Эйслинн бесцельно брела по улицам Хантсдейла. Порой она просто не могла заставить себя пойти к Сету. А теперь, когда в ее мыслях постоянно присутствовал Кинан, такое случалось все чаще и чаще. Она размышляла о том, что он говорил, и о том, как она чувствовала себя, когда он к ней прикоснулся. Это ее пугало. Чем дольше продлится его разлука с Донией, тем настойчивее он станет добиваться близости с Эйслинн. С приближением лета их связь и так усилилась, и она не знала, как быть дальше.

С одной стороны, ей хотелось поговорить с Сетом, но с другой, она боялась, что он ее бросит. И неважно, сколько раз он шептал по ночам, что любит ее, Эйслинн переживала, что все испортит, и Сет уйдет. Иногда ей хотелось сбежать из мира фейри с их проблемами. Разве могла она ожидать, что Сету не хочется того же? Ему приходилось делить ее с королем и всем Двором фейри. Если она скажет ему, что Кинан давит на нее, а ее так и тянет поддаться искушению, не станет ли это последней каплей?

Сет предоставил ей полную свободу, но он не мог не замечать, когда она бывала чем-то расстроена. И Эйслинн понятия не имела, что скажет, если он спросит почему. Мой король, моя вторая половина решил изменить правила. А я едва смогла отказать ему. Сейчас она не была готова говорить об этом, да и не будет в ближайшее время. Но придет пора, и она сможет все ему рассказать. Только не сейчас. По крайней мере, пока не пойму, что сказать.

Честно говоря, Эйслинн очень хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, но Лесли, ее единственная подруга, которая знала о фейри, уехала из города и наотрез отказывалась их обсуждать. Рассказать все Сету означало признаться в том, что ее влечет к Кинану. А сам Кинан, с которым она могла бы поговорить, стал ее проблемой. Эйслинн вдруг столкнулась лицом к лицу с не самой приятной истиной: ее круг друзей сузился, как никогда. Кучи подруг и друзей у нее, конечно, никогда не было, но за те месяцы, пока она старалась убедить себя в том, что испытывает к Сету чисто платонические чувства, и пока переживала перемены, превращаясь в королеву фейри, она отдалилась и от тех друзей, что у нее были. В школе она по-прежнему общалась с Рианной и Карлой, но уже много месяцев никуда с ними не ходила.

Вернувшись мыслями в настоящее, Эйслинн позвонила Карле. Карла ответила практически сразу же:

— Эш? Ты в порядке?

— Да, а что? — отозвалась Эйслинн, хотя прекрасно знала ответ: она сто лет не звонила Карле.

— Да так, ничего. Что случилось?

— У тебя есть время?

Карла секунду помолчала, но потом ответила:

— Зависит от того, что тебе нужно.

— Ладно, кажется, в последнее время я была паршивой подругой…

— Продолжай, ты на верном пути. Дальше что?

— Как насчет епитимьи? — Эйслинн рассмеялась от облегчения. Карла воспринимала все не так серьезно, как она опасалась. — Так какова расплата?

— Десятка за игру. Встретимся на месте?

Эйслинн тут же свернула на улицу, которая приведет ее прямо в бильярдную «Shooters».

— Забьешь мне парочку шаров?

— Это не епитимья, солнышко, — фыркнула Карла. — Нетушки. Я тут присмотрела новую видеокарту, так что ты ее откопаешь и профинансируешь меня.

— Ого.

— Ага! — радостно рассмеялась Карла. — Увидимся через полчаса.

— Я займу стол. — И Эйслинн нажала отбой, чувствуя, как настроение значительно улучшается.

Она знала, что несколько ее личных охранников следуют за ней на почтительном расстоянии. Однако сегодня она не хотела их видеть. Игра в пул с подругой не решит всех проблем, но так она сможет приблизиться к нормальной жизни, по которой до сих пор скучала.

С такими мыслями Эйслинн прошла двенадцать кварталов до «Shooters». На вывеске на хватало буквы «h», отчего ее можно было прочесть как «Sooters», и так было намного лучше, чем если бы не хватало буквы «s».

