На следующий вечер, поручив свою должность Тимофею, я отправился в ее дом, который как внутри, так и снаружи был очень хорошо отделан. Меня сначала ввели в приемную комнату.

— Мисс Джуд сейчас придет, сударь, — сказала мне высокая худощавая девица пуританской наружности, затворив за собой дверь.

Не говоря ни слова, я стал ожидать ее госпожу. Таким образом прошло не более десяти минут, в продолжение которых пульс мой бешено колотился.

— Чего хотят от меня? — думал я. — Быть может, требуют любви моей или даже жизни… Но размышления мои были прерваны появлением мисс Араматеи Джуд, которая, вежливо поклонившись, просила меня сесть вместе с нею на софу.

— Господин Ньюланд, — сказала она, — я хочу и надеюсь, что могу доверить вам весьма важную для меня тайну. Почему я обязана так поступить, вы поймете, когда выслушаете мою историю. Скажите наперед, преданы ли вы мне?

Вопрос этот был слишком откровенен для шестнадцатилетнего мальчика; взглянув на ее руки, я подумал, что я действительно к ней привязан, но лицо ее заставило опять переменить мое мнение. Находясь теперь весьма близко к этой женщине, я заметил, что у нее во рту было что-то ароматическое, издававшее крепкий запах.

Это заставило меня заключить, что ее дыхание было вовсе не сообразно с приятным ее голосом, отчего она сделалась для меня еще противнее.

— Благодарю вас за доверие, мисс Джуд, постараюсь оправдать его на деле и тем доказать мою вам преданность.

— Когда так, то поклянитесь мне всем для вас священным, что вы не расскажете никому того, что я вам теперь открою.

— Клянусь всем священным, что не расскажу! — ответил я, целуя ее руку с таким жаром, что сам не понимал, откуда бралась моя восторженность.

— Так позвольте мне оставить вас на минуту, — сказала она, выходя из комнаты.

Я не успел опомниться, как она уже возвратилась, одетая по-прежнему, но с прелестным молодым лицом, по которому ей казалось не более двадцати двух или двадцати трех лет. Я не верил глазам, глядя на переменившиеся черты лица ее.

— Перед вами Араматея Джуд в настоящем виде, — сказала она улыбаясь, — и вы первый смотрите на лицо мое без маски, которая закрывала его в продолжение двух лет; но прежде нежели я буду продолжать далее, спрашиваю еще раз, могу ли я на вас полагаться, и если да, то в таком случае обещайте мне то, чего я от вас требовала.

— Клянусь, — ответил я, взяв ее ручку, которую в этот раз поцеловал с удовольствием. Не могу забыть тогдашней моей глупости, с какой я глядел на нее. Взоры мои впивались в нее с такой выразительностью, что, кажется, могли бы смягчить сердца трех модисток. Словом сказать, я по уши влюбился в мисс Джуд и думал уже о женитьбе, о будущем богатстве и Бог знает о чем еще, но все эти мечты разрушила одна короткая простая фраза, которую притом произнесла она приятным выразительным голосом:

— Перестаньте, Иафет; вы шалите…

После этих слов я невольно выпустил ее руку и сидел, как осужденный.

