Поутру, на рассвете, Обадиа Кобль рапортовал по начальству, что утеряна шлюпка, и мистер Ванслиперкен немедленно поднялся наверх, вооружившись зрительной трубой, чтобы убедиться, не видать ли где шлюпки, но ее нигде не было видно. Тогда лейтенант поднялся на марс и долго исследовал горизонт во всех направлениях, но и оттуда ничего похожего на шлюпку или капрала не было видно. Судя по тому волнению, какое замечалось во всех движениях шкипера, экипаж понял, что Ванслиперкен участвовал в затее капрала. Тем не менее, спустившись на палубу с марса, он потребовал, чтобы к нему послали капрала, которого, конечно, нигде не оказалось, и Ванслиперкен сделал вид, что крайне удивлен его исчезновением. Относительно шлюпки он как будто говорил, что ее унесло приливом, и, не теряя времени, решил сейчас же сняться с якоря, поискать, сколько возможно, пропавшую шлюпку и идти в Портсмут, как гласило предписание. В продолжение целого дня он плавал по Зюйдер-Зее и, наконец, скрепя сердце, взял курс на Англию, весьма огорченный и обескураженный тем, что остался без своего верного союзника и наперсника, через посредство которого он узнавал о всем, что делалось среди экипажа; а главное, теперь приходилось отложить наказание Джемми, так как без капрала солдаты боялись шевельнуться, опасаясь экипажа, более многочисленного и смелого. В результате в течение трех дней, которые они были в море, Ванслиперкен безвыходно сидел в своей каюте, почти не показываясь наверху и запираясь на все замки на ночь, так как не был уверен в своей личной безопасности. Прибыв в Портсмут, он вручил командиру порта привезенные им письма и получил приказание, заменив новой унесенную шлюпку, без промедления выйти в море — преследовать контрабанду.
Мы говорили, что у лейтенанта Ванслиперкена не было ни родных, ни друзей на английском берегу. Но это относилось ко времени его службы в английском флоте до восшествия на престол короля Вилльяма III. После же того он переселил сюда в одно из предместий Портсмута свою матушку, жившую небольшой пенсией от голландского правительства. Когда-то эта женщина занимала какую-то маленькую должность в дворцовом штате и, как говорят, была в свое время очень красива и не скупа на ласки; теперь же она была почти безобразная, старая женщина, сгорбленная, скрюченная, но сохранившая все свои способности, как в расцвете лет; ничто не могло укрыться от ее подслеповатых маленьких глазок, и хотя она с трудом ковыляла, но не держала прислуги и всю домашнюю работу справляла сама, будучи слепа, как ее сын. Неизвестно, какого рода преступление лежало у нее на совести, но что она некогда совершила какой-то тяжелый проступок, было несомненно. Однако, ни малейшего раскаяния не было в душе старухи, ничего, кроме страха наказания или возмездия. Корнелиус Ванслиперкен был ее единственным ребенком, хотя она дважды была замужем. Сына своего она не любила, но держала его в повиновении и относилась к нему, как к маленькому. Переезд ее в Англию совершился с их общего согласия: дело в том, что у старухи были скоплены деньги, и сын желал обеспечить их за собой, а также на случай приезда иметь где остановиться, иметь угол и хозяйство, и человека, которому он мог бы довериться. Ее же презирали и ненавидели все там, где она жила, и сторонились, как зачумленной, а потому она была весьма довольна, когда ей представился случай покинуть свое прежнее местопребывание и переселиться в Англию. Старуха пережила всех своих сверстников и осталась одинокой среди нового поколения, которому отцы и матери передали отвращение к ней, как к ядовитому гаду.
Озаботившись заменой утерянной шлюпки новою, лейтенант Ванслиперкен направился к жилищу своей матери.
Это была одна небольшая комната во втором этаже старого, неприглядного дома. Когда он еще подымался по лестнице, старуха признала его шаги. Войдя в комнату, лейтенант Ванслиперкен застал свою мать в большом глубоком кресле у очага, на котором дотлевали две обгорелых головни.
— Как поживаешь, матушка? — осведомился лейтенант.
— Жива еще, как видишь!
— Дай вам Бог много лет здравствовать!
— Так ли? — усомнилась старуха.
— Я к вам на короткое время, матушка!
— Тем лучше, дитя мое, тем лучше! Когда ты в море, ты наживаешь деньги, а на берегу только проживаешь! Привез ты с собой червончиков?
— Привез, матушка, и хочу поручить их вашему попечению!
— Давай сюда!
Ванслиперкен высыпал на колени матери содержимое довольно большого кожаного мешка, и старуха дрожащими руками стала пересчитывать червонцы.