Прошло много недель с тех пор, как она была здесь в последний раз. Эйслинн снова захлестнуло чувство вины и страха, что ей здесь больше не рады. Постоянные клиенты «Shooters» трудились и отдыхали с одинаковым энтузиазмом. Все они были старше Эйслинн. А некоторые и вовсе могли учиться с бабушкой в одном классе. Однако здесь не было заморочек по поводу возраста, социального положения или расовой принадлежности. Здесь были рады всем посетителям, пока они не доставляли хлопот.

Перед тем, как все изменилось, местный бильярдный гуру Денни, которому было лет двадцать с чем-то, взялся обучить Эйслинн, время от времени перепоручая ее заботам своей подруги Грейс, когда намеревался немного поработать. И стараниями их обоих Эйслинн стала играть вполне прилично. Разумеется, «обработать» стол так, как это делал Денни, ей никогда не удавалось, но некоторое мастерство приобретаешь неизбежно, если катаешь шары каждый день. Со многими из постоянных клиентов ей нравилось играть в пул, с ними было приятно просто поболтать, но по-настоящему скучала она только по Денни и Грейс.

Едва она вошла в бильярдную, как тут же увидела Денни. Он стоял у стола с Грейс. Грейс заметила Эйслинн и широко улыбнулась:

— Привет, принцесса! Сколько лет, сколько зим…

Денни ударил по шару, прежде чем оторвать взгляд от стола:

— Какие люди и без охраны! А где все прекрасные принцы?

— Сегодня день девочек, — пожала плечами Эйслинн. — Я тут с Карлой встречаюсь.

— Хватай кий или падай где-нибудь, — предложила Грейс.

Голос ее обладал хрипотцой, выдающей склонность к курению и виски, что резко контрастировало с ее внешностью. Казалось, этот голос должен принадлежать певице в ярко-красном платье, подчеркивающем стройную гибкую фигуру, которая разбивала бы сердца мужчинам и заставляла бы их драться на дуэлях. Однако Грейс представляла собой проблемы несколько иного рода. В черных ботинках, линялых джинсах и мужской рубашке, сильная и мускулистая Грейс могла надрать задницу любому из тех, кто сидел сейчас в «Shooters». Она гордилась тем, что у ее Softail Custom больше хромированных деталей и более громкие выхлопные трубы, чем у мотоцикла Денни.

— Хочешь поиграть на пару, когда придет Карла? — спросил Денни, обходя стол, чтобы подобраться к очередному шару. Его волосы были стянуты в тугой узел на затылке, но хвост постоянно мешал, падая на лицо.

— Тогда я беру Карлу, — отозвалась Грейс. — Прости, Эш, но если эти двое будут играть вместе, то просто порвут нас.

Эйслинн усмехнулась:

— Она уже установила ставки. Десятка за игру.

— Значит, по двадцать с пары? — уточнил Денни и сложным ударом загнал в лузы сразу два шара.

Карла объясняла, что все дело в геометрии и углах, а Денни настаивал, что самое главное — точность и практика. В геометрии Эйслинн разбиралась плохо, а практики ей определенно не хватало.

— Или все же по десятке с пары. — Грейс открыла бутылку воды.

— Мы сделаем вас, даже если ты будешь играть с Карлой, — заявил Денни и разослал по лузам оставшиеся шары.

— Или нет, — поддразнила Грейс.

— Или нет, — усмехнулся Денни.

Музыкальный автомат играл что-то блюзовое. Раньше Эйслинн бывала здесь достаточно часто, чтобы теперь легко узнать классику Бадди Гая. Голоса в зале становились то тише, то громче под аккомпанемент стука шаров. Время от времени привычный здесь гул взрывался криками побед и поражений. Как же здесь хорошо… Слишком много времени Эйслинн проводила с фейри, и ей просто необходимо было побыть с друзьями.

