М-р Тернбулл «приводит свой дом в порядок». М-с Тернбулл находит, что он поступает неправильно. Гарпун работает. Капитан отдает «долги чести» своей жены. Мосье и мадам Тальябю удаляются из общества «этих варваров англичан»

В первое воскресенье после пикника я решил навестить Тернбулла и, проводив в церковь Мэри, отправился пешком к его вилле. У ворот я спросил, дома ли он.

— Да, сэр, — ответила старуха-привратница, особа общительная и всегда хорошо относившаяся ко мне. — И миссис тоже дома.

Я прошел по аллее длиной в сотню ярдов, которая вела к подъезду, позвонил; мне отворил слуга, которого я еще не видал.

— Где мистер Тернбулл? — спросил я.

— Он у себя в комнате, сэр, — ответил слуга, — только скажите, как доложить о вас? Принимают не всех.

Надо заметить, что я не был в куртке; я теперь зарабатывал достаточно денег, и потому одевался, как все на берегу. Очевидно, лакей принял меня за джентльмена. Я сказал свою фамилию; слуга ушел, вскоре вернулся и позвал меня с собой. Я был очень удивлен. Куда девался дворецкий, «м-р Мортимер», и два лакея в важных ливреях с длинными эполетами и кистями? Новый слуга был одет в простой коричневый сюртук со светло-синим воротником и брыжами. Однако я узнал все, что случилось, едва вошел в кабинет Тернбулла, который сам он настойчиво называл своей каютой. И это название казалось подходящим, так как в комнате были только две маленькие полки с книгами, а все остальное ее пространство наполняли его любимые гарпуны, черепа дельфинов, челюсти акул, обломки кораллов, шкуры медведей бурых и белых, несколько моделей судов, принадлежавших двоим Тернбуллам и служивших им во время гренландских экспедиций за китами. Это был полный музей вещей, которые капитан собрал во время своих странствий. В углах виднелись эскимосские одежды, украшения и орудия; шкуры редких зверей, например черных лисиц, устилали пол. Морской ящик, полный различных предметов, тоже служил убранством комнаты, к досаде м-с Тернбулл, которая не раз тщетно старалась заставить мужа выбросить все это. Единственной мебелью служили два дивана, большой стол посредине комнаты и три или четыре тяжелых стула. Украшение стен составляли лишь раскрашенные гравюры в рамках, изображавшие ловлю китов, а также два или три наброска, сделанные братом моего старого друга.

Капитан Тернбулл сидел в утреннем халате; мне показалось, что он не совсем здоров или, во всяком случае, встревожен.

— Благодарю тебя, Джейкоб, что ты пришел. Я хотел было побранить тебя за то, что ты не явился раньше, но теперь так рад тебя видеть, что не могу ворчать. Почему ты не был так давно?

Я рассказал ему о перемене моего положения и прибавил, что чувствую себя очень счастливым.

— Очень рад слышать это, Джейкоб; желаю тебе всегда быть довольным. Ну, садись на диван и поболтаем. Мне нужно рассказать тебе многое. Ты, вероятно, заметил перемены? А?

— Да, сэр; я заметил, что мистера Мортимера не видно.

— Вот именно. Мортимер или, вернее, Джон Снобе — мошенник; он сидит в Ньюгетской тюрьме и его судят; я намереваюсь отправить этого вора в путешествие… для здоровья, так как поймал его с поличным и не буду к нему сострадательнее, чем к акуле, попавшейся на крючок. Но это еще не все. Тут было настоящее возмущение с попыткой отнять у меня управление кораблем. Но я всех сковал и приказал наказать. Деньги, Джейкоб, часто великое проклятие, поверь мне.

— Не многие разделяют ваше мнение, сэр, — заметил я со смехом.

— Может быть. Потому что люди, имеющие их, довольствуются тем значением, которое они дают им; а не имеющие вечно вздыхают о них, точно это единственная вещь в мире, которую стоит иметь. Но я расскажу тебе все, что случилось с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз.

Хотя капитан говорил приблизительно три часа, я постараюсь сократить рассказ. М-с Тернбулл все чаще и чаще разъезжала в своей карете, знакомилась с новыми «знатными» людьми и увеличивала расходы; капитан возражал против этого в сильных выражениях. Она не обращала внимания на его слова; кроме того, он случайно узнал, что деньги, которые еженедельно выдавались им на покрытие расходов, она тратила неизвестно куда и что два счета не были оплачены. Произошла ссора, капитан пожелал узнать, на что ушли деньги. Сначала м-с Тернбулл презрительно вскинула голову и удалилась из комнаты, поматывая тремя желтыми страусовыми перьями, которые украшали ее шляпу. Это не удовлетворило капитана, человека очень положительного; он дождался возвращения жены и потребовал определенного ответа. М-с Тернбулл заговорила об издержках, которых требовало его положение, и так далее. Он возразил, что его положение требовало уплаты по счетам. М-с Тернбулл заговорила о высшем обществе. Но на вопрос, что она сделала с деньгами, ответила только: «Истратила на булавки». — «На булавки! Тридцать фунтов в неделю на булавки! Да на эту сумму можно было бы накупить столько гарпунов, что их хватило бы на три китобойные годичные экспедиции». Она больше ничего не сказала, назвала мужа грубияном и попросила дать ей нюхательной соли. Тернбулл дал ей передохнуть до следующего утра. Между тем ему прислали и другие счета, всего на шестьсот фунтов; он оплатил их.

