Сеймуру скоро надоел постоянный шум и крик, происходивший на брандвахте, и он написал капитану М., прося его похлопотать о переводе куда-нибудь в другое место, пока болезнь капитана препятствует ему служить под его начальством.

Ответ капитана гласил, что болезнь его пока не улучшается, и поэтому срок его отпуска затягивается на неопределенное время: но в ожидании будущего он предлагал Сеймуру взять трехнедельный отпуск и погостить у него: затем должна была возвратиться из плавания «Аспазия», и капитан обещал устроить Сеймура на этом судне, чтобы не менять товарищей и обстановки.

Сеймур охотно согласился на это и, прогостив у капитана три недели, явился на «Аспазию», где его дружески приветствовали, тем более, что считали его предвестником появления и самого капитана.

Нынешний капитан «Аспазии» был человек женатый, и женитьба не только лишила его подобающего офицеру мужества, но заставила несколько пострадать и его природную честность. Он умел блестящим образом придавать любую окраску обстоятельствам и превращать белое в черное и наоборот. Жена его постоянно жила в небольшом поместье на о-ве Уайте, и м-р Каппербар — так звали капитана — остроумно назвал это поместье Кораблем. Это послужило ему отличным предлогом для того, чтобы выписывать всевозможные предметы, необходимые для Корабля и посылать туда корабельных мастеров, хотя адмирал, понимавший, в чем дело, часто осторожно намекал ему на его пристрастие к Спитхэду.

Первый же лейтенант «Аспазии», выбранный капитаном М. на место прежнего, получившего повышение, был прекрасным офицером и веселым товарищем.

Поведение капитана Каппербара было для него причиной частого неудовольствия: он был достаточно опытен по службе, чтобы понимать, насколько необходимы терпение и снисходительность в отношениях с людьми и особенно со старшими, а так как Каппербар притом же был только временно командующим, то он не подавал на него никаких жалоб, удовлетворяясь тем, что поднимал его на смех в интимном беседе.

— Ну, Прайс, как вам нравится новый командир? — спросил Сеймур вскоре после своего прибытия.

— Уж, право, не знаю: он не худой человек, хотя обращается с нами не совсем как подобает обращается с офицерами или мичманами: а его жена так никуда не годится. Капитан часто посылает меня на берег, и она каждый раз осаждает меня своими поручениями: то посылает гулять с детьми, то заставляет лущить горох, сажать картофель: а один раз так заставила меня целый день бродить около забора и отыскивать яйца, которые наседка снесла не в свое гнездо. И досталось же мне, когда я ничего не нашел!

— Да, она настоящий черт, и я буду очень рад, когда мне можно будет снять с себя должность и передать ее вам! — прибавил Прайс.

— Нет, пожалуйста, избавьте! Я не имею понятия об этих делах и ребенка уроню, а горох съем вместо того, чтобы вычистить. Лучше уж я буду по-прежнему ездить на берег за мясом.

Капитан М. поправился далеко не сразу. Только через два года он почувствовал облегчение и мог снова принять командование фрегатом. Офицеры совсем истомились за время его отсутствия и радостно приветствовали письмо его, написанное Макаллану и извещавшее о скором его прибытии.

Нельзя не упомянуть также и о том, что в течение этих двух лет Сеймур часто брал отпуск и проводил его у М'Эльвина, следовательно, продолжал видаться с Эмилией, причем взаимная привязанность их все возрастала. Когда Сеймур, находясь в отпуску, получил известие о возвращении капитана М., и о том, что «Аспазия» готовится к отплытию, он был глубоко огорчен им. М'Эльвина, который давно предвидел все это, понял его теперешнее настроение и осторожно завел речь на ту тему, как неразумно с его стороны было поддаваться этому чувству, раз оно не может увенчаться благополучным окончанием. Эмилия, как богатая наследница, несомненно, скоро выйдет замуж за такого человека, который занимает некоторое положение в обществе.

— Подумайте об этом! — продолжал М'Эльвина. — Вы сирота, без денег и без семьи, хотя и не без друзей и не имеете за собой ничего, кроме своих достоинств. Если бы даже ее родители и дали согласие на ваш брак, разве честно будет воспользоваться преимуществами, которые дают ей богатство и наружность?

Сеймур с горечью почувствовал справедливость этих слов и принял твердое решение отныне избегать Эмилии и забыть ее.

— Я последую вашему совету, дорогой сэр, — сказал он, — и больше не пойду к ним!

— Нет, зачем? Это было бы опять нехорошо после тех ласк, которые они вам оказали. Вы должны пойти проститься. Это будет большим испытанием, но я надеюсь на ваш характер!

На следующее утро Сеймур пошел проститься с Рейнскортами и застал м-с Рейнскорт готовою к отъезду с визитом. Она очень сожалела, что он уезжает, сняла шляпу, провела его в библиотеку и посидела с ним там несколько минут, по истечении которых Эмилия вернулась с прогулки. Сообщив о случившемся дочери, м-с Рейнскорт села в экипаж, куда ее подсадил Сеймур, и уехала, предоставив ему вернуться в библиотеку и очутиться в том положении, которого он именно и избегал, — наедине с Эмилией. Однако больше ничего не оставалось делать, и он вернулся.

Эмилия сидела на диване, сбросив шляпу, и слезы текли у нее по щекам. Хотя она поторопилась вытереть их, но Сеймур заметил это и почувствовал себя еще более неловко.

— Когда вы едете, Вильям? — спросила Эмилия, первая прерывая молчание.

— Завтра утром, — ответил он, — и, может быть, навсегда. Наши пути очень расходятся. Я сирота, не имеющий даже приюта: недаром назвали меня собственностью Его Величества, — я не принадлежу никому другому! Вы же, мисс Рейнскорт (при этих словах Эмилия вздрогнула, так как он на этот раз впервые назвал ее таким именем), пользуетесь всеми возможными преимуществами и верно скоро будете жить в обществе, которое для меня недоступно. Вероятно, вы сделаете блестящую партию раньше, чем мы встретимся снова. Я же буду всегда помнить вас и молиться за вас!

Сеймур был так взволнован, что не мог продолжать, а Эмилия залилась слезами.

— Прощайте, Эмилия, и да благословит вас Бог! — сказал Сеймур, несколько овладев собой. Эмилия, которая не могла говорить, протянула ему руку: он с жаром поцеловал ее и удалился. Эмилия следила за ним, пока он не скрылся из глаз, а потом начала горько плакать. Она думала о том, отчего он такой недобрый, отчего он так сухо простился с ней и не посидел еще немного перед долгой разлукой. Он никогда так не вел себя прежде. Она чувствовала, как сильно его любит, и это сознание становилось горьким при мысли, что ее чувство не взаимно.

На другой день она пошла к м-с М'Эльвина, которая и сама очень желала знать, как Сеймур вел себя в последний визит. Потом она передала плачущей девушке весь разговор ее мужа с Сеймуром. Эмилия мало придала значения всем благоразумным советам м-ра М'Эльвина, но зато горячо приняла к сердцу все, что оправдывало Сеймура в ее глазах, и решилась быть ему верной среди всех житейских превратностей.