Теперь, читатель, нам с вами необходимо вернуться на короткое время к родителям нашего героя. Уезжая из Грасфорда, Рошбрук и его жена сами еще хорошенько не решили, где они поселятся. Рошбруку хотелось одного — забраться куда-нибудь подальше от Грасфорда, от того места, где он совершил преступление. Такое чувство, говорят, бывает у всех преступников, но если можно убежать из того или из другого места, то от своей совести не убежишь никуда Всевидящее Око найдет виновного повсюду. Из страха за своего мужа и сама Джен также «очень желала забиться куда-нибудь подальше, в какую-нибудь глушь. Распродавши при отъезде все свои вещи, они долго переезжали с места на место, пока не основались, наконец, в одной маленькой деревушке западе йоркшира. Рошбрук без труда нашел себе место в этом малонаселенном округе, и несколько месяцев протекло без всяких выдающихся событий.

С той несчастной ночи, когда был убит разносчик. Рошбрук ни разу больше не браконьерствовал, но его познания в лесном деле скоро обнаружились, так что местный помещик пригласил его к себе на службу сначала помощником лесного смотрителя, а потом сделал и главным смотрителем. В этой должности Рошбрук пробыл больше года, причем его доверитель все время оставался вполне им доволен. Но вот, однажды, к нему в коттедж зашел его помощник с газетой в руках и прочитал ему напечатанное в ней объявление, по-видимому, относившееся к Рошбруку.

В объявлении было сказано: «Если Джозеф Рошбрук, живший ранее сего в селении Грасфорд, в Девоншире, находится в живых, и если он сообщит свое местожительство нотариальной конторе Пирс, Джеме и Симпсон, Чэнсри-Лэн, 14, то он узнает нечто для себя выгодное. Если же он умер, и это извещение попадется на глаза его наследникам, то пусть они также сообщат свои адреса упомянутой конторе».

— Что же это значит, сэр? — спросил Рошбрук.

— Это значит — если вы то самое лицо, о котором здесь говорится — что вам отказано по духовному завещанию какое-то наследство, — отвечал помощник. — Вы и есть это лицо?

— Да, сэр, — сказал Рошбрук, меняясь в лице. — Я жил в Грасфорде.

— В таком случае вам следует списаться с этой конторой. Я вам оставлю газету.

Помещик ушел, а Рошбрук обратился к жене:

— Что ты об этом думаешь, Джен?

— Думаю, что он прав.

— Но ты забыла, ты вспомни, ты понимаешь, о чем я говорю, — ведь это легко может оказаться ловушкой.

— Я не забыла. Я всегда об этом помню, но полагаю, что тебе нечего бояться. Не за тебя назначена награда, а за нашего бедного мальчика, который теперь неизвестно где бродит по белу свету. Кому какой интерес тебя ловить, раз за это не будет заплачено?

— Твоя правда, — согласился Рошбрук, подумавши с минуту. — Какой же я однако стал трус! Всего бояться стал… Сейчас напишу.

Рошбрук послал письмо и получил ответ с вложением танкового билета в 20 фунтов стерлингов и с приглашением немедленно приехать в город. Там Рошбрук с изумлением узнал, что он законный наследник недвижимого имения в Дорсетском графстве с 7000 фунтов стерлингов годового дохода и с единственным условием — принять в качестве ближайшего родственника фамилию Остин. Исполнивши все формальности и выправивши через нотариальную контору Пирс и К° все документы, Рошбрук вернулся в Йоркшир с 500 фунтами в кармане и поделился известием с женой. Джен залилась слезами.

— Не думай, Рошбрук, что эти слезы тебе в упрек, — сказала она. — Но мне кажется, что для тебя было бы лучше, если бы этого не случилось. Теперь, среди богатства, тебя только сильнее будет мучить совесть — за Джо и вообще за все.

