Наши дни

Эни рванула на себя боковую дверь конюшни. Вообще-то эта конюшня была одновременно и гаражом. Помещение, напоминавшее пещеру, собрало в себе множество запахов. Пахло дизельным маслом и соломой, выхлопными газами и потом животных. За стенами конюшни многие существа сохраняли вид автомобилей и мотоциклов, но внутри, в своей безопасной гавани, они могли принимать любой мыслимый (и немыслимый) облик. Один из коней взгромоздился на карниз под потолком. Он представлял собой нечто среднее между орлом и львом, и его массивное тело покрывали перья вместе с шерстью. Другие кони стояли рядом с мотоциклами, легковыми машинами и грузовиками. Здесь даже был один верблюд.

Гончий с тряпкой в руке оторвался от полировки матово-черных и хромированных поверхностей мотоцикла «харлей». Тряпка была сделана из ткани, производившейся в Стране фэйри специально для ухода за конями.

— Челу ищешь? — спросил он.

— Нет, — Эни остановилась в проходе, не решаясь вторгаться в его пространство. — Не Челу.

С отцовской полупостоянной подругой она чувствовала себя вполне комфортно, однако Чела стремилась быть мамашей в большей степени, чем Эни могла допустить. Да и отцовские притязания очень напоминали занудство смертных отцов. Эни не хотела получить точную копию обычной смертной семьи. У нее была своя семья: Кролик и Тиш — ее полубессмертные брат и сестра. Весь минувший год, с тех пор как стала жить при Темном дворе, Эни питала надежды на нечто иное. Ей хотелось стать настоящей участницей Дикой охоты, полноправным членом отцовской стаи. Но этого не случилось.

Гончий, не прекращал своего занятия, мельком взглянул на нее.

— Габриэла здесь тоже нет.

— Знаю. Я никого и не разыскиваю.

Эни подошла к стойлу.

— Мне просто нравится здесь бывать.

Гончий поднял голову и посмотрел вдоль прохода. Час был ранний, и никто из гончих в это время сюда не приходил. Но в конюшне толклось более двух десятков коней, а потому чужих глаз все равно хватало.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил он у Эни.

— Вообще-то да.

Эни привалилась к стене. Досадно было бы не пофлиртовать с гончим, хотя оба знали, что дальше флирта дело не пойдет.

— Хочу немножко радостей, немножко опасностей. Покататься хочу…

Гончий устремил на нее мерцающие зеленые глаза.

— Заручись согласием босса, и я охотно тебя покатаю.

Эни знала: ее глаза сейчас мерцают такой же энергией, какую она видела в глазах гончего. Они оба были рождены Дикой охотой. Существа, мчащиеся по земле, сеющие ужас, несущие возмездие и не связанные никакими рамками. Они были клыками и когтями фэйри, ныне живущие в мире смертных, к которому их привязал Габриэл.

Габриэл загрызет любого, кто дотронется до его доченьки.

— Сам знаешь: он не позволит, — вздохнула Эни.

Здесь правила устанавливал ее отец. Правило, касающееся Эни, было простым: он позволит встречаться с ней только тому, кто выстоит в поединке с ним.

— О чем задумалась?

Она посмотрела на гончего, но не ответила.

— Не будь ты его дочкой, я бы рискнул, но становиться у Гейба на дороге… знаешь, как-то не хочется.

Эни вздохнула, но не от разочарования, а от напрасных ожиданий услышать другой ответ.

— Знаю, — буркнула она.

— Убеди отца, что ты не свернешь себе шею, и я первый повезу тебя кататься. Обещаю.

Гончий наклонился и быстро поцеловал Эни в губы.

Поцелуй был мимолетным, но уже в следующую секунду гончего оторвало от Эни и швырнуло к противоположной стене. Он шмякнулся о деревянные планки, и стук удара заглушил выкрикиваемые ругательства.

— Не тронь моего щенка.

Посреди прохода стоял Габриэл. Он широко улыбался, но поза его была угрожающей. Габриэл управлял Дикой охотой, и потому угрозы были для него столь же естественны, как дыхание.

Лежащий на полу гончий оперся о деревяшку и осторожно пощупал затылок.

— Черт тебя побери, Габриэл. Я же ее не трогал.

— Ты коснулся ее губами. По-твоему, это «не трогал»?

Эни встала перед отцом и ткнула его в грудь.

— Я не каменное изваяние. И они тоже. Или тебе странно, что мужчин тянет к женщинам?

Габриэл бросил на нее сердитый взгляд, но руки на дочь не поднял.

