первой же возможности уединялись. Эта мысль не доставила ему особого удовольствия.

– А где Эван?

– Закончит работу и сразу поднимется на палубу.

Она улыбнулась, потому что знала: Александер начинает волноваться каждый раз, когда они с Эваном убегают в трюм. Пошли неприятные сплетни, и было ясно, что придет день, когда кто-нибудь выскажет свои догадки вслух. Им с Эваном нужно было торопиться, чем скорее они приведут свой план в исполнение, тем лучше. Форт Стенвикс на целую зиму стал для них ловушкой: не могло быть и речи о том, чтобы дезертировать в такую погоду. Шотландцам приходилось, конечно, видеть снега, но чтобы такие!

– Так о чем ты думаешь?

Александер перевел взгляд на выстроившиеся вдоль берега домики. Одни были каменные, другие – с выбеленными известкой стенами.

– Сколько, по-твоему, продержатся французы?

– Хочешь заключить пари?

– Нет. Просто спрашиваю, и только.

– Ты правда думаешь, что мы победим в этой войне?

Он задумался. Странное дело, ему и в голову не приходило усомниться в победе. Если армия Вольфа применит для подчинения Новой Франции те же методы, которыми в свое время воспользовался Мясник Камберленд, результат будет тот же.

– Да.

Она вздохнула и стала смотреть на жилища, рассеянные среди лесков и полей.

– Алекс, я хочу поговорить с тобой о наших с Эваном планах. Мы… мы хотим уйти при первой возможности.

Александер пожал плечами.

– Я подозревал, что так будет, Маккалум. И я до сих пор готов вам помочь. Просто скажи, как и чем.

Летиция понурилась.

– Ты пойдешь с нами?

– Нет.

– Алекс, ну почему? – спросила она, резко вскинув голову.

Рядом послышались радостные крики: ловцы выудили отличную рыбину.

– Сегодня у некоторых на обед будет не солонина, а кое-что повкуснее! – проговорил Александер, только чтобы не отвечать на вопрос.

– Алекс!

Он смотрел на нее, пытаясь представить, как она выглядит в платье и с распущенными по плечам волосами. Невзирая на то, что она была выше ростом, чем большинство женщин, и тело у нее было по-мужски мускулистое, Летиции нельзя было отказать в красоте. Ее тело… Сколько раз он представлял его обнаженным! Однажды ему ведь довелось увидеть ее грудь… Молодая женщина старательно ее перебинтовывала, однако с близкого расстояния он легко различал характерные холмики под красным шерстяным мундиром. Но если кто-то, помимо Мунро, Колла и его самого, догадывался об истинной природе Маккалума, то пока предпочитал держать язык за зубами.

Летиция была не единственной, кто при определенных обстоятельствах скрывал свою половую принадлежность. Другие женщины до нее надевали мужское платье, чтобы следовать за мужем или попросту отправиться на поиски приключений. Александер слышал рассказ о женщине, которая поступила в полк Монтгомери и которую раскрыли самым невероятным образом: когда она не смогла заплатить за выпитое виски, ее раздели и разыграли мундир в кости. Так что пока Летиции везло…

– Я не пойду с вами, Маккалум. У меня теперь есть цель, и в первый раз в жизни я от нее не отступлю. А уже потом я решу, что мне делать.

– Какой ты упрямец! Это же безумие! Какая еще цель? Что и кому ты хочешь доказать? Храбрость и ловкость ты уже всем продемонстрировал в Луисбурге и Стенвиксе, и не один раз. Чего еще тебе нужно? Одолеть всех французов в одиночку?

Он улыбнулся в ответ. Офицер выкрикивал приказы. Они приближались к острову. Что ж, ближайшую ночь они проведут на твердой земле. Молодая женщина, нахмурившись, оперлась о леер. Сказать по правде, он успел привязаться к ней и Эвану. Любовь, которую он испытывал к Летиции, из плотского влечения со временем превратилась в дружбу. Как долго его связывал с женщинами один только секс! Летиция стала для него сестрой. Она напоминала Александеру его племянницу Марси. Мягкосердечная Марси – упокой, Господи, ее душу! – не дожила до того, чтобы услышать рассказ об ужасах Каллодена, и последующие горести ее не коснулись.

Внезапно сердце его сжалось. Неужели он тоже, как в свое время люди Камберленда, превратится в кровожадное чудовище, которое с приводящей в замешательство легкостью исполнит приказ вырезать целый народ? Захват Луисбурга не вызвал никаких терзаний в его душе. Но то были всего лишь затерянная в бескрайних просторах крепость, которую охраняли солдаты, и одна рыбацкая деревушка, находившаяся рядом… Скольким мирным жителям тот бой стоил жизни? Немногим… Но в Квебеке, столице Новой Франции, их наверняка несколько тысяч! И этот город – не бастион, а торговый и ремесленный центр, от которого зависит жизнь всей колонии. Сколько же невинных жизней им предстоит погубить?

Проведя ладонью по лбу, Александер прогнал дурные мысли. Это война, и, чтобы ее выиграть, надо забыть о чувствах. Когда-то давно, на Драммоси-Мур, он уже заплатил за этот урок, причем очень дорого. Он приобнял было Летицию за плечи, но осознал, что делает, и убрал руку. Молодая женщина повернулась к нему, взгляд ее был серьезен. В уголках глаз, этих океанов тоски, блестели слезы.

– Я буду по тебе скучать, Александер!

Командиры наземных войск заняли свои места, последовал приказ строиться. На «Принс Фредерик» готовились бросить якорь.

* * *

Было жарко, очень жарко. Нескончаемое стрекотание сверчков, далекие крики индейцев, жестокие укусы комаров – все это сводило английских солдат с ума. Укрывшись за пригорком, Александер мучился от влажной жары, которая не давала ни секунды передышки, и думал только о том, как бы ему снять форменную куртку. Пальцы скользили по ружейному прикладу, и ему приходилось часто вытирать ладони о килт. Капли пота стекали по лбу и обжигали глаза, заставляя без конца моргать.

Сидящий на корточках рядом Эван шевельнул затекшей рукой. В нескольких шагах позади Летиция пыталась отогнать досаждавших ей кровососов. Александер слышал ее учащенное дыхание. Мунро же переносил все эти тяготы, как всегда, стоически. И как только он выживает в такую жару при его-то дородности? Взгляды солдат были устремлены на стоявшую на мысе Леви маленькую церковь. Отряд канадских ополченцев занял ее после обеда, когда англичане уже собрались уходить. Надо было, конечно, прибить к дверям церкви прокламацию и оставить часового, но бригадный генерал Монктон не счел это необходимым.

В прокламации Вольф призывал местных жителей не принимать участия в конфликте, то есть не оказывать помощи французской стороне и не мешать британским солдатам. Ослушавшихся ожидало жестокое наказание: все жилища будут сожжены, храмы – осквернены, а посевы – уничтожены. Подразумевалось, что благоразумие должно подсказать колонистам правильную линию поведения.

Александер прекрасно понимал, что это всего лишь слова и Вольф запросто может все уничтожить и разграбить, если сочтет нужным. Разве не так обычно действует английская армия? На рассвете он видел столбы дыма, поднимавшиеся со стороны Бомона, ниже по реке. Отряд из 15-го полка Амхерста под командованием Хоу, посланный в те края, дабы обеспечить безопасную высадку подкрепления, расположился там на ночлег. Через два дня после взятия большого острова Вольф распорядился захватить и деревушку Пуант-Леви на одноименном мысе. Нельзя было позволить французам установить там батарею, которая наверняка помешает английским судам спокойно стоять в гавани Квебека. И вот на рассвете третьего дня четыре дивизии пересекли реку и высадились возле Бомона. Командующий, бригадный генерал Монктон, приказал своим солдатам двигаться через подлесок и поля к Пуант-Леви, располагавшемуся несколькими лье выше по течению.

По пути банда, состоявшая из канадцев и индейцев, неотступно преследовала англичан. Они сеяли ужас, убили нескольких солдат противника и унесли с собой их скальпы. Поначалу, услышав крики со всех сторон, англичане решили, что на них напало несколько сотен врагов. Началась стрельба, но канадцы успели унести своих раненых и мертвецов. Английские командиры пришли к выводу, что отряд противника едва насчитывает сотню бойцов, и простые солдаты вздохнули свободнее. И все же, поскольку партизанские методы ведения войны были для них в новинку, приходилось все время быть начеку и смотреть по сторонам.

По дороге им попадались только опустевшие дома и фермы. Никакого сопротивления со стороны колонистов не последовало, если не считать этой банды, которая, похоже, забавлялась, уничтожая их по одному. Британские солдаты шли плотными колоннами, с тяжелыми ранцами за спиной и по открытой местности, являя собой отличные мишени.

Вот уже три часа они играли с канадцами в кошки-мышки. Обе армии по очереди занимали здание церкви. Голод начал терзать Александера, которому не терпелось закончить эту дурацкую игру. Вместе с другими хайлендерами он спрятался от выстрелов противника в подлеске. Пехотинцы окружили холм, на котором располагалась церковь, на случай, если другой партизанский отряд захочет зайти с тыла. Гренадеры из Луисбурга подошли к передней части здания. Предполагалось, что атака пройдет по трем направлениям.

В течение двух-трех минут стояла странная тишина, но казалось, что она длится вечность. Наконец послышались отдельные выстрелы и крики. Александер увидел, как гренадеры приближаются к церкви, а противник отстреливается из разбитых окон. Несколько солдат упали, остальные, перепрыгивая через тела сраженных, бегом устремились к цели. И вдруг ополченцы толпой выбежали из здания и направились к лесу. Два канадца и трое индейцев бежали прямо на них!

– Вот повезло нам, парни! – прошептал Мунро, вскакивая и выставляя вперед свою Brown Bess.

– Да уж! Удачи всем! – тихо проговорил Эван.

– Пли! – скомандовал офицер.

Александер, Мунро и Эван выстрелили, не успев покинуть укрытие. Один канадец упал, второй от неожиданности застыл перед возникшими из ниоткуда хайлендерами. Сообразив, что попал в засаду, он выстрелил. Но разве одному удастся уйти от дюжины? Он повернулся и побежал, предпочитая, судя по всему, пасть от руки гренадера, а не этих странных мужчин в юбках, с воплями размахивающих мечами.

Несколько шагов – и длинноногий Эван настиг его и ударил мечом по плечу. Мужчина с криком боли повалился на землю. Громыхнул залп. Через клубы дыма Александер видел, как Эван повернулся к ним со странной улыбкой на губах. Летиция закричала, когда ее муж упал на поверженного канадца сверху. Один из индейцев, которым удалось сбежать, вернулся назад. Александер понял, что он собирается сделать, в тот момент, когда дикарь схватил Эвана за волосы и приставил ко лбу нож.

Сгорая от гнева, он преодолел расстояние, их разделявшее. Индеец успел всадить нож в грудь Эвана и вскрыть ее. С ужасом Александер смотрел, как он погружает пальцы в тело и достает оттуда окровавленное сердце. Он поднял меч. Индеец выпрямился, держа окровавленный трофей в руке, и посмотрел ему в глаза. Александер с диким криком вонзил клинок ему в грудь. Он бил снова и снова, не переставая кричать. Наконец остановился и посмотрел на свою недвижимую жертву. В ушах звенело, в висках стучала кровь. Не думая, он выхватил кинжал и склонился над трупом индейца. Крепко стиснул в пальцах пучок черных как вороново крыло, украшенных перьями и блестящими безделушками волос и приподнял ему голову. Она была тяжелой, но послушной. Клинок сделал то, что должен был сделать, вскрыв кожу до самого черепа. Теперь по краю волос протянулась красная линия.

Александер ни о чем больше не думал. Он действовал, повторяя жесты, которые не раз видел с момента прибытия в Америку, когда вместе с товарищами попадал в засады, устраиваемые им туземцами Новой Франции. Техника была проста: дернуть сильно и быстро… Движение получилось таким резким, что он сам едва не упал. И вот скальп у него в руке, на удивление мягкий и легкий. Он пару секунд смотрел на него, будучи не в силах поверить, что снять его так легко. Наконец он смог сделать вдох.

– Эван! О нет! Нет!

– Tuch! Tuch! Маккалум, его больше нет! Господи, не смотри!

– Нечисть… Быстро ты его прикончил, Аласдар!

Плач Летиции долетал до него словно бы через густую пелену. Крики и голоса окружающих странно отдавались в голове. Он посмотрел себе под ноги. Темная морщинистая кожа индейца контрастировала с белизной черепа, похожего на белок вареного яйца. Дикарь смотрел на него с улыбкой, даже в смерти бросая ему вызов. В правой руке он по-прежнему сжимал неподвижное сердце Эвана. Александер подумал, что несколько минут назад это сердце билось в груди, билось быстро-быстро от страха перед неизбежным… И что сейчас в этой руке могло бы оказаться и его собственное…

Мало-помалу к нему возвращалось ощущение реальности. Похожий на клубок темных шелковых ниток, скальп Эвана валялся на земле. Он подобрал его и приложил на место – на голову своего товарища. Потом он взял сердце и поместил его в грудную клетку. Странная смесь запахов – сырого мяса, крови и мочи – ударила в нос. Александер закрыл глаза, пытаясь справиться с тошнотой, но желудок сжался от спазмов, и к губам подкатила липкая жижа. Он бросился к кустам, где его и вырвало.

* * *

Военный лагерь англичан насчитывал многие десятки палаток. Разделенные на дивизии, солдаты толпились вокруг костров, на которых готовилась пища, – в окрестностях Пуант-Леви аппетитно пахло вареным и жареным мясом. Некое подобие госпиталя соорудили возле офицерских палаток. Также пришлось наспех делать загородки для скота, который привели из Бомона отряды Амхерста и рейнджеры.

Александер ворочался на одеяле, думая о том, что придется сходить на ближайшую брошенную ферму за соломой, чтобы соорудить себе что-то вроде матраса. Над ухом, не переставая, жужжал противный комар. В конце концов он не выдержал и отмахнулся от него рукой, чем насмешил своего кузена Мунро. Сцена возле церкви, участником которой он стал, стояла перед глазами. От этих воспоминаний мороз продирал по коже.

Повернув голову, он с грустью посмотрел на Летицию. Она спала. Веки ее припухли, на лице засохли капельки крови мужа. Он от души сочувствовал молодой женщине. Что ей теперь делать? Не могло быть и речи о том, чтобы остаться в армии. Если бы не хладнокровие и находчивость Мунро, ее маскарад уже давно раскрыли бы. Было о чем задуматься, глядя на молодого солдата, который, рыдая, обнимает и целует тело своего погибшего товарища…

Мунро оттащил молодую женщину в ближний лесок и заставил выпить весь ром, который имел при себе. Вот только… Александеру показалось, что во взгляде Кэмпбелла, когда он смотрел на Летицию, промелькнул недобрый огонек. Либо сержант догадался, что этот молодой солдат на самом деле женщина, либо его самого привлекают мужчины. Как бы то ни было, докладывая командиру роты Макдональду о случившемся, Кэмпбелл словом не обмолвился о странном поведении солдата Маккалума.

Мунро зажег лампу, подвесил ее на стойку палатки и вышел. Время от времени снаружи доносились разрозненные выстрелы – несколько особенно упорных канадских ополченцев не желали признать свое поражение. На лагерь опускалась ночь, и вместе с ней возвращался страх, о котором обильная трапеза заставила на время забыть. Иногда раздавались крики индейцев – словно напоминание о том, что ждет англичанина, попадись он им в руки. Вокруг Стенвикса тоже бродило немало дикарей, но тамошний лагерь был окружен частоколом высотой в несколько футов и глубоким рвом, и солдаты чувствовали себя в относительной безопасности. Здесь же их защищали только полотняные стенки палатки да часовые.

Клапан палатки, служивший входом, приподнялся, и внутрь вошел Мунро с котелком рагу. Он кивком указал на Летицию и протянул его Александеру.

– Ей нужно поесть. Остатки отдадут свиньям, поэтому я принес еду сюда.

Александер взял котелок и поставил на примятую траву рядом с собой. Он не решался разбудить Летицию. Сон стал для молодой женщины прибежищем от жестокой действительности, с которой ей скоро придется столкнуться. Он долго смотрел на нее, потом тихонько погладил по волосам, в которых запутались сосновые иголки. Молодая женщина перевернулась на спину, и ее груди четко обозначились под рубашкой. Александер скользнул по ним взглядом и, устыдившись, вздохнул. Затем пальцем притронулся к щеке Летиции, и она открыла глаза.

– Маккалум, тебе надо поесть.

Она не ответила, даже не шевельнулась. Просто лежала и смотрела на него, и Александеру от этого взгляда стало не по себе. Что можно сказать женщине, муж которой трагически погиб у нее на глазах пару часов назад? Приходилось признать: он ни черта не смыслит в женщинах, если не считать умения пользоваться ими ради собственного удовольствия…

Он бы не стал отрицать, что желание обладать ею временами посещало его, но сейчас ему не хотелось к ней прикасаться. Летиция была слишком ему дорога, чтобы попросту воспользоваться моментом. Она стала для него всем понемногу – матерью, сестрой, подругой. Сама о том не подозревая, она помогла ему испытать чувство, до сих пор ему неведомое, – бескорыстную любовь. Он любил Летицию, в этом не могло быть сомнений, потому что от одной мысли о предстоящей разлуке у него сжималось сердце. Ему не хотелось загубить все ради банального секса. Тем более что с последним проблем не возникало: вместе с обозом провизии и боеприпасов в Бостон прибыли проститутки. Для него секс по-прежнему оставался средством физической разрядки, дружба же – совершенно другое дело…

– Ну, Маккалум, поешь!

Он помог молодой женщине сесть и поставил котелок ей на колени. Она посмотрела на еду и отрицательно помотала головой.

– Не хочется. Отдай еду Мунро.

– Тебе нужно поесть, Летиция… прости, Маккалум! – поспешно поправился он, зная, что поблизости всегда может оказаться кто-нибудь любопытствующий.

Она оттолкнула котелок. Александер подхватил его и вынул из своих ножен ложку.

– Ешь!

– Не буду! – ответила она и повернулась, чтобы снова лечь.

– Маккалум! Эван умер, но ты-то – нет!

Она порывисто повернулась и посмотрела ему в глаза. Александер подумал, что гнев все же лучше, чем отчаяние.

– Маккалум, возьми себя в руки! Эван не хотел бы, чтобы ты так раскис!

– Хочешь сказать, я радуюсь?

Эти слова стегнули Александера больнее, чем хлыст. Летиция закрыла глаза, силясь сдержать слезы. Она знала, что нельзя позволять себе совсем раскиснуть.

– Ты прекрасно знаешь, что я хотел сказать. Тебе нужно взять себя в руки и осуществить ваш замысел.

– Без него я не смогу, Алекс. Как ты не понимаешь? В одиночку у меня не выйдет.

Он не нашелся с ответом. Это была правда. Но если Летиция откажется от идеи побега, ее неминуемо ждет разоблачение. Что ж, он ей поможет! Это его долг. Преисполненный решимости спасти ее, даже если сама она этого не желает, Александер зачерпнул ложкой рагу и поднес к губам молодой женщины.

– Открывай рот!

Она подчинилась, как это делают дети. Летиция апатично пережевывала и глотала каждый кусочек, пока котелок не опустел. Покончив с едой, она выпила воды и взяла трубку, которую Александер набил табаком и зажег.

Оба думали о своем. Стук дождя о палатку заглушал остальные шумы, кроме смеха и песен. Александер различил громкий голос Мунро, декламирующий стихи. Мало-помалу гомон затих, превратился в шепот. Даже выстрелы смолкли. Наступила полная тишина. Кто-то взял в руки скрипку и робко прошелся смычком по струнам. Обрамленный изысканными музыкальными арабесками, зазвучал голос чтеца:

– Lìon deoch – slànte Theàrlaich, a mheirlich! Stràic a’chuach! B’ì siod an ìocshlàint’ àluinn, dh’ath – bheòthaicheadh mo chàileachd, ged a bhiodh am bàs orm, gun neart, gun àgh, gun tuar. Rìgh nan dùl a chur do chàbhlaich oirnn thar sàl ri luas!

Александер закрыл глаза. Сколько раз, сидя у костра с товарищами, чьи изможденные лица заросли щетиной, слушал он эту трогательную поэму во время кампании 1745 года! Ностальгия захлестнула его, и он прошептал:

– Разверните же паруса – прочные, надежные и белые как снег – на крепкой сосновой мачте и поплывем по океану! Эол обещал послать восточный ветер нам в помощь…

– …и Нептун успокоит бурные воды!

Нежный, как бриз, голос Летиции присоединился к его голосу. Молодая женщина смотрела на него через облако дыма. Ему показалось, что по ее лицу блуждает тень улыбки.

– Ты знаешь этот стих?

– Это «Песнь кланов», верно? Все слышали, и не раз, этот призыв к кланам, которые не могли решить, на чьей стороне им выступить во время последнего восстания! А Мунро – храбрый парень! Читать поэму якобитского толка в английском лагере… Его могут за это повесить.

При упоминании событий того времени на Александера нахлынули видения из прошлого. Он снова закрыл глаза, и перед его мысленным взором замелькали полные ужаса картины. Сколько страданий, сколько подавленной ярости! Поток болезненных воспоминаний захлестнул его, проникая в каждую клеточку тела, заставляя снова пережить моменты, которые он так старался забыть…

Мелкий дождик падал на равнину Драммоси-Мур. Якобиты в синих беретах вот уже час как выстроились несколькими шеренгами. Александер обратил внимание, что Макдональдов разместили на левом фланге. Он догадывался, насколько это огорчило отца и братьев: традиционно место клана было на правом фланге. Еще со времен Баннокберна [75]Битва при Бэннокберне – одно из важнейших сражений англо-шотландских войн XIII–XVI веков, состоявшееся 23–24 июня 1314 года. ( Примеч. пер. )
, то есть испокон веков! Почему же в такой ответственный момент их переместили на левый фланг? Ни Джон, ни Колл не могли ему ответить на этот вопрос, они были столь же рассержены и озадачены, как и он сам. И это не предвещало ничего хорошего…

Мальчики спрятались в высокой траве на самой окраине болотистой равнины. Замерзшие бойцы переминались с ноги на ногу, чтобы хоть как-то согреться. Неподалеку кучка любопытных местных жителей затянула двадцатый псалом – молитву за царя: «Господи! Спаси царя и услышь нас, когда будем взывать к Тебе…»

Воины побросали пледы на землю, и полы их килтов колыхались на ветру. Над равниной неслась песнь волынки. И только солнце не вышло озарить своим светом сталь широких обоюдоострых мечей. Оно не желало смотреть на кошмар, которому вот-вот суждено было начаться. Небо было мрачным, а тучи шли так низко, что Александеру казалось, что до них можно дотянуться рукой. Ему так хотелось стоять там вместе с остальными…

Вдалеке виднелась тонкая красная черта – войско англичан. Волынка завибрировала от неистового волнения, и хайлендеры стали выкрикивать свои боевые девизы, звучавшие как песнь славы. Но во всем этом чувствовалась фальшь… А красная черта все растягивалась и растягивалась под гул барабанов… У англичан были пушки, много пушек, готовых изрыгнуть смерть на тысячи людей… ради какого-то короля.

Александер не заметил, как Летиция придвинулась ближе, и невольно отшатнулся, когда она погладила его по щеке.

– Почему ты плачешь?

– Я не плачу.

Он отвернулся так стремительно, что она вздрогнула. Он ужасно разозлился на себя за то, что утратил выдержку на глазах у женщины, которая сама нуждается в утешении.

– Нет, ты плачешь!

Она стерла слезу и показала ему мокрый палец, потом присела рядом и протянула ему свою трубку.

– Я знаю, кроме смерти Эвана, есть еще что-то, что тебя огорчает. Рассказывай!

– Нечего рассказывать! – процедил он сквозь зубы.

– Алекс, мне и так тяжело! В другой день я бы отступилась, но… не сегодня.

Он вернул ей трубку. Острый запах табака распространился по палатке, от дыма защипало в глазах.

– Я вспомнил Каллоден. Ты наверняка слышала, как это было…

– Ты там был?

– Да.

– В то время ты был совсем мальчик!

– Мне было четырнадцать.

– И ты участвовал в бою?

– Да.

От громовых раскатов дрожала земля. Небо плевало на нечестивцев и оплакивало невинных, смерть же проливалась дождем и на тех, и на других. Джон, Колл и Александер беспомощно наблюдали за мощным обстрелом, который разносил в клочья надежды их народа, отнимал жизнь у кланов. Они застыли от ужаса, перестали ощущать дождь, покрывавший их тела похожей на тончайший саван пеленой влаги.

«Банник!» [76]Щетка цилиндрической формы на длинной ручке для чистки и смазки канала ствола артиллерийского орудия. ( Примеч. пер .)
, «Порох!», «Откат!», «Заряжай!», «Забивай!», «Готово!», «Огонь!» Артиллерийская канонада стала для кланов похоронным маршем. С поля битвы доносились крики и стоны умирающих. Даже самое неуемное воображение не смогло бы описать масштабы побоища, которое происходило за завесой дыма, застилавшего глаза и выедавшего легкие.

По-прежнему свистел ветер. Он вонзился в завесу и разорвал ее в клочья. Зрелище, открывшееся глазам мальчиков, леденило кровь. Слой человеческой плоти и грязных тартанов укрывал собой землю. У Александера перехватило дыхание. В голове осталась одна мысль: спасти свой народ, клан, отца…

А Мунро все читал по-гэльски «Песнь кланов», прославлявшую короля, ради которого они отдали себя на растерзание и утратили свободу. Ирония состояла в том, что в хайлендском полку собралось немало участников восстания 1745 года. Многие побывали в тюрьмах Инвернесса, Стирлинга, Эдинбурга, Карлайла, Саутворка, Йорка, Ланкастера… И так же, как и ему самому, им удалось уцелеть. И все же часть их души умерла, осталась в тех ужасных застенках. По крайней мере так представлялось Александеру…

Сегодня они – и простые солдаты, и офицеры – пожимали руку, которая некогда отняла у них оружие. «Песнь кланов»… Последний раз он слышал ее за несколько дней до побоища при Каллодене. Она вселяла храбрость в сердца людей, которые шли на смерть. Исполнить ее сегодня означало показать нос англичанам, которые… не понимали по-гэльски.

Совсем рядом Александер услышал разговор и узнал гнусавый голос бригадного генерала Макинтоша и более низкий – капрала Фрейзера.

– Звучит торжественно, как гимн… Вы можете мне сказать, о чем эта песня? Я не понимаю ни слова…

Последовала недолгая пауза. Фрейзер подыскивал слова для ответа. Ему не хотелось лгать, но и правду открывать не следовало.

– Чтец призывает слушателей защищать своего короля.

– Неужели? И вы его знаете?

– Вы о короле?

– Да нет же, я спрашиваю о том, кто читает!

– Да, господин генерал! Это солдат из моей роты.

– Его имя?

– Мунро Макфейл, господин генерал. Он… немного странноват, но солдат хороший.

– Макфейл вы сказали? По-моему, мне о нем рассказывали что-то забавное… Выдайте ему лишнюю порцию виски, капрал Фрейзер! Пусть выпьет за здоровье короля и за мое тоже!

– Слушаюсь, господин генерал! Доброй вам ночи!

Александер с Летицией слышали, как Макинтош удалился, а Фрейзер пробормотал несколько бранных слов в адрес дерзкого Мунро.

– Интересно, расщедрился бы Макинтош на выпивку для Мунро, если бы знал, какому из королей посвящена поэма! – прошептал Александер с улыбкой.

Летиция усмехнулась и прижалась к нему.

– Сомневаюсь!

Она положила голову ему на плечо, и Александер заволновался. Их ведь могут увидеть! Только этого им и не хватало… Они дослушали последние строки песни.

– Спасибо! – пробормотала Летиция, когда голос Мунро затих. – Спасибо, что ты рядом.

Александер наклонил голову и потерся щекой о ее волосы.

– Все будет хорошо, Маккалум.

* * *

Александер звал отца, кричал от отчаяния. В груди жгло от пороха, было трудно дышать. Мгновение – и голос осип, превратился в едва слышный шепот.

Боже, сколько раненых, сколько убитых! Вражеские пушки безжалостно плюют огнем… Англичане хотят перебить их всех, стереть их род с лица земли!

Он дернулся было вперед, когда чьи-то руки вцепились в его плед. Но чем он может помочь павшим? Там, впереди, отец уже склонился над Джеймсом. Тот был весь в грязи и в крови. Брат… Его брат умер!

– Месть! Fraoch Eilean! – с этим криком Александер бросился к веренице красных мундиров. – Всех перережу! Мерзавцы! Подонки!

– Алас, нет!

Голос Джона заставил его обернуться.

– Алас! Дурачина ты эдакий, вернись! Ты что, совсем спятил?

– Я не трус!

– Алас, не надо! Отец приказал…

– Плевать на его приказы, я должен им помочь!

– Упрямый болван! Из-за тебя отец погибнет! Он тебе этого никогда не простит, и я тоже. Аласдар, пойми, все кончено! Наши отступают!

Но Александер уже развернулся и побежал навстречу английским батальонам.

– Fraoch Eilean!

Он услышал отчаянные призывы отца. Прогремел очередной пушечный залп, и начался кошмар. Волна красных мундиров настигла убегавших хайлендеров. Штыки вонзались в пледы и раздирали их, не обращая внимания на тартаны. Он обернулся. Отец исчез из поля зрения. С губ Александера сорвался крик. Поразительно, но Джон по-прежнему был в нескольких шагах позади него. Лицо его исказилось в гримасе ярости, и свой мушкет он навел… на него, своего брата!

Александер замер на месте. Он не верил своим глазам. Что это Джон делает? Гоня от себя страх, он снова побежал туда, где были его соплеменники, где был отец. Жуткий щелчок спускового крючка – и острая боль пронзила его тело и… сердце. Брат в него выстрелил! Родной брат Джон, его вторая половинка! Но почему? В пороховом дыму на мгновение возникло испуганное лицо отца. Дальше все происходило как в тумане. Джон склонился над ним и стал что-то говорить, но он его не слышал – так сильно шумело в ушах…

Александер застонал и открыл глаза. Вокруг стоял непроглядный мрак. С трудом, словно после долгого бега, он перевел дух. В обеих горстях почему-то было полно травы. Боже, когда же ему перестанет сниться этот сон! В последнее время воспоминания и картины из прошлого терзали его постоянно. Может, небеса пытаются таким образом что-то ему сказать? С той встречи на борту «Мартелло» он старательно избегал Джона. Может, пришло время им встретиться и поговорить начистоту? И если снова прольется кровь, на этот раз она будет его собственной. Он не сможет жить, если на его совести будет смерть брата. Это было бы равноценно убийству самого себя. А Джон, смог бы он жить с таким грузом на совести?

Рядом послышался чей-то вздох, и рука, слишком легкая, чтобы быть мужской, легла ему на грудь.

– Маккалум, ты?

– Tuch! Алекс, все в порядке!

Молодая женщина погладила его по щеке, по шее, по волосам. Александер подумал, что надо бы остановить эту нежную ручку, хотя ей и удалось прогнать жуткие воспоминания, вызывавшие в его душе шквал эмоций. Это неправильно, дурно… Эвана убили… Нельзя позволять ей… Однако тело его утратило желание двигаться, а пальцы Летиции все сильнее распаляли в нем желание, недвусмысленное проявление которого, к его огромному облегчению, скрывала темнота.

– Тебе снова снился кошмар, да, Алекс? – прошептала она ему на ухо.

– Да.

– Я часто слышу, как ты во сне шепчешь одно и то же… И зовешь отца.

– Отца? Ну да… Извини, если разбудил.

– Брось! Или думаешь, что ты один вскрикиваешь по ночам? Нам всем здесь снятся страшные сны. А я, честно говоря, и не спала…

Она умолкла. Александер решил, что сейчас она встанет и вернется на свое место, но нет, Летиция так и осталась сидеть, прижавшись к нему. Прикосновение ее тела было сродни магии. Его дыхание вернулось к нормальному ритму, вот только спать уже не хотелось. Он стал вслушиваться в тишину, надеясь, что волнение уляжется.

В темноте каждый звук обретал свое значение: вон там похрапывает Мунро, а эти отдаленные трели – перекличка ночных птиц; где-то далеко лает собака; в ближнем болотце распевают лягушки… И теплое дыхание Летиции согревает ему шею…

На мгновение в памяти всплыло воспоминание из детства – ночь, и у него никак не получается уснуть. Но дом полон знакомых убаюкивающих звуков: отцовские всхрапы, сопение Джона совсем рядом и свистящее дыхание матери… Александеру показалось, будто он перенесся в родную долину, и у него сжалось сердце. Он так соскучился по матери…

Он тряхнул головой и сдержал вздох. Летиция, устроившая голову у него на плече, привстала. Видеть ее он не мог, но знал, что она смотрит на него сквозь темноту.

– Алекс, ты…

– Все в порядке.

Она замерла в раздумье, потом тихонько легла на него сверху. Ласковое прикосновение к губам… Он не смел шевельнуться. И снова… Скрепя сердце он легонько ее оттолкнул.

– Летиция, не надо.

– Ты нужен мне, Алекс.