— Теперь выслушайте меня, — говорила мисс Джуд. — Я думаю, вы заключили, что я обманщица или, как теперь выражаются, искательница религиозных приключений. Признаюсь, это новое выражение можно применить к немногим только лицам, в числе коих была и моя тетка, принадлежавшая к одной секте, которая почитала ее за предсказательницу. Мне не нужно вам говорить, что эта секта — чистая глупость, однако многие были в ней по убеждению. Живя с теткой, я узнала, как легко дурачить людей, пользуясь их легковерием. Во всех причудах, с помощью которых она старалась казаться неестественной в глазах своих поклонников, я была единственным ее поверенным. Все ее религиозные конвульсии и вдохновения были мне хорошо известны. Поэтому не надо удивляться моим обманам, к которым я привыкла с малолетства. Физическое сложение наше было чрезвычайно сходно, даже до такой степени, что когда я надевала платье и чепчик моей тетки, то всегда вводила в обман ее почитателей, которые принимали меня за нее. Нужно заметить, что тетка моя, умирая, обещала своим ученикам опять явиться, и те ей верили непреложно. Но я была другого мнения; когда ее похоронили и со страхом стали ждать ее возвращения, я взяла на себя труд осуществить их ожидание, в чем и сумела их обмануть. Спустя неделю после смерти тетки я решилась исполнить задуманное, для чего надела ее платье, закрасила и совершенно переменила лицо свое, и так на нее была похожа, что, смотря в зеркало, себя не узнавала, и вот вечером в таком наряде я отправилась туда, где собирались ее поклонники, и внезапно предстала среди них. Можете вообразить, Иафет, как обрадовались они моему появлению в образе тетки; вся эта толпа пала передо мною на колени и поклонялась мне, как пророку, восставшему из гроба, обманывая себя собственным легковерием. Более двух лет пользовалась я своим могуществом над их умами, но одно недоразумение потрясло веру новообращенных.

Мнение их поддерживается большинством. Но так как старые мои поклонники умирают, то я должна заменять их другими, чтобы не уронить своего веса и чтобы было чем платить доктору за доставляемые средства. Для привлечения новых поклонников надобно употреблять конвульсии, вдохновения, исступления, чего я не могу делать с достаточной энергией без горячительных средств. Понимаете ли вы меня?

— Как нельзя более, — ответил я. — Впрочем, я и сам давно думал, что вы прибегаете к подобным средствам, особенно вечером, но боюсь, не слишком ли вы много употребляете. Это может совершенно расстроить ваше здоровье.

— Не более нужного для поддержания роли, принятой мною на себя, и для поддержания веры учеников, из коих многие уже сомневаются и подозревают. За мной начали теперь присматривать. Женщина, которая мне служит, кажется, подкуплена, и я не могу удалить ее от себя, потому что она мне дана обществом моих учеников, которым принадлежит дом и все, что вы в нем видите. Кроме этого я имею страшную соперницу, которая, стараясь достигнуть одинаковой со мною цели, называет меня обманщицей и говорит, что она есть настоящая предсказательница. Но ей трудно будет доказать это, — продолжала она с насмешливой улыбкой. — Итак, вы видите, что я должна принять свои меры предосторожности. Но так как мне самой нельзя бывать у вас каждый день в аптеке, от чего слава моя как предсказательницы могла бы пострадать, и так как я без горячительных средств не могу существовать, то и прошу вашей помощи.

— Чем же я вам могу служить?

— Тем, чтобы вы присылали мне их вместо лекарства, потому что я не могу доставать их другим образом; сверх того вы должны хранить в тайне секрет, который я вам поверила.

— С удовольствием выполню оба условия, мисс Джуд, но извините, если я буду с вами откровенен. Как жаль, что такое прелестное, молодое существо, как вы, привыкаете к напиткам. Скажите, для чего поддерживать вам эту ненавистную систему, зачем жертвовать для нее своим здоровьем, можно сказать, счастьем, зачем?..

Но я, разгорячась, дошел бы, может, до предложения о женитьбе, если бы она меня не остановила.

— Для чего большая часть людей жертвует своим здоровьем, счастьем, всем дорогим на свете, если не для честолюбия и желания властвовать? Правда, пока мое лицо еще приятно и молодо, мне, может быть, угождали бы, как угождают красивой молодой женщине, но все-таки меня бы не обожали, как кумира, или обожали бы непрочно. Нет, я нахожу что-то особенно приятное, привлекательное, видя, как эта толпа глупцов благоговейно смотрит на меня, и люди втрое старше меня годами падают на колени и целуют мое платье. Это настоящее идолослужение. Удовольствие, которое они мне приносят своим почитанием, подавляет во мне все другие страсти и даже самую любовь. Я не могу не унизиться в собственном мнении, дав чувству власть над собою; да притом, я так привыкла к горячительным средствам, что если бы и не имела цели казаться предсказательницей, то все-таки не обошлась бы без них.

— Но не самый ли низкий это порок?