— Я Габриэл. Если кто забыл, это не имя, а звание. И ответственность. Стаей командую я. Если кто-то из них, — он оглянулся на все еще лежащего гончего, — хочет заявить о своем желании встречаться с тобой, им достаточно сказать об этом вслух.

— Я ей отказал, — заявил гончий.

— Надеюсь, не из-за каких-то там ее изъянов? — взревел Габриэл.

— Нет, что ты. — Гончий торопливо вскинул руки. — Гейб, она очень даже хороша… но ты же сам запретил.

Не глядя на гончего, Габриэл протянул ему руку.

— Прости… Я… дотронулся до тебя, — пробормотал гончий, бросив боязливый взгляд на Эни.

— Ябеда, — поморщилась Эни.

— Прости, Габриэл. Больше такого не повторится.

Гончий взгромоздился на мотоцикл и выкатился с шумом и ревом, на какие был бы не способен двигатель настоящего «харлея».

На мгновение в конюшне стало совсем тихо. Даже кони замерли.

Габриэл подошел к дочери и взъерошил ей волосы:

— Мой чудесный щенок. Этот пес тебя не заслуживает. Никто из них.

— Ты бы предпочел, чтобы я тут изголодалась до полусмерти, — сказала Эни, отталкивая его руку.

— Но ты совсем не голодная, — усмехнулся Габриэл.

— Была бы, если бы подчинялась куче твоих правил, — огрызнулась Эни.

— Если бы ты подчинялась моим правилам, их было бы куда меньше.

С этими словами Габриэл нанес удар. Эни увернулась. Девчонка обладала правильной реакцией, однако он бил не со всей силой и не вложил в удар всю тяжесть своего веса. Он берег ее, словно маленькую. Для Эни отцовская забота была хуже пощечины. Считай он ее неотъемлемой частью стаи, он бы вел с ней поединок, как со всеми остальными гончими. И учил бы ее премудростям боя.

«Он бы принял меня в стаю», — чуть не плача, подумала Эни.

— Знаешь, Гейб, меня уже воротит от твоей отцовской заботы, — бросила она Габриэлу и побрела к выходу из конюшни.

Габриэлу было не проникнуть в чувства дочери. Как и в чувства очень и очень многих обитателей Темного двора. Гончие питались иными субстанциями, и потому эмоциональный мир Эни был им недоступен. Гончие не могли того, что могли все остальные, и это делало их поведение и поступки еще более жестокими. Особенность, выгодная и для гончих, и для Темного двора в целом. Фэйри Темного двора питались темными эмоциями, тогда как гончим для питания требовался физический контакт. Стая нагоняла страх и ужас, насыщавшие двор, а двор давал столь нужные гончим контакты. Эни была исключением из правил: она питалась тем и другим.

И собственная «исключительность» ее вовсе не радовала.

— Эни! — окликнул ее Габриэл.

Она не остановилась. Не хватало только, чтобы он увидел слезы, готовые вот-вот хлынуть из глаз.

«Одно из доказательств моей слабости», — хмуро подумала она и махнула рукой через плечо.

— Я все поняла, папочка. Я мешаю вашей стае.

— Эни!

Она была уже у двери. Слезы текли по ее щекам, но девушка не оборачивалась.

— Обещай мне соблюдать правила, и тогда я, пожалуй, разрешу тебе взять на вечер коня Челы.

В его голосе ощущалась надежда, которую Габриэл не решался высказать вслух.

— Конечно, если Чела согласится.

Эни резко обернулась.

— Правда? — улыбаясь, спросила она.

— Да.

Габриэл не шагнул к ней и удержался от комментариев по поводу мокрых от слез щек.

— Как видишь, не такой уж я плохой отец, — потеплевшим голосом добавил он.

— Возможно.

— Просто мне не хочется думать, что ты… готова шею себе свернуть, только бы добиться своего.

Габриэл сложил брошенную гончим тряпку, глядя больше на кусок ткани, чем на дочь.

— Айриэл говорил, что ты неплохо осваиваешься. Я у него спрашивал. Проверим.

— Знаю, — коротко ответила Эни.

Она мотнула головой, убирая волосы со лба, и попыталась думать связно и разумно. Самое скверное — ей было известно обо всех отцовских шагах, предпринятых в отношении ее. О том, что он доверяет Айриэлу, Челе, свой стае. Он ведь никогда сам не растил дочь. Несколько последних месяцев, прожитых ею здесь, — вот и весь его родительский опыт. Но ведь и она никогда ранее не ощущала голод, испытываемый только членами стаи. Ощущение это было для нее совсем новым.

Чела согласилась. Правда, Эни сначала пришлось выслушать еще одну порцию нудных правил, сводившихся к нехитрой истине: «Держись поближе к Габриэлу и слушай, что он говорит». Эни пообещала не отрываться от стаи и вместе с отцом вернулась в конюшню.