– Знаю, но только не так…

– Но ты нужен мне… – повторила она, прижимаясь еще теснее.

– Летиция, прошу тебя…

Она снова прижалась ртом к его губам. Его тело ответило на ласку, поправ все доводы рассудка. Он попытался было совладать со страстным желанием, пульсировавшим внизу живота, но Летиция не собиралась ему в этом помогать. Ее пальцы ласкали его волосы, шею, грудь… Резким движением он опрокинул ее на спину и накрыл своим телом. Со вздохом она выгнулась и раскрыла бедра. Из одежды на молодой женщине была одна рубашка. И ни намека на полотняные ленты, которые днем стягивали ее грудь… Вдруг Александер вспомнил, что в палатке они не одни. Подавив стон, он отстранился.

– Летиция, не надо, мы не должны…

– Алекс, ты нужен мне! Я тебя люблю!

– Не говори так! Это Эвана ты любишь, а не меня.

– Я люблю тебя, Алекс, и… Эвана я тоже люблю. Только не проси меня объяснить! Но это правда, поверь!

– Летиция, это дурно!

Она все решила за них обоих: просунула руку между их напряженными телами и направила его в себя. Он закусил губу, чтобы не застонать. Он никак не мог поверить в реальность происходящего. Может, это все-таки сон? Но ощущения были реальными, как и тело, которое он ласкал и которым намеревался овладеть.

Летиция крепко прижалась к нему животом, призывая к скорейшему единению. И он подчинился. Наслаждение пришло слишком скоро, но было очень сильным. Задыхаясь, Александер упал на нее и зарылся лицом в ее волосы. В нем боролись противоречивые чувства. Сцена трагической смерти Эвана снова встала перед глазами во всем своем ужасе. Он попытался прогнать видение, но ничего не вышло. Воспоминание об Эване не хотело уходить. Еще бы! Не успело еще его тело остыть, как он, Александер, занялся любовью с его женой! О Летиция! Зачем? Зачем…

* * *

Барабанная дробь отдавалась в голове у Александера отголосками грома. Он с трудом открыл глаза. Было еще темно. Влажная рубашка прилипла к телу, и ощущение было не из приятных. Плед тоже был мокрый и немилосердно «кусался». Про себя он в сотый раз обругал погоду: шел мелкий дождик, а значит, работать в таких условиях будет еще труднее… Всех солдат по приказу Вольфа привлекли к строительству редутов и установке артиллерийских орудий.

Он протер глаза и перекатился на спину. Снаружи доносились привычные шумы: кто-то пробежал мимо палатки, где-то рядом переговариваются поварята, офицеры раздают указания… Какая-то корова попыталась внести немного порядка в этот гомон громким мычанием, но никто не обратил на нее внимания, если не считать пары солдат, которые тут же начали препираться, кому из них идти ее доить. Словом, в лагере понемногу просыпалась жизнь…

И вдруг в памяти всплыли события вчерашней ночи. Летиция! Они уснули, крепко обнявшись. Александер порывисто сел и обвел палатку взглядом. Она лежала на том месте, где обычно спал Эван. Полностью одетая, с убранными в «конский хвост» волосами, Летиция смотрела на него, и по ее лицу невозможно было понять, о чем она думает. Александер с тревогой в сердце вновь огляделся по сторонам. Мунро лежал к ним спиной и храпел, а Финли Гордон уже вышел.

– Я всю ночь спала тут, – прошептала молодая женщина, угадав его мысли.

Выходит, любовью она занималась с ним, но спала с Эваном? Александер с трудом сглотнул и кивнул.

– Да, я понимаю. Так даже лучше.

Она подтянула колени к подбородку. Полы килта распахнулись, обнажая белое мускулистое бедро. «Ей нужно быть осторожнее! – подумалось Александеру. – Мужчина никогда бы так не лег! Чудо, что ей удается водить за нос целую толпу мужчин!» В принципе, когда Летиция поступила на службу, ее внешность воспринималась как должное. Ну что взять с семнадцатилетнего парнишки? Да, безбородый! Да, миловидный! Округлые формы крепко перебинтованы, бедра скрывает килт… Но ведь с тех пор прошло два года, а щеки и ноги солдата Маккалума по-прежнему оставались безнадежно гладкими. Было отчего зародиться подозрениям в головах однополчан…

Александер понимал, что ей нужно как можно скорее покинуть армию. Ему не хотелось думать об унижении, которое ждало Летицию в случае, если ее маскарад раскроется. Офицеры заставили бы ее стократно заплатить за обман! Но что станет с ней, если она все-таки решится на побег?

Он накопил немного денег, еще несколько шиллингов всегда можно было выиграть в карты. Все это он отдаст ей. Нужно будет еще собрать съестного в дорогу… пусть даже придется их украсть.

– Макдональд! – прогремел снаружи голос.

Александер вскочил на ноги. Полотно палатки взметнулось, и показалось свежевыбритое лицо сержанта Кэмпбелла. Александер моментально напрягся.

– Слушаю вас, сержант!

– Лейтенант Кэмпбелл из Гленлайона желает видеть вас немедленно. Вы найдете его возле незаконченной артиллерийской батареи.

– Уже иду!

Сержант сделал было шаг назад, как вдруг взгляд его упал на Летицию, сидевшую в достаточно необычной для закаленного невзгодами солдата позе. Губы его изогнулись в насмешливой ухмылке, и он прищурился, не сводя с нее пронзительного, заинтересованного взгляда.

– Горюете, солдат Маккалум? Не стоит! Вот увидите, для вас быстро найдется новый покровитель!

Он захохотал и пошел прочь. Александер уставился на качающееся полотно, чтобы не смотреть на Летицию. Та сердито выругалась вслед Кэмпбеллу. Дождь все так же стучал по палатке, вдалеке гремел гром.

– Скотина!

– Это еще слабо сказано, Маккалум! – хохотнул Мунро.

– Ничего, мы еще посмотрим, кто посмеется последним…

С неба сыпалась мелкая морось. Вытянувшись в струнку, Александер ждал, когда лейтенант соблаговолит с ним заговорить. Пока он был занят – инструктировал капралов Росса и Фрейзера. Чтобы скоротать время, Александер пробежал взглядом по противоположному, северному, берегу реки. Там, на вершине крутого утеса, казавшегося непреодолимым, располагалось плато, которое местные жители называли Лез-Отёр, то есть «возвышенность». На нем, как на троне, восседал город с множеством колоколен. Интересно, как генерал Вольф собирается взять эту неприступную крепость? Англия дважды пыталась это сделать, и оба раза безуспешно. Вспомнить бы, когда это было… Ах да, первая попытка имела место в конце XVII века, во время экспедиции Фипса. Ходили слухи, что тогдашний губернатор, Фронтенак, довольно дерзко отправил англичан восвояси. А во второй раз… Когда это было? Он так и не смог вспомнить. Впрочем, какая разница? Это ведь давно в прошлом.

– Carthāgo delenda est, или они проделают это с нами!

– Согласен, господин лейтенант! – отозвался Александер, вздрогнув от неожиданности.

– Прекрасный город, не правда ли? Крепость, сотворенная самой природой! Да поможет нам Господь, если придется снова ни с чем вернуться в Англию…

– Да, господин лейтенант.

– Жаль, что Вольф решил с ходу его разрушить, не тратя времени на осаду…

– Да, господин лейтенант.

Повисла пауза. Сероватая вуаль дождя укрыла пейзаж, сделав его мрачным и печальным. Александер вспомнил, как выглядит Квебек солнечным днем. Вчера он имел возможность любоваться им, сколько душе было угодно, с борта лодки, на которой их перевозили в Бомон. И он невольно задался вопросом: откуда у англичан эта мания возводить свою империю на чужих костях?

Взгляд случайно остановился на Арчи Кэмпбелле, однако он поспешил отвести его. «Никогда не смотреть офицеру в глаза, когда он к тебе обращается!»

– Идите!

Уже? Неужели его позвали сюда только для того, чтобы услышать его мнение относительно распоряжения генерала Вольфа? Он остался стоять с каменным лицом.

– Это приказ, Макдональд!

– Слушаюсь, господин лейтенант!

Не дожидаясь повторного окрика, Александер повернулся и пошел по тропе, которая вела к стройке. Лейтенант окликнул его.

– Куда вы собрались? Или вы решили, что я позвал вас полюбоваться пейзажем?

Александер остановился, повернулся и посмотрел на Арчи. Глаза лейтенанта Кэмпбелла улыбались.

– Никак нет, господин лейтенант.

– Алекс, дома вы называли меня Арчи Рой! Мы играли вместе, помните?

– Думаю, в нынешних обстоятельствах это неприемлемо. И мне уже не пять лет.

Невзирая на узы детской дружбы, Александер понимал, что будет лучше, если между ним и Арчи останется некая дистанция. Да, они родственники, однако это не отменяет субординацию, а в армии недостаток почтения к вышестоящему офицеру может обойтись солдату очень дорого… В ответ на его реплику Арчи улыбнулся.

– Это так, но я все равно остаюсь вашим дядей… и другом.

Он посмотрел по сторонам и подошел к Александеру поближе.

– Когда мы одни, прошу, зовите меня по имени.

– Но ведь вы – мой командир, и…

– Так вы поможете мне забыть об этой войне, пусть и на пару минут. Договорились, Александер?

На лице его читалась усталость. «Малыш Арчи» – так звал дедушка Александера, Джон Кэмпбелл, своего младшего сына, рожденного в позднем браке с Кэтрин Смит. Арчи был на три года старше и относился к Александеру как к брату. Пока Александер жил в Гленлайоне, мальчики были неразлучны.

Когда же родители забрали его обратно в Гленко, все связи прервались. И все-таки Арчи удавалось устроить так, чтобы их пути время от времени пересекались. К примеру, направляясь в Форт-Уильям, он проезжал иногда через Гленко. Это могло показаться странным, но, несмотря на то что Александеру было трудно выносить прохладное отношение со стороны своих родичей, он сожалел о своем длительном пребывании в семье Кэмпбеллов. Возвращение в родную долину не было радужным. Он не стал для Макдональдов из Гленко своим. К нему относились так, словно он был носителем страшной и заразной болезни. Но, если подумать, в жилах всех его братьев и сестер вместе с кровью Макдональдов текла и кровь Кэмпбеллов, ведь их мать, Марион, была дочкой Джона Кэмпбелла, лэрда Гленлайона!

В свое время ей пришлось завоевывать себе место в клане Макдональдов, а ему, сыну Макдональда, – в клане Кэмпбеллов. Теперь же Александеру казалось, что ему нигде нет места. Какая ирония! Марион дала своим младшим сыновьям-близнецам имена глав кланов, которые их породили, – Джона Кэмпбелла из Гленлайона и Александера Макиайна Макдональда. Было ли в этом что-то символическое или же она попыталась обмануть фатум? К несчастью, судьба часто смеется над тем, кто пытается ее переломить…

– Какие у вас отношения с братьями?

– С братьями? – пробормотал в замешательстве Александер. Он не понимал, к чему клонит его дядя.

– Да, с Джоном и Коллом. Вы с ними ладите?

Александер уставился себе под ноги, чтобы не встретиться взглядом с собеседником, чьи глаза напомнили ему глаза матери. Арчи и Марион были очень похожи, поэтому каждая встреча Александера с дядей навевала ему грустные воспоминания о матери.

– С Коллом – нормально.

– А с братом-близнецом, значит, нет?

– Честно говоря, нет.

– Вы не говорили с ним вчера?

– Нет. Я не видел его после боя за церковь.

Заложив руки за спину и устремив взгляд в землю, Арчи принялся мерить каменистую площадку шагами. Александер догадался, что его что-то тревожит. Неужели Джон совершил какую-то оплошность? Арчи снял треуголку, отжал воду и снова водрузил ее на голову.

– Командир роты Монтгомери доложил, что после того боя его никто не видел. Александер, боюсь, ваш брат попал в плен к противнику или же… дезертировал.

– Что? Вы сказали – дезертировал?

– Никто не видел, чтобы на вашего брата напали, – смущенно заметил лейтенант Кэмпбелл. – Он просто взял и испарился! – И он развел руками. – Может, он говорил вам нечто такое, что помогло бы нам понять…

– Джон никогда бы так не поступил! Я слишком хорошо его знаю, чтобы допустить…

Александер осекся, осознав, что на деле знает брата не так хорошо, как привык думать. Да, они были похожи как две капли воды, однако характеры и манера поведения у них были разные. Интересно, были бы они больше похожи, если бы его не отправили в детстве в Гленлайон? До разлуки братья с легкостью угадывали мысли и предвосхищали поступки друг друга. И им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга.

– Ладно, – чуть растерянно произнес Арчи. – Я решил, что вам лучше узнать это от меня. Сегодня вы выступаете с отрядом под командованием сержанта Родерика Кэмпбелла.

Губы Александера помимо его воли сжались в нитку, однако он воздержался от комментариев. Только бы Родерик Кэмпбелл оставил его в покое!

– Мы нуждаемся в продовольствии. Груз продуктов еще не прибыл, а у нас осталось всего восемнадцать свиней, двадцать семь коров и овец и порядка трех десятков домашней птицы. Рейнджеры Скотта сообщили, что в окрестностях много ферм. Часть брошена хозяевами, в остальных остались старики. Если не считать возможного вмешательства ополченцев, вы не встретите сопротивления. Приказано уносить с собой все, что может пригодиться.

Тут Арчи усмехнулся и добавил:

– И прошу вас, Александер, ограничьтесь индейцами и теми, кто одевается, как они, и охотятся за вашими скальпами. Женщин и детей не трогать! Это приказ Вольфа. Все ясно?

– Более чем.

Улыбка пропала.

– Мне жаль Эвана Кэмерона, он был храбрым солдатом. Мне передали его вещи.

– Могу я попросить вас об услуге… Арчи?

– Слушаю вас!

Александер запнулся на полуслове, но потом решился:

– У Эвана был золотой медальон с портретом…

– Да, и он теперь у меня.

– Я… Не могли бы вы отдать его мне?

Вопрошающий взгляд Арчи остановился на его лице.

– Зачем вам этот медальон, Алекс?

– Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

– Мне нужно веское основание, чтобы отступить от правил, мой друг! Вы с Эваном не родственники…

Александер не знал, как обосновать свою просьбу. Ну не мог же он сказать: «Я отдам его солдату Маккалуму, это его жена, та самая дама, портрет которой спрятан в медальоне!» И вдруг нужный аргумент пришел ему в голову.

– Я знаком с женщиной, чей портрет в медальоне! Это наша общая подруга, и она мне очень дорога…

– Вот как? Я подумаю об этом, Алекс. А теперь идите, вам необходимо собраться. Отряд выступает через час.

– Слушаюсь, господин лейтенант!

Щелкнув пятками, он коротко поклонился.

– И последнее…

– Слушаю!

– У меня была еще одна причина поинтересоваться, какие у вас отношения с братьями. Дело в том, что Колл перешел в другую роту. Я распорядился, чтобы капитан Макдональд взял его в нашу. Я решил, что будет правильнее вас предупредить.

Арчи ожидал реакции со стороны Александера, однако тот остался невозмутим.

– Это ваше собственное решение, господин лейтенант?

– Я полагал, что…

Арчи нахмурился. Александер отвел глаза. У мыса Диамант, недалеко от городских стен Квебека, на рейде стояло несколько кораблей. Он набрал в грудь побольше воздуха и медленно его выдохнул. Новость застала его врасплох. Это было так внезапно… Разумеется, с Коллом ему будет гораздо легче найти общий язык, но не хотелось бы торопить события: двенадцать лет разлуки и горьких воспоминаний так быстро не забыть… Но ведь и сам Колл прилагал усилия, чтобы снова сблизиться с ним, своим братом…

– Благодарю вас, Арчи! От всей души!

* * *

Влажная земля заглушала звук шагов. Начищенные дула кремниевых ружей поблескивали в неярком свете дня: солнечные лучи с трудом пробивались сквозь белесую дымку тумана. Жара стояла удушающая, и мокрая одежда противно липла к телу.

День выдался утомительный, но не особенно беспокойный – две незначительные заварушки с ополченцами и несколько разрозненных выстрелов. Пострадал только один солдат, да и то лишь потому, что подвернул ногу. Добычи взяли немало: семь коров, теленка, четыре свиньи, восемь поросят, пару десятков кур и еще много съестного погрузили на «позаимствованную» на одном дворе повозку, в которую впрягли вола. Остаток груза составляли предметы меблировки, которые пришлись по вкусу офицерам, кухонные принадлежности, инструмент и даже одна скрипка. Дункан Маккро хотел прихватить и белку в клетке, но сержант Кэмпбелл запретил, буркнув: «Разве только ты собираешься сварить из нее суп!» Бедняге Маккро пришлось оставить клетку там, где она стояла.

Александер, правда тайком, тоже раздобыл кое-что полезное. Пока остальные перетряхивали содержимое кладовых и кухни, сержант послал его проверить комнаты. В единственной жилой комнатушке, под самой крышей, Александер нашел сундук кедрового дерева с женской одеждой. Пользы от нее не было никакой, поэтому он повернулся уходить, когда перед глазами встала картина: Летиция в платье. К сундуку он вернулся с новым энтузиазмом. Эта одежда может пригодиться Летиции! Ей будет гораздо легче выбраться из зоны военного противостояния, если она переоденется в женское платье! Не станут же канадцы стрелять в женщину… Он торопливо затолкал сорочку, корсаж и пару юбок в свой ранец. Ему не терпелось показать Летиции свою находку.

Отряд неспешным маршем возвращался в лагерь. Мунро своим зычным голосом распевал баллады собственного сочинения, и многие с удовольствием ему подпевали. Летиция легкой походкой шла впереди Александера, и ее аккуратный задок под килтом соблазнительно покачивался в ритме шагов. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не смотреть на нее. А Мунро между тем напевал:

– Cailin mo rùin – sa is leannan mo ghràidh… ainnir mi chridhh – sa’s i cuspair mo dhàin. Tha m’inntinn làn sòlais bhi tilleadh gun dàil, gu cailin mo rùin – sa is leannan mo ghràidh…

Ах, с каким удовольствием он прошептал бы эти слова ей на ушко! Думая о Летиции, Александер испытывал и желание, и угрызения совести. От раздумий его отвлекли передвижения Джона Маклеода. Тот покинул строй и, придерживая рукой свои мужские «сокровища», побежал к краю леса. Сержант Кэмпбелл тут же наставил на него ружье и приказал вернуться: на днях дезертировало еще двое, и офицерам был дан приказ не спускать глаз со своих людей.

– Я к кустику, сержант! Я быстро!

Эта реплика была встречена дружным хохотом. Отряд замедлил движение, а потом и вовсе остановился. Кэмпбелл наблюдал за своим солдатом, который, насвистывая, орошал ближние кусты. И вдруг его свист оборвался.

– Сержант, тут… Боже милосердный!

Александер схватил свое ружье и взвел курок. Повинуясь приказу сержанта, солдаты сомкнули ряды. Ожидая, что в любую секунду из зарослей выскочит отряд индейцев, они подняли оружие. Маклеод сделал пару шагов вправо и замер. В повозке квохтали куры, а одна из коров замычала.

Объятые страхом, солдаты затаили дыхание. Маклеод нагнулся.

– Что там, Маклеод?

– Боже милосердный… Сержант, это один из наших! Точно!

Маклеод выбрался из кустов и побежал к ожидавшим его товарищам. Летиция с тревогой посмотрела на Александера. Взяв ружья наизготовку, Кэмпбелл с двумя солдатами направился к тому месту, где пару секунд назад находился Маклеод. Последовал крик ужаса, за ним – поток ругательств. У Александера похолодело в груди. Неужели Джон?

– Алекс, не надо, не ходи туда!

Летиция вцепилась ему в руку, но он вырвался.

– Я должен знать, что случилось с братом.

Мертвец лежал, обратив лицо, а вернее, то, что от него осталось, к небу. Скальп был снят, и по обнажившемуся черепу ползали насекомые. Вороны выклевали глаза и нос, во рту, открытом в последнем крике, сновали черви и мухи. Трупный запах был таким сильным, что Александер невольно отшатнулся. И все же, сколь страшным бы ни было зрелище, он испытал чувство облегчения. Узнать покойного по лицу не представлялось возможным, но он был в форме полка Амхерста, значит, это не мог быть Джон. Александер подумал, что, пожалуй, смерти брата он предпочел бы уверенность, что тот и вправду дезертировал и спасся.

Шевеление в зарослях привлекло его внимание. Затаив дыхание, он повернул голову. Ветки кизилового куста едва заметно дрогнули. Стиснув в руке ружье, он тихонько подобрался к кусту. Сомнений не оставалось – там кто-то прятался. Внезапно ветки дернулись и из-за куста выскочил человек. На ходу вынув из ножен кинжал, Александер пустился вдогонку.

Погоня продолжалась несколько мгновений. Поравнявшись с противником, он схватил его за волосы и дернул к себе. Крик вырвался из горла пленника и тут же перешел в отвратительное бульканье. Задыхающийся, все еще пребывающий под воздействием страха, Александер уронил обмякшее тело к своим ногам. Но когда он окончательно пришел в себя, его ожидало ужасное открытие. Стон сорвался с его губ.

– Нет! О нет!

Убитый смотрел на него широко открытыми карими глазами, обрамленными длинными черными ресницами. Кожа у него была белая и гладкая, без намека на щетину. По телу Александера прошла дрожь, и он испытал глубочайшее отвращение к самому себе. Подумать только, убил мальчишку лет двенадцати!

– Там еще кто-то есть! – крикнул другой солдат. – Ловите!

Над поляной пронесся крик. Александер поднял голову и увидел перепуганную девушку. Она подхватила юбку и пустилась наутек.

– Эй, Макдональд! – крикнул ему сержант откуда-то сзади. – Поймай-ка мне эту потаскушку!

Однако Александер остался стоять на месте, словно и не слышал приказа. От запаха крови убитого мальчика его затошнило. Выругавшись, Кэмпбелл сам побежал за девушкой и очень скоро настиг ее. Несчастная закричала от страха и стала вырываться, чем только разозлила сержанта еще сильнее.

– Заткнись, а то прирежу!

Под его угрожающим взглядом девушка умолкла. Кэмпбелл ткнул ее прикладом, и она упала на землю. Когда он стал задирать на ней юбки, девушка снова закричала. Тогда сержант одной рукой зажал ей рот, а другой стал шарить у нее под одеждой.

Неподвижный, словно каменное изваяние, Александер наблюдал за происходящим. Внезапно он вздрогнул – это Летиция схватила его за руку и стала ее трясти.

– Не позволяй ему, Алекс! Сделай что-нибудь!

Бледная как полотно, с расширенными от ужаса глазами, она умоляла его вмешаться. Он колебался. Ну что он может сделать? Кэмпбелл – командир отряда, ему нельзя приказать оставить девчонку в покое, а тем более поднять на него руку. Между тем на лицах многих товарищей, которые наблюдали, как сержант насилует женщину, читалось замешательство.

– Алекс! – взмолилась Летиция.

– Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? – резко воскликнул он.

Собственная нерешительность была ему противна. Чтобы обмануть чувство вины, он повторял про себя, что ничем не может помочь бедняжке. Еще через мгновение Летиция отпустила его руку и твердой походкой направилась к тому месту, где происходила сцена насилия. Несчастная девушка по-прежнему кричала и отчаянно пыталась сбросить навалившегося на нее сержанта.

Летиция вскинула ружье и прицелилась сержанту в спину. Это заставило Александера очнуться, и он бросился к ней. Удар – и ружье взлетело в воздух, а потом скрылось в кустах. В ту же секунду Кэмпбелл зарычал от удовольствия.

– Грязный подонок! Мерзавец! – бросила ему в лицо Летиция. – Нам был дан приказ не трогать женщин и детей!

Родерик Кэмпбелл захохотал, медленно слез со своей жертвы, встал и одернул килт. Взгляд его остановился на Летиции, и смех оборвался.

– Теперь ваша очередь, солдат Маккалум. Хотя вас женщины не интересуют, верно?

Летиция словно бы окаменела. Кэмпбелл долго смотрел ей в лицо, ища изъян в маске праведного возмущения, которую она поспешила надеть. Часто дыша от волнения, она посмотрела на несчастную девушку, которая лежала, скорчившись, на земле и плакала. Сержант проследил за ее взглядом и мерзко усмехнулся.

– Что, не нравится?

Летиция смерила его уничижительным взглядом. Александер оказался прав – они ничем не могут помочь этим горемыкам! Она резко повернулась, и полы килта взлетели. Глаза Кэмпбелла скользнули по ее ногам, потом он повернулся к Александеру и сказал:

– А вы, Макдональд, не хотите развлечься?

Александер вздернул подбородок, с трудом сдерживая желчную реплику, обжигавшую ему губы.

– Странно, в прежние времена вы не были таким щепетильным! А может, она недостаточно хороша для вас? Пожалуй, что так. Куда ей до Кирсти… Кирсти была красавица! Помните ее, а, Макдональд?

Александер застыл от неожиданности. Кэмпбелл указал на трупы мальчика и солдата.

– Закопайте! Быстро!

Потом снова обратился к Александеру:

– Отличная работа, солдат Макдональд! Думаю, сойдемся вот на чем: я не видел, что вы сделали, а вы не видели, что сделал я. У меня нет желания оправдываться перед полковником Фрейзером, вы понимаете?

Александер еще не успел оправиться от удивления. Имя Кирсти звучало у него в голове отголоском ужасных воспоминаний. В горле встал комок. Откуда Кэмпбеллу это знать? Сержант подошел к сжавшейся в комок девушке и презрительно пнул ее.

– Убирайся! И передай своим… Проклятье! Дьявол бы побрал эту страну! Кто-нибудь знает французский?

– Я! – отозвался капрал Росс.

– Скажи, что ей еще повезло! Если они будут сопротивляться и убивать наших, то же самое мы сделаем с остальными, только куда жестче…

Росс перевел, насколько ему позволяли его познания в языке, и намеренно смягчил угрозы сержанта. Глотая слезы, девушка смерила его взглядом, исполненным такой пылкой ненависти, что он вздрогнул. Дрожа всем телом, она встала и одернула платье, потом поправила свой чепец и убрала под него упавшие на лоб волосы.

Она пробормотала что-то себе под нос. Слов Александер не разобрал, но по тону и так было ясно, о чем речь. Когда она скрылась в кустах, Александер с трудом сглотнул. Способность двигаться вернулась к нему только после того, как сержант покинул место, на котором они оба, он и Александер, совершили непоправимое. Чтобы чем-то занять себя, Александер пошел помогать товарищам, которые начали копать яму.

* * *

Солдаты выносили из дома все, что могло пригодиться, и… что можно было бы продать. Мысли об убитом мальчике не покидали Александера, и он предпочел остаться на часах возле дома, чтобы не участвовать в разграблении пожитков местных жителей, которые, скорее всего, спрятались где-то неподалеку. Заходящее солнце раскрасило облака во все оттенки оранжевого, и пейзаж был залит мягким золотистым светом. Предвкушая ужин и выпивку, солдаты оживленно переговаривались, нагромождая на повозку продукты и вещи.

Сержант распорядился поджечь дом. Александер нахмурился. Они и так унесли отсюда все ценное, зачем же устраивать пожар? Он вздохнул. В конце концов, это война и ради выживания приходится совершать неоднозначные поступки. Над головой закричал ворон, и воздух наполнился едким запахом дыма. Скоро на стене показались первые язычки огня. Солдаты собрались перед домом посмотреть на огонь, когда до них вдруг донеслись крики, приглушенные треском пламени. Кровь застыла у Александера в жилах. Испуганные взгляды Летиции и тех, кто тоже услышал эти вопли, подтвердило самые страшные опасения: в доме остались люди!

Крики между тем становились все пронзительнее, потом из самого сердца пламени послышался плач. Несколько мужчин попытались было проникнуть в дом, но у них ничего не вышло – жар стоял такой, что об этом нечего было и думать. В итоге им пришлось присутствовать при гибели невинных людей. Через какое-то время крики и плач стихли. Все молились про себя, вслушиваясь в потрескивание огня. На душе у Александера было скверно: «Я оказался ничем не лучше чертовых sassannach…»

* * *

Арчибальд Кэмпбелл беседовал с лейтенантом Макквином из роты Кэмерона, когда Александер вошел в палатку. Сразу же по возвращении в лагерь солдату Макдональду сообщили, что командир желает его видеть. Арчи взглядом попросил его подождать. В ушах у Александера до сих пор звучали крики, а перед глазами стояла картина пылающего дома, в котором заживо горели в огне женщины и дети. На его счастье, спиртное слегка заглушило душевную боль.

Чтобы отвлечься, он украдкой осмотрел помещение. Простая складная кровать, мало соответствовавшая габаритам его дяди; стул, на котором Арчи, скорее всего, развешивал свой мундир; некое подобие стола, сооруженное из треноги и нескольких досок, на котором лежали придавленные камнями стопки документов. В углу – простая деревянная коробка с какой-то мелочью. Среди монет Александер заметил и медальон Эвана.

Повернувшись, он увидел, что в палатке они одни и дядя Арчи внимательно наблюдает за ним.

– Мне доложили, что вы обнаружили тело Джонатана Хеннери.

– Да, господин лейтенант.

– Несчастный числился в дезертирах… Вам не удалось ничего узнать о судьбе брата?

– Нет.

Арчибальд вздохнул, поморщился и повернулся к нему спиной, потом снял парик и сунул себе в карман. Волосы его были собраны в хвост, который покачивался в такт его движениям. Александер отметил про себя, что дядя стрижет свои светло-рыжие волосы достаточно коротко. На обнажившейся бледной шее отпечатался след от кожаного воротничка, который он тоже снял. Все так же стоя спиной к племяннику, он какое-то время смотрел сквозь дверной проем на палатки, над которыми поднимались струйки дыма, – в котелках варилась еда.

– Я позвал вас поговорить о другом.

Арчи повернулся. На лице его не отражалось никаких эмоций. Он медленно взял из ларца медальон и повертел его в пальцах.

– Скажите, у Кэмерона остались в Шотландии родственники? Если нет, мне придется раздать его вещи солдатам.

– Родственники? Нет, насколько я знаю.

Александер стиснул губы в нитку. Арчи внимательно смотрел на него, значит, следовало соблюдать осторожность.

– А как же та женщина, с которой вы оба дружили? – негромко спросил лейтенант, показывая ему портрет в медальоне. – Ее лицо кажется мне знакомым…

Александер не ответил. Он не сводил глаз с портрета, чтобы не встречаться взглядом с дядей.

– Хм… Я понял с ваших слов, что она была вам очень дорога.

– Это так, господин лейтенант.

– А не идет ли речь о супруге Кэмерона?

– О его… супруге?

– При себе Эван Кэмерон носил бумагу – своего рода завещание, поскольку в нем запечатлена его последняя воля. И в нем упомянуты вы, Александер.

Молодой человек с изумлением воззрился на дядю. Эван никогда не упоминал ни о каком завещании…

– Документ датирован 23 июля 1758 года. В то время, если мне не изменяет память, мы стояли в Луисбурге. Если вы и влюблены в жену Кэмерона, Алекс, это не мое дело. К тому же Эван относился к вашим чувствам спокойно, и этому есть доказательство: он просит вас жениться на его супруге, если с ним случится несчастье. Завещание имеет силу, поскольку подписано двумя свидетелями и оба они живы. Странно только, что в нем Кэмерон не упоминает имени своей супруги. Но, полагаю, оно вам прекрасно известно.

Когда Арчи сообщил Александеру содержание документа, тот едва устоял на ногах. Взять в жены Летицию? Эван перепоручил ему заботу о своей жене? Но почему он сам ему об этом не сказал? Потом ему вспомнился вечер, когда Эван спросил, любит ли он Летицию. Тогда вопрос показался ему более чем странным, но теперь все встало на свои места. Вот только…

– Я не могу… не могу сделать то, о чем он просил, Арчи.

– Разумеется, не можете.

Дядя протянул ему медальон.

– Я отдаю его вам. А вы передадите его вдове, когда вернетесь в Шотландию.

– Спасибо, господин лейтенант.

– Что касается остальных вещей Кэмерона… Поскольку мы не знаем, где сейчас его родные, и не можем отправить им вещи, то… Я вот подумал… Насколько мне известно, они с солдатом Маккалумом… очень сдружились… Разделите их с ним, Алекс.

Александер с трудом проглотил комок в горле. Арчи потер подбородок, не сводя с него своих светлых проницательных глаз. Наверняка волнение племянника не укрылось от него. Губы его дрогнули в лукавой улыбке.

– Кстати, как поживает этот… юноша?

Вопрос был задан тоном, не оставлявшим никаких сомнений. Он знал…

– С ним все будет хорошо.

Офицер взял коробку и быстро проверил содержимое: перочинный нож, несколько монет, серебряное кольцо, наверняка обручальное. Судя по всему, эти предметы составляли все земное богатство покойного Эвана Кэмерона. Он передал коробку Александеру.

– Передайте ему мои соболезнования.

– Конечно, господин лейтенант!

Удостоверившись, что возле палатки никого нет, Александер опустил полотнище и посмотрел на Летицию, которая указательным пальцем осторожно водила по миниатюрному портрету в медальоне. По щекам ее струились слезы. Александер отдал ей вещи мужа, они принадлежали ей по праву. В коробке лежало и завещание. Летиция согласилась с ним в том, что они не могут исполнить последнюю волю Эвана… по крайней мере пока.