— Теперь, миссис Тернбулл, скажите мне, что вы сделали с этими шестьюстами фунтами? — спросил он, увидев жену.

Она сердилась, отказывалась отвечать, негодовала, грозила разводом. Он заметил, что она может поступать, как ей угодно, но что денег она больше не увидит. У нее сделалась истерика, и она пролежала целый день, Тернбулл не зашел к ней, а лег спать; но, чувствуя печаль и тревогу, поднялся на рассвете, стал бродить по комнате и вдруг из своего окошка увидел, как к ограде двора подъехала телега. Из нее выскочили какие-то люди, вошли в дом и скоро вернулись с двумя большими корзинами в руках. Капитан снял со стены один из гарпунов, прошел кружным путем вниз к выходу и очутился подле телеги в ту минуту, когда в нее ставили корзины. Он велел мошенникам остановиться и схватил лошадь под уздцы; но вместо ответа ее погнали; она дернула, Тернбулл упал, и телега чуть не переехала через него. Тут он бросил гарпун в лошадь; она упала, люди тоже, так как гарпун задел и их. Тернбулл схватил мошенников, позвал на помощь, велел призвать констеблей и передал им пойманных. Оказалось, что Мортимер выдал им корзины с лучшим вином Тернбулла и с разными другими предметами, которые доказывали, что у дворецкого были свои ключи от всех шкафов и чуланов. Выяснилось также, что Мортимер, вернее, Снобе уже несколько времени делал такие вещи. Оставив виновных и захваченные вещи на попечении двух констеблей, Тернбулл вернулся в дом с третьим полицейским. Дверь отворил сам Мортимер; он прошел с капитаном в его кабинет и объявил, что немедленно отказывается от места, так как раньше всегда служил у джентльменов. Снобе потребовал вознаграждения по заслугам. М-р Тернбулл нашел, что это требование вполне законно, и передал его констеблю.

Снобса, возмущенного обращением капитана, отправили вместе с его сообщниками на улицу Боу — в полицию. Двум лакеям тоже было отказано. Тернбулл заплатил им жалованье и отослал. Они объяснили, что рады уйти от него, «так как прежде всегда служили у джентльменов». Тот же ответ получил он и от кучера, у которого все было в беспорядке. Встретив камеристку своей жены, капитан узнал от нее, что м-с Тернбулл очень больна, оделся, сел в парный шарабан, поехал в город; наскоро позавтракал там в первом же попавшемся ресторане; потом нанял агента для продажи лошадей; оставив свой экипаж у каретника, взял нового слугу и вернулся на виллу. Он застал м-с Тернбулл в гостиной; бедняжка была очень изумлена и возмущена его поведением. Новые слезы, новые угрозы, приказ подать карету. Но кареты не оказалось; не оказалось также ни кучера, ни лошадей, как объявила ее камеристка. Она заперлась у себя в комнате и целый день не показывалась.

Между тем по всему Брендфорду разошлись вести. Все сплетничали, преувеличивая случившееся; говорили, что м-с Тернбулл жила слишком роскошно; что она не платила долгов и теперь в ее дом нахлынули кредиторы; что экипажи распроданы, что слуг отпустили, лошадей увели и бедная хозяйка дома заболела. Прибавлялось, что все ожидали этого. Многие решили сторониться четы Тернбулл, и каждый прибавлял новые подробности. Только мосье Тальябю нашел нужным сделать визит Тернбуллам и на следующее утро явился на виллу.

К этому времени порядок там немного восстановился; кое-кто из слуг остался. Тернбулл едва успел позавтракать, как доложили о мосье Тальябю, и он принял его.

— Ах, мосье, — затараторил французик, — надеюсь, мадам лучше. Мадам Тальябю всю ночь проплакала, услышав недобрые вести о долгах и прочем…

— Я очень признателен мадам, — проворчал Тернбулл. — А теперь спрошу вас, чего вам угодно?

— Ах, мосье, я очень, очень сочувствую вам; но, если джентльмен не теряет чести, что такое деньги? (М-р Тернбулл поднял на него вопросительный взгляд). Видите ли, мосье Тернбулл, для джентльмена честь — все. Если джентльмен остается в долгу перед каким-нибудь мошенником-продавцом, это ничего, но он всегда отдает долг чести. Вот, мосье Тернбулл (и крошечный француз вынул из кармана бумагу), это маленькая записка, которую мадам Тернбулл дала мадам Тальябю; тут написано, что ваша супруга должна мадам Тальябю двести фунтов, которые она проиграла ей в экарте. Джентльмен называет это долгом чести, и джентльмен отдает его, в противном случае он теряет доброе имя и все называют его мошенником. Мы с мадам Тальябю до того любим вас и мадам Тернбулл, что хотели бы спасти вашу добрую славу. Поэтому я, по желанию жены, приехал к вам и прошу вас устроить это маленькое дело и заплатить небольшой долг чести.

