Веселье разгорается. Ноги педагогов теряют уверенность. Аллегорический комплимент, который вызывает почти настоящую ссору. Нос Домине поврежден

До меня долетело пение Тома старшего и какое-то карканье, которое, как я догадался, исходило из уст Домине. Он подпевал. Я пошел к нему с целью, если возможно, остановить его вовремя. Но грог уже ударил в голову Домине, и мой старый наставник не обратил никакого внимания на мои просьбы. Младший Том принес вторую бутылку, и Домине осушал один стакан за другим.

— Эй, Джейкоб, почему ты не потягиваешь и не подтягиваешь? — кричал мне старый Том.

Я присоединился к хору, в котором голос Домине звучал особенно сильно, хотя и не так музыкально, как голос Тома старшего.

— Эвое, — крикнул он, — эвое! — И он пропел куплет, в котором играли роль латинские глаголы.

— О, я не забываю песен моей юности, — сказал мой наставник, — и напиток действует на меня, как пар на древнюю сивиллу . Я скоро начну пророчествовать, предсказывать будущее.

— Я тоже могу сделать это, — сказал младший Том и, подтолкнув меня локтем, засмеялся.

— Ты — Ганимед . Наполни же мой кубок, — сказал Домине, обращаясь к младшему Тому. И, посмотрев на его отца, прибавил: — А вот — Аполлон или, вспомнив, что у тебя нет ног, — половина Аполлона… Следовательно, ты, так сказать, полубог. (Буль-буль). Сладка твоя лира, друг кормчий, сладки твои вымыслы.

— Полно, мастер, я не лгун, — обидчиво закричал Том. — Придержи-ка язык, не то плохо вам придется.

— Да ведь я говорил о твоем музыкальном таланте; я говорил о нем аллегорически.

— Я никогда, никогда не лгал, — повторил старый Том, который, выпив лишнее, всегда начинал горячиться.

Видя, что начинается настоящая ссора, я, не обращая внимания на младшего Тома, который хотел, чтобы «старики схватились», заставил их помириться; они послушались моего совета и в течение минут пяти жали друг другу руки. Когда рукопожатие, наконец, окончилось, я снова стал молить Домине не пить больше и уйти спать.

— Друг Джейкоб, — возразил Домине, — спирт ударил тебе в голову, и ты вздумал учить своего воспитателя и наставника. Пойди-ка да ляг лучше и выспись хорошенько. Поистине, Джейкоб, ты, говоря по-английски, просто-напросто пьян. Можешь ли ты спрягать, Джейкоб? Боюсь, что нет. Можешь ли ты склонять, Джейкоб? Боюсь, что нет. Можешь ли ты скандировать стихи, Джейкоб? Боюсь, что нет. Нет, Джейкоб, мне кажется, ты даже нетвердо держишься на ногах и видишь неясно. Слышишь ли ты, Джейкоб? Если да, я прочту тебе наставление против пьянства, и с этим ты ляг в постель. Как ты хочешь выслушать его — по-латыни или по-гречески?

— К черту вашу латынь и греческий язык! — закричал старый Том. — Приберегите их до завтра. Спойте-ка песенку, сердечный, или, хотите, я спою?

И он загорланил; в песне говорилось про грог, про веселье, и был припев: «Мы будем петь немножко».

— Петь немножко, — запинаясь, прохрипел Домине.

— Смеяться малость, — прибавил молодой Том.

— Работать малость, — выкрикнул Домине.

— Смеяться малость, — прибавил молодой Том.

— И плясать малость, — снова прокаркал Добс. Это продолжалось долго, долго. Подлили в стакан, и старый Том начал песню сызнова; и, когда дело дошло опять до припева «плясать немножко», старый Том вскочил, обхватил руками Домине и принялся плясать; вместе с ним запрыгал и младший Том. Плясали они минуты две, весело подпевая, но вот старый Том споткнулся, ударился головой в живот Домине, который упал, схватив за руку молодого Тома, повалился на палубу и стукнулся носом о доску. С сожалением поднял я моего бедного профессора и уложил в постель; младший Том сделал то же для отца и лег спать. Я спать не мог и до рассвета расхаживал по палубе, вспоминая обо всем, что случилось в этот день, и спрашивая себя, что скажет Домине, когда придет в себя. В четыре часа, по уговору, я разбудил Тома младшего, лег в его постель и скоро так же крепко заснул, как спали Том старший и Добиензис»