Александер знал, что Летиция очень дорога ему, но хотелось ли ему на ней жениться? Всю сознательную жизнь он скитался по землям Хайленда, не имея гроша за душой и не задумываясь о том, хочется ли ему навсегда связать свою жизнь с одной-единственной женщиной. И все же, несмотря ни на что, он не допускал мысли, что Летиция сбежит одна. Особенно после того, как они увидели, что может случиться с женщиной, которую некому защитить…

– У меня кое-что есть для тебя, Маккалум.

Он развязал ранец, вынул женскую одежду и разложил ее на своем одеяле. Летиция непонимающими глазами воззрилась на груду вещей.

– Алекс, что это такое?

– Не собираешься же ты бежать в солдатской одежде?

С довольным видом он развернул сорочку из тонкого ситца, полотняный подъюбник и корсаж с верхней юбкой из коричневого камлота.

– Ты украл это для меня?

Вопрос его насмешил.

– Видишь ли, мне эта юбка коротковата, да и корсаж жмет… И тогда я подумал: отдам-ка это добро Летиции!

Они посмеялись вместе. Александер отметил про себя, что это первый раз со дня смерти Эвана, когда он видит у нее на лице улыбку. У него стало легче на душе. Летиция погладила пальцем вышивку и завязки на корсаже, но взять одежду в руки не решилась.

– Алекс!

Взгляд этих серых, как дождливое небо, глаз привел его в волнение. На ресницах и в уголках век застыли слезинки. Он смахнул их, погладил молодую женщину по щеке.

– Мне нужно кое о чем тебе сказать, – проговорила она шепотом. – Ты должен знать.

Летиция взяла его руку и положила себе на живот.

– Алекс, я жду малыша.

Он онемел от удивления. Ребенок? Летиция беременна?

– Ты уверена? Я хотел сказать…

Она кивнула. Он посмотрел на ее живот. Дитя Эвана… в ней… и, значит, теперь у него нет выбора. Нужно было как можно скорее привести их план в исполнение.

– Теперь ты понимаешь, почему я нуждаюсь в тебе, Алекс? Я не могу позволить себе оплакивать Эвана, но меня утешает мысль, что он всегда со мной, во мне!

– Летиция, нам нельзя больше откладывать!

– Знаю, Алекс, знаю. Ты ведь пойдешь со мной?

– Летиция, я не оставлю тебя одну. Тем более теперь.

Молодая женщина понимала, как ему тяжело. Невзирая на замкнутость и неразговорчивость Александера, она успела хорошо его узнать. Она требовала от мужчины огромной жертвы – отказаться от цели, которая заставила его поступить на службу к королю Георгу, а именно искупить свои прошлые ошибки. Имела ли она на это право? Нет. Однако она не могла даже помыслить о том, чтобы отказаться от него. Ее дитя и она сама нуждались в Александере…

Она любила его… с того самого дня, когда он застал их с Эваном в закутке, где хранилась парусина, там, на борту «Мартелло». Это чувство перевернуло ее душу. Разве можно любить сразу двоих? Но именно так и произошло. Эван всегда знал об этом, но ничего не предпринимал. Может, он предвидел, что когда-нибудь Александер станет ей необходим? Не всем ведь доведется вернуться с этой войны, верно? Так и случилось, что сердцем она любила двоих мужчин, но тело свое отдавала лишь одному. А теперь, когда Эван умер, разве это плохо – отдаться Александеру? Разве это предательство по отношению к той любви, которую она испытывала к своему мужу?

Погруженный в свои мысли, Александер поглаживал ее по руке. «Нет, это не предательство, – думала она. – Если Эван хотел, чтобы его друг женился на его вдове, значит, он благословил этот союз!» Взгляд ее скользнул по профилю Александера. Чуть грубоватый нос с горбинкой, полные губы, выдававшие буйный нрав… Его черты напомнили ей Эвана. Может, именно это сходство и привлекло ее в ту их первую встречу? Или, может, его глаза цвета сапфира, похожие на прозрачные морские воды, в которых отражалась его душа – раненая, мятущаяся, отчаянно ищущая причину, чтобы оставаться на этой убогой земле… В глазах Эвана тоже был этот скрытый огонь, некогда так растрогавший ее. С губ женщины сорвался печальный смешок, который оторвал Александера от размышлений.

– Как давно ты беременна?

– Месяца три, не больше.

– Три месяца! Эван знал?

– Да.

– Скоро ты не сможешь скрывать свое положение! И в рейды тебе тоже теперь ходить нельзя. Это слишком большой риск. Не говоря уже о дизентерии, которую можно запросто подхватить в лагере… Значит, так: как только соберем достаточно еды, уходим! Через неделю или две, Летиция, мы будем на свободе!

Она кивнула и погладила его по щеке – теплой, слегка шершавой. Лицевые мышцы напряглись под ее пальцами. Александер закрыл глаза, взял ее за руку и поцеловал.

Полотнище, служившее входом, взметнулось, и на пороге появился Колл. От неожиданности он застыл на месте. Летиция испуганно вскрикнула, схватила юбки и принялась запихивать их под одеяло. Несколько секунд Колл стоял молча, потом кашлянул.

– Я не хотел… Я не думал… Простите!

Александер смотрел на брата. Колл знал, что солдат Маккалум – женщина, но ему было невдомек, какой поворот приняли события после смерти Эвана. Осудит ли он их? Покраснев от смущения, молодая женщина отвернулась. Они могли очень дорого заплатить за свою неосторожность. Теперь нужно всегда быть начеку… Но, если подумать, Колл ведь может помочь, если посвятить его в их планы?

Наконец Летиция повернулась и, как если бы она прочла его мысли, вслух выразила свое согласие:

– Скажи ему, Алекс! Он твой брат, он должен знать правду.

– Ты уверена? Ты точно этого хочешь?

– Да.

 

Глава 7. Мятущиеся сердца

Дождь закончился, и в небе над Квебеком снова появилось обжигающе горячее солнце. Вода в лужах стала испаряться, превращаясь в тонкую дымку тумана, который скоро затянул грязные улицы. Опершись локтями о перила, Изабель стояла на террасе замка Святого Людовика и смотрела на лагерь англичан, раскинувшийся напротив. Приходить сюда раз в день и наблюдать за возведением вражеских укреплений на мысах Леви и О-Пэр вошло у нее в привычку.

Сотни белых палаток, похожих на светлые пятна на фоне темной земли, со всех сторон окружили церковь. С того места, где стояла Изабель, можно было видеть только шпиль колокольни. Рядом с лагерем шло строительство редутов. Но бо́льшую тревогу внушали огромные расчищенные участки для батарей, которые постепенно заполнялись орудиями. Англичане готовились бомбардировать Квебек… Николя заверил ее, что снарядам ни за что не долететь до улицы Сен-Жан, но магазин отца, равно как и остальные постройки в нижней части города, скорее всего, попадет под обстрел. Жители постепенно покидали уязвимый квартал и переезжали к родственникам, которые жили в Верхнем городе.

Через два дня после высадки британцев на острове Орлеан губернатор приказал запереть ворота города. Осада Квебека, стало быть, продолжалась уже семнадцать дней. Николя был так занят, что они виделись всего пару раз, да и то мельком. У французских военных не было ни минуты покоя, особенно с тех пор, как враг предпринял попытку высадиться со стороны Бопора три дня назад и разбил новый лагерь ниже по течению в Сол-де-Монморанси. Но, если верить Жюльену, который регулярно присылал весточку своей супруге Мадлен, англичане уже понесли значительные потери.

В подобных обстоятельствах мало кто думал о развлечениях. Конец званым ужинам, балам и пикникам! Счастье еще, что Мадлен рядом. Собравшись вместе, девушки забывали о присутствии врага, находившегося всего в нескольких морских саженях от Квебека, и могли от души поболтать и посмеяться.

Спеша оказаться в относительной безопасности, которую давали родные стены, Изабель подняла с пола свою пустую корзинку и отправилась домой. Последние несколько дней она помогала сестре Клотильде, своей кузине, раздавать еду толпившимся у церквей беднякам. В городе уже ощущался недостаток продовольствия.

Перейдя через Оружейную площадь, девушка увидела своего брата Гийома. Он был в красивой серой, с красной отделкой военной форме и участвовал в учениях. Неделю назад он объявил семье, что записался в полк Роял-Синтакс, набранный из учеников коллежа иезуитов (занятия в коллеже были приостановлены из-за чрезвычайной ситуации в городе). Когда мать это услышала, она едва не лишилась чувств, но шестнадцатилетний Гийом, воодушевленный идеей сражаться за свою страну, пропустил мимо ушей все ее крики и угрозы. В итоге дома остались только они с Ти-Полем. Счастье, что Ти-Поль был еще слишком юн для военной службы! Изабель решила не говорить младшему брату, что сейчас даже двенадцатилетние мальчишки вступают в ряды народного ополчения.

* * *

С некоторых пор ужин за семейным столом проходил невесело. Сегодняшний не стал исключением. Жюстина нелицеприятно высказалась об отряде ополчения канадца Жана-Даниэля Дюма, опытного офицера, отличившегося в битве на реке Мононгахила. Члены этого формирования неустанно жаловались на отвратительное оружие и недостаток боеприпасов и требовали для себя таких же условий службы и снабжения, какие имели их коллеги из регулярной армии. Монкальму Жюстина ставила в упрек его чрезмерную нерешительность: «Складывается впечатление, что, пока англичане не наводнят город, он и пальцем не шевельнет!»

Ти-Поль вносил свою лепту в разговор, пересказывая жуткие истории, которые ему довелось услышать на улицах. Сегодня в городе судачили о том, что индейцы поймали несколько солдат-англичан, долго их пытали, а потом съели, и от этого у них случилось расстройство желудка. Жертвы кричали целую ночь, и их громкие вопли слышали солдаты в траншеях на мысе Леви и в Бопоре. Такие рассказы пугали Изабель, и она предпочитала им не верить.

Мадлен рассказывала только то, о чем узнала от Жюльена. Тот сообщал, что запасы продовольствия в королевских хранилищах стремительно тают, поэтому, если осада затянется, город сдастся по причине голода. Неужели французов и правда принудят сдаться ради куска хлеба? И чего, интересно, ждут англичане, почему не идут в атаку? Монкальм решил дождаться, когда враг сделает первый шаг. Они знали о нападении противника со стороны Бопора: пленники-англичане рассказали об этом плане своего генерала Вольфа. Правда или уловка? Ситуация стремительно ухудшалась. Перепуганные солдаты совсем перестали спать по ночам, вскакивали от малейшего шума и стреляли по всему, что двигалось в темноте.

Шарль-Юбер молча слушал тревожную болтовню домашних. Погрузившись в собственные размышления, он медленно поглощал еду. По городу до сих пор ходили слухи, что расследование махинаций интенданта и его пособников продолжается, и голод среди бедняков не способствовал тому, чтобы эти сплетни затихли. Изабель подозревала, что это и есть причина мрачного настроения отца.

Мадлен надела одно из платьев кузины и теперь с восторгом смотрела на свое отражение в зеркале. Флорентийская тафта алого цвета, подчеркивающая белизну ее кожи, приятно шуршала при каждом движении. Молодая женщина покрутилась и сделала маленький книксен Изабель, которая в восторге захлопала в ладоши.

– Какая ты счастливая, Иза! У тебя столько красивых платьев! Мое парадное не идет ни в какое сравнение с этим, и оно уже старенькое…

Она погладила кружева, которыми были украшены декольте и рукава платья. Застежки спереди на корсаже были обтянуты атласом цвета сливок, а сам корсаж и верхнюю юбку украшала красивая вышивка серебряной нитью в виде бабочек.

– Пригласите меня на танец, дорогая! – заявила она самодовольным тоном.

Смеясь, Изабель повалила ее на кровать, устеленную атласными и камчатными юбками, шелковыми чулками, вандомскими перчатками и головными платочками из тончайшего шелка. Спальня сегодня была похожа на лавку портного – девушки развлекались, примеряя туалеты Изабель.

– Как думаешь, Жюльен узнал бы меня в таком наряде?

Мадлен расправила плечи и легонько приподняла груди ладошками, чтобы они выглядели больше и круглее.

– Я думаю, он заставил бы тебя прикрыть эти богатства косынкой, дорогая кузина! Какая нескромность!

– Кто бы говорил! Из нас двух ты чаще ведешь себя нескромно! Вот и сейчас уже больше часа разгуливаешь перед окнами в одном корсете и нижних юбках! Мсье Пеллетье наверняка устал подглядывать в щелку между ставнями! Пора одеться, Иза!

– В комнате так жарко! И вообще, пусть смотрит, если ему так нравится! Лишь бы при встрече не надумал распускать руки…

Изабель схватила щетку для волос из свиной щетины и провела ею по своим великолепным волосам, медовым водопадом спадавшим ей на плечи.

– Скучаешь по Жюльену?

– Да.

– Почему тогда не осталась с ним в лагере?

– Война – не женское дело, Иза. Ты сама это прекрасно понимаешь. И потом, у него все равно не было бы времени на меня. Вы с твоим красавчиком де Мелуазом, наверное, тоже не слишком часто видитесь, разве не так?

Изабель с задумчивым видом положила щетку на кровать и присела на ворох одежды. Из ящика прикроватного столика она достала книгу и с победным видом показала ее кузине.

– Что это?

– То, что поможет нам отвлечься! Вольтер, милейшая кузина! «Орлеанская дева», не больше и не меньше!

– Вольтер? И дядя позволяет тебе это читать?

Изабель со смешком открыла книгу на странице, заложенной синеватым пером сойки.

– Ему необязательно знать, что у меня есть эта книга, Мадо! Мне ее дала на время… сестра Клотильда.

– Что? Сестра Клотильда?

– Конечно, я пошутила! На самом деле я получила ее от Жанны. Она не захотела дать поносить свое жемчужное ожерелье сестре Элизе, и та в отместку рассказала матери, что видела у нее эту книгу. Жанна испугалась, что мать может обыскать комнату, и решила, что книга будет в большей безопасности у меня. Ты только послушай! В этой части король Карл VII приходит в спальню к своей прекрасной Агнессе Сорель:

– Иза! И ты осмеливаешься такое читать? Мсье де Понбриан говорит, что Вольтер – безнравственный человек и, в довершение всего, атеист!

– Ну и что с того? Слушай дальше:

Мадлен вскрикнула от ужаса и изумления, прикрыла рот ладошкой, и глаза у нее стали круглые, как экю. Изабель только лукаво улыбнулась и снова вернулась к чтению фривольного произведения:

– Маленькая плутовка! Я и не думала, что ты такая распущенная, Изабель Лакруа!

– Прекрасные стихи, ты не находишь? Ну, признайся, они будят в душе что-то такое… Может, Вольтер и безбожник, но то, что он бездушен, – нет, неправда! Поверь, Мадо, так писать может только тот, кто знает, как это – любить! И знает, что такое страсть…

– Но эта книга наверняка запрещена Церковью! Если твоя матушка найдет ее у тебя…

– Но ты же не расскажешь ей, моя милая кузина Мадо? Ты же так со мной не поступишь, верно?

Мадлен с улыбкой посмотрела на девушку. Признаться, когда Изабель читала ей эти дерзкие строки, она ощутила приятное волнение. Она очень скучала по Жюльену. С начала осады они виделись всего три раза – возле монастыря урсулинок, на опушке леса. Объятия их были короткими, но сознание того, что их могут застать в любую минуту, только увеличивало возбуждение. При воспоминании об этих встречах и удовольствии, которое они подарили, молодая женщина покраснела, что не укрылось от проницательных глаз Изабель.

– Вижу, стихи заставили тебя вспомнить о чем-то не совсем приличном и… очень приятном! Расскажешь?

Мадлен поджала губы, притворяясь обиженной, потом засмеялась и легла на кровать рядом с Изабель. Какое-то время обе молчали, увлеченные потаенными мыслями.

– Мадо?

– Что?

– На что это похоже, ну… с мужчиной?

В комнате повисло неловкое молчание.

– Мадо!

– Изабель, разве позволено благовоспитанным девицам, таким, как ты, об этом спрашивать?

– Просто… я хочу знать. Скажи мне, ну пожалуйста!

– Я не могу разговаривать с тобой о таких вещах! О таком вообще никому не рассказывают. И в особенности – девушкам твоих лет. Прошу тебя, Иза, поговорим о другом.

Изабель перевернулась на живот и подперла подбородок ладошкой. Она не сводила с Мадлен лукавого взгляда и едва заметно улыбалась.

– Не притворяйся святой недотрогой! Ты всего на два года старше меня и в моем возрасте уже была обручена. И потом, если ты мне не расскажешь, кто тогда? Мать лучше отправится прямиком в ад, чем затронет в разговоре со мной эту тему. С отцом я об этом не заговорю, с кормилицей тоже. Мне уже двадцать, Мадо! Может, скоро меня отдадут замуж, а я вообще ничего про это не знаю!

– Об этом не может быть и речи! – оборвала ее Мадлен, и тут же ей в голову пришла тревожная мысль, которую она поспешила озвучить: – Скажи, твой де Мелуаз тебя… он к тебе прикасался?

Изабель мечтательно улыбнулась. Мадлен заволновалась еще сильнее.

– Изабель, вы ведь ничего… безнравственного… не делали?

– Безнравственного? Он поцеловал меня. Разве это безнравственно?

Мадлен на мгновение задумалась.

– Пожалуй, нет. Если, конечно, это был целомудренный поцелуй.

– А какой поцелуй – целомудренный?

– Ну, когда ваши мысли и ваши руки…

– Что касается рук, Мадо, могу тебя заверить: они не делали ничего дурного! – соврала Изабель и почувствовала, как кровь приливает к щекам. – Мои мысли – другое дело… Наверное, придется сходить на исповедь!

Они обе посмеялись над ее шуткой.

– Знаешь, Мадо, что мне хотелось бы знать? Так ли прекрасна любовь, как ее описывает Вольтер? Чувства заставляют наше сердце биться чаще, но страсть, поцелуи – это другое… Когда Николя смотрит на меня своими черными глазами, у меня подгибаются колени и я забываю про все на свете! Мадо, дорогая, ну пожалуйста, расскажи!

Мадлен легла на бок и какое-то время задумчиво смотрела на кузину. Потом она улыбнулась, отвела от лица Изабель непослушную прядку волос и уложила ее за ушко.

– Когда ты с мужчиной в первый раз, то все происходит… хуже, чем представлялось.

Трепеща от волнения, Изабель ждала продолжения.

– Я думаю, что мужчинам нужно совсем другое, чем нам.

– Не понимаю…

– Я не такой уж знаток в этой области, Иза. Но я бы сказала, что они спешат любить на языке тела, а мы, женщины, любим словами, которые идут от сердца.

– Так это неприятно? Тебе не нравится… ну, делить ложе с мужем?

– Нет, ты все неправильно поняла. Просто в первый раз все происходит слишком быстро, если ты понимаешь, о чем я… Хотя нет, откуда бы тебе это знать? Господи, сама не верю, что говорю с тобой о таких вещах!

– Мадо, продолжай!

– И исповедоваться нам завтра придется обеим, да?

– Обещаю, мы так и сделаем. Ну же!

– Потом все становится намного лучше. Мужчина ведет себя терпеливее, они с женой лучше узнают друг друга. Ты даже представить себе не можешь, до чего это стыдно – в первый раз показаться супругу обнаженной! Мне хотелось умереть на месте, правда-правда, Иза!

Изабель села на кровати. Едва заметное движение за окном привлекло ее внимание. Она чуть повернула голову и успела увидеть, как закачались занавески на окне мсье Пеллетье. И правда, хватит разгуливать по дому полуодетой! Она наклонилась, чтобы подобрать с пола пеньюар, и взгляд ее упал на маленький флакон с духами, которые подарил ей Николя. Приятное тепло разлилось по ее телу, стоило только вспомнить их последнюю встречу. Тогда он поцеловал ее в первый раз…

Они ужинали с Николя в «Ля Канардьер». Незадолго до полуночи он повез ее в своей карете домой. Но небо было такое красивое, а ночь – такая теплая, что он попросил кучера остановиться, чтобы они с Изабель могли прогуляться под звездами. До военного лагеря в Пуант-Леви было рукой подать, и с того места, где они стояли, можно было рассмотреть яркие точки костров, но, к счастью, это не мешало им ощущать себя единственными людьми в этом мире. Как истинный джентльмен, Николя снял камзол и накинул его на плечи Изабель. Пальцы его коснулись девичьей шеи, пробежались по плечу. Изабель затаила дыхание, но ни он, ни она сама не нашлись что сказать. Они просто стояли и смотрели друг на друга.

Потом она закрыла глаза и почувствовала, как его теплое дыхание касается ее щеки. Он произнес ее имя, словно бы спрашивая у нее согласия. И тогда она подставила ему губы…

Изабель улыбнулась, вспомнив дерзкие прикосновения рук Николя, которые она раз за разом тихонько отталкивала. Может, сам факт, что он позабыл о приличиях, так взволновал ее? Или же руки мужчины, ласкающие возлюбленную, приобретают магическую силу, которая заставляет разум умолкнуть? К счастью, ей удалось оставить все в рамках приличия. Что бы он о ней подумал, позволь она зайти дальше? Хотя, с другой стороны, почему воспитанный и образованный мужчина позволяет себе такие поступки? Как все это сложно… И все же удовольствие, которое она испытала, окрылило ее…

– А что при этом происходило с твоим телом? – спросила она у Мадлен, которая тоже думала о своем. – Ощущение такое, будто бабочки щекочут низ живота, верно?

– Бабочки? Ну, можно сказать и так.

Изабель подумала, что в тот момент у нее словно бы появилось много-много крыльев, которые уносили ее все выше и выше… Если один поцелуй и мимолетная ласка могут так взволновать ее кровь, что говорить об остальном?

– А когда он с тобой… ну, делает эту штуку, что ты чувствуешь?

Мадлен покраснела и попыталась ущипнуть кузину за щечку, однако та вовремя увернулась.

– Вот бесстыдница! И как только у тебя язык повернулся…

И девушки прыснули со смеху.

* * *

Из комнаты дочери доносился веселый девичий смех. Шарль-Юбер сидел у себя в кабинете и с задумчивым видом постукивал по бювару кончиком пера. После трапезы Жюстина традиционно проводила в гостиной еще пару часов за чтением или вышиванием. Ти-Поль возился с Мюзо или же играл в войну с воображаемым противником-англичанином, если Батисту было некогда поиграть с ним в шахматы. Мадлен с Изабель прятались в спальне – это стало своего рода ритуалом. Сам же хозяин дома, выпив крошечный стаканчик сливовой наливки в обществе супруги, закрывался в своем кабинете, который располагался непосредственно под комнатой дочери, и приводил в порядок деловые бумаги.

Шарлю-Юберу очень нравилось слушать, как девушки читают наизусть басни Лафонтена или же играют в шарады. Бывали моменты, когда их смех наполнял дом, заставляя его забыть о финансовых неурядицах. Неделю назад его уведомили, что судно «Жюдисьёз» захвачено английскими пиратами недалеко от островов Сен-Пьер и Микелон. А ведь он все свои сбережения вложил в этот корабль, построив и оснастив его оружием ради того, чтобы торговать с Антильскими островами! Предполагалось, что после первого же рейса «Жюдисьёз» принесет ему прибыль, равную четвертой части затраченных на него средств. Но если слухи не врут, это происшествие станет началом его разорения. Планировалось, что по возвращении с Антильских островов судно оставит свой груз на острове Сен-Жан, откуда часть его отправится во Францию. Остаток товаров на барках перевезут в хранилища на северном побережье, а уже оттуда, по земле, – в Квебек.

Маршрут представлялся длинным и рискованным, однако это была единственная возможность получить товар. Но теперь англичане заблокировали устье реки, поэтому доставить что-либо в Квебек не удастся…

Цифры в расчетной книге плясали в мерцающем свете свечи. Внизу каждой колонки стояла сумма, и все они казались Шарлю-Юберу смехотворными. Поправить дела не представлялось возможным – запасы товара таяли едва ли не на глазах. А клиенты требовали обещанного: урсулинки – свою патоку, оливковое масло и вино; мадам де Бобассен – ананасы, кофе и сахар… Если товара не будет, придется вернуть деньги. Но вот откуда их взять? Разумеется, у него оставалась некая сумма в так называемых «карточных деньгах», однако теперь эти деньги стоили ровно столько же, сколько бумага, на которой они были напечатаны. Еще у него оставалась бригантина «Изабель», она обычно забирала товары с торговых кораблей, которые становились на якорь близ острова Руаяль. Но после падения Луисбурга судно стояло во фьорде Сагеней и больше не приносило прибыли.

В общем, в последний год он чувствовал себя менее уверенно и в финансах, и в плане морали. Расследование продвигалось стремительно: проверяющие изучали расчетные книги интенданта, требовали подробнейших докладов обо всех тратах. Неужели эти идиоты не понимают, что благодаря таким, как он, дела в колонии шли довольно успешно? Он саркастически усмехнулся, но тут же лицо его снова приняло мрачное выражение. Совсем недавно он осознал, что если колония погибнет, то вина за это снова-таки ляжет на их плечи. Ради славы и лавровых венков они разрушили фундамент, на котором она держалась, нашествие англичан довершит дело. Армия нуждалась буквально во всем – в оружии, боеприпасах, хлебе. У солдат не осталось ничего, даже надежды. А так называемые сливки общества колонии, наоборот, жили в умопомрачительной роскоши, проворачивая мошеннические сделки и растрачивая казенные деньги…

Шарль-Юбер вынул из-за обшлага рукава шелковый носовой платок и вытер лоб. В комнате было жарко. Но как сказать Жюстине о возможном банкротстве? У него темнело в глазах при одной мысли о том, как жена воспримет известие. Он вздохнул и посмотрел на циферблат карманных часов: десять вечера. Захлопнув расчетную книгу с поддельными цифрами, он задул свечу, встал и открыл окно, чтобы подышать прохладным воздухом. Трещали сверчки, на небе сверкали мириады звезд.

Из окна его кабинета открывался вид на фруктовый сад, разбитый на пригорке позади дома. Чтобы защитить деревья от холодного северного ветра, вокруг сада возвели каменную стену. Пятнадцать лет назад Жюстина выписала из Нормандии несколько десятков деревьев, и теперь, благодаря заботам Батиста, они давали отличный урожай и уже раз пять окупили затраты. Думать об этом Шарлю-Юберу было очень приятно. Что ж, по крайней мере у него останется этот сад и магазин на улице де Мёль… Жалкое утешение!

Из коридора донесся смех его обожаемой Изабель. Даже ужасные опасности, которые могли обрушиться на них со дня на день, не омрачали ее жизнерадостности. Надо бы им всем брать с нее пример и не огорчаться, несмотря на то что их семью ждет разорение… Все бы хорошо, если бы не Жюстина! Знать бы, чем он заслужил то откровенное безразличие, которое ежедневно демонстрирует по отношению к нему женщина, которую он так любит со дня их первой встречи в саду его друга и компаньона Пьера Лаэ в Ла-Рошели?

В то время они с Пьером торговали треской, сахаром и кофе. Товары проходили транзитом через Луисбург, торговля процветала. В колонию он привозил лионский шелк, испанские и португальские вина, а еще – соль, пряности, оливки и другие деликатесы, которых было так много на базарах средиземноморских портов. С Пьером их связывало взаимовыгодное соглашение, и дела шли так, что лучше нельзя было пожелать.

Во время третьего визита в Ла-Рошель из-за шторма пришлось на пару дней отложить отплытие, и Пьер любезно предложил ему свое гостеприимство. Шарль-Юбер согласился, не подозревая, что это изменит ход его жизни. Меньше чем через час после приезда в дом друга перед ним предстало божественное видение – девушка, играющая с котенком в оплетенной цветущими розами беседке. Струящиеся под дуновением ветерка черные волосы обрамляли самое прекрасное личико, которое ему доводилось когда-либо видеть. А потом Жюстина посмотрела на него и улыбнулась… О, он до сих пор не уставал любоваться этими глазами, которые – благодарение Богу! – унаследовала их дочь. Он был покорен, околдован…

Девушке было двадцать три года, ему – почти сорок. Высокий, стройный, с глазами цвета морской волны, с выгоревшими на солнце светлыми волосами и отменной статью, он всегда пользовался вниманием женщин, которые посматривали на него с интересом. К тому времени уже шесть лет как вдовец, он играл сердцами дам, никому не отдавая своего. Но теперь… Он решил, что женится на Жюстине, каких бы усилий ему это ни стоило. И эту цену – ужасную, приходилось признать! – он заплатил, на свое несчастье…

Любовь нельзя купить, он понял это на собственном опыте. А тогда он полагал, что со временем, после рождения детей, Жюстина смягчится. Он надеялся даже, что она научится если не любить, то хотя бы относиться к нему с приязнью, и в ожидании этого благословенного дня исполнял все капризы молодой супруги, которых день ото дня становилось все больше. Он осыпа́л ее драгоценностями и роскошными нарядами, но ничего не менялось…

Из-за садовой стены донесся резкий свист, и небо озарило красным огнем. Шарль-Юбер нахмурился. Что задумали эти артиллеристы? Неужели решили напугать англичан фейерверком? Звук взрыва заставил его вздрогнуть. За ним последовал второй, и третий, и четвертый… Шум стоял оглушительный. Вне всякого сомнения, это заговорили пушки. Дом содрогнулся, и тогда он понял – англичане начали бомбардировать город.

С блестящим от пота лицом он выскочил из кабинета. Изабель с Мадлен уже спускались по лестнице. Ти-Поль, Мюзо и Жюстина выбежали из гостиной. Буквально через минуту собрались и слуги. Сидония бормотала себе под нос «Аве Мария», Перрена бранила «проклятых англичан». Снаружи послышался крик, и в дом вихрем влетел Батист – волосы растрепаны, лицо посерело от страха. Он едва дышал от быстрого бега.

– Снаряд угодил в церковь иезуитов! В нас палят из пушек! Эти проклятые псы решили нас всех извести!

– Церковь иезуитов разрушена? – испуганно проговорила Изабель. – Но ведь это же рядом! Николя говорил, что нам нечего бояться!

– Значит, ваш мсье де Мелуаз ошибся, мадемуазель Изабель! – едко заметила Перрена.

Еще один снаряд с жутким свистом пролетел над ними и угодил в крышу одного из домов. Шарль-Юбер велел всем спрятаться в погребе – единственном месте, где они были в безопасности. Сам он решил было пойти посмотреть, что стало с магазином в Нижнем городе, но здравый смысл подсказывал, что с этим можно повременить. Рок обрушился на него, словно английская бомба: это конец, он разорен…

* * *

Наступило утро – хмурое, зловещее. Адский дождь по-прежнему проливался на город. Изабель и ее родные всю ночь провели в молитвах – за себя и за Франсуазу с детьми, которые жили возле Рыночной площади. Изабель очень тревожилась о трех братьях, ибо только одному Богу было известно, где они и что с ними случилось. Едва забрезжил рассвет, Изабель, Мадлен, Батист и Перрена уже вышли из дома. Передвигаться по грязным улицам было нелегко, приходилось то и дело уворачиваться от повозок и карет – люди с пожитками покидали Квебек.

Девушка места себе не находила от беспокойства, поэтому настояла на том, чтобы, невзирая на продолжающуюся бомбардировку, отправиться на поиски Франсуазы с семьей. По мере того как они спускались в нижнюю часть города, тревога усиливалась. Разрушения здесь были значительные, в воздухе уже пахло разрухой, на многих окнах жалобно болтались оторванные ставни. Ополченцы как могли помогали жителям с эвакуацией. Тех, кто хотел остаться в городе, солдаты убеждали присоединиться к потоку беженцев. И все же главный собор, который тоже пострадал от бомб, был переполнен. Проходя мимо, Изабель перекрестилась.

На улице де ла Фабрик они прошли мимо дома вдовы Гийеметт. Все окна были зашторены. Проживавшее по соседству семейство Бурасса как раз втаскивало на повозку сундук с добром. Мимо проскочила, отчаянно визжа, преследуемая сворой собак свинья. В нескольких футах упал снаряд. Изабель вскрикнула, увернулась от посыпавшихся обломков и бросилась догонять Батиста. Испуганная кошка перебежала им дорогу и спряталась под ближайшими порожками.

Наконец они добрались до лестницы, ведущей в Нижний город, и застыли, потрясенные жутким зрелищем. Стены и крыши многих домов были испещрены дырами, словно цедилки. Люди спешно покидали свои жилища. Недоумевающие, испуганные, в пыльной одежде, они плотной толпой двигались по улицам, толкаясь и спотыкаясь об обломки, и думали только о том, чтобы спастись от смерти, которая падала с неба.

– Мы здесь не пройдем! – перекрикивая шум, предостерег Батист. – Придется обходить по улице де ла Монтань!

– Господи, защити нас! – пробормотала Изабель, глядя на огромный пролом в стене церкви Нотр-Дам-де-Виктуар.

Прокладывая себе путь в толпе, двигавшейся в противоположном направлении, она выискивала глазами знакомые лица. Где же Тупине, где Марселина?

– Иза! Иза!

