Джек смотрел, как его сестричка пыталась решить, какую же часть правды открыть ему. На ее лице было точно такое же совершенно прозрачное для него выражение, как много лет назад, когда она украла конфету, которую он прятал, чтобы подарить ей на день рождения. Он знал, что она прикидывает, в чем ей сознаться, и пытается угадать, сильно ли он разозлится.

Ожидая со всем доступным ему терпением, он посматривал на лица пустоземцев, которые начали высовываться из окон, на кровь, испачкавшую уличный песок, и прислушивался к быстро затихавшей боли в руке. Веррот, который он недавно выпил — содержимое этой бутылки он разделил только с Хлоей, — наделил его свойствами кровососа в большей степени, чем это бывало раньше. Как правило, веррот не способствовал выздоровлению. Нормальными явлениями были ускорение движений и способность Гаруды отыскивать его, а вот ускоренное заживление ран оказалось для него внове.

В конце концов Кэтрин тяжело вздохнула, сглотнула и сказала чуть дрожащим голосом:

— Я могу разговаривать с ним в собственной голове.

— Ты можешь… — Он приостановился. Вариантов было не так уж много. Его сестра могла либо сойти с ума, либо открыть в себе новые возможности, либо лгать ему. — Спроси Гаруду, — осторожно начал он, — сколько кровососов было…

— Два, — перебила она его. — Он говорит, что вопрос дурацкий, особенно если вспомнить, сколько бутылок с верротом ты принес в лагерь. Умнее было бы спросить, что случилось до того, как ты пил из новорожденного. — Кэтрин скорчила ему рожу. — Впрочем, он сомневается, что ты захочешь рассказать мне об этом, потому что опасается, что это поведет к дальнейшим вопросам насчет того, что значит «пить из источника».

— Понятно… — пробормотал Джек. Так оно и было. Он видел, что сестра скрывала от него что-то важное и что Гаруда был как-то связан с этим.

Джек считал Гаруду своим другом, но знал также, что кровосос преследует какие-то свои цели. У него могла быть причина для того, чтобы сделать намек, который заставит Джека сознаться в том, что у него самого есть секрет, который он скрывает от других. Возможно, Гаруда таким образом просто хотел указать, что секреты есть и у сестры, и у брата.

— Джексон, ты пил из этого костлявого мерзавца? — Кэтрин стукнула Джека в грудь и, лишь увидев, как он покачнулся, сообразила, что полученная им рана еще не зажила.

— Да, это ты костлявый мерзавец! — рявкнула Кэтрин, прежде чем Джек успел что-то ответить. — И мне плевать, что ты думаешь о моем этикете.

— Кэтрин, погоди секу…

— Ты пил из кровососа сразу после того, как он пил из Гаруды? Не удивительно, что ты так одурел. Идиот! — Она решительно зашагала прочь.

Джек взглянул на Эдгара, надеясь на его поддержку.

— Кит! — позвал Эдгар.

Кэтрин обернулась. Ровный голос Эдгара заставил ее сдержать новый взрыв гнева до того, как он выплеснулся наружу.

— Почему бы нам всем тоже не пойти в «Промоину»? А вы сможете поспорить и по дороге. Мы сможем снять там несколько комнат на ночь. Фрэнсис и Гектор, по-моему, нуждаются в отдыхе. Монахи убиты. А мы с тобой сможем постоять на страже.

— Я знаю, к чему ты клонишь! — Кэтрин скрестила руки на груди и сердито уставилась на Эдгара.

Но ни один человек не мог так хорошо смирить ее ярость, как этот непрошибаемо спокойный гангстер, который любил ее все эти годы. Эдгар лишь ухмыльнулся.

— Конечно знаешь. Если захочешь, на страже постоит Джек, а мы сможем выпить или побыть наедине. — Когда же Кэтрин открыла рот, чтобы достойно ответить ему, Эдгар добавил, понизив голос: — Мы уже устроили настоящее представление для местных. Неужели тебе этого хочется?

От этих слов Кэтрин сразу притихла. Шагнув поближе к мужчинам, она оправила юбку и сообщила:

— Я все еще сержусь.

— Потому что у меня был секрет, да, Кэтрин? — Джек взглянул ей в глаза. — Вроде того, что Гаруда способен разговаривать с тобой, как… — Он осекся, поймав себя на том, что собирается сказать нечто недопустимое.

На сей раз Кэтрин не дала воли гневу. Она тоже посмотрела на него — в глазах блеснуло что-то, подозрительно похожее на слезы, — и закончила фразу:

— Как кровосос с кровососом.

С этими словами она вновь развернулась и направилась в ту сторону, где располагалась «Промоина». Эдгар бросил на Джека взгляд, недвусмысленно говоривший о том, что он готов не на шутку отлупить своего предводителя. Эдгар тоже пил веррот. И пусть даже он справлялся с возбуждением лучше большинства своих товарищей, тем не менее сегодня ему трудно было управлять своим настроением.

— Ты знал? — спросил Джек.

— Узнал только сегодня, — ответил Эдгар. — Сам ведь знаешь, что Кит не нравится, что она отличается от остальных. Все эти магические штучки страшно тяготят ее. — Он прибавил шагу, чтобы догнать Кэтрин.

Джек дал им немного отойти. Кэтрин требовалось немного времени, чтобы успокоиться, а самому Джеку — чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, а именно — общий секрет его сестры и Гаруды, который они скрывали от него. Ничего удивительного, что она терпеть не могла пить веррот, а уж если приходилось, старалась держаться подальше от брата.

— Гаруда, — мысленно позвал он и сразу же почувствовал себя дураком. Если бы Гаруда мог мысленно говорить с ним, он давно уже сделал бы это.