К приходу Карлы Эйслинн почти убедила себя в том, что жизнь такая же, как прежде. Нельзя сказать, что прежняя ее жизнь была идеальной, но тогда все было проще и понятнее. Вечное существование, работа, к которой Эйслинн не знала, как подступиться, отношения, которые неумолимо вели в никуда, как-то не делали жизнь проще.

Но приехала Карла, рядом были Денни и Грейс, звучала прекрасная музыка, и смеяться было легко. Остаток ночи Эйслинн собиралась посвятить друзьям, предаваясь радости и веселью.

— Победа! — воскликнула Карла и станцевала короткий победный танец.

Денни отвел взгляд, а Грейс усмехнулась.

— У кого-то тут есть секрет, — прошептала Эйслинн Денни.

Денни прищурился:

— Не лезь в это, Эш.

Грейс и Карла увлеклись разговором, пока Грейс складывала шары в треугольник для новой игры.

— Возраст — понятие относительное, — проговорила Эйслинн, прислонившись к столу спиной. — Так что если ты…

— Нет, Эш, это не так. Может быть, когда-нибудь, когда она поживет подольше… А пока я не собираюсь лишать ее такой возможности. — Денни уселся на табурет у стены и бросил взгляд на Карлу. — У вас обеих впереди долгие годы, чтобы насладиться своей свободой, прежде чем вам захочется остепениться. А я уже этого хочу.

— И сколько, по-твоему, должно быть лет, чтобы быть слишком взрослым?

— Не будь такой врединой. Сет для тебя не слишком взрослый. Год или два разницы в возрасте — это фигня.

— Но…

— Я старше почти на десять лет. Это совсем другое дело. — Денни поднялся с табурета. — Мы будем играть или делать друг другу прически?

— Придурок.

Он ухмыльнулся.

— Вот тебе еще одна причина, чтобы не подталкивать меня к ней.

— Ну, как хочешь, — улыбнулась ему Эйслинн.

Во время игры она думала о Сете и Кинане и не знала, согласна ли с Денни. Неужели он прав, и разница в возрасте больше, чем в пару лет, это уже слишком? Отчасти она соглашалась с тем, что Денни прав. С Сетом у них никогда не возникало вопросов о зрелости, мудрости или о том, подходят ли они друг другу. А с Кинаном она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке.

Эйслинн выбросила эти мысли из головы и сосредоточилась на игре. Карла и Грейс составляли великолепную команду, однако Денни один ни на йоту не уступал им обеим. Все они играли ради развлечения, Денни же большинство времени проводил, играя на деньги и ради денег.

— Эй, мертвый груз, — позвал он, — твой ход.

Карла рассмеялась.

— Просто Эш помогает мне разделать вас подчистую.

— Классная отговорка, особенно для всех тех шаров, которые ты прощелкала, — улыбнулся Денни, указывая на стол.

На этот раз Эйслинн не промахнулась, но в течение следующих нескольких часов забила намного меньше шаров, чем ее партнер. Этот вечер был одним из самых приятных за долго время. Никаких проблем, о которых сложно или вообще нельзя говорить, никаких переживаний за каждое слово и за каждый свой шаг. Именно это ей и было нужно.

Вернувшись ночью домой, Эйслинн удивилась, что бабушка не спит и ждет ее. И хотя за ней постоянно таскались охранники, и дома больше никто не говорил об опасности со стороны фейри, бабушка по-прежнему относилась к ней, как к нормальному человеку. Хоть здесь все как раньше. Дома она могла быть маленькой и испуганной. Здесь Эйслинн все еще отчитывалась за то, что забыла внести молоко в список покупок, если вдруг не заметила, как прикончила весь пакет. Дом был ее приютом, но это не значило, что все остальное оставалось где-то за дверью.

Эйслинн вошла в гостиную. Бабушка сидела в любимом кресле с чашкой чая в руке. Длинные седые волосы были заплетены в косу, уже не уложенную в высокую прическу.