Ниже по дороге кто-то махал ей рукой.

– Это Франсуаза! Господи, спасибо! Франсуаза! – радостно закричала она.

– Это они! Я вижу Пьера и Анну, у нее на руках маленький Люк! – подхватила Мадлен.

Франсуаза вела детей перед собой, а за ней шел Луи, толкая небольшую тележку с вещами и одеждой. Разумеется, им пришлось взять только самое необходимое, но они все были живы, и это было главное. Женщины бросились друг другу в объятия.

– Иза! Благодарение Богу, вы все целы! – воскликнул Луи.

Но радость у него на лице тут же сменилась тревогой. Он осунулся и выглядел изможденным. С самого начала бомбардировки все мысли его были об оставленных в городе жене и детях. Утром он наконец получил разрешение отлучиться со службы, чтобы переправить их в безопасное место.

– Папа жив и здоров, – заверила его Изабель. – Жюстина и Ти-Поль тоже. Дом не пострадал. Мсье де Мелуаз оказался прав – снаряды до него не долетают. А что Этьен?

– С ним все в порядке. Что слышно от Гийома?

Она покачала головой из стороны в сторону. Гийом ушел накануне вечером вместе с отрядом ополченцев. Это было его первое боевое задание, и направлялись они к Кот-дю-Сюд, в сторону лагеря англичан. Гийом рвался в бой, но Изабель не разделяла его энтузиазма. После того как отряд ушел, от него не было никаких новостей.

Франсуаза, вся в слезах, с горечью воскликнула:

– Изабель, булочная разрушена! Пропали все мои багеты, и булочки, и коврижки…

Плечи ее дрожали от рыданий.

– Мы все отстроим, Франсуаза! – попытался утешить ее Батист, принимая малыша Люка из дрожащих рук его старшей сестренки.

Личико у мальчика было в пыли, красивые черные кудряшки прилипли к мокрым от слез щечкам. Испуганными глазенками, большими, как золотой луидор, он наблюдал за суетой, царящей в Нижнем городе.

Вместе с беженцами они добрались до ворот дю Пале, которые сейчас были открыты. Даже Центральная больница, мимо которой они прошли, частично была разрушена. Впереди на улице показался отряд ополченцев под командованием Дюма, как раз возвращавшийся с задания. Солдаты были испачканы с головы до ног, однако Изабель узнала униформу полка Роял-Синтакс. В толпе зашептались, что отряд возвращается в город после сокрушительного поражения, и в спину ополченцев полетели едкие реплики обывателей, особенно расстроенных происходящим.

– Гийом! – позвала Перрена. – Гийом, мы здесь!

Гийом не сразу нашел их взглядом в толкотне, но стоило ему их увидеть, как его лицо просветлело от радости. Позади их отряда Изабель заметила Бугенвиля, явившегося помочь жителям с эвакуацией. Рядом с ним ехал офицер, который отдавал распоряжения, пробиваясь сквозь движущуюся толпу. Внезапно с ближайшей повозки свалился ребенок. Всадник натянул поводья, и конь остановился буквально в шаге от малыша.

С губ Изабель сорвался испуганный крик, который и привлек внимание капитана. Их взгляды встретились. Де Мелуаз развернул коня и подъехал к ней.

– Изабель! – Он спрыгнул на землю и подбежал к девушке. – Я места себе не находил от волнения! Хвала Всевышнему! Вы живы…

И он поцеловал ее на глазах у обескураженных родственников и многих любопытствующих. Самой Изабель сейчас тоже было не до соблюдения приличий.

– Николя!

– Вам следует укрыться у сестер-августинок, Изабель! Отель-Дьё, больница урсулинок, вне досягаемости снарядов. Отправляйтесь туда немедленно!

– Но ведь наш дом уцелел…

– Я ошибался, Изабель. Снаряды долетают даже до квартала Сен-Рош!

Девушка вцепилась в отвороты его испачканного грязью и сажей мундира.

– А вы поедете со мной?

Он посмотрел на нее с грустью и вздохнул.

– Я был бы рад вас проводить, но, к сожалению, не могу. Мне срочно нужно быть в гарнизоне. Но я пришлю солдат, и вам помогут.

Он крепко ее обнял и зарылся лицом в ее пыльные спутанные волосы. Было приятно сознавать, что они пахнут подаренными им духами.

– Изабель, обещаю, я приеду вас навестить, как только смогу!

Она продолжала удерживать его со всей силой отчаяния.

– Николя, будьте осторожны! Я… я не хочу, чтобы с вами случилось несчастье…

Он улыбнулся, поцеловал ее в последний раз и с решительным видом отстранился.

– Молитесь за меня, дорогая! Мое сердце желает одного – быть рядом с вами! Я вернусь!

Изабель поблагодарила небеса за то, что все ее родные и любимые живы. Снаряды продолжали сыпаться на город до самого полудня. Масштаб разрушений поражал воображение. Конечно, не обошлось без раненых, однако каким-то чудом никто не погиб. Сегодня Господь сжалился над ними, но как знать, что будет завтра?

* * *

Сотни солдат изнывали от жары в ожидании приказа продолжить движение. Лучи солнца обжигали им лица, отсвечивали от белых офицерских воротничков. Бриз приподнял подол килта Александера – ощущение прохлады было мимолетным, но от этого не менее приятным.

Полк покинул лагерь Монктона в Пуант-Леви и переправился на остров Орлеан. Там солдат погрузили на три сотни лодок и поставили перед ними задачу: захватить редут Джонстоуна, расположенный у подножия скалистой гряды Бопора. Рядовые недоумевали: неужели Вольф снова передумает и откажется от своих планов? На календаре было тридцать первое июля – тридцать шестой день осады. Офицеры почти не скрывали своего разочарования, солдаты изнывали от нетерпения. Вольф, человек по натуре замкнутый и нелюдимый, всегда поступал по-своему и не слушал ничьих советов. И зря, поскольку в данной ситуации генерал, похоже, сам не знал, чего он хочет.

Вокруг лодки плескалась вода, но этот звук тонул в грохоте пушек: уже много часов подряд семьдесят четыре орудия судна «Центурион» и двадцать восемь орудий с «Три-Систерс» и «Рассел» обстреливали редут и траншеи в расчете истощить резервы боеприпасов у противника. Мерное покачивание лодки и убийственная жара навевали на солдат дремоту. Голова Летиции медленно клонилась к плечу, и Александеру пришлось легким пинком призвать ее к порядку. Молодую женщину едва не стошнило, и она сжала губы. Она была очень бледна. Интересно, долго ли ей удастся продержаться в таких условиях? Вот уже полчаса Мунро мерно покачивал ногой, и это движение раздражало Александера.

– Если мы в ближайшее время не высадимся, я описаюсь! – буркнул его кузен.

– Делай свое дело, не стесняйся! – усмехнулся Александер, который испытывал те же самые ощущения. – Но остальное добро прибереги – вывалишь его перед этими размалеванными индейцами!

– Иди к черту с такими советами, Алас!

– Тихо! – громыхнул сержант Кэмпбелл.

Александер прищурился. Отраженный от воды свет слепил глаза. Справа находилась небольшая бухта, но окружали ее отвесные скалы, так что для высадки это место не годилось. Поэтому было решено пристать к берегу возле местечка Сол-де-Монморанси, напротив французских траншей, где их должен был поджидать отряд гренадеров. Несколько дней назад по приказу Вольфа на этом месте были сооружены артиллерийские батареи. Александер посмотрел на редут Джонстоуна на берегу, а затем увидел второй, рядом с ним. Им об этих двух редутах сообщить не сочли нужным… Наверное, потому что второй находился чуть позади первого и его почти не было видно. Издалека доносился перезвон церковных колоколов, призывавших Господа явить канадскому населению свое милосердие.

Из-за спины донесся глухой стук, а следом – ругательство: кто-то из товарищей потерял сознание от жары. Офицер приказал побрызгать ему в лицо водой. Стоило бедняге очнуться, как его вырвало.

– Не лучшее они выбрали время! – пробурчал себе под нос Мунро. – Варимся тут часами в собственном соку и слушаем, как свистят французские снаряды! Клянусь, если этот проклятый генерал снова передумает, я отрежу ему причиндалы и заставлю их съесть!

– Если они вообще у него есть! – вставил, ухмыльнувшись, их товарищ Финли.

Мунро засмеялся.

– Вот заодно и проверю! А если серьезно, наш командующий меняет планы быстрее, чем меняется погода в этой проклятой стране. То дождь, то солнце, то снова дождь! В такой духоте невозможно дышать!

– Нашел, на что жаловаться, Мунро! – добродушно заметил Колл. – В Шотландии погода не лучше. Может, в этом все и дело: слишком долго Вольф пробыл в наших краях!

– Но дышится у нас привольнее!

– Да неужели? Зачем же ты тогда забрался в такую даль? Почему не остался в Шотландии? – не без сарказма поинтересовался Александер.

Мунро что-то буркнул в ответ, и Александер снова стал осматривать местность. В траншеях противника, вырытых на вершинах холмов, перемещались солдаты. На английские лодки смотрели сейчас тысячи глаз, были наставлены десятки пушек. Но пока, к счастью, флотилия была вне досягаемости.

Ближе к четырем пополудни наконец пришел приказ начинать высадку. Встретили его вздохами облегчения. Лодка снова заскользила по воде. Мгновение – и она наткнулась на какое-то препятствие.

– Проклятье! – выругался офицер. – Что случилось?

– Рифы, сержант! Береговые рифы!

– Всем остановиться! Не хватало пропороть себе дно!

Прошло не меньше часа, прежде чем был найден безопасный проход и лодки вновь потянулись к берегу. Александер посмотрел на небо, которое стремительно затягивало тучами. Рулевые старались вывести свои суда из-под обстрела, но через некоторое время двое в их лодке получили ранения, а соседняя лодка из-за неудачного маневра и вовсе перевернулась. Многие утонули, уцелевших выловили из воды практически в последний момент.

Когда до суши осталось несколько футов, Александер соскочил в воду следом за Мунро и Коллом, и под непрерывным обстрелом они пошли к берегу. Летиция следовала за ними по пятам, пригибаясь и прижимая к груди ружье. Свист снаряда, душераздирающий крик… В десяти шагах перед ними плавало обезглавленное тело юного Джона Макинтоша, окруженное красным пятном крови. Голова его уже пошла ко дну. Александер обернулся и увидел, что Летиция от ужаса словно приросла к месту. Он вернулся, обнял ее за плечи. С трудом переводя дух, спотыкаясь о камни, они не без усилий выбрались на пляж.

– Да пребудет с ним Господь! – пробормотал Александер, проходя мимо искалеченного тела юноши.

Повинуясь приказам своих командиров, гренадеры Луисбурга, солдаты Королевского пехотного полка Royal American, полков Лессела и Амхерста и бригады Монктона, в которую входил полк хайлендеров Фрейзера, выстроились в боевом порядке. Гренадеры с трудом сдерживали свой пыл, и дисциплину в их рядах полностью восстановить не удалось. Не дожидаясь приказа, они вброд перешли реку Монморанси и в едином порыве, распевая «So at ye, ye bithes, here’s give ye hot stuff!», взяли первый редут. Следом за ними двинулись две сотни солдат из полка Royal American. Началась неразбериха.

Первый редут оказался пустым, и это открытие только подстегнуло ярость солдат, доведенных до крайности долгим ожиданием. Так же дружно они принялись карабкаться по крутому склону, ведущему к вражеским траншеям. Именно в этот момент небо обрушило на них свой гнев: начался сильный ливень. Французские пули оставляли бреши в их рядах, земля под ногами превратилась в месиво, и взбираться наверх стало еще труднее. Укрывшись в траншеях, противник вел прицельный огонь, и английские солдаты десятками падали и скатывались вниз, сбивая попутно своих же товарищей. Но людьми словно бы овладело безумие.

Битва получилась молниеносной. Пространство от редута до вершины холма было усеяно трупами и телами раненых. Добравшись до траншеи, Александер выбил с позиции нескольких французов и гнался за ними до самого леса. Там, укрывшись за деревом, он зарядил ружье. Морщась, он осмотрел красное пятно на рукаве, но сейчас было не время думать о своих ранах.

Он поискал глазами Летицию. Она держалась у него за спиной с первой минуты боя, и он служил ей щитом, вставая между нею и противником. Шестеро его соотечественников добрались до леса вместе с ним, но молодой женщины среди них не было. Оставалось одно – вернуться и искать ее. Но едва он выпрямился, как пуля со свистом угодила в ствол дерева, за которым он прятался. Солдат-француз возник буквально из ниоткуда и бросился на него с кинжалом. Клинок скользнул по щеке Александера. Они оба упали, но схватка была короткой. Сердце бешено стучало, когда Александер поднялся с земли. Француз с перерезанным горлом остался лежать на ложе из мертвой листвы.

Французы начали отступать, оставляя поле боя канадцам и индейцам, которые не желали упустить шанс разжиться новыми трофеями. Александера охватила паника. Где же Летиция? Подобрав свое ружье и кинжал, он бросился бежать, внимательно осматривая окрестности, выискивая знакомое лицо. Наконец он увидел ее. Молодая женщина сидела под кустом. Лицо ее было в крови, в глазах застыло отчаяние.

Над ней, занеся для удара штык, навис канадец. Спасая ее от гибели, Александер вонзил кинжал в тело противника. В висках стучало, перед глазами стоял туман.

– Летиция… Летиция, ты цела! – пробормотал он, склоняясь над женщиной.

Сотрясаясь от конвульсивной дрожи, она обеими руками сжимала раненое бедро. Индейский нож так и остался торчать в ране.

– Я… я не смогла увернуться, Алекс!

– Ничего, я тебя вытащу!

Хрустнула ветка. Он поднял голову и увидел индейца – полуголого, с обритым черепом и лицом, раскрашенным черной и красной красками. Он приближался к ним со своим томагавком. Мгновение – и он с пронзительным криком бросился в атаку. Александер схватил кинжал за рукоять, резким движением вырвал его из раны. Молодая женщина вскрикнула от боли. Кинжал рассек воздух и вонзился дикарю в горло.

– Держись за меня!

Он взвалил Летицию на спину и побрел обратно. Прозвучал сигнал к отступлению, и нужно было как можно скорее покинуть поле боя. Александер выбрался из леса, спустился по скользкому склону. Летиция постанывала у него на спине. Удостоверившись, что они далеко ушли от позиций противника, он остановился и положил ее на ковер из листьев и иголок, чтобы немного передохнуть.

Беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы убедиться – других ран у нее на теле нет.

– Я его не заметила… Алекс, я не видела, как он подкрался… – твердила она снова и снова.

– Все кончилось, все теперь хорошо! Ты не умрешь. Ты храбро сражалась, Летиция!

– А ребенок?

– Не тревожься. Рана заживет, все обойдется.

Летиция заплакала. Он обнял сотрясаемую рыданиями женщину и стал укачивать ее, нашептывая нежные слова. Она оказалась в шаге от гибели! Повинуясь внезапному порыву, он нашел ее губы и пылко поцеловал. Он чуть было не потерял ее! Такая жизнь слишком тяжела для нее… и для нее самой, и для ребенка. Женщинам не место на войне…

– Летиция, любовь моя, нам нужно уходить!

Рядом послышался шорох. Александер поднял голову. На них в упор смотрел сержант Родерик Кэмпбелл. Потянулись секунды. Никто из троих не шевельнулся. Мужчины смотрели друг другу в глаза, сохраняя тягостное молчание. Барабаны призывали англичан вернуться к реке. Однополчане спешили на зов, многие волокли на себе раненых товарищей. Через некоторое время Кэмпбелл повернулся и пошел прочь, оставив их с Летицией наедине.

Александер попытался представить, какие выводы мог сделать сержант из того, что ему довелось увидеть. Решится ли он донести на них? Эту возможность нельзя было исключать. Но что в таком случае ждет Летицию? Отдать под суд они ее не смогут, потому что она воевала храбро, не хуже, чем любой другой солдат. Но ее могли подвергнуть публичному унижению и прогнать из армии. В какой-то момент он подумал, что если уходить, то прямо сейчас. Но часть территорий на северном берегу все еще оставалась под властью французов, и шансов выйти оттуда живыми почти не было, тем более что из-за полученной Летицией раны они не смогут двигаться быстро.

Но, возможно, Кэмпбелл и не проговорится. И что тогда?.. Попытаться купить его молчание… хотя бы на время… Александер посмотрел на рану на ноге у молодой женщины. Ее необходимо было зашить. Но в госпитале Летиции оставаться было нельзя… Услышав окрик офицера, Александер встрепенулся, помог Летиции встать и обнял ее за талию.

– Идем! Начинается прилив, надо успеть перейти через реку!

* * *

Битва, которую впоследствии многие сочли безрассудством, обернулась для британской армии серьезными потерями: более четырех сотен были убиты и получили ранения. Нескольких солдат недосчитались при перекличке, и напротив их имен в регистрах появился вопросительный знак. Последующие несколько дней выдались спокойными. Александер испытал немалое облегчение, когда стало ясно, что Кэмпбелл словом не обмолвился об увиденном, однако косые взгляды, которые сержант бросал в его сторону, не сулили ничего хорошего. Вне всякого сомнения, он что-то замыслил.

Рана Летиции понемногу заживала. Как они и планировали, она не осталась в госпитале на острове Орлеан, переполненном ранеными и теми несчастными, которые заболели цингой и дизентерией. Александера задела шальная пуля, но особого ухода его «царапина» не требовала.

При содействии Колла и Мунро он понемногу таскал из обоза еду и ночью, когда все, кроме часовых, спали, прятал ее в укромном месте – яме, вырытой на опушке леса. Риск был велик. За кражу продуктов наказывали двумя сотнями ударов плетью, не больше и не меньше. Но ради Летиции и ребенка Эвана Александер был готов на все. Они с братьями также решили, что станут втроем откладывать на побег деньги – кто сколько сможет.

Проблем со здоровьем у Летиции не было никаких, и это означало, что в ближайшее время им предстояло осуществить свое намерение. Оставалось только дождаться подходящего момента. Однако судьба не торопилась предоставить им шанс. Александер часто брал участие в вылазках на южное побережье – Вольф позаботился о том, чтобы его солдаты не проводили свое время в праздности. В лагерь они возвращались изнеможенные, не помня себя от усталости, валились на одеяла и просыпались утром под бой барабанов.

Шло время. Летиция все чаще высказывала опасения, что их поймают. На то были основания: едва ли не каждый день в лагерь доставляли дезертира. Теперь молодая женщина откладывала побег под предлогом, что рана ее еще не зажила. Живот ее между тем заметно округлился, и ситуация становилась все более опасной.

Александер пришел к выводу, что беременность ослабляет волю Летиции, вместо того чтобы придавать ей сил, и это его серьезно беспокоило. Утром казнили очередного беглеца, Роя Кинкейда, и ему не хотелось, чтобы молодую женщину постигла та же участь. Поэтому-то он и согласился подождать еще немного. Нужно было выбрать удобный момент и прихватить с собой достаточно провизии, чтобы не приходилось воровать съестное на окрестных фермах, иначе они неминуемо оказались бы либо в руках сослуживцев, либо в плену у канадских ополченцев.

Жизнь в лагере текла своим чередом. Солдаты исполняли приказы командиров и, не жалуясь, выполняли работы, требовавшие тяжелого труда. Жизнь в этих краях нельзя было назвать легкой. Они прибыли сюда из-за моря, чтобы покорять и побеждать, но к этому времени уже чувствовали себя изнуренными как физически, так и морально. Ночь тоже редко выдавалась спокойной: над лагерем постоянно висела угроза нападения индейцев, чьи крики то и дело доносились из ближних зарослей. Часто на рассвете обнаруживалось, что убит часовой и у него снят скальп. А одного беднягу разыскали лишь на второй день привязанным к дереву. Умирал он мучительно – суставы рук и ног были сломаны и вывернуты, живот вспорот, внутренности выпущены наружу… Его крики будоражили британский лагерь всю ночь напролет. Было отчего поседеть раньше времени… Оставалось два испытанных средства, помогавших выжить в этом аду, – это спиртное и азартные игры. Увлечение ими выливалось в беспорядки: краж, случаев нарушения субординации и побегов с каждым днем становилось больше. Телесные наказания никого не пугали, солдаты были готовы вынести что угодно в обмен на малейшую частичку удовольствия или свободы. Так и тянулись дни…

Вихрь искр взметнулся над костром в ночное небо. Несколько мужчин из роты капитана Дональда Макдональда сидели у огня, остальные, накачавшись ромом, либо играли в кости в палатках, либо жались по закоулкам с девицами легкого поведения, которых привезли из Бостона и Нью-Йорка. Александер сидел, прислонившись спиной к телеге, и перочинным ножичком вырезал узор на своем рожке для пороха. На самом же деле он внимательно следил за передвижениями часовых. Уже много дней при малейшей возможности он предавался этому занятию, запоминая привычки своих товарищей.

Макникол каждые полчаса бегал мочиться к одному и тому же дереву. Блейн завел привычку дремать, опираясь о приклад ружья. Видимо, у него в роду были лошади – надо же уметь спать стоя! Гренадер Галлахан никогда не оставался один, потому что до потери сознания боялся индейцев. Два дня назад капитан заставил его надеть чепец толстушки Бесси и в таком виде провел перед строем. Таким образом он пытался пристыдить Галлахана за трусость, но даже унижение не возымело действия. Стоило солдату Галлахану услышать треск веток или уханье совы, как он делал себе в штаны и поднимал переполох.

В этот вечер дозор несли Буханан и Макгрегор. Через пару часов их должны были сменить Чисхолм и Гордон. Финли Гордон знал о намерениях Александера и согласился ему помочь. Похоже, подходящий момент наконец настал. Оставалось сообщить об этом Летиции.

Александер поискал молодую женщину глазами, но поблизости ее не оказалось. Сунув ножичек за пояс, он встал, намереваясь пойти на ее поиски, когда мимо него прошли Лахлан Макферсон и Ангус Флетчер.

– Эй, Макдональд! Перекинемся в кости со мной и Флетчером?

– Не сегодня, – ответил Александер и пошел прочь.

– Постой! У меня есть пять шиллингов, и мне не терпится их просадить!

Александер остановился. Взгляд его был устремлен на языки пламени, вырывавшиеся из французских пушек и отражавшиеся в спокойных водах реки. Пять шиллингов? Соблазн был велик. Да и что он теряет? С тем, что им предстоит пережить, грех отказываться даже от одного пенни, не то что от таких денег… Если он их выиграет, накопленная сумма значительно «округлится»…

Он довольно часто выигрывал, и за ним давно закрепилась слава игрока, причем весьма удачливого, которому покровительствует «счастливая звезда». Чушь! Досужие выдумки! Весь секрет его везения состоял в том, что он знал, когда следует остановиться. Так он поступит и сегодня вечером…

Пятеро мужчин собрались вокруг небольшого стола. Колл присоединился к зрителям, сделавшим ставки на победу Макферсона. Помимо Александера, Макферсона и Флетчера за столом сидели капрал гренадеров из Луисбурга по имени Дэниел Лесли и Сет Уильямсон, рейнджер из отряда Скотта. Для начала решили ставить по шиллингу – огромные деньги!

По прошествии полутора часов за столом остались только Александер, Лесли и Макферсон. Остальные, проиграв все до последнего пенни, ретировались. Лесли поставил на кон оставшиеся у него полшиллинга.

– Старик, мы договорились: ставка – шиллинг!

На лбу у ирландца выступил пот. Он уже проиграл фунт и шесть шиллингов, но желание сорвать куш, словно ядовитая змея, по-прежнему отравляло его душу. Он покосился на деньги, выигранные Александером и Макферсоном, и глаза его жадно блеснули. Последний шанс… Предчувствие подсказывало ему, что на этот раз фортуна ему улыбнется. Он отхлебнул рома, проглотил и поморщился.

– У меня есть… еще кое-что, – сказал он, запинаясь. – Что-то, что я могу поставить.

– Враки, Лесли! Нам не нужны твоя рубашка и башмаки! Не пойдешь же ты воевать с дикарями нагишом?

В толпе зрителей послышался смех. Лесли даже бровью не повел.

– Кристина… У меня есть еще дочка, моя Кристина.

Все замолчали. Александер решил, что это уже слишком.

– Я не стану играть на девочку, – с ноткой презрения в голосе сказал он. – Речь ведь идет о вашей дочери, я правильно понял? Лесли, надо быть мерзавцем, чтобы поставить на кон собственного ребенка!

– Ты передумаешь, Макдональд, когда на нее посмотришь!

– А я не против на нее посмотреть! – заявил Макферсон. – Эй, ребята, тащите сюда товар! Я хочу видеть, что мне предлагают!

Лесли попросил привести Кристину. Она пришла через несколько минут, потирая свои большие заспанные светло-карие глаза. Ее красивые кудрявые белокурые волосы были растрепаны. Она была очень хорошенькой, с ладной фигуркой. Словом, у нее было все, чтобы привлечь мужчину, и все же оставалось одно «но» – возраст. Девчонке было от силы тринадцать или четырнадцать лет.

Девочка стояла, опустив голову, и молча терпела, пока ее осматривали, как кобылку. Макферсон усмехнулся и ущипнул ее за ягодицу, отчего она вскрикнула.

– Ладно, твои полшиллинга и Кристина!

– Ну нет! Полшиллинга останутся у меня, я ставлю одну Кристину. Поверь, она стоит больше, чем целый шиллинг!

– Ну вы и тип, Лесли! – проговорил Макферсон. – Я боюсь и думать, что вы сделали, чтобы заполучить свою капральскую нашивку! Дочка стала для вас неистощимым источником дохода, верно?

– Что я делаю с дочкой, никого не касается! Вы тоже сделаете с ней все, что захотите, если я проиграю. Ну, согласны?

Макферсон снова покосился на девочку. Облизывая губы, он скользнул взглядом по ее аппетитным округлостям, скрытым под старенькой заплатанной шалью. По правде говоря, он легко мог получить все, что хотел, даже проститутку из «Holy Ground», и ее услуги обошлись бы ему дешевле, чем в полшиллинга. Но у этой девчонки, вероятнее всего, меньше вшей, чем обычно бывает у гулящих женщин, и она казалась такой юной и свежей…

– Договорились!

Александер хотел было возразить, но Лесли уже метнул кости. Ставки были сделаны. Через несколько минут ирландец встал из-за стола и, спотыкаясь и бранясь на чем свет стоит, побрел прочь с последним шестипенсовиком в кармане. Его единственная дочь досталась Макферсону, и тот пожелал немедленно воспользоваться своим «выигрышем» – усадил девочку к себе на колени и сунул руку под ее изношенную ночную рубашку. Она безучастно, как кукла, позволила мужской руке блуждать у себя за пазухой.

Александер с отвращением наблюдал за происходящим. Если бы не три фунта, которые лежали на столе перед Макферсоном, он бы поднялся и ушел. У него самого в кармане было целых четыре фунта и два шиллинга – достаточно, чтобы прожить довольно долго, не прибегая к воровству. И все же он знал, что Макферсон не захочет останавливаться и, как остальные, будет играть, пока у него есть хотя бы пенс. Сам он сел за игровой стол с фунтом, остальное выиграл.

– Сыграем на все! Весь мой выигрыш против твоего выигрыша, а, Макдональд? – вдруг предложил ему Макферсон, сталкивая девочку с колен.

– Что?

– Ты меня слышал! Так как?

– У меня на фунт и два шиллинга больше, болван! Ставим по три фунта каждый.

Макферсон сделал вид, что размышляет. Казалось бы, удача была сегодня на его стороне. Он посмотрел на Кристину, которая забилась в угол палатки и нервно обкусывала ногти. Ему, конечно, хотелось затащить эту милашку к себе под плед, но… Желание завладеть еще и деньгами Макдональда оказалось сильнее.

– Мои три фунта и Кристина! Девочка против твоего фунта! Даже если проиграешь, у тебя останется два шиллинга.

– Почему бы тебе не попытать судьбу, Макдональд? – выкрикнул кто-то из толпы.

Александер, которому эта ставка была не по душе, встал, чтобы уйти, когда рядом послышался голос:

– Что, Макдональд, женщины вас не интересуют? Правда, Маккалум – смазливый юнец…

Задетый этой репликой, Александер повернулся на куске бревна, служившем ему стулом, и застыл на месте. У него за спиной, скрестив руки на груди, стоял сержант Кэмпбелл и со странным выражением на лице смотрел на него в упор. Колл коснулся руки младшего брата, призывая его к благоразумию. В толпе зрителей послышался смех. Александер почувствовал, как кровь приливает к щекам. Он понял, что для него настал момент платить по счетам. Но чего все-таки добивается сержант?

– Алас, сыграй на девчонку! – шепнул ему Колл. – Потом ты поступишь с ней так, как решишь сам.

– Неужто найдется солдат, который не захотел бы выиграть эту смазливую крошку, ребята? – продолжал Кэмпбелл. – Есть среди вас хоть один, кто откажется провести ночь на одном с ней одеяле?

Со всех сторон послышались одобрительные возгласы и сальные комментарии. Один из товарищей со смехом сказал Александеру:

– Алекс, ты что, проиграть боишься? Ты же у нас везунчик!

– Боится потерять свои деньги, точно! Хотя и сумма немаленькая…

– Тогда, может, поставите на кон свой кинжал? – предложил Родерик Кэмпбелл с ноткой сарказма в голосе. – Нож отличный, он стоит трех фунтов. Я так говорю, потому что знаю, у меня было время его рассмотреть и опробовать. Мне кажется, вам стоит от него избавиться, Макдональд! Он приносит вам несчастье, если вы понимаете, что я имею в виду!

У Александера внезапно пересохло во рту, как если бы он набил его песком. Он сглотнул и вперил в Кэмпбелла сердитый взгляд. Слуха его снова коснулся приглушенный голос Колла:

– Ну давай, Алас! Ты его запросто обыграешь! Давай, соглашайся, покончи с этим! И правда, что ты теряешь? Зато, если выиграешь, у тебя будет даже больше денег, чем нужно для побега…

Александер посмотрел на девочку, сжавшуюся в комок в углу. Сколько раз ее мерзкий папаша ставил ее на кон и проигрывал? Не раз и не два, он был готов в этом поклясться. Впрочем, девчонка ему не нужна. Но ведь если он ее выиграет, она не достанется и Макферсону, а он станет богаче еще на три фунта! Нет, сыграть и вправду стоит! И заодно заткнуть рот этому подонку Кэмпбеллу, раз уж он лишен возможности свернуть ему шею. Александер стиснул зубы.

– Бросай первым, Макферсон! Семь очков за два броска, согласен?

– Семь за два? Годится!

Зрители хлопали себя по бокам и потирали руки в предвкушении азартного поединка, многие повышали свои ставки. Кто же станет победителем, кому достанется хорошенькая девчонка? Александер видел, как Макферсон что-то скороговоркой прошептал над костями и еще раз покатал их на ладони. В палатке вдруг стало тихо.

У входа в палатку остановился офицер, с интересом присматриваясь к происходящему. Официально азартные игры были под запретом, но командный состав смотрел на нарушения этого правила сквозь пальцы. Надо же парням как-то развлекаться, верно? К несчастью, временами возникали неприятные ситуации и даже драки, однако в армии, когда надо, умели проявить строгость.

Из сумрака палатки на игроков была устремлена еще одна пара внимательных глаз – Летиция молилась, чтобы Александеру улыбнулась удача. Хотя, сказать по правде, в этот раз ей не очень-то хотелось, чтобы он выиграл. Кристина не сводила с Александера своих больших ясных глаз. Но даже если девчонка рассчитывает его заарканить, ничего у нее не выйдет…

Кости прокатились по столу и замерли. Тишина стала звенящей.

– Пять! – воскликнул Флетчер. – Метни еще раз, Макферсон!

Снова послышался стук перемешиваемых костяшек. Мгновение, и они упали на стол.

– Восемь!

– Посмотрим, сможешь ты меня переиграть или нет, Макдональд!

Макферсон скрестил руки на груди и с вызовом воззрился на Александера. Все взгляды были прикованы к игровому столу. Первая костяшка остановилась. Два очка… Александер закрыл глаза. Вот незадача – проиграть больше четырех фунтов! Надо было вовремя остановиться…

– Семь! – радостно выкрикнул Колл и хлопнул брата по плечу. – Ты выиграл с первого хода! Ты выиграл!

Макферсон с недоверием смотрел на кости, в то время как зрители уже начали выяснять, кто из них сколько выиграл или проиграл. Колл собрал со стола монеты и сунул их в спорран Александера, который понемногу начал осознавать, как ему повезло.

– По меньшей мере ты не сможешь обвинить меня в том, что я подделал кости, дружище, – сказал победитель проигравшему. – Выходит, я и вправду родился под счастливой звездой!

– Не слишком на нее полагайся, Макдональд, – ответил ему на это Макферсон. – Однажды она может погаснуть.

Александер посмотрел на него уже без улыбки.

– Это угроза, Макферсон?

– Просто предупреждение, «дружище»… Ты убедишься, как и я сам, что дерьмо липнет к нам гораздо чаще, чем удача!

– Может, и так, но я рад, что сегодня она на моей стороне.

И он повернулся к разозленному Макферсону спиной. Когда Александер проходил мимо сержанта Кэмпбелла, тот удержал его за руку.