— Все золото! Золото! Золото! — шептала она. — Пока ты жив, дитя, никогда не расставайся с золотом. Я еще не умру, еще черти не скоро меня заберут в свои когти! Вот ключ, — продолжала старуха, — возьми и запри это золото, а ключ отдай мне! Ну, вот так, теперь оно сохранно! Если хочешь, можешь говорить, я отлично слышу! — добавила она, располагаясь поудобнее в своем кресле.
Ванслиперкен пересказал матери все события его последнего плавания, сообщил о своих чувствах ко вдове, а также к Костлявому и к Джемми Дексу. Старуха все время слушала, не прерывая, и, наконец, сказала:
— Да, да… Я испытала то же самое, только мне никто не смел встать поперек дороги. А у тебя не мой характер, ты трус… Парня этого ты лучше оставь в покое, ничего ты этим не выиграешь. А вот с женщиной можно дело сделать: тут есть, чем поживиться, у нее есть деньги!..
— Да, матушка, но ведь она не соглашается!
— Не соглашается? А ты не можешь переломить ее характера? Не можешь запятнать ее репутацию? Вот она и будет твоя, и деньги ее будут твои. А собака пусть живет, пусть ей достанется обглодать кости этой Иезавели. Впрочем, ты ведь трус: ты не посмеешь ничего сделать!
— Боюсь? Чего же я боюсь?
— Ты боишься виселицы, боишься смерти… А я ничего не боялась раньше… А теперь боюсь только смерти, но я еще не умру, нет, нет! Ну, а твой капрал потерялся в Зюйдер-Зее? Ну, что же, мертвые не болтливы! А он мог бы порассказать про тебя кое-что, дитя мое! Ха, ха, ха! Ну, пусть от него рыба разжиреет…
— Но я не могу обойтись без него, матушка!
— Ах, сотни тысяч чертей! — воскликнула старуха. — И я родила такого малодушного труса! Нет, Корнелиус Ванслиперкен, ты не похож на свою мать! Правда, твой отец…
— А кто был мой отец?
— Молчи, дитя! Ну, теперь уходи себе! Я хочу быть одна с моими воспоминаниями, иди…
Лейтенант знал, что никакие возражения, никакие увещания не помогут, а вызовут только целый град проклятий, послушно взял свою шляпу и вышел из комнаты. Выйдя на улицу, он, не оборачиваясь, зашагал по направлению к порту, где его ждала шлюпка, и вернулся на куттер «Юнгфрау», стоявший на якоре в нескольких саженях от берега.
— А, вот и он явился! — крикнул на борту громкий, резкий голос необычайно рослой женщины, голова которой была украшена чепцом с зелеными лентами. — Вот и он, негодяй этакий, который хотел угостить фухтелями моего Джемми!
Это была супруга Джемми Декса, которая, узнав о том, что случилось, явилась на судно, сгорая жаждой мщения.
— Молчи, Могги! — сказал Джемми, стоявший подле нее.
— Погоди, я помолчу до поры до времени, а там пусть посмотрит, негодный обманщик!
— Да молчи же, Могги! Кругом стоят люди, а тут как раз за тобой стоит солдат!
— Пусть он возьмет себе это на память, а потом передаст своему капралу! — крикнула рассерженная женщина и, размахнувшись, наградила солдата оплеухой в самое ухо.
Солдат, которому такое угощение не пришлось по вкусу, посторонился и поспешил отступить вниз.
— Перестань, Могги, — унимал ее Джемми, — не то мне придется насильно заткнуть тебе глотку!
— Эй, голубчик, да ведь тебе для этого придется еще бежать за лестницей! Ага! Он ушел вниз, эта старая крыса, ушел целовать своего паршивого пса! Погоди, и ему еще достанется от меня, когда я доберусь до его господина… Фухтелями моего Джемми! Моего дорогого, любимого, ненаглядного Джемми! Мерзкая тварь, да как он смел об этом подумать?!
— Пойдем вниз, Могги! — уговаривал ее муж, тихонько подталкивая ее к люку.
— Ну, чего ты меня толкаешь, Джемми?! А впрочем, Бог с тобой, пойдем ужинать! — и Могги, обхватив своего мужа, как мать ребенка, на руках снесла его с лестницы, к немалой забаве и удивлению его товарищей, дивившихся необычайной силе этой женщины.
Когда стемнело, к куттеру пристала лодка, и на судно явился какой-то странного вида человек.
Он был встречен Обадиа Коблем, который осведомился у него, что ему угодно.
— Я желаю говорить с командиром этого судна немедленно! — сказал незнакомец.
— Попрошу обождать, я сейчас доложу командиру!
— Что это за человек? — спросил Ванслиперкен.