Коса у бабушки была длиннее, чем когда-либо были волосы Эйслинн. Будучи ребенком, она верила, что бабушка и есть Рапунцель. Если фейри существуют, то почему бы и Рапунцель не быть настоящей? Они жили в высотке с окнами, из которых был виден странный мир. Тогда бабушка была платиновой блондинкой, и волосы у нее были еще длиннее.

Однажды Эйслинн поделилась с ней своими догадками.

— А почему бы мне не быть страшной ведьмой, которая украла тебя и заточила в высокой башне? — спросила тогда бабушка.

Но Эйслинн уже успела об этом подумать:

— Неа, ты — Рапунцель, и мы прячемся от ведьмы.

— А что случится, если ведьма нас найдет?

— Она украдет наши глазки, и мы умрем.

— А когда мы выходим из башни? — Бабушка все превращала в викторину, и если ответы были неправильными, значит, сидеть взаперти приходилось еще дольше. — Какие у нас правила?

— Не смотреть на фейри. Не разговаривать с фейри. Не привлекать их внимания. Никогда. — Называя каждое правило, маленькая Эйслинн загибала пальчики. — Всегда поступать по правилам.

— Молодец. — Бабушка обняла ее со слезами на глазах. — Если мы нарушим правила, ведьма победит.

— Это и случилось с мамой? — спросила Эйслинн, пытаясь заглянуть в бабушкино лицо, чтобы найти подсказки. Даже тогда она знала, что бабушка не даст ей прямого ответа.

Та прижала ее к себе:

— Вроде того, малышка. Вроде того.

Они никогда не говорили о Мойре. Эйслинн смотрела на бабушку — единственную мать, которая у нее была, и в ее душе поднималась ненависть к тому, что они так мало времени проводят вместе. Вечность — это слишком долго, чтобы жить без семьи. Бабушка, Сет, Лесли, Карла, Рианна, Денни, Грейс… Все, кого она знала до встречи с Кинаном, умрут. И я останусь совсем одна. Будет только Кинан. У нее так болело сердце, что она не могла говорить.

— Смотрела специальный выпуск прогноза погоды. Сказали, что она резко меняется, — проговорила бабушка, кивнув в сторону телевизора. Она много внимания уделяла погоде, с тех пор как Эйслинн стала воплощением лета. — А еще немного говорили о проблемах наводнения и о том, какие есть теории по поводу экологических сдвигов…

— Мы работаем над наводнениями. — Эйслинн сбросила ботинки. — Впрочем, строить догадки никто не запрещает, да и вреда от этого никакого. Никто не верит в фейри.

— Тут говорили, что белые медведи…

— Бабуль, а давай сегодня не будем об этом?

Эйслинн упала на диван, погрузившись в подушки с таким наслаждением, какого никогда не испытывала во дворце. Как бы ни старался Кинан, дворец не был ее домом. Там у нее не было возможности почувствовать себя самой собой. А здесь все именно так и было.

Бабушка выключила телевизор.

— Что случилось?

— Ничего. Просто… у нас с Кинаном был разговор… — Эйслинн никак не могла подобрать нужных слов. Они с бабушкой говорили о свиданиях и сексе, о наркотиках и пьянстве, обо всем на свете, но всегда эти разговоры были, скорее, абстрактными. Они не переходили на личности и не вдавались в подробности. — Даже не знаю… После этого мы с Карлой ходили в «Shooters». И мне стало лучше… Но завтра, послезавтра или через год — что я буду делать, если никого, кроме него, у меня не останется?

— Значит, он уже на тебя давит? — перешла к делу бабушка. Она никогда не ходила вокруг да около.

— Ты о чем?

— Он фейри, — ответила она, даже не пытаясь скрыть отвращение.

— Как и я. — Эйслинн не нравилось говорить это. И вполне возможно, никогда и не понравится.

Бабушка приняла новую Эйслинн, но всю свою жизнь она прожила в страхе и ненависти ко всему тому, чем теперь являлась ее внучка. По их вине умерла ее дочь.

По вине Кинана.

— Ты не такая, как они, — нахмурилась бабушка. — И уж точно не такая, как он.