– Вы ничего не забыли, Макдональд?

Александер посмотрел на него озадаченно, потом нахмурился.

– Ваш выигрыш…

Девчонка! И как он мог забыть? Он повернулся и посмотрел на закуток, где она сидела, пока шла игра. Там было пусто. Что ж, тем лучше! Не придется отводить ее к отцу. Резким движением он сбросил руку сержанта и вышел из палатки.

– Алас, ты выиграл! Даже не верится… Ты выиграл больше семи фунтов! Это же огромные деньги! Семь фунтов! Больше, чем можно накопить за целый год!

– Колл, держи, это тебе!

Александер выловил из споррана две фунтовые монеты и протянул их брату.

– Зачем мне? Они вам пригодятся, тебе и Лети…

– Колл!

Тот умолк, когда до него дошло, какую глупость он чуть было не сказал.

– Хочу, чтобы ты взял эти деньги. Они пригодятся, когда после войны ты вернешься назад, в Шотландию.

Колл понурил голову. Между ними повисло неловкое молчание. Александеру тоже было не по себе.

– Почему молчишь? Заведете с Пегги ферму, скотину, засеете поля… Разве не об этом ты мечтаешь?

– Об этом, верно…

– Тогда что не так?

– Ничего. Просто сейчас я понял, что мы с тобой, Алас, может статься, больше никогда не увидимся. Я думал, мы вернемся домой вместе. Вместе, понимаешь? Там нас ждет отец… Я написал ему и…

– Я не вернусь, Колл.

– Почему?

На сердце у Александера вдруг стало тяжело. Он вздохнул и опустил голову, радуясь, что в темноте брат не видит выражения его лица.

– Даже если бы захотел, я бы не смог вернуться. Я должен заботиться о Летиции. Если у нас все получится, мы пойдем на юг, к американцам, и там поселимся. Я не хочу, чтобы она еще раз перенесла все тяготы плавания через Атлантику и, тем более, с младенцем на руках.

– Алас, я понимаю, – едва слышно проговорил Колл. – Но, может, попозже? Когда поднакопишь денег?

– Позже – может быть…

Александер повернулся и пошел к своей палатке. Однако не успел он сделать и трех шагов, как сзади раздался тоненький голосок. Пока он искал в темноте, кто это с ним говорит, в свете догорающего костра появилась стройная фигурка. Старенькая ночная рубашка не могла скрыть аппетитные изгибы девичьего тела.

– Мистер Макдональд!

– Это ты, Кристина?

– Вы меня забыли.

– Я не забыл о вас, мисс. Вы теперь свободны. Можете вернуться к себе и спокойно спать.

Он махнул рукой в сторону палаток и пошел дальше. Девочка увязалась следом.

– Но я…

– Вы хотите денег? Сожалею, но не могу дать вам ни пенни. Я вернул вам свободу, этого должно хватить.

Кристина схватила его за рукав, заставляя замедлить шаг.

– Мне не нужны деньги.

Александер остановился и повернулся к ней лицом.

– Если ни деньги, ни свобода вам не нужны, что же тогда вы от меня хотите? Говорите, и покончим с этим! – громыхнул он.

– Я хочу остаться с вами!

Александер посмотрел на Колла, но тот лишь пожал плечами.

– Вообще-то, я… Черт! Колл, что с ней делать, а?

Брат только передернул плечами.

– А я откуда знаю? Решай, братишка. Она теперь твоя.

– Проклятье! – пробормотал Александер сквозь зубы. – Мисс, вы просто не можете… Вы, конечно, хорошенькая, но…

– Вам больше нравится солдат Маккалум?

– Что?

– Ну, я так подумала… Сержант сказал… Я знаю, что солдаты иногда занимаются этим между собой…

Колл закашлялся, подавляя смех. Александер сердито зыркнул на брата, и к тому моментально вернулась серьезность.

– Что бы вы там ни думали, Кристина, это не имеет к вам ни малейшего отношения. Возвращайтесь спокойненько к себе и…

– Нет!

Александер удивленно вскинул брови.

– Почему?

– Я не хочу.

– Но почему? Не понимаю…

– Я хочу остаться на эту ночь с вами.

– Но вы еще совсем ребенок! У меня нет желания… Я хотел сказать, что…

– Значит, вам больше нравится тот солдат? Если да, я просто посижу в уголке и не стану вам мешать.

– Нет! Я не так выразился…

– Значит, думаете, я ничего не стою? Думаете, я не знаю, что надо делать? Сейчас я кое-что вам покажу…

Не успел Александер глазом моргнуть, как она просунула руку ему под килт и схватила его за причинное место. Он хотел было сказать, что она просто слишком молода для таких вещей, но с губ его сорвался только глухой стон. Да, девчонка и вправду знала, что к чему… Он осторожно обхватил пальцами ее запястье и отвел слишком умелую ручку.

– Кристина, поймите меня правильно…

Она посмотрела на него снизу вверх своими огромными глазами, и по щеке ее скатилась слеза. Александер выругался и огляделся по сторонам в поисках брата. Но Колла уже и след простыл. Он вздохнул и с сочувствием посмотрел на девочку. Как все это сложно…

– Послушайте меня, Кристина. У меня есть жена, и…

– Я хочу остаться с вами! Ну пожалуйста, мистер Макдональд! Ваша жена ничего не узнает!

– Но почему вы так хотите остаться со мной ночевать?

– Потому что отец захочет вернуть проигранное, и если я вернусь… Понимаете, когда он напивается…

– Ясно.

Он посмотрел на свою палатку. Там было темно. Где же, интересно, Летиция? И тут он увидел, как Финли Гордон с ружьем в руке отправляется на вахту. Черт! Он забыл его предупредить!

– Финли! Эй, Финли! – крикнул Александер и побежал догонять товарища.

– Ну, ты и везунчик, Алекс! Колл рассказал мне, как ты обыграл Макферсона в кости. Ух ты! Это и есть твой выигрыш?

– Что? А, ну да, это она.

Финли, покачиваясь с носка на пятку и усмехаясь, стал пялиться на Кристину, которая семенила за Александером.

– Хм… А как же Маккалум?

– Это тебя не касается, Финли! Кристина ляжет на твоем одеяле и будет спать одна! Это ясно?

– На моем одеяле?

– Тебя это смущает? Утром вернешься и ляжешь на свое место.

Финли улыбнулся девочке.

– Жаль, что сегодня моя очередь стоять на посту! Уж я бы тебя согрел!

– Перестань нести вздор! Нам надо поговорить.

Когда он вошел в палатку, выяснилось, что Летиция уже легла. Это нарушило его планы. Ему хотелось поскорее рассказать ей про Кристину. Ладно, это можно сделать и позже… Он указал девочке на одеяло Финли и стал собирать в ранец вещи, которые могли понадобиться этой ночью. Время от времени он поглядывал на Летицию. Молодая женщина свернулась клубочком и накрыла лицо одеялом, но Александер почему-то был уверен, что она не спит.

– Маккалум!

Молчание… Кристина легла на спину и не сводила с него глаз. Вот попал в переделку! Единственное, чего ему хотелось, так это обнять Летицию и поделиться хорошей новостью. Но в присутствии девочки сделать это было невозможно. Он тихо выругался и вернулся к сборам.

Когда два ранца были набиты под завязку, Александер присел на свое ложе. Летиция за это время не шелохнулась. Он потянулся было, чтобы разбудить ее, но передумал. Пусть лучше поспит, впереди тяжелый и долгий путь. Он наконец лег. В лагере объявили о тушении огней. Время от времени до них доносился звучный голос Мунро, распевавшего фривольные песенки.

– And when ye have done with the mortars and guns… If ye pleas, madam Abess, a word with yer nuns… Упс! И кому это в голову пришло натянуть тут веревку, чтобы порядочные люди спотыкались?

Мунро ввалился в палатку головой вперед, наполняя ее запахом перегара. Несложно было понять, что он едва держался на ногах.

– Ты сам натянул ту веревку, Мунро, – сонно напомнил ему Александер.

– Точно я? Не шутишь? Тогда я балбес!

Мунро произвел череду неприличных звуков.

– Нашел где воздух портить!

– В животе бродит, как пиво в бочке, приятель! – со смешком ответствовал кузен.

Александер со вздохом закрыл глаза. Теперь ему точно не уснуть: Мунро всю ночь будет храпеть, как свинья. Кузен между тем пробирался к своему одеялу, громко пукая по дороге.

– Эй, Финли, ты почему тут? Я думал, ты на посту… Ой, моя голова!

– Мунро!

– Все, молчу!

– Сегодня ночью запоют птички…

Повисла тишина. Мунро заворочался на своей постели, потом вдруг привстал.

– Сегодня ночью? Уже?

– Сегодня.

– Проклятье, нужно было раньше меня предупредить!

– Не получилось. Где ты, кстати, был? Нашел, где офицеры прячут свое виски?

– Даже лучше, старик! Вилли Комрака знаешь?

– Комрака? Это тот, который рассказывал всем, что он придумал рецепт ликера на основе виски для нашего принца Чарли?

– Он самый. Если это правда, я за принца спокоен – ликер он пьет отменный. Ладно, теперь о деле: Вилли придумал гениальную штуку!

– Хочешь сказать, что он гонит виски прямо в лагере?

Мунро расхохотался, но смех перешел в приступ кашля.

– Ну, не прямо в лагере, конечно! Если скажу тебе где, не поверишь!

– А ты попробуй!

– В церкви! Эй, Финли, слышишь, что я говорю? А это еще кто?

Кристина вскрикнула, села на своем одеяле и прикрыла руками грудь.

– Но это же не Финли! Ты кто?

– Это Кристина, – сказал Александер. – Она спит у нас сегодня ночью, а ты, Мунро, не вздумай распускать руки!

– Как она тут оказалась?

– Колл тебе потом расскажет.

Артиллерийские батареи по-прежнему плевали во французов сеющими разрушения ядрами. В палатке было тихо. Перспектива обретения свободы будоражила Александера, горячила кровь, но мысли у него были невеселые. Итак, он намеревался дезертировать, что противоречило его представлениям о чести. Он вновь покидает свой клан, теряет все шансы оправдаться в глазах семьи… Что расскажет Колл отцу, когда вернется в Шотландию? Что он, Александер, в очередной раз обесчестил имя Макдональдов из Гленко?

Он протянул руку и прикоснулся к Летиции, которая лежала неподвижно, словно мраморное изваяние. Он уже начал тревожиться. Что, если она захворала? Под одеялом он нащупал ее коленку, но молодая женщина сразу же отодвинулась, чтобы он не смог дотянуться. Да что с ней такое?

– Алекс?

Это был голос Мунро, и он прозвучал взволнованно.

– Что?

– Не верится, что мы больше не увидимся…

Александер проглотил комок в горле. Его одолевала тоска. Уйти оказалось не так легко, как он представлял. Ему снова придется разорвать узы, связывавшие его с родным кланом.

В небе светила полная луна. Конечно, не лучшая ночь для побега, но, по крайней мере, не было дождя. Пушки умолкли. Мунро, как они и договаривались, храпел во всю мочь. Александер перевернулся на одеяле, и рука его наткнулась на что-то плотное. Это «что-то» шевельнулось, и пальцы Александера сползли с чего-то округлого, мягкого, теплого… Женское тело? Его пальцы стали смелее – прошлись по талии, спустились ниже, к бедру.

– Летиция… – прошептал он в полудреме.

Женщина, которая лежала рядом, повернулась к нему лицом. Он почувствовал ее дыхание у себя на щеке и нашел губами ее губы. Руки его успели проскользнуть ей под сорочку.

– Летиция!

Руки не узнавали упитанное тело, которое ласкали… Молодая женщина со стоном раскрыла бедра, открывая путь к исполнению всех желаний. Что-то было не так… Он еще не понимал, что именно, и все же… По-прежнему сонный, Александер запустил руку ей между ног. И вдруг опомнился. Кристина! Он застыл на месте.

– Кристина! Ты как сюда попала?

– Но вы сказали, мне можно остаться тут на ночь!

– Тут – это значит на одеяле Финли! – поправил он ее хриплым шепотом. – Но не рядом со мной!

– Я подумала… вдруг ночью вы меня захотите? Вы же спали один, и я решила, что вы…

С той стороны, где лежала Летиция, послышался всхлип. Через белое полотно палатки внутрь проникал лунный свет. Александер увидел, что Летиция смотрит на него блестящими от слез глазами. Только не это! Она же бог знает что себе навоображала! Он попытался к ней прикоснуться.

– Не трогай меня!

– Не глупи, Летиция!

– Маккалум! Мое имя Маккалум! У тебя крыша поехала или что?

Он уставился на нее. Язвительный тон молодой женщины был сейчас совсем не к месту.

– Ой, это женщина, да? – воскликнула Кристина, прикрывая ладошкой открывшийся от изумления рот.

– Да, я женщина, маленькая дуреха!

– Ой!

Осознав смысл происходящего, девочка на четвереньках перебралась на ложе Финли и закуталась в одеяло. «Не такая уж она и глупая!» – подумал Александер с улыбкой. Он снова повернулся к Летиции и взял ее за руку.

– Не прикасайся ко мне, преда…

– Ай! Ты с ума сошла? – вскричал он, когда молодая женщина укусила его за руку, которой он попытался было зажать ей рот.

– Только тронь – еще хуже будет!

– Маккалум, угомонись! – шепотом попросил он. – Замолчи и одевайся!

– Нет.

– Одевайся!

– Нет!

Кто-то царапнул по палатке, и они оба вздрогнули. На полотнище нарисовалась чья-то тень.

– Птички запоют!

– Это ты, Гордон?

– Я! Макдональд, вода прозрачная.

– Спасибо, я понял.

– «Вода прозрачная»? – переспросила озадаченная Летиция.

– Это условный знак: путь свободен. Одевайся! Мы уходим.

Он ответил нежно, в надежде, что она смягчится. Летиция послушалась. Перед тем как выйти, Александер в последний раз посмотрел на Мунро, который спал крепко, как медведь зимой. Только разрыв снаряда мог бы его разбудить, да и то вряд ли… Колл вскочил на ноги.

– Алас, желаю удачи!

Растроганный Александер подошел к брату, и они в последний раз обнялись.

– Я придумаю, как дать тебе знать, Колл. Молись за нас, и все будет хорошо!

Кристина наблюдала за происходящим расширенными глазами. Последнее, чего хотел Александер, так это то, чтобы она попыталась отомстить ему за невнимание к ней.

– Я ничего не видела! – проговорила она быстро, желая успокоить его.

– Спасибо, Кристина.

– Удачи!

Александер и Летиция вышли наружу и, словно тени, заскользили между спящими палатками, переступая через веревки и колышки. Часовые сидели у огня спиной к ним и преспокойно курили. Финли присоединился к компании и рассказывал какую-то историю, чтобы отвлечь их. Беглецы без труда выбрались из лагеря и вошли в лес.

Некоторое время они шли молча, потом решили немного передохнуть. Александер опустил ранец на землю, вынул женскую одежду и протянул ее Летиции.

– На, переоденься! Если мы нарвемся на банду канадцев, у тебя будет больше шансов остаться целой, чем если ты будешь в солдатской форме!

– Надо было и себе прихватить одежду, Алекс, – упрекнула она его.

Он пожал плечами. Думая только о том, как обезопасить ее, он совершенно забыл о себе.

Лунный свет почти не проникал сквозь кроны деревьев, лес полнился тревожными звуками. Александер то и дело оглядывался. Он успел узнать, что индейцы умеют передвигаться бесшумно, как дуновение ветра. А еще следовало помнить, что и прятаться они умеют тоже… Сосредоточив свое внимание на Летиции, он вдруг лишился дара речи: молодая женщина стояла в одной рубашке и, наклонившись, искала завязки на юбке, которая так и осталась лежать на земле. В свете луны ее белая кожа, казалось, сияла изнутри. Почувствовав на себе взгляд, она посмотрела на Александера. Он же не мог отвести глаз от ее тела, порождавшего в нем неодолимое плотское влечение. Но сейчас не время, совсем не время… Он отвернулся и стал ждать. Прислушиваясь к мягкому шуршанию ткани, он представлял, как юбка скользит по ее крепким бедрам…

– Алекс!

Она положила руку ему на плечо и легонько его пожала. Он обернулся.

– Летиция!

Она улыбнулась, сделала пируэт и маленький книксен.

– Ты такая…

– Женственная?

Он сглотнул.

– Да, очень, очень женственная! И у тебя под сердцем дитя Эвана…

Александеру вдруг стало неловко, как если бы его погибший друг сейчас наблюдал за ними. Прогнав эту мысль резким движением плеч, он нагнулся, чтобы поднять ранец. И только теперь его осенило, что вся провизия осталась там, возле лагеря, в яме на опушке леса!

Летиция сунула свою красную куртку под куст и подобрала с земли свой спорран. Он выскользнул у нее из пальцев, и содержимое рассыпалось.

– Черт!

– Погоди, я помогу!

Он на ощупь стал подбирать с земли разную мелочь. Летиция вздохнула с облегчением, обнаружив драгоценный медальон Эвана. Что-то больно укололо Александера в большой палец.

– Ай! А это еще что?

Он подобрал предмет, о который поранился. То была брошь. Когда он протянул ее владелице, его внимание вдруг привлек блеск серебра. Рука Александера повисла в воздухе. Брошь была выполнена в кельтском стиле, и в переплетении серебряной нити угадывались силуэты драконов. Ему уже доводилось видеть эту брошь, и не один раз…

– Откуда она у тебя? – спросил он осипшим от волнения голосом.

Летиция посмотрела на украшение, которое он по-прежнему держал в руке, потом взяла его и хотела было спрятать в карман, но Александер перехватил ее руку.

– Отвечай! Откуда у тебя эта брошь?

– Она моя! Да что с тобой такое?

– Кто дал ее тебе?

Она посмотрела на своего спутника с недоумением. Почему вдруг он так разволновался?

– Ее дала мне мама. Перед самой своей смертью.

Александер вырвал украшение у нее из рук. Пока взгляд скользил по переплетениям серебряных нитей, на него нахлынули воспоминания…

Громыхнул гром. Похоже, собирался дождь… Ну вот, из-за Мунро им снова влетит! Но ведь ему так хочется тоже добыть куропатку! Александер решил задержаться еще ненадолго. Конечно, тетя Франсес рассердится, но пусть Мунро пеняет на себя, если они опоздают к ужину! Тетя уже в четвертый раз позвала их домой…

Мунро испустил победный клич, и Александер вздохнул с облегчением. Кузен бегом спускался по склону холма и улыбался. В руке он держал куропатку, в которой торчала стрела. Это была его первая добыча.

– Алас! Алас, посмотри! У меня получилось! Вот папа обрадуется!

– Еще бы ему не обрадоваться, Мунро! Но теперь бегом домой, если не хочешь оказаться в котле вместе со своей куропаткой! Уж если твоя мама рассердится…

Послышался крик, от которого у них кровь застыла в жилах. Мальчики переглянулись. Оба побледнели от страха. То был голос Франсес. Но на этот раз она звала на помощь. Александер вскочил на ноги и схватил нож, которым обычно вырезал из дерева разные фигурки. Мунро уже бежал к хижине.

Спустившись с холма, они остановились. Возле дома стояли пять лошадей, на одной сидел незнакомый мужчина. Александер подтолкнул кузена за куст.

– Погоди, Мунро! Побудь пока тут!

Александер узнал цвета Черной стражи. Но что привело этих всадников сюда, на летнее пастбище Блэк Маунт? Может, дядя Дуглас снова украл у кого-то коров? Если не считать радостных трелей кулика и раздражающего жужжания пчел, все было спокойно. Какое-то время он смотрел на хижину, ожидая, что тетя или дядя выйдут на улицу. Но никто из них не показывался. Александера начало одолевать беспокойство.

В свои шесть лет он уже знал, на что способны люди из Черной стражи, сновавшие по Хайленду. Эти солдаты, которым sassannach поручили блюсти мир в горной части Шотландии, с 1725 года следили за каждым жестом, каждым вздохом местных жителей. Недавно прошел слух, что якобитские кланы готовятся к новому восстанию. Говорили даже, что Карл Эдуард, старший сын изгнанного короля Якова-Эдуарда, которого в народе называли Старым Претендентом, ждет своего часа, чтобы предъявить права на шотландский трон.

– Отца где-нибудь видишь? – спросил он у Мунро, не сводя глаз с каменной хижины.

– Нет. Вряд ли он успел уже приехать из Крифа…

– Из Крифа?

– Ну да! Он поехал на рынок.

– И правда… Как я мог забыть?

Дядя не вернется до наступления ночи… И в окрестностях нет никого из взрослых! Из хижины вышел, поправляя одежду и посмеиваясь, мужчина. Тот, что ждал на улице, спрыгнул с седла и вошел в дом. Но что такое там происходит? И где Франсес? Она больше не подает голоса…

Вышли еще два солдата. Александер заставил кузена пригнуться и сам распластался за вересковым кустом: один из чужаков повернулся в их сторону. Мунро с испугом посмотрел на своего двоюродного брата. Он был на год младше, но тоже понял, что творится что-то нехорошее. Мелкий дождь закапал с неба им на макушки и на одежду. Снова громыхнул гром, и мальчишки поежились.

– А где мама? – дрожащим голосом спросил Мунро.

Александер не ответил. Он вдруг понял, что происходит в хижине, и сердце его застучало быстрее от страха и ненависти. Далеко не все солдаты Черной стражи были рьяными блюстителями мира, да и вообще порядочными людьми. О них рассказывали жуткие истории. В том числе и о том, что они делают с женщинами, если находят их в доме одних… На прошлой неделе мама рассказывала о какой-то Дженнет Макиннис, что над ней «надругались» солдаты из Черной стражи…

– Где же мама? – повторил встревоженный Мунро.

Что ему ответить? Александер сделал кузену знак следовать за ним и перебрался к большому камню.

– Мунро, надо предупредить моего отца! Беги и разыщи его! Скажи, что к вам в дом приехала Черная стража!

– А мама?

– Беги, Мунро, быстро беги! Не теряй времени!

Мальчик стал быстро карабкаться вверх по склону. Александер следил за ним, пока он не исчез из виду, потом перевел взгляд на хижину. Трое солдат уже сидели в седлах, а еще два поправляли сбрую у своих лошадей. Они громко разговаривали и смеялись. Но тетя Франсес по-прежнему не показывалась. Александер всей душой надеялся, что ее нет в доме.

Когда всадники ускакали, он спустился к дому, вошел в темную комнату и позвал тетю. Зрелище, представшее его глазам, заставило мальчика замереть на месте. Франсес лежала на столе, прикрывая руками голые груди. Ее обнаженные, разведенные в стороны ноги свисали в пустоту. Дрожа всем телом, Александер медленно подошел к ней. Стеклянным невидящим взглядом Франсес смотрела на потолок у себя над головой, а руки ее скользили взад и вперед по истерзанному телу. Вдруг стиснутые в кулак пальцы раскрылись, и он увидел брошь – ту самую брошь с драконами…

– Алекс, что с тобой?

Летиция нежно поглаживала его по руке. Он посмотрел на нее со странным выражением.

– Летиция, как звали твою мать?

– Зачем тебе?

– Я хочу знать, это важно.

Сердце Александера сжалось от дурного предчувствия. Одна-единственная женщина могла оказаться обладательницей этой броши… Одна-единственная! В отчаянии вглядывался он в черты своей спутницы.

– Ее звали Флора!

Он закрыл глаза и с трудом проглотил комок в горле. Нет, этого просто не может быть! Флора Макензи, хранительница ужасной тайны!

– Алекс, объясни, что происходит! Я не понимаю, я…

– Она рассказала, откуда эта брошь, когда подарила ее тебе?

Летиция нахмурилась.

– Алекс, я не понимаю, к чему ты ведешь…

– Флора Макензи! Так ее звали, верно?

– Ну да.

– А дату своего рождения ты знаешь?

– Зачем все эти расспросы?

– Так знаешь или нет?

Он сорвался на крик. При этом во взгляде его была такая тоска, что молодая женщина испугалась.

– Седьмое июня 1739 года, – пробормотала она едва слышно.

– Господи, за что?

– Алекс, ты меня пугаешь! Объясни, что тебя так встревожило и при чем тут моя брошь?

Александер понимал, что ему надо хотя бы немного поразмыслить над тем, что он узнал. Но возможно ли такое? Если да, то совпадение нельзя было назвать иначе, как поразительным. Прикосновение к плечу заставило его поднять голову. Взволнованная и озадаченная одновременно, Летиция в упор смотрела на него. И вдруг молодому человеку показалось, что перед ним стоит не она, а Франсес. Или, быть может, он просто пытался разглядеть сходство между ними? И все же что-то общее было в чертах этих женщин – линия подбородка, рисунок губ, красноватые отблески в каштановых волосах… Все это вдруг показалось ему до боли знакомым! Он отвернулся, впился пальцами в свою рубашку и застонал.

– Алекс?

– Летиция, в это невозможно поверить! Но я должен тебе рассказать… Господи, ну почему, почему?

Она не сводила с него внимательных глаз.

– Эта брошь когда-то принадлежала моей бабке.

– Твоей бабке? Но… Как такое могло быть?

– Летиция, твоя мать…

Он взял молодую женщину за руки и крепко сжал, словно опасаясь, чтобы она не вырвалась. Правда была такова, что даже облекать ее в слова было очень больно. Летиция смотрела на него расширенными глазами, полуоткрыв рот, как если бы крик уже готов был сорваться с ее губ…

– Ты должна знать… твоя настоящая мать – не Флора Макензи.

– Что? Что ты такое говоришь? Глупости! Конечно, Флора – моя мама и…

– Нет! Она удочерила тебя вскоре после твоего рождения.

Летиция прищурилась, но глаз не отвела. Она попыталась вырваться, однако Александер успел крепко обнять ее за плечи.

– Твою родную мать звали Франсес Макфейл. Мунро – твой брат.

Молодая женщина разразилась хохотом, потом внезапно побледнела, умолкла и прикрыла рот ладошкой, как будто хотела помешать крику вырваться наружу. Александер перестал ее удерживать, и она медленно отстранилась от него.

– Летиция, дело в том, что Франсес – моя родная тетка. Она – сестра моего отца, понимаешь?

Франсес… Летиция Франсес Макензи Маккалум. Она всегда недоумевала, откуда взялось это имя. Его не носила ни одна из ее теток и бабушек. Но теперь, вернувшись мысленно в прошлое, она не могла отрицать очевидное: ей всегда казалось, что родные что-то от нее скрывают. Что-то, связанное с ее рождением и происхождением… Но Флора и Артур Макензи искренне любили ее, и этого было достаточно. И только сейчас она поняла смысл невинных обмолвок, перешептываний у нее за спиной, фраз, которые обрывались на полуслове, стоило ей войти в родительский дом… И эта женщина, которая часто приходила ее навестить… Однажды Летиция заметила, как гостья, глядя на нее, утирает слезы. Мама сказала, что это ее давняя подруга. Выходит, эта женщина, которую она называла тетя Кейтлин, на самом деле была ее родная бабка? И эта брошь, которую подарила ей Флора утром в день пятнадцатилетия… Мама тогда выглядела такой грустной…

– Расскажи мне все, что знаешь, Алекс! Я хочу знать правду.

Он кивнул и сел на траву у ее ног. Она примостилась рядом, взяла Александера за руку и прижалась к его плечу.

– В сентябре 1738 года Франсес пережила… изнасилование.

– Изнасилование?

– Это сделали солдаты Черной стражи. Их было пятеро. Это я ее нашел. Тогда мне было всего шесть. Мы с Мунро пошли на охоту. Возвращаясь, увидели возле хижины лошадей и чужих мужчин и спрятались. Мы были слишком маленькие и не могли ничем помочь. А потом Франсес, она… Думаю, она сошла с ума. Часами могла сидеть на лавке и смотреть в пустоту. Как ни старался ее муж, ничего не помогало. А потом у нее начал расти живот…

Он потер глаза и тряхнул волосами. Воспоминания возвращались обрывками – то были картинки, которые в свое время поразили его детское воображение. После жестокого надругательства над собой Франсес впала в безумие. От природы жизнерадостная, любившая посмеяться и пошутить, теперь она закрылась в себе, в безразличии, словно в башне, в которую было не достучаться. Бабушка Кейтлин взяла на себя все хлопоты о Мунро, и мальчик никак не мог понять, почему мама с ним теперь не разговаривает и не обращает на него внимания. Когда же Франсес произвела ребенка на свет, ее супруг отказался его признать, хотя, в принципе, мог приходиться ему отцом.

Александер посмотрел на Летицию, которая не сводила глаз со своих рук. И зачем он ей об этом рассказал? Ведь знал, что ей будет больно.

– Мне очень жаль, Летиция. Не надо было…

Она подняла на него мокрые от слез глаза. Внезапно возглас удивления сорвался с ее губ, она закрыла лицо руками.

– A Dhia! Этот ребенок – это была я? Алекс, я хочу знать! – взмолилась она приглушенным от душевной боли голосом. – Ты должен все мне рассказать!

– Да, думаю, это была ты, – едва слышно подтвердил Александер.

И погладил ее по мокрой щеке.

– Чтобы защитить тебя от Дугласа, мужа Франсес, бабушка Кейтлин попросила моего отца отвезти тебя к одной женщине. У нее не было детей, и она согласилась принять тебя и воспитывать как свою родную дочку.

Он провел пальцем по завитку на броши, как делал это сотни раз в детстве. Тонкость и красота узора завораживали его… Бабушка рассказала, что украшение сделал ее отец, Кеннет Данн, который работал ювелиром сначала в Белфасте, потом в Эдинбурге. Сколько часов провел он, Александер, пытаясь скопировать этот мотив на куске дерева своим sgian dhu!

– Эта брошь… Она принадлежала Франсес, Летиция. Брошь ей подарила ее мать, Кейтлин Данн, которая, в свою очередь, получила ее после смерти своей матери из рук отца. Было решено, что это украшение будет передаваться из поколения в поколение, от матери к дочери, поэтому оно и перешло к тебе после смерти Франсес. Это твое наследие, береги его! И если у тебя родится девочка, передай брошь ей!

– Кейтлин… тетушка Кейтлин… – прошептала Летиция, задумчиво поглаживая брошь.

Их пальцы соприкоснулись, и Александер отдернул руку.

– Значит, эта женщина… была моя бабушка?

Молодая женщина нахмурилась и посмотрела ему в глаза, чем привела Александера в волнение.

– Она часто приходила навестить меня и приносила вкусности и маленькие подарки… Она мне очень нравилась. Алекс, это была моя бабушка, а я не знала! Мне никто не сказал! Почему? Из каких соображений? Это несправедливо!

Она несколько раз в бессильной ярости стукнула его в грудь. Александер мягко перехватил ее кулачки и стал нашептывать ласковые слова, чтобы она успокоилась. Потом смахнул слезу с ее щеки.

– О таких вещах не говорят, Летиция. Наверное, бабушка Кейтлин хотела оградить тебя от неприятностей. Дуглас поклялся, что отомстит за свою жену. Кто знает, что бы он сделал, если бы узнал, где тебя искать? Но… согласен, это несправедливо.

Его пальцы задержались на теплой щеке. Он сглотнул, сдерживая желание закричать на весь мир о несправедливости, которая обрушилась и на него тоже.

– Выходит, я – твой двоюродный брат, Летиция. Ты понимаешь, что это значит?

Она тряхнула волосами, которые блестели в первых лучах рассвета. Утро обещало быть туманным.

– О, Алекс, не надо…

– Летиция, я никогда не смогу взять тебя в жены.

Она положила руки на свой округлившийся животик, закрыла глаза и застонала. Слезы отчаяния заструились по бледному лицу. Александеру захотелось обнять ее, убаюкать, но теперь что-то словно встало между ними. Летиция – его двоюродная сестра… В довершение всех бед его угораздило влюбиться в собственную кузину! Женщина, которая открыла в его характере черты, о существовании которых он и сам не подозревал, отныне была для него недоступна. Они никогда не смогут пожениться. Конечно, никто не может запретить им жить вместе, но… это обещало стать для него вечным источником муки. Он ее любил и желал, как мужчина желает женщину. Но отныне, что бы там ни было, об осуществлении этих желаний нужно забыть. Более того, он не мог теперь требовать от нее верности. Она молода, и скоро у нее на руках будет ребенок, которого нужно кормить и растить. Ей необходимо найти мужчину, который о ней позаботится, а его, Александера, одна мысль об этом сводила с ума! Что же им делать? Следует все хорошенько обдумать…

Поблизости закаркал ворон. «Вестник несчастья!» – подумал он. И вдруг в его беспокойном сознании всплыло лицо бабушки Кейтлин. Она терпеть не могла воронов… Как живое встало перед ним ее ласковое улыбающееся лицо – все в морщинках, с почти прозрачной кожей… Он так по ней скучал! Бабушка Кейтлин всегда находила верное слово, чтобы усмирить его детские тревоги. Что бы она сказала ему сейчас?

– Я найду надежный дом для тебя и ребенка, – начал он и вздохнул. – Сделаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались и чтобы с вами хорошо обращались. Должен же в этой стране найтись крестьянин, который проявит хотя бы каплю сострадания к женщине в твоем положении!