— Зато я буду теперь в большей безопасности, чем до сих пор. Кто узнает браконьера Рошбрука в джентльмене-помещике, обладателе годового дохода в 7000 фунтов ? Кто решится обвинить его, хотя бы и начал его подозревать? В другом графстве, под другой фамилией — да кто же меня может разыскать?

— А наш бедный мальчик, когда он воротится назад…

— Его тоже все забудут. Он вырастет, сделается взрослым, переменить фамилию и также никем не будет узнан. В графстве Дорсет нашей прежней фамилии никто ведь не будет знать.

— Буду надеяться, что все выйдет, как ты говоришь. Что же теперь ты думаешь делать? И что здесь скажешь?

— Я скажу, что мне досталось наследство стоимостью фунтов в четыреста или в пятьсот, и что я хочу уехать в Лондон.

— Это очень благоразумно. С одной стороны, у тебя есть достаточная причина для того, чтобы отказаться от должности, а с другой — никто не будет здесь знать, куда ты действительно уехал.

Рошбрук сдал свою должность, продал обстановку и уехал из Йоркшира. Через несколько недель он переехал в свое новое поместье, в роскошный замок на западе графства Дорсет. Молва, как всегда опередила его. Одни говорили, что владения Останов достались простому мужику-пахарю, другие утверждали, что он не мужик, а только человек небогатый и очень скромного происхождения. Обоим этим слухам противоречила третья версия, по которой Рошбрук оказывался лейтенантом на половинном жалованье. Рошбрук и сам напустил туману по поводу своей прежней жизни, сказавши кому следует, что он раньше служил в армии, а последнее время был в отставке на пожалованную ему пенсию. Таким образом третья версия как бы подтверждалась, по крайней мере, она была принята и одобрена всеми соседними помещиками, которых интересовал вопрос, следует или не следует сделать визит новому владельцу замка. Мы уже говорили, что Рошбрук был высокий, стройный мужчина, а так как он раньше служил в военной службе, то имел отличную выправку и мог относительно хорошо себя держать в обществе. Когда в замок Остин-Голль стали приезжать с визитами соседи и соседки, то их встречал мистер Остин, немолодой уже джентльмен с военной выправкой, и его красивая миловидная, симпатичная жена, совсем еще молодая женщина. Джен первое время робела и конфузилась, но потом освоилась, стала замечать, как держат себя другие дамы, брала с них пример — и через несколько месяцев никто бы не поверил, что мистрис Остин не принадлежит по рождению к тому кругу, в котором теперь вращается. Манеры самого Остина остались такими же, как и были, то есть резкими и грубоватыми, но так как он держал себя очень холодно и осторожно со всеми, то эти манеры никого не шокировали, никому не казались неджентльменскими, а лишь несколько чересчур солдатскими.

К Остину относились с уважением, но не любили его. Зато Джен сделалась общей любимицей. От нарядных костюмов, которые она получила возможность носить, она стала казаться еще красивее, а грусть о потерянном сыне придавала ее лицу задумчивое грустное выражение, от которого оно делалось еще привлекательнее. В обществе стали говорить, что Остин дурно обращается с женой, и жалели бедную мистрис Остин. Но в обществе это говорят более или менее про всех женщин, которые не особенно любят веселиться.

Остин очень много охотился в своих обширных владениях и всегда заботился о том, чтобы дичи было побольше, но, к удивлению всех окрестных дворян-помещиков, никогда не преследовал браконьеров. Его назначили судьей на подписных листах он всегда щедро проставлял более или менее крупные суммы, так что его стали считать ценным приобретением для графства. Его жену всюду приглашали нарасхват, но замечали, что, когда говорят о детях, у нее сейчас же выступают слезы на глазах. В какой-нибудь год Остины заняли в обществе очень почетное положение, они обменивались визитами со всею знатью и со всеми помещиками графства и сделались очень популярны. Но были ли они счастливы? Увы, нет. Его мучила совесть, а она все грустила о своем благородном самоотверженном сыне. Жив ли еще он? Где он? Что с ним?