Эйслинн почувствовала, как на глаза навернулись жгучие слезы отчаяния. Но она не хотела плакать. Ей еще плохо удавалось контролировать себя, поэтому погода реагировала на ее настроение даже тогда, когда она этого не хотела. Прямо сейчас Эйслинн очень сомневалась, что сможет контролировать одновременно и свои чувства, и небо. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и выдавила:

— Он мой король, моя вторая половина…

— Но ты по-прежнему хорошая. И честная. — Бабушка села рядом с ней на диван и обняла ее.

Эйслинн прижалась к бабушке, совсем как в детстве.

— Он будет заставлять тебя делать то, чего хочет он. Такова его природа. — Бабушка погладила Эйслинн по голове, перебирая пальцами разноцветные пряди. — Он не привык к тому, что его отвергают.

— Я не…

— Ты отвергла его любовь. Умный ход. Но все фейри горды. А он — их король. Женщины отдавались ему с потрохами с тех пор, как он вырос настолько, чтобы замечать их.

Эйслинн хотела сказать, что он интересуется ею не только потому, что она сказала ему нет. Ей хотелось сказать, что она ему интересна такая, какая есть. И что их дружба крепнет, а им просто нужно найти способ помочь этой их дружбе. Но она сомневалась, что хоть что-нибудь из этого правда. С одной стороны, она была уверена, что его поведение — всего лишь результат ее отказа. Или он ведет себя так потому, что верит: быть его королевой — значит по совместительству быть и его любовницей. Однако, с другой стороны, она знала (и ей это совсем не нравилось), что из-за их совместной работы влечение и желание быть больше, чем просто друзья, только-только начинали заявлять о себе. И это до ужаса ее пугало.

— Я люблю Сета, — прошептала она, цепляясь за эту правду и не позволяя себе признаться вслух в том, что любить одного человека — не значит никого больше не замечать.

— Я это знаю. И Кинан тоже.

Бабушка все еще обнимала ее. Эйслинн казалось, что только бабушка знает, как обнимать так, чтобы не придушить от избытка чувств. И никто другой так бы не смог. Правда, никого другого никогда и не было. Их было только двое. Всегда.

— Что же мне делать?

— Просто будь самой собой — сильной и честной. И все образуется. Так всегда было. И всегда будет. Помни об этом. Что бы ни случилось за все столетия… которые ты проживешь, всегда будь честной с самой собой. А если что-то у тебя не заладится, прости себя. Ты будешь совершать ошибки. Ты в огромном и новом для тебя мире. И у них за плечами намного больше лет жизни в нем, чем у тебя.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты всегда была со мной, — всхлипнула Эйслинн. — Мне страшно. Я даже не знаю, хочу ли я жить вечно.

Бабушка перестала обнимать ее.

— Мойра тоже не знала. И все же сделала неправильный выбор. А ты… Ты сильнее, чем она.

— А может, я не хочу быть сильной.

Бабушка издала какой-то звук, очень похожий на смех.

— Ты, конечно, можешь не хотеть, но тебе придется. В этом и заключается сила. Мы идем тем путем, который нам дан. Мойра разочаровалась в жизни и поэтому натворила опасных для себя глупостей. Спала с первыми встречными, творила бог знает что, когда… Не пойми меня неправильно. Я постаралась воспитать тебя так, чтобы ты не совершала ее ошибок. И она точно сделала все, чтобы на твое рождение ничто не повлияло. Она дала тебе возможность появиться на свет и не позволила им забрать тебя. Она отдала тебя мне. Даже в конце перед ней был сложный выбор.

— Но?

— Но она не была такой женщиной, как ты.

— Я девушка, а не…

— Ты правишь Двором фейри. Имеешь дело с их политикой. Думаю, ты заслужила право называться женщиной. — Голос бабушки стал строгим. Именно таким голосом она говорила о феминизме, свободе, расовом равноправии и обо всех тех вещах, в которые верила так же, как некоторые верят в бога.