– Я хочу, чтобы ты остался со мной, Алекс! – встрепенулась молодая женщина. – Только не бросай меня, пожалуйста!

Он повернулся к ней и грустно посмотрел ей в глаза.

– Речь идет не о том, чтобы тебя бросить, Летиция! Но я не смогу жить с тобой под одной крышей без того, чтобы… чтобы любить тебя! Это было бы для меня слишком сложно.

– Но никому не надо знать…

– Но я-то знаю! И ты тоже. Только это имеет значение. Господи! Подумать только! Ты – сестра Мунро! Я больше никогда не смогу… О Летиция!

Он посмотрел по сторонам полными слез глазами. На поляне становилось все светлее. Нужно было как можно скорее уходить. И вдруг он вспомнил, что так и не забрал продукты. Александер вскочил на ноги, Летиция сделала то же самое.

– Протяни руки! – хрипло попросил он.

Она подчинилась. Он прижал их к своему сердцу и посмотрел на Летицию.

– Хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вас защитить, тебя и твоего ребенка. Ты меня слышишь? Честью клянусь тебе…

Он замолчал и устремил взгляд в сероватое грозовое море, в которое превратились глаза его кузины. Она смежила веки. Губы ее дрожали. Несколько кратких мгновений он смотрел на зовущие его губы. Обхватив женщину за талию, он прижал ее к себе. Он не мог отказать себе в удовольствии подарить ей этот последний поцелуй! Какое-то время они стояли обнявшись, подавляя в себе плотскую тягу друг к другу.

– Подожди меня здесь, я очень скоро вернусь! Нужно забрать продукты.

– Алекс, не надо! Слишком поздно! Уже рассвело.

Он отстранился, закинул за спину ружье и решительным шагом направился к лагерю.

– Это займет минут пять, не больше! А ты пока спрячься в кустах!

– Алекс!

Она подбежала к нему, роясь на ходу в своем спорране. Наконец она извлекла из него медальон.

– Хочу, чтобы он остался у тебя.

Александер нахмурился. Она отдает ему медальон Эвана?

– Я не хочу. Он принадлежал…

– Алекс, возьми! Эван хотел, чтобы ты на мне женился.

Она взяла его руку, вложила в нее медальон и стиснула пальцы. Он медленно кивнул. Волна эмоций захлестнула его. На мгновение он даже спросил себя, ну что плохого в том, чтобы им и правда жить вместе? Что, если она права? Необязательно, чтобы об их родственных связях кто-то знал, верно? Но в глубине души Александер понимал, что это невозможно. Невозможно, хотя он очень сильно любит ее…

Слишком много теней из прошлого… Изнасилование, безумие Франсес. Сама того не желая, Летиция всколыхнула эти воспоминания. И вместе с ними на поверхность всплыла часть из того, что Александер заставлял себя забыть. Как говорил его дед Лиам, «в душе каждого человека есть тайное место, где спрятаны его самые жуткие воспоминания, и в момент, когда меньше всего этого ждешь, они вдруг возникают и неотступно преследуют тебя». А он-то думал, что они пропали, стерлись. Какое заблуждение!.. Наверное, Лиаму Дункану Макдональду пришлось многое повидать в жизни, и он знал, о чем говорит. Бабка Кейтлин не раз повторяла, что Александер очень похож на своего деда. К несчастью, ему было всего одиннадцать, когда дед Лиам погиб, а потому они не успели как следует узнать друг друга.

Александер посмотрел на Летицию, чей силуэт выделялся на фоне сереющего рассвета. Они оба какое-то время не шевелились. Он испытал душевную боль, наконец открыв для себя в первых проблесках дневного света истинную сущность солдата Маккалума. Юбка была коротковата, а корсаж слишком тесно облегал талию, она была очень хороша собой. Волосы свободно рассыпались по плечам, кожа на шее и на груди казалась молочно-белой…

Он опустил глаза и крутнулся на каблуках, чтобы всего этого не видеть, а потом углубился в еще темную лесную чащу. Он шел быстро, с помощью ружейного приклада проторяя себе путь в зарослях колючего кустарника, ветки которого цеплялись за ткань килта. Он знал, что нужно торопиться: лагерь скоро проснется и об их исчезновении оповестят командиров.

Когда Александер начал разгребать землю в том месте, где были спрятаны завернутые в промасленную ткань продукты, он не мог думать ни о чем, кроме внезапно обнаружившегося их с Летицией кровного родства. Он двигался по инерции, не обращая внимания на звуки окружающего мира, и только прикосновение к затылку чего-то холодного, металлического вернуло его к действительности. Он застыл на месте с бьющимся сердцем, стиснув зубы.

– Готов поспорить, это наш везунчик! – воскликнул насмешливый голос у него за спиной. – Что это вы тут делаете, Макдональд?

Устремив взгляд на присыпанный землей сверток, Александер ценой огромного усилия воли подавил в себе панику. Напор штыка стал сильнее, и он распластался на земле. Тяжелый башмак опустился между его лопаток, лишая возможности двигаться.

– Макферсон, заберите у него ружье и кинжал!

Чьи-то руки довольно-таки грубо обыскали Александера. В рот ему набилась земля.

– И куда же это вы собрались, солдат Макдональд? Намеревались плотно позавтракать, да? Уж не о побеге ли подумывали?

Удар башмаком в бок – и Александер дернулся от боли и стал хватать ртом воздух. Второй удар заставил его перевернуться лицом вверх. Сержант Кэмпбелл смотрел на него с неприкрытой ненавистью. Мгновение – и он приставил к груди Александера дуло своего ружья. Тот не шелохнулся и выдержал взгляд противника.

– Ну же, сержант, сделайте это! Вам ведь до смерти хочется пристрелить меня!

Кэмпбелл вдруг разразился хохотом, но умолк так же внезапно.

– Это еще слабо сказано, Макдональд! Не беспокойтесь, я это сделаю. Но не сегодня. Я потерплю еще немного. Лучше посмотрю, как вы будете мучиться. Это доставит мне удовольствие.

– Что я вам такого сделал?

– Рано или поздно вы об этом узнаете. Но мне спешить некуда, – негромко ответил сержант, и Александер уловил в его тоне странные нотки.

Кэмпбелл посмотрел в сторону леса.

– Где она?

Александер затаил дыхание. Из-за полосы густой растительности доносились привычные звуки пробуждающегося лагеря. Что же привело сюда Кэмпбелла? Неужели он видел, как они уходили? Или на них донесла Кристина?

– Где она?

– Кристина осталась в палатке, – ответил он с невинным видом.

– При чем тут девчонка? Я спрашиваю о солдате Маккалуме! Вы что, за идиота меня держите?

Александер предпочел промолчать. Кэмпбелл выругался и снова пнул его ногой. Александер вскрикнул от боли. Двое солдат из их роты схватили его за руки и заставили встать. Выплюнув землю, он вздернул подбородок и выдержал полный ненависти взгляд сержанта, которого перекосило от злости.

– Держите его крепко, а я осмотрю окрестность. Она должна быть где-то рядом.

«Летиция, беги! Спасайся!» У Александера похолодело внутри, его сердце забилось как сумасшедшее. Он попытался вырваться. Тщетные попытки… Тогда он укусил одного солдата за руку, и тот с воплем разжал пальцы, а второго ударил ногой в живот, да так сильно, что тот охнул и перегнулся пополам. Но тут Макферсон замахнулся и ударил его прикладом по голове. В глазах у Александера потемнело, ноги вдруг стали ватными…

Боль в области виска была такой острой, что Александер не спешил открывать глаза. Стебельки травы покалывали лицо. Где-то рядом жужжал комар. Он слабо застонал и перекатился на спину. Он еще не полностью пришел в себя, и голоса доносились словно бы издалека. Он различил голос сержанта Кэмпбелла. Внезапно, как удар кинжалом в грудь, вернулось осознание того, что Летиция дожидается его на поляне. Испустив душераздирающий крик, он открыл глаза, несмотря на боль, которую причинял яркий свет.

Сержант Кэмпбелл смотрел на него с улыбкой, не сулившей ничего хорошего. Трое солдат, которые стояли рядом, наставили на него дула своих ружей. Последовало непродолжительное молчание, и за эти пару секунд Кэмпбелл успел красноречиво облизнуть губы и одернуть свой килт. Невыразимая ярость овладела Александером. Он перекатился на живот, встал на колени и попытался подняться. Но угрожающее движение ружей охладило его пыл. Кэмпбелл… Проклятый подонок! Александер был готов убить его голыми руками. С леденящим кровь воплем он вскочил на ноги, подбежал к Кэмпбеллу и ударил его головой в живот. Они оба покатились по земле. Солдаты не решались стрелять из страха угодить в сержанта. Один опомнился и бросился в лагерь за подмогой.

Одержимый яростным желанием убивать, Александер наносил удары куда попало. Сержант пытался уворачиваться и звал на помощь. Наконец его подручные сумели схватить Александера – один за волосы, другой за руки. Но только толчок штыком в кадык его утихомирил. Он замер, тяжело дыша и с ненавистью глядя на Кэмпбелла. Сержант медленно поднялся на ноги, выругался, одернул одежду и стер кровь с разбитой губы. В свою очередь он тоже смерил противника испепеляющим взглядом и знаком приказал солдатам держать его крепко.

– Где Маккалум? Мерзавец, что вы с ним сделали?

– Заткнитесь, Макдональд! Вы можете получить за оскорбление командира еще десяток ударов плетью.

– Кусок дерьма! Где она? Что вы с ней сделали?

Кэмпбелл медленно приблизился, но встал с таким расчетом, чтобы их разделяло несколько шагов, и посмотрел Александеру в глаза.

– Мне было бы приятно сообщить вам, что я разделался с этой потаскушкой, как вы в свое время с моей кузиной Кирсти, но она от меня удрала. Хитрая бестия… Хотя, сказать по правде, из нее вышел хороший солдат, пусть и без… яиц!

– Я до вас еще доберусь!

Ответом был сардонический смех.

– Только в том случае, если задержитесь на этом свете, Аласдар Ду!

Александер смотрел на Кэмпбелла, затаив дыхание. Откуда он мог все это знать? Никому из сослуживцев он не рассказывал о своем прошлом. Даже Мунро… Сержант усмехнулся, увидев, какой эффект произвели его слова, и это придало ему уверенности, к которой примешивалась доля презрения.

– Для вас это сюрприз, не так ли? С самого начала у меня было ощущение, что мы уже где-то встречались. Потом я вспомнил ночь, когда убили Кирсти. «Вот оно что!» – сказал я себе. Однажды я произнес в вашем присутствии ее имя и, заметив, что вы невольно вздрогнули, понял, что не ошибаюсь. Вы – именно тот, о ком я думал. Но вам-то казалось, что вы ото всех скроете свое темное прошлое… Наверное, вам интересно, как я все это узнал? Может, это освежит вашу память, Аласдар Ду?

Сержант приподнял волосы, открывая изуродованное правое ухо. У Александера глаза расширились от ужаса. Несколько мгновений он смотрел на Кэмпбелла, потом издал протяжный стон. Неужели он? Но как такое возможно?

– Ну, Макдональд? Язык проглотили или кусок моего уха до сих пор стоит у вас в горле?

– Вы – мерзавец, Кэмпбелл!

– Еще неизвестно, кто из нас больший мерзавец.

Тем временем подошел отряд гренадеров из Луисбурга в сопровождении нескольких офицеров и солдат-хайлендеров. Александер почувствовал, как стальные браслеты защелкиваются у него на запястьях и щиколотках. Он знал, какая участь ждет дезертира… Перехватив печальный взгляд Арчибальда Кэмпбелла и полный отчаяния – своего брата Колла, он стыдливо понурился. Что ж, на суде они еще успеют на него насмотреться. Сейчас он оплакивал не себя – Летицию…

 

Глава 8. Храбрость есть добродетель

Воспоминания нахлынули, как волна.

Девушка что-то едва слышно шептала и прижималась к нему, пока он одной рукой задирал ей юбку, а другой расстегивал ширинку. От возбуждения голова шла кругом. У него так давно не было женщины, что он уже не помнил, что с нею надо делать. Но все получалось само собой. Девушка откинула голову, подставляя ему свою белую шею и грудь.

За полотняной перегородкой его товарищи играли в кости и смеялись. Виски подогревало им и кровь, и веселье. С губ девушки сорвался вздох, когда он вошел в нее. Он чувствовал, что надолго его не хватит, – она так сладострастно под ним извивалась…

– Эй, Алас Ду! Перестань храпеть, как боров!

– Ха! Ха! Ха! Эта девчонка умеет угодить гостю! Эй, может, и нам потом что-нибудь перепадет? Что ты об этом думаешь, Ронни?

Александер забрал в рот сосок и легонько его прикусил. Девушка вскрикнула, впилась ногтями ему в спину, и ее возглас перешел в стон.

– О-о-о… да! – выдохнула она ему в шею.

Он больше не мог сдерживаться. Сердце грозило выпрыгнуть из груди. Схватив его за нечесаные грязные волосы, она заставила его посмотреть ей в глаза. Он попытался отвести взгляд, но девушка потянула еще сильнее.

– Аласдар, посмотри на меня! Да, вот так! О, пресвятая Богородица! Да!

Ее золотисто-зеленые глаза смотрели на него неотрывно, пока он двигался в ней взад и вперед.

– Эй, вы там, за занавеской! – хохотнул Дональд. – Потише! Я никак не могу сосредоточиться!

Александер стиснул зубы, чтобы не дать крику вырваться наружу. Его партнерша не стала сдерживаться – издала протяжный стон и с такой силой вцепилась в поношенную мужскую рубашку, что та затрещала по швам. С усилием переводя дух, совершенно измотанный, он накрыл ее своим телом. Пока он прислушивался к ее частому дыханию, она стала гладить его по волосам.

– Скажи, что ты меня любишь, Аласдар!

Он не ответил, но костяшки пальцев, впившихся в край стола, на котором он взял ее, побелели. Красивая, с ладной фигуркой, покладистая, она очень нравилась ему, и у него даже в мыслях не было отрицать это. Но этим его интерес и ограничивался. У него в сердце не было любви ни к одной женщине. Он не мог себе позволить кого-то любить, вернее… не хотел этого. Он выпрямился, покидая мягкое, влажное и теплое девичье тело.

– Алас! Что, не любишь ни капельки?

Она вцепилась в ворот сорочки и молила взглядом своих изумрудных глаз, которые он запомнил с самой их первой встречи. Но он не мог сказать ей, что любит, пусть даже совсем чуть-чуть. Это было бы равноценно тому, чтобы дать ей в руки оружие, которое она в любой момент сможет повернуть против него самого. Сможет заставить его страдать… Ну уж нет! В жизни ему с лихвой хватило боли…

– Ты любишь меня, я знаю. Я вижу это по твоим глазам, Аласдар! Словами мы не всегда говорим правду, но глаза не врут… А у тебя они такие красивые…

Она обвила руками его шею и притянула к себе, чтобы поцеловать. «У тебя тоже очень красивые глаза, Кирсти!» – подумал он.

– Ну, вы там закончили? – неожиданно поинтересовался Ронни.

Этот вопрос был встречен раскатом смеха. Александер поморщился. «Кретины, которые думают только о том, как бы напиться, поиграть и что-нибудь украсть!» Но… постой-ка, разве он сам не такой? Разве он не бродяга, который скитается по Хайленду, влача жалкое существование в ожидании, пока какой-нибудь солдат короля Георга не подстрелит его, как бездомного пса? От правды ведь не спрячешься…

– Аласдар, если вы уже управились, чего ты ждешь? Давай сыграем в кости!

– Алас, не уходи! Останься со мной на всю ночь! – взмолилась Кирсти, поглаживая его по груди своими маленькими ладошками.

– Нам пора уходить. Ты сама знаешь, что мне нельзя здесь оставаться. Это слишком опасно.

– Брат и кузены поехали проверить дальние пастбища. На ночь они останутся в Килмартине, так что нас никто не потревожит!

Она прижалась щекой к его щеке. Ему в голову пришла мысль, что было бы неплохо заранее побриться, чтобы теперь ощутить нежность ее кожи.

– Может, у меня получится приехать завтра, – сказал он, застегивая пуговицы на ширинке.

«Приехать завтра…» Для Кирсти завтра так и не наступило. Александер вдруг подумал, что у него его тоже не будет. Стальные обручи так впились в запястья, что он поморщился от боли. Когда он перенес вес тела на другую ногу, звякнули сковывавшие его цепи. Его обвинили в краже и попытке побега вместе с солдатом Маккалумом. Только последнего трибуналу предстояло судить заочно. Что ж, еще немного – и он узнает приговор…

Два дня и две ночи он провел в цепях, но Летицию так и не нашли. Обычно заседания военного трибунала проходили в палатке, разбитой в той части лагеря, где жили офицеры и отряд рейнджеров Скотта. Председательствовал полковник Саймон Фрейзер, судьями же выступали офицеры из нескольких подразделений, проживавших в лагере на мысе Леви. Но Александеру до всего этого не было дела. Собственная участь совершенно его не волновала. Все его мысли были о Летиции. Где она? Сумела ли найти надежное пристанище? Единственное, что он знал наверняка, – это то, что ей удалось сбежать.

Испытывая только усталость и печаль, он обвел взглядом собравшихся в палатке мужчин. Судьи как раз разбирали случай обвиненного в нарушении субординации солдата, которому едва исполнилось восемнадцать. Александер ожидал своей очереди, сидя на лавке. По обе стороны от него стояли вооруженные солдаты. Полотнище, прикрывавшее вход, поднялось, и один из офицеров вышел. Прикосновение ворвавшегося в палатку бриза было приятным… Александер закрыл глаза и снова погрузился в воспоминания.

– Алас, ну почему ты не можешь остаться со мной на ночь? – спросила Кирсти, поглаживая указательным пальцем ямочку у него на подбородке.

В этот миг занавеска шевельнулась, а затем надулась пузырем под порывом холодного воздуха, который ворвался в дом через внезапно открывшуюся дверь. Александер отодвинулся от Кирсти и инстинктивно положил руку на рукоять кинжала, с которым никогда не расставался. В комнате послышались раскаты голосов, потом глухой звук удара, приглушенный возглас, а следом – целая какофония звуков.

Закрыв девушку спиной, Александер осторожно отодвинул занавеску и выглянул. Ронни лежал в луже крови. Стюарт и какой-то чужак боролись врукопашную на грязном полу. В следующее мгновение противник всадил кинжал Стюарту в живот, и тот с хриплым криком повалился на спину. Еще трое прижали к стене Дональда, который увидел его и позвал на помощь. Александеру вдруг стало ужасно жарко. Ему ни за что не одолеть этих троих, когда из оружия в руках только кинжал…

Когда до нападавших дошло, что в доме есть еще люди, они сменили тактику. Один из них схватил Дональда за шею и приставил к его подбородку нож.

– Алас! – только и смог выговорить его товарищ.

– Выходи, кусок дерьма, или я прирежу твоего подельника!

Александер быстро осмотрел помещение. Дверь всего одна, окно забито… Выхода не было. Он оттолкнул Кирсти в глубину закутка и заставил спрятаться за вонючей бочкой. Дрожащей рукой она уцепилась за его брючину.

– Нет, Алас, не ходи! Они тебя убьют!

– Сиди и не шевелись, поняла?

– Алас!

Ее великолепные глаза-изумруды блестели от слез. Он наклонился и нежно поцеловал ее.

– Кирсти, наверное, я люблю тебя! Самую малость…

Она вскрикнула, а он ощутил толчок, которым его отшвырнуло к стене. Удар был сильным, боль – очень острой. Комната затанцевала перед глазами, все предметы в ней словно бы раздвоились. Схватившись за вбитое в стену стальное кольцо – к нему при необходимости привязывали скотину, – он с трудом поднялся на ноги. Кинжал… Неужели он его выронил?

Вопль Кирсти полоснул его по сердцу. Двое мужчин задирали на ней юбки. Александер наконец увидел свой нож. Он лежал на полу за спиной у одного из насильников. Он должен что-то предпринять! Он не позволит им ее изнасиловать! Может, если получится дотянуться до ножа, чтобы они не заметили… Прищурившись, чтобы лучше видеть, он на корточках двинулся к тому месту, где лежал кинжал. Голова готова была лопнуть от боли. Кирсти кричала, плевалась и отбивалась как умалишенная. Еще пара шагов… Удар пришелся по затылку и пригвоздил его к земле. У Александера перехватило дыхание. Третий… Воздух, ему нужен воздух! Собравшись с последними силами, он схватил напавшего за ногу и дернул. Тот потерял равновесие и рухнул в солому, откуда с кудахтаньем выпорхнуло несколько куриц.

– Аласдар! – позвала Кирсти.

Один из насильников уже управился и теперь держал ее, пока второй расстегивал штаны…

Полотнище снова взлетело, и в палатку вошли трое. Александер успел увидеть сержанта Родерика Кэмпбелла, который должен был свидетельствовать против него. У сержанта под глазом красовался кровоподтек, губа была разбита. На мгновение их взгляды скрестились, и Кэмпбелл направился туда, где сидели судьи. Глядя ему в спину, Александер стиснул зубы и кулаки – от ярости, боли и отчаяния… Он дернулся, чтобы встать. Ему хотелось крикнуть: «Я ее не убивал! Это из-за тебя, чертов недоумок, ей пришлось умереть! Из-за тебя и твоих махинаций! Я любил Кирсти! Да, я ее любил!» Любил, как и Летицию, которую тоже потерял навсегда…

Толчок прикладом в ребра призвал его к порядку, и он опустился на лавку. Сердце болезненно сжалось, когда перед глазами снова замелькали картины изнасилования Кирсти. Преступление вершилось у него на глазах, и он ничего не мог сделать…

К горлу подкатывала тошнота. Он крепко стиснул рукоять кинжала, перекатился через голову и привстал на коленях. Лицо у девушки было мокрое от слез, во взгляде читалась мольба.

– Алас!

– Заткнись, мерзавка!

И насильник наотмашь ударил ее по лицу.

Потеряв надежду на избавление, она закрыла глаза, а ее мучитель испустил первый крик наслаждения. Преисполненный ярости, Александер встал и бросился к нему. Однако когда до них оставался шаг, ужасный удар снова повалил его на пол. Третий мужчина встал на ноги.

– Алас! Алас!

Кирсти кричала от отчаяния. Но ему не суждено было ее освободить. Третий бандит схватил его за ворот, толкнул к стене и приставил к подбородку нож. Второй подошел к ним.

– Твоя очередь, Джонас, – сказал он с ухмылкой, обращаясь к своему подельнику.

Александер утратил всякую надежду. У них не было шансов выйти из этой переделки живыми. Бандит, который припер его к стене, был в два раза шире в плечах… Он закрыл глаза, чтобы не видеть происходящего, но это не мешало ему слышать шум, производимый третьим насильником, и стоны девушки. Чувство бессилия сводило с ума…

Потом в комнате повисла тишина, нарушаемая рыданиями Кирсти и его собственным свистящим дыханием. Кончик ножа вонзился в его плоть. Александер открыл глаза.

– Ну, теперь ты видишь, что случается с теми, кто нарушает уговор? Я хочу знать, где Родди.

Родди? О ком он говорит?

– Отвечай, засранец, или я вскрою твоей потаскушке горло от уха до уха!

Клинок его товарища нацелился на хрупкую шею Кирсти.

– Не знаю я никакого Родди, – ответил он осторожно.

– Врешь! Родди постоянно наведывается сюда. Мы видели его сегодня утром.

– Он говорит правду, – слабым голосом проговорила Кирсти. – Он его не знает. Родди – это мой двоюродный брат.

Тот, кого бандиты называли Джонасом, с новым интересом посмотрел на девушку и подошел поближе.

– Твой двоюродный брат? А это тогда кто?

– Он не имеет никаких дел с… с Родди! Он – мой друг. Только мой…

– Вот как? Значит, если я правильно понял, чтобы добраться до Родди, нам придется иметь дело с тобой?

– А что вам от него надо?

– Сто пятьдесят голов скота, восемь лошадей, двадцать бочонков виски, шестнадцать… Он знает, что задолжал нам. Вот вы ему об этом и напомните. Правда, этот подонок понимает только один язык…

С этими словами он вонзил нож в нежное тело Кирсти. Прекрасные глаза девушки широко распахнулись… Александер замер от ужаса. Он закричал, да так громко, что стало больно в горле и груди. Молниеносный удар в живот заставил его согнуться пополам, а второй, в область затылка, уложил на пол. Красная пелена заволокла глаза, и он почувствовал, как проваливается в пропасть.

К горлу подкатило рыдание. Он сглотнул и сделал глубокий вдох, чтобы совладать с одолевшими его эмоциями.

Когда к нему вернулось сознание, тошнотворный запах крови и экскрементов ударил в нос. Александер со стоном перевернулся на спину. Голова раскалывалась от боли, во рту пересохло. Он с трудом сглотнул. Прикосновение осеннего холода заставило его вздрогнуть. Вокруг было тихо, темнота казалась непроницаемой. Бурчание в животе напомнило ему, что он вот уже сутки ничего не ел.

– Кирсти… – прошептал он, зная, что она никогда больше не отзовется.

Снаружи доносились только крики ночных птиц. Он подавил рыдание, повторяя про себя, что мужчины не плачут. Но слезы все равно текли из глаз. Сжимая голову руками, Александер медленно встал. Боль была такой сильной, что он стиснул зубы, чтобы не закричать. Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел очертания тела Кирсти на столе. Он подошел ближе. Вид и запах трупов вызывал у него отвращение, но смотреть в мертвое лицо своей ласковой Кирсти было невыносимо. Он прижался лицом к ее юбке и заплакал. Нужно было сказать, что он по-настоящему ее любит. Теперь она никогда об этом не узнает!

Через какое-то время стук лошадиных копыт заставил его очнуться. Кто-то приехал… Если его застанут тут со всеми этими трупами, то повесят без суда и следствия, Александер прекрасно понимал это. Он стал лихорадочно ощупывать пол в том месте, где, как ему помнилось, упал его нож. Со двора уже доносились голоса, когда кинжал наконец нашелся. Темнота обещала стать его союзником. Дверь медленно, с жутким скрипом открылась. В два прыжка он приблизился к входу – в тот самый миг, когда прибывшие собрались переступить порог.

– Ты уверен, что она тут? Слишком здесь тихо, и мне это не нравится, Ангус!

– Сестра обещала, что сегодня ночью она будет тут. Если обманет, попомни мое слово – отпорю, как девчонку!

Не сводя глаз с мужского силуэта, освещаемого луной, Александер попятился в тень, но от двери не отошел. Незнакомец достал из ножен свой кинжал и сделал несколько шагов вперед.

– Родди, ты чувствуешь то же, что и я?

– Да, мне знаком этот запах.

– Проклятье! У тебя есть чем зажечь свечу?

– Погоди!

Сердце у Александера стучало в груди, как барабанная дробь. Между лопатками покатилась капля пота. Сжимая в пальцах нож, он ждал, когда представится возможность сбежать. Есть ли еще кто-нибудь снаружи? Других голосов он пока не услышал.

Чужак, который пытался при помощи осколка кремня извлечь искру, чертыхнулся и отступил в сторону от дверного проема. Сейчас или никогда! Еще мгновение – и свет озарит комнату, обличая весь ужас побоища. Александер устремился в проем, толкнув по пути одного из мужчин. Так быстро, как позволяли ему подгибающиеся ноги, он побежал к холмам, моля луну подольше не выходить из-за облаков.

За спиной послышался крик, потом выстрел, который эхом прогремел в горах. Ночь спасала его своей темнотой, но во мраке он не мог видеть препятствий, которые то и дело попадались у него на пути. Судя по топоту, раздававшемуся за спиной, его преследовали. Споткнувшись о камень, Александер угодил в колючий куст и ободрал лицо. Кинжал снова выпал у него из руки. Он почувствовал, как что-то наваливается сверху. Чьи-то пальцы впились ему в горло. Они с противником покатились по земле. Александер отбивался как мог, но голод значительно ослабил его. Напавший прижал его к земле, и в следующую секунду на небе появилась луна. Александер не мог видеть его лица, скрытого в тени. К несчастью, о противнике этого нельзя было сказать. Он замер и проговорил вопросительно:

– Аласдар Ду?

Александер обхватил его голову ладонями, дернул на себя и впился зубами ему в ухо. Отвратительный вкус крови наполнил его рот. Противник же заорал от боли и разжал пальцы. Александер откатился в высокую траву и выплюнул кусок, который до сих пор оставался во рту. Вставая, он успел заметить, как в хижине загорается свет, потом в темноте прозвучал еще один крик – кто-то увидел Кирсти…

Это ужасное происшествие имело место в ноябре 1756 года. Лишившись товарищей, Александер долго скитался по Хайленду. Пропитание он добывал воровством и охотой.

Зная, что Черная стража разыскивает его по обвинению в убийстве четырех человек, совершенном в доме Кирсти Кэмпбелл, он часто надирался в тавернах и при первом удобном случае ввязывался в драку. Однажды в паб зашел человек и объявил во всеуслышание, что полковник Саймон Фрейзер, сын достославного лорда Ловата, набирает солдат в полк, который отправляется воевать в Америку. После продолжительного раздумья он решил, что у него появилась возможность покинуть Шотландию и ею грех не воспользоваться. Однако судьба нашла его и тут…

Кто-то выразительно кашлянул, заставив Александера отвлечься от печальных воспоминаний. Подняв голову, он увидел Арчи, который стоял прямо перед ним. Выражение лица у него было непроницаемое. Рядом с лейтенантом переминалась с ноги на ногу… Кристина. Он посмотрел на девушку в надежде увидеть хоть немного сострадания, однако она уже отвернулась и посеменила вслед за его дядей к толпе любопытных зрителей.

– Вставай, Макдональд! Твоя очередь!

Александер встал и, позванивая цепями, в сопровождении двух охранников прошел к столу, за которым сидел председатель суда и читал перечень выдвинутых против него обвинений. Заседание проходило в ускоренном темпе. Суду предстояло рассмотреть еще несколько дел, да и жара в палатке усиливала нетерпение офицеров.

Александеру же казалось, что время тянется невыносимо медленно. Наконец Макферсон и еще двое солдат дали показания. Сержант Кэмпбелл сделал это накануне, до заседания. Александер не без разочарования посмотрел на Кристину, которая только что присягнула на Библии говорить правду и только правду. Как она-то тут оказалась? Неужели для того, чтобы свидетельствовать против него? Девчонка украдкой посмотрела в его сторону, потом опустила глаза и уставилась на свои руки с нервно подрагивающими пальцами. Ему вдруг стало любопытно, и он попытался вникнуть в происходящее. Лейтенант Арчибальд Кэмпбелл, который, судя по всему, выступал в роли защитника, обратился к девушке с такими словами:

– Мисс Лесли, расскажите суду о том, что вы сообщили капитану Макдональду сегодня утром в его палатке!

– Я…

Ее тоненький голосок на мгновение осекся. Кристина снова посмотрела на Александера и, похоже, почувствовала себя увереннее.

– Ночью, перед тем как Александера Макдональда арестовали, я побыла немного… с ним.

В рядах зрителей послышался смех, но председатель быстро восстановил порядок. Когда снова стало тихо, Арчи спросил:

– Что же вы делали?

– Разговаривали.

Снова взрыв хохота и резкий возглас со стороны председателя суда:

– Значит, разговаривали? И о чем же?

– Обо всем и ни о чем. Я пожаловалась, что нас кормят… мало. Иногда у меня живот подводит от голода и мне трудно работать в кухне и стирать.

– Ваш отец плохо вас кормит, мисс?

– Мой отец делает все, что может, – пробормотала девушка, опуская глаза.

– Ясно. И что же сказал обвиняемый, когда вы пожаловались ему?

– Пообещал, что станет хорошо меня кормить, если я останусь с ним.

– Если вы останетесь с ним? Как это понимать?

– Если я стану его сожительницей, господин лейтенант.

– На одну ночь?

Кристина посмотрела на Арчибальда Кэмпбелла с видом оскорбленной добродетели.

– Конечно нет! Он хотел, чтобы я осталась с ним… навсегда.

Прищурившись, Александер внимательно смотрел на девушку, щеки которой порозовели от смущения. К чему весь этот фарс? Зачем она придумала историю о том, что он просил ее «остаться с ним навсегда»?

– Значит, обвиняемый рассчитывал завоевать ваше расположение? – спросил Арчи, бросив быстрый взгляд на Александера. – Обещая кормить вас как следует, он хотел, чтобы вы стали… как бы это сказать… его супругой? И вы согласились?

– Да, господин лейтенант, согласилась. Я подумала, что он хороший. И если его застали в лесу с едой, то это все из-за меня! Он нес ее для меня! А я ждала его в палатке, там вы и нашли меня на рассвете…

– А зачем солдат Макдональд прятал еду в лесу? Вы можете нам сказать?

– Наверное, это из-за дизентерии. Может, боялся заболеть?

– А он не рассказывал вам, что намеревается дезертировать вместе с солдатом Маккалумом?

– В тот вечер они с Маккалумом поспорили. Другие это тоже слышали. Он пытался отговорить солдата Маккалума, но тот ничего не желал слушать. Ночью Маккалум ушел, а солдат Макдональд заметил это, только когда стало светать. Он встал пораньше, чтобы принести мне поесть.