— А Бог его знает, какой-то странный человек!
— Ну, проводи его сюда!
Войдя в каюту, незнакомец, прежде чем поздороваться, запер за собой дверь и, повернув в ней ключ, в виде пояснения добавил: — Прежде всего осторожность! Осторожность во всем!
— Кой черт! Да что вам здесь надо? — воскликнул Ванслиперкен, несколько струсивший, между тем как Снарлейиоу подозрительно обнюхивал ноги гостя с видимым желанием испробовать свои зубы на его голубых нитяных чулках.
— Уберите вашего пса и приступим к делу, время дорого! — заявил посетитель, придвигая себе стул. — Ну, полагаю, что никто нас не подслушивает: для меня это вопрос жизни… Дело вот в чем: вы командуете этим судном?
— Я!
— Вам поручено задержать контрабанду в этих водах?..
— Да!
— Желаете вы получить пять тысяч фунтов стерлингов в карман? Я могу вам доставить сведения, где пройдет этот товар на сумму свыше 10 тысяч фунтов! Понимаете?
— Понимаю, как же! — сказал Ванслиперкен, придвигая себе стул и садясь рядом с посетителем. — Я буду вам крайне благодарен за такую услугу! Не желаете ли чего-нибудь выпить? У меня есть настойка! — сказал лейтенант и вынул из своего запертого шкафчика каменный кувшин и две маленькие рюмочки.
— Да, это прекрасная штука! — заметил гость. — Попрошу у вас вторую рюмочку!
Это уже было сверх того, что предлагал Ванслиперкен, и такая нескромность со стороны гостя покоробила его. Но, приняв в соображение, что, быть может, настойка развяжет ему язык, лейтенант налил вторую рюмку.
— Превосходная настойка, — похвалил посетитель, опоражнивая и эту рюмку и снова придвигая ее к лейтенанту, давая тем понять, что желательна и третья. Но Ванслиперкен, конечно, постарался не понять этого намека.
— Потрудитесь сказать, где же и когда мне можно будет задержать эту контрабанду?
— Это надо вам сказать?
— Но я полагаю, что вы именно затем и явились сюда!
— Это будет зависеть…
— От чего?
— От уговора! Сколько вы мне дадите? Какая будет моя доля барыша?
— Ваша доля? Да ведь вы не офицер на королевской службе! Вознаграждение, хотите вы сказать…
— Нет, доля: я — доносчик; дело в моих руках!
— Положитесь на меня, я буду очень щедр!
— Но сколько? Я хочу знать цифру!
— Это мы увидим впоследствии. Во всяком случае, нечто вполне приличное… можете быть спокойны!
— Нет, это мне не подходит! Добрый вечер, сэр! Весьма вам благодарен за угощение: превосходная настойка!
Но мистер Ванслиперкен не хотел отпустить своего гостя ни с чем после того, как тот выпил у него столько настойки. Весьма естественно, что он сперва попытался побаловать доносчика одними обещаниями, которых не собирался даже осуществить, затем опять прибег к своей настойке.
— Куда же вы, сэр? Выпейте еще рюмочку!
— С удовольствием! — согласился гость, снова садясь на прежнее место. — Ваша наливка восхитительна, чем больше ее пьешь, тем больше хочется!.. Что же, поговорим еще о деле! Я скажу на этот раз прямо свои условия: половина моя!
— Половина! — воскликнул Ванслиперкен. — Половина 10 тысяч фунтов! 5000 фунтов!
— Да, половина 10000 будет 5000, как вы изволите говорить!
— И вы хотите, чтобы я дал вам 5000 фунтов?!
— Мне кажется, что я предлагаю вам эту сумму, так как без меня вы не получите ни гроша! И свои пять тысяч я намерен получить и получу во всяком случае, а вы или подпишите это условие, или я ухожу. Вы не единственное судно в порту, слава Богу!
Ванслиперкен попытался еще некоторое время уговорить доносчика сбавить цену, но в конце концов, хотя и неохотно, подписал условие; на этом дело и было решено.
— С отливом мы должны сняться с якоря! Я останусь здесь на судне. Ночь будет лунная, да если бы даже и было темно, как у черта в пекле, и тогда я нашел бы дорогу, но вас я попрошу держать наготове шлюпки и вооружить людей, так как надо ожидать схватки!
— Но где же и когда они пройдут?
— Завтра ночью позади острова Уайта! Да вот постойте, — продолжал доносчик, взглянув на часы. — Боже правый, часа через два нам надо сняться, а я пойду посмотрю, откуда теперь ветер. Но прежде, лейтенант, выпьемте за успех нашего предприятия! — добавил он и духом осушил рюмку, снова похвалив настойку.