Патер Матео был также поражен этой неожиданной встречей. Амина первой произнесла слова приветствия. Казалось, что она забыла о происшествии, которое побудило патера покинуть ее дом, и была рада встретить теперь знакомое лицо.

Патер Матео с холодком принял протянутую руку. Прикоснувшись другой рукой ко лбу молодой женщины, он произнес:

— Благослови тебя Господь, дочь моя! И прости ее, Боже, как это давно уже сделал я!

Это напоминание смутило Амину, и горячий румянец залил ее лицо.

Действительно ли простил ее патер Матео? Будущее покажет! Но тут он обращался с ней как со своей старой знакомой. Он внимательно выслушал историю гибели корабля и согласился с тем, чтобы она отправилась с ним в Гоа.

Через несколько дней корабль поднял паруса, и Амина покинула португальское поселение и влюбленного коменданта. Без каких-либо происшествий был пройден архипелаг и Бенгальский залив. Все время стояла чудесная погода.

Покинув Тернёзен, патер Матео возвратился в Лиссабон. Длительное безделье вскоре наскучило ему, и он решил поехать миссионером в Индию. И теперь, направляясь с важным поручением к своему руководителю в Гоа, он неожиданно повстречался на Тидоре с Аминой.

Трудно охарактеризовать отношение патера Матео к Амине, поскольку оно было изменчивым. Временами патер вспоминал о гостеприимстве Филиппа, которого глубоко уважал, о многих добродетелях его жены, в которых успел убедиться. Затем его захлестывало чувство обиды, незаслуженной обиды, нанесенной Аминой, и он ломал голову над тем, действительно ли она думала тогда, что он зашел к ней в спальню из низменных побуждений, или же использовала вымышленный мотив в качестве предлога.

Патер все бы простил Амине, будь он убежден, что она стала настоящей католичкой, но подозрения, что она осталась не только неверующей, но и продолжала заниматься богопротивными делами, лишали Амину благосклонности святого отца. Он пристально наблюдал за Аминой и искренне тянулся к ней, если в беседах ею проявлялось истинное религиозное чувство. Но когда у нее с уст срывались слова, доказывавшие, что она поверхностно воспринимает христианское учение, его душа наполнялась негодованием.

Во время плавания по Бенгальскому заливу, при обходе острова Цейлон с юга, погода стала портиться, налетел шторм. Когда шторм стал крепчать, матросы зажгли восковые свечи и поставили их перед иконой на верхней палубе. Амина вглядывалась в людей и иронически улыбалась, сама того не сознавая. Но тут она заметила, что патер Матео угрюмо смотрит на нее.

«Папуасы, среди которых я прожила некоторое время, ничего не совершали дурного, поклоняясь своим идолам, а их за это называют язычниками, — подумала Амина. — Так кто же такие христиане?»

— Может быть, вы спуститесь вниз? — произнес патер Матео, подходя к Амине. — Погода совсем неподходящая, чтобы женщине оставаться на палубе. Пожалуй, вам лучше спуститься в каюту и молить Бога там, чтобы он защитил наш корабль.

— Не совсем верно, патер. Здесь, наверху, мне удобнее молиться, — отвечала Амина. — Я люблю это буйство стихии, и, когда смотрю на бурю, моя душа наполняется изумлением перед богами, которые посылают шторм и управляют им, заставляют реветь ветер, а потом усмиряют его.

— Хорошо сказано, дочь моя, — молвил в ответ патер Матео, — но молиться Всевышнему следует не только тогда, когда он творит свои божеские дела, но и в тиши, в раздумье и в самосозерцании. Следовала ли ты Святому писанию, которому учили тебя? С уважением ли относилась ты к возвышенным тайнам церкви, которые доверены тебе?

— Я делала все возможное, патер, — Амина отвернулась и устремила взор на бушующие волны.

— Обращалась ли ты к Святой Деве или другим святым — посредникам заблудших смертных, одной из которых являешься и ты сама, дочь моя?

Амина молчала. Ей не хотелось ни говорить неправду, ни сердить священника.

— Ответь мне, дитя мое! — настаивал патер.

— Святой отец, — отвечала Амина, — я обращалась только к одному Богу, Богу христиан, Всевышнему!

— Кто не верит всему, не верит ни во что! Я так и знал! Я видел твою язвительную усмешку. Чему ты улыбалась?

— Я улыбалась своим собственным мыслям, патер.

— Поведай-ка лучше о своей истинной вере!

Амина промолчала.

— Ты так и осталась неверующей, еретичкой! Остерегайся, дитя мое, остерегайся!