– Но свидетели заявляют, что при обвиняемом нашли его ранец и ружье.

– Ранец он прихватил, чтобы сложить туда еду, а ружье… Никто не отважится пойти в лес без оружия. Вокруг лагеря бродят дикари…

Александер с изумлением наблюдал, как Кристина нарушает присягу. Невероятно! Девчонка, пытаясь спасти ему жизнь, придумала такую нелепую историю! Но, с другой стороны, кто может обвинить ее в обмане? Только Летиция. Что, если сержант Кэмпбелл или еще кто-нибудь ее поймали? Странное дело: о Летиции они не сказали ни слова.

Когда Кристина закончила давать показания, ей позволили уйти, что она и поспешила сделать. После нее вызвали двух поваров. Они подтвердили, что несколько раз заставали обвиняемого возле кладовой и даже видели, как он рылся в одном ящике. Это обвинение было доказано, после чего Александеру приказали выйти вперед и сказать слово в свою защиту. Выбора у него не было, и он подтвердил показания Кристины.

После короткого совещания судьи, рассмотрев доказательства против него и свидетельства очевидцев, заявили, что готовы огласить свой вердикт. Александер был настроен стоически и приготовился к худшему.

– Солдат 78-го хайлендского полка хайлендеров Фрейзера Александер Макдональд из Гленко, служащий под командованием капитана Дональда Макдональда, – начал председатель, – слушайте ваш приговор! Рассмотрев доказательства против обвиняемого и доводы в его защиту, суд Его Величества короля Британии Георга II пришел к мнению, что обвиняемый не виноват в преступлении, коим является дезертирство, определение которого дает нам статья 1 раздела 6 Воинского устава. По этому пункту он полностью оправдан. Что касается обвинения в краже пищи, суд признает его виновным и приговаривает к двум сотням ударов хлыстом по обнаженной спине. Приговор будет приведен в исполнение завтра в восемь утра. До этого времени задержанный будет пребывать под стражей. При желании он может повидать капеллана своего полка. А теперь переходим к рассмотрению следующего дела…

Александер посмотрел на Арчи. Тот улыбнулся и кивнул. Обвиняемый сделал над собой усилие, чтобы вернуть улыбку. Он понял, что дядя и был автором комедии, которая спасла ему жизнь. За спиной у лейтенанта Кэмпбелла стоял сержант Кэмпбелл и пристально смотрел на Александера. Им еще предстояло встретиться лицом к лицу, ведь отомстить у Родди Кэмпбелла не получилось.

* * *

– Сто четырнадцать!

Девятихвостка взвизгнула, и Александер выгнулся дугой под ударом. Глухой стон поднялся к губам и умер между стиснутых зубов. Все свои мысли он сосредоточил на Летиции. Оставалось надеяться, что жертва его не напрасна. Но боль нарастала, становилась невыносимой, занимала собой все пространство…

Грохотали барабаны. Офицер громким голосом считал удары. Все эти звуки доносились до него смутно, словно бы через пелену тумана. Еще немного – и сопротивляться этой ужасной боли не хватит сил. Сколько раз он терял сознание? Он уже не мог вспомнить…

– Сто пятнадцать!

Снова свист, хлесткий удар… Стиснув зубы, чтобы не закричать, он дернулся и повис на горизонтальной перекладине, к которой был привязан за запястья. Рубашка, свисавшая до колен, постепенно окрашивалась красным. От запаха крови его затошнило.

– Сто шестнадцать!

Плетка рассекла воздух, а следом и плоть. Он знал, что станет со спиной к концу экзекуции, потому что в жизни видел их немало. Две сотни ударов… Не так уж много, если сравнить с тысячей, которую получил солдат Макадамс за то, что украл у офицера золотые часы. Бедняга умер на третий день после казни. Некоторые кончали жизнь самоубийством, только бы не почувствовать, как свинцовые шары на концах ремней, из которых свита плетка, впиваются в тело…

– Сто семнадцать!

Он застонал и до крови прикусил губу. Солнце ударяло ему в затылок, обжигало истерзанную кожу. Поразительное дело, но сегодня утром он не слышал пения птиц. Может, это из-за того, что у него шумело в ушах? И куда подевался Колл? И Джон… Интересно, пожалел бы он своего брата-близнеца, если бы был сейчас здесь? Разделил бы с ним боль в глубине своего сердца?

– Сто восемнадцать!

В этот раз боль оказалась сильнее: впиваясь ногтями в ладони, Александер закричал. Из толпы зрителей послышался ропот. Он не захотел открывать глаза, хотя на лицах присутствующих наверняка было написано сострадание. Он не нуждался в их жалости.

– Сто девятнадцать!

Голова закружилась. К горлу снова подкатила тошнота, заставляя еще крепче стиснуть зубы. По совету Арчи он не стал ничего есть этим утром. Он уцепился за веревку, чтобы дать передохнуть занемевшим запястьям.

– Сто двадцать!

Ощущение было такое, словно собственный крик разрывал грудь. Ноги стали ватными, перед глазами повисла черная пелена.

Тут и там на земле белели последние островки снега. Весенний ветер носился над долиной Раннох-Мур. Обнаженный Александер стоял на берегу озера и смотрел на его сине-зеленые холодные воды. Братья подзадоривали его: «Трусливая девчонка! Поверим, что ты мужчина, только если нырнешь с головой, Аласдар!» Даже брат Джон покатывался со смеху.

– Ну, мой мальчик, ныряй! – подбадривал его отец, легонько толкая в спину.

– Мне страшно, папа, – пробормотал Александер, глядя на темную воду.

Он слышал легенды о чудовищах, которые живут в озере и утаскивают к себе на дно неосторожных купальщиков. В довершение всего он не умел плавать и очень из-за этого злился. Вот Джон, тот умел! Он нырял и плавал ловко, как утка. Ну почему дедушка Джон Кэмпбелл не научил его плавать? Теперь ему было стыдно перед своими… Никогда ему не быть таким, как они, никогда…

– Чего ты боишься, Аласдар? Посмотри на братьев, им весело в воде! Ну же, иди к ним!

Страх терзал ему душу.

– Вода слишком холодная!

– Алас, тебе нужно научиться справляться со страхом и терпеть боль. Нельзя ронять честь своего рода, сын! Придет день, и ты станешь воином… На поле битвы ты сумеешь совладать со страхом, станешь непобедимым. Ты не должен терять рассудок, даже когда боль становится непереносимой. Ты понимаешь меня, Аласдар?

Александер посмотрел на отца и нахмурился.

– Тебе скоро восемь – пора учиться обращаться с мечом. А еще – учиться быть храбрым.

– Храбрым? А как этому учатся?

– Справляясь со своими страхами и привыкая терпеть боль, мой сын!

Ледяная волна обрушилась на него и вернула в сознание. Он заорал от боли и задергался, словно шелковичный червь на конце нити, пытаясь избежать этих мучительных страданий.

– Это еще что такое? – сердито спросил офицер. – Это ведро воняет уксусом! Макки, кто его сюда принес?

– Не знаю, господин лейтенант! Когда вы приказали принести ведро, я схватил первое, которое попалось под руку.

– И не почувствовали запах уксуса?

– Я… Я не успел ничего почувствовать…

Александер приоткрыл глаза. Вода стекала по его волосам на спину, причиняя страшную боль. Он сплюнул. Из толпы выступил вперед Родерик Кэмпбелл и недобро ему улыбнулся.

Офицер подошел, приподнял своей тростью голову Александера. Рассудив, что наказуемый пришел в себя, он приказал экзекутору продолжать. В голове Александера снова застучала барабанная дробь.

– Сто двадцать один!

Стиснув зубы, он стал считать про себя. Его решимость не уронить честь своего рода и клана была непреклонна. Никто не сможет упрекнуть Дункана Колла Макдональда из Гленко в том, что его сын дрогнул под английской плетью! «Храбрости учатся, справляясь со своими страхами и привыкая терпеть боль…» Сколько раз эти слова отца поддерживали его в час испытаний!

* * *

Лунный свет отражался от полированной поверхности клавесина. В комнате было темно. Пальчики Изабель ласково касались пожелтевших клавиш из слоновой кости. Она по памяти играла «Французские сюиты» Баха, но музыка не могла заглушить шум, производимый снарядами, которые падали на город вот уже двадцать семь дней.

Внезапно клавесин умолк. Девушка всхлипнула, достала платочек, вытерла слезы. Складывалось такое впечатление, что эта война никогда не закончится и все они скоро умрут. Город, в котором некогда было приятно жить и который она так любила, стремительно скатывался в нищету. Впрочем, от него почти ничего не осталось – одни руины. Несколько полуразваленных стен, которые англичане постоянными бомбардировками методично ровняли с землей.

Изабель скользнула взглядом по своим рукам, замершим над ее любимым клавесином, который отец выписал из Франции специально для нее. Неужели и от него скоро останутся одни обломки? Девушка задумчиво опустила крышку и встала. Ночь потихоньку проникала в дом, простирая свое непроницаемое для взора покрывало до самых дальних уголков. Однако она не принесла с собой тишины. Тишина просто перестала существовать. Это полное отсутствие звуков, которое так пугало ее в детстве, теперь было желанным – Изабель ужасно по нему скучала…

Едва слышный смех Перрены вернул девушку к реальности. Она посмотрела на спавшего в кресле отца. Мюзо, устроившись перед потухшим камином, тоже спал. Мать, Ти-Поль и Сидония уже легли спать. Может, пора и ей последовать их примеру? Мадлен не вернется до рассвета: час назад она ушла на свидание к своему мужу Жюльену, которому удалось отпроситься из лагеря. Перспектива спать в одиночестве совсем не улыбалась Изабель. Она нежно поцеловала отца, но тот даже не шевельнулся. С некоторых пор он казался таким уставшим… Его волосы, когда-то пепельно-русые, сейчас поблескивали сединой и начали редеть на макушке. Он никогда не носил парики и даже теперь не изменил своим привычкам. Когда Изабель попыталась пошутить на эту тему, отец не стал ей подыгрывать. В последнее время он вообще редко улыбался…

В воздухе пахло сажей и порохом. Пожары, порожденные зажигательными бомбами, разрушили разные части города. Этот кошмар начался в середине июля. Бомба угодила в дом господина Шевалье в Нижнем городе, и огонь быстро распространился по кварталу, пожирая все постройки без разбору. От церкви Нотр-Дам-де-Виктуар и до́ма священника, располагавшегося поблизости, остались руины. Отцу Реше пришлось перебраться в квартал Сен-Жан, то есть за пределы городских стен. Кто-то из прихожан выделил ему маленький домик, который теперь служил часовней.

Потом пришла очередь монастыря урсулинок. Когда от него почти ничего не осталось, монахинь приютили в Центральной больнице сестры-августинки. Что касается семинарии, то уцелела только ее кухня. Через неделю сгорела значительная часть построек на улице де ла Фабрик. Жители квартала с ужасом наблюдали, как колокольня величественного собора оседает в языках пламени и искр, взметнувшихся до самого неба.

На чьей стороне был Господь? Многие увидели в разрушениях дурное предзнаменование. Эти еретики-англичане наверняка решили искоренить их веру… И люди начали молиться, причем с невиданным пылом.

Магазин отца тоже пострадал. От него остался лишь почерневший скелет, который не привлекал даже мародеров, а их в городе с начала обстрелов было множество. На мысе Диамант, на виселице, построенной на берегу реки, до сих пор болтались тела двух повешенных за воровство. Учитывая обстоятельства, суд рассматривал дела очень быстро. Приговоры тоже приводились в исполнение без проволочек. Глашатаи объявили во всеуслышание, что по приказу губернатора Водрея к суду будет привлечен каждый, кого поймают на краже, однако случаев воровства и мародерства становилось больше день ото дня.

Отчаяние и голод толкали людей на преступление. Многие ради краюхи черствого хлеба были готовы на все. Не позднее чем вчера группа жителей вернулась из Батискана, где хранились запасы провианта для армии. Бедняги прошли пешком десять лье только ради того, чтобы добыть себе немного еды. Некоторые умерли в пути от истощения. Солдат, сопровождавший группу, изнасиловал одну из девушек. Это невозможно было отрицать: в городе царили упадочные настроения, и надежда на освобождение таяла с каждым днем.

Изабель вздохнула. В настоящее время их семейство проживало в доме на улице Сен-Жан, который Господь уберег от разрушения. Все обитатели дома укладывались спать в погребе – единственном месте, которое могло уберечь их в случае обстрела. Девушка решила заглянуть в кухню и проверить, не осталось ли там кусочка сыра. В эти грустные дни ей, любительнице вкусно покушать, приходилось туго. Но, слава богу, у них есть хоть какая-то еда! На столе она увидела несколько морковок и полкочана капусты. Перрены на месте не оказалось, но в кастрюльке булькало варево из капусты и кусочков сала. Изабель схватила морковку и поднесла было ко рту, но передумала и положила ее обратно. Корнеплодов осталось всего шесть, но их ведь тоже шестеро!

Со двора послышался приглушенный смех. Девушка приблизилась к приоткрытой двери и успела заметить, как из сада в кладовую, где хранились молочные продукты, вошли двое. В женщине, пухленькой и невысокой, Изабель узнала Перрену. Мужчина же был высок и строен. Повинуясь любопытству, она вышла из дома и, крадучись и стараясь держаться в тени, подобралась к двери в кладовку. Снова послышался воркующий смех Перрены и ответный – ее спутника. Изабель отдавала себе отчет в том, что подглядывать – дурно, но любопытство оказалось сильнее. Она приблизилась к окну, влезла на бревно, которое лежало у стены, нашла отверстие в ставне, через которое отлично просматривалось все помещение кладовой, и вынула затычку. Это маленькое «окошко» она обнаружила случайно, когда они с Ти-Полем играли в прятки.

Парочка больше не смеялась. Они перешли на шепот. Через открытую дверь в кладовую проникал яркий свет луны. Изабель отчетливо видела кадки и чан для стирки белья на лавке. На полочках выстроились по размеру, от самой большой до самой маленькой, плошки для творога и молочные кувшины. Сидония строго следила за порядком… «Жалко тратить время на поиски всяких мелочей!» – часто говаривала она.

– Если кто-то нас застанет…

– Перрена, ну кто нас может застать? На дворе ночь, и все давно спят!

– Батист может прийти в любую минуту!

– Не думай о Батисте! Он глухой как пень. К тому же он наверняка видит пятый сон!

Шуршание платья, прерывистое дыхание, шепот… Изабель ощутила, что все тело покрывается гусиной кожей. Внизу живота вдруг потеплело. Этьен и Перрена? Ее брат встречается с горничной? Она так и осталась стоять, прижавшись лбом к ставню и не в силах оторвать глаз от сцены, которая разворачивалась в кладовой. Разум лихорадочно выбирал из числа семи смертных грехов тот, которому она в ту минуту поддалась. Сладострастие? Но разве это грех – если она просто смотрит? Нужно будет спросить об этом у отца Бодуана…

Юбки Перрены взлетели до самой талии, и теперь ее округлые бедра белели в сумраке. Этьен усадил подружку на красильную бочку и торопливо расшнуровывал ее корсаж. Пару мгновений – и на свет показались две молочно-белые округлости. Изабель почувствовала, что сердце быстрее забилось у нее в груди.

– Перрена! О Перрена! – повторял Этьен, покрывая поцелуями нежную девичью плоть.

– Делай свое дело, Этьен, да побыстрее, иначе нас точно застанут!

Штаны соскользнули по его ногам, бесстыдно обнажая гладкую кожу. У Изабель от ужаса расширились глаза. Она пошатнулась на бревне и едва успела схватиться за ставень, но так и не смогла отвести глаз от округлых, с ямочками ягодиц брата, которые то появлялись, то исчезали в ритме его движений. Он что-то бурчал себе под нос, словно изготовившееся к нападению дикое животное, в то время как Перрена попискивала – ни дать ни взять добыча, которая уже смирилась со своей участью.

Изабель даже удивилась, увидев, что ягодицы у Этьена такие же гладкие, как у женщины. В детстве она однажды застала отца без галстука, в рубашке с расстегнутым воротом и манжетами, и оказалось, что грудь и руки у него густо покрыты волосами. С тех пор мужское тело представлялось ей похожим на медвежье.

Волна приятного тепла накрыла ее, стоило ей представить Николя обнаженным. Интересно, он похож на ее брата? Ее суженый ниже ростом и больше склонен к полноте, но, если не принимать в расчет габариты, наверное, они похожи. Она вдруг почувствовала, как его поцелуи обжигают ей губы, шею, грудь… О да! Она позволила ему целовать свою грудь до того места, где начинается платье… Ощущения, которые подарили ей эти ласки, заставили Изабель забыть о правилах приличия. Сладострастие – вот страшное оружие против добродетели! Об этом тоже следует поговорить с отцом Бодуаном…

Этьен издавал хриплые стоны, а Перрена едва слышно вскрикивала, когда их влажные тела сталкивались друг с другом с чудны́м хлюпающим звуком. Изабель снова ощутила приятное тепло, на этот раз между ног. Перрена вдруг откинулась назад, и ее полные груди запрыгали в ритме движений партнера. Удерживая молодую женщину за талию, Этьен толкал ее снова и снова. Изабель затаила дыхание. Ее нога соскользнула и задела торчавший в бревне топор. Секунда – и она потеряла равновесие и рухнула на кучу сена. Слава богу, ее крик слился со стонами наслаждения любовников в кладовой.

Только когда там стало тихо, она снова услышала свист пролетавших над осажденным городом бомб. С пылающими щеками, дрожа всем телом и тяжело дыша, она вскочила на ноги и побежала к дому.

* * *

«Все материальные блага – это всего лишь вещи!» – повторяла Изабель про себя. Сидя на ступенях собора, она с грустью смотрела по сторонам. Здания, окружавшие городскую площадь, обычно такую оживленную, были разрушены. «Это всего лишь каменные стены, их можно восстановить!» – говорила она снова и снова, чтобы убедить себя. Но каким чудом? Ответа на этот вопрос у нее не было. Слава богу, что в городе было очень мало случаев насильственной смерти, по крайней мере до сих пор…

Август принес с собой огромные разрушения. Пока ополченцы скрывались в бастионах, расположенных в Бомоне, англичане разоряли деревни, расположенные ниже по течению на обоих берегах. В ясную погоду над рекой плыли густые облака черного дыма, и, когда ветер дул с северо-востока, этот дым долетал до самой столицы. Плоды труда многих поколений развеивались пеплом. Жуткие истории передавались из уст в уста и становились поводом для семейного обсуждения за ужином. Особенно ужаснуло жителей Квебека убийство в церкви Святого Иоакима. Кюре по имени Рене де Портнеф и восемь ополченцев попали в плен, после чего их жестоко убили, сняли со всех скальпы, а тела оставили на паперти. Деревеньку, в которой располагалась церковь, сожгли дотла, равно как и почти все постройки в поселках Шато-Рише и Сент-Анн-де-Бопре, в которых оставалось несколько хранилищ с продовольствием. Было отчего прийти в отчаяние… По ночам Изабель часто просыпалась: ей чудились плач испуганных детей и крики матерей, спасающихся от англичан в красных мундирах и с факелами в руках. Девушке требовалось две-три минуты, чтобы прийти в себя и понять, что это она сама кричала во сне.

Как им всем пережить будущую зиму? Однажды старший брат Луи сказал, что «голод не самый хороший советчик». Горожане уже поговаривали о том, что лучше начать переговоры с противником, чем видеть, как французская армия конфискует последние запасы съестного. В городе почти не осталось муки и свежего мяса. В военных лагерях солдатам стали выдавать больше спиртного, чтобы заглушить голод. Над всеми нависла угроза цинги.

На дворе стоял сентябрь. Изабель быстро подсчитала в уме: осада длилась больше семидесяти дней, но англичане, судя по всему, не собирались отступать. Может, если жители продержатся еще немного, завоевателю придется вернуться восвояси из страха перед суровой канадской зимой? Но что, если англичанам удастся завладеть Квебеком до первого снега? Может, тогда ситуация изменится к лучшему и голод перестанет терзать город?

Девушка подобрала пустую корзинку, встала, отряхнула пыль с безнадежно грязной юбки и устало вздохнула. Одна мысль мучила ее уже несколько дней: неужели она сама, как и те, кто уже на себе ощутил, что такое вражеская осада, надеется, что, победив, этот враг положит конец всем ужасам войны, избавит их от всех этих несчастий? Хотя, надо признать, завоевать им осталось всего-ничего… Подумав об этом, Изабель горько усмехнулась. Если англичане рассчитывали получить груду руин, что ж, они ее получат…

Она посмотрела в сторону речки, видневшейся в конце улицы Сент-Фамий. Закат окрасил облака в кроваво-красные тона, пролил золото солнечных лучей на мокрую мостовую. Сажа липла к подошвам башмаков, от нее почернел подол юбки…

По улице де Бюаде поднимались двое мужчин. Это были ополченцы, но Изабель предпочла укрыться за дверью собора. На улицах в эту пору было небезопасно. Основная часть населения покинула город, и немногие прохожие в подавляющем большинстве своем были солдаты или ополченцы, которые наверняка искали, чем бы поживиться. Случаи изнасилования исчислялись десятками. Только сегодня утром повесили солдата, уличенного в этом преступлении.

Мужчины прошли мимо, не заметив ее. Изабель подождала еще пару минут, когда по брусчатке вдруг застучали лошадиные копыта. Она еще глубже забилась в тень. На площадь выехал всадник и остановился прямо перед входом в собор. Изабель почувствовала, что сердце скорее забилось в груди. Она протерла глаза, чтобы удостовериться, что они ее не обманывают. Это он, он! Уронив корзину на землю, она бросилась навстречу офицеру. Увидев ее, Николя спрыгнул с лошади и раскрыл объятия.

Их пальцы переплелись, а губы слились в поцелуе… Потом Изабель прижалась щекой к груди своего возлюбленного, возблагодарив небо за этот неожиданный подарок. Много минут они стояли, обнявшись, и молчали, наслаждаясь своим счастьем. Николя, легонько отстранившись, положил конец этому магическому моменту.

По-прежнему держа Изабель за руки, он обвел взглядом площадь. От семинарии остались обломки, фасады многих домов грозили рухнуть в любой момент, колокола с колоколен, некогда таких высоких, ныне валялись на земле.

– Я надеялся повидаться с вами до наступления темноты! Но как это грустно – видеть вас среди руин, моя нежная Изабель!

– Это дело рук самого дьявола! Что останется от нашей страны, когда они уберутся восвояси?

По щеке девушки скатилась слеза, но она взяла себя в руки. Ей не хотелось плакать перед Николя. У него были другие заботы, кроме как вытирать ее слезы… Однако именно это он и сделал, а потом нежно ее поцеловал.

– Изабель, ну почему ваш отец упрямится? Вы должны уехать из города! Здесь вам не место! Поезжайте к родственникам в Шарльбур…

– Моя мать не хочет уезжать. И я… я тоже не хочу.

– Но почему? Здесь ваша жизнь подвергается опасности!

– Но ведь я до сих пор жива, не так ли?

И она попыталась улыбнуться. Он посмотрел на нее и вздохнул. Эти месяцы расставания обоим показались долгими и мучительными. Ощущая, что разумом овладевает отчаяние, Николя страстно желал увидеться с возлюбленной этим вечером. И вот она рядом! Чувства буквально захлестнули его. Ему захотелось подхватить ее на руки и унести на первый же корабль, отправляющийся на далекую родину. Увезти ее прочь отсюда, от этой затянувшейся войны, от рыскающей по улицам города смерти… Там она будет в безопасности от бомб и от англичан, которые, похоже, решили навсегда обосноваться в этих краях, ими же самими и разграбленными. Отсутствие уверенности в будущем – вот что мучило его больше всего. Если конфликт закончится победой англичан, ему придется уехать во Францию. Но захочет ли Изабель последовать за ним, достаточно ли сильна для этого ее любовь?

– Как вы тут оказались совсем одна?

– Дети хотят есть, Николя, и я помогаю урсулинкам раздавать то немногое, что удалось найти. Но в последние дни еды совсем мало… На них жалко смотреть!

В это легко было поверить. Голод свирепствовал в городе и его окрестностях. Ополченцы и солдаты тоже едва держались на ногах. Щеки у них давно запали, пальцы с трудом удерживали ружья. Угрозы телесных наказаний давно было недостаточно, чтобы удержать людей на поле боя. Каждую ночь они уходили из лагеря десятками, возвращались в родные дома в надежде успеть скосить хоть немного пшеницы, если она еще осталась.

– А вы, мой милый друг, что привело вас сюда?

– Мне хотелось увидеть вашу улыбку, и я решил заехать к вам, а уже потом отправиться в Центральную больницу, где мне нужно справиться о здоровье господина де Рамзея. Изабель, вам не следует покидать дом без сопровождения! Женщине опасно ходить одной!

– Тогда проводите меня до дома, мсье де Мелуаз!

Изабель улыбнулась. В закатных сумерках ее белокурые волосы, выбившиеся из-под чепца, отливали золотом, а кожа казалась еще более нежной и прозрачной. Он поклонился, взмахнув своей треуголкой, и с улыбкой предложил девушке руку. Ведя лошадь за уздечку, молодые люди зашагали по гулким камням мостовой.

– У вас большой опыт в военных делах, Николя, и вы уж наверняка знаете, что нас ждет…

Николя замедлил шаг. Он не ожидал услышать такого от своей прекрасной Изабель. Еще меньше ему хотелось обсуждать с ней неудачи канадской армии. Достаточно того, что ему придется говорить об этом с лейтенантом де Рамзеем сегодня вечером… Но, быть может, она хочет услышать от него нечто обнадеживающее?

– Мы все еще сопротивляемся противнику, а скоро придет зима и прогонит его прочь из Канады.

Изабель остановилась и посмотрела на него с явным раздражением.

– Николя, я, конечно, женщина молодая и без… как правильно сказать… без жизненного опыта, но это не значит, что я дура! Вы сейчас ответили так только потому, чтобы доставить мне удовольствие! Я вижу вокруг столько страданий, что так просто меня не обмануть!

Мсье де Мелуаз опустил глаза. Он был расстроен.

– Не хотел вас обидеть, Изабель, но правду не всегда приятно слышать.

– Разве правда может быть ужаснее, чем это прискорбное зрелище? – вскричала она, обводя рукой окружавшие их руины. – Скажите, почему английских кораблей на рейде становится все больше? Я думала, они планировали атаковать нас со стороны Бопора…

– По нашему мнению, англичане пытаются отрезать нас от отрядов, которые находятся сейчас в Труа-Ривьер и Монреале, и воспрепятствовать доставке продовольствия в город. Бугенвиль не успокоится, пока не отбросит их к деревне Дешамбо.

– Не думаете ли вы, что они могут попытаться там высадиться?

– Мы к этому готовы. Полк Гюйенна стоит лагерем на Полях Авраама на случай, если…

– А если они захотят высадиться ближе, к примеру в Силлери?

На мгновение Николя задумался.

– Мы рассмотрели и эту возможность и приняли меры предосторожности. Но, думаю, противник не сможет за одну ночь переплыть через реку, высадиться на нашем берегу и взобраться на скалы. Берег в тех краях обрывистый, понадобятся лестницы… И все это – у нас под носом? Ну нет!

– Очень на это надеюсь, Николя!

– Изабель, – сказал он, беря девушку за руку, – я не пытаюсь приукрасить ситуацию. Насколько я понимаю, вы осведомлены о наших недавних потерях – фортах Карийон, Ниагара и Сен-Фредерик.

Она кивнула в знак согласия, но взгляд ее не отрывался от их соединенных рук.

– В Ямаске перехватили посланцев, которых генерал Эмхерст отправил к Вольфу с донесением об этих победах. Пленники сообщили, что Эмхерст решил дать своим солдатам передохнуть, то есть в ближайшие дни английская армия не двинется на Монреаль и Квебек. Со дня на день могут начаться холода, и Вольф останется один со своими войсками, численность которых постоянно падает. Наши союзники-индейцы не дают англичанам покоя и убивают по нескольку человек в день. Захватчики напуганы, и в их рядах процветает дезертирство. В довершение всего в сражениях при Пуант-о-Трембль и Бопоре они понесли серьезные потери. Лишь бы только поскорее похолодало! Будем на это надеяться. Еще не все потеряно.

Покусывая губы, Изабель отняла руку и посмотрела ему в лицо.

– То есть мы можем спокойно умирать с голоду?

– В Монреале собрали хороший урожай, и мы со дня на день ждем, когда подвезут продовольствие.

Она перевела взгляд на свои грязные башмаки. Совершенно некстати в голову пришла мысль, что предусмотрительнее было бы надеть сабо, ведь новую пару удастся раздобыть нескоро. Абсурдность таких размышлений заставила девушку покраснеть. Внезапно она всхлипнула.

– Изабель!

Он произнес ее имя так ласково…

– Изабель, я так по вас скучаю! Нам повезло побыть вместе, и не лучше ли обняться и насладиться теплом друг друга, вместо того чтобы говорить о войне?

Он обнял ее за талию и притянул к себе. Изабель прижалась к нему щекой и, чувствуя себя в безопасности, позволила векам сомкнуться. Рука Николя медленно поднялась к ее чепцу и сняла его. Девушка невольно напряглась, удивленная его дерзостью.

– Изабель, моя нежная Изабель! – прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы.

Он еще крепче обнял ее, коснулся губами ее лба. Его дыхание приятно согревало ей лицо. От Николя едко пахло табаком, а ей с детства нравился этот запах.

– Николя, мой горячо любимый Николя! Мне бы так хотелось, чтобы прямо сейчас время остановилось и чтобы мы стояли бы вот так целую вечность!

Любящие губы спустились по щеке к ее губам, приоткрывшимся в ожидании поцелуя. Темнота медленно опускалась на разрушенный, обезображенный город, скрывая его из виду. На улицах стало непривычно тихо, но влюбленные знали, что это всего лишь отсрочка. Бомбардировка неминуемо начнется с наступлением ночи.

– Если мне придется уехать из страны, вы последуете за мной, любовь моя?

Изабель не ожидала такого вопроса и слегка высвободилась из объятий, чтобы посмотреть на возлюбленного.

– Но куда вы направитесь?

– Я – офицер армии Его Величества короля Франции, и это подразумевает… В общем, если мне придется… Я хочу сказать, если мне предстоит отправиться в изгнание…

У Изабель сжалось сердце. Она вдруг почувствовала странную неловкость, причину которой не смогла бы сама назвать.

– Не предрекайте себе таких несчастий, Николя!

– Я вас люблю, Изабель! И не смогу жить спокойно, пока не узнаю, что вы согласны последовать за мной. Я хочу быть с вами. И если идея стать женой офицера вас не пугает…

Его влюбленные глаза умоляли. Она же на время утратила от удивления дар речи. Он предлагает ей стать его супругой? Здесь, среди руин, среди горя и нищеты? Но собор опустел, и нет больше колоколов, чтобы устроить веселый свадебный перезвон…

– Вы… Николя, это так внезапно! Я не ожидала и…

Он долго смотрел на нее в ожидании ответа. Ранее он пообещал себе, что дождется конца этой треклятой войны, но за эти месяцы пришлось пережить столько страданий! И вот буквально у него на глазах надежда, которая согревала сердце, поворачивалась к нему спиной. Магия момента рассеивалась. Сама того не зная, Изабель ему ответила. Он ни на секунду не сомневался в том, что она очень к нему привязана, но ему было нужно нечто большее. Ему хотелось настоящей, разделенной любви.

– Мне пора, – объявил он, с сожалением отрываясь от девушки. – Меня ждут, я уже давно должен быть в больнице.

– Да, я понимаю.

– Обещайте, что будете осторожны, Изабель! Мне было бы намного спокойнее, если бы я знал, что вы далеко, но…

Повинуясь внезапному порыву, он снова обнял ее и пылко поцеловал. Был ли этот поцелуй последним? Ему не хотелось об этом думать. Ему предстояло сражаться и победить, а для этого нужны выдержка и хладнокровие.

* * *

Ночь выдалась прохладной, на реке было спокойно. Отражение пепельно-серой луны танцевало на воде и рассыпалось блестками, когда на него приходился удар весла. Впереди возвышались высокие сланцевые утесы – природная крепость, которую им предстояло взять штурмом.

Александер сидел между Коллом и Мунро. Глаза его были закрыты, а разум плавал по другим рекам. В лодку погрузили так много народу, что запах пота буквально бил в нос. И все же лучше уж вдыхать этот «аромат», чем тошнотворные флюиды военного госпиталя, из которого он вышел две недели тому назад…

Потребовалось три недели, чтобы раны окончательно зарубцевались и можно было вернуться к тренировкам. В некоторых местах кожа оказалась рассеченной до кости, и первые дни после возвращения в роту были очень трудными. При малейшем движении он ощущал такую боль, что впору было пожелать себе мгновенной смерти. Словно бы десятки кинжалов одновременно вонзались в тело… Невозможно передать словами, какое облегчение он испытывал вечером, когда падал на свое ложе усталый и моментально засыпал. Во сне он часто видел Летицию.