До «Промоины» было около полумили. По дороге Джек пытался понять, почему же Кэтрин так угнетает то, что она владеет столь важными и полезными для них способностями. Кровосос каким-то образом имел возможность говорить с Кэтрин, и это, судя по всему, было связано с тем, что она владела магией Пустоземья. Ее магия выручала их почти так же часто, как талант Гектора к холодному оружию и призвание Фрэнсиса к медицине.

Но Кэтрин была среди них единственной и неповторимой. Однако вместо того, чтобы гордиться этим, она стыдилась, а вот этого Джек никак не мог понять.

Уже на подходе к гостинице Джек решил, что на самом деле не важно, понимает он это или нет. А важно сказать сестренке то, что ей необходимо услышать. Тихо, как будто надеясь, что Эдгар не услышит, Джек произнес:

— Ты самая лучшая из всех нас. Жаль, что ты решила скрыть то, что с тобой случается, но я-то знаю, что такое бремя я не смог бы доверить никому, кроме тебя.

Кэтрин быстро оглянулась на него, видимо желая разглядеть выражение его лица.

— Значит, Гаруда может слышать меня? — продолжал Джек, еще сильнее понизив голос. — И может передавать тебе сообщения?

— Как будто он здесь, рядом с нами, — ответила Кэтрин. — Отвратительно!

Джек покачал головой.

— Кэтрин, тебе следовало бы сказать мне об этом. Мы могли бы… даже не знаю, но ты ужасно расстроила меня тем, что скрыла это. Неужели ты до сих пор не знаешь, что можешь на меня положиться?

— На тебя много кому приходится полагаться… Гаруда напоминает, чтобы я сказала тебе, что это все равно делает меня сильнее и быстрее. Он говорит, что у меня реакция точно такая, как у кровососа. — Она ненадолго умолкла. — Он считает, что поэтому я могла бы выпить прямо из источника; он уже много лет в этом уверен. Говорит, что именно потому-то и убил тебя в тот раз. — Она нахмурилась, в ее голосе прорезались резкие, жесткие нотки. — Он убил тебя?

«Этого только не хватало!» — подумал Джек.

— Я понятия не имел, что он так поступит. Он…

— Гаруда не делал этого, — вновь перебила его Кэтрин. — Он говорит, чтобы я передала тебе: «Я никогда не причинил бы ему вреда по неосторожности». Судя по всему, он не хотел убивать тебя и рад, что ты оклемался. — Она пронзила Джека суровым взглядом.

— Ну, что тут скажешь? — вздохнул Джек. — Я пил из Гаруды. Немного, уверяю тебя. И это меня убило.

— Джек, если бы ты пропал на шесть дней, я не могла бы не заметить этого.

Он поймал сестру за руку и заставил остановиться.

— Я воскрес через несколько часов.

Кэтрин ничего не ответила, а Джек поймал себя на том, что смотрит на Эдгара. Не то чтобы он не доверял Эдгару; просто Джек совершенно не горел желанием делиться с кем-нибудь тайнами, которые он предпочитал держать при себе. Помимо всего прочего, Джек давным-давно усвоил, что Прибывшие подвержены суевериям, хотя зачастую не сознают этого.

Силач без секунды колебания пожал плечами и сказал:

— В Пустоземье творится много всякой ерунды. В этом мире я доверяю только вам двоим, и не важно, что и почему вы скрываете. Мне — совершенно не важно.

Тут до Джека дошло, что весь этот разговор слышит Гаруда, и в это мгновение он понял (вероятно, далеко не полностью), почему этот эффект действия веррота так удручает Кэтрин. Джек называл Гаруду другом, но далеко не был уверен, что был бы рад тому, что кровосос — да хоть кто угодно! — устроился в его голове, видит все, что и он, и слышит все, что ему говорят.

— Гаруда, нам необходимо встретиться и обсудить все это, — сказал Джек, глядя Кэтрин в глаза, как будто рассчитывал одной лишь силой своего взгляда отыскать глаза кровососа, наблюдавшего за ним из своей потаенной берлоги.

Кэтрин открыла было рот, чтобы что-то сказать, но голос Эдгара заставил и ее и брата прикусить языки. А Эдгар произнес лишь одно слово:

— Аджани.

Кэтрин и Джек разом обернулись. Самого Аджани видно не было, но за тем, как Пришедшие направлялись в «Промоину», следили несколько человек из его охраны. Возглавлявшая их Эшли кивнула и направилась куда-то прочь.

Гаруда был прав: Аджани находился в городе и, судя по всему, ожидал их появления. Хорошо, что встреча случилась здесь, на людях, а не в отсутствие свидетелей. Джек верил в своих Прибывших, но, поскольку люди Аджани никогда не умирали окончательно, столкновение с ними означало нечто большее, чем простую неприятность. Мелоди и в обычном состоянии готова была стрелять в любого, кто попадался на глаза, а когда дело касалось охранников Аджани, всегда стреляла первой, не задавая никаких вопросов. Крайне редко проявлявшееся у Эдгара чувство ревнивого собственника неизбежно просыпалось, когда Аджани начинал тревожить Кэтрин, так что относительно уравновешенными можно было считать только Гектора и Джека — если забыть, конечно, о том, что Гектор всегда предпочитал драку переговорам, а Джек спал и видел, как бы убить Аджани. Если бы это можно было сделать, то Аджани уже давно не было бы в живых, он был уроженцем либо того же мира, что и Джек, либо какого-нибудь другого — как и Прибывшие, он не умирал навсегда. Так что наличие свидетелей только к лучшему. На глазах у пустоземцев Джеку удавалось лучше контролировать себя, а сейчас самоконтроль был самым лучшим планом, какой только он мог придумать.