— Если коню Челы понадобится что-то сказать, он скажет мне, а я передам тебе.

Очередное отцовское напоминание о том, что ей не дано слышать коня Челы (и, возможно, никогда не будет дано), прозвучало громогласно и с каким-то зловещим оттенком. Габриэл говорил с Эни, а сам уже чувствовал усилившуюся связь с гончими, заполнявшими конюшню.

Где-то вдали послышался вой, напоминавший завывание ветра. Эни знала: его слышат только принадлежащие к стае Дикой охоты. Однако и смертные, и фэйри ощущали его дрожью, вдруг пробегавшей у них по коже. Некоторым людям казалось, что к ним мчатся машины полиции и «скорой помощи», торопясь сообщить о внезапных смертях или ужасающих происшествиях.

Обычный звук, сопровождающий выезд Дикой охоты.

Эни смотрела на собирающихся гончих, на пронзительное мерцание зеленых глаз, на почти прозрачные облачка их дыхания. Волки теснились в том углу, где не было коней. Вскоре они побегут между копытами коней — живые комки шерсти и зубов. Кони и волки ждали сигнала Габриэла. Даже здесь, в конюшне, воздух был проникнут ужасом, словно наэлектризован перед грозой. Тем, кто не принадлежит к Дикой охоте, скоро станет очень трудно дышать. На прилегающих улицах смертные начнут сжиматься от непонятного страха, укрываться в своих домах или бежать куда глаза глядят. Останься они, им все равно было бы не увидеть лик Дикой охоты. Им и в голову не придет, что это за стихия. Но у смертных есть привычка втискивать неведомое в рамки привычных объяснений. Землетрясение, катастрофа на железной дороге, надвигающийся ураган, крупная уличная драка. С упрямством невежд они будут яростно цепляться за свои дурацкие догадки. Правда, чаще всего им бывает не до догадок. Они опрометью бегут, не разбирая дороги. Таков порядок вещей: добыча убегает, хищники ее преследуют.

Габриэл, ее отец, собирал стаю.

Они готовились выехать. У Эни по коже бежали мурашки, она закусила гy6y, изо всех сил удерживаясь от желания поторопить отца с подачей сигнала. Потом остервенело вцепилась в выступ деревянной стены, видя, как побелели костяшки пальцев. Она с дрожью глядела на ужасающую красоту стаи.

«Если бы только они были моими… Я была бы тут на месте».

Габриэл подошел к ней.

— Ты мой щенок, Эни, — сказал он, касаясь своей тяжелой рукой ее щеки. — Чтобы быть достойной тебя, любой гончий должен иметь смелость заявить об этом и выдержать поединок со мной. Он должен быть достаточно силен, чтобы вести других.

— Я хочу их вести, — прошептала Эни. — Хочу быть их Габриэлой.

— В тебе слишком много смертной природы, чтобы управлять ими.

Глаза Габриэла сделались чудовищными. Теперь он был воплощением ужаса, смерти, кошмаров… всего первозданного страха, не имевшего имени.

— И в тебе слишком много моей природы, чтобы держаться в стороне от охоты. Прости, дочка.

Эни выдержала отцовский взгляд. Что-то звериное и первозданное в ней понимало его слова, понимало, почему ей не ужиться ни с Кроликом, ни с Тиш. Ни брат, ни сестра не обладали свирепостью отца. А Эни отчаянно хотелось быть такой же свирепой. Гончие садились на коней. И они, и сама Эни отлично знали: Габриэл убьет ее, если только она его ослушается. Это была необходимая ей узда, заставлявшая хоть в чем-то придерживаться правил.

— Я не могу отобрать у тебя охоту, — сказала Эни, сверкнув зубами. — Пока не могу. Возможно, в будущем я тебя удивлю.

— Я горжусь, что у тебя есть такие желания, — ответил Габриэл.

На мгновение гордость в глазах отца стала средоточием ее мира. Она не чужая в стае. На этот вечер ее включили в число гончих. Отец уступил.

«Если бы я всегда была рядом с ними».

Но все кони имели своих хозяев, а смертная кровь Эни означала, что ей никогда не стать преемницей Габриэла и не возглавить стаю.

Ощущение принадлежности…

Этого мало, этого явно недостаточно, но это уже что-то.

Затем из уст Габриэла вырвался вой, отличавшийся от любых иных завываний мира смертных и мира фэйри. Гончие подхватили этот вой. И Эни тоже.

Габриэл одним движением усадил ее на коня Челы.

— Выезжаем, — рявкнул он.