Он оплакал ее в своей душе, как в свое время Конни, а потом и Кирсти. После ее ухода он дал себе зарок больше никогда не любить. Зачем, ведь любовь приносит только страдания и развенчивает иллюзии… За три недели «принудительного отдыха» у него было достаточно времени, чтобы вспомнить свою жизнь и подвести неутешительный итог. Однажды дед Лиам сказал ему, что «у каждого человека, не важно, бедного или богатого, злого или доброго, есть на земле своя миссия». Интересно, в чем его предназначение? Сделал ли он что-нибудь в своей жизни, о чем было бы не стыдно упомянуть в эпитафии?

Он медленно открыл глаза и посмотрел на берег, обнажавшийся по мере того, как вступал в свои права отлив. У подножия утеса поблескивала полоска песка. Как называется это место? Он как будто бы слышал незнакомое слово… Фулон?.. Может, так, а может, и нет… Солдатам не сообщали ничего. Они получали распоряжения уже на месте, но, судя по нервозности офицеров, это был не разведывательный поход, а масштабная операция. Первая массированная высадка после поражения, которое Вольф потерпел при Бопоре в конце июля… Может, командиры решились все-таки взять город приступом?

Многочисленные плоскодонки тихо скользили по реке Святого Лаврентия, следуя направлению сильного течения. Первая лодка уже причалила, и двадцать четыре добровольца выбрались на песчаный берег и построились. Скоро настанет и их с ребятами очередь…

Странное чувство овладевало Александером по мере того, как они приближались к месту высадки, – нечто среднее между страхом и возбуждением, отчего по телу пробегала дрожь. Он набрал в грудь побольше воздуха. Спина побаливала, и кожа на ней немилосердно зудела и чесалась, но он успел к этому привыкнуть. Боль давно стала его верной спутницей. Она толкала его вперед, давала силы для исполнения наивысшей цели – завоевать уважение родных, восстановить померкшую славу своего клана. «И путь величия ко гробу нас ведет…» Где же он это слышал?

Рядом шевельнулся Колл и прижался к нему плечом. Он понял это безмолвное послание: они будут сражаться вместе. Жизнь каждого теперь в руках брата. Они – родные по крови и вместе встретят самое страшное. Когда объявили сбор, у них с Коллом для разговоров была еще целая ночь. Они поклялись на крови, что тот, кто останется в живых, вернется к отцу и расскажет, как другой его сын пал смертью героя. Стоило Александеру вспомнить об этом, и у него на душе становилось легче. Теперь он мог умереть с миром и был готов сделать это с гордо поднятой головой, глядя в глаза противнику. Так он сам для себя решил.

Вода плескалась о нос лодки. Еще несколько минут – и дно заскреблось о гальку. Солдатам был дан приказ хранить абсолютное молчание. Было около пяти утра, и уже рассветало. Закутанный в широкий плащ, Вольф с несколькими офицерами стоял чуть поодаль от выстроившихся шеренгами солдат, к которым по мере высадки присоединялись товарищи. Освободившиеся лодки тут же уплывали назад за новым грузом – на кораблях оставалось еще несколько сотен человек. Капитан Дональд Макдональд быстро выстроил свою роту и повел ее к подножию утеса. Им предстояло тяжелое восхождение.

На некотором расстоянии от места высадки находился французский часовой. Заслышав шаги, он осторожно приблизился.

– Да здравствует…

– Франция! – на безукоризненном французском подхватил капитан Фрейзер.

– Полк?

Последовала короткая пауза.

– Морской флот!

– Говорите громче! Я плохо вас слышу.

– Хотите, чтобы и англичане нас тоже услышали?

– Пусть проходят! – сказал часовой двум своим товарищам, находившимся чуть дальше на берегу. – Нам привезли провизию!

В темноте они прошли под носом у часовых и стали карабкаться по скалистому склону высотой не меньше шестидесяти ярдов. Вдалеке слышался грохот мортир: возобновилась бомбардировка города. Александер знал, что Колл находится у него за спиной, но Мунро он успел потерять из виду. Начался мелкий дождик. Закинув ружье за спину, стиснув зубами нож, он продвигался вперед, цепляясь за корни, пучки травы и острые камни, норовившие выскользнуть из-под пальцев. Поднимались в полной тишине, от этого зависела их жизнь. Слышалось только журчание ручья и приглушенный шорох скатывающихся по склону камней.

Несколько человек уже добрались до вершины, где располагался сторожевой пост французов. Звук голосов, несколько выстрелов, и перепуганные ополченцы задали стрекоча, по пятам преследуемые английскими солдатами. С момента высадки прошло всего десять минут…

Количество солдат перед оборонительными укреплениями Квебека неуклонно увеличивалось. Александер шел по полю, глядя, как спелая пшеница волнуется под легким дуновением ветра. Занимался рассвет. Дождь прекратился. Неподалеку проходила дорога. Она вела к воротам города, которым он так часто любовался с мыса Леви. Впереди слева деревья прикрывали часть французских укреплений. Вдоль дороги стояли фермы, мельницы и жилые дома. Справа, перед бастионом, соседствующим со скалами, распростерлось плато с россыпью деревьев.

Они медленно продвигались под разрозненными выстрелами французских разведчиков. Моряки притащили пушку и теперь устанавливали ее так, чтобы она могла стрелять, не нанося повреждений однополчанам Александера и солдатам 58-го Ратлендширского пехотного полка. Меньше чем за три часа после начала высадки, выстроившись в две шеренги, четыре тысячи восемьсот солдат под флагом Union Jack наставили дула ружей на столицу Новой Франции.

* * *

Неописуемый шум разбудил Изабель. Она села на постели и тряхнула волосами, чтобы отогнать сон, в котором Николя страстно ее целовал. Мадо свесилась из окна.

– Что случилось?

Кузина посмотрела на нее. Она была бледна как полотно.

– Иза, я не знаю, но думаю, что произошло что-то серьезное! Наши солдаты бегут к воротам Сен-Жан!

Кто-то с силой постучал в дверь спальни. Не дожидаясь разрешения, в комнату ворвалась Перрена – растрепанная, наспех одетая.

– Англичане высадились возле города! Они развернули знамена у наших стен! Собирайте вещи, надо уходить!

Она убежала так же стремительно, как и появилась, оставив молодых женщин, которые все еще не пришли в себя.

– Пресвятая Дева! – только и смогла вымолвить Мадлен после недолгой паузы.

– Англичане? Здесь? – прошептала Изабель, силясь поверить в происходящее. – Но ведь Николя сказал…

– Значит, он ошибся. Одевайся, Иза. Подумаешь об этом позже!

Все обитатели дома, равно как и жители, которые оставались в городе, невзирая на бомбардировки, не прекращавшиеся в течение последних двух месяцев, вышли на грязные после дождя улицы и топтались под серым небом. Солдаты из Бопора пересекали город, направляясь к воротам Сен-Жан. Изабель влилась в возбужденную толпу горожан. Она рассчитывала увидеть Луи, Этьена и Гийома, а в особенности – Николя. Солдаты в грязной белой форме со знаками отличия разных цветов проходили мимо. Наконец показались длинные серые курточки солдат колониальных военно-морских сил. Де Мелуаз шел во главе своей роты. Она стала махать рукой и позвала его по имени. Молодой офицер посмотрел на нее и едва заметно улыбнулся в знак приветствия.

– Да хранит тебя Господь! – прошептала Изабель, когда он скрылся из виду.

Следом шли ополченцы – в поношенной одежде и серых шерстяных беретах, за ними, размахивая томагавками, – индейцы в боевой раскраске и с перьями в волосах.

Потом она увидела генерала Монкальма на черном коне. Он горделиво выпячивал грудь и ехал с высоко поднятой головой, но лицо у него было такое грустное, что у девушки сжалось сердце. Тревога – вот единственное чувство, которое Изабель сейчас испытывала. Чья-то рука опустилась ей на плечо, и она узнала прикосновение отца. Не глядя на него, она поникла и расплакалась.

– Это конец! – прошептала Изабель, силясь подавить рыдания.

* * *

Половина десятого… Александер смотрел на французские знамена, развернувшиеся прямо перед ними под робким солнцем. Справа – обрывистый склон и река. За спиной – полк Бугенвиля, который, по донесениям, стоял лагерем в Кап-Руже и который, конечно же, не замедлит присоединиться к битве. Внезапно он понял, что у английской армии нет иного выхода, кроме как двигаться вперед. Пути к отступлению не существовало. Разумеется, Вольф это прекрасно понимал, но все равно привел сюда своих людей. Что ж, будь что будет! Победа или смерть! Наконец-то они дадут сражение, ради которого приплыли в такую даль.

Канадцы обстреливали их из укрытий и временами попадали в цель. Стоявший слева от Александера солдат получил пулю в бедро и упал. Его тут же потащили назад, в тыл, и шеренга сомкнулась. Дабы избежать бесполезных смертей, капитан приказал всем лечь и взять ружья наизготовку. Ожидание становилось невыносимым. «Ну, давайте же поскорее покончим с этим!» Он думал только о том, что нужно продержаться до сигнала к атаке.

Медленно тянулись минуты, и это мало кому нравилось. Отряды французов тем временем выстроились в боевом порядке. Чуть поодаль от дороги полыхал крестьянский дом – противник поджег его, чтобы англичане не использовали жилище в качестве редута. Серый дым стелился над землей, и от него отчаянно слезились глаза. Громыхали пушки. Генерал Вольф проехал мимо. Запястье у него было перевязано окровавленным платком. Он был совершенно спокоен и внимательно осматривал свои позиции. После короткого разговора с капитаном Макдональдом генерал приказал позвать волынщика.

Загрохотали барабаны, а следом за ними завела свою мелодию и волынка. Александер на несколько секунд закрыл глаза. Его окутало приятное расслабляющее тепло. Мелодия «Марша лорда Ловата» пьянила, заставляла вспомнить о подвигах его соплеменников. Он вдруг ощутил, как в нем поднимается грозная сила.

Десять утра… Генерал Монкальм остановил коня между полками Саара и Лангедока. Он поднял свою шпагу к небу, потом опустил, указывая на ряды противника. То был сигнал к атаке. Выстроившиеся более или менее ровными шеренгами солдаты сделали несколько шагов вперед. Барабаны, горны и флейты выводили нестройную, наводящую ужас мелодию. Отслеживая передвижения противника, генерал Вольф стал ездить взад и вперед перед строем. Солдатам было приказано стрелять, когда расстояние между ними и французами будет не больше сорока ярдов.

– Приготовиться к атаке! – приказал офицер.

Александер вскочил, и взгляд его упал на молодого солдата, который стоял на одном колене в нескольких шагах от него. Кончик его штыка дрожал.

– Эй, Макдоннел!

Плечи юноши вздрогнули, и он едва не уронил ружье.

– Не время выворачивать кишки наизнанку! Подумай о своих товарищах, они ж утонут в твоем дерьме!

Его слова были встречены одобрительным хохотом. Александер сказал это скорее для того, чтобы совладать с собственным страхом, а не из желания обидеть. Ему было тревожно. Он знал, что Родди Кэмпбелл где-то рядом. В бою враг далеко не всегда стоит с тобой лицом к лицу…

– Готовы? – крикнул офицер.

Французские солдаты стремительно приближались. Они не соблюдали строй и вскоре рассеялись по всей равнине. Некоторые, сделав выстрел, падали на землю, чтобы перезарядить ружье, и их товарищи, бежавшие следом, спотыкались о них и падали. Александера охватила дрожь. Страх и возбуждение перемешались в нем и возобладали над всеми другими чувствами, подчинили себе тело.

– Целься!

Александер встал боком, чтобы не стать слишком удобной мишенью, положил палец на спусковой крючок и посмотрел на приближающегося солдата-француза. Пули свистели у них над головами, но урон, ими наносимый, пока был незначителен. Он затаил дыхание и прицелился.

– Огонь!

Белое облако застелило глаза, обожгло легкие. Внезапно пересохло во рту. Они сделали еще три шага вперед, вставили по две пули в ружья и снова прицелились. Прошло несколько минут, прежде чем сернистое облако рассеялось.

– Готовы?

Несколько десятков тел уже лежали на земле. Крики и стоны раненых терзали барабанные перепонки.

– Целься! Огонь!

Английские ружья громыхнули одновременно, словно пушечный выстрел. Большая часть французов, которые еще держались на ногах, повернулась и побежала к городским воротам, словно стадо увидевших волка овец. Закинув ружье за спину, Александер вынул из ножен шпагу. Блеск взметнувшейся в воздух стали предвещал атаку. И правда: не дождавшись приказа, хайлендеры с рыком, достойным шотландского льва, бросились по пшеничному полю навстречу противнику. Вид размахивающих оружием варваров в юбках настолько испугал солдат саррского полка и ополченцев, что они повернули назад. То было беспорядочное бегство. Победа была за англичанами.

* * *

Армию проклятого Альбиона от ворот Квебека отделяло несколько последних футов. Понурив головы, обитатели столицы Новой Франции прислушивались к какофонии сражения и старались не думать о том, какие ужасы сейчас творятся на их полях. Этикет, балы – все это казалось далеким, словно было в другой жизни. Здесь и сейчас происходило столкновение душ, не знавших милосердия. С какой грустью, должно быть, взирал Господь на действо, причиной которому была людская алчность…

Дула неутомимых пушек изрыгали огонь, и солдаты падали десятками. Их крики долетали до городских укреплений, за которыми простой люд дрожал от страха. Неужели Англия своей неумолимой рукой уничтожит плоды двухсотлетнего труда, гордости и надежд?

Вот уже час с поля битвы слышались выстрелы и канонада. Чтобы уберечь самые ценные вещи, мать велела слугам сложить их в два больших сундука, и Батист с помощью соседа спустил их в погреб и спрятал. Изабель собрала в сумки перемену одежды и держала ее под рукой на случай, если придется срочно покинуть дом. Жюстина принесла из погреба несколько горшочков варенья и кусок сала. Она повесила ключ на связку, которая болталась у нее на поясе, уложила провизию в сумку и поставила ее поверх узлов с вещами, которые они намеревались забрать с собой. Изабель молча наблюдала за матерью. Откуда у нее такие сокровища? А она-то думала, что запасы еды в доме давно истощились… Голос Сидонии отвлек ее от размышлений.

– Где Ти-Поль? Он пропал! Мой маленький Поль пропал! – в ужасе вскричала пожилая кухарка.

Изабель посмотрела в сторону клавесина. В последний раз, когда она видела брата, он играл в этом месте с Мюзо. Но теперь его там не было. На полу были разбросаны оловянные солдатики. У девушки сжалось сердце.

– Пойду посмотрю в его спальне, – сказала она и так стремительно вскочила со стула, что он упал.

– Ти-Поль! Ти-Поль! Выходи! Это не смешно! Перестань играть со мной в прятки!

Комната брата оказалась пустой. Один из ящиков комода остался выдвинутым. Изабель подошла ближе. Интересно, что такое мог искать Ти-Поль, чтобы перевернуть содержимое ящика вверх дном? И тут она увидела ножны от охотничьего ножа. Пустые…

– О нет! Ти-Поль!

В комнату вошла Мадо. Изабель повернулась к ней, держа в руках кожаные ножны.

– Думаешь, он побежал туда?

Плохо соображая от волнения, Изабель кивнула в знак согласия.

На улицах началась паника. Женщины с искаженными от ужаса лицами несли на руках визжащих детей. Солдаты тащили раненых соотечественников в Отель-Дьё и оставляли заботам монахинь, чтобы снова, несмотря на отчаяние, вернуться на поле боя. Мимо Изабель прогрохотала повозка, грозя сбить с ног любого, кто вовремя не отскочит. «Мы все умрем…» – прошептала она, и грудь ее стеснилась от животного страха. Однако она заставила себя встряхнуться и направилась прямиком к воротам Сен-Жан. Постовым хватало своих забот, поэтому на девушку никто не обратил внимания и она беспрепятственно вышла из города.

Казалось, еще немного, и серое небо рухнет на землю. Клубы порохового дыма стелились над полем, скрывая картину страшной резни. Гремели ружейные выстрелы… Сердце Изабель забилось в ритме людского помешательства. Она прижала обе ладошки к груди, но это не помогло. Тогда она сделала глубокий вдох. Дым проник в легкие, и девушка закашлялась.

– Ти-Поль, где ты?

Всюду, куда бы ни упал взгляд, смерть вершила свое кровавое дело. Пока сохли взятые из вен доблестных солдат чернила на приговоре старому режиму, горечь и злость уже готовились вершить суд над правительством Новой Франции.

– Николя де Мелуаз, посмотрите, что они сделали с нашей страной! – произнесла она печально и тихо. – И пускай мне придется потратить на это остаток жизни, но я с гордо поднятой головой буду отстраивать то, чему Франция дала погибнуть!

* * *

Напряжение, царившее на поле боя, толкало Александера вперед. Его клинок рассекал грудные клетки, вонзался в затылки и шеи… Скоро он был весь измазан кровью. Один вид его внушал такой ужас, что французский флотский офицер, увидев его, повернул назад. Александер бросился в погоню, разметая шпагой высокую золотую пшеницу. Противник направлялся к маленькому крестьянскому дому, окруженному деревянной изгородью. Мгновение – и он скрылся за оградой. Александер ускорил бег. Ему не хотелось упускать такой значительный трофей.

Офицер споткнулся, и знамя выпало у него из рук. Он пополз по влажной земле, чтобы его поднять. Но Александер оказался рядом, когда пальцы француза прикоснулись к древку. Приставив острие клинка к подбородку противника, он ухмыльнулся. Какое-то время они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Пребывая в уверенности, что офицер не предпримет попытки сбежать, Александер перевел взгляд на изорванное, все в грязных пятнах знамя. Что ж, на ветру оно наверняка выглядело весьма внушительно… На нем имелся и девиз: «Per mare, et terras». Он не поверил своим глазам. Это же девиз клана Макдональдов! Взволнованный до глубины души, он опустил шпагу и отступил на шаг.

– Sir, ye are my prisoner. Are ye hurt?

Офицер, ожидавший смертоносного удара, посмотрел на хайлендера с изумлением.

– Вы ранены? – неуверенно повторил Александер по-французски.

Офицер медленно помотал головой. На вид ему было от силы лет двадцать, и, судя по манере держать себя, он был из дворянского сословия. Александер отбросил от лица непослушную прядь. Француз не сводил с него своих черных глаз.

– Вставайте и сдавайтесь!

Офицер приподнялся было, как вдруг замер, уставившись в точку, находившуюся за плечом у Александера. Опасаясь подвоха, тот осторожно проследил за его взглядом. В паре шагов от них стояли Родерик Кэмпбелл и еще один солдат. Александер отошел в сторону, но так, чтобы не терять из виду ни пленника, ни соотечественников.

– Этот человек – мой пленник. Поскольку он офицер, я предложил ему сдаться на почетных условиях.

Кэмпбелл приблизился к французу и приставил кончик штыка к его груди.

– На почетных условиях? Черта с два, Макдональд! Этот французский пес останется здесь! К черту условности!

– Нет! Вражеских офицеров, которые согласны сдаться, принято оставлять в живых, – ответил на это Александер.

Молодой француз посмотрел на него, и, несмотря на внешнюю невозмутимость, Александер прочел в его глазах страх. Только теперь он заметил у него на штанах, в области бедра, кровавое пятно. Значит, он убегал, уже будучи раненым…

Щелчок ружейного затвора застал Александера врасплох, однако он успел пнуть Кэмпбелла ногой в колено. Прогремел выстрел, и пуля вонзилась в деревянную дверь. Сержант чертыхнулся и собрался ответить ударом на удар, когда послышался пронзительный крик. Дверь небольшого деревянного сооружения, вероятнее всего служившего отхожим местом, медленно открылась, и на улицу выбежал подросток с охотничьим ножом в руке. Александер пришел в ужас, когда Кэмпбелл вскинул ружье и прицелился. Он крикнул мальчику: «Ложись! На землю!», но тот вряд ли понимал по-английски.

Все произошло очень быстро. Воспоминание о двенадцатилетнем мальчишке, которому он перерезал горло, всплыло в сознании Александера, и к горлу его моментально подкатила тошнота. Нет уж, этого он спасет, чего бы ему это ни стоило! И он бросился вдогонку. Еще один выстрел, и боль обожгла ему бок, сбив с ног. Когда Александер перекатился на спину, то оказалось, что в шаге от него стоит девушка. Она посмотрела на него и закричала. Единственное, что он успел разглядеть, – это цвет ее глаз. Вслед за мальчиком она скрылась за изгородью.

Кэмпбелл изрыгал проклятия. Александер схватился за рукоять кинжала.

– Вы – мерзавец, Кэмпбелл! Не трогайте их! Они беззащитны! Это не их война!

Кэмпбелл плюнул в его сторону.

– Думаю, пришло время нам свести счеты, Аласдар Ду!

Александер не ожидал удара. Ружейным прикладом сержант крепко ударил его по лицу. У Александера перехватило дыхание, и даже если бы он захотел крикнуть, то не смог бы. Наверное, это конец – подонок Кэмпбелл убил его… Ну нет, так легко он не отделается! Преодолевая жуткую боль, Александер стал на ощупь искать на земле упавший нож. Найдя его, одной рукой он схватился за горло, а другой стиснул рукоять и перевернулся на живот.

Воздух с трудом проникал в легкие. Он посмотрел на Кэмпбелла. При молчаливом потворстве второго хайлендера сержант уже навел ружье на офицера, и тот стоически ждал выстрела. Проклятье, он слишком далеко! У Александера закружилась голова. Хриплый крик вырвался из груди, когда он собрал оставшиеся силы и замахнулся. Кинжал рассек воздух и вонзился Кэмпбеллу в грудь. Сержант крутнулся на месте и упал. Испытав чувство огромного облегчения, Александер со стоном рухнул на землю и потерял сознание.

Изабель очень испугалась. Ти-Поль прижимался к сестре, дрожа всем телом.

– Иза, он убил своего соотечественника, потому что хотел спасти одного из наших доблестных офицеров!

– Да, я видела, Ти-Поль. И тебе, оболтус, он спас жизнь!

Получив подзатыльник, мальчик втянул голову в плечи, но признавать свою вину не собирался.

– Зачем ты сюда пришел? У тебя в голове мозги или каша? Эти люди воюют друг с другом, а ты… ты путаешься у них под ногами! Надо быть полным болваном, чтобы так поступить! Подожди, вот я расскажу все папе…

– Иза, не надо! Не рассказывай!

Послышался выстрел.

Через изгородь девушка увидела, как солдат в юбке, сопровождавший Кэмпбелла (в ожидании подкрепления он до сих пор держал на мушке французского офицера), упал. Она толкнула брата на землю и упала сверху, закрыв себе рот ладошкой, чтобы не закричать. Трое индейцев были уже близко. Лица у них были раскрашены красной и черной краской, руки – в крови, грязи и саже. Один наклонился над офицером, стащил с него труп шотландца и помог встать. Юноша оттолкнул его от себя и сунул ему в руки знамя.

– Спрячьте это в безопасном месте! И не задерживайтесь здесь, это приказ! Возвращайтесь в город, скоро сюда придут англичане. Всем, кто остался в живых, дан приказ отступать!

Индейцы попытались возражать. Офицер повысил голос и напомнил, кто тут командует. Индейцы переглянулись и пожали плечами, очевидно решив, что бедняга сошел с ума. Тот из них, кому офицер отдал знамя, что-то приказал своим товарищам. Индеец наклонился над шотландцем, лежавшим у его ног, и схватил его за волосы. Быстрым и точным движением он надрезал кожу по кругу. Изабель отвернулась, чтобы не видеть этого кошмара, а ее брат вскрикнул от отвращения.

– Нет! Не надо! – услышала она чей-то крик.

Когда она снова повернулась, оказалось, что двое убитых уже скальпированы. Третий индеец держал за шевелюру раненого шотландца. Нож застыл возле самого его лба.

– Этот человек не стал меня убивать, он взял меня в плен!

Индеец что-то недовольно буркнул себе под нос и после недолгого колебания разжал пальцы. Еще минута – и, к величайшему облегчению Изабель, индейцы ушли. Она успела оправиться от испуга. Вскочив на ноги, она подбежала к офицеру, который, судя по мундиру, служил во французском флоте. В руке у него был кожаный ремешок, которым он намеревался перетянуть свое кровоточащее бедро. Появление девушки стало для него неожиданностью.

– Позвольте, я помогу!

– Как вы тут оказались? Это очень…

– Неосмотрительно? – подхватила Изабель, присев рядом с ним, и начала затягивать ремешок. – Я знаю. Видите ли, мой младший брат решил спасти в одиночку всю колонию. Думаю, у вас лучше получится объяснить ему, что война – это не игра и что эти солдаты сделаны вовсе не из олова!

Офицер посмотрел на нее с улыбкой, но тут же поморщился, когда она разорвала ткань, обнажая рану.

– Вам нужен доктор.

– Как вас зовут, мадемуазель?

Девушка подняла на него свои ясные зеленые глаза.

– Изабель Лакруа, господин офицер! А вас?

– Лейтенант морского флота Мишель Готье де Сент-Элен Варен, из роты Дешайона де Сен-Ура.

– Приятно познакомиться, мсье Готье. Дайте руку, я вам помогу!

– Лучше посмотрите, жив ли тот солдат!

– Что?

– Тот шотландец! Он спас мне жизнь. Я хочу знать, жив он или умер.

Изабель посмотрела на мужчину в юбке, лежавшего на земле лицом вниз.

– Прошу вас, сделайте это! – обратился к ней Готье.

Девушка встала, приблизилась к солдату и осторожно толкнула его носком башмака. Изо рта несчастного вырвался хрип. Он был жив… пока еще. Она медленно убрала от его лица черные волосы, отливавшие медью в бледных лучах солнца, наконец прорвавшихся сквозь тучи. Пальцы ее скользнули по теплой коже. В одном месте его шея была в крови. Изабель осторожно распахнула красную курточку. На рубахе сбоку расплылось красное пятно. Пуля прошла насквозь, и если ни один жизненно важный орган не был задет, у него, при хорошем уходе, были все шансы выкарабкаться. Но что-то неладное было с шеей, поэтому оставался риск, что несчастный может задохнуться.

Изабель вернулась к офицеру и описала ему состояние солдата. Он попросил ее вынуть кинжал из груди другого шотландца.

– Если англичане придут и найдут этот нож, того человека обвинят в убийстве офицера своего полка и казнят. Он этого не заслуживает.

Она отшатнулась, бледная от отвращения.

– Пожалуйста, мадемуазель, прошу вас!..

Сделав над собой усилие, девушка схватилась за рукоять, отвернулась и дернула. Сначала нож не поддавался, потом вдруг выскользнул из раны. Изабель боялась, что внутренности могут вылезти наружу вслед за клинком, поэтому не стала даже смотреть – ее и без того тошнило. Ти-Поль, наоборот, приблизился к ней. В этот момент к дому подошли еще два офицера и несколько солдат хайлендского полка. Увидев их, Изабель вскрикнула и спрятала кинжал в складках юбки. Удивление отразилось на лице солдат. Один офицер нагнулся над раненым французом, другой поклонился девушке.

– By God! Lady, ‘t is no place for a woman and child to be!

– Эти люди ранены, мсье, – пробормотала Изабель, испуганно глядя на офицера. – Им нужен доктор!

– Aye! So I see. Это война, мадам.

Внезапно Изабель осознала, что вокруг по-прежнему свистят и взрываются бомбы, слышатся ружейные выстрелы и крики. Подумать только: из-за наивности брата и ее собственной безрассудной смелости они оказались в самом сердце сражения! Офицер отдал приказ на своем языке, и солдаты окружили ее и Ти-Поля.

– Что привело вас сюда? – спросил офицер на правильном французском.

– Понимаете, мой брат убежал из дома… сюда!

Офицер посмотрел на Ти-Поля и забрал нож, который мальчик так и не выпустил из рук. Изабель молилась про себя, чтобы ее не заставили показать свои руки. Тогда в убийстве шотландского офицера обвинили бы ее.

– Ваш брат? So, my young lad! Ye should go back home. Macleod, escort the lady and the boy.

– А что вы сделаете с французским офицером? – осмелилась спросить Изабель.

– Не беспокойтесь, мэм, ему окажут врачебную помощь. Though ye is now a prisoner of war, aye!

* * *

Ти-Поля с Изабель проводили почти до самых городских ворот. Потом английские солдаты повернули назад и, завидев горстку канадских ополченцев, бросились за ними. Битва еще не закончилась. Девушка молила Бога, чтобы Николя и братья вернулись живыми и здоровыми. Еще ей хотелось, чтобы французскому офицеру было оказано уважение, соответствующее его чину. Что до шотландского солдата, то она была благодарна ему всем сердцем и надеялась, что у нее еще будет возможность лично выразить ему свою признательность. Ти-Поль дернул сестру за юбку, отвлекая от размышлений. Изабель повернулась и сердито посмотрела на мальчика.

– Домой, быстро!

– Иза…

– Я не расскажу папе, но больше никогда так не делай! Нас могли убить из-за твоей глупости! Эти люди не играют в войну, они уничтожают друг друга, понимаешь?

– Мюзо убежал, и я хотел его найти и отвести домой, пока англичане не сварили из него суп…

– Если Мюзо настолько глуп, чтобы путаться у них под ногами, то так ему и надо!

От пережитого волнения у девушки голова шла кругом. Она посмотрела на окровавленный нож, который все еще держала в руке, и поморщилась. Неподалеку оказалась бочка с дождевой водой. Она подошла и сунула в нее руку. И только когда она вынула кинжал из воды, ей бросилось в глаза, насколько искусно отделана его деревянная рукоять. Рисунок – переплетение многих линий – поражал тонкостью и красотой. В узоре угадывались головы и лапы какого-то животного, наверное собаки.

– Отдашь его мне? – спросил Ти-Поль. – Мой ведь у меня забрали!

Изабель оторвала глаза от кинжала, чтобы посмотреть на брата. Тот сразу понурил голову.

– Это оружие нам не принадлежит, Ти-Поль! Я верну его владельцу… если, конечно, смогу. Ты согласен, что это правильно?

– Согласен.

Когда брат с сестрой вернулись, остаток дня им пришлось провести под замком. Остальные члены семейства Лакруа еще не осознали, что, собственно, происходит. Где же полковник Бугенвиль со своими тремя тысячами солдат? Конечно же, они скоро явятся и оттеснят англичан к скалам, к реке! Войска Монкальма перегруппируются и дадут захватчикам отпор… Но время шло, и ничего подобного по-прежнему не происходило. Слышались одиночные выстрелы пушек и ружей, временами вспыхивали и быстро затихали бои.

Англичане подошли к самым стенам Квебека. Они копали траншеи, устанавливали палатки и пушки, подвозили телеги с оружием. Все это навело Изабель на мысль, что они намереваются осадить город со стороны Полей Авраама… Между тем стемнело, и они с расстроенной Мадлен улеглись спать. Бедняжка проплакала весь день, тревожась о своем любимом Жюльене.

– Мадо, если бы с ним что-то случилось, мы бы узнали!

– Иза, на подступах к городу сотни трупов! Пройдет много дней, прежде чем…

И она снова разрыдалась. Ее слезы падали на плечо и подушку Изабель, которая силилась справиться со своими тревогами и не знала, как успокоить кузину.

– Завтра я схожу в Отель-Дьё и, если его там не окажется, попрошу папу отвезти меня в центральную больницу! Там я справлюсь у сестры Клотильды, может, она что-то знает.

– А если он умер?

– Мадо, мы должны надеяться! Твой Жюльен не глупый и крепкий, он сумеет за себя постоять. Вот увидишь, он вернется! Даже если его и ранили, то это окажется простая царапина…

Тревоги и страхи не давали Изабель уснуть до рассвета. Разбудил ее ужасный шум в тот момент, когда она в своих грезах искала Николя среди трупов на поле боя. Она сделала глубокий вдох, тряхнула головой, чтобы прогнать отголоски страшного сна, и спрыгнула с кровати. Мадо уже давно встала – ее сторона кровати была холодной. Из кухни доносились голоса. Сердце Изабель забилось в ожидании новостей. Она надела домашнее платье, накинула на плечи шаль и спустилась на первый этаж. Отец встретил ее улыбкой и указал на сидящего за столом мужчину.

– Луи! – вскричала Изабель, бросаясь к брату в объятия. – Боже, какое счастье! А где Этьен с Гийомом?

– Они оба целы.

– А Николя? Ты знаешь, где он?

Луи кашлянул со смущенным видом.

– Он в Бопоре.

– С ним все в порядке? Ты его видел? Он что-нибудь тебе сказал?

– Мы не разговаривали, Иза. Могу только сказать, что он не ранен.

– А Жюльен? Мадо всю ночь проплакала!

– Он сам пришел вытереть ей слезы. На нем ни царапины…

Изабель улыбнулась. У нее отлегло от сердца.

– Как хорошо! Никого не убили, не ранили и…

Она осеклась, когда увидела выражение лица Шарля-Юбера.

– Что случилось? Ты не обманываешь меня, Луи?

– Не беспокойся, все семейство живо и здорово! Просто… Монкальм умер на рассвете. Губернатор Водрей взял под свое командование остатки армии и увел в Бопор. Нам нужно собрать все силы…

– Ты хочешь сказать… Водрей собирается дать еще одно сражение?

– Изабель, англичане у ворот города! Ты понимаешь, что это значит? Им нельзя позволить войти, в противном случае…

– Это конец?

Никто не решился ей ответить.