— Мне кажется, я еще не готова быть…

— Девочка моя, никто из нас никогда не бывает к этому готов. Я не готова быть почтенной старушкой. В свое время я не была готова стать матерью — как для Мойры, так и для тебя. И я точно не была готова потерять ее.

— Или меня.

— Я тебя не потеряю. Это единственный подарок, который мне преподнесли фейри за всю мою жизнь. Когда меня не станет, ты будешь продолжать жить. Будешь сильной, как всегда. И тебе никогда не придется нуждаться в деньгах, в безопасности или переживать за свое здоровье. — Теперь голос бабушки был жестким. — Почти все, чего я хотела для тебя, они тебе дали. Но только потому, что ты достаточно сильная, чтобы все это принять. Я никогда не проникнусь к ним теплыми чувствами, но тот факт, что с моей малышкой все будет хорошо, когда меня уже не будет… Это очень веская причина простить им все остальное.

— Она ведь на самом деле не умерла при родах? — Раньше Эйслинн никогда не спрашивала об этом, но знала, что кое-что в этой истории не складывается. Прошлой осенью она слышала разговор бабушки с Кинаном.

— Нет.

— Но почему ты мне никогда не рассказывала?

Бабушка помолчала, но потом все же начала говорить:

— Когда ты была маленькой, ты прочла книгу и сказала мне, что знаешь, почему ушла мама. Ты была уверена, что это была не ее вина, что ей просто не хватило сил быть матерью. Ты сказала, что похожа на девочек из книг, чьи мамы умерли, чтобы они могли жить. — Бабушка задумчиво улыбнулась. — Что же я должна была делать? Отчасти это было правдой: она действительно была недостаточно сильной, просто не совсем в том смысле, как ты это понимала. Я не могла сказать тебе, что она хотела бросить нас, потому что, когда ты родилась, она уже почти полностью была фейри. В твоей версии она была благородной героиней.

— Так вот почему все это со мной произошло? Потому что она не была человеком, когда я родилась? Я вообще была когда-нибудь полностью смертной?

На этот раз бабушка молчала долго, и Эйслинн начала опасаться, что снова наступит то неизбежное молчание, которое всегда следовало за упоминанием в разговоре имени Мойры. Несколько минут бабушка просто сидела и гладила Эйслинн по голове. В конце концов, она нарушила тишину:

— Я думала об этом, но понятия не имела, каким образом это можно узнать. К тому моменту, когда ты родилась, от смертной в ней осталась совсем капелька. И если добавить этот факт ко всему тому, что дает нам возможность Видеть… Не знаю, может быть.

— Может быть, она была королевой, которую он искал. Может, и ты тоже. А может, именно поэтому у нас есть Видение. Возможно, это мог быть кто угодно из нашей семьи. Может быть, уже тогда, когда Бейра прокляла его и спрятала эту фейрическую штуку, которая могла сделать кого-то Летней Королевой… Может, уже тогда ею должна была стать одна из нас. Если бы мама прошла испытание, может, она стала бы королевой. И тогда, наверное, я была бы целиком и полностью фейри. И если она не была смертной, когда я родилась…

Эйслинн говорила все быстрее и быстрее, поэтому бабушка перебила ее:

- «Если бы да кабы» делу не помогут, Эйслинн.

— Знаю, но если бы она была фейри, я бы не осталась одна.

— Если бы она согласилась прожить жизнь фейри, я бы не вырастила тебя. Потому что она бы тебя не бросила.

— Но она меня бросила. Она предпочла умереть, чем стать такой, как я сейчас.

— Мне очень жаль. — Слезы бабушки капали на волосы Эйслинн. — Мне очень хотелось бы, чтобы ты ничего этого не знала.

И Эйслинн не знала, что на это ответить. Она просто улеглась, положив голову бабушке на колени, как это частенько бывало, когда она была маленькой. Ее мать предпочла умереть, чтобы не быть фейри. И у Эйслинн не оставалось сомнений на счет того, что подумала бы мама, узнай она, какой выбор сделала ее дочь.