С очень вежливым поклоном француз положил на стол записку.

Тернбулл просмотрел ее. Все было так, как сказал француз, но капитан понял, что бесчестная чета выманила у его жены деньги.

— Позвольте мне, мсье Тальябю, прежде задать вам два-три вопроса, а потом уже расплатиться; если вы чистосердечно ответите на них, я не буду возражать. Я думаю, миссис Тернбулл проиграла вам в экарте около шестисот фунтов? — Мосье, который вообразил, что м-с Тернбулл рассказала мужу все, ответил утвердительно. — Й, помнится, — продолжал капитан, — что два месяца тому назад она даже не подозревала, что такое экарте.

— Правда, — был ответ, — но дамы всему выучиваются очень скоро.

— Прекрасно, только скажите, разве хорошо, что вы и ваша жена, знавшие эту игру, позволяли ей проигрывать так много денег?

— Ах, мосье, когда дама говорит, что ей угодно играть, что можно сделать?

— Но почему вы никогда не играли у нас, мосье Тальябю?

— О, мосье Тернбулл, игры должна предлагать хозяйка дома.

— Верно, — ответил Тернбулл и написал чек на двести фунтов. — Вот ваши деньги, а теперь позвольте мне сказать, что вас и вашу жену я считаю парой мошенников и прошу никогда не показываться у меня в доме.

— Что вы говорите? Сэр, я требую удовлетворения!

— Вы получили деньги? Или вам нужно что-нибудь еще? — спросил Тернбулл, поднимаясь со стула.

— Да, сэр.

— Ну, так получите, — ответил Тернбулл, толчком колена выбросил его из комнаты, протолкал по коридору и вышиб из входной двери.

Француз по временам оборачивался и выкрикивал угрозы. Потом попробовал убежать. Уже вне дома Тальябю обернулся и закричал:

— Мосье Тернбулл, я получу удовлетворение, страшное удовлетворение! Вы заплатите, ей-Богу, сэр, вы заплатите… за это деньги.

В тот же вечер Тернбулл получил приглашение на следующее утро явиться в суд; его обвиняли в нанесении побоев. В суде он встретил Тальябю и признал, что вытолкал француза из дому за мошенническое выманивание денег у его жены. Тальябю шумел и гремел, говорил, что у него есть знатные знакомые, что его лучший друг лорд Скроп. Но судья знал свет, видел иностранцев и не доверял французу.

— Кто вы, мосье? — спросил он.

— Сэр, я джентльмен. — Ваша профессия?

— Сэр, у джентльменов не бывает профессии.

— На что же вы живете?

— На то же, что дает средства другим джентльменам.

— Вы, кажется, упомянули, что лорд Скроп ваш близкий друг?

— Да, сэр, очень близкий; я провел три месяца в Скроп-Кестле с лордом Скропом и его супругой. Леди Скроп очень полюбила мадам Тальябю.

— Прекрасно, мосье Тальябю; мы теперь должны заняться другим делом и подождать, пока не привезут штраф, присужденный с мистера Тернбулла. Присядьте.

Около получаса разбиралось другое дело, но раньше, чем выслушать новых тяжущихся, судья, знавший, что лорд Скроп в городе, послал к его милости лорду записку. Скоро принесли ответ. Судья прочитал его, улыбнулся, продолжал заниматься делом, а по окончании разбора сказал:

— Ну, мосье Тальябю, вы сказали, что близки с лордом Скропом?

— Да, сэр, очень близок.

— Я имею честь знать лорда Скропа, и так как он в городе, написал ему записку и получил ответ, который прочитаю вам.

Тальябю побледнел. Судья прочел:

«Дорогой сэр, малый, носящий имя, о котором вы упоминаете, приехал со мной из России в качестве моего лакея. Я рассчитал его за бесчестность. После этого горничная леди Скроп вышла за него замуж и тоже отошла от места. Я узнал, что их проделки дошли до невероятной степени, и если бы мы знали, где можно захватить эту парочку, я, конечно, отправил бы ее к вам. Теперь это позабыто, но худшего мошенника не существовало на свете.

Ваш Скроп».

— Сэр, что вы скажете? — сурово спросил судья. Тальябю упал на колени, прося прощения у судьи, у лорда Скропа и Тернбулла, которому он предложил взять обратно чек на двести фунтов. Судья, видя, что капитан не берет денег, сказал ему:

— Возьмите, мистер Тернбулл, он отдает их, и это доказывает, как бесчестно он нажил эти деньги; достаточно, что вы потеряли шестьсот фунтов.

Тернбулл взял чек и разорвал его; Тальябю вместе с женой был впоследствии отправлен по ту сторону пролива, где он мог играть в экарте с кем угодно.