— Чего? Почему? Разве в этой части света не проживают миллионы людей, более неверующие и еретики, чем я? — возразила Амина. — И многих ли из них вы обратили в свою веру? Не встречаетесь ли вы с трудностями, насаждая ее? А почему так? Сказать вам, отче? Потому, что у всех этих людей уже есть своя вера, которая прививается им с детства и которой следуют все, кто их окружает! А я разве не была такой же? Я воспитывалась среди представителей иной веры, и можете ли вы ожидать, чтобы я быстро и без сомнений отказалась от нее? Я много размышляла над тем, что вы говорили мне, и пришла к выводу, что все постулаты вашей религии идут от Бога. Разве этого мало? И вы еще недовольны мной? Если бы я слепо признавала все, слепо послушалась, я бы считала это недостойным себя. Скоро мы придем в гавань, и тогда учите меня, убеждайте, если хотите. Я готова признать ее, но только тогда, когда она станет моим убеждением. Будьте терпеливы со мной, святой отец, и тогда, возможно, настанет время, когда я поверю в то, чего я пока не могу признать, что вот этот кусок разрисованного дерева представляет собой ценность, перед которой следует преклонить колени и которому надо поклоняться.

Несмотря на иронию, последние слова Амины содержали столько правды, что патер Матео почувствовал ее. До сих пор он относился к Амине, поскольку она была женой католика, как к одной из тех, кто изменил своей вере, а не как к той, кого воспитывали в иной. Теперь же ему пришло в голову, что она, собственно, еще никогда и не была принята в лоно святой церкви — священник Сайзен не считал ее готовой к этому и переносил крещение, желая убедиться, что новая вера принята ею.

— Вы рассуждаете здраво, но вас переполняют чувства, — возразил патер Матео после некоторой паузы. — Как только мы придем в Гоа, мы продолжим обсуждение этих вещей, и тогда с благословения Божьего вам станет более понятна суть этой новой для вас веры.

— Я согласна, — отвечала Амина.

Священник не допускал и мысли, что именно в этот момент Амину занимал тот сон, который она видела на Новой Гвинее. Ей приснилась мать и открыла тайну искусства черной магии. Теперь Амина с нетерпением ждала возможности испытать его на практике.

С каждым часом шторм набирал силу, судно получило течь и с трудом боролось с волнами. Матросами овладел страх, и они взывали ко всем святым. Патер Матео и пассажиры смирились, что погибнут, ведь они видели, что помпы не справляются с прибывающей водой. Все бледнели, когда волны одна за другой с грохотом перекатывались через палубу. Все неистово молились, священник роздал отпущение грехов. Одни плакали, как дети, другие рвали на себе волосы. Некоторые матросы ругались и проклинали богов, которым еще вчера поклонялись. Лишь Амина оставалась невозмутимой и сочувственно улыбалась, слыша проклятия моряков.

— Мы погибли, сеньора, погибли! — прокричал капитан, который скорчившись сидел под фальшбортом.

— Нет! — возразила Амина. — В этот раз все обойдется!

— О чем вы ведете речь, сеньора? — удивился капитан, вглядываясь в спокойное лицо молодой женщины. — Что вы имеете в виду, сеньора?

— Мой внутренний голос говорит мне, что вы не погибнете, если споро приметесь за работу.

В том, что судно не затонет, Амина была убеждена — от нее не укрылось, что шторм стал ослабевать, но этого никто из напуганной команды не заметил.

Хладнокровие Амины, а может быть, красота и необычный вид этой молодой, хрупкой, но уверенной в себе женщины, когда все уже потеряли надежду на спасение, произвели на капитана и его команду сильное впечатление. Приняв ее за католичку, они подумали, что она обладает каким-то даром предвидения — ведь суеверие часто соседствует с легковерием. Амина же была удивлена, что матросы вновь обрели мужество и с усердием принялись за работу. Снова были пущены в ход помпы. За ночь шторм утих, и судно, как и предсказывала Амина, выдержало.

Команда и пассажиры смотрели на нее, как на святую. Они высказали это мнение священнику, который был поражен не менее, чем они. Мужество, проявленное Аминой, было действительно необычайным. Она не испытала страха в ситуации, где растерялся даже священник — слуга Божий. Патер Матео промолчал. Он углубился в размышления, и выводы, сделанные им, были не в пользу Амины. Откуда у нее появилось такое самообладание? Кто наделил ее даром пророчества? Только не христианский Бог, ведь в него она не верила! Тогда кто же? Патер Матео вспомнил спальню Амины в Тернёзене и озабоченно покачал головой.