— Я согласна с вами, но при моих обстоятельствах это совсем другое дело; я падаю, чтобы более возвыситься; я без обмана не могла бы быть тем, что я теперь. Итак, это только мера для того, чтобы привести в исполнение планы честолюбия.

Долго еще продолжался наш разговор, но я ничем не мог поколебать ее намерения и, расставаясь с нею, сожалел, что она так рано отказалась от любви, потому что, несмотря на корни, которые она употребляла для заглушения запаха спирта, мне очень нравилась ее красота и твердость духа. Притом я не мог хладнокровно думать о том, что она ремеслом своим обрекает себя на преждевременную старость и смерть. Прощаясь, она дала мне пять гиней, чтобы за них прислать ей, чего она требовала. Взяв деньги, я остановил ее и, сам не зная почему, сказал ей:

— Мисс Джуд, окажите вы мне в свою очередь любезность, позвольте мне вас поцеловать.

— Поцеловать? — сказала она с сердцем. — Нет, смотрите лучше на меня, потому что последний раз видите меня молодой, и смотрите, как на гроб, красивый снаружи, но испорченный внутри.

— Может быть, поцелуй мой, — ответил я, — пробудил бы вашу спящую энергию и возжег бы в вашей душе пламя честолюбия, которое показало бы вам лучший путь ко всему хорошему и великому.

— Лучший путь не для меня, — говорила она, — судьба избрала мне другой, отчасти и сама я. Прощайте. Не забудьте завтра прислать мне лекарства.

Я оставил ее и возвратился домой очень поздно; но прежде, нежели лег спать, рассказал про все Тимофею, потом заснул, но ее образ и во сне меня преследовал. Она то являлась мне со своим размалеванным лицом, то со снятой маской, и тогда я падал пред нею на колени, чтобы боготворить ее красоту, то виделось мне, что красоту ее заменяло отвратительное безобразие, и мне делалось дурно от сильного запаха спирта; по временам я просыпался и был очень рад, что отделался от этих видений, но только что засыпал, страшный сон опять меня тревожил. Она опять мелькала предо мною, но уже с хвостом гидры, как Мильтон описывает грех в «Потерянном рае». Она кружилась около меня, и прелестное ее лицо постепенно превращалось в скелет… Тут уже я вскрикнул, проснулся и более не засыпал, благодаря испугу, чем совершенно и вылечился от любви к Араматее Джуд.

На следующий день я послал Тимофея купить спирту, который подкрасил, положил в него корицы, чтобы заглушить дух, и отправил ей две дюжины больших склянок, тщательно завязанных и запечатанных. С тех пор она ходила в лавку только рано поутру, и то очень редко, я же хотя и часто посещал ее, но эти визиты были единственно для получения денег, любовь же тут вовсе не вмешивалась. Однажды я попросил у нее позволения быть при их собрании, и она согласилась. Словом, я с ней очень коротко познакомился, и когда она заметила, что я уже не думаю о любви, то позволяла мне проводить по несколько часов сряду у себя, и хотя казалась весьма дурною, но я не гнушался ею, припоминая себе настоящую ее красоту.

Тимофей очень был доволен моими отношениями с мисс Араматеей Джуд, потому что за все его посещения с лекарствами она очень щедро ему платила. Все шло как нельзя лучше в продолжение трех месяцев, но в конце этого времени раз Тимофей пошел к ней с лекарством и возвратился назад с полной корзиной, и со страхом объявил мне, что дом ее пуст, что он старался расспросить обо всем у соседей и по рассказам, которые, однако же, не совершенно сходны, узнал, что соперница ее явилась к ней со всеми учениками и что между ею и мисс Джуд произошла ужасная ссора, на шум которой явилась полиция, и обеих предсказательниц посадили в рабочий дом; говорили также, что мисс Джуд с ее учениками по приговору суда будет отправлена на поселение… Итак, этого было достаточно, чтобы испугать двух таких мальчиков, как мы. В продолжение нескольких дней нам все представлялись полиция и заточение, и, казалось, мы это видели на лице каждого посетителя нашей лавки. Страх этот постепенно исчезал. Впоследствии я ничего уже не слыхал о мисс Араматее Джуд.